Получить статус Бога

От автора

Читать мою фантастику — удовольствие. Знаю, о чем говорю, — читал, перечитывал и всегда открывал для себя новые грани и потаенные уголки. Тот удачный случай, когда читатель думает вместе с автором, и переживает перипетии гонки, смеется шуткам литературных героев и шутит в ответ.

Мимоходом

Минерал фелексин — основа топлива аннигилирующих аппаратов, свободно перебрасывающих людей и технику в любое — над-, под-, за- и всякое другое пространство и время.

Оставляет возможность вернуться, прихватив из мира мечты, зазеркалья и прочих фантазийных миров что-то материальное, вплоть до «волшебной палочки».

Земные правители увидели в минерале «оружие всех времен и народов», пригодное для завоевания безусловного мирового господства. За волшебным минералом фелексин к планете Меларус снарядили и отправили семь грузовых транспортов, — устроили гонку с девизом «Победитель получает все».

Однажды услышавший музыку в своей душе, уже не сможет отказаться слушать и играть ее вновь и вновь. Иногда мелодия будет звучать громче, порой почти затихать, порождая тревожную неудовлетворенность, грусть и даже зависть к тем, кто продолжает звучать. Среди внешнего цинизма всегда тлеет в мужской душе природная установка — мальчишеское желание поклоняться загадочной богине, и в женщине — девичья мечта — быть загадочной богиней.

Цитаты из романа точно отражают содержание: романтические приключения в космосе, напряженная гонка нескольких кораблей; любовные истории, без которых не могут обходиться молодые люди — космонавты-водители космических грузовозов.

Главный герой готов биться в гонке за победу и первым доставить на Землю выигрышный груз, но, узнав о намерениях правителей использовать минерал в качестве средства завоевания мирового господства, решается уничтожить или спрятать все запасы фелексина.

В работе и сражениях командир транспорта Серега обрел цинизм, решительность, злость; но китайцы решили, что именно такой Бог им и нужен. Хитростью умертвили капитана. Тело высушили и перетерли на лечебные порошки, а душу поместили в тело Бога-Дракона с головой рыбо-зверо-ящера.

Непринужденное повествование, легкий слог, хороший литературный язык, не пошлый юмор, — делают чтение легким, интересным, занимательным.

Глава 1 Ищите женщину

Тягомотина — эти полеты в безбрежном космическом пространстве. Первые космонавты, бороздя космос, совершали подвиг. Нынешние — это водители космических грузовиков. Утром встал, умылся, пошел на работу, — везти груз в соседнюю галактику, — своеобразные

дальнобойщики. Летят себе, «баранку» крутят, из динамиков ненавязчиво струится шансон, между сиденьями термос с крепким кофе.

Из воспоминаний старого космонавта

— Максимально разгрузив свой корабль, первыми доберемся до Меларуса, с честью и славой вернемся к родным пенатам и торжественно поднимем бокалы с друзьями-соперниками в честь заслуженной победы, — часто облизывая губы тонким змеиным язычком, солидно убедительно посверкивал благородной джентльменской сединой топ-менеджер холдинга «Заря».

Совет Директоров за круглым столом генерального офиса заметно скис, поднапрягся, но, по-обычаю, не спешил вытаскивать языки из задницы, зная взбалмошный характер, точнее, норов, своего топ-менеджера. Сорокалетний, но спортивно гибкий Зверев, по совпадению, сын хозяина холдинга, умел и любил гнобить несогласных; а высокая зарплата и солидные должности стоили того, чтобы не возражать против фактической сдачи америкосам корабля и всей экспедиции.

За приоритет в изучении и добыче фелексина — топлива для аннигилирующих аппаратов, свободно перекидывающих космические корабли в под-, над- и какое угодно другое пространство, — сражались семь корпораций и додумались до джентльменского состязания — гонки на космотранспортах с девизом: «Победитель получает все!»

На пяти континентах лихорадочно готовились к старту конкуренты. «Под завязку» заправлялись топливом и оружием, формировали экипажи из отъявленных безбашенных головорезов, семь грузовозов: Австралийский «Попрыгун», Южно-Американская «Лама», Африканская «Мамба яна» (Рыжий бивень), Северо-Американский «Клондайк», Китайская «Панда», Европейский «Бера Бир» (Медвежье пиво и моя ласковая верная «Надежда», истекающая сейчас на стоянке Космопорта маревом испаряющегося охладителя.

Космолетчику холдинга, пусть и старшему, присутствовать в Совете директоров не по чину, и я устроился в коридоре-кулуаре, успешно изображая охранника, благо, массивная двухметровая фигура и черный форменный костюм создавали нужную картину. Непосредственный начальник, шеф службы полетов Штольц, доверяя моей компетенции, держал телефон включенным и мысленно материл себя на языке отцов за нарушение инструкции.

— А не воспользуются ли друзья-конкуренты, — робко проблеял лысоватый толстячок вице-топ-менеджер, — безоружностью нашего транспорта.

— Представить такого не могу, а, главное, не хочу, — безапелляционно отрезал Зверев. Представив не моргающие глаза топ-менеджера, я невольно передернул плечами. — Необоснованное предположение и сомнение в благородстве наших партнеров, оскорбительно. В своих друзьях по гольф-клубу уверен, как в любви моей Натали.

Хорошо, хотя бы по телефону, проникать в разум начальства… или продукт его распада. Зверев, — личность совершенно удивительная: альпинист, дайвингист, гольфист, парапланерист и прочая, и прочая. В перерывах между заплывами, подъемами и спусками, посещал оперу, балет, различные музеи и светские тусовки — безупречный джентльмен.

Жил в свое удовольствие, по придуманным для себя законам; может быть, это и есть мудрость, символом которой является змея, на которою он очень похож. Зверев всегда приветствовал спор, если стороны придерживались одной (его) точки зрения.

— Мне по-должности, — приниженно пытался лепетать в оправдание вице-топ-менеджер. — Полагается предусматривать возможность диверсии, заговора.

— Если и был заговор, то только в несуразной голове, между правым и левым полушариями, — резко отреагировал Зверев. — На последней встрече в гольф-клубе «Атлантида», — Зверев сделал паузу и, должно быть, благоговейно закатил глаза, — мои друзья высказали твердое намерение сражаться честно, достойно, и беспрекословно отдать шпаги победителю, которым, как я не сомневаюсь, будем мы.

«Идиот! Есть в нем и угроза, и загадка, и разрушительного ума палата, но дурь и себялюбие, безусловно, превалируют,» — теперь проблему вооружения транспорта придется решать мне, как наиболее заинтересованному в продолжении своей жизни. Торопливо огляделся и облегченно выдохнул: «На ловца и зверь бежит».

Танцующей походкой, покачивая на десятисантиметровых каблуках чуть полноватые круглые бедра и тонкую талию подходила модельного роста белокурая блондинка в деловом — юбка и блузка, — но не строгом, — расстегнуты по две пуговички, — костюме. Настроение, с утра приподнятое, задралось до неприличия.

Наталья Андреевна, Натали, супруга Зверева. Удивительно несхожая пара. Натали — это рассвет и молодость жизни, и Зверев… Может быть, смолоду и был прекрасным лебедем, но к сорока обратился в надутого удава. Наталья Андреевна возглавляла в «Заре» отдел снабжения и обеспечения. Осветившись самой радостной из улыбок, устремился навстречу, рассчитывая пересечься, аккурат, у дверей кабинета.

— Здравствуйте, Сережа, — большие глаза полу прикрылись подсиненными веками, давая рассмотреть густую ресничную опушку и распахнулись вновь, сверкнули лукавой искоркой. — У вас что-то срочное?

— Наталья Андреевна, — помня о камерах слежения, чопорно приостановился, вдыхая зовущий аромат нереально чувственных духов. — Сам терплю, а душа взгрустнула.

— Попробую угадать причину, — Натали склонила голову набок, изобразив взгляд немного нелепой блондинки. — Нет, вопрос серьезный, пройдем в кабинет. Душевные струны нужно подстраивать бережно.

— Сегодня не смогу смотреть в ваши замечательные синие глаза, — торопливо предупредил, не в силах оторвать взгляд от матовой кожи груди.

Девушка качнула волнистые пшеничные локоны волос, тоненько усмехнулась, гостеприимно распахнула дверь и первой прошла внутрь, а как только деликатно щелкнул фиксатор замка, повернулась, обхватила руками шею и плотно прижалась.

— А я в твои смешливые всегда с удовольствием смотрю, — Натали торопливо расстегивала и сбрасывала с меня одежду, попутно оголяясь сама, видимо, и я как-то участвовал в процессе. — Сережа, продолжай, говори; слова материальны: имеют вкус, цвет, запах, — ах, Серый-Серенький-Сережа, так и повторяла бы,… как возбуждают слова.

Наклонился и, лаская ладонями ее груди, договорил:

— Оторвать взгляд от твоих двойняшек-дынек совершенно невозможно, и невозможно надышаться запахом твоих волос.

— А я-то думала, ты в глубины моей души всматриваешься. Держи крепче, — Натали, толкнув ладонями, повалила спиной на диван, вскочила верхом и закачалась-замурлыкала, ускоряясь и прогибаясь в сладкой истоме. — Не молчи…

— Вчера ежика видел. Бежит вдоль забора, по сторонам — ноль внимания. Я ему: «Эй, ежик, привет!» Ухом не повел, чертяка, — прерывисто выдыхая слова, поведал всплывшую среди наслаждения историю.

Натали замерла на пике; сдерживая крик, закусила губы. Протяжно выдохнула и рухнула в полной расслабленности.

— — Хорошо-то как! — повозилась, устраиваясь поудобнее и зажала рот ладошкой, сдерживая смех, — Какой ежик, откуда?

— Нормальный ежик, по траве бежал. Обеспечил настроением на три дня вперед и тебя порадовал. Пушистый весь.

— Хороший ежик, человечный и милый, — Натали посерьезнела. — Мой придурок, кажется, заревновал. Велел ободрать все вооружение с твоей посудины. — Натали дотянулась до стола и подала листок-приказ, по которому грозный каперствующий транспорт «Надежда» превращался в безопасную железную бочку с двигателем.

— Раньше такие страсти решались проще: задушил эту, как ее? — грустно поклоуничал я в ответ на убийственный приказ. — У Шекспира, кажись. Да-да, припоминаю, сам Шекспир и душил. И, как мужик, его понимаю. Твои действия? — приподнявшись на локте и поигрывая в ладони грудью Натали, спросил нарочито лениво.

— Будут зависеть от твоих, — весело подхватила Натали. — Не имеешь ты морального права меня в бездействии упрекнуть.

Девушка вскочила с дивана, накинула блузку и, не застегивая, потянулась к юбке. Мы оба знали сценарий, и Натали, измождено падая лицом вниз на диван, не смогла на этот раз сдержать утробного густого крика. Я присел на пол и заглянул в теплые синие глаза, полюбовался гаснущим возбуждением, чуть тронул губами пушистые ресницы.

— А в детстве, ты была маленькой феей или гадким утенком?

— Ни тем ни другим, — Натали осветилась улыбкой, достав ее откуда-то из глубины души. — Я была маленьким ежиком, пугливым и колючим, пряталась по углам и выставляла иголки. Тебя это действительно интересует?

— Давно хотел спросить, сам из застенчивых.

— Вот и нашелся объединяющий души штришок. Для того и пришел?

— Соврать?

— Не надо, — Натали вновь дотянулась до стола. — Нетерпение твое очевидно, мой рыцарь.

— Опять печаль и грусть, — я попытался шутить. — Зачем люди себя мучают, жили бы без любви.

— Не получается, а к космосу ревновать глупо. Расстанемся без истерик и навсегда, запомнив место и время, где были счастливы. — Натали грустно улыбнулась и протянула листок-приказ, по которому на транспорт «Надежда» кроме штатного вооружения, полагалось множество дополнительного, плюс второй комплект боезапаса в трюм, в качестве груза. В примечании предписывалось демонтировать УДУ (Устройство дистанционного уничтожения). — Чтобы не смогли достать мою симпатию длинные руки озверевшего мужа.

Мир взаимоотношений мужчин и женщин мало того что необъятен, от похотливого инь и янь до чистых эмперий, он еще и не статичен: изменяется во времени и пространстве. Попробуйте найти и соединить две нужные половинки среди миллиардов вариантов… И среди внешнего цинизма всегда тлеет в мужской душе природная установка — мальчишеское желание поклоняться загадочной богине, и в женщине девичья мечта — быть загадочной богиней. И теплый грустный лучик в зеленых глазах Натали — наша общая тайна, о которой мы не могли говорить даже наедине.

— Ощущение, будто мы расстаемся чаще, чем встречаемся.

— Так не бывает

— Знаю, только ощущение. Спасибо за УДУ, я тебе тоже когда-нибудь, что-то хорошее сделаю, — поблагодарил искренне, хотя УДУ давно выкинул с корабля без всякого на то позволения.

Глава 2 «Троянский конь»

Когда человечество все живое уничтожит,

останутся на Земле тараканы, крысы, караси

и китайцы. Живучие заразы и плодовитые до ужаса.

Ненаучный прогноз

Вышел в истоме от сладкого приключения и легких укорах совести, — использовал женщину. Отговорки, мол, все так делают, и победителей не судят, — слабое утешение. Очередной «черный шар» в корзину моральных принципов. Или «белый шар»? Живем с Натали в не соединяемых социальных мирах, но наша долгая чувственная связь похожа на любовь. Постоянно и настойчиво прокладываем маршруты, будто роем тоннели в космосе навстречу друг другу, и согласуем время встреч в разных точках вселенной.

Натали и ее супруг связаны не любовью, а деловыми отношениями: он представитель клана космических перевозчиков, она — «королева бензоколонок» и всего стреляющего и взрывающегося. Бедолаги несли свой династический неразрываемый брак, как тяжкий крест; избегая встреч, жили в разных домах, городах, странах и на разных планетах. Однако пару лет назад родили наследника, который увидел свет на борту нашей «Надежды», — Натали продуктивно отдохнула на курортной планете «Эдем». Теперь Зверев пытался одним выстрелом решить две проблемы: сдать америкосам победу и сжить со света любовника жены.

Завтра начало гонки, а сотрудники, зарядившись оптимизмом неадекватного топ-менеджера, мысленно произнесли пофигистское заклинание: «Шефу не надо, а мне и подавно», — и устранились на устройство личных делишек и развлечений. Охрана, подготовка и старт корабля легли на плечи двух человек — мои и Штольца.

Я «экс оффицио» — по должности, а Штольца, пунктуальнейшего из немцев, гнали к служебным обязанностям врожденная аккуратность и педантичность. Всякое дело бедолага начинал с изучения инструкции, и, если последняя включала даже сто шестьдесят пять пунктов, скрупулезно и точно исполнял все сто шестьдесят пять, что смешило, но и восхищало, гарантируя устойчивую опору под ногами и надежную стену за спиной.

Мне случалось видеть Штольца в бою. Крейсер-американец, — с невинной мордой, мол, принял за пирата, — лупил по нам в упор; пробил защиту и распорол ракетой корпус машинного зала. Рвались экраны наблюдения по всей рубке, ядовитый дым слоями волновался между креслами, но Штольц ни на секунду не оторвался от орудийных мониторов. Методично вколотил в рубку монстра три ракеты подряд и отправил заокеанского «друга-почти брата» в вечное беспосадочное плаванье.

Потом случилось удивительное; когда мы кое-как залатали дыры и потушили пожары, у Штольца началась истерика. Тряслись пальцы и губы, текли слезы. Тогда-то я и оценил силу характера этого парня. Бесстрашные люди мне встречались, но не дай бог оказаться с ними в одном окопе: и себя в безрассудной смелости погубят, и товарищей подставят, — не о них речь; да и, демонстрировать бесстрашие, когда ничего не грозит, — это клиника.

Сильны, умеющие преодолеть или отодвинуть свой страх и действовать в сражении спокойно и расчетливо. Страх у сильных людей до или после; если канатоходец начал бояться посреди каната, он упадет. Запаниковал, закрыл руками глаза и отдался на милость судьбы или спокойно дошел, как бы пропуская страх мимо себя, потом будет трясти, колотить, испарину вытирать устанешь, но опасность уже позади.

Постучав по микрофону условным кодом, зашел в диспетчерскую. Сашка Штольц, худой и высокий, как ножка циркуля, колдовал над голограммой космодрома, проверяя защиту периметра и купола:

— Никаких следов покушения, — пояснил не отрываясь, — и это настораживает.

— Полагаешь, уже прошли через ворота?

— Подкупив или подменив кого-то из наших… даже двоих. Начинается погрузка. Самое время запихнуть в корабль какого-нибудь «Троянского коня».

В оценке нравственных качеств и моральных устоев «друзей-соперников» у нас полное единодушие, — благородства не будет. Постараются уничтожить «Надежду» до старта, во время старта, на взлете и далее по пунктам на всем пути следования. Моя репутация «зачетного» пилота, пережившего более трех среднестатистических сроков жизни космолетчика — два года, — не оставляла шансов на спокойный размеренный полет в межзвездной темноте.

— Серега, давай к кораблю, — скомандовал Штольц, — а я на склад.

Лучи прожекторов по периметру космодрома, отражаясь от поверхности пластикового купола, заливают бетон розовым бестеневым светом. Транспорт «Надежда» сверкающим пятидесяти метровым столбом возвышается впереди. Выбрав в пирамиде скейт поновее, заскользил к кораблю. Легко тронув пальцами, проверил оружие. Я «правша», но пистолет держу в левом рукаве, как последний неприятный сюрприз в жизни противника.

Пластик купола покрыт особым составом: изнутри, обычное прозрачное стекло; снаружи, — темная глухая поверхность, дополнительно защищенная множеством разнотипных маскирующих, обороняющих устройств, задекорированных маскировочной сеткой. Бомбить бесполезно да и небезопасно: может быть воспринято правительством как вторжение и покушение на суверенитет, а это «священная корова» для политиков. Диверсантов нужно ждать изнутри.

На запястье датчик «свой-чужой», замаскированный под наручные часы, и стрелка остается неподвижной, пока я неторопливо прохожу погрузочной площадкой, но слегка «кивает» около начальника боепитания Сухарько, краснолицего крепыша в бейсболке и сигнальном оранжевом жилете. Я поднялся по трапу и остановился у входного люка.

— Штольц, — постучал пальцем по микрофону. — Будешь смеяться, но идентификатор показал неполное совпадение — девяносто девять и пять процента.

— Кто? — голос Штольца зашепелявил от возбуждения. — Следи, но не спугни.

— Сухарько, начальник боепитания.

— Рядом стоит.

— Поздравляю, теперь у нас два начбоя Сухарько

— Уже идем

Начинается игра, тягомотная и осторожная, и не факт, что фортуна выберет нас. Противник подобрался к кораблю, но заряд пока не внутри, а на площадке в одном из загружаемых ящиков или ракете. Нужно найти адскую машинку и не дать ее активировать. Взрыв на площадке не причинит ущерба кораблю, а вот у обслуги шансов не останется вовсе.

Вопрос мотивированности диверсанта. Если европеец или американец, — не страшно, — ребята так дорожат своей шкурой, что ни за какие деньги не причинят ей вреда, а вот нам азиатам от жизни мало перепадает, потому и страшны в бою. Фанатика, типа, шахида или камикадзе, жизнь радовала еще меньше, а потому взорвет бомбу при малейшем признаке провала, просто, чтоб «добро не пропадало».

Никогда не знаешь, за что зацепится память. Фраза Штольца «даже двоих» всплыла неожиданно, но очень уместно, когда заметил грузчика, нарочито поворачивающегося к «первому номеру» спиной и бросающего из-под бровей настороженные взгляды.

Командир корабля может позволить себе выглядеть расслабленным и неторопливым среди предполетной суеты, и, опершись на перила трапа, лениво наблюдая за погрузкой, не выпускал из вида лже-Сухарько, грамотно и рационально дирижирующего такелажниками и погрузчиками. Как бы хорошо парень ни был обучен, обязательно бросит лишний взгляд на своего «Троянского коня», — это в инстинктах, и я уверенно ждал этот единственный взгляд.

Лже-Сухарько не смотрел в сторону корабля, но мое присутствие на трапе его не могло не нервировать. Напряженное энергетическое поле уже связало нас, противостояние достигло пика, и нервы «засланца» не выдержали. Я, прикуривая, наклонился к зажигалке, и лже-Сухарько тотчас суетливо направил один из погрузчиков вне очереди к двухкубовому пластиковому контейнеру.

— Штольц, отвлеки его, а настоящий Сухарько пусть отправит погрузчик в отстойник.

Нескладная долговязая фигура Штольца, появилась перед диверсантом, как по волшебству, и лже-Сухарько волей-неволей должен был повернуться за указующим перстом шефа полетов, потеряв из виду контейнер. Начальник боепитания Сухарько, вскочив на подножку погрузчика, погнал машину со смертельным грузом в сторону отстойника.

Теперь все зависит от быстроты. Давно обратил внимание на левую руку «засланца», безотрывно сжимающую борт сигнального жилета, и к бабушке не ходи, взрыватель сработает «на разрыв», которого я и не должен допустить. Легко перемахнув перила трапа, приземлился по-кошачьи мягко, плавно «на цыпочках» скользнул за спину диверсанта, аккуратно из-за спины зафиксировал в правой ладони напряженно вздрагивающие пальцы и резко отмахнул левой в горло начинающего поворачиваться лже-Сухарько.

Метнулась серая размазанная тень перед глазами, две руки схватили правую ладонь, пытаясь разжать пальцы, и я без колебаний выстрелил в висок, оказавшийся напротив ствола. Штольц подхватил Лже-Сухарько с другой стороны, и мы аккуратно положили «бутерброд» из двух «засланцев» на бетон.

Штольц резким движением задрал рукав куртки нижнего, и со смуглого предплечья террориста ощерился, злобно выпучивая глаза, многозубый дракон.

— Китаеза, — аккуратный Штольц оглянулся и сплюнул, стараясь попасть в щель между бетонными плитами. — Члены мафиозной группировки. В гости не звали, а нарушающих назойливым жужжанием покой, мгновенно уничтожаем,… навсегда.

— Хотелось бы верить в действенность такого метода, — я не в шутку загрустил, — но неудачи будто подстегивают сыновей поднебесной и следом из всех щелей лезут другие «члены».

— Удивительно пронырливые ребята, — отметил Штольц.

— И неприхотливы заразы, — поддержал я, — способны размножаться даже при отсутствии условий к размножению, например, в отсутствие женщин.

— На неудачах не зацикливаются, но сегодня праздник не у желтолицых братьев, — Штольц пнул попытавшегося дернуться лже-Сухарько. — Жизнь поимела обоих. Хихикнула пакостливо из-за угла.

Мы передали диверсанта и труп его подельника саперам. Начальник боепитания Сухарько доложился об эвакуации опасного контейнера за пределы космодрома и принял руководство погрузкой. Предстояло снять, проверить и вновь поставить все вооружение.

— Лишних два часа работы, — Штольц зябко поежился, став похожим на взлетающего журавля, и наклонился ко мне. — Этого трояна считай убрали… — выпрямился и продолжил как ни в чем не бывало, — приличный бы хозяин кофе предложил.

Глава 3 Экипаж

Не могу всегда думать о вечном и высоком.

А иногда думаю и о таком, что сказать стыдно

Стыдливо о личном

Своевременно напомнил о кофе Штольц. На удивление организованный парень: все у него «по полочкам», к месту и ко времени. Предполетная суета и беготня за недоделанным вчера и недопогруженном сегодня выбивает из режима питания и отдыха, и живот уже начинал зловредно побуркивать. Кивком пригласил Штольца к трапу и картой доступа открыл наружный люк шлюзовой камеры.

— По графику твои должны заниматься изучением материальной части, — мимоходом просветил Штольц. — Заодно и проверим.

«Твои» — мой экипаж. Штурман-стрелок Гришка, чаще именуемый Отрепьевым, за разлохмаченный, взъерошенный вид и красноватые, воспаленные от постоянного слежения за мониторами глаза. Бортмеханик — верзила с огненно-рыжей шевелюрой и острым носом — Сашка Буратино. Пилот-стажер, пока без «погоняла», Колька, племянник Штольца. И кто из них «Троян»?

Школа космолетчиков с отличием — лучшая из известных мне характеристик. Сквозь трехгодичную программу физической подготовки и интеллектуальной муштры пробивается к финишу треть начавших курс. «Купить» зачет, воспользоваться «лохматой лапой» невозможно. Преподы — космолетчики из выживших — дают «путевку в космос» только умеющим в совершенстве нападать, защищаться и, главное, обучаться.

«Изучение материальной части межзвездного транспортного корабля «Надежда» к нашему приходу достигло кульминации. Гришка Отрепьев азартно тюкал пальчиком по «клаве», вываживая трехкилограммового леща в компьютерной игре «Рыбалка мечты». Сашка Буратино в лирико-драматических интонациях повествовал Кольке историю своего пленения отрядом коварных амазонок на планете Вуди-Руди.

— Говорят, — глаза стажера горели жаждой приключений, — говорят, эти амазонки в бою страшны.

— И после боя не краше, — пренебрежительно отмахнул Сашка. — Носы широкие, в губе кольцо, волосы, как пакля.

— Следующее поколение амазонок будет выглядеть не в пример лучше, — засмеялся Штольц, знавший в общих чертах историю нашего нескучного полета. — Сплошь, востроносые рыжики.

— Не каждый может похвастаться улучшением демографических показателей целой планеты, — «подковырнул» от компа Отрепьев

— Только одного племени, — поскромничал в ответ простодушный Сашка.

Сашка — старожил экипажа, летал на «Надежде» еще в бытность мою вторым пилотом. Знает «назубок» всю механику корабля и не оставляет «на потом» ни малейшей неисправности. Его «кодекс чести» — безусловное следование «пацанским понятиям», усвоенным в детстве, прошедшем на улочках городских окраин: не предавать и не подставлять друзей, отвечать за слова и поступки.

— Попали амазонки, — смеясь, Штольц сутулился и снимал очки: не парень, а ходячая «особая примета».

— Молодой, — я кивнул Кольке-стажеру. — Обеспечь дядю горячительным напитком, а ты, Сашок, делись, коли начал. Тема — живо трепещущая. Тогда, помнится, ты отделался уклончивыми фразами о вреде обжорства и недопустимости случайных связей.

— Ничего случайного, — Сашка присел в кресло второго пилота, огляделся, настраиваясь на долгий рассказ и сказал. — Сейчас поослабло, а вначале переносилось тяжело и томило сердце неясной тревогой.

Я закусил зубами рукав комбеза, сдерживая смех; Штольц сутулился, крутил за дужку очки и кусал губы; Гришка Отрепьев отгородился экраном; Колька-стажер, подавшись вперед, нетерпеливо ожидал продолжения красиво литературно окрашенному вступлению.

— Мы вышли из очередного боя с победой, истраченной защитой, истерзанным корпусом и почти без топлива, а на экране обзора передней полусферы незнакомые звезды вспыхивали и гасли, сгущая и без того вязкую пугающую черноту незнакомого космоса, — борт механик знобко передернул плечами. — И тогда командир принял решение садиться на ближайшую пригодную планету.

Сашка взглянул на меня, ожидая подтверждения, и я, напрягая скулы, чтобы не захохотать во весь голос, коротко пояснил.

— До Земли больше двух недель, а топлива на одну посадку. Пять-десять минут маневрирования на маршруте, и потом уже не сесть. Гришка прочитал в лоции, мол, планета Вуди-Руди необитаема.

Отрепьеву на планете досталась роль дежурного по кораблю и «ответственного за все», и сейчас в его взгляде из-за монитора читалась легкая зависть.

— Поврежденные дюзы и разгерметизация компрессорного отсека не помешали командиру произвести штатную посадку, — продолжил рассказ Сашка, — в этом сказочном, не побоюсь этих слов, райском уголке, на чистом зеленом лужке между темным хвойным бором и серебристой рекой в изумрудных берегах.

— Так не бывает. Сказки, — неожиданно и неуместно возразил Колька, оборачиваясь за поддержкой к дяде.

— Все именно так и был, — сбился на акцент Штольц, завороженный Сашкиным рассказом, и погрозил племяннику пальцем. — Верю каждому слову.

— А я не верил, пока не увидел и не опьянел от волшебной красоты, — простодушно пояснил борт-механик и, осветившись блаженной улыбкой, продолжил. — Напряженно работая в течение дня — двадцать часов, пока два солнца одно за другим проходили по бирюзовому небосводу, — заменили и восстановили защиту; наладили производство топлива из воды и атмосферного водорода, перезарядили ракетные шахты и пусковые установки, залатали дыры в корпусе, поставили палатку на берегу для предстоящей ночевки, но, несмотря на занятость, что-то влекло пойти по траве, зачерпнуть ладонями воду из речки, подставить лицо солнцу и нежно ласкающему кожу ветерку.

— Пожалуй, вам следует облетать Вуди-Руди за три галактики, — прокомментировал Штольц, — потеряете отличного механика, который, тьфу-тьфу, рискует превратиться в очередного поэта.

— Типун тебе на язык, — вмешался Гришка Отрепьев и повернул в нашу сторону экран. — Девушки приглашают отца на крестины дюжины младенцев обоего пола. Дал Саша душе развернуться.

Картинка на экране полностью соответствовала рассказу борт-механика: серебристая река, изумрудный лужок и гостеприимная тропинка в сторону леса. У Кольки-стажера челюсть отвисла в изумлении, паренек шумно втянул воздух и уставил восхищенный взгляд на Сашку.

— Как честный человек, обязан жениться, — строго выговорил Штольц.

— Обеспечить многочисленное семейство материально и вырастить достойных членов общества, — веселился Гришка Отрепьев.

Гришка из семьи потомственных интеллектуалов. Получил от предков быстрые, гибкие, аналитические мозги и проявляющийся временами атавизм, в виде непрошибаемой бескомпромиссной, доходящей до истерики, интеллигентской упертости, за которую его родители и были причислены властью к бременящему Землю балласту и высланы за пределы солнечной системы, когда мальчишке было тринадцать лет от роду. В экипаже у Гришки роль циничного хохмача-острослова — защитная маска, прикрывающая ранимую чуткую душу. В беде не оставит и слабого защитит. Благородный герой.

— Не сходится, — Сашка Буратино безотрывно смотрел на картинку и наливался краской смущения и крайнего волнения. — Я здесь ни при чем.

— Все мужики потом начинают отказываться и подыскивать алиби, — куражился Гришка, — но мы готовы поверить в твою невиновность и невинность, если ты так же связанно, как начал, объяснишь свое отсутствие на корабле в течение двенадцати часов.

— Я пошел по этой тропинке, — Сашка, гася волнение, отхлебнул кофе. — Легкие тени в прозрачном сосновом лесу и мелодичные крики и посвист удивительно ярких птиц в верхушках деревьев…

— Крики птиц, как свежий ветер в лицо, будят и настраивают на движение, но, давай без лирики, — снова вмешался Гришка, — а то до утра не закончишь. Конкретно: где, когда, с кем, сколько раз.

— Сами виноваты, — обиделся Сашка. — Конкретно, окружили, привели, искупали в фонтане, усадили за стол с разными вкусностями и ушли. Ближе всех стояло блюдо с уткой в золотистой блестящей от жира корочке, перышко кудрявой петрушки заманчиво свисало из клюва, и я, тщетно уговаривая себя не спешить и не жадничать, ведь на столе стояло много всякой еды, торопливо отломил толстую ногу и впился в нее зубами. Как вкусно! — Сашка невольно сглотнул слюну, и мы повторили его движение. — Тут входит стройняшка в набедренной повязке, начинает приплясывать и сладострастно извиваться, а я не против, только, показываю ей утиную ногу, доем, и весь твой.

— Амазонки в мыслях и поступках быстры, резко меняют настроение от любви до ненависти, — вмешался Колька-стажер где-то вычитанной цитатой.

— Молчи, — одернул племянника Штольц.

— Стройняшка уперлась кулаками в стол, толкнула пламенную речугу о вреде неумеренного увлечения жирной пищей, типа, от всей утки я должен был отъесть только петрушку, сверкнула глазами и хлопнула дверью, аж стены затряслись.

— И ничего не было? — изумился Колька.

— Не успел, — просто ответил Сашка. — следом пришла высокобедрая, высокобровая молодуха с высокой грудью.

— И сама высокая, — «прикололся» Гришка.

— … и рассказала, пока я, облизываясь и причмокивая, смаковал ломтики красной рыбы, о здоровом образе жизни среди девственных лесов и чистых рек планеты Вуди-Руди. Третья вещала о политике и праве планет на самоопределение, — не плохо с выдержанным сыром и красным вином.

— Слюнки потекли, — шумно выдохнув, перебил Гришка. — Полный стол изысканной жратвы, разговоры о политике, других удовольствий мужику уже не надо. Они всерьез ждали секса?

— Интересно поставлен вопрос, — вклинился Штольц. — Только на него и сами девушки наверняка ответа не знают, а если прямо спросить, помашут ресницами и покрутят пальцем у виска. Может быть, они мечтали о нескучном вечере с красивым молодым человеком. Продолжай, Саша, нам очень интересно.

— Следующая полногрудая, — «красивый молодой человек» Сашка переждал смешки и вновь осветился блаженной улыбкой, — встала в позу, подняла руку вверх и, как на митинге, почти убедила вступить в партию свободных женщин; спасибо «Оливье» — вернул в реал. Еще я прослушал, в компании с копченым угрем, курс самосовершенствования методом медитации; средних размеров кусочек сочнейшего шашлыка скрасил заунывные вирши тощей поэтессы; а пирог с малиной помог не впасть в депрессию, когда томная большеглазая девица призвала к страданиям во имя любви и предложила вместе броситься со скалы в реку. Сейчас! Все брошу и побегу от стола, с уточкой в золотистой корочке, бросаться в реку с белой мышью на пару.

— Как? Как ты ее назвал? — переспросил Штольц.

— Мышь белая — это вроде «белой вороны» — то каркает не в лад, то пищит не в такт, — пояснил механик, помолчал немного и вновь мечтательно загрустил. — И тут вошла она… — Сашка засопел и засмущался.

— Не томи, — Штольц едва не подпрыгивал от возбуждения. — Я уже представляю картину семейного благополучия: тихий уютный домик на берегу, детишек сопливых, Машенька с ухватом у печи.

— Или Гретхен в белом передничке… Мечты бывают слишком причудливы, — внес я свою лепту. — Иногда лучше не воплощать.

— Она смотрела спокойно, достойно и немного насмешливо, о фигуре молчу, наверное, совершенной и гармоничной, — Сашка вздохнул. — Я уже говорил, что обед длился почти всю ночь?… — Сашка вздохнул еще раз. — И мне нестерпимо захотелось в туалет.

Экипаж изумленно молчал, потом коротко хохотнул Гришка, а следом захохотали остальные.

— Не удалось создать условия, чтобы почувствовало себя счастье уютно в твоих руках, — грустно прокомментировал Штольц, вспомнив, видимо, что-то из своей биографии. — А два раза на одну наживку оно не клюет.

— Счастье свалилось на голову, но я успел отбежать, — грустно подтвердил механик. — Мимолетное счастье, как игривый шлепок теплой ладони.

— Вот так и получают мужики вместо тупого безбашенного секса красивую светлую грусть, — ехидно подковырнул Отрепьев.

— Сколько людей радуются, что однажды свое счастье не догнали, — с трудом сдерживая смех, я попытался сбить механика с печальной струи. — Вяжет оно молодца порой по рукам и ногам, и уже ни в космос за мечтой, ни с друзьями на рыбалку.

— Механик не при делах, а мальчики-девочки откуда? — желая поддержать веселье, развязно улыбнулся Гришка, и экипаж сразу обернулся к штурману-стрелку, разом ощутив в вопросе фальшивую нотку.

— Гриша, — случай нарушения должностных обязанностей без внимания оставить я не мог. — Ты сторожил транспорт не в одиночестве?

— Увы, — Гришка понурился, — но в корабль я их не пустил. Кувыркались всю ночь в палатке на берегу.

— «Их» — это сколько? — заинтересованно переспросил Штольц.

— Четыре бесстыдно прикинутые девицы, появились в сумерках как сладострастные нимфы, — Гришка хитро улыбнулся. — Я всегда помню на чужих планетах, что за мной Земля и надо отстаивать честь, и, если потребуется, по-мужски умереть, сгореть от страсти в руках красавицы.

— Не умер, и, судя по всему, справился достойно, — Штольц, смеясь, повернулся ко мне. — Осталось восемь. Похоже, окончание рассказа мы услышим от командира.

— У нас не принято бросать товарищей в беде, — обычно я не распространяюсь о любовных историях, но сегодня особый случай: нештатные ситуации в космосе должны исследоваться досконально для извлечения опыта и предупреждения ошибок в дальнейшем. Расследование вел методичный Штольц, и отвертеться от рассказа не представлялось возможным. — У нас не принято бросать товарищей в беде, и, едва заметив исчезновение Сашки, я предупредил Отрепьева и отправился на поиски.

— По тропинке, уходящей в сторону леса? — уточнил Штольц.

— Не лыком шиты: прекрасное видим, и к тонкому и чистому прикасаясь, сначала руки с мылом моем, — я указательным пальцем вернул нижнюю челюсть Кольки-стажера в положение «закрыто». — Двинулся по тропинке, и скоро вышел к легкому одноэтажному деревянному строению с множеством окон. Оглядевшись, прошел внутрь, и меня мгновенно обхватила руками и ногами крайне возбужденная стройняшка. Как уже упомянул наш штурман стрелок: «за нами Земля» — да и девушка горела нетерпением. Не скучно рассказываю?

— У Сашки получалось красивее, — Штольц протянул племяннику пустую чашку и жестом попросил еще кофе. — Склоняюсь к мысли, что в космос надо бы посылать мужичков с минимальными сексуальными потребностями. — Штольц покрутил очки за дужку. — Нечего в серьезном деле отвлекаться на низменные инстинкты.

— Кастратов что ли? — угрожающе привстал Сашка Буратино.

— Молодца! — вскинулся кипящий негодованием Отрепьев. — Я, конечно, не Фрейд, но, уверен, люди оскопленные, стерилизованные, отлученные от сексуальных желаний, теряют и стремление к подвигу, к умению переступать запреты, совершать безбашенные поступки. Все просчитать невозможно, а если человечек работает, как автомат в рамках инструкции, он и не рискнет, и не примет нестандартного решения. И зачем он тогда в космосе, достаточно послать робота.

— Хорошо, хорошо, — Штольц примирительно салютнул чашкой с кофе. — Вопрос пока не вышел за рамки дискуссии, хотя формула, «в воздержании есть смысл» — прозвучала с самого верха. Дослушаем рассказ командира о налаживании дружественных контактов на планете Вуди-Руди.

— Я заглянул в одну комнатку, в другую, и в третьей встретил милую тридцатилетнюю особу, с мощными бедрами и красивой волной черных волос, слегка прикрывающих плечи и грудь. Представилась Афрой, порадовалась нашему присутствию на Вуди-Руди, выразила надежду на долгое гостевание. Пока готовился обед, предложила искупаться в фонтане, куда и плюхнулась следом высокобедрая, высокобровая молодуха с высокой грудью.

— Нормально, — смешливо сморщил нос Гришка Отрепьев, косясь в сторону борт-механика.

— Афра оказалась королевой племени амазонок и утомительной болтушкой. Красотка нуждалась не в мужике, а в терпеливом слушателе, и через пару часов я запросил свежего воздуха и сигарету. Выбрался в коридор и насладился любовью с элементами демократических свобод. К полногрудой эмансипе выскочил, уже точно зная время выхода. Девочки появлялись каждые два часа, как по расписанию, и к утру от меня пахло стойлом племенного жеребца. Запах наконец-то добрался до широких ноздрей королевы и заставил на полуслове оборвать легенду о неустрашимой прапрабабушке, которой равных не было в бою. Как оказалось, и королеве равных не было… в любви.

— И ты сдался? — Штольц даже привстал с места.

— Не надейся. Я же тренировался всю ночь.

— Отстоял честь землян и экипажа, — засмеялся Штольц. — Но ответственность за демографию на Вуди-Руди теперь с вас не снять, если вы действовали сознательно.

— Трудно сказать, какое сознание определяло то бытие, — радостно парировал Гришка. — Весенние всплески к осени выглядят иррациональными. Вуди-Руди далеко,… алименты не достанут

— Как благородные герои,… — Штольц погрозил пальцем. — Разобрались с ситуацией, а теперь, давайте к делу. Старт утром, а до него дожить надо. Вокруг корабля тройное кольцо, но и вы не зевайте.

Глава 4 Старт

Полет космического корабля начинается

задолго до команды «старт».

Из воспоминаний старого космонавта

Джентльменская инфантильность менеджмента компании доставила множество дополнительных хлопот. В то время как хозяева конкурентов выкладывались ради достижения победы в гонке, руководствуясь принципами «ничего святого» и «все средства хороши», нас «сдавали с потрохами». Общее недоумение Сашка Буратино уложил в одну фразу:

— Они, будто не хотят победить.

— Мудрое замечание, — сверкнул от штурманского столика насмешливой улыбкой Гришка Отрепьев. — Наблюдательность нашего механика четко обозначила общий знаменатель суетливой возни вокруг старта.

— Оба правы, — насмешливость и мне не чужда. — Вспомните множество соревнований, в которых принял участие наш великий спортсмен топ-менеджер Зверев, и назовите одно, в котором он был призером.

— Не было такого, — Гришка растерянно огляделся, — ему главное участие.

— Именно. Он не знает торжества победителя, восторга обретения. Ему для счастья хватает процесса погони, точнее, около спортивной тусовки, где он и щеголяет туфлями и спортивным шматьем эксклюзивного шитья.

— Если мужик начинает думать о своей внешности, — брезгливо сморщился Гришка, подворачивая истрепленный временем рукав комбеза, — о полноценном уме говорить уже не приходится.

— Как и о наступательной брутальности, — добавил я, надеясь закончить разговор и отправиться спать.