Сладкий чай

Уютно усевшись на диване, я погрузилась в чтение, долгое и глубокое. За окном лил дождь, мерно постукивая тяжёлыми каплями по стеклу. Солнышко уже давно не показывалось в одиноком тихом городке, где в воздухе витали тёмно-серые молекулы газов. Отвлекаясь на звуки грома, я то и дело поглядывала на окно, беспокоясь за людей, оказавшихся на улице в такую ненастную погоду.

Тишина. Лишь тиканье часов доносилось из комнаты, уютной и живой. В воздухе чувствовалось спокойствие, одурманивая жильцов дома. Книга оказалась столь интересной, что я, увлекшаяся и сосредоточенная, не заметила щелчка, поразившего пространство внезапным возникновением. Это ключи быстро и нетерпеливо отворили дверь, и вместе с ними в квартиру ввалилась волна добра, сердечной теплоты и счастья. Со вздохом бросив на пол продуктовые пакеты, мама перевела дух, а затем принялась переобуваться. И в мгновение ока то спокойствие, что царило прежде, уступило место возбуждённой радости, самой настоящей и искренней. Детское сердце, переполненное чувствами, не могло выдержать такого напора и вот-вот выпрыгнуло бы из моей груди, если бы не прочные рёбра, сдерживающие его.

Я, отбросив книгу, выбежала в коридор и мигом принялась разбирать сумки. Аккуратно уложив термостатные йогурты в холодильник и запрятав мягкие кунжутные булочки для гамбургеров, я кинулась навстречу маме, уставшей и поникшей, после долгого рабочего дня.

— Привет! — воскликнула я, радостно встречая самого родного для меня человека. — Как на работе дела?

Мама, терпеливо сняв куртку и расправив волосы, ответила приятным мелодичным голосом:

— На работе? Как обычно, ничего нового… В «Мясновъ» решила заехать. А мне так захотелось пиццы, что я не удержалась и решила приготовить её сегодня на ужин. Ты поможешь мне?

Глаза мои расширились, словно две огромных затуманенных луны, загорелись, словно звёзды в ночном небе.

— Конечно, помогу! — без дальнейших раздумий ответила я и поспешила на кухню, чтобы приготовить необходимые продукты, аккуратно выложив их на стол.

Мама, улыбнувшись светлой приятной улыбкой, последовала в комнату, а затем, напрягая голосовые связки, чтобы точно донести до меня смысл слов, крикнула:

— Только Семёна запри в зале! И толстушку тоже оттуда вынеси!

Вообще-то присутствие котов даже помогало бы столь важному делу, как приготовление пиццы — ведь они, как истинные ценители натуральной пищи и настоящие критики всевозможных блюд, могли точно дать знать, какие продукты стоит использовать, а какие ингредиенты ждёт печальная участь в помойке. Но делать нечего! Взяв подмышку сначала Стешу, а уже затем Семёна, я, покачиваясь, направилась к двери и аккуратно поставила обоих котов на мягкий бежевый ковёр, покрывшийся слоем шерсти и волос.

Из зала хлынул мощный поток раздумий, хладнокровия и терпения, но стоило мне вернуться на кухню, как я погружалась в светлый радостный мир счастья и возбуждения.

Через некоторое время на столе, заманивая запахом, томилась на деревянной доске «Докторская» колбаса, сыр «Сулугуни», малосольные огурцы, свежие помидоры и, безусловно, только вытащенное из морозильной камеры слоёное тесто. Кетчуп угрюмо стоял в уголке, с завистью наблюдая за всей компанией ингредиентов — ведь его, как ни странно, всегда жалели и добавляли совсем немного, потому что «для фигуры» вредно употреблять большое количество магазинной томатной пасты.

— Мам, я всё! — радостно воскликнула я, с нетерпением поглядывая на ингредиенты.

За окном, не переставая, лил дождик, всеми силами стараясь запугать жильцов дома, уютно устроившихся в тёплых спальнях и беззаботно пьющих горячий сладкий чай с баранками.

— Всё… Уже иду… — послышался голос мамы, доносившийся из комнаты.

Меня охватывало радостное возбуждение от прихода мамы, от нетерпения приготовить что-нибудь вкусное и порадовать себя и родных отменным, но простым блюдом.

— Давай режь огурцы, — суетясь, сказала мама, принявшись за тесто, — а помидоры лучше убери, мы же с кетчупом решили делать, как ты хотела…

С серьёзностью, присущей, пожалуй, только президенту, я аккуратно уложила помидоры в лоток, где они вынуждены были проводить остатки дождливого вечера в компании с редисками и капустой.

По кухне рыскал дух домашнего уюта, помогая жильцам в приготовлении пиццы: заполнив собой каждую щель, каждый уголок, он принялся проникать в сознание людей, делая их радостными и счастливыми.

Поначалу мама была неразговорчивой. Она сосредоточенно раскатывала тесто, запах которого сводил меня с ума. Я, тем временем, аккуратными кружочками нарезала солёные огурцы, которые отлично подходили для домашней пиццы. Моя голова была переполнена мыслями и вдохновением: столько всего хотелось приготовить, написать, сыграть, реализовать…

Но в скором времени мама стала заговаривать со мной, спрашивая о том, как я провожу свои летние каникулы.

— Уф, — вздохнула мама, — наконец-то раскатала!

И, взглянув на противень, я увидела идеальной толщины тесто, жаждущее скорого отправления в тёплый духовой шкаф, корчившееся и сжимающееся от холода, царившего в продрогшей от дождя кухне.

— Не понимаю, — начала я прервавшийся разговор, — как Жюль Верн мог писать столько книг о мореплавании и путешествиях? Как у него хватало фантазии и знаний, чтобы описать всё это? Представляешь, это каким надо быть человеком, чтобы с такой чёткостью описывать путешествия главных героев, точно называя острова, проливы и заливы? Но погоди… Я ещё не упомянула о многочисленных химических превращениях и архитектурных сооружениях. Как столько знаний вмещалось в голове у одного человека?

Мама с улыбкой поглядывала на ребёнка, негодующего от непонимания самых элементарных вещей, восхищённого мудрым писателем и всем сердцем желающего иметь не менее богатый запас знаний.

— Ну, — неуверенно начала мама, — он, быть может, и сам путешествовал! Кроме того, он был намного старше тебя, а значит и знаний у него имелось гораздо больше…

— Да, — нетерпеливо перебила я, — но столько познаний в самых различных областях и науках! Это с ума сойти можно!

И, что-то бормоча, я принялась нарезать ровными кубиками колбасу, как в старые добрые времена.

В комнате воцарилась суета: мама небрежно выдавливала кетчуп, размазывая его ложкой по сырому тесту, продрогшему и замёрзшему в холодном помещении. Но долго ему мучиться не пришлось. Вскоре толстый слой тёплой одежды покрыл беднягу, и, быть может, только тогда оно и согрелось. Колбаса равномерно накрыла кетчуп, за ней следовали огурцы, и завершал всё картину «Сулугуни», считавший ниже своего достоинства занимать позицию, сходную с кетчупом.

И пицца в мгновение ока оказалась в духовом шкафу, стекло которого покрылось слоем желтоватого жира и копоти, свидетельствующего о частом использовании этого прибора.

— Засеки время! — крикнула мама, закрывая тёплое обиталище лакомства.

Я, войдя в гостиную, окунулась в ледяной поток задумчивости и серьёзности. Тихонько миновав комнату, я взяла телефон, мирно лежавший на столе и давно не беспокоившийся об окружающем мире. Быстро взглянув на часы, я тут же выключила экран, а затем помчалась на кухню, чтобы провести тёплый и уютный вечер в окружении близких людей.

Мама копошилась и постоянно что-то делала — мыла посуду, кипятила чайник, и, в то же время, разгружая посудомоечную машину. Саша одиноко примостилась на табуретке, то и дело принимаясь за книгу. Она не заметила, как из коридорного мрака показалась моя фигура.

— Ты чего пугаешь! — возмутилась она, недовольная моим внезапным возникновением.

Я, улыбнувшись, ответила:

— Извини!

И все мы, как настоящая семья, уютно устроились за столом, ожидая скорого приготовления пиццы. Мама со звоном достала кружки и небрежно поставила их на стол. Из духового шкафа стал доноситься аппетитный запах домашней выпечки, прежде всего, кетчупа и колбасы, которые, словно изгнанники, находились в самом низу блюда.

Мама аккуратно разлила заварку, а затем спросила:

— Кому сладкий чай?

И тут на меня нахлынула волна воспоминаний. Я, одурманенная прошлым, рассеянно кивнула, а затем углубилась в свои мысли. И та внезапная радость, нахлынувшая на меня прежде, вдруг исчезла, испарилась, уступив место спокойствию и унынию.

— Ты чего? — поинтересовалась Саша, с недоверием глядя мне в глаза.

Неуверенно опустив голову, я стала нервно перебирать пальцы, а затем, убрав прядь волос с лица, ответила:

— Вспомнила, просто, кое-какие события… связанные, пожалуй, с недавним прошлым.

Окончательно успокоившись и усевшись на табуретку, мама сказала:

— Расскажи нам, какие именно!

Я отрицательно покачала головой, потупившись. Но Саша, всегда добивающаяся своего, настаивала:

— Ну, расскажи! Нам же интересно!

Подождав с минуту, я оглядела комнату. Теперь чувствовалась совсем иная энергетика: дух домашнего уюта метнулся в духовой шкаф, захватив с собой в качестве напарника суету. Теперь в воздухе витало спокойствие и рассудительность.

Тщательно собравшись с мыслями, я ответила:

— Ну ладно, так и быть, расскажу! Только, чур, не перебивать!

Саша, отложив книгу, приготовилась слушать мой «занимательный рассказ», а мама, следя за временем, ловила краем уха наиболее важные моменты, как сделал бы, пожалуй, мудрый человек.

И я начала свой рассказ, плавно переходя от одного события к другому, повествуя любопытным слушателям самые интересные истории из совсем недавнего прошлого…

Заключительный день гастролей

Город спал. Лишь изредка по заснеженным улицам проезжали грузовые и легковые автомобили, чуждые и одинокие для всего окружающего мира. Сквозь сумрак виднелись дремлющие магазины, с выключенными витринами и стендами. Иной раз дворовая кошка, с грустью разглядывая их, укладывалась на холодные бетонные ступени, замерзая и окончательно изнуряясь голодом.

Установились тридцатиградусные морозы. За окнами тёплой уютной комнаты виднелись переливающиеся при свете фонарей серебристые снежинки, посмеивающиеся над обитателями дома. Темнота не могла справиться с потоком этих причудливых льдинок, аккуратно покрывающих землю. Звёздное небо подсказывало — скоро рассвет, посмотри, как прекрасны эти маленькие шутницы, что украдкой посмеиваются над сонными обитателями мрачных домов. А темнота, скалящая зубы и ненавидящаярадость, злобно металась в пространстве, становясь прозрачной, пока совсем не исчезла.

Вскоре на горизонте показались проблески зари. Тихонько вступая в город, солнышко ласкало своими лучами ещё не проснувшихся обитателей, заботливо пробуждая их. «Вставайте, друзья! Впереди — день, полный радости и счастья!» — восклицало светило, давая понять о начале жизни, света и тепла.

Но это были лишь думы ночи, жаждущей скорого наступления дня. Она с благоговением вспоминала яркие солнечные лучи, что заставляли пробуждаться людей, делая их счастливыми и весёлыми. А она? На что способна она, тёмная пантера, одинокая и отчуждённая? И ночь продолжала течь своим ходом, угрюмая и печальная, словно не было на свете никаких радостей и счастья.

Тем временем один из самых обыкновенных кирпичных домов, продрогший и замёрзший, почувствовал оживление. На часах было около шести утра, и непоседливые люди, всё время суетившиеся и что-то делающие, уже проснулись и занялись своими прихотями. «Как же так? Люди, такие разумные и образованные, заставляют делать себя то, что им вовсе не хочется! Они, недовольно ворча и выплёвывая проклятия, нехотя встают в столь ранний час и занимаются тем, что вызывает у них полнейшее отвращение!» — недоумевали дома, порой беседуя между собой тихими ночами.

Но это была лишь мирная уличная жизнь со своими тайнами и загадками. В квартирах, тем временем, текла обыденная череда событий…

Прозвенел будильник, наполняя комнату неприятной и наскучившей музыкой. Книги, на время заснувшие, с отвращением обратили свой взор на смартфон, бодро игравший свой мелодию.

Я, еле разомкнув глаза, встала и поспешила выключить гаджет. Музыка смолкла, и комнату наполнила тишина, созданная ночью. На миг остановившись перед окном, я стала всматриваться в темноту — лёгкие снежинки медленно плыли по воздуху, приземляясь на холодную, продрогшую землю.

…Чайник, выпуская клубы пара и визжащий на всю квартиру, звал обитателей дома на завтрак, заботясь о том, как бы они не опоздали на работу. На сковороде уже потрескивала яичница, разнося по всему дому свой аромат; в маленьком духовом шкафчике румянились горячие бутерброды с сыром, а на столе уютно расположились чашки, наполненные горячим чаем.

— Пойдёмте завтракать! — услышала я голос мамы, донёсшийся с кухни.

И с нетерпением, присущим только самому голодному человеку, я мигом поспешила на кухню, поёживаясь и содрогаясь от холода. С огромнейшим удовольствием уплетая завтрак, я беседовала с Сашей о предстоящем дне, таком волнительном и неизвестном.

— Жалко, конечно, что сегодня заключительный день ёлок! — с досадой говорила я, поедая яичницу и заглатывая горячий бутерброд с чаем. — Там, в театре, так хорошо, столько творческих людей!

Саша, утвердительно кивая головой, пила горячий чай, иногда приговаривая:

— Да, жалко! Столько новых друзей и знакомых!

Казалось, сейчас на кухне тепло и уют на мгновение уступили место унынию и грусти. Дух домашнего уюта испарился и исчез, спрятавшись в духовой шкаф или, быть может, удобно устроившись в коробке с шоколадными конфетами, покоившейся на холодильнике.

Но как только мы вышли из-за стола, вся та угрюмость вдруг исчезла, испарилась, словно её здесь и не было. Наспех уложив тарелки на раковину, я удалилась в комнату, суетясь и беспокоясь, как бы не опоздать. Заделав волосы в тугой пучок, я быстро оделась и поспешила к порогу, предчувствуя сложный рабочий день.

Мигом спустившись по лестнице, я вышла на улицу, и мне в лицо хлынул обжигающий кожу мороз, отчего я невольно содрогнулась. На улице царила тишина, спокойная и рассудительная. Лишь изредка разносился скрип шагов, частый и быстрый.

Сев в машину, я, невольно передёрнувшись, пристегнула ремень безопасности. Сонливость поглотила всё вокруг, дома дремали. Проезжая мимо магазинов, можно было заметить редких прохожих, спешивших по своим делам, суетящихся и ворчащих.

Вскоре мы прибыли к Дворцу, и усевшись в газель, стали ожидать остальных артистов. В машине было душно, отчего меня начало тошнить. Я, прислонившись к стеклу, стала смотреть на одиноко стоявшую часовню, окружённую молчаливыми елями. Но тишину и покой нарушило появление остальных участников спектакля, и газель в ближайшие пятнадцать минут была наполнена возбуждёнными голосами, смехом и шуршанием.

Однако стоило выехать на трассу, как вокруг воцарилась тишина и сонливость. Поневоле я закрывала глаза, они слипались и не подчинялись разуму. Так, стараясь пересилить сон, я и ехала всю дорогу к Театру.

…Радостное возбуждение воцарилось на сцене вперемешку с творчеством. Тут и там сновали танцовщицы, активно разминая стопы и подготавливая ноги к репетиции. Режиссёр то и дело появлялся на площадке, беседуя с педагогами и униформистами.

Я взглянула в зрительный зал — такой знакомый и родной! Красные сиденья уже были подготовлены к концерту, а за деревянными, идеально выкрашенными дверьми, виднелась новогодняя ёлка, где уже работали акробаты и жонглёры. Честно сказать, никогда не понимала, как Саше удаётся так ловко вблизи зрителей подбрасывать кольца, выполняя, к примеру, полукаскады.

Серебристый обруч одиноко жался за кулисами, ожидая, когда я начну работать непосредственно с реквизитом на тростях. Но мой разум не спешил давать подобных команд телу. Он посчитал нужным для начала хорошо размяться и привести себя в форму, а уже потом приступать к отработке трюков с хула-хупами. До спектакля оставалось немного времени, поэтому мне необходимо было спешить.

Аккуратно забравшись на пьедестал, я вкрутила трости в специальные отверстия и медленно упёрлась на руки, выполняя элемент, называющийся среди цирковых «крокодилом». Мне доставляло неимоверное удовольствие ощущать внимание со стороны звукорежиссёра: он, видя артиста, непременно включал нужную мелодию, кроме того, ставил необходимое освещение. Вот и я в этот раз оказалась не исключением.

Несмотря на заключительные спектакли, перед каждым выходом на сцену меня била дрожь, что говорило о моей неопытности и боязни реквизита. Я с завистью смотрела на барабанщиц, которым, как мне казалось, нечего бояться. Ведь им не нужно взбираться на пьедестал, ощущая на себе прикованные взгляды сотен зрителей, и ничего страшного не было в том, чтобы пройти на сцену, сыграв определённый ритм на барабанах и показав подготовленную хореографию. Таковы были мои мысли при виде этих артисток. Но на самом деле я глубоко заблуждалась и понимала это где-то в глубине души.

…Знакомый аккорд и пора, пора выходить на площадку. Аккуратно поворачиваясь на носочках, я направилась к пьедесталу, а вокруг — темнота. Но вот беда! Женя, работающая в дуэте с другой девочкой, как назло, проходя мимо меня, задела обруч, отчего он выскользнул из моих рук и покатился. Да, заключительный спектакль никогда не может быть идеальным, к сожалению! Я, с досадой ловя укатившийся хула-хуп, продолжала двигаться к реквизиту. И тут мой взор обратился вперёд. Вокруг-сказка. Танцовщицы, плавно размахивая огоньками, одурманивают зрителей, вводя их в сонливое состояние; гимнасты на ходулях медленно плывут по сцене, вызывая восторг у детей и взрослых; а я, словно какое-то сказочное существо, под светом прожекторов выполняю самые обыкновенные элементы эквилибра, не вызывая интереса у зрителей.

Первый трюк — есть. Второй, третий, четвёртый — всё как надо. Остался один, самый сложный и коварный элемент, с которым я боролась на протяжении всего сезона. А в зале — мама и бабушка, отчего волнение возрастало ещё больше. Мне так хотелось показать всё, на что я способна, гордо представив свою семью. Я горела желанием подарить маме радость, сумев совместить и актёрское мастерство, и исполнение трюков. Но — увы! — финальный трюк не удался, а значит сценка завалена, испорчена, не отработана!

Я, разочарованная и грустная, отправилась в гримёрку, чтобы тихонько распрощаться с ней, собрать вещи и мучиться ностальгией по Театру. Казалось, всё вокруг пропиталось отчаянием и пониманием того, что наступил заключительный спектакль, и он вот-вот закончится, а что потом? А потом все артисты, как ни в чём не бывало, разъедутся по домам, отдохнут и, быть может, отпразднуют окончание сезона. На следующее утро они с тоской будут вспоминать минувшие дни, как лихо и весело они проводили время в компании новых друзей, новых артистов…

…Хула-хупы, одиноко примостившись к чуждому для них реквизиту, слушают звук дороги, мерный и покачивающийся. Их хозяйка куда-то пропала, но она не бросила их! Ведь для неё это самый родной, самый любимый и близкий к сердцу жанр. Стоит только подождать, и артистка вновь распакует обручи, улыбаясь им в ответ. А после очередного выступления, как ни в чём не бывало, отблагодарит их за проделанную работу и примется оттачивать элементы…

Тем временем я весело шагала по улицам Нижнего Новгорода, уминая за обе щёки шоколадные конфеты и беседуя с Сашей о прошедшем сезоне. В воздухе витала свобода и радость, присущая только подобным дням, когда заключительный концерт позади, и ничто уже не может волновать душу, кроме неизвестного будущего.

Теперь Театр вновь закрыл для нас двери, как для артистов. Теперь он примет нас к себе в качестве гостей и воспитанных зрителей. Войдя внутрь, я почувствовала знакомый запах, такой приятный, напоминающий о недавнем Новогоднем спектакле, похожий на запах старой мебели и дерева. В холле — толпа людей, беззаботно беседующая на самые разнообразные темы, но мои мысли заняты другим…

Возле нарядной ёлки, которую вот-вот уберут с живописного ковра, я чувствовала себя неловко. Казалось, всё вокруг непременно принадлежит мне и Саше, и что только мы имеем право с полной уверенностью называть это помещение знакомым местом, где мы буквально несколько дней назад фотографировались в разноцветных костюмах, переливающихся блёстками. А что же случилось теперь?..

Сейчас всё было чуждым для меня — и зрительный зал, и буфет, где знакомые униформисты с улыбками на лицах протягивали покупателями песочные корзинки, доверху наполненные взбитыми сливками, и горячий чай.

Усевшись на своём месте в зрительном зале, я огляделась — все занимались своими делами. А я всеми силами старалась поглотить эту энергию, пропитанную искусством. Но вот на сцену выбежали балерины, стройные и мускулистые, и я, объевшаяся после недавнего посещения кафе-ресторана, почувствовала себя неполноценной артисткой. И тогда я ощутила прилив мыслей, пришедших, чтобы изменить меня, изменить, не зная, чем всё это для меня обернётся в будущем…

Великий пост

Приближалось Воскресенье широкой Масленицы, а вместе с ним незаметно для меня подкрадывался Великий пост. Я давно раздумывала на эту тему, приходя в замешательство и незнание. Мне приходилось размышлять над этим несколько раз на дню, а времени оставалось совсем немного. Наконец решение принято. Честно сказать, я давно хотела попробовать вступить на эту дорогу, не зная, какой оборот могли принять события…

По правде говоря, идея поститься пришла ко мне из религиозных соображений, хотя на первый взгляд может показаться, что я преследовала иную цель. Это глубоко касалось моего внутреннего духовного мира, и цель согнать вес, доведя себя до состояния анорексии, вовсе не была моим стремлением, хотя, признаюсь, уже тогда в душе виднелись отдалённые проблески подобного рода мыслей, будто Пост — отличная возможность привести себя в форму. Но, дорогой читатель, кто бы ты ни было, не стоит думать, что моим стремлением была анорексия и сброс пары килограмм.

Я заранее подготовила меню, коим собиралась руководствоваться в первый день. Иногда на меня находил страх, а смогу ли я все семь недель, не съев ни единого куска мяса, не выпив ни единого стакана коровьего молока, продержаться до Светлой Пасхи. Да, я загнала себя в угол, подготовив для организма и тела испытание, имеющее необратимые последствия.

В данной главе, пожалуй, хотелось бы уделить внимание большей частью моим внутренним душевным переживаниям, которые я испытывала на протяжении определённого периода времени, и тем вопросам, посвящённым тому, всегда ли мои мысли были направлены в нужное русло.

Хочется добавить, что ещё до Великого поста идея «похудеть» преследовала меня. Я строжайшим образом контролировала своё питание, постоянно думая о том, чем позавтракать, перекусить или пообедать. И, признаться, хоть и не всегда это было выносимо для меня, я продолжала «вести здоровый образ жизни», и его по праву можно было считать таковым, сравнивая с моим последующим питанием.

Накануне Поста я также контролировала своё питание, понимая, что впереди — семь недель, а сейчас просто необходимо насытить свой организм молочными продуктами, мясом и другой пищей, запрещённой во время Великого Поста.

В тот день я действительно наелась блинами, съев за один раз не менее четырёх штук. Кроме того, на ночь я подкрепилась сырным супом, который так полюбила за последние несколько недель.

Честно сказать, сейчас, сидя за столом и судорожно печатая текст, я не могу объяснить причину, по которой я так строго придерживалась Поста. Возможно, проблески максималиста сыграли свою роль. Да, безусловно, причиной такой «зацикленности» стало именно это обстоятельство.

Иногда меня охватывала паника, когда я, думая о предстоящем пути, осознавала, что дорога оказывается-то не близкая, а как-никак семь недель. Тогда я хваталась за голову, как мне быть, но тут же успокаивалась и утешалась мыслью, что я всё смогу, и что Всевышний поможет мне.

Многие мои знакомые не знали, да и не подозревали о моих намерениях, и даже папа в первые несколько недель не был посвящен в соответственные события.

Тем временем подошло время Великого Поста. Ознаменовалось оно, как ни странно, знакомством с авокадо.

Хочется добавить, что о моих намерениях поститься знало только два человека — мама и Саша. Впоследствии они сыграли колоссальную роль в моей жизни, всеми силами поддерживая и контролируя меня. Именно благодаря этим и ещё некоторым людям я сумела выбраться из омута своих мыслей, выздоровев и придя в себя, после долгих заблуждений. Но всем, кто меня поддерживал, будет отведена отдельная глава, а сейчас, глубокоуважаемый читатель, продолжим повествование.

Утром, проснувшись около шести часов, я осознала необычайную истину — наступил Великий пост, причём так незаметно и неожиданно, что мой организм не понял, что к чему. Понедельник девятнадцатого февраля слыл сложным и насыщенным, поэтому на завтрак мне просто необходимо было подкрепиться чем-нибудь сытным.

На завтрак я решила приготовить бутерброды с авокадо. Этот рецепт попался мне в интернете, и я заблаговременно позаботилась о том, чтобы купить все необходимые продукты, которых, впрочем, хватило ненадолго.

С нетерпением, присущим, впрочем, всем детям, я отправилась на кухню. На улице мягкий сумрак пропускал сквозь себя лёгкие серебристые снежинки, которые плавно садились на бетонную плиту серых ступеней подъезда.

Твёрдая поверхность авокадо не знаменовала ничего хорошего, однако я, по своему незнанию, решила, что таково оно и должно быть. Бородинский хлеб, аккуратно выложенный на тарелку, не довольствовался тем, что ему в скором будущем предстояло принять на себя ношу, состоящую из твёрдых ломтей авокадо, не поддающихся никакой силе.