Бесплатный фрагмент - Территория невероятностей

Глава 1

Я стояла на тротуаре у приземистого здания, сложенного из грубо отесанных камней. За окнами темнота: сегодня воскресенье, и лаборатория закрыта. Но это было неважно, потому что у меня в руке — ярко-оранжевый пластиковый ключ, и попасть внутрь не составит труда. Я вставила его в замочную скважину огромной металлической двери, отошла на шаг назад и глубоко вдохнула морозный осенний воздух. Замок щелкнул: зачарованный ключ сделал свое дело, и теперь я беспрепятственно могла совершить то, что должна.

А должна я узнать, что на самом деле случилось три года назад с Веславом Вежбой. Не знаю, был ли он действительно мне другом, учителем, можно ли назвать эту глубокую и странную привязанность любовью, но сейчас это уже не имеет никакого значения. Потому что гораздо важнее вопрос: как получилось, что умный и талантливый парень, студент, изучающий магию, потерял собственное тело и превратился во всемогущего, безумного, бестелесного духа, который два месяца назад убил две сотни человек, а после этого…

После этого, по счастью, Веслав, или, как теперь его называли, Вортекс, никого не убивал. Он лишь сеял хаос. Покрыл льдом озеро в Центральном парке Нью-Йорка, менял формы облаков над Парижем. Его голос слышали в Сиднее: он громогласно поприветствовал горожан, представился и обрушил на головы пораженных австралийцев ледяной град. Его не мог засечь ни один радар, никакая сеть опознавательных заклятий. Люди узнавали его по холоду и чувству, которое сопровождало любое его появление: смешанное чувство страха, восхищения, оторопи… Совсем недавно один католический священник назвал это чувство религиозным экстазом.

Забавно, но когда я встретила Вортекса два месяца назад, ничего похожего я не ощутила. Я не узнала его, не поняла, что раньше он был Веславом. А когда он охотился за мной в разрушенном Хельсинки, я чувствовала лишь страх и хотела скорее оказаться дома. Вот и все, ничего больше.

Оранжевый пластиковый ключ позволил мне войти в старую лабораторию в Потсдаме. Здесь работал один из ученых, что был с Веславом в тот день. День, когда тот якобы погиб. Сейчас старую трагедию достали из архива, как следует отряхнули от пыли и явили белому свету. Тусклому осеннему свету нашего нового мира — мира, где впервые за долгое время магия снова стала ассоциироваться со страхом, неизвестностью, незащищенностью. Краковские Комитеты подключили к расследованию особенно активно. Во главе колонны охотников за тайной Вортекса — мы, Шестой Комитет, и лично я — человек, с которым Веслав контактировал особенно охотно. То есть, пытался прикончить, да еще и не один раз. Нет, мне, конечно, обеспечили отличную защиту, снабдили карточкой с большим магическим потенциалом и насовали тонну полезных артефактов, но…

Я совсем одна.

Мне некому рассказать, что Вортекс — это Веслав. Никто из моих друзей, всех тех, кто тоже знал его, не должен узнать правды. Весь порядок расследования установил ВИПРА, не позволив Комитетам отклониться от плана ни на шаг. И, как ни странно, Центральный Берлинский Комитет ВИПРА подчинился.

За металлической дверью оказался узкий темный коридор. Я нащупала рукой включатель аварийного освещения. Расточительство, но немцы могут себе это позволить: коридор озарился приятным желтым светом, созданным заклятьем, а не электричеством. Сжимая в кармане дедов перочинный нож, я отправилась в самый конец коридора. Там, согласно плану, был кабинет Каспера Баума, бывшего сотрудника Берлинской лаборатории, пропавшего без вести около двух лет назад.

В кабинет вела обшитая ободранным дерматином дверь, совсем как в старых жилых домах. После исчезновения Баума кабинетом никто не пользовался — из суеверия. И это в наш век продвинутой магии и высоких технологий… Я коснулась ножом замочной скважины, используя открывающее заклинание. Дверь со скрипом отворилась.

Я щелкнула выключателем — белая лампа под потолком тускло засветилась. На первый взгляд, это был обычный кабинет средней руки исследователя-раздолбая: письменный стол завален бумагами, на подоконнике красуется аж пять разномастных чашек. Стены были обклеены розовыми обоями, которые выглядели так, будто здесь испытывали какие-то заклятья. Хотя, кто знает этого Баума? Может быть, это он бился головой об стену.

В углу я обнаружила древний компьютер. Огромный монитор с захватанным пальцами экраном походил на слепой глаз. Я приблизилась к мутному стеклу и, сама не зная почему, коснулась рукой линзы.

И в это же мгновение серая муть выплеснулась сквозь экран, будто вода из чашки чая, когда в нее роняешь кубик сахара. Я с шипением отдернула руку, выхватила зачарованный нож, но было поздно: огромный, напоминающий гидру с тысячами тонких щупалец, магический парадокс рос из старенького монитора. Что же нужно изучать при помощи компьютера, чтобы внутри него поселилось столько остаточной магии?! И тут парадокс рухнул на меня, и все рассуждения из головы пропали вовсе.

С карточки двадцать на защиту, тридцать — на антигравитацию; нож, заряженный на нейтрализацию парадоксов, хаотически движется в руке, пока я пытаюсь спихнуть с себя эту огромную серую тушу. Она не издает ни звука: слышно только собственное прерывистое дыхание да шум, с которым тетрадки и бумажки сыплются со стола на пол. Кажется, парадокс ослабевает, я отползаю в сторону двери и достаю огромный шприц — новый артефакт, который вручил мне Пройсс. Шприц зачарован вампирским заклятьем. Я кидаю его в серую гидру, которая дрожит и рябит на фоне окна, будто я смотрю на нее по сбоящему телевизору, и её энергия растворяется и тает. Шприц со звяканьем падает на пол, я приподнимаюсь на ноги, опираюсь о стенку, судорожно вздыхаю.

Парадокс исчез.

Все тело заныло, будто я пробежала пару километров. Что ж, теперь можно надеяться на отсутствие в кабинете Баума дополнительных сюрпризов.

Я подобрала шприц и подошла к столу, чтобы попытаться включить компьютер. Развернула к себе системный блок и обнаружила, что задняя крышка снята, а внутри нет жесткого диска — что ж, надо будет рассказать про это Пройссу. Возможно, берлинцы все же скрывают часть информации, проводят свою игру. Впрочем, над всеми нами стоит таинственный ВИПРА, и их целей нам пока не понять. Как и то, подчиняется ВИПРА Центральному Комитету или наоборот.

По наводке Пройсса я знала, что в кабинете Баума имеется еще и сейф. Я тщательно осмотрела пол и стены и нашла только один подозрительный объект: над письменным столом висел небольшой плакат. Оранжевый знак «ом», под ним вязь на санскрите, а вокруг абстрактные разноцветные узоры. Плакат некачественно распечатали на струйном принтере, и снизу краска чуть потекла. Я поддела тонкую бумагу ножом, и плакат с тихим треском упал на пол.

Под ним на гладкой розовой стене виднелось крошечное углубление — даже кончик мизинца не вставишь. Однако энергия била из дырочки ключом. Я прищурилась, сканируя энергопространство, и хмыкнула: это явная охранная система, и что от нее ждать — одной Тени ведомо. И что самое забавное, чем больше эту самую систему пытаешься прощупать, тем больше она давит и душит, вселяет чувство страха. Я отстраненно ощутила мурашки, побежавшие по спине, заметила, как похолодели пальцы. Система заигрывала с моим мозгом, лимбической системой, пытаясь искусственно вызвать во мне эмоции. Это было довольно странно — скорее неприятно и противно, чем действительно раздражающе. Я вынула из кармана шприц и в качестве эксперимента ткнула иглой в дырку.

Мгновение не происходило абсолютно ничего.

А потом охранная система, будто взбесившись, накрыла всю комнату, словно пологом, а меня — видимо, для удобства наказания — подвесила по центру помещения на расстоянии метра от пола. Я поболтала ногами в воздухе и замерла.

Воцарилась кромешная тьма. Затем скучный, механический голос начал отсчитывать:

— …Четыре, три, два…

Кажется, подобную штуку я видела на обходах, у одного бизнесмена, который раньше жил в нашем доме. Вещь сложно спроектирована, да и заклятья там используются на грани разрешенного, так что…

— Один. Остаточные системы приведены в боевую готовность.

— Может, просто поговорим? — я подняла руки и нелепо подергала ногой. Сапог медленно заскользил вниз.

— Назовитесь.

— Нет, сначала вы, — я крепко зажмурилась. Все равно нет смысла держать глаза открытыми.

Механический голос, как ни удивительно, ответил:

— Я — след Каспера Карла Баума, сгенерированный охранной системой «Прототип — 3», также известной как «Ариадна».

Призрак. Баум каким-то образом смог сохранить свой след.

Следом, или призраком, называют вид парадокса, в котором помимо энергетических остатков от заклятий фиксируются следы личности мастера. Я почти увидела страницу лекционной тетрадки перед глазами. Почерк, правда, был Веслава.

— Мне нужен доступ в сейф. По слухам, Карл Баум мертв.

Нет, система совершенно не понимала человеческую речь. Она продолжала эмоционально меня давить, возможно, настроенная услышать определенный пароль, но на словах о смерти Баума вдруг словно притихла.

— Доступ разрешен, — вдруг произнес голос. — Включаю деактивацию.

— Ну спасибо, — пробормотала я.

Но система, видимо, решила не отключаться. Вместо этого меня вдруг уронили на пол, а помещение залил мерзкий лиловый свет, и в нем из ниоткуда возникла полупрозрачная, мерцающая фигура. Я уже знала, как выглядит «Ариадна», — именно такая и была дома у бизнесмена. Некий силуэт, образ, который призван больше напугать, чем принести вред. Однако эта «Ариадна», хитро скрещенная с призраком Баума, с его энергетикой, выглядела агрессивной, и, честно говоря, ощущения от нее шли, как от безумного человека. Был бы здесь Крайчек, я бы ему напомнила наш годовой давности спор о том, как можно модифицировать охранные системы!

«Ариадна» шагнула ко мне. У нее не было ни лица, ни одежды — только мутная, перламутровая плоть, перетекающая внутри самой себя, будто лавовая лампа. Я схватила нож и резко, не церемонясь, всадила ей в сердце, но охранная система выхватила артефакт из груди и швырнула обратно в меня. Я резко прыгнула в сторону, упала и врезалась головой в край стола. Все на миг потемнело. Я обернулась, чтобы продолжить схватку, и с удивлением обнаружила, что здорово разодрала лоб: не столь больно, сколько неудобно — стирая кровь с лица, я встала и снова швырнула нож в «Ариадну». Механический голос начал отсчет, на этот раз от двадцати; «Ариадна» тянулась ко мне, а я, ведомая лишь интуицией, схватила шприц и вновь воткнула иголку в дырку на стене.

На меня дохнуло жаром. Воздух стал горячим, будто в разгар лета; раздался оглушающий треск, запахло паленым.

Я успела лишь списать с карточки охлаждающее заклятье, броситься на пол и закрыть голову руками, как все стихло.

Я неуверенно приподнялась.

Весь кабинет Каспера Баума словно побывал на пожарище. Кажется, безумная охранная система, издыхая, напоследок подняла температуру стен на несколько сотен градусов: шторы и обои превратились в густой жирный пепел, потолок, мебель и пол покрыл ровный слой копоти. А надо мной, в стене, зияло черное прямоугольное отверстие. Я немедля сунула в него руку.

В сейфе не было ничего, кроме пепла, деревянных четок и желтого конверта.

Покрытыми копотью пальцами я развернула старую бумагу и прочла: «Простите меня. После содеянного я должен уйти. Я растворяюсь, падаю в ничто, подобно тому, как был создан».

— Он покончил с собой, — протянула я. — Видимо, прямо тут… Вот откуда…

Я кое-как вытерла с лица кровь и сунула четки и письмо в карман.

— Это не просто след! Это действительно был его призрак, поглощенный охранной системой! — обращаясь к кружке с довольным красным Ганешей, сказала я. — Охранная система его и убила. По его же просьбе. И даже от тела ничего не осталось!

И это с ним был Веслав в тот день? Ну и друзья у него, оказывается…

Я тяжко вздохнула, впервые ощутив нечеловеческую усталость и боль в каждой косточке.

Пора домой. Я развернула автоматическую карту.

***

В Комитете царило сонное утро. Впрочем, как только ранние пташки-коллеги и немногочисленные посетители увидели меня, возникшую у стола секретарши, сон с них как рукой сняло. Анна, секретарша, округлила намазанный бордовой помадой рот:

— Ты откуда в таком виде?

— Что, все совсем плохо, да? — прохрипела я и отправилась в туалет. Пройсс подождет.

Из всех трех туалетных кранов капала вода. Неудивительно, что Комитетам совсем не выделяют денег на ремонт: шутка ли, террористы на каждом шагу, в мире неспокойно, кому какое дело до туалетов. Я заглянула в мутноватое овальное зеркало над раковиной и отшатнулась — все лицо в крови, на лбу широкая ссадина, куртка, еще вечером серая, превратилась в черную с бордовыми разводами. Растрепанные волосы тоже перепачкались кровью и слиплись — я кое-как скрутила их в узел и спрятала под шарф. Умылась, зачаровала ссадину — она тут же начала подживать — и, жалко всхлипнув, сползла на пол у раковины. Мне было плевать, что сейчас сюда может зайти какая-нибудь расфуфыренная практикантка и увидеть меня слабой, страшной и несчастной. Я несколько раз судорожно вздохнула, слушая мерный перестук капель и голоса за дверью туалета, и поднялась на ноги.

Пройсс встретил меня неласково. Мой жалкий вид, кажется, совсем начальника не впечатлил.

— Вот бумаги вашего Каспера Баума, — я швырнула на стол все, что добыла из сейфа. — Вы почему меня не предупредили, что там могут быть парадоксы? Что сейф зачарован так, что без драки с призраком не открывается?

— Я не знал. Подозревал, но…

— Баум действительно покончил с собой, — заявила я. — Вот его записка, на ней остались следы… его охранной системы и нашей с ней битвы, и всего, что было до. Чувствуете?

Начальник прикрыл глаза.

— Ничего себе, — Пройсс потер переносицу, — парень был действительно безумным. «Ариадна», да на рабочем месте, да такие эксперименты… Понятно, почему Берлин замял это дело. Рассказали нам, только когда уж совсем припекло.

— И то, когда на них надавил ВИПРА, — я кивнула. — В компьютере также сидел парадокс. Кажется, Баум проводил какие-то исследования магии непосредственно при помощи техники, в общем, постоянно ходил на грани. А жесткий диск отсутствует.

— Ты просто молодец, Моргенталь, — хмыкнул босс. — Извини, что тебе приходится заниматься всем этим одной. Когда мы все расскажем твоим коллегам, тебе будет полегче. Но пока потерпи.

— Я и не жалуюсь, — фыркнула я. — Тяжеловато просто.

— Почему ты решила содействовать ВИПРА? Почему не убежала, послав их на все четыре стороны?

Босс прав — я могла бы так поступить.

— Им слишком легко давить на меня, — я пожала плечами, почувствовала, как губы искривились в извиняющейся улыбке, — у меня есть бабушка. Мать и отец. Друзья. Если бы я была сиротой и одиночкой, рычагов давления оказалось куда меньше.

Пройсс демонстративно захлопнул крышку ноутбука и тоскливо взглянул за окно. На письменном столе лежал толстый слой пыли. В последнее время начальник чаще заседал в конференц-зале или ездил на совещания в Германию, чем находился на обычном рабочем месте.

— Хлоя, ты же понимаешь, что чем тише мы все это делаем, тем лучше. Я не могу послать на подобное задание толпу вооруженных полицейских или бойцов из Единых, поскольку решения принимает ВИПРА. А в нашем Комитете…

— А в нашем Комитете мы должны соблюдать секретность, — скучным голосом продолжила я, усевшись на единственный свободный стул, который стоял у стены, завешанной пробковыми досками. — Дайте мне нового напарника, что ли.

Пройсс оторвался от бумаг, очень медленно снял очки и положил на стол.

— Вот как? Быстро же ты передумала.

— Я не передумала.

— Не ты ли по возвращении из Хельсинки — ладно, что кривить душой, теперь я знаю, где ты была после Хельсинки, — устроила на этом же месте демонстрацию своего выдающегося темперамента?

Тогда я перегнула палку. Все было как в тумане.

— Вы пытались пойти против желаний ВИПРА, когда хотели уволить Андерсена, — Пройсс сверлил меня взглядом, но я не стала отводить глаза. — Это все. Мне трудно справляться и с обходами, и со всем этим расследованием одной.

Начальник вздохнул. Встал, немного походил по комнате. Я молчала.

— Твоя бабушка опять звонила. Я не стал ей рассказывать подробности.

— Да плевать мне, — пожала плечами я. — Плевать мне на ее мнение.

— Страшно просто это, Хлоя. Когда молодая девчонка оказывается втянута в такое, — Пройсс провел рукой по влажному лбу, ослабил галстук. — Мы, что уж скрывать, все тебя используем. Пытаться понять логику Веслава невозможно, поскольку…

— Это уже и не человек вообще, — фыркнула я.

— Да, — кивнул начальник. Подошел ближе, по-отечески потрепал по плечу. — Я понимаю, что ты боишься. Ждем ответа от берлинцев — второй лаборант, Алекс Хартинг, может быть еще жив, и это снова доверят нам, и если это будет до возвращения Андерсена, то…

— Я этим займусь, — я встала и шагнула к двери. — Не волнуйтесь, господин Пройсс.

***

Я задумчиво достала ключи из кармана. В связке их было два: один от моей старой квартиры, двадцать седьмой, а второй — от новой, двадцать восьмой. Как я ни упиралась, ни настаивала, что защитные заклятья, навешанные Веславом, спасут меня от него же и в моей старой квартире, поскольку они располагаются по соседству, Пройсс был непреклонен. Теперь я ночевала только в двадцать восьмой, но вещи из старой квартиры переносить не стала, за исключением ноутбука да разных принадлежностей для ванной. Помимо гостиной, которая выглядела довольно заброшенной с этими тяжелыми бархатными шторами и потертым лиловым диваном, в квартире имелась еще одна комната: спальня с огромным трюмо, стенкой 70-х годов и гигантской кроватью, почему-то казавшейся мне прискакавшей сюда на своих коротких ножках из двухзвёздочной гостиницы. Я открыла дверь двадцать восьмой, не глядя швырнула рюкзак и куртку на пол и рухнула на диван.

Забавно, как я попалась в ловушку, оказавшись в ситуации, которую раньше ненавидела, будучи с другой ее стороны. Меня бесили чужие тайны, а теперь я сама — та, кто вынужден держать рот на замке.

Я и не заметила, как провалилась в тяжелый, душный сон. Там за мной бежали, хватали за ноги — за руки, кто-то орал, кто-то ругался.

Я проснулась с гудящей головой и отправилась в ванную. Та была вполне уютной, с трогательным фиолетовым кафелем и цветочками на раковине. Помылась, заклеила боевые раны пластырем и вспомнила, что сегодня вечером обещала быть на концерте с участием Ингрид. Честно говоря, терпеть не могла все эти новые авангардные прочтения симфонической классики, но деваться было некуда: Ингрид со скрипкой я не видела больше года. Так что я наспех перекусила рогаликом, надела приличное ярко-зеленое платье, пальто, теплые ботинки и отправилась на трамвайную остановку.

Октябрь сделал Краков совершенно коричнево-золотым, без всяких оттенков и вольностей: осень есть осень, а значит, полагаются лужи, горы прелых листьев, свежий воздух, отчетливо пахнущий речной водой и печным дымом. Последнее время меня не тянуло ни в паб к Крокеру, ни в парк, ни в гости: я либо спала как убитая в своей старой или новой квартире, либо работала с Пройссом. Мы с начальником перебирали старые берлинские бумаги, переписывались с Вероной, которая передавала нам указания ВИПРА, составляли отчеты о Веславе. Кажется, я никогда так много не вспоминала годы колледжа, как сейчас: от меня требовались любые, даже самые крошечные, детали о будущем Вортексе. Но оказалось, что я не знала о нем ровным счетом ничего. И это немного завораживало — не находить ни единой зацепки, ни намека в своем прошлом на свое будущее.

— Я уже думала, что ты не появишься, — Ингрид встретила меня у входа, кивнула охраннику и, продолжая широко улыбаться, повела сквозь толпу пестро разряженного народа в зал. Все это феерическое мероприятие проходило в «Харрис Пиано Джаз Клабе», известном клубе, про который я знала только одну-единственную вещь — здесь самая длинная в городе барная стойка. И если мне удастся к ней улизнуть, этот вечер может оказаться не столь уж беспросветно унылым.

— Спасибо, что бесплатно провела, — я выдала первую из своих сегодняшних вежливых фраз. Вторая будет «мне ужасно понравилось».

— Да ладно, а то я не знаю, что иначе тебя на подобное мероприятие силком не затащишь.

Мы наконец оказались у знаменитой барной стойки. Приглушенный бордовый свет противно резал глаза — я поморщилась и потянулась за меню. Ингрид кому-то оживленно махала в толпе, и я спросила:

— Когда начало?

— Через двадцать минут. Ого, да у тебя на лбу пластырь! Что случилось?

— Выполняла очередное задание Пройсса, — фыркнула я и заказала у бармена мартини с соком. — Ты же знаешь, старик с чего-то сильно меня возлюбил.

Ингрид печально поджала губы:

— Это отвратительно, что он запрещает тебе рассказывать о происходящем. Но, может, после концерта хоть намеками поделишься?

Я кисло кивнула. Ингрид убежала, а я проглотила мартини, заказала себе Лонг-Айленд и не спеша, огибая праздно шатающуюся публику, отправилась в зал.

Все столики уже были заняты, поэтому я прислонилась к стене и наблюдала, как на сцене один за другим появляются музыканты; предпоследней вышла и подруга — ее серебристо-черное платье красиво переливалось под ярким светом. Публика была спокойна и расслаблена, поэтому энергетический фон совершенно не давил. Так, под ненавязчивое нечто в исполнении контрабаса, фортепиано, ударных да скрипки Ингрид, один коктейль сменился вторым, потом и третьим. Я благополучно не думала ни о чем, наслаждаясь тем, что меня никто не дергал, я здесь никого не знала, в зале царит приятный полумрак, а завтра не надо рано вставать. Наконец, концерт закончился, и я забрала из раздевалки пальто. Тут словно из ниоткуда появилась Ингрид с букетом белых роз и потащила меня за руку на улицу. Там нас уже ждало такси.

— И с чего вдруг Пройсс попросил тебя переселиться в двадцать восьмую квартиру? — подруга устроилась рядом со мной на заднем сиденье. — До сих пор не понимаю.

Я поняла, к чему она клонит.

— Мы классически едем ко мне пить вино и вести откровенные разговоры, стало быть?

— А как же иначе? — пожала плечами Ингрид. — Ты забыла сказать…

— Про концерт? Мне ужасно понравилось.

— Хоть бы попыталась изобразить воодушевление, — скривилась подруга. — Ладно, золотая комитетская девочка…

Я знала, что Ингрид немного печалит то, что я стала такой замкнутой. С момента нашего знакомства она практически не изменилась, в отличие от меня.

Мы вошли в квартиру, я с грохотом открыла холодильник и достала бутылку вина. Ингрид осмотрела мое новое жилище, разлеглась на диване:

— Хороший фон у тебя здесь. Силы быстрее восстанавливаются?

— Да. Раз я теперь ценная боевая единица, Комитет обо мне заботится.

— Ну, это вряд ли, — подруга прищурилась, цивилизованно налила вино в бокал. — Я о заботе Комитетов. Знаем мы их.

Я села на пол, непроизвольно вспомнив, как точно так же мы сидели ночью вместе с напарником — только у него в квартире, и я была на диване, а он на полу…

— Боже, Хлоя, я не могу смотреть на это убитое лицо.

Я непроизвольно потерла лоб костяшками пальцев:

— Заживет скоро.

— Ага… Слушай, я прекрасно знаю, как тебя бесит вся эта перестановка кадров. Пожела в отделе распространения информации, Пол — в Варшаве, Майло…

— В ВИПРА, — выдохнула я. Ингрид сделала непонимающее лицо, и я продолжила: — Да прекрасно я знаю, что эта сплетня уже распространилась, как чума.

Официально про ВИПРА никому ничего не рассказывают, но Пройсс уже давно признался, что Верона не так уж строга.

Я была уверена, что больше подруга не знает ничего. Ни того, кем на самом деле является Вортекс, ни того, кем является Майло. И мне стало горько.

Ингрид удобнее устроилась на диване, потрогала рукой шторы.

— Такие плотные, специально для параноиков, — хмыкнула она, — чтоб никто не подглядел.

— Этаж высоковат, — я нервно рассмеялась. Удивительно, как Хвальковска попала в точку, даже ничего не зная про Веслава-Вортекса. Не догадываясь о том, каких трудов мне стоило спокойно засыпать в этой постели, учитывая, что когда-то на ней спал он. Как страшно ждать первых холодов, первых морозных узоров. Слишком напоминающих о том, что было в Хельсинки и в том маленьком сарае на берегу озера.

Я мрачно отхлебнула из бутылки. Ингрид изобразила безмятежность и сделала большой глоток вина из бокала.

— И чем же Майло занимается в ВИПРА?

— Насколько я знаю, проходит обучение. Потом будет выполнять свой первый ритуал — ту штуку, чтобы ослабить заклятье апокалипсиса.

Майло просто пропал посередине дня. У нас должно было быть совещание с Пройссом, а напарник не явился. Затем шефу позвонила Верона и вкратце объяснила ситуацию: ждать больше нельзя, нужно выполнять протокол. С тех пор прошел почти месяц.

От Андерсена не было никаких вестей. Верона выходила на связь лишь по почте, ничего не сообщая о его судьбе, будто существовала лишь «проблема Вортекса» — наше задание.

Пройсс проверял каждое письмо, которое я ей отправляла. И он сказал, что дела Майло — не наши проблемы.

Не стоит спрашивать, и точка.

«Делай свою работу».

— Тебе надо надавить на эту стерву, — вдруг заявила Ингрид. — У нее нет никаких прав скрывать от Комитета, что с их сотрудником. Может, его там все же закрыли, спрятали, как хотели в первоначальном варианте.

— Причем тут вообще я? — я устало потерла лоб рукой и бросила взгляд на часы: в полумраке мигало обескураживающее «2:30». — Я ничего не могу. И мое ли это дело?

Ингрид так громко фыркнула, что я вздрогнула.

— Знаешь, Хлоя, у меня дежавю. Кажется, мы совсем недавно точно так же обсуждали Майло: с выпивкой и целой галереей твоих мрачных лиц. Только погода была получше. В остальном ничего не изменилось. Когда ты уже себе признаешься в очевидном?

— Давай, озвучь это, пожалуйста, — я выпрямилась и с вызовом посмотрела на Ингрид. В голове слегка шумело от выпитого.

— Ты за своего напарника, Майло, с самого дьявола шкуру сдерешь. Голыми руками.

— Перестань, — я остановила ее взмахом руки, схватила пустую уже бутылку и отнесла на кухню. Взяла из холодильника следующую, вернулась и поставила на пол. — Ты ничего не знаешь, Ингрид. Если бы все было так просто…

— Я предполагала, что он каким-то образом скрывает свою личность, — подруга аккуратно открыла бутылку и с серьезным видом налила себе вино в бокал, — поэтому и ведет себя странно и в чем-то отталкивающе.

— Отталкивающе было с ним в столовую ходить, когда он набирал по три мясных рулета и ел их руками, — я усмехнулась, — а потом бросался салфетками в практиканток.

Внезапно Ингрид перестала пить, села ровно и с широко распахнутыми глазами уставилась на меня. Я перепугалась:

— Что?!

— О боже мой, — протянула подруга, — ты с такой ностальгией говоришь об этом… О тех временах, о первой, хм, версии Майло… Ты уже тогда была влюблена в него!

— Пришло время красивых слов, — я поморщилась. — Слушай, ну что за чушь, а?

Хвальковска, однако, меня не слушала.

— Это так, — Ингрид готова была расплакаться. — Куда смотрели мои глаза? Это же все объясняет. Тогда ты не могла себе в этом признаться, потому что он вел себя… специфически. А дальше началась вся эта история с заклятьем.

— «Специфически», — передразнила я. — Мы все — и ты, и я, и остальные ребята — относились к нему, как к животному, даже хуже. Признай это. Сейчас я понимаю, что ничуть не удивляюсь его поведению. И до, и после известных событий.

Ингрид молчала, приоткрыв рот.

— Да, пожалуй, ты права, — наконец проговорила она. — Мы все не воспринимали Майло всерьез.

— Хочешь, я тебе расскажу, кто он? Растреплешь дальше — на меня наложат взыскание. Ну и пусть. Может, даже уволят. И к лучшему.

— Хлоя, я не…

— Помнишь старика Ларса Андерсена? Изобретателя «ящика»? Мы в школе по его биографии писали реферат, — я отпила из бутылки большой глоток вина. — Родился в 1937-м году. Старый уже. Жена — основатель благотворительного фонда. Долгое время жили в Осло, иногда работали в Тоомпеа. Старших детей возили с собой, а младшего… Тут уже интересно — в официальной биографии этого нет — младшего всучили няньке и отдали в специальную закрытую школу, в деревне за полярным кругом. Экспериментальная обучающая программа по магии. Ларс Андерсен был очень доволен. Младшего сына звали Эмиль Аксель…

Ингрид побарабанила пальцами по краю бокала:

— Неужели ты ведешь к тому, что…

— Эмилю Акселю в шестнадцать жутко надоела школа, папочкины визиты раз в месяц, скучные письма вечно занятой другими детьми матери и тоскливые звонки старшего брата и сестры, –продолжила я. — Он собрал свои вещи, подделал документы — очень сообразительный ребенок — и бежал через всю Европу в Германию. Никто никогда не видел младшего сына знаменитого Андерсена, так что парня никто и не узнал.

— Это очень странно. Ходили слухи, что Андерсен прячет младшего сына, потому что тот болен.

— Жена Андерсена помогает больным детям, видимо, слух пошел из-за этого факта, — хмыкнула я, — дело в другом. Я узнала, что брат и сестра Майло, Катерина и Франк, не стали мастерами магии. Они вообще не изучали её дальше школьной программы, понимаешь? Говорят, у них сбой именно в головах, они очень плохи в магии, не могут сканировать ментальный фон, не умеют преобразовывать энергию. По единичке по шкале Лернера. Может, Ларс рано это понял. Знаешь, будто природа отдохнула на старшеньких, а на младшем оторвалась.

Ингрид обескуражено молчала. Я тихо продолжила:

— А теперь представь, что скоро начнется: ВИПРА хочет обнародовать информацию о заклятье апокалипсиса.

— Ох, Хлоя. Завтра я буду надеяться, что это был твой бред, — подруга тяжело вздохнула и растянулась на диване. — Они хотят рассказать общественности о Майло и его замечательном заклятье?

— Да, — кивнула я. Это тоже была закрытая информация, но пропадать, так с песнями. — Они скажут, что он сын Андерсена. И что, если с этим самым сынком что-то случится, все живущие на планете отправятся на тот свет. Им зачем-то нужна возня вокруг всех этих старичков — Ремана, Андерсена, они колышут всю систему Комитетов, сеют панику как в рядах магов-профи, так и остальных людей. Продажи заклятий, журналов о магии и зачарованных предметов упали на сорок процентов со времен Хельсинского инцидента — люди начинают бояться магии.

— Они боятся Вортекса, — тихо сказала Хвальковска. — Все его боятся. Потому что не понимают, как он вообще может существовать!

Я вытянулась на ковре, уставилась в высокий затемненный потолок.

— А я вообще не понимаю, как мы все можем существовать, — ответила я. — В нашем безумном, смешном мире с магией и сотовыми телефонами, с интернетом и заклятьями в бутылочках. «Только сегодня — заклятье от прыщей с банановым вкусом! Зачаруй свое полотенце — и ты забудешь о прыщах!». Но мы существуем.

— Ты же знаешь, что должна отправиться в ВИПРА, — вдруг сказала Ингрид. — Ты же знаешь, что должна быть с Майло, что бы ни происходило.

Ингрид такая милая.

— Возможно, — пробормотала я. — Мне просто страшно.

Я закрыла глаза, думая о том, что все еще продолжаю врать, потому что не говорить правды — это то же, что и врать, просто с закрытым ртом. Потому что, раз уж Ингрид вспомнила это слово, мы обе любили Вортекса. Когда он был Веславом. И эта правда настолько горька, что я не знаю, как ее и рассказать. Кто, когда и как сможет объяснить Ингрид все это? Я хотела бы быть рядом с ней в этот момент.

Я не помню, как мы разбрелись. Кажется, Ингрид вызвала такси и уехала к себе, а я рухнула спать на диване, не раздеваясь.

Мне снилась чернота.

***

«Хлоя, сообщение специально для тебя. Сегодня прошло ровно два месяца с Хельсинкского инцидента. Согласно новому протоколу, все, соприкасавшиеся каким-либо образом с Вортексом, должны пройти специальный инструктаж непосредственно в ВИПРА. Поэтому сегодня тебе будет прислана автоматическая карта, ее положат в почтовый ящик. С наилучшими пожеланиями, твоя подруга Верона Ли».

Пройсс медленно отвел глаза от экрана.

— Ты все сделала правильно.

Я сидела на рабочем месте Пройсса, упершись лбом в стол. Сегодня утром уже четверо спросили Пройса о том, где его сотрудник, был ли он в ВИПРА, и скоро ли конец света. Ингрид никогда не умела держать язык за зубами, и я не думала, что она удержится в этот раз.

«Прости! Я рассказала только Пожеле!», — гласила утренняя смс. Ингрид хотя бы извинилась. Раньше она делала вид, будто ничего особенного в разболтанных секретах нет.

— Нам нужно было это, Хлоя, — начальник отошел к окну, нервно смял лист бумаги в руке. — Нам нужна волна сплетен о ВИПРА в Комитетах. Они, — он ткнул рукой в монитор, — хотят этого. Ты правильно сделала, что рассказала Хвальковска.

— Все равно мне не по себе… — застонала я.

— Ингрид всегда такая, — горько начал шеф, — ты что, не знаешь ее? Она болтушка и сплетница.

— Я не сержусь на нее.

— Хочешь кого-то обвинить — вот ВИПРА, — Пройсс согнал меня со своего кресла и грузно плюхнулся сам. — ВИПРА использует нас всех, и мы не знаем их целей. Неужели ты не хотела отправиться к Вероне?

— Моей подруге Вероне Ли, — саркастично поправила я.

Пройсс прищурился.

— Найди Андерсена. Ты же понимаешь, что либо ты делаешь ход и остаешься в игре, либо делаешь вид, что ты не играешь, а просто перебираешь карты в руках.

Как он, однако, солидарен с Хвальковска.

— Чем дольше ты будешь оставаться пассивной и плыть по течению, тем больше ВИПРА и прочие власть имущие будут использовать тебя и твоих близких. Верона и так наизнанку вывернула твои отношения с Вортексом, — заметил Пройсс. — Или ты делаешь вид, что тебе все равно? Саму себя пытаешься в этом убедить?

Я вздохнула. Шеф был прав.

— И что вы предлагаете мне сделать? Я понятия не имею, какие у ВИПРА планы на меня, Андерсена, да всех нас.

— Просто будь наблюдательной, — усмехнулся шеф, — и не ной. У тебя есть поводы для тоски и печали, но все это — твоя работа, которая приносит тебе какое-никакое удовлетворение. Не так ли?

Я скрестила руки на груди:

— Ну да, мне же подняли жалование.

— Я говорил о Вортексе, — резко сказал Пройсс. — Вортекс — опасность мирового масштаба. Неужели ты ни на секунду не рада, что помогаешь ее нейтрализовать?

Шеф не понимает, что я чувствую. И не должен. Но он говорит правильные, справедливые вещи, которые успокаивают и будоражат меня одновременно, как внушительная чашка зеленого чая.

— Вы сами-то о ВИПРА что знаете?

— Не больше твоего, — шеф потер ладони друг о друга, нахмурился. — Знаю лишь, что с 50-х годов они занимались миссионерской деятельностью в среде религиозных учреждений. «Крестовый кляп», привлечение священников в ряды «Ядра». ВИПРА меняли названия и лица, но они существуют давно. С самого Первого артефакта. Эта информация не из открытых источников. Мне об этом рассказывала моя мать.

— Кем она была?

— Журналисткой, — Пройсс грустно улыбнулся, — принципиальной. Дотошной. Не очень удачливой, но, безусловно, прожившей яркую, хоть и печальную жизнь. Когда-нибудь я расскажу тебе подробнее, но сейчас не время. Иди домой, отдыхай.

Шеф никогда при мне не упоминал свою семью. Я смотрела на него: из когда-то плоской, монохромной фигуры за столом проступили другие цвета. И если для меня знакомство с Майло и Вортексом — скорее катастрофа, для Пройсса вся эта история — коробка красок, способная расцветить всю его жизнь. Главное, чтобы он оказался удачливее своей матери.

Я развернулась на каблуках и ушла.

Через мгновение я уже бежала через двор к себе домой. Все быстрее и быстрее, преодолевая ненависть к бегу, ненависть к ниточкам, что так крепко привязаны к моим рукам. У меня нет ни карт, ни костей, ни шахматных фигур — ничего ровным счетом, кроме дедова перочинного ножа, шприца да ложки. Я смотрю на себя со стороны и задаю вопрос: как же такая, как я, может существовать? Разве есть в этом мире кто-то более нелепый? Из всех: вооруженных до зубов бойцов отряда Единых, агентов и ученых Центрального Комитета и ВИПРА в центр всей этой истории с Вортексом поместили меня.

Глава 2

Почтовые ящики в парадной были покрашены в оптимистичный светло-зеленый цвет. Из своего я выхватила аккуратный серый конверт с логотипом ВИПРА: нарисованное тонкими штрихами стилизованное колесо с глазом посередине. Под логотипом мелкими буквами было набрано: «Высший Институт Познавания Ремесла и Артефактов». На конверте находились еще две надписи: знакомая «Ремесло ведет к боли и страху. Ремесло защищает от боли и страха» и «Добро пожаловать в Мондир» — так назывался штаб ВИПРА, в котором я была в начале сентября. Я уже хотела закрыть почтовый ящик и подняться к себе в квартиру, чтобы собрать вещи, как заметила на дне ящика еще одно письмо.

Пустой конверт с моим адресом и написанным ручкой текстом следующего содержания: «Беги быстрее и молись усерднее, чем когда-либо».

Я несколько секунд мрачно изучала конверт. Энергетический след на нем был странным. Очень слабым и несформированным.

Будто… У отправителя не было тела.

Я непроизвольно обернулась. Сердце гулко провалилось куда-то ниже желудка, к горлу подступила горечь — я опрометью побежала по лестнице вверх, спотыкаясь на половине ступенек и пытаясь держаться за поручень мокрыми руками. Ключ от двери в квартиру никак не попадал в скважину, бешено плясал в пальцах. Наконец, я открыла дверь и с оглушающим грохотом захлопнула ее за спиной.

«Беги быстрее».

Доктор сказал мне, что это называется панической атакой. Только одно существо во всем мире может напугать меня до такого состояния — это Вортекс. И страшен он не тем, что неуязвим, бестелесен и опасен — не тем, каков он есть теперь; он страшен тем, каким был. Даже если записка никак с ним не связана, мое воображение невозможно победить логикой. Вортекс мерещился мне везде.

Я сделала короткий вздох, задержала дыхание, затем долго и осторожно выдохнула. Вновь и вновь… Вытерла со лба противный липкий пот.

Все хорошо, я в защищенной квартире.

Конечно, у меня не было никаких доказательств того, что это странное письмо — от Вортекса, кроме отсутствия энергетического следа. И вообще, зачем Вортексу присылать мне какие-то странные бумажки с пафосным текстом? Он вообще может… держать ручку и писать ей? С другой стороны, подобный жест в его духе… Ну ладно «беги», но «молись»?! Вортекс прекрасно знает, что я не религиозна. И кому молиться, ему, что ли?

В любом случае, его постоянное присутствие в моих мыслях и так напоминало молитву. Я уже не могла вспомнить ночи без снов, в которых Вортекс бы не присутствовал. Он будто стоял за моей спиной, наступал на мою тень, и это чувство иногда становилось настолько реальным, что мне казалось, будто я вот-вот сойду с ума, мысли сплетутся в такой плотный комок страхов и ощущений, что я не смогу его распутать. Я боюсь оказаться затянутой в эту белизну и уже никогда не вернуться обратно. Но с этим страхом нужно бороться.

Я положила письмо в карман, убеждая себя, что это просто клочок бумаги, и отправилась собирать вещи. Бросила в рюкзак новенький кожаный патронташ для артефактов — хватит уже таскать ножики да карандаши по карманам. Артефакты, перевязанные особой резинкой, накапливающей эффекты зачарования, положила в отдельный карман. Инструктаж наверняка будет включать в себя и тренировки, так что я кинула в сумку черный спортивный костюм и потрепанные кроссовки.

Пора в путь. ВИПРА ждет. Стараясь преодолеть волнение и окончательно выправить дыхание, я еще раз проверила вещи, поправила ленточку с карточкой, обвела взглядом захламленную спальню и развернула автоматическую карту.

Через мгновение я оказалась в странном помещении, которое больше всего напоминало больничный лифт. Вообще, сам Мондир у меня ассоциировался с больницей, по крайней мере, те помещения, где я была. Слепящий белый свет заливал узкую кабинку. Наконец, двери кабинки распахнулись, и я увидела стоящую в полутемном коридоре немолодую женщину-азиатку:

— Вы прибыли по протоколу семнадцать? — улыбаясь, спросила она.

— Чтоб я знала, что такое «протокол семнадцать», — фыркнула я и достала удостоверение. — Шестой краковский Комитет…

— А, понятно, вы — госпожа Моргенталь, — закивала женщина. — Пойдемте, я вас провожу. Сейчас очень много людей прибывает в связи с семнадцатым протоколом. Довольно сложно обеспечить безопасность и порядок.

— А как зовут вас?

— Вы можете называть меня сестра София.

Я подумала, что «сестра София» — самое чудное именование для немолодой азиатки, да и какая, к черту, «сестра» — это что у них тут, монастырь?! — но решила промолчать.

Женщина повела меня по коридору. Мы шли между рядов зарешеченных дверей, широких проходов, похожих на тоннели в какие-то бункеры.

— Мы под землей? — спросила я.

— Да, это самый нижний этаж Мондира, — ответила сестра София, — сейчас я покажу вам вашу комнату, а днем вас ждут на первом инструктаже.

Мы поднялись в огромном лифте в верхнюю часть Мондира — туда, где я уже была: несколько этажей с кольцом коридоров на каждом, огромным окном в потолке, холлом с небольшим садиком и водопадом внизу. В этот раз моя комната была на первом этаже, прямо напротив водопада, и она гораздо меньше напоминала больничную палату. В ней оказалось узкое, как бойница, окно, выходящее на склон горы, почти полностью заслонявшей небо. На кровати лежало вышитое покрывало, а на стене рядом с зеркалом висел красивый пестрый плакат с абстрактными узорами и вязью на санскрите.

Я едва успела разложить свои вещи, как в дверь постучали:

— Можно войти?

— Конечно, — пробормотала я. Будто Вероне в этой ситуации можно отказать.

Та открыла дверь и широко улыбнулась. Я напряглась, ожидая, что сейчас она попытается заключить меня в свои жесткие объятья, но Верона лишь махнула мне рукой. Ее бежевый комбинезон и черные перчатки были испачканы зеленой жижей.

— Что это? — скривилась я.

— Экспериментируем, — Верона вновь улыбнулась. — Не обращай внимания. Ты готова? Сейчас у нас будет небольшое совещание, потом обед. После обеда — инструктаж с тренировкой. После — ужин. Собственно, примерно так будет проходить вся неделя, которую ты у нас проведешь.

Я задумчиво кивнула.

— Понятно. Сейчас у меня лишь один вопрос…

Верона вежливо подняла брови. Это выражение казалось наигранным на ее обычно спокойном, как у японской фарфоровой куклы, лице, которое умело лишь изображать воодушевлённую улыбку.

— Майло здесь? Я имею в виду… Он здесь, в Мондире?

— Нет, к сожалению, — ответила Верона, — он действительно находится в одном из отделений ВИПРА, но это не Мондир.

— И сколько времени он там пробудет? — с плохо скрываемым раздражением спросила я. — Ты же прекрасно знаешь, что во время вашей официальной переписки с Пройссом шеф чуть ли не стучал ботинком об стол каждый раз, когда я упоминала напарника, запрещал мне спрашивать… Я хочу знать, где он и что с ним.

Верона как-то очень странно посмотрела на меня. Это было и не понимание, и не презрение, и не заинтересованность: я не смогла расшифровать ее взгляд.

— Я думаю, скоро он покинет ВИПРА, — наконец ответила она. — Он сможет временно, до следующего Ритуала, вернуться в Польшу. Больше я тебе ничего сказать не могу. Ни у тебя, ни у Пройсса нет никакого права требовать, чтобы вам рассказывали подобные вещи. Идем?

Я хмуро поджала губы и пошла вслед за Вероной.

***

Совещание проходило в самом, на первый взгляд, мало подходящем для такого действа помещении. После огромных белых лифтов, кафельных стен, железа, металла и пластика я предполагала увидеть нечто вроде интерьера Берлинского института — но в Мондире совещания проводили в бассейне.

В огромном зале с обшитыми темным деревом стенами посередине помещался самый настоящий бассейн прямоугольной формы с чистейшей водой, которая казалась бирюзовой из-за мерцающей плитки синих и зеленых оттенков. Узкие дорожки вдоль бассейна вели к противоположной от входа части зала, где стоял длинный стол, накрытый темной тканью. Над столом висела старинная люстра со свечами: все они были зажжены, и желтый воск капал на стол. Когда я вошла в комнату, за столом уже сидело человек двадцать, и они не обратили ни на меня, ни на Верону ни малейшего внимания, как и те, кто прогуливался вдоль бассейна или стоял, прислонившись к стене. Многие из людей были также одеты в бежевые комбинезоны.

— Почему вы проводите совещания в… бассейне? — шепнула я Вероне, усаживаясь за стол. Та пристроилась рядом:

— Это древняя традиция. Кроме того, в бассейне проточная вода, она помогает циркуляции энергий и благотворно влияет на Марса.

— Какого еще Марса? — громко возмутилась я, и Верона приложила палец к губам.

Во главе стола, с противоположной от меня стороны, поднялся мужчина средних лет с сухим, невыразительным лицом и блестящими, словно смазанными какой-то жирной дрянью, черными волосами. Все вокруг сразу затихли; стало слышно лишь, как журчит вода в бассейне.

— Здравствуйте, уважаемые гости и работники ВИПРА, — произнес мужчина.

Сидевшая рядом с ним немолодая женщина добавила:

— Мондир приветствует вас. Мое имя Сиривонг Кейбел, я глава этого отделения.

— Мое имя Марс, — представился мужчина. Я оглядела стол: многие закивали, на лицах явно читалось уважение. И вдруг я заметила, что одно лицо мне очень знакомо.

— Это же Пол, — шепнула я Вероне. Та придвинулась ближе. — Пол Крайчек. Я думала, что он в Варшаве. Что он здесь делает?!

— Его дядя хорошо знаком с госпожой Кейбел, — шепотом пояснила Верона. — Он давно оказывает помощь ВИПРА.

Я помнила, кто его дядя. Католический священник, тот еще брюзга и сноб, с очень своеобразным отношением к магии. Пол рассказывал, что его отец, исследователь магии, много конфликтовал с братом, который поначалу был яро против того, чтобы он связывался с этой наукой. Затем Крайчек-младший убедил брата, что лучше знать врага изнутри, и проводил в библиотеке много времени, изучая связь магии и религии… А затем по его стопам пошел и Пол, отчего дядюшка был в еще большей ярости. Семью Крайчеков, ранее сплоченную, теперь раздирали на части конфликты: в колледже Пол регулярно рассказывал о ссорах и даже драках между своим отцом и дядей, иногда попадало и Полу.

А потом все закончилось. Когда мы были на пятом, последнем, курсе, на Рождество Пол поехал в коттедж дяди в Весоле. Что именно примирило братьев, Пол мне так и не рассказал.

— Почему ж они вызвали Пола, а не его отца или дядю? — шепнула я. Верона снова приложила палец к губам и показала на мужчину во главе стола: тот вновь собирался говорить. Интересно, каким именно благоприятным образом на него влияет вода? Я оглянулась по сторонам и заметила, что зал наполняется людьми: они сидели на узких дорожках вдоль бассейна, некоторые даже спустили в него ноги; у входной двери толпились дети и старики в белых одеждах. Кого-то из них я точно видела в Мондире в прошлый раз. Все они с благоговением смотрели на Марса. Мне показалось, что это было не совещание, а скорее встреча с фанатами.

— Итак, мое имя Марс, — мужчина криво ухмыльнулся. — Как вам известно, или не известно, сердцем Мондира является суперкомпьютер «Стелла-3», использующий самый сложный набор заклятий, созданных специально для вычислительной техники. Однако, без меня это всего лишь машина.

Я обратила внимание, что мой рот приоткрыт, и захлопнула его. Вот это уже становится интересным.

— Я подключаюсь непосредственно к «Стелле», и мы вместе выполняем массу аналитической работы. Как обычно, это проект «Окно», — люди за столом одобрительно зашумели, — и два последних нашумевших проекта: заклятье апокалипсиса и многоступенчатая операция, связанная с протоколом семнадцать.

Я обвела взглядом зал — у многих людей в руках были блокноты, диктофоны, мобильные телефоны. Журналисты.

— Ввиду последних событий мы решили предать огласке некоторые аспекты работы ВИПРА, для чего будут проведены пресс-конференции и ознакомительные туры по Мондиру, — Кейбел повысила голос. Впрочем, ее четкий низкий голос было бы слышно в любом случае. — Настоятельно рекомендуем гостям корпуса соблюдать правила безопасности и полностью полагаться на советы ваших сопровождающих.

Кейбел улыбнулась уголками губ.

— Просим обратить ваше внимание на тот факт, что использование магических устройств в Мондире происходит по специфической схеме. Наш локальный фон откалиброван особым образом, несмотря на…

— Несмотря на общую деградацию фона? Это вы хотите сказать? — осмелилась перебить сидящая неподалеку от Кейбел молодая женщина с ярко-красными волосами.

Марс пожевал губами, в глазах сверкнула усмешка:

— А вы неплохо осведомлены. Что за времена: даже от собственного информационного отдела ничего не скроешь!

— Прошу прощения, — ответила женщина, — просто скоро деградация станет заметнее, и вам придется взять эту ситуацию под контроль.

— Мы взяли, — веско сказала Кейбел. — Поверьте, Вортекс и заклятье апокалипсиса — куда большие проблемы.

Верона искоса наблюдала за мной.

— Что еще за деградация? — шепнула я. В ответ она схватила меня за предплечье.

— Тише. Общий магический фон снижается, — с неожиданным раздражением прошипела она, — чего, конечно, и следовало ожидать.

— И что вы планируете делать?

— Убить Вортекса, конечно, — отстраненно сказала Верона. Мне оставалось только растеряно кивнуть.

Тем временем, шум в зале нарастал: казалось, мероприятие вот-вот выйдет из-под контроля.

— Собственно, это все, что вам нужно знать, — наконец, произнес Марс. — Дальше с каждым из вас мы будем работать отдельно, на разных уровнях информации.

Он развернулся и быстро вышел за дверь, а Кейбел начала раздавать буклеты. Часть людей — и красноволосая женщина в их числе — поспешила за Марсом. Воспользовавшись суматохой, я быстро подскочила к Полу, сбросив руку Вероны.

— Что ты здесь делаешь? — прошипела я. Глаза Крайчека, и так немаленькие, казалось, выскочат из орбит. Он резко поднялся со стула и внезапно крепко обнял меня своими худыми длинными ручищами.

— Хлоя?! То же самое могу и у тебя спросить, — Пол отстранился и внимательно изучил мое лицо. Старинный друг ничуть не изменился, только выглядел очень уставшим.

— Меня позвали по делу Вортекса, я…

— Можешь ничего не объяснять, — Пол сел и усадил меня рядом с собой.

Народ в зале галдел, часть публики кольцом окружила Кейбел. Среди них была и Верона, которая, судя по размашистым жестам, раздавала какие-то указания. Пол продолжил:

— Мой отец недавно вступил в религиозную мультиконфессиональную организацию, которая вроде как… сотрудничает с ВИПРА. Так вот. Они все знают о Вортексе, знают, что это был Вежба. Они считают меня очень ценным для них, поскольку я контактировал с ним. Ты здесь по той же причине?

Я кивнула:

— Но мне все равно не понятна их логика. Я знаю, что они чуть ли не неделю обивали порог матери Вежбы, но от Ингрид, которая тоже с ним встречалась, все предпочли скрыть.

— Мы с тобой сами полезли в это, — пробурчал Крайчек. — Нашли картину, а потом он похитил тебя, притащил в Хельсинки и что-то сделал… Извини, что напоминаю.

— Все в порядке, — ответила я, и это прозвучало грубовато. — Если то, что случилось, поможет лучше исследовать эту тварь, я только рада. Пройсс получил от Вероны особое задание: мы должны были собрать информацию обо всех контактах Веслава до его мнимой смерти. О лаборантах, друзьях по сети… Чтобы понять, как он стал тем, кем стал.

— Я ничего такого в Варшаве не делал… Это опасно, Хлоя, — наставительно сказал Крайчек. Я закатила глаза. — У нас так мало опыта. Я сам ужасно устал. Хорошо, что скоро вернусь в Краков.

Внезапно между мной и Полом возникло довольное лицо Вероны.

— Рада, что вы увиделись! — объявила она. Я устало потерла лицо рукой. — Хорошо, что вы вместе, я думаю, вам обоим непросто! Итак, Пол, ты нужен госпоже Кейбел в конференц-зале. Хлоя, а тебе лучше немного передохнуть перед инструктажем, — и она исчезла.

Я оторвала взгляд от бордовой скатерти, покрытой разводами воска:

— От ее щебетания аж тошнит, а, Пол?

Но мне никто не ответил — послушный Крайчек уже убежал.

***

Краков, 2013.

— Фу, — протянула я, — никогда мне больше такого не показывай.

У меня аж во рту стало кисло. Ингрид смотрела на меня весело — она потянулась, как кошка, и рухнула на диван. За дверью шумела вечеринка — мы отмечали день рождения Пола и скрылись вдвоем с подругой в его спальне, чтобы уединиться на пару минут. Солнце жарко дышало за плотными синими шторами, я стянула с вспотевшего лица аппарат для просмотра снов. На вечеринках мы зачастую обменивались ими и сбрасывали файлы друг другу на компьютеры, но Ингрид решила показать мне свой сон прямо в аппарате. Сон был гадкий. Грязная вода, какие-то замки из глины, полчища змей, сплетенные друг с другом, Крысиный король, которого брал в руки высокий мужчина в белой маске.

— Зачем ты показала мне такую гадость? — я кинула аппаратом в Ингрид.

— Это месть за то, что тебе наснилось на той неделе.

Тут Ингрид была права. Я скинула ей на почту файл с названием «Уморительные котята». А на самом деле это была запись моего сна. Ужасного сна про тест по истории Европы, в котором госпожа Жшлешиньски превращалась в огромного серебристого паука-мутанта и откусывала себе все ноги.

— Так зачем на самом деле ты меня сюда позвала?

Ингрид обвела взглядом идеально убранную спальню Пола.

— Вы с Веславом встречаетесь, не так ли? — тихо спросила она. Я не ожидала этого вопроса. Я давно дружила с ним, и после того, как Ингрид и он расстались, Веслав действительно просил у меня… помощи, что ли. Мы просто стали более раскованы, но можно ли назвать это отношениями? Свиданиями? Я всегда считала, что проведение этих граней немного пошло.

— Наверное, можно сказать и так, — ответила я. — Тебя же это не расстраивает?

Я была уверена, что Ингрид рассмеется над моим глупым вопросом. Что ее ярко-красные губы вот-вот изогнутся в улыбке, но этого не произошло. Ее лицо будто погасло.

— Ингрид, не молчи, — испуганно выдавила я. Я встала с компьютерного кресла и села рядом с ней на диван.

— С ним бывало тяжело, — Хвальковска смотрела в пол, — но Веслав — особенный. Он как магнит. Я, конечно, оторвала его от себя… Но мне кажется, будто он забрал себе часть меня.

Я поежилась.

— Он заберет себе и часть тебя. Я не ревную, — с каким-то удивлением заметила она, — просто как-то горько. Я догадывалась, что теперь это будешь ты. Но догадываться и услышать твое подтверждение — разные вещи.

— Ингрид, он скоро придет, — пробормотала я. — Ты уверена, что если увидишь нас вместе, все будет хорошо?

— А что будет? На публике он и не прикоснется к тебе. Веслав играет роль публичной персоны. Он для всех и для никого, — ох, она была права.

В прихожей, в глубине квартиры, распахнулась дверь. Раздались возгласы, чей-то смущенный смех, и среди этой мешанины простых юношеских эмоций — выделялось ледяное спокойствие Веслава: он пришел к людям и готов полной ложкой черпать их восхищение и любопытство. В глазах Ингрид были угли: девушка, мой близкий друг, кого я знала как человека открытого, любящего, жаждущего впечатлений и чувств, при Веславе погасла.

Но Ингрид не хранила боль долго: она позволяла тьме выплескиваться и заполняла пустоту быстро. Она жила в движении, и это была одна из сотен причин, почему я так любила ее. Мы покинули спальню Пола.

Ингрид вошла в гостиную с идеально прямой спиной, и в ее улыбке была сталь. Но когда она обернулась на меня, сталь исчезла. Веслав сидел на диване, подперев голову кулаком; слева и справа от него расположились улыбающиеся девушки и ребята. Пол и Марек сидели у ног Вежбы со стопкой комиксов о магических героях, часть комиксов валялась на полу, и носок начищенного ботинка Веслава касался головы Королевы Парадоксов с обложки.

Веслав перевел на нас свой взгляд, кивнул Ингрид, подманил пальцем меня:

— Сделаешь мне чай? А то эта компания идиотов, я прошу прощения, прекрасных юных интеллектуалов ничего не смыслит в нем, — шепнул он и улыбнулся. Через секунду я была на кухне и отдраивала одну из пыльных чашек Пола. Самую красивую. В гостиной раздался взрыв хохота, и можно было ставить на то, что причиной тому — реплика Веслава. Он не был душой компании в общепринятом смысле этого слова, но умел делать так, чтобы люди его таковым считали. Он умел брать. Улыбки, смех, подарки, энергию, внимание, силу.

Силу.

***

Верона сухо улыбнулась.

Я дала ей воспоминания о снах, оставив размышления о Веславе и Ингрид себе.

Кабинет для сомнологического анализа выглядел, как обычная офисная комната, разве что без окон: несколько столов, крутящиеся стулья, щербатые чашки на полке.

Верона сделала паузу и показала мне коллекцию снов финнов. Эти сны были собраны после атаки Веслава на Хельсинки. Смазанные серебристые силуэты: некоторые человекоподобны, некоторые — нет. Многие похожи на бытовые парадоксы, и Веслав в них не угадывался ни на йоту.

Верона вынула флешку из ноутбука и положила на стол в прямую линию с ручкой, карандашом и портативным ментальным сканером.

— Что ты сама думаешь? — повернулась ко мне она.

Я придвинулась чуть ближе:

— Образы Вортекса из них кажутся… такими мультяшными. Карикатурными.

— Да. Почему Вортекс в снах такой — вопрос к нашим психологам, они только начали анализ. Хельсинские Комитеты проделали огромную работу! — воодушевленно заметила Верона. — Кстати, ты знаешь, что первое устройство для записи снов разработал ученый ВИПРА?

— Я думала, это советская разработка, — удивилась я. После Второй мировой войны в СССР приняли решение усилить пропаганду при помощи разработок ментальных сканеров и принтеров. По крайней мере, так нам рассказывали в колледже.

Верона широко улыбнулась — выражение глаз не изменилось:

— Хлоя, ВИПРА осуществлял надзор над всеми событиями в истории магии с самого начала. Все, что происходило, контролировали мы. Холодная война была опасным моментом — мы выпустили особую директиву, которая осуществляла распределение магических открытий равномерно. Люди никогда не обсуждали нашу деятельность по той простой причине, что мы постоянно меняли название и переформировывались. Сейчас мы «ВИПРА». Мы открыто встаем на защиту человечества, потому что другого выхода просто нет.

Я подозревала нечто подобное, но все равно не смогла удержаться от того, чтобы тихо протянуть «ого».

— И вы ответственны за то, во что сейчас в магическом плане превратилась вся Азия?

— Ты знаешь, что открытие Комитетов и институтов в древних городах — Бейруте, Библе или Дамаске — привело бы к умопомрачительным последствиям. Но они сами отказались сотрудничать, — мягко ответила Верона. — А что касается Иерихона, Берлинский институт бился с нами плечом к плечу двадцать лет, когда мы пытались открыть на их территории хотя бы завод для производства карточек. Но Палестина осталась непреклонной.

Иерихон был Меккой для всех, кто хоть немного интересовался магией. Самый древний город Земли мог бы стать ее магической столицей, и кто знает, к добру или к худу, но этого так и не произошло.

— А эти бесконечные конфликты между сторонниками магии и религиозными экстремистами, весь этот мрак, который уже почти тридцать лет творится в России?

— Сейчас не их время, — Верона выпрямилась на стуле и сложила руки перед собой. — Ситуация была сложной. После развала СССР возникла мощная угроза магического характера в Сибири. По сравнению с ней несчастное заклятье апокалипсиса Ремана — просто шутка. Нам пришлось… провести определенную работу, нейтрализовать опасность и в итоге позволить Российской православной церкви фактически получить власть над страной и магией.

— Кошмар… Мой внутренний конспиролог сейчас, как малыш, которого закормили мороженым в день рождения, — пробормотала я. — Вы и это собираетесь рассекретить?

— Нет, — Верона легко коснулась моей руки. — Это дружеский акт доверия с моей стороны. Я была с тобой резка — например, тогда, в Схроне, и как раз намекала тебе на подобные факты, которые ты можешь узнать, если будешь сотрудничать.

— Я сотрудничаю, — сказала я, — и ценю, что ты показываешь эти записи снов финнов, например.

— Большая удача, что у тебя сохранились некоторые сны о Вортексе, — заметила Верона. — Мы скачали их с твоего облачного диска и уже отнесли на анализ психологам…

Пароль от своих облачных архивов я сказала Вероне давным-давно. Предварительно удалив из них несколько гигабайт личных фотографий и снов, в которых Вортекса не было.

— Слушай, если на сегодня все, то я бы хотела поговорить с Полом Крайчеком, — заявила я.

Верона подняла на меня пустой взгляд. Удивительно, как та оболочка улыбчивой куклы, что служила ей щитом, или маской, легко сползала, обнажая кого-то чужого, даже отталкивающего.

— Пол сейчас в ВИПРА, и я хотела бы узнать его… координаты, — объяснила я. — После совещания с Марсом он так быстро ушел.

— Не уверена, что Пол еще не уехал, но я попрошу наших сестер дать тебе номер его комнаты, — кивнула Верона. — Понимаю, что тебе хочется увидеть родное лицо…

Я скривилась от ее пафоса. Такое впечатление, что Верону учили разговаривать по дешевым старым сериалам. Маска встала на место.

Тем не менее, мою просьбу она выполнила: позже одна из сестер и впрямь передала мне номер комнаты Крайчека, и я отправилась к нему в гости. Пока стучалась в белую фанерную дверь, я изо всех сил надеялась, что Пол еще не уехал.

— Хлоя? — Крайчек приоткрыл дверь на щель, в которую еле-еле можно было протиснуться боком, отчего-то шепотом сказал: «Заходи», и пропустил меня внутрь. Комната Пола была идентична моей: такое же узкое окно-бойница, через которое почти ничего не рассмотришь, и серые стены, вдоль которых расставлена неброская мебель. Только в своей комнате я уже успела навести фирменный беспорядок, который заключался в разбросанной одежде и ворохе проводов на тумбочке. Правда, техника — ни плеер, ни телефон — здесь практически не работала: мгновенно разряжалась, а изображения на экранах шли помехами.

— Мне Верона помогла с тобой связаться, — я уселась на аккуратно заправленную кровать.

Пол навис надо мной, слегка нахмурился:

— Сюрприз-сюрприз…

— Я не вовремя?

— Да нет, — Пол вздохнул, сел рядом. — Просто очень неожиданно. Знаешь, у меня столько всего произошло…

— А у меня-то, — я закатила глаза. Я чертовски была рада его видеть. — Как твой отец?

Крайчек достал из тумбочки глянцево сверкнувшую брошюрку. На обложке значилось «Новый дом» и был изображен ярко-голубой голубь, вокруг которого располагались символы мировых религий: католический и православный кресты, полумесяц мусульман, колесо сансары индуизма, десяток других странных значков — религии в последние годы плодились с устрашающей скоростью.

— Что это?

— Та самая религиозная организация «Новый дом», — Пол быстро пролистнул буклетик и засунул обратно в тумбочку. — Ты знаешь, и мой дядя, и мой отец действительно увлеклись этим течением.

— Так в чем… фишка? Опять борьба против магии?

Пол кивнул.

— Не то, чтобы борьба. Пока там все очень неорганизованно. Они изучают течения, ищут интересные артефакты, пытаются понять, кем являются существа вроде Вортекса. Ясно, что магия может создавать больше таких, как он. Что, если создание подобных существ поставят на поток?

— Это был бы…

Я осеклась. Хотела сказать «апокалипсис», но так ли это? Действительно ли человек, обретший способности Вортекса, перестает быть человеком? Что вообще делает человека человеком? И обязательно ли становиться хаотическим и… злым, если ты бестелесен и силен? Можно ли сойти с ума, если у тебя нет мозга?

— Кажется, я понимаю, о чем ты задумалась. «Новый дом» вовсе не полагает, что Вортекс абсолютное зло. Они хотят… понять, — неуверенно подытожил он.

— А как ты считаешь? Я все пытаюсь разобраться, — я замешкалась. Пол пристально смотрел на меня, и становилось как-то не по себе. Я понимала, что плохо обошлась с ним в той недавней истории с картиной. Кажется, мы тогда все выяснили, обсудили по телефону, но несмотря на это я чувствовала себя виноватой. Или же дело в том ощущении, которое всегда возникает рядом с бывшими близкими друзьями. Самое горькое чувство в мире. — Я пытаюсь понять, могли ли мы тогда, в колледжские годы, как-то предположить, что с Веславом все так кончится?

— Или начнется, — Пол встал и прошелся по комнате. — Ты знаешь, я не был с ним особенно близок. Но Вежба был очень, очень умен. И в нем чувствовался некий надлом.

— Такое было, — я согласилась. — Одиночка по натуре. Одиночка, и при том харизматичный, притягивающий людей.

— Ты его любила.

Я резко качнула головой.

— Сомневаюсь, — вздохнула я. — Скорее, была его… фанаткой. Нет, конечно, он был мне дорог, но какими-то глубокими чувствами я это не назову.

Пол снова сел рядом.

— Тебе виднее, — он пожал плечами. — Ты знаешь, мне действительно нравятся ребята из «Нового дома». Если захочешь поговорить на тему Вортекса и религии, можешь связаться с ними.

Я отпрянула.

— Не, Пол, это точно не мое, — грубовато ответила я. — Считай это предубеждением против религии, но с подобными ребятами мне вряд ли по пути.

— Хорошо, я понял, — Крайчек поджал тонкие губы. Неужели я его задела?

Мы неловко помолчали. Все это было очень странно, будто Крайчек что-то не договаривал.

— Я, пожалуй, пойду, — я поднялась. — Прости, если что не так, Пол. Надеюсь, еще скоро увидимся.

Он кивнул.

Крайчек закрыл за мной дверь. Да уж, неловко вышло. Я задумалась о том, чего я вообще хотела от этой встречи? Мы уже давно не были настоящими друзьями, если такую формулировку вообще уместно употреблять в наше время… И в этом месте. Так наивно и по-детски это звучит… Почему мне еще хочется верить, что эта самая дружба существует? Но Пол уже давно перестал быть тем человеком, которого я знала еще с колледжа. Он отгородился от меня, да и ото всех, пытаясь выплыть, словно между двух потоков — интереса к магии и консервативных взглядов родственников — выплыть куда-то вверх. Он не смог понять меня, и я снова остро почувствовала свое одиночество в этих гулких, не созданных для человеческой жизни коридорах ВИПРА.

***

Краков, 2014.

Поезд прибывал в двенадцать утра, а в час мне уже нужно быть в колледже. Как успеть добраться от вокзала до нужной остановки? Я встала с кресла и начала быстро-быстро собирать вещи в рюкзак. Учебник заброшен под сидение, куртка валялась на полу, гора мусора обитала на столе. Я даже не успела перекусить перед первым занятием, поэтому быстро запихнула в рот остатки рогалика и запила его холодным чаем. Осталось десять минут; я нашла в кармане скомканный билет, фиолетовые буквы на котором гласили: «Варшава-Краков: прибытие в 12:10». Поезд медленно-медленно тормозил.

В Кракове было так же холодно, как и в столице. Мерзкий февральский ветер залезал мне под куртку, карабкался ледяными когтями по спине. Волосы раздувало ветром, и они мешали мне смотреть — я брела до остановки троллейбуса практически вслепую, как под снегопадом. И была чертовски рада, что я здесь. Не в Варшаве, не в Берлине — мягкие потоки магии Кракова обнимали меня, словно пуховое одеяло, освежали, будто чай с мятой. Я была дома.

Конечно, я опоздала на первый урок — ментальное сканирование, курс для будущих контролеров и архиваторов. Мы сидели за общим столом, точнее, несколькими столами, составленными буквой U. Рядом со мной — как всегда, Ингрид, моя лучшая подруга, скрипачка, отличница, и Пол, сын священника, тот еще авантюрист и искатель приключений, сующий везде свой длинный нос. Урок вела госпожа Майнас: вначале мы записали с десяток определений и формул, потом отложили ручки и сосредоточились на своем энергетическом поле, чтобы выполнить упражнения. В разгар медитации в моем кармане завибрировал телефон — и я украдкой прочитала сообщение от Ингрид: «Видела В. Угрюм, мрачен, великолепен, скучает». Я лишь покачала головой. Она так легко рассталась с ним — и совершенно не ревновала ко мне. Я бы, пожалуй, так не смогла.

В ответ я послала Ингрид ухмылку — та даже не пыталась медитировать, а сидела, упершись коленом в стол и поигрывая мобильным телефоном.

Игнорируя косой взгляд Майнас, я все же попыталась выполнить это чертово задание. Разум прочистился, и я словно парила в мириадах светящихся линий, пульсирующих провалов тьмы и затягивающих, пестрых, как крошечные радуги, звезд. Я видела изнанку мира, совокупность сотен энергетических картин и ментальных взаимосвязей, словно кто-то наложил друг на друга стопку полупрозрачных слайдов с сюрреалистическими пейзажами. Все в порядке, аномалий нет, как и должно быть в тринадцатом магическом колледже города Кракова.

Колледж располагался в неприметном здании на окраине города, больше похожем на склад, чем на учебное заведение. Я поступила сюда сразу после окончания школы, без проблем сдав общий тест и табель с моим магическим потенциалом по шкале Лернера. И никакой помощи бабушки — начальницы аналитического отдела в берлинском Комитете ремесла.

После занятий я отправилась на улицу к ларьку с кофе и разнообразной выпечкой, купила рогалик с шоколадной начинкой и стала ждать, прислонясь к ограде колледжа, появления Вежбы. Я изучала темные силуэты студентов, мелькающие среди медленно падающих на землю крупных хлопьев снега. Наконец, Веслав величаво выплыл из здания колледжа: дверь перед ним открыла низенькая девчонка-первокурсница, за ней следом протопали два замученного вида парня. Веслав снисходительно отвечал им, время от времени листая толстый блокнот в серебристой обложке. Затем Вежба обратил внимание на меня и ускорил шаг, оставляя свой фан-клуб позади.

— Очередной блокнот, — заметила я, высвободившись из его объятий. — Наверное, это потому, что твоя лекционная тетрадка постоянно у меня.

— Безусловно, — Вежба пожал плечами. Он явно думал о своем. С ним всегда было одновременно очень спокойно, как будто оказался дома, и одновременно тревожно: Веслав мог в любую секунду забыть о том, что ты находишься рядом, ждешь общения, ждешь его реакции на свое существование. Но я привыкла.

— Твоя книжка, — я открыла сумку и вытащила толстый том в черном глянцевом переплете. Справочник по истории религий, который я брала у Вежбы в прошлом месяце, чтобы написать доклад. — Здесь закладка на странице с… эээ… Рудрой.

— И? — Веслав искоса взглянул на меня. Фиолетовые круги под его глазами указывали на проведенную за книгами или интернетом ночь.

— Я вспомнила твой реферат о животных. Тут сказано, что второе имя Рудры было Пашупати — «Хозяин зверей».

— Рудра — самый разрушительный, яростный из ведийских божеств, — Веслав забрал у меня книгу, задумчиво повертел в руках. Снег усилился, и мы медленно побрели по домам.

Лекционным тоном Веслав продолжил:

— Рудра создал два вида существ. Одних даже назвал в свою честь — ужасных змей, которые убивали все живое. Вторые, Маруты, такими зловредными не оказались, зато их матерью была сама Земля.

Я хмыкнула.

— Обожаю мифы.

— В мифах есть отрицательные персонажи и положительные, — отметил Вежба, будто не услышав моей реплики. — Положительные — скучны: это, как правило, боги, которых все любят. Или герои, которые этим богам поклоняются и за это получают свои секунды славы… А вот отрицательные — это уже куда интереснее, потому что их ненавидят и боятся. Чтобы человек придумал то, чего можно бояться, он должен испытывать очень сложные чувства.

Веслав всегда будто читал лекцию. Поначалу, сразу после знакомства, я пыталась иронизировать, подкалывать его; он шутил в ответ, но я быстро поняла, что в его шутках было куда больше яда и злобы, чем в моих. Он любил, когда я спрашивала, соглашалась, восхищалась им. Он выделял меня из смутного круга лиц своего фан-клуба, и это льстило.

— Так чем тебя так заинтересовал этот хозяин зверей, хотелось бы спросить? — Веслав засунул руку в карман и позволил мне положить свою на его локоть. Я подстроилась под его шаг.

— Мне было интересно, какие возмущения звери оказывают на ментальный фон, про это мало пишут зоологи, — заметила я, — а на истории магии…

— Ты спала, — усмехнулся он. Снег усилился. Веслав натянул на голову капюшон. — Ты много прогуливаешь.

— Магдалена сказала мне то же самое, — я вспомнила безобразный скандал с матерью; пока бабушки не было дома, она просмотрела мою лекционную тетрадь и заявила, что я пропускаю лекции и меня скоро выгонят. Я обозвала ее экстрасенсом и захлопнула дверь в свою комнату прямо перед ее носом.

— И почему я вообще провожаю тебя на автобусную остановку? Шла бы сама. В наказание, — усмехнулся Вежба.

Он обожал катать меня на эмоциях, как на качелях: дарил подарок и игнорировал меня днями; бросал трубку посередине разговора — и неожиданно оказывался под окнами с букетом цветов. Я ценила каждый жест внимания с его стороны, будто вдыхала аромат розового куста. И тут же сжимала стебель в кулак, чтобы как следует пораниться шипами, чтобы потекла кровь. Я восхищалась им.

Осознавала, что он не любит меня — и не любила в ответ.

***

— Продолжай. У тебя был пик на двадцать — двадцать три… — Верона отлепила от моей руки датчик и положила на стол. Я присела на кушетку, потерла лоб рукой.

— Я не помню, что дальше. Кажется, он поехал со мной, потом сидели в каком-то баре, потом поехали к нему домой… — я поморщилась. — Ты же сказала, что все эти подробности тебе не нужны.

— Я считываю только твой информационный фон, — Верона закрыла ноутбук и откинулась в кресле. Снежно-белая стена за ее спиной была украшена лубочной картиной с горным пейзажем — дурной вкус, но мазня хоть как-то разряжала обстановку лабораторной клетушки. — Как прошел первый инструктаж?

— Ох, паршиво, — я одернула рукава черной спортивной куртки и поджала под себя ноги. — Унылая медитация, прямо как в шестом классе, потом — невнятный бубнеж о ежедневном ведении сонника и подобная чушь. Здесь столько всего приходится делать, — совсем уже жалостливым голосом закончила я.

— Ничего, сегодня у тебя много свободного времени. Нашу процедуру повторим еще два раза, — Верона вежливо улыбнулась и привстала. — Прости, у меня дела.

— Понятно, — я направилась к двери. Что ж, раз на сегодня рассусоливание воспоминаний о Веславе закончено, я могу немного потренироваться — здесь есть чудесный зал для отработки заклинаний, ну или поболтать с Полом. Все три моих дня пребывания в ВИПРА я постоянно встречала Крайчека в столовой, мы оба держались вежливо, но скованно.

Пол не брезговал крохотной библиотекой на самом верхнем этаже, под стеклянной крышей. Удивительно, что здесь, как и в нашем Комитете, библиотеку сделали наверху. Забавное совпадение. Только книг в ВИПРА было маловато, так как и постоянные обитатели этого места, и гости предпочитали подключаться к локальной сети. Марс, человек, который назвался придатком к компьютеру, действительно оказался таковым: он с самой юности изучал тему зачарования компьютеров, электроники, микросхем и плат и в итоге смог так настроить свое сознание, чтобы практически полностью соединить разум с машиной при помощи магии. Конечно, о Марсе писали в желтых газетах, но кто на полном серьезе поверит в такую сказку?

Зал для отработки заклинаний располагался в подвале. Это было гигантское помещение размером с два или три футбольных поля, вдоль стен которого находились столы с патронажами для артефактов, десятки ящиков Андерсена, десятки редких заклинаний в бутылочках. Как правило, здесь почти никого не было — только подозрительно тихие дети или группа старичков, как-то особенно торжественно медитирующих на матах. На меня подобная обстановка не давила. Может, я стала привыкать к Мондиру и всем этим чудным ВИПРАвским порядкам.

Я не торопясь начала отрабатывать боевые заклятья. Между столбов помещались прозрачные мишени, которые отображали информацию о полученном уроне и точности: десять бросков перочинным ножом — восемь в яблочко; средний потенциальный урон можно оценить как «посредственный». Я хмыкнула и уселась на пол.

«Беги быстрее». Почему-то я вспомнила ту таинственную записку. Сейчас, далеко от дома, сквозь толщу всех этих новых впечатлений и знаний, записка уже не казалась такой зловещей. Я даже толком не понимала, почему решила, что она от Веслава. С одной стороны, это логично, а с другой — абсурдно.

— Так это ты? Та самая девушка Вортекса? — раздался насмешливый голос. Я обернулась — позади меня, скрестив руки на груди, стояла незнакомая молодая женщина. — Мне рассказывали про тебя.

— А мне про тебя — нет, — я поднялась на ноги, — какая досада, правда?

— Правда, — ответила незнакомка. — Ничего особенного, впрочем, про тебя не расскажешь…

— Слушай, я понятия не имею, что тебе надо, — нахмурилась я. Эта странная леди начинала меня по-настоящему бесить. — Либо представься, и давай поговорим по-человечески, либо уйди и не мешай.

— Меня зовут Кайя, — пожала плечами девушка и подошла ближе. Я смогла как следует рассмотреть ее: ниже меня ростом, с грубоватым лицом, темные волосы заплетены в косу — очень похожа на спортивного тренера или инструктора по йоге.

Я снова села на пол.

— Ты знаешь, я тут тоже вроде как на тестах, или собеседованиях, — продолжила Кайя, уже в менее наглом и провокационном тоне, — и многие маги говорят о тебе. Вроде как ты — их единственная ниточка к Вежбе…

— Не единственная, — хмуро перебила я. Кайя села напротив меня.

— Единственная, — веско сказала она. — Ты — то, что связывает Вортекса с его физическим прошлым, контактер с обеими его формами. Поэтому и ВИПРА, и берлинцы, и ядерщики — они все за тобой следят, наблюдают и будут это делать до тех пор, пока не уничтожат Вортекса или с тобой что-нибудь не случится.

— Очень оптимистично.

— Поэтому люди из ВИПРА и учат тебя, заставляют тренироваться. Ты нужна им сильной и живой, ясно? А ты… — Кайя взмахнула рукой, — ты, если честно, посредственность.

Я вздохнула, преодолела усталость, слегка просканировала ментальный фон странной собеседницы. Ого. Меньше двойки по Лернеру — что она вообще здесь делает?

— Ну ты сама-то не фонтан, — фыркнула я. И это было еще слабо сказано.

— Дело не во мне, — Кайя прищурилась. — Считай мои слова проявлением заботы. Спросишь, какое мне до тебя и Вежбы дело? Честно говоря, особенно никакого. До ВИПРА, самого по себе, с его армией скелетов в шкафах, интрижками и Страшными Секретами — может быть.

— Так расскажи мне, — я взяла с пола бутылку воды и сделала большой глоток.

— Не могу, — Кайя поднялась, неуклюже изображая дружелюбие, махнула рукой в прощании, — еще увидимся, Хлоя.

— Ага, — пробормотала я. Странная собеседница скрылась за двойными дверями зала, а я рассеяно почесала затылок и призадумалась. Нет, то, что здесь все и всегда загадочно и непонятно, — дело привычное, но вот суровые девушки, которые с чего-то заводят со мной уничижительные разговоры — нечто новенькое. Лицо Кайи казалось мне немного знакомым. Кажется, я ее видела в столовой в компании с Марсом, вечно окруженным стаями фанатов. Что ж, Кайя вполне могла быть, например, журналисткой — их сейчас в Мондире масса, они пишут тщательно проверяемые статьи, чтобы выдавать людям дозированную информацию и контролировать настроения в народе.

Единственная ниточка к Вежбе… Честно говоря, никогда не воспринимала себя в таком ключе.

Эта связь была отравляющей, горькой, призрачной, словно дым осенних костров — сплошная поэзия, печаль и панический, тянущий из меня все силы и эмоции, страх.

Всю мою жизнь связали с Вортексом, плотно-плотно, крепко-накрепко. Работать — чтобы помочь выследить его, учиться — чтобы противостоять ему, спать, есть, передвигаться по городу — чтобы просто функционировать для достижения высшей цели.

Больше у меня ничего нет. Больше я ни на что не гожусь…

Спасибо тебе, Кайя, что напомнила.

Я уже собиралась покинуть зал, как появилась Верона в ярко-голубом спортивном костюме. Мы обменялись парой фраз и начали спарринг. Первый опыт прошел так себе, но сегодня я была слишком зла и напряжена после разговора с Кайей и сразу почувствовала, как проще и легче концентрируюсь и насколько труднее Вероне блокировать мои заклятья. Ничего сложного и опасного: капелька вампирских заклятий, любимая антигравитация, позволяющая отталкиваться от стен, нож, летающий, как бумеранг, — Верона с легкостью отклонялась от него, ведь ей как опытному боевому магу не нужны специальные заклятья, чтоб легко и быстро двигаться. Для своих заклятий я использовала особую карточку ВИПРА. В углу зала, в большой кадке, стояли бамбуковые палки: мы использовали их для разминки. В сражениях на таких палках были свои тонкости, но Верона оказалась хорошим учителем, и драться с ней вышло сплошным удовольствием.

— Я думала, ты откажешься от боя, — с уважением сказала Верона, когда я в изнеможении положила палку на пол и села с ней рядом.

— Осталось мало времени, почему бы не позаниматься побольше, — заметила я. — Кто знает, когда вы меня снова позовете в Мондир.

— Это случится быстрее, чем ты думаешь, — Верона мягко улыбнулась.

***

Краков, 2014.

Это было в библиотеке. Погруженный в чтение Пол не сразу заметил, как я вошла. Сводчатый потолок низко нависал над накрытыми сукном столами, узкие окна пропускали совсем немного света. Я всегда считала, что подобная угрюмая обстановка создает рабочее настроение.

Мое же настроение в то утро было сродни тому оттенку отчаяния, что спокоен, как ледяное горное озеро: тебе не хочется ни двигаться, ни вдыхать и выдыхать воздух, ни открывать рот, чтобы извлечь очередной бессмысленный звук.

Я с минуту понаблюдала за погруженным в чтение Полом и, наконец, обратилась к нему:

— Привет.

Тот дернулся, как от укуса, резким движением руки отодвинул книжку и уставился на меня:

— Что ты тут делаешь? Ты не… — и он все понял; медленно откинулся на стуле назад и нервно вздохнул.

— Ты уже знаешь. Мне позвонили утром.

— Мне тоже. Его мать.

Пол поднялся, подошел ко мне и за локоть вывел на улицу — кажется, на нас строго воззрилась библиотекарь.

Я стояла под мелким дождем, уставившись в одну точку.

— Что она сказала?

— Несчастный случай, — глухо ответила я. — Больше ничего не известно. Ты поедешь со мной в Берлин?

— Зачем? — Пол отшатнулся. — Тебе там ничего не скажут. Веслав…

— Ингрид так же отреагировала, — перебила я, — и Марек. И все колледжские преподаватели, с которыми я сегодня говорила. Они все мне очень сочувствуют, но кроме сочувствия, им предложить нечего.

После этого я развернулась и ушла. Пол не окликнул меня, не догнал — он вернулся в библиотеку и продолжил учить, читать, забивать свою голову буквами и словами, которые спасали его, на свой особый манер.

Тогда я винила его. Потом — нет.

Ингрид же спасалась в объятиях очередного друга. Прочие друзья и знакомые Веслава усиленно занимались учебой, чтобы успешно сдать последний экзамен зимой. Я, кажется, будто уснула: не помнила, что делала, ворочаясь в мутном потоке обломков собственной разбитой жизни долгие месяцы, пока не попала на работу в Комитет номер шесть.

***

Кто знал, что Веслав переступит порог лаборатории и исчезнет, чтобы возродиться как Вортекс? На что была похожа его смерть? Осталось ли где-то его мертвое тело?

Баум и Хантинг сошли с ума после того, как стали свидетелями этого. Или уже были безумцами, получив доступ к тем заклятьям, что открыли им доступ в мир чудес.

Верона захлопнула блокнот.

— Ты часто общалась с матерью Вежбы?

Я потерла виски и потянулась в кресле.

Голова болела, как будто воспоминания в черепной коробке взбунтовались и мстили мне за то, что их потревожили и вытащили на свет. Этот лабораторный кабинет был забит множеством старомодных приборов — латунь посверкивала в холодном люминесцентном свете, и это слегка раздражало.

— Я пару раз говорила с его матерью. Как я понимаю, она все еще живет в маленьком поселке под Гданьском?

Верона кивнула:

— Мы уже ездили к ней. О Вортексе речи не шло. Лишь вспоминали Веслава, каким он был, будучи человеком. Разговор не клеился, женщина оказалась… ну, в общем, не совсем трезва. Как нам с Валензой показалось, это ее типичное состояние на протяжении многих лет.

Я поежилась.

— Она и Веслав никогда не были особенно близки, — добавила я, — он не очень любил говорить о матери, немного ее стеснялся, что ли… Но у нее был мой номер телефона. Когда Веслав начал ездить в те лаборатории в Берлине и Цюрихе, он зачем-то дал ей его.

Верона отпила кофе из крошечной чашечки, поправила белый халат.

— Она любила сына. Связь между родителями и детьми — один из самых мощных энергетических процессов; эти связи, как грибница, пронизывают весь наш мир. Так же сильна только связь между влюбленными, потому что химические процессы…

— Прости, я пойду, — прервала я лекцию Вероны. Гремучую смесь магии и психологии нам преподавали в колледже; все эти постулаты я и сама неплохо помню.

Я направилась к двери кабинета.

— Не сердись на меня за то, что заставляю тебя вспоминать все это, — сказала Верона мне в спину.

— Я на тебя не сержусь. Я сержусь на себя, — открывая дверь, ответила я, — за то, что пыталась все это забыть.

— Никогда не перестану удивляться, — проговорила Верона. Я обернулась.

— Чему?

— Тому, какие все люди разные, — пластиково улыбнулась она.

Я решилась:

— Верона… Надеюсь, ты не посчитаешь это нарушением субординации, но ты сама говорила, что мы вроде как друзья… Где твоя семья? Как ты вообще попала в ВИПРА?

Ее лицо мгновенно изменилось. Нет, я не разозлила ее — это было нечто иное:

— Я расскажу тебе потом, — ровным голосом сказала она, — кратко говоря, меня взяли сюда через программу для одаренных детей. Я понимаю, что ты делаешь, Хлоя: я заставляю тебя быть откровенной, копаясь в твоих воспоминаниях и эмоциях, и тебе хочется взять реванш. Не так ли?

— Возможно, — я повела плечами. — Возможно, это просто любопытство.

— У меня масса работы, нужно разобраться с отчетами наших специалистов с Мальты, — сказала Верона. — Увидимся.

И я ушла. Что ж, попытка провалилась.

Узкие коридоры ВИПРА успели мне чертовски надоесть за эти дни. Низкие рифленые потолки, ряд желтых светильников на стенах, кафельный пол — и так повсюду, от подвальных этажей до большого зала с водопадом, возле которого теперь ежедневно толпились люди в белых одеждах.

Я обогнула водопад и уже хотела свернуть в боковой коридор, чтобы пойти к себе в комнату, как на мое плечо легла холодная жесткая ладонь.

Я резко развернулась, сбрасывая руку.

Рука принадлежала Кайе — та спокойно стояла позади меня.

— Что тебе надо? — резко спросила я.

— От Вероны идешь? Зря ты ей так много рассказываешь, — наставительно сказала эта неприятная персона. Я хмыкнула.

— Это не твое дело. Ты высказалась? Я могу идти?

— Тут один человек очень хочет с тобой пообщаться. Вот ему ты точно можешь доверять, — не моргнув глазом, протараторила Кайя и нахмурила брови, и я поняла, что не могу разобраться, сколько ей лет: совершенно детская, гротескная мимика на взрослом, с легкими морщинками вокруг глаз лице.

Я устало прислонилась к стене.

— Кто этот человек? Что ему от меня надо?

Кайя сложила руки на груди и покачалась на пятках взад-вперед.

— Дверь прямо за тобой, — так же спокойно сказала она, — Андерсен…

Фамилия прозвучала, как пароль. Шаг к двери, казалось, был самым долгим в моей жизни, я почувствовала каждую мышцу в своем теле. Не соображая, что делаю, я вцепилась в дверную ручку и с грохотом влетела в гигантский и, на первый взгляд, пустой кабинет.

Стеклянные шкафы вдоль стен заполнены книгами. На противоположной от двери стене, где полагалось бы быть окну, висела огромная — от покрашенного черной матовой краской пола до высокого потолка — роспись с концентрическими узорами — мандала. От нее шло еле заметное энергетическое сияние, будто от слабенького артефакта.

Перед мандалой находились низкий журнальный столик и кожаное кресло, в котором сидел незнакомый пожилой мужчина.

Я молча уставилась на него; за моей спиной кашлянула Кайя.

— Вот Хлоя Моргенталь, — не скрывая усмешку, произнесла она, — фамилия «Андерсен» действует на Хлою воистину магическим образом.

— Помолчала бы ты лучше, — огрызнулась я.

Пожилой человек не произнес ни слова, лишь спокойно изучал меня своими холодными голубыми глазами. На мгновение я подумала, что Майло вновь сменил тело; но какой толк в Ритуале при таком раскладе? И все же, почему мне кажутся знакомыми этот острый нос, выступающий подбородок, высокие скулы?

А потому, что я много раз видела их на портретах в учебниках, в интернете, в передачах про историю магии…

— Вы же Ларс Андерсен, так? — я нервно сглотнула. В горле образовался противный комок.

Пожилой мужчина кивнул.

Отец Майло. Черт побери, Верона словно специально вывела меня на разговор про мать Вежбы. Неужто догадывалась, с кем предстоит мне в ближайшее время встреча?

Никто никогда ничего мне не объяснит. Пока я здесь. Здесь не люди — непрошибаемые зеркальные стенки, вроде телевизионных экранов или ламп; и я, как светляк, бьюсь о холодное стекло в поисках своих ответов.

Я обернулась к Кайе — та вновь усмехнулась.

— Спасибо, дочь, — сухо сказал Ларс, и тут я поняла. Кайя — Катерина, та самая сестра Майло, что не стала профессиональным магом.

— Мне нужно поговорить с вами, Хлоя. Я знаю, что вам небезразлична судьба моего сына и судьба всего нашего мира, и, к моему глубочайшему сожалению, они обе теперь неразрывно связаны с вами.

— Всего лишь мира, — я пожала плечами. — Я слушаю вас.

Ларс усмехнулся.

— Я не так вас представлял, — он закинул ногу на ногу, взял с пола пухлый потертый портфель и начал копаться в нем. — Я думал, вы… хм. А вы жесткая и очень юная.

— Не стоит говорить мне, что вы представляли, — я улыбнулась. — Наверняка обидно получится.

Андерсен извлек наконец из портфеля толстую книгу с крестом на обложке и протянул мне.

— Библия? «Вы хотите поговорить о Боге?» — насупилась я.

— Откройте место, что закладкой отмечено, — Ларс был серьезен. Кайя примостилась у шкафа — периферическим зрением я все это время отмечала, как она переминается с ноги на ногу, не зная, как себя вести. Отца она явно стеснялась, а со мной привыкла общаться дерзко.

Но чтение Библии… Ладно, будем считать, что все гении со странностями. После разговора с Вероной сил на колкости у меня осталось крошечное количество, и любопытство пересилило недоумение.

— Открываю, — я начала листать толстую, почему-то пропахшую соленьями книгу. Я зажала закладку между пальцами и прочла:

— Первое послание к Коринфянам святого апостола Павла. Глава пятнадцать.

Ларс чуть подался вперед:

— Там, где карандашом отмечено. Читайте.

— «Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся». И что дальше?

Я положила книгу на стол, не отрывая взгляда от его холодных глаз.

— Вы знаете, что между этим местом, ВИПРА, и Берлинским Комитетом есть определенное противодействие? — неожиданно спросил Андерсен.

— Пожалуй, — медленно пробормотала я, — я не улавливаю…

— Слушай! — резко перебила Кайя и подошла ближе к отцу. Я решила проигнорировать ее поведение.

— Покуда ВИПРА рассчитывает варианты при помощи Марса, а именно разработал план «Ритуал», который уже начал выполнять Эмиль, Берлин придумал свою концепцию борьбы с заклятьем апокалипсиса, — сказал Андерсен. Я поморщилась, когда он назвал Майло настоящим именем. Ларс встал и подошел ко мне ближе, взял Библию в руки и повертел ее. Он оказался совсем невысок — чуть выше Кайи.

— И как это связано с цитатой из книги? — спросила я.

— Прямым образом, — тоном лектора отрезал Андерсен. — Берлин хочет воспользоваться контрзаклятьем массового действия. Исходя из логики: коли Эмиль может убить всех людей, можно порвать эту цепь, превратив всех людей на планете не совсем в людей…

— Это звучит отвратительно, — вставила Кайя. Я молча согласилась с ней.

— В чем же будет выражаться… эта разница? Как они собираются все это провернуть? — сухо спросила я.

— Этого я не знаю. Видите ли, Хлоя, я долго работал с берлинцами, и эту информацию мне сообщили старые друзья… которым тоже известны крупицы. В частности то, что доступ к заклятью мог быть у троицы Вежба-Хартинг-Баум…

Так вот почему им уделяется так много внимания. Не только в Вортексе дело…

Ларс продолжил:

— Я рассказал все это вам лично, потому что мне и всему ВИПРА, как бы я не презирал многие их методы, важно, чтобы план Берлина провалился. Для этого мой сын должен выполнять свой Ритуал. И здесь уже важны вы.

— Я-то тут причем?

Кайя усмехнулась. Ларс ответил:

— Вы связаны с Эмилем. Поверьте, когда вы снова встретитесь, когда вы узнаете о Ритуале, цепи, что вас связывают, никогда не будут такими, как прежде.

Я отшатнулась. «Тянутся под водой крепкие стальные цепи»… Откуда он знает?..

— Хлоя, вы можете мне доверять, — продолжил Ларс. — У нас сыном отношения сложные, и я сам не могу к нему подобраться. Но я всегда желал ему лишь хорошего и желаю вам. Делайте то, что вам говорит ВИПРА; делайте то, что вам говорит ваш Краковский Комитет. Но помните, что в их большой игре вы — не пешка и в постановке этой — не марионетка. Задавайте вопросы. Пусть не им — себе. Это главное.

— Спасибо за напутствие, — пробормотала я. — Но все равно непонятно, что именно от меня требуется.

— Скорее всего, у вас будет возможность исчезнуть, — Ларс развел руками, — отстраниться. Например, вы сможете попросить о переводе в другой Комитет. Подключить родственников. Вариантов может быть много: чем дальше вы будете погружаться во всю эту историю с Вортексом, тем сложнее вам будет. Захочется убежать. Я прошу вас не делать этого.

— Потому, что я каким-то образом помогаю Ритуалу?

— Можно сказать и так. Поверьте, пока я не могу рассказать вам подробности. Вы знаете, что больше всего заинтересовало ученых и здесь, и в Берлине? То, что Вортекс попросил вас атаковать его. Он пристально изучал и изучает вас.

Я промолчала. Мне очень сильно не нравился этот разговор.

— А сейчас нам пора, — Ларс убрал библию в портфель и старомодно поклонился. — Телепорт откроют через пять минут, сегодня день был суматошный. Удачи вам, Хлоя.

Кайя и Ларс вышли из кабинета, я нелепо помахала им рукой вслед. С минуту тупо разглядывала корешки книжек в шкафу, цеплялась взглядом за цветные пятна, укладывая в голове все то, что сейчас узнала.

Спасибо Ларсу Андерсену. Если бы я, будучи десятилетней школьницей, которая готовила на урок истории реферат о создателе ящика для зарядки артефактов, узнала бы, что через много лет этот легендарный ученый пожелает мне удачи и своеобразно благословит…

Впрочем, я ощущала себя школьницей и сейчас — восторженной, растерянной, бесконечно глупой.

Глава 3

Ларс Андерсен.

Странно, что его биография оказалась такой короткой — я прочитала книгу за день. Она была оформлена коллажем из фотографий Ларса и обложек научных журналов — вот «Магия и наука» 1977-го года, россыпь бутылочек с заклятьями разных цветов и плохо различимой надписью: «Сенсация: проглоти и колдуй», вот «Ремесленник» 80-го со снимком новой модели ящика, окруженной радужным сиянием… Забавно.

Я положила книгу рядом с собой на скамейку и уставилась в вечернее небо Варшавы. Портал провесили только сюда — оказалось, несколько человек из мультиконфессиональной церкви тоже возвращались в Польшу, и место назначения не стали менять из-за меня. Поезд до Кракова был только поздно вечером, и я провела день с пользой: пополнила карточку, погуляла по городу, съела невероятно вкусную жареную форель на обед и прочла биографию Ларса Андерсена. Она была написана его близким другом и соратником Олафом Грейсом, известным исследователем из Великобритании. Он умер десять лет назад и оставил после себя массу книг о магии и магах.

В глазах Грейса Андерсен казался совсем не таким, как из учебников. Остроумный, но жесткий человек, с иронией относящийся, кажется, ко всему на свете. Он берег и любил свою семью и, как я и ожидала, с наибольшим теплом относился к единственной дочери. О Майло в книге было сказано совсем мало — в год, когда ее написали, самому младшему Андерсену только исполнилось тринадцать.

Интересно, сильно ли изменился Ларс с тех лет?

Я не переставала размышлять об этом, пока не подали поезд до Кракова. Утром я снова увижу мой город, и он в тысячный раз ранит меня остротой своих крыш. Знакомым пейзажем, который так напоминает о прошлом. Ну и пусть.

***

— Держи, внученька. К сожалению, ничем другим угостить не могу…

Я сжала в пальцах огромный полиэтиленовый пакет с солеными огурцами.

Вот так всегда: приезжаешь из секретного исследовательского центра, тебя сразу гонят на обход, и начинается — в одной квартире сменили замок, и я не могу ее проверить; в другой очищающее заклятье на окнах конфликтует с заклятьем на цветочном горшке, которое помогает лимону быстрей вырасти и заплодоносить; в третьей — рыдающая девица не пошла в школу из-за ссоры с парнем, и истерика ее столь шикарна и качественна, что фон в квартире выглядит так, будто в ней только что произошло эпическое сражение двух боевых магов. И трогательный финал: моя любимая старушка, которая обычно угощает меня конфетками, сует мне килограммов пять соленых огурцов.

Прижимая к груди пакет с огурцами, я поплелась домой.

Странно, но я почти не вспоминала о Вортексе. Чувство, что он постоянно наблюдает за мной, притупилось, и я не знала, в чем тут дело. Может быть, после тренировок в ВИПРА и напутствия Ларса я стала увереннее в себе? Может быть, просто прошло время? Никогда не считала, что оно лечит — лишь помогает нам забыть боль и страх. Наверное, я действительно стала забывать — затягивалась, как туманом, старая рана.

В квартире ничего не изменилось, но ощущения были странными — почему-то так всегда получается, когда возвращаешься домой. Будто отвык. Едва я приняла душ и съела булочку, как зазвонил сотовый:

— Хлоя? Ты уже вернулась с обхода?

— Да, господин Пройсс, — сказала я. — А что?

— Ты знаешь, я недалеко от твоего дома. Можно мне подняться? Есть разговор.

Очень интересно. Обычно Пройсс вызывал меня в Комитет, благо идти недалеко, а тут… Что-то срочное? Или что-то, о чем он хочет поговорить в максимально спокойной и, что уж там, защищенной обстановке?

Шеф выглядел помятым сильнее, чем обычно. Я не удержалась: фыркнула, глядя на его запыленный плащ и сбитый на бок шарф.

— Ты, можно подумать, лучше в этом халате мятом выглядишь, — съязвил Пройсс.

— Простите. Что-то случилось? Кофе будете?

Начальник прошел в гостиную и уселся на диван.

— Времени не так много, Хлоя. Я утром не стал говорить тебе, искал кое-какие факты…

Я встала перед ним, скрестила руки на груди.

— Тапочки все равно все впечатление портят, можешь не стараться, — вновь усмехнулся шеф. — Так вот: Хартинг. Мы собрали информацию о нем. Как ни странно, Берлин не противился; ВИПРА оказывал нам потрясающее содействие. Мы перерыли все архивы. И нашли Хартинга.

Я медленно кивнула.

— ВИПРА настаивает, чтобы и его делом занималась ты. Верона говорит, что тебя неплохо поднатаскали, они очень доверяют тебе. Что же касается напарника, — шеф протер вспотевший лоб краем валявшейся на диване футболки, но я смолчала, — я освободил Ингрид от работы на этот месяц, отдал ее архиваторские задачи практиканткам. Ты можешь брать на задания ее. У вас отличный эмоциональный контакт и сработанность. Надеюсь, я тебя порадовал.

— Еще как! — сказала я. — Подождите. Она не должна знать, что Вортекс — это Веслав.

— Для Ингрид вы просто расследуете обстоятельства смерти Вежбы, — махнул рукой шеф. — Не волнуйся. Информация о том, что Вежба вместе с Баумом и Хартингом разрабатывал метаморфические заклятья — открытая.

— Ингрид может сложить два и два, — я покачала головой. — Она может понять, почему именно мы занимаемся расследованием смерти Вежбы, которая вовсе и не смерть.

Шеф вздохнул.

— Сильно в этом сомневаюсь. Сам Хартинг не знает, что стало с его другом, так что при ней ничего лишнего не сболтнет. И потом… Даже если Ингрид догадается — наша совесть чиста.

— Так нам надо поехать к Хартингу? Я так подозреваю, что завтра?

— ВИПРА настаивает, что медлить нельзя. Верона особенно подчеркивает, что с Хартингом нужно поговорить как можно скорее: считать его фон — вам выдадут сканеры и разные аналитические приборы, Ингрид в них прекрасно разбирается, — и все это привести нам. Нам и ВИПРА.

— Понятно. Где Хартинг?

Пройсс пожевал губами, мрачно посмотрел на меня исподлобья:

— В психиатрической лечебнице.

Ну что ж, никто не говорил, что будет легко.

***

Судьба у Алекса Хартинга была очень интересной. Он родился около сорока лет назад в Великобритании и окончил там колледж, а затем поехал изучать артефакты в Восточную Европу. Потом надолго остался в Цюрихе, женился, развелся, затем переехал в Краков, писал статью для научного журнала о Схроне. Таким образом он познакомился с Веславом, когда тот был еще студентом. Веслав и пригласил Хартинга участвовать в экспериментах, которые проводились в Берлине.

После этих самых экспериментов психика и Алекса не выдержала: у ученого быстро развилась шизофрения, его положили в Краковскую психиатрическую лечебницу, где он и находился по сей день.

Больница, госпиталь имени Бабинского, находилась за городом. Наш автобус летел сквозь противный осенний дождь, вихри блеклых листьев; позади оставались домики и ограды, спешащие по своим делам люди. Мы будто покидали саму обычную жизнь, отправляясь туда, где она сменилась существованием. Я никогда не бывала в психиатрической лечебнице и заранее настроилась, что увижу мрачное, тоскливое место. Но нет — белое здание необычной архитектуры, напоминающее плавными линиями крыши японские храмы, окружал сад, заросший раскидистыми ивами и ярко-желтыми цветами, пятна которых сияли во влажной листве тут и там.

Нас должен был встретить один из докторов больницы по фамилии Станкович. У входа на территорию как раз прогуливался вперед-назад молодой врач в синей куртке, наброшенной поверх белого халата.

— Здравствуйте, мы из Краковского шестого Комитета, — широко заулыбалась Ингрид. Торжественно поправила свою сумку с оборудованием.

— Пойдемте, — врач провел нас мимо контрольно-пропускного пункта, — сразу предупреждаю вас, что особенно надеяться не на что.

— Вы о состоянии Хартинга? — спросила я.

Доктор Станкович грустно кивнул нам.

— К сожалению, господин Хартинг практически не выходит на контакт. Я не думаю, что вам удастся с ним поговорить. Я имею в виду, поговорить о чем-то осмысленном.

— И тем не менее, мы попытаемся.

Доктор проводил нас до столовой и приоткрыл перед нами двойные застекленные двери.

Серый мятый халат висел на Хартинге мешком. Я ожидала увидеть морщины, темные круги вокруг глаз и тому подобное, но Алекс выглядел на свой возраст. А вот ментальный фон был, как у старика: информация — путанная, изуродованная — грязными петлями оплетала разум Хартинга. Находиться рядом с бывшим ученым было тяжело.

В руках Хартинг держал стопку разноцветных карточек. Мы с Ингрид тихо представились и сели за стол, Алекс ответил сдержанным кивком, и я, заинтригованная, пригляделась к картинкам. Они напоминали одновременно карточки для настольной игры с цифрами и знаками и карты таро с большими яркими изображениями и портретами людей. Это были гротескные, пестрые картинки, которые заворожили меня своим контрастом по сравнению с этим монохромным местом.

— Господин Хартинг, вы знаете, почему мы здесь?

— Вы — представители Краковского Комитета. Меня предупредили, — слабо начал он и вдруг буквально впился в меня взглядом. — Я видел тебя на фотографии. Веслав говорил о тебе.

Мы с Ингрид переглянулись.

— Что говорил, господин Хартинг? — мягко спросила Ингрид. Тот перевел на нее взгляд — медленно, нехотя. В глаза Алексу смотреть было страшно: казалось, черные зрачки вот-вот расширятся, затопят собой радужку, а затем и белки.

— Неважно, — пробурчал он.

Ингрид явно нервничала: сильно побледнев, она крутила в руках телефон, к разъему которого был подключен ментальный сканер.

— Вы работали в одной из лабораторий Берлинского института, так? Нам говорили, что у вас был доступ к широкому спектру заклятий, как классических, так и новаторских в разной степени законченности…

В глазах Хартинга будто мелькнула искра.

— Это было потрясающее место, — сказал он, — их локальная сеть… Настоящий рай… Сотни и сотни разработок. Последовательности ментальных кодов, подробнейшая документация… Все, чего я хотел.

Мне казалось, что бывший ученый будто подбирается к какому-то важному, особому для него воспоминанию. Я хотела навести его на мысли о нем, но Ингрид сказала:

— Я все равно хотела поговорить с вами о Веславе. Когда вы в последний раз виделись?

Хартинг поморщился. И вдруг, резким движением, смел со стола карточки и вскочил на ноги. Ингрид вскрикнула, я оглянулась на медбратьев. Те уже спешили к нам.

Вдруг Алекс стал совершенно бесполезен — он упал на пол и сжался в комок. Рыдающего, его подняли санитары и уволокли прочь.

— Я вас предупреждал, — доктор Станкович появился на пороге, скрестил руки на груди, — говорить с Хартингом бессмысленно, особенно обсуждать прошлое.

— Его ментальный фон чуть не размазал меня по полу. Особенно поначалу было тяжело, — поморщилась я.

— Придется возвращаться в Краков ни с чем, — вздохнула Ингрид, когда мы вышли в больничный холл. Через высокие окна виднелась остановка, где у ворот нас дожидалась Комитетская машина. — Прости, что все испортила.

— Ты о чем?

— Ну, я вскрикнула и испугала Хартинга… И вновь задала ему неприятный вопрос.

— Забудь, — я махнула рукой, — даже по его взгляду было понятно, что смысла разговаривать нет никакого. Хотя стоит обратить внимание на то, что бедолага узнал меня.

— Это очень странно, — Ингрид поежилась, — возможно, Веслав просто упоминал о тебе? Ну, как о своей бывшей подруге, показывал фотографии в социальных сетях.

— С таким же успехом он мог упоминать и о тебе, — язвительно сказала я, — впрочем, скорее всего, ты права. Но он будто хотел рассказать нам о чем-то важном. Тебе так не показалось?

— Может быть. И с таким же успехом может быть, что это была лишь ностальгия по тем временам, когда он представлял собой ценность для науки, — скептически ответила подруга. Что ж, я вполне могла видеть отсутствующую черную кошку в темной комнате. Я спросила:

— Что твои датчики? Ты сделала замеры?

— Конечно, — ответила Хвальковска, — ох уж эти унылые формальности…

Я покивала. Ингрид странно смотрела на меня.

— Хлоя, у меня… Еще одно дело есть тут.

Я вздохнула.

— Какое же?

Ингрид явно чувствовала себя неловко.

— Я… В общем, когда я поискала в интернете эту больницу, узнала, что при ней очень интересное место есть…

Я в упор смотрела на нее. Ингрид прикусила губу, помедлила, прежде чем снова начать:

— Что-то вроде закрытого клуба. Здесь есть лаборатория… Алхимиков.

— Алхимиков?

— Ну да, — продолжила подруга, — знаешь, место — не ближний свет, сюда не всякий доберется. Я понимаю, что по-хорошему мы должны на такие места Комитетам доносить, но ребята эти Комитетами… как бы сказать…

— Оберегаемы. «Крыша», — вспомнила я жаргонное словечко.

— Ну да. Я решила воспользоваться ситуацией. Теперь понимаешь, почему я весь день на нервах?

— Ингрид, ты меня втягиваешь в свои опасные дела, — буркнула я. — Я не хочу тебе содействовать…