Прыжок ягуара

Глава 1

Свои детские годы Жорж Люсьен Дюбуа старался не вспоминать. Он был приемным сыном мыловара, и ничего в жизни не видел кроме тычков и подзатыльников, которыми, не скупясь, награждал его отчим. С юных лет он был вынужден помогать по хозяйству и нянчиться с многочисленными сводными братьями и сестрами. Эта сопливая орава непрестанно шалила, вопила и орала, кроме того, каждый из этой мелюзги не считал за труд пожаловаться родителям, если получал от Жоржа взбучку.

Мать Жоржа была дочерью хозяина портовой таверны в Сен-Мало. Однако едва папаша прознал о том, что его дочь забрюхатела, он тут же выгнал ее из дому. Молодая женщина долго скиталась в поисках пристанища, пока судьба не привела ее в небольшой городок в Бургундии и не столкнула там с мыловаром Дюбуа, который пожалел ее и взял в работницы. В то время она была уже на сносях, а после рождения Жоржа мыловар женился на ней. Несчастной женщине приходилось выносить постоянные побои и оскорбления за оказанную ей милость. От этих побоев и непосильного труда бедняжка долго не протянула. Она умерла, когда Жоржу едва минуло восемь лет. Мыловар по этому поводу долго не горевал и довольно скоро женился вновь на одной молодой особе, которая сразу же приступила к своим основным обязанностям — нарожала ему многочисленное потомство. С этими-то отпрысками и приходилось нянчиться маленькому Жоржу в перерывах между перемешиванием варева в чане и поддержанием под ним огня.

В шестнадцатилетнем возрасте его терпение лопнуло. Он окончательно решил уйти из дому, сделаться моряком и начать самостоятельную жизнь. И хотя до морских просторов было довольно далеко от Сен-Фаржо, где проживал со своим семейством мыловар Дюбуа, о море маленькому Жоржу очень много рассказывала покойная матушка. Ее рассказы он запомнил очень хорошо, и это было единственным его светлым воспоминанием о детстве.

И вот, спустя восемь лет после кончины матери, Жорж Дюбуа решил повторить проделанный ею путь, но только в обратную сторону, на ее родину, в Сен-Мало. Однажды ночью он выкрал из шкатулки с фамильными ценностями золотой медальон с портретом матушки, еще молодой, восемнадцатилетней, взял из ящика комода, где хранились отложенные на хозяйство деньги, несколько ливров и покинул родимое гнездо, провонявшее едкой щелочью и прогорклым салом.

Однако увидеть море с борта корабля ему довелось не так скоро — лишь год спустя после бегства из дому. И путь оказался неблизким, да и в порту далеко не сразу нашелся экипаж, в который приняли бы новичка, еще не нюхавшего соленого морского ветра.

Жорж рассчитывал разыскать в Сен-Мало своего деда. Быть может, он уже простил блудную дочь, и родственная кровь побудит его принять внука в объятия. А заодно теплилась надежда, что он окажет протекцию, познакомив Жоржа с каким-нибудь капитаном.

Таверну он разыскал. Но, увы, как выяснилось, дед умер четыре года назад, а таверну завещал своему помощнику, хитрому пройдохе.

— Много тут ходит всяких, — новый хозяин, толстый и коренастый лысеющий брюнет протирал кружки грязной вонючей тряпкой. — Вам бы только выпить на дармовщину. Или стырить что-нибудь под шумок. Вот и представляетесь кто внуком, кто племянником бывшего хозяина.

— Нет, честно я его внук, — заверил Жорж. — Быть может, вы помните его дочь? Это моя мама.

Он раскрыл медальон.

— Да, это она, — взглянув на портрет, блеснул глазами трактирщик. — Красивая была, чертовка! Так ты говоришь, она скончалась? Бедняжка, царствие ей небесное! А не стащил ли ты случаем этот медальон, чтобы прикинуться родственником покойного хозяина? А-а?

Приглядевшись внимательно к юноше, трактирщик обнаружил немалое сходство его и с красавицей на портрете, и с почившим хозяином. Он забеспокоился, не претендует ли Жорж в качестве наследника на часть имущества своего деда. Впрочем, парень казался весьма простодушным, к тому же мечтал о карьере моряка. Однако лучше бы от греха поскорее выгнать его восвояси. Трактирщик угостил Жоржа кружечкой пива, выслушал его рассказ о себе, потом поведал печальную историю о кончине его деда. И поспешил заверить, что ничем не может помочь пареньку в его начинаниях.

Потеряв надежду на покровительство, Жорж принялся сам прокладывать себе дорогу в море. Скитания, лишения и самая черная работа закалили характер будущего морского волка, а ростом и природной физической силой Господь его не обидел. Очевидно, его биологический отец был крепким рослым моряком. В свои неполные семнадцать лет Жорж выглядел взрослым мужчиной, разве что легкий пушок на гладком лице, еще не знавшем бритвы, выдавал в нем юношу.

Старая потрепанная бригантина «Магнолия», на которую, в конце концов, устроился Дюбуа, была зафрахтована государственной почтовой службой и использовалась в качестве пакетбота. Она курсировала между Старым и Новым Светом, перевозя почту, мелкие грузы и пассажиров — в основном переселенцев. Жорж совершил на «Магнолии» шесть рейсов к берегам Гаити, Гвианы и Луизианы, то радуясь своей новой судьбе, если погода стояла чудесная и боцман был не очень сердит, то проклиная ее, когда получал зуботычины или когда шторм швырял видавшую виды посудину как ореховую скорлупу. Три года пролетели как один день. За это время Жорж возмужал, окреп, научился владеть ножом как оружием и не давать никому спуска в матросских драках.

В седьмой рейс на «Магнолии» нашему молодому покорителю морей отправиться не пришлось — фрахтовщик отказал владельцу и не стал снаряжать бригантину в очередное плаванье по причине ее ветхости. Полгода Жорж маялся, не имея постоянной работы. Он задолжал кучу денег трактирщикам и всем портовым шлюхам Сен-Мало, и совсем было отчаялся, но удача, наконец, улыбнулась двадцатилетнему моряку. Именно «Удача» — так называлась трехмачтовая шхуна, боцман которой принял его в команду.

— Так ты служил на «Магнолии», где шкипером был старый Симон Симоне? — боцман оскалил прокуренные, почти коричневые редкие зубы, не выпуская из них мундштука коротенькой трубки.

— Да, — подтвердил Дюбуа. — У меня есть от него рекомендательное письмо.

Жорж протянул свернутый вчетверо лист пергамента.

— Не надо, — отвел его руку боцман. — Верю тебе.

Он и не смог бы прочитать там ни слова, поскольку боцман хорошо знал только цифры, а из всего алфавита ему были знакомы лишь две буквы — П и Ж. Это его собственные инициалы: боцмана звали Пьер Жерар. Этими буквами с замысловатыми вензелями он расписывался в договорах и на векселях. Как выводить вензеля ему показал один портовый писарь. А Жоржа обучила грамоте его матушка, пока еще была жива. Остальное образование он получил в мыловарне своего отчима, по крайней мере, научился счету, взвешивая сало перед отправкой его в чан и считая количество ударов плетью, когда ему доставалось наказание за провинность.

«Удача» — совсем новая, только что выстроенная шхуна. Она набирала экипаж и готовилась выйти в свое первое плаванье. В ближайшие две недели планировалось окончательно сформировать груз и разместить его в трюмах. Груз в основном состоял из мануфактуры, некоторую часть которой следовало доставить в небольшое поселение в Сенегале, а остальное на остров Мартинику, одно из французских владений в архипелаге Малых Антильских островов. Пока корабль стоял под загрузкой, Жорж авансом получил свое двухмесячное жалование, почти целиком ушедшее на оплату долгов.

И вот, наконец, 25 августа 1712 года «Удача» отвалила от причала порта Сен-Мало, расправила паруса и двинулась на юг к африканскому континенту. До берегов Сенегала плаванье больше походило на каботажное. По левому борту даже без подзорной трубы можно было разглядеть то мыс Финистерре испанского берега, то Канарские острова. Жорж впервые шел к африканским землям и с интересом вглядывался вдаль, нередко получая за это нагоняи от боцмана, которые выливались впоследствии в наказание дополнительной работой. Команда рассчитывала на стоянку у одного из Канарских островов, но капитан очень торопился и проследовал мимо.

Спустя недели три после выхода из Сен-Мало, на закате дня, «Удача» бросила якорь в небольшом заливе. Утром баркас и все восемь шлюпок загрузили мануфактурой, в одну из лодок сел капитан и во главе этой малой флотилии отправился к берегу.

— Клянусь плавником сушеной акулы, повезем отсюда негров на Мартинику, — плюнув за борт, сказал старый матрос, португалец Карлос Роландо, который вместе с Жоржем работал на талях.

Ближе к ночи лодки вернулись. Карлос оказался прав: в каждой из них находилось шесть-семь, а в баркасе — и вовсе целая дюжина закованных в кандалы чернокожих. И баркас, и шлюпки совершили к берегу еще по нескольку рейсов. Всего Жорж насчитал почти полторы сотни перевезенных на «Удачу» негров. Уже в темноте моряки погрузили на корабль запасы пресной воды, вяленое мясо, муку и другую провизию для дальнего перехода.

Когда на борт была поднята последняя лодка, капитан сразу же, не дожидаясь рассвета, велел сниматься с якоря и ставить паруса. Шхуна вышла в открытое море и взяла курс на запад.

Глава 2

Первые несколько дней свежий фордевинд гнал «Удачу» в сторону заходящего солнца. Волнение было несильным, на бесконечной глади сине-зеленой морской равнины лишь изредка вспыхивали белые барашки на гребнях волн. Иногда шхуну сопровождали стайки любопытных дельфинов. Следуя параллельным курсом, они по очереди выпрыгивали из воды, словно интересуясь тем, что делается на палубе. Альбатросы реяли высоко в небе, выискивая добычу и, заметив ее, в стремительном пике бросались в воду. Вся эта картина была знакома Дюбуа — в седьмой раз он шел к берегам американского континента, и Атлантика стала для него все равно что родным домом.

Экипаж «Удачи» насчитывал полтора десятка марсовых и столько же палубных матросов, а помимо них еще дюжину канониров, которых тоже заставляли работать, если боцман замечал, что пушкари маются от безделья. Начальство состояло из капитана, его помощника и штурмана. Кроме того, в составе команды были плотник, лекарь и кок. На шхуне имелось шестнадцать пушек, две мортиры и две носовые кулеврины, солидный запас пороха и ядер. А также мушкеты, пистолеты и сабли на случай отражения атаки пиратов. Надо сказать, за три года службы на «Магнолии» Жоржу ни разу не приходилось подвергаться нападению «джентльменов удачи». То ли это было элементарным везением, то ли потрепанный пакетбот не представлялся флибустьерам достойной внимания добычей, но Жоржу казалось, что сия чаша довольно успешно обходит его стороной. Однако мнение капитана «Удачи» на этот счет было не столь оптимистичным. Чем ближе судно подходило к берегам Нового Света, тем более нервным он становился. И явно чувствовалось его беспокойство и напряжение, когда мимо них проходило встречным курсом другое судно.

Негров кормили раз в сутки. Кок варил им какую-то похлебку из муки, толокна или проса, а матросы по очереди носили в трюм чан и разливали баланду в миски. В трюме стояла изнурительная духота и жуткая вонь от немытых тел и нечистот. Разносившие еду матросы затыкали носы и старались поскорее разделаться с неприятной обязанностью и подняться на свежий воздух.

Пятая неделя плаванья ознаменовалась сильнейшим штормом. Волны играли шхуной как спичкой, ветер трепал снасти и рвал даже зарифленные паруса, трюмы заливало водой. Капитан сам стоял у штурвала, матросы не спали четыре ночи кряду, отдавая последние силы борьбе со стихией.

Наконец, шторм утих. Целые сутки команда отдыхала, отсыпаясь после такого аврала, а шхуна лежала в дрейфе. Потом два дня потребовалось, чтобы починить паруса и такелаж, а также просушить груз. Несколько негров во время пути умерло. Мертвецов обнаружили только после шторма, их тела уже начали разлагаться, когда их бросили в океан.

До Мартиники оставалось около четырехсот миль — при попутном ветре их можно было пройти менее чем за два дня, но после бури ветер сменился на западный и дул в положении левентик. Продвигаться против ветра приходилось с частой сменой галсов, что сильно увеличивало время в пути. Но моряки не унывали — пусть даже до берега будет пять дней ходу, все равно уже близки и долгожданная земля, и свежее мясо, и женщины…

О женщинах матросы тосковали больше всего, предаваясь мечтам в свободные от вахты часы. И вот как-то утром наконец прозвучал крик марсового: «Земля!» и возвестил о том, что на горизонте показался один из Малых Антильских островов. «Удача» вошла в пролив Сент-Люсия и, обогнув Мартинику, бросила якорь в бухте.

Первым делом, капитан велел выгрузить «живой» товар, которого давно и с нетерпением дожидался перекупщик-работорговец. Человек десять невольников задержали на борту, чтобы под присмотром Карлоса Роландо они навели порядок в трюме — выгребли оттуда нечистоты.

После выгрузки всех чернокожих и груза мануфактуры экипаж был отпущен на берег. На корабле остались только пятеро вахтенных матросов, в их числе Жорж Дюбуа и португалец Роландо. Они тоскливым взглядом проводили последнюю шлюпку, отчалившую от борта шхуны и, завидуя счастливчикам, с нетерпением стали ждать своей очереди взять курс к ближайшей таверне — погулять и поразвлечься вволю. В ожидании своего часа они прилегли в тенечке возле полубака и вели неспешную беседу.

— Ну что, может в кости сыграем? — предложил Жоржу Карлос Роландо, достав из кармана кубики и подбросив их на ладони.

— С тобой неинтересно играть, — махнул рукой Дюбуа. — Ты всегда выигрываешь. И потом, у меня нет ни су.

— У тебя есть хорошая цацка, — Карлос бесцеремонно вытащил из-за ворота рубахи Жоржа золотой медальон, висевший у него на шее. — Я бы дал за нее два луидора.

— Нет, это не продается. Фамильная реликвия.

— А ну-ка, — Карлос нахально раскрыл медальон. — Симпатичная мордашка. Любимая женщина?

— Вроде того.

— Эй, на вахте, прими конец! — прозвучал за бортом голос и вслед за ним раздался характерный стук причалившей лодки.

Карлос отпустил медальон Дюбуа подбежал к фальшборту и, перегнувшись через релинг, поймал брошенный конец веревки. В шлюпке прибыли капитан, его помощник, боцман и четверо гребцов-матросов с «Удачи». Но кроме них в лодке находился еще один пассажир.

— Поднимите на борт эти ящики, живо! — велел капитан. — И подайте трап! Шлюпку не поднимайте, она еще понадобится.

Дюбуа и Роландо при помощи тали подняли на борт два небольших, но очень тяжелых ящика.

— Не будь я Карлос Роландо, если там не золото, — шепнул португалец на ухо Дюбуа. — Скорее всего, это плата за товар. А может, кто-то везет в Европу золотые побрякушки, добытые у дикарей…

По сброшенной веревочной лестнице все прибывшие поднялись на палубу. Внешность незнакомца не могла вызывать никаких симпатий. Из-под видавшего виды камзола выглядывала далеко не свежая сорочка. Сапоги с ботфортами были стоптаны как у бродяги. Шею он, кажется, не мыл со времен окончания Всемирного потопа. Однако при этом он держался не то что с достоинством, но даже с гонором. Взгляд его был жесток и холоден, узкие губы плотно сжаты, а многочисленные шрамы на лице свидетельствовали о том, что этот человек не склонен к спокойной и праздной жизни, а все спорные вопросы предпочитает решать при помощи кулаков или шпаги.

Помощник капитана с боцманом собственноручно взяли один из ящиков. Коротким свистом и кивком головы боцман велел двум свободным матросам подхватить второй ящик. Они направились на полуют к каюте капитана. Неизвестный вместе с капитаном шли следом налегке, о чем-то разговаривая. Шагая, незнакомец слегка припадал на правую ногу.

— Кто такой? — полюбопытствовал Карлос у одного из матросов, прибывших с берега вместе с начальством, когда вся группа удалилась.

— Да черт его знает, — хмуро ответил матрос. — Боцман с этим типом пил ром в таверне. Потом к ним присоединились капитан с помощником. Похоже, это владелец какого-то груза и хочет отправить его оказией на Гаити.

— Ясно. Что ж, я не против заглянуть на Гаити. Дюбуа, ведь тебе приходилось бывать на Гаити?

— Конечно. И не раз. Я же три года ходил туда с пакетботом.

— Согласись, там превосходный ром! А какие замечательные красотки! Мулатки-шоколадки, а?!

— Да уж.

— А если нам еще выплатят премию с фрахта — повеселимся вволю! Мне просто не дают покоя те два ящика, что мы подняли на борт. И пусть меня разорвет тигровая акула, если нам не выдадут по дюжине пистолей на брата!

— Мечтать не вредно…

Дюбуа взялся за швабру, опасаясь, что кто-нибудь из начальства застанет его слоняющимся по палубе без дела. Карлос из тех же соображений спустился в кубрик. Матросы, сидевшие на веслах в прибывшей лодке, оставались на палубе, они прилегли на свернутые в бухты канаты у грот-мачты.

Совещание в капитанской каюте длилось около получаса. Когда гость, покидая корабль, шагал, прихрамывая, к трапу, за ним услужливо семенил боцман.

— А ты молодец, Пьер Жерар! — незнакомец остановился у борта возле трапа и хлопнул боцмана по плечу. — Надеюсь, у нас все получится хорошо!

Он говорил хриплым голосом с сильным английским акцентом. Боцман оскалил в улыбке кривые коричневые зубы, потом нахмурился и строго крикнул:

— Жан! Мишель! Где вы, черт вас дери! Живо в шлюпку, отвезите месье на берег!

Несмотря на хромоту, незнакомец проворно спустился по веревочной лестнице в шлюпку вслед за матросами.

Глава 3

Утром капитан отвел «Удачу» за мыс и бросил якорь на траверсе пустынного берега. Ближе к полудню началась погрузка. Силами экипажа при помощи шлюпок на корабль было доставлено двадцать больших и довольно тяжелых бочек. Их не стали опускать в трюм, разместили прямо на палубе — таково было желание держателя груза. Через пару часов на палубу подняли последнюю бочку. Помощник капитана, исполнявший обязанности суперкарго, велел принайтовать их шкертами к палубе на случай возможной качки. Капитан самолично осмотрел груз и приказал матросам на кабестане поднимать якорь.

Где-то еще часа через два при хорошем галфвинде «Удача» миновала пролив Мартинику, и берега острова постепенно стали исчезать за горизонтом. И едва они полностью растворились в море, раздался возглас марсового:

— По правому борту корабль!

Взглянув в подзорную трубу на появившееся словно из ниоткуда судно, капитан дал команду поднять все паруса и уходить фордевиндом, пусть даже этот курс уводил их существенно южнее. Идущим наперерез кораблем оказался довольно ходкий одномачтовый шлюп, какие часто используют флибустьеры для охоты в водах Карибского моря. На его мачте развевался черный флаг, не оставляющий никаких сомнений в намерениях преследователей. Капитан отдал команду заряжать пушки, а всем матросам достать из трюма шпаги и пистолеты и готовиться к обороне. Но тут старший канонир доложил, что бочки с порохом продырявлены, а порох в них залит водой.

Погоня продолжалась немногим больше часа, за это время пиратский шлюп приблизился к «Удаче» на расстояние кабельтова. С него прозвучало два холостых предупредительных пушечных выстрела, и одновременно с этим у бочек, размещенных грузом на палубе шхуны, повылетали крышки, и из каждой из них выскочило по крепкому молодцу. Все они были вооружены пистолетами и абордажными саблями. Головорезы не раздумывая, пустили в ход оружие и моментально уложили с десяток матросов «Удачи». Капитан, во избежание дальнейшего кровопролития, благоразумно отдал команду зарифить паруса, лечь в дрейф и опустить флаг, а матросам бросить оружие на палубу и не принимать бой. Команда преследующего шлюпа зацепила «Удачу» абордажными крючьями и через несколько мгновений человек сорок флибустьеров быстро как обезьяны вскарабкались на палубу шхуны.

Когда на захваченный корабль взошел высокий широкоплечий человек с огромной черной бородой, все пираты дружно и восторженно приветствовали его. Следом за ним поднялся и вчерашний незнакомец, тот самый хромой «фрахтовщик» неприятной наружности. Он подошел к боцману «Удачи» и хлопнул его по плечу:

— Ты молодец, Пьер Жерар. Все получилось отлично!

— Месье, — обратился чернобородый к капитану на ломаном французском. — Меня зовут Эдвард Тич, но друзья и враги больше знают меня под именем Черная Борода. Ваше судно теперь принадлежит мне. Из вашей команды меня интересуют плотник и врач. Мой друг Израэль Хэндс, — лжефрахтовщик при этом наклонил голову, — ходатайствовал оставить в живых еще и вашего боцмана Пьера Жерара, который придумал этот план и помог нам завладеть кораблем без потерь с нашей стороны. Кроме того, я, возможно, возьму в свою команду несколько лучших канониров, пусть боцман сам их отберет. Остальных попрошу погрузиться в баркас — и на все воля Божья.

Черная Борода сложил перед грудью ладони рук, поднял к небу глаза и добавил по-английски:

— Убивать я вас не стану, зачем мне брать лишний грех на душу!

Пираты засмеялись.

— Вы не посмеете этого сделать! — возразил капитан. — Мы добровольно сдались вам, можете забрать наш груз и деньги, но корабль и его команду вы должны отпустить!

— Мне нужен этот корабль. И я никому ничего не должен. А с теми, кто мне противоречит, поступаю вот так: — Черная Борода вытащил из-за пояса пистолет и разрядил его в грудь капитана.

В баркас погрузилось двадцать пять человек. Суденышко оказалось переполнено и едва не черпало воду бортами. Над морем повисла вечерняя заря и на фоне оранжево-красного ореола клонящегося к закату солнца постепенно превращались в черные точки силуэты уходящих курсом вест «Удачи» и пиратского шлюпа.

Отойдя мили на две от брошенных на произвол судьбы моряков, Черная Борода велел обоим судам взять курс норд-норд-ост и двигаться в направлении острова Доминика. А сам он устроился со своими приближенными в просторной и роскошно обставленной кают-компании шхуны «Удача». Выпив по доброй кружке ямайского рома за успешный захват прекрасного нового судна, предводитель пиратов начал свою речь:

— Теперь, господа, когда у меня есть хорошо вооруженный быстроходный корабль, я смогу осуществить то, что поклялся сделать много лет назад — отомстить коменданту французского форта Пуэнт-а-Питр на Гваделупе. Я брошу ему вызов, черт побери, ведь не даром меня зовут Черная Борода.

— Бросишь вызов? — удивился Израэль Хэндс. — Но для чего? Зачем ты собираешься ему мстить?

— Я хочу разорить этот форт как осиное гнездо. Разграбить и уничтожить.

— Я слышал, что на Гваделупе ничего нет, кроме сахарного тростника…

Эту реплику произнес Джон Ричардс, бравый головорез и опытный моряк. Черная Борода буквально только что назначил его своим вторым помощником на захваченном судне, и тот решил, что теперь имеет право высказываться:

— Но если комендант форта богатый человек, — продолжал Джон Ричардс, — то это меняет дело! Когда месть сопряжена с хорошим призом, почему бы не отомстить? Можно отомстить хоть самому черту.

— Этот человек не черт, — в ухмылке оскалил зубы Черная Борода. — Он просто жирная свинья. Вытопить из него сало будет одно наслаждение. Кроме того, у него есть две дочери-близняшки. Когда я видел их в последний раз, они были еще подростками. Зато теперь, наверно, уже в самом соку. Вы сможете сделать с ними все, что захотите.

Черная Борода раскурил свою любимую трубку с длинным мундштуком, отодвинулся от стола и сложил на столешницу ноги.

— Сейчас я расскажу вам мою историю, тогда вы поймете, что совершить эту месть — дело моей чести.

В кают-компании, кроме самого предводителя флибустьеров, его двух помощников Хендса и Ричардса, присутствовали еще несколько человек, один из которых — уже известный нам Пьер Жерар, бывший боцман «Удачи». Все они, зная непредсказуемый характер Черной Бороды, тихо сидели за столом и не встревали в разговор. А теперь, затаив дыхание, были готовы выслушать историю своего предводителя.

— Если кто не знает, — начал свой рассказ Эдвард Тич, — напомню: в прошлом я — английский военный моряк, Десять лет назад, когда по велению королевы Анны Англия вступила в войну за испанское наследство, я был молодым лейтенантом и состоял на службе во флоте ее величества на одном из линейных кораблей. В конце 1703-го года в составе эскадры я отправился в Вест-Индию, поскольку война королевы Анны с Францией и Испанией к тому времени докатилась и до Нового Света. Дойдя до Малых Антильских островов, основные силы нашей эскадры отправились дальше, к берегам Флориды, а фрегату под названием «Королева Анна», на котором я служил вторым помощником капитана, было поручено овладеть фортом Пуэнт-а-Питр на Гваделупе. По сведениям командования, форт был небольшой, и мы должны были легко справиться с поставленной задачей. Мы вели осаду несколько дней, стреляя по форту из пушек, а потом, оставив на корабле лишь десятка два пушкарей, практически все, и моряки, и пехотинцы высадились на берег и пошли в атаку. Исход битвы был уже на нашей стороне, но неожиданно на помощь противнику подошли два французских корабля. На нашем судне не хватало людей, чтобы сманеврировать и отразить нападение, поэтому «Королева Анна» была быстро взята на абордаж, пушкари перебиты, а корабль потоплен. Лишившись поддержки морской артиллерии, наша атака захлебнулась. А весь десант, вернее всех, кто остался в живых, в том числе и меня, взяли в плен.

Жан Мишель де Кассе, комендант форта, просто издевался над нами. Он плевал нам в лицо, называл паршивыми скотами и лично избивал плетью. А потом в качестве белых рабов отправил на плантацию работать вместе с неграми. Мы гнули спины с рассвета до ночи, спали по пять часов. Нас кормили маисовой похлебкой, а за малейшую провинность секли плетьми. Уже тогда я поклялся отомстить Жану де Кассе, если останусь жив. Но, прежде всего, надо было получить свободу.

Пока мы работали на плантации сахарного тростника, сделать это было практически невозможно. Но примерно через год после нашего пленения Жану Мишелю приспичило отделать свой особняк гранитом из береговых скал. Несколько человек, в том числе и меня, отправили работать в каменоломню. Там можно было подойти близко к обрыву над морем. Один раз я заметил внизу недалеко от берега лодку — какой-то одинокий рыбак вышел порыбачить в заливе. И я решил: сейчас или никогда. Я швырнул кирку в надзирателя и прыгнул со скалы. Высота была футов пятьдесят, не меньше. Но я решил, что лучше разбиться, чем упустить такой шанс. Однако глубина оказалась достаточной. Я вынырнул и поплыл к лодке. Рыбак, конечно же, видел все это, но не решался бросить свою сеть и не уплывал от меня. А я, подобравшись к лодке, схватил его за одежду и затащил в воду. Между нами завязалась борьба, из которой я вышел победителем, несмотря на то, что был изнурен без малого годом каторжной работы.

С берега открыли стрельбу, но я, укрываясь за лодкой, отвел ее за мыс, потом забрался в нее и стал грести в открытое море. Перед заходом солнца меня подобрал корабль. Это был корабль Бенджамина Хорнигольда, известного на Карибах флибустьера. Тогда я этого еще не знал, но с того самого дня началась моя карьера пирата.

Я благодарен Бену, он многому меня научил, но ему не было дела до моих счетов с Жаном Мишелем де Кассе. Поэтому осуществить свою месть я мог только став сам капитаном. Но, имея в распоряжении всего один шлюп, даже с командой моих храбрецов, напасть на форт было бы глупой авантюрой. Зато теперь, когда у меня есть и шлюп, и прекрасный корабль… Я назову его «Месть королевы Анны» в память о той «Королеве Анне», которая погибла при штурме Пуэнт-а-Питра.

— Капитан, надвигается шторм, сэр! — крикнул ворвавшийся в кают-компанию матрос.

Все тут же выскочили на палубу. Черная Борода, бросив взгляд на небо из-под руки, резюмировал:

— У нас есть в запасе два часа времени. Мы должны успеть дойти до Доминики и укрыться от урагана с подветренной стороны. На всякий случай надо задраить все люки и будьте готовы убрать паруса!

— А теперь обсудим план операции, — продолжил он, когда, отдав необходимые распоряжения, вместе со своими компаньонами вернулся в кают-компанию. — Весь завтрашний день будем стоять на рейде у Доминики. Там надо будет раздобыть сухого пороху и прикупить еще с десяток пушек. Когда погрузим все это, к вечеру выйдем в море. С наступлением темноты «Месть королевы Анны» подойдет к форту с юга и укроется за островом Иле-а-Кошон. Тем временем, ты, Хендс, притворившись мирным торговцем, проходишь на шлюпе узкий пролив Сале между Бас-Тер и Гранд-Тер. А на рассвете начинаешь палить из пушек. Как только из форта начнется ответная стрельба, мы выходим из своего укрытия и открываем по форту канонадный огонь. И черт меня дери, если они не поймут, что гореть в аду им будет в тысячу раз приятнее. Когда они перестанут сопротивляться, занимаем форт. Жирную свинью Кассе я лично изжарю на вертеле, а его дочек пустим по кругу. А что касается золота и побрякушек, — Черная Борода повернулся к Джону Ричардсу, — я думаю, там будет, чем поживиться.

Глава 4

Баркас со шхуны «Удача» с предоставленными судьбе моряками находился милях в тридцати, как от Мартиники, так и от Доминики. И если идти на веслах со скоростью хотя бы два узла, можно было бы добраться до любого из этих островов еще до рассвета. Но это при условии наличия этих самых весел. Однако проблема состояла в том, что весел изгоям не дали. Но и на этом их беды не заканчивались, потому что на востоке вечернее синее небо вдруг стало совершенно черным. Чернота постепенно захватывала весь небосклон и вскоре порывы холодного ветра начали поднимать брызги с поверхности воды. Сперва небольшие пологие волны приподнимали и раскачивали баркас, но с каждым мигом они становились круче и в считанные минуты всхолмили всю поверхность моря. Начинался шторм.

Поначалу волны лишь ударяли в нос баркаса и разбивались об него, но вскоре они уже начали перехлестывать через борта. Моряки пытались отчерпывать воду всеми подручными средствами, однако тщетно. Баркас заливало, и в довершение всего крепкая волна перевернула суденышко. Восемь или десять человек тут же поглотила темная сине-зеленая бездна, зато остальным морякам удалось ухватиться за перевернутый баркас. В числе этих счастливчиков оказался и Дюбуа.

— Посмотрите на небо, — испуганно произнес один из матросов.

Из серо-свинцовых туч, словно ноги великана, встающего с постели, вниз, к поверхности моря опустились две огромные черные воронки. Смерч. Два смерча. Самое страшное природное явление на Карибах. Эти ноги стремительно приближались, и вскоре перевернутый баркас оказался в самом центре одной из воронок. Вой ветра заглушил крики моряков. Всех их вместе с баркасом подняло в воздух и закружило как осенние листья.

Жорж так и не запомнил, сколько времени его крутило в этой небесной карусели вместе с другими моряками, вместе с галлонами воды, рыбами и разваливающимся баркасом. Он не запомнил, когда и как его вышвырнуло из воронки, как он погрузился в бушующую морскую стихию и как ухватился за обломок баркаса, который выбросило следом за ним. Зато он хорошо помнил, как носился по морю всю ночь, как утих шторм, как луна и звезды сияли над ним, как на рассвете он увидел вдалеке землю и плыл к ней, и доплыл, когда солнце стояло уже высоко. Выбравшись на берег, он упал навзничь и уткнулся носом в песок, совершенно обессилев.

Проснулся Жорж уже на закате. Его колотил озноб, а все тело неимоверно ломило от боли, оно было покрыто синяками и кровоточащими ранами. Но он несказанно радовался тому, что остался жив. Стоя на коленях, он помолился, открыл медальон и поцеловал портрет матери. Страшно хотелось пить. Жорж поднялся на ноги и заплетающейся походкой побрел к лесу в надежде разыскать ручей, чтобы напиться. Ручья найти не удалось, но по дороге он подобрал несколько кокосовых орехов, из тех, что во множестве валялись на земле, сорванные с пальм ураганом. Чудом при нем сохранился длинный матросский нож, с его помощью Жоржу удалось добраться до кокосового сока и слегка утолить жажду.

Провести ночь Дюбуа решил на берегу. Место здесь более продуваемое, вследствие чего меньше досаждали москиты, кроме того, проще было заметить подползающую змею или ядовитого паука. Моряк нарезал своим ножом в лесу веток и листьев и устроил себе лежбище на возвышенном месте. С наступлением темноты он уснул, решив отложить на утро проблемы добывания еды и разведения огня.

Спал Дюбуа плохо, постоянно просыпался и разминал затекшие конечности. Все-таки ложе, устроенное на камнях, пусть даже прикрытых травой и ветками, оказалось не самым удобным. Кроме того, его постоянно будили крики зверей и птиц, доносящиеся из леса. Едва дождавшись рассвета, он поднялся и отправился на поиски еды. Пищей могла бы послужить черепаха — из тех, что в изобилии выползают на берег. Проблема состояла лишь в том, как ее приготовить. У него не было ни кресала, ни какого-либо иного средства для разведения костра. В итоге он набрал черепашьих яиц и съел их сырыми, заедая мякотью кокосовых орехов.

Покончив со своей нехитрой трапезой, Жорж решил обследовать берег с целью выяснить, где он находится — на острове или на материке, — а если на острове, то обитаем он или нет. Жорж решил идти вдоль береговой линии. Море находилось от него с юга, поэтому он двинулся на запад, чтобы солнце не слепило ему глаза. Моряк рассчитывал наткнуться на поселение белых людей или какой-нибудь форт. Встречи с дикарями он очень опасался — он был один, из оружия при себе имел только нож, а индейские племена могли оказаться крайне недружелюбными. Еще он не терял надежды на то, что кому-то из его товарищей тоже удалось спастись и выбраться на этот берег, пусть даже и далеко от него, быть может, на расстоянии нескольких миль. Во всяком случае, повстречать кого-либо из друзей, а лучше и не одного, было бы замечательно — вместе проще добраться до большого поселения, отразить нападение индейцев или выбраться отсюда, если вдруг эта земля окажется необитаемым островом.

Он шел целый день, при этом солнце неизменно светило ему в спину. Когда оно склонилось к закату. Дюбуа убедился, что движется теперь на восток, следовательно, линия берега повернула на сто восемьдесят градусов. Это означало одно из двух: либо он находится на выступающем далеко в море мысу большого острова — или даже материка — и обогнул часть этого мыса, либо, что вероятнее всего, эта земля является небольшим островком, и он прошел половину его периметра.

С наступлением сумерек Дюбуа принялся готовиться ко сну, соорудив себе ложе аналогичное предыдущему. Он проспал до рассвета и снова двинулся в путь. Береговая кромка поднималась вверх, а лес подступал вплотную к обрывистому берегу. Пробираться приходилось сквозь густые заросли и бурелом. А примерно через пару часов ходу лес отступил, берег опустился к морю и снова стал пологим и песчаным. Солнце поднялось уже довольно высоко, песок успел раскалиться и дышал жаром. Жажда и зной начали одолевать Дюбуа не на шутку.

И тут Жорж наткнулся на устье ручья. Журча по камням и падая с крутого уступа, поток вырывался из леса и устремлялся через песчаный берег к морю, неся с собой живительную прохладу. В своем устье ручей образовывал дельту, делясь на рукава, и смешивался с солеными морскими водами, словно хватая волны пятерней с растопыренными пальцами. Упав на песок перед ручьем, Жорж погрузил лицо в прозрачную пресную воду и долго с наслаждением пил.

Утолив жажду, моряк продолжил свой путь вдоль береговой линии. Часа через два он дошел до того самого места, куда его позавчера вынесло после шторма. Да, он находился на острове и сравнительно небольшом, можно даже сказать маленьком. Обитаемый этот остров или нет, пока оставалось загадкой, но, скорее всего, — нет, потому что ни следов, ни иных признаков присутствия людей во время путешествия обнаружить не удалось. А ведь островитяне, если такие имелись, непременно должны были выходить к берегу моря. Также не было известно, проходят ли мимо этого острова корабли. Все это навевало печаль и досаду даже на такого жизнелюбивого человека как Жорж Дюбуа. Уж лучше бы он погиб в ту злосчастную ночь в морской пучине, подумал моряк.

Он решил вернуться к ручью — там, все-таки, поуютнее, и вообще, обустраивать свой быт лучше всего в том месте, где есть источник пресной воды. Жорж уже морально был готов к тому, что на этом острове ему предстоит провести немало дней, месяцев, а быть может, и всю жизнь. Жорж поднялся на терраску к границе леса, и возле того места, откуда вытекал ручей, стал обустраиваться на ночлег. Два следующих дня он провел на берегу возле устья ручья, питаясь кокосами, сырыми черепашьими яйцами, и сырой рыбой, которую ловил голыми руками, бродя по колено в воде. И непрерывно вглядывался в море — он боялся пропустить парус проплывающего мимо острова корабля, все еще не оставляя надежду на спасение.

На шестые сутки его пребывания на острове, лишь только рассвело, начался дождь. Проснувшись от сырости, Дюбуа не стал даже завтракать, а спасаясь от дождя, переходящего в ливень, углубился в лес, решив заодно исследовать центральную часть острова. Он пробирался вдоль русла ручья сквозь переплетение лиан, через заросли высокой травы и кустарника. Капли дождя сначала только стучали наверху по широким пальмовым листьям и не долетали до земли. Но очень скоро они начали скатываться с листвы прямо за ворот рубахи Жоржа.

Однако пробираться сквозь джунгли долго ему не пришлось — приблизительно через четверть часа перед ним открылась поляна, на которой стояла хижина. Вот это находка! И почему же он раньше не набрел на эту хижину? Ведь досюда от берега не больше пятисот туазов.

Оглядев жилище, Дюбуа решил проявить осторожность, ведь внутри него мог находиться как друг, так и враг — как собрат по несчастью, закинутый судьбой на этот необитаемый остров, так и озлобленный на весь мир безумец. Такое часто бывало — пираты высаживали на необитаемые острова провинившихся членов команды, которые после этого начинали ненавидеть весь свет и, в конце концов, сходили с ума и умирали. Правда, умирали чаще всего от голода, от малярии, от лихорадки или другой тропической болезни.

Вход в хижину был занавешен куском дряхлой почерневшей парусины.

— Эй! Есть тут кто-нибудь?!

Выждав некоторое время после своего оклика, Дюбуа приоткрыл полог, держа наготове нож. Внутри все заросло пылью и паутиной, что свидетельствовало о том, что хозяин не появлялся тут много лет. Правда, войдя внутрь и приглядевшись, Жорж обнаружил-таки присутствие хозяина, однако понять, добрый это был человек или злой не представлялось возможным — он умер, и довольно давно, оставив от своего тела лишь груду костей, прикрытую полуистлевшими лоскутами одежды.

Жорж решил поселиться здесь, и первым делом принялся производить ревизию доставшегося ему наследства, отложив на потом погребение останков прежнего хозяина и наведение порядка в своем новом жилье. Дождь крупными каплями колотил по крыше, крытой сухими пальмовыми листьями, а внутри было сухо и даже, несмотря на запустение, вполне уютно. В хижине Дюбуа обнаружил немало интересных и полезных вещей. Прежде всего — кресало. Больше ему не придется питаться сырыми черепашьими яйцами, теперь можно будет развести огонь и приготовить нормальную еду — запечь на костре мясо черепахи или какой-нибудь иной добычи. Второй находке Жорж сначала порадовался, но тут же разочаровался в ней: он нашел мушкет, но ни пороха, ни пуль к нему обнаружить нигде не удалось. Кроме этого, имущество умершего хозяина составляли: заржавленная шпага, столь же заржавелый плотницкий топор, подзорная труба, несколько огарков свечей, трубка без табака, масляный фонарь без масла и ветхий, почти рассыпающийся в руках бортовой журнал. Он был весь исписан от корки до корки, а пергамент, довольно сильно поврежденный морской водой, практически истлел от перепада влажности и температур.