Бесплатный фрагмент - Сувенир

Если хочешь быть любимой

Вот уже восемь часов в сумочке лежало то, что должно было полностью изменить жизнь Лены. Маленькая синяя коробочка, опоясанная белым скотчем, разместилась на бутербродах, задыхавшихся в пищевой пленке. От волнения Лену весь день мутило и есть совсем не хотелось.

Уведомление о бандероли пришло утром, и Лена успела забежать на почту до начала рабочего дня.

— Осторожно! — вскрикнула она, когда суровая заспанная тетка, отбывавшая на выдаче посылок, ахнула коробкой об стол так, что скрипнул гофрокартон. Тетка недовольно поджала губу, отчего ее подбородок тоже сложился гофрами.

— Харфор у тебя там, что ли?

— А вы почитайте, что у меня там, — обиженно посоветовала Лена.

Тетка отклонилась назад, настраивая дальнозоркие глаза, прищурилась и пробасила по слогам:

— Женс-кое-счасть-е.

— Вот именно!

— Тьфу-ты! Колготы, что ли?

Лена фыркнула.

— Если вам колготы — за счастье, то пусть будут колготы.

— Хамка, — разозлилась тетка и резко отодвинула бандероль. Забирай, мол, и катись. Счастливица несчастная!

Правда была в том, что сама Лена не знала, что находилось внутри коробки. Знала лишь одно: это «что-то» могло оказаться самым важным предметом в ее жизни.

На предварительной консультации, первой и единственной, строгая девушка в темно-синем костюме заверила Лену, что преждевременное разоблачение предмета, который должен положить конец длинной череде лениных невзгод, подвергнет риску успех всего предприятия.

— Запомните главное условие: открыть посылку нужно обязательно дома, обязательно в одиночестве! — неустанно повторяла девушка таким тоном, будто объясняла правила обращения с ядерным чемоданчиком.

Лену не на шутку напугал такой поворот дела. Бог знает, что пришлют ей эти странные люди, обитающие в подвальном помещении огромного грязного цеха в пригороде. На двери заведения не было ни единой надписи, зато злобно таращили циклопические глаза мощные замки.

Никогда в жизни Лена не решилась бы на подобную авантюру, не уговори ее сделать это лучшая подруга Сонечка.

— И не вздумай жалеть деньги! — наставительно шептала Соня, опасливо оглядываясь на других посетителей кофейни. — Какую цену бы ни назвали — плати!

Цену назвали такую, что пришлось начисто распотрошить конверт со сбережениями последних трех лет, да еще сдать в ломбард бриллиантовый гарнитур — подарок бывшего мужа.

После таких трат Лена и не думала нарушать условия обращения с Продуктом 1270 (так он именовался в каталоге товаров). Весь день она берегла коробочку, как дуэнья — честь своей воспитанницы, и, конечно же, гадала, что может находиться внутри. Наверняка, это какое-нибудь «заряженное» украшение. Лене вспомнилась ее бабушка Майя, выставлявшая кремы и баночки с водопроводной водой перед экраном лампового телевизора, дабы их «зарядил» бывший спортивный комментатор, всесоюзный шаман Алан Чумак. Перед глазами встал образ седого человека в очках, который с загадочным видом «щупал» в эфире кого-то невидимого и время от времени что-то пережевывал, и Лене стало страшно досадно на саму себя. Бабушка, по крайней мере, не отдавала за эти сеансы деньги. Сердце сжалось, как мягкий эспандер в крепком кулаке.

Но Сонечка не стала бы обманывать! Человек она трезвый, несуеверный, и за долгие годы дружбы ни разу не подводила Лену. Если Соня утверждала, что фирма «Женское счастье» сотворила чудо — так оно и было.

Дистанцию до дома Лена преодолела не хуже кенийского бегуна. Переодеваться и есть не стала. Как того велела инструкция, заперла входную дверь на все замки, плотно задернула шторы, чтобы комната погрузилась в полумрак. Потом взгромоздила на стол подушки — это указание в инструкции выделили красным и пометили знаком «особенно важно». Вероятно, Продукт 1270 был чрезвычайно хрупким.

Оставалось самое главное — открыть посылку. Несколько секунд Лена сидела без движения. В душе, словно голодные мурены, извивались и рыскали два гнетущих чувства — страх разочарования и суеверный ужас перед неизвестным. С трудом переборов себя, она осторожно устроила коробку в ложбинке между подушками, отклеила скотч и открыла картонную крышку. Внутри находился жесткий ярко-розовый футляр с одной кнопкой и небольшая брошюра, напечатанная на плотной дизайнерской бумаге. Должно быть, это та самая основная инструкция, о которой предупреждала девушка-консультант. На обложке, украшенной разноцветными выпуклыми цветочками, красовалась единственная надпись:

Si vis Amari, ama *

Лена никогда не была сильна в языках и даже приблизительно не смогла перевести фразу. Единственное, что выдала смекалка, основываясь на «клочках» школьного английского, звучало так:

«Смотри, это омар. Съешь!»

Неужели ей придется есть морепродукты?! Она и в суши-баре ни разу в жзни не была из страха отравиться насмерть. Все что угодно, только не омары, крабы или какие-то там мидии!

На первой странице брошюры тоже была единственная надпись. К счастью, по-русски на этот раз: «Не отрывая футляр от горизонтальной поверхности, нажмите кнопку!»

Лене вспомнился фантастический фильм, в котором загадочный продавец принес женщине устройство с одной кнопкой и посулил за нажатие миллион долларов.

— Но помните, — сказал странный человек, — когда вы нажмете кнопку, где-то в мире умрет один незнакомый вам человек.

Развязки фильма Лена не помнила, но благополучного финала там точно не было. Мурены внутри раздулись до размеров китовой акулы и жадно щелкали острыми зубами. Тогда, как бывает в моменты отчаянного страха, она взяла и сделала то, чего боялась — нажала кнопку.

Коробочка тихо протяжно засвистела, на ее гладких бочках приоткрылись круглые отверстия, из которых тонкими струйками пошел серовато-молочный газ. Лена отскочила в сторону и зажала нос и рот пижамной кофтой, забытой утром на спинке дивана. Комнату наполнил туман, имевший едва уловимый сладковатый запах.

Закончив травить, футляр щелкнул и открылся. Медленно, как музыкальная шкатулка. Изнутри полился мягкий лиловый свет. Дрожащими руками Лена перевернула страницу брошюры, чтобы увидеть следующее:

«Сохраняйте спокойствие! Загляните внутрь футляра.

Помните: нанесение вреда Продукту может повлечь за собой уголовную ответственность!»

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Дело запахло жареным, причем, совсем не омаром.

Отступать, тем не менее, было поздно. И некуда: Лена и так почти впечаталась спиной в холодную стену. На ватных ногах она подошла к столику и заглянула в футляр. Перед тем, как потерять сознание, она увидела крошечного человечка в серебристом облегающем комбинезоне, который сидел в стеклянной капсуле и тер лицо микроскопическими кулачками.

***

— Господи, Вова, как такое возможно? — шептала Лена, сидя перед столиком на полу. Ее округленные от ужаса глаза застыли на хрупкой фигурке мужчины, который сидел на подушке, широко расставив ноги, тоненькие, почти как у кузнечика. От макушки до пят от был размером с кулон из того самого гарнитура, который намедни отправился в ломбард. Но, несмотря на ничтожные размеры существа, Лена сразу же рассмотрела в нем своего бывшего мужа Владимира.

Очнувшись от обморока, она первым делом выскочила на балкон и с четверть часа глубоко дышала и терла виски: наваждение вызвано сладким газом и рассеется, когда действие вещества ослабнет, убеждала она себя. Но, вернувшись в комнату, обнаружила существо на прежнем месте. Только теперь оно больше не терло глаза, а стояло в полный вершковый рост, размахивало ручками и пищало. Тогда-то Лена и узнала своего Кочергина.

— Как же тебя так? Это ты вообще? — продолжала спрашивать она, но разобрать ответ не могла — слишком тонким был писк. Лицо человечка стало пунцовым от натуги, и он перестал пищать.

Тогда Лену озарило: она бросилась к письменному столу, отыскала механический карандаш и отломила маленький кусочек грифеля.

— Вот, возьми, пиши!

Человечек соскользнул с подушки на блокнотный листок и попытался вывести букву, но силы нажима не хватало для того, чтобы графит «следил» на бумаге. Он отшвырнул грифель, стал снова пищать и краснеть. Потом бессильно повалился на полированную поверхность стола.

— Вова, возьми себя в руки! — скомандовала Лена таким же тоном, каким прежде говорил с нею муж в минуты расстройства. «Обнял бы, пожалел, а он скукожит брови и бубнит: «Возьми себя в руки, не будь истеричкой!» вспомнила Лена свои давние мысли и осторожно коснулась пальцем спины человечка — не сломать бы.

— Вовочка, миленький, не переживай так. Мы во всем разберемся, у нас инструкция есть, смотри.

Человечек поднялся и вскарабкался обратно на подушку, а Лена стала читать:

«Поздравляем! Вы стали счастливой обладательницей Продукта 1270. Он максимально соответствует всем параметрам, указанным вами в анкете при оформлении заказа».

Человечек вскинул голову. Его лицо исказилось от страха и недоумения.

— Это не то, что ты подумал, Вова! Я тебя не заказывала! — замотала головой Лена, поняв причину его испуга. — Ну, не в том смысле и не тебя, уж поверь!

«Для того, чтобы Продукт 1270 увеличился до исходного размера, — продолжила читать она, — необходимо соблюдать следующие правила:

1. Постоянно уделять внимание Продукту 1270. Запомните: общение с Продуктом приоритетнее общения с любыми другими людьми.

Примечание: пока рост Продукта не достигнет двадцати сантиметров, его речь будет неразборчивой. Используйте звуковой коммуникатор. См. в нижнем отсеке футляра».

Лена повертела в руках розовую коробочку и обнаружила выдвижной ящичек, в котором лежало устройство, похожее на портативную колонку, но гораздо меньшего размера. От задней стенки тянулся провод, оканчивавшийся пластиковой воронкой, напоминавшей рупор.

— Что ты сделала со мной, ведьма?! — запищала колонка, едва Лена приставила воронку к лицу человечка. Он крепко ухватился за края минирупора и разразился потоком отчаянной брани. Послушав с минуту, Лена отобрала у него колонку и продолжила читать:

«2. Для интенсивного роста Продукту необходимо обильное правильное питание.

Примечание: под правильным питанием в данном случае следует понимать жареное, острое и жирное. Если вы решили придерживаться паровой, вареной или какой-либо другой диеты, необходимо предоставить Продукту отдельное правильное питание».

— Ты голоден? — спросила Лена.

Человечек кивнул.

— Сейчас дочитаем и я приготовлю ужин.

Продуктов в холодильнике было мало, но на такого кузнечика точно хватит.

«3. Обязательно разделяйте с Продуктом его увлечения. Теперь вам интересны бои без правил, биатлон, а ваш любимый фильм — „Догма“ Кевина Смита».

— Елки-моталки! Только не «Догма»! — всплеснула руками Лена. — Ты по-прежнему смотришь ее каждый месяц?

Человечек сложил руки на груди и отвернулся. Лена тяжело вздохнула и продолжила читать:

«4. Помните: Продукт увеличивается только при условии достаточного содержания в его организме гормонов удовольствия — дофамина, серотонина и эндорфинов. Длительное пребывание в подавленном состоянии может полностью остановить процесс роста».

На этом правила заканчивались. Лишь последняя страничка обещала: «В случае неукоснительного выполнения всех рекомендаций Продукт достигнет исходной величины в срок от трех до четырех месяцев. Компания „Женское счастье“ желает вам удачи и большого женского счастья!»

— Да уж, — вздохнула Лена, отложив брошюрку. — На тостер — и то инструкцию подлиннее пишут. А ты ведь сложнее тостера будешь. Человек, все-таки.

МикроВова поглядел на нее исподлоья. Мол, да что ты?! Раньше не замечала?

— Слушай, Владимир! А этот гормон, дельфинин, или ка его там, в таблетках не выпускают? — обрадовалась Лена своей догадке.

Человечек отрицательно помотал головой и вдруг его зашатало.

— Да ты же голодный! — спохватилась Лена. — Сейчас все сделаю.

Скоро кухня наполнилась густым ароматом жареного мяса, вареного картофеля и свеженарезанной зелени. После развода Лена почти не готовила — для себя одной было лень. Утром заливала кипятком овсяную кашу, на работу брала бутерброды и какой-нибудь овощ или шла в столовую со шведским столом, открывшуюся недавно в здании цирка рядом с офисом. А вечером обходилась чашкой чая и несколькими кусочками сыра, или наскоро делала фруктовый салат.

Несмотря на абсурдность ситуации и полную нереальность происходящего, сейчас она готовила с удовольствием. Раньше Лена и не догадывалась, что от обычной жареной курицы в крови заводится такая нужная организму штука — дельфинин, или как его там?

Поставив на столик большое парящее блюдо, она задумалась было, из чего соорудить посуду для такого крошечного человечка, но Вова не мешкая забрался в тарелку и принялся бегать между отбивными и картошкой, отрывая руками маленькие кусочки и поедая их стоя. Несколько раз он поскользнулся на растекавшемся масле и шлепнулся плашмя. Но тут же поднимался и продолжал набеги на пищу.

«Видимо, чем больше человек, тем больнее ему падать», — заключила про себя Лена.

После ужина Вова целый час лежал на подушке, раскинув в стороны руки, и тяжело дышал. От тарелки до самого места его отдыха тянулся жирный след.

Потом в эмалированном судочке для холодца Лена устроила бассейн, предусмотрительно опустив в него край махрового полотенца, чтобы можно было легко выбраться наружу. Человечек долго плескался, нырял, попискивая от удовольствия, а Лена с тоской вспоминала, как когда-то давно Вова мечтал построить настоящий бассейн во дворе доставшейся по наследству бабушкиной усадьбы. Тогда его назначили исполнительным директором филиала процветающей компании и довольно неплохо платили. Уже через год работы их накоплений хватало на осуществление «дельфиньей» мечты, но Лена потребовала отпуск за границей:

— У нас не было свадебного путешествия! Соня в Таиланд уже два раза летала. И это еще с первым мужем. А со вторым была в Египте и Израиле. А у нас с тобой одна радость — у бабушки на озере рыбу ловить!

Поездка, между тем, сразу не задалась: Вове не подошла еда из ресторана отеля, в котором они остановились. Пришлось выложить уйму денег, чтобы питаться европейскими блюдами. Кроме того, океан оказался совсем не таким ласковым, каким Лена себе его представляла. В детстве ее часто возили на вежливое и сдержанное Азовское море, и плавала она неважно. Потому в Таиланде не решилась бороться с широкими языками волн, которые упорно старались слизнуть туристов в бурлящую пучину. Все время они проводили у бассейна. Чужого бассейна, который вскоре предстояло покинуть. По возвращении домой Вова сильно заболел, надолго лег в больницу, из-за чего потерял должность. С тех пор все пошло кувырком. Возникли долги, погасить которые удалось, лишь продав бабушкину усадьбу. Усиливавшийся между ними холодок каждый день клубился и норовил завертеться в разрушительный смерч. Катаклизма ждать не стали: развелись тихо и быстро.

Пока человечек купался, Лена соорудила для него мягкую трикотажную рубашонку — не ходить же ему, бедному, в ужасном блестящем латексе. Благо — опыт у нее был: в детстве увлекалась пошивом одежды для кукол. Поменяла наволочку на подушке, чтобы ему было приятнее отдыхать после водных процедур, а перед подушкой поставила планшет. Вышел сносный и очень мягкий кинотеатр.

Этим вечером, решила она, не стоит ни о чем его расспрашивать. Пусть отдыхает. Да и расспросы тут ни к чему. Общие знакомые передали ей недавно, что, отчаявшись найти достойную работу в Пустошеве, Вова подался в столицу. Якобы по приглашению крупной зарубежной компании на высокооплачиваемую должность. Очевидно, там его и «подравняли», чтобы соответствовал должностным инструкциям.

Вдруг Лену захлестнула волна радости: как же хорошо, что футляр с Вовой прислали ей! Что могло случиться, попади он к другой, совсем чужой тетке?! Прихлопнула бы, чего доброго, как комара. А она, Лена, будет о нем заботиться до самого последнего сантиметра!

***

Через полгода сыграли вторую свадьбу. Устроили скромное застолье на берегу озера в бабушкиной деревне. Денег, которые зарубежная компания положила на счет Вовы за участие в научном эксперименте, не хватило, чтобы выкупить бабушкину усадьбу. Взяли маленький домик с черешневым садом прямо у озера.

— И бассейн строить не надо, — хвастался Вова перед друзьями, деловито поправляя удочки.

Соня и Лена сидели в беседке за столом.

— В этот раз навсегда? — спросила Соня, иронически сощурившись.

— Думаю, да.

— Зря ты, все-таки, в «Женское счастье» не обратилась. В одну реку не войдешь дважды.

— Все меняется, Соня. И вода в реке течет. Так что, можно и в одну реку. Главное, чтобы в другую воду.

Мусориада

Что одному сокровище, другому мусор.

Такой помойкой, какая образовалась у дома №10 по улице Лучистой, не мог похвастать ни один двор Пустошева. Даже центральные проспекты, мощеные пюсовой плиткой и уставленные изысканными торшерными фонарями, кое-где урОдились грязными зловонными баками. Что уж говорить об отвратительных «клоаках» громадных спальных районов! Именно сюда цивилизация брезгливо сплевывала остатки недожеванных благ и поскорее удалялась, делая вид, что не имеет к отходам никакого отношения. Даже само слово «помойка» начало понемногу устаревать и заменяться на безликое «мусорка». Должно быть, из-за фонетического совпадения корня с притяжательным местоимением «мой», что общественное подсознание воспринимало как скрытый укор. Мол, «весь этот зловонный хаос совсем не мой! Чей — не знаю. Может, ваш? Раз он вас так заботит, то пусть будет ваш!»

Одного взгляда на помойку дома №10 было достаточно, чтобы понять: это место — не осиротелое. Никто от него и не думал отказываться. Просторная бетонированная площадка, с трех сторон огороженная свежеокрашенным забором, всегда была тщательно выметена. В центре размещались шесть плотно закрытых контейнеров, на каждом красовалась своя надпись: «пластик», «бумага», «металл», «стекло», «пищевые отходы» и «смешанные отходы». В правом углу стоял пластмассовый ящик, куда складывали ненужную одежду, а в левом выстроилась батарея мисок для кошек и собак, так что мясные, рыбные и молочные отходы до пищевого бака доходили крайне редко.

Все жители дома №10, бывшие и нынешние сотрудники пустошевского металлургического завода, знали: если бесповоротно сломался бытовой прибор, его нужно завернуть в целлофан и положить возле ящика с одеждой. Техник-пенсионер дядя Гриша обязательно заберет его, когда будет возвращаться с утренней прогулки по близлежащему парку. Ему для приработка любая деталь может пригодиться. Если у кого оставалась годная в пищу снедь, которую по каким-то причинам есть было нельзя или не хотелось, то вешали на гвоздик, прибитый с обратной стороны ограждения для бездомной алкоголички тети Инги. На ниве переработки мусора тетя Инга давала фору любому пункту переработки вторсырья. При помощи старой детской коляски и проворных синеватых ног она оперативнее любых коммунальных служб опустошала баки со стеклом, металлом, бумагой и ящик с одеждой, а ее пес Бублик то и дело монополизировал пищевую «отбросль» помойки.

Как водится, везде, где сложился и устоялся определенный порядок, в доме №10 были свои нарушители. Самую злостную звали Людмила Антоновна. Пожилая, но еще весьма свежая на вид жена покойного директора завода всегда выносила одно единственное ведро, которое шумно опрокидывала в контейнер со смешанными отходами. Поступала она так вовсе не из-за отсутствия сознательности и равнодушия к окружающей среде, а назло Наталье Андреевне, любовнице покойного директора завода. Именно Наталья Андреевна двадцать лет назад, когда предмет соперничества двух женщин еще жил и здравствовал, придумала и воплотила план по облагораживанию помойки. После кончины любвеобильного директора завод перестал выделять бригаду для покраски заборчика и бетонного покрытия, и этим теперь занималась сама Наталья Андреевна. Тем приятнее было Людмиле Антоновне осуществлять свой маленький «помойный бунт». Она намеренно выходила с ведром в одно и то же время, чтобы Наталья Андреевна знала, когда выглянуть из-за занавески и послать ей в спину проклятие. И выходила не просто так, в замасленном халатике и тапочках, а тщательно убранная, с макияжем и в украшениях, которые купила на внушительные средства, унаследованные от мужа. Словно Геракл, оторвавший от Земли Антея, она торжествующе поднимала ведро гораздо выше, чем того требовал размер бака, и мстительный «мусоропад» обрушивался вниз с громом былых обид и пустых консервных банок.

Совершив обряд, Людмила Антоновна снимала медицинскую перчатку, при помощи которой открывала и закрывала крышку контейнера, и бросала ее на пол. Однако вопреки дуэльному этикету, поднимала перчатку вовсе не Наталья Андреевна, а алкоголичка Инга. Для нее все отходы были одинаково полезны — что от радостей, что от обид.

Второй нарушительницей заведенных правил стала юная красавица Алина, поселившаяся недавно в квартире на пятом этаже. Дородный мужчина почтенного вида приезжал по пятницам проведать Алину и, видимо, являлся хозяином жилья. Это частично оправдывало несусветный бардак, царивший на пятом этаже, и пренебрежение общественным договором. Ценить и заботиться о коллективном оказалось не под силу целым народам. Что уж говорить о маленькой студентке, приехавшей из далекой глубинки. Почти каждую субботу в «чужую» квартиру вваливалась полупьяная толпа второкурсников и в течение дня допивали вторую половину. К вечеру, когда все участники посиделок удалялись восвояси, Алина собирала в пакетик остатки колбасы и пиццы и шла в дворовую «халабуду». Так пятеро детей семейства Сиротиных называли домик из картона и полиэтилена, который сами построили для игр, но очень скоро превратили в постоянный приют для бездомных котят и щенков. Днями и ночами из халабуды слышался голодный писк и выпрыгивали сытые блохи. Наталья Андреевна неоднократно пыталась прикрыть оплот антисанитарии, но жители дома №10 всячески препятствовали торжеству негуманной чистоплотности. Особенно, Людмила Антоновна. Не из любви к животным, разумеется.

Алина всегда проводила в халабуде не меньше получаса. А уж если там оказывались щенки — и того больше. Однажды она даже забрала белого пузатого псенка домой. Привела его в такой изумительный порядок, что позавидовал бы йоркшир любой депутатской жены. Но в ближайшую пятницу, заплаканная, принесла питомца назад в халабуду.

За это несчастливое приключение ее сильно невзлюбили Валентина и Егор Горелики — бездетная пара с первого этажа. Стараниями все тех же детей Сиротиных квартира сердобольных Гореликов давно превратилась в питомник: три пестрых кошки и две симпатичных дворняги делили с Гореликами пятьдесят квадратных метров.

У самих Сиротиных живности дома не было. Мать семейства Зоя строго-настрого отказала детям в этой привилегии:

— Хватит мне одного бедуина и пятерых бабуинов, — частенько говорила она.

Кочевническое прозвище Зоя дала мужу после того, как посмотрела передачу о племени бедуинов и узнала, что мужчины этого народа никогда не работают, все обязанности по хозяйству выполняют женщины, в то время как сильная половина пьет чай и размышляет о смысле жизни. Правда, Анатолий Сиротин пил совсем не чай, а горькую. И много не размышлял, так как имел тихий и безобидный нрав.

— Какой жестокой нужно быть, чтобы взять животное, поиграть и выбросить! — возмущалась Валентина Горелик на кухне у соседки и лучшей подруги Насти Плотниковой.

— И не говори. Кошмар, — соглашалась Настя. — Очень жалко щеночка. Если бы мы с Игорем не планировали завести малыша, забрали бы его к себе.

Валентина понимающе кивала, а про себя думала, что не будет уже у Насти детей. Три неудачных искусственных оплодотворения, ежемесячные слезы разочарования и пустые мечты. Пора бы ей смириться, как сделала это сама Валентина.

— Когда малышу будет год, — продолжала грезить Настя, — сделаем аллергопробы и тогда, может быть, возьмем щенка. Если вторым к тому времени не забеременеем. Всякое ведь бывает…

— Хочешь, как у Зои?

— А почему нет?

— Да потому. Ты посмотри, на кого она в свои сорок похожа. И проку от них никакого не будет. Все пять, как один, оболтусы. Вот попомни мои слова: постареет Зойка раньше срока, они ее дружно на помойку и вынесут. Или халабуду из картона соорудят. Благо, опыт имеется.

— Ты ворчишь, а сама вечно им конфеты таскаешь! — сопротивлялась Настя.

— Да это я так…

Валентина неопределенно махала рукой и меняла тему разговора.

Так и доживал свой шестой десяток дом №10. Пока не случилось ужасное: теплым июльским утром на фасаде, в аккурат над вторым подъездом, заметили длинную трещину. И если иного мужчину красит небольшой шрам, то «ранение» на лице престарелого дома вызывало нешуточные опасения за его дальнейшую судьбу.

Целый месяц на Лучистую приезжали комиссии и отдельные эксперты. Крепили маячки, качали головами, а потом произнесли неблагозвучное для русского уха слово «крен» и постановили: «Дом для проживания не пригоден. Подлежит сносу».

Все жильцы впали в уныние. Будущее представлялось им смутным, расплывчатым, каким весь мир кажется тяжелому астигматику. Только одна Алина продолжала веселиться каждую субботу.

Когда гладкий упитанный чиновник в новостях по местному телевидению объявил, что пострадавшим будут предоставлены комнаты в маневренном фонде, началась самая настоящая паника: каждый знал, как выглядят пустошевские «места для маневра».

Если бы в свое время нынешний директор завода не заполучил для своего родного брата вне очереди отличную квартиру на Лучистой 10, судьба всех обитателей дома была бы весьма печальной. Как говорится, не было бы счастья, да начальство помогло.

Не прошло и полугода, как завод «отвоевал» у пустошевских врачей и учителей целых два подъезда новостройки на улице Прогрессивной. В девственно свежие квартиры поместились не только все жители Лучистой, но и многие работники завода, ожидавшие своей очереди. В частности, бомжиха тетя Инга. Ко всеобщему удивлению оказалось, что давным-давно Инга работала на пустошевском металлургическом заводе, имела награды за трудовые достижения и тоже стояла в очереди. Впрочем, очередь не была главной причиной, по которой старушке выделили однокомнатку: тетя Инга стала самым ярким аргументом в борьбе с учителями и врачами, рассчитывавшими на квартиры в высотке. Ее умыли, одели, замазали синеву тональным кремом и целую неделю интервьюировали на местных каналах. Риторика журналистов была известной: «Обездоленная пенсионерка обрела дом», «Награда нашла героиню труда через тридцать лет» и прочие высказывания, призванные внушать сочувствие всем зрителям. Кроме врачей и учителей, разумеется. Сама героиня растерянно озиралась по сторонам, глаза ее слезились от конъюнктивита и софитов, а высохшие губы выдавали сбивчивые и невразумительные рассказы о былых злоключениях и заготовленные спичрайтерами коверканные слова благодарности. Инга то и дело опускала темную шершавую руку, инстинктивно проверяя наличие рядом Бублика, но трогала пустоту и еще больше сбивалась. Бублик в это время завывал в пустых стенах однокомнатки. Он был первым жильцом, вселившимся в новостройку.

Пока искусство бонсай распространяется только на растения, архитекторы вынуждены неустанно оттачивать умение размещать огромное количество людей привычного размера на ничтожно малых площадях. Дом на Прогрессивной был настоящим венцом компактности и эргономичности. Он весь устремлялся вверх. Казалось даже, что дом поджал бока, чтобы не стеснять соседних великанов. Те, в свою очередь, тоже поджимали бока, опасаясь наступить кому-нибудь на хвост.

Но самым примечательным отличием нового дома от покинутого был вовсе не рост. Он имел удивительную черту, доселе невиданную жильцами старого фонда, новшество, приводившее подозрительных в замешательство, а ленивых — в восторг: мусоропровод нового образца с выходом в каждую кухню.

На общем собрании квартиросъемщиков выступал представитель компании, ответственной за обслуживание мусоропровода — немолодой мужчина с упрямым ртом и длинными удивленными бровями, как две капли воды похожий на революционера Оноре де Мирабо. Но, несмотря на исключительное внешнее сходство, этот человек не обладал выдающимися ораторскими способностями кипучего француза. Говорил тихо, тон сразу принял недовольный, будто его обидел кто-то из собравшихся. Жильцы из-за этого чувствовали себя виноватыми перед ним, хоть и не знали, в чем именно их вина, и потому слушали внимательно и уважительно.

— Кухонное помещение каждой квартиры оборудовано первоклассным ПК. Каждый ПК сделан из инновационного ведроволокна с технологией нейтрализации неприятных запахов.

— Простите, что такое ПК? — несмело обратился к рассказчику Гена Попрыга, бывший форточник.

— Персональный контейнер, естественно, — обиделся оратор. — Когда ваш ПК заполняется, вы опустошаете его нажатием одной кнопки. Весь мусор попадает в общую шахту и сваливается в баки, установленные в подвалах. Кстати, вашему собранию нужно решить, какие именно баки будут установлены в шахте вашего подъезда. Мы предлагаем два типа — мегабаки и гигабаки.

— А в чем разница? — не унимался Попрыга. Он, видимо, будучи человеком грубой организации, не разделял общее чувство вины перед оратором.

— В цене. И в скорости вывоза мусора, естественно. Также каждый из вас может приобрести нашу новинку — ведроутер. Это портативный ПК маленьких размеров, также из ведроволокна. Имеет колесики. Вы сможете перемещать его по всей квартире, что значительно облегчит любые очистительные процедуры и уборку в целом.

— А теща в него поместится? — пошутил Гена, но все его проигнорировали. Даже теща, присутствовавшая на собрании.

— Многие из вас, наверное, помнят, что в нашей стране был опыт устройства мусоропроводов с выходами в квартиры, — продолжал оратор. — А именно, в сталинские времена, когда дом имел больше пяти этажей, в нем часто присутствовал мусоропровод. Вы также должны помнить, что опыт был неудачным из-за антисанитарии и паразитов, и большинство квартиросъемщиков со временем заглушали шлюзы. Однако времена сейчас не те, и сегодня вам нечего опасаться. Качество наших конструкций безупречно и обслуживание исправно. Никакой грязи, шума и паразитов. Гораздо лучше, чем смердящие мусорки под окнами.

Наталья Андреевна поерзала в кресле. Должно быть, обвинение в адрес классических помоек ранило ее чувства. Ведь родная «лучистая» помойка никому не причиняла неудобств.

— Шахта мусоропровода имеет большой диаметр и оборудована лестницей. Так что раз в месяц наши служащие будут проводить чистку ее внутренних стенок. Вопросов нет? — спросил, наконец, «революционер» с почти утвердительной интонацией и сразу принялся складывать в портфель какие-то бумаги.

— Нет вопросов — это хорошо. Не забудьте ознакомиться с инструкцией по эксплуатации. Она прикреплена к передней стенке ваших ПК.

Есть в человеческой жизни задачи невероятно сложные, выполнить которые не под силу даже людям с самой закаленной волей. Не может человек полностью забыть первую любовь, дождаться, когда сухие корочки на царапинах отвалятся сами. Не может не нарушать инструкцию по эксплуатации. Причем, чем доходчивее она написана, тем больше искушение сделать хоть что-нибудь наоборот и поглядеть, что из-за этого случится.

В первый же год проживания в высотке половина новоселов испортила свой высокотехнологичный механизм. Дяде Грише теперь негде было прогуливаться по утрам и собирать сломанные бытовые приборы, он скучал и одним субботним утром разобрал до самого крошечного винтика систему сброса и персональный контейнер. К понедельнику, справившись с гипертоническим кризом и признав, что прогресс не стоит на месте, он кое-как собрал механизм и решил совершить пробный сброс. Поначалу все шло как раньше, до операции. Контейнер приподнялся на кронштейнах, шлюз плавно открылся. Но в самый ответственный момент что-то надрывно скрипнуло, контейнер соскочил с крепления и полетел с восьмого этажа на дно шахты. Звук от его приземления не оставлял надежды на реабилитацию, но дядя Гриша упал на колени и просунул голову в отверстие, пытаясь рассмотреть в кромешной тьме «перелетное» имущество. Тем временем шлюз, как ему и полагалось по заложенной программе, начал медленно закрываться. Хорошо, что после хирургического вмешательства делал он это с ощутимой вибрацией, и дядя Гриша успел вытащить голову, лишь слегка оцарапав уши.

Только через две недели, преодолев второй гипертонический криз, дядя Гриша позвонил в «мусорный» сервис и спросил, во сколько обойдется новый ПК. Потом отправился в хозтовары за пластиковым ведерком. Теперь процедура избавления от твердых отходов приносила пожилому сердечнику немало хлопот: сначала нужно было открыть вручную тугой шлюз, заглушить его понадежнее толстой доской, а потом, стоя на коленках, высыпать все в отверстие, вдыхая отвратительные пары шахты.

Второй отличилась Настя Плотникова. Перемена места жительства подействовала на нее магическим образом: не успев собрать деньги на четвертое оплодотворение, она вдруг забеременела сама. Не исключено также, что дело было не в ней, а в ее муже Игоре. Стресс от переезда мог заставить апатичного и меланхоличного Игоря результативно тряхнуть стариной.

Маленький Плотников получился замечательный — крупный, здоровый, с блестящими завитками на макушке. Настя глядела на него, а душу терзали страшные сомнения: что будет, когда он начнет ползать и ходить. Этот проклятый мусоропровод не сулит ничего хорошего! Нет, конечно, когда механизм исправен, отверстие шлюза открывается только тогда, когда напротив него контейнер. Но что, если малыш нажмет на кнопку, а кронштейны заглушит своей игрушкой?! Или они сами начнут заедать!

Много раз Настя звонила в сервис-центр, чтобы поделиться своими опасениями. Специалисты уверяли, что при правильной эксплуатации сбоя быть не может, а при такой тревожности нужно заглушить не только шлюз, но и все окна в доме.

Но Настя не верила. Под удивленными взглядами малыша, наблюдавшего из детского стульчика, она снова и снова проводила опыты — вставляла в движущиеся кронштейны погремушки, машинки и колечки пирамидок. Разноцветное сыновье имущество разлеталось в острые щепки, от чего Плотников-младший испытывал неописуемый восторг и заливался звонким хохотом, а контейнер по-прежнему поднимался и заслонял собой окно в бездну. Только тогда, когда вместо игрушек в дело пошел разводной ключ из коллекции Игоря, механизм умер. Правда, сделал это достойно, не открыв шлюз.

— Ну и хорошо! Теперь мне будет спокойнее, — сообщила Настя Игорю, ожесточенно выдиравшему ключ из мертвых объятий кронштейна.

— Дурище! Вот же дурище! — тихо ругался он, не глядя на жену. — Так и знай: я в соседний район бегать с ведром не стану!

— А вот и не надо. Купи мне ведроутер, и я к Вальке его отвозить буду. Как хорошо, что мы теперь на одном этаже с Гореликами живем! Хоть я тебе уже говорила: малышу нужно жить в частном доме, чтобы простор и воздух свежий. Когда ты позаботишься о том, чтобы у нас был свой дом?

— Я тебе что, рожу его, что ли? — взвивался Игорь, оставив борьбу с кронштейном.

— А вот и роди! Я сына родила, а ты дом роди! Будь добр!

— Обязательно! И не забудь посадить дерево на моей могиле!

Чета Гореликов, тем временем, совсем не разделяла радости Плотниковых по поводу близкого соседства. С того самого дня, когда Настя поделилась с ними новостью о беременности, Валентина погрузилась в глубокое уныние. Новая большая квартира, любимые питомцы, нежная забота мужа больше не радовали ее. Целыми днями она сидела перед телевизором в пижаме и искала телешоу с самыми несчастливыми героями. После каждого сеанса массовой скорби ей ненадолго становилось легче, но потом снова в солнечном сплетении затвердевал камень и не давал свободно дышать.

А Настя все ходила в гости и делилась радостью, будто радость ее была чайным грибом, бесконечно дающим потомство, которое некуда девать, а выбросить жалко.

— Скажи ей, чтобы не приходила, или я сам скажу, настаивал Егор, понимая причину затянувшегося расстройства жены.

— Она тут ни при чем, — обманывала его и себя Валентина. — Я просто плохо себя чувствую.

Сдерживать себя, однако, ей удалось не слишком долго. Уже после третьего визита Насти с ведроутером, полным использованными подгузниками, жизнь гореликовского персонального контейнера оборвалась:

— Вот тебе! Вот тебе! У нас тоже все сломано! Нечего к нам таскаться! — вскрикивала Валентина, совершая расправу над чудом инженерной мысли.

Егор тем временем молча пил кофе за столом и наблюдал.

— Наконец-то, — сказал он, когда казнь была окончена. — Можно было, конечно, просто сказать: «Извините, но мы не хотим, чтобы вы приносили к нам свои какашки». Но так тоже сгодится. Если по-другому не получилось.

— Не получи-и-и-и-и-лось, — вдруг жалобно потянула Валентина и разрыдалась. — У них все получи-и-и-лось, а у нас — нет!

— У нас тоже все получилось, — утешал ее Егор, обняв за плечи. — Просто «все» у всех разное, Валюша.

Дети Сиротиных, в силу своей многочисленности, помноженной на неуемную энергию дворовых сорванцов и возведенной в квадрат хроническим недосмотром, покушались на мусоропровод постоянно: бросали в шлюз петарды, лили воду или вообще забирались на чердак, выламывали хлипкий навесной замок и выкрикивали в шахту отвратительные глупости. Ремень в квартире Сиротиных свистел непрестанно, но безрезультатно. Разве что, денег в семье становилось все меньше, так как свистеть в доме — плохая примета.

Усмирить детей удалось лишь Гене Попрыге, который сам оказался на чердаке с тайными и очень нечистыми помыслами. Заслышав приближение галдящей компании, он спрятался и стал ждать. Едва все маленькие Сиротины забрались в шахту (они использовали лестницу для персонала по очистке, причем, в отличие от последнего, делали это без страховки), Гена закрыл дверь, заглушил ее куском найденной рядом арматуры и убежал. Шахта погрузилась в жуткую темноту. Предводитель вредоносной экспедиции, самый старший и смелый Ромик, подергал было холодную металлическую ручку, но, поняв, что выход заблокирован, жалобно взвыл первым. Братья и сестра вступили, образовав надрывный квинтет. Жуткое эхо билось о стены, наводя ужас на обитателей подъезда, которые стали выбегать из квартир и выяснять, что происходит. Одному впечатлительному жильцу, насмотревшемуся накануне фильмов ужасов, показалось, что из темного шлюзового окошка выползает бледная мокрая девочка.

— Представляешь, прямо как в фильме «Звонок»! Я чуть не усрался!

— А ты новый сценарий напиши, фильм «Запашок», — зубоскалили соседи, наблюдавшие за Зоей, вызволявшей нерадивых потомков.

На этот раз к детям почему-то не применили телесного наказания. Зоя привела их домой, мыла по очереди, сушила феном, обнимала и плакала. Потом бросила все домашние дела, нарезала полную коробку бутербродов, сделала три термоса чая и повезла детей на пикник в старый парк, неподалеку от Лучистой 10.

Контракт с мусорной компанией Сиротины расторгли, несмотря на угрозы представителя «вкатить такой иск, что всю жизнь расплачиваться придется». Весомо угрожая статусом многодетной матери, Зоя сумела также добиться, чтобы дверь на чердаке заменили на новую, металлическую, с более крепким замком.

Это несколько осложнило нечистые помыслы Гены Попрыги, который уже несколько лет заглядывался на бриллианты и рубины Людмилы Антоновны. Прежде, на Лучистой, вдова жила на первом этаже, но крепкий частокол решетки на ее окнах отбирал всякую надежду на успех воровского предприятия. В новостройке Людмиле Антоновне достался пятый этаж, и Гена почти смирился с потерей сокровищ, как вдруг он прослышал про вылазки детей в шахту и заболел новой идеей. Отверстие шлюза имело достаточный диаметр, чтобы в него мог проникнуть и менее ловкий и гибкий человек, чем Гена. Такой способ намного безопасней, чем банальный взлом квартиры из подъезда. Во-первых, в шахту никто не заглядывает, а во-вторых (и это главное), инновационное ведроволокно, покрывающее стенки, обладает звукоизолирующими свойствами, и если работать аккуратно, то ни один жилец не услышит и шороха.

К операции Гена подготовился основательно. Он целый месяц следил за Людмилой Антоновной и составил «График отсутствия». Вдова редко покидала «сокровищницу» надолго. В основном, ходила в ближайший магазин или просто неспешно прогуливалась по окрестностям. Этого времени Гене не хватило бы даже по самым смелым расчетам. Удачным днем с технической точки зрения был четверг: Людмила Антоновна посещала какой-то клуб одиноких сердец, расположенный за городом, и отсутствовала с десяти утра до позднего вечера. Но, на зло Гене, отправляясь на загородные свидания, вдова надевала на себя самые ценные украшения из коллекции.

— Ты погляди на это пугало! — говорила Гене соседка тетя Клава, когда они курили на общем балконе. — Нацепила каменья на спортивный костюм, елка новогодняя!

Гена соглашался и изо всех сил старался не выказать досады.

Тем не менее, именно клуб одиноких сердец помог Попрыге в осуществлении злодейского плана: в скором времени у Людмилы Антоновны появился ухажер — аккуратный поджарый старичок с рыжеватым курносым лицом. Два раза в неделю он приходил с букетом цветов и парочка, держась за руки, удалялась на долгую прогулку с самым безмятежным счастливым видом. Людмила Антоновна расцвела. Она и думать забыла о своих украшениях. Или же просто не хотела удручать избранника видом рубинов и бриллиантов: рыжий, судя по добрым голубым глазам, был человеком хорошим, но достаток явно имел скромный. Об этом свидетельствовал не только его бессменный потертый серый костюм, но и букеты — живые ароматные розы разных цветов с кривоватыми ножками. Такие не вымачивают в сохраняющем растворе, чтобы отправить на самолете в целлофановой упаковке женщинам всех стран. Такие растят на собственной клумбе для одной женщины.

Счастливые свидания Людмилы Антоновны невероятно повысили шансы Гены на успех, и ближайшим солнечным понедельником он отправился на дело. В такой погожий день влюбленные точно не вернутся скоро. Оделись они так, будто собирались в лес, и Гена мог запросто лечь поспать в квартире вдовы, почти не опасаясь быть пойманным на горячем.

Действовал он уверенно. Соврал теще, что идет «подхалтурить» и покинул квартиру в рабочем комбинезоне с ящиком сантехнических инструментов, а через десять минут на чердаке превратился в очаровательного героя из блокбастера. Облегающий черный костюм, перчатки, лыжная маска и высокие туго зашнурованные ботинки придавали Гене сходство с Бэтменом. Старый розовый рюкзак за спиной, отвергнутый недавно младшей дочерью, сильно портил имидж, но Гену это нисколько не заботило. Он с трепетом предвкушал богатый «улов».

Быстро справившись с новым замком при помощи отмычки, Гена зашел в шахту и тихо притворил за собой дверь. В стенки мусоропровода были вмонтированы яркие лампы, но Гена ими пользоваться не рискнул: свет мог привлечь внимание кого-то из жильцов. Он достал из кармана налобный фонарь и принялся осторожно спускаться по лестнице. Страховку Гена не использовал, так как возня с ремнями значительно замедлила бы ход операции. Да и ловкость никогда его не подводила. Будь Генина мама цирковой артисткой, а не «гастролершей», промышлявшей карманными кражами, он, того гляди, стал бы выдающимся акробатом.

Тихо поскрипывая резиновыми подошвами, Гена уверенно продвигался к цели и считал этажи по тускло светящимся окошкам шлюзов: десять, девять, восемь, семь… Еще немного, и он окажется перед вожделенным окошком, откроет дверцу шлюза при помощи аварийного ключа, украденного у рабочего мусорной компании во время прошлой чистки, и ловко заберется в квартиру. Потом он найдет вдовьи камешки и вылезет обратно с такой же легкостью, а шлюз автоматически закроется за его спиной, будто двери супермаркета. Самым замечательным в сложившихся обстоятельствах будет тот факт, что вдова, скорее всего, еще долго не обнаружит пропажу, а хватившись, обвинит в краже своего ухажера. В самом деле, кто еще мог взять рубины, как не облезлый старикашка? То-то он к ней зачастил в любовь играть?

План казался идеальным. Гена учел все. Все, кроме давней вражды Людмилы Антоновны с Натальей Андреевной.

Во время жеребьевки бывшая любовница вытянула номер квартиры, расположенной прямо над лотом, доставшемся вдове. Таким образом, несмотря на расстройство по поводу невезения (пятый этаж бесспорно удобнее шестого), Наталья Андреевна получила отличную возможность отомстить за все обиды прошлых лет. Она как раз ушла на пенсию и могла всецело посвятить себя вендетте.

Сперва она резко изменила свой график — из жаворонка переквалифицировалась в сову. Ложилась далеко за полночь и, начиная с девяти вечера (когда вдова отходила ко сну), прогуливалась по квартире, громко топая, роняя тяжелые предметы и звучно напевая шансон. Уборку тоже перенесла на девять вечера.

Через месяц по жалобе Людмилы Антоновны к ней наведался участковый. Наталья Андреевна любезничала с ним, напоила чаем и убедила, что у Людмилы Антоновны тяжелая неврастения. Соседи по площадке подтвердили, что вдова и на прежнем месте безобразничала — нарушала общественную дисциплину (соседям, видимо, тоже не нравилось сочетание рубинов со спортивным костюмом).

Стоило Людмиле Антоновне вывесить белье, как Наталья Андреевна сразу же начинала вытряхивать самые пыльные коврики и одеяла. Снаружи кухонного окна она прикрепила кормушку для птиц, и стекла вдовы исправно покрывались белыми росчерками голубиного помета. А уж такая заметная штука, как мусоропровод, и подавно не могла остаться без внимания неумолимой мстительницы. Сделала она следующее: купила в автомагазине небольшую канистру машинного масла, уселась сверху на свой контейнер в тот самый момент, когда он поднимался, и вылила небольшое количество вонючей жидкости на стенку шахты так, чтобы она стекла и пропитала мягкую прокладку шлюза Людмилы Антоновны. Контейнер не выдержал восемьдесят килограммов мстительной плоти и сорвался на пол, и Наталья Андреевна больно ударилась копчиком о борт импровизированной ступы. Но теперь каждый раз, когда Людмила Антоновна выбрасывала мусор, по ее кухне разносился отвратительный запах. Причем она и понятия не имела, откуда он взялся.

Если бы только бедная Наталья Андреевна знала, что именно эта ее проделка спасет рубины и личное счастье соперницы, то она ни за что не умаслила бы шахту. Открыв окошко аварийным ключом, Гена уселся задом на нижний бортик отверстия и просунул ноги в поднявшийся контейнер, собираясь насильно опустить кронштейны. Чтобы усилие было достаточным, он взялся за верхний бортик обеими руками. Кожаные перчатки скользнули по жирной поверхности, Гена дернулся, стараясь сохранить равновесие, и выпал из шлюза спиною вниз.

На счастье горе-вора, мусорная компания не слишком добросовестно выполняла свои обязательства — гигабаки опустошались реже сроков, заявленных в договоре. Гена приземлился в мягкую гниющую массу и отделался тяжелыми вывихами конечностей. Целый час он пролежал, тихо постанывая, пытаясь справиться с болью, чтобы вернуться по лестнице на чердак. Но не сумел и стал звать на помощь.

Когда жильцы дома узнали о случившемся, поднялся жуткий скандал.

— Мало того, что запёрли нас в скворечники, еще и дыр понаделали, через которые грабить будут! — возмущались квартиросъемщики на общем собрании.

— А я говорила — все эти новшества до добра не доведут! — брала инициативу в свои руки Наталья Андреевна. — На Лучистой мы бед не знали. Везде порядок был — и в доме, и во дворе. Никто никому на голову свой мусор не вываливал. А теперь что? Грязь, смрад, гнилью несет или вообще каким-то… машинным маслом!

— Вот-вот, — вступила Людмила Антоновна. — И у меня чем-то таким воняет нестерпимо.

— На Лучистой хорошо было, это да, — тихо прошамкала алкоголичка Инга. Исхудавший Бублик чесался у ее ног.

В центре детской площадки, где проходило собрание, стоял Оноре де Мирабо. Его лицо, бледное и вспотевшее, напоминало десерт бланманже.

— Это просто неслыханно! — взорвался, наконец, он. — Мы устанавливали мусоропровод в десятках домов! Сотни, да что там сотни — тысячи наших пользователей за все время существования компании не причинили столько вреда, сколько один ваш подъезд за год!

— Вроде остальные из другого теста сделаны, — перебила его Настя. — Небось, так же мучаются, как мы.

— Вы?! — взревел несчастный представитель. — Когда ВЫ своим разводным ключом выломаете в доме все розетки, электриков обвинять станете? Не знаю, из какого теста вы сделаны, но мозги у вас явно зачерствели.

— Игорь, сделай что-нибудь! — потребовала оскорбленная Настя у мужа. Тот стоял, отвернувшись, и все глубже втягивал голову в плечи.

— Послушайте, — вежливо, но уверенно, сказал Егор. — В договоре значится, что мы имеем право отказаться от услуг вашей компании и устроить вывоз мусора по старой системе, как делают жители окрестных районов, ведь так?

Мирабо устремил на него взгляд, полный презрения. Повисла тяжелая пауза. По лицам жильцов было ясно, что на уступки они не пойдут. Если бы обнаружилось, что мусоропровод сделан из потенциально опасного материала, или же он несет еще какую-то угрозу для здоровья, то можно было бы маневрировать. Но коль дело коснулось самого дорогого — имущества, любые уговоры и угрозы будут бесполезны.

— Ну и черт с вами! — сдался революционер. — Делайте, что хотите! Надо же, как подобрались! Хорошо, что таких мало. А не то рожениц до сих пор подвешивали бы за ноги, чтобы облегчить роды, а сифилис ртутью лечили.

С этими словами Мирабо покинул поле боя. Побежденный, но гордый.

Порою бывает так, что события, никак между собою не связанные, странным образом влияют друг на друга. Посреди леса многовековой усталый дуб вдруг покрывается весенней зеленью. Старик-бука ничего не знает об институте брака, а также прочих человеческих печалях и радостях. Раскинулся шатром среди берез и улыбается новому солнцу. Но случается так, что едет мимо грустный человек-холостяк, глядит на свежие прозрачные листочки и решает полностью переменить свою жизнь. Жениться, например.

Появление помойки у высотки на Прогрессивной стало новым началом для многих обитателей дома. Точнее сказать, «старым началом», ведь устроили помойку по правилам, заведенным на Лучистой.

Людмила Антоновна больше не ссорилась с Натальей Андреевной. Общий враг в лице мусорной компании сплотил женщин так же сильно, как когда-то поссорил общий муж. Теперь они вместе ухаживали за помойкой, и Наталья Андреевна, судя по всему, стала посещать известный клуб одиноких сердец.

Когда пришла весна, Сиротины посадили во дворе тополя. К молодым деревцам приладили симпатичные кормушки, и дети каждый день возились со стайками городских птиц. Для младшей Кати купили недорогой фотоаппарат, так как она мечтала стать фотохудожником. Теперь, вместо бездомных щенков и котят, дети дарили соседям и друзьям снимки птиц и красивых букашек. Старшему Ромику разрешили взять в дом немецкую овчарку Бэку. Он от этого сразу повзрослел и вместе с Бэкой стал приглядывать за младшими Сиротиными.

Дядя Гриша, который в последнее время увядал, как азалия под лучами палящего солнца, приободрился и пошел на поправку. Он сам установил на новой помойке пластиковый ящик и расклеил объявления с просьбой не выбрасывать отжившие бытовые приборы.

Теща Гены Попрыги, давняя приятельница Людмилы Антоновны, уговорила вдову не обращаться в милицию. Оказалось, что у Гены должен в скором времени родиться третий ребенок, а, учитывая прежние «заслуги», административным наказанием он не отделался бы. Людмила Антоновна пожалела маленькую кроткую Лену Попрыгу и не стала обрекать ее на участь многодетной матери-одиночки. В благодарность за великодушие Гена усердно трудился на общем «помойном поприще», на собственные средства окрасил бордюры, лавочки вокруг дома и аттракционы на детской площадке.

В общую идиллическую картину не вписывалась только Настя Плотникова. После собрания жильцов она жестоко поссорилась с Игорем:

— Ты просто тюфяк! Размазня! — кричала Настя, брызгая обильными слезами. — Мало того, что зарабатываешь копейки, и мы должны прозябать в этой клетке, так еще и заступиться за меня не можешь!

Игорь долго курил на лестничной клетке, а вечером того же дня Зоя Сиротина видела, как он ушел куда-то с большой дорожной сумкой. Вскоре Миша Пугаев, жилец с девятого этажа, встретил его в городе с Алиной. В высотку, кстати сказать, почтенный господин, навещавший Алину на Лучистой, переехал сам, с другой девушкой и йоркширским терьером. Печальные события в семье Плотниковых долго увлекали жильцов, хоть никто не был уверен в достоверности деликатных обстоятельств драмы. Миша Пугаев был тот еще болтун.

Несколько месяцев Настя хандрила и почти не выходила из дома. Все это время Валентина кормила ее, гуляла с ребенком, ставшим, кстати сказать, ее крестником. Постепенно обе женщины справились со своей тоской. Теперь у каждой из них было то, чего не было у другой. А дружба, как и любовь, любит равных.

Первое время после устройства помойки тетя Инга стеснялась возобновить свой промысел. Все-таки раньше она была бездомной и имела все моральные права на то, чтобы рыться в мусорных баках. Владелице квартиры в новостройке это занятие было совсем не к лицу. Пусть даже лицо осталось прежним — синим и отечным. Она держалась из последних сил, пока Бублик, презрев условности, от души наверстывал упущенное за время существования мусоропровода. Он снова отрастил бока, стал благодушным и, несмотря на независимый нрав, терпеливо принимал ухаживания овчарки Бэки. Когда Инга была уже не в силах выбирать между спиртным и едой (пенсии хватало только на один из этих пунктов ее повседневного меню), она решила презреть свой статус домовладелицы и присоединилась к питомцу, как в старые добрые времена.

Что же до главных героев этого повествования — дома и помойки на Лучистой, их судьба не сложилась так печально, как этого мог ожидать читатель. Старых добрых стен не коснулась злая «шар-баба» экскаватора, а площадку перед домом не зачистили наглые бульдозеры.

После того, как все жильцы съехали, Лучистую посещали новые команды экспертов и плеяды комиссий. Они спорили, обсуждали, снова замеряли и щупали, а потом решили, что первый вердикт был ошибочным и дом после небольшого ремонта будет вполне пригоден для жилья. Ведь все новое — это хорошо залатанное старое.

Дом передали в маневренный фонд и скоро в него заехали новые счастливые обитатели. В основном, врачи с учителями.

Шнобель

Едва переступив порог дома и скинув с плеч тяжелый квадратный рюкзак, Валентин разрыдался в голос. На кухне сразу же раздался грохот. Это до смерти напуганная мама уронила кастрюлю с очищенным картофелем.

— Что?! Валя?! Что случилось? Господи! — кричала мама, насильно поворачивая Валю вокруг своей оси и пытаясь отыскать повреждения.

Она наскоро прощупала через пиджак тонкие мальчишечьи руки, запустила пальцы в густую копну взмокших русых волос и быстро обследовала голову на предмет ранений. Валя, тем временем, наращивал «рыдательные» обороты. Мамино внимание всегда подливало масла в огонь его горьких обид. Фонтан «Дружба народов», который учительница показывала утром на картинках, имел гораздо больший литраж, чем девятилетний Валя, но сейчас едва ли он мог бы потягаться с мальчиком в выразительности разбрызгивания жидкостей.

— Отставить рыдания! — звучно приказал папа, давно наблюдавший за происходящим. Валя мгновенно затих, оскорбленно глянул на отца, потом перевел взгляд на мать, и слезы продолжили катиться по красным щекам, но уже беззвучно.

— Миленький мой, сыночек! Скажи нам, что случилось? Не пугай так маму!

— Ни… ни… ничего не случилось, — выдавил Валя, всхлипывая. — Просто я… просто я… страшный!

Слово «страшный» получилось сиплое, низкое. Можно, в общем-то сказать, страшное.

— Во номер! — удивился папа и сложил руки на груди. — С чего это ты взял?

— Так, сыночка, снимай туфли, умывайся, а потом поговорим. Папа сейчас за тортиком сбегает. Хочешь тортик? — засуетилась мама, стягивая со школьника пиджак. — За чаем и поговорим. Так лучше будет.

Папа, не любивший тортики и особенно — за ними ходить, буркнул что-то невразумительное, но пошел одеваться.

Не прошло и полчаса, а Валюшка уже уныло жевал кусок шоколадного бисквита. Мама и папа устроились напротив.

— Валентин, с чего ты взял такую глупость? — не выдержала мама.

Валюшка скорбно проглотил прожеванное.

— Это не глупость. Я — страшный, — сказал мальчик с той же обреченной уверенностью, с какой, должно быть, однажды произнесли фразу «И все-таки она вертится!» — Просто урод.

— И в каком именно месте, позволь спросить, ты — страшный урод? — полюбопытствовал папа, иронически поджав губы.

— Вот в этом!

Пальцем, густо измазанным шоколадом, Валюша ткнул себя в нос. Мама тут же отерла полотенцем поставленную на кончик носа сладкую печать. Она приняла близко к сердцу заявление сына и сильно нервничала. Потому молчала.

Нос у Валика и в самом деле был примечательный — тонкий и очень длинный. Эту особенность он унаследовал от мамы. Но из-за больших черных глаз и пухлых розовых губ маме их общий нос шел гораздо больше, чем веснушчатому голубоглазому Валику. Всем остальным, кроме носа, он удался в папу.

— Как я вообще буду дальше жить с таким шнобелем? — драматически вопросил Валентин.

— Давай отрежем, — предложил нечуткий папа.

— Валюша, у тебя самый замечательный нос! Правда, папа? Он немного великоват, но это даже лучше. Большой нос выглядит очень мужественно, — стала уговаривать мама. — Скажи ему, папа!

— Конечно. У всех настоящих мужиков огромные носы. Видел портрет Наполеона? Вот такенный клюв у него был!

Валентин злобно отодвинул блюдце с тортом.

— А новенький Рома так не думает!

— Что за Рома?

Терещенко. Его на этой неделе из «Б» класса к нам перевели.

— И что же, это он тебе сказал, что ты страшный? — голос мамы изменился. Стальным альтом в нем зазвучало задетое достоинство.

— Он не сказал. Он просто… он просто с самого утра смотрел на меня вот так противно и тер свой нос.

Слезы снова повисли на Валюшкиных ресницах.

— Так надо было потереть ему морду кулаком, — возмутился папа.

— Дима, Дима, ну чему ты его учишь? Валечка, а ты уверен, что он хотел тебя обидеть? Может, он просто шутил?

— Ну конечно, шутил! Все время на меня смотрел и тер, тер. Так, что сам красный стал, как помидор. И Милка мне сказала: «Это он над твоим огромным шнобелем смеется!» Вот увидишь, завтра меня все в школе будут Шнобелем называть!

— Ну и дела, — озадаченный папа развел руками. — Нет, тут только морду чистить.

— Вот еще! Ни в коем случае! — твердо заявила мама. В ее голову явно пришло готовое решение. — Знаешь, что тебе нужно сделать? Отплатить ему той же монетой.

— Ага, как это? У него знаешь, какой нос маленький? Вот такусенький.

Валик двумя пальцами обозначил физиогномические особенности недруга.

— Но ведь у него тоже есть что-нибудь такое некрасивое, уродливое? Наверняка, есть.

Валик задумался.

— Например, волосы плохие, — предложила мама.

— Тогда можно Лысым прозвать, — поддержал папа.

— Нет, волосы хорошие, — рассудил Валентин.

— Не очкарик? — на всякий случай, поинтересовался папа.

— Не-а.

— Может, коротышка? Недоросток?

— Гном?

— Нет. Он высокий.

— Тогда Шпала. Или Шваброид.

— Знаю! — вскричал, наконец, Валик с торжеством. — Он все время шмыгает. Вот так.

Он возбужденно вскочил со стула и живописно изобразил повадки врага.

— Ну вот, — обрадовалась мама. — Решено. Пусть будет Шмыгало.

— Нет, лучше просто — Сопля, — решил папа.

Валентин заговорщически поглядел на родителей и радостно захихикал. Все положили себе по второму куску торта и с аппетитом принялись за еду.

— Мама! Мама! Я хочу назад в «Б» класс! — злобно закричал Рома с порога.

— Чего это? — удивилась встревоженная мама.

— У меня аллергия, а они смеются надо мной. Один мальчик весь день в нос себя тыкал и на меня смотрел.

— Так-так, раздевайся, мой руки и за столом поговорим. Хорошо, что папа сегодня дома обедает.

День эмансипации

Сегодня — первое августа. Сегодня исполнился ровно год с тех пор, как Василина устроилась работать продавцом в ларек молочных продуктов на центральном пустошевском рынке.

— Сегодня! — думает Василина, машинально обслуживая разноцветные животы, то и дело подплывающие к крошечному прямоугольному окошку ларька. — Скажу все, что о нем думаю, и уволюсь!

Реализовывать продукцию молокозавода «Белый рай» Василина пошла тогда, когда окончательно потеряла надежду реализовать собственные мечты — стать ландшафт-дизайнером и благополучно выйти замуж.

Перед «бойницей» появился выпуклый красный живот, перетянутый тонким ярко-желтым ремешком.

— Сметана свежая? — громко спросил живот.

— Свежая, — глухо отозвалась Василина и протянула в окошко холодный скользкий пакет.

— Точно? — настаивало опоясанное брюшко.

— Точно.

«Не первой свежести». Эта фраза украшала переписку Славика Ивашина с приятелем. Если бы не другие фрагменты корреспонденции возлюбленного, а именно — «зануда», «необъятный кузов» и «шурпу готовит лучше узбеков» — Василина и не поняла бы, что речь идет о ней. На страницу Ивашина в социальной сети она отправилась по его личной просьбе.

— Зайка, быстрей, быстрей! — возбужденно командовал Славик в телефонную трубку. — Зайди в мою переписку с Геной и продиктуй номер его шефа. Там в последнем письме. Шевелись, а то потеряю заказ! Что? Пароль? Пароль — Ивашин четыре ноля.

Будучи ли обладателем короткой памяти, или просто заработавшись, Славик забыл, что Гена среди его собеседников был не один. И по закону «нужного автобуса», который приходит первым только тогда, когда он не нужен, также известному как «закон бутерброда», Василина выбрала совсем не того Гену.

— Дайте, пожалуйста, однопроцентный кефир, — вежливо попросила тонкая талия в белом прозрачном платье. Сквозь газовую ткань на Василину с упреком глядел темный пупок. Какую часть зарплаты она тратит на глазированные сырки с ванилином, жирность двадцать три процента? Не меньше четверти, пожалуй. В эту сумму входят также сырки со сгущенкой, черникой, карамелью и красной смородиной. А ведь пупок еще ничего не знает о пирожках с подслащенной капустой, которые жарят на рыночной площади.

Ну и пусть! Все равно у нее теперь одна дорога — вернуться к маме в деревню. От Ивашина она съезжает, это решено. На зарплату реализатора в Пустошеве не снимешь и собачью будку. Хотя, в конуру, может, кто и пустит, но питаться придется одними костями. А Василина любит поесть. Можно сказать, другой радости в ее жизни и нет. Без сладких сырков и баранины она никак не проживет. Однопроцентного кефира хватит разве что на питание одного процента Василины. Пальцев ноги, например, или коленки. Остальные девяносто девять тоже хотят жить. Любить. На отдых ездить.

— Опять молоко подорожало, что ли? — проскрипело в окошко пивное пузцо.

— Подорожало.

— С ума сошли! Геноцид! — возмутилось пузцо и приказало. — Дайте три литровых в бутылке.

Василина отерла холодные слезы, ползущие по белым пластиковым бокам, и по очереди передала бутылки в руки покупателя.

— Безобразие! Что дальше-то будет? — не унимался тот. — Так дорого!

Интересно, сколько стоит путевка в край Василининой мечты? О существовании этого места она узнала всего год назад. Желая выяснить как можно больше о продукции, которую предстояло продавать, ввела в поисковик словосочетание «белый рай» и обомлела: вместо однообразных прайсов, изображений кефиров и ряженок на мониторе развернулся пейзаж настолько магический и притягательный, что трудно было поверить в его реальность.