Снимаем порно!

Секс с осьминогом

Букки взял на понт:

— Тебе слабо!

— Не смогу с осьминогом? Спорим на что?

— После ютуба — пополам!

— Давай!

— Осьминог тебе вставит все восемь.

Если бы знать, чем питаются твари!

В нете я нашла инфу, что крупный осьминог способен заломать даже акулу.

Но, в основном, восьмилапые — трусы и покидают поле боя, заметая следы чернильным пятном из клоаки. (картинка — автор)

Кстати, совокупление осьминогов с женщинами смахивает не на секс, а на абортирование при помощи присосок.

Вакуумный такой, прогрессивный абортик.

Некоторые традиции вне разума современного человека.

Букки мне показал осьминога в натуральную величину. Он сидел в громадном аквариуме в ночной забегаловке «Фудзияма».

Экземплярчик был великолепен. Серо-коричневый, весь в каких — то бляхах и узорчатых наростах на фаллоподобных конечностях.

Букки сказал, что заплатил 10 тысяч баксов только за аренду.

Это много за дрянь, из которой можно скрутить всего три сотни порций суши.

Договорились о следующем.

Я должна позволить осьминогу вставить кусочек щупальца хотя бы в проекции, потом кадр можно прервать, отрезать, короче, врезать твари между глаз в нервный узел над клювом.

И никаких проблем.

Букки украсил пустой бассейн рапанами и камнями, все было оформлено под лагуну после отлива. Тина, коряжки, мелкие крабики и звезды.

Я легла на изумрудную ветошь, в позу расслабленной ундины.

Букки подошел и придирчиво поправил мокрые пряди волос, изогнув их завитушками на груди и плече. Это очень походило на еще одного осьминога, свесившего конечности с моей макушки.

Юпитеры замигали, и Букки суетливо забегал по контуру бассейна, подыскивая оптимальный ракурс для съемки.

Рядом со мной стояла громадная пластиковая бочка. Я поняла, что именно в ней сидит драгоценный персонаж. Сквозь непроницаемые стенки аквариума ощущался его тяжелый взгляд. Осьминог зондировал пространство за пределами убежища инфразву ком и, конечно же, догадался, что не случайно прямо перед ним положили беспомощную русалку в этом сверкающем гастрономе.

Подонок Букки не скрыл, что не кормил его три дня для того, чтобы тварь хотя бы в поисках жрачки заинтересовалась моей персоной.

Он не пожалел порошка, и я для храбрости закачала по полной в обе ноздри. Моя улыбка после дозы стала обворожительнее, а скользкий язычок, облизывающий малиновые губы, должен был заинтересовать проклятого октепаса в первую очередь.

— Че развалилась, как свинья? — закричал Букки. — Сделай позу, бедро вперед, колено согни — пора!

Он толкнул ногой аквариум, тот с грохотом завалился на бок, из него хлынуло мутное содержимое и неприятно окатило ноги и бок.

Бррр…

Осьминог наполовину вывалился из убежища.

На вид он был студенистый и дрожал, как желе.

Он мрачно раздумывал, куда ему убежать: обратно в темное убежище на дне бочки, или под яркие блики, к славе и миллионному постингу.

Уверена, что ему не понравилось мое присутствие в бассейне.

Осьминог слегка приподнялся на щупальцах и посмотрел на меня.

Без воды он был близорук и ни за что не хотел приблизиться в мою сторону хотя бы на сантиметр.

Букки с другой стороны слегка подтолкнул его шваброй.

Осьминог ожил и предпринял попытку скрыться внутри бочки.

Не тут-то было!

С Букки не поспоришь. Он ловко поддел шваброй под присоски и так вмазал зверю, что тот начал тупо осматривать бассейн в поисках другого надежного укрытия.

Так он и пятился от ожившей палки, пока не наткнулся на мои пятки.

Букки продолжал толкать, и осьминог вскарабкался на бедра.

— Вау, он мо-о-о-крый! И холодный! — завизжала я.

— А ты думала, он из электросушилки вылез? Давай показывай, на что способна!

— Он не хочет.

— Дура, я сразу тоже никогда не хочу. Погладь его, пощекочи, раззадорь, как бабы умеют.

На самом деле я ненавижу насекомых и не удержала бы в руках змею даже с ворванными зубами, а тут сразу несколько жутких удавов медленно извивались где-то у моих ног.

— Букки, по-моему, у нас с ним ничего не получится, съемке — конец. Этот осьминог слишком вялый. Зря ты его не накормил. Давай отложим.

— Че сказала? Отложим? Забыла, что десять кусков потратил?

— Ты уверен, что это — самец? Судя по неагрессивному поведению…

— Какая разница, самец или самка? Их только под микроскопом различить можно, — Букки продолжал нахраписто подталкивать ко мне чудовище.

Швабра уперлась осьминогу между задних присосок и больно сверлила брюхо, но Букки толкал и толкал, пока щупальца не заскользили по моим лодыжкам.

Я красиво прикрыла глаза.

Будь что будет.

Секс — так секс. Смерть — так смерть.

Все умрем.

Не буду придумывать насчет порнухи с этим членистоногим…

Но что-то было…

Пока моллюск перемещался вверх по моим ногам, его присоски впивались в тело, как осторожные зубастые поцелуи.

Да, это напоминало крепкие, здоровые объятия партнера, который намеревался вылизать с ног до головы, но был при этом измазан мерзкой ледяной слизью.

Несколько раз животное случайно соскользнуло и чмокнуло — туда.

Но!

Никакой это не секс.

Нужно быть абсолютно холодным трупом, чтобы уговорить моллюска залезть между ног.

Когда я это поняла, было поздно. Букки впал в такой азарт, что остановить его было невозможно.

Он орал

— Давай! Давай, дура, ноги раздвинь! Он же девственник! Покажи ему! Погладь его! Возьми в рот!

Блин, оказывается, я должна ВЗЯТЬ В РОТ ПРИСОСКУ?

Ну, допустим, я взяла бы и заглотнула шланг.

Но что потом?

А где гарантия, что осьминогу это не понравится?

Своим щупальцем тварь дотянется до желудка.

И что потом?

Вопьется в него… и вырвет с кишками?

— Давай — давай! — психовал Букки, буравя палкой бок несчастного зверя.

Я пальцем потерла жилистое щупальце.

Осьминог замер на месте.

Я вцепилась в переднюю конечность обеими руками и потянула на себя.

Резиновый шланг не понял, что от него требуют.

Чудовище с восемью фаллосами, которые должны были красоваться во всех моих интимных местах, явно было не в восторге от такой перспективы.

Короче, все что было нарисовано на японских старинных картинках — гнусный фейк.

Мы и морские обитатели несопоставимы по температуре крови.

Уверена, осьминог никогда не вставит щупальца в кипяток.

И ни одна, даже самая крутая модель, не затолкает сосульку ради экстаза.

А насчет крутых девчонок, которые давали осьминогам…

Это, бзики шизанутых садистов.

Понятно, что осьминоги не ради секса вставляли во все отверстия, а исключительно ради желания хорошо позавтракать мертвечиной.

Но, скорее всего, девчонки имитировали с мертвым осьминогом.

— Пока, Букки, — сказала я, понимаясь и стряхивая с боков налипший песок.

— А пари?

— Да иди ты!

О сексе с дохлым моллюском я не договаривалась.

Женщина в армии

1.Стингер

Больше всего досаждал томми-пулемет, или по-нашему, траншейная метла.

Веник мел неплохо. После тренировок всегда удавалось собрать дюжину куропаток среди вороха порезанных на ломтики джунглей.

Но сами вьетконговцы прилежно отступали от свирепой экспедиции.

Иногда казалось, что гномы специально заманивают в глушь.

Вес моего томми был умильный — пять кило, но он здорово набивал колени, когда приходилось по команде с размаха плюхаться в жидкую глину и защемлять пальцы об вечно заедающий магазин.

И пока я возилась с йодом, мастерски затягивая передышку, полковник Бобби негодовал:

— Разбирай на ночь, блядь!

Лямки походного рюкзака протирали плечи до костей, но я их укрощала дамскими прокладками.

Тайным изобретением ни с кем не делилась. Так как знала, что вздрюченный полковник с утра до вечера ищет повод порычать:

— Бабье — ебать, ебать, ебать!

Трудности похода по джунглям доводили до истерики не только баб.

Я же видела, как мучился с горбом из палатки мой однокурсник Бумби Стильный. На него, двухметрового, взвалили самую тяжелую ношу.

Но мужикам мозоли, как собакам блохи.

Женщины не способны адаптироваться. Особенно к мозолям. Под натруженными волдырями прорастала не роговая подошва, как у мужчин, а та же ранимая кожа.

Нас, лазерных гадюк, в отряде тасовалось двое.

Линда в отличие от меня была округлой ладненькой широкобедрой хохотушкой.

Ямочки на румяных щечках и голубые глазки, мерцающие из-под смоляных локонов, круто вспарывали ширинки всего отряда.

Иногда я замечала плотоядный взгляд жестокосердного Боба, который нежно из-под век елозил по заду склонившейся над костром Линды.

Но стерва умела отдирать от своих прелестей приклеенные взоры, давая понять, что у нее насчет мужского пола серьезные намерения.

Мужичье наше давно догадалось, что брюнетка была на самом деле крашеной блондинкой. Обычно блондинок начальство откатывало от армейских трудностей, но сучкам закон не писан.

Красотке в мужской компании старались угодить.

Ее автомат без лишних слов перекладывал на свои плечи услужливый пройдоха Берно.

Полковник Боб сразу приметил непростительную в джунглях учтивость и заменил линдин лёгонький томми на новый супер накрученный стингер.

Зрелище было презанятное.

Боб взвалил навороченную прибамбасами махину на плечико девчонки, она аж присела под пятнадцатью кило, но он потрепал ее нежно по задку и благословил на выход. Берно, разумеется, тут же разгрузил подругу, но бросил такой живописный взгляд на полковника, что каждый понял: парень терпит неспроста.

Зато красотка Линда ему никогда не отказывала после обеда.

Парочка, облизав ложки, удалялась поспешно в кустарник под завистливый перестук наших полупустых жестянок.

Разумеется, от маркитанток в отряде не требовалось особой целомудренности. Но никто не обязывал справлять половую нужду в окружении оголтелых вьетконговцев, которые еще со вчерашнего дня здорово наследили поперек тропы.

Это были даже не очумелые северные придурки, но засланные идейные китаезы. Они не знали местности и почем зря блуждали кругами.

Иногда мы сталкивались с ними нос к носу, и невидимые тигры, пятясь задом, рассеивались по джунглям, вежливо уступая дорогу.

— Сучья красная разведка, — рычал Бобби, объявляя вынужденный привал и посылая ребят с растяжками в дозор.

Мы сутками кипели на нервах, но вьетконги не атаковали.

В конце концов, мы пришли к выводу, что встреченные нами китаезы были дезертирами и скрывались от своих.

Иначе, зачем им кружиться вокруг отряда, рискуя наехать на метлу?

Никто из нас и подумать не мог, что охота велась на Линду.

В этот день влюбленная парочка, наскоро запив бутеры говнистым кофе, как всегда уединилась в заросли муйя-пуйи. Мы сыграли им торжественный туш на жестянках, после чего стыдливо отвернулись от ритмичного вздрагивания кустов.

Каждый задумался о своем, вперив очи в пламя костра.

Свежие анекдоты иссякли, и полковник врубил свой любимый нудный вопросник:

— Что можно сказать про вьетконга, у которого есть собака?

— Он вегетарианец, сэр!

Бобби обожал травить приколы про вьетконговцев.

— Какую песню поет вьетнамский повар за работой?

— О, чи-хуа-хуа-а!

Было не смешно, но терпимо, так как все мы успели затянуться из заветного мешочка Бенни, а он, как все америнды, знал толк в травках.

Полковник, слава богу, занялся стволом.

Мы погрузились в воспоминания и уже совсем забыли о счастливой парочке в кустах, как вдруг из зарослей послышался громкий приглушенный китайский акцент, сдавленный стон Линды, и раздраженное рычанье Джонни.

Мы переглянулись и на цыпочках поперли в окружение. Обошли злополучные кусты и направили дула в сторону шума…

Но ничего, кроме любовных стонов, не услышали.

Шлепки по заднице, вздохи сучки Линды и шепот…

Но на китайском!

Я тронула кусты — и увидела такое!

Линда стояла на корточках с перекошенными от удовольствия глазками, а сзади с бешеной скоростью ее наяривал неприятель.

При этом сволочь Берни тоже не скучал: он бережно тонкой струйкой пересыпал какой-то порошок в походную фляжку.

Разъяренный полковник срезал китайца короткой очередью.

Линда в ужасе взвизгнула, на ее голый зад громко плюхнулся и лизнул ягодицу язык из взорванной челюсти неприятеля.

Второго гада след простыл. При этом он прихватил с собой наш охуенный по дальности и наведению навороченный стингер с новейшим лазерным прицелом.

Полковник Бобби гордился совершенной супер техникой, которую оряд должен был проверить в бою. В ней даже был установлен ночной глаз. Этим супер — стингером Центр компенсировал полковнику половину подорванного на минах отряда.

Третьей роте экспериментальный стингер не доверили, восьмой — отложили, а нам чудо техника полагалась за подвиги.

Вот какого спасителя мира мы потеряли.

Вот за чем охотились красные!

А красотка Линда им понадобилась для отвода глаз.

Успокоили бдительность Берни героином и сперли под шумок секретную технологию.

Полковник рвал и метал:

— Сам, сука, сам, гад, повесил стингер на девчонку!

Чертов сутенер Бенни давно сдавал голубоглазую красотку за порошок. Из его походной фляги вытрясли два кило чистого героина.

Разумеется, ребята, как следует, впаяли пиздюку.

А Линду списали.

Она шаталась и спотыкалась, пока шла к вертолету.

Женщина плохо переносит неучтивое обращение.

А закон в армии жесткий: если не одному — так всем.

Ребята всю ночь ее учили держать жопу как можно дальше от джунглей.

2. Бордель в джунглях

Помню, однажды влипла…

Одна в джунглях.

Ужас.

Пиявки, громко шлепая, плюхались на плечи, вгрызались, вибрируя, в одежду.

Прорезиненная куртка мешала присоскам продырявить кожу, но тварям хватало пота. Присосались — не оторвать.

Свисали из-под мышек, как волосы горгоны.

Если такая зараза вцепится в шею, не заметишь, как рыло вскроет жилу, и тогда полный пипец.

Никому бы не пожелала.

Откуда столько тварей привалило в тот день?

Стоило провести рукой по онемевшему затылку — с пальцев сползала тягучая кровавая слизь.

Крупных зверенышей я накручивала на палец, потом резким движением выдирала из кожи. Вязкая жижа из разорванных челюстей струями растекалась по спине и ниже, мерзко склеивая бедра. После дождя пиявки здорово разбухали от воды.

На свету казалось, что у них кровь черная и маслянистая, как нефть, из-за которой разгорелся весь ближневосточный сыр-бор.

Почему-то, при виде скользких присосок на голенищах и рукавах всегда вспоминались жадные буры, сосущие органику земли.

Я выкрутила пару мелких бестий с висков, одну заразу едва успела смахнуть с века, матерясь во все горло:

— Суки, дьяволы, чертовы гадины!

Лучше бы я молчала.

Кричать нельзя. Откликнутся косомазые — линчуют. Эти с нами не церемонились. Хорошо, если сразу очередью подрежут под сердце. Плохо, когда начнут пытать. А про пытки наш отряд не только наслушался.

Были случаи, когда изуродованные тела выставляли возле дороги напоказ.

Лагерь скрылся, как призрак, за горизонтом.

Там ждали, волновались, считали минуты.

Стоило бы прибавить шагу.

Но где горизонт?

Кругом лапы лиан, мелкие жабы на ветках и серые желтоглазые удавчики, которые в молниеносном броске обвивали запястья, принимая пальцы за грызунов.

Корни тропических лиан почему-то никогда не умещаются в земле, они всегда норовят взметнуться к небу, под ними легче проползти, чем перелезть.

Короче, бросила решку на орала и поперла туда, где больше бликов светилось сквозь листву.

Юг — там. Мне — туда.

Здорово ошиблась. Не потому что юг не нашла, а потому что именно туда мне и не надо было.

Окружили.

Маленькие, злющие.

Косыми глазами прищурились, показывая, что ненавидят.

Эти глаза запомню на всю жизнь. Они казались длинными и черными, как пиявки.

Так и впивались, так и жгли.

— У-у-уй! — завыла одна из них с короткой стрижкой и навела на мою грудь дуло.

Поднялся жуткий крик.

Конвойные навалились на нее, началась драка.

Все визжали, как кошки и катались по земле, пока не отобрали калаш, но психованная успела все же случайной очередью подрезать мою роскошную гриву.

Вьетнамки заорали что-о вроде:

— «Фунь-фунь!»

Иди, значит, вперед и не оглядывайся, при этом здорово поддавали стволом между лопаток.

Отчего мы такие разные?

Говорят, предки от разных обезьян. Белые — от питекантропов, желтые — от синантропов. Но кто-то первым вылез из-под земли и переселился в стеклянные башни. А кто-то все еще живет под землей.

Считается, что у китаезов от пустынных ураганов глаза обузились ради выживания.

Но, кто побывал в джунглях, скажет «Вранье!»

Ни одно животное, обитающее в пустынях, глазами на эволюцию не закрыто. И змеи, и ящеры, а также птицы смотрят на мир абсолютно круглыми любопытными плошками.

Короче, вранье про пустыни.

Есть на свете одно животное, которое выглядит точь в точь, как прищуренные гномы, и даже потеряло зрение. Это кротокрыса.

Жить под землей не сладко, сыплется вечно то сверху, то снизу. Да и горизонты им ни к чему. Миллионы лет копошились в абсолютной темноте.

Но выжили, чертовы синантропы. От глазок остались щелки, зрение скатилось в близорукость, да и лица сплюснулись, так как в темноте постоянно въезжали друг в друга. Потеряли человеческую красоту. Стали гномами.

Но зато пережили и динозавров, и Никсона.

Не ищите, ученые, гномов на Марсе.

Гномы — это вьетконговцы. И больше никто.

Замучили норами и ночным образом жизни.

Так я размышляла, пока меня с грозным криком «Цай-цай» — толкали автоматами чуть выше задницы.

Драться с сучками было совершенно бесполезно.

Но если не сразу угрохали, была надежда на обмен.

Твари обожают меняться. За одного нашего мы возвращаем двадцать вьетконговцев.

Полковник всегда шутил: «Меняем по весу — в наших дерьма больше, гыгыгы».

Если по весу, то шанс у меня хороший. Я крупная. Китаянки мне до подмышек. Этакий гулливер женского пола.

Всегда гордилась, что у меня ирландская кровь.

Рыжие волосы не повод обижаться на природу — природная вымирающая красота. В джунглях длинные ноги и огненная грива — уникум.

Пришли.

Втолкнули в хижину.

До сих пор дикари плетут стены из тростника.

Хотя, если приглядеться, мастерски плетут: есть чему поучиться, и с экологией в порядке.

Странно, что вони в этой хижине совсем не чувствовалось, не то что в норах, где каждый туннель облицован кристаллами мочи.

С циновок пялились на меня молодые девчонки, на низком столике, собранном из оружейных ящиков, жужжал радиоприёмник.

Удивляло, что мужиков в этой деревне вообще ни одного.

Не понятно, по норам, что ли расползлись воевать?

Как зашли, на меня сразу оглянулась и зашипела такая, ну, крыса норная, не седая еще, но, видимо, жутко страдала от ПМС.

— Цяй-цяй? — спросила она.

— Откуда родом? — подскочила переводчица.

— Вирджиния…

— Вир! Джир! — воскликнула она и начала допрос:

— Кто — куда — зачем — сколько ваших — сколько наших, сука, прикончила — видела Никсона? — при этом стучала попкой карандаша по столу. — Буржуазия — зло, американский сволочь.

И так далее.

— Мы тебя будем убивать, — пообещала напоследок, — за то, что ты капиталист.

Меня увели, втолкнули в какую-то землянку.

Там было все зассано.

Подошвой ощутила гадость, тронула пальцем — кровь.

Жутко саднили мозоли на пальцах, я скинула берцы, вытянула ноги и заснула, не думая о предстоящей казни.

Утром узнала, куда меня привели.

Это был бордель для вьетконговских офицеров, тех, кого наградить ничем не могли кроме секса.

Деньги коммунистам, как фанатикам нищеты, не нужны.

Что на них в джунглях купишь?

Придумали подвиги стимулировать порнухой.

Вот почему здесь кроме вьетнамок было так много китаянок.

Но мне побывать в шкуре затраханной проститутки не довелось.

С утра пораньше, меня кто-то растолкал носком ботинка.

Я открыла глаза и вскочила от ужаса.

Передо мной стоял гном в мундире, но без штанов.

Фитюлька у него была невообразимо игрушечной.

Хотя шары, как шары — вздуты, и даже сверх меры.

Когда я поднялась в полный рост, этот гном задрал голову, чтобы в достаточной мере оценить мое великолепие, после чего смущенно попятился и направил уныло обвисший орган в сторону двух китаянок, которые дверях подобострастно ежили спинки.

Вот их-то этот раскормленный поросенок и завалил.

Боже, что он проделывал с ними!

Камасутра отдыхает.

Шмакодявки так излизали его и спереди, и сзади, так измастурбировали лобками плечи и рожу, что он кончил не меньше десяти раз за сеанс.

Каждый раз, извергая, он лиловел, словно удавленник, в котором остановилась кровь, при этом из горла прорывалось оглушительное рычание, способное даже тигрицу превратить в послушную овцу.

И как же китаянки ползали перед ним, унижались и лобызали пятки!

Когда шлюхи напоследок умастили кремом его прыщик, он снова заметил меня, вперил щелки в мой угол и с пренебрежением зарычал:

— Фунь-фунь!

В течение дня еще несколько вьетконговцев пытались распалиться на мои внушительные формы, пялились на чрезмерную, по их понятиям, грудь и задницу, но никто так и не польстился на великанские прелести.

Я для них была инопланетянкой.

Короче, неподходящая порода, веснушки на морде, зеленые глаза.

Зато миндалевидные прищуренные глазки маленьких шлюх нравились даже нашим.

Оказалось, что кое — кто из отряда частенько наведывался в эту глухомань.

Однажды сюда занесло Сержанта Берри.

Мы встретились в моей вонючей хижине.

Ну и вид у него был, когда меня узнал!

Из других шалашей тоже доносилось добродушные голоса наших парней.

Все мужики — сволочи и предпочитают полудетские хрупкие тельца, которые эволюция подземного народа отсортировала на усладу педофилам. Грудь — нулевка. Ножки, пальчики — все младенческое, словно только что из колыбели. Да еще и голоски эти, пискучие, «янь-хань-мань», как из детского сада. Гены с прерванной программой взросления.

Но самцы больше пострадали. Пипки 3—4 сантиметра — норма.

Умора.

Да, не забыть сказать: выкупили меня ребята из этого борделя.

Заплатили, как за двадцать шлюх.

Значит, моя порода тоже чего-то стоит.

3. Экзотический массаж

Вспоминается и другой случай.

Меня контузило, после артобстрела, и полковник отправил меня в госпиталь.

Но санитарный фургон нарвался на мину.

Очнулась я от жужжанья.

По мне ползали какие-то пятнистые зеленые тропические жуки.

Оглянулась — кругом все не наше, грязь да вонь.

Разбитые капельницы завалили угол, тростниковые лежанки почернели от плесени. Какие-то плоские рожи то наклонялись к моему лицу, то взмывали под потолок.

Все как во сне. До сих пор эта картина передо мной, как кошмар.

Влежняк, наверно 45 под мышкой, ссанье изнурило утку.

С пальмы тоже тек пот, как с меня, струями. Со спины едкие горькие капли вползали между ягодиц в промежность.

Аммиак месячных густо испарялся из матраса, приводя в чувство.

Короче пришла в себя после мира грез.

Санитар сам был густо припудрен стрептоцидом. Его укусила пиявка прямо туда, иссосав его киви до пустой оболочки.

Он стонал, зажимая пах подушкой, и не стеснялся в выражениях, повторяя сквозь стоны:

— Тинх-ранх.

«Тинх-ранх» — значит половой член.

Они резали их всем янки без исключения.

Без наркоза наматывали их вместо лебедки. Тинг-ранхи вытягивались, как струнки, пока со звоном не разрывались, исторгнув на палачей фонтан крови.

Гномы смеялись при этом, пока несчастные жертвы катались по земле.

Или это было не во сне?

Наш вертолет уже разыскал проклятый госпиталь и кружился все ниже и ниже…

«Лишь бы вытянуть время», — думала я, пока по мне прыгали два гнома и, запихивая крошечные пипки в уши, пытаясь синхронно кончить.

Я замирала в оргазме, стараясь не упустить ощущение экзотического массажа.

Мне потом сказали, что это была пытка.

Они совали в уши палочки из бамбука, и требовали что-то рассказать.

Все равно не больно: четыре позвонка были расплющены всмятку, и вместо боли я ощущала оргазм.

Врач сказал, что синопсис в порядке, жить буду, если не умру.

До сих пор снится этот массаж изнутри.

Через три дня меня выменяли наши ребята на трех тайванских шлюх и четырех пленных вьетконговцев.

Как выжить в подвале маньяка

Погляди на мои руки, посмотри на мои ноги.

По их виду не скажешь, что все мужчины — ангелы и заняты лишь тем, что от секса до секса нежно зацеловывают конечности любовниц.

Мое тело побывало в серьезной переделке.

Но я выкарабкалась.

И хочу преподать урок выживания, если однажды угодишь в берлогу к самому гнусному насильнику, садисту и маньяку.

Главное не вырубиться.

И когда сотрясающая воздух пила тронет верхний слой кожи над лодыжкой, постарайся закричать, как можно громче и пронзительнее.

У садистов от крика эрекция ускоряется в разы.

Кончит — и потеряет интерес.

Поэтому вопи и стони, — это главное правило выживания в подвале маньяка.

Вырвал ноготь — кричи от диафрагмы, отрезал палец — вибрируй, сотрясай воплем воздух. Стереофония страданий — стратегия извращенца.

Дай извергу то, что он хочет — и силы его иссякнут.

Садист закидывает гены в будущее не в момент издыхания соперника, а в момент своего триумфа. Жертва должна подавать признаки жизни, а значит: плакать и биться в истерике, иначе нажимать на спуск нет смысла.

Второе правило: оптимизм.

Когда отпилит до лодыжки — радуйся, что не до паха.

Это еще не конец, главное, найди сил растянуть губы в улыбке и попроси прижечь рану сварочной горелкой.

Намекни, что выгодно использовать одно тело несколько раз.

Когда выберешься из подвала, можно будет без особых проблем вставить замечательные протезы за счет сердобольной общественности. Насчет полиса не беспокойся. После телешоу изнасилованные дамочки щедро накидают на счет.

Если маньяк правильно обработал рану, и кровь из поджаренного распила не сочится, попробуй взять извращенца на понт.

Соври, что уже побывала в руках, допустим, Гарри Зуботычки.

Был такой, помнишь?

Признайся, мечтательно закатив глазки, что была в восторге от фантазий этого супергероя

Убей похитителя презрительной оценкой:

— А тебе слабо!

Дергай за подсознательные струнки, наслаждаясь эффектом.

Уверяю, он будет стараться.

Какому лоху не терпится узнать, чего он стоит?

Придерживайся правила: дразни, сравнивай с кумиром, глядящим с засаленных стен; изредка, как бы в забытье, закати глаза под лоб и захлебнись от восторга:

— Вот так-то лучше! Рядом с тобой Гарри — лох.

Уверяю, одобрение на садиста подействует, как удар шаровой молнии.

Рука с кусачками дрогнет.

Самый сложный случай, когда маньяк торопится уничтожить следы любовного экстрима.

Он доведет твой разум до истерики, распахнув громоздкий чемодан, в который предполагает уложить твои мертвые кости.

Но ты, скрипя зубами, пошути над чемоданом: скажи, что будет мал.

Ваши сомнения по этому поводу совпадут.

Добей убийцу иронией, ввергни в панику, обрати внимание на то, что чемодан слишком приметен, и его, наверняка, запомнит какой-нибудь сосед или прохожий.

Увидишь, он растеряется, задумается, и натянутый шнур на твоей шее дрогнет.

Ты отыграешь пару часов, пока маньяк приведет в порядок свои смятенные мысли и притащит другой, не слишком затертый саквояж.

Если сумеешь доказать, что для твоих похорон лучше использовать не один, а два или даже три чемодана, — считай, что ты на верном пути.

Как только заприметишь возле смертного ложа два чемодана, считай: победа близка: маньяк начал прислушиваться к твоим советам.

Ты вошла в роль мамочки. А значит — финал почти за тобой.

Потому что мамочка для маньяка — и путеводная звезда, и начало начал.

Известно, что маньяки забиты драгоценными родительницами с раннего детства, поэтому послушны и поддаются удивительному внушению.

Он сам вдруг, как бы случайно, снимет путы с твоих ног, а узнав родное выражение глаз, подложит подушечку под голову.

Возможно, он и водички попить принесет, и за клубничкой в супермаркет слетает.

Не удивлюсь, если несчастный псих вдруг вспомнит детство и отыщет среди пыльного хлама пятихвостую плетку, которую принесет и вложит в ручки строгой воспитательницы. При этом ножовку стыдливо спрячет за спиной.

Как только заметишь подобные изменения в поведении, бери в руки инициативу. Отныне маньяк в твоих руках.

Скажи ему:

— Томми, сыночек ненаглядный, подай-ка мне твою бензопилу. Как она включается? Так, милый мой, а сейчас я тебя должна наказать. Ты вырос плохим мальчиком. Погляди: ты испортил мне ножку. Ты закинул под кровать мое ушко. А где, объясни, дорогой, мои два пальчика? Ах, ты раздавил мизинчик, он приклеился к подошве твоего ботинка! Ай-яй-яй, Томми. Наказание — исправит плохого мальчика.

Рев пилы в твоих руках подскажет, как выбраться из этого дерьма.

Снимаем порно!

1. Мы выйдем в финал!

Смелее, Джонни!

Не красней, не девственник.

Входи, входи, не заглядывай в замочную скважину. Вливайся!

Сначала — к столу, фужеры, фужеры.

Синтия, убери ласкающую палочку. Не лезь к Гарри, не время.

Терция, лучше без предпочтений.

Сначала тост.

Много не жрать! Только виски и устриц.

Лезвием вскрой, налетай, писк запомни аппетитный, стон, хруст, кальций скорлупки слаб.

Массовка не очень. Вон та жирная купидонша, по-моему, не вполне…

А впрочем…

Всем — чиииз! Снимаю! Снимаю!

Тронь тонким пальчиком пульс кинокамеры.

Глаз в окуляре, фокус правильный!

Калибровка проверена? В норме?

Больше света!

Мы выйдем в финал!

Рокко Сиффреди? Саша Грей?

Дружно, хором:

— У нас буде круче!

— У нас будет круче!

— У нас будет круче!

Жми!

Пуск!

Дубль!

2. Групповуха в рыбацком бунгало

Терция, не коси на ширинку, рано, пусть гениталии прочувствуют ритм, им по вкусу жаберный амфибрахий.

И-и-раз! И-и-раз!

Ты машина чудес!

Стоны резче, громче, голову закинь, закати глаза, отдайся.

Теперь прислушайся: за окном рев бури и шум.

Раскаты грома.

Швартуются шлюпки, кнехты скрипят, брань громче.

Залп!

Кто-то стреляет, за окном — вспышки. У Терции поднимаются брови.

Джонни, партнер, с досадой: «Это гроза. Не останавливайся!»

Терция, успокаивается, запрокидывает голову. Нежные стоны сквозь зубы.

Раскаты.

Прибавить звук за стеной!

Все ближе грубые голоса, бравада гортаней, скабрезный хохот.

Хлопнула дверь.

Еще!

Повторить!

Входят. Мокрые, грязные, голодные.

Показать белки глаз в свете молнии.

Три силуэта на фоне вспышек.

Ноги — ноги — ноги — не вытирать!

Сплюнуть при входе. Со смаком. Пнуть по ведру. Ведро катится, ударяется с грохотом об стенку.

Дубль — два!

Терция, взгляд налево. В глазах испуг.

Еще!

Еще!

Ты их видишь, а партнер — нет. Джонни в экстазе, не отрывается от дела.

Терция, в глазах ужас. Закати истерику от диафрагмы!

Громче!

Левый матрос бьет Джонни ведром по голове.

Джонни падает на партнершу.

Терция захлебывается в крике. И замолкает.

Ты поняла, что бесполезно кричать.

Затаись, окаменей!

Стащите с Терции любовника!

Грубее!

Жестче сапогами — и по ребрам! По ребрам!

Справа тоже вмазать.

Еще раз!

Кровь под носом у Джонни, показать два выбитых зуба.

Зубы — крупным планом на подушке возле лица Терции. Ее неподвижный глаз отражает их блеск.

Показать, показать это! Не верю! Да, так.

Вытащить за ноги слабака. Волоком, не жалеть. Следом — кровь.

Больше, больше кинокрови!

Что? Это — настоящая?

Да заткните же его!

Джонни, красавчик, ты же знаешь, что кровотечение из носа вне контракта.

Дубль. Дубль, говорю!

Переходим к главному. Сложная тема. Групповуха.

Кавалерам использовать лубриканты.

На-ча-ли!

Терция, замри, ты в коме, в полной отключке.

Двинули по рылу — не моргать!

Левый пират: массирует (пока только взглядом) голую грудь Терции, подходит ближе, отстегивает ножны, распускает пояс, бросает на пол саблю, спускает штаны. Показать большой дилдо. Со всех сторон. Капля на головке. Крупно.

Гарри пристраивается сверху.

Терция медленно приходит в себя, начинают дрожать ресницы.

Пират справа тоже приступает к делу, источает тестостерон, вынимает трубку изо рта, сплевывает, закусывает губу, исходит слюной.

Терция очнулась, пытается встать.

Левый, не души, рано.

И — и — раз!

До упора!

Реквизиты — крупным планом!

Сделать девушке больно!

Терция, очнись, поскрипи зубами, шевельни тазом, поцарапай левому плечо!

Зубами впейся в шею.

Никогда не спеши с оргазмом, партнер должен потратиться!

Да скорее же!

Кровь!

Сбрызнуть тельник! И на рожу плесните!

Насильники увлечены и не замечает воскрешения трупа Джонни.

Он встает, лицо залито кровью. Он замечает пиратов с Терцией.

Они увлечены собой.

Джонни — делает вперед четыре шага и падает третьим на Терцию, бездыханный. И-и — раз!

Ритм — ритм — ритм!

Терция, сейчас можно.

Дубль, наконец.

3. Нимфа и Джонни

Крупным планом пейзаж: кудрявые заросли, край воды.

Джонни сидит на раскладном стуле под тентом. Глаза закрыты, во рту чубук.

Прозрачные капли падают на лицо. Джонни двигает губами, приоткрывает глаза, снова их закрывает, кальян оживает, в нем пузыри.

Показать заросли. На их фоне почти не заметна прозрачная фигурка, оформить ее колебаньем воды.

Ближе, ближе. Теперь понятно, что это нимфа. Но ее не видно. Лишь пестисы в виде кошачьих глаз, они жмурятся от удовольствия.

Синтия, дыши глубже, глаза — томно под переносицу.

Ребра — ребра вздымай, чтобы каждую косточку в фокус.

Сколько не ела? День? Пять?

Вид подходящий.

Джонни, а теперь: в охапку нежно, ласково собери позвонки и тазобедренные.

Синтия, движение костяка обворожительнее, плавнее. Сквозь девушку просвечивают очертания пейзажа, трава. Она падает на траву, зелень примята, как стеклом.

Реквизит сюда, так, так!

Джонни, не рассыпь раньше времени.

Слева — больше розовых бликов, добавить вибрацию берцовых.

Дубль.

Синтия, skinny, прелесть, впейся в чубук, воспари задумчиво в мир грез.

Внимание: интригующий момент!

Джонни трахает хрупкую россыпь.

Она шуршит. Представь, Джонни, что держишь в руках охапку осенних листьев.

Рассыпься, девочка у ног, стань прахом, пустотой.

Изобразить НИЧТО, разумеется, трудно?

Нет уж, постарайся.

Джонни оглядывается, ищет глазами, делает шаг в сторону воды, наступает на потерянные глаза.

Дикий визг!

Громче!

Громче!

Хруст!

Еще!

Дубль три.

4. Вирго тащим за стринги!

Эрато?

У девочки печальные синие огненные глаза.

Кто сказал: газовые горелки? Молчать!

И венский вальс не при чем — пусть пара шуршит под Штрауса.

Вырубить посторонние звуки!

И «страуса» — тоже, не смешно.

Оставить одно живое дыхание.

Не понятно?

Кто сказал «вирго»?

Она до сих пор ничья?

Вирго тащим за стринги!

Больше страха в глазах!

Показать зрачки!

Ужас перекошенный, правильный.

Гримасу ей подправьте слева, чуть-чуть…

Послушай, Эрато, милая, ты в кадре. Пора.

Колени — колени — колени — грациознее!

Рано вмазал по губам, Джонни!

Кастет убери!

Припудрить бедро.

Где вы эту невинность откопали?

Сволочи, надо было до съемки обломать.

Дубль!

Кстати, от таких недолюбленных, производится сильное потомство, гены очень привередливы.

Джонни, не кипятись!

Ну и что?

Разбила нос — зато натуралка.

Ну вот, красавчик, испортил кадр!

Возьми платок, нос кверху.

Ну и хлещет!

Дубль, к черту, дубль, Джонни!

Сколько раз повторять: разбитый нос вне компенсации.

5. Адюльтер

Деточка, в уме держи не первого, а второго.

Все внимание — на него.

Меланхолия на красивом рыльце — тактика выживания альфы.

Кто из двоих — альфа?

В адюльтере нет грязи. Он самое настоящее, человеческое, пещерное.

Первый — доктор с окровавленным скальпелем дрожит и трясется:

«Хде болит?»

У второго — дешевый, но реальный вопрос:

«Кто?»

Он ревнует. Он делает больно.

Бес ревности — ядом в узких зрачках.

Но будет стараться, шалун, хотя и цедит сквозь зубы:

«Забудешь».

Резче, резче, позы чаще меняй, Отелло.

И-и-раз!

И-и-раз!

Ножку на плечико.

Разверни красиво.

Больше света на грудь, в камере спина, ритмика трицепсов, ниже, ниже, две полусферы синхронно и резко.

Не спешить!

Холодные оттенки постепенно переходят в теплые.

Розовых больше!

А сейчас — кармина.

Кармина добавить!

Растворить в нем плавно губы дамы, пенис партнера, его руки, ее соски.

Отелло, не отрываясь от дела, достает сигарету, закуривает.

Но при этом не останавливается!

Сложное задание?

Каскадера тебе?

Другое дело.

Сделай вид, что равнодушен.

Еще одну затяжку, жаднее, еще, предложи даме.

Она не хочет.

Затуши окурок об плечико.

Визг!

Диафрагма!

Громче, громче!

Нечто, но… в топку.

6. Король Сексонии

Джонни, выход, поспеши.

Где шпага?

И это король Сексонии?

Не выражаться!

Твоя коронная фраза:

«Принц на коленях? Никогда!»

Шпагу — из ножен!

Выход Маргарет.

Да не в нос, тыква, не в нос, не гундось, учись:

«О, мой паладин!»

Массовка хором за кадром:

— Виват! Виват! Виват!

Маргарет, дыша королю в плечо:

«Спеши, повелитель!
Приведу жеребца из конюшни, конь зол, застоялся, в оскале резцы, только что ребра раба перегрыз. Возьми его в бой, умоляю!
Спаси страну, залитую кровью!
Благословляю!»

Принц, разверни донну поперек прибоя.

Окно четче изобразить!

Нет, нет — другую заставку.

Хлопья снега реальнее, крупнее, искрами сумрак исполосовать.

Монолог Маргарет:

«Утро. Мерзко. Нежить из дворца не изжить».

Маргарет, потянись, в розовый плед глубже окуни подбородок.

Входит Джонни, срывает плед с тела Маргарет.

Резче!

Принц возбужден.

Он падает на нее, разогревает руками, ногами, поцелуями.

Впивается в шею.

Маргарет оживает, улыбается, шепчет: Шалунишка!»

Джонни, сожми бедра в объятиях, откровеннее, сочнее.

Маргарет задыхается, стоны глубже.

Герой в пике, стоны слить в красивый дуэт, сцену растворить в закате.

Объектив находит окно.

За ним Ночь. Метель. Снегопад.

Дубль.

Утро.

Головка дамы на сгибе локтя возлюбленного.

Она прелестное дитя, шаловливое, пальчики танцуют вокруг пупка партнера и ниже, изучая подробности мужского тела.

Джонни звереет от игры, постепенно сходит с ума.

Кульминация зависит от Маргарет.

Его тяжелый бутон в ее руках.

Он чувствует ее пальцы, дыхание.

Закрывает глаза. Минет крупным планом. Движения Маргарет нарастают.

Вдруг вокруг ложа влюбленной пары появляются херувимы.