Бесплатный фрагмент - Разности

РАССКАЗЫ

РОМАНТИК

На улице была слякотная, холодная осень и я бежала домой с работы, предвкушая тихий вечер у телевизора с чашкой чая. Дома тепло, тихо и немножко одиноко. Ну и хорошо! Можно спокойно отдохнуть от суматошного дня в университете, студентов, зачетов.

В почтовом ящике что-то торчало, какая-то газета. Может, реклама? Никакой корреспонденции я не жду. Дома я кинула газету на диван и пошла переодеваться. А когда села, наконец, у телевизора с чаем и бутербродом, то вдруг заметила на коврике у дивана конверт. Странно, никаких писем я давно не получаю, похоже, из газеты выпал?

Ни адреса, ни имени на конверте не было. Я вынула листок и стала читать. На обычной линованной бумаге были совершенно необычные вещи: “ Здравствуйте! Вы меня не знаете, но я смотрю на Вас каждый день и любуюсь Вами. Вашими движениями, как Вы ходите по комнате, как говорите с кем-то по телефону, как улыбаетесь. Вы часто стоите у окна и смотрите на улицу. И я всегда стараюсь угадать, о чем же Вы сейчас думаете. К сожалению, не обо мне ведь Вы даже не догадываетесь о моем существовании. А я уже не могу без Вас… Каждый вечер я стою и гляжу на Вас и это стало для меня смыслом жизни вот уже несколько месяцев. Но только сейчас я отважился написать Вам. Вы скажете, зачем? Не знаю, правда, я и сам не знаю. Я даже не жду от Вас ничего, но мне хорошо от того, что Вы есть. Просто так. И все. Нет, я знаю, зачем я Вам пишу: я хочу, чтоб Вы знали это. Я буду Вам писать иногда, хорошо? Извините меня.»

Я уронила письмо на пол. Ничего себе! Значит, уже несколько месяцев кто-то стоит под моими окнами и смотрит на меня?! А я тут себе хожу, переодеваюсь.

Да, я часто стою у окна и смотрю на улицу, я люблю думать о том, кто же живет за всеми этими освещенными окнами, и мне всегда казалось, что там должна быть какая-то совершенно необыкновенная, счастливая и хорошая жизнь. В которой нет одиночества и разочарований. За всеми этими разноцветными окнами.

И вот, кто-то, оказывается, следит за моей жизнью. Пусть, любя, пусть. Но чувство несвободы какой-то теперь связывало меня. Я не чувствовала себя спокойно, расслабленно у себя. Чужая воля вторглась в мою жизнь и лишила привычного покоя.

И я впервые задернула занавески на окнах, чего я не выношу: кажется, что сидишь в коробке, обитой шелком. Я злилась на неизвестного «обожателя», мне было неуютно и неспокойно. Назавтра в ящике снова была газета и в ней письмо. Неизвестный жаловался, что я лишила его радости меня видеть и он просит меня не быть жестокой (какая пошлость!) и не задергивать больше шторы, а еще, чтоб я ему написала письмо и положила в мой — МОЙ! — почтовый ящик. Ничего себе, значит, этот тип еще и в моем ящике копается?! Ну, я б ему написала!

И я написала. Попросила оставить меня в покое и не лезть в мою почту. И в мои окна тоже. Он ответил какой-то пошлой чепухой: мольбы о прощении, уверения в любви, слезливые и приторные. Это было как раз то, что я ненавижу в мужчинах. И что никогда не могу простить.

Больше я ему не отвечала, а письма оставляла в ящике. Вскоре он был переполнен газетами и это бесило меня еще больше: еще не хватало стать приманкой для воров: брать у меня особенно нечего, а вот влезть и напугать могут.

Жизнь за шторами под взглядом какого-то шизофреника стала совсем неуютной, и я с радостью согласилась пожить у родителей, благо, они жили в соседнем дворе.

Моя романтичная мама меня уговаривала: «Ну попробуй с ним встретиться, может, человек тебя на самом деле полюбил!». Может быть… Но я ведь его не полюбила! И не хочу, чувствую вот, что не мой это человек, скучный и пошлый.

И письма прекратились, а газеты исчезли из моего ящика.

Но однажды…

В осенних сумерках, безветренных и влажных, я шла из магазина с полной сумкой. На улице никого не было, во всех окнах светились огни, только редкие собачники пробегали между деревьями. Какой-то мужчина шел мне навстречу, остановился и поздоровался. Я машинально ответила, в сумерках было не разглядеть его лица. То ли сосед, то ли сослуживец… Но он сказал как-то быстро, словно второпях: «Я Вас люблю» и тут же исчез. Я замерла на месте. Показалось? Странная галлюцинация!

Это стало повторяться каждый вечер.

Он подкарауливал меня, когда я шла с работы, из магазина, и проходил мимо, каждый раз повторяя: «Я Вас люблю». Меня это все не радовало и даже не волновало, чье-то навязчивое внимание просто раздражало. Я никогда не знала, откуда он покажется в следующий раз, и нервно дергалась, когда соседи со мной здоровались.

Все это кончилось неожиданно, водевильно и так же пошло, как и началось.

Однажды вечером я возвращалась домой с работы, этот человек опять шел мне навстречу и поравнявшись со мной, начал:” Я Вас лю…» и оборвал фразу: из темноты вынырнула еще одна темная фигура и заорала: «Так вот куда ты каждый вечер бегаешь! К ней, значит!» Какая-то толстая женщина колотила моего поклонника и вопила так, что соседи высунулись из окон.

Я быстро сбежала с поля боя так, что даже пронзительный голос дамы остался позади.

Больше не было ни писем, ни встреч. И мои шторы были открыты, и никто не стоял под окнами.

Впрочем, мой незнакомец и тут соврал: не стоял он нигде, а просто, его квартира была в доме напротив. Оттуда открывался отличный вид на меня как для него, так и для его жены. Правда, их занавески теперь были всегда задернуты.

Даже днем.

ЛЕТНИЙ ДОЖДЬ

Летний дождь…

Не быстрый ливень с громом и молнией, а тихий летний дождик, весь день постукивающий по листьям в саду, по крыше террасы, стекающий по стеклам.

В лужах надуваются пузыри, пахнет мокрой травой, свежестью и ожиданием.

Сад вымыт дочиста, гравий разноцветно блестит на дорожках, кусты стали такими ярко-зелеными, словно ранней весной. И даже темный рододендрон выглядит нарядным.

Все чисто, промыто и влажно блестит. А крупные капли все падают и падают с неба, бочка под водостоком уже полна доверху и ручеек от нее бежит к забору, и кошка брезгливо поднимает лапы, пробираясь по мокрой траве.

Уютно и тихо в доме. Шелест страниц, звяканье чашки о блюдце.

Дождь отгораживает мой дом от суеты, от всего внешнего, ненужного, как те тучи песка, которые вчера разносил ветер по округе и бросал горстями в лицо.

Нет ни комаров, ни мух — все попрятались где-то от сырости, и паук в углу веранды тоже отдыхает сегодня: добычи не будет.

Темнеет и дождь усиливается. Над зажженными лампами на крыльце и в саду нет бабочек и мотыльков, которые обычно собираются там к вечеру.

А окно спальни распахнуто в сад, и так сладко спится под тихий перестук капель по листьям старой яблони, по траве, лопухам, по красной черепице крыши.

Дождь летом.

Событие, и благодать, и покой души.

В солнечные дни все суетно, ярко, открыто, нет ни одного тайного уголка на свете — всюду царствует солнце, беспощадно откровенное и ослепляющее.

А дождь — нет, в дождливые дни все смягчается, все размыто, неясно — и оттого загадочно, и покойно, и уютно.

А Вы — там, где-то, за вот этой пеленой тумана и дождей, и мне так хочется коснуться Вашего виска, покрытого дождевой капелью.

Ведь этот летний счастливый дождь — тоже о Вас…

СКАЗКА ПРО БОЛЬ

Жила-была боль.

Она жила в плече, в спине, а иногда перебиралась в колени и руки.

Иногда она засыпала. Но все равно, чувствовалось, что она не ушла насовсем.

И опять она просыпалась, становилась сильнее и все настойчивее давала о себе знать.

Все громче — словами: «Ох…», «ах…» «ой» и другими, некоторые из которых даже невозможно написать здесь.

А бывало… она становилась белой, ослепительно белой, как огонь… Обжигающий, белый, беспощадный огонь.

Она заслоняла весь мир, все звуки и само солнце.

Такой была она — эта боль.

И уже ничего в мире не было, все переставало существовать — только она, светящийся сгусток холодного белого огня.

Говорят, красная боль — самая сильная.

О, нет! Красная — это та, которую можно терпеть. От нее принимают лекарства, она утихает и даже убегает насовсем. Ну, хоть на несколько дней. И про нее можно даже забыть.

Но белая боль… Нет, она никогда не уходит.

Она сидит и ждет, чтоб исподтишка, в минуту, когда ты забываешь о ней и счастливо и легко двигаешься. Гибко, легко, как в юности…

В эту самую минуту она является — и ты выпадаешь из времени, из жизни, из ее течения.

Слепая белая вспышка — и все забыто, ничего нет — только боль.

А потом она утихает, убаюканная шепотом о том, что все пройдет, и все проходит, и она уползает. Не насовсем.

Просто — прячется и ждет своего часа.

Коварная, подлая, жгучая белая боль.

Вот это и была сказка о боли.

Она не совсем сказка, потому что она не кончается хорошо, она не кончается плохо.

Она, к сожалению, не кончается никак.

Просто — она остается всегда.

Наверное, как напоминание о том, как счастливо можно жить без боли.

Все.

УЖ ЗАМУЖ…

Воскресное утро началось с телефонного звонка. А мне так не хотелось брать трубку! Старый фильм по телевизору, ленивый завтрак в халате, книжка перед носом — тоже старая, зачитанная. Сказка!

Но телефон продолжал трезвонить и мне пришлось взять трубку.

«Привет, соня!» — звонила старая приятельница Алка. Мы с ней знакомы уже лет сто, вместе учились, потом работали в одном НИИ. Не то, чтобы очень дружили, но перезванивались частенько, то попросить о чем-то, то — просто язык почесать.

— Сколько можно одной быть — продолжала она, — Все бабы уже по сто раз замуж выходили, а ты все сидишь, ждешь, неизвестно чего. Действовать надо!

— Интересно, как? — вяло отозвалась я. Не люблю я инициативы в таких делах, а еще более, обсуждать свои глубоко личные проблемы — или их отсутствие — с приятельницами.

— У меня есть знакомый… — начала она оживленно.

— Нет, только не это, — простонала я. Появится какой-нибудь тип, с гипертрофированным чувством собственной ценности, и придет меня рассматривать, слушать и сопоставлять. А если, не дай Бог, понравлюсь… От такого потом не отделаться без потерь.

— Это, это, — подтвердила Алка. Она была энергичной, уверенной и всегда знала, как жить. И охотно делилась своими знаниями.

— На самом деле, он когда-то ухаживал за мной. Ну, не то, чтоб ухаживал, так, глазом косил. А когда я вышла замуж, то подружился с моим мужем. Одинокий, никогда не был женат, кандидат наук, квартира на Невском, мама живет отдельно.

— И что же, такое сокровище до сих пор никому не понадобилось? — скептически отозвалась я.

— Ну, знаешь, он из интеллигентной семьи, ему нужна начитанная, интересная женщина, чтоб и поговорить, и в театр, и чтоб мама одобрила, а она искусствовед, понимаешь? Словом, как-то никто не пришелся ко двору.

— А я, значит, прийдусь? Ненавижу экзамены!

— И никаких экзаменов, он очень любит поесть, а ты чудно готовишь, так что, можешь прокладывать тропу через желудок.

— Господи, какую еще тропу?

— Как, какую?! К сердцу, конечно. Забыла поговорку? — веселилась Алка.

Сколько я ни пыталась отговориться, ничего не вышло. И свидание было назначено. У Летнего сада, в пять.

Пришлось плюнуть на все дела и тащиться к Летнему саду, именно тащиться, нога за ногу, потому что уж очень не хотелось. Но любопытство помогло, и в пять я была уже у ворот Летнего сада. Погода стояла пасмурная, вот-вот начнется дождь, и вокруг никого не было. Даже оркестр не играл в саду.

— Опаздывает, что-ли, — подумала я раздосадованно. У парапета набережной ходил какой-то невысокий мужчина, но он явно ждал не меня: ни разу даже не оглянулся. Вдруг он решительно перешел дорогу и направился ко мне.

— Вы не меня ждете ли? — спросил он, улыбнувшись. Я окинула его взглядом: небольшого роста и какой-то… незаметный, что ли. «Такому хорошо разведчиком быть — никто не обратит внимания», — подумала я.

— Если Вы от Аллочки, то видимо, Вас.

— Да, я Вас сразу узнал, она мне Ваше фото показала. Ну, будем знакомы, Олег». Он коротко поклонился, взял меня под локоть и повел через калитку. В саду мы ходили долго. И сидели. И стояли. Надоел он мне ужасно: о чем говорить, было непонятно, сам он красноречием не отличался — а может, стеснялся, и я совсем измучилась подбирать темы для беседы, в которой он участвовал без всякого энтузиазма.

— Не понравилась, значит, — с некоторой уже обидой подумала я. Ну и ладно, он, скажем, тоже не Аполлон. И ростом не вышел, и занудный какой-то.

Наконец, мы вышли из Летнего сада и пошли к Михайловскому замку. Вдруг, мой спутник необыкновенно оживился.

— Смотрите, смотрите, что там, на газоне! — воскликнул он и ринулся туда. Я — за ним, соображая, что же он там мог увидеть: змея сбежала из цирка, чей-то труп или еще какая напасть. Кричал он так, что в голову лезли именно эти мысли.

С сияющим лицом он схватил какую-то круглую железяку и высоко поднял, чтоб я могла рассмотреть ее во всей красе.

— Видите? Это от машины, от колеса. От «Жигулей», я думаю.

— И что? — разочарованно отозвалась я, — Вы здесь это потеряли? А теперь нашлось?

— Что Вы! У меня вообще нет машины, я только хочу купить, деньги подкопил, может, даже в этом году смогу.

— А зачем Вам тогда эта штука? — удивилась я.

— Ну как же, а может, понадобится, когда машина будет.

Я потеряла дар речи.

В компании этой грязной железки, которую Олег нес, как портфель, в опущенной руке, мы догуляли до самого Невского, где он попытался всучить ее мне, потому что у него затекла рука. Но я решительно отказалась, ссылаясь на свежий маникюр и отсутствие навыков ношения железок по Невскому, в тесной толпе.

— И вообще, знаете, мне пора домой. Завтра на работу, надо кое-какие дела сделать. Спасибо за чудесную прогулку и всего доброго!

— Как! — вскричал Олег, хватая меня за руку свободной от железки рукой. — А вот мой дом, я как раз хотел Вас пригласить зайти ко мне, чайку попить.

— В другой раз, огромное спасибо, а сейчас мне и в самом деле пора. О, а вот и мой троллейбус! Всего доброго!

И я быстро вскочила в закрывающиеся двери не своего троллейбуса и махнула ему рукой из-за стекла. Олег было рванулся за мной, но двери уже захлопнулись и троллейбус поехал.

Выскакивая на следующей остановке, я представляла себе, КАК я выскажу Алке все, что я думаю о ней и этом ее приятеле.

Этот случай мне представился буквально через пару часов, как только я вернулась домой. Алка позвонила мне и радостно сообщила: «Слушай, ты ему так понравилась! Он просто в восторге от тебя! Такая, говорит, интеллигентная, строгая, интересная. Так что, поздравляю!»

Но после моего очень эмоционального рассказа Алкин энтузиазм как-то приувял. «Слушай! — кричала она в трубку, — Может, ты что-то не так поняла? Он никогда так себя не вел, по крайней мере, при нас. Нормальный был всегда парень. Правда, мы его уже лет семь не видели… Кто его знает…

Нет, все-таки, надо ему дать еще шанс, а вдруг, он просто стеснялся?»

Я так устала и от «нормального парня», и от Алкиной жизнерадостности, что на все соглашалась: да, и шанс дадим, и еще посмотрим. А про себя подумала: «Никогда в жизни!»

Знаете поговорку «Никогда не говори: «Никогда»?

Вот именно. И через неделю, после приставаний Алки, звонков Олега, уговоров и разговоров я махнула рукой и сказалa: «Только на моей территории!» Оба с восторгом согласились.

Как и следовало ожидать, у Алки возникали срочные проблемы, и она прийти не смогла. А вот потенциальный жених явился.

Вместо цветов он держал в руках небольшой сверток и с порога подал его мне. «Это Вам, — сказал он, — к столу».

— Спасибо, но не стоило, — застеснялась я и развернула пакет, полагая, что это — стандартная коробка конфет.

Ничуть не бывало. Мой оригинальный гость и тут не подкачал.

В затертом пластиковом пакете были: картофелины сырые — две, вялые редиски — две, небольшой ломоть свежей капусты и одна очищенная луковица.

— Что это? — ошеломленно спросила я.

«А ты это все порежь, будет салатик, а картошечку свари», — неожиданно перешел на «ты» «интеллигентный парень».

Я оторопела: «Послушайте, если Вы голодны, у меня тут есть борщ, котлеты с гречневой кашей. Непарадно, но извините. Я ждала вас с Аллой к чаю, пирог испекла с яблоками и брусникой».

— Ничего, — бодро отозвался Олег, — И до пирога дело дойдет. А борщ и котлетки тоже давай.

Я разогрела борщ, котлеты, подала к столу салат из домашней квашеной капусты. Сварила и его картошку, может, ему мало будет моего обеда, кто его знает?

Гость съел все. Правда перед тем, как приняться за салатик, он вытащил из кармана плоскую бутылочку и потребовал рюмки. Я устыдилась: ничего себе хозяйка, даже вина не предложила. Но гость не отказался и от вина. «Попозже! — сказал он, наливая в рюмку прозрачную жидкость. — Вино пойдет к пирогу». И предложил мне плоскую бутылочку: «Будешь?»

— Извините, а что там? Я не люблю водку.

— А это и не водка. Спиртик натуральный, разведенный, конечно. Хорошо в такую погоду для здоровья.

— Но, — заикнулась я, — если хотите, водка у меня тоже есть, для растирания держу, от простуды.

— Нет, я лучше своей.

С все возрастающей тревогой я наблюдала, как интеллигентный Олег опрокинул рюмочку, заел ее борщом, потом еще одну, с котлетками и гречкой. Третью он налил к картошке и салату. После этого, к моей радости, бутылочку он убрал обратно в карман.

Рюмочки было крохотные и я ожила: в мыслях я уже представляла, как он пьянеет, как я волоку его за дверь и вызываю такси (хватит ли у меня денег-то?), как звоню Алке, чтоб помогла его отсюда убрать, а ее нет, как назло, и я должна Олега где-то устроить на ночлег, не иначе, в кухне, не рядом же со мной в комнате.

От радости я заулыбалась, выставила на стол пирог, испеченный для гостей, и налила чаю. И вино тоже поставила, куда ж деваться, раз ляпнула. Бутылка неполная, не напьется, решила я.

Гость наелся, все время сообщая мне, как я хорошо готовлю и как мало нынче женщин, которые умеют это делать. Потом он поднялся и сказал: «Ну, мне пора. Завтра на работу». В этот миг я его почти полюбила: я не знала, чего еще от него ожидать и слова Олега меня просто осчастливили: неужели он уйдет?!

Я подала ему его пакет с куском капусты, луковицей и редисками: «Возьмите, это не пригодилось, и так еды хватило». Олег забрал, правда, попенял мне, что можно было б еще и этот салатик сделать — чем больше, тем лучше.

— Ну ладно, заберу, раз тебе не надо. А то смотри, может, себе нарежешь?

Но я решительно отказалась от подарка, сказав, что у меня все есть.

«Ну хорошо, — сказал гость. -А дай ты мне твоей квашеной капусты с собой, она у тебя страшно вкусная». Уже не удивляясь, я завернула ему с собой пол-литровую банку квашеной капусты и оставшийся кусок пирога в придачу.

Внутри все пело: сейчас он уйдет!!! И я его больше никогда, никогда не увижу!!! А Алке… я ей все скажу!!! Но пусть он только уйдет, скорее бы!

Растроганный и сытый гость облобызал мои щеки (губы мне удачно удавалось отводить в сторону) на прощанье, сообщив, что я ему очень понравилась, забрал пакет с продуктами и ушел.

Когда-то я читала такую притчу, про козу, помните? Там было что-то, вроде: «Заведи себе дома козу, а потом, когда ты от нее избавишься, ты поймешь, что такое счастье».

Вот и я поняла. Я не хочу замуж. Я совершенно этого не хочу.

Назавтра, встретив Алку на службе, я сказала ей: «Спасибо».

ПИТЕРСКАЯ ВЕСНА

В городе снова была весна….

Холодная питерская весна, которая приходит совсем незаметно, потому что островки талого снега тут и там лежат до самого тепла, словно забытые в углах грязные тряпки, которыми смыли, наконец, всю зимнюю грязь с мостовых и тротуаров.

И кусты начинают пахнуть смолистыми почками — еще не раскрытыми, осторожно, словно выглядывая: а точно ли потеплело и пора… Так, что листочков еще и не видно, но уже пахнет их клейкой массой…

Трава робко выглядывает из-под нанесенных за зиму куч песка и мусора на газонах…

И темнеет намного позже, а толпы народу, как охмелевшие после долгой и темной северной зимы, бродят по улицам — низачем.

И вот уже ветер гонит морскую воду в Неву, она поднимается высоко, затапливая ступеньки около задумчивых и вечных сфинксов, до самых решеток ограждения у каналов, выплескивается на мостовую, под колеса автомобилей, и снова стекает в реку, омыв набережные после пыльной и грязной городской зимы.

Наводнение повторяется каждый год, и кажется уже чем-то вроде принадлежности Питерской весны, самого города. И после устанавливается теплая и совcем весенняя погода.

Весна в Петербурге — явление особенное. Как-то незаметно, сразу подкрадываются белые ночи — ну, пусть не сразу — ночи, но уже до 10 вечера на улице можно читать газеты. И — разом, резко вылупились листья на деревьях и кустах, так что однажды, с утра, на бегу, вдруг обнаруживаешь, что на газонах появилась яркая трава, кусты и деревья обернулись, как шарфом, зеленой пеленой, и пахнет удивительно и неповторимо зеленью, морскими водорослями с Невы, волшебной питерской рыбкой корюшкой — от лотка на углу, дымком и бензином от набитого под завязку автомобилями Невского проспекта…

В Петропавловской крепости до ночи бродят пары, кто-то уже загорает на пляже у стены, а скамейки под кустами теперь всегда заняты — днем пенсионерами и собачниками, вечером — влюбленными. Сирень склонилась над ними, совсем скрывая от посторонних глаз то, что там происходит…

И гулкий бой часов, отсчитывающих половину каждого часа, несется эхом в чистом прохладном небе, и тоже кажется — весенним, особенным…

Она заблудилась в толпе людей и зданий в этом огромном и каком-то очень уютном городе, парадном и простом в то же время… И мелкие капли дождя, и тумана, что лежит вечером на траве в скверах, а машины гудками и светом фар прорезают его на мгновение… и снова сумерки и туман окутывают город. Словно уши заложило, и все звуки глуше и интимнее.

Как славно в такой вечер идти с кем-то под руку… просто чувствовать его рядом, касаться плеча, покрытого капельками осевшего тумана… Запах влаги и моря, водорослей ветер доносит с залива…

Тихо, приглушенно шумит река за гранитным барьером… Огни отражаются в тяжелой, масляной воде… Огней теперь стало много: иллюминированы все мосты и многие здания на набережной.

Стучат каблучки по мокрому стеклу асфальта. И тихий, мягкий его смех гаснет в тумане…

Слышна музыка — рядом здание филармонии.

Волшебная тихая ночь… Волшебный удивительный город…

НЕТЕРПЕНИЕ СЕРДЦА — НЕ ЦВЕЙГ!

Всю жизнь мы ждем Любовь…

Не просто любовь, но Любовь!

Чтоб вот так… замирала душа в ожидании Любимого, и вся музыка казалась написанной только для двоих, все стихи и песни были только для них, и впечатления души делились без слов.

Ах, как нетерпеливо мы ждем ее прихода!

И в юности, и позже, в более зрелые годы нетерпеливым сердцем принимаем за Единственную Любовь — желание любить.

Так любить хочется — но некого!

Нет еще этого человека, единственно близкого, родного, своего.

Не пришел пока, не нашелся в огромном мире.

И оглядываешься вокруг, и становится страшно: а не пропустил ли я свою судьбу, ведь уже почти все сверстники парами, а ты один, один… и кажешься себе и нелепым, и смешным, и одиночество давит, когда видишь умиротворенные лица семейных друзей.

Грустно и завидно, и хочется, чтоб вот в такую вот славную, туманную ночь кто-то близкий был рядом.

Чтоб можно было коснуться виском плеча, поймать встречную улыбку, чтоб горячая его рука держала твою, и можно было одним взглядом, улыбкой поделиться впечатлениями души.

И вот… нетерпение сердца подводит нас.

Приводит к другому человеку, не своему, не близкому.

Но КАК хочется, чтоб все получилось!

И мы торопливо задвигаем недоразумения, непонимание, разность душ, как тряпки в плохо упакованном чемодане: лишь бы влезло и не торчало явно на виду.

И строим свое несчастье, несчастье своей жизни.

Проходит мало времени, и ты обнаруживаешь, что все эти уголки и лоскутки, торопливо упакованные в образ, созданный твоим жадным, нетерпеливым воображением, торчат, как и торчали, и все труднее на деле жить рядом с чужою душой.

Обвинять себя трудно, и мы начинаем винить в разладе душевном другого, стараемся изменить его на свой лад, и …ничего не получается!

И вот вы смирились, призвав на помощь расхожее выражение «все так живут, идеальных людей нет, надо терпеть».

И началась еще одна грустная человеческая жизнь — без будущего, без радости и света. Просто — жизнь, которая «как у всех», чтоб терпеть, потому что так надо, потому что «жизнь есть жизнь».

Какое всеобъемлющее, все объясняющее выражение…!

Чтоб примирить и соединить несоединимое…

Несчастие пылкой души, пришедшее вот такой, мистической, туманной белой ночью…

СКАЗКА О ЖЕНСКОЙ ГЛУПОСТИ…

Ольга сидела за столиком в ресторане и с тоской смотрела на тяжелый, из старого коричневого дерева, стул напротив — пустой…

Она только представила, как там, напротив нее, на этом самом стуле, сидит Он, глядя на нее, пламя свечи между ними на столе колеблется, мигает, а он смеется, закидывая голову назад — открыто и как-то совсем легко, и все вокруг — даже вот та старая ножная швейная машинка «Зингер», которая стоит у окна в качестве своеобразного украшения, медные кастрюли на стенах, инструменты, потемневшие от времени — все сразу видится другим. Счастливым. Уютным.

Она пообедала и вернулась в номер гостиницы. До самолета было еще 5 часов — Алексей прилетал ночью. Она не могла лечь и поспать, как собиралась, но ходила и ходила, сжав руки…

Как же она не поняла — глупая! — что не его она ждет… Но того, кто не прилетит, не приедет. И кто ей единственно нужен. Единственно и навсегда.

В одну несчастливую минуту Ольга решила быть, как все. Жить, как живут все вокруг: семья, спокойный размеренный быт. Тихое счастье… Убежать от одиночества. Она оправдывала себя: но ведь Сергей тоже — несвободен. У него рядом близкие люди, семья, а у нее что? Его письма, редкие, обжигающие душу подробностями его домашней жизни. Без нее.

И она… согласилась выйти замуж за человека, которого не любила. Правда, Алексей уверял, что добьется, и она тоже полюбит его, что его огромного чувства хватит на обоих.

И он сумел ее уговорить…

Помогло еще и то, что от Сергея в последний месяц приходили лишь скупые записки о том, что жив и не очень здоров, и не очень ему хочется с кем-то говорить…

А на его сайте по-прежнему появлялись отзывы о чем-то, реплики… Тогда Ольга решилась.

И вот Алексей прилетал… До последнего дня она не говорила: «Да». Он нервничал, без конца звонил, сердился и просил. И вот сегодня он будет здесь. Но только теперь, когда уже ничего не изменить, она поняла, что не Алексея ждет сейчас!

Не его высматривает в толпе, не с ним рядом хочет быть в этом пустоватом номере отеля. Не Он! — и до отчаяния, до боли и крика она хотела, чтоб он никогда не приезжал…

Потому что есть только Один человек на всем свете.

Один.