Простыми словами

Михаил Похлебаев. Там, где сердце

Волевой, решительный, быстрый. Мощный, как атомный реактор. Все качества под стать должности. Михаил Похлебаев возглавляет одно из самых стратегически важных производств на территории Челябинской области и главнейшее для Росатома — производственное объединение «Маяк». На пост генерального директора он был назначен два с половиной года назад. За это время успел избраться депутатом Законодательного собрания, завершить работы по засыпке озера Карачай, увеличить заказы комбината на миллиарды рублей и стать легендарной личностью в Озерске. Болельщики местного хоккейного клуба «Маяк Гранит» называют его «наш гениальный генеральный», а самую скоростную трассу в городе местные жители прозвали «похлебан».

Михаил Иванович, мне очень интересно — руководитель такого серьезного предприятия способен испытывать эмоции?

Неожиданный вопрос… Я человек достаточно эмоциональный. Несколько раз уезжал из мужских коллективов, и каждый раз прощаться с мужиками было сложно. Один раз — когда в Москву перевели из Трехгорного — я молодой был, начал говорить ответное слово офицерам и не смог договорить до конца. Потом опять было расставание — когда из Росатома в Трехгорный переводился. Собрались, бокалы с шампанским подняли, а у меня опять этот клин в горле. Из Трехгорного в Озерск — то же самое. Знаете, когда прихватывает сильно? Когда смотрю фильм «Офицеры», хотя смотрел его уже раз сто. Когда Ванька пробирается с чемоданом и вырабатывает командный голос, когда его маму расстреливают немцы,…

А когда главная героиня, увидев шрамы на спине своего мужа, спрашивает его: когда едем, Алеша?

Ну это уже в контексте всего фильма… Еще один эпизод меня трогает — когда офицеры дивизии перегораживают пушкой дорогу своему командиру-отцу и спрашивают его: вы остаетесь? Он сердится, а жена спокойно так отвечает: остаемся. Я думал, что так же скажу своим подчиненным в Трехгорном, но в последние сутки все изменилось, и я все-таки уехал.

Почему вы согласились возглавить «Маяк»?

Знаете, какое главное качество у лидера? Неуспокоенность. Не неудовлетворенность, как думают некоторые, а именно неуспокоенность. Готовность и умение отвечать на вызовы. Любой вызов преобразует аморфную среду и трансформирует старое в новое. Я долго думал, прежде чем ответить Сергею Владиленовичу Кириенко, спрашивал себя, справлюсь ли. Когда пришло точное понимание, что справлюсь, согласился на его предложение возглавить предприятие. Был момент, когда я понял, что отказаться не имею права.

Вы понимали, насколько трудно вам придется?

Настолько, насколько оказалось, — нет, даже не предполагал. «Маяк» падал вниз, это понимали все, но глубину падения мне удалось увидеть, уже когда я приступил к работе. За два с половиной года, что я здесь, нам удалось добиться компенсации наших затрат государством, увеличить выручку и ввести многолетние стройки в плановое русло.

В Озерск просто так не приедешь. Оформление наших документов заняло почти месяц. Как вы считаете, такая секретность оправданна?

На этот вопрос ответить однозначно нельзя. Ограниченный въезд в город основан не только на секретности предприятий, потому что на промышленные объекты вы все равно не попадете. Вы спокойно можете контактировать с жителями Озерска на любой другой территории. Это ограничение скорее как демпфер, как санитарно-защитная зона. Если в советское время врагом была только Америка, то сейчас таких угроз великое множество, и самая главная из них — терроризм. А у нас, как вы прекрасно понимаете, есть много вещей, представляющих для них прямой интерес и являющихся предметом их вожделения. Демпфер нужен для защиты основных объектов и для защиты населения, которое легко может быть подвергнуто шантажу. И секреты у нас еще есть, и материалы.

В чем главный секрет «Маяка»?

Это первое, и сейчас единственное, промышленное предприятие для производства компонентов ядерных боеприпасов. Сам проект создания «Маяка» начался в 1946 году, а в 1948-м, меньше чем за два года, уже был введен в строй первый промышленный реактор.

Сегодня «Маяк» — это оборонное предприятие или атом мира?

Все вместе. Двойные технологии. Причем в полный рост взаимодополняющие друг друга. Часто одно проистекает из другого — наши возможности в гражданской промышленности вдруг становятся востребованными в военной области, и наоборот.

Можно ли говорить, что у нас самые передовые технологии?

Вы про что?

Про обработку плутония.

Думаю, что мы входим в пул предприятий, обладающих самыми передовыми технологиями.

Правда ли, что люди, которые соприкасаются с плутонием во время работы, частички его могут оставлять на своей коже?

На коже — нет. А в легких, и на других внутренних органах — да. Недавно в который раз читал биографию Игоря Васильевича Курчатова и впервые обратил особое внимание на его фотографию. Когда его не стало, ему не было и шестидесяти, а вы посмотрите на его портрет. Он выглядит старше меня в этом же возрасте. На днях мы поздравляли со столетним юбилеем бывшего работника завода, который работал стеклодувом — изготавливал ампулы и пробирки, руками соскрябывая плутоний. Врачи провели обследование — он официальный носитель плутония.

Вы шутите?

Ну какие тут шутки?

Каждый человек, знакомый с вами лично, с удивлением отмечает, что вы любите пчел.

(Улыбается.) Да.

Мне интересно, а в мире есть люди, которых пчелы не кусают?

Космонавты. Потому что на них скафандры.

А если человек без скафандра, но добрый? Его тоже кусают?

(Смеется.) Они же не за характер кусают. Воспроизводство пчел осуществляет матка. У матки — единственной в семье — есть детородная функция, двух маток в одной семье не бывает. Если у семьи нет сеющей матки, она испытывает беспокойство и становится агрессивной. В силу определенных причин в этом году со взятком было плоховато, плюс некоторые семьи на пасеке оказались безматочными, поэтому закусывали нас очень сильно. По десять пчел впивались одновременно… Всю жизнь я работаю с пчелами с голыми руками, а этим летом мы надевали сначала нательное белье, потом пчеловодческий костюм, потом перчатки матерчато-резиновые. Еще и запястья закручивали скотчем. Как говорится, сибиряк — это не тот, кто холода не боится, а тот, кто правильно одевается.

Откуда у вас эта любовь?

От деда, который погиб на фронте. От бати. Сначала была нелюбовь, как часто бывает в жизни… Маленьким мальчиком я приходил к бабушке на пасеку, на берег реки, пчелы впивались мне в ногу и кусали. Нога раздувалась и зудела… Кстати, меня могло бы не быть, если бы не пчелы. Точнее — мы бы с вами не встретились.

Даже так?

Знаете, я часто, особенно по молодости, задавался вопросом: почему я родился именно у своих родителей? Почему пришел в этот мир через них? Наверно, такие вопросы интересуют каждого нормального человека. Пчелы помогли нашей семье выжить. За три года до начала войны в деревне Сухая Атя Ашинского района дед купил четыре семьи пчел, и урожай липового меда с каждой семьи у него доходил до пятидесяти килограммов. Началась война, дед ушел на фронт, а бабушка осталась с четырьмя маленькими детьми. У нее были только картошка и мед. Она собирала урожай, меняла мед на другие продукты, кормила медом каждый день детей. Все дети остались живы… Потом уже, в Трехгорном, когда мне было тринадцать лет, батя купил своих пчел и поставил меня ими заниматься. С той поры я прочитал бесчисленное количество книг по пчеловодству. Когда после школы поступил в Бауманку, с нетерпением ждал лета, чтобы приехать на пасеку. Потом служил, в Москве пчел завел, потом в Трехгорный пасеку перевез. Мне кажется, что я про пчел знаю все…

Урожай вашего меда больше пятидесяти килограммов?

В этом году получилось две тонны.

Куда же вы его деваете?

Дарю! Хотите, вам привезу? Разные люди любят мой мед во многих городах нашей страны. Моего меда нет только у Путина.

Почему вы поступили в Баумановский, а не в театральный?

Оба-на! Неожиданный вопрос! Вообще-то я собирался стать военным. Прошел все врачебные комиссии, вплоть до областной в Челябинске. Хотел поступать в Пермское ракетное училище, но в последний момент передумал, и мы с батей поехали в Москву. Поскольку школу я окончил с золотой медалью, на вступительных экзаменах мне нужно было сдать только физику. Я сдал ее на пятерку и поступил. Как, кстати, любят рассказывать артисты о том, как они приехали в Москву в рваных штанах, так же почти приехал и я, деревенский парень. Нас с батей поселили в общежитие, он переночевал одну ночь, утром мы сдали документы, и он уехал домой. Помню, как я пустил скупую мужскую слезу, провожая его на вокзале… Причем до этого я вроде не был слабаком — кротов в лесу ловил с седьмого класса.

Вы ловили кротов?

Почему вы так удивляетесь? В одиночку, в любую погоду. Продумывал тропы, много километров по ним проходил, расставлял капканы… И в дождь, и в грозу. Однажды, помню, пришел на место, а всю мою добычу похитила рысь…

Неужели вам не было страшно?

(Улыбается.) Конечно, было. Знаете, как говорят мудрые люди? Не боится и не сомневается только дурак и пьяница… Так вот, я продолжу про поступление — проводил папу, вернулся в общежитие, иду по длинному коридору, грустно, тоскливо на душе, навстречу парень в очках, постарше меня: давай силами померимся? Сели с ним за стол в моей комнате, руки на локоть поставили, ну я его и уложил, выиграл. Он спрашивает: каким спортом ты занимаешься? Отвечаю: хоккеем. Парень оказался третьим секретарем комитета комсомола института. Недели через две происходит смешной случай. Мы с ребятами покупали тогда молоко в треугольных бумажных пакетах, молоко выпивали, и в пакет наливали воду — такие маленькие бомбочки делали. Налил я как-то воду в такой пакет и бросил с восьмого этажа…

Ужас!

Ужаса, к счастью, не случилось. Пакет уже летит, а мужик, который проходил под окнами общежития, вдруг поднимает голову, и в окне восьмого этажа видит меня. Я попытался спрятаться, но он все равно вычислил номер моей комнаты и постучал в дверь. Деваться некуда, открываю, а на пороге стоит тот самый человек, с которым я на руках силами мерился, когда батя уехал. Он узнал меня, говорит: а я гири купил, тренируюсь. Как вы думаете, кто он сейчас?

Режиссер театра?

Нет, сильно холодно.

Первый секретарь комитета комсомола?

Ну почему вы не можете угадать? Он сейчас ректор МГТУ имени Баумана! Анатолий Александрович Александров. Мы увиделись с ним, когда мне вручали премию Правительства Российской Федерации. Вот такая жизнь интересная штука.

Разве физик может играть в хоккей?

А почему нет? Правда, сейчас временно не играю — год назад поскользнулся на льду, получил травму, даже сознание потерял. Надеюсь, скоро войду в форму. Но за нашу команду «Маяк Гранит», которая только формируется, болею очень. В прошлом году на разных турнирах команда завоевала шесть первых мест. Шестнадцатого октября будем играть в Ночной хоккейной лиге в Челябинске. Кроме того, примем участие в чемпионате Свердловской области. Для проявления личности очень важны равные возможности.

Вам снятся повторяющиеся сны?

Нет. Но сны порой бывают настолько неожиданными, что я начинаю задумываться — откуда они приходят? Снится, что на Луну собирается большая делегация, и я включен в ее состав. А так как я подчиняюсь Росатому, то почему-то прошу, чтобы мне разрешили взять с собой автомобиль «Геландваген». Мне разрешают, и на Луне я начинаю ездить на нем по лунным руинам.

Разве на Луне есть руины?

Нет, но во сне я еду именно по ним.

Вы когда-нибудь спрашивали у космонавтов, есть ли там жизнь?

Спрашивал. Они говорят, что в прямом смысле, в материальном, никого никогда там не видели, но большинство из них утверждают, что присутствие чего-то иного чувствуется. Даже в пространстве космического корабля.

Мне всегда было интересно, а у них есть примета посидеть на дорожку?

У них есть примета помочиться на колесо автобуса, который везет их на ракетный старт. Если уж вы начали разговор о чем-то, неподвластном разуму, расскажу вам историю, когда Раиса Максимовна Горбачева попросила своего мужа, чтобы он на даче Сталина в Кунцево приказал навести порядок. Горбачев вызвал Егора Лигачева, и они вдвоем поехали в Кунцево. Подмели во всех комнатах, вытерли пыль, и вдруг в одной из комнат увидели шкатулку. Начали ее открывать, она не поддается. Тогда Михаил Сергеевич говорит: Егор, принеси ломик. Лигачев пошел за ломиком, а Горбачев, не дожидаясь его, начал ковырять эту шкатулку. И вдруг шкатулка открывается, и из нее в полный рост появляется фигура Сталина — с трубкой во рту и раскачивающийся из стороны в сторону. Горбачев испугался, отхлынул, а подбежавший Лигачев спрашивает: Иосиф Виссарионович, а где у нас главный перестройщик?

Вы сталинист?

Нет. Я понимаю, что заставить народ работать можно только кнутом, одного пряника маловато, но сталинский метод слишком жестокий. Никакими коэффициентами не измерить количество страха, которое было тогда в стране. Возможно, для выживания страны это было нужно, но с точки зрения страдания людей — это ужаснейшая вещь. Людей держали в страхе, вынуждали писать доносы на друзей и соседей. Вынуждали делать то, что во все времена считалось подлостью. В споре между противниками и сторонниками Сталина объективности не будет никогда, но однажды столкнувшись с ситуацией, подобной тридцать седьмому году, я до сих пор вспоминаю ее с дрожью. Тридцать лет назад я нечаянно «наступил на ногу» одному товарищу в Трехгорном. Кошмар, который он мне устроил, врагу не пожелаю. Он собирал на меня досье, писал в Москву доносы, мстил, как умел.

Что было в основе его ненависти?

Оскорбленное самолюбие. Я получил пропуск на въезд в город (а я тогда служил в Москве и в отпуск приезжал к родителям), не спросив его особого разрешения. В моей любимой книге Виктора Смирнова «Тревожный месяц Вересень» есть замечательная мысль о том, что люди чувствительны к обидам, но только не к тем, которые они наносят сами.

Говорят, что в Озерске за последние три года сформировался культ личности Похлебаева…

Я против любого культа. Против «шестерок» и подхалимов. Мы пришли на завод и шаг за шагом стали делать бизнес «Маяка» эффективнее. Слишком много компаний в городе и области на льготных условиях раньше сотрудничали с «Маяком», и это сильно рушило производственную среду на предприятии. Наверно, мы идем как слон в посудной лавке, поэтому многие сейчас недовольны, но что делать… Те, кто за счет разных схем взаимодействия с заводом жил хорошо, теперь должен привыкать к другому образу жизни. Нельзя наживаться на том, что заработано всей страной — это мое глубокое убеждение. Нравится оно кому-то или не нравится, но менять его я не буду. Раньше даже асфальт укладывали некачественно, с недовложением. Если укладывать его пережженным или охлажденным, по верхнему слою это видно сразу. А вот определить недовложение можно, только если просверлить и померить. Вот этим и грешили в Озерске. Поскольку у «Маяка» с давних времен есть свой асфальтно-битумный завод, мы взялись помочь бюджету города и положили новый качественный асфальт. Демпинговали, доходили до неприбыльности, но подняли уровень качества и планку требовательности. Когда вы заедете в Озерск, вы поедете по Челябинской улице, а потом будет крутой поворот. Дорогу после этого поворота мы сделали в прошлом году. Была жара, и она получилась чуть-чуть как стиральная доска. Честно скажу, я расстроился, потому что для меня важно, чтобы любая работа была сделана только на «пятерку». Дорожники говорили мне, что такое допустимо, но я все равно решил проехать по качественным дорогам страны, чтобы убедиться лично. Дорога к Красной Поляне в Сочи уложена так же. Успокоился, когда в этом году другую часть дороги мы уложили лучше.

Правда, что эту новую дорогу в Озерске местные жители называют Похлебаном?

(Смеется.) Слышал такое.

Когда я попросила вас о встрече, вы сразу же согласились и назначили время. Когда мы с вами встретились, вы меньше чем через минуту сказали мне свое решение. Меня до сих пор удивляет эта скорость.

(Улыбается.) Думаю, что в моем возрасте я уже умею быстро принимать правильные решения. Когда начинаешь долго думать и анализировать, решения часто оказываются неправильными. Ум в этом плане мешает. Важно уметь услышать первую мысль. Ее дает Господь… Когда ты идешь сто шестьдесят, а тебе в лоб идет сотка, и ты уходишь в обочину влево, и вся твоя жизнь проходит перед глазами, и ты остаешься живой… Тогда ты еще больше начинаешь понимать, что кто-то по жизни тебя ведет и оберегает и оставил тебя на земле, чтобы ты еще что-то успел сделать…

Когда это было?

Пятнадцать лет назад. Мы ехали с тестем за мясом, и я зачем-то решил устроить гонки на трассе. Леонид Тимофеевич говорил: Миша, прекрати, но я не мог остановиться, пока меня не остановили…

Вы не боялись ослушаться тестя?

Нет, конечно. Он был моим другом, старшим товарищем. Мы могли выпить с ним водки, поговорить про жизнь… Он очень не хотел, чтобы я уезжал из Москвы, переживал наш отъезд… Через двадцать один день у него случился инсульт, а еще через двадцать один день мы его похоронили. Для меня эта потеря оказалась очень тяжелой… Не будем об этом, не хочу.

Вы любите смотреть на небо?

(Улыбается.) Особенно в августе, когда оно бездонное… Туманности нет — небо темное, а звезды яркие. Пятьсот миллионов галактик. Что там дальше, не представляю. Когда падает звезда, загадываю, чтобы на «Маяке» все сложилось так, как я наметил.

Если бы у вас была возможность хотя бы час пообщаться с Игорем Васильевичем Курчатовым, какой вопрос вы бы ему задали?

У меня к нему нет вопросов. Мне бы посмотреть в его глаза… Сказать, что мы достойно продолжаем начатое им дело. Спасибо сказать. То, что он сделал, — это подвиг.

Верни жизнь назад, что бы вы поменяли?

Ничего. Можно долго спорить, что первично: курица или яйцо, но ответа на этот вопрос никто не знает… В жизни все звенья между собой связаны. Когда я поступил в Бауманку, батя устроил прощальный ужин у костра. Мы собрались всей семьей, шутили, пели песни, смеялись, а потом папа спокойно, но строго сказал: ты всегда должен любить свою Родину и в любой ситуации оставаться человеком, чтобы никогда не было стыдно перед людьми. Не подведи нас, Миша.

Где для вас ваша работа?

Там, где сердце… Знаете, какая сцена в «Офицерах» для меня самая сильная? Когда главная героиня в поезде ночью изучает списки погибших солдат и видит фотографию своего сына… Смертельная сцена… Она не имеет права остановиться… Внук… Надо жить дальше… Служить людям, делу… Есть такая профессия — Родину защищать.

В жизни каждого человека однажды наступает время, когда он становится старше собственных мыслей. Когда он может ими командовать. Ставить по ранжиру, заставлять сдваивать ряды, равняться на главную мысль. И эту главную мысль отправлять в небо. Чтобы все получилось, как ты задумал. Чтобы твои дети и внуки были счастливы. Чтобы твои родители жили как можно дольше. Людей, которые так умеют, которые думают о мире во всем мире и любят небо и землю одинаково сильно, на самом деле не так много. Но именно они — своими мыслями, действиями и поступками — вращают Землю. Быть такими — их предназначение.Впервые опубликовано в журнале «МИССИЯ», 2017, №8 (144)

Леонид Бейкин. Я обязательно к тебе вернусь

С Леонидом Михайловичем Бейкиным, лауреатом Государственной премии СССР, заслуженным изобретателем России, академиком, руководителем двух предприятий страны — оборонного завода «Сигнал» и Кыштымского машзавода, меня познакомил Александр Канцуров, владелец и генеральный директор Кыштымского машиностроительного объединения. Он называет Бейкина вторым отцом и своим главным учителем. Мы встретились на юбилее завода, куда из Санкт-Петербурга специально прилетел Леонид Михайлович. Он уже вышел на сцену для приветственного слова, а зал все не умолкал аплодисментами. Сила от него. Свет. Мощь. Величественный. На руках — кольца, в руке — трость. За праздничным столом он спросил меня: «вы курите?» Я смутилась, но мне помог Александр Николаевич. «С вами — да», — ответил он за меня. Это был красивый повод начать разговор, потому что курить при нем у меня бы не получилось.

Как долетели, Леонид Михайлович?

Замечательно. Летел в бизнес-классе, стюардессы приносили вино. Немного задремал, открываю глаза, девушка стоит передо мной на коленях: что вам принести, Леонид Михайлович? Говорю: принесите пепельницу, разрешите мне покурить. Она улыбается: лучше я принесу вам бокал вина.

Возможно, мой первый вопрос покажется вам неожиданным, но я все-таки его задам. Что вам ближе — балет или опера?

Балет. Когда я учился в химико-технологическом институте в Казани, туда приехал выпуск балетного училища из Ленинграда. Половину выпускников отправили в Казань, половину — в Челябинск. Из этого выпуска потом выросли знаменитые артистки. А тогда — сопливые, в валенках, они жили на окраине города в общежитии. Мы, студенты третьего и четвертого курсов, познакомились с этими девочками, это было довольно престижно. На одной я даже собирался жениться. Правда, в последний момент передумал, но «Лебединое озеро» до сих пор знаю наизусть, потому что смотрел его восемь или десять раз.

Белого и черного лебедя танцует одна и та же балерина. Какой лебедь для вас более привлекателен?

Белый.

Вы уверены?

Конечно. В белом лебеде — свет.

Но я же не спросила, с каким из лебедей вы бы хотели дружить…

(Смеется.) Кстати, оперную музыку я тоже люблю. Самая любимая опера — «Риголетто». Это была первая опера, которую я слышал. Я приехал с Дальнего Востока, с далекого гарнизона, и вдруг, во время вступительных экзаменов в институт, увидел афишу «Риголетто». Прошло уже лет шестьдесят, но я до сих пор помню, что партию Риголетто пел народный артист СССР Иванов. Самолет задержался, спектакль начался в одиннадцать часов вечера. Во время арии «Сердце красавицы» у меня потекли слезы… Недавно в Ленинграде я слушал эту оперу, но мне было неинтересно: Джильду пела кореянка, Риголетто пел казах. Сейчас все перемешалось…

Почему вы называете Санкт-Петербург Ленинградом?

Потому что для меня он Ленинград.

У вас когда-нибудь были депрессии?

Наверно. Я очень рано стал начальником. В 25 лет я уже был главным технологом крупного оборонного завода. Еще срок молодого специалиста не кончился, но директор был умницей и решил поставить такой эксперимент. Я ему потом говорил: вы ничем не рисковали. Получилось — директор хороший. Не получилось — пацана всегда можно убрать. Наш завод «Сигнал» был крупным многопрофильным заводом. Мы делали на химическом снаряжательном заводе металлические детали, которые не все машиностроительные заводы осваивали. Завод охраняли войска. Учитывая специфику этой работы, случалось всякое. Однажды ко мне в гости приехал племянник из Свердловска, и мы собрались в цирк. И вдруг такой взрыв, что вынесло дверь на балконе моего кабинета. Это была первая проба изделия. Я бросился бежать на завод и увидел воронку на месте здания испытательного цеха. Сразу же приехали военные, все оцепили. Учитывая, что таких случаев было много, стрессов, как вы понимаете, было предостаточно. Помимо ответственности, это еще очень тяжело морально.

Каждый такой случай разбирался отдельно?

Отдельно и досконально. Меня тогда предупредил директор: Леня, внимательно смотри, протокол какого цвета ты подписываешь при допросе. У протокола свидетеля и протокола обвиняемого разные цвета. После одного из несчастных случаев меня вызвали на коллегию в Москву. Чтобы вы представляли, я вам нарисую картинку. Небольшой зал на сорок — пятьдесят человек, в первом ряду сидят работники ЦК, Совмина, КГБ, а дальше — директора оборонных заводов и главные инженеры. На задней стене зала — дверь, а на ней красный крест. Я ломал голову: зачем там красный крест? Спросил помощника министра, он говорит: иногда уносят. И вот идет коллегия, и министр выносит решение: исключить из партии, снять с работы без права работы в отрасли. Я вышел на ватных ногах, ко мне подходит заместитель министра: утром к восьми приди один в кабинет министра. Мне было тридцать два года, и у меня никогда не было мыслей о самоубийстве, но тут я вышел на улицу, стою и думаю: что делать? И вдруг мой взгляд падает на афишу: футбол. Играет минское «Динамо» на стадионе «Динамо». Я еду на стадион. Как говорил Райкин: зеленое поле, а на нем бегают цветные человечки. Я посидел, посмотрел футбол и немного пришел в себя. Не дождавшись окончания матча, вышел со стадиона, поймал такси и поехал в аэропорт. За рулем была женщина, а номер машины был 13—13. Мы останавливаемся на светофоре, и нас обгоняет другая машина с точно таким же номером. Родители тогда жили в Минске, и я захотел увидеть их и поговорить с папой. Он бывший военный, подполковник. Посидели, поговорили. Поскольку минский аэропорт далеко от города, а первый рейс в Москву был в шесть утра, в четыре часа ночи я вызвал такси и уехал от родителей. Папа на пороге спросил: Леня, а ты что приезжал? — Просто обнять вас, — ответил я. Много лет спустя я увидел похожую сцену в фильме «Девять дней одного года», когда Баталов перед операцией приезжает к старику-отцу в деревню, а тот его спрашивает: сынок, а ты бомбу делал? …В восемь утра захожу в кабинет министра. Он с порога: снимать я тебя не буду, работай. Я был одним из немногих, кто позволял себе спорить с ним, отстаивать свою точку зрения. Конечно, он это ценил.

Это правда, что вы изобрели гранату?

Конечно! Я заслуженный изобретатель России.

Насколько я понимаю жизнь, для любого созидания нужна любовь. А для создания гранаты?

Тоже любовь. Я по натуре такой человек, что мог с подчиненными говорить и про искусство, и про спектакли, бывать с ними на концертах, в «Манекене», слушать песни Высоцкого и Визбора. Жена всегда говорила, что я заигрываю с ними, а я ни с кем не заигрывал, я так жил. Мы и сына своего с четырех лет всюду водили с собой. Искусство давало мне вдохновение. Когда Володе исполнилось шестнадцать, он впервые без нас поехал в Сочи. Там были ребята из Москвы, Ленинграда, разносторонне образованные. Он приехал и говорит: папа, благодаря тебе я нисколько не отставал от них по уровню знания джаза.

Почему у ваших изобретений такие ласковые детские названия? Муха, Шмель?

Почему же детские? Есть граната «Луч». Установка залпового огня «Град». Никакой системы. Все названия придумывались методом свободной выборки.

И все-таки, мне очень интересно, как у вас получалось трансформировать энергию, полученную от спектакля, в изобретение оружия?

Видимо, я очень любопытный человек… Мои подчиненные часто спрашивали: Леонид Михайлович, почему мы не можем найти решение, а к вам приходим, и решение есть? Я отвечал: когда у вас есть вопросы и вы не можете их решить, вы с четвертого этажа бежите ко мне на третий. А мне бежать некуда, у меня сзади только комната отдыха. Человек всегда находит решение, когда у него нет путей отступления. Необходимо хотеть, думать… В шестнадцать лет я запаковал свои документы в конверт и отправил их в авиационный институт в Казань, потому что там жили мои тетки. Ко мне в семье все очень хорошо относились, и мамины сестры обрадовались моему решению. Приехал в Казань, сдал все экзамены без троек, но в институт меня не взяли из-за национальности. Это был 1952 год, только началось дело врачей. Я пришел на прием к ректору института Румянцеву и спросил, почему же меня не приняли. Он сидит передо мной, такой здоровенный дуб, и говорит: у твоего отца, наверно, много денег, если ты с Дальнего Востока приехал учиться в Казань. Мне было невероятно обидно слышать такое. Если бы я заплакал и сказал: дяденька, я хороший, возьмите меня, возможно, он и сжалился бы надо мной. Но я ответил: мой отец зарабатывает столько, сколько должен зарабатывать офицер Красной Армии. Когда я вышел из его кабинета, я расплакался… Рядом стоял офицер, вербующий не поступивших в авиационный институт в военное училище. Он говорит: пойдем к нам. Через пару дней меня вызывает начальник училища: а ты отцу сказал? Он же тебя убьет! Всю жизнь из гарнизона в гарнизон! Генерал обратился в конфликтную комиссию (пожалел пацана — офицерского сына), но в авиационный институт все равно не взяли. Путей отступления у меня не было, я очень хотел учиться именно в Казани. В то время в Казань из Шанхая переехал оркестр Олега Лундстрема, в драматическом театре работал Наум Орлов. Я был влюблен в этот город. Уже осенью я отдал свои документы в химико-технологический институт, где готовили специалистов для оборонки. В парадном зале этого института на одной стене висят написанные маслом портреты всех ректоров, начиная с царских времен, а на другой — портреты выдающихся выпускников. Не посчитайте за нескромность, но там висит и мой портрет. Хотя я не был отличником…

Вы понимаете, что вы гений?

Бросьте, я абсолютно нормальный человек.

Разве я сказала, что вы сумасшедший?

Человек не может жить сам по себе, в одиночку. Он обязательно впитывает слова и поступки людей, которые его окружают.

Вам нравится «Мастер и Маргарита»?

Я никогда не читал этот роман. Хотя купил книгу сразу же, как только она появилась.

Почему?

Там магия.

Разве вы в нее не верите?

Нет. Человек должен ставить перед собой сверхзадачу. Если он умеет так делать, он задачу выполнит всегда. Даже в самых простых вещах. Моя жена всю жизнь ругается, что я приезжаю в сад только отдыхать. Говорю ей: ты покажи мне, что сделать, и я сделаю это, но я не буду копать без начала и без конца. Мне нужна задача.

А как же цифра тринадцать?

У иудеев это самое счастливое число.

Вы похожи на своего прадеда? Чья в вас сила?

Прадеда я не знал, деда, маминого отца, видел один раз в жизни. Он был сапожником. Папа — сирота из Минска. Я всегда говорю, что если бы не советская власть, то моя мама из деревни Бервеновка не закончила бы финансовый техникум в Гомеле и никогда бы не встретила моего отца — беспризорника, который служил в кавалерии. Я похож на свою маму. Мама была очень сильная женщина. Молоденькой девочкой она вышла замуж за управляющего банком, но потом влюбилась в моего папу и ушла к нему.

Вот это смелость…

Управляющий банком даже стрелял в маму, но это ее не остановило. Когда женщина любит и она решила, она ни перед чем не остановится. До Великой Отечественной войны папа работал директором детского дома в маленькой деревеньке под Гомелем. Как я сейчас понимаю, там жили дети репрессированных. Своя электростанция, свой радиоузел. Должность директора детского дома тогда утверждал ЦК ВЛКСМ. Когда началась война, мама с папой сразу пошли в партизанский отряд.

А как же вы? Вы же совсем маленький?

Мне было шесть, сестре — четыре. Мама посадила нас в машину, которая ехала в Гомель. В то время там жила наша бабушка. В машине ехала жена секретаря райкома и на половине дороги, чтобы мы ей не мешали, где-то в районе Бобруйска, она решила высадить нас в лесу… Мы с Ларисой, взявшись за руки, блуждали по лесу, пока не наткнулись на наших солдат. Как часто бывает в жизни, произошло чудо: один из этих солдат знал нашего дядьку, маминого брата. Он и выделил солдат, которые привезли нас к бабушке в Гомель.

Жена секретаря райкома испугалась ехать с еврейскими детьми?

Не думаю, что это был еврейский вопрос. Может быть, просто ей было тесно. В Белоруссии до войны не было антисемитизма, издавались еврейские газеты, был еврейский университет, театры, многие жители знали идиш. Как написал Владимир Кунин, автор сценария фильма «Интердевочка», в Гомеле до войны даже собаки лаяли на идише. Кстати, три знаменитых еврея — Гершвин, Шагал и Жорес Алферов — родились в соседних деревнях Витебской области. И там же родился будущий премьер Израиля Бен Гурион.

Вы помните, как вы шли по лесу?

Помню. Свою память я начинаю с этого возраста. Я до сих пор не могу слышать немецкую речь. Когда летаю через Германию, для меня даже стюардесс видеть — трагедия.

Вспоминается детский страх?

Нет. Просто они некрасивые… В партизанском отряде мама была совсем недолго, поскольку было принято решение, что женщин распускают, а мужчин отправляют в армию. И мама начала пробираться в Гомель, куда мы должны были уже приехать. Она перешла линию фронта, а нас в Гомеле нет. Она опять вернулась через линию фронта, и опять нас не нашла. Мама была очень красивой: большие глаза, льняные волосы… Ее задержали, когда она в третий раз переходила линию фронта. Из всех документов был только партийный билет, но маме удалось объяснить солдатам, что она ищет своих детей… Вот такой характер… Она добралась до Гомеля, и оттуда мы поехали в эвакуацию. Приехали в Урюпинск, мама нашла детский дом, который папа успел вывезти из-под немцев, сели на пароход и поплыли в Сталинград. Началась бомбежка, в пароход попала бомба, мы с трудом дошли до берега. Мама рассказывала, как уже в Сталинграде она пошла на рынок, чтобы выменять вещи на продукты, а нас с сестрой оставила в поезде. Она бежит с рынка, видит, как в поезд попадает бомба, а я стою на ступеньках и на руках держу сестру… Мама похоронена в Америке, в Нью-Йорке. Последние годы она жила там.

Вы не смогли попрощаться с ней?

Кто бы меня выпустил? Я приехал в Америку позже, несколько лет спустя, пришел в дом, где жила мама. Соседи рассказали, что каждый день мама выходила во двор и проводила для них политинформацию.

Вы не могли разговаривать даже по телефону?

Мог. Я был официально предупрежден, что меня слушают, но раз в месяц мы могли разговаривать с мамой.

Леонид Михайлович, наверно, я задам сейчас болезненный вопрос. Для любого талантливого человека важны простор и отсутствие рамок. Или уж, если они есть, то чтобы были незаметными. Как вы принимали то обстоятельство, что вам совсем нельзя эти рамки нарушить?

Спокойно. Как часть своей профессии. Впервые я выехал за границу в пятьдесят семь лет, и то с дипломатической миссией. В Индии покупали нашу продукцию, и, кроме меня, им никто не мог квалифицированно и профессионально ответить на все вопросы. Эпопея по разрешению мне выезда длилась восемь месяцев! Во-первых, высокий уровень секретности. Во-вторых, должность. В-третьих, пятый пункт. И вдруг, буквально за полдня, телефонный звонок: завтра утром у вас самолет. Я дождался конца совещания, побеседовал с эстонцами, которые были у нас в гостях на заводе, отправил своего заместителя с ними в баню, побросал легкие вещи в сумку и ночью прилетел в Москву. Выхожу из самолета, а там сорок градусов мороза. А я уже собрался в Индию…

Сегодняшнее поколение, на ваш взгляд, отличается от предыдущего?

Сейчас никакое поколение… Оно лишено общения, общности. Оно лишено духовности. Хотя Маркс и сказал, что бытие определяет сознание, но я с ним не согласен. Я ставлю на первое место сознание. Человек сам должен думать, как ему жить. Почему нам все время показывают по телевизору, как парень с девушкой целуются на улице? Это что, такая любовь? Или он не в состоянии дотащить ее до постели? Это все разрушает общество. Я был знаком с разными людьми, в том числе и с бандитами. В самом начале девяностых мне приходилось часто с ними общаться. Однажды они уговорили меня пойти с ними в баню. И там были молодые ребята, тоже бандиты, и один из них говорит мне: Леонид Михайлович, как жалко, что отменили демонстрации… Мы же раньше встречались, был праздник, а сейчас что? Это неправда, когда говорят, что на демонстрацию гнали палками.

Помните, в доме на Ленина, 50, на балкон всегда выходил старенький дедушка в орденах? Я сидела у папы на шее, а папа кричал: дед, живи сто лет!

Конечно, помню… Помню, как однажды мы ждали этого деда, а на балкон вышла его вдова. И мы все сняли шапки…

Что же сейчас у нас не так?

Мы попали в телевизионный оккупационный режим. И дело совсем не в Путине. Путин — это спасение для России. Общество может существовать в двух ипостасях: либо демократия типа Швеции, Финляндии, Америки, где Трамп не может принять законы, потому что судебная власть ему не подчинена. Либо диктатура. Что касается России, мы достигнем демократии лет через четыреста. Моя сестра, которая в Америке ни дня не работала, получает девятьсот долларов в месяц, бесплатную квартиру, газ, электричество, воду, двести долларов коричневого цвета, на которые может купить только продукты питания. Плюс всякие еврейские социальные блага — макароны, сыр.

Сталин — это диктатура, о которой вы говорите?

Сталин — это моя больная тема. Это постоянная тема для дискуссий с моей женой. Я по натуре сталинист и уверен, как и многие другие люди, что Лаврентий Берия был оболган. У меня десятки книг о Берия, я встречался с людьми, которые лично были с ним знакомы. Если бы Берия действительно был предателем, разве его сыну разрешили бы стать генеральным конструктором ракет? Берия приехал в Москву в 1939-м, благодаря ему выпустили Королева, Туполева. Под его руководством сделана атомная бомба. Люди, которые работали с ним в Челябинске-40, рассказывали мне, что Берия приезжал из Москвы на специальном поезде, жил в нем месяцами и ни в каких гостиницах кровати не ломал. Это все вымысел, нужный этому идиоту Хрущеву.

Прошло уже так много лет… Почему же споры на эту тему до сих пор не умолкают? Почему мнения людей настолько резко противоположные?

Величайшие люди рождаются редко… Знаете, я своеобразно отношусь к Никите Михалкову, но некоторые вещи, которые он говорит, мне нравятся. Не так давно Наина Ельцина выпустила книгу о своем муже и презентацию устроила в Эрмитаже. Михалков написал в своем блоге: молчала бы про пьяницу-мужа… На мой взгляд, Ельцин — это позор страны. Всего два человека в мире стреляли по парламенту: Пиночет в Чили и Ельцин по Белому Дому. Больше всего во время путча я боялся, чтобы никто по их команде не прорвался на завод, потому что в ящиках лежали гранаты, готовые к употреблению… Задачей Коржакова было, чтобы Ельцин с утра не выпил больше, чем полбутылки водки. А Сталин в день прочитывал по триста — четыреста страниц. Когда его отравили, описали всю его библиотеку. Стали смотреть книги — они все подчеркнуты карандашом, они все в пометках Сталина. Он смотрел все спектакли, все фильмы, лично читал все книги, которым присуждал премию. Спектакль «Белая гвардия» он смотрел девятнадцать раз.

Вы никогда не хотели уехать в Америку?

Однажды, когда я уже работал директором Кыштымского машиностроительного завода, мне позвонила моя испуганная сестра: Леня, сейчас раздался звонок, человек представился, что он из министерства обороны Америки и спросил меня: это ваш брат? А почему он не приезжает? Мы готовы предоставить ему работу. Сестра отвечает: ну он уже немолодой. Они ей говорят: вы успокойтесь и успокойте его, мы не будем требовать, чтобы он выдавал секреты. Я рассмеялся, а сестра говорит: Леня, прошу тебя, оформи вызов, который я тебе отправлю, и приезжай хотя бы в гости, в память о маме… Мне удалось уговорить жену, и мы приехали в американское посольство. Перед нами была семейная пара, и мне было слышно, как они в закрытом кабинете жалуются на то, что их оскорбляют и унижают в этой стране. Они вышли, не получив визы на выезд. Когда мы с Диной зашли, нам задали три абсолютно нейтральных вопроса. Причем все вопросы они задавали мне, жену не спросили ни о чем. — «Через месяц можете ехать», — таков был вердикт. Но у меня и мысли не было там остаться. Америка — это страна еще более дурная, чем мы. Они очень ограниченные люди. Другой менталитет. Мы однажды сидим в ресторане, кушаем хорошую еду, я голову поворачиваю, а за соседним столом сидят мать с дочерью — толстые, в шортах, и едят гамбургеры. И на концерте или в театре рядом с тобой может сидеть баба в шортах. Я бы не смог жить в такой стране.

Не любите бабство?

Я очень хорошо отношусь к женщинам, но я не люблю вульгарность… Не люблю Матвиенко, просто не приемлю. В Государственной Думе не люблю тетку с Дальнего Востока, которая бывший прокурор. К сожалению, очень мало женщин у власти, на которых можно положить человеческий глаз, чтобы у тебя это не вызвало отрицательной реакции.

Вам не кажется такое отношение слишком категоричным?

Нет, совсем нет. Мы же с вами естественные люди. Все, что против природы, для меня неприемлемо. Женщина всегда должна быть женственной, как и мужчина — оставаться мужчиной во всех ситуациях. Несколько лет назад я был в Мельбурне и из своего природного вечного любопытства вышел из отеля, чтобы посмотреть парад людей нетрадиционной ориентации. Лучше бы не выходил. Когда трое полуголых мужиков начали подзывать меня к себе, я развернулся и побежал в гостиницу. Яркое неприятное впечатление.

Неужели вы не предполагали, что на ваше потрясающее обаяние они именно так и отреагируют?

(Смеется.) Нет, Ирина, не предполагал. Я не святой и, может, во многом порочный, но не до такой степени.

Вы любите гранаты?

Конечно!