Бесплатный фрагмент - Шипы роз

Глава первая

Последнюю декаду августа девяносто девятого года Лоренс Тэкеле проводил на своей португальской вилле в Эштремадуре вблизи Лиссабона. Внешне он теперь мало напоминал застенчивого малавийского студента, почти сорок лет назад приехавшего в Москву грызть гранит науки и нашедшего спасение от суровых российских морозов в горячих объятиях Веры Трухиной. Это был поджарый чернокожий джентльмен с абсолютно седыми кучерявыми волосами, красивыми чертами лица и движениями, полными того достоинства, которое дают деньги, власть и сознание собственной значимости.

В Португалии находился центральный офис его компании, занимавшейся экспортом древесины и электронного оборудования для целлюлозной промышленности. Господин Тэкеле много работал и в свободные минуты не хотел отказывать себе в маленьких житейских радостях. Две его секретарши выглядели очаровательно, имели стройные ноги и гладкую кожу. В остальном они совершенно не походили друг на друга, и это давало возможность их шефу постоянно ощущать волнующее разнообразие всех прелестей бренной жизни.

Пухленькая Кристина имела длиннейшие в мире прямые золотистые волосы, молочно белую кожу и бойкий характер, в то время как застенчивая Энкарнасьон — тоненькая шоколадно-коричневая мулатка — выбрала для своих черных блестящих кучеряшек самую короткую из всех модных стрижек.

Лоренс Тэкеле официально имел трех жен. О двух младших, оставшихся в Малави, он вспоминал очень редко и с полнейшим равнодушием, зато мысли о первой жене Денизе неизменно наполняли его душу яростью и отвращением.

«Грязная шлюха! Дочь дипломата, видите ли! А ведь когда мой отец и Херберт Банда, ее дядюшка, устроили наш брак, она уже была беременна. Навязала мне своего ублюдка Фредерика и даже особо этого не скрывала. Я дал ему свое имя, помог продвинуться, а как он меня отблагодарил? В двадцать пять лет с моей помощью стал генералом и немедленно начал мне пакостить. И все, чтобы завладеть моими деньгами. Сколько раз он пытался настроить против меня своих братьев! Счастье, что Альфредо, Эндрю и Родерик оказались верными сыновьями. Жаль только, что эти три мальчика, как и их матери, не отличаются большим умом — разве им можно доверить компанию! Они и выдали мне планы Фредерико исключительно по глупости — сочли, что от меня получат больше, чем от него. Что ж, они и получат свою долю — когда я умру. А до этого пусть трудятся в поте лица и считают свои квачи, потому что я больше никому, кроме Теодора не доверю свои деньги. Пусть у него светлая кожа его русской матери, но он также унаследовал от нее ум и благородство. А Джон, наш с Денизой общий сын! Как я гордился его талантами, его светлым умом, сколько надежд в него вкладывал! Он всегда заносился, презирал младших братьев и, в конце концов, спелся с Фредерико. Что ж, оба они уже никогда не смогут мне вредить…»

Опять и опять в мозгу Лоренса всплывало воспоминание о том, как в середине девяностых Фредерико и Джон, сыновья Денизы, воспользовавшись своими связями в правительстве, сумели получить ордер на его арест. К несчастью для себя они решили вовлечь в заговор сводных братьев — сыновей Лоренса от двух других жен. Те, однако, посовещались и решили, что предупредить отца будет для них выгоднее. За час до того, как в дом Тэкеле явились представители власти, глава семьи вылетел из Малави, оставив с носом Фредерико, Джона и их мать, которая, конечно же, являлась вдохновительницей заговора. Более того, он успел отдать распоряжение «заморозить» все счета Денизы и ее сыновей в европейских и американских банках, так что все трое, в конечном счете, оказались у разбитого корыта, имея в своем распоряжении только две тысячи малавийских квач и захваченные ими земли отца в районе реки Шире и озера Ньяса.

Разумеется, жалкие чайные плантации не смогли утихомирить аппетиты этих монстров, спустя два года Фредерико с Джоном все-таки смирились, пошли на попятный — передали через младшего брата Родерика, что желают примирения. Произошло, дескать, недоразумение, а оба они всегда чтили и будут чтить отца.

Тэкеле с усмешкой вспомнил, как наивный глупыш Родерик долго уговаривал его простить братьев. В конце концов, отец притворился смягчившимся и велел сообщить непокорным отпрыскам, что отцовское сердце не выдержало, и он ждет их с матерью, женами и детьми в Амстердаме на семейный совет. Встреча была назначена на восьмое августа девяносто восьмого года. Седьмого августа самолет с двумя поколениями отпрысков Денизы вылетел из Каира, а через двадцать минут после взлета страшный взрыв уничтожил всех находившихся на борту людей.

Расследование показало, что причиной трагедии явилась неисправность двигателя. Сам Тэкеле, когда ему сообщили о гибели сыновей и внуков, лишь пожал плечами и не выказал никакого интереса к причинам катастрофы. Если он о чем-то и сожалел, то только о том, что Денизы не было на борту — в последний момент она решила остаться дома из-за болезни любимого внука Энрике, сына Фредерико. Тогда же господин Тэкеле впервые за несколько лет посетил Малави — почтить память родных, как было напечатано в газетах «The African» и «This is Malawi», а фактически для того, чтобы восстановить свои права на земли в долине реки Шире и чайные плантации на берегах озера Ньяса.

Ему пришлось встретиться с Денизой, и вид ее, как всегда, вывел его из себя. В элегантном жакете европейского покроя и в мини-юбке, открывавшей чуть ли не до самого основания стройные эбонитовые ноги, эта женщина больше походила на проститутку, чем на мать, оплакивавшую сыновей. И это в пятьдесят-то с лишним лет!

Глядя на Денизу, Тэкеле со злобой вспоминал, сколько раз она требовала, чтобы он отказался от своей веры и перешел в католичество. Дважды он уже был почти готов ради нее пойти на это — так велика была ее власть над ним. В последний момент останавливала мысль о том, что христианство обрекает мужчина на моногамию. Когда же ему надумалось взять себе еще двух жен, с Денизой приключилась настоящая истерика. Как же она тогда вопила — от злости у нее на губах даже пена выступила.

«Я превращу твою жизнь в ад, Лоренс! Ты будешь вспоминать обо мне даже в день страшного суда!»

Что ж, Дениза приложила и продолжает прилагать все усилия для того, чтобы выполнить свое обещание. Теперь, когда Фредерико с Джоном и их отпрыски мертвы, она растит в ненависти к мужу единственного оставшегося в живых внука Энрике — осмелилась даже намекнуть при мальчике, что его дед Лоренс Тэкеле причастен к гибели своей семьи. К сожалению, в Малави Дениза пользуется большим влиянием, и пока трудно что-либо предпринять против нее, не вызвав подозрений. Вот если б она взяла этого щенка Энрике и поехала с ним куда-нибудь в кругосветное путешествие!

Эта мысль начинала свербеть в мозгу Тэкеле всякий раз, когда по электронной почте приходил отчет от его малавийского поверенного. Пухленькая секретарша Кристина, видя хозяина помрачневшим, завлекающе улыбалась и старалась мимоходом задеть его ягодицами. Другую же секретаршу, Энкарнасьон, работавшую в офисе меньше года, окаменевшее лицо Лоренса обычно заставляло робеть. Вот и теперь, войдя в кабинет шефа и положив перед ним белый прямоугольник, она испуганно заморгала длинными ресницами, голос ее дрожал:

— Простите, сеньор, эти господа настойчиво требуют, чтобы вы их приняли. Они отказались что-либо объяснять, сказали, что название их фирмы на визитной карточке вам все объяснит. Я с этой аббревиатурой незнакома, простите сеньор.

Лоренс бросил взгляд на ничего не объяснявшую Энкарнасьон аббревиатуру и, слегка вздрогнув, кивнул головой.

— Проси.

Он поднялся навстречу невысокому мужчине с пронзительным взглядом серых глаз и миловидной женщине в элегантном костюме. Сероглазый гость вежливо приветствовал хозяина:

— Рад вас видеть, мистер Тэкеле. Разрешите представить вам нашего программиста Джин Миллер.

Тэкеле любезно склонил голову.

— Прошу вас, садитесь, господа.

Подождав, пока визитеры сядут, он опустился в свое кресло, но не сделал никакой попытки завязать разговор — даже не задал общепринятых вопросов о делах и здоровье. Сероглазый еле заметно усмехнулся и спокойно заметил:

— Мне кажется, сэр, наш визит вас немного удивил. Хотя не так давно вы сами были клиентом нашей фирмы.

— Разве я остался вам должен? — голос Тэкеле звучал напряженно. — Кажется, я добросовестно оплатил все представленные вами счета и перевел ту сумму, которую мне назвали, но если…

Гость отрицательно покачал головой.

— Нет-нет, мистер Тэкеле, мы не имеем к вам никаких претензий, но теперь нам нужна ваша помощь. И мы готовы щедро ее оплатить.

Глаза африканского бизнесмена беспокойно забегали.

— Учитывая специфику вашей деятельности… гм… — нервничая, произнес он, — не знаю, чем я мог бы быть вам полезен.

Сероглазый мягко улыбнулся.

— Мистер Тэкеле, надеюсь, вы помните, каким образом были оплачены выставленные вам нами счета?

Холодно пожав плечами, Тэкеле вскинул голову и выпятил вперед подбородок.

— Разумеется. Мой немецкий банк перевел названную мне сумму на указанный вами счет в миланском отделении итальянского банка Конти. Транзакция итальянцами была подтверждена, но если возникли какие-то недоразумения….

— Мистер Тэкеле, — прервал его визитер, — разрешите мисс Миллер ввести вас в курс дела, — он повернулся к Джин Миллер, сидевшей со сложенными на коленях, как у школьницы, руками, — пожалуйста, Джин, объясните все мистеру Тэкеле, как специалист.

— Мистер Тэкеле, — начала она, — вам наверняка приходилось слышать о хакерах, которые иногда балуются с банковскими счетами.

Тэкеле сунул в рот жвачку и какое-то время усиленно работал челюстями, разглядывая молодую женщину, потом ответил:

— Да, разумеется.

— Наша фирма владеет контрольным пакетом акций банка Конти, через который проходят все наши основные финансовые операции. Так вот, спустя какое-то время после того, как из вашего немецкого банка нам были перечислены деньги, с наших счетов и со счетов других клиентов банка были украдены значительные суммы.

Африканский бизнесмен искренне возмутился:

— Не понимаю, о чем речь, господа, вы собираетесь меня в чем-то обвинить? На каком основании?

— Ни в коем случае, ни в коем случае, господин Тэкеле! — заторопилась Джин. — Разрешите мне договорить до конца.

— Говорите, — угрюмо буркнул Тэкеле.

— Поскольку вы знакомы со спецификой нашей работы, не стану говорить полунамеками. Обращаться к помощи полиции для нас крайне нежелательно. Поэтому в то время банк Конти смирился с потерями, возместив клиентам украденные суммы. Однако вскоре нам стало известно, что деньги регулярно пропадают и со счетов клиентов других европейских и американских банков. В конце концов, этой проблемой заинтересовался Интерпол.

— В моем немецком банке подобной проблемы нет, — отрезал африканец.

— Это нам тоже известно, — улыбнулся сероглазый.

— Со всеми пострадавшими банками, — продолжала Джин, — банк Конти постоянно проводит финансовые операции. Сеть таких банков охватывает почти всю Европу — ведь мы, как вы знаете, используем самые передовые методы и технологии, поэтому нам часто приходится делать дорогостоящие покупки. Привлекать к себе внимание Интерпола нам ни к чему, вы понимаете. И к нашим клиентам тоже, пусть даже и к бывшим.

Лицо Тэкеле стало каменным, тон ледяным:

— Однако мне давали гарантии….

— Вот именно! — подхватила Джин. — Поэтому мы решили опередить неповоротливый Интерпол и самостоятельно вычислить хакера. Официальный директор банка господин Конти договорился о проведении частного расследования с фирмой «Филев». Возможно, вы о ней слышали.

— Разумеется, я пользуюсь их системами защиты информации. Они, на мой взгляд, вне конкуренции, поэтому, возможно, мой немецкий банк и не пострадал.

Тяжело вздохнув, Джин покачала головой.

— Все намного серьезней. Позвольте, я расскажу о результатах работы специалиста фирмы «Филев». Он обнаружил, что по следу совершенной вашим немецким банком транзакции хакер проник в базы данных банка Конти и оттуда получил доступ к счетам клиентов. От Конти он — опять-таки по следам совершаемых банком Конти операций — проникает в базы данных других банков-партнеров.

Впервые лицо Тэкеле выразило тревогу

— В таком случае и Интерпол может проследить транзакции. Тогда они доберутся до вас и… до меня. Но почему вы решили, что все началось с моего немецкого банка?

Заметив его беспокойство, Джин переглянулась с сероглазым.

— Хакер проникает в базы данных не непосредственно, — объяснила она, — а через частные серверы. Использовав сервер, хакер запускает на него вирус и полностью его «сжигает» Владельцы серверов не имеют ко всему этому никакого отношения, это бизнесмены, владельцы солидных фирм и предприятий в различных частях света, потеря серверов приносит им существенные убытки.

Тэкеле помолчал немного прежде, чем отрывисто бросить:

— Антивирусные программы?

Джин тяжело вздохнула:

— Бессильны против данной модификации вируса, сервер обычно «сгорает» полностью. В какой-то степени это нам на руку, поскольку Интерпол во всей этой катавасии в ближайшее время вряд ли разберется. Однако специалист фирмы «Филев» сумел восстановить кое-что из уничтоженной информации и вычислить путь украденных денег. В двух словах: покружив по свету и заметя следы, деньги оказываются на счетах клиентов вашего немецкого банка.

Черные глаза Тэкеле сверкнули возмущением, он выдул огромный пузырь из жевательной резинки, и тот лопнул, издав выразительный хлопок.

— Это невозможно, все наши клиенты — честные люди. У вас нет никакого права следить за движением их счетов.

— Разумеется, — поспешно согласилась Джин, — именно это разрешение мы и хотим от вас получить. Отследить поступления на счета ваших клиентов нам нетрудно. Например, Анни ван Глек живет в Амстердаме. Развелась с мужем, и он открыл в Германии счет на ее имя. Анни имеет собственные сбережения, работает медсестрой в больнице и деньги мужа пока не трогает — собирается в дальнейшем использовать их, чтобы дать образование сыну. Другой клиент — Олаф Свенсон из Стокгольма. Разведен, работает в сфере обслуживания, бывает в Германии наездами, питает слабость к элегантным женщинам и любит весело проводить отпуск, поэтому из его заработка ежемесячно идут отчисления на счет в вашем банке. В течение года он их не трогает, снимает только во время отпуска. Недавно на счета Свенсона и ванн Глек были переведены огромные суммы, однако вскоре эти деньги исчезли. Ни Анни ван Глек, ни Олаф Свенсон даже не подозревают, что в течение нескольких часов они были очень богатыми людьми. Для хакера они явились лишь промежуточным этапом, хакер выбрал счета этих и некоторых других клиентов лишь потому, что они очень редко ими пользуются. Чтобы выяснить, куда уходят деньги дальше, специалисту фирмы «Филев» необходимо получить доступ в базы данных вашего немецкого банка. Мы обратились к президенту акционерного общества вашего банка господину Теодору Трухину-Тэкеле, которого вы три года назад официально признали своим сыном и основным наследником, однако он посоветовал прежде обратиться к прокурору за ордером. Вы понимаете, что для нас это неприемлемо.

Какое-то время Тэкеле продолжал жевать молча, и лицо его оставалось бесстрастным.

— Что ж, — ответил он наконец, — Теодор прав, информация о клиентах банка защищена законом.

Приветливое лицо сероглазого мгновенно окаменело, глаза угрожающе сверкнули.

— Мистер Тэкеле, хочу напомнить, что благодаря нам вы сумели вернуть свою недвижимость в Малави и избавиться от… гм… недоброжелателей.

Тэкеле застыл, перестав жевать, и от этого на миг стал похож на статую из черного мрамора.

— Шантаж? Вы нарушаете наше главное соглашение, господа: ни при каких условиях не напоминать клиенту о выполненной для него работе.

В его голосе было больше презрения, чем гнева — презрения черного человека к этим белым, которые не выполняют даже предложенных ими самими условий. Джин Миллер с укором взглянула на своего коллегу.

— Что вы, мистер Тэкеле, — торопливо проговорила она, — мы никогда не нарушаем заключенных соглашений, а в данном случае исходим из наших с вами общих интересов. Дело в том, что специалист фирмы «Филев» утверждает, будто хакер — один из ваших системных программистов.

— Вы подозреваете кого-то из моих людей?

Джин развела руками.

— Пока никого конкретно. Однако, лишь зная детали работы ваших системных программ и системы защиты информации, можно было по следу совершенной вашим банком транзакции проникнуть в базу данных банка Конти, а оттуда — в базы данных других банков. И именно поэтому украденные деньги в итоге собираются на счетах ваших клиентов — небольшое изменение программы, и отследить их дальнейшее движение становится невозможным. Поэтому мы и просим вас разрешить доступ ко всей закрытой информации для специалиста фирмы «Филев».

Впервые за все время Лоренс Тэкеле позволил себе криво усмехнуться.

— Вот как, — сказал он, — однако этот хакер, в отличие от вашего специалиста, сумел проделать свои штучки, не прося ни у кого разрешения. Поэтому вряд ли ваш специалист сумеет с ним справиться — даже если получит доступ.

Джин Миллер вновь успокоила взглядом своего собравшегося вспылить партнера.

— Мистер Тэкеле, — мягко возразила она, — специалист фирмы «Филев» не может, подобно хакеру, взламывать счета, он согласен действовать только законным способом с согласия президента правления вашего банка. Однако, думаю, выявить сотрудника, злоупотребившего своим положением, в ваших интересах.

— До того, как это сделает Интерпол, — добавил сероглазый таким тоном, что африканский бизнесмен слегка вздрогнул, но все же постарался сохранить невозмутимый вид.

— Все это выдумки, господа, я ни на грош не верю обвинениям в адрес моих сотрудников. Никто из моих клиентов ничего не потерял, репутация моего банка безупречна, и делить с вами убытки из-за всех этих надуманных обвинений я не намерен. Ваши потери — только ваши потери. Если же вы, паче чаяния, правы, то… Я уже стар, если Интерпол до всего этого когда-нибудь и доберется, меня уже не будет в живых.

Сероглазый понимающе кивнул.

— Хочу заверить вас, мистер Тэкеле, что даже в случае вины кого-то из ваших сотрудников, мы не станем требовать возмещения ущерба. Для нас главное — выйти на хакера, а со своими людьми разбирайтесь сами. Более того, мы прекрасно понимаем, что за доступ к информации следует платить. Мы готовы.

Тэкеле, понимавший, что ему, в конце концов, придется согласиться, удовлетворенно наклонил голову.

— Ваши условия?

Слова сероглазого падали тихо, но отчетливо:

— Нам известно, какое неудобство доставляет для вас… гм… скажем, существование вашей первой супруги, мадам Денизы Тэкеле и ее внука Энрике.

Веки Лоренса дрогнули и опустились, чтобы скрыть блеск черных глаз.

— И вы предлагаете устранить это неудобство в обмен на доступ в базу данных?

— В тот день, когда хакер будет в наших руках, мадам Дениза и ее внук перестанут вам докучать.

Голова старого малавийца опять какое-то время своей неподвижностью напоминала черный мрамор, потом он отрывисто бросил:

— Хорошо, я отдам соответствующие распоряжения сыну. Один из сотрудников фирмы «Филев» может получить доступ в базу данных. Только один человек, господа, — Тэкеле выразительно поднял палец, — и этот человек будет работать в тесном контакте с начальником нашей службы информационной безопасности, сообщать ему о каждом своем шаге. Как только хакер окажется в ваших руках, я буду ждать, что вы выполните взятое вами обязательство.

Сероглазый кивнул.

— Мистер Тэкеле, вам уже пришлось убедиться, что мы свои обязательства выполняем безукоризненно.

Ничего не ответив, Тэкеле поднялся, давая понять, что больше не располагает временем. Джин Миллер и ее спутник последовали его примеру. Проводив гостей, Лоренс дважды прошелся по кабинету, потом нажал кнопку вызова секретарши. Златокудрая Кристина появилась перед ним с неизменной улыбкой на хорошеньком личике и призывно вильнула попкой.

— Да, сеньор?

— Моя внучка Лиза у себя? — спросил он, делая ей знак приблизиться.

Она подошла и улыбнулась еще призывнее.

— Сеньор, сеньорита Лиза с утра уехала кататься верхом с сеньором Педро. Она обещала вернуться к обеду.

Тэкеле взглянул на часы — до обеда оставалось еще больше часа, особо срочных дел пока не намечалось, и после только что состоявшейся напряженной беседы ему захотелось расслабиться. Расстегнув брюки, он притянул к себе Кристину, задирая ей юбку, под которой, как обычно, ничего не было. Однако недавний разговор выбил его из колеи сильней, чем ему хотелось бы, эрекция никак не наступала. Безрезультатно поелозив по его обмякшей плоти, девушка соскользнула на пол и, встав на колени, умело приникла ртом к бессильно болтавшемуся мягкому отростку.

Когда Тэкеле вышел к обеду, он выглядел вполне удовлетворенным и не выказывал никакого раздражения из-за отсутствия Лизы, задержавшейся на прогулке со своим кавалером. Впрочем, ему пора было бы к этому привыкнуть — за месяц своего пребывания на вилле деда она опаздывала регулярно. Ни от кого другого старый малавиец не потерпел бы такого неуважения, но он питал слабость к этой девочке, которую выделял из многочисленного сонма своих потомков.

«Сын Теодора — не очень приятный мальчишка и бездельник, — думал Лоренс, — но эта девочка очаровательна! Пусть она и белая, но намного приятней, чем дети Эндрю, Альфреда и моих дочерей. Возможно, дети Родерика тоже будут приятными — он милый мальчик. Нужно отправить его учиться в Европу и подыскать хорошую жену. Пусть даже у нее будет светлая кожа. В конце концов, я начинаю верить тому, что говорили коммунисты, когда я учился в Москве — цвет кожи не имеет значения. Дети… дети Джона и Фредерика… Нет, из внуков Денизы все равно не вышло бы ничего путного, и все что я сделал, я сделал правильно — они должны были умереть»

Тем не менее, при мысли о погибших сыновьях и внуках он внезапно опять помрачнел и насупился. От тяжелых размышлений его отвлек голос служанки, доложившей:

— Сеньор, сеньорита Лиза и сеньор Педро приехали. Сеньор Педро в гостиной, а сеньорита Лиза пошла к себе переодеться. Она говорит, что не будет обедать — они перекусили.

— Гм.

Старик отложил салфетку и направился в гостиную. Внучка постоянно нарушала установленный им в доме на «английский» манер распорядок дня, и он всерьез рассердился бы, будь на месте Лизы кто-то другой, но теперь ему это и в голову не пришло.

В гостиной прохаживался, похлопывая себя хлыстиком по сапогу, стройный черноволосый юноша с ярко синими глазами. Тэкеле знал, что Педро Хуарес происходит из аристократической, но обедневшей семьи. Утверждали даже, что предки Хуаресов были в родстве с королем Альфонсом Первым Энрикишем, хотя точно доказать это было бы трудно — все-таки, прошло более восьми сотен лет с тех пор, как этот национальный герой Португалии разгромил мусульман в битве при Орики и присвоил себе титул короля. В рукопожатии хозяина и гостя со стороны первого можно было ощутить оттенок снисходительности, со стороны второго — подобострастия. Пожимая черную руку, Педро Хуарес по-английски осведомился о здоровье и передал наилучшие пожелания от своей матушки, Тэкеле небрежно кивнул и буркнул по-португальски нечто, трудно поддающееся расшифровке.

С молодым аристократом Лиза Трухина познакомилась в аэропорту в день своего прибытия в Лиссабон, и синеглазый красавец немедленно предложил очаровательной русской девушке стать ее гидом при осмотре достопримечательностей португальской столицы. Через два дня он уже называл себя ее верным рабом, и смешливая Лиза вертела им, как хотела. Они объяснялись по-английски — Педро в течение нескольких лет жил и учился в Англии и свободно говорил на этом языке, хотя никак не мог избавиться от акцента. Это его крайне огорчало — он преклонялся перед англичанами и американцами, открыто выказывая презрение ко всему португальскому. Тэкеле, мало интересовавшийся пристрастиями гостя, продолжил разговор по-португальски:

— Где моя внучка?

— Переодевается после прогулки, синьор. Велела мне ожидать ее здесь.

— Гм, вы с ней довольно быстро нашли общий язык, не так ли?

Лицо Педро выразило благоговейный восторг.

— Моя матушка донья Бланка была в восхищении, когда я на той неделе представил ей сеньориту Лизу — мы случайно встретились в оперном театре «Сан-Карлуш». Моя матушка, синьор, обожает оперную музыку и часто посещает театр со своей подругой, близкой родственницей премьер-министра. Вообще, наша семья во все времена принадлежала.… Хотя, извините, синьор, я отвлекся. Я хотел, раз уж представилась возможность, поговорить с вами наедине… Синьор, вы разрешите мне считаться женихом вашей внучки? Моя матушка полностью одобряет мои намерения.

Тэкеле вытащил из кармана жевательную резинку, сунул в рот, пожевал, но ничего не ответил, подумав про себя:

«Эге, видно ты и твой братец уже промотали отцовское наследство, раз твоя мать с такой энергией набивается в родственники к старому негру».

Он знал, что Рамон, старший брат Педро был гомосексуалистом и все оставшиеся от отца деньги тратил на своих многочисленных любовников, а сам Педро, два года проучившись в Оксфорде, бросил университет, попытался заняться бизнесом, но оказался никудышным бизнесменом и разорился в пух и прах. Внешне этот синеглазый аристократ выглядел желторотым юнцом, хотя имел за своей спиной богатое прошлое, да и лет ему было не так уж мало — где-то под тридцать.

Подростком Педро, как и его брат, выказывал склонность к однополой любви, но, вернувшись из Англии, поменял ориентацию. Когда бизнес не удался, он попытался создать рок группу на пару со своей подружкой и двумя студентами из Порту. В один прекрасный день эту подружку вместе со студентами нашли в его квартире мертвыми. Результаты экспертизы показали, что смерть наступила от передозировки наркотиков. Педро сумел доказать, что в тот день уезжал из столицы, поэтому ему не было предъявлено никаких обвинений, но слухи ходили самые разные.

Увидев, что старый малавиец молчит, Хуарес хотел добавить еще несколько аргументов в свою пользу, но в это время в гостиную впорхнула Лиза.

— Здравствуй, дедушка, я тебя сегодня утром видела или нет? Дай поцелую на всякий случай, — она чмокнула просиявшего Тэкеле в щеку и повернулась к потомку короля Альфонса: — Слушай, Петька, я немного устала, у меня от этой лошади вся задница ноет. Ой, прости! — она фыркнула и прикрыла рукой рот. — Ты меня во дворец Ла Эштрела потом свозишь, ладно? Я тебе позвоню.

Огорченный тем, что не получил ответа от Тэкеле, и вдвойне опечаленный решением Лизы отказаться от поездки во дворец Ла Эштрела, Педро все же был доволен возможностью перейти на английский. Он склонился перед Лизой так низко, как восемьсот лет назад португальцы кланялись его предку Энрикешу:

— Я готов отвезти вас туда в любой момент, моя королева.

На прощание молодому аристократу дозволено было благоговейно припасть к тоненьким пальчикам. Тэкеле, проследив взглядом за слугой, затворившим за Хуаресом дверь, повернулся к внучке.

— Этот Хуарес просил у меня твоей руки, — сказал он безо всякого выражения.

— Что, пардон? — она со смешком вытаращила глаза.

— У него недурная внешность для белого, — невозмутимо продолжал старик, — и, возможно, он наговорил тебе кучу вздора о своем королевском происхождении. Однако я наводил справки относительно состояния дел его семьи и…

— Дед, — весело перебила его Лиза, — ты меня за дуру считаешь, чтобы за него выйти? Петька, конечно, ничего парень, но все время крестится, надоело уже.

— Что ж, крест — символ их католической веры, — рассудительно заметил Тэкеле, — хотя сам я — правоверный мусульманин и предпочел бы, чтобы мои дети и внуки тоже исповедовали мою веру. Однако твой отец, когда я один раз поднял этот разговор, заявил, что он вообще неверующий. Это и неудивительно — помню, в то время, когда я учился в Москве, верить считалось не меньшим грехом, чем воровать.

— Это все ерунда, дед, история. Сейчас в России кто во что хочет, в то и верит. Я в Москве на Пасху два раза в церкви была, и в католических соборах мне тоже нравится, очень красиво. Только я за верующего замуж не выйду, нудно очень. Петька, например. Собор увидел — крестится, колокольный звон услышал — крестится. Даже перед тем, как меня трахнуть, крестится.

Тэкеле был шокирован. Он чопорно произнес:

— Ты имеешь в виду, что ты с ним…

Лиза слегка смутилась и очаровательно повела плечами.

— Да ладно тебе, дед, что за ерунда — все сейчас так делают. Вообще-то, конечно, нехорошо было мне тебе об этом говорить, извини. Так — сорвалось. Да мне уже этот Педро и надоел — я в опере с одним мальчиком из России познакомилась, его Дмитрием зовут. У него отец дипломат, Дима к нему на лето приехал. Я ему как раз сейчас звонила, когда переодевалась, мы с ним завтра в Романский собор хотели съездить. Так что Хуарес — вчерашний день.

— Гм, — Тэкеле подумал и решил с ней не спорить, — но ты, надеюсь, позаботилась, чтобы никаких последствий…

Лиза весело рассмеялась и махнула рукой.

— Ты что, дед, думаешь, я вчера родилась? Да я уже три года таблетки пью.

— Не только в этом дело. Видишь ли, этот Хуарес имел довольно сомнительные связи. Его прежняя подруга была наркоманкой, его брат — гомосексуалист.

— Голубой? Круто! А он мне даже не рассказал! Не волнуйся, дед, СПИД — это страшные сказки для плохих детей. Да ладно, не расстраивайся из-за этого Петьки — хочешь, я его завтра же пошлю подальше?

— Да, кстати, — вспомнил вдруг Тэкеле, — назавтра ничего не планируй, потому что завтра мы с тобой вылетаем в Германию к твоим родителям.

Лицо Лизы вытянулось.

— В Германию? Но почему? Я же еще неделю хотела здесь побыть! Это из-за того, что я тебе рассказала про Петьку, да? Так я всегда так. Мама говорит, я уже взрослая и сама знаю, что делаю. Дед, ну ладно тебе!

— Причем здесь твой Педро, у меня возникли проблемы — нужно срочно повидать Теодора и Полину. Хотя, мне кажется, ты должна была бы учиться в Германии и жить с родителями. Так что собирайся, — голос его неожиданно смягчился, — не огорчайся, Лиза, ты ко мне можешь приехать в любой момент, я всегда тебя жду.

— Ладно, — вздохнула она и поднялась, — тогда пойду и позвоню Димке — скажу, что завтра мы с ним никуда не поедем.

— Не огорчайся, не надо огорчаться, — с внезапно проснувшейся в душе нежностью повторил старый малавиец, — если хочешь, я сделаю тебе какой-нибудь подарок. Скажи, чего бы тебе хотелось?

Однако Лиза в настоящий момент была так огорчена, что абсолютно ничего не хотела. Махнув рукой, она вышла из гостиной и, запершись в своей комнате, хотела позвонить новому русскому приятелю по мобильному телефону, но обнаружила, что на нем закончились деньги. Пришлось воспользоваться стоявшим в углу на тумбочке стационарным.

— Дима, это опять я. Завтра мы с тобой никуда не поедем — дедушка попросил отвезти его к родителям в Германию. Нет, кроме меня о нем некому позаботиться — родители работают, а старик совсем одряхлел, нельзя его одного отпускать. Скукотища, конечно, мне с ним, но что делать — родной дед. Чао, целую, увидимся в Москве. Запиши мой домашний номер.

Закончив разговор, она немного успокоилась и начала собираться в Германию. Тэкеле тоже положил трубку параллельного телефона, по которому слушал беседу внучки с приятелем, и попытался вспомнить, что означают русские слова «одряхлел» и «скукотища». Остальное в разговоре он, как считал, понял и был по-настоящему тронут.

«Никто из моих внуков не сравнится с этой девочкой, — думал он, — как искренне она обо мне заботится! При этом не льстит и не выпрашивает подарков, как остальные. Решено: оставлю треть своего состояния Теодору, четверть Лизе. Ничего, что они белые. Родерик тоже получит четверть — он искренне меня любит. Остальное пусть рвут на части Альфредо и Эндрю»

Глава вторая

Работа над проектом умудской здравницы для представления на конкурс в основном была завершена во второй половине августа. Илья наотрез отказался принять участие в этой работе и в Швейцарию не поехал. Филев особо не настаивал — он знал, что зять выполняет срочный и высокооплачиваемый заказ банкира Конти. Лиля рвала и метала, в голове у нее сменяли друг друга идеи одна другой нелепей. В конце концов, она решила серьезно поговорить с законным супругом и ради этого даже вырвалась на пару дней в Москву.

Родной дом встретил ее полным безмолвием, Ильи она, во всяком случае, там не нашла. Ночевать он тоже не пришел, его рабочий телефон не отвечал, мобильный был выключен. До самого рассвета Лиля в ярости металась по квартире — ей известно было, где ее муж, но по каким-то ей одной ведомым причинам она не хотела себе в этом признаться. Утром приходящей домработнице Зое был учинен допрос с пристрастием. В обязанность той входило поддерживать порядок в квартире, нюансами отношений хозяйки с супругом она не интересовалась — слава богу, своих забот достаточно! — поэтому на все расспросы равнодушно отвечала, что хозяин бывает дома очень редко, иногда лишь заходит взять какие-нибудь книги или документы. Ночевать? Нет, ночевать никогда не остается. В последних словах домработницы Лиле почудилась насмешка. Холодно взглянув на Зою, она заметила:

— Шторы в столовой, как я вижу, не менялись около месяца. Если вам так трудно выполнять свои обязанности, Зоя, то, я думаю, нам придется расстаться. Я плачу вам двести долларов в месяц, а вы практически ничего не делаете.

Домработница побледнела.

— Я… я недавно меняла…

Лиля нетерпеливо махнула рукой.

— Сейчас мне некогда слушать ваш лепет, я ухожу. Считайте, что это последнее предупреждение, — она выпила кофе и отправилась на фирму.

Они с Ильей столкнулись в дверях у входа. Увидев законную супругу, он слегка вздрогнул, но тут же взял себя в руки и холодно кивнул.

— Привет. Мне сейчас некогда, у меня срочная работа.

Лиля шла за ним следом, стараясь не отстать. Илья включил компьютер и ждал, пока тот загрузится, потом начал изучать появившуюся на экране монитора таблицу. Оба молчали, Лиля, присев на соседний стул, терпеливо изучала неподвижный профиль супруга, он не глядя ее в сторону, щелкал мышкой и стучал по клавишам. Наконец, не выдержав затянувшегося безмолвия, она сказала:

— Я хочу попросить тебя кое в чем помочь нам, Илюша. Мы уже почти закончили работу, но без твоей консультации нам не обойтись. Игнатий Ючкин — прекрасный экономист, но есть нюансы, в которых он не разбирается — он ведь не программист и не имеет технического образования.

— У вас есть программисты, — не поворачивая головы, ответил Илья, — а я именно сейчас очень и очень занят, твой отец в курсе. Так что перенесем беседу куда-нибудь на потом.

— Позволь, я прилетела в Москву на два дня — специально для разговора с тобой. Где нам разговаривать? Дома ты не появляешься, телефон у тебя выключен или не отвечает. Приехала сюда — ты недоволен. Словно это не моя фирма.

Он пожал плечами и поднялся.

— Нет проблем — приезжай. А я пошел — не хочу тебе мешать на твоей фирме.

Лилиана вцепилась в его руку.

— Илья, пожалуйста! Мне нужно поговорить.

— Лиля, тут работают люди, сюда каждый момент могут войти, — он осторожно отцепил ее пальцы.

— Тогда закрой дверь на замок!

Подбежав к двери, она захлопнула ее и прижалась к ней спиной, всем своим видом давая понять, что ни под каким видом его не выпустит. Вздохнув, Илья вернулся на свое место за компьютером.

— Хорошо, говори, я слушаю.

Лиля придвинула стул вплотную к нему и села. Голос ее тут же приобрел начальнические нотки.

— Во-первых, я хочу знать, чем это ты так занят — что за срочная работа. Обо всех заказах нужно официально меня информировать, я возглавляю фирму.

— Заказ мне передал твой отец, ты была занята проектом.

Она раздраженно сдвинула брови.

— Наша фирма связана с папиной системой франчайзинга, мы работаем по системе контрактов, но, тем не менее, папа не может тебя загружать, не поставив меня в известность, запомни это на будущее. Так что, будь уж так добр, сообщи мне подробности.

Илья саркастически усмехнулся.

— А, ну да, конечно! Ты же всему голова, а твой отец только так — с боку припеку. Итак, коротко: работаю над программой, позволяющей частично восстановить уничтоженную вирусом информацию, выслеживаю хакера, ворующего деньги с банковских счетов. Ставлю тебя также в известность, что мне, возможно, придется съездить в Германию. С подробностями моей работы можешь ознакомиться самостоятельно, ты специалист. Садись за мой компьютер и все досконально изучи. Будут вопросы — спрашивай. Жду от тебя полезных советов, ты у нас кладезь мудрости. Не стану мешать, ухожу на другой компьютер.

Он вывел на экран данные и, уступив ей свое место, пересел за соседний компьютер. Воцарившееся после этого молчание длилось минут десять, все это время Лиля с досадой кусала губы, потом не выдержала:

— Ну и как твой сын? — она постаралась сделать голос, как можно более кротким.

— Спасибо, хорошо, — не отрываясь от экрана, сухо буркнул он.

— Муромцев сказал, его уже выписали. Я рада, что ребенок в хорошем состоянии. В конце концов, это даже неплохо, что у тебя есть сын и дочь. Еще лучше было бы, если б они росли вместе.

Илья неопределенно хмыкнул, подавив острое желание покрутить пальцем у виска.

— Гм. Думаю, это… вряд ли возможно.

Развернувшись на стуле, Лиля уставилась на него сияющими любовью глазами.

— Почему же, дорогой? Если эта женщина согласится отдать нам мальчика, я приму его — ведь это твой сын! Я буду любить его не меньше, чем нашу Танечку.

Губы ее тронула нежная улыбка.

— Если у вас нет вопросов, госпожа официальная владелица фирмы, — холодно сказал Илья, — я хотел бы ненадолго отлучиться.

Не ответив, Лиля впилась взглядом в экран.

— Да, этот хакер — интересный господин, его идеи достойны восхищения, но ты его, конечно, раскрутишь. Я кое-что распечатаю, потом просмотрю на досуге. И когда ты едешь в Германию?

— В начале или середине сентября. Есть еще вопросы? Что-нибудь неясно?

— Пока все понятно, спасибо. И долго ты там пробудешь?

— Мне нужно поработать с их базой данных и установить мою программу. Я представлю тебе полный отчет о поездке — в письменном виде.

— Конечно, представишь. Наверное, будешь беспокоиться о сыне во время поездки? Он ведь еще так мал!

Тон ее стал столь теплым и ласковым, что Илья содрогнулся.

— Не переживай так сильно за меня, Лиля, а то заплачу. Долго я в Германии сидеть не собираюсь — постараюсь уложиться в неделю.

— Ну, за неделю тоже всякое может случиться.

— Думаю, обойдется. Карине поможет няня, и сестра ее пока в Москве. Ты ее помнишь, наверное?

Лиля сделала равнодушное лицо и небрежно пожала плечами.

— Это та рыжая старуха?

— Что ты, Лиля, она твоя ровесница.

— Да? Мне показалось, ей лет пятьдесят, очень потасканно выглядит. Что ж, если у нее есть хоть капля соображения, пусть объяснит своей сестрице, что та не сможет одна вырастить ребенка. Разумнее будет отдать мальчика отцу. Хорошо или плохо, но мы с тобой — семья.

— О, как семья мы, конечно, производим впечатление! Особенно когда ты являешься передо мной с пистолетом в руке.

— Пойми, Илюша, я тоже человек и могу иногда потерять терпение, но ты должен знать: я всегда тебя пойму, но я очень открытый человек и обмана не переношу. Только из-за обмана я тогда в клинике рассердилась на Муромцева — он должен был немедленно поставить меня обо всем в известность. Конечно, я понимаю, что ты владелец клиники, и Муромцев обязан выполнять твои распоряжения, но за обман я решила его серьезно наказать.

— Ты очень суровая, Лиля, тебе дай волю — ты всех нас в угол поставишь.

— Не паясничай, — одернула она его матерински нежным тоном, — это у вас с Муромцевым манера, которой я не терплю. Он на тебя очень плохо влияет. Так вот, на чем я остановилась? Ах, да, я хотела наказать дорогого Антона, но папа уговорил меня его простить — напомнил, что именно Муромцев помог нашей дочери появиться на свет. Это, конечно, самое-самое в моей душе. Все, что связано с тобой, для меня свято — твоя дочь, твой сын. Милый, почему ты не спрашиваешь, как наша дочь?

Лицо Ильи окаменело.

— Сейчас я постоянно разговариваю по телефону с дядей Андреем и имею обо всем полную информацию.

— Ах, да, дядя Андрей ведь сейчас гостит у нас в Швейцарии. Знаешь, он такой работоспособный для своего возраста — просто удивляюсь. И так трезво мыслит, что я просто поражена — даже не подозревала, что у него такой широкий кругозор. И это при всем том, что он не специалист в области экономики. Кстати, как Виктория?

— Можешь съездить к ней на дачу и пообщаться с ее собаками.

— Вряд ли успею — я ведь вырвалась в Москву на день-два. Думала, ты все-таки сможешь нам помочь с деталями. Так ты наотрез отказываешься ехать в Лозанну?

— Лиля, ты же видишь, сколько у меня работы. Возьми распечатку и ознакомься на досуге, как ты того пожелала.

Взяв бумаги, Лиля криво усмехнулась:

— Ладно, — она лениво поднялась и неожиданно быстро — так, что он не успел увернуться, — повернулась и поцеловала его в губы, — до свидания, любимый, мне еще надо съездить в клинику и взглянуть, как поживает наш с тобой друг Антон.

— Ты только там потише, ладно? — вовремя удержав руку, поднявшуюся было утереть рот, кротко попросил Илья. — Вокруг больные люди, могут испугаться. И Антона не дергай, если можно, а?

— Ну, если ты просишь, — негромко засмеявшись, Лилиана направилась к выходу, — я буду строгой, но справедливой. Хотя, если хочешь знать честно, я держу Муромцева только из уважения к дяде Андрею. Это же надо — получать такие деньги за то, что целые дни просиживаешь в кабинете и попиваешь кофе!

Приехав в клинику, она сразу же поднялась в кабинет Антона и в дверях столкнулась с ним нос к носу. Он махнул рукой и торопливо сказал:

— Привет. Меня вызвали в гинекологию, посиди, отдохни. Или сходи к бухгалтерше — она на месте, зараз получишь все отчеты.

Уже ему в спину Лиля возразила:

— Нет уж, ты отложи, пожалуйста, все дела, раз я приехала, нам надо побеседовать.

Антон даже не замедлил шага, лишь бросил через плечо:

— Извини, сложный случай. Кофейку попей.

Поджав губы, она уселась в кресло. В кабинет заглянула секретарша.

— Лилиана Александровна, вам кофе сделать?

— Если не трудно, конечно, — холодно ответила Лиля, — а то смотрю, у вас все, начиная с главврача, безумно заняты.

— Антон Максимович очень заняты, — простодушно подтвердила девушка, — утром сложную больную с кровотечением привезли. Когда сложная больная, он и домой не едет — всегда у себя в кабинете ночует. Вам черный или с молоком сделать?

— Черный.

Лиля огляделась по сторонам и, когда секретарша внесла кофе, невинно спросила:

— А Антон Максимович как — один здесь ночует?

— Нет, что вы, у нас в каждом отделении всегда ночная бригада дежурит.

— Да-да, конечно, но я не о том. У нас в клинике ведь много симпатичных сотрудниц, а Антон Максимович — человек молодой, неженатый.

Девушка побагровела так, что на лбу у нее выступил пот.

— Не знаю. Нет, честно — не знаю.

— Да ладно, чего там, — Лиля достала из сумочки пятидесятидолларовую купюру и сунула секретарше в карман, — говорите, как есть.

— Да я ничего не знаю, — глаза секретарши уперлись в кончик выглядывающей из кармана зеленой купюры, — хотя… вот…

— Да ну же, смелей.

— Я вот, — девушка слабо икнула и прошептала, — один раз прихожу утром, а кабинет заперт. Антон Максимович обычно никогда не запирается, а тут… И потом еще несколько раз. Я просто пораньше в эти дни приходила — меня знакомый на машине подбрасывал.

— Ну и что — выходил кто-нибудь из кабинета?

— Да я ж… я ж под дверью не могу все время стоять — в девять у нас пятиминутка, каждый должен быть на своем месте, а мой кабинет на другом этаже.

— Да, неудобно, когда шеф и секретарша на разных этажах. Но неужели вам нелюбопытно было посмотреть, проследить? Да вы не стесняйтесь, мы, женщины, ведь по природе любопытны.

— Да я ведь не могу пятиминутку пропускать, у нас с этим строго. Антон Максимович знаете, как ругается, если что! Если кто-то в этот день выписывается, то я должна все отметить, чтобы подпись главврача на эпикризе не забыть поставить, документы оформить.

— М-да, неудобно. Неудобно, так — кабинет секретаря должен примыкать к кабинету главврача, я решу, что тут можно сделать. Так вы думаете, это кто-то из медсестер?

— Не знаю, — в который раз испуганно пискнула секретарша, — у Антона Максимовича трехкомнатная квартира, зачем ему кого-то сюда приводить?

Лиля смерила ее холодным взглядом.

— Ладно, идите. Если что-то узнаете, сообщите главному бухгалтеру — любая информация будет оплачена, я распоряжусь. А сейчас сварите мне еще кофе, у вас неплохо получается.

Она допивала уже пятую чашку, когда, наконец, появился Муромцев и, махнув ей рукой, чтобы не мешала, начал куда-то звонить. Закончив разговор, он повернулся к Лиле и резко сказал:

— Через два часа у нас операция, так что времени у меня мало, и если вы что-то хотите сказать, госпожа владелица клиники, то приступайте. Потом мне нужно еще отдохнуть.

— Успеешь отдохнуть, — она поднялась и, приблизившись к нему сзади, приникла грудью к его спине, — два часа-то у нас есть.

Антон мягко высвободился и отошел к окну.

— Сварить тебе кофе? — дружеским тоном спросил он.

— Твоя секретарша уже напоила меня. Кстати, это ее обязанность, ты не должен сам варить кофе у себя в кабинете.

— Да? А я люблю. У меня, кстати, это лучше, чем у нее получается. Хочешь сравнить?

— Раньше ты так не бегал от меня на другой конец кабинета!

— Кабинет, Лиля, это кабинет, — наставительно ответил Антон, — спальня — это спальня. Сейчас разгар рабочего дня.

— Да? — тон ее стал ироническим. — Ты, как я узнала, предпочитаешь приводить сюда баб по ночам.

На миг он смутился, но тут же весело хмыкнул.

— А почему бы мне и не приводить баб? Надо пожить в свое удовольствие, пока ты мне не отстрелила яйца. Отстрелишь — тогда уж, конечно.

— Ах, вот ты о чем! Обиделся? Да ладно, брось, — она взяла со стола фотографию в рамке и начала вертеть в руках. — Это твоя мама?

— Дай сюда.

Поспешно забрав у нее фотографию, Антон поставил ее на полку. Лиля, следившая за каждым его движением, неожиданно сказала:

— Я решила привезти Таню в Москву. В конце концов, девочка должна расти с родителями, как ты считаешь?

Встретив ее смеющийся взгляд, он вздрогнул и отвернулся.

— Что ж, это твоя дочь, тебе лучше знать.

— Раз Илья так держится за эту вшивую Россию, то и нам с дочкой придется здесь жить. Не дело это — они с Таней почти восемь лет не видели друг друга. Дико! Ведь это отец и дочь! — она ласково улыбнулась. — Что ты по этому поводу думаешь, Антон?

Он прошелся по кабинету и остановился перед ней, угрюмо глядя в ее блестящие темные глаза.

— Для чего ты это говоришь, почему тебе так приятно делать людям больно, Лиля?

Ее бровь с деланным недоумением взлетела кверху.

— Больно? Что ты, дорогой, я не хочу делать тебе больно — просто интересуюсь твоим мнением.

— Ты знаешь, что значит для меня эта девочка, откуда в тебе столько жестокости?

— Жестокости? Боже, дорогой, я ведь и забыла! Если честно, то я думала, что и ты забыл о столь малозначительном факте.

— О том, что Таня моя дочь? Конечно, это же такая мелочь! Обычная житейская мелочь.

— Но, дорогой, чего ты хочешь, зачем тебе вообще об этом думать? Кстати, папа и дядя Андрей хотели вызвать тебя в Швейцарию, чтобы выслушать твое мнение о сугубо медицинских деталях проекта, но я была категорически против — знала, что тебе неприятно будет видеть Таню, ты можешь расстроиться.

— Спасибо, Лиля, ценю твою доброту и твое благородство.

Отвернувшись к окну, Антон неподвижно смотрел на весело бьющий в саду фонтанчик. Голос Лили напоминал вкрадчивое кошачье мурлыканье:

— Разве я не добра и не благородна? Я постаралась помочь тебе, когда у тебя были проблемы с деньгами. Ведь это благодаря мне ты сейчас ведешь достойную жизнь, ни в чем не нуждаешься. Посмотри, как в России живут бюджетники, — свиньи в Европе и то живут лучше. А теперь, когда ты купил себе «форд», и у тебя поднялась самооценка, ты начал меня упрекать. Ты слушаешь меня, Антон?

Задумавшись, он вздрогнул, ощутив прикосновение к своему плечу, резко повернулся и сбросил ее руку. Они стояли почти вплотную друг к другу, глаза Лили туманились желанием. Антон поспешно отстранился.

— Не надо Лиля!

— Ты злишься из-за Тани? Смешно! Ты — мужчина, можешь завести себе кучу детей — с женами или с любовницами. Это для женщин дети — плоды девятимесячных страданий. Поэтому они с ними и носятся, но ты…

— Я не хочу с тобой об этом говорить, пусть та боль, которую ты причиняешь другим, отзовется в тебе самой

Он не ожидал, что слова его так подействуют. Лиля качнулась, как от удара, лицо ее исказила судорога.

— А мне не больно, нет? — закричала она, прижав к груди руку. — Ты кого-нибудь любил так, как я люблю Илью? Ты знаешь, как я мучаюсь и страдаю? Вы все говорите: оставь его, нужно его забыть! Это смешно, это ерунда, я не могу, не могу, мне больно, и боль эта все сильней! У меня разрывается сердце — всегда, понимаешь? Когда я веду совещание, когда даю интервью журналистам, когда испытываю оргазм с другими мужчинами. Можно разве столько страдать? Мне тогда было семнадцать — на первом курсе, когда он на лекции подсел рядом и попросил лишнюю ручку. С тех пор я не знаю покоя. Смешно, да? Я ходила к гипнотизеру, я крестилась и молилась — все бесполезно!

Ее начало трясти, Антон испугался.

— Сядь и выпей воды. Успокойся, пожалуйста!

— Я не могу, понимаешь? — зубы ее стучали о стакан. — Бывает любовь от бога, а бывает — от дьявола. Так мне один католический священник сказал, — внезапно она успокоилась, губы ее тронула слабая улыбка, — я приняла католичество.

Антон не удержался и фыркнул.

— Тогда тебе прямая дорога в монастырь — одним махом решишь все проблемы. С твоей хваткой быть тебе аббатисой.

— Не зубоскаль, — тон ее стал строг, — вера — это святое. Ладно, я пошла, ты испортил мне все настроение. Счета клиники, надеюсь, в порядке?

— Это уж вы узнавайте в бухгалтерии, хозяйка, возможно, я между делом пару миллионов баксов и прикарманил.

— Не волнуйся, мне известно обо всем, что творится в клинике. Кстати, у нас есть строгое правило: персонал, включая главврача, не должен заниматься друг с другом интимом в клинике — это может повредить нашей репутации.

Распахнув перед ней дверь, Антон широко улыбнулся.

— Спи спокойно, аббатиса, твой персонал, на высоте.

Избавившись от Лилианы, он взглянул на часы и решил еще раз сходить в лабораторию. Кровотечение у женщины удалось остановить, она имела на руках заключение гистологов онкологического центра о том, что образование в матке — полип. Следовало готовить ее к операции, но Муромцева почему-то грызли сомнения. Он направил соскоб на дополнительное исследование и в ожидании результатов операцию отложил.

Гистологи занимались полученными образцами с самого утра. Это были молодые ребята — лет по двадцать восемь, — муж и жена. Муромцев сам пригласил их работать в клинике и был рад, что сумел настоять на своем, хотя Лилиана долго кричала и возмущалась:

— Ты что, не понимаешь? Для поддержания имиджа нам нужны в штате доктора или хотя бы кандидаты наук! Посмотри, доктор медицинских наук прислал свое резюме.

Антон равнодушно пожал плечами.

— Ну и что? Ясно же — не поделил что-то с руководством своего института и разослал резюме в несколько частных клиник.

— Ну и что?

— То, что человек любит качать права и сеять смуту. У нас нужно работать в поте лица своего, здесь клиника, а не НИИ.

Лилиана тогда надулась, но ее отец оставил право решающего голоса за Антоном. И теперь, войдя в лабораторию, он еще раз мысленно поблагодарил Филева за право самому набрать штат сотрудников. И еще за то, что тот не поскупился приобрести для клиники самое высококачественное диагностическое оборудование.

— Я думаю, все так и есть, как вы подозревали, Антон Максимович, — сказал, оторвавшись от экрана монитора, мужчина-гистолог, — после обработки изображения по новой программе идентификации, получаем высокодифференцированную аденокарциному. Прежде диагноз был расплывчатый, потому что опухоль приближается к пограничному типу.

Его жена, напоминавшая худенькую, замученную уроками школьницу, подтвердила:

— Да, мы трижды проверили.

Муромцев подошел к компьютеру, потер подбородок и посмотрел на выданное программой заключение.

— М-да, печально. Я недавно звонил в онкологический центр, их гистолог с пеной у рта доказывал мне, что здесь аденоматозный полип. Значит, операция отменяется, отправляем ее к онкологам.

— Жалко — молодая, переживать будет, — вздохнула женщина.

— Да ладно тебе — высокодифференцированная же, — бодро возразил ей муж, — после химии и облучения девяносто пять процентов полного излечения. Тем более, что на ранней стадии захватили.

Она возмутилась:

— Да? А волосы полезут? Тебе бы как? У нее же муж!

— Не спорьте, ребята, — Антон направился к выходу, — подготовьте заключение и сбросьте на мой компьютер, а я спущусь переговорить с пациенткой.

— Антончику бы медиумом работать, да? — заметила женщина, глядя ему вслед. — Слушай, Вася, а ведь это уже четвертый раз за то время, что мы тут работаем, он определяет раннюю онкологию, да? Просто так — посмотрит глазом и велит уточнить диагноз.

— Это уж от бога, — кивнул Вася, вновь прилипая к экрану, — и вообще он хороший мужик, порядочный. Другой бы сейчас назначил операцию, содрал с них бабки, и все взятки гладки — гистологи-то из центра дали доброкачественную.

— А я слышала, что наша хозяйка хочет его уволить — мне секретарша недавно говорила. Все придирается, все на него чего-то навесить хочет.

— Она что, вообще дура? — хмыкнул Вася и покрутил пальцем у виска. — Мужик умный, грамотный, работает, как вол. Где она еще такого найдет? К нам даже из Питера за консультацией приезжали и из Новосибирска, помнишь?

— Знаешь, что говорят? — жена из предосторожности оглянулась и, чуть наклонившись в его сторону, понизила голос. — Помнишь ту грузинку Чемия с пороком сердца — ту, из-за которой все на ушах стояли? Так это любовница мужа хозяйки, и ребенок — от него. Только ты смотри, чтобы никому, ладно?

— С ума сойти! И он ее с ребенком здесь в патологии больше двух месяцев держал? А хозяйка-то не знала что ли?

Жена, совсем близко приблизила губы к его уху и зашептала:

— Секретарша говорила: шум стоял — ужас! Даже стреляли, и кто-то кому-то что-то прострелил. Только ты никому, ладно?

— Ладно, болтуша, давай лучше, займись работой, — недовольно проворчал Вася, — языки у вас у всех больно длинные. Надо же — такого напридумывать!

Антон в это время сидел в палате рядом с больной, которая, всхлипывая, говорила:

— Так я надеялась — удалят этот полип, и кончатся мои мучения. Муж хотел ребенка.

— А почему и нет? — бодро возразил он. — Пройдете курс лечения, прооперируетесь, возможно, а потом организм восстановится, и придете к нам рожать. У вас никаких противопоказаний нет.

— От химиотерапии и облучения волосы выпадают.

— Выпадают, не спорю, но потом новые растут — еще гуще.

— Я боюсь, муж меня бросит, — откровенно сказала она и печально посмотрела на него заплаканными глазами, — он так обрадовался, когда в институте ему сказали, что у меня рака нет — у него и мать, и отец от рака умерли, он думает, что это заразно. Я с ним столько спорила, но его не переубедить.

— И не стоит переубеждать, — согласился Антон, — человека, который имеет фобию, переубеждать бесполезно.

— Тогда что делать? Ведь если я пойду к онкологу, он сразу узнает. Доктор, — она вдруг приподнялась на локте и бросила на него полубезумный взгляд, — пусть меня прооперируют здесь, у вас, какая разница? Потом я буду потихоньку лечиться у онколога. Я вам все оплачу в двойном размере.

Он покачал головой и ласково коснулся ее руки.

— А вот этого нельзя, вас должен лечить специалист онколог, а у нас нет онкологического отделения. От мужа вы все равно не скроете, что лечитесь. Положитесь на судьбу — я сегодня разговаривал с вашим мужем, он очень вас любит.

Лицо женщины окаменело, она легла на спину и бессильно вытянула руки вдоль туловища.

— Это конец, и жить уж не знаю зачем — он меня все равно бросит. Он бизнесмен, вокруг него постоянно бабы вьются.

Антон внезапно разозлился — на нее, на ее мужа-бизнесмена и на себя за собственное бессилие.

— Да вы понимаете, что говорите? Вам сейчас за жизнь бороться надо, а не сопли распускать. Вы смертельно больны, понимаете? Смер-тель-но! Но если вы будете лечиться, то со стопроцентной гарантией поправитесь — об этом надо думать. Вы поправитесь, у вас будут дети, если вы захотите — от него или от другого, — а все остальное не имеет значения.

Пациентка испуганно дернулась, вскинула глаза — до нее начало, наконец, доходить. Еще раз потрепав ее по руке, он поднялся и уже когда был у двери услышал слабое:

— Спасибо, доктор.

Из-за этого разговора Антон чувствовал себя полностью выбитым из колеи. Поднимаясь к себе в кабинет по мраморной лестнице, он со злостью думал:

«Ведь сто раз себе говорил: нельзя расстраиваться из-за каждого пациента! Это меня надолго не хватит».

— Антон! Куда ты так бежишь?

Возле лестницы стояла Карина с ребенком на руках, а рядом Маргарита с сумкой, полной подгузников.

— Антон Максимович! — сверху, помахивая сумочкой, спускалась секретарша. — Я вам еще нужна? А то уже пять часов. Я подготовила для вас сводки, — она с интересом взглянула на Карину и поздоровалась: — Здравствуйте, как ваш малыш?

— Да видите, никак не хотим оставить вас в покое, — улыбнулась та, — педиатр прописала какие-то витамины, а моя сестра против них возражает — говорит, они плохо действуют на нервную систему. Мы вот приехали — можно мне посоветоваться с Любовь Павловной?

— Любовь Павловна еще здесь? — спросил Антон у секретарши, потрогав подбородок и вспомнив, что нынче не брился.

— Она сегодня до утра здесь будет — дежурит в ночную.

— Тогда проводи Карину, скажи Любовь Павловне, что я просил Георгию Ильичу и Карине Георгиевне сделать полное компьютерное обследование.

— Чего меня провожать, я тут все ходы и выходы… — начала было Карина, но Антон не дал ей договорить и, сняв у Маргариты с плеча сумку, повесил на плечо секретарши.

— Проводишь и можешь идти домой, а я пока должен кое о чем проконсультироваться с Маргаритой Георгиевной насчет этих проклятых витаминов.

— Какому Георгию Ильичу? — не поняв, спросила секретарша.

— А вот этому, — Антон кивнул на Жоржика, крепко взял Маргариту за локоть и увел ее к себе в кабинет.

Она молчала, и он вдруг вспомнил, что уже три дня не слышал ее голоса — с тех пор, как Карину выписали из клиники. Когда они оказались вдвоем, Антон, сжав между своими ладонями тонкие гибкие пальцы, дотронулся лбом до ее лба.

— Ну что это такое, — сказал он, — садись, я тоже немного посижу, а потом сварю кофе. Ты не велела мне приезжать, не велела звонить, и сама не звонишь. Почему?

— Не могу, поверь, любимый, — рука ее нежно коснулась его колючей щеки, — ты сегодня не брился.

— А я и вчера не брился.

— Ты чем-то расстроен?

— Есть немного. Как раз шел от больной — хотели оперировать, но мои гистологи выявили аденокарциному. В онкологическом центре дали результат, что опухоль доброкачественна.

— Высокодифференцированная?

— Да.

— Что за проблемы — в начальной-то стадии!

— Так ведь эта дурочка чего, главное, боится — не рака, а что ее муж бросит. Пришлось пугнуть, как следует, чтобы осознала. Кажется, дошло.

— И ты всегда так переживаешь за своих больных?

— А ты разве не переживаешь за своих?

— Я? — с ее губ сорвался странный смешок, но Антон не обратил на это внимания.

— Знаешь, — сказал он, — если б мой отец начал вовремя лечиться, то прожил бы довольно долго — даже сейчас, возможно, был бы еще жив.

Маргарита тяжело вздохнула и покачала головой.

— Не знаю. Помню, в каком он был отчаянии, когда всю нашу многолетнюю работу подсекли под корень. Он просто не хотел больше жить, и я, честно говоря, тоже.

— То-то и оно, что люди порой не видят главного. Скажи, Маргарита, почему ты не можешь выйти за меня замуж и жить, как живут все люди? Чего ты постоянно боишься?

Внезапно схватив его руку, Рита покрыла ее страстными поцелуями.

— Антон, любимый мой, ненаглядный! Я не хочу, чтобы кто-то знал о нас, потому что тогда ты станешь заложником. Моя сестра, а теперь и племянник уже заложники. Я не хочу, чтобы и ты….

— Ты должна мне все сказать, слышишь!

— Не могу, — она с горечью качнула головой, — не проси. Даже Карине. Потому что тогда она подвергнется смертельной опасности. Поверь только одному: это не плод больного воображения, это реальность.

Взяв ее лицо в ладони, он нежно дотронулся губами сначала до левой щеки, потом до правой.

— И как же мы теперь будем, Ритка? Я ведь ждал тебя всю мою жизнь и даже не подозревал, какая ты. Моя рыжая, зеленоглазая, ненаглядная моя! Хорошо, не говори мне, но просто уедем куда-нибудь — подальше от этих людей.

— Поздно! — из груди ее вырвалось рыдание. — Поздно, милый мой, любимый, от себя не убежишь, не спрячешься. Сегодня я пришла попрощаться.

— Как?!

— Уезжаю дней через десять, но увидеться мы больше не сможем — мне кажется, за мной следят. Пока Карина находилась в клинике, было естественно, что я провожу здесь все дни и ночи, но теперь…. Сегодня я даже наговорила на совершенно безвредные витамины, чтобы Карина приехала проконсультироваться в клинику. Но больше мы встретиться не сможем.

Антон криво усмехнулся.

— Да, ты очень изобретательна. Однако вычислить нас ничего не стоит — мы даже дверь не всегда запирали. Сегодня Лилька была здесь и намекала, что я приятно провожу время с кем-то из медсестер.

— Видишь, она меня даже не подозревает. Вычислить можно кого угодно — если подозревать. Но ведь всех людей на земле не заподозришь. Пока никто за тобой не следит, но если они узнают, что ты мне дорог, если они узнают, что ты, — она вдруг запнулась и опустила глаза.

— Что? — он поднял ее голову за подбородок. — Что, Ритка?

Она с трудом разлепила губы:

— Что это ты — отец моего ребенка.

— Так ты… — внутри у Антона все сжалось, забыв обо всем, он стиснул ее плечи.

— Я жду ребенка, — жарко шепнула она ему на ухо, — и я хочу, чтобы ты меня сегодня обследовал и определил, все ли нормально. А дальше… дальше я уеду, и сама буду следить за своим здоровьем — ведь я врач.

— Хочешь, я встану перед тобой на колени и попрошу не делать этого? Не рискуй так нашим ребенком, Маргарита, тебе уже тридцать шесть, и это твоя первая беременность. Ты должна постоянно находиться под наблюдением.

— Я очень здоровая — даже гриппом никогда не болею. Могу оперировать часами и не чувствую усталости. Если все будет благополучно, я скрою от них беременность и весной приеду к тебе — рожать.

Он опустил голову и закрыл руками лицо.

— Да, такая, видно, у меня судьба, не суждено мне счастья.

Пытаясь оторвать его ладони от лица, она торопливо говорила:

— Родной мой, если б я могла что-то изменить! Это случилось в девяностом, когда я совершенно отчаялась. Они нашли меня, я подписала контракт. Эта работа помогла мне вновь почувствовать себя человеком, но… если б я встретила тебя раньше! Поверь мне, поверь мне — я что-нибудь придумаю. Я так люблю тебя, что у меня сердце переворачивается. Я прожила тридцать шесть лет и не знала, что можно так любить.

Антон усилием воли взял себя в руки и заглянул в искаженное страданием лицо странной рыжеволосой женщины.

— Хорошо, не надо нервничать. Давай по возможности сделаем все, чтобы наш ребенок родился крепким и здоровым. Пока Карина с малышом на диагностике, давай пройдем в процедурную, я тебя осмотрю и сделаю все анализы. Если у нас останется время, мы побудем вместе, — и он уже привычным движением ласково дотронулся лбом до ее лба.

Когда пробило девять, Маргарита внезапно очнулась и, высвободившись из объятий Антона, села, тревожно оглядываясь.

— Антон, мы уснули, уже темно, и Карина…

— Не волнуйся, они прошли диагностику и теперь отдыхают — я так распорядился.

Она смущенно натянула на себя простыню.

— Как ты думаешь, Карина… она догадывается? Илья рассказал ей что-нибудь? Ну… о нас с тобой.

Антон ласково засмеялся.

— Вряд ли он что-то сказал, да и зачем — твоя сестра очень умная девочка. Видишь, она не звонит мне, ничего о тебе не спрашивает. Если хочешь, можешь сама ей позвонить.

Пока Маргарита говорила по телефону, Антон просмотрел сброшенные ему на компьютер результаты обследования Карины и ребенка.

— Ладно, я еще побуду, — сказала Рита, кладя трубку, — Жоржик заснул, а Карина лежит и читает, их покормили. Вернее, ее. Она не торопится — сегодня Илья всю ночь будет на работе, у него какая-то срочная программа. Ты знаешь, что через неделю или две он должен съездить в Германию?

— Илья — золотой парень, — с чувством произнес он, обхватив ее за талию, — и сестра у тебя тоже золотая. Однако мне, наверное, следует их предупредить…

— О чем именно?

— Лилька хочет привезти дочь в Москву.

— Привезти в Москву? Зачем? — изумилась Маргарита, и тут же в ее зеленых глазах вспыхнул гнев. — Понятно — теперь, когда у Карины родился сын, она хочет девочкой давить на Илью. Стерва!

— Это моя дочь, — глухо проговорил Антон, — не знаю, как я все это выдержу.

Глава третья

О своем намерении увезти Таню в Москву Лилиана сообщила родителям после того, как работа над проектом была завершена. Однажды утром она проснулась раньше обычного — часов в пять — и, выскользнув из-под одеяла, бесцеремонно потрепала по плечу спавшего рядом с ней крепким сном Игнатия Ючкина.

— Игнатий, проснись!

— Что? А? — он сел, протирая глаза и недоуменно оглядываясь по сторонам. — Еще ведь рано, шести нет.

— Иди к себе, я сейчас спущусь вниз поработать, а горничная увидит, что я встала, и может в любой момент зайти убирать. Они у нас начинают работать с шести утра.

— И что ты собираешься делать в такую рань, неугомонная? — ему очень не хотелось подниматься, но Лилиана, не отвечая, торопила:

— Иди, Игнатий, иди, мне еще нужно принять душ.

Сердце его кольнула обида, он молча натянул трусы, накинул халат и направился к двери. Через полчаса Лиля уже сидела в столовой и, положив на колени папку, делала вид, что просматривает бумаги. Ровно в шесть за дверью послышались тихие шаги, и вошел Александр Филев. Он увидел в руках у дочери папку и забеспокоился — ему известно было, что она проводит ночи с Игнатием Ючкиным, и тот примерно в половине девятого покидает ее комнату, а в девять оба встречаются за столом с таким видом, словно сто лет не виделись.

— Лиля? Так рано? Что-нибудь не так?

— Мама скоро спустится? — вместо ответа спросила Лиля. — Вели, пожалуйста, служанке принести мне кофе, когда я прошу ее по-немецки, мне всегда подают не то. Раньше ты брал русскую прислугу, а теперь нанимаешь немок.

Филев нахмурился, но не стал объяснять, что после похищения Тани постепенно заменил всю русскую прислугу местными — теми, чьи резюме его служба безопасности могла проверить непосредственно, легко и быстро. Он сказал несколько слов по-немецки миловидной девушке в накрахмаленном переднике, потом вновь внимательно посмотрел на дочь.

— Так что тебя беспокоит?

— Я устала с этим проектом, папа, — она лениво потянулась и зевнула, изящно прикрыв рот рукой, — лежу по ночам и никак не могу заснуть — перед глазами мелькают какие-то точки. Конечно, если б Илья был здесь и мог мне помочь, я бы так не переутомилась. Почему ты именно сейчас загрузил его этим заказом? Разве мало на фирме других программистов?

Филев пожал плечами и ответил довольно сухо:

— Этот заказ мы получили еще весной — до того, как Капри объявил конкурс. Работа деликатная и сложная, никому, кроме Ильи я ее доверить не смогу.

Повертев в руках салфетку, Лилиана сделала печальное лицо.

— Так хочется обычной человеческой жизни, нормальной семьи! Эти вечные совещания, заказы, поездки…. Ребенок фактически растет без родителей — даже забывает, как мы выглядим. Пора с этим кончать, в этот раз я увезу Таню с собой.

Рука Филева замерла в воздухе, он поставил стакан на стол, даже не донеся его до рта.

— Увезешь Таню?

— Должна же я, в конце концов, заняться ребенком, ведь я — мать!

— Подожди, что же это так сразу? Ведь прежде ты ничего не говорила, — голос его дрожал.

— Я думала, папа, обдумывала, как будет лучше. Таня скучает по отцу, Илье тоже лучше быть с дочерью.

С губ ее отца сорвался зловещий смешок.

— Илье? Он столько лет не видел ее — мог бы приехать хоть однажды. Хотя бы раз в год — вместе с тобой. И ты говоришь, что ему нужен этот ребенок?

— Перестань, папа! У Ильи любая поездка заграницу ассоциируется с тяжелыми воспоминаниями. Даже сейчас — ему обязательно нужно на неделю съездить в Германию, и он уже из-за этого переживает. Ты, кстати, сам во всем виноват — тогда, в девяностом, помнишь? Нельзя было действовать так грубо — он очень тонкий и деликатный.

— Я видел, какой он деликатный, — глухо отозвался отец, — бросил тебя одну, в таком положении. Я пытался сохранить ваш брак, но, кажется, зря. Куда и зачем ты собираешься везти Таню?

— Не переживай, папочка, все будет нормально. Я уже позвонила своему поверенному в Москве и велела найти хорошую частную школу, а Викторию попросила подыскать гувернантку. В конце, концов, пусть она тоже примет какое-то участие в воспитании внучки. Просила ее подыскать дипломированного учителя русского языка — ведь это не дело, что ребенок не умеет читать по-русски, не общается с русскими сверстниками. В конце концов, я же не отнимаю у вас с мамой любимую внучку — вы всегда сможете приехать и ее навестить.

— Навестить Таню? — спросила Валентина Филева, стоя в дверях. — Что ты имеешь в виду, дочка? Что ты хочешь сделать?

Лиля легко поднялась, подошла к матери и, поцеловав ее в щеку, подвела к столу.

— Доброе утро, мамочка, садись, — она и сама села, расправив салфетку, весело улыбнулась, — раз уж ты слышала, то мне меньше объяснять. Я вот думаю: почему бы вам с папой не переехать в Москву? Имея деньги, там сейчас можно жить лучше, чем в Европе. И вы были бы рядом с внучкой.

Валентина выпрямилась и беспомощно посмотрела на мужа. Тот сдвинул брови.

— Мы не можем переехать в Россию, Лиля, и ты это прекрасно знаешь, — слишком много висит на мне еще с советских времен, слишком много тех, кто захочет потребовать свою долю. Не нужно ворошить волчье логово. Прошу тебя, оставь Таню здесь — так будет лучше для всех нас.

— Папа, это моя дочь, и она будет со мной. Я так решила.

Налив чай, Лиля поставила перед матерью чашку. Резко отодвинув ее, Валентина Филева сидела, гневно переводя взгляд с мужа на дочь.

— Я не позволю, — губы ее дрожали, — Таня выросла в любви, мы с твоим отцом всегда молились на нее, любили ее, она наше сокровище. Кто будет там так ее лелеять? Твой подлец-муж? Я к нему была всей душой, пока он был здесь, а он…

Филев попытался остановить жену:

— Валя, не нужно, у тебя давление.

Валентина скомкала салфетку и, отбросив ее в сторону, повернула к дочери покрасневшее лицо.

— Он даже не поглядит на ребенка! И вот, что я тебе скажу, доченька моя ненаглядная: ни ты, ни твой Илья любить мою внучку не будете. Я понимаю, зачем ты ее берешь!

— Валя! — муж стукнул ребром ладони по столу, но она, не владея собой, закричала:

— Ты думаешь, мы не знаем, что у твоего Ильи вторая семья? Что у них этим летом родился ребенок? А ты б… ством занимаешься — то с Муромцевым, то с этим Ючкиным. Ты надеешься, что твой Илья разомлеет и прибежит к дочке? Дура!

Щеки Лили заалели ярче, чем у матери.

— Так вы за мной шпионите, да? И за моим мужем? Тогда больше вы Таню в глаза не увидите, ясно? Она моя дочь, она гражданка России, и только попробуйте мне ее не отдать! Я устрою скандал!

— Ах, ты еще и угрожаешь, паршивка! Саша, — сверкнув глазами, Валентина повернулась к мужу, — распорядись, пусть ее заберут в психиатрическую клинику и освидетельствуют. Думаю, достаточно будет пистолета, с которым она ворвалась в клинику.

— Утихомирьтесь обе, — сердито проворчал Филев, — нам сейчас меньше всего нужен скандал. До презентации проекта всего месяц, у нас полно мощных конкурентов.

Наступило недолгое молчание. Багровый румянец сошел с лица Валентины, а Лиля с мрачным видом потянулась к сэндвичу, но, вместо того, чтобы надкусить, повертела его в руках и холодно поинтересовалась:

— Насчет пистолета Муромцев нажаловался? Зря я ему все же яйца не отстрелила.

Возмущенная Валентина поджала губы, а Филев укоризненно покачал головой.

— Насчет пистолета, дорогая моя, твой муж сообщил своему дяде, а Андрей поставил в известность меня. И крайне неприятно, что подобная информация о моей семье становится достоянием посторонних. Андрей очень умный и хитрый человек, сейчас мы с ним играем в одной команде, но в будущем он может воспользоваться этим в своих целях. Твой Илья, кстати, тоже — вы с ним уже давно совершенно чужие люди. К несчастью, мне так и не удалось навести справки об этой женщине — сестре его любовницы. Мы попытались хоть что-то выяснить, но наткнулись на черную дыру.

Хоть Лилиана и была зла, но во взгляде ее мелькнуло любопытство.

— Даже Гордеев не смог докопаться? Ничего себе! Или, может, он хочет содрать с тебя побольше. Кто эта рыжая, что информация о ней так засекречена?

— Гордеев сам лично посоветовал мне прекратить этим заниматься. Возможно, он и знает, кто она, а возможно, ему просто приказали в это не лезть.

— Ладно, — Лиля оттолкнула тарелку и с вызывающим видом поднялась, — сейчас я хочу поехать на виллу, где находится моя дочь. Надеюсь, вы мне не будете препятствовать?

Валентина бросила на мужа тревожный взгляд. Филев невозмутимо ответил:

— Мы с твоей мамой составим тебе компанию. Мне, кстати, нужно кое-что обсудить с Андреем — они с Ингой уехали на виллу еще вчера вечером.

— Повез свою обожаемую Ингу к ее ненаглядной Настеньке, — буркнула Лиля.

После умудских событий Инга Воскобейникова не могла больше трех дней выдержать разлуки с дочерью. Муж твердил ей, что вилла Филевых надежно охраняется, что девочке хорошо, что она дышит свежим воздухом, катается на яхте по озеру Лаго-Маджоре, играет в теннис с Танечкой и — главное! — находится под постоянным и неусыпным надзором фрейлин Эрики. Инга и хотела бы верить, но мешала обида, засевшая в душе после недавнего обмана, когда от нее скрыли похищение дочери.

— Родная, это другой мир, здесь подобное невозможно, — уверял Андрей Пантелеймонович, — пусть Настенька развлекается, не будем ей мешать.

У него было много дел в Лозанне, но Инга рвалась к дочери, а расставаться с женой ему не хотелось.

— У нее такие глаза, Андрюша, что мне плакать хочется. И ты еще не разрешаешь ей никому писать или звонить.

— Это для ее же безопасности, милая, она может наболтать лишнего. К тому же, ей ведь разрешили один раз позвонить Илье и написать Антону. В данной ситуации это было крайне рискованно, я тебе все подробно объяснил. Но я пошел на этот риск.

Инга не понимала долгих и сложных объяснений мужа, в памяти ее стоял тоскливый взгляд дочери и засевшее в нем выражение безнадежной тоски. В конце концов, Андрей Пантелеймонович, скрипя сердцем, согласился, что жене теперь будет спокойней рядом с дочерью. Он думал отвезти ее на виллу и вернуться в Лозанну дня через два, но на следующее утро после их приезда на Лаго-Маджоре позвонил Филев.

— Андрей, не возвращайтесь, у нас изменились планы, мы сами к вам едем. При встрече все объясню.

Воскобейников был, разумеется, рад этому безмерно, но все же задумался:

«Интересно, что могло случиться? Неужели осложнения с конкурсом?»

От тревоги у него заломил затылок. Он спустился в сад и направился к обвитой плющом беседке с видом на озеро, однако в нескольких шагах от нее остановился, услышав голоса Инги и Насти.

— Я-то к тебе рвалась, — горестно говорила Инга, — а ты меня и не рада видеть. Спряталась здесь в беседке и сидишь.

— Почему не рада? — вяло возразила дочь. — Очень даже рада, мамочка. Просто мне нравится эта беседка, я каждый день здесь сижу. А что мне делать? К компьютеру не пускают, мобильник отобрали, книг здесь мало.

— Не переживай, маленькая, папа говорит, что сейчас все уляжется и снова будет, как раньше. Скоро вернемся в Москву, школа начнется, наговоришься со своей Лизой. Погуляй пока, поиграй во что-нибудь с Танечкой.

— Сколько я могу играть с Танечкой? Мне шестнадцать, а ей девять! Я ее люблю, но о чем мне с ней говорить? И еще эта фрейлин Эрика над душой висит! Мне здесь надоело! На-до-е-ло! Понимаете вы все?

Настя повысила голос, и Андрей Пантелеймонович разозлился — негодяйка, расстраивает мать! Скучно ей, видите ли! И фрейлин Эрика тоже хороша, где она? В ее обязанность входит следить за каждым шагом этой несносной девчонки! И словно в ответ на его мысли на дорожке, ведущей от дома к беседке, показались фрейлин Эрика и Танечка с ракетками для бадминтона. Андрей Пантелеймонович хмуро кивнул гувернантке, та что-то приветливо сказала ему по-немецки, и Танечка перевела:

— Дядя Андрей, фрейлин спрашивает, как вам нравится на вилле.

— Скажи, что здесь прекрасно, — буркнул он.

— А мы идем за Настей, — радостно сообщила девочка, — в бадминтон играть. Она всегда после завтрака здесь сидит. Настя!

— Иду, — откликнулась Настя, выходя из беседки и торопясь навстречу Тане — так, словно хотела побыстрей избавиться от общества матери. Инга шла следом, мужественно пытаясь скрыть свое огорчение, и притворно весело говорила:

— Вот и хорошо, вот и поиграйте, чтобы ты не скучала. Андрюша, ты тоже вышел погулять? — она взяла мужа под руку и заметила его окаменевший взгляд. — У тебя опять болит голова? Почему ты так смотришь?

Воскобейников, похолодев, смотрел на Танечку, протягивавшую Насте ракетку.

«Господи, боже мой, надо же такому вдруг привидеться — Людмила. С чего вдруг?»

Взяв себя в руки, он тряхнул головой, отгоняя непонятно с какой стати возникшее воспоминание, и ласково ответил:

— Все в порядке, любимая, я думал о делах. Пойдем в дом, не будем мешать детям веселиться.

«Веселиться! — шагая рядом с Танечкой, сердито думала Настя. — Ничего себе веселье! Лучше сдохнуть! Алеша…. Позвонил ли он Антону? Ждет меня или забыл?»

Если бы не похищение, ее не прятали бы на этой вилле, она была бы теперь в Москве. И шестнадцатилетие свое отмечала бы дома, а не в Швейцарии. Конечно, ей устроили веселый праздник, Филевы были очень милы, надарили кучу подарков, и приходилось притворяться довольной, ахать и восхищаться. В действительности же, в этот день ей хотелось только одного — видеть Алешу.

…Настя долго не решалась сознаться в своем обмане — в том, что ей еще нет шестнадцати. Боялась, Алеша рассердится. Получилось случайно — незадолго до ее отъезда в Сибирь. Они лежали рядышком, глядя в потолок и отходя от только что испытанного невероятного счастья. Алеша обнимал ее за плечи, и Настя чувствовала, как волосы возле уха шевелятся от его дыхания. Именно тогда он и спросил:

— Когда у тебя день рождения?

— В июле, семнадцатого.

— Прекрасно, в этот день я смогу сделать тебе предложение руки и сердца. Что ты мне на него ответишь?

Настя растерялась.

— Я? Но мама и папа… они не разрешат.

— Что ж, старших следует слушаться.

В голосе его звучала горькая ирония. Неожиданно Насте припомнилась Лейла, которой он непрерывно названивал в первый день их знакомства. Они потом никогда больше об этой Лейле не говорили, но и ежику было понятно, что между ней и Алешей произошло что-то сильно его задевшее. Теперь тон у него был такой же, каким он в последнем разговоре с Лейлой по мобильному пожелал ей счастья. Испугавшись, что обидела его, Настя заторопилась:

— Причем здесь слушаться или нет? До восемнадцати без разрешения родителей в ЗАГСе не распишут, еще два года ждать придется.

Алеша, опершись на локоть, разглядывал ее чуть прищуренными глазами.

— Интересно, — протянул он, — кто-то меня уверял, что тебе семнадцать. Тогда по логике вещей в июле тебе должно исполниться восемнадцать.

— Я… ну… ты же не стал бы…. Ну, если бы я сказала, что мне пятнадцать. Я… — неожиданно Настя, приподнявшись, обхватила руками его шею, крепко прижала к себе, коротко и нежно целуя подбородок, щеки, глаза. — И что такого, что только шестнадцать? Раньше всегда в шестнадцать замуж выдавали. Ну, подождем два года, какая разница? Я ведь тебя люблю. Я люблю тебя!

Трудно сердиться, когда тебе клянутся в любви, Алеша рассмеялся и прижал ее к себе.

— Глупышка, это все сказки, любви не бывает.

— Нет, погоди, погоди, — шептала она, изгибаясь в его руках, — а что тогда бывает?

— Сейчас увидишь.

Когда они вновь смогли соображать, Настя легла на спину и с озабоченным видом прижала руку к солнечному сплетению.

— У меня душа болит. Разрывается от любви к тебе, а ты говоришь! А жениться в ЗАГСе вообще необязательно, я и без того твоя женя. Мастер и Маргарита в ЗАГСе не женились.

Алеша расхохотался так весело, что Настя надулась.

— Да нет, — успокоил он, — я не над тобой. Вспомнил, как сестре Маринке недавно трояк по литературе в четверти влепили — они тогда Булгакова проходили, а она все никак «Мастера и Маргариту» осилить не могла. Отец как раз уезжал в командировку на два дня, посадил ее за книгу — пока, говорит, не вернусь, гулять не пойдешь, а будешь читать. Вернусь — расскажешь, чем кончилось. Для Маринки хуже наказания нет, она читать не любит. Два дня в игры за компьютером играла и рэп свой слушала, потом, как отцу время приехать, начала ко мне приставать: «Леш, скажи, чем там кончилось, поженились Мастер с Маргаритой или нет?»

Настя тоже засмеялась.

— Сказал?

— И не подумал, пусть читает.

— И что же сделал твой отец, когда приехал?

— Отобрал у нее телевизор, компьютер и плеер. Все, теперь одни книги в комнате.

— Бедная! И мачеха твоя не заступилась?

— Тамара против отца никогда не пойдет, у нее железные принципы, чтение она уважает. Она в деревне росла, говорит, там с утра до ночи продохнуть некогда, телевизор работал еле-еле, в книгах одно утешение. Отец раньше тоже любил военные мемуары читать, — сказав это, Алеша неожиданно нахмурился и умолк.

— А сейчас?

— Не знаю, — неохотно ответил он, — сейчас он все время мрачный. Уезжает, приезжает, в последнее время иногда целыми днями молчит. Работа нервная.

— У моего тоже нервная, — вздохнув, Настя погладила его по щеке, — наверное, сейчас время такое. Скоро у папы встреча с избирателями — где-то в Сибири. Нас с мамой он берет с собой.

— Хочешь, я к тебе приеду?

— Хочу, но у тебя ведь сессия. Да мы недолго там будем, неделю, наверное, потом вернемся в Москву, а дальше не знаю. Лизы не будет, она после последнего экзамена уезжает к своему дедушке в Португалию. Может, мы тогда встретимся в той комнате? Ну, у мужика, которому ты заплатил, помнишь?

— Нет, только не там, — Алеша криво усмехнулся, — я что-нибудь придумаю. Если не забудешь меня в своей Сибири, напиши, когда приедешь.

— С ума сошел! Как это я тебя забуду? — ее ладони сжали его виски, голубые глаза сияли. — Алеша, Алешенька, ты же… Ты весь такой… Такой умный, хороший, красивый.

— Не останавливайся, я балдею, — он зажмурился, — хвали дальше, еще я какой?

— Храбрый, честный, сдобный, аппетитный, хорошо проваренный. Еще?

— Ах, ты!

Он обхватил ее, губы их слились, и опять вся завертелось, поплыло перед глазами, и мир перестал существовать. Потом они, наверное, уснули, и сон их нарушил осторожный стук в дверь.

— Настя, — шептала Лиза, приблизив губы к замочной скважине, — тебе тетя Инга звонит по городскому. У тебя мобильный выключен, она беспокоится. Я ей сказала, что ты в туалете. Положу трубку здесь у порога, руку высуни и возьми.

Пока Настя удрученно жаловалась матери на сложность задач, которые ей пришлось вместе с Лизой решить за последние три часа, Алеша одевался. Когда она, наконец, с облегчением дала отбой, он подмигнул ей и, присев на кровать, неожиданно серьезно сказал:

— Дай-ка мне какой-нибудь твой контактный телефон. Вдруг твой комп спечется, и ты не сможешь мне написать. Или вообще будешь там, где нет компьютеров.

— Ой, Лешенька, домашний телефон никак нельзя, сам понимаешь, — мама узнает и что-нибудь начнется. А мой мобильный на папино имя, он каждый месяц берет распечатку всех моих разговоров.

— Ну и что?

— Ой, нет, ты не знаешь моего папу. Давай я тебе дам телефон Антона Муромцева — он ведь нас видел вместе, наверное, обо всем догадался. Правда, я ему не говорила, что мы встречаемся, но на крайний случай. Записывай его домашний.

— Он кто, ваш родственник? — полюбопытствовал Алеша, введя номер Антона в записную книгу мобильника. — Хороший мужик, приятный.

— Антон мой друг и никогда меня не предаст. Если что, звони ему. Можешь даже все рассказать, он поймет…

Автоматически отбивая подаваемые Танечкой воланы, Настя думала:

«Звонил Алеша Антону или нет? Должен был позвонить, ведь он до сих пор ничего не получил от меня по электронной почте. Если бы я могла послать ему хоть два слова! Но мне не позволяют пользоваться компьютером с доступом в Интернет. Даже Антону, когда мне разрешили написать, я набрала текст письма, скинула на дискету и отдала папе. Мама говорит, папа велел его отправить. Наверное, отправил, но сначала прочел — нет ли там лишнего. А вдруг… вдруг Алеша устал меня ждать и давно уже с другой девчонкой? Он всем нравится, вот Лизку взять хотя бы — вовсю ведь ему глазки строит! Думает, Настя дура, Настя ничего не понимает. Вдруг Лизка вернулась из своей Португалии, Алеша приехал к ней узнать что-нибудь обо мне, а она… Она же красивая, за ней парни табунами ходят»

Настя накрутила себя этими мыслями до того, что у нее даже живот свело от ужаса и ревности. Когда же она вообразила, как Алеша обнимает Лизу, по щекам ее вдруг потекли слезы, и пришлось притвориться, что глаза запорошила пыль.

— Нужно промыть, — решительно сказала фрейлин Эрика и повела ее в дом, а сзади плелась Танечка с ракетками.

По дороге Настя сообразила, что сейчас мать увидит ее припухшие глаза и ударится в панику. Она поспешно вытерла слезы.

— Нет-нет, все уже в порядке. Давайте лучше погуляем.

Во второй половине дня приехали из Лозанны Филевы с Лилей. За обедом у Александра и Валентины Филевых были невеселые лица, зато Лиля казалась не в меру оживленной.

— Слава богу, основная работа закончена, и можно будет уделить время семейным делам. Наконец-то мы с Ильей и Танечкой сможем спокойно побыть вместе, и чтобы никто-никто нас не беспокоил.

За столом воцарилось неловкое молчание, Валентина Филева уставилась в свою тарелку, и рука ее держащая нож, мелко-мелко дрожала. Филев в упор смотрел на дочь, и на щеках его играли желваки, а Танечка перестала есть и широко открытыми глазами смотрела на мать.

— С папой? — восторженно выдохнула она.

— Неужели Илюша приезжает? — простодушно удивилась Инга.

Лиля смерила ее холодным взглядом.

— Илья не сможет выбрать времени, у него сейчас слишком много работы в Москве. Поэтому, я считаю, мы с Таней должны быть рядом с ним. А ты как думаешь, Танюша? — она с нежной улыбкой посмотрела на дочь.

— Да, мамочка, да! Поедем! — личико девочки просияло.

Искоса взглянув на Филева, потом на его жену, Андрей Пантелеймонович по угрюмому молчанию обоих сразу оценил ситуацию. Отведя глаза, он деликатно покашлял.

— Гм. Это, мне кажется, поспешное решение. Хватит ли у тебя сейчас времени и сил заниматься ребенком? До начала конкурса меньше трех месяцев.

Лилиана покачала головой, глаза ее светились любовью.

— Я буду не одна, дядя Андрей, — кротко возразила она, — рядом с Ильей и нашей дочерью я стану в десять раз работоспособней.

— Все же, мне кажется, ты выбрала неудачный момент, — он многозначительно поднял бровь, — и в любом случае тебе следует прежде поставить в известность Илью и прислушаться к тому, что он скажет. До того, как вы… гм, согласуете между собой этот вопрос, брать Таню тебе с собой нельзя, это может привести к непредсказуемым последствиям.

Они с Филевым встретились глазами, и тот кивнул.

— Вы правы, Андрей, я говорю Лилиане то же самое.

Танечка, не все понимавшая в разговоре взрослых, перевела взгляд с деда на Воскобейникова, и глаза ее наполнились слезами.

— Я хочу к папе, — прошептала она.

Сидевшая рядом с ней Настя погладила ее по голове.

— Ты и поедешь к папе, — ласково сказала она, — или он приедет к тебе. Сейчас или через три месяца — какая разница? Но теперь подумай о бабушке, посмотри, как она расстроена.

— Да, — скользнув по Насте ненавидящим взглядом, согласилась Лиля, — оставайся с бабушкой, пусть папа будет один. Бедный папа, он так ждет тебя! Постоянно спрашивает меня по телефону: когда же приедет моя дочка Танечка?

— Прекрати, Лилиана, что ты….

Андрей Пантелеймонович не закончил фразы, потому что Лиля бешено сверкнула на него глазами.

— Это наши с Ильей семейные дела, дядя Андрей. Мы хотим жить вместе с нашей дочерью. Вы же с Ингой живете со своей, и я не пытаюсь этому помешать.

«Со своей» она произнесла таким тоном, что лицо Воскобейникова слегка изменилось, но это заметила лишь Настя. И то только потому, что в последнее время она очень внимательно приглядывалась к тому, что происходит с отцом. Пожав плечами, он поспешно ответил:

— Я ни во что не вмешиваюсь, устраивай свои семейные дела, как хочешь.

Валентина Филева резко подняла голову и впервые с начала обеда разлепила губы:

— Я не позволю тебе творить глупости, Лиля. Таня никуда не поедет.

— Видишь, Танюша, — игнорируя мать, Лилиана повернулась к Тане, — бедный папа тоскует по тебе, а бабушка не разрешает тебе к нему ехать.

— Я хочу к папе! — закричала девочка, швыряя на пол свою тарелку и вскакивая.

Настя попыталась ее удержать.

— Танюша, подожди.

— Ты плохая, — Таня повернула к ней мокрое от слез лицо, — я тебя ненавижу! Я вас всех ненавижу, отпустите меня к моему папе! — зайдясь криком, она затопала ногами. — К папе! К папе! К папе!

Желвак ходуном заходил по щеке Филева, но лицо его осталось неподвижным.

— Не плачь, — очень спокойно ответил он, — мы все обдумаем и сделаем так, как тебе будет лучше. Если ты хочешь увидеть папу, он приедет сюда.

Неожиданно смертельно бледная Валентина Филева поднялась и привычным изящным движением коснулась губ салфеткой.

— Нет, почему же, Саша, если наша внучка нас так ненавидит, то говорить не о чем — пусть едет к своему папе. Приятного аппетита всем, прошу извинить.

Ни на кого не глядя, она вышла из столовой.

Самолет, доставивший в Москву депутата Воскобейникова с семьей и госпожу Шумилову с дочерью, приземлился в Москве в полдень. Президента акционерной компании «Умудия Даймонд» Игнатия Ючкина с ними не было — из Швейцарии он вылетел в Турцию, где отдыхала его семья. Попрощавшись с Лилей и поцеловав на прощание Танечку, Инга с Настей сели в машину, за рулем которой важно восседал улыбавшийся дядя Петя.

— С приездом, с приездом, — сияя, говорил он, — а то я уж соскучился. Что, Настасья Андреевна, скоро в школу? Вот теперь у дяди Пети работа будет каждое утро. А где же Телемоныч, все никак с этой неугомонной Лилей договориться не может?

Действительно, Андрей Пантелеймонович все не мог закончить разговор с рассерженно оглядывающейся по сторонам Лилей.

— Где Илья? — возмущенно говорила она. — Почему твой племянник не приехал нас встретить? Ведь я звонила ему — и на работу, и на мобильный, — что приеду с ребенком! С его ребенком, между прочим! Он не понимает, что мне сейчас нужна поддержка, что для девочки нужно создать соответствующий эмоциональный климат!

— Не знаю, Лиля, — терпеливо объяснял Воскобейников. — Илья, возможно, сильно занят — через неделю ему лететь в Германию. Я позвонил Виктории — она ждет вас обеих у тебя дома. Ты с ней все и выяснишь, она объяснит. Сейчас извини, меня ждут Инга и Настя.

Потрепав ее по плечу, он легким шагом направился к ожидавшим его жене и дочери. Лиля тоже села в машину рядом с встревоженной Танечкой.

— Мама, а папа не пришел? — девочка робко тронула мать за рукав, но та ничего не ответила.

Пока шофер вел машину по влажной от недавнего дождя дороге, Лилиана сидела, напряженно выпрямившись, с неподвижным и злым лицом. Дома их встретила Виктория.

— Лиля, Танечка! Господи, какая же большая, а?

Она долго обнимала и целовала Таню — слишком долго, как показалось Лиле. В дверях встала солидная пожилая женщина и вежливо поздоровалась:

— Здравствуйте.

— Это Лидия Михайловна, гувернантка Тани, — оторвавшись от девочки, поспешно сказала Виктория. — Танечка, Лидия Михайловна поможет тебе овладеть русским языком, она учительница русского языка.

— Здравствуйте, — пискнула Таня, глядя на высокую дородную фигуру своей новой учительницы.

Лиля окинула женщину оценивающим взглядом и кивнула.

— Мы с вами позже все подробно обсудим, я объясню свои требования. Вы уже ознакомились с расположением комнат в доме? Тогда отведите девочку в ее комнату и займитесь ею, пожалуйста.

Лидия Михайловна невозмутимо продолжала стоять на месте.

— Что девочка будет есть с дороги? Вы сами позаботитесь, или мне ее накормить?

Лиля нетерпеливо отмахнулась.

— Поговорите с кухаркой, пусть приготовит то, что вы сочтете нужным.

Но Лидия Михайловна продолжала свой допрос:

— Что Таня обычно ест? Ей все можно? Аллергии нет?

Лилиана почувствовала закипающее внутри раздражение.

— Ей все можно, идите, пожалуйста! — почти выкрикнула она.

— Мне нельзя апельсины и яички, — пискнула Таня, — у меня на них аллергия.

— Хорошо, обойдемся без апельсинов и яичек, — новая гувернантка спокойно взяла ее за руку и увела.

Лиля упала на стоявшую в холле изящную кушетку и, сбросив с гудевших ног туфли, сердито спросила у свекрови:

— Что за монумент ты взяла в гувернантки?

— Это очень хороший педагог, Лилечка, — заторопилась Виктория. — Мне ее рекомендовало агентство, а потом еще оказалось, что моей подруги сын у нее учился. Заслуженная учительница, сейчас на пенсии, муж умер. Хочет немного подработать, чтобы помочь дочери — та одна с ребенком.

— Дочь, надеюсь, не воровка и не алкоголичка, ты проверила?

— Нет, что ты! Она тоже учительница, преподает историю. Мать-одиночка, тридцать пять лет, ребеночку два года. Нормальная женщина, не гулящая. Просто — что делать! — не всем счастье в жизни улыбается. Я договорилась на триста долларов в месяц — при ее пенсии, думаю, она тебе за эти деньги ножки будет целовать и в лепешку расшибется.

— Хорошо, — устало кивнув, Лиля изящно вытянула ноги, разглядывая педикюр. — Когда приедет твой сын?

— Мой сын?

— Да, конечно, Илья. Или у тебя еще есть сын? Дядя Андрей сказал, что у него срочная работа. Так, когда он приедет? Он ведь знает, что я приехала с его дочерью — я звонила ему и не один раз.

— Да, конечно, — лицо Виктории пошло пятнами, и она слегка повертела шеей, будто ей жал воротник блузки, — конечно, конечно.

— Что «конечно»?! Говори! Когда он собирается прийти?

Голос у нее сорвался на крик, и Виктория совсем оробела.

— Дело в том, что… понимаешь…

— В чем дело, что я должна понимать?

— Когда ты позвонила…

— Что? Что, когда я позвонила?

Свекровь сделала глубокий вдох и единым духом выпалила:

— Когда ты позвонила и сообщила, что приедешь с Таней, Илья собрал свои вещи и сказал… сказал…

Тут у нее закончился запас воздуха, и она умолкла, опасливо глядя на невестку. Та скрипнула зубами.

— И что же сказал твой сын?

Решившись, Виктория, вновь наполнила легкие

— Он сказал, что ноги его больше не будет в этом доме. Что он уходит отсюда. Навсегда уходит.

Глава четвертая

Маргарита уехала в начале сентября. Поцеловав на прощание сестру, она сказала Илье:

— Ладно, давай уж и тебя обниму, хоть ты и паразит, конечно.

Илья усмехнулся — с тех пор, как он случайно увидел ее в объятиях Антона Муромцева, отношение его к этой «зловредной рыжей стерве» как-то незаметно для него самого изменилось.

— Хороший ты человек, Ритка, — с чувством произнес он, — ведро б тебе только на голову, чтобы не слышать, что ты говоришь.

Рита улыбнулась и легонько тряхнула рыжими волосами.

— Я уезжаю, так что ты вряд ли скоро услышишь мой голос. Береги мою сестру, а то я тебя и с того света достану. Каринка, Жоржик проснулся? А то меня внизу ждет машина.

— Сейчас принесу тебе его попрощаться, — Карина выбежала из комнаты, а Илья, оглянувшись, крепко стиснул руку Маргариты.

— Послушай, я хотел тебе сказать…

— Не надо, — перебила она.

— Ты даже не представляешь, какой он! Он — чудо. И он страдает, я же вижу.

— Я знаю, Илья, не нужно.

— Но почему — ведь он тебя…

— Илья, все! Забудь о том, что ты видел, этого не было.

— Как хочешь, — он вздохнул и отступил, — прости, мне очень жаль.

— Мне тоже, но изменить ничего нельзя. Скажи, ты когда уезжаешь в Германию?

— Десятого, уже точно. Так боюсь оставлять Карину одну!

Карина вошла с Жоржиком на руках и, услышав последние слова Ильи, улыбнулась.

— Илюша, не надо за меня бояться. Ритуля, целуй племянника и скажи ему, что тетя скоро приедет. Пожалуйста, сестричка, больше не исчезай так надолго!

Маргарита коснулась губами нежного лобика ребенка и изменившимся голосом сказала:

— Смотри, а у Жоржа глазки голубые — как у этого твоего паникера, — она кивком указала на Илью. — Хорошо еще, что он за тебя волнуется — пусть попробует не волноваться!

Погрозив пальцем, она вернула сестре ребенка и почти выбежала, хлопнув дверью, чтобы они не увидели слез на ее глазах.

— Твоя сестра в своем амплуа, — вздохнул Илья и осторожно взял у Карины сынишку, — но я и вправду волнуюсь — так не хочется от вас уезжать!

В день отъезда тревога Ильи превратилась в панику — накануне в Москве взорвали дом на улице Гурьянова. Шагая по комнате большими шагами, он говорил:

— Боже мой, а если б это был наш дом? Если б я уехал, а ты с ребенком осталась дома… Нет, я никуда не поеду, пусть катятся к черту!

— Успокойся Илюша, ты слишком много работал в последнее время. Меня с гораздо большей вероятностью может пришибить этот стеллаж — ты его так и не закрепил, хоть обещал. Иди и укладывай вещи в дорогу, у тебя вечером поезд.

Илья помрачнел, но вместо того, чтобы укладывать вещи, отправился закреплять стеллаж. В тот момент, когда он дул на зашибленный молотком палец, Карина принесла ему телефонную трубку.

— Тебя. Твой дядя.

Илья, продолжая вбивать гвоздь, прижал трубку к уху плечом и тут же выругался:

— Черт бы тебя побрал! Нет, дядя Андрей, это я не тебе, это я палец молотком пришиб.

— Ты что, взял в руки молоток? — изумился Воскобейников.

Он впервые звонил племяннику по домашнему телефону Карины и с самого начала, разговаривая с ней, испытывал неловкость. Однако известие о том, что Илья, не отличавший гвоздя от шурупа, решил поработать руками, повергло Андрея Пантелеймоновича в такой шок, что он на какое-то время умолк и даже забыл, что хотел сказать.

— Я решил стать мужчиной, — гордо объяснил Илья, — уже кран починил. Так что, если тебе что-то надо по дому, ты только скажи. Унитаз не надо поменять?

— Нет-нет, спасибо, я по другому вопросу. Ты куда пропал? Мобильник выключен, на работе телефон не отвечает. Ты ведь сегодня уезжаешь, почему не позвонишь? Прячешься?

Илья смутился — он действительно прятался от звонков Лили — и промямлил:

— Забыл, дядя Андрей, честно. Все эти дни сидел дома за компьютером, даже маме не позвонил. Позвони за меня, ладно?

— Гм, ладно. Я, собственно, так и сказал Лилиане — что ты очень занят. Она просила передать, что Таня очень хочет тебя видеть, и когда ты освободишься…

— Дядя Андрей, нет! Я ей передал: ноги моей там не будет, это конец. Мне очень жаль эту девочку, но видеть ее я не хочу — нет смысла. Не будем об этом больше.

Андрей Пантелеймонович вздохнул.

— Хорошо, не будем. Все здоровы? Сын здоров? — в голосе его слышалось смущение.

— Да, спасибо, все здоровы. Только я из-за этого взрыва как на иголках — страшно оставлять вас всех.

— Не говори ерунды, Илюша. Ты скоро рассчитываешь вернуться?

— Не позже, чем через семь-десять дней.

— И где тебя можно будет застать после возвращения?

Илья рассердился.

— Здесь — у меня дома, — раздраженно ответил он. — Еще есть вопросы?

— Только один, — усмехнулся Андрей Пантелеймонович, — ты действительно починил кран?

Его племянник расхохотался.

— Любишь ты скользкие вопросы задавать! Да, я его починил, но потом пришлось срочно вызывать слесаря, потому что я сорвал резьбу, и вода заливала соседей. Ладно, дядя Андрей я пошел — у меня еще стеллаж, а вечером поезд. Настю поцелуй, Инге привет.

Разговор с дядей немного развеял тяжелые мысли Ильи, но, уже оказавшись в поезде, он начал опять метаться, думая о Карине, взорванном доме и маленькой девочке, которую Лилиана неизвестно зачем привезла из Швейцарии.

«Я не желаю поддаваться на ее шантаж, я ведь точно знаю, что это не моя дочь. Чего она добивается — чтобы я перед всеми это заявил и попросил провести экспертизу? И чтобы потом послал ее к черту и потребовал развода? А ведь я так и сделаю, если она не перестанет меня доставать. Или я поговорю с Филевыми — все им объясню. Действительно, почему они должны считать меня бездушным зверем?»

В конце концов, так и не решив, что делать, Илья забылся сном.

На вокзале в Берлине его встретил пожилой мужчина с умными веселыми глазами.

— Разрешите представиться, — бодро сказал он по-русски, — Антонио Скуратти, возглавляю службу информационной безопасности нашего банка, вы будете работать в непосредственном контакте со мной. Садитесь, вот моя машина. Как доехали, как самочувствие?

— Как вас услышал, так получше, — улыбнулся Илья, забираясь в машину, — приятно слышать родную речь в центре Берлина. Нет ничего хуже, чем объясняться с немцами на дурном английском.

— О, у нас в банке многие знают русский, и много русских работает, — Скуратти помог ему пристегнуть ремень безопасности и тронул машину с места. — Лично я считаю Россию своей родиной — родился и вырос в Москве, окончил мехмат МГУ, был влюблен в русскую девушку и женился на русской женщине, — он подмигнул, — правда, потом развелся.

Скуратти привез Илью в отель, заказал завтрак, обещал вернуться за ним к двум и оказался очень точен — без одной минуты два позвонил из холла:

— Спускайтесь, господин Шумилов, я вас жду.

Был самый разгар рабочего дня, и они уже минут через пять застряли в пробке. Скуратти, невозмутимо положив руки на руль, выжидал, пока можно будет двигаться дальше, и Илья даже немного позавидовал его олимпийскому спокойствию.

— Я в пробках обычно сижу, как на иголках, — сказал он, — так и хочется вылететь на тротуар и объехать всю шеренгу. Пару раз у меня действительно сдавали нервы, я так и делал.

— В России нервная жизнь, а в Германии народ воспитанный, — Скуратти медленно тронулся за передней машиной и тут же остановился. — А знаете, — сказал он с подкупающей откровенностью, — я ведь специально поехал этой дорогой. Мне хотелось с вами поговорить, так сказать, на нейтральной территории. Вы, очевидно, знаете, что работа, которой вы будете заниматься, конфиденциальна. Даже директор нашего банка — мой родственник, кстати, — не в курсе всех нюансов.

Илья едва не вспылил — он чувствовал себя разбитым после поезда, и меньше всего ему теперь хотелось, стоя в пробке, обсуждать правила безопасности и конфиденциальности. Пусть занимаются этим в положенном месте и в положенное время, черт возьми!

— Я предупрежден с самого начала, — сухо ответил он, — в этом нет ничего удивительного — мне ведь придется работать с вашими базами данных и вашими внутренними программами.

Скуратти улыбнулся.

— Не нервничайте, дело не только в этом. Мы проанализировали кое-что из ваших результатов, теперь уже очевидно, что идет утечка информации. Однако шеф не хочет скандала. Видите ли, среди системных программистов, которые находятся под подозрением, невестка нашего главного учредителя господина Тэкеле. Поэтому вас просят держать в секрете любой полученный результат даже от сотрудников банка.

— Понял, — устало буркнул Илья, — буду делиться впечатлениями только с вами.

Скуратти неожиданно наморщил лоб и рассмеялся.

— Знаете, своей манерой говорить и внешностью вы мне очень напоминаете одного моего школьного товарища. Андрюшка Воскобейников, вам это имя ничего не говорит?

Илья бросил на собеседника быстрый взгляд — если честно, он перестал верить в случайные совпадения еще в студенческие годы, когда Лиля постоянно «случайно» оказывалась с ним в одних и тех же местах.

— Возможно, речь идет о моем дяде, — тон его был сдержан.

— Дяде? Тогда вашу матушку случайно не Викторией зовут?

— Случайно да.

— Батюшки, сколько лет прошло! Знаете ли вы, что я сидел с ней на одной парте, был безумно влюблен и на выпускном балу предложил ей руку и сердце? До сих пор не могу забыть, как тактично она меня отшила!

Илья улыбнулся шутке, подумав про себя:

«И ты, узнав, что именно я буду работать с вашим банком данных, не выяснил девичью фамилию моей матери! Так я и поверил»

Вслух же он сказал:

— Возможно, я даже видел вас на снимке у нее в альбоме — она хранит все свои школьные фотографии, и в детстве я часто в них копался.

— Возможно, хотя там я, конечно, немного моложе.

Вежливо посмеялись, потом Скуратти свернул налево и, проехав метров двести, остановился возле здания, немного напомнившего Илье своей архитектурой старинный замок.

— Вот и приехали. Для вас приготовлен отдельный кабинет, всю информацию, которую будете заносить в компьютер, шифруйте. Если захотите поговорить о чем-то важном — поговорим в моей машине. Думаю, дней за десять вы с работой управитесь.

В течение четырех дней Скуратти каждый вечер заходил в кабинет и с вежливо-равнодушным видом интересовался, как дела. В отель Илью отвозила машина, предоставленная банком, но в конце четвертого дня он спросил у Скуратти:

— Вы могли бы меня сегодня подкинуть до отеля?

Тот пристально посмотрел на него и кивнул.

— Буду ждать внизу.

Когда они отъехали от банка, Илья сказал:

— Программу я вам установил и провел предварительный поиск. Почти у всех ваших системных программистов полное алиби — они попросту не владеют той информацией, которой пользуется хакер, а он, в свою очередь, не владеет информацией, доступной им по характеру их работы.

— Гм. Почти?

— Кроме сотрудника номер два.

— Номер два!

Судя по тону Скуратти, Илья понял, что сотрудник номер два и есть родственница главного соучредителя.

— Сотрудник номер два, — пояснил он, — задействован с вероятностью девяносто процентов, хотя, скорей всего, в хищениях неповинен.

— Что вы имеете в виду?

— По роду своей работы сотрудник номер два имеет доступ в базу данных, а хакер, судя по почерку, нет. Следовательно, информацию второй номер хакеру не предоставлял. К тому же хакер изначально опирался на данные, которые устарели года на два-три. Полагаю, злоумышленник каким-то образом получил доступ к жесткому диску, на котором сотрудник номер два хранил устаревшую информацию.

Скуратти нахмурился.

— Ваше предположение не снимает вины с номера второго, наши сотрудники несут ответственность за любой жесткий диск, на котором хранят рабочую информацию, вплоть до его уничтожения.

Илья пожал плечами.

— Это уже меня не касается, разбирайтесь сами. Могу добавить лишь, что этот сукин сын хакер подает большие надежды. Он сумел вычислить, какие фрагменты устаревшей программы вошли в новую, а когда заметал следы во время последней кражи взломал и «сжег» вирусом три сервера — в Австралии, Бразилии и Китае. Чтобы найти украденные деньги, мне нужно восстановить все три уничтоженных сервера, но следует договориться с их хозяевами, чтобы они в официальном порядке предоставили вам допуск к информации.

Скуратти поморщился.

— Разве вы не можете просто взломать эти серверы, чтобы ускорить работу?

Илья насмешливо вскинул брови.

— Это незаконно, наша фирма этим не занимается.

— А в частном порядке за отдельное вознаграждение? Шеф наверняка захочет с вами переговорить по этому поводу. Он постоянно проживает в Лиссабоне, но завтра опять приезжает в Германию. Думаю, он не станет скупиться — информация нужна ему срочно, и похоже даже, что на него кто-то очень давит.

— Не имеет смысла, — сухо отказался Илья, — мы строго следуем нашим принципам.

Во взгляде его собеседника мелькнуло удивление.

— Ваш босс и отец вашей супруги господин Филев — человек весьма широких взглядов. Возможно, вы хотели бы получить от него дополнительные указания по этому поводу?

Илья разозлился — они что, считают его мальчиком на побегушках у Филева?

— Прошу простить, — ледяным голосом возразил он, — но господин Филев мне не может указывать, он лишь может предложить нам выполнить тот или иной заказ. Моя фирма работает независимо и, кроме того, дочь господина Филева давно уже не моя супруга — я женат вторым браком.

Скуратти растерялся.

— Простите, я этого не знал. Однако, что же вы предлагаете нам теперь делать?

— Я же сказал: пойти официальным путем. После того, как вы получите доступ к серверам и введете указанные хозяевами коды, включится режим уточняющего поиска. Одновременно с поиском денег будет вычислено местоположение хакера. Вы опытный программист, господин Скуратти, я в вашем присутствии устанавливал программу, вам известны все детали, не думаю, чтобы у вас возникли проблемы.

— Надеюсь с вашей помощью преодолеть все проблемы, — не поняв, вежливо улыбнулся Скуратти.

Илья покачал головой.

— Сегодня я улетаю в Москву, однако мы будем поддерживать связь.

— Сегодня? Но шеф непременно хочет с вами встретиться. Почему бы вам не подождать до завтра? Все время вашего пребывания здесь будет оплачено.

— Не могу, господин Скуратти, личные проблемы. В Москве взорван еще один дом, я не знаю, и никто не знает, чья очередь следующая, а у меня там жена — одна с грудным ребенком.

Взгляд Скуратти стал задумчивым, он слегка помедлил и кивнул.

— Что ж, мы все это понимаем, господин Шумилов, и очень сочувствуем русским. Поезжайте спокойно, я сам все объясню шефу. Передавайте привет вашей матушке. Кстати, как там Андрей? Женат? Дети, внуки?

— Одна дочка, — немного смягчившись, ответил Илья. — Похожа на него, а на меня, говорят, еще больше.

— Да-да, это очень и очень приятно слышать. Всем привет.

Он довез Илью до отеля и когда вернулся в банк, брови его были сдвинуты, словно какая-то засевшая в мозгу мысль не давала ему покоя.

По возвращении из Швейцарии Настя обнаружила, что компьютер ее отключен от Интернета. Помимо этого, ей не вернули ее мобильный телефон, остававшийся в Москве после их отъезда в Умудию.

— Все делается для твоей безопасности, — объяснил ей отец, — потерпи немного.

— Но, Андрюшенька, как же без мобильного? — возразила расстроенная Инга. — А вдруг мне нужно будет позвонить Настеньке?

Андрей Пантелеймонович ласково поцеловал жену.

— Куда тебе ей звонить? Сейчас для нее никаких подружек или вечеринок.

— Так ведь учебный год начинается.

— Петр отвезет ее в школу и привезет. Если потребуется помощь Антоши по химии, я с ним свяжусь, но будет лучше, если Настенька все же будет решать свои задачи самостоятельно. В крайнем случае, позвонит ему по стационарному телефону и решит свои проблемы.

Таким образом, Настя, как и в Швейцарии, оказалась отрезанной от внешнего мира. Они не могла ни написать Алеше, ни позвонить, одолжив мобильный у кого-нибудь из одноклассников. В одну из их встреч он собственноручно занес свой номер телефона в ее мобильник, по просьбе Насти его зашифровав — к каждой из последних четырех цифр прибавил по единице, — однако она никогда ему не звонила поэтому на запись ни разу даже не взглянула. Трижды Настя пыталась дозвониться до Антона, но домашний телефон его не отвечал, а в клинике трубку брала секретарша и каждый раз сообщала, что «Антона Максимовича нет на месте». Пробовала она как-то позвонить Кате, но к телефону подошел незнакомый мужчина и каким-то особо вкрадчивым голосом сообщил, что «Катенька сейчас принимает душ»

Оставалось надеяться на Лизу — та на неделю задержалась у родителей в Германии. Поначалу Настя ждала приезда подруги с нетерпением — хотела просить ее отправить Алеше послание со своего компьютера. Когда же Лиза появилась — веселая, отдохнувшая и невероятно хорошенькая, — Настя внезапно вспомнила одолевший ее в Швейцарии приступ ревности. И решила ни о чем не просить. К тому же Лиза была настолько занята воспоминаниями о своих летних похождениях, что о делах Насти совершенно позабыла.

— Меня этот Петька — дон Педро — просто достал, — в сотый раз рассказывала она на перемене в туалете у окна. — Нет, я думала, в Португалии мужики другие, честно. Покруче. Потом я в опере с одним парнишей познакомилась, Димка зовут, он в МГИМО на третьем курсе, представляешь? Мы с ним еще в Лиссабоне договорились встретиться, а тут деду приспичило в Германию к родителям лететь, пришлось его везти — дряхлый, куда ему одному. Такой, знаешь, старик, а все к секретаршам под юбки лезет. Одна по-английски ничего говорит, так она мне по секрету рассказала — она ему минет делает.

— Это тот дед, который негр? — спросила заинтересованная Настя, на время позабыв о своих невзгодах. — Ты же говорила, что у него гарем.

— Так это раньше, у него вообще жен было до черта. Поставит их ночью в ряд и трахает по очереди. Сейчас-то, конечно, уже не то, ему шестьдесят пять. Жен только для вида держит, а для секса ему профессионалки нужны, а то не встанет.

Настя подумала о своем отце, которому скоро шестьдесят.

— А до какого обычно… живут?

— Нормальный секс у мужиков только до тридцати, — объяснила Лиза, — а у некоторых вообще до двадцати пяти. Сорок, пятьдесят — уже «Виагра», а в шестьдесят и она не поможет, это критический возраст. Тут нужно будет, чтобы у него и настроение было, и чтобы печень с зубами не болели, и возбуждать его по-всякому. Короче, подружка, на нормальное траханье у мужиков лет десять, не больше. Выйдешь замуж, а через год-два начнет он тебе нудеть-зудеть. Поэтому замуж вообще не стоит выходить — себе дороже обойдется. Мы-то можем хоть до ста лет трахаться, а тут тебе сядет на голову какой-нибудь импотент и начнет жизнь отравлять.

Звонок на урок прервал их занимательную беседу. Настя со вздохом сползла с подоконника.

— Что у нас сейчас — история? Меня уже этот новый историк достал. На каждом уроке типа, — передразнивая историка, она скривила губы и сделала визгливый голос: — Воскобейникова, это ты должна знать. Воскобейникова, у тебя папа политик, как же ты таких вещей не знаешь!

— Да? А мне он нравится — ничего мальчик, — Лиза фыркнула и очаровательно вскинула черноволосую головку, — потрахаться бы с ним немножко.

— Дура что ли? — возмутилась Настя. — Уже на учителей начала кидаться.

— Ой, точно, — сразу же согласилась Лиза, — на кой он мне, сухарь сушеный, он же еще девственник, небось. Сегодня мы с Димкой в клуб едем, он мне браслет с бирюзой подарил и вообще весь такой деликатный! Некоторым бы только потрахаться — я таких сразу отшиваю.

Поскольку Лиза не выказала никакого намерения направиться на урок, Настя снова уселась на подоконник.

— Тебе хорошо, — мрачно заметила она, — а меня теперь вообще никуда не пускают — даже к тебе. Отобрали Интернет и мобильник.

— Почему?

Настя обещала отцу ни с кем не говорить о том, что случилось в Умудии, да ей и самой не хотелось об этом вспоминать. Поэтому она уклончиво ответила:

— Папа теперь депутат, он говорит, что нужно соблюдать осторожность.

— Вот невезуха, а? А как же твой Алеша — хочешь, я с ним свяжусь?

— Нет, спасибо, — поспешно отказалась Настя.

— Ну и зря — дай мне его электронный адрес, я напишу. Или ты боишься, что я у тебя его отобью? — увидев по покрасневшему лицу подруги, что попала в цель, Лиза засмеялась и горячо ее обняла. — Да что ты, Настюха, у меня же Димка есть, потом я с тем парнем иногда встречаюсь — помнишь, к тебе тогда на дне рождения пристал? Князь Даниил — его после того случая все князем стали называть. Я тебе не стану перебегать дорогу, вот мое слово! Чтоб мне лесбиянкой стать и в голубого влюбиться! Веришь моей клятве или мне еще землю съесть?

Настя уклонилась от прямого ответа.

— Верю, конечно, только ты мне все равно ничем не поможешь — меня к тебе не отпустят, даже если ты ему напишешь.

Пожав плечами, Лиза спрыгнула с подоконника и оправила свитерок.

— Ладно, пошли на урок, а то Алексей Александрович заждался.

Они остановились у кабинета истории, и Лиза, бодро постучав, открыла дверь. Молодой историк стоял у доски с мелом в руках и записывал какие-то даты. Увидев их, он строго произнес:

— Воскобейникова и Трухина, ваши дневники, пожалуйста. Мне это уже надоело — отправляйтесь к завучу и пишите объяснительные записки. На урок не допускаю.

— Алексей Александрович, — проникновенно проговорила Лиза, — у меня очень сильно живот болел — критические дни начались. А Воскобейникова мне помогла до класса дойти, мне так плохо было, что я даже разогнуться не могла. Можно нам в самый-самый последний раз зайти на урок?

Историк покраснел и сделал головой непонятное движение, которое при желании можно было принять за «да». Лиза, во всяком случае, так и его и поняла. Многозначительно взглянув на Настю, она пошла на свое место, и подруга поплелась за ней следом. Историк, сделав вид, что ничего не заметил, продолжал объяснять урок, а Настя автоматически рисовала что-то на столе и думала:

«Наверняка он меня забыл — ведь уже два месяца не виделись, а Лиза говорит, что парни вообще без секса не могут. Конечно же, у него уже другая девчонка. Скорей бы папа с мамой уезжали на этот свой дурацкий конкурс — может, удастся вырваться».

— Воскобейникова, ты можешь повторить то, что я сейчас сказал? — перед ней стоял историк и смотрел на изрисованную парту. — Стол, между прочим, совсем недавно покрасили и привели в порядок, ты могла бы на нем не рисовать?

— Нет, — Настя покраснела и, достав ластик, начала чистить стол. — То есть, стол я вытру, а повторить не смогу.

— Она не сможет повторить, она же не попугай, — звонко сказала Лиза, и класс загоготал.

Историк постарался под напускной строгостью скрыть смущение.

— А у тебя, Трухина, как с памятью? Ты повторить сможешь?

— Ставьте двойку, Алексей Александрович, — покорно вздохнула Лиза и, очаровательно улыбнувшись, добавила: — А у вас рукав в меле испачкан.

Настя слушала вполуха и продолжала думать:

«Если он меня забыл, я умру, а если нет, то… я убегу из дома. Пусть только они уедут — совсем мало осталось».

Однако взрывы домов в Москве нарушили все планы Насти, совершенно взвинтив ее мать. Начиная с тринадцатого сентября, когда взорвали второй дом, Инга постоянно плакала и твердила мужу:

— Не знаю, как мы уедем и оставим Настю одну, Андрей! Если вдруг что-то случится…

— Родная, поверь мне на слово: те люди, которые это делают, наш дом не выберут. Ты знаешь, что у меня всегда и обо всем есть информация.

— Я, наверное, уже с ума схожу, Андрюша, как кто в наш подъезд зайдет, так мне все время мерещится: то эти люди мешок со взрывчаткой несут, то тот человек в сумке гексоген тащит. Воображаю: приедем, а на месте дома — пустое место. И Настя, Настя…

За неделю до отъезда ей стало совсем плохо. Она две ночи рыдала навзрыд, и Андрей Пантелеймонович наконец не выдержал:

— Любимая, перестань так переживать, мы возьмем Настю с собой — только и всего.

Первой мыслью Насти, когда ей за ужином сообщили о решении отца, было изобразить внезапное буйное помешательство — тогда ее точно не повезут на этот чертов конкурс. С чего бы начать — сбросить на пол чашки из китайского сервиза? Или с размаху грохнуть о стену заварной чайник с матрешкой? Потом все же благоразумие возобладало — она решила испробовать более либеральные методы и с видом оскорбленной добропорядочности заявила:

— Нет, папа, я не могу поехать — нельзя пропускать школу. У нас ведь выпускной класс!

— Не страшно, — не глядя на дочь, отмахнулся Андрей Пантелеймонович, — я поговорю с учителями, и тебе дадут задание по основным предметам. Нужно учиться работать самостоятельно. В конце концов, что важнее — твоя школа или спокойствие мамы? — он встретился с ней взглядом, вздрогнул и неожиданно для самого себя сорвался на крик: — Что?! Что ты так на меня смотришь?! У меня на лице, кажется, ничего не написано!

Настя ощутила внезапный прилив желания расколошматить тарелкой оконное стекло, но потом взяла себя в руки и ответила нарочито спокойно:

— Почему же, папа, написано — написано, что у тебя критический возраст!

Прежде, чем оторопевший отец успел сказать хоть слово, она выскочила из столовой и заперлась у себя в комнате. Встревоженная Инга несколько раз стучала в ее дверь, но Настя лишь коротко отвечала «да» — чтобы не решили вдруг, что она повесилась, и не начали ломать дверь. И продолжала лежать, уткнувшись носом в подушку, тихо шепча:

— Алеша! Алеша! Ты слышишь меня? Да услышь ты меня, черт побери, и что-нибудь сделай, лох недоделанный!

Возможно, призыв ее каким-то образом достиг цели, потому что как раз в этот момент Алеша, в очередной раз проверявший свою электронную почту, грустно подумал:

«Съездить что ли к этой ее подружке — Лизе? Хоть узнать бы, что там случилось. Хотя… нет, не поеду — больно уж назойливая девчонка. Привыкла, видно, что парни тают при виде ее смазливой мордочки, вообще без стыда — готова тут же на месте отбить парня у близкой подруги. Нет, с такими дела лучше не иметь — еще устроит какую-нибудь провокацию, а мне потом с Настей отношения выяснять. Но как же быть? Давай, Алексей Малеев, давай, шевели мозжечком дальше, думай!»

Напротив Алеши за его письменным столом сидела Маринка и, поджав под себя ногу, с понурым видом решала задачу по физике.

— Леш, я уже устала, — проныла она, — у меня от этой рамки в магнитном поле мозги зачесались. Давай диск послушаем, а?

— Интересно, кому физику завтра отвечать — тебе или мне? Ладно, — смилостивился он, — устала, так сходи погуляй, а мне тут нужно обмозговать одно дело.

Маринка с удовольствием спустила затекшую ногу на пол и с готовностью поднялась.

— Ладно, меня завтра все равно не спросят — у меня тройка за тест стоит.

— С твоими знаниями единицы много. Списала, небось?

Маринка сердито сморщила нос, показывая, что считает подобный вопрос бестактным, и указала подбородком на компьютер.

— Не пишет?

Алеша смутился и с деланным безразличием пожал плечами.

— Кто не пишет?

— Ой, Лешка, мне-то лапшу не вешай! Я же вижу, что ты все время ждешь от нее письма. Она хоть ничего из себя?

— Ты что, сдурела? — рассердился он. — По затылку хочешь? Иди сама свою задачу решай, мне чертить надо!

— Ты с ней трахался, да? А потом она тебя бросила, да? А может быть, она кого-то другого нашла и «симку» сменила, чтобы ты ее не доставал своими звонками?

— Иди ты! Вот тебе три номера, чтобы через два часа все решила, я проверю.

Сказано это было не строго, а скорее печально. При виде несчастного лица брата Маринка от всей души его пожалела.

— Леш, послушай, а, может быть, что-то случилось? Так ведь не бывает, чтобы встречаться, встречаться и вдруг — бац! — пропала. У тебя ее телефона нет? А то я могу позвонить и своим голосом ее позвать.

Алеша покачал головой и вновь попытался ее отшить, хотя и довольно вяло:

— Иди, балда, а то сейчас еще по электростатике на закон Кулона задачу дам.

— Блин, да на кой мне эта физика сдалась, если я на переводчика идти собираюсь? Леш, слушай, а ты припомни — она тебе, может, дала какой-нибудь еще контактный телефон? Ладно, не злись, ухожу!

Оставшись один, Алеша хлопнул себя по лбу — молодец сестренка! — и быстро отыскал в органайзере номер Антона Максимовича Муромцева.

Телефон Антона не отвечал. Не ответил он и в девять, и в десять, и в полночь. В последний раз Алеша, решив наплевать на все приличия, позвонил в час ночи и долго держал около уха трубку, из которой шли тоскливые долгие гудки.

Глава пятая

Антон Муромцев двое суток безвылазно просидел в клинике. В первую ночь все суетились возле роженицы с инсулинозависимой формой сахарного диабета, у которой были затяжные роды. С утра к ней приехал консультант эндокринолог, и Антон только в три часа дня сумел спуститься в столовую.

В четыре явилась на прием сорокапятилетняя дама, желавшая сохранить беременность. У нее было двое взрослых детей, внук и миома матки. Однако, случайно забеременев, она вдруг страстно захотела третьего ребенка, и муж никак не мог ее отговорить. Супруги сидели в кабинете Муромцева и отчаянно спорили, взывая к его мнению. Он послал даму на диагностику и, скрепя сердцем, отправил в отделение патологии, потому что в споре с мужем женщина взяла вверх.

Ехать домой в эту ночь у Антона не было сил, полночи он не мог заснуть, ругая себя за то, что не убедил энергичную даму сделать аборт. Потом ему снились кошмары и Маргарита, которая звала его, а он никак не мог ее увидеть и метался, метался в тумане, и голос ее становился все жалобней и тише.

К счастью ночь и утро в клинике прошли довольно спокойно, но уже в полдень в патологию привезли двенадцатилетнюю девочку, которая ухитрилась доносить беременность чуть ли не до девятого месяца, а мать, деловая бизнесвумен, только сейчас это заметила.

— Что теперь можно сделать? — плача, кричала она в кабинете Антона, и на лице ее пылали багровые пятна. — Нет, вы мне скажите, что можно сделать, я вам за это деньги плачу!

— Начнем с того, что деньги вы платите не мне, а в бухгалтерию клиники, — жестко отвечал он. — Затем вы их платите за обслуживание, а не за ваш крик, поэтому успокойтесь.

Дама всхлипнула.

— Это мой единственный ребенок. Говорят, надо было за ней смотреть, но я ведь целые дни работаю! Отдала ее в частную школу с бассейном, все для нее. Домработница у меня. Хотела гувернантку взять, потом думаю: зачем, если она у меня в школе на «хорошо» и «отлично» учится, старается?

Антон терпеливо выслушал женщину, отметив про себя, что она не упомянула о муже.

— Что я могу вам сказать, — теперь в его голосе слышалось сочувствие, — такие случаи сейчас довольно часты. Аборт уже делать поздно, это однозначно. Конечно, необходимо постоянное наблюдение, она еще слишком мала, но пока состояние нормальное, и ребенок в порядке. Остальное будем решать по обстоятельствам. Отец ребенка известен?

— Мальчишка из восьмого класса, ему только-только четырнадцать исполнилось.

— Тогда и с юридической стороны ничего не поделаешь, постарайтесь договориться с его родителями. В любом случае у вас скоро будет внук, так что готовьтесь.

— Мальчик? — на ее заплаканном лице неожиданно проступил интерес.

— Да. Так что покупайте пеленки голубого цвета.

Женщина ушла немного успокоенная. Антон еще раз проверил все сброшенные на его компьютер результаты обследования девочки и пошел к ней в палату. Она рассматривала книжку с картинками и жевала жвачку.

— Дай-ка, я еще раз послушаю твоего пацана.

Девочка вздохнула и послушно задрала рубашонку.

— Меня сегодня уже сто человек слушали. А точно мальчик?

— Точно, УЗИ показало.

Засунув стетоскоп в карман, он поднялся, задумчиво глядя на круглое детское личико. Она взглянула исподлобья и неожиданно сказала:

— Ну и ругайте, а мне все по фигу!

— А что, много ругают? — удивился Муромцев.

— Ну и что? — круглая мордашка презрительно скривилась. — Мать орет, а в школе у нас психолог — дура! Мне все равно все по барабану!

— И правильно, — легко согласился он, — ты уже взрослая, и нечего тебя ругать.

— Я? — пухлый рот удивленно открылся.

— Ты, конечно. Как сына-то назовешь?

Она скорчила рожицу и фыркнула:

— Васька. У нас на втором этаже есть кот Васька. Васька-засраська. А меня в милицию заберут? Я тогда сразу отсюда убегу.

— С какой стати? Ты здесь, чтобы с тобой и с твоим Васькой все было нормально.

— Мать говорила. Только мне по барабану. А домой мне можно пойти?

— Только вместе с мамой. Хочешь, я позвоню ей, чтобы приехала за тобой?

Девочка подумала и покачала головой.

— Не, я лучше здесь. А у вас есть дети?

Антон вдруг почувствовал, как что-то больно кольнуло внутри.

— Есть. Помладше тебя девочка, — потрепав ее по плечу, он направился к дежурному врачу и сказал ему: — Поеду домой, вы сообщите, если что. И повнимательней смотрите, чтобы не сбежала, а то хлопот не оберемся.

Дежурный кивнул.

— Конечно, Антон Максимович, я сейчас и вахтера, и старшую сестру предупрежу. А вы езжайте, а то вообще дома никогда не бываете. У вас квартира хоть на сигнализации? А то ведь обворуют. Воры сейчас как — позвонят в дверь или по телефону, увидят, что хозяев нет, и здрас-с-сте вам!

Поднимаясь в лифте, Антон думал:

«Точно — обворуют. Катька больше не заходит, позвонишь, а она: „У меня все в порядке, спасибо, извини, Антоша, если время будет, я заскочу“. Все со своим Стасом, небось. Обиделась, что я его без должных родственных чувств принял. Ладно, Катька, ты тоже уже взрослая».

Он услышал телефонный звонок еще на лестнице и с неожиданным злорадством подумал:

«Ага, воры — звонят, проверяют. А ну-ка я их сейчас огорчу!»

Схватив трубку, он рявкнул так страшно, как только мог:

— Муромцев слушает!

— Антон Максимович, — взволнованно произнес юношеский голос, — это Алеша — помните, я был с Настей? Вы мне ногу лечили.

— Конечно, я помню тебя, Алеша, — устало ответил Антон.

— Я хотел… можно мне с вами поговорить? Очень срочно!

— Что ж, записывай адрес.

Через час Алеша сидел напротив него и горячо объяснял:

— Говорила, что в июле приедет из Сибири, в августе уедут в Швейцарию. Я ждал письма — не написала. Оформил себе визу, думал, поеду туда, где она, и все ждал, ждал. Уже сентябрь, и ничего. У нее школа, у меня тоже занятия начались, а я все жду. Не хочет больше видеть? Так написала бы. Телефон мне свой домашний не дала, даже не знаю, где ее школа, а она ведь мне всякие слова говорила — про любовь. Понимаете? Только ваш домашний телефон мне дала. Я бы не стал, но…. Вдруг что-то случилось?

Антон вздохнул и покачал головой.

— Ну, что я тебе могу сказать? Из Сибири они в Москву не приезжали, сразу отправились в Швейцарию. Вернулись недели две назад.

— Понятно, — Алеша поник головой, — она в Москве, но мне не написала. Значит… все. Кончено.

В голосе его звенела такая горечь, что Антон неожиданно вспомнил не очень ему понятные строки из письма Насти, на которые он не обратил внимания:

«Я все вспоминаю, как в мае ты мне помог с химией. Потом пришла Катя. И еще тогда ты делал операцию. Если сможешь, помоги мне еще раз»

В мае он не помогал Насте с химией. В ту страшную ночь, когда погибли Лада с Кристофом, она приехала в дом покойного Евгения Семеновича Баженова сказать ему, Антону, о гибели Кати. Потом пришла Катя. И операцию он делал Алеше. Настя, не имея возможности выразиться яснее, просила его о помощи, и это каким-то образом было связано с Алешей — оказывается, у этих паршивцев бурный роман.

— Погоди, Алеша, — возразил он, — что ты сразу «все кончено»? В Сибири у них что-то случилось, кажется, Настасью похитили, взяли в заложницы или что-то там еще. Поэтому ее сразу увезли в Швейцарию, и с тех пор она находится под строгим контролем. Из-за этого, скорей всего, у нее нет возможности с тобой связаться.

Алеша побледнел.

— Как… похитили?

— Не знаю, я у них еще не был, а по телефону неудобно, сам понимаешь.

После разговора с Ревеккой, они с Воскобейниковым раза два беседовали по телефону — о делах. Но Антон не представлял себе, как сможет увидеть его, посмотреть ему в глаза.

— Когда вы у них будете?

— Не знаю, — Антон развел руками, — скоро они опять уезжают и берут Настасью с собой. Так что не знаю даже, чем тебе помочь.

Алеша поднялся.

— Извините меня, я напрасно отнял у вас время.

— Ничего страшного, — Муромцев тоже поднялся.

— Я бы не стал вас беспокоить, — Алеша резко сунул руки в карманы, — но Настя сказала, что вы самый верный ее друг, потому и просила позвонить вам — в крайнем случае.

— Она так сказала? — голос Антона дрогнул. — Ладно, оставь мне номер своего мобильного, я что-нибудь придумаю.

Проводив Алешу, он лег спать с гудящей головой, имея твердое намерение хотя бы до семи утра никого больше не слышать и ни о чем не думать. Однако в половине шестого его разбудил звонок дежурного врача из патологии.

— Антон Максимович, малолетка удрать хотела! Вылезла на карниз и спрыгнула.

Антона затрясло — палата девочки находилась на втором этаже. С трудом разлепляя губы, он не своим голосом спросил:

— И что?

— Ничего пока. Уложили в постель — ревет, щеку оцарапала.

— Еду. До моего приезда мониторинг, УЗИ, и результаты мне на мобильник — сразу же.

Вопреки своим принципам Антон проскочил на красный свет, и, конечно же, на углу стояла машина ГИБДД, и, конечно же, он тут же был остановлен блюстителем порядка.

— Попрошу ваши документы, — вежливо откозырял паренек в милицейской форме.

Антон сунул руку в пиджак и к ужасу своему обнаружил, что оставил дома деньги. К счастью, права он всегда держал в машине.

— Я врач, спешу к больной, работаю в клинике.

Однако от волнения голос его звучал так неестественно, что гаишник не поверил.

— Все вы спешите к больным, — пробурчал он, искоса глянув на права.

— Бумажник дома оставил — спешил, понимаете.

Но гаишник не отреагировал, продолжая разглядывать права. Внезапно у Антона зазвонил мобильник, и он схватил трубку.

— Антон Максимович, — по голосу он понял, что дежурный врач нервничает, — нее воды отошли, но схваток нет. Состояние плода удовлетворительное. Кесарим?

— Когда отошли воды?

— Только что. Хирург здесь.

Антон взглянул на часы.

— Время есть, попробуем вызвать схватки по обычной схеме. Не позволяйте ей подниматься — у плода ягодичное предлежание. Меня тут ГАИ тормознуло, я еще нескоро буду, звоните.

Он клял себя за то, что уехал и оставил девочку с этим дежурным врачом — паренек старательный и квалифицированный, но в неординарной ситуации сразу впадает в панику и теряется. Никакой уверенности в себе — со страху все забывает и чуть ли не в штаны может наложить. Конечно, он только что пришел из интернатуры, но если не возьмет себя в руки, то придется уволить — врачу в сложный момент нужно иметь железные нервы. Это потом можно расслабиться и поканючить.

— Ладно, доктор, — сказал гаишник, возвращая ему права, — езжайте, но больше не нарушайте.

Девчонка была здорово напугана и ревела благим матом, но на ее рев никто не обращал внимания.

— Роды не идут, — тихо доложил Антону хирург.

У дежурного врача тряслась челюсть, и говорить он не мог.

— Попробую вызвать роды, жалко резать такую малышку, — вздохнул Антон и направился переодеваться.

«Мама учила использовать систему точек, я сто раз видел, как она вызывает роды и аборты на больших сроках. Сколько раз она показывала мне, но я относился скептически, хотя дважды в критических случаях пользовался этим методом, и получилось. Конечно, традиционная медицина надежней, но ведь бывают случаи, как сейчас».

Девчонка заорала от ужаса, когда у нее начались схватки.

— Обезболивающее? — тревожно спросила акушерка.

— Пока нет. Терпи, — сердито прикрикнул он на девчонку, — тебе не так уж и больно! Зачем в окно лезла?

— Не знаю! Ой, мамочка!

— А теперь тужься — вроде в туалет по большому.

Ребенок огласил помещение звонким криком. Девчонке сделали укол, чтобы заснула — нужно было зашить разрывы. Во сне лицо ее казалось неожиданно повзрослевшим и умиротворенным.

— Доктор! — всхлипывающая мамаша бросилась к Антону, едва он вышел в коридор. — Она будет жить?

— Сейчас ее перевезут в палату, можете с ней посидеть. Малыш два пятьсот — нормальный для своего срока. Пока мы отклонений не находим, завтра побеседуйте с детским врачом.

Он говорил с ней отрывисто, с трудом сдерживая злость, хотя и понимал, что она не виновата в том, что ее дочь в тридцать пять недель беременности вздумала прогуляться по карнизу.

— Антон Максимович, остановила его секретарша, — к вам на консультацию, они уже два часа ждут.

Элегантная пара расположилась в вестибюле. Они застенчиво поднялись ему навстречу.

— Что у вас? — он чувствовал себя совершенно разбитым. — Не обязательно обращаться именно к главврачу, у нас есть консультанты.

— Если можно, — заискивающе сказал мужчина с внешностью бизнесмена, — то мы хотели бы именно к вам — о вас ходят просто легенды.

Антон вздохнул, вспомнив крыловскую фразу «и в сердце льстец всегда отыщет уголок», а вслух сказал:

— Заходите.

У женщины было восемь недель беременности. В центре, где за ней наблюдали, УЗИ показало тройню. Антон направил ее на дополнительное диагностическое обследование, предупредив, что рожать придется через кесарево сечение.

— Если хотите наблюдаться у нас, то нужно пройти двухнедельное обследование в клинике, посмотреть, как развивается беременность.

Отпустив пару, он решил, что пора все же немного отдохнуть, но не успел сварить себе кофе и вытащить колбасу из холодильника, как на мобильный позвонила Катя.

— Антон, ты в клинике? Если не очень занят, то я зайду, ладушки?

Они не виделись почти три месяца, и Антон сразу заметил, как ввалились ее щеки.

— Ты не болеешь, Катька? — с тревогой спросил он, усаживая сестру. — Что случилось, ты не беременна часом?

— С тобой невозможно иметь дело, Антон, — хмыкнула она, плюхаясь на диван, — сразу насквозь видишь.

— Да неужто правда? — изумился он.

— Как день.

— Ты же вроде не собиралась.

— Я врала, — она вздохнула и покрутила перед глазами наманикюренные ногти, — просто сразу не получалось, стала вдруг бояться, что бесплодна, и мне стыдно было тебе признаться. Теперь вот получилось.

— Ну, ты и дура, оказывается! Это же надо такую чушь пороть — бесплодна, потому что с первого раза не получилось. Стыдно ей было, видите ли! А теперь что — забеременела и торжествуешь? Нос кому-то утерла, гордишься? Где твой хахаль?

— Не знаю, — беспечно сказала Катя, но тут же отвела глаза, — нет, честно — не знаю. Не смотри на меня так.

— Бросил, что ли?

— Вроде бы.

— А если поподробней?

— Если поподробней, то я его видела в последний раз три недели назад — как только сама уверилась, так сразу и его поставила в известность. Он очень озаботился, досконально выяснил, когда мне рожать, и с тех пор от него ни слуху, ни духу. Да я, собственно, особо бурной радости от него и не ожидала.

— Что ж, пока все в порядке вещей. Конечно, я тебя еще осмотрю, чтобы убедиться точно, но предположим, что все именно так. И что мы будем делать?

Катя вздохнула и, скинув туфли, уселась поудобней, поджав ноги.

— Понимаешь, Антоша, у меня выбора нет.

— Выбор всегда есть, — жестко возразил он, — ты можешь родить и всю жизнь посвятить этому ребенку. Можешь не рожать — ты еще совсем молода, через год, два или три встретишь хорошего человека, выйдешь за него замуж. Или просто займешься сексом для своего удовольствия, как все нормальные люди.

— Не выйду я замуж, — голос ее был полон печали, — секса мне никто особо не предлагает, а сама я гоняться за мужиками не могу. Но ребенка хочу до безумия.

— Тогда рожай, а там — как бог на душу положит. Если ты вбила себе в голову, что не выйдешь замуж и можешь обойтись без секса, то я ничего не могу поделать — это скорей в компетенции психоаналитика, а не гинеколога. Как твой бизнес?

— И так, и эдак. Стараюсь идти впереди своего времени. Купила оборудование, освоила программу «Фотошоп», написала на вывеске: «Цифровая фотостудия, фото на документы, фотомонтаж, коррекция фотографий, цветное фото» и так далее. Клиенты идут, но уже вижу, что всю прибыль съедят налоги и аренда помещения. Скоро, наверное, придется «крышу» кормить — там вокруг меня уже пара ребят вертится. Прежде, когда Стас был, он обещал, что ко мне никто близко подходить не будет, но теперь — не знаю. Пока существую за счет денег Клотильды. Недавно один деятель подкатывал — предлагал за хорошие деньги снимать порнуху. Я отказалась — боюсь, вредно скажется на ребенке.

Антон тихо засмеялся и поставил перед ней бутерброды.

— Ничего страшного, снова влезешь в дерьмо — снова вытащим. Ешь, а завтра утром придешь натощак, я тебе сделаю все анализы и проконсультируюсь со специалистами.

— Боюсь, мне сейчас не по карману будет твоя клиника, — весело заметила она, разжевывая бутерброд.

— Это уже не твоя забота. Подожди, я тебе минералки налью, не тянись к кофе. Кстати, почему ты ни разу не навестила Карину, пока она лежала здесь?

— Не знаю, — Катя тяжело вздохнула и вдруг светло улыбнулась: — Наверное, завидовала — тогда еще боялась, что у меня самой детей не будет. Глупо, конечно, я знаю, что месяцами живут, пока забеременеют, но для себя самой какие-то нормы поставила. Решила даже, что я гермафродитка, и у меня вообще все ненормально внутри. Злилась на весь мир, никого не хотела видеть. Даже сестер и Юлека с Олеськой начала ненавидеть — почему это у них есть дети, а у меня нет! Как Карина и ребенок?

— Нормально, уже почти месяц, как их выписал. Приезжала ее сестра.

Он старался говорить равнодушно, но это ему не очень удалось. Катя, если и заметила что-то странное в его голосе, не придала значения. Она изумилась и обрадовалась услышанной новости — так сильно, что даже ноги спустила с дивана.

— Ритка?! Куда же это она пропала, чертовка такая? В последний раз я ее видела в день папиной смерти. Она пришла к нему, и они о чем-то долго спорили, а потом она вылетела сама не своя и убежала. Не знаю, о чем они говорили — папа умер буквально через несколько минут, а она, кажется, даже не была на его похоронах. Впрочем, я тогда была в таком состоянии, что… Как она?

— Нормально, — осторожно ответил Антон, — передавала тебе привет.

— Привет? — Катя улыбнулась. — Нет, серьезно? Значит, в ней что-то стронулось с места, прежде такие тонкости были не для нее. Когда их с папой институт развалили, у нее отобрали общагу, и она некоторое время жила у нас. Так помню, она «доброе утро» никогда не скажет. Олеська из-за этого всегда бесилась, а один раз решила Ритку повоспитывать и в ухо ей ка-а-ак гаркнет: «Доброе утро!», а Ритка на нее своими зеленющими глазами ка-а-ак зыркнет! Олеська чуть не присела от этого ее взгляда! Мне аж смешно стало — вроде дуэли. Нет, правда, ну что делать, если человек такой? Она талантливая, а талантливые все с приветом. Конечно, с таким характером от нее все разбегутся, но папа её очень любил, говорил, что такие таланты рождаются раз в столетие. Что она теперь делает?

— Не знаю, кажется, работает по специальности.

Катя печально вздохнула.

— Папа так надеялся, что она продолжит его работу! Он уже совсем плох был, а все просил: узнай, как Маргарита, спроси, чем занимается. Я, собственно, ради нее и попросила тебя тогда найти Карине квартиру.

— Точно! — он хлопнул себя по лбу. — А я все вспоминал и не мог вспомнить, с чего я тогда начал Карину опекать и искать ей квартиру. Что ж, видно, судьба.

— Какая судьба? — она удивленно взглянула на брата, но тот небрежно махнул рукой.

— Да нет, это я так, я подумал…

Он не успел договорить, потому что в дверях появилась секретарша с немного вытянутым и торжественным лицом.

— Антон Максимович, к вам депутат господин Воско… Воскобейчиков, кажется, — с супругой. Мне вахтер позвонил, а я сразу вам — предупредить. Они сейчас по мраморной лестнице поднимаются. А Лилиана Александровна звонила, что они сейчас тоже подъедут, и чтобы вы ее подождали — не уходили.

Катя поспешно поднялась, но Антон ее остановил.

— Спокойно, не суетись, я тебя провожу. Значит, ты поняла — завтра с утра натощак, — говорил он, открывая перед ней дверь, — часика за два пройдешь все обследование. И кофе больше не пей.

Катя шагнула через порог как раз в тот момент, когда к кабинету подошли Андрей Пантелеймонович и Инга. Она быстро взглянула на брата и заметила, что лицо его вдруг окаменело.

— Здравствуйте, — тон Кати был великосветски вежлив.

— Катя? — Андрей Пантелеймонович слегка вздёрнул брови. — А я тебя не узнал, богатой будешь. Сколько зим, сколько лет!

— Катюшенька, я рада тебя видеть, — Инга ласково поцеловала Катю, но было видно, что она сильно расстроена, — заходи как-нибудь к нам, обязательно.

В другом конце «аппендикса» показалась Лиля и, смерив Катю холодным взглядом, помахала рукой.

— Привет всем, я вас догоняю. Дядя Андрей, я приехала так быстро, как смогла.

— Я побежала, до свидания, — заторопилась Катя, но Антон крепко стиснул ее локоть и приветливо сказал Воскобейниковым и Лиле:

— Заходите, пожалуйста, располагайтесь, как дома. Я сейчас провожу Катю и вернусь к вам.

Все время, пока они спускались по мраморной лестнице, Катя пыталась отодрать пальцы брата от своего локтя и сердито говорила:

— Иди, ради бога, я сама найду дорогу! Ты что, меня раньше провожал когда-нибудь? С ума сошел — заставляешь ждать депутата и хозяйку клиники!

— Депутат и хозяйка клиники подождут, пока я провожу дочь профессора Баженова, внучку Евгения Семеновича Баженова и мою сестру, — невозмутимо отвечал Антон и только возле самого входа разжал пальцы. — Ладно, топай.

Помахав Кате рукой и подождав, пока за ней закроется дверь, он повернулся и нарочито медленно начал подниматься по мраморной лестнице, жалея, что его кабинет всего лишь на втором этаже, и идти туда совсем недолго. Навстречу по ступенькам бежала секретарша.

— Антон Максимович, подать им кофе в кабинет?

Он с прежней невозмутимостью ответил:

— Если госпожа Шумилова пожелает кофе, она тебе скажет. Ты ведь уже варила ей кофе и знаешь ее вкусы.

— А… да, — чуть покраснев, девушка отступила назад.

Антон бодрым шагом вошел в кабинет, где гости о чем-то взволнованно переговаривались. В глазах Инги стояли слезы, заметив это, он добродушно и весело произнес:

— Весь к вашим услугам, господа, простите, что заставил ждать. Инга, милая, что случилось?

— Антон! — она всхлипнула, но Андрей Пантелеймонович мягко ее остановил:

— Погоди, родная! Антон, мальчик мой, скажи, ты не знаешь, где Настя?

— Настя?! — от удивления он со всего размаху хлопнулся в кресло.

— Не валяй дурака, говори правду! — внезапно закричала Лиля и, зло прищурившись, повернулась к Воскобейникову: — Она ему, небось, всё сообщила, они всегда были друзья — не разлей вода! Сюда чуть ли не каждый день приезжала, пока ей разрешали, — секреты свои поверять. Как ни приеду — они тут шушукаются. Говори правду, Антон!

Антон и ухом не повел. Пристально глядя на Воскобейникова, он проговорил:

— Если ты мне толком объяснишь, я, может, и пойму. Только, если можно, без крику. У меня сегодня тяжелый день, я с половины шестого на ногах и достаточно наслушался женского крику в родильном отделении.

— Хам! — прошипела Лилиана. — Думаешь, что втер моему папе очки, и рад? Погоди, ты еще у меня из моей клиники вылетишь вверх тормашками!

— Только не с твоей подачи, — впервые повернув в ее сторону голову, бодро отозвался Антон и поднялся.

Налив в стакан воды, он подал его беззвучно плакавшей Инге и обнял ее за плечи.

— Антошенька! — она всхлипнула и подняла к нему заплаканное лицо.

— Инга, лапочка, давай лучше ты мне всё расскажи, а то меня в чем-то обвиняют, а я ни уха, ни рыла.

— Антошенька, я тебя ни в чем не обвиняю, просто мы с Настей поехали после школы в магазин — я хотела купить ей что-нибудь приличное перед поездкой. Ну и себе там тоже костюм присмотрела. Я пока мерила в кабинке, так она попросилась в туалет. Ей продавщица и показала, где, она пошла. А потом жду-жду, и всё нет. Нет и нет, и нигде её нет. А в том магазине вторая дверь есть — сзади, где товар привозят, знаешь? А потом мне секретарша Андрюши на мобильник звонит — Настенька ему на работу из автомата позвонила и просила мне перезвонить, чтобы я не волновалась. Не знаю, что и делать — у неё же ни денег, ни мобильника. Андрюша же велел все у нее отобрать. Лилечка сказала, что она, может быть, тебе тоже позвонила. Она же совсем одна!

Закрыв лицо руками, Инга зарыдала. Антон вздохнул и покачал головой.

— Допрыгались! Так я и знал, что это добром не кончится! Нельзя же умную и здоровую девочку в шестнадцать лет запирать, как умалишенную. Теперь ищите, — он взглянул на Воскобейникова. — И что же, твои люди до сих пор не могут ее найти? Куда смотрела твоя хваленая охрана?

Андрей Пантелеймонович беспомощно развел руками.

— Никто не ожидал от нее такого — охранник, что с ними был в магазине, и не думал даже. Если б мы хоть могли предположить, где ее искать! Мои люди уже опросили всех ее школьных друзей, а мы с Ингой лично съездили к этой ее хваленой подружке Лизе, но она, видно, и вправду ничего не знает.

— Лиза нас даже по всей квартире провела, показала, что Настя у них дома нигде не прячется, — всхлипнула Инга, — тетя у нее серьезная такая женщина, и брат двоюродный взрослый уже. Они бы сказали, если что, не стали бы покрывать. Лизонька сама испугалась даже, стала расспрашивать.

— Ясно, можешь не продолжать, — кивнул Антон, — а вы у Лизы спросили, денег она Насте не давала?

Супруги переглянулись, и Инга вытащила из сумочки свой сотовый. От волнения у нее тряслись руки, она щурилась и никак не могла найти номер Лизы.

— Дай сюда, — муж взял у нее трубку и, быстро найдя номер Лизы, покровительственно заметил: — Что ж ты так плохо у меня видишь? Я в своем возрасте и то без очков читаю.

— Ничего удивительного, — с невинным видом возразил Антон, — у тебя в молодости была легкая близорукость, вот ты теперь в старости, и читаешь без очков.

Он с удовольствием отметил на лице Андрея Пантелеймоновича легкий румянец досады, вызванный словом «старость».

Инга, дозвонившись, наконец, плотно прижала телефон к уху.

— Лизонька, прости, что я тебя опять беспокою, но ты случайно не одалживала Насте денег? Пятьсот рублей? О, боже! Нет, как это не волноваться — я сама тебе отдам. Как это не нужно, обязательно! До свидания, извини.

— Видите, как все просто, — заметил Антон, — а вы сразу на меня. На пятьсот рублей можно в кафе побалдеть или сесть в электричку и уехать в Тулу. Так что диапазон ваших поисков будет весьма широк.

Воскобейников виновато усмехнулся.

— Да нет, Антоша, я не думал тебя ни в чем обвинять — просто Лиля почему-то сразу решила… Ты пойми наше состояние — через несколько дней мы уезжаем в Швейцарию, а тут такое. И милицию привлекать не хочется, и неизвестно, что она еще выкинет.

— Да не верю я ни одному его слову, врет он все — она ему звонила, — начала было Лиля, но в дверь робко постучали и заглянула секретарша.

— Извините, кофе пожелаете?

— Да свари на всех большую кастрюлю, — раздраженно буркнул Муромцев, — а лучше расскажи этим господам, кто мне сегодня звонил, с кем я сегодня разговаривал и сколько раз ходил в туалет. Принеси свои записи.

— Сегодня? — испуганно пролепетала девушка.

— Да, — он вопросительно взглянул на Ингу. — В котором часу вы поехали в магазин?

Она смутилась и начала вспоминать:

— Ой, я точно даже не помню. В два у Насти школа закончилась, тогда, значит, часов в половине третьего.

Антон посмотрел на часы и вновь повернулся к секретарше.

— С половины третьего до настоящего момента — до половины шестого. Неси распечатку во всех подробностях.

— Да я и так помню, говорить?

— Говори.

— В три звонила подростковый психолог — насчет этой девочки. Вы с ней договорились на понедельник. В три сорок звонил муж той женщины Соколовой — у которой рак, и мы отправили в онкологию. Он хотел поговорить, и вы записали его на вторник. Потом еще звонили трое насчет консультации, но вы не стали разговаривать, велели направить их в регистратуру и на консультацию в порядке очереди. В пять десять еще одна дама звонила, госпожа Квадратная, но я не стала вас подзывать, потому что вы были заняты. Она еще ругалась, говорила, что ей срочно — у нее после процедур кровотечение началось.

— Гм. Она раньше у нас лечилась?

— Нет, в каком-то центре, я не запомнила. Просто, она говорит, что летом вам писала и просила помочь, вы должны ее помнить. Она скоро опять позвонит.

— Ладно, иди и готовь кофе. Напоишь гостей, переведешь телефон на мой кабинет и можешь идти домой.

— Я могу задержаться, если надо, — кокетливо сказала девушка.

— Да нет, можешь…

— Погоди, — перебила его Лиля и повернулась к секретарше, — вы пока не уходите, а спуститесь вниз и принесите из буфета печенье к кофе — скажете, что для моих гостей. А мы еще немного посидим и подождем — вдруг она сюда позвонит.

— Ой, не надо, зачем это, Лилечка? — робко возразила Инга. — Чего нам тут сидеть — у Антоши ведь дела, мы его отвлекаем. Если что, так он нам сразу скажет.

Лилиана ехидно прищурилась и покачала головой.

— Нет уж, мы посидим. Идите, вам что-то неясно? — резко спросила она у топтавшейся на месте девушки.

— Иди, делай, что хозяйка велит, — усмехнулся Антон, и секретарша пулей вылетела за дверь, а он сидел и напряженно размышлял:

«Летом писала, просила помочь. Что-то в этом есть. Может, и она»

Андрей Пантелеймонович в это время ласково говорил жене:

— Подождем, родная, возможно, Лиля права. Пусть Антон занимается своими делами. Антоша, ты не обращай на нас внимания, делай, что тебе надо.

Муромцев пожал плечами и, отойдя к компьютеру, начал просматривать последние сводки по больным. Секретарша вернулась с подносом, на котором стояли кофе и вазочки с печеньем. Только она начала расставлять угощение перед гостями, как зазвонил телефон в углу. Антон, махнул ей рукой:

— Подожди, я сам возьму трубку, а то ты сейчас всю посуду побьешь.

— Это говорит госпожа Квадратная, мне доктора Муромцева, пожалуйста, — произнес визгливый женский голос на другом конце провода.

— Госпожа Квадратная, как я рад вас слышать! — весело откликнулся он.

— Антоша, это я, — ответила Настя своим нормальным голосом, — ты уже знаешь?

— Госпожа Квадратная, бывают обстоятельства, когда возможности медицины ограничены.

— У тебя в кабинете папа что ли?

— Нет, вы правильно понимаете, но это ведь еще не все.

— И мама тоже у тебя?

— Госпожа Квадратная, что я могу вам сказать, вы правы — у меня в настоящее время столько работы, что я просто не могу уделить вам много внимания. Однако я совсем недавно разговаривал со специалистом, который заинтересовался вашим случаем. Летом мы с вами о нем говорили, разве вы не помните?

— Лешка тебе звонил, да? Звонил?

Голос ее вдруг оборвался, и в нем зазвенели слезы счастья. Антон, почувствовав, что у него перехватило горло, сурово ответил:

— Не далее, как вчера я с ним о вас разговаривал и упомянул ваш случай. Он вас примет, когда у него появится возможность, как с вами связаться?

— Передай, что на том месте, где в самый первый раз — он поймет. Скажи, что Том Сойер. Я его жду.

— Все, обязательно. Только, если не трудно, потом перезвоните мне, чтобы я знал, как все устроилось, мне самому интересно. Лады?

— Лады.

Положив трубку, Антон вернулся к компьютеру и искоса глянул в сторону гостей. Лилиана и Андрей Пантелеймонович пили кофе, Инга сидела, опустив голову, и нервно ломала печенье тонкими пальцами. Телефонная беседа Антона их, очевидно, не заинтересовала. Поэтому минут через пять он, извинившись, поднялся и вышел, но у двери немного задержался и, взглянув на Лилю, ехидно спросил:

— У вас будут какие-то распоряжения, госпожа владелица? А то мне нужно отлучиться.

Она не удостоила его ответом. Быстро поднявшись на третий этаж, Муромцев зашел в ординаторскую, где в этот момент никого не было, и достал мобильник.

— Антон Максимович, это вы? — сразу же отозвался Алеша, узнав его по определителю номера.

— Где в первый раз, прямо сейчас, Том Сойер. Все ясно?

— Спасибо, — счастливым голосом отозвался Алеша, — уже бегу, мне все понятно.

— А мне вот пока нет. Так что немедленно поставьте оба меня в известность.

— Есть!

Алеша на радостях решил добраться до «Октябрьской» по более короткой дороге через Большой Краснохолмский мост, но уже при въезде на Таганскую площадь плотно засел в пробке. Тогда он припарковал свой БМВ на Верхней Радищевской и нырнул в метро.

Настя ждала его, прижавшись к стене и настороженно оглядывая каждого прохожего. Несколько раз у нее отчаянно замирало сердце: «Алеша!», но это оказывался не он. Потом вдруг мелькнула ужасная мысль, что они с Алешей могут не узнать друг друга.

— Настя!

Забыв обо всем на свете, она взвизгнула и бросилась ему на шею.

— Алеша! Алешенька!

Они целовались, не обращая внимания на любопытные взгляды прохожих. Алеша спиной заслонил плачущую Настю от всего мира.

— Как же я давно тебя не видел, Настя, счастье мое, любимая моя. Да ты плачь, не стесняйся, я тебя загораживаю. Иди вот сюда, — он распахнул курточку и, прижав к себе девушку, укутал ее с головой.

Всхлипывая у его плеча, Настя слышала стук сердца — то ли своего, то ли Алешиного. Внезапно она отстранилась и подняла на него заплаканные глаза.

— А ты других тоже называл так — своим счастьем и своими любимыми? Пока меня не было?

Он изумленно взглянул на нее и неожиданно расхохотался. Потом легонько провел рукой по влажной от слез девичьей щеке и, прижав губы к ее уху, жарко шепнул:

— Нет, как на духу. Это только раньше, когда мы еще не встретились…

— Что раньше — называл любимыми? Называл своим счастьем?

— Нет. Комплименты делал, целовал и всякое там разное. Ну, было, зачем скрывать. Но чтобы любимыми и счастьем — никогда и никого. Ты моя единственная.

— Я так хотела, чтобы ты мне это сказал, — уткнувшись ему в плечо, Настя снова заплакала.

— И что, для тебя так много значат мои слова? — Алеша взъерошил ее пушистые волосы и коснулся их губами.

— Очень! Очень много!

— Тогда я придумаю специально для тебя кучу всяких слов и запишу их на диск. Ты каждое утро будешь включать плеер и делать под них гимнастику. А теперь скажи, какие у тебя планы, потому что я соскучился.

Последние слова он выдохнул ей в самое ухо, и она даже вздрогнула, от внезапно поднявшегося чувства.

— Я тоже. Знаешь, я так соскучилась, что… что убежала из дома.

— Во, дает! Как это убежала?

— Ножками — топ-топ. Нет, я маме позвонила, чтобы не беспокоилась, но сказала, что вернусь, когда захочу сама. Свободна, как ветер.

— Тогда прямо ко мне, — Алеша поцеловал ее в уголок еще влажного глаза, — а там разберемся. Только мне надо Антону Максимовичу позвонить, что с тобой все нормально — он просил.

— Дай мне трубку, я сама, — она взяла у него телефон, но перед тем, как набрать номер, спросила: — А сколько ты хочешь, чтобы мы побыли вместе?

— Вечность.

— Тогда до воскресенья вечером, — решила Настя, — или лучше позвоню с автомата, а то у папы везде свои люди, еще засекут твою трубку.

— Великий конспиратор, — пока она набирала номер телефона клиники, он не выпускал ее из своих объятий, — но ведь твои родители все равно должны узнать о нас с тобой.

— Только чуть попозже, ладно? Антоша, это ты? Можешь выйти из подполья, у меня все нормально, мы встретились, и если мама с папой еще у тебя, скажи, что это я звоню. Только не давай им трубку, я не буду с ними сейчас говорить.

— Да, — ответил Антон, глядя на Ингу и делая ей успокаивающий знак глазами, — да твои папа и мама у меня в кабинете. Что им передать?

Все трое мгновенно оказались на ногах, Андрей Пантелеймонович, решительно шагнул к Антону и протянул руку к телефону:

— Дай-ка, я скажу ей пару слов.

Антон остановил его взглядом, спокойно выслушал все, что говорила Настя, но трубку Воскобейникову не отдал, а положил на рычаг.

— Значит так, — невозмутимо сказал он, оглядев присутствующих, — Настасья сейчас перевозбуждена и с вами говорить не хочет. Просила передать, что вернется в воскресенье вечером, чтобы не суетились и спокойно ждали. Она мне позвонит, и я сам ее привезу, не волнуйтесь. И еще она просила меня поцеловать Ингу.

Быстро подойдя к Инге, он чмокнул ее в щеку и ободряюще потрепал по плечу. Та жалобно всхлипнула.

— Не понимаю, Антошенька, ну почему она так?

— Ты ее избаловала, вот почему! — говоря это, Лиля со злостью смотрела на Антона.

Тот не стал возражать, а весело подтвердил:

— Да-да, отбилась от рук девчонка, совсем отбилась. Нехорошо!

Алеша решил не ехать через центр. На Ленинском проспекте и пока двигались в колонне машин по МКАД, Настя еще крепилась, но как только повернули на шоссе, не выдержала — расплакалась и начала рассказывать обо всем, что с ней произошло. Он съехал на обочину, остановил машину среди деревьев и молча слушал ее сбивчивый рассказ.

— … только я осталась жива, умуды сами сказали, что это чудо, а остальные все погибли — рабочие в яме, Рамазан, Тахир, и этот профессор Эли Умаров. И никто, наверное, даже не сообщил их родным — я говорила папе, но он и не слушал. Умаров говорил, что по чеченским адатам нужно передать весть родным, и я, наверное, должна это сделать. Но как я могу, если меня заперли — без телефона, без Интернета, на улицу не выпускают.

— Не плачь, — он прижал к себе ее голову, — если смогу, то разыщу их.

— А этот Керимов — настоящий зверь! Заживо гноит людей в яме, по его приказу у меня на глазах насиловали Ларису — чуть не разорвали ее на части. А она подписала заявление, что не имеет претензий, и уехала заграницу. Прокурор издевался надо мной, когда я ему все это рассказывала, никто мне не хотел верить. За то, что я позвонила в редакцию, папа запер меня, как идиотку, а потом отправил в Швейцарию. Этот Керимов теперь один из главных акционеров у Лильки в холдинге — даже в газете о нем написали: «…один из наших уважаемых акционеров господин Керимов». Папа же умный, он же все понимает, так почему, почему?

— Политика, наверное, — хмуро откликнулся Алеша. — Это только в детской книжке «что такое хорошо, и что такое плохо», а в реальности надо жить и ни о чем не думать — иначе свихнуться можно. Просто жить — это не так уж и плохо. Забудь обо всем, нельзя столько думать. Или думай о хорошем. Сейчас вот запремся вдвоем у меня дома — только ты и я, два дня и две ночи! Этого у нас уже никто не отнимет. Эх, если б мы могли сейчас пожениться! Я бы тебя тогда вообще никуда не выпустил!

Настя шмыгнула носом и прижалась щекой к его плечу.

— У меня нет с собой паспорта, — сказала она, — а на той неделе меня вообще хотят опять увезти в Швейцарию. Когда вернемся, уже, наверное, никуда не выпустят. Я бы вообще к ним не вернулась, но маму жалко. Если б ты мог меня спрятать до восемнадцати лет, я бы ей звонила. Но только у меня же школа, и потом, я следующим летом в университет поступать должна.

— Я бы тебя спрятал и не почесался, — говорил Алеша, целуя ее в нос, — хочешь, уедем заграницу? Отец нам поможет, ты уедешь по документам моей сестры Маринки. Подождем, пока тебе исполнится восемнадцать, и тогда нам сам черт не страшен! Я за это время получу диплом — у меня же пятый курс. Буду ездить — туда-сюда, туда-сюда, в Москву и обратно к тебе. Устроюсь на фирму программистом, заработаю денег и куплю дом, а потом устроим пышную свадьбу.

Настя подняла руку и ласково — каким-то материнским движением — провела ладонью по его по щеке.

— Ты мой мечтатель. Самый-самый любимый на свете мечтатель. Ничего не поделаешь, придется мне пока вернуться к ним, и мы еще совсем немного подождем, а там будет видно. Умудка Дара сказала мне: «Можно сойти с тропы, но, в конце концов, выйдешь на свою дорогу». Я встретилась с тобой, ты меня не забыл, и я больше ничего не боюсь. А теперь — едем к тебе!

Два дня спустя Настя позвонила Антону Муромцеву на мобильный:

— Антоша, ты где?

— Я у Кати, жду твоего звонка. Ты ведь наверняка у «Ботанического сада» мне встречу назначишь, нет? Или мне куда-нибудь в Люблино за тобой переться?

Она засмеялась:

— Ты, как всегда, прав — я тебя жду у «Ботанического».

Минут через двадцать, он затормозил у метро и вылез из машины, разыскивая взглядом Настю. Она подошла к нему твердым шагом, вся лучась счастьем, и поцеловала в щеку.

— Здравствуй.

— Здравствуй, ребенок, это твой Алеша там у стены жмется? Махни ему рукой и садись в машину — мне некогда.

— А я еще твою новую не видела, — Настя с восторгом оглядела его машину.

— Значит, так часто видимся. Я ее еще летом приобрел.

— Купил?

— Украл. У тебя все хорошо, ребенок?

— У меня все отлично.

Они некоторое время ехали молча, потом Антон вдруг спросил:

— И как там в Швейцарии? Как Филевы, как… как Таня?

— Хорошо, — осторожно ответила она, — а Таню привезли в Москву.

— Знаю, — он смотрел прямо на дорогу, — как она — ходит в школу?

Настя не ответила на его вопрос, она сидела, широко открыв глаза, и вдруг сказала:

— Вот в этом месте, посмотри. Дядя Петя обычно не ездит этой дорогой, он обычно на Лазоревый проезд сворачивает.

— Что на этом месте? — не понял Антон.

— Тут их убили — этого француза и Ладу. Как ее дети?

— Кажется, отец увез мальчишек к себе заграницу, а девочка с бабушкой. Я-то их почти не знаю, мне Катя сказала.

Антон остановил машину у подъезда Воскобейниковых, Настя выбралась из нее и, поднявшись на крыльцо, с удивлением обернулась

— Ты почему не выходишь? Не зайдешь к нам?

— Нет, — он помахал ей рукой, — я поехал, некогда. Удачи тебе во всех твоих дальнейших мероприятиях, ребенок.

Проводив глазами его машину, Настя вошла в подъезд, захлопнула дверь и медленно направилась к лифту. Дверь квартиры распахнулась, едва ее палец коснулся кнопки звонка. Мать и отец стояли в оцепенении, не говоря ни слова и глядя на нее, как на невиданного зверя.

— Я вернулась, — сказала она, не отводя взгляда, — я вернулась сама, я поеду, куда вы захотите, но если вы еще будете запирать меня, я уйду и больше не вернусь — я сумею, не волнуйтесь. А теперь я пошла к себе заниматься — у меня завтра контрольная по физике. Есть я не хочу, я сыта.

Коротко поцеловав Ингу, Настя повернулась и шагнула в сторону своей комнаты. Андрей Пантелеймонович, случайно оказавшись у нее на пути, невольно отступил в сторону.

Глава шестая

После того, как Лилиана узнала от Виктории, что Илья навсегда покинул их дом, ей постоянно казалось, что взгляд домработницы Зои преисполнен злорадства. Через неделю после приезда, она случайно услышала обрывок разговора прислуги.

— На мужа-то, я не пойму, готовить теперь, чи нет? — спросила у Зои кухарка Лена. — А то наготовлю ему мяса полную кастрюлю, а он раз в месяц появится — и то хорошо.

— Чего ж ему теперь готовить, — протяжно ответила Зоя, — ему нынче другая наготовит.

Вечером следующего дня, придравшись к какому-то пустяку, Лиля заявила:

— Зоя, последнее предупреждение уже было. С завтрашнего дня вы у нас не работаете, зайдите прямо сейчас ко мне за расчетом.

Утром ее секретарша Тата позвонила на фирму по найму прислуги, и уже к полудню разложила перед своей шефиней несколько присланных по факсу анкет с приложенными к ним фотографиями. Госпожа Шумилова остановила свой выбор на шустрой сорокапятилетней бабенке Инне Котько, которая, как было указано в анкете, прежде работала поваром в одном из военных гарнизонов на Крайнем Севере. Муж ее был военным пенсионером, взрослые дети жили отдельно.

Инне велено было прийти на собеседование, и «вживую» она еще больше понравилась Лилиане своим открытым и умным лицом.

«Похоже, интеллигентная, такая не станет судачить по кухням»

— Вас Инной зовут, да? — губы Лилианы сложились в приветливую улыбку. — А меня зовут Лилиана Александровна. Ваши обязанности: чистота и порядок в доме, подать к столу и следить за чистотой белья и одежды моей дочери. Моими вещами занимается моя горничная, это вас касаться не будет. Во время моих командировок вы должны ночевать здесь — я не могу оставить дочь одну. Это вас устроит? Я, например, в конце сентября уеду недели на две-три.

— Ничего страшного, — Инна скромно потупилась, — у меня мужик самостоятельный, сам без меня и сготовит и постирает себе.

— Прекрасно. Скажите, вы, как я читала в анкете, поваром работали, а могли бы вы за отдельную плату также и готовить?

— Ну, а почему б и нет? Я в гарнизоне каждый день на сто человек готовила, а на семью сготовить — ерунда. Тогда это сколько в месяц получается?

— Пятьсот пятьдесят долларов — домработнице я триста плачу, а кухарке двести пятьдесят.

— У меня знакомая кухаркой, так триста получает. Ну, ладно, только на фирму не сообщайте, что вы меня еще и кухаркой берете, а то я им с первой получки должна половину отдать за то, что они мне место нашли. Если будете мной довольны, вы мне тогда перед отъездом выплатите, что я у вас за сентябрь наработаю — чтобы мне с ними поскорей расплатиться.

Довольная Лиля согласилась и немедленно рассчитала кухарку Лену, последнего свидетеля позорного бегства Ильи. Три недели шустрая Инна сновала по дому, не оставляя за собой ни пылинки на столе, ни морщинки на ковре. Ее котлеты таяли во рту, аромат флотского борща пробуждал романтические мечты о пении морских сирен, салаты навевали мысль о райских кущах, и за два дня до отъезда хозяйки домработница, скромно потупившись, попросила выдать ей зарплату за сентябрь:

— Мне с фирмы звонят, торопят им деньги отдать. Мы ж договорились с вами, если будете мной довольны.