Темное время суток

пролог

Уже не человек. Ломает, корежит плоть, рвет сухожилия, раздвигает кости. Разум меняется, раса меняется. И где-то рядом — сотни, тысячи братьев и сестер, девушка, приобщившая тебя… Шерсть. Острые клыки. Ты думал, это кино, глупые сказки, но вот оно, нашествие, и ты часть его. Нет ярости, нет безумия. Этот мир уже не твой, этот мир еще не твой. Ты должен взять его. И ты не один. Диаблеро, вервольфы, волколаки, переверты — всяко вас называют. Суть одна. Сильнейший выживает и развивается. А для развития необходимо пространство.

Наступает время жрать.

Темное время.

Часть первая
Послезакатье

ночь

С меча Леа стекала кровь. Капала на брусчатку. Брезгливо поморщившись, Леа шагнул к туше зверя и начисто вытер клинок о шкуру. В нескольких шагах справа Рамон перезаряжал «аграм». Помповое ружье лежало у ног вожака — длинноволосого парня с пирсингованной левой бровью и недельной щетиной на лице. Рамон был одет в кожаную куртку с металлическими накладками, камуфляжные штаны и кроссовки.

Лезвие отразило свет луны.

Яростным голубым огнем полыхнули иероглифы. Охранные иероглифы, выбитые монахами Храма Утренней Радуги.

Нести добытую провизию выпало Мумику и Даздре. Не так уж и много — два рюкзака, набитых рисом и консервами. Долговечными армейскими консервами — такие не портятся годами.

А вокруг громоздился Родевиниум. Узкие кривые улочки, трехэтажные кирпичные дома, темные арки, глухие дворы… Слепые глазницы окон. Разбитые уличные фонари. Ни единого огня. Черный город. Зверь, готовящийся к прыжку.

Булыжная мостовая залита кровью: лужи черноты на сером фоне. Врастают в безжизненное небо туши перевертов. Четыре холма шерсти, костей и мускулов. Пятый холмик — откатившаяся голова, срубленная Леа. Матерые хищники, два вермедведя, волк и песчаный кот — из тех, что Рамону доводилось встречать в пустынях Ржавчины. Значит, нездешний. Первая волна. Основатель колонии.

Рамон поднял голову.

Косматую медвежью голову, выскалившуюся рядами острых зубов. Каждый — с человеческий палец. В остекленевших омутах зрачков тонули звезды.

— Крупная особь, — сказал Рамон.

Звезды промолчали.

Мумик поднял две канистры с 95-м бензином. Что-то прогудел.

Пора идти.

Рамон нагнулся за помпой. Достал из кармана куртки коробку с патронами. Вогнал первый.

— Я вас догоню.

Мумик с Даздрой направились к узкому каньону главной улицы. Чуть в стороне, держа меч обратным хватом, заскользил Леа. Именно заскользил, по-другому не назовешь. Мягко и плавно.

Рамон отбросил коробку и побежал следом. Рысцой, слегка пригнувшись. «Аграм» он убрал в кобуру.

Отряд вдвинулся в щель улицы.

Рамон внимательно следил за крышами и балконами. В городах переверты атаковали оттуда. В прыжке или спустившись по стене. Некоторые висели на карнизах, вывернув шеи, и ждали…

Но сейчас было тихо.

И это настораживало.

— Перекроют выход, — раздался хриплый шепот Даздры. Девушка тяжело дышала. — Стянутся к башне и там нас перебьют.

— Умолкни, Дэз.

Дома расступились, и группа застыла на перекрестке. Справа и слева — запыленные витрины бутиков и продовольственных лавок, угрюмые силуэты погруженных в летаргию светофоров. Распахнутые в мунковском крике пасти подземного перехода.

— Вперед! — рявкнул Рамон.

Когда перекресток остался позади, все вздохнули свободнее. Против ожиданий из перехода никто не полез.

На развилке, у полуразрушенного «треугольного» дома, свернули налево. Булыжная мостовая влилась в ленту щербатого, растрескавшегося асфальта. Старинные кирпичные дома уступили место панельным пятиэтажкам, ощетинившимся скелетами антенн.

Света не было и здесь.

Леа сменил уставшую Даздру.

— Дотащишь? — спросил Рамон у Мумика.

Тот кивнул.

Понятливый.

В сложившейся ситуации руки вожака должны быть свободными. Руки лучшего в слое охотника на перевертов.

Зашагали, не сбавляя темпа.

Сторонний наблюдатель удивился бы. Где тачка? Ведь один из этих ребят несет бензин. Следовательно, где-то за городом стоит машина. Верно, стоит. И не одна. Плюс парочка байков. Да только не везде в Родевиниуме развернешься на джипе или «ладе». А на мотоцикле много не увезешь. И сопровождение за тобой не поспеет. Зато шума от тебя — на всю округу. Поэтому транспорт спрятали на заброшенном кладбище за городской чертой. Там же добытчиков ждали остальные. Те, кто прорывался к Форту.

Улицу пересекла железная дорога. Минут двадцать группа шла по рельсам. Спустившись с насыпи, взяли курс на чернеющий отросток башни.

Родевиниум закончился внезапно.

Вот был город, и вот уже пустырь. Слева — уродливые приземистые бараки и склады, справа — похожая на шахматную ладью водонапорная башня. За ней — пологий спуск на кладбище.

В траве трещали цикады.

Рамон выругался, споткнувшись о кирпич. Похоже, здесь что-то строили. Еще до вторжения. В сердце пустыря, поросшем мхом и сорняками котловане, мирно разваливался цокольный этаж сгинувшей эпохи.

Рамон двинулся первым, в обход. Стараясь держаться от развалин как можно дальше. Выглянувшая из-за туч луна осветила бритый череп Даздры, хищно изогнутые клинки когтей.

У башни их ждали.

Полина и какой-то хмырь в доспехах. В правой руке хмырь держал странного вида топор. Повеяло холодом.

— Кто это? — Рамон кивнул на спутника Полины.

— Азарод.

Хмырь выступил вперед.

— Он только из портала, — сказала Полина. — Выпал прямо на могилу. Призван в Форт, как и мы.

— Плохо, — буркнул Рамон.

— Что — плохо?

— Все. Переверты чувствительны к межсрезовым переходам.

— Они и так будут здесь, — шепнула Даздра.

Рамон направил ствол в грудь пришельца.

— Откуда мне знать, что ты человек?

Азарод положил топор на траву, снял с правой руки кольчужную перчатку. Молча развернул ладонью вверх. С мизинца капала кровь.

Рамон опустил помпу.

— Ты понимаешь нас?

Азарод кивнул.

— Я слежу за тобой.

Только сейчас Рамон заметил, что новичок абсолютно сед. Старик с молодым лицом…

Окрестности ожили.

Зашевелилась тьма в цокольном этаже пустыря, стремительные тени отделились от бараков и понеслись к группе, расплываясь от скорости. Рамон поднял глаза, уловив движение: по округлой стене башни бежал волколак. Головой вниз, как по бульвару. Почти бесшумно.

Рамон выстрелил.

Двенадцатый калибр, начиненный серебром, разнес ублюдку голову. Тело замерло на полушаге. Утром отвалится.

Рамон обернулся.

Волна тьмы накатывала с пустыря.

— Отступаем, — приказал Рамон.

Слишком быстро.

Средний переверт, будь то волк или медведь, гораздо быстрее среднего человека. Рефлексами он превосходит даже животное. Но это не значит, что его нельзя убить.

Выхватив «аграм», Рамон открыл огонь с двух рук. Шквал серебра обрушился на атакующих. Волна скомкалась, замедлилась. Краем глаза Рамон заметил, как Леа и Мумик скрываются за башней. А Даздра с Азародом уже орудовали на переднем фланге. Поднималась и опускалась тяжелая двуручная секира, с бешеной скоростью мелькали когти.

А новичок неплох.

Тьма отхлынула, втянулась в самое себя.

Троица прикрытия ринулась к погосту.

Еврейское кладбище вырастало из земли сразу за башней. Каменные плиты, массивные надгробия. Непривычное отсутствие крестов. Чужие, древние символы. И густые кроны деревьев. Тополя, дубы, каштаны — довольно плотный лес, раскинувшийся вперемешку с могилами на берегу реки. На крутом правом берегу. Днем отсюда была видна излучина и ветшающий железнодорожный мост вдалеке.

Отряду предстояло пройти кладбище насквозь. По диагонали, чтобы выйти к остаткам каменной ограды и соединиться с основной группировкой.

Из-за корявого ствола граба вынырнул Кадилов. В руках старик держал обрез, на лбу красовался нарост тепловизора. Спустя мгновение Рамон разглядел державшихся чуть поодаль Дженнингса и Потанина. Оба с револьверами, в спортивных штанах и ветровках. Потанин, как всегда, в кепке с загнутым вверх козырьком.

Рамон жестами указал позиции. Оглянулся. Азарод с Даздрой слегка поодстали, Полины не видно.

— Она с Леа, — бросил Кадилов.

Рамон кивнул.

Рванули в лес.

Дальнейшее врезалось в память обрывками.

Шорох.

Обернуться, выставить руку с «аграмом», нажать спуск. Урод, оседающий на мраморную плиту с утробным ревом. Оживающий погост. Здоровенная рысь, упавшая на плечи Дженнингса. Фонтан крови, бьющий из сонной артерии. Потанин, лежащий на спине, отстреливается от молодых, поджарых волков. Сухие щелчки. Крик…

Рамон посылал одну пулю за другой. Какая-то тварь вынырнула из темноты, он отшвырнул ее прикладом — под неумолимую секиру Азарода. Сверкнул заговоренный стилет Ефимыча, чьи-то зубы клацнули над ухом… Бежать. Прочь, иначе не уцелеть никому.

Рамон прижался спиной к стволу дерева. Разворотил грудную клетку неопытному вермедведю, тупо попершему напролом.

В «аграме» закончились патроны.

Именно в тот момент все узнали, кто такой Азарод. И валившаяся с ног от усталости Даздра, и тактический гений Кадилов, и отчаявшийся предводитель отряда Рамон. Все, кому не суждено было дойти до Форта. Кто, вероятно, остался бы на еврейском кладбище, глядя мертвыми зрачками в слепое небо.

Кажется, у Рамона пронеслась мысль, что зря не прихватил вторую обойму к пистолету. И что зря оставил тачку на той стороне погоста.

Затем расклад изменился.

Метель августа. Арктический холод явился из глубин пространства и вогнал дерущихся в ступор. Рамон запомнил скрежет сдвигаемых плит. Запомнил полуразложившиеся трупы и кособоких скелетообразных созданий в истлевших лохмотьях, бывших некогда одеждой. Запомнил гальванизирующие тела убитых тварей, атакующих своих недавних собратьев. Кладбище отторгало незваных гостей. Тогда именно это пришло Рамону на ум. Он никогда не слышал о некромантах, об их странной власти над мертвечиной. Представление такого рода ему довелось лицезреть впервые. Мертвецы двигались. Работали. И ущерб, наносимый ими, был велик.

Переверты оказались застигнутыми врасплох. Их собственные собратья восставали против них, сбрасывая оковы смерти. Несколько секунд творилась полная неразбериха, затем оборотни перегруппировались. Вперед выдвинулось несколько вермедведей. Их могучие удары крушили хрупкие кости скелетов, ошметки гнилой плоти разлетались по бокам. Жуткие сцены происходили в гробовой тишине, прерываемой лишь всхлипами, чавканьем, хрустом и шелестом листвы. Кое-кто из воскрешенных был вооружен куском арматуры, прочие — камнями и зубами. Они падали и вновь поднимались. Их нельзя было убить. И крайне сложно — остановить. Волколаки с развороченными черепами, окровавленные рыси, зубры, кабаны… Все смешалось. Передний край обороны перевертов смяли. Среди могил шевелился невообразимый ком самоистребления. Круговорот мяса в природе.

Первым опомнился Кадилов. Толкнул в плечо Рамона: отходим.

Между тем, силы Азарода таяли. Некромант тяжело дышал, лоб покрылся испариной. Рамон подхватил его под руку и потащил через лес. Даздра растворилась среди деревьев, особого приглашения ей не потребовалось.

Бежали, не разбирая дороги.

За спиной постепенно стихали звуки эпического побоища. Наконец, впереди забрезжили огоньки включенных фар.

— Идти сможешь? — выдохнул Рамон.

Азарода шатало, но он не отставал.

— Смогу.

Надо же, заговорил…

Даздра уже оседлала свою «хонду». Полина газанула с места, ее «вепрь», смонтированный неведомо из чего очумельцами Ржавчины, вгрызся в летнюю мглу. Азарод и Ефимыч влезли на заднее сиденье «чероки», Рамон сел за руль. «Ладу» повел Хрон — он водил в любом состоянии.

Перед глазами Рамона стояли Дженнингс и Потанин. У одного был переломан позвоночник, у второго на горле зияла страшная рана. Но они двигались в толпе ходячего гнилья — к цели, заданной гребаным реаниматором. Азарод спас отряд, но этой картины Рамон не мог ему простить. Не мог забыть приятелей, обращенных в расходный материал.

По проселочной дороге выехали на сороковую автостраду.

Свет фар выхватил надпись «RODEVINIUM», перечеркнутую красной линией.

день

Рамон плюнул в костер. Слюна зашипела на тлеющих головешках. Это даже не костер, подумал Рамон. Это полутруп. Пепелище.

— Зря.

Рамон не обернулся. Он почувствовал Азарода задолго до его приближения. Гнетущее давление, нечто тяжелое, мертвящее опережало своего хозяина.

— Доброе утро.

Никита по прозвищу Рамон занимался своим обычным делом — чистил пистолет. Детали были аккуратно разложены у его ног на промасленной газете.

— Огонь. Опаснейшая из четырех стихий.

Рамон хмыкнул.

— Брось свои заморочки.

В спину повеяло холодом.

— Как знаешь.

Рамон не ответил. Он любовно осматривал свое хозяйство. Затвор, казенник, магазин на тридцать два патрона девятого калибра… Не самое убойное, но самое быстрое оружие из его арсенала. Модификация «аграма». Или прототип. Никита не разбирался в таких тонкостях. Ему нравились три вещи: удобство, скорость, универсальность. Рукоять идеально ложится в ладонь. Не привлекает внимания под одеждой, что особенно важно в городах. Скорость… А как же, ведь это пистолет-пулемет. Хочешь — очередь, хочешь — одиночный режим. Еще — пули. Ты их переделываешь, и они подходят.

Собрать — дело нескольких секунд. Щелчок.

Азарод неспешно обогнул пепелище и присел на гладкий, вросший в землю валун. Перед Рамоном был рослый, крепкого сложения мужик. Длинноволосый, но гладко выбритый. Совершенно седой, хоть и не старик. Вытянутое, заостренное лицо. Он носил высокие, до колен, сапоги и кожаный доспех, обильно проклепанный и наверняка заговоренный. Бледные пальцы покоились на рукояти того, что сам некромант называл рунным топором. Тяжелая двуручная секира, весьма необычная по форме. Полумесяц лезвия плавно переходит в шип, отчасти исполняющий роль гарды и берегущий руки хозяина; три острых шипа вместо второго лезвия; пирамидальный набалдашник, в глубине которого проскакивали порой искры дремлющих сил; сталь обильно усеяна черными, словно из запекшейся крови, письменами. Рунами.

Некромант присоединился к группе у заброшенного еврейского кладбища близ Родевиниума. Там был особенно жестокий бой, Рамон потерял двоих. Так что умения новичка оказались решающими. Он был могучим колдуном, этот аристократичный выродок и любитель мертвечины. Рамон относился к Азароду настороженно, но понимал, что без него до Форта не дойти. Переверты сожрут.

— Ты спишь в доспехах? — Никита на секунду отвлекся от трудов.

— Стараюсь.

Даже глазом не моргнул.

— Думаешь, поможет?

— Помогало.

Рамон усмехнулся. Взяв очередной патрон с серебряной головкой, вставил его в магазин. Предпоследний. На газете ждали своего часа раскуроченные братья-близнецы патрона, напильник и необработанные кусочки серебра. Рамон вздохнул и потянулся к напильнику.

— А заговор не пробовал?

Рамон вновь отвлекся.

— Шутишь?

Нет. Азарод говорил вполне серьезно. Он вообще шутил редко и как-то черновато. Издержки профессии, что ли.

— Заговоренные болты, стрелы, дротики, — продолжал некромант. — Пули. Гораздо эффективнее аргента.

Серебро, если верить таблице Менделеева — аргентум. Азарод окрестил сей полезный металл по-своему. Аргент. Так это называется в его мире. Странном мире, не менее странном, чем тот, что вокруг.

— Никогда не пользовался. Знаешь, Азарод, я привык доверять… старым методам. Проверенным.

— Проверь этот.

Рамон покосился на газету. В обойме не хватало одного патрона. Работать не хотелось.

— Хорошо. Давай, бормочи свои заклинания. — Он потянулся к рюкзаку за запасной обоймой. С новенькими, заводскими патронами. Бесполезными здесь. Выщелкнул один, протянул колдуну. Или ведуну. Черт их разберет, компания та еще подобралась.

Некромант положил цилиндрик себе на ладонь. Для этого ему пришлось расстаться с рунным топором. Да, никто здесь не выпускает оружия из рук. Оружие — вторая натура. Даже днем.

Губы Азарода зашевелились.

Рамон поднялся и зашагал к реке. Проверить посты, умыться.

Лагерь расположился на островке, соединенном с правым берегом Нимана широким каменным мостом. По этому мосту они и въехали — на размалеванном языками пламени джипе «чероки», убитой, ржавеющей «ладе» и разнокалиберных байках. Машины поставили так, чтобы загородить дорогу, мотоциклы — чуть поодаль. Дежурные заступили на вахту. До полуночи — Леа и Рамон, после полуночи до трех — Азарод и Полина, с трех до рассвета — Хрон и Мумик. Очередь Кадилова и Даздры еще не наступила…

Восемь человек. Все, что осталось от отряда из сорока семи беженцев, возомнивших себя охотниками.

Хрон сидел на капоте джипа и пил вермут. Вообще, он пил все, что горит, за что и получил свое прозвище. Этот невзрачный с виду мужичок в замызганном спортивном костюме с надписью «odedas» работал на спиртосодержащих жидкостях и никак не производил впечатления бойца. До поры до времени. Как и Никита, он предпочитал пользоваться огнестрельным оружием, а именно — охотничьей двустволкой, доставшейся в наследство от отца. Хрон давно не стригся, отрастил усы и бороду, от него всегда разило перегаром… Его напарник, Мумик, напротив, никогда не пил. Раньше Мумик был учителем физкультуры, кандидатом в мастера по волейболу, но однажды что-то случилось. Мумик поседел и перестал разговаривать. Зато стал видеть многое из того, что недоступно обычным людям. И без того худой, он высох окончательно, на него стало страшно смотреть. Присутствие перевертов Мумик фиксировал безукоризненно. Чуял их лучше всякой собаки. Потому, наверное, и жил по сей день. Сейчас Мумик дремал, сидя на рюкзаке и прислонившись к кузову «лады». У его ног валялись окованные серебром кухонные ножи.

Если Мумик спит — все в порядке.

— Утро доброе, — сказал Рамон.

Мумик сонно замычал.

Хрон кивнул, сделал движение бутылкой. На, мол, угощайся.

Рамон привычно отказался.

Ритуал…

Лето выдалось пасмурное, некрасивое. Дожди шли неделями. А вот накануне распогодилось, выглянуло солнце. Сегодня и луж не осталось. Земля сухая, день обещает быть жарким.

Заслышав шаги, Даздра приподнялась на локте, выдвинулась из спального мешка. Она всегда спала возле своей «хонды», как и Полина, в принципе. За исключением последних дней, ведь Полина спит с тобой. О Даздре сложно сказать что-то определенное. Она родилась и выросла в срезе с примитивными средневековыми технологиями. Что отчасти роднит ее с Азародом и Леа… Отчасти. Даздра вдоволь побродила по параллелям, в одной из них ей выковали когти, в другой девушка добыла байк. Свое настоящее имя она скрывала — чтобы не привлечь злых духов. Стрижка — налысо, висок украшает татуировка клана.

— Привет, Даздра.

Кивок.

Ее когти — особая статья. Никто не знал принципа их действия. Ни серебра, ни рун. Ни всяких там древних символов. Возможно, заговор, но Даздра об этом не распространялась.

— Ну что?

Вопрос Рамона был адресован «дозорным».

Мумик не ответил. Да и не мог ответить при всем желании. Хрон допил вермут и, размахнувшись, выбросил пустую бутылку в кусты.

— Повыли немного. Думаю, волки.

Рамон двинулся к реке.

— Спокойно тут, Никита.

— И что? Предлагаешь остаться?

Молчание.

Рамон присел на корточки. Уставился в свое отражение. Щетина прет. На голове ерунда. Усталость. А так ничего.

— Замок построишь, а, Миша?

— Идея, — Хрон вскинулся. — Я строитель. На Москву раньше мотался. Разнорабочим, каменщиком… Отделочником.

— Лучше бы библиотеки посещал, — Рамон зачерпнул воды. — Церковные.

— Это к Кадилову.

— Не поминай всуе.

Они засмеялись.

Мумик открыл глаза.

— Доброе утро, — поздоровался Рамон.

— Угу.

— Как оно?

— Дрых, засранец, — ответил вместо напарника Хрон.

Обязанность его такая. В лунатичной ипостаси Мумик полезнее всего. Главное — не разбудить…

Рамон зашагал в обратном направлении. К костру.

Лагерь медленно просыпался. На южной оконечности острова, там, где развалины графской усадьбы переходили в уступы террасы, Леа упражнялся с мечом. Словно в замедленном сне, прорабатывая одни и те же комплексы приемов, то ускоряясь, то замирая в стойках. Самый молодой в группе, от силы двадцать. Кореец или китаец — в его срезе Поднебесная разрослась до невиданных пределов…

Полина сидела на берегу, вытирая мокрые волосы полотенцем. Рамон улыбнулся ей и сел на прежнее место.

Азарод не проронил ни слова.

Только на бумаге лежала заговоренная пуля. Свинцовая пуля. Рамон взял ее двумя пальцами, задумчиво покрутил. Ничего особенного. Сложно свыкнуться с мыслью, что слова оберегают.

— Бери смело, — сказал некромант.

Решившись, Рамон вставил патрон в обойму. На страх и риск. Даже сам себе удивился…

Подвалил Кадилов.

— Ну что, нечестивцы? Не уберегли огонь?

— Не уберегли, — в тон ему ответил Рамон.

— Креста на вас нет.

Анатолий Ефимович Кадилов — случай занятный. Достойный упоминания в летописях и исторических хрониках. Духовная семинария, психиатрическая лечебница, должность кладбищенского сторожа, затем — смотрителя в городском морге Урюпинска… Извилистый жизненный путь. Про Ефимыча ходила тьма разнообразных слухов. Первый: Ефимыч на самом деле не человек, а ангел шестого уровня, воплощенный на земле для борьбы с нежитью. Второй: на одном из кладбищ, где работал «ангел», якобы открылся межпространственный портал, и переверты попытались прорваться в мир, охраняемый Кадиловым; несколько недель герой доблестно отражал атаки «нечистых», а затем вторжение захлебнулось. Едва ли не единственный случай, когда оборотни отказались от своих целей. Говорят, там они понесли потери, сопоставимые разве что с небольшим локальным конфликтом где-нибудь в Чечне или Заире… Третий: Ефимыч поддерживает постоянный контакт с архангелом Гавриилом и регулярно отчитывается перед ним о достижениях, получая новые задания и «переводы». Четвертый, и далеко не последний: означенный «ангел» специализируется не только на перевертах, но также на вампирах, ведьмах, зомби и некромантах, коих истребил за свою жизнь немеряно… Рамон знал лишь то, что Ефимыч неплохой мужик. Старший в группе. Наиболее опытный, это факт. Умеющий грамотно строить оборону, конструировать хитрые ловушки и применять нестандартные тактические решения. Что до вампиров и ведьм… Рамон их не встречал. Ни разу. Во всех предыдущих слоях он воевал исключительно с перевертами. Зомби… Тоже, видимо, байка. Некроманты… Далеко ходить не нужно. Вот он, Азарод, рукой подать. Никто не трогает.

Пользовался Ефимыч заговоренным стилетом, обрезом дробовика и прибором ночного видения. Ему хватало. Таскал с собой повсюду икону Божьей Матери, много курил и выпивал. То есть на роль ангела никак не годился. Рамона звал по имени и говорил, что встречал раньше одного Никиту, бомжа и грешника, «сложной судьбы товарища». Прошлое Кадилов вспоминал редко и с неохотой.

— А ты молился, Ефимыч, перед завтраком? — к мертвеющему костру подсел Хрон.

— Само собой.

— Иегова одобрил трапезу?

— Не богохульствуй, — Ефимыч замахнулся на Хрона иконой. Дозорный притворно отшатнулся, закрывшись руками.

— Прости дурака! Не вели казнить…

На шутки спутников Кадилов не обижался. Привык…

Мумик принес охапку дров и сухостоя, добровольно возложив на себя обязанности кострового. Вскоре реанимированный огонь благодарно затрещал, вгрызаясь в ветки. Подтянулись Леа, Полина и Даздра. Девушки расчесывали мокрые волосы гребнями, найденными в одном из брошенных селений. Азиат был непроницаем. Как обычно.

— Садитесь, детки, — Ефимыч подвинулся ближе к Рамону. — А ты, Никита, складывай свои причиндалы. Есть пора.

— Раскомандовался, — буркнул Рамон. Но «причиндалы» свернул и отнес к джипу. Инструмент, обоймы, патроны и серебро сунул в багажник. Ствол кинул на переднее сиденье.

Вернулся в круг.

Полина уже разогревала котелок с кашей, Хрон и Мумик готовили импровизированный стол: раскладывали на пожелтевшей газете хлеб, зелень, вскрывали консервы. Хрон извлек из кармана початую бутылку «Клюквенного бальзама», заткнутую пробкой от шампанского. Запасливый. Ага, вот и кружка с сиськами (обычная пластиковая кружка с намалеванным женским лицом и торчащими грудями, изначально предназначенная для кофе). А вот и ложки.

Хрон откупорил бальзам и налил. Протянул Ефимычу. Тот, перекрестившись, выпил.

— Аминь, — не сдержался Рамон.

Ефимыч промолчал.

Леа снял с костра котелок, Даздра принялась накладывать кашу.

— Ну, — заметил Хрон. — Между первой и второй…

Кроме них с Ефимычем никто не пил. Кто за рулем, кто не привык. Рамона напрягала обстановка. Не те места.

Гиблые места. Злые. Каменные двух-трехэтажные домики, мощеные булыжником улочки городов, фермы, обилие погостов… Изнанкой — заброшенные фабрики, мертвые электростанции, обвисшие провода, истресканные автострады… Словно фреска, где один культурный слой проступает из-под другого. Как день проступает сквозь ночь.

Рамон доел кашу и отставил миску.

— Надо решать, — сказал он. — Что делать дальше.

Заканчивался бензин. Доедали последние консервы. Никто из отряда не знал этот мир достаточно хорошо, чтобы сойти за проводника. От карт было мало проку — они составлялись в старые времена и описывали другую реальность. До вторжения. Конечно, названия некоторых районов и географических объектов сохранились, но вот города… Что города, что дороги пришли в негодность, и проехать теперь можно далеко не везде. Редкие группы людей идут лесами, звериными тропами и просеками… Там их и едят. Потому что в городах перевертам охотиться не на кого. Все свои…

— Мы в пятнадцати километрах от Ильинска, — сказала Полина, разворачивая карту. — Вот основная трасса, шестьдесят четвертое шоссе. А здесь, за поворотом, заправочная станция.

— Была, — хмуро поправил Ефимыч.

— Я слышал об этой заправке, — сказал Хрон. — Там работает человек из Форта. Обслуживает беженцев.

— Чушь, — возразил Азарод. — Откуда топливо?

Хрон пожал плечами.

— Рядом железная дорога. Сами оборотни и доставляют.

— Переверты не пользуются транспортом, — возразил некромант.

— Кое-кто пользуется.

— И не знают, что этот парень из Форта?

Хрон махнул рукой и приложился к бутылке.

— Допустим, — Рамон вытер салфеткой пальцы, — что заправка существует. Что этот мифический заправщик действительно помогает прохожим.

— Проезжим, — буркнул Хрон.

— Допустим, — Рамон повысил голос, — что он пока еще человек. И успешно маскируется в гадюшнике среднего масштаба. На несколько тысяч тварей. Днем он живет среди них, общается, ходит в магазины…

— Он живет на станции, — снова перебил Хрон.

— Откуда тебе известно? — вступил в разговор Леа.

— С людьми надо проще быть. Не шугаться от них, как черт от ладана. Помните тех фермеров из Заполья? Мы их в четверг повстречали.

Рамон помнил. Дикая семейка. Отец на грани нервного срыва, поминутно хватается за дробовик. Растрепанная, с мутным взглядом мать. И двое детей, брат и сестра. Сестра старше, ей около пятнадцати, все норовит отдаться кому-нибудь. За банку консервов. Или пузырь вина. Рамон накормил их, подкинул немного патронов и отправил с миром. Чтобы спустя два дня наткнуться в лесу на останки. Кровавая каша, лиц не узнать. Полчища мух. И погнутый, со следами зубов на прикладе, дробовик.

— Они тебе про заправщика сказали? — спросила Полина.

— Они, — подтвердил Хрон. — Я их когда из лагеря выпроваживал, мужик тот дерганый, Петрос, поворачивается и говорит: бензинчик, мол, у вас иссякнет скоро. Так и сказал — «иссякнет». И масло тоже. В Ильинске человечек есть, Матей. К нему обращайтесь. Обосновался на отшибе, в городе нечастый гость. У него и остановиться можно. А какой, говорю, ему резон с такими, как мы, связываться? А такой, что он из Форта. Чуть ли не вербовщик. Мы, типа, и сами бы к нему забрели, да только боимся. Лучше обойдем этот, мать его, Ильинск. От греха подальше.

Обошли.

— Ладно, — Рамон подвинул к себе карту. — Чтобы туда попасть, придется ехать через город. Или делать крюк.

Мумик что-то промычал.

— Зачем крюк? — удивился Хрон. — Сейчас утро. Никто нас не тронет. Оборотни сейчас в отходняке. Тихие и мирные.

— Ты что, об иерархах не слышал? — обратилась к нему Даздра.

Все замолчали.

В наступившей тишине было слышно, как Ниман шуршит в прибрежных камнях. Не журчит, а именно шуршит, что показалось Рамону ненормальным. С другой стороны — что здесь нормально? Вот, к примеру, названия. Выше по реке, километрах в пятидесяти, стоит Родевиниум. А ниже, на шестьдесят четвертом шоссе — Ильинск. Конечно, если допустить, что где-то рядом пролегает граница… Но никаких границ нет. Нет даже намека на существование различных государств и этносов. Все говорят на одном языке, отдаленно напоминающем польский. Рамон знал его, как и остальные члены группы. Потому что хорошо подготовился… прежде чем шагнуть в портал.

— Слышал, — Хрон был настроен скептически. — Но не видел ни одного.

— Повезло, — Даздра поежилась.

— А ты?

— Я?

— Ты. Встречалась с ними?

— Мельком, — Даздра любила уклоняться от прямых ответов. — Видела одного. Издалека.

— И что?

— Ушла на байке.

— А он?

— Он ел. Днем. Склонился у обочины и ел кого-то. На меня даже не взглянул, когда мимо проносилась.

Больше ее никто не расспрашивал.

Даздра встала и покинула круг.

Иерархи — кочующая по срезам мрачная легенда. Эта легенда гласит, что самые древние и мудрые переверты развили в себе способность самоконтроля. Что им подвластны любые превращения в любой момент. И что их невероятно сложно убить. А главное — они полностью контролируют свой разум после оборота. Иерархов мало, ведь смертность перевертов высока. Их удел — постоянное сражение. Война с людьми. Везде и всегда.

— Не верю, — буркнул Хрон. И допил «бальзам».

— Всякое бывает, — рассудительно заметил Азарод.

— Вот скажи, Ефимыч, — не унимался Хрон. — Существуют они, эти иерархи? Или нет? Ты из нас самый опытный. Вот и скажи.

— Не скажу, — отрезал Ефимыч.

И все. Накатило что-то на старика…

— Так, — Рамон, как всегда, оказался силой, пресекающей споры. — Кончаем дебаты. Кто поедет?

Мумик издал неопределенный звук.

— Ты спи. И ты, Хрон, тоже. Состав такой: я, Леа, Ефимыч. Вопросы? Возражения?

Молчание.

— Ждете до завтрашнего утра. Максимум. Не возвращаемся — снимаетесь. Действовать будете по обстановке.

Сказав это, Рамон направился к джипу.

* * *

Проселочная дорога петляла меж деревьев, словно лента Мёбиуса. Рамон, сидевший за рулем, уже начал сомневаться, что «трасса» вообще куда- либо ведет.

— Ефимыч, ты уверен, что мы тут проезжали?

Кадилов чиркнул спичкой. В салоне завоняло «беломором».

— Ясен пень.

Рамон опустил стекло.

Наконец, они выбрались на шоссе. Неровное, в выбоинах, украшенное гнутым, насквозь проржавевшим дорожным знаком. Краска слезла, Рамон не смог разобрать, что знак означает. Леа спал.

Джип повернул на восток.

— Глупо как все, Ефимыч, — сказал Рамон. — Ведь мы не за этим сюда пришли. Не убегать.

— А зачем?

Дорога, прямая как стрела, упиралась в горизонт. Рамон ехал на шестидесяти километрах. Не хотел рисковать.

— Я наемник, Ефимыч. В моем мире есть посредник, он знает все о вратах и соседних слоях. Через него меня нанимают. Выполнив задачу, я возвращаюсь домой. Тратить деньги. Сейчас я работаю на Форт. Полина тоже. Мы из одного мира.

Кадилов докурил сигарету и выбросил бычок. В окно.

— И ты, Никита, никогда не был в оккупированных слоях?

Рамон покачал головой.

— Ясно. Только авангарды.

— Вроде того. А ты?

— По-всякому.

— Я хотел сказать — сейчас.

— А… — Кадилов на некоторое время задумался. — Иисус сказал мне: иди в сей край, истребляй нечисть.

— Я серьезно.

— И я. Видишь ли, Никита, у оккупированных реальностей нет будущего. Лишь надежда. Они собирают отовсюду таких, как мы. Отдают последнее. Форт — их последний шанс. Собрать армию и двинуться в крестовый поход. Вернуть свое. Пусть не все. И не сразу. Ты приехал за деньгами. А я просто должен был. Понимаешь?

— Кажется, да.

— Переверты — как саранча. Они рвутся во все параллели, вытесняют наш вид. Замещают собой. А здесь… они сломают себе зубы.

— Почему?

Ефимыч достал еще одну сигарету.

— Командование Форта хочет открыть врата. У себя. Для этого нужно несколько человек, сильных магов. Представителей разных каст. Один из них — я. И, возможно, Азарод.

Рамон сбросил скорость до пятидесяти. Трасса была отвратительной.

— И что? В Форт начнут стекаться добровольцы?

— Не то слово. Формирования. Если мы победим тут, опробуем схему на других слоях.

Рамон кивнул. Предстоящее побоище его не вдохновляло. Слишком смахивает на тупую мясорубку. Оборотни действуют умнее. Да и не под силу Форту собрать такую армию. Это индустриальный мир. До вторжения здесь жило несколько миллиардов людей. Пусть остался миллиард. Пятьсот миллионов. Все равно — слишком много.

— Не прокатит.

Ефимыч выпустил дымное колечко.

— Ты плохо знаешь врага, Никита. Переверты неорганизованны. Они атакуют стаей, как звери. Они и есть звери. Тактическое мышление у них недоразвито, поступками правят инстинкты.

Рамон фыркнул.

— Однажды мне довелось держать оборону в заброшенном доме. Пятнадцать человек, все вооружены. Мы контролировали дверь, чердак, окна второго этажа. На первом заколотили все щели, настроили баррикад из мебели. Твари забрались на крышу с соседнего дома, спрыгнули на балкон и загрызли двоих наших. Затем попали внутрь… Уцелели немногие.

— Надо было поставить автоматчика на крыше.

Рамон не ответил.

Машина въехала на мост. За ограждением в ярких солнечных лучах серебрился левый приток Нимана. На карте он назывался Потаром. Дальше дорога шла под уклон, сворачивала и…

Рамон резко ударил по тормозам.

Взвизгнула резина.

Машина остановилась. Проснулся Леа, непонимающе уставился в боковое стекло.

— Дорожные работы, — констатировал Кадилов.

В трех метрах от «чероки» начинался котлован. Шоссе перерыли, куски взломанного асфальта торчали подобно кривым зубам доисторического монстра. Почти к самым колесам тянулись глубокие трещины. Груды вывороченного желтого песка вперемешку со щебенкой дополняли пейзаж. А для надежности неведомые ремонтники свалили парочку сосен, перечеркивавших саму мысль о том, чтобы проехать по настилу. Справа вздымался холм, слева зловещий катаклизм нагромоздил залежи бурелома.

Рамон отъехал с десяток метров на задней передаче и заглушил мотор. В зеркальце заднего вида отражалось внимательное лицо Ефимыча и приготовленный им к употреблению обрез. Правая рука Рамона, пошарив по пустому переднему сиденью, наткнулась на «аграм». Молодой китаец застыл, вслушиваясь в тишину, нарушаемую лишь стрекотом сверчков у обочины.

— Копали недавно, — сказал Ефимыч.

— Вижу.

Помедлив, Рамон открыл дверцу и выбрался из джипа, держа пистолет на уровне живота.

Ничто не вторгалось в утреннюю идиллию.

Рамон осторожно приблизился к краю котлована. Никаких труб, разумеется, на дне не было. Впрочем, как и стен древних поселений.

— Поехали, — предложил Ефимыч, когда Рамон сел за руль.

— Куда?

— В лес. Объезд искать.

ночь

Полину он встретил год назад. На вечеринке, организованной общими знакомыми. Разумеется, тогда Рамон и не догадывался, что оба они принадлежат профсоюзу. Собрались на даче в Зеленом Бору. Двухэтажный деревянный коттедж, природа, шашлыки… Два десятка пьяных обормотов, орущих что-то под гитару, непонятные, ненужные разговоры… Рамону было плохо. Он переживал свой первый развод и систематично, день за днем, напивался. В его алкогольном марафоне не нужны были попутчики. Он почти ни с кем не общался. Одиночество — он наконец-то понял, что это такое. Ты просыпаешься на надувной кровати в пустой квартире и грустно улыбаешься утру. Вокруг тебя голые стены. Окна распахнуты в неумолимо надвигающуюся осень. Ты идешь на кухню и пытаешься сварганить что-нибудь из останков вчерашней закуски. Твой телефон отключен, никто не позвонит и не нарушит покой. В какой-то момент это начинает нравиться. Рамон покупал банку пива и бродил по иероглифам улиц. Сидел в полупустых кинотеатрах и смотрел экспериментальное европейское кино. Курил марихуану на задворках мегаполиса… У них не было детей. Существенно облегчает процесс, сказал юрист.

В тот день Никита поступил как обычно — забился в дальний угол с бутылкой водки и начал приобщаться к истине. Он не понимал, зачем приехал сюда. «Познакомишься с девчонкой. Расслабишься. Хватит грузиться, Рамон».

— Скучно?

Он перевел взгляд на девушку. MP3-плеер вгонял в уши атмосферу дарквэйва.

— Нормально.

Средний рост, безупречная фигура, стильная прическа. Голубые глаза. Во что она была одета? Что-то брэндовое.

— Ничего, если я посижу рядом?

— Пожалуйста.

— Меня зовут Полина.

— Никита.

— Бывал тут раньше?

— Нет.

— Я тоже.

Рамон понял, что углубиться в себя не выйдет.

Они проговорили чуть ли не до рассвета. О всякой всячине. Сейчас и не вспомнишь. Пересекающиеся интересы, парочка общих друзей… Потом компания переместилась во двор, к костру. Возникли гитара, пиво и жареные колбаски. Сколько лет прошло, все о том же гудят провода…

Девочка с глазами из самого синего льда.

На следующий день компания разъехалась. Он часто вспоминал тот вечер. Ни позвонить, ни написать. Некуда. Не спросил.

В мире Рамона угроза перевертов серьезно не воспринималась. Общество эпохи глобализма не думало о параллельных слоях. Поэтому профсоюз не спешил афишировать себя. Очень давно ведуны, умеющие чувствовать и открывать порталы, объединились с охотниками в мощную организацию, имеющую целью заработать на чужой проблеме. Профсоюз набирал и обучал охотников, брал с них клятву о неразглашении и засылал в срезы, кишащие всякой пакостью. Высшее профсоюзное руководство наладило контакты более чем с полусотней миров. В некоторых слоях имелись аналогичные структуры. Рамон не знал, как производятся расчеты. Он получал в конверте аванс, позже, по возвращении — основную часть гонорара. Детали его не волновали.

Очень скоро профсоюз преобразовался в нечто, напоминающее комитет безопасности. Государственную контору. Потому что переверты были опасны. Они пожирали миры, словно саранча. Стихийное бедствие, биологическая оккупация.

Те, кто знал — боялись.

И правильно делали.

Рамону рассказывали, что повсюду набирают рекрутов. Что где-то существуют тренировочные лагеря с содержащимися в клетках оборотнями и опустевшие города-полигоны. Байки из склепа.

Однажды, в сентябре, Рамон проснулся. В квартире было холодно. Ветер, врываясь в форточку, трепал шторы. Шел дождь.

Он приготовил себе яичницу, поел и спустился на второй этаж. В почтовом ящике лежал конверт. В конверте — деньги.

Ржавчина.

Его отправили туда.

Мир, переживший техногенную катастрофу в середине двадцатого столетия. Глобальная пустыня, разобщенные человеческие племена, пытающиеся выжить. Постиндустриальный коллапс. Конечно, то была Земля, но ведь каждый срез имеет сленговое название. И это подходило великолепно. К рваному, багровому небу, барханам, истошному вою самума, руинам городов и отчаявшимся, отдаленно напоминающим людей существам. Слой безысходности.

Платить им было нечем. К профсоюзу обратилась зародившаяся поколение назад империя, Азиатский Конфедерат. Подобие государственной системы связало воедино территории, известные прежде как Монголия, Корея, Китай и северные регионы Индостана. Оказалось, что перевертов прельстила даже эта израненная помойка. Конфедерат возродил промышленность, наладил оранжерейное сельское хозяйство, создал регулярную армию. Метрополия нового порядка базировалась в Бангкоке, куда и открыли портал для наемников. Вторгшийся авангард оборотней едва не вверг формацию в хаос. Беженцы из приграничья хлынули вглубь страны. Рамону и дюжине его соратников предстояло подготовить и возглавить карательный отряд. Чтобы дать бой «агрессору» в пустошах Великой Красной Равнины. В теории. Но переверты — они как раковая опухоль. Стоит появиться нескольким выродкам, и пойдут метастазы. Большинство тварей перебили, но это ничего не решило. Война стала партизанской. Бесконечные зачистки, ночные вылеты. Запросы в профсоюз, партии новобранцев.

На одной из первых зачисток Рамону довелось работать с Полиной. Высаживались с вертушек. Разбивались на пары, прочесывали каждое здание, каждую хибару, подвалы и чердаки. Пилот терпеливо ждал, пока они закончат.