Повороты

Пролог

Уолтер

Никогда нельзя ничего бояться. Никогда и ничего. Если хоть раз позволишь себе испугаться, хоть раз позволишь себе сдаться, отступить, хоть один раз в жизни — ты перейдёшь ту невидимую черту, за которой начнётся совершенно иная жизнь. Иная, не твоя. Жизнь, в которой будет место сомнениям. Жизнь, в которой важные решения будут зависеть не от того, примешь ты их или нет, а от того, поддашься ли ты сомнениям, позволишь ли страху затмить твою сущность, заставить отступить на шаг назад, а потом и вовсе свернуть на другой путь. Поэтому делай всё, что угодно, даже то, что кажется тебе невозможным, но держи свои страхи в своих руках. Не позволяй себе бояться.

Так ему говорил его отец, и в таком ключе Уолтер Корнетто и научился думать.

Сорокадвухлетний, спортивного телосложения, с внимательным, цепким взглядом и тяжёлой рукой, Корнетто был лучшим детективом своего отдела. Благодаря его выдающимся способностям раскрываемость оного была одной из самых высоких в городе. За всю жизнь Корнетто редко бывало, чтобы он не получил желаемого — и неважно, что это было. Он умел добиваться того, чего хотел.

Корнетто уважали и не могли переоценить его профессиональные качества. Коллектив единогласно и безоговорочно признавал авторитет Уолтера. Начальник отдела, Рэндалл Прайс, не скрывал этого. Да и другие детективы, хоть и молча, но выражали те же чувства.

Корнетто знал, что он достоин уважения, что его работа достойна уважения, и вообще всё, что он делает, достойно уважения. Воспитание ли, окружающие ли его люди, успехи на работе — кто знает, что внушало ему такую уверенность. Но это было правдой. Пожалуй, порой он был слишком самоуверенным. Порой — слишком жёстким. И слишком циничным. Но он был отличным детективом, что там ни говори. И при том неплохим человеком, сказали бы те, кто его знал. Так что к нему всегда можно было обратиться со своими проблемами, да и просто поговорить по душам.

Уолтер дожарил свою утреннюю яичницу с беконом и заварил кофе, чёрный и без сахара. Он уже в который раз думал о своём повышении.

Рэндалл Прайс ещё пару месяцев назад ясно дал понять, что собирается на пенсию. Ну и, разумеется, кто займёт его место, если не он, Уолтер Корнетто? Сомнений не могло быть никаких. Других кандидатур нет. Майкл и Райан ещё слишком молоды для этой должности, а Сара — ну, что тут сказать. Не было бы Корнетто, или же если б это он сам уходил бы на пенсию, то да, тогда бы Сара была бы подходящим вариантом. Но в данном случае… Корнетто усмехнулся. Когда он станет начальником отдела, он много чего поменяет. Не кардинально, но всё же. Он уже представлял, как листает папку с пожеланиями сотрудников отдела. Какие перестановки делает. Его будущий кабинет ему ужасно нравился. И надо будет ещё больше повысить престиж отдела и, конечно же, раскрываемость. Он сможет. Они смогут. Все вместе.

Уолтер допил кофе, вымыл чашку с тарелкой, вытер руки и закурил. Рэндалл Прайс вот-вот собирался объявить своего преемника. Кажется, через неделю он уже собирается пить коктейли со своей женой где-то на побережье.

Как же некстати появился этот Ричард Хоффман. Как будто у Корнетто сейчас нет других забот.

Ладно, ему не привыкать расхлёбывать всё это. Он проследит за тем, чтобы убийцу нашли.

Он этого так не оставит.

Сара

Сара Эванс, чертыхаясь, накачивала велосипедные шины старым, маленьким и совершенно неудобным насосом.

Машина в очередной раз напрочь заглохла, а пешком идти на работу… Опоздания минут в тридцать она позволить себе не могла. В отделе и так кроме неё да Уолтера с утра никого не будет. Провозившись ещё минут восемь, Сара удовлетворённо вздохнула, швырнула насос куда подальше и зашла в дом вымыть руки. Жидкое мыло кончилось, вместо тёплой воды из-под крана текла ледяная, ещё и зуб начал ныть. Сара недовольно поморщилась и уставилась на себя в треснувшее зеркало над раковиной. Плохая примета, говорят. Да всё руки не доходят повесить новое. В ближайший выходной — обязательно.

В свои тридцать семь лет Сара выглядела вполне прилично. Природная стройность в совокупности с высоким ростом, прямыми рыжими волосами до лопаток и серо-голубыми глазами делали её в глазах окружающих кем угодно, только не детективом убойного отдела. Незнакомцу было легче поверить в то, что она официантка или дизайнер, чем в то, что она каждый день сталкивается со смертью и копается в чём только не придётся, чтобы правосудие свершилось.

Но что тут поделать. Такая уж она. Иной работы она для себя никогда не представляла.

Немногословная, твёрдая, умная, но не занудная, добрая, но не чрезмерно — Сара была единственной женщиной в отделе, но она никогда не давала повода напоминать ей об этом. Свою работу она любила и делала её хорошо. Уж точно не хуже других детективов.

С детства она пыталась добиваться справедливости, защищала слабых и заботилась о близких, одинаково умела дружить и с девчонками, и с мальчишками, при необходимости могла дать отпор. Сара всегда хотела вырасти и заниматься чем-нибудь правильным.

И ещё, конечно, ей хотелось изменить мир к лучшему.

Руководствуясь правилом «хочешь изменить мир — начни с себя», она успешно и методично развивала свои имеющиеся навыки и способности и приобретала новые. Родители-врачи и её видели исключительно блестящим врачом — спасать жизни и помогать людям было совершенно в духе Сары, по их мнению. Но Сара постепенно всё больше понимала, чего именно она хочет.

Отец с матерью были недовольны, когда она поступила на юридический вместо медицинского, но когда она потом вдруг объявила о своём твердом решении связать свою жизнь с работой в полиции, они были в настоящем шоке.

Для Сары это и так стало навязчивой идеей, она не видела для себя иной жизни и работы, а с недовольством и давлением со стороны родителей она всё больше убеждалась, что это — именно то, что ей нужно.

И ведь не ошиблась.

Чего только она не выслушала за все эти годы. Чего только ей не пришлось перенести. А закончилось всё тем, что они с родителями настолько разругались, что не виделись уже лет пятнадцать. Или сколько там? Да и к чёрту их.

А ещё закончилось всё тем, что она вот уже больше десяти лет работает в полиции, и больше ей ничего не нужно.

А ещё — тем, что за эти полицейские годы она сильно изменилась. Эта работа ожесточила её. Что, разумеется, неудивительно. Особенно, когда работаешь в убойном отделе. Ожесточила и быстро убрала всё лишнее — восприятие жизни через призму молодости, лёгкую наивность, налёт весёлости, разговорчивость, впечатлительность. Стёрла уверенность в том, что завтрашний день не станет последним в жизни, безмятежный сон и способность привязываться к людям.

Ну и пусть. Зато она стала проницательнее, сильнее, выносливее, эмоционально устойчивее (или просто хладнокровнее?), она стала действительно хорошим детективом.

И теперь она, возможно, станет начальником столь дорогого ей отдела. Рэндалл уже намекал ей на это, чем привёл в замешательство. Все, в том числе и она, считали, что место Прайса займёт Корнетто. Но нельзя сказать, что она не обрадовалась.

Она справится с этим. И она этого вполне заслуживает.

Вдохновенно крутя педали, Сара ехала на любимую работу.

Рэйчел

— Твою-то мать! — Рэйчел пролила на колени свежезаваренный зелёный чай: резко прозвучавший в тишине сигнал пришедшего электронного письма заставил её руку вздрогнуть. Рэйчел отставила чашку, потянулась за салфеткой, но взгляд её зацепился за тему письма.

Оно. То самое. Наконец-то. Рэйчел, забыв обо всём на свете, уставилась в экран. Она знала — то, что содержится в письме, во-первых, не так-то просто и не так-то быстро было узнать, а во-вторых, даёт ей шанс хоть как-то подготовиться. И следующий час взгляд её не отрывался от этого письма. Наконец, она удовлетворённо откинулась на подушку.

Итак, заочное знакомство состоялось.

Рэйчел умирала от нетерпения, так ей хотелось поскорее с ними встретиться. И скоро она их увидит.

Рэйчел Маккартни, двадцати шести лет от роду, была в глазах знающих её людей весьма милой, весьма сообразительной и весьма серьёзной девушкой. С весьма непростой историей.

Мать Рэйчел умерла, когда девочке было шесть лет. С тех пор Рэйчел и её отец, Джейкоб Маккартни, были неразлучны. Они отлично ладили, девочка в нём души не чаяла, а сам Джейкоб просто обожал свою дочь. Джейкоб Маккартни был полицейским, имеющим за плечами столько раскрытых им дел, столько успешных операций и заслуженных похвал и почестей, что людей, равнодушно к нему относящихся, не было. Имея отличных, надёжных и верных друзей, он постепенно приобретал и завистников, а порою даже врагов. Человеком и полицейским он был честным и верным долгу. Для Рэйчел он всегда был образцом для подражания и объектом её бесконечной гордости. То, как она любила отца, было непередаваемо словами.

С юных лет девочка была приобщена, если можно так сказать, к полицейскому делу — во-первых, ей было это интересно, во-вторых — хотелось почаще видеться с отцом. Джейкоб иногда брал Рэйчел в участок, и, пока он решал какие-то дела или заканчивал работу, Рэйчел с интересом разглядывала всё вокруг. Ей нравилось там находиться. Там, где её отец — лучший, там, где его ценят и уважают. Там, где все эти замечательные люди работают над тем, чтобы спасти чью-то жизнь. У всех сотрудников девчонка вызывала неподдельную симпатию, и в итоге все они крепко подружились. То, с каким серьёзным видом она читала объявления, вывешенные на доске, или полицейскую газету, или какие-то инструкции, не могло не вызывать у них улыбку. Она всегда была молчалива и собранна, никому не мешала, лишь впитывала в себя полученные знания и впечатления. Джейкоб, чья покойная жена никогда не одобряла его работу, был счастлив, что Рэйчел серьёзно интересуется его столь значимой и огромной частью жизни.

Годы шли, и ничего не менялось — Джейкоб по-прежнему был уважаемым полицейским, Рэйчел по-прежнему была с ним рядом. Их часто видели в участке вместе. Но несмотря на всё это, Джейкоб не хотел, чтобы Рэйчел шла по его стопам — всё же это работа не для девушек. И Рэйчел, не особо споря, без труда поступила на психологический — и не зря. Ей действительно нравилась психология, учёба давалась ей легко, и всё шло просто отлично. Жизнь казалась Рэйчел настолько безоблачной и фантастически интересной, что счастью её не было предела.

А затем всё рухнуло в один момент.

Она потеряла отца, а вместе с ним — и смысл жизни.

Рэндалл

— А почему бы и нет? — подмигнул Рэндалл Прайс своей жене. Они уже неделю никак не могли решить, куда отправиться на долгожданный и заслуженный им отдых, и в итоге придумали простой, может быть, глупый, но быстрый способ.

Действительно, почему бы не ткнуть пальцем наугад? Благо журналов с более-менее бюджетными турпредложениями у них дома уже навалом.

Нет, конечно, он-то полностью согласен и на тихий отдых где-то на берегу реки, в уютном домишке, рыбалку и походы за грибами. Старик, что с него взять. Может, он не так уж и стар, но чувствует себя именно так. Но жена наотрез отказывается — по крайней мере, не раньше того, как они сначала отдохнут где-нибудь в нормальном месте. Что она считала нормальным местом, она уже неделю сама не могла решить. Знала только, что там должно быть тепло. Но Рэндалл в любом случае был не против: погреть косточки где-нибудь в тепле — отличный вариант.

В то же время он пытался свыкнуться с важным решением, которое принял совсем недавно. Решение это пока не было озвучено и потому ещё могло подлежать изменению, и пока жена в который раз с упоением листала каталоги, он десятки раз снова и снова всё взвешивал. Хотя в итоге понял, что решение абсолютно правильное. И нечего тут размусоливать, решил — значит, решил. Свой выбор он сделал, осталось только его озвучить. А потом… Со спокойной душой он сможет улететь, куда бы они не решили.

Конечно, он будет скучать по своему отделу. Очень. Но он знает — его время прошло.

Мартин

Да, он не святой.

Да, он занимается совсем не тем, чем должны заниматься нормальные люди.

Вовсе не святой.

Но почему-то всё складывается настолько отвратно, что, судя по всему, его и грешником назвать недостаточно. Как проклял кто-то.

Нет, ну понятно, что рано или поздно всё закончилось бы плохо, такая уж у него работа, вернее, образ жизни. Работой это назвать сложно. Но чтоб так… Уж чего-чего, но этого он никак не ожидал. И вроде бы не самый плохой вариант, всё же он пока жив и даже вполне здоров. Но это пока… То, что ждёт его впереди, может быть похуже смерти.

И ведь ничего не поделаешь. Он всю жизнь говорил — выбор есть всегда. И теперь ему пришлось сделать свой выбор. Тот самый выбор, который влияет на всю твою жизнь. Твою и твоих близких. Собственно, он не особо и выбирал. Очевидность была видна с самого начала. Пара фраз и взглядов лишь ускорили принятие решения. Нет, ну для порядка он поразмышлял ещё около получаса. Скрепя сердце, несколько раз прокрутил в голове все возможные последствия, варианты развития событий.

От этого становилось только больнее. Как же ему так повезло? Изначально всё это общение с представителями закона не предвещало ничего хорошего, но всё шло так хорошо и гладко, что бдительность он всё-таки потерял. Всё могло бы так и продолжаться. Сколько угодно. Но не сложилось. И ведь его вины в этом нет… Не в том, чем он занимается, и с кем общается, кого покрывает или сдаёт, но в том, что так сложилось. Ведь могло и не сложиться!

Хотя, наверное, это было предопределено ещё очень давно. Задолго до того, как он встал на свой путь. И что уж тут — не было у него никакого выбора. Зря он не верил, что так бывает. Не было, и всё тут. Только беспощадные факты.

Как бы то ни было, это ещё не самый плохой вариант концовки. Кто знает, может, это ещё и не конец… И когда-нибудь жизнь продолжится. Ведь и такое бывает, он-то знает. Не самый плохой. А учитывая обстоятельства и то, что лежит на другой чаше весов, скоро он начнёт казаться просто отличным.

Отличным. Но…

Лучше бы они никогда не встречались.

Никогда.

Одри

Ни одного лишнего слова. Всё можно выразить жестом или эмоцией. Кивок головы, улыбка или усталый взгляд говорят сами за себя. Лишние слова ни к чему. Одри Паркер была немногословна, недоверчива и неприветлива. И ещё много чего «не». Однако именно это придавало ей что-то особенное. Её мальчишеская стрижка, почти всегда подведённые чёрным глаза и плотно сжатые губы таили в себе не то опасность, не то презрение к окружающим.

Людей слишком много. Слишком. Много. Улицы были бы гораздо приятнее, если бы пустовали. Люди слишком шумные. Слишком разные. Только привыкнешь, только подумаешь: «так вот они какие», как сразу попадается кто-то, совершенно выбивающийся из составленной картины. Это нелегко. И не очень нужно.

Никому нельзя доверять. Ни вообще в целом, ни что-либо конкретное. Из этого никогда ничего хорошего не выходит. Всё всегда нужно делать самой. Полагаться только на себя. Доверять только себе. Иначе ни черта не выйдет. Ни черта, проверено.

Ни к кому нельзя привязываться. Ни к кому. Никогда. Это худшее, что может случиться. Самовольное саморазрушение.

Нельзя, но она привязалась. И теперь пришла пора платить.

Вирджиния

— Мне не нужны деньги, — гордо сказала Вирджиния.

Поймав укоризненный взгляд партнера, она тут же исправилась:

— Мне не нужны твои деньги, Ричард.

Блестяще отрепетированная за несколько недель до этого роль впечатлила зрителей на вчерашнем спектакле. Сегодня же она давалась Вирджинии Хоффман, актрисе среднего звена, но с потенциалом, с большим трудом.

Она пропускала слова в репликах, порой и целые реплики. Она всё ещё играла довольно убедительно, исправляла свои ошибки так, что зрители ни о чём не догадывались, но всё же она была совершенно рассеяна и удручена.

— Да что с тобой сегодня? — спрашивали её во время антракта чуть ли не все, кто ей встречался. На что она лишь отвечала, что во втором действии всё будет нормально.

Зрители устремились в театральный буфет. Вирджиния села на реквизитный стул со сломанной спинкой и закурила. Просидев какое-то время с закрытыми глазами, она стряхнула пепел с сигареты и посмотрела на часы. Антракт заканчивался через две минуты, второе действие начиналось очень сильной сценой, которую она должна была сыграть безупречно. Должна. Иначе её вежливо попросят из этого театра.

И она сыграет. Даже несмотря на то, что знает. Остальным пока необязательно знать, они всё равно скоро обо всём услышат. Но сегодня, сейчас она не вынесет потока соболезнований в её адрес.

Ещё бы ей не путаться в словах. Этой ночью её муж, Ричард Хоффман, был убит.

Убит.

Вирджиния встала, поправила причёску и направилась к сцене.

Ричард

Ричард Хоффман, успешный банкир, если можно так назвать то, чем он занимался, — а занимался он многочисленными и различными финансовыми операциями самых разных целей и с самыми разными людьми, — задумчиво тёр рукой подбородок и безуспешно пытался вспомнить, что же он собирался сделать. Что-то важное. В последнее время память и нервы ни к чёрту, и этому есть причина, и не одна. Зато рассеянности ему теперь не занимать. Когда приходится обдумывать слишком важные решения, мозг начинает вспоминать об инстинкте самосохранения и в итоге попросту отключаться. Иначе добром всё это обдумывание не кончится. Впрочем, решение, которое он принял, добром уж точно не кончится. Скорее, наоборот. Это неправильное решение, он знал это. Но оно казалось легче других. А его неправильность даже раззадоривала.

Боже, прости. Но у него просто нет сил принимать другое решение.

Ему страшно, да. Безусловно. Но страху противопоставляется злость, сильная злость, которую вызывает у него этот человек.

И вроде бы всё ничего, но он таких людей просто не переносит. Мерзкая двуличность. Он сам не лучше, но он же просто банкир. А этот…

Нет, решено. Он приложит максимум усилий. Выложится на полную. Но если никакие доводы, уговоры и предложения снова не помогут — убьёт сукина сына.

Убьёт.

Ричард не был уверен, что сможет это сделать. Но верил, что вид этого подонка и злость, которая накатывает каждый раз, когда они не могут договориться, в конце концов сделают своё дело. Не в этот раз, так в другой. Главное — решить. Когда решение принято, когда есть запасной отступной путь, уже дышится спокойнее. Даже если это решение настолько противоестественное.

Хотя не в нашей ли это природе? Устранять помехи, неблагоприятные факторы, защищать себя и своё имущество любой ценой?

Больше он не будет прогибаться. Через пару часов всё решится. Если и в этот раз всё пройдёт отвратительно, и слова снова ни к чему не приведут, он это сделает.

Ричарду и правда стало гораздо спокойнее. Хотя в глубине души он, возможно, понимал, что решение это всё-таки спонтанное, и он о нём пожалеет, более того — может, даже не сумеет воплотить его в жизнь, — сейчас ему стало гораздо лучше.

Он вылил остатки виски в стакан и выпил его, в уме отметив, что надо будет завтра прикупить новую бутылку. Да, виски дорогой, но он может себе это позволить. Тем более, после очередной встречи без виски ему будет в любом случае не заснуть.

Ричард Хоффман вымыл стакан, на дне которого ещё оставалось немного капель, небрежно поставил его на стол и вышел из кухни в приподнятом настроении.

Жить ему оставалось меньше трёх часов.

Часть первая

— Доброе утро, — поздоровалась Сара с Уолтером. Тот курил в своём кабинете.

— Доброе.

— Сегодня уже что-нибудь есть?

Уолтер кивнул. Вид у него был мрачный. Ещё бы, если уж в такую рань обнаруживается очередное дело (вернее, тело), радоваться тут нечему. Сара приготовилась слушать.

— Труп обнаружили сегодня около шести утра. Я уже съездил, посмотрел. Мужчина за сорок, в кармане права на имя Ричарда Хоффмана, причина смерти устанавливается. Тело забрали, скоро сообщат, что выяснили.

— Опрашивал кого-нибудь?

Корнетто здорово ругнулся.

— Район практически нежилой. Ни свидетелей, ни зацепок. Пока.

Сара посмотрела на карту, где было отмечено местонахождение тела.

— Ещё бы метров пятьдесят, и этим занимались бы уже не мы.

— Да уж, повезло так повезло. Почти на границе нашей территории. Но всё-таки на нашей.

— Рэндалл знает?

— Да, сообщил ему. Он приедет через полчаса. Сказал, сегодня будет кое-что интересное.

— Вот как?

Сара прошла к кофейному автомату и потыкала в кнопки. Горячий напиток медленно, но верно наполнял пластмассовый стаканчик, а сама она думала, что мог иметь в виду их уходящий на пенсию начальник. Наверняка объявит сегодня о её назначении. Сара скосила глаза на Корнетто и слегка поёжилась. Всё-таки это как-то… Не то чтобы неудобно, но неуютно.

— Тебе налить кофе? — слишком уж дружелюбно спросила Эванс, удивляясь своему тону.

Корнетто оторвался от бумаг, посмотрел куда-то сквозь неё и кивнул:

— Давай.

Сара поставила дымящийся чёрный напиток ему на стол. Сама она отхлёбывала кофе крепкий, но всё-таки с сахаром.

— Спасибо.

«Заменив Рэндалла, сразу поменять этот убогий автомат на что-нибудь приличное», — мысленно поставил галочку Корнетто.

Сара ушла в свой кабинет, где минут двадцать просидела над папками и бумагами. Потом поняла, что думает только об одном человеке и не может работать, пока его не увидит.

Совершенно ей не свойственно, но факт.

— Я пока быстро смотаюсь к Райану, когда позвонят насчёт тела — сразу перезвони, ладно? — Сара вновь просунула голову в кабинет Корнетто.

— Разумеется.

— И когда Рэндалл приедет — тоже.

— Да понял я, понял, — махнул рукой Уолтер. — Иди уже.

Сара кивнула и исчезла. Корнетто вздохнул и стал прикидывать, кого Прайс назначит на это дело. Последний месяц был удивительно спокойным, ну просто идеально спокойным. Всего пара убийств, ну ладно, пять, три раскрыл он сам, одно — Сара, и одно — Райан. Собственно, из-за того дела его сейчас и нет с ними. Но в остальном — больше ничего. И что самое прекрасное — у них не было ни одного нераскрытого дела за последние четыре месяца. Это почти блестяще. Более давние висяки, конечно, были — но у какого отдела их нет? На сегодняшний день и он, Уолтер, и Сара, и Райан, и Майкл в этом плане чисты. Текущих нераскрытых ни за одним из них нет. Рэндалл Прайс не уставал ими восхищаться и хоть вскользь, но упоминал об этом в разговорах со своими коллегами. Которые, понятное дело, прекрасно понимали, о чём речь. Так что теперь, перед самым его уходом на пенсию, ему никак нельзя допустить промаха. Это дело должно быть раскрыто быстро, точно и безболезненно. Замечательный завершающий штрих.

Корнетто не сомневался, что Рэндалл поручит дело ему.

Собственно, он на это рассчитывал.

* * *

Ну вот чего он на рожон полез? Всё хочет что-то доказать. А доказывать-то и нечего. И так всё про него понятно. Через десять лет будет таким же, как она с Уолтером. Может, даже успешнее. И лучше. Мягче… Они-то слишком зачерствели. Может, ему удастся этого избежать, с таким характером это возможно, несмотря на то, что эта работа всех очерствляет.

Райан был моложе Сары больше чем на десять лет, но с первого дня его появления в отделе она поняла, как легко ей с ним общаться. Да и не только ей — и Рэндалл, и Уолтер, и пришедший уже после Райана Майкл необыкновенно легко сошлись с ним.

Но для Сары это было всё-таки удивительно. Удивительно и приятно. За многие годы вынужденного или случайного общения с молодыми сотрудниками Сара поняла, что в этой области ей не очень-то уютно. Она всегда была спокойна, не напоминала им о своём опыте или положении, была терпелива и вежлива, и даже пыталась быть дружелюбной, что давалось ей труднее всего. Но результат всегда был один — молодняк в итоге старался её избегать. Как бы она ни старалась, всегда происходило одно и то же: как потом кто-то признался ей, Сара «давила» на них. Это происходило совершенно против её воли, и она ничего не могла с этим поделать. Одно её присутствие если не пугало, то напрягало и нервировало несчастных юношей и девушек. Сара злилась на себя и свою беспомощность в этом вопросе, не понимая, почему так происходит, как это исправить и как вообще ей, чёрт побери, себя с ними вести?! При этом она понимала, что они имеют в виду под словом «давит». Никогда бы не подумала, что это слово можно применить к ней, но понимала его. Именно так первые годы действовало на неё присутствие Уолтера Корнетто. С ним было тяжело находиться в одной комнате, дышать одним воздухом. Точнее, сметь делить с ним воздух.

Сара понимала, что это глупо, но это было именно так. Больше ни один человек за всю её жизнь не оказывал на неё такого воздействия. Рэндалл, понятно, ничего такого не чувствовал, ибо сам — начальник Корнетто. Но Сара всё прекрасно чувствовала, более того, она знала, что и сам Корнетто в курсе, какой фантастической аурой обладает. Хотя, опять же, полный абсурд. И на работу его это никак не влияло. Лучший из лучших. Всегда.

В конце концов Сара решила, что так больше продолжаться не может. Медленно, но верно она стряхивала с себя оцепенение в его присутствии, она делала успехи в работе, она повышала свой авторитет. Она стала практически с ним на равных, и сам Корнетто тоже был этому весьма рад — не очень-то приятно, когда твоё присутствие угнетает коллегу.

Но что из этого вышло не так? То ли что-то передалось Саре, то ли она сама слишком глубоко окунулась в этот тёмный омут психологического напряжения, но только вот теперь её и саму не очень-то любили и жаловали молодые и менее опытные коллеги. Уважали — бесспорно, и было за что. Но теперь они с Корнетто на пару трепали нервы беднягам, сами того не желая.

Что интересно, при работе со свидетелем или подозреваемым этого не происходило. Занимаясь раскрытием преступления, Сара выбрасывала всё лишнее из головы и из души, и её беседы оттого протекали более мирно и непринуждённо, если так ей было нужно.

Остальным же можно было только посочувствовать. Очень надолго они в отделе не задерживались, и Сара с Уолтером догадывались, почему. Однако изменить ничего не могли. Поэтому узнав о том, что у них в отделе очередное пополнение (молодой и подающий надежды Райан; да кто из них не был молодым и подающим надежды?), Сара только тяжело вздохнула.

Но Райан… Райан опроверг все их пессимистичные прогнозы. Он не поддался. Вернее сказать, он просто не чувствовал ничего такого — может быть, из-за того, что сам он излучал столько энергии, добра и теплоты, что, волей-неволей, Корнетто и Эванс сами попали под его обаяние. Да, обаяния ему было не занимать. Кроме того, он оказался весёлым, остроумным и лёгким на подъём. Хотя… чего уж тут, можно, пожалуй, перечислить и остальные его достоинства, которые Уолтер, Сара и Рэндалл отметили в первую же неделю пребывания Райна в отделе. Умён, умён, чёрт возьми, и вот что значит — действительно подавать надежды. Дружелюбен и оптимистичен, верен слову, раскован, умеет нестандартно мыслить. Кроме того — по-настоящему красив. Саре ещё не встречались такие красивые молодые люди с такими замечательными, буквально растапливающими сердца улыбками. Ей было очень приятно с ним работать.

За два года они так подружились, что Саре иногда не верилось, что это происходит именно с ней. Она не привыкла думать о чём-то, кроме работы, о ком-то, кроме убийц и убитых, и уж тем более она не привыкла, что кто-то думает о ней. Райан одинаково ровно, тепло и дружелюбно относился ко всем своим коллегам, но постепенно к Саре он начал испытывать что-то вроде привязанности. Ему было приятно думать, что он приедет с утра в отдел, а там уже вовсю работает Сара Эванс — великолепный, опытный детектив и чуткий, добрый человек. Строгая и красивая. Она многому его научила.

По сути, Уолтер и Сара были ему как крёстные отец и мать — с разницей в возрасте более десяти лет и с разницей в опыте ещё большей они наставляли, направляли и вдохновляли его. Но Райан считал Сару ещё достаточно молодой и более чем достаточно привлекательной, поэтому никогда не относился к ней, как к матери. Он уважал, ценил и любил её. Любил по-своему. Она была ему дорога. Она была его другом.

Да, Сара и Райан стали друзьями. Они частенько обедали вместе, попутно обсуждая дела, а иногда — подшучивая над Корнетто, Прайсом, друг над другом, разгружая свои закипавшие на работе головы. При этом они старались, чтобы их дурачества не выходили за рамки, Сара всегда оставалась детективом Сарой Эванс, а Райан — её коллегой. Но эти совместные обеды, бесспорно, сближали их ещё больше.

На данный момент Райана можно было считать единственным другом Сары, более того — единственным за последние… много лет. Коллег у неё всегда было много. И знакомых. Но не таких людей, как Райан. Хотела она того или нет, но она была вот уже два года как привязана к этому потрясающему парню, из которого собиралась воспитать детектива получше Корнетто. Она верила, что с таким характером, как у Райана, можно достичь гораздо большего, нежели с таким властным и несгибаемым, как у Корнетто.

А полгода назад к ним пришёл Майкл. Он был ещё моложе, чем Райан. Саре хотелось верить, что и с ним они все найдут общий язык. Очень хотелось.

Признаться честно, в первые недели ни она, ни Корнетто не преуспели в создании благоприятной атмосферы для новичка Майкла. Сара очень надеялась на помощь Райана, который вот-вот должен был вернуться из отпуска. И надеялась она не зря. Как обычно, Райан очень легко поладил с новым для него человеком. Майкл был в восторге от того, что в отделе обнаружился такой замечательный коллега. Его восторженность вкупе со всегда замечательным настроением Райана наладили атмосферу в отделе, и вскоре все четверо уже отлично общались. Рэндалл был доволен.

Райан и Майкл стали «молодой» половиной отдела, а Сара и Уолтер стали «старичками», хотели они того или нет. Но им было даже забавно наблюдать за новым поколением детективов.

Райан — русоволосый, сероглазый и улыбчивый. Майкл — темноволосый, кареглазый и серьёзный.

Райану быстро надоедает монотонная, скучная работа, он неусидчив, ему гораздо больше по душе выехать на место преступления или съездить опросить свидетелей. Майкл — усидчив, сверхточен и аккуратен, до него никто так не наводил порядок в бесконечной бумажной писанине отдела, и никто не мог делать это так долго и так увлечённо.

Райан уважает Уолтера, но его друг — Сара. Майкл уважает Сару, но в восторге от Уолтера и мечтает всему у него учиться.

На Майкла совершенно не за что сердиться. На Райана — совершенно невозможно.

В общем, отличная и гармоничная парочка.

* * *

Когда Рэйчел училась на последнем курсе, Джейкоб Маккартни погиб на очередном задании. И мир её разлетелся вдребезги. Отец был её единственным стержнем, дающим силу и желание жить. Ничто — ни друзья, ни учёба, ни жизненные цели — не имело значения. Без него.

Джейкоб был похоронен со всеми почестями. Друзья и коллеги скорбели и выражали глубочайшие соболезнования Рэйчел. Девушка же после похорон совершенно замкнулась в себе. Рэйчел бросила учёбу, перестала выходить из квартиры, не отвечала на телефонные звонки. Она потеряла свой смысл жизни.

Около полугода никто ничего о ней не слышал. Шесть месяцев слились для Рэйчел в один бесконечный, бессмысленный и горький день. Самый близкий друг Джейкоба понимал, что ей нужно время отгоревать отца и побыть наедине с собой, не дёргал её и не давал делать это другим. Но в конце концов и он решил, что пора уже что-то делать. Каким-то образом ему удалось достучаться до Маккартни, и через пару недель они встретились. Потом ещё и ещё. Разговоры их были невеселы. Рэйчел делилась неутихающей болью, слушала и бережно собирала какие-то неизвестные ей подробности из жизни отца. Через два месяца разговоров и встреч друг Джейкоба добился желаемого — он смог уговорить Рэйчел восстановиться на учёбе и получить уже почти полученный диплом психолога. И хотя Рэйчел разуверилась в психологии — что за психолог, не смогший помочь даже себе, не сумевший вытащить себя из полугодового ада? — её убедили в том, что этого хотел бы её отец. И ведь это было правдой.

Потеряв интерес ко всему, Рэйчел всё же защитила свой диплом. Учёба была окончена, и ей, как хорошо зарекомендовавшему себя специалисту, открывались неплохие перспективы. Но ей было всё равно. Она хранила память об отце, и это полностью занимало её теперешнюю жизнь.

Однако вскоре ей пришла в голову идея, настолько её воодушевившая, что она уцепилась за неё, как за последний шанс выжить. Она долго обсуждала её со старым другом Джейкоба, потом с другими его друзьями и коллегами. В итоге Рэйчел удалось убедить всех, что это действительно то, что нужно. Окончательным аргументом в пользу немного необычной затеи стал блеск в глазах Рэйчел, чего не было со времени смерти Джейкоба.

Пойти по его стопам. Хоть как, но попытаться сделать это. В память и в честь Джейкоба Маккартни продолжить добиваться справедливости и находить ответы на вопросы. К чёрту психологию, преподавание и консультации — Рэйчел хотела быть там, где провела половину своей жизни, лучшие её годы, и где провёл всю свою жизнь её отец. Она хотела работать в полиции. В любом качестве.

Друзья Джейкоба помогли ей поступить в полицейский колледж. Рэйчел было нелегко, но она была рада наступившим в её жизни изменениям. Когда же подошло время практики, эти же друзья Джейкоба без труда устроили Рэйчел к себе в участок — и место, куда она приходила ещё ребёнком, ставшее ей вторым домом, радушно приняло её. Место, где все были ей как родные. Место, где всё напоминало ей о лучших днях с отцом. Место, где работал Джейкоб Маккартни. Рэйчел была счастлива. Она бралась за любую работу, за любые поручения, была рада помочь в любом вопросе.

Чем бы она ни занималась, ей нравилось всё. Она отнюдь не была бесполезной: во-первых, её знания, в том числе и психологии, очень даже пригодились им в работе, во-вторых, она была молода, и её взгляд на многие вещи также помогал им. Рэйчел была умна, собранна и уже многое знала о работе в полиции. Словом, довольны были все — и сама Рэйчел, и полицейские, получившие неплохую помощницу. Рэйчел принесла участку немалую пользу. Но она по-прежнему не участвовала в расследованиях, а лишь помогала по разным вопросам да выполняла мелкие поручения. Конечно, желать большего было бы глупо — ведь у неё пока не было опыта настоящей работы. Но разве можно было запретить ей желать большего? Особенно, когда она снова начала жить. Она словно бы продолжала дело Джейкоба, словно бы укрепляла память о нём, и ей становилось всё лучше. Вокруг неё словно бы рассеивался туман, когда она приходила в участок. Все эти люди, всё то, что они делали, вся эта атмосфера завораживала её. Только теперь она была частью всего этого, и не так важно, в каком качестве. Важно лишь то, что она была там.

Затем, видя, что Рэйчел приносит реальную пользу, лучший друг Джейкоба решил рискнуть и отправить её в другой участок, в другой отдел. Она уже давно просила об этом — всё же тут у них дружественная, почти семейная атмосфера, а ей уже хотелось чего-то более серьёзного, ей очень хотелось реально работать. С трудом, но он всё-таки нашёл, куда её пристроить. В том отделе слышали про Джейкоба и сочувствовали его дочери. Они даже поняли, как это важно для неё — делать то, что она делает. И они её приняли. Для Рэйчел это было очень важно — это был настоящий шаг вперёд. Она выбивалась из сил, из кожи вон лезла, чтобы проявить себя как можно лучше там, где никто её не знал. И у неё получилось. Всё в том же качестве стажёра-практиканта-психолога она пробыла в отделе почти три месяца. На этот раз, к её счастью, ей постепенно стали давать задания посложнее, а информации побольше. Стали всерьёз прислушиваться к её мнению. Она пришлась им очень кстати — в то время одна их сотрудница работала под прикрытием в другом городе, и Рэйчел если не заменила её, то помогла сделать её отсутствие менее ощутимым.

Рэйчел знала, что после смерти отца уже никогда не станет прежней. Но то, чем она занималась, приносило ей облегчение. Ей становилось лучше. Её деятельность стала смыслом её жизни.

Практика затянулась, но Рэйчел была этому только рада. К тому же она ещё не считала себя готовой вернуться в учебные кабинеты и продолжить заниматься теорией. Она даже подумывала взять какой-нибудь академический отпуск или что-то вроде того, лишь бы подольше попрактиковаться, побыть в отделах. В итоге этот вопрос был улажен (не без помощи друзей Джейкоба, которые, к слову, обнаружились и среди сотрудников колледжа). С каждым днём набираясь опыта и знаний, Рэйчел стала довольно подкованной и теперь приносила ещё больше пользы. Когда отсутствовавшая сотрудница вернулась, Рэйчел пришлось искать другое место. Но она не унывала, так как поняла: безумно интересно работать в разных местах. Ведь везде свои люди, свои методы, своя атмосфера. Везде всё совершенно по-разному.

За время практики Рэйчел узнала об отделе Рэндалла Прайса. Чем больше она узнавала, тем больше ей казалось, что это именно то место, куда ей захотелось бы потом вернуться. Место, где ей захотелось бы остаться навсегда. Она поняла, что хочет познакомиться с ними со всеми, побыть частью этого отдела. Прайсовского отдела убийств, о раскрываемости которого не слышал только глухой. Рэйчел надеялась, что он станет её следующим местом практики. Друг Джейкоба сомневался, что они согласятся на это — и всё же Рэйчел решила попробовать. Рэндалл Прайс знал Джейкоба Маккартни, но не знал его друга и не знал Рэйчел. Но то, что он услышал от них, его задело. Они не знали, что было решающим — заслуги ли Джейкоба и успехи Рэйчел в предыдущих отделах, её качества, которые, несомненно, заслуживали уважения или её печальная история, из-за которой всё это и началось. Страстное ли желание Рэйчел не терять связь с отцом и чувство, что она продолжает его дело, или её вдохновенный и убедительный рассказ, а, может, вообще она сама, с первого же взгляда понравившаяся Рэндаллу, — может быть, всё это вместе повлияло на его решение. Он согласился. Рэйчел была счастлива — она не сильно надеялась на успех. И её всё-таки берут! Рэндалл, видя, как искренне и непосредственно она обрадовалась, только улыбнулся.

Он надеялся, что она не сбежит от Сары с Уолтером в первый же день.

* * *

Больница, в которой находился Райан Митчелл, была в пятнадцати минутах ходьбы от участка. Сара решила пройтись пешком, чтобы немного проветриться.

Очевидно, если Рэндалл хочет видеть её своей преемницей, он отдаст это дело ей на растерзание. Так сказать, последний штрих карьеры хорошего детектива перед карьерой хорошего начальника детективов. Так что придётся ей приложить максимум усилий, чтобы не разочаровать его. Начало дела не слишком впечатляющее, но так даже интереснее. Она не боится трудностей. И никогда не боялась.

Сара уже подходила к больнице, как вдруг резко замерла. На неё навалилось осознание всей ответственности, лежащей на её плечах. Её буквально придавило этим ощущением. Как же некстати появилось это чёртово тело!

Появилось… Сара стряхнула с себя оцепенение.

Тела не появляются просто так. Их оставляют убийцы.

И она найдёт того, кто это сделал.

Во что бы то ни стало.

Сара провела с Райаном двадцать минут, получила очередной прилив хорошего настроения (не только от его ненадоедавших шуточек, но и от того, что процесс выздоровления шёл полным ходом и очень обнадёживал) и решила, что пора возвращаться на работу. Пытаясь разгрести заварившуюся с утра в голове кашу из Ричарда Хоффмана, Рэндалла Прайса и его пенсии, себя самой и своего повышения, Уолтера Корнетто, Райана и ещё кучи попутных мыслей, Сара не заметила, как дошла до отдела.

Рэндалл уже приехал и что-то довольно живо обсуждал с Уолтером. На лице последнего было написано недоумение, что вообще-то крайняя редкость. Обсуждали они свои личные дела, повышение или несчастного Хоффмана, Эванс не знала. Но что-то подсказывало ей, что дело касается и её тоже, а интуиция редко её подводила. Тем более что Рэндалл обещал им «кое-что» интересное. Не имея понятия, о чём речь, Сара почувствовала лёгкое раздражение.

Всё-таки можно было подождать, пока она вернётся. Ибо Прайс никогда не любил повторять что-то дважды. Но в этот раз он всё-таки сделал исключение.

Вскоре на лице Эванс отобразилось недоумение ещё большее, чем у Корнетто.

Какого чёрта…

Рэйчел Маккартни. Вот уж чего им не хватало. То одно, то другое. Тишь да гладь последних месяцев отдела буквально в одночасье нарушили Ричард Хоффман, сам Прайс, до сих пор не выбравший преемника, а теперь ещё и Маккартни. Сара бесстрастно выслушала душещипательную историю жизни двадцатишестилетней девушки и благие причины, по которым она вот-вот появится у них на пороге.