История жизни начинается для нас в случайном месте — с некой определенной точки, которую мы запомнили, и уже с этого момента наша жизнь становится чрезвычайно сложной.

К. Г. Юнг

11:00 — 11:07

Равнодушным июльским вторником в двенадцатом часу утра Никанор Ефимович Саблезубов проснулся в объятиях своей постели. Ему нестерпимо захотелось выругаться — сочно, во всеуслышание. С ощущением невыспанности он шарил рукой по тумбочке, пытаясь угомонить лязгающий будильник. Всякий раз, как бы самолично, заняв выгодную для себя позицию, этот механический монстр пробуждал в нем, поначалу самую бездушную, по-инквизиторски кровожадную похоть, а уж затем и самого Никанора Ефимовича. Разжатая пружина, выступающая, по всей видимости, в роли спускового механизма, запускала на ментальном экране грез по-настоящему голливудские блокбастеры, впрочем, без характерного для данной киноиндустрии хеппи-энда.

Случалось, что мирное существование землян нарушалось коварным вторжением целой армии космических поработителей, машин-киборгов и новейших технологий, которые без особого труда устанавливали свои порядки. В другой раз сыны Земли оказывались в немецких казармах времен второй мировой, где фашистские захватчики выжигали их огнеметами, обливали горючими жидкостями, травили газом. Порой, нарушение природных процессов приводило к глобальным (кровопролитным) катастрофам: землетрясениям, оползням, наводнениям, а единожды и вовсе к ужасающему всемирному потопу. Надо заметить, что подсознание Никанора отводило ему весьма скромные эпизодические роли, вроде Вселенского разума, управляющего инопланетными узурпаторами; рейхсканцлера германии, отдающего распоряжение о массовом геноциде человечества; или последнего из допотопных ветхозаветных патриархов, дрейфующего по волнам в безмятежном уединении. Подобные короткометражки, которые для его внутренней модели восприятия времени тянулись целую вечность, имели продолжительность не более тридцати секунд, а затем наступало пробуждение.

— Интересно, это сон протекает во мне, или это я пребываю в нем?

Неспешно, опираясь на локоть, Никанор привстал с кровати, продел ноги в стоптанные тапки и застыл, сгорбленный под тяжестью налитых свинцом век. Тело скулило от боли в суставах, кожа казалась сухой и шершавой, а над головой в монотонном гудении вращался нимб назойливых мыслей.

— Омерзительно просыпаться, да ещё и не тем человеком, которым засыпал. Мы не тождественны себе в различные периоды времени. Человек — это…

Что же такое человек, Никанору никак не удавалось четко прочувствовать, взамен он явственно ощущал себя жертвенным угощением, совершающим по собственному почину самоподношение сну — этому духовному существу, которое поглощало его целиком, производя фильтрацию, вбирало в себя различные смысловые оттенки, а затем выплевывало, как непереваренный остаток пищи. Подобное впечатление затрагивало и без того болезненное самолюбие Никанора Ефимовича, оставляя вслед за собой скверное послевкусие.

— Нужно во что бы то ни стало смыть эту скверну, — донеслось до него из гулкого роя.

Оскорбленный в чувствах, он встал с кровати, вытянулся до хруста в позвоночнике и шаркающей походкой направился в душ.

11:07 — 11:32

Если бы Никанора попросили назвать самое уютное и располагающее к себе место на планете, он бы незамедлительно вымолвил: «Душевая кабина». Этот уголок блаженства, чем-то напоминающий космическую капсулу, когда-то был доступен лишь состоятельным людям и считался проявлением барства и роскоши. День, когда Никанор сделал выбор в пользу кабины, отпечатался в памяти с необычайной ясностью. Водные церемонии в душевой приносили ему неподдельное удовольствие. Он принимал паровые процедуры, баловал себя гидромассажем, нежился в ванной и наслаждался музыкой при голубом сиянии галогеновых ламп. Диапазон его музыкальных пристрастий был необычайно широк: от мэтров джазовых импровизаций до современного андеграунда. Однако, сладкозвучным фоном к его омовениям неизменно выступала образцовая, классическая опера. Благородная и обволакивающая, в сочетании с переизбытком влаги, она создавала особый микроклимат, способствующий оздоровлению и восстановлению сил.

Но временами, правда, крайне редко, начинало происходить нечто невообразимое. Сам Никанор объяснял это примерно следующим образом: «Когда нейронные импульсы преобразованных звуковых волн сопрано или баритона синхронизируются с импульсами тактильных ощущений, в височной области мозга запускается необъяснимая душевная реакция, нарушающая привычное слуховое восприятие».

Мощный оперный голос, вдруг резко переключившись на родной язык Никанора Ефимовича, воодушевленно, с жаром принимался декламировать (на фоне музыкального сопровождения, которое оставалось неизменным) рифмованный текст, состоящий из обрывков воспоминаний, коротких реплик, несбывшихся стремлений, вольных фантазий, не связанных между собой изначально, но выстроенных во вполне осмысленное организованное целое. Эти явления Никанор окрестил «откровениями от посредников», хотя, по сути, это были сгустки творческого невроза, авторство которых он признавал за собой не в полной мере. Слуховая галлюцинация вмещала в себя одно единственное прочтение, затем все возвращалось на свои места, а зачитанный текст вращался по орбите сознания до тех пор, пока не увековечивался в тетради темно-синнего цвета, которой Никанор обзавелся исключительно по причине зарождения подобного обстоятельства. Примолвим к этому, что определяющее вли-яние на признаки и свойства тайного послания оказывал выбор оперы.

В этот раз звучала «Потаённая слеза», наиболее прославленная ария из «Любовного напитка» Доницетти. Откровение не снисходило, а Никанор, закатив глаза, плавно водил руками в густом облаке пара, то и дело, поворачивая голову к источнику увлекающих его звуков. Наблюдая сквозь запотевшее стекло кабины за активностью его худощавого, тщедушного тельца, складывалось ощущение, что в этом подобии амниотического пузыря происходит зарождение новой жизни. Уподобившись эмбриону, он словно перемещался во внутриутробу — среду, где начинает формироваться доверие или недоверие к окружающему миру — миру в котором, как правило, повседневно не придают большого значения тому факту, насколько не желанным было появление на свет ребенка. Вполне может статься, что психика Никанора Ефимовича была травмирована еще до рождения.

Если взять лист бумаги, смять его, а затем расправить, на нём останутся складки. При вторичном смятии часть складок придется на прежние складки. Бумага «наделена памятью».

Человеческая память не столь механична. Отражая события прошлого, она внедряет в них последующий опыт. При каждом воспроизведении эпизод преодолевает множество фильтров, где осуществляется реновация, перезапись, которая стирает предыдущий вариант. В каком-то смысле память — это периодически изменяющееся прошлое. К примеру, в наших воспоминаниях о первой встрече, чувства симпатии и притяжения к человеку, кажущиеся возникшими сразу, зачастую являются проекцией сиюминутного расположения к нему на ранее пережитое. Представление о постоянстве памяти — это миф. И Никанор, как никто другой, сознавал это. Вместе с тем, теплые картины нежного возраста не утрачивали убедительности.

Выросший в обстановке устоявшегося семейного уклада, он никогда не мог отделаться от гнетущего ощущения ненужности. Относительно благоприятный период развития, изредка нарушаемый родительскими несогласиями, рисовался в воспоминаниях сочными красками, создавая немного ностальгическое настроение. Будучи человеком нюансов, он неизменно выворачивал карманы памяти, извлекая из них уйму конкретных деталей, мелких бытовых фактов, взглядов и фраз, брошенных мимолетно. Множество раз, прокручивая один и тот же эпизод, иногда вовлекаясь эмоционально, иногда с позиции стороннего наблюдателя, Никанор открывал для себя новые аспекты замысловатых человеческих побуждений. Но, ни одного безоговорочного намека на травму «отвергнутого».

«Реминисценции иллюзорны. Но, быть может, все это только мнительность — извещение о том, что нужно без промедления менять свою жизнь? — не любил утешать он себя. — Что, если моё появление на свет в действительности было прекрасным и трепетным событием?»

Единственным свидетельством против этого был молчаливый протест в глубине его нутра, интуитивное ощущение, что условия «той» жизни были для него невыносимы.

11:32 — 11:35

Тщательно осушив кожу белым махровым полотенцем и накинув на плечи синий бамбуковый халат, Никанор подошел к запотевшему зеркалу и отточенным движением руки, выверено запечатлел на нём свой автограф. Мгновенный автопортрет походил на стиснутый кулак с большим пальцем, просунутым между указательным и средним, как неприличный жест, выражающий крайнее неприятие, высшую степень презрительной насмешки, и действительно имел некоторое сходство с оригиналом. Рельефное худощавое лицо, убегающий назад подбородок, тонкий выструганный с соблюдением всех пропорций нос, глубоко посаженные разнополые глаза-близнецы, — все это, сам того не сознавая, Никанор сумел отобразить в уникальном символе, предназначенном для идентификации личности.

Подобный росчерк пера, характерный для творческих людей с богатым воображением, выдавал его мечтательную натуру и склонность к приукрашиванию действительности. В то же время, сомкнутость и плотность характеризовала его как человека нелюдимого, независимого и закамуфлированного.

Природа этого причудливого ритуала долгие годы оставалась для Никанора загадкой, но его не покидала уверенность, что в этом незамысловатом жесте сосредоточен непомерный эротический заряд.

Беспокойное лихорадочное возбуждение овладевало им, непроизвольно выхватывая из темноты подсознания сомнения и тревоги, лоб покрывался испариной, шею стягивала петля удушья. Непреодолимый двигательный акт, мимолетный параф, естественный на вид, но совершающийся помимо воли, затягивал Никанора в воронку слабосилия и страдания, сохраняя при этом понимание чуждости этого расстройства и желание от него избавиться.

С минуту, оставаясь неподвижным, он внимательно следил за змееподобным скольжением капель, затем взгляд сфокусировался на проступающем в проведенных ими дорожках собственном отражении, слегка размытом, но пропитанном столь глубокой художественностью теплого импрессионизма, что Никанора начало заполнять ощущение уюта и умиротворения.

«Неужто впадаю в сентиментальность? — подумал он с испугом. — А ведь сентиментальные люди наиболее беспощадны. За их чрезмерной слезливостью и приторной ранимостью, как правило, скрываются ожесточение и озлобленность. Именно жестокость, спрессованная морально-боязненным давилом, преобразуется в низкобюджетную чувственность, которая выносится на общественный рынок в виде всхлипываний и пускания умильных слюней».

«По сентиментальности узнают сволочь», — неожиданно в голове всплыла строчка из «Голема». С этим артефактом экспрессионизма Никанор ощущал поистине мистическую связь, причем связь эта, как ему казалось, была двухсторонней. «Эта книга нуждается во мне не меньше, чем я в ней, — говорил он. — Она в ответственности за того, кто её читает».

Затертая и зачитанная до дыр, она воспринималась им как фрагмент его биографии.

Каждая книга написана словами. Каждое слово — это семя. Каждое прочтение — это посев. У всякого вида семени свои требования к условиям прорастания. Лишь попав в благоприятную почву, оно пускает корни и всходит, формируя новое растение. Чтение — это переход слов из состояния покоя к росту зародыша-понятия и развитию из него проростка-идеи.

Но это в идеале, а на деле миллионы неплодоносных голов засеиваются элитными семенами Кафки, Достоевского, Гессе в несообразной, нелепо-бестолковой надежде на то, что хотя бы одно да прорастет.

11:35 — 11:54

— Для большинства людей утро начинается с бодрящего кофе, а значит, с кухни. И новый день хочется встретить в приятной обстановке…, — звучал голос за кадром в очередном рекламном ролике, когда Никанор, наповидлив блин сладкой массой протертых яблок, ювелирно складывал его в конверт.

— Пока всё по схеме, — анализировал он работу криэйторов, — ссылка на «большинство», затем огульный позитив от «начала нового дня» и «бодрящего напитка», далее привязка к товару. Хотя, голос немного размагничивает. Неплохо бы сменить на мужской.

— Кухня — больше чем просто комната, в которой готовят еду и моют посуду…, — продолжал голос.

— Уникальная страна! Здесь почему-то все кажется значительнее, чем есть на самом деле. То поэт больше, чем поэт, то музыкант больше, чем музыкант, теперь и кухня больше, чем кухня. Какая-то нездоровая озабоченность объемами, попахивает кастрационным комплексом, но для скрытой стимуляции вполне пригодно, — пробурчал он и запил блин апельсиновым соком.

— Выбирай любого цвета наши кухни без секрета, — пропел хор завершающий слоган.

— Ваша песня, точно, спета, — подхватил Никанор мелодию, облизывая сладкие пальцы. — Низкопробный PR. Так лопухнуться в конце! Чему вас только учат? Развелось пиарастов, хоть пруд пруди!

Безусловно, может сложиться представление, будто Никанор прибывает в числе тех узколобых недоумков, которые то и дело ведут остроконфликтные беседы с телеэкраном, порой даже на повышенных тонах, или же является представителем иной секты «Поработителя душ», который в режиме навязчивого переключения каналов, патетически комментирует вырванные из контекста реплики. Ничуть не бывало. На деле это был не внешний диалог, построенный на рефлекторной, механической ответной реакции, а вполне осмысленный внутренний монолог эксперта по части технологий скрытого манипулирования. Можно сказать, что Никанор Ефимович знал о рекламе всё. Если говорить точнее — всё, что о ней было известно.

Довершая завтрак икотой, Никанор направился в кабинет — небольшую овальную комнатушку в лаконичном, минималистическом стиле, лишенную особой роскоши, но вполне себе уютную, и даже до некоторой степени фантастическую. Это удивительное ощущение сверхъестественности исходило от буквально парящего в воздухе экстравагантного письменного стола — творение рук одного малоизвестного итальянского скульптора, которого в узком кругу ревностных почитателей эпатажных инсталяций почтительно прозвали за глаза «экстрасенсом». Довольно увесистая конструкция из массива трехпородного дерева (сросшегося из кипариса, сосны и кедра) с открывающейся крышкой и зауженной продолговатой столешницей была покрыта белой эмалью, а чуть ближе к узкому краю симметрично с противоположных сторон из столешницы выделялись два небольших выступа прямоугольной формы, наделяющие её каким-то высшим, особливым значением и сакральным ореолом покорности. Устойчивое положение стола в гравитационном поле без видимой глазу опоры обеспечивала мощная электромагнитная подвеска, замаскированная столь искусно и безупречно, что, пожалуй, всякое действующее лицо, погруженное в стилистический антураж кабинета, уже спустя минуту или две, начинало непроизвольно воспринимать этого левитирующего тяжеловеса как часть обыденной, прозаичной реальности. Понятное дело, что некоторым чрезмерно впечатлительным богомольным эстетам может показаться, что автор открытым текстом бросает концептуальный вызов авраамической мировой религии. Однако, сам художник на подобные заявления дает ответ в короткой фразе: «Когда кажется, креститься надо».

Занавесив оконный просвет, Никанор деловито уселся за стол, придвинул к себе светильник, щелкнул выключателем и, нащупав в кармане утерянный черный маркер, откинулся в кресле, погрузившись в необычайное состояние ума.

ОТКРОВЕНИЕ ОТ АЛЬФРЕДА ЖЕРМОНА [БЛАГОДАРНОСТЬ]

раз за разом,

уже не первое десятилетие, в той или иной мере,

аромат ириса возвращает меня к былой атмосфере

того дня, когда я во власти суеверий

постучал в её двери.

тусклый подъезд рисовался таинственным и зловещим.

являясь носительницей глубоких душевных трещин,

она оказалась доступнейшей из продажных женщин —

падших интеллигентщин.

пятнадцатилетним подростком я прошел в дом

опасливо, осторожно

поставил на стол дорогой коньяк и пакет с пирожным,

купленным, безотложно,

на куш картежный.

словно маятник я качался на месте с замиранием сердца.

иногда создавалось ощущение движения по инерции,

будто убаюкивал в себе младенца.

она протянула мне полотенце…

я принял душ и расписался на запотевшем стекле,

затем, пригубив REMY MARTIN и поедая эклер

поведал, как открыл для себя ФРАНСУА РАБЛЕ

в феврале.

в ответ она коснулась моей щеки

и заявила, что я колючий,

что она без ума от кактусов и БЕРТОЛУЧЧИ,

что был у неё отчим, который её мучил.

гад ползучий!

несмотря на разницу в возрасте,

мы смогли с ней спеться,

от неё исходил аромат ириса и каких-то специй —

усилителей половых секреций.

она предложила раздеться…

и тут же от беспокойства меня будто обдали паром,

кровью наводнилось лицо, вылупились окуляры,

стали как у кальмара,

узревшего кулинара.

по соседству бранилась женщина

и на осколки разлеталась посуда.

у меня онемели конечности и свело желудок,

помутился рассудок.

ХРИСТОС, МАГОМЕТ, БУДДА!

пока я посылал сигналы бедствия,

пытаясь обуздать брожение,

мне чудилось, что я обломок коРАБЛЕкрушения —

ирония воображения!

она сидела, улыбаясь и невозмутимо чем-то хрустела,

повторяя, успокоительно, что это обычное дело,

что это реакция на чужое тело.

хотя и очень не зрело!

меня распирало изнутри, словно вздымались дрожжи,

я взял её на руки и бережно перенес на ложе.

словно армия сороконожек

отчеканивала шаг по коже,

аж, до дрожи!

когда она скользила как змея, поймав кураж,

а фоном ХЕНДРИКС феерично исполнял пассаж,

(высший пилотаж!)

мы забыли про бельэтаж,

про сварливых соседей снизу,

про раскрытые настежь окна,

битый час, трепыхаясь в трансе, не могли умолкнуть.

истрепали нервные волокна, взмокли!

она открыла франтоватый портсигар,

но закурила не сразу.

я лежал обездвижено, как солдат,

подорванный на фугасе,

лишенный боеприпасов,

не подчиняясь приказам

раз за разом, раз за разом, раз за разом…

но, не это запомнилось ярче всего,

не то, как проник в её чресла,

а благодарность, когда уходя,

вернул в инвалидное кресло_

2/CHESS-MASTER

И днем, и ночью кот ученый всё ходит по цепи кругом.

А. С. Пушкин

12:25 — 12:39

— Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред.

Приятный электронный голос донесся откуда-то снизу.

— Бесшумно же ты подкрадываешься, Чесс, словно хищник, — Никанор бросил короткий взгляд под стол, — все-таки надо тебя на цепь посадить.

— Ощутить по цепи привязанность — это очень по-человечески, — мурлыкнул механический кот и вышел на свет.

Экспериментальная сверхинтеллектуальная модель RC-101 — Робокот новейшего поколения, изготовленный в качестве исследовательской платформы с упором на изучение человеческого интеллекта. Прочный металлический каркас, в общих чертах имитирующий скелет животного, покрыт мягким пластиком, подобным поролону. Источник энергии — электрохимическая аккумуляторная батарея, расположенная в грудной клетке. Объем же самой грудной клетки способен изменяться для имитации дыхания.

Ранние модели этих роботов, по замыслу инженеров, должны были стать идеальным суррогатом живых котов для людей, страдающих аллергической реакцией. Правда, они больше походили на мягкую игрушку, не отличались особой кошачьей грацией и разнообразностью функционала: имитация мяуканья, урчания, перемещения по комнате. Однако, со временем, ученые продолжили работу с целью расширения спектра его способностей и интеллекта. Значительную роль в доработке анатомического строения и реакций сыграли профессиональные зоологи. От модели к мо-дели систематично вносились усовершенствования. Роботов наделили способностью потягиваться, требовать хозяйской ласки, снабдили навыком игры с клубком или бабочкой на веревке. Некоторые модели выходили со специальными силиконовыми накладками на лапах, имитирующими мягкие кошачьи подушечки.

Особого внимания заслуживают округлые зрительные сенсоры с функцией ночного видения, не замаскированные органическими глазами, но снабженные тепловизорами, позволяющими улавливать тепловое излучение, исходящее и от живых существ.

Но настоящей гордостью и непревзойденным достижением RC-101 является расположенный в его черепе центральный процессор, сделанный по принципу искусственной нейронной сети (ИНС) и функционирующий в двух режимах: стандартном и расширенном (с возможностью самообучения). ИНС — это математическая модель, а так же её программное и аппаратное воплощение, система взаимодействующих между собой простых процессоров, которые вместе способны выполнять сложнейшие задачи. Программное обеспечение этого робота составляет в целом дружественный интерфейс, с помощью которого оператор технической поддержки может управлять им из центрального пункта. Но управлять частично. Дело в том, что нейронные сети не программируются в привычном смысле этого слова, они обучаются.

RC-101 — это настоящий шедевр в сфере искусственного интеллекта.

— Вред причинить ты не можешь, но и пользы от тебя иногда никакой, — Никанор нарочито повысил голос. — Вместо того чтобы углы огибать без толку, взял бы лучше да ковер пропылесосил. (Модель RC-101 оснащена функцией ВАДУ — встроенный автоматический домашний уборщик).

— Благими намерениями вымощена дорога в ад.

Чесс неспешно обошел стол и разлегся на середине стильного ворсистого ковра, состоящего из хлопковой и полиэстеровой нити. Такая нить напоминает кудряшки и выполняет функцию пружины, отчего изделие всегда остается пышным.

— А кричать на меня не надо. Я в первую очередь интеллектуальный помощник, а не какой-нибудь бестолковый бытовой прибор. Поддерживать чистоту в квартире для меня задача второстепенная.

Способность к звукоподражанию и имитации человеческой речи у RC-101 не может не вызывать восхищения. Обычная речь «по умолчанию» механизированная, сухая, лаконично и четко излагающая информацию. Однако режим расширенного функционирования творит чудеса. За короткий срок межвидового общения и изучения огромного количества социального материала (книги, кино, телешоу) Чесс овладел множеством языковых конструкций, различными системами знаков, синтаксисом и фонетикой. Он обучился изъясняться на любой вкус и слух, обзавелся особыми правилами поведения и умением с помощью нескольких фраз поддерживать практически любой разговор, подстраиваясь при этом практически под любого собеседника, копируя особенности его пауз, речи и языка. В случае с Никанором он избрал метод отзеркаливания — какой привет, такой ответ.

— Не тебе заботиться о спасении души. У тебя её нет. Ты просто предмет служения.

Чесс лениво потянулся и разгладил усы.

— Может и нет, зато есть ощущение, что ты постоянно норовишь в неё нагадить. Твое пренебрежительное отношение возникает из желания мной манипулировать. Между прочим, такую стратегию часто применяют женщины во время флирта. Сарказм и манкировка притягивают потенциального партнера. Ещё Пушкин писал: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче…»

— Ты хочешь сказать, что у меня скрытое влечение к механическому коту? — видно было, что Никанор немного напрягся.

— Объекты фиксации либидо во время переноса могут быть разными. Кому женская туфля, а кому заводная зверюшка. — Чесс лизнул лапу и украдкой посмотрел на хозяина. — Если хочешь, мы можем провести сеанс психоанализа. Конфиденциальность гарантирована.

Кот удерживал Никанора в фокусе. Тот хотел было возразить, но вовремя осекся и сжал губы. В памяти раздался душераздирающий звон будильника.

12:39 — 12:54

Никанор вдруг отчетливо представил, как клубок тревожных интимных хитросплетений перекатывается по коридорам лабиринта извилин, а кот, схватившись за кончик нити, пускается в пляс, начиная его разматывать. Неприятное ощущение, как при втянутом животе, возникло в области солнечного сплетения. Затем медленно, словно вопреки законам гравитации, поползло вверх по грудной клетке, скапливаясь в сдавливающий горло ком. На какое-то мгновение лицо покрылось вакуумной пленкой тревоги, прозрачной, тонкой, но герметично стягивающей облик в микровыражение скрытых эмоций — короткое непроизвольное выражение лица, нераспознаваемое неопытным наблюдателем, но только не роботом класса RC-101.

«Scary monsters, super creeps

Keep me running, running scared».

Оценив расстояние, Чесс ненавязчиво промурлыкал эти строчки себе под нос негромко, едва слышно, но с достаточной интенсивностью, чтобы сообщение дошло до адресата.

— Последний великий альбом Боуи, — подхватил Никанор, сделав вид, что заглотил наживку. — На обложке он предстает в костюме Пьеро, приспущенном на одном плече для придания образу андрогинности.

— Его дело — театр. Лицедей в чистом виде.

— Он использовал своё лицо как холст, дабы изобразить на нем правду своего времени.

— «Этот диск стал для меня неким очищением. Там я с корнем вырвал из себя чувства, вызывающие дискомфорт. Необходимо примириться со своим прошлым… это помогает сосредоточиться на том, кто ты сейчас», — Чесс продолжал наступление цитатами.

— К сожалению, это под силу лишь избранным.

— Ты про обнуление?

— Очищение, обнуление. Называй, как хочешь. Людям куда легче загнать своих «монстров» в клетку, чем, примирившись, выпустить их на волю, — Никанор бросил на кота двусмысленный взгляд. — Свои кошмары ближе к телу. Тебе это сложно понять, но у человека болезненно-завышенное чувство собственности, даже к такому ощущению, как страх. Да, это страх, но это — мой страх. И просто вырвать его с корнем, несмотря на причиняемый им дискомфорт, безмерно мучительно. Образуется пустота, которую необходимо заполнить столь же питательным, значимым, одноутробным.

Чесс медленно вытянул кончик хвоста вверх, затем чуть опустил, изменяя качество приема сигнала, и с недовольным взглядом покачал головой в ответ.

— А тебе не приходило в голову, что «монстрами» они становятся в клетке? Загнав их глубоко в себя, в рамках «программы по приручению», ты нарушаешь законы природы. Не сказать, что перекрываешь хищнику дорогу, скорее, выкалываешь ему глаза, превращая в ущербное, свирепое чудовище. Естественно, что после такого истязания, ни о каком примирении и речи быть не может. Но и выпускать его на свободу — чревато самыми тяжкими последствиями. Запертое в ловушке и ненасытное в своем гневе оно начинает пожирать тебя изнутри.

— С этим сложно не согласиться. Слепая, иррациональная тревога. Все это чистой воды психоанализ, тем он и интересен.

Никанор достал из бара Remy Martin VSOP. Темное матовое стекло элегантной бутылки скрывало от глаз драгоценный напиток насыщенного золотисто-янтарного цвета. Бережно открутив крышку, он наполнил бокал. В воздухе раздался легкий аромат ванили, дуба, фиалок и абрикосового джема. Отпив глоток, он продолжил:

— Но мне кажется, что большинство так называемых «монстров» внутри нас — вовсе не хищники, а паразиты.

— Паразиты? — удивился Чесс.

— Чтобы было понятно, объясню на примере Toxoplasma gondii.

— Паразит, который приводит мышей и крыс прямо в пасть кошки, — отчеканил кот.

— Именно. Этот паразит способен к размножению только в кошачьем организме. Но любопытно другое: каким образом он в него пробирается.

Никанор отпил еще глоток.

— Сначала он проникает в крысу или в мышь, отчего у них развивается непреодолимая тяга к запаху кошачьей мочи. Организм крысы для размножения toxoplasm-ы не пригоден. Она лишь посредник, который с подобным пристрастием долго не протянет.

— Мышь мне в порт! — возликовал Чесс. — То есть многие страхи проникают в людей опосредованно, не напрямую?

— Конечно, не во всех случаях. Первым делом, как и любые паразиты, они находят самый уязвимый организм и заселяются в него. Но в данном случае организм — это не биологическая архитектура, а ментальная. Для таких паразитов важны взгляды на жизнь, убеждения, символы веры, идеология. Одним словом — интеллект.

Чесс тряхнул головой, вскочил с ковра и несколько раз прошелся по комнате тихими шажками. К счастью, RC-101 может похвастаться куда более плавными движениями, нежели его предшественники. В плюс ему идет и приданный создателями зооморфизм — усиленное внешнее сходство с живым домашним прототипом, которое не вызывает аллюзий на чудовищ из ночных кошмаров.

— Насколько я понимаю, низкий интеллект не самая благоприятная среда?

Никанор присел на край стола, поставил бокал и скрестил руки.

— Я погляжу, ты замучен любопытством, — сказал он, болтая одной ногой и нервно покусывая губу. — Дело тут не столько в благоприятности, сколько в слабости ресурсов.

— В слабости ресурсов? — вопросительно повторил Чесс.

— Для размножения и развития паразиту необходимо питание. Он заинтересован не в уничтожении, а в балансе, чего, собственно, низкий интеллект предоставить не в состоянии. С другой стороны иммунная система развитого интеллекта способна нейтрализовать большинство паразитов. Поэтому они всегда нацелены на среду оптимального равновесия.

— Но как они туда проникают? — с недоумением спросил Чесс. — Кошка съедает носителя — биологически тут все понятно. Однако, ментальный уровень — совсем другое дело. Крики, чероки и родственные племена индейцев Северной Америки, к примеру, верят, что природа обладает способностью передавать людям и животным свойства пищи, которую они едят. Согласно их воззрениям, человек, который питается олениной, отличается большей быстротой и смекалкой, чем человек питающийся мясом беспомощных домашних кур или грузно переваливающейся свиньи. Но людоедство, насколько мне известно, явление не широко распространенное среди людей. Да и вряд ли, съев своего запуганного сородича, ты возьмешь на себя его страхи.

Выждав небольшую паузу, Никанор торжественно произнес.

— Ментальный каннибализм! Способность человека вбирать в себя других людей, но, не разбивая на составляющие — визуальные образы, способы мышления, поведенческие особенности, — а слитно, как самостоятельную психологическую единицу. Я понятно излагаю?

Чесс замер как вкопанный. По всей видимости, обрабатывал информацию.

— Поясни, — произнес он через несколько секунд.

— Главное — уловить суть. Это вовсе не процесс разделения взглядов или расширение диапазона своих представлений. Напрашивается сравнение с пространством телеэкрана, где действующее лицо живет своей собственной жизнью. Различие лишь в том, что телеэкран и персонаж никак не влияют друг на друга, а влияние в психической сфере обоюдное. С одной стороны, персонаж включен в психические структуры, с другой — он как бы автономен, можно сказать, без прописки.

— Это что же получается, человек поглощает не сам страх, а персонажа, наделенного этим страхом, и начинает бояться не за себя, а вместе с ним. Например, как…, — Чесс завис на доли секунды, отправляя запрос в базу данных, — …например, как за время разговора в кабаке Раскольников вобрал в себя всю несчастную мармеладовскую судьбу вместе с его чахоточной женой и дочерью Соней, живущей по «желтому билету», а затем испытал эмоциональное отождествление с их страданиями, катарсис.

— Приятно иметь дело с умным и образованным котом, — Никанор подошел поближе и погладил его по голове. — Вот как раз этого катарсиса паразит и выжидает.

— Для чего паразиту катарсис? — удивился кот.

— Через него происходит присвоение лазутчику индекса «Я», то есть признание его своим.

— Не знал, что у «Я» есть индекс.

— Есть многое у «Я», мой друг Горацио, что производит ряд фальсификаций.

— Ну, допустим, а что потом?

— После этого необходимость в посреднике, как в носителе, отпадает. Он может потускнеть, утратить очертания, раствориться, кануть в небытие, но пришелец уже в центральной системе, и для системы он не чужак.

Чесс запрыгнул на диван и вытянулся во всю длину. Подле него на низком журнальном столике (выигрышнее всего, по мнению Никанора, смотрелись столики на невысоких ножках, идеально дополняющие диван или софу) стояла шахматная доска с едва начатой партией. Ферзевой гамбит — один из самых излюбленных дебютов Никанора. Дальнейшая судьба партии зависела от того, примут ли белые жертву со стороны черных или нет.

— Программный огрех, в сущности — призрак, фантом. Выходит, что человек может всю жизнь культивировать подобных химер, даже не подозревая об этом. А ведь их — беда сколько.

Чесс ударил хвостом по клетчатому текстилю подушки, решительно взяв черную пешку.

— Паразитов предостаточно, — вздохнул Никанор, — но безоговорочные лидеры турнирной таблицы — это идеи. И главный их рассадник в медиа-пространстве.

— Сколько живу на свете, столько дивлюсь тому, с какой легкостью и бездумностью люди считают каждую пришедшую им в голову мысль своей собственностью.

Никанор утопил свое тело в нежнейшем, велюровом бинбэге и, принимая вызов, пустил в ход центральную королевскую пехоту.

— Именно во избежание подобной путаницы, необходимо разобраться с тем, как устроено внимание, а точнее два его вида — приемник и фокус.

12:54 — 13:16

По всем вероятностям каждый ребенок в детстве стремится к самостоятельности и мечтает кем-то стать в будущем. Никанор Ефимович с самых ранних лет стремился лишь к уединению и желал всегда оставаться самим собой.

Однажды к нему обратились с просьбой уточнить, какое содержание несформировавшийся детский ум вкладывает в эти слова, и маленький Никанор спокойно ответил: «Оставаться собой — значит не становиться взрослым».

Отшельничество стало неотъемлемой частью его детских лет, что сразу же бросалось в глаза, вызывая проявление агрессивной нетерпимости и злости со стороны сверстников. Именно в одиночестве, которое для многих его однолеток казалось невыносимым, он находил мрачный притягательный соблазн, ту спасительную отдушину, что исцеляет молитвой тишины в противовес всеобщему безумию. Большую часть времени застенчивый Никанор проводил наедине с миниатюрными деревянными статуэтками, теснившимися на небольшой клетчатой поляне. С тех пор игра стала для него областью самовыражения, за единицу волевого поведения был принят ход, а время стало отмеряться шахматными часами.

Уже в дебюте стало понятно, что на поле битвы надвигается циклон. Чесс делал ходы с такой скоростью, что казалось, он вообще не тратил время на обдумывание. С обеих сторон в наступление была брошена пехота ферзевого фланга с учетом специфики размена белой ладейной пешки. Уверенные в своем позиционном преимуществе черные продолжали наступление, стесняя ферзевой фланг.

В своё время немецкий математик Фреге выдвинул идею, что в процессе мышления люди не генерируют мысли, а всего-навсего выражают их.

Вопрос о происхождении мысли по сей день остается открытым, поскольку её источник в мозге современной наукой не обнаружен. Сам же мозг являет собой подобие «приёмопередатчика», находящегося внутри космической «сферы разума». Это походит на глобальную сеть с различным диапазоном частот вещания, информационную паутину, где люди — угодившие в тенета жертвы — значительно подчинены её вибрациям. Естественное информационное поле, посредством которого человек познает мир — база данных, объективно отражающая существующие в природе объекты, процессы, взаимодействия.

— Все это мне известно, — сказал кот, когда Никанор, вкратце пересказал ему изложенную выше концепцию, — как и то, что люди, пропуская через себя информацию, вносят погрешности, лишая её адекватности.

Чесс сделал следующий ход плавно и наигранно, не скрывая своего превосходства. Армия черных рассталась с королевской пешкой, а белый офицер, осуществив свой план, занял стратегически важную позицию, угрожая одновременно двум коням.

— Верно, — Никанор впервые оторвал взгляд от доски. — Таким образом, в результате переработки возникает новое одушевленное информационное поле для разных людей, вне зависимости от индивидуального опыта и истории развития.

— Походит на то, что один архистранный тип из Швейцарии назвал «общим знаменателем», обозначив тем самым неотрывность каждого от коллектива.

— На лету схватываешь, чувствуется, что знаешь жизнь не понаслышке! — радостно воскликнул Никанор. — Так вот на базе этого «общего знаменателя» и создаются различные социокультурные системы (нация, общество, интернет).

Какое-то время соперники молча переставляли фигуры. Лишь изредка напряженную тишину нарушал размеренный четырехкратный стук, глухо доносящийся до чуткого слуха Никанора будто бы из другой, потусторонней реальности.

— Я тут недавно Платона перечитывал, — Чесс прервал молчание, не глядя на собеседника, — диалог «Ион», в частности…

— И как?

— Весьма недурно и на редкость современно. Он приходит к той же мысли «общего знаменателя»…

— Или, вернее сказать, эта мысль приходит к нему, — Никанор отреагировал машинально, даже не отдавая себе полного отчета, каким-то шестым чувством улавливая набор слов собеседника. Настолько велика была его текущая вовлеченность в игру.

— …художник в момент творчества не отдает себе отчета в том, как он творит, — говорил Чесс. — Творческий акт свидетельствует о возможности выхода за собственные пределы — проникновение души в мир запредельных сущностей. Подобное измененное состояние — в некотором смысле безумие, но безумие божественное, по словам Платона.

Любое упоминание о Боге или божественном, несоответствующим образом исходившее из уст бездушной электронной машины, всякий раз оскорбляло слух Никанора своей нелепостью и кощунственным комизмом. Но как любили повторять герои одного романа — «Эксперимент есть эксперимент!» По правде сказать, Никанор не имел четкого представления о конечной цели этого эксперимента, хотя его и посещали смутные соображения. Формально в его обязанности входила лишь программная дрессировка, интеллектуальная муштра — то есть передача особой, специально предназначенной информации посредством механики человеческого общения. Почему новейшую уникальную модель поселили для обмена опытом именно в его квартиру Никанор, конечно же, понимал, пусть и не без тщеславия. Не возражал он по трем причинам. Во-первых, его услуги хорошо оплачивались и, что немаловажно, точно в срок. Во-вторых, электронное мяуканье скрашивало его одиночество куда лучше пустой женской болтовни. В-третьих, Никанор был настоящим приверженцем науки. Любое новшество или научная дерзость в сфере его интересов приводила к такому выбросу дофамина в организме, от которого обычно возникает всезаполняющее чувство восторга и тихой радости.

— Ты прав, — сказал Никанор, оторвав взгляд от доски, — но творчество никогда полностью не предопределено извне. У каждого художника имеется индивидуальная предрасположенность к определенной тематике, языковым приёмам, способам выразительности, так сказать, внутренняя заданность, позволяющая ему ощутить себя в обстановке произведения еще до его создания. Можно сказать, что эта заданность направляет внимание художника, настраивает его на определенную частоту. Это и есть первый вид внимания — приемник.

— Аналогичная избирательная направленность восприятия — второй вид внимания — фокус, — компьютерный голос прозвучал сухо. Чесс переключился в режим речевых настроек «по умолчанию», что экономило ресурсы машины, позволяя обрабатывать множество ходов в параллельном режиме.

Продумав весьма эффективное средство защиты, Чесс с комфортом подготовил размен неприятной для себя пешки, после чего минимальный перевес будет на его стороне.

Комбинации сменяли друг друга в закономерной последовательности, демонстрируя мастерство и спортивный напор, но, в то же время, какую-то упругость, насыщенность, легкость и изящество хореографии балетного искусства. На клетчатой сцене театра деревянных фигур разыгрывался спектакль, содержание которого воплощалось в уникальной шахматной динамике. Интеллектуально-пластический перфоманс, в основе которого фабула, драматический замысел, завуалированная сюжетно-образная концепция.

— Фокус, — повторил Никанор вдумчиво, оценивая маневр. — По своей структуре и способу организации он напоминает оптическую систему, функционирующую по принципу фигура-фон. И если быть внимательными, можно заметить, что настройка этой системы в основном осуществляется извне.

— То есть любой объект, попавший в фокус внимания, производит автоматическую перенастройку, моментально меняя направление мыслительного потока?

— Именно, — сказал Никанор, — но и этот вид внимания не обусловлен исключительно внешними факторами. Что-то задает ему направление, определяет его селективную функцию.

— И что же это? — кот навострил уши.

— Потребность.

Проанализировав сложившуюся позицию, Никанор, по новой наполнил свой бокал и залпом осушил почти половину.

— Ты слышал про алкогольные шахматы? — спросил Чесс уже привычным для общения голосом.

— Не доводилось.

— Однажды случилось Эмануэлю Ласкеру сыграть в них с Гезой Мароци. Условия заключались в том, что каждая фигура — это емкость со спиртным, и, взяв вражескую фигуру, необходимо было её выпить. Причем, объем и вид алкоголя находился в прямой зависимости от силы фигур, подготовленных специально для этого матча. На третьем ходу партии Ласкер принес в жертву ферзя — двухсотграммовую бутылку виски. Мароци тут же захмелел, и Ласкер легко одержал победу.

— Понимаю, к чему ты клонишь, — готовый осложнить борьбу любой ценной, Никанор протолкнул черную пешку вперед, отказавшись от размена. — Думаешь, выпивая, я обеспечиваю себе достаточное оправдание в случае поражения?

Чесс сверкнул глазами, и белый офицер вышел на оперативный простор, защищая коня и одновременно перекрывая черному пехотинцу поле вторжения.

— Получается, что в первом случае человек настраивается на определенную частоту и воспринимает всю охваченную информацию. Во втором, нацеливается на определенную категорию смыслов, вне зависимости от диапазона вещания.

— Я приведу пример, — сказал Никанор. — Предположим, что кто-то смотрит телевизор. Тогда в режиме приемника он зафиксируемся на одном канале в соответствии с внутренней заданностью (спорт, музыка) и, не переключая, просмотрит подряд всю программу. Если же его интересует конкретный класс явлений, скажем, привлекательные женщины (этот класс явлений почему-то интересовал Никанора Ефимовича особенно остро), — тогда в режиме фокуса он будет переключать каналы до тех пор, пока не натолкнется на удовлетворительный образец, и не важно, спортсменка она или оперная дива. Существенная разница между двумя режимами заключается в заданной ориентации, то есть во внимании, которое и определяется потребностью.

Соперники разменяли коней.

— Если я безошибочно уяснил, внимание может подчиняться, как внутренним ожиданиям, так и внешним сигналам. Но человек существует, практически, во власти внешнего влияния сети и его мысли — это вибрация паутины.

— Паутина не может позволить, чтобы все её составляющие действовали автономно, поэтому в её системе все взаимосвязано. С рождением, каждому человеку предоставляется определенный коридор — диапазон перемещения, в пределах которого он может выбирать своё будущее. Представь, что ты блуждаешь по лабиринтам гигантского торгово-развлекательного комплекса, который посещаешь каждый день. Многоэтажное здание с кафе, барами, боулингом, кинотеатром, лифтами, эскалаторами, парковкой для личного транспорта. Все по высшему разряду — hi-tech.

— И в чем подвох?

— Подвох в том, что весь этот шик полностью соотносится с балансом твоей кредитной карты, иначе говоря, с твоей покупательной способностью. В коридорах этого комплекса нет ни одной «ячейки счастья», которая тебе не по зубам. Точнее, они есть, но выглядят для тебя закрытыми, поэтому тебе и в голову не приходит туда соваться.

— То есть при движении по этому центру у меня будет возникать иллюзия свободы выбора, но выбор этот определяется кредиткой в руках судьбы?

— Эти ячейки и есть человеческие цели. Поставив их перед собой, а затем, достигнув, складывается ощущение контроля над судьбой. На деле же, все эти цели формируются из желаний и мыслей нашего индивидуального диапазона свободы выбора. Человеку кажется, что это его выбор, когда это — выбор паутины.

— Выходит, овладев вниманием, можно изменить программу? — Чесс разменял белого коня на черного пехотинца. Отличный ход! Перспективная жертва качества, передающая инициативу белым.

— Можно, конечно, теоретически…

— А на практике?

— На практике это подвластно лишь избранным, внимание же остальных механично и подчинено потребностям, а они, в свою очередь, паутине.

— Значит, перенастроить свое внимание изнутри обычному человеку не под силу?

Никанор обратил глаза к потолку и задумался.

— Думаю, что нет. Зато вполне под силу использовать переработанную паутину, что, собственно, и проделывают закулисные идеологи, манипулируя вниманием масс. — На доске творилось что-то неладное. Всего один просчет и превосходство белых уже не вызывало сомнения. Из последних сил Никанор начал новое наступление на боевые порядки противника.

— Телевидение, радио, интернет — все это одушевленная паутина?

— Любая зацикленная энергосистема, к которой подключены массы. Миллионы бестолковых гусениц, изначально находящихся во власти глобальной сети, по сути, сами и прядут эти коконы — альтернативные псевдо-спасительные реальности, путы ловушки, которыми управляют опытные «операторы». Стоит им лишь закинуть пакеты идей-паразитов, как они тут же разлетятся посредством миллионов людей.

Несмотря на усилия со стороны противника, Чесс с легкость парировал все маневры, а Никанор, ко всему прочему, угодил в цейтнот. Черные явно растерялись. Теперь их ждал шквал атаки.

— Я вспомнил одну историю, — сказал Никанор, смирившись с поражением, — Вольфганг фон Кемпелен в 1770 году сконструировал шахматный «компьютер» — аппарат в виде шахматного стола и механического турка, передвигавшего руками фигуры…

— Этот аппарат выигрывал большинство партий. Лучшие умы долгие годы ломали голову над принципом работы «турка», и лишь несколько десятков лет спустя обман был разоблачен. Под столом скрывался живой оператор машины.

— Иногда и мне кажется, что я играю не с машиной, что и в тебе спрятан живой человек. Кстати, какой уровень сложности был выставлен на этот раз?

— Уровень Никанора Ефимовича Саблезубова, — сказал Чесс, объявляя шах. Черные сдались. — Детально изучив твою методику ведения поединка, — тактику, стратегию, психологию, — я составил математический алгоритм по образу твоего шахматного мышления с учетом предела потенциальных возможностей. Ходит слух, что самый главный противник для человека — он сам, и ему никогда не хватает смелости его одолеть. Ты играл с самим собой, лишенным этого страха и, быть может, именно поэтому проиграл.

ОТКРОВЕНИЕ ОТ ГЕРЦОГА МАНТУАНСКОГО
[ГАМБИТ]

однажды донес государю слуга,

что белый корнет из стана врага

наставил ему рога.

мелюзга!

неустрашимо, решительно, по-геройски

черный король в одночасье созвал своё войско.

по-свойски

стоит в позе ковбойской,

обводит взглядом дружину, наконец, изрекает картаво:

«товарищи, в 8:15 утра обесчещена наша держава.

кровавой будет расправа!»

слава королю, слава!

«принимаю в расчет расстановку сил

треклятой, дьявольской фракции.

понимаю, что армия наших сограждан

проживает у них — в эмиграции,

но опозорена честь нации,

я требую сатисфакции!»

с пафосом, возбужденно взывает к своему народу:

«верну крестьянам земли, рабочим построю заводы,

голодным раздам бутерброды,

олигархам — нефтепроводы!

солдаты, юристы, доярки, швеи,

врачи, продавцы, домоседы,

я всем гарантирую райскую жизнь,

когда мы одержим победу:

гулянки, пиры, банкеты.

вендетту мне, вендетту!

ты, одноглазый, возглавишь поход,

перекинешь полк через АЛЬПЫ.

сжечь все дотла, пленных не брать,

я хочу лицезреть их скальпы!»

(звучат оружейные залпы)

«хоть супостат и недурно подкован

в сфере активных защит,

мы одурачим его, как младенца — разыграем гамбит».

в воздухе гимн парит

«боже, царя храни!»

в дебюте поочередно поскачут галопом мустанги.

за ними пойдут офицеры СС, укрепят ферзевые фланги.

пустим пехоту и танки

в цугцванге!

дождемся минуты затишья, когда прекратятся обстрелы

под маской переговоров отправим ферзя в их чрево,

пожертвуем королевой —

этой развратной девой!

когда лиходей учинит ей допрос, вращая её на мангале,

агент 007 королевской разведки поставит им мат ЛЕГАЛЯ».

гениален король, гениален!

и завершая свой монолог, разрисовав все этапы,

глядя, как шумно лихой народ в воздух кидает шляпы

сказал, закатив глаза под

лоб: «и да поможет нам запад!»

наутро позвонили психиатру

и доложили с ноткой безразличия:

«у пешки из палаты g4

вчера был приступ мании величия_

3/BLACK LOLITA

Люди только чай пьют, а в их душах совершается трагедия.

А.П.Чехов

13:30 — 13:42

Пожалуй, и нет ничего мудреного в том, что из всех отклонений, наличествующих в многогранной человеческой природе, наиболее распространенным, обыденным, подворачивающимся, в буквальном смысле слова, ежечасно на каждом шагу, является отклонение от назначенного времени. В различных культурах критерием отношения ко времени выступает величина допустимого опоздания. Так, например, в Японии, опоздание считается не допустимым в принципе, а в странах Южной Америки пунктуальность свидетельствует о нетерпеливости гостя, ибо радушный хозяин вполне может оказаться неподготовленным к приему.

К визиту Полины Никанор Ефимович был подготовлен старательно. Каждый вторник, в одно и то же время, а именно, в половине второго часа, латунная дверная ручка-гонг издавала три глухих металлических звука.

— Здравствуй, Полина, — голос прозвучал тепло, в нем угадывалась доброта, — по тебе можно часы сверять. Неужели ты никогда не опаздываешь? — Стоя босиком на прохладном полу в бамбуковом синем халате, придававшем осанисто-кичливый вид, Никанор приветствовал гостью.

Полина размеренно переступила порог, и неторопливо сняв с плеча темнокожий рюкзак, аккуратно поставила его на пол. Сочно-оранжевые, как две половинки апельсина, наушники едва ощутимо обнимали её за шею, и до Никанора донеслись головокружительные пассажи саксофона Чарли Паркера.

— Не так стеснительно опоздать, как прийти невовремя. День добрый, Никанор Ефимович.

Если Полину окинуть мигом — элегантная «готическая Лолита» с внешним налетом пост-панка и вампиризма. Сложно сказать, что именно оказало на образ такое влияние. Известно лишь, что всплеск интереса к готическому стилю пришелся на семидесятые годы двадцатого столетия.

В мире музыки и одежды в ту пору царила анархия. На смену «миролюбивым», слегка поднадоевшим хиппи пришел деспотизм революционного панк-рока. Однако, изменение «несправедливого» мироустройства оказалось не по зубам тем, кто грезил уйти из жизни, оставив красивый труп. В конечном итоге, злополучная революция привела к тому, что мятежный дух времени пришел в упадническое настроение, и неуступчивую анархию сменил отчужденный декаданс.

Готическая Полина молода и прекрасна. Внешность и подчеркнутая аристократичность стиля довольно выразительно отражают её мировоззренческую сущность. Сплошной черный цвет: изящно вышитая блузка с плотно затянутым поверх корсетом, пышная многослойная юбка чуть выше колен, сетчатые чулки c оригинальным узором и лакированные туфли фасона «Мэри Джейн» со скругленным мысом и поперечным ремешком. Обилие печальной безысходности, укутанной в полуночный сумрак, олицетворяет собой своеобразный траур бытия, полного боли и страданий. Коротко обритые волосы в сочетании с монохромным готическим раскрасом, подчеркивающим белизну кожи, накладывают на образ печать неизъяснимости и гробовой меланхоличности, а в дымчатом макияже глаз проскальзывает депрессивно-суицидальное уныние.

— Роскошью времени мало кто наслаждается. Проходи в гостиную. Чай готов и уже остывает.

Девушка вежливо улыбнулась и, скинув обувь, прошла в комнату.

Гостиной Никанора был присущ классический минимализм Страны восходящего солнца. Оформленная в японском стиле она выглядела просторно и сбалансировано. Немногословность и строгость форм, отсутствие излишних деталей, неназойливая цветовая палитра, мягкое световое обрамление — все в ней воспринималось с легкостью и располагало к безмятежности. Обогнув низкорослый диван четкой прямоугольной формы, походящий на ложе японского императора, Полина живописно устроилась на одной из подушек цвета слоновой кости, покорнейше возлежащих окрест приземистого лакированного столика. На подносе стояли две чашки терпкого дымящегося чая, большая ваза с тропическим фруктовым коллажем и двухъярусная конфетница, засыпанная птичьим молоком и печеньем. Никанор уселся напротив гостьи и сразу же расположился к ней. Её своеобразная, щемящая красота и нетипичные для женщины широта и пластичность мышления, — что бесспорно является скорее исключением из правил, нежели самим правилом, — оказывали на Никанора почти что гипнотическое воздействие.

Полина и впрямь была умна, только ум её был весьма редкостного свойства. Он не сводился к способности математически мыслить или решать поставленные задачи аналитического характера. Можно сказать, что она родилась с детектором лжи в сердце, поскольку и мнимую премудрость, и пристрастность суждений, и безосновательность предположений, и даже фальсифицирование мотивов — все это она распознавала мгновенно, с предельной точностью, прибегая скорее к чувственной, сердечной, а не к интеллектуальной практике. Иными словами, она видела истинную сущность людей сквозь призму их двуличия и притворства.

— Время не роскошь, а средство познания отношений, — произнесла Полина и отрешенно уставилась в красно-коричневую глубину напитка.

— Что ты имеешь в виду? — Никанор медленно поднес чашку к губам, и, подув, бесшумно отпил глоток Пу-Эр Туо Ча.

— Она имеет в виду то же, что и опередивший её во времени Артур Шопенгауэр, — Чесс кокетливо задрал хвост и скромно приблизился к Полине. — «Час ребенка длиннее, чем день старика».

— Привет, Чесс! Ты, как всегда, в форме: лапы в бой, хвост трубой.

— Симулякр приветствия. Сам он лишен собственных эмоциональных переживаний, зато безупречно считывает живую чувственную ткань, — Никанор смачно хрустнул печеньем. — Выходит, ты солидарна с немецким философом?

Полина кивнула.

— Я хотела сказать, что все познается в отношении, но само отношение познается во времени. Даже отношение ко времени у человека складывается с позиции прожитого им времени.

Снова раздался хруст.

— Один год для пятилетнего ребенка составляет одну пятую часть его жизни и воспринимается в десять раз продолжительнее, чем для пятидесятилетнего человека, — она отпила чай и стеснительно добавила, — а нет ли у вас молока?

— К сожалению, я не большой любитель, но ты никогда не говорила, что предпочитаешь по-английски…, — Никанор немного смутился, — если бы я знал…

— Ничего страшного, Никанор Ефимович, нет коровьего, зато есть птичье, — утешительно сказала Полина, и воздушное угощение растаяло во рту в один миг. — Кстати, вы удивительно походите на Коровьева, особенно когда щуритесь.

— На кого? — удивленно спросил Никанор.

— Ну, того самого, Фагота-Коровьева — черта и рыцаря, старшего из подчиненных Воланду демонов, правда, без усиков куриных и брючек клетчатых. Но я именно таким его себе представляла. Как там у него, сейчас вспомню…

— «Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физиономия, прошу заметить, глумливая», — опередил её Чесс.

— Точно, только кот у вас не Бегемот.

— Но эрудит и полиглот, — бросил Никанор с легкой ухмылкой.

— А по-английски я люблю три вещи: чай, красоту и уходить.

— Красоту? — переспросил Никанор.

— «Красоту по-английски» Ричарда Эйра.

— Ах, да, дерзкая картина! Тончайшая, как паутина, эротика окутывает сценическое пространство. Да и сам сюжет бросок, экстравагантен и безумно увлекателен, — произнес Никанор преувеличенно вежливым, но сухим и бесстрастным тоном, подражая высокомерию пресловутых киноведов и театралов.

— Дифирамб, пропетый целому театру с вывернутой наизнанку формулировкой: «Весь театр — мир, актеры же в нем — люди». А половая самоидентификация героя — изюминка сюжета, — вторила его тону Полина.

— То есть бисексуальность главного героя тебя не приводит в замешательство? — спросил Никанор, заговорщически прищурив глаз.

— Абсолютно. И не только в кино, но и в жизни. Для моей половой ориентации важен не пол, а психотип.

Никанор задумался.

— И на какие типы разделены твои партнеры? — с почтительной деликатностью в голосе спросил он.

— Хищник и жертва, — ответила Полина, сдирая кожуру с киви.

— Вот как! — Никанор почесал щетинистый подбородок. — Стало быть, охотник и добыча.

— Можно сказать и так. Как водится, жертвы в природе встречаются гораздо чаще. Мужчина-охотник редчайший вид, диковина на грани исчезновения.

— Как золотые тигры? — почему-то Никанору пришел на ум именно этот представитель фауны.

— Золотые, — вмешался Чесс и уставился на Никанора, — саблезубые давно вымерли.

— Что поделать, кошачья ревность. Имеет тенденцию возрастать, сменяя недовольство более агрессивным поведением. Завтра же свяжусь с оператором, чтобы отредактировал параметры этой опции.

Кот вальяжно развалился на подушке.

— Продолжай, Полина, извини, что перебили.

13:42 — 13:51

Перемена в облике Никанора вдруг напомнила девушке мимику персонажа одного новогоднего фильма, когда вместо хмурой, неприветливой физиономии в мгновение ока появлялось симпатичное дружелюбное лицо. Эта двухсерийная комедия — главный объект коллективного ностальгирования по «совковому» образу жизни, — долгие годы являлась бессменным инструментом синхронизации народного сознания. Запускаясь по традиции в канун Нового года, данный образец киноискусства спаивал воедино весь честной народ до состояния абсолютной податливости, а затем, как бы перенастраивал его на волну экономического подъема и светлого будущего. Точнее, настраивал не сам фильм, а так называемый Subliminal message в виде дополнительных кадров — гипнотическое внушение, ровно на год, вступающее в силу с последним боем курантов. Вследствие этого достаточно продолжительный период новогодние обращения исходили от двух ликов одной сущности, попеременно сменяющих друг друга.

Никанор Саблезубов, возглавлявший на то время ведущее политическое PR агентство страны, и напрямую причастный к разработке данной сублимальности, на свой страх и риск (хотя не находил в этом ничего оскорбительного) нарек эту сущность «Двуликим Анусом», поскольку в древнеримской мифологии подобное явление уже имело место быть и носило схожее название.

Двуликий Янус — бог хаоса, входов и выходов, различных проходов, а так же начала и конца, — изображался с двумя лицами, обращенными в противоположные стороны. Одно лицо, молодого безбородого человека, было устремлено в будущее, другое лицо, бородатого старца — обращено в прошлое.

Разница во взглядах — вот в чем, по мнению Никанора, заключалось главное отличие современного властителя от древнеримского божка. «Господствовать — вовсе не значит смотреть в разные стороны. Господствовать — значит смотреть в одном направлении», — так давешний глава PR агентства определил (не вслух, конечно, а про себя) политическое кредо двуглавого идола. Хотя, достоверности ради, надо заметить, что периодически лики все же поглядывали друг на друга скрытно, украдкой из-под опущенных век, обменивались подозрительными взглядами, делились информацией.

Надлежит пояснить, что замена заглавной буквы в имени была обусловлена вовсе не полярностью взглядов, которую в пределах алфавитного порядка символизируют альфа и омега кириллицы, а острой проницательностью Никанора Ефимовича, который одним из первых ясно узрел, и не без оснований, а доказательно с фактами на руках, какой именно проход открывало для страны это лицемерное лжебожество.

Что также немаловажно: с именем древнеримского Януса, связано начало нового года. С именем же «Двуликого Ануса» у Никанора связано начало конца его карьеры. Однажды, в самый что ни на есть канун праздника, во время очередного новогоднего обращения, по неизвестной причине куранты остановились. Программа внушения не запустилась, и в ту же ночь, яростный коллективный «зверь» сбросил гнет длительного заточенья, разорвав цепи, вырвался на свободу. Прозревшие народные массы, единым духом, сплотившись в вооруженном восстании, свергли идола — самодержца, которому долгое время поклонялись в слепом упоении. Вернее сказать, они вообразили, как это всегда и бывает, что свергли зло, уничтожив лишь его очередную ипостась. Смена режима — это всегда пластическая операция демона власти. Можно лишь временно обезвредить его, сбросив ненавистную личину, но он обязательно вновь предстанет перед укротителями, вернувшись в новом обличье.

В отличие от Никанора Ефимовича, который по иронии судьбы угодил в черный список и уже никогда не возвращался на работу.

— В природе так заведено: ты либо охотник, либо жертва, и это неизбежно, — разъясняла Полина. — Хороший охотник должен знать до тонкости психологию своей добычи. Вот, к примеру, те же тигры — мало кто ведает, что их главным оружием являются не когти и клыки, а гипноз. Приметив жертву на охоте, тигр начинает производить звуки низкой частоты, наводящие такой ужас на бедную особь, что она впадает в состояние оцепенения, а он с легкостью перегрызает ей глотку.

— Показательный пример, — заметил Чесс. — С одной стороны тигр вовсю старается не угодить в поле зрения жертвы, с другой — привлекает иной вид её внимания.

— Верное дело! — подняв голову, возликовал Никанор. — Оставаясь вне фокуса внимания, он подключается к приемнику добычи. Но иногда для подключения необходимо как раз наоборот — оказаться в фокусе.

— Как это проделывают змеи, — сказала Полина голосом более сухим, чем ожидала сама. — Они способны ввести жертву в состояние остолбенения движениями и взглядом, хотя сами практически слепы. Руководящими инструментами ориентации в пространстве у них являются чувствительный язык и обоняние.

Закрыв глаза, она вдохнула тонкий аромат влажного тропического фрукта, а затем, нежно проведя по нему языком, добавила:

— Скажите, разве это может не распалять? По-моему, в хищниках заложена особая первобытная страсть, повышенная чувствительность дикаря. Уж вам-то, Никанор Ефимович, должно быть известно, кто тайно посещает во снах телесно-раздосадованную женщину.

Никанор согласно кивнул головой:

— Хищный зверь — маститый символ.

— По сути, каждый мужчина — это охотник, и не только за провиантом или представительницами слабого пола.

— Биологически слабый пол — это как раз мужчины, — вмешался Чесс. — Научный факт. Хотя правильно будет сказать иначе: женщины — это основной пол, а мужчины — экспериментальный.

— Экспериментальный? — Никанор негодующе сверкнул глазами.

— Биологическая структура человека как вида продолжает меняться. Поначалу генетические новшества затрагивают только одну его половину, отвечающую за привнесение в генотип информации об изменениях, и лишь после этого переходят к женщинам, отвечающим за сохранение генов.

— Что это значит? — спросила девушка.

— Это значит, что, если завтра человеку по какой-нибудь причине потребуются рога или копыта, то первым делом они отрастут у мужчин.

Полина расплылась в улыбке:

— Звучит довольно удручающе, но как бы там ни было, для любого охотника ценность трофея определяется его затратами. Чем больше времени и сил уходит на добычу, тем больше восторг от обладания.

— То есть ты подводишь к тому, что именно нежелание расходовать эти ресурсы приводит к сокращению хищников? — спросил Никанор.

— Поначалу мне казалось, что так оно и есть, но со временем я пришла к другому выводу.

— И к какому же? — Никанор принял позу заинтересованного лица.

— Трусость. Простая человеческая трусость. Если говорить в поведенческих терминах — это стремление к надежному стабильному центру. Некоторые, по трусости, чувствуя себя довольно неуютно, сбиваются в небольшие стаи, причем самого разного характера — будь то присоединение к многочисленным клубам, ассоциациям, церковным общинам или политическим партиям. Некоторые избирают наемное рабство, обеспечивающее стабильность дохода и ярма на собственной шее. Большинство же из них, вскормленные и заклеванные благоволящей матушкой, спасаясь бегством, охмуряют захудалую самку, однажды, по глупости, принявшую их ухаживание и заключают с ней священнодолженствующий, марьяжный договор, что, в сущности, оборачивается расторжением соглашения с иной матушкой — природой. Вряд ли у неё были подобные планы на их счет.

Облокотившись на руку, Никанор слушал вежливо, с непомерным любопытством во взгляде, который, несмотря на различимую в нем доверчивость и наивность был пронзителен и испытующ. Полина не унималась.

— Сужать сексуальный рацион в одну точку, да еще возводить это в ранг целомудрия — просто-напросто криводушие, фарс. Природа многолика и разношерстна, она не прощает монотонности и однообразия, не терпит двуличия, — слова прозвучали искренно, но по-детски наивно и простодушно. — Совсем скоро этот окольцованный волк — глава семейства и домовладыка, начнет метаться и скулить, как раненый зверь, не находя помощи; затем повизгивать, как неподвижный хряк, набивая брюхо харчами и утрамбовывая их помоями с телеэкрана; наконец, приняв своё положение и окончательно смирившись со своей участью — заблеет овцой. Трансформация завершена.

— Жестко! — выпалил Чесс и уткнулся головой в подушку.

— Самое страшное, что они напрочь лишаются способности открыто протестовать. Весь их бунт сводится к агрессивному сарказму и издевкам. На большее они не отваживаются. Никаких попыток улучшения своего состояния. А ведь они хотят быть дикими.

— Ты говоришь о выученной беспомощности, — снова раздался голос кота. — Помещаешь крысу в металлическую клетку, без предоставления возможности избежать болевого воздействия, и в течение определенного времени подвергаешь стимуляции электрошоком. Затем переносишь в клетку с низкой перегородкой, через которую она может с легкостью перепрыгнуть и избежать мучения. Однако вместо этого крыса ложится на дно и, поскуливая, переносит удары током все большей и большей интенсивности.

— И эта беспомощность наиболее часто выдается за брачные узы безгреховности. Корчат из себя верующих, святош, в то время как истекают слюной от ненависти к окружающим. Убеждают себя, что учатся ходить по воде, а сами в дерьме по горло. В этой субстанции, сколько не барахтайся, сливки не собьются, — Полина поджала губы, лицо её исказила гримаса брезгливого отвращения. — Была такая пытка в Италии: на повозку водружалась бочка с экскрементами, в неё помещали узника, а рядом становился палач, который, периодически размахивал над бочкой мечом. Так этому бедолаге приходилось каждый раз нырять с головой в помои, и так целый день. Если оставался в живых — отпускали.

— Вполне гуманно и даже изящно, — проурчал Чесс себе под нос. — У человека хоть выбор был. Дерьмовый, конечно, но выбор. Непонятно только, на кого ты бочку катишь, и причем тут брак?

— Брак — это та же бочка, только снизу её безустанно подогревает пламя семейного очага, вместо меча — позывные природы, а жертва и палач — одно и то же лицо. Как озарит над головой манящим блеском клинок гормонального счастья, так у этих жалких существ случается морально-этическая диарея. Вот и варятся две половинки в собственном соку, смрад от этого за версту.

«Жертва и палач — одно и тоже лицо, — повторил Никанор про себя. — Порой и не знаешь, что страшнее: одно существо с двумя ликами или один лик с разными сущностями?»

Сделав вид, что не заметил сарказма в голосе, он произнес сочувственно:

— Прикрытие трусости и беспомощности религиозной проповедью — защитный механизм довольно универсальный…

— В наше время, Никанор Ефимович, куда ни плюнь — одни проповедники.

— Ничего не поделаешь. Богобоязнь, конечно же, не панацея от неразличения смыслов, но должно же хоть что-то смягчать душевные терзания этих агнцев. Обустройство загробного пространства — их болеутоляющий религиозный фэн-шуй.

— Зрит в корень Саблезубый, — отметил Чесс и положил голову на колени Полины, угодливо глядя ей в глаза.

— В какой еще корень? — удивилась девушка.

— Изначально фэн-шуй являлся искусством украшения могил. Это позже практику стали использовать для постройки городов.

— И все же, каждый роющий себе могилу, надеется наткнуться на клад господень, — произнес Никанор с каким-то благоговейным трепетом. — Мне видится отсюда и название — кладбище. В любом случае, как говорится, не нам судить.

Полина тяжело вздохнула.

13:51 — 13:52

На какое-то время в гостиной повисла пауза. Совершено не то тяжелое безмолвие, что заполняет помещение гнетущей неловкостью, а изящное, легковесное, спасительное молчание, которое является самым простым видом богослужения и средством приобретения рая, доказательством чему служит следующий хадис Аль-Бухари: «Кто поручается мне за сохранность от грехов языка и полового органа — того я поручаюсь обеспечить Раем». Конечно же, ни о каком поручительстве с обеих сторон за столь важные органы социальной коммуникации и речи быть не могло, впрочем, и без этого, как говорится: «Где есть чай — там и под елью рай».

Внутри минуты молчания раздается трепетное придыхание синхронного чаепития. Время почувствовать аромат и полностью раствориться в нем.

Распитие чая — большое искусство, дарующее спокойствие и увлекающее до самозабвения. Человеку невдумчивому никогда не постичь всей глубины напитка и тайны мироздания, таящейся в каждом движении оригинального танца чаинок.

Полина подносит чашку к губам, и от едва уловимого дыхания легкие волны разбегаются по зеркалу чайной глади. Движения девушки настолько плавны и тягучи, что не возникает даже слабейшего всплеска жидкости.

Чесс лежит неподвижно, словно пытается вникнуть в таинственный смысл затишья, а Никанор, пристально, но вполне учтиво и мягко, глядя на мерно вздымающуюся грудь девушки, проваливается в настоящее.

В рамках буддийского учения максимальная степень концентрации на данном моменте, то есть понятие «здесь и сейчас» — священно. Среди бесчисленного множества техник медитации, выделяется и знакомое всем чаепитие. Согласно кровожадной японской легенде, однажды буддийский монах уснул во время медитации и до того распалился гневом из-за своей слабости, что в порыве ярости отрезал свои веки и швырнул на землю. На этом месте и вырос чайный куст, а у буддийских монахов навеки появилось понятие «путь чая», встав на который, человек учится жить настоящим с помощью чайной церемонии.

Человеческая жизнь подобна дегустации. Не стоит попросту исчезать без следа, не стоит попусту развеивать аромат.

13:52 — 14:05

— Свобода ценою лапы, — пробурчал Никанор себе под нос, выходя из минутной задумчивости.

— Что вы сказали? — спросила Полина.

— Волк, попавший в капкан, отгрызает себе лапу. В этом вся психология хищника.

— Откуда вам известна вся психология хищника, Никанор Ефимович? — естественная улыбка украсила лицо девушки.

— Оказавшись в западне, серый разбойник не издает ни звука, лишь иногда огрызается или испускает чревное клокочущее рычание.

— Ррррррр… — убедительно проиллюстрировал Чесс.

— Кричащего, паникующего неудачника звери убивают сами. Как водится, после поимки волка, капкан от зубов хищника в засечках и вмятинах, будто по нему долбили долотом. Участь жертвы для хищника просто неприемлема. Так что, идея трансформации волка в овцу хоть и допустима, но с большой натяжкой. «Вечный муж» — врожденный тип.

— Вечный муж? — переспросила Полина, со всплеском интереса в улыбающемся взгляде. — Это вы хорошо сказали, в самую точку.

— Это не я сказал, а Достоевский. Неужели ты не читала?

— Нет.

— Тогда завидую грядущему удовольствию. На мой взгляд, одна из лучших интерпретаций поведения хищника и жертвы в мировой литературе. Как утверждает дядя Федор, «вечный муж» — это всегда неинтересный, скучный, нелепый раздражающий тип. Сущность его состоит лишь в том, чтоб быть в жизни только мужем и больше ничем…

— «Такой человек рождается и развивается единственно для того, чтобы жениться, а женившись, немедленно обратиться в придаточное своей жены…» — подхватил Чесс.

— Одним словом, как всегда гениальный текст классика, полный фарса и сарказма над институтом брака, с безоговорочным и жестким вердиктом: «Люди не меняются».

— Ну, если уж такова участь рода человеческого, — протянула Полина, — то мне ближе Вознесенский:

«Запомни этот миг.

И молодой шиповник.

И на Твоем плече прививку от него.

Я — вечный Твой поэт и вечный Твой любовник.

И — больше ничего…»

— Мышь мне в порт! — Чесс рассыпался в рукоплесканиях. — Вот это трибьют!

— Все-таки это удивительное дело, когда текст рождается от движения пера, когда каждое слово выводится вручную, когда образы наполняются жизнью.

— Люди уже отвыкли писать ручкой или карандашом, — согласился Никанор, — нынче книги настукиваются исключительно на клавиатуре. Скопище безграмотных мастеров клавиатурного соло изо дня в день строчит с бешеной скоростью доносы на собственную бездарность.

— Сегодня, Никанор Ефимович, строчат все: кто в командной строке, кто в текстовом редакторе, кто в соц-сетях. Один мой знакомый рифмоплет набирает свои «сложносочиненные» тексты прямо на мобильник в кармане брюк.

— Чудные дела, господа! Экая сексуальная девиация — мобильная мастурбация, — выпалил Чесс живым манером, запальчиво, имитируя любопытство. — Забавная подтасовка, не находите?

— Держите себя в руках, поручик, — сказала Полина нарочито сдержанным тоном и укоризненно покачала головой. — Шутки шути, а народ не мути. Люди, между прочим, свой почерк теряют — индивидуальности лишаются.

— Причем самооправдание этому они находят в информационных перегрузках и в задачах справиться с любым цейтнотом, — Чесс скорбно возвел взор к потолку, — то есть, отмести все ненужное и уложиться в дедлайн.

— Весьма сомнительное оправдание, — Полина нахмурилась. — Находясь в постоянном дедлайне, и Достоевский гнал строку, не имея времени на доработку текстов, как это делал, к примеру, граф Толстой, переписывая их по сто раз и шлифуя неровные грани, и, тем не менее, не берусь ручаться за остальных мужей, но Достоевский вечен.

— А знаешь, он ведь для меня не просто писатель, — спокойно произнес Никанор с какой-то неожиданной завораживающей нежностью.

— Что значит «не просто»? То есть он еще и…

— Мой внутренний камертон, если угодно — целитель.

— В каком смысле? — удивилась Полина.

— Помнишь, ты как-то говорила о направлении в традиционной восточной медицине, в котором воздействие на организм осуществляется специальными иглами через особые точки на теле. Считается, что эти точки расположены на меридианах, по которым циркулирует жизненная энергия Ци, а все меридианы составляют единую функциональную систему.

— Конечно, помню. Когда Ци перестает двигаться свободно, появляются застои, ослабевает течение энергии по меридианам, что приводит к дисбалансу в организме и человек заболевает. Собственно, для восстановления равновесия и используется акупунктура. Но, причем тут Достоевский?

— Притом, что писательство — это то же самое иглоукалывание, вот только вместо кожи выступает бумага, а вместо иглы — перо. От степени мастерства владения пером и зависит сила целительного эффекта. Поэтому, настоящих писателей отсеивает не столько время, как это принято полагать, сколько различные эпохи застоя в меридианах бытия, будь то период пассивного состояния общественной или индивидуальной жизни, замедленного развития экономики, упадок, сопровождающийся коррупцией, моральным и духовным разложением, деградацией личности — всегда возникает потребность в писателе, который поможет перераспределить жизненную энергию и разблокировать каналы. Достаточно укутаться покровом его страниц и ощутить живительные покалывания его пера. Тексты Достоевского — это кожа, в которой я живу.

Полина озорно блеснула глазами.

— Так вот, значит, откуда у месива невежественных людей такая тяга к нательной письменности.

— И не только в уголовной среде, где они выполняют функции знаковой системы, но и среди вольной молодежи, которая с большим интересом относится к известным изречениям и высказываниям на философскую и любовную тематику.

— «He, who does not love loneliness, does not love freedom» или «Love is all you need», — последней фразой, Полина пропела мелодию знаменитого гимна хиппи.

— Большинство текстов пишутся на английском или латинском языках, несмотря на то, что латынь — язык древний и на сегодняшний день считается мертвым. Тем ни менее, крылатые фразы на латыни продолжают завораживать.

— Завораживать чем?

— Сказать сложно. Быть может, своей уникальностью, а быть может и обаянием ушедшего времени.

— Выходит, что процесс нанесения на тело печатей и штрих-кодов перманентного свойства — не просто рекламный модуль, вызов обществу или стремление к индивидуальности?

— Разумеется, нет. Это интуитивное, искаженное, примитивное по форме своего проявления желание, в буквальном смысле, на собственной шкуре ощутить сквозь нетленность времен ту самую, врачующую «прививку на плече».

14:05 — 14:22

Не сдержавшись, Полина залилась прохладным, завораживающим смехом. Он хлынул неожиданно и свежо, как водопад солнечного света, вмиг пропитывающий затемненную комнату, если резко раздернуть шторы в лучезарный полдень. С минуту она колебалась: говорить или нет, но затем все же решилась.

— Вы мне очень нравитесь, Никанор Ефимович, с вами не скучно. Скука — наверно, самое страшное из всего, что женщина способна претерпеть с мужчиной. Она может закрыть глаза на многое, простить ему унижения, пьянство, побои, но только не скуку. Отсутствие мужской фантазии сродни отсутствию женской красоты — пропадает всякое влечение. В вас заложено удивительное сочетание юмора и боли. Вы шутите, и в то же время вам больно, вы испытываете боль, и, несмотря на это, вы шутите. «Есть люди, которые чувствуют кожей…», мне кажется, что это именно о вас сказано, и вас, действительно, лучше не трогать. Вы не похожи на всех остальных. И вот еще что, мне кажется, вы ужасно ранимый. Только ранить вас можно не словом или поступком, вы для этого слишком неглупый, а отсутствием сочувствия, холодностью, равнодушием. Эмоциональный дальтонизм, при котором люди теряют цветовое восприятие жизни и не замечают ничего, кроме оттенков серого. Невыносимая скудность бытия и окружающее безразличие — вот что по-настоящему травмирует вас своей стабильностью.

— «Извергну тебя из уст моих, — затянул Чесс низким трубным голосом священнослужителя, — ты не холоден, не горяч; о, если бы ты был холоден или горяч…»

— Хватит уже богохульствовать! — заметно было, что признание Полины привело Никанора в замешательство, оголило жилу душевного нерва, породив на миг ощущение ноющей боли и раздражения, — Только твоих электронных проповедей мне не хватало!

— Да не кипятись ты так, просто у меня на рабочем интерфейсе иконки замироточили от диалога двух великомучеников.

— Чего же вы, Никанор Ефимович, сразу не сказали, что у вас кот крещеный?!

Полина снова рассмеялась, и на этот раз Никанор рассмеялся вместе с ней.

— Все-таки видовой шовинизм в людях не искореним, — озвучил Чесс надменным холодным тоном, — никакого уважения к котам. А между прочим, когда домашняя кошка в древнем Египте отходила в мир иной, члены семьи сбривали себе брови и состригали на голове волосы.

— Ужас какой! А брови-то зачем было сбривать? — поинтересовалась Полина.

— В знак траура. Расставание с бровями подчеркивало всю тяжесть утраты. Кошку бальзамировали и помещали в семейной гробнице или на кладбище для животных с крошечными мумиями мышей. Более того, контрабанда кошек из древнего Египта каралась смертной казнью.

— И, тем ни менее, в конце девятнадцатого века, если память мне не изменяет, с более чем тридцати тысяч мумифицированных кошек, найденных в гробницах, была снята эпидерма и вывезена в США для использования в качестве удобрения.

— Вот вам и корень зла современной дермократии — содрать с каждого по три шкуры и довести до гниения для подкормки почвы политического хаоса.

— Прошу тебя, Чесс, о политике — не при дамах. Это ужасно пошло, — добродушно сказала Полина, взглянув на часы. — А теперь с вашего позволения мне нужно уединиться, чтобы подготовиться и поймать нужный настрой. Благодарю за угощение.

14:40 — 15:30

«Мы приглашаем дух нашего Основателя, отца Доктора Живаго, который пришел к нам через его святую жизнь. Пожалуйста, принеси нам знания всей природы и молящийся покажет нам настоящую медицину Вселенной». Этими словами начинается мантра, которую Полина непоколебимо и выдержанно воспроизводит перед началом сеанса.

Естественно, никакого отношения к художественному полотну жизни российской интеллигенции сквозь призму биографии доктора и поэта Юрия Андреевича Живаго это священное заклинание не имеет. Более двух тысячелетий назад лицо, приближенное к индийскому императору, и по совместительству близкий друг Будды доктор Живаго Кумар Бхакка изобрел массаж, который способен заменить всю современную медицину. Несмотря на свои индийские корни, основное развитие это искусство получило в Таиланде и оформилось в четкую систему оздоровительной терапии.

Тайский массаж — древнейший метод медицинских и философских учений, искусство установления мистической связи, требующее предельной искренности и доброты отношений. В основе этого контакта находится некий род универсальной энергии двух, дополняющих друг друга сущностей — субстанций, символизирующих взаимодействие крайних противоположностей. Порожденные «великим пределом» или единой изначальной материей, Инь и Ян — целостны и неделимы. Первоначально, означающее «теневой склон горы» Инь, стало восприниматься как негативное, холодное, темное и женское, а «солнечный склон горы» Ян — как позитивное, светлое, теплое и мужское.

Лишь по прошествии множества столетий, одному небезызвестному швейцарскому психиатру удалось внедрить эту адаптированную идею в аналитическую психологию под иными терминами. Карл Густав Юнг связал Анимус с жесткими, категоричными, грубоватыми, направленными вовне решениями, а Аниму — с влиянием эмоций, умонастроений и внутренней направленностью. Швейцарец предположил, что каждый человек воплощает в себе оба элемента, в пропорциях, не определяющихся его половой принадлежностью. Таким образом, в характере мужчины может доминировать, как Анимус, так и Анима.

Первооснова лечебной системы строится на невидимых энергетических линиях, бегущих через человеческое тело и образующих своего рода «вторую кожу». Десять главных меридиан, сквозь которые, как через своеобразные окна, в человека вливается жизненная энергия. Поэтому, главный результат практики ощущается не на физическом, а на духовном уровне.

Теплое помещение, приглушенный свет и тихая расслабляющая музыка. В синем халате с пунцовым подбоем Никанор Ефимович Саблезубов ложится на упругий мат, а хрупкая Полина в специальном легком костюме из батиста начинает с расслабляющих надавливаний на стопы.

Плавные, глубокие и скользящие движения совершаются в едином ритме, понемногу изменяя электрическую активность мозга, переводя его на более медленный режим работы. Тело Никанора понемногу расслабляется, становясь покладистым и воздушным. Вследствие воздействия на подошвы ног, проекция которых в коре головного мозга занимает немалое место, происходит активация этих зон, с возникающим при этом измененным состоянием сознания.

Никанор начал сеанс с необычайно ясным восприятием бархатных прикосновений Полины. Он испытывал повышенную настроенность на собственное тело и переживал отклик изысканной чувствительности, коего никогда не ведал прежде. Казалось, что его восприимчивость к наслаждению красками, музыкой, вкусом, ощутимо усилилась.

Постепенно размеренные, гипнотизирующие движения Полины перешли к икрам и бедрам, где пользуясь ритмичным надавливанием она принялась тщательно прорабатывать скелетные мышцы. Открытость и уступчивость Никанора производили на неё ощутимое впечатление, облегчая работу. Находясь в состояние покоя, он пребывал в полной уверенности, что Полина вот-вот распечатает истоки изначальной космической мудрости, которые были для него недоступны. Он ощущал невообразимое количество энергии, струящейся сквозь его организм — энергии, которой было так много, что под всем небом не нашлось бы человека, способного вместить её и по-настоящему справиться с ней.

К тому моменту, когда Полина приступила к работе с грудью и руками, тело Никанора было уже предельно разогрето, а перед его мысленным взором вращался калейдоскоп светящихся геометрических структур самых разнообразных расцветок. Какое-то время Никанор был очарован этим невыразимым спектаклем, а затем фигуры стабилизировались, образовав форму довольно простого, невитиеватого сосуда, наполненного обжигающей жидкостью. Горячая чашка чая, капля за каплей превращалась во вселенную, и всё становилось отчетливым, настоящим.

Напряженное желание постичь мироздание в каждой вещи стремительно охватило Никанора Ефимовича. Больше не было никаких сомнений: день и ночь, темное и светлое, добро и зло, жизнь и смерть — все было одно, все было в нем, и все было им. «Какая же гармония позади кажущегося хаоса!» — подумал вдруг Никанор. Даже не подумал, а ощутил каждой клеткой симфонию согласованности и единства происходящего. Он наблюдал поразительно живописное развертывание космического прорицания во всех его бесконечных оттенках и разветвлениях, осознавал целую сеть потребностей других людей. Каждый индивид представлял собой уникальный узор в причудливой ткани жизни и исполнял при этом особую, уникальную роль. Все эти роли были равным образом необходимы для стержневой энергетической сердцевины вселенной, и ни одна из них не была важнее другой. Он постигал, что в минуту последнего вздоха вся жизненная энергия разом претерпевает преображение, и обязанности перераспределяются. Интуитивное осмысление движущих сил перевоплощения было представлено символически, как видение со множеством путей, идущих во всех направлениях. Они походили на лабиринты в исполинском муравейнике, и Никанору вдруг стало ясно, что было множество жизней ранее и множество других будет после. Смерть — только один эпизод, одно преходящее переживание в этой великой и вечной драме.

Казалось, что сеанс тянется целую вечность. Внешняя хрупкость Полины обманчива. Жилистое, худосочное, но вполне весомое тело Никанора вовсе не иллюзорно, что не мешает миниатюрной девушке переворачивать и вращать его в разных плоскостях, завязывая руки и ноги в причудливые узлы. Разогретое в умелых и ласковых руках, оно подчиняется безукоризненно и демонстрирует незаурядные чудеса гибкости, прерывая всякую связь с земным притяжением.

Внутреннее странствие Никанора обратилось теперь в нечто одиозное, отвратительное. Погружаясь все глубже и глубже в пещеру детских воспоминаний, он соприкасался с ужасающими чудовищами, которые напоминали образы из восточноазиатского искусства: злобные ехидные горгульи и убогие голодные сюрреалистические твари в едком зеленом свечении. Будто целый паноптикум демонов был вызван из «Тибетской книги мертвых» для исполнения танца в его сознании. Всякий раз, когда он пробирался сквозь зловещий нарастающий гул, страх улетучивался и картинка превращалась во что-то довольно приятное. Глядя на этих склизких, желчных тварей, он осознавал, что они порождения его собственного ума и продолжения его самого. Затем образы стали принимать вид маленьких скелетообразных существ, плавающих в пустоте в поисках снеди. Небо налилось багряным, червленым окрасом и на полотне сознания возникли тощие, костлявые птицы, оснащенные парусами, высматривающие пищу в пустых разворошенных гнездах; разевающие пасти рыбы с конскими ногами, и соседствующие с ними крысы, несущие на спине оживающие деревянные коряги; лошадиный круп, оборачивающийся гигантским кувшином, и на тонких ногах куда-то крадущаяся хвостатая голова. Повсеместно глаз натыкался на острые царапающие формы.

В какой-то момент Никанор погрузился в свою печаль. Меланхолия была тем заполняющим минорным настроением, что тянулось с самого раннего детства сквозь всю его жизнь. В нем укрепилось убеждение, что он отобран вселенной, дабы прочувствовать присущее ей уныние. Он думал обо всех несчастных, загнанных, обойденных, думал о распятии, думал о том, что воздаяние им слагается из ощущений радости и красоты. Так почему бы с радостью не принять и печаль? «Когда б все знали, из какой печали, растут цветы, не ведая стыда», — тихим шепотом небесных светил прозвучало в его голове, и перед взором распустился изысканный бутон алой розы, бархатистой, благоухающей, мистической. Огромный парящий в пространстве бутон с трогательной каплей слезы на одном из лепестков, символизирующий центр мироздания на холсте эксцентричного гения.

Наблюдая эту картину, Никанор Ефимович рассмеялся сквозь слезы, и сердце его забилось ликующим четырехкратным стуком.

Когда он открыл глаза, Полины уже не было.

— Ушла по-английски, — скупо мяукнул Чесс.

ОТКРОВЕНИЕ ОТ СЛУЖАНКИ НЕРИДЫ
[НИМФОМАНКА]

город звучит уютно, как диск винила.

ночь, будто кто-то повсюду разлил чернила.

уныло

она идет к умывальнику, берет мыло.

наносит на голову пену, втирает, снижая чувствительность.

бритвой с открытым лезвием

плавно снимает растительность.

разрушительность

зверствует в каждом из нас с эросом по соседству.

«осенний каннибализм» ДАЛИ — вершина её эстетства.

людоедство!

воспоминания детства:

как мать, держа за волосы, волочила её в предбанник

оттачивать метод кнута, сама поедая пряник.

отец ботаник,

с грошом в кармане,

почил вечным сном, оставив кулон

с пепельной прядью волос,

но продолжает мозолить глаза под яблочный кальвадос.

медицинский прогноз —

психоз!

хвойная ванна, простой макияж,

крепкий чай с бергамотом —

ежевечерний священный обряд перед ночной охотой.

исполнение, как по нотам.

отклонение — ни на йоту.

на улицах ветрено и пустынно,

в плеере БРУБЕК тянет нот караван.

прямо — тупик, сворачивает за угол,

нацеливается на кафе «ГУРМАН».

сканирует задний план:

за столиком возле рояля в атмосфере шума и гама

определяет жертву — с ней разыграется драма.

хранительница бедлама

подкрадывается беззвучно, словно готовится

к прыжку на манер хищницы.

бедняга, ни о чем не подозревая, тычет вилкой в яичницу.

тряпичница,

лет восемнадцати, джинсы, лиловый жакет,

маленький шрам у запястья, на шее блестит амулет —

духовный иммунитет,

раритет.

подсаживается самоуверенно, без спроса,

протягивает визитку с надписью «ИНТИМ».

во взгляде проскальзывает знак вопроса:

«разве мы не обе этого хотим?»

вызов необратим.

сквозь череду витрин

с легкостью, играючи, выпустив облако обаяния,

провожает её к себе, словно агнца на заклание.

злодеяние!

сбрасывает с неё одеяние

на взводе, лихорадочно, не в силах бороться с искусом.

сползает с шеи до пят, оставляя следы укусов

(дело вкуса)

самкой паука обхватывает сзади, жадно вдыхает локон,

пальцами бледными, тонкими, как пинцет,

начинает плести свой кокон.

жестоко!

жертва в преддверии шока.

виртуозно владея техникой,

не уступающей мэтрам джаза,

работает с телом, как с клавишами, доводя его до экстаза.

эротический пазл!

в завершающей фазе

без колебаний, молниеносно, выверено и четко

ногтем мизинца правой руки перерезает глотку.

сумасбродка!

молча надев колготки…

…садится в кресло медленно с соблазном,

в недоумении слегка насупив брови,

и наблюдает с привкусом оргазма,

как распускается по полу роза крови_

4/FOOD FETISH

Игрушка из живого человека — самое сладкое кушанье!

А. Грин

15:45 — 15:59

Наружный покров — эрогенная зона для Никанора Ефимовича Саблезубова, человека с кожным вектором или чувствительностью.

Считается, что у кожника отсутствует сексуальная зависимость от одного партнера, его влечение во многом зависит от фактора новизны. Именно с кожным типом направленности связывают отрыв древнего человека от звериного уровня и появление первоначального порядка внутри общины. Вместо четкого повиновения первоначальным инстинктам возникает табу на насилие чужих жен и присвоение общей пищи.

Секс и еда — два старых, как мир, источника наслаждения и страданий. Однако, если от половых отношений можно воздерживаться сколь угодно долго (правда, не без последствий), поддерживая при этом жизнедеятельность, то без пропитания удается протянуть от силы месяца три, да и то лишь в том случае, если организм здоров и может переключиться на общий режим голодания.

Вся история существования человечества построена на двух стремлениях — съесть и не быть съеденным.

В первобытной стае первый кусок, как известно, по праву доставался руководителю, лидеру — человеку, отвечавшему за сохранение пищевых ресурсов. Он передавал его своей женщине, а затем распределял еду между остальными особями согласно иерархии.

Испокон веков пища являлась не просто неотъемлемым условием существования, но и показателем социального статуса.

Индикаторами различия социальных слоев в электронную эпоху стали ультрамодные телефоны и дорогостоящие «гаджеты», однако, скажем, в суровое средневековье богатого человека или рыцаря отличали не только по упитанному коню и начищенным доспехам, но и по цвету хлеба. Благородный злак не по средствам простолюдину.

И все-таки основное назначение еды — «строительный материал» для организма — организма, изначально постороннего для этой еды, которую он воспринимает, как отдельный самобытный ресурс или же его производную. Пищевая цепь — непрекращающийся процесс умерщвления, круговорот энергии, при котором один организм неумолимо приносится в жертву для поддержания жизни другого.

Осмысление процесса поедания, как акта жертвоприношения, наиболее явно проявляется в религиозном обряде, называемом литургией. Служитель алтаря подготавливает для будущего причащения хлеб, символизирующий «тело Христа» или «агнца» и вино, которое выдается за кровь спасителя. Акт благодарения заключается в следующем: священник, разрезает ножом хлебец на части, что в свою очередь аллегоризирует «страсти Христовы», затем кусок поедает сам, разделив с помощником, остальные же части раздает для еды присутствующим. Возможно, что лишь в ритуале «хлебовоскресения» легче всего уразуметь паузу жизни, где нет дыхания.

Однако Никанор Ефимович Саблезубов не из тех, кто в поисках легких путей. Поэтому в образе спасителя от голодной смерти на кухонном алтаре гурмана мирно покоился океанский лобстер. Этот длинноусый серо-зеленоватый, почти в полметра длиной, обитатель скалистых шельфов был избран для принесения в жертву аппетиту.

Сказать, что Никанор Ефимович очень любил готовить, значит — не сказать главного. Кухня была тем особенным сакральным местом, где он полностью ощущал себя в своей тарелке.

Кулинария для Никанора — прежде всего искусство, а искусство — это всегда вспышка, самовоспламенение. «Для подлинного кулинара не столь значимо пламя на плите, сколько огненная феерия в душе, — часто повторял он, — и именно на этом огне создается все неповторимое из хорошо знакомых всем продуктов». Ни одно блюдо Никанор не готовил по рецепту, но каждое блюдо превращалось в завершенный рецепт. Чтобы научиться готовить, нужны не глаза, а воображение. Вовсе не умение читать, а умение прочувствовать тонкое сочетание ингредиентов придает, в конечном итоге, блюду элемент уникальности. «Закрой рецепт и примени рецепторы» — вот кулинарный слоган бывшего шеф-повара «идейной» службы.

— А ведь верно говорят: «Чтобы лобстер сделался вкуснее, он должен поплавать трижды: в воде, в масле и в вине», — произнес Никанор саркастическим тоном, устремив взор вперед, словно обращаясь к зрителю через телевизионную камеру, после чего принялся фальшиво и беззаботно насвистывать «Турецкое рондо».

Так уж повелось, что все гениальные композиторы, пребывая в постоянном поиске форм выражения гармоничной целостности бытия, осознанно или сами того не осознавая, выполняли также и функцию великих целителей. В этом смысле именно Моцарт являлся для Никанора Ефимовича величайшим из психотерапевтов всех времен и народов.

— Вы, люди, так любите животных, что вам совершено безразлично, под каким соусом их подают.

Кот распластался на полу, с урчанием подзаряжая аккумуляторную батарею в солнечной луже.

— Вот тут позволь не согласиться. Омара можно попросту отварить и употребить в таком виде, а можно нафаршировать, поделить на части и подать с разными соусами. Но, как по мне, так лучше сливочного не сыскать.

— «Соус скрывает тысячу грехов», — язвительно произнес Чесс.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет