Ранее опубликованные книги:
• 45 километр,
• Копка,
• Сан францисканская история
Анонс:
• Десять Дней из жизни Доктора
Виктора Иенсена,
• Антимир,
• Евстафий,
• Самый лучший папа,
• В тени софита
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДВА ДРУГА
Глава 1. Прощай, детство
— Море… Что это? Что оно собой представляет?.. Понимаем ли мы, что это иной мир? Вот тут, рядом с нами, ласково гладит наши пятки, играя с нами словно с камешками, которые, перекатываясь, как бы смеются… Вечное зрелище, которым глаз не насыщается, оно словно любовь, словно живая душа. Бывает ласковым как мать, а может неистово разбушеваться, вздымаясь многотонными горами волн к небу, пуская пену, как бешеный пес. Кто тогда отважится назвать его «ла маре», как старик у Хемингуэя, помнишь?
— Ну, ты как всегда умничаешь. Скажи лучше — ты решил, куда будешь поступать? — спросил Исаак.
— Да как тебе сказа-а-ть… — протянул Джонатан.
Джонатан Бишоп и Исаак Мартин дружили с детства. Каждое лето они проводили вместе на побережье Флориды в маленьком уютном городке, где жили по соседству бабушка Джонатана и дедушка Исаака.
Исаак, веселый широкоплечий с добродушной улыбкой парень, был полной противоположностью худощавому, меланхоличному циничному Джонатану. как по характеру, так и внешне. Но, вероятно, это и притягивало их друг к другу: ведь виноград без поддерживающей шпалеры не принесет сладкого плода. Так каждый находил в другом то, чего недоставало ему самому. Между ребятами не было никакого соперничества, что, видимо, и обусловило их долгую добрую дружбу.
Счастлив тот, кто нашел в жизни настоящего друга. Исаак беспрекословно подчинялся сильному мужественному товарищу. А тот не давал ему спуска, привлекая к своим спортивным занятиям. Утренние пробежки, подтягивание на турнике, бокс сформировали прекрасную фигуру юноши и твердый бесстрашный взгляд. Джонатана же привлекала в Исааке его рассудительность.
Он помнил, как они встретились впервые. Тогда Исаак приехал погостить к своему деду, отставному майору полиции Самюэлю Мартину, который, выйдя в отставку после службы в полиции Нью-Йорка, купил себе дом рядом с Айрис Бишоп, бабушкой Джонатана. Она к тому времени была уже давно на пенсии и занималась тем, что редактировала книги молодых писателей. Последнее время работы, которой она делилась и с внуком, у нее было столько, что хватало и Джонатану на карманные расходы.
Ребята любили строить на берегу крепости из песка, а на следующее утро смотреть, что от них осталось. Вот и в это утро после пробежки и купания в прохладном море друзья сидели там, где еще вчера возвышались несокрушимые, казалось, бастионы. Море не оставило от них и следа… Хотя нет — от фортификационных сооружений Исаака осталось несколько бугорков. Джонатана это не огорчило: ведь он знал изначально, что дело его рук обречено, и строил всё кое-как. И обнаружив на месте своей крепости гладкий песок, даже почувствовал некоторое облегчение.
— Так ты все-таки пойдешь по стопам своего деда и отца? — спросил Джонатан.
— Да, — простодушно улыбнулся Исаак. Он с детства знал, что станет полицейским, как будто был рожден для этого.
Летний отдых подходил к концу, и вопрос Джонатана был сродни его песочному замку: он не надеялся переубедить друга, а просто хотел лишний раз убедиться, что тот все еще на своем месте, как маленький ребенок в темноте спрашивает у мамы: «Ты здесь?» — «Здесь, сынок», — отвечает мать, и ребенок продолжает спокойно спать.
Джонатан всегда удивлялся твердости убеждений своего товарища. Его высказывания были точными, четкими, однозначными. Сам же он, напротив, всегда во всем сомневался и, если обнаруживал свою неправоту, даже радовался этому, как иной своей победе. Ведь победа обязывает тебя отстаивать ее, а поражение освобождает от бремени ответственности.
Они были словно Древняя Греция и Рим, Афины и Спарта, философия и сила. «Человек с медной душой» — так называл Джонатан своего друга, он вычитал это название у Платона. Бабушка не предъявляла к нему особых требований, лишь бы он исполнял основные три: хорошо питаться, своевременно ложиться спать и прочитывать не менее пятидесяти страниц в день. В остальном он был волен делать что хочет. Она была довольна его дружбой с простодушным Исааком. А тому хватало информации, которой щедро делился с ним друг, поэтому самостоятельным чтением он себя особо не утруждал.
— Я еще не выбрал: поступать на исторический или на философски-и-й… — Исаак знал, что, когда Джонатан протягивает окончания слов, это означает его неуверенность.
— Ну, ты всегда можешь перевестись, пока будешь на первом курсе.
— Да, конечно, — согласился Джонатан.
— Ну, всё! — Исаак вскочил и дернул товарища за руку. — Хватит тут валяться, нам надо сегодня еще многое успеть.
Джонатан, заметно уставший после утренней тренировки, неохотно поднялся и последовал за Исааком…
Это утро накануне долгой разлуки на всю последующую жизнь останется в памяти ребят. Не раз впоследствии, много-много лет спустя, Джонатану, обдумывающему свой очередной выбор, будет не хватать решимости его друга. А пока они наперегонки бежали к дому Исаака, где его дед и бабушка Джонатана ждали их на прощальный обед.
Ребята со смехом вбежали в дом, наполненный аппетитными ароматами приготовленных старым Самюэлем блюд. Сам он встретил их стоя в парадном мундире с наградами на груди. Рядом, ласково улыбаясь, стояла миссис Айрис. Они представляли собой гармоничную пару, отметили про себя оба внука.
— Отправляйтесь в душ и после… — Дедушка Самюэль не успел договорить: «…садитесь за стол», как мальчишки разбежались по своим комнатам. Оба дома давно уже стали общими для друзей, так что у каждого была своя спальня и там и там.
Старики переглянулись с грустной улыбкой: ясно было, что счастливые хлопоты о молодых сорванцах бесповоротно ушли в прошлое. Остается лишь надежда на то, что они будут приезжать на каникулы, а позднее, возможно, удастся повозиться с их детьми. Что может быть слаще для одиноких стариков! Всё это они прочитали в глазах друг друга. Да и сами они стали близки благодаря многолетней дружбе внуков.
Родители и Джонатана, и Исаака были тут редкими гостями. Еще достаточно молодые, имея собственные интересы и амбиции, они отдыхали от детей, когда те уезжали на море. А отношения между внуками и родителями их родителей всегда складываются наиболее гармонично. Возможно, человечество во многом выиграло бы, придерживаясь формулы: дети растут в общении со старшим поколением. Выиграли бы все три стороны: внуки больше тянулись бы к родителям, и их поучения были бы для них большей ценностью, родители не чувствовали бы себя оторванными от общественной жизни и продолжения карьеры, а старшее поколение, уже стремящееся к спокойной жизни и само излучающее спокойствие, мир и любовь, стало бы лучшим наставником малыша в этом мире не без удовольствия для себя: ведь нет большей радости, чем любить, когда к этому готов и материально и социально.
Но как бы там ни было каждый сам делает свой выбор. Джонатан, Исаак, мистер Самюэль и миссис Айрис сидели за столом на веранде. Приятный ветерок играл с салфетками на столе, обдавая собравшихся свежими запахами моря, травы и цветов, запахами уходящего навсегда детства. За столом шла общая оживленная беседа. Казалось, все хотели наговориться впрок. Взрослые не могли нарадоваться уму и красоте молодых парней.
Вдруг Джонатан замолчал и замер, будто увидев что-то вдали. Исаак попытался шутками вывести друга из этого состояния, но скоро понял, что с товарищем творится что-то неладное. Тут как будто и теплое летнее солнце потеряло силу, и возникший непонятно откуда холодный ветер обдал сидящих за столом так, что миссис Айрис, обхватив плечи ладонями, подумывала, не накинуть ли на плечи плед.
— Я вспомнил, какой мне приснился ночью странный сон, — встревоженно объяснил Джонатан.
— Сон? — переспросил мистер Самюэль. По выражению его лица было видно, что он не считает сон достаточной причиной для тревоги, однако он удержался от комментариев, потому что миссис Айрис была взволнована.
— Расскажи, расскажи, Джонатан, — умоляющим голосом обратилась бабушка к внуку, словно тот был маленьким мальчиком, которому в ладошку впилась заноза, а он сжал от боли кулачок и не хочет его разжать: боится, что извлечение занозы вызовет не меньшую боль.
— Мне снилось, будто меня и Исаака застигла буря, когда мы плыли на яхте мистера Самюэля. Нас занесло в какое-то странное место: скалы, а на них отель удивительной формы. Я сейчас не могу вспомнить подробностей, но помню, что внутри он выглядел полузаброшенным. То есть там были и постояльцы, и мебель, и служащие, но в общем людей очень мало и ощущение ветхости… Помню, мы улеглись вечером спать, и в двери вдруг начали стучать, да так сильно, что мы перепугались, вскочили с кроватей и попытались соорудить из них баррикаду. Но дверь все равно не выдержала, в гостиницу ворвались волки, и нам пришлось отбиваться от них…
Наступила тишина. Первым прервал ее Исаак:
— Не зря я говорил тебе вчера, что не стоит так увлекаться перчеными чипсами. Отсюда и твой сон.
Но его шутка не произвела желаемого эффекта. Миссис Айрис подошла к внуку и обняла за голову.
— Мой мальчик, все будет хорошо, это всего лишь сон.
Но ни у кого из сидящих за столом уже не было полной уверенности в том, что это всего лишь сон, даже у бравого Самюэля Мартина появилось недоброе предчувствие.
Обед закончился почти без разговоров. Ребята вынесли на тротуар перед домом гору сумок, которую чудом поглотил багажник подъехавшего такси. Внуки обняли стариков и, хлопнув одновременно с двух сторон дверями, унеслись в будущее, оставив позади безвозвратно прошедшее детство. Исаак оглянулся разок, и ему показалось, что его дед обнял за плечи миссис Бишоп. Он улыбался, несясь навстречу новой взрослой жизни, Джонатан же оставался молчалив, словно не вернулся еще в реальный мир после ночного миража.
Глава 2. Айсберг
— Когда трещина прошла между льдиной и континентом, поначалу она была тонкой, почти незаметной, затем стала расширяться все больше и больше, достигая в некоторых местах нескольких сотен футов, так что ее стало видно даже из космоса. Лишь небольшой участок в несколько миль соединял ее с континентом. Тогда все забили тревогу, и вот внешнее течение оторвало ее от материка, старая связь, века, а может, и миллионы лет скреплявшая с ним ледник размером с Британию, не удержала его, и за считанные секунды гигантский айсберг оказался в море.
— Почему именно эта ассоциация, мистер Мартин, пришла вам в голову по поводу случившегося?
— Не знаю, может быть, м-м-м… Я видел это по телевизору, когда пил кофе в то утро. Наверно, это последнее, что врезалось в мою память, пока я…
— Пока вы — что?..
Исаак не ответил.
— Пока вы оставались нормальным человеком?
— Может быть… Не знаю…
— Но кто вам сказал, что вы перестали им быть?
— Нет, я не говорю, что… А может, я, как тот айсберг, который оторвался от своей прошлой жизни как совокупности целей, воспоминаний…
— Расскажите еще раз о событиях того дня.
— Я дежурил на пересечении Пятьдесят восьмой улицы и Восьмой авеню. Напарник отлучился выпить кофе. Смена шла к концу, никаких происшествий не случилось. Настроение было хорошим. Но тут запросил помощь другой патруль, неподалеку от Бродвея. Я, не дожидаясь напарника, выдвинулся туда, чтобы отсечь преступника от Центрального парка, там дети и много людей, понимаете? Дальше все происходило стремительно. Несколько нарядов с разных сторон прижали его к площади, я оказался как раз у него на пути и попытался остановить, но он оттолкнул меня, и я упал. Затем я несколько раз предупредил его, что буду стрелять, если он не остановится, но он не остановился. Я не знал, какое преступление он совершил, и выстрелил. Он упал. Потом я узнал, что это был мелкий карманник, укравший бумажник с парой долларов. Звали его Карл Слим. Понимаете, этот девятнадцатилетний парнишка по возрасту мог быть моим сыном.
— Но вы предупредили его?
— Да.
— Вы действовали по уставу?
— Да, конечно.
— Все обвинения с вас сняты?
— Да, да, я все знаю, но…
— Что тогда вас беспокоит? Он мог оказаться опасным преступником? Мог представлять угрозу для окружающих? Общество для того и содержит институт насилия, чтобы ограждать законопослушных граждан от преступников.
— Да, конечно.
— Ведь если кто-то бросается под поезд, машиниста в этом не винят, так же как и локомотив не убирают с рельсов. Есть законы, и…
— Я всё понимаю и много раз это слышал, но парень все равно мертв.
— Демократическое общество создается по принципу добровольного свободного объединения личностей, действующих в интересах государства, и государство в свою очередь заботится о каждом своем гражданине и защищает его свободу и имущество от тех, кто посягает на общее благосостояние. Ведь посягательство на одного из граждан есть посягательство на всех. Для этого государство делегирует право на насилие специальным учреждениям, чтобы они ограждали его от нарушителей. Так что если и приходится в результате пострадать нарушителю, то вина на нем, а не на том, кто защитил общество от агрессии. В таких случаях закон становится стержнем, богом общества и посягательство на закон равносильно святотатству, ибо нарушающий один закон не уважает весь свод законов, иначе говоря, посягает на законность как таковую. Значит, на вас нет никакой вины, более того: общество благодарит вас за то, что вы его защитили.
— И все же я чувствую себя убийцей…
Исаак посмотрел на часы, встал и протянул руку психологу.
— Среда следующей недели, так же в шестнадцать часов, вас устроит? — пожимая ему руку, спросил психолог.
— Думаю, что вряд ли буду здесь. Я взял отпуск за свой счет, хочу уехать куда-нибудь из города, постараюсь со всем этим разобраться. Может, должно пройти какое-то время.
— Да, время лучший целитель, только не оставайтесь со своими мыслями наедине, хорошо?
— Хорошо, я дам вам знать, когда вернусь. Спасибо за помощь.
Выйдя из офиса психолога, Исаак медленно побрел по улице. Шум машин, голоса людей отвлекали его от переживаний. Он уселся на скамейку в парке. Рядом на аллее несколько малышей возились в песке, усеянном веточками после вчерашнего ливня. Они что-то чертили и смеялись. Исаак вспомнил, как они с Джонатаном когда-то строили песочные замки на берегу моря, вспомнил и о своем деде, сейчас его поддержка не помешала бы.
Жизнь разбросала друзей детства. Первое время они еще изредка общались, но последние лет пятнадцать потеряли друг друга из виду. Исаак так и не завел семьи. У него было несколько подруг, с которыми он пытался завязать серьезные отношения, но работа полицейского в большом городе полна риска. Ему не хотелось, чтобы, случись с ним беда, его жена и дети остались одни. Со временем он оставил надежды на создание семьи и полностью отдался работе…
Ему вдруг с невероятной силой захотелось оказаться во Флориде, в том доме, где прошли детские годы, окунуться в тогдашнюю безмятежную атмосферу. Возможно, там он найдет ответы на все свои вопросы…
Он решительно встал и уже через несколько часов ожидал посадки в аэропорту Ньюарка.
Глава 3. Лекция профессора Бишопа: вступление
В амфитеатре собралось более пятисот студентов. Стоял страшный гул. Находясь в коридоре, можно было подумать, что за дверями происходит бурный скандал. Профессор немного подождал перед дверью. Он всегда в таких случаях ощущал себя выходящим на арену гладиатором. Либо он сразу завоюет внимание публики, либо…
Дверь под его сильной рукой резко распахнулась, и в аудиторию вошел худощавый мужчина с уложенными назад темно-русыми волосами до плеч, открывающими высокий лоб с рельефно выступающими лобными костями. Взгляд его моментально как бы просканировал всю аудиторию, и зал как по мановению волшебной палочки погрузился в тишину. Лишь кое-где еще вспыхивали редкие вспышки эмоций, но общая тишина тут же словно гасила их. Профессор положил на стол папку и еще раз окинул взглядом аудиторию. Теперь она была подобна безмолвной и неподвижной глине, из которой сейчас начнут нечто ваять.
— Наша сегодняшняя тема — власть! — провозгласил он. — Приготовьте листы бумаги для записи вопросов, которые возникнут у вас по ходу лекции, и уберите свои телефоны. Я буду говорить медленно, чтобы вы успевали реагировать. У каждого будет возможность приобрести в секретариате книгу с полной версией этой лекции. В книге вы найдете конверт с наклеенной маркой и моим адресом, так что все ваши вопросы, если вы соизволите их записать, попадут ко мне, и я обязательно на них отвечу. За пару часов вы пройдете всю историю политической философии от Платона до наших современников. Я возьму каждого из вас за руку и проведу через этот дремучий лес. Но сразу скажу вам: даже если обойдешь весь земной шар, все равно вернешься на то место, откуда начал свой путь, а этим началом будет Сократ. Да, именно этот скептический собеседник. В его вопросах я слышу того же, кто спрашивал: «Адам, где ты?»; «Адам, кто сказал тебе, что ты наг?»; «Адам, не ел ли ты с дерева, о котором я заповедал тебе?»…
Ницше спрашивал: «Почему я должен любить ближнего?» — и приводил множество причин, по которым нам может не нравиться наш ближний, и все они верны. Вам кажется, что это вопрос? Разве не лицемерие, надев маску добра, творить то зло, что творит, как ему кажется, его оппонент? Христос и его церковь, крестовые походы, просвещение коренного населения колоний, помазание королей? Нет, это не вопрос — это ответ в форме вопроса. Он не хочет любить ближнего, а точнее не может, и вот ищет причину для оправдания, но не с целью примириться, а чтобы восстать против. Как больной, которому понравилось жить в этом мире со своей болезнью, не ищет способа вылечиться, но стремится изменить мир для удобства своей болезни. Он не хочет любить и потому как бы спрашивает: «Почему я должен любить ближнего как самого себя?»…
Профессор окинул взглядом аудиторию и продолжил:
— Подросток ленится идти на занятия в школу и спрашивает: «Почему я должен?» А затем мобилизует все силы души, чтобы сопротивляться этому «почему», и рассуждает о силе и о сверхчеловеке, о слабости тех, кто привык подчиняться, — как он говорит, о рабах! Но причиной героизма часто бывает аффект, аффект разрушает психику и ведет к безумию. Так что труднее: единожды совершить подвиг или совершать его постоянно, день за днем? На этот вопрос смог ответить другой философ — византиец Иоанн Златоуст. К сожалению, часто делается такая ошибка, когда философы пытаются спорить с Христом и им кажется, что они побеждают. Но это все равно что ругаться с небом, его не схватишь, да и Христос не оставлял учения, но оставил учеников. И будет правильным вести диспут не с ним лично, ибо кто из нас его слышал и кому он отвечал? Я не говорю о тех, кто лечится в специальных клиниках.
Тут напряжение спало и зал разразился хохотом. Профессор дал разрядиться энергии зала, но не позволил ей выйти из-под контроля. Он сделал дирижерский жест, и внимание аудитории вернулось к нему.
— Так вот, — продолжил он, — любовь это не приязнь или неприязнь, это свойство души, которое она проявляет естественно, без насилия над собой. Заметьте, это не значит — без усилия. Когда ты идешь тренироваться в спортзал, ты прилагаешь усилия, но никто тебя не насилует, и если в тебе нет собственной силы, то ты слаб. Эта слабость, помноженная на страх, становится двигателем для вопроса, и ответ на него — сверхчеловек. Это ответ слабого, точнее, не познавшего свою силу. Это контракт с сатаной — стать монстром, свободным от нравственности, свободным от морали, свободным от любви. Вопрос Ницше: «Почему?» — Профессор повысил голос так, что, кажется, содрогнулся купол амфитеатра, а затем продолжил почти шепотом: — Потому что человек благ! Благ по своей сущности, по своей природе. Но откуда мы об этом знаем?.. «Благороден будь, скор на помощь и добр» — вот формула, которую предложил другой великий немец: Гёте!
Прежде чем вернуться к вопросу о сущности власти, я бы еще раз оглянулся назад. Кант дал нам понятие о сущем и должном, которые представляют собой два берега: царства необходимости и царства свободы. Не буду останавливаться подробно на этих понятиях, лишь напомню тем, кто, возможно, забыл, что существует теоретический разум, который Платон назвал миром идей, и практический разум — это мы, человечество. Как позже объяснил Фихте, изначальным является я — свободный практический разум, но когда вы пишете на бумаге, ваше я реализует себя, как бы оставляя свой отпечаток, в вашем не я — и это уже теоретический разум. По Фихте, результат деятельности вашего я определяется как ваше не я. Интересно, что ребенок, каким был любой из нас, сперва являлся не я своих родителей, потом учителей, постепенно превращаясь в я. Определением не я мы можем обозначить все материальное тело культуры, то есть весь сотворенный человеком мир, который в свою очередь формирует последующие субъекты свободы — маленькие индивидуальные я, соединяющиеся в большое Я общечеловеческого духа. Таким образом, можно сказать что экономика, хозяйственная материальная составляющая мира, есть производное от культуры, которая в свою очередь является производным от общечеловеческого Я и производит это самое Я, которое рождается как Не я следующего уровня.
Хорошо, но кто был первоначальным Я, от которого произошли природа и человек? Ведь всё, что мы видим в природе: солнце, небо, море, суша и всё живое, да и первоначальный человек — является по теории Фихте не я. но чье это не я? Где первое Я?
Библия учит, что мы и всё остальное это не я Бога. Верить ей или нет — каждый решает сам. Гете называет его всеобщим духом, а природу и общечеловеческий дух его — не я. Причем цель — познание себя через познание общечеловеческим духом — Всеобщий дух, и круг замкнулся.
Персональное я с маленькой буквы, сливаясь с другими я, создает общее Я большое, от которого происходит общее культурное Не я большое. Из него рождается большое Я общечеловеческое, которое породит Не я, и так по спирали, причем спираль конусообразная, направленная вверх, и там, где она превратится в точку, произойдет это… — Профессор искусно изобразил на доске, как один палец сверху касается другого снизу, видимо, намекая на картину Микеланджело «Сотворение Адама». — Да, произойдет осуществление замысла Я всеобщего духа, Бога, как вам будет угодно, причем диаметр этого конуса сокращается по мере совершенствования общечеловеческого Я.
Можно ли по не я узнать характеристики я? Определенно! Так, если всё, что мы видим: природа, люди — кажутся нам благим и красивым, значит, таков и я, породивший это. Скептик скажет о змеях, скорпионах и гиенах, я отвечу, что не я в разных формах сохраняет большее или меньшее отражение свойств я, от которого оно происходит.
Но вернемся к нашей основной теме. Какие не я мы видим в этом мире? Азиатское, буддийское, индийское, исламское, христианское, атеистическое… Например, общечеловеческий дух жителей маленького городка в Греции соответствует общечеловеческому духу всей этой области Греции и общечеловеческому духу всей Греции, а тот в свою очередь — европейскому общечеловеческому духу. Некоторые не я могут сосуществовать в плотном общении, оплодотворяя друг друга. Так два родителя, являясь самостоятельными я, рождают третье я. Оговорюсь, напомнив еще раз, что рождается оно как не я, но с неизбежным превращением в я. Однако иногда рожденные не я, возможно, вследствие конфликта их родительских культур, делаются враждебными предыдущему уровню цивилизационной спирали, как те роботы-андроиды в фантастических рассказах, которые, достигнув в мечтах их создателей состояния я, вдруг решают избавиться от породивших их людей.
Главным определяющим принципом жизни является творчество. А, допустим, пчелы, производящие мед, тоже творят не я? Да, и это имеет отношение к первичному я. Тут мы встречаем величайшего из философов, завершившего круг познания, определив первичное я как всеобщий дух, или, как называет он сам себя, сущий, ибо в действительности все не я существует как производное от этого я в различных ветвях. Природа и человек развиваются по спирали посредством диалектики: тезис — антитезис — синтез. В результате или деградируют, или совершенствуются. Я пущу камень в сторону Маркса, который обрезал философию Гегеля, убрав из нее всеобщий дух, и, опираясь лишь на материализм, возвратился на уровень ниже к тому же Фихте. При этом он не является его учеником, а, скорее, антихристом. Вред этой философии состоит в том, что она ведет к вымиранию человека или, в лучшем случае, консервации пребывания в одном состоянии. Состояние неодухотворенного неразумного мира превращает человека в разумный живой предмет. А это каннибализм! Потому что если спираль и превратить в круг, то нет движения, нет цели — либо движение по спирали, но в обратном направлении. И вместо того чтобы произвести новое, более совершенное не я, мы лишь поедаем не я предыдущего культурного слоя.
Подытоживая этот этап развития философской мысли, скажу, что тот, кого несколько я, объединившись, назначат своим штурманом, в свою очередь должен способствовать творческой свободе тех я, которые дали ему возможность им стать, ибо бытие я это прежде всего возможность производить не я, то есть еще раз свобода творчества. Как в математике направляющая есть сумма векторов, так и общее материальное не я может быть общесемейным, общегородским, общенациональным, общечеловеческим общемировым, поэтому нужно понимать, что все движущееся в противоположную сторону ведет к деградации не я. Войны, экологические катастрофы и так далее — сами дополните этот список, и так вы определите для себя перечень возможных поступков и невозможных — тех, которые ведут в направлении, обратном вектору развития общечеловеческого я. И при таком подходе вы останетесь свободными людьми, вопреки Ницше, полагавшему свободным только сверхчеловека. Ведь на самом деле свобода это не только возможность делать, что тебе хочется, но более того, я вам скажу: это обязанность не делать того, что шло бы вразрез с общечеловеческим всеобщим духом, как бы тебе этого эгоистически ни хотелось.
Зал загудел в некотором недоумении.
— Именно так, — подтвердил профессор. — Когда одно я, творя свое не я, лишает других возможности к творчеству (я не говорю о направленности этого творчества, речь идет о принципе), то можно ли это назвать тиранией? Не всегда. Например, у вас имеется зависимость — от наркотика ли, компьютерных игр, или какого-то человека — неважно. Эта зависимость не дает вам создавать не я, которое вы можете и хотите творить, оставаясь в гармонии с общечеловеческим, национальным, городским, семейным и так далее я. И тот, кто удержит вас от производства этого саморазрушающего не я, вам не враг, не так ли? Так вот в свободном обществе, а вы теперь понимаете, что я имею в виду прежде всего свободу от разрушающего общее не я воздействия, происходит расцвет культурно-материального не я и создается фон, на котором новое зарождающееся я становится продолжателем, сотворцом не я с производящим я. Значит, если принять за цель человеческого бытия самосовершенствование и второй вектор: что человек изначально существо добродетельное, общественное и общительное, то становится вполне ясно, что закон как граница это определение тех векторов, которые правее или левее, но равнонаправленны с творчеством я, и отсечение тех, чьи поступки действуют деградирующе или разрушительно на общее не я, рождая противное я. Вот это место, где происходит взрыв, подобный ядерному, при котором высвобождается огромная энергия, действующая разрушительно. Война, конфликт. Поэтому сторонники смешения культур ошибаются, когда говорят, что если человек соблюдает закон, то все остальное неважно и можно и должно относиться к нему с терпимостью. Я же скажу, что важно не только внешнее подчинение закону, но и внутреннее стремление, то есть понимание причин, почему такой закон существует. Ибо считать причиной необходимость соблюдения закона равнозначно тому, что знать название улицы, но не иметь представления, в каком направлении и каким способом по ней идти. По мостовой или по тротуару, а может быть, лишь ощупью вдоль стен?.. Нет, закон есть внешнее обрамление направления общего не я для тех, кто сам свободно творит собственное не я в гармонии с общим. Как, например, в спортивной команде каждый совершенствуется в создании своего не я в гармонии с общей целью, так и в других сферах человеческой деятельности создание такого общего не я как национального продукта и есть задача руководителя и зона его ответственности. Ибо создание не я каждым членом свободного общества происходит само, а руководитель должен оповещать, стимулировать и охранять общество.
И еще, господа будущие правители, вот что я прошу вас запомнить на всю жизнь. Может ли один человек вступить в конфликт с обществом, творя свое не я в противовес общему? Может и должен, ибо если его не я в согласии с таковым первичного я, то было бы преступлением против общества не творить свое не я. Всегда помните, что мы люди и порой ошибаемся, поэтому применять власть как насилие по отношению к другому нужно с большой осторожностью — из опасения повредить общечеловеческому я, то есть всеобщему духу. Отнимите у человека возможность вредить самому себе, даже если он этого не понимает. Ведь творящий зло часто заблуждается, думая, что стремится к благу. А на самом деле этим он вредит общечеловеческому духу, который есть не я всеобщего духа, но прежде всего — самому себе. И не позволить ему причинить себе вред это обязанность властных структур. При этом нужно помнить, что всякий человек по природе благ и у него всегда хоть в чем-то остается способность производить свое не я в гармонии с общечеловеческим не я. И еще я вам скажу, что участие в общем деле является не только обязанностью, но и стремлением неповрежденной души. Общество должно считать самым главным своим не я воспитание следующего поколения, ибо и с точки зрения материалистов-марксистов это является основным источником прогресса. Но следующими ступенями становятся иррационализм и пострационализм.
Давайте представим гору, символизирующую собой философию. У основания ее сидит Сократ. От него в сторону вершины поднимаются Платон, Аристотель, вершина же это Гегель, ответивший на все три главных вопроса философии: где я, кто я и зачем я здесь? После него все движутся лишь вниз. Шопенгауэр, Ницше, Маркс делают человека животным. Человечество подобно Сизифу несет свой философский камень вверх и, достигнув вершины, как бы не зная, что делать дальше, отпускает его, и тот катится вниз к основанию горы. Путь заменяет ему цель, он будто бы должен смириться с тем, что смысл его существования в том и заключается, чтобы нести этот груз вверх. Они обвиняют христианство в лицемерии, а на самом деле сами лицемерно ищут предлог, чтобы снять с себя маску нравственности. Отсюда фашизм с его белокурой бестией или Шопенгауэр, который предлагает натянуть хотя бы очки, чтобы не увидеть бессмысленности существования и не сойти с ума. В методе Гегеля есть важнейший для человечества ключ, а именно триада: тезис — антитезис — синтез. На последнем слове я и хочу закончить вступительную часть нашей лекции.
Профессор подошел к доске и крупными буквами написал:
СИНТЕЗ
После чего дал немного выйти пару из кипящих чайников. Аудитория заполнилась звуками открывающихся пластиковых бутылок и льющейся воды…
Глава 4. Лекция профессора Бишопа: потестас и аукторитас
Подождав, пока волна выплеснувшейся энергии сама собой уляжется, профессор продолжил:
— «Даже самая лучшая политическая партия есть своего рода заговор против остальной части нации». Эти слова принадлежат английскому политическому деятелю семнадцатого века маркизу Галифаксу. Скажу вам сразу, что являюсь сторонником беспартийной системы. Почему в угоду политическим интересам партии я должен голосовать не так, как подсказывают мне разум и совесть или как хотели бы мои избиратели? Ведь меня выбрали представлять их интересы люди, проживающие в том или ином месте, и было бы правильным сперва спросить их мнение, а лишь затем нажимать кнопку. Кроме того, часто победа той или иной партии бывает результатом сговора большей и нескольких мелких групп, и в результате этой сделки проводятся законы, которые противоречат интересам или воззрениям большинства. Тогда чем отличается такая власть от тирании?..
Скажу еще о такой существенной для демократического общества вещи, как право голоса. Человечество после долгого и трудного пути пришло наконец к пониманию необходимости всеобщего прямого голосования по важным для государства вопросам. Однако проводить референдум по каждому такому вопросу в большой стране пока не представляется технически возможным. Подчеркну это слово — технически. В настоящий же момент мы имеем систему представительной демократии. Граждане осуществляют защиту своих прав через избранных ими депутатов и других должностных лиц путем делегирования им части собственных прав, при этом выбранные руководители принимают решения с учетом предпочтений руководимых и отвечают перед ними за свои действия. Это в теории, а на практике отозвать мандат у избранника и тем более отменить его незаконные, по моему мнению, решения не представляется возможным одному отдельно взятому гражданину. Конечно, можно инициировать судебный процесс, но… Это уже из области фантастики. Так что вместо одного постоянного диктатора мы имеем над собой множество меняющихся насильников и можем лишь выбрать того, чье лицо нам более нравится, чтобы тот нас имел. Это вызывает в обществе чувство враждебности к тому, что субъект считает причиной своих неудач («врага»), ресентимент, как назвал это чувство Ницше, включающее бессильную зависть и тягостное сознание тщетности попыток повысить свой статус в обществе. Чувство слабости или неполноценности, а также зависти по отношению к «врагу» приводит к формированию системы ценностей, которая отрицает систему ценностей «врага». Субъект создает образ «врага», чтобы избавиться от чувства вины за собственные неудачи. Так случилось в Германии после первой мировой войны, и мы знаем, к чему это привело. Ресентимент — одна из ступенек лестницы, ведущей в ад. Такая же, как нигилизм, последний человек, утверждение о смерти Бога. Будь по ту сторону добра и зла, падающего подтолкни, и ты сверхчеловек. И тогда чудовищные миражи станут явью. Вот вам уже подтвержденный опыт. Задумайтесь: когда вы хотите кого-то победить, не оказываете ли вы услугу своим демонам, позволяя им вырваться наружу, и тогда победа окажется для вас горше поражения.
Я считаю, что победа на выборах, которой всегда так самозабвенно радуются простаки, является поражением их же сограждан, а кто из нас хотел бы радоваться своему поражению? Вот вам и парадокс! Я бы сформировал при любом исходе выборов единое правительство, ведь цель каждой партии, если мы пока миримся с их существованием, благоденствие всей нации, всей страны. Так какое может быть благоденствие, если оно построено на победе одних над другими? Лекарство мне видится именно у Гегеля с его синтезом. Я еще и еще раз повторю вам, что синтез это не Франкенштейн, скроенный из разных трупов, это гармония. Фемистокл в свое время был подвергнут остракизму. При этом он получил от инициаторов его изгнания рекомендательные письма и средства для безбедного существования на чужбине. Прощаясь с родным городом в порту и уже собираясь сесть на корабль, он неожиданно для провожавших его сограждан прослезился. Многие удивились, так как знали его как мужа с твердым характером, который даже решение суда принял без видимого огорчения. Увидев их недоумение, Фемистокл заметил: «Друзья, не о вас я, кого люблю, печалюсь, покидая родину, но о городе, в котором даже враги столь благородны. Где еще в мире я встречу не только таких друзей, но и таких врагов!» В другом жизнеописании, посвященном одному благородному римлянину, рассказывается, как он, проиграв выборы, радостно воскликнул, что очень рад наличию в его отечестве стольких достойных людей. И в наше время победивший на выборах мог бы сам уступить свое место другому, кого считает более достойным, или хотя бы прислушаться к мнению такого человека. К сожалению, современная политика превратилось в шоу, но, конечно, с согласия своих избирателей.
О чем еще я хотел бы сказать, так это об ответственности избираемого перед избирателями. Если рассматривать избрание как доверенность на осуществление определенной деятельности, с одной стороны, и делегирование полномочий, с другой, то должна быть, во-первых, возможность аннулировать договор и признать недействительным его последствия, а во-вторых, провести перевыборы. И тут я хочу заострить ваше внимание на том, что в случае перевыборов, если предыдущий кандидат их проиграет, он должен будет компенсировать расходы на организацию голосования. И наконец, если выяснится, что он действовал вразрез со своими предвыборными обещаниями, то должен будет понести уголовную ответственность за мошенничество.
Теперь давайте посмотрим, что фактически представляет большинство голосов на выборах. Допустим, в некоторой стране пришло на выборы шестьдесят процентов населения. Затем голоса распределились так: победивший кандидат набрал пятьдесят один процент голосов. Что это обозначает в реальности? Что набранное им большинство голосов, а мы тут показываем неплохую явку, на самом деле является меньшинством, потому что за него проголосовал тридцать один процент населения, а остальные шестьдесят девять процентов были против. И какая же тут демократия?.. Голосование это не право, а обязанность гражданина перед обществом, об этом говорил еще Солон. Да, он опередил время, но мы сейчас вполне готовы принять закон об обязанности граждан голосовать: ведь забота об управлении обществом должна прежде всего лежать на плечах общества, и тогда не будет места проходимцам и манипуляторам со смазливыми личиками. Кроме того, мы должны ясно понимать, что верные решения часто бывают непопулярны, а губительные принимается с восторгом. Это следствие свободы: свобода творчества предполагает возможность ошибок, но одно дело ошибаться, прокладывая новые пути, и совсем другое — совершать ошибки из-за недостатка знаний. Поэтому право на образование должно быть равным для всех, ибо высокий образовательный уровень является базой для общественного прогресса. Далее необходима равная социальная защищенность, опять же на высоком уровне, чтобы исключить подкуп электората разными заманчивыми, но необдуманными предложениями. Если предложить ребенку дорогостоящую игрушку, он, конечно, обрадуется, хотя, возможно, на нее уйдет месячный бюджет семьи и не на что будет купить самое необходимое. Как говорил один древний правитель, богатства мне не давай и бедности не допусти, ибо от нее происходит всякое зло. Как писал Платон, политик это философ, обладающий эйдосом блага, способный вывести людей из пещеры. Только такой достоин править полисом. Править или управлять? Вы знаете, в чем разница? Править — это вести как кормчий, служа тем, кто доверился ему. Управлять же значит подчинить других и заставить делать то, что угодно управляющему. Он не отец, а рабовладелец, часто надевающий маску отца.
Итак, мы подошли к главной теме нашей лекции. Власть! Ницше называет стремление к власти главным стремлением души, и действительно, ведь она отвлекает человека от внутренней пустоты. Но для честного человека ее имя — ответственность. Кто захочет править кораблем в бурном море, в окружении врагов, и нести ответственность за жизнь экипажа? Безумец! Не лучше ли наслаждаться личным счастьем? Семья, любимая работа, свободное время, путешествия — что может заставить человека отказаться от всего этого и ради чего? Вот тот вопрос, который должен задать каждый избиратель человеку, который просит отдать ему свой голос, доверить управлять отчизной, городом и в конце концов твоей личной жизнью. Ибо ошибаются те, кто говорит: «Это все не для меня, от меня ровно ничего не зависит». Они уподобляются страусу, засунувшему голову в песок при виде приближающегося льва.
Вот две цитаты, характеризующие политику как дело по меньшей мере недостойное:
«Партия — это безумие многих ради выгоды единиц». Джонатан Свифт.
«Если вы перестанете лгать о республиканцах, я обещаю, что не скажу правду о демократах». Чонси Депью.
Подобное слышишь настолько часто, что невольно задумываешься: а не специально ли такое мнение культивируется? Приходит на ум эзоповская басня, где лиса называет виноградную кисть зеленой и кислой, потому что не может ее достать. А вот Аристотель считал политику искусством управления государством. Я же сравнил бы ее с большим симфоническим оркестром, где все в едином стремлении исполняют музыкальное произведение, где нет победы одних над другими, но есть общее служение музам.
Стремление к власти, о котором говорит Ницше как о самом главном стремлении души, разрушает, ибо является эгоистичным. Оно начинается с политического эгоизма, сложенного, как из кирпичей, из индивидуального эгоизма. Это форма, скажу сразу, фальшивая. Но есть и другая, когда каждый гражданин стремится принести пользу обществу, которое заботится о каждом своем члене. Это похоже на спор: что первичнее — курица или яйцо, не так ли? Какая, казалось бы, разница? А разница в том, что в одном случае мы видим стремление служить, а в другом — властвовать.
«Республика является делом народа», — утверждал Цицерон. Говоря современным языком, достоянием народа является то, что этот народ делает совместно. А дальше мы должны посмотреть, кого он определяет как народ: большое собрание людей, объединенных общей выгодой, с согласием в вопросах права. И тут нужно уточнить: права не как чего-то внешнего, как у монарха либо тирана. Еще в Средневековье возникал вопрос: а сам источник власти подчинен ей или нет? Да и сейчас во многих странах третьего мира люди, облеченные властью, ведут себя как не подвластные закону монархи, находящиеся как бы на вершине пирамиды. Но мы имеем в виду горизонтальную систему законов как договоров людей с одинаковыми правами и общей абсолютной подзаконностью независимо от общественного положения.
Вот еще высказывания Цицерона: «Мы должны быть рабами закона, чтобы быть свободными». «Источник права — народ». «Право человеку никем не даровано, оно принадлежит ему потому, что он человек». «Право должно быть выше власти». «Благо народа — высший закон». А блаженный Августин провозгласил: «Несправедливый закон вовсе не закон».
Мою лекцию я назвал «Потестас и аукторитас». Но для чего, спрашивается, было столько всего объяснять? При чем тут Гегель и Ницше? Для того чтобы усвоить простую мысль, иной раз бывает нужно пройти вместе долгий путь познания, чтобы добиться верного понимания произносимых слов. Но об этих двух словах: потестас и аукторитас — не будем много говорить. Лишь вскользь напомним, что первое означает подчинение власти, а второе — доверие к власти. Так вот: когда подчинение власти и доверие к ней объединяются, то есть происходит их синтез, то такая власть является идеальной. По отдельности же это одноногий Сильвер, грабитель и обманщик из «Острова сокровищ» Стивенсона.
Когда политическая диалектика будет руководствоваться методом, который оставил нам Гегель: тезис — антитезис — синтез, направленным на достижение общего блага, где тезис это очередной шаг в совершенствовании общества, антитезис — уничтожение плевел, то есть возможного вреда, а синтез — единство противоположностей, тогда политическая система обретет устойчивость, ибо нация станет объединенной. Конечно, в такой системе подразумевается всеобщее равенство, но не в марксистском понимании выравнивания всех под одну мерку, как поступал разбойник Дамаст, укладывая гостей на прокрустово ложе. Равенство должно быть по нижнему уровню жизни. Государство должно гарантировать гражданину минимальное материальное благополучие, при котором тот не потеряет возможности продолжать свою деятельность и в то же время его голос не станет предметом спекуляций, поскольку благо гражданину обеспечивает не тот или иной человек по своей прихоти, а государство. Я думаю, что современное общество вполне готово к тому, чтобы создать новый культурный слой для будущих поколений. Мы все можем создать новое культурное не я, и оно само сформирует новое поколение я. На каждом уровне диалектической спирали будет возникать новая борьба противоположностей. Это естественно и лежит в основе любого развития. Не надо бояться ошибок, нарастание количественных изменений всегда переходит в качественное изменение, если долго пилить сук, на котором сидишь, то…
В зале раздался смех.
— Я понял, что вы устали, — отреагировал профессор. — Как сказал один умный человек, если проповедник может изложить свои мысли меньше чем за десять минут, то он святой, а если он будет говорить дольше, то святыми придется признать тех, кто его слушает. — Умственное напряжение в аудитории несколько спало. — Так слой за слоем происходит развитие общества, но в каком направлении? Вот главный вопрос. Если мы будем судить по его экономическому положению, то сможем получить некое представление о его культурном я, но какова динамика? Развитие или деградация? Какой параметр будет указателем в этом странствовании? Или придется нам погибнуть в пустыне, как тем, которые не хотели видеть Бога своим вожатым? Я думаю, что можно было бы взять такой ориентир, как счастье. Но оно вроде бы разное для разных людей, и где оно обитает: в уме материалистов или в сердце идеалистов? Вот вам пример двух противоположностей. Попробуем применить метод Гегеля. Кто ответит на эти вопросы, возникающие вновь и вновь? Платон писал, что философы. Христиане говорят, что Иисус Христос воплотил в себе единство двух миров. Предоставляю вам самим подумать над этим. Хорошая книга — та, которая оставляет хотя бы один неразрешенный вопрос. Так учила меня моя бабушка, а она знала толк в книгах.
От себя же добавлю: стремитесь к совершенству и совершенствуйтесь в любом добром деле. Но избегайте поступков, которые ниже того культурного уровня не я, из которого вы происходите. Ибо развитие поколения происходит в целом, а падение индивидуально, и потом придется самостоятельно находить ответы на вопросы, которые на высшем уровне уже разрешены. Будьте светом для своей страны, для своего народа, для всего человечества. Подлинным философом можно считать причастного высшему слою эйдосу. Я бы уточнил только, что то, что он называет высшим, я назвал бы основополагающим, то есть лежащим в основе.
Слушатели со счастливыми лицами захлопали в ладоши. Больше, наверно, не оттого, что профессор наконец просветил их ум, а оттого, что лекция закончилась и теперь можно разогнуть спины и колени. Студенты с шумом покидали аудиторию, считая должным пожать руку профессора. Не обошлось и без нескольких поцелуев от восторженных студенток. Профессор знал, что часто такие выходки делаются на спор. Ну, что же, и он был молодым, потому отнесся к этому снисходительно…
Когда все наконец покинули аудиторию, профессор, не присевший ни разу за время лекции, плюхнулся на стул и положив голову на стол. Тут он почувствовал, что на него кто-то смотрит. Он поднял голову — действительно, из середины амфитеатра на него смотрели два черных глаза. Видимо, это тот единственный, кто с полным вниманием слушал его лекцию. Такие бывают не всегда, и в результате возникает либо долгая дружба, либо…
— Хотите что-то спросить, молодой человек?
Тот, не сдвигаясь с места, продолжал на него смотреть, словно проверяя его реакцию. Профессор снова опустил голову на стол, предоставив молодому человеку самому решать, как будут развиваться события. Спустя некоторое время юноша встал и направился к профессору.
— Вы тут много чего интересного рассказали, но главное, что я понял из вашей лекции, это то, что человек благ и все должны стремиться к благу?
Профессор снова поднял голову. Ему было по-настоящему любопытно услышать, что скажет ему этот начинающий философ, и от предвкушения интересной беседы он, сам того не замечая, улыбнулся студенту. И, похоже, эта улыбка вдруг развернула мысли молодого человека на 180 градусов и тот невольно улыбнулся в ответ. Видно, он собирался серьезно поспорить, но случаются чудеса, и мы в состоянии их творить.
— Вы знаете, я сидел и долго думал над тем, что вы говорили, особенно о первоначальном утверждении, что человек благ.
— И вы согласились с ним?
— Не знаю. Но я вдруг почувствовал, что это правда, хотя все время лекции только и думал о том зле, которое происходило до Гегеля и происходит после него. Что толку, что он что-то придумал?
— Он не придумал свою теорию, как и Колумб не придумал Америку. Понимаете, все это существовало и до них. И простейшую формулу дважды два четыре не люди придумали, эта истина существует сама по себе. А мы можем быть к ней причастны или непричастны из-за недостатка знаний или опыта, а частенько и из-за того, что наши собственные выгоды нам дороже истины. Вы вот вдруг поняли, что человек благ. Видите — сперва к вам пришло знание, а уж затем у вас есть время, чтобы подтвердить его. Так и ученый — он всегда сперва создает гипотезу, а затем всю жизнь посвящает тому, чтобы доказать ее истинность.
— А не наоборот?
Профессор не стал отвечать на эту реплику. Он бодро встал и спросил:
— Как вас зовут?
— Паоло Пирзини.
Профессор пожал ему руку.
— Ну, что ж, молодой человек, вы открыли свою Америку. Желаю вам успеха в вашем странствии, чтобы обрести ее и поделиться с другими.
Профессор покинул аудиторию и, пройдя по широкому коридору, вышел из учебного корпуса. Вид студентов, рассыпавшихся по двору словно яркие конфетти на полу после праздника, радовал глаз. Он вспомнил время, когда и сам был студентом — лучшее время его жизни. В начале месяца все наперебой приглашали друг друга в кафе, а в конце бедняга вынужден был отказываться от приглашений, ссылаясь на загруженность работой. Он с улыбкой вспоминал те времена, и ему хотелось задержаться в этом студенческом мире, но учитель и ученик хотя и неразделимы, но находятся на разных планетах. Увидеть со стороны можно, а почувствовать жар студенческой жизни уже не получится. Ну что ж, пусть будет хотя бы так.
Профессор пересек широкий двор и вошел в административное здание. Стол секретарши в глубине холла был заполнен книгами. Над ним на стене красовалась небольшая афиша, изображавшая обложку его книги «Синтез как единство противоположностей». Возле столика уже собралась немалая группа студентов. «Минут на пятнадцать работы», — определил профессор. Он любил задавать загадки своей интуиции и наблюдать, как она справляется с ними. Сел за стол, посмотрел на часы, они показывали пятнадцать минут первого, и начал подписывать одну книгу за другой. Так незаметно в кратком обмене репликами пролетело тринадцать минут. Студенты продолжали подходить, но скорость, с какой профессор оставлял автографы, значительно превышала приток его будущих читателей.
Наконец подошел и новый знакомец Паоло. Получив книгу с автографом, он вдруг сказал — не то профессору, не то самому себе:
— Чтобы чему-то учить, надо предварительно это прожить.
Профессор с улыбкой кивнул, и только собрался что-то ответить, но того уже и след простыл.
На столе секретарши зазвонил телефон. Она сняла трубку:
— Добрый день! Да, он рядом. Сэр, это вас…
Глава 5. Нежданная встреча
Исаак проснулся около полудня, о чем узнал, взглянув на наручные часы. Первая мысль была — вскочить с кровати: так долго спать он не позволял себе же около двух десятков лет, да и в юности не был соней. Но сейчас отдых доставил ему небывалое удовольствие.
Сегодня ему предстояла большая уборка: ведь в доме давно уже никто не жил. Дед умер на следующий год после отъезда внука, и Исааку не хотелось возвращаться туда, где все напоминало ему о смерти близкого человека. Ему казалось, что тогда сотрутся его прежние воспоминания, словно запись любимой песни на магнитофонной пленке. Еще в детстве он узнал от деда, что труд лучшее лекарство от всякой хандры. Он приехал сюда, чтобы вновь стать таким, каким был раньше, когда ни на мгновение не сомневался в себе. Он вдруг понял, что человека плохим делает не тот или иной поступок, ибо кто из живых людей не ошибается, а самоосуждение. Плохой человек — это приказ подсознанию стать новым собой, когда планка нравственности прогнулась до земли. Осознал, что ему надо вспомнить — вспомнить себя.
Исаак решительно вырвался из объятий постели и направился бодрым шагом в ванную комнату. Именно бодрый шаг выделял его из толпы вяло переставляющих ноги людей, он же словно крутил ими земной шар — так энергично и собранно его мускулистые ноги отрывались от земли. Уборка была излюбленным отдыхом Исаака еще с детства, он стремился избавиться от пыли, как бы ни старалась она укрыться от его глаз.
Пока он занимался уборкой, незаметно наступил вечер. К тому времени было заполнено несколько больших мешков для мусора. Исаак понял, что весь день провел в доме и за это время ни разу не вспомнил о том событии у парка. Это его обрадовало. Ведь он больше всего на свете хотел бы забыть о нем, нет, хотел бы, чтобы такого вообще с ним не произошло. Исаак посмотрел на соседний дом и подумал о Джонатане. Тот бы живо вправил ему мозги. Дом и участок перед ним выглядели ухоженными, но все же было видно, что там никто не живет. Когда Исаак и Джонатан еще переписывались, они как раз договаривались найти возможность тут встретиться, но потом в семье Джонатана случилась беда. Исаак из газет узнал, что его жена с матерью и ребенком попали в автокатастрофу.
Допоздна Исаак разбирал старые фотографии, погружаясь в прошлое и вспоминая все хорошее, что тогда происходило. Вскоре он почувствовал, что если срочно не ляжет в кровать, то уснет на полу. Добравшись до кровати, он успел лишь подумать, что вроде находится на отдыхе, а устал так, как не уставал на работе. Сон его был замечательно спокойным, без всяких сновидений.
Когда он открыл глаза, на будильнике было шесть утра. Видимо, сработала старая привычка. По пути в ванную Исаак удивился тому, что внутри него словно что-то обновилось, словно он снова стал прежним.
Вред совершённых проступков в том, что тот, кто их совершает, перестает нравиться самому себе, возникает как бы раздвоение личности на ту, что была прежде, и новую, искаженную происшедшим даже случайно. Эту новую личность хорошо бы вырвать с корнем, пока она не проникла во все уголки души. О, тогда человек становится узником, заточённым в самом себе, тогда его посещают демоны, предлагая рецепты один горше другого, и только если светильник любви не угаснет, останется надежда снова стать самим собой.
«Привычка — лучшее из лекарств, — так учил Исаака старый майор в учебке, — поэтому, сынок, обзаведись хорошими привычками, они послужат тебе, когда ты вдруг потеряешь над собой контроль». Он часто повторял курсантам: «Вырабатывайте привычку правильно сидеть, правильно стоять, чистить зубы и тому подобное — всякая мелочь, ограненная привычкой, освобождает ваш ум для анализа более серьезных вещей». Но еще до учебы в академии и отец, и дед, пусть другими словами, внушали ему ту же мысль. Видно, поэтому каждое утро он, еще толком не проснувшись, в любую погоду отправлялся на пробежку. Ему захотелось вновь ощутить то чувство, которое он переживал при этом: бег словно отрывал его от действительности — только ровный ритм дыхания и полная ясность в голове.
Исаак, чтобы не потерять этот порыв чувств, быстро оделся и выскочил на улицу. Свежий воздух наполнил легкие, и они, словно парус яхты, раскрылись, придав бодрости бегуну. Он бежал по дорожке вдоль берега моря. Говорят, от себя не уйдешь, но сегодня не тот случай: он именно что избавился от себя вчерашнего, потерявшего уважение к себе. Все вокруг убеждали его в обратном, но это не имело для него значения. Он предчувствовал, что рано или поздно подобное может случиться, но чтобы из-за такого пустяка, из-за мелкого воришки, в испуге оттолкнувшего полицейского со своего пути, может, даже не заметив, что это был полицейский…
Исаака вдруг осенило: он нашел ответ на давно интересовавший его вопрос. Конечно, он не раз читал об этом в книгах по психологии, но читать еще не значит понять, а сейчас, когда в голове у него прояснилось, мысль словно сама туда пришла. Он не раз задумывался: почему некоторые терпят унижение и даже стремятся к нему? Впервые эта мысль посетила его после одного случая. Как-то во время вечернего патрулирования они с напарником защитили проститутку от разбушевавшегося сутенера, а через несколько дней он вновь увидел ее премило беседующей со своим обидчиком и понял тогда, почему люди позволяют себя унижать и даже хотят унижения. Потому что они не любят и не уважают сами себя. Эта мысль дала ему ключ к пониманию собственного состояния. По складу характера Исаак был оптимистом, и то, что у другого могло бы вызвать уныние, ему показалось хорошей новостью. Чтобы вернуть уважение к самому себе, нужен поступок, но какой именно? Был бы сейчас рядом Джонатан, он бы мигом нашел подсказку. Ему вспомнилась история, которую когда-то поведал ему дед, историю многим известную, но с неожиданным из нее выводом. Отец дал детям пучок стрел и предложил сломать их. Дети не смогли, и тогда он показал, как легко это сделать, ломая каждую по отдельности. Дед же, поведав эту притчу внуку, закончил так: «Айзек, если ты столкнешься с большой проблемой, не пытайся решить ее одним махом, а разбери по деталям, как по отдельным камешкам, — глядишь, ее и не стало». Эх, как было бы хорошо избавиться от случившегося и вернуть уважение к самому себе…
Выбежав на улицу, ведущую к дому, Исаак увидел, что туда подъезжает такси. Что-то ёкнуло у него в животе. Не может быть!.. Из машины вышел худощавый длинноволосый мужчина.
— Джо!.. — радостно крикнул Исаак и кинулся обнимать старого друга. Тот, не понимая, кто на него набросился, заорал так, что и таксист выскочил из машины — то ли чтобы помочь пассажиру, то ли спасаясь бегством от неизвестного…
Исаак обхватил друга двумя руками, оторвал от земли и слегка встряхнул. Так он поступал в годы их детства, когда Джонатан зазнавался. Тот, наконец, узнал Исаака, которого никак не ожидал здесь встретить, хотя не переставая думал о нем на протяжении всего пути.
— Так не бывает, так не бывает!.. — взволнованно повторял Джонатан. — Ведь я как раз вспоминал наше прошлое — и вот ты здесь!
Исаак поставил друга на землю друга и, оправив на нем одежду, рассмеялся так чисто и раскатисто, что его смех волной счастья качнул сердце Джонатана, и он закатился таким же радостным смехом. Оба смеялись до слез и так заразительно, что даже таксист присоединился к ним.
Исаак подхватил чемодан друга из рук таксиста, Джонатан щедро расплатился, и друзья направились в его дом.
— Ты не забыл, что у тебя тут есть спальня? — Джо хлопал Исаака по плечу, словно желая убедиться, что тот действительно здесь и не исчезнет как призрак.
— Помню-помню, дружище! — растроганно отозвался Исаак.
Глава 6. Старые друзья
— Нет-нет, ты совершенно не изменился! — крикнул Джонатан другу, с разбегу нырнувшему в прохладное утреннее море.
Тот, конечно, в шуме прибоя его не услышал. Джонатан не последовал примеру Исаака, он лишь плюхнулся на песок у места, где вчера вечером они, ведя приятную беседу, возвели из песка на берегу моря, как в детстве, свои бастионы. Как и раньше, от крепости Джонатана не осталось и следа, а от цитадели Исаака уцелела хоть и потерявшая форму, но все же вполне узнаваемая башня, из ее верхушки даже торчала палка, на которой вчера развевался флаг из водорослей.
— Прыгай сюда, не будь неженкой! — послышался жизнерадостный призыв. — Ну же, Джо!
Тот нехотя скинул с себя майку и шорты и последовал за другом. Он не был таким решительным, как Исаак, который любил дать встряску своему организму, и заставил себя мгновенно очутиться в прохладной воде, чтобы не повернуть назад под действием холода, входя в воду постепенно.
Люди — разные. Одним быть решительными помогает надежда на будущее, другим — стремление избежать нежелательных последствий. Одни ныряют в воду с закрытыми глазами, другие хотят насладиться увиденным, зрелище собственной победы толкает их на новые подвиги, и кто из них герой, решать каждому. Однако оказавшись в воде, друзья уже не отличались друг от друга в озорстве, они вспомнили все свои детские забавы. Со стороны это могло показаться излишним ребячеством, но силы, сдерживаемые Джонатаном все последние годы, вдруг вырвались наружу, оставив рассудительность вместе с майкой и шортами на песке у воды. Детство с его необузданностью в веселье будто вновь вернулось к нему, даже Исаак заметил это, но не подавал виду, а лишь подыгрывал товарищу, стараясь не отставать от него в дурачествах. Он догадывался, что это, возможно, последний раз, когда Джонатан дал свободу своему скованному приличиями, статусом и прочими кандалами духу.
Когда Исаак, вдоволь нарезвившись, почувствовал, что напор страсти у Джонатана спадает, он первым, тяжело дыша, выполз на берег. Тогда Джо позволил себе последнюю выходку: крепко ухватив друга за щиколотки, потащил его назад в море. При этом широкая грудь Исаака стерла остатки вчерашней твердыни. Джо, довольный, что насладился ребячеством, стоял по колено в воде. Его грудь вздымалась, наполняясь свежим утренним морским воздухом. Казалось, он вдыхал саму жизнь — ту, что в детстве дарит нам ощущение бесконечности и счастья.
— Ну же, не сдавайся, давай еще раз поборемся! — тормошил он друга.
Но Исаак, понимая, что это последний рвущийся из-за пелены разума возглас детства, решил на него не реагировать: пусть останется в душе Джонатана чуть-чуть недопитого вина, этой закваски. Кто знает, может, когда-нибудь она вновь найдет выход.
— Нет-нет, я сдаюсь, Джо… — Исаак похлопал ладонью по песку, давая понять, что признаёт себя побежденным.
Джонатан, удовлетворенный собой, вышел из воды и растянулся на песке рядом с другом.
Отдышавшись, друзья оделись и побрели к дому.
— Знаешь, Исаак, я хочу тебя поблагодарить, — сказал Джонатан.
— За что? — удивился Исаак.
— За то, что ты сохранил себя, остался самим собой, а в тебе и частичка моей души — той, что была когда-то. Я вновь себя почувствовал тем самым мальчишкой, а не профессором, преподающим политическую философию…
Слова Джонатана произвели непредвиденный эффект, обратный тому, которого можно было ожидать. Улыбка и свет в глазах Исаака исчезли, словно смытый морем песочный замок. Застывшая форма улыбки теперь больше походила на болезненную. Джонатан не сразу почувствовал изменение в настроении друга и продолжал вспоминать разные истории из их детства.
— А помнишь, когда нам было лет по девять, в то лето еще родители приезжали…
Джо рассчитывал, что Исаак непременно вспомнит тот редкий случай, когда приезжали родители. Ведь, как правило, здесь отдыхали вчетвером: они оба, мистер Самюэль и бабушка Айрис.
— Помнишь? — продолжал он. — Мы играли в войну на заднем дворе и швыряли друг в друга всякую всячину? И ты запустил в меня поленом, что валялось под навесом, помнишь? Ты всегда там прятался и бросил в меня эту штуковину. Если честно, я тогда не на шутку испугался и решил тебя разыграть, притворился, что ты попал мне в голову и убил меня… — Джонатан громко рассмеялся. — Помню твое лицо — вот умора! Я еле себя сдерживал, пока ты плакал и причитал…
Джо догнал идущего на полкорпуса впереди товарища и придержал за плечо. Тот обернулся… На Джонатана смотрело точь-в-точь то же лицо, что и тогда, когда он притворялся мертвым в детстве. Ему стало не по себе.
— Я убил человека, Джо! — не своим голосом выдавил из себя Исаак.
— Что?.. Что ты сказал? — не поверил своим ушам Джонатан. — Кого ты убил?
— Я убил мальчишку, понимаешь? — Исаак отвернулся и ускорил шаг.
Джонатан понял, что нельзя оставлять друга в таком состоянии, и нагнал его.
— Исаак, что бы ни случилось, я твой друг. Я не сужу тебя, позволь мне помочь тебе, ты же помнишь: я твой мозгоправ…
Так в детстве Исаак шутливо называл Джонатана: ведь тот всегда помогал ему найти решение в ситуациях, которые оказывались чересчур сложными для прямолинейного ума будущего полицейского. Джонатан понял вдруг, почему он именно сейчас оказался здесь. Бывает, что ты направишься куда-то, сам не понимая почему, и вдруг случаются события, влияющие на всю твою последующую жизнь. Еще неделю назад, читая лекцию в университете, он не мог и подумать, что вот так, спустя много лет, вдруг приедет сюда — и окажется, что он очень нужен своему другу. И возможно, вся предыдущая жизнь вела его к этому моменту. Люди часто не замечают, как те, кто составляет их подлинное счастье, погибают где-то, а надо им всего лишь немного внимания и тепла. Бывает также, что не менее нужны пища и кров.
Джонатан вспомнил то время, когда он и сам оказался в тяжелом положении. Написанные им книги не продавались, и казалось, никого не интересует, что он там сочиняет. Он потратил все сбережения, оставленные бабушкой на издание его трудов. В такие моменты те, кто так или иначе занимается выкачиванием денег из чужих карманов, проявляют великое искусство. Так в тридцатипятилетнем возрасте он остался без средств к существованию. Но не материальное бедствие, которое он терпел, тяготило его, а то, что он остался один и не было никого рядом. Он бросил все и уехал на родину философии, где все пропитано ее духом, в Элладу. Джонатану не нравилось название Греция, и он называл ее только так, как сами эллины. Возможно, на его решение повлиял любимый фильм «Грек Зорба» с Энтони Куином в главной роли. Нет, Джонатан не разделял идей этого анархиста, но ему нравился его свободный дух и живая воплотившаяся философия. Наверно, таким был и Собеседник — как Джонатан называл Сократа.
Так оказался он в стране, которая сначала показалась ему жутким захолустьем, где, похоже, уже давно не осталось даже призраков великого духа. Три года, проведенные там, полностью изменили его, развернув от падения к возвышению. Кажущееся невозможным: «Изменись сам, и окружающий мир изменится» — оказалось возможным.
Никаких выдающихся событий не произошло. Он переезжал с места на место, пока не попал в Уранополис — городишку с парой улиц, прижатый горами к морю. Там далекий от религии Джонатан узнал, что находится у подножья горы, которую издревле населяют монашеские общины. Он вспомнил, что когда-то вместе с бабушкой переводил какие-то письма или духовные поучения, в памяти четко сохранилось слово Афон. Когда утром он оказался у морского причала, откуда отходил паром, он стоял и тоскливо думал о тех, кто загружал свои пожитки. Там были люди самой разной формации, в основном, конечно, монахи, но и разный иной люд: и хорошо одетые джентльмены, и оборванцы. Полицейский у трапа проверял документы. И тогда словно кто-то услышал то, что даже и Джонатан не смел воспроизвести, вероятно, это и есть мистический опыт веры: высокий молодой монах подхватил его под руку и сказал: «Что ты тут стоишь? Не видишь — паром скоро отойдет!» Полицейские, видимо, хорошо знали этого монаха и даже не спросили документов ни у него, ни у того, кого он бесцеремонно вел за собой.
Когда паром отошел от причала, монах оставил Джонатана одного и будто растворился в толпе одетых в черное людей. Джонатан увидел его вторично лишь через несколько месяцев, но мельком и издалека, но все равно был уверен, что то был он.