Бесплатный фрагмент - Русские пазлы

«Гудбай, Америка!» Предисловие

«Гудбай, Америка!» — подпевала «Наутилусу» с конца 1980-х «прогрессивная молодёжь» «поколения дворников и сторожей» разваливающейся Страны Советов. При этом саму «Америку», а точнее, реальную жизнь в ней, представляли себе в то время немногие. В отличие от автора этой книги. Иван Жердев прожил в США пятнадцать лет и вернулся. Может быть, в том числе и для того, чтобы написать «Русские пазлы».

Эта книга — не бытовые зарисовки неудавшегося иммигранта. Не документальное социолого-историческое исследование о деньгах. Не беллетристический опус досужего словоизвержения на тему «тамошней» жизни. Не популярный трактат доморощенного философа о смысле бытия. И, тем более, не ностальгические заметки о растаявших годах бесшабашной юности. Хотя, при желании, и то, и другое, и третье в книге легко отыскать. Да автор не сильно-то и скрывается за словами и поступками своих героев. Интонация здесь явно прочитывается.

Может быть, именно авторская интонация и привлекает больше всего. И ещё лёгкий, чуть ли не разговорный стиль повествования. Забавные озорные истории следуют одна за другой — нагромождаясь, переплетаясь, разветвляясь. Персонажи настолько же типичны, насколько и самобытны. Скорее всего, за ними стоят реальные люди. Но в авторской интерпретации они предстают именно типажами. Обременённый жаждой наживы пляжный фотограф. Потомственный дворянин, наследник представителей первой волны русской эмиграции. Бизнесмен-алкоголик из «новых русских». Вырвавшаяся «за бугор» проститутка-валютчица. «Непотопляемый» еврей-авантюрист. Каждый из них, собравшихся в немногочисленной иммигрантской общине в Калифорнии, по-своему отражает ещё одну грань видения «лихих 90-х». А вместе они принадлежат той странной и страшной, бесшабашной и пугающей, противоречивой и безжалостной эпохе.

И как-то совершенно естественно прорезается в кавалькаде повествовательных приключений голос самого автора. Чтобы иронично намекнуть, обратить внимание, поделиться размышлениями, высказать волнующее. Имеет право!

Но почему тогда после прочтения всей книги в «сухом остатке» волей-неволей вспоминаются по большей части именно эти авторские «отступления»? Может быть, потому, что касаются они каждого из нас? О родине, о вере, о принципах современной жизни, о минувшем и будущем. Как будто прячется за озорной легкостью слов «омар-хаямовская» мудрая печаль много повидавшего на своем веку человека. Он-то, автор, Иван Жердев, полноправно может сказать «Гудбай, Америка». Чем и интересен…

И ещё по поводу названия книги — «Русские пазлы». Цитата из «всезнающей» Википедии: «По мнению психологов, собирание пазлов способствует развитию образного и логического мышления, …учит правильно воспринимать связь между частью и целым». Ну, а слово «русские» трактовать, надеюсь, нет необходимости…

Сергей Краснобород,

литератор, журналист, редактор.

Русские пазлы

Рупь не деньги, рупь — бумажка.

Экономить тяжкий грех.

Эх, душа моя — тельняшка,

Сорок полос, семь прорех.

В. С. Высоцкий

Часть 1

Любить деньги — тяжкий труд, не любить — тяжкая неволя. Я знал человека, который деньги любил беззаветно. При всём этом он был неплохом музыкантом, обладал почти идеальным слухом и светло-голубыми глазами, со стальным оттенком, глазами воина, а не торговца. У него была одна особенность: он мог долго, не мигая, смотреть на собеседника. При этом глаза у него становились бездонно-бесцветными, как два пустых ореха. Собеседник терялся, менял тему, а Саша (так звали нашего феномена) продолжал на него смотреть и словно не видеть. Росту он был небольшого, и к тому же рано появилась проплешина. А рубашку он всегда застёгивал на верхнюю пуговицу, даже когда играл на клавишах. Вот такой вот персонаж, казалось бы, забавный, кабы не глаза.

Саша добывал деньги способами разнообразными и законными, кодекс он чтил. А время, когда мы с ним познакомились, было временем особым — конец восьмидесятых, начало девяностых прошлого столетия. В Советский Союз пришло и начало прочно устраиваться частное предпринимательство. Оно, конечно, было и раньше, но как бы под запретом, а тут вдруг громко сказали, что можно. Когда в Россию приходит что-то большое, оно не ступает осторожно, боясь натоптать, а шагает широко, по лужам, по ухабам, дороги особо не разбирая. Во-первых, появились стихийные рынки — много и где попало. Словно народ соскучился и сильно захотел торговать. Во-вторых, в городах проросли, как грибы, уличные кафе, и их заполнили красивые девки и молодые бизнесмены. Бизнесмены обсуждали вагоны, тонны, рубли и вкусное, непонятное «у.е.», а девки их внимательно слушали, ни черта не понимали и строили глазки. Бизнесмена всегда можно было узнать по рукам. В одной руке на пальце вертелся брелок с ключами, а второй он крепко держал радиотелефон, вещь ранее невиданную. Девка шла на брелок, как сазан на макуху. И ещё — все девки высокого роста стали моделями, а все крепкие парни бандитами. И они быстро и фотогенично друг друга нашли.

Саша, как мы уже знаем, крепким парнем не получился. Вырос он в трудовой советской семье, а потому деньги начал добывать прямым доступным действием при помощи фотоаппарата и животных. Когда-то Анапа была самым крупным портом, через который увозили в Турцию и дальше красивых славянских невольниц. Теперь и давно Анапа — город-курорт. Вольные славянские красавицы сами съезжаются со всей России и увозят свои изображения на фоне моря с солнышком в ладошке. Помимо солнышка Саша предлагал обезьяну, удава и медведя. Обезьяну звали Маша, медведя Гоша, а удав был просто Удав, без имени собственного. Как-то не сложилось у рептилии. Машу и Удава Александр приобрел в нагрузку к месту на набережной у прежнего фотографа, который пересел в кафе с брелоком и заговорил о тоннах, вагонах и «у.е.». «У.е.», если кто не помнит, обозначало «условные единицы иностранной валюты», а проще говоря — доллары, которые вдруг заявились в страну, пнули наглым ковбойским сапогом рубль, лениво лежащий на пляже, и прочно устроились в головах советских граждан. Так вот, Маша и Удав вошли в стоимость места на набережной, а медведя Гошу наш герой прибрёл по сходной цене в бродячем цирке с шатром. Известно, что цирк продаёт зверя, только если он дрессировке не поддаётся. Гоша был тогда еще медвежонком, маленьким и подвижным. Маша была активна в силу своей обезьяньей породы. Для усмирения активности у Саши были кулак и палка. Если Маша начинала безобразничать, Саша просто бил ей в репу кулаком, и она на некоторое время затихала и смирно позировала. Гоша получал по хребту палкой. Всё это Саша проделывал беззлобно, не отрываясь от процесса фотографирования. Клиенты иногда возмущались, но деньги платили. Самым удобным атрибутом был Удав. Раз в неделю он заглатывал цыплёнка и тупо лежал там, где положат.

За сезон при посредстве зверей, солнышка, кулака и палки Саша намолотил на машину «Жигули» первой модели цвета своих глаз. Зимой он жил в двухкомнатной квартире родителей. Одну комнату занимали сами родители, другую — Саша с животными. И опять самым удобным жильцом оказался Удав. Он также получал цыпленка и неделями валялся под шкафом. Машка бесновалось в своей клетке, а Гоша никак не мог заснуть в своей. Обезьяну можно было на время успокоить стиральной машинкой. Когда она переходила пределы приличия, Саша опускал ее в центрифугу на пять минут, и пару часов после процедуры Маша медитативненько сидела в клетке, слегка покачиваясь и собирая в кучу глаза. Гоша в центрифугу не влазил изначально, а за лето сильно подрос и в клетке разворачивался с трудом. Он реально стал медведем. Ровно один раз в час он проводил здоровыми когтями по решетке клетки. Впечатление было такое, как будто по батарее парового отопления шкрябали монтировкой. Денег они теперь не приносили, а только пожирали, и это сильно раздражало фотографа. К тому же у Саши появился брелок и телефон, и пора было перебираться в кафе к вагонам, тоннам, девкам и условным единицам. Звери на этом пути отпадали сами собой.

Куда делись Маша и Удав, я не знаю — скорее всего, Саша их продал вместе с местом на набережной, а вот медведя сбыть не удалось в силу возраста, размеров и дурного характера. История конца Гоши оказалась довольно громкой, обросла слухами и докатилась до мест от Анапы далеких.

Неликвидного зверя Саша просто отпустил. Думаю, ночью, когда Гоша в очередной раз исполнил соло на прутьях, наш бессонный (практически сонный бес) Александр не выдержал, одел на мишку ошейник и вывел на улицу, а заодно и выбросил мусор. После этого он вернулся, повертел Машку в стиралке, кинул под шкаф охлаждённого цыпленка и наконец, спокойно уснул. И снилось ему как он на автомобиле Жигули, цвета голубой форели, тянет вагон, набитый условными единицами. А, может, и ничего не снилось, он просто тихо и спокойно спал впервые за последние месяцы. И его можно понять: он не был садистом, он просто отпустил зверя — ему хотелось спать. А Гоша, повозившись в мусорке и худо-бедно покушав, пошёл гулять по Анапе.

Надо сказать, что телевидение предраспадной эпохи Советского союза в то время менялось настолько кардинально, что стали показывать подряд абсолютно всё, что было раньше запрещено. И вся эта порно-экшен-триллер-мерзость полезла через экраны в глаза и души наших девственных телезрителей. И как захватывающе интересно эта мерзость смотрелась после чинных репортажей со съездов и парадов! Монашка думает о сексе всегда больше, чем проститутка.

И вот на втором этаже обычной советской пятиэтажки пара приличных анапских пенсионеров, преодолевая брезгливость и страх, не отрываясь, смотрели очередное порно-триллер-месиво. Зимы в Анапе мягкие, не морозные, в доме тепло, и дверь на балкон открыта. А балкон, как часто на юге, густо порос крепкими ветвями дикого винограда, от земли и до крыши.

И он пришел. Гоша.

Совершенно зря многие думают, что наши пенсионеры — люди малоподвижные и тихие. Когда реальность с экрана превратилась в реальность в доме, старики оказались удивительно быстры и громки. Еще бы. Представьте: вы сидите дома, в креслах, на журнальном столике — чай, конфеты и вафли, на экране кого-то то ли сношают, то ли режут, и вдруг — шорох на балконе. Ужас что можно себе представить — шорох ночью на балконе! Грабитель. Сейчас войдет и ограбит. Всё отдадим, лишь бы не убивал. Договоримся. И вот сквозь тюль появляется оно. Какое, на хрен, договоримся?! С кем?! С Гошей?! Оно явно не договариваться залезло.

Гоша ещё только начинал есть вафли, когда пожилые люди уже стучали в дверь дочери и зятя в соседнем районе. Стариков отпоили коньяком и валерьянкой, выслушали и как-то сразу поверили. Ещё бы: практически непьющий папа засаживал стакан за стаканом, а мама, заслуженный учитель русского языка и литературы, ничего кроме слова «охлядь» вразумительного не говорила.

Зато долго не верили в милиции. На первые звонки их просто посылали, потом стали грозить, что сейчас приедут и заберут за пьяный дебош. Потом просто клали трубку. Тогда они пошли в отделение. Как были, так и пошли: пьяный в мясо папа в пижаме и мама в бигудях. Дети все-таки оделись прилично.

Пьяного папашу в пижаме и мамашу в бигудях сразу заперли в обезьянник, как только они с порога заявили, что пришли по поводу медведя, а мама добавила сакральное «охлядь». Трезвые и цивильно одетые дети стали доходчиво объяснять дежурному смысл ситуации. Дежурный, наконец, врубился и заржал. Кое-как отошёл, вызвал начальника и стал докладывать по инстанции. Начальник заржал сразу, как только понял, что это правда. А тут ещё нарисовался вернувшийся с обхода наряд. Пока рассказывали наряду, ржали уже все. Из кабинета по коридору на шум подошли бухающие по ночам опера, и веселье обрело гомерические размеры.

От смеха надрывался и весь обезьянник, слушавший историю в четвертый раз, и с удовольствием разглядывая пострадавших сокамерников. Всё-таки смех великое дело: как он объединяет совершенно разных, практически противоположных персонажей! Любую драку всегда можно предотвратить смехом. И юноша легче уложит девушку в постель, если сильно насмешит при знакомстве.

Кое-как отдышавшись, стали снаряжать экспедицию. Старший оперуполномоченный Пчёлкин приказал взять оружие и возглавил отряд. На трёх машинах поехали все, кроме дежурного. Пострадавших и очевидцев взяли с собой.

Медведя обложили по всем правилам охоты. Наряд поставили под балконом, а опера во главе с Пчёлкиным, поднялись в квартиру.

Веселая история закончилась грустно. Так часто бывает. Подвыпивший и храбрый Пчёлкин зашёл в квартиру и выстрелил в лоб спящему на ковре медведю Гоше. На выстрел подтянулись остальные. Мишка лежал на полу, опер сидел в кресле, на экране тоже было мерзко.

Потом как-то неловко писали протокол, разговаривали, не глядя друг на друга, и старались поскорее закончить всё это.

Вернувшись в отдел, Пчёлкин закрылся в кабинете и глухо запил. На неделю.

Старики долго решали, отстирается ли ковер, потом решили выкинуть.

Часть 2

Итак, мишка умер. Жаль, конечно, медведя, но смерть он достойную принял — от пули оперской. Мог бы умереть и в цирке, и в зоопарке, в неволе от какой-нибудь неприличной для зверя болезни. Достойная смерть много весит. Бывает и жизнь-то проживет существо бездарную, глупую и никому ненужную, а вот умрёт красиво и, вроде как, не зря жил. Да и как бы не жил, а смертью своею жизнь высветил так, что другому и сто жизней мало. Много ли мы знаем о жизни героев войны? Да ничего толком не знаем. А смерть геройская всё заменила, все грехи отпустила, искупила всё. И это правильно, это справедливо.

Ничего геройского наш Гоша, конечно, не совершил. Но жизнь Пчёлкину испортил. Ну как испортил, изменил до неузнаваемости. Сначала Пчёлкин пил неделю. Домой не уходил, жил в кабинете. Утром умывался, и зубы чистил над раковиной в туалете и даже ходил на планерки и совещания. Но не более. Ни на какие задания не выезжал и в кабинет никого не пускал. Авторитет старшего оперуполномоченного в отделе был настолько высок, что многое с рук сходило, вплоть до беззакония и непослушания, а тут запил человек, тем более опер: дело житейское, всем привычное. Оперу не пить невозможно, нельзя. Это часть профессии, как походка у балерины.

Да что опера. Вот говорят в России работяги, мужики пьют. Неправда это. Мужики, работяги выпивают. И то если сильно, то быстро перестают быть и мужиками, и работягами. Пьют у нас правоохранители. Все и постоянно. Менты, прокуроры, судьи и всё что вокруг вертится. А вы попробуйте в России охранять право на трезвую голову. Тем более, что вы с этим «правом» сильно знакомы. И «право» это совсем не похоже на «правду» и «справедливость», те, что из детства, и они только с виду и для филолога слова однокоренные. Для нашего понимающего правоохранителя расстояние между «правом» и «правдой» огромно и ежедневно. И расстояние это можно залить только водкой, а так как оно огромно, то и водки надо немерянно.

Вот и ловят на дорогах пьяных водителей вечно похмельные гаишники. И охраняют трезвых зэков в тюрьмах пьяные стражники. И судят трезвые и адекватные с виду судьи, и сами судимы будут. И вот что интересно: лично для меня пьющий мент — человек с совестью, как ни странно это звучит. И пьющий коррумпированный судья по сравнению с трезвым банкиром — ангел божий.

Ага, ну вот мы и приблизились. Я ведь не о Пчёлкине хотел рассказать, и даже не о бедном мишке. Деньги — моя мишень! Мой Таргет. Я же сразу дал понять. А пока закончим с Пчёлкиным. Не бросать же его в кабинете бухого.

Никогда старший оперуполномоченный не был поборником прав животных. Он и на права людей ориентировался редко и в силу необходимости. И в людей он уже стрелял, и одного даже убил. Но как-то не задело. И вроде даже герой: убил бандита. А тут вдруг зацепило. И сильно. Он ведь как зашёл, так сразу и выстрелил, пока медведь спал. Зверь и не дернулся. Вот в чём дело, наверное, — не дёрнулся он, только глаза открыл. И ещё — конфеты. Пчёлкин после выстрела сразу сел в кресло у столика, пистолет положил и машинально из вазочки взял конфету и стал разворачивать. Была у него одна слабость — сладкое любил до безволия. Конфету он развернул и сунул в рот, а фантик положил рядом с пистолетом на столик. И сразу ртом по вкусу угадал название, а потом и на бумажке прочитал «Мишка на севере». Конфеты эти в детстве он любил больше всех других сладостей. Были они дефицитом, как и многое другое в большой, неловкой стране. Их привозил из далёких, северных командировок отец. Однажды он из командировки не вернулся. Вместе с отцом исчезли и конфеты. Мама долго плакала, и маленький Пчёлкин плакал и ничего не понимал. Каким был отец, он уже не помнил. Но точно помнил, что у отца были большие руки и пахли они шоколадными конфетами кондитерской фабрики имени Н. К. Крупской. Про Крупскую он узнал, когда научился читать — по фантикам, которые хранил в коробке из-под обуви.

Он так всё время и просидел в кресле, пока остальные писали нужные бесполезные бумаги и решали, что делать с мёртвым медведем. Потом встал, положил в карман пистолет вместе с фантиком, вернулся в отдел и запил. И пропил, не падая, неделю, тупо глядя на стол, где лежали слева — фантик, а справа — пистолет, словно выбирая между бумагой и оружием.

Через неделю, очнувшись, Пчёлкин твердым почерком написал заявление, придавил пистолетом и навсегда покинул чужие внутренние дела.

По слухам, он продал квартиру и поселился где-то в горах, в Апшеронском районе у знакомого лесника, которому в своё время помог соскочить на условное. Вроде бы разводит пчёл и торгует медом. Толком никто не знает, но слухи хорошие. Добрые.

Часть 3

Деньгам человек нужен больше, чем человеку деньги. Гораздо больше. Человек, в принципе, может прожить без денег. Случаев в истории предостаточно. Деньги без человека мертвы. Человек без денег способен размножаться, деньги — нет. Большим деньгам нужны большие группы людей, маленьким — достаточно одного.

А наш фотограф Саша, с голубыми глазами и стальным немигающим взглядом недолго просидел в кафе. Будучи человеком действия, он быстро устал от пустопорожних разговоров о вагонах, тоннах и «у.е.». Переговорив с сотней другой кофейных бизнесменов, он всё-таки вышел на реальных людей, и через полгода влился в Киевскую товарно-сырьевую биржу. И стал менять пеньку на масло, лес кругляк на зеленый горошек, бензин на сигареты, жидкое на сыпучее, твердое на сладкое, и всё остальное бесполезное на ненужное. Довольно быстро, сидя в кабинете и в глаза не видя ни одного килограмма из миллионов тонн всего вышеупомянутого, Саша с партнером Геной сколотили оборотный капитал и перебрались в столицу прединфарктной страны.

Там они также быстро познакомились с каким-то племянником какого-то министра. Племянник по кабакам продавал дядюшку и его министерство. В случае с Сашей и Геной дядя-министр ушёл с молотка за бутылку палёного виски и элитную проститутку. Недорого. Своих детей у министра не было, племянника он любил и друзей его принял как родных. За долю малую он им скинул одну из своих связей по Индии. Ребята сходу стали приобретать и раскидывать по стране станции техобслуживания, точнее оборудование для станций.

И много чего другого было куплено, продано, обменяно, утеряно и найдено. Очень прибыльным оказалось говно. И я думаю не случайно. По исчезновении сакрального «больше трех не собираться», народ начал сбиваться в кучи гораздо больше трёх. Митинги, собрания, распродажи, концерты, презентации на открытых площадках привлекали тысячи и тысячи людей. Лидеры бесчисленных партий залазили на трибуны и чуть не матом поносили российскую историю и действительность. Народ слушал, забирался в туалетные биокабинки и поддерживал выступающих прямым и доступным действием. Сбор коллективного говна с митингов прибыль приносил не малую, и Саша с партнером, быстро усвоив римскую аксиому, что оно не пахнет, сыпали по Москве кабинки, как Киса Воробьянинов баранки. В отличии от непрактичного Кисы, ребята не орали «Хамы!» и девки в номера с ними ездили.

И они не были уникальны. Страшное количество пассионарных российских мужиков бросились, как очумелые, продавать, покупать, менять, кидать всё, что можно было продать, купить, обменять и кинуть в огромной неуклюжей стране. Наиболее оборотистые залезли в недра и качали оттуда нефть, газ, минералы, воду, слегка заполняя пустоты говном с митингов.

Такое же количество более жёстких пассионарных мужиков участвовало в дележе добытого силой оружия. И тоже ничего необычного: всё как в природе. Жестокий отбирал у хитрого. Если хитрый был еще и жадным, его убивали. Очень хитрый набирал своих жестоких и нагибал менее хитрых. Умные держались в стороне, наблюдая. Мудрых не было видно вообще. Их, впрочем, никогда не видно, на то и мудрость.

Кулаком, сжимавшим пачки долларов, били наотмашь по морде большой красивой страны, утюжили и калиюжили огромное пространство осколков Великой Тартарии. И что интересно, ощущения трагедии не было, было как-то даже гомерически весело — как в отделении милиции перед убийством медведя. В Анапе запил и ушёл из отдела опер, в Москве запил и тоже потом ушёл президент. Но в отличие от анапского, большой русский медведь выжил. Закваска не цирковая.

А теперь о яблоках. Я не всегда любил вкус яблок, но мне всегда нравилось, как они выглядели. Красные, розовые, желтые, зеленые, смешанных цветов, спелые, округлые живой природной беременностью, они всегда смотрятся сценически красиво. Разбросаны ли они в траве под яблоней, рассыпаны по столу или полу, аккуратно уложенные в корзинки и вазы, они всегда аппетитно упруги, как попки юных гимнасток. «Яблоки на снегу, розовые на белом…» Песня стала шлягером благодаря визуальному восприятию. И первая, а если точнее, вторая библейская баба не устояла и сама ела, и ему давала, и он ел. Змей не особо и напрягался, просто подвел и показал.

И с какого, спрашивается бодуна, Нью-Йорк — город большого яблока?! По мне он просто Новгород, один из многих. Только его от бабла раздуло больше, чем Ярославль. А может все-таки яблоко? Поди, знай…

Беззаветная любовь Саши к деньгам не могла не привести его в страну, где их производили в самом большом количестве. И Саша прибыл в США. Почти к тёзке приехал. Не важно, как он попал туда. Я принимал посильное участие и нисколько не жалею. Он в любом случае должен был здесь оказаться. Правоверный мусульманин хоть раз в жизни обязан посетить Мекку. Наш фотограф служил другим богам.

Индейцев перебили лет за сто до приезда Александра. Не могу опять не вспомнить джеклондонского краснокожего, который покупал у бледнолицых нечто за доллар, привозил в племя и там продавал тоже за доллар. Не помещалось в его простой, не библейской голове, как это можно купить вещь за одну цену, а продать за другую. То есть, может быть, дешевле и можно продать, а вот дороже — никак. Ну, дикари, что с них взять-то! И думается мне, что укокошили янки всех местных не из-за территорий — их и сейчас ещё до черта и больше пустует — а именно из-за вредных торговых навыков. Не врубались они в Моисеевы заветы, как им не толкуй, и не производили добавочной стоимости, хоть скальп с них сдирай.

Короче, поляну перед Сашиным приездом уже почистили. И Саша приехал, и с головой окунулся во все доступные товарно-денежные отношения штата Калифорния. И начал, как я помню, собственно с самого штата, то есть с земли штата. Он принялся её продавать маленькими кусочками, совсем небольшими и для жизни не пригодными. Участки на продажу располагались на кладбище. Сашу каким-то образом привлекли к работе в одной чистенькой ритуальной компании за проценты от реализации. Первыми под раздачу попали друзья и знакомые. Саша сначала жил у Фёдора, с которым был знаком еще в России, и пользовался его машиной, телефоном и друзьями. В то же время у Федора жил и Ник Симс, пожилой американский бизнесмен русского происхождения. Ник был потомком дворянского рода, свалившего из России после революции 1917 года сначала в Китай, а потом, после второй мировой войны, переехавшим в Штаты. Он одно время довольно успешно занимался недвижимостью, потом увлёкся, взял кредит, хотел что-то огромно-доходное построить, пролетел и кредитный договор разорил его дотла. Ушёл дом, имущество, жена, доверие общества и воля к жизни. На фоне бешенной активности Александра Ник выглядел уже умершим. Ему первому Саша и предложил купить небольшой участок с роскошным видом: сухой и под деревом. Можно в рассрочку. Вежливый Ник ответил: «Спасибо, Саша, я буду думать» и скис ещё больше. Вот и всё, что мы знали о Нике в то время и ошибочно воспринимали его как обычного эмигранта-неудачника, жалели и помогали как могли. А он как-то стразу влился в компанию, ничего от нас не просил, наоборот постоянно оказывал услуги в виде консультаций, а то и просто предостережений, благодаря которым, как выяснилось позже, мы и выживали.

Поскольку, приехавший Саша еще по-английски много не говорил, то и объектами его финансовых посягательств стали поначалу соотечественники. А соотечественники наши приехали как раз хорошо пожить и умирать как-то не спешили, и сухой, под деревом, участок с шикарным видом никого не то, что не прельщал, об этом даже странно было слышать. Особенно пугал «шикарный вид». Сразу думалось о том, откуда вид то? Оттуда не очень-то посмотришь. Вот то, что сухо — это хорошо, но тоже не сильно важно после крематория.

Русская иммиграция в Америке — сообщество особое. Во-первых, русскими называли всех, кто приехал из СССР и говорил по-русски. Ну, это бы еще ничего, но русскими считали и всех, кто приехал из стран бывшего соцлагеря и по-русски не только не говорил, но и не думал, и не мечтал. При том, что недавно прибывшие нерусские и часть русских, саму Россию ненавидели больше, чем все американцы вместе взятые. Надо сказать, что как раз сами американцы относились к России и русским достаточно хорошо, насколько хорошо они вообще относились к не-американцам. Прожив там более пятнадцати лет, я никогда не встречал к себе плохого отношения на основании того, что я русский. Просто новых, демократических русских они стали меньше бояться, а потому и меньше уважать. Простейший силлогизм, куда деваться. Страх и уважение постоянно ходят парой.

Приехавшие, или, скорее, бежавшие из СССР были людьми почти героическими, борцами с режимом. Прибывшие после развала Союза, прибыли просто пожрать. Пожрать в широком смысле. Что-то засунуть внутрь, что-то одеть снаружи, в чем-то поселиться и пожить, на чём-то шикарном поехать и, главное, чего-нибудь побольше напихать в банк, посильно сохранить и приумножить.

Единственным мерилом успеха были, есть и будут — ДЕНЬГИ. Деньги имеют гражданство, но не имеют национальности. Где-то очень хорошо всё это разжевано. В каждой американской гостинице вы найдете две толстые книги — Библию и телефонный справочник. Одна книга — чтобы «духовно» насытиться, другая — для тела. И они очень нужны обе, рядышком. Путём многовековой эволюции одна породила другую: Авраам родил Исаака, ну и так далее…

Фёдор, Ник и Александр пили. И пили они по-разному. Симс пил постоянно, но как-то держался, хотя иногда и падал, но работать продолжал или, по крайней мере, делал вид. Саша пил в меру, работать мог всегда и никогда не падал. Фёдор пил запоями, на целые недели выключаясь из действительности. Работать не мог вообще, при этом зарабатывал больше чем Ник и Саша, вместе взятые. Я думаю, в этом случае Деньги были женского рода, хотя в основном используются во множественном числе и гендерными особенностями не обладают. Дело вот в чем: Саша их, Деньги-Женщин, любил беззаветно и на многое ради них был способен. Именно поэтому они, деньги, его избегали. «Чем меньше женщину мы любим…». Ник их тоже любил, но как-то слабо, он уже и жизнь-то саму, тоже женщину, сильно не волновал. Фёдору они были по большому счету по барабану. Особенно в запое. И они, бабы-деньги, липли к нему, как только он из запоя выходил, как будто в приёмной сидели и ждали, когда барин очухается. А барин очухивался и жить начинал жадно, в надрыв, ровно так же, как до этого пил.

В английском языке нет точного перевода слова «запой», потому, как и понятие «запой» чисто русское, национальное. Длительное потребление спиртного — это не запой. Просто человек бухает. Запой — это когда человек обязан умереть и заново родиться. Это маленькая реинкарнация. Не факт, что человек после запоя выживет физически, но умереть он обязан. Самое ужасное в запое — процесс возрождения. Похмелье, вернее бодун. Мучительные роды заново. Не буду описывать все кошмары, галлюцинации, пот, собачьи зубы, страх преследования. Кто там был, тот знает, кто не был — не поймет. И не надо оскорблять запойных алкоголиков словами трезвенников. Люди не пьют, люди учатся. И учитель очень жесткий. Он в угол не ставит, он убивает. Из потока выживают процента два-три — не более. И те, кто выжил, дипломами не хвастают, они просто знают больше, чем остальные, и дальше учатся. Но и помочь остальным не могут. Каждый эту науку сам хлебает полной чашей. А там — как бог даст.

Саша обладал потрясающей работоспособностью. Быстро врубившись, что соотечественники — не тот материал, на котором можно заработать, он взялся учить английский. По совету Фёдора купил толстую книгу современного американского автора и стал её переводить. Завёл большую общую тетрадь. В одну колонку записывал незнакомые слова, а они почти все были незнакомы, в другую колонку — перевод. Потом подворачивал страницу и писал перевод на память. Потом опять подворачивал и на память писал английский оригинал слова. Работа нудная, но полезная. Иногда спрашивал Ника о значении слов, где и как они употребляются. Ник потом признавался Фёдору, что он сам часто не знал значение, выкопанных Александром слов.

В изучении любого иностранного языка, особенно разговорных навыков, главное — это наглость. Ну, если не наглость, то отсутствие всяких комплексов и стеснений. Так же учатся на актёров. Комплексов у Саши не было совсем. Он мог остановить любого американца на улице и долго, не мигая, спрашивать у того о чём угодно, заставляя вежливого аборигена понимать свой напряженный английский. Абориген не всегда понимал Сашу, особенно когда он использовал слова из книги, значение которых не знал даже образованный Ник, но избежать разговора с фотографом не мог. Если Александр ставил цель за час поговорить с десятью первыми встречными, то эти десять человек были обречены. Ровно в двенадцать он выходил в парк и пытал свою десятку. Мамаши, которые в это время обычно выгуливали свою детвору в парке, стали исчезать на третий день появления нашего ученика. Через неделю парк опустел. Саша вышел на завоеванную территорию, никого не нашел, запустил в белку шишкой и пошёл в торговый центр, где ещё собирались люди.

Там он и нарвался на свою судьбу. Это была женщина, некрасивая и активная, как анапская мартышка Маша. Она была не просто женщиной, она была частью сетевой организации «Amway», а значит, в нашем понимании и не женщиной вовсе. Amway, или American Way («Американский путь») — гигантская сетевая торговая контора, которая поглотила Сашу почти на десять лет. Начинали они как обычная торговая сеть, работающая по принципу «door to door», то есть стучали в двери и предлагали купить всё, что можно — от туалетной бумаги до вертолета. Лет через десять они так достали обывателей, что те стали им стучать в репу, в ответ на стук в дверь. Почесав эту самую репу, ребята задумались и придумали уникальную сеть-пирамиду, которую уже много лет судит правительство США и никак засудить не может. В основу пирамиды заложено два гениальных принципа — халява и благородство. Халява — чуть ли не основной человеческий инстинкт наряду с инстинктами размножения и самообороны. У древних иудеев обозначало бесплатное молоко по субботам. Ну да бог с ними. Итак — халява. Наш трудолюбивый Саша был сражен тезисом страшненькой американки, что главная идея организации заключается как раз в том, что делать, собственно, вообще ничего не надо, и таким образом можно разбогатеть раз и навсегда. Она даже похорошела как-то после таких слов. Ведь Саша и летел через океан именно за этим, сам того не подозревая. Нужно просто самому подписать договор с конторой, а потом подписать как можно больше народу. Подписанные счастливцы образуют Сашин «downline», то бишь его команду. Каждый в его команде подписывает следующих, и те становятся не только его личными подписантами, но и Сашиными тоже. И так до бесконечности. И главное мы ничего не продаем — МЫ ПОМОГАЕМ ЛЮДЯМ! Вот оно, благородство! Вот два столпа, которые ласкают слух и душу: работать не надо, а просто помогать людям, и ты богат. И не на какое-то время, а навсегда. Старуха Шапокляк заорала ему из детства: «Кто людям помогает, тот тратит время зря». Практичный Алекс (он теперь для простоты общения стал Алексом) всё-таки попытался вытянуть у красавицы, а откуда бабло то, но вместо ясного ответа жеманница состроила глазки, дала визитку и назначила свидание на следующем митинге благородных халявщиков.

В центрифугу её, суку, в центрифугу бы!

Но было уже поздно. Саша поплыл. Когда он вернулся домой после роковой встречи, глаза его сильно поголубели, стальной оттенок начал исчезать.

Часть 4

Когда вам надоест читать чужие книги, мои в том числе, садитесь и пишите свою. Перечитывать своё вам будет интересно, даже если ваша писанина не вызовет восторга окружающих, а тем паче широкого круга читателей. На мнение этого широкого круга нужно наплевать в первую очередь, если хотите написать действительно что-то дельное. Пишите для узкого круга своих друзей и знакомых. Владимир Семенович Высоцкий писал песни для друзей, для своей небольшой компании, и они стали классикой. Описывайте только то, что любите или ненавидите, что, по большому счёту, одно и то же. О том, что «может заинтересовать», не пишите никогда. Это только ваше сегодняшнее, если не сиюминутное, мнение. Когда оно поменяется, вам, самое меньшее, станет стыдно. Не стоит тянуть лямку сюжета, легко перескакивайте с одной темы на другую, ибо человек так и мыслит. Сюжет выстроится сам, если вы честны перед собой. Наиболее интересная линия разовьётся и заживет самостоятельно. Не напрягайтесь — что легко, то правильно. Самое мудрое вещество в природе — это вода. Вспомните: живая и мертвая. Она одна может пребывать в трех состояниях — в твёрдом, жидком и газообразном. В том, в котором в данный момент удобнее. Она никогда не потечёт вверх и не полезет на гору. Она её обогнет и победит в любом случае. Человек, на большую свою половину состоящий из этого мудрого вещества, ведёт себя, как дурак, пыжась и преодолевая всякие препятствия, которых на самом деле и не существует вовсе. Сократ посвятил остаток своей жизни тому, чтобы ответить на вопрос, «почему человек, зная как поступать хорошо, поступает дурно». И не ответил. И никто не ответит. Могу сказать одно: если человек думает, что знает, как поступать хорошо, то, даже поступая хорошо, он поступает дурно. Исключение — блаженные и юродивые. Они поступают хорошо, не зная этого.

***

И завертело Сашу, закрутило. Он ездил на бесконечные митинги, тренинги и петтинги. Он видел множество людей, настоящих американцев с горящими глазами, убежденных и уже любящих его, как одного из своих. Ему открылся новый мир, настоящая Америка, где всё возможно и всё просто. Где стоит только постичь и принять этот мир, и он тоже примет тебя и закрома откроет. Он быстро подписал контракт на год, заплатил несчастные сто пятьдесят долларов и стал одним из них, избранных, посвященных. Он посетил стадион, вместивший десятки тысяч соратников. Он видел человека, который вышел на сцену и рассказал, как он, обычный американский слесарь, пять лет назад подписал этот контракт вместе со своим другом. Как друг его маловерный через год не стал продлевать контракт, а он продлил. И теперь у него тысячи и тысячи в даунлайн и единственной его проблемой стало ежегодное заполнение налоговой декларации на страшные миллионы долларов. Немного напомнило сцену из советского фильма: «Вот стою я перед вами, простая русская баба…», но Алекс отогнал видение.

Стадион вмещал более семидесяти тысяч человек и был забит полностью. И всё это забитое полностью орало и хлопало. И когда один из выступавших сказал: «Вот там за стенами стадиона они смеются над нами, так давайте дружно посмеёмся над ними», то всё семьдесят тысяч заржало. Ну, как тут не верить?! У Христа в «downline» всего было двенадцать мужиков сомнительной биографии, а тут — десятки тысяч. И дружно ржут. А на сцене, сменяя друг друга, чередой идут миллионеры, в прошлом простые слесари и домохозяйки. И умилился Саша и, вроде, уронил слезу. Хотя, про слезу верится с трудом.

Как и когда выключились мозги у человека, поднявшегося на обезьяне и фотоаппарате, продавшего тонны бесполезных вещей на киевской бирже и сколотившем состояние на московском говне? В какой момент поплыл изощрённый коммерческий мозг Алекса? Может быть, в тот самый, когда он из Саши превратился в Алекса? Да нет, он шёл к этому дню всю жизнь. Он трудился всю жизнь. Я уже упоминал: более устремленного человека я не встречал. Но зачем он трудился? Зачем экономил и даже жадничал? Да вот для этого же: заработать, наконец, так, чтоб больше никогда, ни за что, ни при каких условиях не работать.

Друзья мои, а разве каждый из нас не мечтал о том же? Мечтал, и не возражайте и не придумывайте другие цели добычи денег. Нет, есть, конечно, повседневные задачи — купить еду, одежду, машину, дом. Но это только задачи, и задачи посильные и очень нужные. Но вот она ЦЕЛЬ — заработать навсегда. Даже не заработать, а как-то получить. Выиграть. Лотерея, казино, клад, наследство — вот она, тайная мечта наша. И моя тоже, чего греха таить. Но мы давно уже и билеты лотерейные не покупаем, и в казино не едем, и клад не ищем, и наследства не ждём. Ну, мечтаем иногда перед сном и засыпаем спокойно.

А Саша не мечтал, он действовал. И когда в Америку ехал, верил: вот там оно, то самое, там его много этого самого. Он ещё не понимал, чего «этого самого», но верил свято. И когда женщину эту, пародию на Машку встретил, ещё не до конца поверил, но уже кольнуло. А когда увидел тысячи на стадионе и единицы на сцене, вот тогда и сглотнул самую большую слюну в жизни. Такой слюны не было даже у верблюда соседнего фотографа на анапской набережной. И ещё он понял для себя: он один из тех, что на сцене, а не тех, что на трибунах рядом с ним. И он туда дойдёт. Если надо пойдёт по головам дружно орущих эмвэевцев. И он начал учиться помогать людям.

Как я уже упоминал, жил Саша в это время у своего друга Фёдора. С ним он был знаком ещё по России, а точнее — юга России, а еще точнее — Краснодарского края. В то же время у Фёдора жил и Ник Симс, в прошлой жизни — Николай Александрович Шимановский. Помимо Ника в компании был ещё один дворянин — князь Ванечка, потомок старинного княжеского рода Щербацких. С Фёдором они познакомились в церкви святого Симеона Верхотурского в Калистоге. Церковь эту князья Щербацкие построили практически за свой счёт, от Русской Православной Церкви за рубежом получив только благословление. В подвале церкви находилась фамильная усыпальница князей Щербацких. Князь Ванечка учился в Калифорнийском университете в Сан-Франциско и частенько навещал Федора по пути туда или обратно. Описываемые события произошли ещё до того, как они чуть не угорели в церкви вместе с Лёлей. Ну, да не в них, собственно, дело. Они здесь фоном. Здесь всё — о Саше и о деньгах. Хотя тут все персонажи достойные и внимания заслуживают.

Когда приезжал князь, они с Фёдором пили. С ними пил и Ник, но долго продержаться не мог и уходил спать после первой бутылки «Курвазье», с которой стартовали друзья. Дальше ребята переходили на «Водку» и «Библию». Почему русский напиток у них сочетался с иудейской книгой, мне до сих пор непонятно, но так было всегда, когда они оставались дома, а не мчались куда-нибудь в алкогольное бессознательное. Саша возвращался домой поздно: дел у него сразу после подписания контракта с дьяволом стало невпроворот. Он уже давно прицеливался к друзьям, в смысле подписать их в свой даунлайн, но слушая их разговоры понимал, что они ещё очень и очень не готовы.

Вот и сегодня, вернулся он с очередного шабаша, как всегда возбужденный и позитивный, а они сидят, пьют, цитируют и спорят.

— А я не пойму, куда первые делись? — спрашивал Федор.

— От них другая ветвь пошла, вернее, другие, — отвечал князь.

— Вы о чём сегодня? — подключился Саша.

Он уже налил себе водки и выпил, не чокаясь и друзей не отвлекая. Он давно принял стиль их посиделок. Тосты они не говорили: просто наливали и пили, иногда чокались, иногда нет.

— Понимаете, Александр, — как всегда вежливо и доходчиво-подробно начал объяснять князь Ванечка. — В первой главе «Книги Бытия» Бог на шестой день уже создал людей, мужчину и женщину. И дал им власть над всем живущим на земле и сказал: «Плодитесь и размножайтесь».

— И что?

— А то, что на седьмой день Бог устроил выходной и ничего не делал, — влез Федор. — «И почил от всех дел Своих». От «всех», понимаешь? То есть, Бог, который реально бог, всё, что надо за шесть дней сотворил, и «почил от всех дел». В смысле «game’s over», ребята, плодитесь и размножайтесь, а я почил: не царское это дело — дальше корячиться. Сами, мол, детишки, сами. А на следующий день появляется «Господь Бог», заметь, уже не Бог, а «Господь Бог». С чего бы это погоняло менять за одну ночь? И начинает «Господь Бог» лабать всё то же самое на отдельно взятой территории и в меньших размерах. Он посадил всякий кустарник, который ещё не рос и всякую траву, которая ещё не росла. Ты прикинь: тот, что до него, как бы не доглядел. Всё устроил: и небо, и землю, и воду, и биосферу, и стратосферу, короче абсолютно всё, а про какую-то траву забыл. И про кусты какие-то. Есть у меня мнение и про травку и про кустики, ну, да не в этом суть. Бог с ней с травкой! Самое интересное — он начал опять лепить людей. И если тот, первый, как богу и положено, без всякого материала просто создал и мужика, и бабу из ничего, из космоса, по образу и подобию своему, и дал им властвовать над всем живущим, то этот, который «Господь», замесил мужика из глины. А через некоторое время увидел, что мужику скучно, усыпил его, ребро вынул и сделал ему бабу.

— И что? — опять повторил Алекс.

— А то, что на хрена их опять создавать, новых?! На следующий день-то? Эти еще не стерлись.

— Погоди, Федя, товарищчь мой дорогой, — князь видимо, пытался докончить мысль, сбитую появлением в разговоре Саши, — тут всё логично. У этих новых — другие задачи. Вот смотри. — Он взял книгу и принялся монотонно читать. Видно было, что это уже обсуждалось. — Вот… «И всякую полевую траву, которая ещё не росла, ибо Господь Бог не посылал дождя на землю, и не было человека для возделывания земли». Он его создал для конкретной цели — землю возделывать.

— А ты мне скажи, почему он дождя не посылал? Не мог, что ли? Как так? Всё мог, а дождя капнуть — ну ни как. И ему человек нужен, чтоб возделывать? Ваня, ну ведь бред собачий! Если дождя не будет, то ты хоть завозделывайся, а ни хрена не вырастет. Он его что, из праха лепил каналы рыть и воду ведрами таскать?! А бабу зачем из ребра клонировал? Прах кончился?

— Я думаю, под «возделывать землю» имелось в виду что-то другое. Тут всё зашифровано, тут многозначие.

— Послушай, сиятельство, если хочешь спрятать — положи на самое видное место. Не верю я в шифры эти, и толкование все — от лукавого. Ты же сам говорил, что раньше официальный Ватикан даже запрещал читать Библию без священника католического. Это почему это? Чего это боялись? Что кто-то прочитает и поймет всё прямо, так как и написано, без понтов шифрованных?

— Да ты дослушай. Вот где он их поселил? Где рай создал? «И насадил Господь Бог рай в Эдеме на востоке». А где на востоке? Не очень понятно. Но вот дальше «Из Эдема выходила река для орошения рая; и потом разделялась на четыре реки. Имя одной Фисон: она обтекает всю землю Хавила, ту, где золото; и золото той земли хорошее; там бдолах и камень оникс». Вот сразу и обозначение места, и цель — золото. И золото, заметь, хорошее.

— И к чему ты это? Опять про Аннунаков?

— А почему нет, Фёдор? Ведь тут всё логично, и всё укладывается. Да, не доказано, но ведь есть теория, и не на пустом же месте. Я уверен — есть такая планета Небиру. И сдохнут они без нашего золота. Их озоновый слой крякнет, если не распылять постоянно необходимое количество золота в их атмосферу. Ну, это же физика и химия одновременно, и опытным путем доказано. Чего спорить?

— Я, князь, не спорю, я думаю, что слишком уж у тебя всё просто. По земному. У них там нехватка золота, прилетели, наклонировали местных под шахтеров, и давай, ребята, возделывайте землю и добывайте нам золотишко. И размножаться не забывайте, чтоб было кому возделывать. А чтоб размножаться вам нравилось, мы вам секс придумали. А начнёте сильно гомосечить, мы вам потоп устроим или СПИДу насыплем по самые помидоры. Вот я и спрашиваю: а куда первые делись, что по образу и подобию?

— А налейте, Фёдор Иванович, по полной чаше. Выпью и скажу тогда. Стаканы доставай.

Саше стало скучно. Подписать их в «downline» сегодня явно не светит, а время терять на пустословие он не привык. Тем более раз начались «стаканЫ» с ударением на последний слог, значит, ребят понесёт. А завтра вставать рано. У него наметились очередные клиенты, которым пора помогать. Перед сном следовало еще раз прослушать аудиозапись тренинга «Как убеждать людей». Весь тренинг, в принципе, укладывался в простую армейскую мудрость: «Не можешь — научим, не хочешь — заставим».

Уже закрывая дверь в спальню, он услышал:

— А первые, Федя, это мы.

Прослушав откровения очередного богатого эмвейца о том, как любого встречного потомка Адама можно подписать в «downline», он снял наушники, расправил кровать и открыл форточку. Спал Саша всегда со свежим воздухом. С улицы он услышал крик Фёдора:

— Вешайтесь, Аннунаки!

Потом завелась и отъехала машина князя. Ребята выезжали в люди.

Часть 5

Ах, в какое время залетел Саня в ласковые руки эмвеевской мартышки! А время было — весна! Красивый Калифорнийский апрель. Незаметно проскочив дни рождения Ленина и Гитлера, Саша каждый день субботничал на благо ФРС. Не видя ярких красок весны, но чуя носом пряные запахи бесчисленных цветов, он, как мотылек, летал с митингов на семинары, с семинаров на встречи. Мартышку звали Марта — не поверите: случайная прелесть попадания — и она подписала его в свой «downline». Теперь Саша должен был обрасти своими даунами.

Дело это, как ему объяснили, нехитрое. Ведь люди готовы, они ждут помощи. Нужно только донести до них неразумных нехитрую доктрину системы. А чтоб донести, надо познакомиться. А чтоб познакомиться, надо завести разговор на общую тему. А чтоб найти общую тему, надо проявить искренний интерес. Слышишь, Шарапов, искренний! Глеб Жеглов имел бы огромный «downline», родись он в другой стране и в другое время. А как понять, что человека интересует? Да нет ничего проще, Алекс! Ступай в любой супермаркет, смотри, что люди покупают, и подсекай рывком.

И он пошел. В «Target». По иронии судьбы название переводилось как «Мишень». Огромный магазин, где продавалось всё. То есть — абсолютно всё. Обученный семинарами и возбужденный Мартой, он, закатав рукава, как немецко-фашистский захватчик, косил из «шмайсера» очередями, не жалея ни баб, ни детей.

В отделе рыболовных принадлежностей он рассказывал, как однажды поймал в Чёрном море огромного окуня. Слово «окунь» он запомнил по переведенной книге, а что там, в России, в морях реально ловится, здесь мало кто знал. Окуня, так окуня. Саша привлекал внимание акцентом и размахом рук, показывая размер русского черноморского окуня. Люди верили. Россия — страна большая, соответственно, и окуни там — не чета местным. В отделе для беременных он с пониманием говорил о токсикозе. В «игрушках» вспоминал огромные советские машинки из дерева и железа. Рядом с медикаментами болел так, что один раз чуть не вызвали «скорую».

Я еще раз напомню, Саша был человеком прямого действия. Всему, чему его обучили, он верил. Вот только, когда после окуня, токсикоза и аспирина он переходил к Эмвэю, все его новые друзья, рыбаки, мамаши, автомобилисты и прочая публика, разворачивались и уходили. Об этом тоже говорили на семинарах. Да, будут уходить. Да, надо перебрать тонны руды! Не скисать, Алекс! Это руда! Ещё немного, еще чуть-чуть — и заблестит, засверкает жёлтый метал реки Фисон!

Через неделю служба безопасности «Таргета» выставила Сашу за двери магазина. Перед этим его сфотографировали и повесили. Теперь он висел на стене с надписью о нежелательности его появления в данном супермаркете. Рядом с другого портрета ехидно лыбился лучший продавец месяца. Разные у людей судьбы, разные. И следы их на земле непохожи. Хотя суть-то одна.

Вынужден хотя бы схематично объяснить, наконец, систему торгово-финансовой структуры компании «Amway». Ну, основной принцип — халява, мы уже озвучили. В чем она состоит? Как долгие годы внушал Алекс своим подписантам, ничего продавать не надо. Надо помогать людям самим выбирать нужный им в повседневной жизни товар и покупать его как можно дешевле. Само собой, весь товар маркирован словом «Amway». Для этого необходимо подписать с компанией годовой договор стоимостью сто пятьдесят долларов США. Теперь внимание: на момент подписания Сашей годового договора общее количество эмвеевских подписантов равнялось приблизительно два миллиона человек, что суммарно давало владельцам триста миллионов долларов чистого годового дохода — минус расходы на бумагу. Красавцы!!! Это не в двери стучать. А общий годовой оборот компании исчислялся уже миллиардами долларов.

В принципе, ничего нового. На верхушке пирамиды несколько толковых ребят ворочают миллиардами, а внизу носятся миллионы Алексов и рекрутируют следующие миллионы. Вопрос: а почему бегают эти миллионы энтузиастов? А потому что всем им, якобы, светит тоже подпрыгнуть наверх и наблюдать, как уже под ними носятся миллионы подписанных муравьев и таскают съестное в муравейник, который не случайно строится в форме пирамиды.

Карьерный рост эмвейца обозначается вехами, которые носят названия «Серебряный директор», «Золотой…», «Бриллиантовый…» и так далее. Чем выше рост, тем серьезней кличка — как в индейском племени. Чтобы достигнуть уровня «золотого», «бриллиантового», нужно набрать определенное количество баллов. Обозначаются эти баллы буквами «PV». А чтобы набрать эти «Пи Ви» необходимо не только подписать следующих «оленей», но и купить или продать определенный набор эмвеевского товара. Ага, так значит торговать все-таки надо? Но тебя успокаивают: не парься, главное — это подписать как можно больше людей. А там — как у того простого слесаря на сцене, у кого-нибудь из подписантов выстрелит даунлайн, и как покатят продажи, ты даже и знать не будешь у кого и сколько. Но так как это твои «олени», то тебе и будут падать постоянно проценты со всех их продаж и покупок. Вот она — халява! Всё продумано! Ты же был на стадионе?! Живи, да грейся.

Но чтоб заскочить хотя бы на начальный уровень «Серебряного директора», у Саши подписантов сильно не хватало, и вожделенные «Пи Ви» не набирались. Ничего! «Есть у нас методы на Костю Сапрыкина». Можно подкупить малехо эмвеевского товарчика, и счёт пополнить.

И завалил Саша Федин гараж туалетной бумагой, бытовой химией, зубной пастой, презервативами и жвачкой. Надо сказать, качества очень хренового. Бумага липла к заднице, а жвачка — к зубам. Презервативы, на всякий случай, не трогали.

Саше нужна была работа, срочно и много. Надо было покупать и подписывать, подписывать и покупать. Противоречие момента состояло в том, что, чтобы покупать, надо работать и тратить время, но чтобы подписывать нужно тоже время, и время свободное. И как это совместить? У Саши получалось. Впрочем, он мало спал.

Один раз Александр нашёл работу, которая полностью удовлетворяла всем требованиям новоявленного эмвейца. А дело было так.

В США в то время началась очередная предвыборная кампания. Боролись Буш и Гор. Начиналась всеамериканская вакханалия социологических опросов и предварительных голосований. В людных местах, как бельма на глазах, стояли столы демократов и республиканцев, где их приверженцы собирали подписи в поддержку своих кандидатов. Приверженцам платили по-разному. Республиканцы — по доллару за подпись, демократы — по десять долларов за час. Страна, как всегда, разделилась на два лагеря. И только Саша, верный принципу невмешательства во внутренние дела иностранных государств, поступил, как и полагалось русскому бизнесмену. Он пошёл к демократам и продался им за десять долларов в час, а потом пошел к республиканцам и продался им по доллару за подпись.

Раскладной стол, выданный демократами, ушёл в Федин гараж, а стол республиканцев он установил у входа в «Таргет». Вовнутрь ему было нельзя, а снаружи — пожалуйста. Бланки демократов он сразу заныкал в портфель и стал подписывать по доллару за штуку республиканцев. Красавец! Только наш человек мог додуматься за деньги одной партии агитировать за другую. Двойной навар! Потом весь навар улетал в коммерческие лапы «Эмвея», а Саша копил «Пи Ви» и плевал со своего стула на судьбу и Гора, и Буша-младшего. Был бы старший, плюнул бы и на него.

Общались с ним охотно и, за несколько дней до катастрофы он заманил в своё эмвеевское стадо трех «оленей» -республиканцев и одного демократа. Не работа, а мечта! Малина!

Через неделю его стали узнавать и интересоваться здоровьем. Кофе из «Таргета» ему носил охранник, который его фотографировал. В свободное время Саша ему рассказывал о своем анапском опыте с Машкой и Гошей. В обеденное время приезжала Марта, кормила его сэндвичем вдохновляла и радовалась успехам. Он убедил её голосовать за Буша и заработал доллар. На следующий день Марта привела человек десять, и Саша наварил на Буше-младшем ещё червонец. В сутки он зарабатывал почти двести баксов — по «стошке» с партии. Сашины «Пи Ви» росли параллельно с шансами республиканцев.

Потом, когда голоса избирателей пересчитывались вручную, я точно знал, кто определил выбор страны и внешнеполитический курс США на последующие восемь лет. Да, да, ребята! Война в Ираке целиком на совести Александра! Буш-младший стал президентом, а Саша — «Серебряным директором». Он мог бы стать и «золотым», но вмешалась судьба в виде электората демократов. Иммиграция всегда голосовала за демократическую партию — и легальная, и нелегальная. Нет, его аферу не раскусили. Кирдык пришел со стороны, откуда не ждали.

Два нелегала-мексиканца решили грабануть инкассаторскую машину. Каждый вечер инкассаторы объезжали всю плазу, и конечной точкой был «Таргет», находившийся последним магазином в ряду.

Грабители были и будут всегда. Умные грабители возглавляют банки, глупые бегают с пистолетами. Tе, что с пистолетами, всегда пытаются ограбить тех, которые умные. Что интересно, ребята с пистолетами заслуженно пользуются популярностью и любовью всех народов. Еще бы! Их кумиры грабят тех, кто грабит их. В девятнадцатом веке было модно грабить поезда. Там всегда был почтовый вагон, где перевозили деньги. В США до сих пор убийство почтальона — федеральное преступление. И до сих пор почтальон имеет право на ношение оружия. Почтовые вагоны уже не перевозят наличность, но привычка грабить что-то движимое с деньгами осталась.

Напа, городок, где жили Фёдор и Саша, был городком маленьким, в основном «белым» и, следовательно, не шибко криминальным. Экипаж инкассаторской машины состоял из двух человек — водитель и, собственно, сам инкассатор. За долгие годы работы в тихом, законопослушном городке ребята расслабились, бдительность притупилась.

До сих пор не понятно, как мексиканцы туда заскочили и заблокировались, а весь экипаж оказался на улице перед «Таргетом». Не понятно даже, зачем они туда заскочили.

Ограбления инкассаторской машины всегда строились на том, чтобы выхватить из машины мешки с деньгами и умотать на собственном транспорте. Сама машина легко блокируется при попытке захвата, как изнутри, так и снаружи. А впрочем, мы уже упоминали об умственных способностях грабителей с пистолетами. Будь они поумнее, сидели бы в офисе, а деньги им привозили этими самыми машинами и складывали мешками к ногам.

Итак, два мекса с пистолетами — в машине, два америкоса тоже с пистолетами — снаружи. Машина бронирована и заблокирована. Дальше всё, как в кино. Налетели копы с мигалками, окружили инкассаторский броневик и застыли в патовой ситуации. И так же, как в кино, между двумя противостоящими силами должен появиться какой-нибудь обалдуй, типа Пьера Ришара, который никому там не в радость, но на ситуацию влияет. Судьба выбрала Сашу. Когда засиренили полицейские машины, а потом прозвучали выстрелы, толпа на площадке перед «Таргетом» кинулась врассыпную и столик вместе с Алексом опрокинула. Рассыпались бюллетени республиканцев, уже подписанные и, соответственно, стоившие по доллару за штуку. В то время, когда толпа избирателей и налогоплательщиков металась по площадке перед входом под вой сирен, крики и выстрелы полицейских, беспартийный Саша ползал по асфальту и собирал свои доллары. Когда началась бесполезная перестрелка между броневиком и копами, Алекс собрал все анкеты и лёг на асфальт, закрыв их грудью. Площадка к тому времени опустела, и он остался один на линии огня, ровно посередине между стрелявшими.

Редкий случай, когда героями становятся из жадности!

По законам жанра подоспели телевизионщики и, удобно расположившись на крышах минивэнов, принялись снимать и комментировать происходящее. И опять в центре кадра оказался наш герой, сильно похожий на труп с поджатыми под себя руками. Стрельба прекратилась. Полицейские стали убеждать захватчиков если не сдаться, то хотя бы дать медикам возможность оказать помощь пострадавшему. Бандитам лишняя мокруха тоже ни к чему: они согласились. И тут случилось совсем неожиданное. Саша ожил, сел на копчик и стал пересчитывать бюллетени в полной, почти звенящей тишине. Никто ничего не понимал. Сотни очевидцев и миллионы телезрителей молча смотрели, как оживший труп спокойно пересчитал какие-то бумаги, потом встал и пошёл к заблокированной инкассаторской машине. Один, без оружия. Под передним колесом машины лежала пачка подотчетных бюллетеней, которые необходимо было сдать работодателям.

Саша все-таки был музыкантом и потому человеком хоть немного театральным. Забрав бюллетени, он поклонился, сделал дирижерский жест, мол, продолжайте, и вышел за ленту оцепления.

Успех невероятный!

А когда вслед за Сашей, вышли и сдались грабители, восторг нации достиг апогея. Толпа аплодировала, люди у экранов плакали и обнимались.

А герой исчез. Не из скромности, господа, нет — опять-таки из жадности. Быстро сообразив, что, если афёра откроется, то ему не заплатят ни демократы, ни республиканцы, Саша сделал ноги.

Да, он жалел потом. Вечером, в узком семейном кругу, с Ником, Фёдором и князем, после второй бутылки водки, ему вдолбили, что став популярным человеком, он на одних интервью заработал бы больше, чем Буш, став президентом. Но поезд ушёл, догонять нет смысла.

Пей, бедолага, пей! И под пули больше не лезь. Живи и копи «оленей».

Часть 6

«Не позволяй душе лениться,

Чтоб в ступе воду не толочь…»

Часть 7

«Душа обязана трудиться

И день и ночь, и день и ночь…»

Часть 8

Посвятив две полнокровные части книги лирическому отступлению о душе, можно с ней легкой вернуться и к людям. Люди очень многое делают ртом. Они им пьют, едят, говорят, целуются. Даже не рискну перечислить всё, что они им делают. Плюют, например. Глазами они видят, ушами слышат, мозгом думают и мечтают. А сердце болит за всё, что они видят и слышат. Но больше всего оно болит от того, что они думают и мечтают. Мечта, обработанная мозгом, становится целью. Цель обрастает планами. Для исполнения планов мозг отдаёт приказы двигательному аппарату, в нужное время подключает слух, зрение и вербальные функции. И поскакала мета-машинка! А куда машинка поскакала? В девяти случаях из десяти она поскакала зарабатывать.

Как, когда человек, созданный Богом по образу и подобию своему, превратился в эту машинку?! Неужели можно хоть на секунду подумать, что в самом Боге заложена даже микро-маленькая частичка этой машинки, подобие которой мы вырастили в себе и дали собой завладеть?! Нет! Не верю! Никогда не поверю! И проверяю остаток на банковской карточке! И с ума схожу, когда там ноль или минус. И трепещу от неизвестности! И какое-то время бываю спокоен, когда там много. Там никогда не бывает достаточно для полного спокойствия, не говоря уже о счастье.

Мечта никогда не должна исполняться. Материализованная мечта как минимум приносит разочарование, как максимум — суицид.

***

В этот вечер четверо мужчин напились крепко. Сначала много смеялись. Переключали телевизор с канала на канал и в сотый раз ржали над распластанным по асфальту Алексом, вставали и аплодировали его театральному уходу. Даже, нарушив традицию, поднимали тосты. Потом опьянев, пели. Фёдор взял гитару, Саша сел за рояль. Пели русское, протяжное, хором.

Ник словa знал, но не пел, а просто умилялся. С возрастом он стал слезлив. Николас родился в Китае, в Харбине. Ходил в русскую школу для мальчиков, а затем в гимназию. Родные называли его Ника, так последняя императрица называла царя Николая Второго. Тоже последнего. Когда закончилась война, они всей семьей переехали в Штаты. Для него эти ребята, приехавшие из загадочной страны предков, были и близки и непонятны. Маме исполнилось всего два года, когда семья сбежала от ужасов революции. Мама была строга, большевиков ненавидела ежедневно, как будто они жили по соседству, и много не рассказывала. Замуж она вышла там же в Харбине за русского эмигранта, в прошлом марксиста-теоретика. Он и стал папой Ника. Как только Ника научился читать, папа подсунул ему «Капитал» Маркса вместо букваря, а затем труды философа-анархиста Кропоткина, одного из немногих, которых пожалел Ленин специальным декретом. Бабушка рассказывала много и путано. В детской Никовской головке красоты их фамильного имения перемешались с кровавым ужасом большевицкого нашествия и непонятной теорией прибавочной стоимости. Что интересно, позже он уже сам увлекся марксистским учением и правдами неправдами доставал труды Ленина, а позже и Сталина, и сильно пытался вникнуть. Все его знания о России и СССР были знаниями широкими, твёрдыми, но книжными. Россия — живая, огромная, красивая, кровавая — пришла в его жизнь с этими парнями. И он жадно изучал их и через них — новую Россию.

Князь Ванечка тоже никогда не был в России, но тоже много знал из книг. Читал он преимущественно русскую классику. В его манерах, разговоре и облике Ник угадывал всю династию старинного рода князей Щербацких. Иногда, глядя на аристократическое лицо князя, слушая его немного нарочитую правильную речь, речь интеллигента, он явственно понимал, что в любой момент, в других, более жестких обстоятельствах, князь убьет человека легко. Выхватит кинжал и убьет, как убивали его далекие предки. И вытрет кровь о плащ врага. Он наблюдал бешеные запои Фёдора, вплоть до потери им человеческого облика. Удивлялся неподъемной работоспособности Александра, и где-то в глубине расколотого эмигрантского сознания понимал, что вся эта троица — всего лишь грани какого-то одного огромного существа, живущего по другим законам, вернее вне всяких законов. У них есть свои, неведомые правила и он, Ник, эти правила знает, но сам он этими правилами не живёт, и жить не может, при всём желании. Они же эти правила не знают, но ими и живут. Правила эти в крови, в ДНК и они следуют им, и, если надо, жизнь положат. Он видел, как любят жизнь его юные русские друзья и как не дорожат ей. Николас любил их и за них переживал.

Во всякой русской пьянке есть время активное, безумное, и время философское, время беседы. В период активности друзья пели, звонили девкам, и сожгли эмвэевские новогодние петарды, которые Саша купил в мае ради добавочных «Пи Ви». Саша пытался возражать: он их в мае купил со скидкой, чтоб потом в декабре впихнуть какому-нибудь «оленю» в даунлайн подороже и заработать еще «Пи Ви». Но «серебряного директора» привязали скотчем к креслу, кресло вытащили во внутренний дворик и у него на глазах запустили в воздух дорогую эмвэевскую продукцию. Ник тоже принял посильное участие. Он стоял рядом с Сашей и участливо гладил его по голове. И даже добавил толику незамысловатого американского юмора. Периодически он отрывал скотч ото рта страдальца и вливал «Scotch» внутрь. В конце концов, дергаться Алекс перестал и начал получать удовольствие. В общем, было весело.

Понимая, что соседи настучат обязательно, быстренько вернулись в дом, погасили свет и тихо отсиделись в катакомбах. Полицейская машина появилась почти сразу, как вырубили свет. Двое копов походили перед домом, постучали в дверь, громко поговорили друг с другом и тихо уехали.

В гараже был еще ящик эмвэевских презервативов, но ребята, слава богу, нормальные, как с ними развлечься не придумали, и гандоны выжили. Ник сходил во дворик и отвязал Сашу. Разожгли камин, накрыли журнальный столик и уютно расположились в креслах и на диване.

Ночь перед рассветом — время мистическое, у самого краешка. Да ещё огонь в камине и алкоголь в крови. Незаметно появился Чёртушка, сел на барную стойку, взял бокал и ножки свесил. Никто, кроме Фёдора, его не заметил. Теперь их стало шестеро — четыре человека, чёрт и водка. Прекрасная компания, великолепное время.

— Саня, а тебе зачем столько денег много? — спросил Фёдор.

— Я хочу Новый Год встретить на Эйфелевой башне. Приглашу вас всех, всю твою компанию, Федя, и подарю каждой бабе по норковой шубе, а мужику по «Мерседесу».

— А у меня есть «Мерседес», — вмешался князь.

— Тогда шубу.

— Не ёрничайте, Эмвэй.

— Ладно, не буду. А чего ты хотел бы?

— Хочу тур по Золотому кольцу.

— Да не вопрос! Только ты лучше с Федькой ехай. Он тебе такие кольца покажет — агентства отдыхают.

— С Фёдором не поеду. У вас вытрезватели неудобные.

— Вытрезвители, — поправил Фёдор.

— Тебе виднее. Хорошо, я запомню. Вытрезвители, — отчетливо повторил князь.

Он очень бережно относился к своему русскому и, когда слова путал, обязательно повторял вслух и про себя правильный вариант. Ко всем своим русским друзьям, кроме Фёдора, он обращался на вы, хотя они уже давно ему «тыкали». Это «тыканье» его никак не оскорбляло, он принимал его как знак близкой дружбы, но для обратного «ты» не находил достаточных оснований.

Другое дело Фёдор. Их дружба началась хоть и не так давно, но довольно быстро обросла историей. В историю входили их пьяные похождения, драки между собой и с англосаксами, которых они оба генетически не переваривали, джентльменское соперничество по поводу Лёленьки Олсен, тоже прихожанки Русской Православной церкви Святого Симеона Верхотурского, обоюдная любовь к русской классической литературе и масса других, не только духовных, совпадений. Иногда, чтобы подчеркнуть важность момента, Фёдор обращался к Ванечке «Ваше сиятельство», впрочем, весьма иронично, а в пьяном споре называл его «княжеской мордой». На это князь отвечал презрительным «товарищчь» или «большевик», но это редко. Щербацкий был посвящен во многие личные тайны друга и даже знал про Чёртушку, который сопровождал Фёдора по жизни и часто присутствовал рядом в их компании. Самого чёрта он ни разу не видел, хотя невольно чувствовал. Про Чёртушку догадывался Ник. Саша не знал совсем.

А Чёртушка, между тем, наслаждался моментом. Он периодически соскакивал с барной стойки, свободно лавировал меж кресел и подливал мужчинам в рюмки. Те уже были в состоянии, когда вновь налитое воспринималось недопитым. Чёрт был одет как всегда — черный смокинг, белая сорочка, бабочка. На руке татуировка в виде обнаженной женщины на лошади и перстень с неимоверной величины голубым бриллиантом.

— Хорошо, Александр, когда вы всем купите шубы и автомобили, куда потратите остальное? Там ведь должно остаться.

— Куплю остров. Такой же, как у «Эмвэя», но не на время, а свой, навсегда.

— А какой у «Эмвэя»?

— Не хотел вам рассказывать раньше времени, ну да ладно. Сегодня день такой: расскажу.

Часть 9

«Сказка про остров». Записано со слов Алекса.

Когда эмвэевский отпрыск достигает самого высокого уровня, типа «crown ambassador» или еще круче, точно не помню, не скажу, то его награждают поездкой и недельным проживанием на волшебном острове, принадлежавшем головной конторе. Там он живёт целую неделю жизнью реального миллиардера. Он живёт один в замке, естественно, с кучей прислуги. Прислуга выполняет все его миллиардерские прихоти. Рядом с замком расположена вертолётная площадка. Один из прислуги — вертолётчик. Саша — представим, что он уже там — может в любое время полетать на вертолёте, правда только над островом. В замке есть отдельная комната, гардеробная, забитая костюмами, фраками и смокингами всех размеров и окрасок. Он их может одевать, сколько хочет, в любое время. Правда, не совсем понятно, куда в них ходить. Просто шляться по замку или на вертолёте в них летать? Есть еще целый гараж с лимузинами. Вертолётчик, по совместительству и водитель, может Сашу покатать по острову, вокруг замка. Само собой, ресторан, где кормят всем, что можно нафантазировать, и яхта в три этажа.

Практичный Фёдор поинтересовался, а можно ли использовать женский персонал по прямому женскому предназначению. Саша сказал, что они, мол, не обязаны: законом запрещено. Но по любви и согласию — можно. На что Федя спросил, а как насчёт всеобщей любви по согласию? Ник сразу предположил, что такого парня как Саша-миллиардер полюбят все и сразу, даже вертолётчик, если Саша захочет.

Князь Ванечка сказал, что он этот остров знает. Может, не именно этот, но такой же. Неделя там стоит сто штук, и персонал действительно достойный.

Саша поначалу даже обиделся. Ему показалось, что они хватают грязными потными лапами его хрустальную мечту. Потом подумал, вспомнил, что они ни разу не посетили собрания эмвэйцев, структуру и идею компании не знают, а, стало быть, что с них взять неразумных, и обиду отменил.

— Смейтесь, господа, хохочите. Последним смеётся тот, у кого денег больше.

— Александр, — вдруг обернулся к нему князь. — Давно хотел спросить вас: а что такое деньги? Для вас именно?

— Как что? Деньги, как говорил Александр Македонский — это отчеканенная свобода. Для меня это не только свобода… — Он задумался. — Это возможности.

— Возможности чего?

— Вот смотри. Я хочу, чтоб у меня был дом, хотя бы такой же, как этот у Фёдора. Чтобы в нём стоял такой же белый рояль. И был такой же шикарный вид из окна — с горы на виноградники. И я бы сидел за роялем, ни о чём не думал, и играл что-нибудь на рассвете.

— Ну вот: ты в доме, вон рояль, скоро рассвет — сиди, играй, — подключился Фёдор.

— Но ведь это не мой дом, не мой рояль и виноградники не мои.

— И рассвет не твой тоже. Кстати, дом не мой, он банковский, и еще долго не будет моим, если вообще будет. Я здесь такой же пассажир временный, как и ты. А вот рассвет — мой, и твой тоже, и Ника, и Его Сиятельства. Он общий. И если его не будет, то и права на собственность тоже не будет. Ни права не будет, ни собственности.

— Да никуда он не денется, рассвет твой, — уже жестче возразил Саша. — Но мне нужен свой дом и свой рояль, свой, а не твой.

— Разумно, — сказал Ник.

Он редко когда полноценно участвовал в беседе, но за разговором следил и замечания вставлял ёмкие и вовремя.

— Хорошо, дом вы купите и рояль тоже, — снова начал князь, — но судя по вашей активности, денег там должно остаться ещё немало. Вот это «немало» вы куда направите? То есть, вашими же словами, у вас ещё останутся возможности. Возможности чего?

— Ну, пока не знаю. Может быть, куплю ещё недвижимость и буду сдавать в аренду. Может быть, акции или инвестиции в другой бизнес. Да были бы деньги, а куда направить найдется.

— Ну, в принципе, это я и ожидал услышать. Ничего нового. Получив возможности, которые дают деньги, вы, Александр, будет создавать новые возможности для получения новых денег, а потом — опять то же самое. То есть, и отправной и конечной точкой измерения были и будут деньги. Меняется только количество этой сущности. Основа, качество остаются неизменными. Поэтому я и хочу понять, а что такое собственно деньги, если отбросить их покупательную способность? Что это за энергия?

— Не начинай, Ваня, — завёлся Фёдор. — Ведь сто раз уже говорено. И ты сам же мне вдалбливал, что изначально деньги отражали энергию человеко-часов, затраченную на производство одного продукта, чтобы разумно обменять этот продукт на другой, на который затрачено столько же человеко-часовой энергии. Проще говоря, если на один воз картошки потрачено сто человеко-часов, и на производство одной подковы потрачено тоже сто человеко-часов, то их можно смело менять один к одному. И так определялся справедливый обмен товарами. И для простоты обмена были придуманы деньги, которые могли быть и каменными, и золотыми, и бумажными, да какими угодно, лишь бы они эквивалентно отражали количество энергии человеческого труда в товарно денежных отношениях.

— Совершенно верно! Но верно только на начало этого примитивного обмена. А сейчас? Ты и сейчас считаешь, что деньги выражают реальное количество энергии человека, потраченное на их приобретение?

— Нет, не считаю. Ты знаешь мое мнение: любое крупное состояние — это присвоение обманным путем энергий огромного количества человек. А весь мировой капитал — это жульничество планетарного масштаба.

При слове «капитал» очнулся, дремавший вроде бы, Ник и, сказав: «Извините, я сейчас», вышел из комнаты.

— Куда это он? — спросил князь.

— Да достали вы его уже своими спорами. То «Библию» дербаните, то капитализм вам не нравится, — вступился за Ника Саша. — А сами вон и в церковь ездите, и деньги зарабатываете как можете, и, небось, от крупного состояния не откажетесь. Вот скажи, князь, ты ведь наследник-то единственный, и что откажешься?

— Не знаю. Вряд ли. Нет, не откажусь.

— То-то и оно, князь, то-то и оно.

— Нет, Саша, не «то-то и оно», — включился Фёдор. — Сначала Ваня сказал «Не знаю», потом «Вряд ли» и только потом «Нет». Он честен, за что и люблю. Ты бы никогда не сказал «Не знаю» и «Вряд ли», ты бы согласился сразу и с радостью.

— Да, Федя, да. И сразу, и с радостью. Ты прав. Только я, в отличие от князя, не в Калифорнии родился, в своем доме и со счетом в банке. Я в советском роддоме рождался, и то не сразу. Мать кесарили, чтоб я появился. У меня игрушки если и были, то самодельные, а форма школьная — самая лучшая одежда, она же и парадно-выходная была. И девушку первую я не на машине «Ролс Ройс» -кабриолет домой отвозил, а на трамвае, на конечную остановку, где местные ребята районные меня уже ждали.

— Всё, стоп! В расход, братья. Не позволю дворянство мочить у себя в доме. А то понесло уже.

Классовую битву прервал Ник. Это было его первое пришествие. Он вернулся в очках и с толстой синей книгой под мышкой, со множеством закладок. Сел в кресло, отодвинул стопку, услужливо налитую Чёртушкой, включил торшер у кресла и стал перебирать закладки. Наконец нашёл нужную страницу и зачитал:

— «Стоимость, как и закон стоимости, есть историческая категория, связанная с существованием товарного производства. С исчезновением товарного производства исчезнут и стоимость с её формами, и закон стоимости».

Все молчали, не зная, как и реагировать-то. Ник перелистнул страницу и продолжил:

— «На второй фазе коммунистического общества количество труда, затраченного на производство продуктов, будет измеряться не окольным путем, не через посредство стоимости и её форм, как это бывает при товарном производстве, а прямо и непосредственно — количеством времени, количеством часов, израсходованным на производство продуктов».

— Это что? — спросил князь. Вопрос возник у всех, но Щербацкий успел первым.

— Это, господа, Иосиф Виссарионович Сталин, полное собрание, том 16. Статья называется «Экономические проблемы социализма в СССР».

— С ума сойти, Ник! У тебя что, всё полное собрание сочинений вождя? — заинтересовался Федя.