Бесплатный фрагмент - Семь срочных дней

19.12. Среда

— Вась, Вась, вставай, тебя ротный вызывает.

Поняв, что его пытаются будить, Василий машинально, дав себе установку до того, как завалился спать, протяжно, почти шепотом произнёс.

— Я на обед не пойду.

— Вставай, ротный зовёт. Тебя, походу, в запасной район отправят. Вставай уже.

Всё еще находясь на полпути к пробуждению, Василию вдруг приснился, невиданный до сих пор, запасной район в виде пляжа. Это точно был пляж, но почему-то вместо морского белого песка и лежаков под зонтиками, загорающие лежали на бетонных плитах в воинском обмундировании, держа в руках мётлы, грабли, лопаты, а вместо кабинки для переодевания стоял разрисованный кунг от воинского автомобиля. Путь к пробуждению на этом остановился, и он уже видел, как и пляж с кабинкой, и откуда-то вдруг взявшееся море, залило ярким светом — луч восходящего солнца отразился от никелированной дуги спинки рядом стоящей кровати, осветив его правую половину лица. Райская идиллия сменилась на внезапно нагрянувший шторм, путь к пробуждению пошёл на второй круг.

— Хорош уже, растрясывайся, давай!

— Чего?

Василий открыл глаза, но, поймав солнечного зайчика, мгновенно сожмурил их.

— Чего! Говорю, вставай, в запасной за меня поедешь, походу.

От последних слов, сердечная мышца заработала чаще, под мышками, в паху и за согнутыми коленями, появилась испарина. Как же он мечтал попасть в этот самый запасной район. Василий открыл глаза, над ним свисала красная, а может загорелая морда рядового Сергея Семёнова. Они были одного призыва.

— Сёма?! Вас, что, поменяли?

— Да, уже поменяли. Походу, лафа накрылась для меня, Васёк. Я так думаю, да и не я один, в запасной тебя отправят, а мне всё: да, лишь бы в роте оставили, а то ещё в Союз отправят, говорят, могут, а так, Васёк, в Союз не хочется. Эх, зря мы вчера поздно легли.

Переваривая информацию, Василий уже сидел на краю кровати, вращая головой, имитируя зарядку, потихоньку просыпаясь. По неторопливому, почти жалобному произношению, такому не характерному для Семёнова, сознанию Василия что-то подсказывало, что это не розыгрыш. Он резко встал и тут же, уткнувшегося взглядом в пол Семёнова, словно подменили: он вдруг стал тем самым Семёновым, каким его знала вся рота, а может и вся дивизия.

— Представляешь, сегодня с утра ротный, как снег на голову, к нам с Сергеевым приехал, с каким-то майором штабным. Вы бы хоть позвонили, предупредили что ли. А мы спим! Вчера легли поздно, в деревню ходили, пиво взяли, спим ещё, слышим в дверь колотят, открываем, опаньки — делегация! А у нас, походу, пивом воняло! Такой хай подняли! Короче, привезли нас. Ребята говорят, наверно, тебя с Соболем отправят, хотя, чёрт знает, может просто проверка. Пока не понятно. Давай, к ротному дуй!

— Серёга, хорош тараторить! У меня башка ещё спит. А в запасной бы с радостью.

— А мы вчера только бензин сдали гансам, а чё, деньги в кармане. Старшаки, сказали, на пятнадцать марок можем шикануть, ну, мы в гасштет ломанулись, пива взяли — по три баночки! Прикинь — служба, да?! Теперь, лишь бы не в Союз. А ты по парку стоял?

Василий, всё ещё толком не проснувшись, не понимая до конца вопроса, уставился на Семёнова, сощурив лоб.

— В смысле? В наряде? Да, по парку. Через день старшина ставит. Я письмо никак дописать не могу.

— А чё, вы не позвонили?!

— А, то нам ротный докладывает, куда едет!

После небольшой паузы, Василий пристально посмотрел на сослуживца и, набрав в себя большой объём воздуха, выдал самую длинную речь с момента сдачи наряда.

— А я думаю, какого чёрта он с утра в парк пришёл, все ещё на завтраке были. Про станцию спросил, на ГАЗ-66 которая, мы, ведь, воду на тосол так и не поменяли. Он Стаховского с завтрака дожидался, но мы наряд сдали, он ещё в парке был. Так это где-то в девять они выехали, а может и позже. Ну, ни хрена вы поспать! Я по шесть часов сплю с субботы, а сегодня среда.

— Ладно, я поскакал, давай раскачивайся и к ротному иди.

— Серёга, а Сергеев где?

— В «ленинской», устав учит. От корки до корки рассказывать будет: он же за старшего был! А мне в наряд по роте сегодня, может и не отправят в Союз. Ротный — он же тоже не дурак: поди, с майором тем перетерут и аллес, чтоб пятна на роте не весело, да?

А лафа-то для нас, походу, капут — накрылась райская житуха. Да, после ротного сразу в «ленинскую» дуй, старшаки на лекцию зовут, учить тебя будут, как в запасном правильно жить.

— Разрешите, товарищ капитан! Младший сержант Просвиркин по Вашему приказанию прибыл!

В кабинете командира роты, помимо его самого, на расстоянии в один пустой стул, сидел зам по техобеспечению комендантской роты старший прапорщик Гарайшин, на ближайшем у входа стуле расположился старшина роты, прапорщик Товкач. Командир комендантской роты, капитан Литовченко, тридцати пяти летний высокий брюнет, когда-то — надежда лёгкой атлетики в своей школе, а сейчас командир высоко боеспособного подразделения Советской Армии Западной Группы Войск, прожигал взглядом вошедшего младшего сержанта, слегка приподняв подбородок. Зампотех, лицом похожего на Нушрока, персонажа из детского кинофильма «Каролевство кривых зеркал», с отчётливой сединою в волосах, сидел с прямой спиной и, сложенными на коленях руками. Прапорщик Товкач, на первый взгляд, этакий добрячок-пузачок, на истине являл себя воякой властным и дисциплину в роте держал не то, чтобы в ежовых рукавицах, но спуску лишний раз не давал.

— Василий!

Сказав это, ротный перевёл взгляд с вошедшего младшего сержанта Просвиркина, на, лежащую на столе, бумагу.

«Отправят! Всегда по фамилии называл. Даже в лице изменился, сам от себя не ожидал, да?», — мгновенно пронеслось в уме, и Василий набрал в себя столько воздуха, что можно было менять китель на размер больше.

— Приказ на вас с рядовым Соболевым подписан, командированы на охрану ЗКП дивизии. Вы у нас на должности командира электроотделения?

— Так точно!

— Ваша задача: подготовить объект для… последующей эксплуатации…, так скажем. Всё должно блестеть, касаемо внутри помещения — в первую очередь. Территория — само собой. Ясно?!

— Так точно!

— Станцию надо будет заводить, может, лампы поменять, плафоны помыть, розетки проверьте. Юрий Сергеевич, приедете, на месте разберитесь, да?!

«Нушрок» привстал, и, не до конца выпрямившись по стойке смирно, чётко ответив: «Сделаем!», тут же опустился на место.

Зампотех родом был из Кировской области, считался городским, но проживал в частном секторе, по сути — деревенский парень. С мотоциклом возился с седьмого класса, и, бывало, в теплые летние ночи, ежели такие выпадали, засыпал в самодельной люльке любимого «Иж-49», доставшегося в наследство от покойного бати.

Именно зампотех привёз в комендантскую роту младшего сержанта Василия Просвиркина. Но, это будет позже, в самом конце октября.

А в мае, сразу после призыва и полутора недель валяний на пересылке, по-другому и не скажешь, в фанерных бараках под Казанью, грузопассажирский ИЛ-76 доставил Василия и ещё две с лишним сотни новобранцев на территорию тогда ещё не единой Германии, потом пол года муштры в танковой учебке, близ селения Форст Цинна. Там у здания полкового дома офицеров, высоко на постаменте был установлен танк «Т-34» за номером сто. За десять дней до окончания срока подписания приказа об очередной демобилизации военнослужащих срочной службы, на танке таинственным образом исчезал один «нолик». Строевым шагом, ротный дембель приводил курсантов к постаменту, и, как бы в строевых целях, те должны были отдать честь легендарной машине, а на три-четыре пропеть цифру «десять». После окончания учебной части, выпускникам, удачно сдавшим экзамены, присваивались звания младших сержантов и те отбывали в действующие части.

Экзамены Василий сдал более чем удачно, на контрольных стрельбах даже во что-то попал, правда, сам он этого не заметил. Так бы тащить Василию службу где-нибудь под Магдебургом, и кто знает, может даже одним из первых принять участие в выводе Советских войск с территории Германии.

Не понятно пока: к счастью служивому, или наоборот, но на его пути повстречался старший прапорщик Гарайшин, которого в качестве команды «покупателей» направили для пополнения личного состава подразделений и частей родной дивизии за сотню километров на юг.

Гарайшину нужны были сварщики и электрики и, чтобы обязательно с документами, с допусками. Василий, окончив техникум, имел удостоверение техника-электрика и даже месяц до Армии успел поработать по специальности, правда, в качестве ученика, но это его не смутило, и он не раздумывая, записался на собеседование с «покупателем». На вопрос зампотеха: «Что такое закон Ома?», Василий не только своими словами рассказал этот самый закон, но и написал на листочке его варианты, от чего «покупатель» на несколько секунд делал круглые глаза, вводя новоиспечённого младшего сержанта в полнейший ступор. На вопрос: «Есть ли возможность, представить соответствующий документ?», Василий кивнул головой и для пущей утвердительности ответил: «Вышлют!».

— Получите от старшины продукты.

Ротный кинул взгляд на Товкача, тот немедленно встал, вытянулся, выдержал паузу, давая тем самым ротному высказаться до конца, но капитан молчал.

— Товарищ капитан, так продукты же остались на месте, гвардейцев привезли, а продукты там в наличии. Их сегодня отправят?

Этим вопросом старшина как бы уводил тему отправки от выдачи продуктов, ведение чёткого планирования в хозяйстве было его главным козырем.

— До субботы сухпаи выдать на обоих, а там видно будет. Замечания, предложения есть. Если нет, то в шестнадцать ноль-ноль Матвеева готовьте. Отправление от роты, я подойду. У меня всё.

Ротный, сидя за столом, поднял кисти рук, имитируя некую преграду между собой и присутствующими в кабинете, что означало «Кругом, шагом марш и давайте, товарищи, все по местам». Заход Василия в кабинет командира роты являлся случаем редким, после появления его в роте, заходы эти можно было по пальцам пересчитать, тонкостей общения командира в личном кабинете с подчинёнными он не знал, поэтому спросил по уставу: «Разрешите идти?», и, не дожидаясь ответа, развернувшись на каблуке, довольный, словно мартовский кот после приятного общения с соседской кошкой вылетел из кабинета. Сказать, что Василий сиял — значит не сказать ничего. Хроническое недосыпание, всё еще блуждающее в его теле, превратилось в некую эйфорию. Серые цвета казарменного помещения превратились в серебряный отлив, а ядовито-жёлтые — в победное золото. Он смело направился к старшине для получения сухого пайка. Проходя мимо «ленинской комнаты», Василий не останавливаясь, решительно распахнул дверь и, придав сияющему виду серьёзный настрой, вошёл вовнутрь.

Четверо старослужащих и Сергеев, призвавшийся на полгода раньше Василия, сидя лицом к двери, полукольцом нависали над рядовым Соболевым, одного призыва с Василием. Вову Соболева, сидящего спиной к двери, не узнать было не возможно: тёмно-русый сто восьмидесяти шести сантиметровый детина, которому для полного ажура не хватало килограмм десять веса, чтобы считаться первым гренадёром взвода обеспечения комендантской роты.

— Воо! Просвиркин, лёгок на помине! Хлопец, давай рули, дверь за собой хорошо закрой!

Водитель автобуса рядовой Игорь Любич жестом поманил Василия влиться в тесный круг любителей подискутировать наедине. По окончании ритуала рукопожатия, такого редкого между сослуживцами разного призыва, но дающего надежду на благополучное продолжение, Василий сел рядом с Соболевым и, заметив, что хмурых лиц, окромя Сергеева, нет, вновь приобрёл цветущий вид. За раскрытие темы дискуссии взялся рядовой Сергей Афиногенов, водитель «УАЗа» одного из подполковников штаба дивизии.

— Ну, что, Васёк?! Молодец!

— Скорее — молодец!

С ударением на первый слог, подытожил Любич, но Афиногенов бразды правления, в комиссии по выживанию в запасном районе, передавать явно не собирался.

— Скорее всего, вас до Нового Года оставят, там.

Слово «там» произнесено было так ярко и звучно, словно во рту Сергея спрятался маленький колокольчик, показалось, что в комнате отразилось эхо.

— Живите, тащитесь в своё удовольствие, но про нас тоже не забывайте, гут?! Завтра или послезавтра…

— Скорее послезавтра, земели на КПП послезавтра стоят.

В разговор встрял сержант Прохоренко из взвода обеспечения.

— Ну, всё! Послезавтра ночью, до двух, я или Гена приедет, так что не спать, не спать, а бдить, бдить, гут?! Вова в курсе уже, во время вечернего доклада, когда звонить будете, услышите: «Спокойной ночи, человеки», — стало быть, бдить, да, Вова?!

— Да, понятно всё, нам-то самое простое остаётся.

— А если до двух не приедете, до скольких ждать?

— Вася, вы до этого выспитесь, как в санбате, вам один хрен: день, ночь. Позвонили, что надо услышали, и лежите, радио гоняйте, а мы вам аккумулятор новый привезём, да Гена?! Афиногенов посмотрел на Гену Кутюхина, водителя ещё одного из штабных офицеров. Гена до этого только щурил глаза и, молча, переводил взгляд с Вовы на Васю и обратно, но, услышав заданный ему вопрос, перестал щуриться и нехотя из себя выдавил: «Возможно».

Василий, мысленно уже одной ногой шагая где-то за территорией части, приняв деловой вид и слегка пригнувшись к собеседникам, тихо произнёс: «А почём за литр брать?!». Соболев, глядя на Василия, как магнит, тоже потянулся вперёд. Те, явно ошарашенные вопросом, один за другим начали откидывать свои тела назад, Сергеев ехидно усмехнулся, но в отличие от потенциальных дембелей, сидеть остался в первоначальной позе.

Теперь уже молодые, весенние призывники нависали над теми, кому служить оставалось полгода. После некоторого замешательства паритет восстановился и Кутюхин, прищурив глаза, в полголоса произнёс: «На месте договоримся».

Получив коробку сухих пайков из рук ротного каптёрщика, помощника старшины роты, ефрейтора Толика Колковича, по чисто случайному совпадению — земляка прапорщика Товкача, Василий, напевая про себя мотив «You’re АWoman» английской группы «Bаd Boys Blеu», направился в кубрик за недописанным письмом.

Собрав всё необходимое, чтобы, наконец-то, дописать письмо, взявшее старт ещё в субботу, Василий поднялся на мансарду. Двухэтажное здание казармы под крышей имело мансардное помещение, в котором располагался старый пошарканный бильярдный стол и спортинвентарь.

После шести вечера старослужащие, в основном старослужащие, те, кто предпочитал занятия спортом просмотру видеофильмов, собирались здесь, убивая время до вечерней поверки. Сейчас здесь никого не было. Проходя мимо боксёрской груши, Василий, словно Чак Норрис, нанёс по ней неотразимый удар и, почувствовав журчание в желудке, мысленно подумал: «Приедем, допишу». Ещё раз, ударив по груше и отправив её «в глубокий нокаут», Василий произнёс вслух: «Завтра с утра! Один хрен: день, ночь!». Спустившись в кубрик, Василий застал в нём Соболева, Володя собирал вещмешок.

— Вова, ты на обед ходил?!

— Да, но тебя в столовку уже не пустят.

— Вооот! Поэтому, ты как, не шибко против, если я сухпай открою, а?!

Дождавшись от напарника по оружию такое нужное: «Кушай на здоровье!», Василий, распотрошив сухпай и, взяв из него банку мясорастительных консервов, галеты «Арктика» и пару пакетиков чая: для себя и для того парня, побрёл в парк — две минуты быстрым шагом. День был в разгаре, автомобильный парк жил по обычному расписанию. Василий зашёл в дежурку. Сержант Олег Никифоров, принявший утром автомобильный парк от команды, куда входил и Василий, склонялся над цветными немецкими журналами.

На столе, рядом со стопкой рабочих журналов, стоял телефон АТС части, ниже, на тумбочке взгромоздился прямой телефон для связи с запасным районом, по которому перед тем, как поднять трубку для разговора, необходимо было тщательно поработать крутилкой — рукояткой индуктора, зарядив линию. До сегодняшнего дня Василий видел, как дежурный по парку крутил аппарат только с этой стороны. Самого его с прошлой недели назначили стажироваться на этого самого дежурного.

— Тебе чего, Просвира?!

— А кипяток у нас есть, Олег? Чаю хочу! Сегодня вам на этот раритет звонить будем с Соболем.

— Опа! Зашарил, Просвира?! Бывал я там! Территорию весной драили, туда обратно возили пару раз, жаль — без ночёвок. Таски там — одним словом! Я тоже чай буду, с меня кипяток, с тебя пакет.

Консервы ушли на «ура», галеты к чаю не особо впечатлили обоих, Василий пожалел, что не прихватил с собой сахар. Никифоров же из экономии и от великой щедрости выделил Просвире один кусочек. «Заморив червячка», Василий дошёл до бокса, где стояла электростанция на базе автомобиля ГАЗ-66. Забравшись в кунг автомобиля, взял сумку с инструментами и измерительным прибором, выданным зампотехом.

Опечатать бокс получилось не сразу: пластилин на печати задубел, пришлось усердно поработать ртом, подавая тёплый воздух на пломбу. Вернув Никифорову печать, Василий вместо привычных слов: «Будь здоров!», выходя из дежурки, крикнул: «Давай, Олежа, жди звонка!».

На обратном пути завернул в солдатский магазин, купил ручку и тонкую тетрадь в клетку. К отправке в «пионерский лагерь», как он сам называл то место, куда направлялся, Василий вооружился на все сто, а то и больше.

Машина Матвеева уже без нескольких минут четыре стояла возле казармы. Загрузив в кунг «ЗИЛ-131» продукты, личные вещи, две канистры с бензином и кое-какой строительный инструмент, отправляемые ждали напутственного слова от командира роты. Ротный задерживался. Гарайшин беседовал с водителем, Матвеевым Алексеем, время от времени мотая головой, видимо не соглашаясь с ним в чём-то. Просвиркин, сидя на корточках, в который раз осматривал сумку с рабочим инструментом. Соболеву оставалось лишь на всё это смотреть свысока.

Появился ротный со стороны штаба дивизии. Зампотех скомандовал построение. Ротный ещё раз озвучил цели и задачи. Когда все настроились к посадке в машину: Гарайшин в кабину, Просвиркин в кунг, ротный подозвал Вову и что-то быстро ему сказал, тот лишь в ответ мотнул головой. По дороге всё больше молчали, Соболев то и дело прикрывал глаза, толи, медитируя, толи, не желая начинать разговор. Глядя на товарища, с которым предстояло тесное общение на неопределённый срок, в голове Василия всплыли вдруг слова Афиногенова: «Выспитесь, как в санбате» — подколол на почти три недели, проведённые Василием в медсанбате. Да, он от силы там три дня болел, на собаке так не заживает! Ну, попросил капитан, узнав, что он электрик из комендантской, а комендантская — это элита!

В комендантскую за просто так не берут, знак качества на всю дивизию! Да, и грех отказывать, если борщ, да котлеты, хозяйкой деланные, через день подают! Будь на его месте Афиногенов, сам бы вряд ли отказался. Василий помогал медику личный ВАЗ-2108 «отделать», как сам капитан называл: музыку поставить, прицеп подключить, со светом разобраться. В отпуск на родину, на Украину, собирался своим ходом. А однажды, капитан с женой в город на воскресение срулил, и пришлось Василию подгузники мелкому менять и кашу манную в чужой рот запихивать: вкусную, сладкую — такую в солдатской столовой не подают.

Пока ехали по ровному немецкому асфальту, картинки в Васиной голове рождались одна за другой, но, как только свернули в очередной деревне на грунтовую дорогу — ностальгия вмиг улетучилась. Приближающая минута встречи с новым местом службы усиливала интерес. Василий, не отрываясь, смотрел в небольшое окошечко кунга, но через него виделось лишь поле, да верхушки леса. Как только Матвеевский «ЗИЛ» остановился, Василий моментально открыл дверцу кунга, и пока зампотех вылезал из кабины, Просвиркин уже обозревал местность, принимая вещи и продукты из рук Соболева.

— А там что, товарищ старший прапорщик?!

— Кухня!

Алексей Матвеев по сложившемуся долгу службы приезжал сюда часто. Каждую субботу состав охраны ЗКП меняли: прокайфовавших здесь неделю, везли обратно в часть, в баню, на их месте оставляли новых счастливчиков, только что помытых с очередным запасом провианта. Матвеев здешние обычаи знал на порядок лучше товарища старшего прапорщика.

— Хлеб со стола убирайте! Парни говорили, то ли белка, то ли хорёк какой-то хлеб таскает.

Первым делом, зампотех направился в железный бокс, пристроенный к фасадной стене бункера, рядом с входной дверью. Небольшой пристрой, тёмно-зелёного цвета без оконных проёмов, но с дверями на обе стороны, при открытии которых образовывался сквозной проход.

Внутри железный каркас по периметру обшили плитами ЦСП, и всё, даже железный потолок, окрасили в жёлтый цвет. Едва приоткрыв дверь, старший прапорщик начал говорить, словно проверяя самого себя.

— Давайте, станцию опробуем. Вторые двери настежь открыть. Аккумулятор. Похоже, снимали, всё должно быть надёжно закреплено. Так, бойцы, давайте-ка её ближе к выходу подтащим. Темновато здесь. Масло есть. Заземление проверить, вас мамки ждут.

— И подруги!

Матвеев, подмигнув Василию, посмотрел на Гарайшина, ожидая ответной реакции.

— Подруги — не супруги! А мамкам вы живые нужны. Вот паспорт, в субботу приеду, технику безопасности заучить, чтоб как от зубов отскакивало.

После нескольких обходов вокруг агрегата, Гарайшин медленно опустил большой палец правой руки на кнопку стартера. Станция затарабанила, выдав порцию дыма. Оглушённый Соболев направился ближе к выходу, Просвиркин крикнул, глядя на Матвеева.

— Ну, и грохот! Тут не белки, тут все вокруг сбегутся!

Матвеев, прикрыв ладонями уши, просто заорал.

— Или разбегутся.

Гарайшин, застыв над генератором, всматривался в приборы, разворачиваясь то правым, то левым ухом к аппарату, словно доктор с фонендоскопом над телом пациента. Когда уже все четверо вышли из пристроенного бокса, зампотех наконец-то заговорил.

— После шести вечера не включайте, а, вообще, кто рано встаёт, тому бог подаёт. Рассвело, поработали до сумерек и отключайте. Пошли вовнутрь, осмотрим фронт работ.

Массивная широкая железная дверь снаружи была заперта на, вполне подходящий для такой двери, амбарный замочище. После снятия увесистого запора, и кряхтящего Соболева нажима, дверь со скрипом подалась вовнутрь. Дневного, но уже сумеречного декабрьского освещения, хватило лишь на несколько метров после распахнутой настежь двери.

— Просвиркин, автоматы в щитке проверь!

— Да будет свет, сказал электрик!

Полутораметровый по ширине коридор метров через десять-двенадцать упирался в точно такую же дверь, обе двери внутри запирались при вращении колеса, похожего на штурвал. Бункер был не что иное, как ЗКП с узлом связи: спецобъект — запасной командный пункт на случай укрытия высших офицеров штаба дивизии во время военных действий. Коридор осветило и сразу стало понятно, что на улице изрядно потемнело. Одно помещение осталось открытым, в нём располагалась дюжина кроватей, на ближайшей к выходу тумбочке стоял телефон, провода от которого вдоль стены уходили в соседнее помещение. В дальнем углу, обитым железом, находилась миниатюрная пузатая буржуйка, похожая на кабанчика, возле неё, навалившись на железную стену, стояли совок с кочергой. Труба от буржуйки в метре над потолком поворачивала в стену, соединяясь с дымоходом водогрейного котла. За стеной находилась кочегарка. «Дверь для проветривания открытой оставили, банок нет — значит, прибрались маненько. А спать здесь будем?! Не жарко, однако. Подтопим!», — в голове Василия понемногу собиралась картинка места предстоящей службы.

— Просвиркин, проверь свет везде. Соболев, эта дверь опечатана, вам туда доступа нет. В остальных навести порядок, стены помыть, одеяла в кубрике выхлопать. Завтра машина с углём прибудет, протопить, где плесень — подбелить. Известь взяли. Воды надо.

Услышав от Василия, что все люминесцентные лампы горят, глаза Гарайшина в очередной раз на мгновение округлились, а наморщенный лоб приобрел сходство с тетрадью в линеечку.

— Хорошо. Пользоваться умеете? Сообщим о приезде.

Зампотех по хозяйски, как будто занимался этим каждый день, да не по разу, прокрутив ручку индуктора, поднял трубку и нажал вызов.

— Никифоров?! Опять баб голых смотришь?!… Ладно. Всё по чести, сейчас обратно уже собираться будем. В парке всё ладно?!… Ну, будь здоров, жди… Передам.

Положив трубку, резко выпрямившись, зампотех остановил взгляд на Просвиркине.

— В восемь утра и в восемь вечера — доклад. Любое, какое событие, если что, звоните немедленно. Вас мамки ждут — ясно!

Темнело также быстро, как собирались в обратный путь зампотех с Матвеевым. Проводив взглядом растворившийся за поворотом «ЗИЛ», и уже привыкшая к работе электростанции, новоиспечённая охрана спецобъекта, направилась к летней кухне. Особое внимание привлекала левая сторона: на толстых деревянных столбах свисала когда-то новая хорошо натянутая, а сейчас выцветшая, местами порванная, маскировочная сеть.

— Темно. Вась, может, глушим это громыхало?! Спать пойдём, фонариком подсветим, а сюда принесём аккумулятор, раз здесь лампа висит, значит, подключали её?!

— Согласен! Тащи аккумулятор, а я печкой займусь, жрать охота!

Звон в ушах после останова электрогенератора, сменился на шум от порывов ветра и шуршание веток в кронах деревьев. Декабрьская, но круглосуточная плюсовая температура позволяла долгое время находиться на улице, а отсутствие снега придавало местности сходство с любимой Васиной осенью. Кустарник и поросль лиственных деревьев вокруг импровизированной кухни давно имели осенний окрас, но для первого зимнего месяца, в Васином понимании, явно не соответствовали. 18 декабря на центральной площади его города обычно уже стояла ёлка, сооружали горки, лепили ледовый городок с башенками, иногда с подсветкой. Надвинувшие воспоминания сменились реальными очертаниями. Запасной командный пункт, по сути — холм на поляне среди леса, относительно кухни располагался на незначительной возвышенности, между ними проходила грунтовая дорога. «Горка есть с башенкой для дымохода и вентиляции — сооружение, ёлок вокруг хватает, на худой конец можно антенну банками из-под консервов украсить — чем не ёлка! Ещё бы Новый год здесь встретить!», — приподняв ворот бушлата, Василий прикинул, где могут лежать спички.

Прямо на входе, обозначая периметр кухни, стоял крашенный в жёлтый цвет деревянный стол с, видавшей дождливую погоду столешницей из ламинированной фанеры. Стоял он на скрещенных ножках, словно бедный родственник, не вписываясь в общий кухонный антураж. Вдоль стола с обеих сторон приставлены были, узкие деревянные скамейки в цвет стола. Центр кухни занимала длинная плита, состоящая из двух совершенно разных плит. Ближе к входу стояла старая электрическая четырёхконфорочная, с закрывающейся почти белой крышкой, плита эта уже сама забыла, когда её последний раз подключали, к ней встык примыкала широкая закопченная печь с двумя варочными отверстиями, посередине прикрытыми тяжёлой самодельной решёткой, с недостающими прутьями. Конструкция оригинальной варочной панели заканчивалась искривлённой трубой и, стоящим на чёрной печи такого же цвета, тяжёлым чайником с крышкой и дугообразной, не опускающейся ручкой с деревянной накладкой. В отличие от цвета чайника, его ручка отполировалась, обнажая структуру изделия. Чай хозяева пили часто. Слева от печи, напротив топки, вплотную, к маскировочной сетке располагался коричневый не жесткий дерматиновый диванчик с высокой спинкой. Выглядел он весьма добротно, хотя и покрылся трещинками, но явных признаков насилия над собой не имел. С правой стороны, в полутора метрах от плит стоял стол с надстройкой из двух открытых полок и тремя выдвигающимися справа шкафчиками, больше похожий на школьный стол.

Под столом, укрытая куском цветной клеёнки, плоская объёмная канистра с квадратной откидывающейся крышкой, наводила на мысль на наличие в ней воды. Сразу же за столом, напротив дымоходной трубы, и на удивление близко к самой плите, уместилось перекошенное красное кресло из искусственной кожи. Вероятно, последний сидящий на нём, скорее всего Сергеев, грел ноги, закинув сапоги на дымящуюся печь. В дизайн правой стороны, чуть в глубине, ближе к примыкавшим кустарникам, вклинился прикрученный к деревянной стойке зеленый рукомойник с жирными белыми буквами «СА». Заканчивалась правая сторона ещё одним деревянным столбом, прибитой к нему полочке для зуборыльных принадлежностей и с двумя потускневшими крючками для полотенец.

— Вова, сегодня на ужин суп вермишелевый с тушняком!

— От ребят остался?!

— Вчера, видимо, варили, нам на сегодня хватит, а завтра разберёмся. Где станция стоит, в углу почти пол мешка с картофаном, заметил?!

— Вы пока станцию заводили, я там много чего заметил. Интересно, грибы есть, как думаешь?

— Чёрт его знает, как у них тут, у гансов? Вот, машину с углём как бы ни проспать.

— Аккумулятор на ночь в кубрик занесём, радио подключим. И канистру надо в пристрой убрать.

— Ты уже и радио нашёл?!

— В тумбочке, под телефоном, там и будильник стоит. Мне Семёнов много чего рассказал.

Раскочегаренная печь, осветила ночную кухню так, что аккумулятор решено было поберечь. Опустошив кастрюльку супа, хряпнув по две кружки крепкого чая с белым хлебом, которого вдоволь осталось от предыдущих «туристов», решено было пройтись и осмотреть прилегающую территорию. Динамо-фонарь в Вовиной руке издавал больше шума, чем света. Обойдя бункер вокруг, и не встретив ничего путного, что могло бы привлечь внимание, служащие срочной службы, вернулись к очагу света и ещё какое-то время просто наслаждались свободой, глядя на всё более тускнеющие «глаза» варочных отверстий. Рядовой Соболев, сидя на диване, изредка ворошил в топке, дожигая дрова, тем самым, поднимая столб искр из «глаз» печи. Младший сержант Просвиркин, уместившись в кресле и приставив перед ним скамейку, грел пятую точку, закинув ноги и упираясь каблуками сапог о печь, представляя, как накануне это же самое делал Сергеев. Для полного армейского счастья не хватало лишь баночки пива. Остывающая печь, тем не менее, делала своё тёплое дело и Василий, утонув в бушлате по самые уши, погрузился в сон.

— Вась, Вась, вставай! Пошли спать!

— Вова, который час?

— Почти восемь. Всё прогорело, пошли уже. Я там буржуйку растопил. Аккумулятор отнёс, радио играет. Можно ночник подключить. Не замёрз?

— Даже жарко было: то задницу, то колени пекло. Слушай, надо звонить, раз восемь уже!?

— Только что звонил. Я тут поддавал разок. А ты, оказывается, похрапываешь? Если что, я тебя ночью толкать буду.

Уже в комнате, лёжа в непрогретой койке, уснуть Василий не мог долго. Напарник заснул на удивление быстро, сдвинув, друг к другу три койки, улёгшись поперёк. Радиоприёмник «Альпинист», оставленный здесь одним из прапоров роты за ненадобностью, ибо в моде теперь крутые импортные магнитофоны, звуки выдавал весьма качественные. Когда звучали знакомые композиции, Василий напевал про себя, постукивая зубами в такт. Механический увесистый будильник, по состоянию своему видавший, наверно, первого командующего группой советских войск в Германии, решили завести на чуть раньше восьми, проснувшись, сразу же доложить о бдительной службе на вверенном объекте. А до девяти всё равно никто не появится. Под двумя одеялами становилось всё жарче и жарче, откинув одно в сторону и отключив радио, Василий в полголоса, меняя интонации, скомандовал: «Рядовой Соболев! Хррр! Младший сержант Просвиркин! Тута! Отбой! Есть!». Под монотонный ход часиков Василий задремал.

20.12. Четверг.

Просыпаться в установленное время у рядового Соболева вошло в привычку. Василий проснулся от шуршания товарища возле буржуйки, Вова подкидывал остатки от угольных брикетов. К утру в комнате заметно похолодало. Голова Василия выглядывала из-под двух одеял, вставать совсем не хотелось, лежал бы так, да радио гонял весь день.

— Включай, Вовка, шарманку, от тишины ещё холоднее становится. Слушай первое ответственное задание! Звони в тыл, сообщай: кросс успешно преодолён — полтора километра, жертв нет, койки заправлены, кубрик проветрен, готовимся к завтраку! А что у нас на завтрак?!

— Картошка жареная с грибами.

— Да ладно! Ещё скажи: «Пожарил!».

— Картошка в мешке, грибы в лесу, может быть.

— Ставлю одну марку: грибов нет! Вчера же видно было — лес слабый! А температура, какая?! Днём, ну, максимум — плюс двенадцать, а к утру — четыре, пять! Нее, гриб — не воин, ему не прикажешь.

Выйдя на свежий воздух, сделав несколько круговых движений руками, Василий распахнул настежь ближайшую от входа в бункер дверь пристроя, посмотрел на станцию, перевёл свет фонаря на мешок с картошкой.

Пока растопили печь на кухне, между делом приняв утренний туалет и почистив зубы, пока пожарили картошку с мясными консервами, вскипятили чайник, обошли ещё раз холм-бункер, утро медленно перекатило в день и, выглянувшее ненадолго холодное декабрьское солнце, осветившее бункер, незаметно скрылось за верхушками окружающего его с трёх сторон леса.

Действительно, лесом, в Васином понимании, это назвать можно было с большой натяжкой: просматривался он на добрую сотню метров, кое-где ещё выглядывала трава с признаками былой зелени, но собиралась она островками, скорее еле заметными островочками.

— Чуднооо, на дворе декабрь, а мы за грибами! Чудна Европа, да Вова?!

— У нас же в такую погоду бывают, может, наберём.

Грибов не было, и Васина немецкая марка благополучно осталась в хозяйском кармане. Вместо грибов обнаружили самодельный турник: перекладина меж двух сосен. Следы жизнедеятельности человека тут и там попадались в виде пустых жестяных пивных банок и вскрытых советских консервов, видимо растасканных местными белочками и хорьками. Набродившись и надышавшись воздухом объединённой Германии, охранники стратегического объекта возвратились на кухню.

Жара от печи и хорошая погода способствовали тому, чтобы после завтрака, по времени больше похожего на обед, взяться-таки за письмо. Василий взялся. Соболев примостился напротив печной топки, взяв на себя роль истопника.

— Ну, и где наша обещанная машина с углём? Я так смекаю, Вова, машины не будет сегодня, командиры наши посмотрели сводку погоды и, похоже опять буржуйку на ночь растопим. А угля то в кочегарке с «Гулькин нос», как бы хворост заготавливать не пришлось!?».

— Хворост, так хворост.

Письмо предназначалось девушке. Дома Василия ждала любимая, так сказать, фронтовая подруга на далёкой родине.

Вася учился с ней в одном техникуме, а познакомился на практике в совершенно другом городе. Звали её Света, но Василий непременно в каждом письме называл её Светланкой и, прописывая её имя, сердцебиение его каждый раз учащалось. Вот и сейчас грудная клетка заходила ходуном, выбивая чечётку.

Переведя дыхание, Василий решил в меру своих художественных способностей зарисовать эту чудесную летнюю кухню в своём послании любимой: «Чай, не военная тайна! Да и, похоже, получилось! Хорошую я вчера ручку купил!».

Машина с углём прибыла примерно в тоже время, как привезли вчера их самих. Сопровождающий груза, незнакомый прапорщик, по всей вероятности, так спешил обратно в часть, что, не докурив сигарету, бросил её не затушенную рядом с кучей угля. Василий, бурча себе под нос, сигарету притоптал, а потом и вовсе вкопал её в землю сапогом. Ссыпав уголь на входе в кочегарку, машина немедленно убыла, а два бойца, вооружившись носилками, перетаскали приличную часть внутрь кочегарки. День катился к закату. Единогласным решением угольщики постановили завершить на этом работы. Вечер подкрался незаметно, и вроде ужин уже заслужили, но пищеблок отказывался выдавать кашу с подливой и вечерний компот.

— Суп, так суп! Но, чтобы ложка стояла!

Отведав по солидной порции толи первого блюда, толи второго, и оставив часть на завтра, предварительно засунув кастрюлю в духовку бывшей электропечи, охранники, довольные и сытые, не строевым шагом под Васину импровизацию песни «Вот и осень, и улетают птицы. Вот и осень, и дождь в окно стучится. И оторвался от земли последний журавлиный клин…» направились в сторону охраняемого объекта.

Этой ночью решили снова обойтись буржуйкой, заранее натаскали свежепривезённых угольных брикетов с эффектным названием «REKORD», больше похожих на гладкие кирпичики, скруглённые с боков. Завтра с чувством, с толком решено было заняться водогрейной печью: днём затопить, чтобы следующей ночью нежиться в прогретой комнате.

— Докладывает младший сержант Просвиркин! У нас без происшествий, всё тихо, спокойно. Ждём Ваших указаний. Как поняли, алло?!

— Просвира, понял тебя! Это Кузнецов! Давайте отбой, можете уже ноги в потолок делать! Всё! Стой! Меня тут спрашивают: «Вы по десять марок на Новый год сдали?!».

— Конечно! А кто спрашивает?!

— Ладно, давайте, тащитесь! Всё! До утра!

Сморщив нос, Василий положил трубку, посмотрел на Соболева и, приподняв плечи, спросил.

— Я так смекаю, не приедут что ли?!

Всё это время, пока Василий производил доклад, ухо Владимира склонялось к приёмной трубке, и разговор он слышал чётко и ясно.

— Раз «спокойной ночи, человеки» не было, значит, сегодня спим. Всё равно когда-нибудь приедут.

— Спим, так спим! Врубай шарманку, петь будем! Эх, Вова, раньше надо было печь затопить, когда она теперь раскочегарится?!

Раскочегарилась буржуйка достаточно быстро, да так, что пришлось кровати от неё отодвигать. Музыка советская ловилась с помехами, очень тонкая настройка через некоторое время давала сбой, приходилось часто вставать и подстраивать заново. Иностранная волна держалась стабильно, поэтому песни пришлось не петь, а слушать.