Бесплатный фрагмент - По эту сторону психоза

Предисловие

Мне двадцать четыре года, и у меня шизофрения. Узнав об этом, люди нередко просят меня рассказать про это подробнее. Несколько раз я предпринимала попытки рассказать обо всём развернуто в письменной форме, но целиком рассказать историю у меня получилось только один раз.

Здесь собраны все мои тексты про моё переживание шизофрении. В этих текстах — описания психозов, мои попытки как-то объяснить себе происходящее, а также описание некоторых формальных вещей, сопряжённых с заболеванием (госпитализация, уточнение диагноза и т.д.). Заранее приношу извинения за повторные описания одних и тех же событий. Написаны эти тексты в период с 2014 по 2019 год, под каждым подписана примерная дата.

По моим подсчётам, всего у меня было «полтора» психоза: «нулевой» в тринадцать лет, первый в шестнадцать и второй в девятнадцать. Каждый из них описан мной в представленных текстах. Перечитывая тексты, замечаю, что предстаю в них претенциозной и обиженной на весь мир, но всё-таки я решила не вносить правки, которые могли бы как-либо декорировать мой образ. Хотелось, чтобы текст оставался натуралистичным и «жизненным».

Возможно, где-то я не вполне корректно использую психиатрические термины, за что также приношу извинения — подробности о своём заболевании я узнавала в основном через Интернет, специально по поводу него меня никто не просвещал. Сейчас я не принимаю медикаменты, лечащий врач в курсе, не комментирует это. Я играю в инклюзивном театре и ищу себе работу в сфере веб-разработки, свободное время уделяю интровертным хобби. У меня не всё в порядке, но психоза сейчас нет.

Начало

До того, как попасть в больницу, я прогуливала школьные уроки.

Я замечала ещё со школьных лет, что некоторые люди интересны сами по себе, а другие словно созданы для того, чтобы быть в тени этих «интересных личностей».

Из вежливости я смеялась каждый раз, когда кто-то прикалывался удачно или неудачно, но сама «прикалываться» даже и не пыталась, так как была уверена, что «не дано», и что стоит только мне в мыслях представить себя «приколисткой» и центром внимания, как все отвернутся от меня и будут сторониться, я стану изгоем.

В школе я разрывалась между двумя такими «интересными личностями»: между девочкой X и мальчиком Y. Я пыталась «подмигнуть» и угодить им обоим, но это стремление довело меня до полной растерянности. У них не было почти ничего общего друг с другом. Из-за этой гнетущей проблемой (социальная «растерянность») я и стала прогуливать школу.

Родителям я говорила, что иду в школу, а сама тем временем отправлялась на прогулку по окрестностям района. Бродить со школьным ранцем мне в итоге через некоторое время надоедало, и я возвращалась домой. Отец стал замечать, что я возвращалась домой рано, и в итоге родители поняли, что я ежедневно прогуливаю, стали ругаться.

Повели меня сначала к психологу, я помню, что это была молодая девушка, и что общение с ней у меня не заладилось. Затем повели в психоневрологический диспансер, демонстрировать моё состояние психиатрам.

Там же, в психоневрологическом диспансере, была психотерапевт. Пока родители были у психиатров, психотерапевт пригласила меня к себе.

Она спрашивала у меня о ситуации, которая вызвала у меня стресс. Я рассказала ей про того самого мальчика, который заглядывался на одну из моих одноклассниц. Она заодно спросила, нет ли меня в этой ситуации (которую она предлагала представить в виде статичной картинки). Меня там не было. Тогда она предложила мне мысленно окрасить эту картинку в цвет, ассоциирующийся у меня со спокойствием (это был синий) и спроецировать эту картинку на стену или ещё куда-нибудь подальше, уменьшив при этом её формат. Я выполнила это задание, и мне действительно стало немного легче.

Затем за мной пришла мама и позвала в кабинет к психиатру. Там сидела очень страшная женщина, её улыбка была натужной и очень походила на оскал.

Она спросила меня: «О чём ты думаешь?» и прежде, чем я успела подумать и что-либо ответить, она повторила вопрос: «О чём ты думаешь?», проговаривая каждое слово по слогам. Я в итоге так и не нашлась с ответом. Она сделала вывод, что состояние у меня очень плохое, а следовательно, срочно надо меня положить в больницу.

Я порывалась уехать домой, словно предчувствуя это. В кармане моей куртки в тот момент как раз лежала мелочь на проезд. Я сказала об этом маме, но она стала успокаивать меня. Зря я ей об этом сказала и напрасно не решилась уехать, напрасно поддалась уговорам родного человека. Потому что потом она вызвала такси, и на этом такси меня отправили в психиатрическую клинику в области нашего города на неопределённый срок.

Я помню, как в коридоре та страшная женщина перемолвилась парой слов с психотерапевтом:

— Контакта нет, — уверенно сказала страшная-скалозубая.

— Контакт есть, — возразила психотерапевт.

— Нет, — уверенно ответила заведующая отделением (да-да, это я о той самой).

Но перед тем, как «познакомиться» с этой заведующей и, кажется, перед тем, как посетить кабинет психотерапевта, я была у другого психиатра. Он был одет в стильный прикид синего цвета, носил шарфик, у него был необычно тонкий для мужчины голос, и время от времени он доставал «понтовую» флягу и делал глоток-другой.

С мамой они сначала поругались. Она, будучи на нервах, обратила внимание на то, что он постоянно что-то хлебает из фляги (якобы он алкоголик), он был возмущён возведённой на него клеветой и принялся оправдываться. Потом, когда мы были с ним наедине в кабинете, он спрашивал: «А твоя мама пьёт? Точно не пьёт? А то говори, не стесняйся». Тогда уже была возмущена и обалдела я, но виду не подала.

…

Ещё тот дядя в шарфике как-то разговаривал при мне с кем-то из коллег, говоря про какого-то мальчика:

«Он говорит: я не хочу в школу ходить. Спрашивают: а что ты хочешь? Он говорит: я хочу в компьютер играть. Какая тут может речь о домашнем обучении?»

«Мальчик просто ответил честно, чем Вы возмущены, дядя?» — подумала я в тот момент.

Забегая вперёд: моё собственное «состояние» в то время расположило этих врачей к тому, чтобы «прописать» мне обучение на дому.

июль 2014

В больнице

Вши

Когда мы приехали в ту самую больницу, санитарки принялись осматривать меня. Они копались в моей голове и спрашивали при этом: «Вшей нет?» «Будут, потому что я не хочу ложиться в больницу», — воскликнула я, и они расхохотались.

Лишь потом я узнала, что если бы у меня были вши, то меня побрили бы налысо и всё равно положили бы в больницу.

Первый день

С поруки матери, меня завели в больничное отделение. Тут же дверь была заперта на замок, я услышала, как очередная заведующая отделением говорила моим родителям, что ещё потребуется, пока я буду в больнице, чтобы они привезли мне эти вещи. Тогда мои опасения подтвердились. Я бродила туда-сюда по коридору отделения, подумывая, что же ещё можно сделать. В итоге принялась колотить оконное стекло. Ударила кулаком раз-другой. Заболел кулак. Сбежались санитарки, окружили меня. Я принялась пихаться всем телом, защищаясь от них. «Здоровая какая!» — воскликнула одна из них. Они уложили меня на койку и связали… это было что-то вроде смирительной рубашки.

— Мы тебе сделаем укол, чтобы ты успокоилась, — сказала одна из них.

— Я уже успокоилась, — ответила я.

— Нет, — возразила она.

Кололи они мне в тот раз аминазин.

Я отказалась самостоятельно расстёгивать ремень с необычной застёжкой, поэтому они разрезали его ножницами и вкололи мне аминазин внутримышечно.

— У Вас есть дети?! — спросила я перед этим у той, которая намеревалась мне сделать укол.

Она со «стёбной» улыбкой ответила:

— Нет.

— Оно и видно! — воскликнула я, и они снова расхохотались.

После этого я лежала и ревела. Но в то же время краем уха слушала окружающую обстановку. Я тогда узнала, что здесь лечится мой однофамилец.

— Не твоя ли сестра? — спросила одна из санитарок у него.

— Нахрен мне нужна такая сестра? — ответил он.

Перспективы

На следующий день я познакомилась с главным лечащим врачом, И.В.

Он сказал мне, что сегодня ко мне приезжали родители, но что мне пока рано их видеть, что я пока не в том состоянии, чтобы с ними встречаться.

— Целый месяц мне здесь лежать, — посетовала я.

«В лучшем случае через месяц тебя выпишут», — говорила одна из девушек, которые стояли у моей постели вчера и разъясняли мне «понятия».

— Ну, кто тебе сказал, что месяц? Не месяц, меньше, — ответил он, и это была ложь.

Меня выписали лишь через два месяца.

В туалете

Когда в прокуренном туалете я справляла свою нужду однажды, дверь открыл маленький мальчишка и, стоя в дверях, принялся нагло пялиться на меня. Эта ситуация была настолько диковинной для меня, и я была так растеряна перед такой-то мелюзгой, что я просто завизжала в расчёте на помощь со стороны кого-нибудь из взрослых. Сначала никто не обращал внимания, и тот мерзкий мальчишка, казалось, ликовал, а потом, наконец, пришла одна из санитарок. Ей было невдомёк, отчего я раскричалась в такой чепуховой ситуации, но мальчугана за дверь она выставила.

Дознание

То, что я испытываю чувство, «словно мои мысли кто-то читает», первым выпытал у меня И.В.

Мне и в самом деле когда-то казалось, что есть какая-то связь между моими мыслями на чей-то счёт и объективным отношением ко мне со стороны этого человека. Что если я допущу какую-то вольность в мыслях, размечтаюсь ненароком о том, о чём не следовало бы, то это обязательно станет явным, да и самой себя после этого я бы жутко стыдилась. Поэтому я стремилась проконтролировать не только своё поведение, но и свою мыслительную активность.

Как бы я не подчёркивала слово «кажется», никто из психиатров не придавал ему особого значения.

«Дознание» произошло во время одного из тех диалогов, которые так утомляли меня.

— Бывает ли у тебя ощущение иногда, что кто-то читает твои мысли?

— Да.

— Это мальчик?

— Как Вы догадались?

За это «Как Вы догадались?» мне тут же стало очень стыдно. Потом я ещё долгое время стыдилась даже вспоминать о том случае.

Уроки общения

Одна общительная девочка подошла ко мне, устроилась рядом и стала задавать один за другим вопросы.

— Какого числа у тебя День рождения?

— Такого-то октября.

— А у меня такого-то мая. Какой у тебя любимый цвет глаз?

— Такой-то.

— А мой: зелёные и голубые.

И так далее. За счёт её непринуждённых вопросов, диалог строился легко, и я решила позже применить то же самое на практике с другой девочкой.

— Какого числа у тебя День рождения? — спрашиваю.

— Такого-то мая.

— А у меня — такого-то октября. Какой у тебя любимый цвет глаз?

— Серые.

— А у меня карие. Какой у тебя любимый фрукт?

Она ответила. Отвечала она с вежливой улыбкой, но такого непринуждённого диалога, как с той, с другой девочкой, с ней у меня не получилось, и я прекратила её «донимать».

<…>

Имущество

Одна из сильных «авторитетных» девочек стала однажды выпрашивать у меня тетрадку. Сначала просто просила, потом стала предлагать взамен то тушь, то ещё что-то. Она просила упорно и настойчиво, так что я поняла: пока не получит своё — не отстанет. Дала я в итоге ей ту тетрадь, причём, «за просто так».

Потом похожая ситуация повторилась с моими… трусами. Она предлагала обменять их на свои. Я знала, что мои родители были бы в шоке, и никак не могла допустить этого.

Кто-то из девочек втесался в наш разговор, приняв её сторону. Не помню, каким образом мне всё-таки удалось вывернуться из той неловкой ситуации.

Оставила на память та девочка мне свой рисунок: сердечки фломастерами около моего имени. Она нарисовала его до того, как начать выпрашивать у меня тетрадку.

июль 2014

Уточнение диагноза

…Мы поехали в Санкт-Петербург уточнять диагноз. Я изо всех сил надеялась на то, что здесь какая-то ошибка, что диагноз «шизофрения» поставили мне по недоразумению.

Незадолго до этого был выпускной у нашего класса. Подумав, я отказалась в нём участвовать в общем праздновании: не хотелось быть запечатлённой на видеоплёнку толстой и с короткой стрижкой, которая мне совершенно не шла.

В Санкт-Петербурге у меня были были он-лайн друзья, но, опять же, не хотелось попадать в их поле поле зрения, будучи страшненькой, поэтому в тот раз я не воспользовалась случаем встретиться с ними.

Там мама много фотографировала меня. Я надеялась втайне, что хоть какой-то из снимков отобразит меня вполне симпатичной, но тщетно.

Мама, кажется, считала, что было бы просто дурачеством побывать в Санкт-Петербурге. не запечатлевшись при этом на фотоплёнку в разных местах этого города. Я не стала спорить с ней по этому поводу и просто то и дело позировала в разных местах.

Тогда ещё в Питер приезжали «Linkin Park». До этого мне не доводилось бывать на концертах всемирно известных рок-групп, поэтому я загорелась желанием посетить выступление. Внезапно и неожиданно для меня, мама согласилась купить для меня билеты.

Концерт был за день до той даты, которая позже ознаменовалась в моей жизни, как день уточнения диагноза.

Перед самым выходом из дома со мной приключился приступ «нейролепсии», и я уже было напугалась, что теперь придётся остаться дома, но к счастью, это прошло.

Помню, что мы долго ждали выхода группы на сцену. Ещё помню, что я активно использовала фото- и видеосъёмку, чтобы замаскировать видимость того, что на самом деле концерт оставил меня равнодушной. Это не потому, что выступление не было цепляющим — его даже моя мама оценила высоко, а потому что я не смогла проникнуться им в полной мере. Мама ни в коем случае не должна была об этом знать, потому что она потратила немалые деньги на билет в расчёте не то, что мне это доставит удовольствие.

На следующий день мы поехали в клинику. Я помню, как мама стояла в очереди с документами, и как потом мы вошли в помещение, изнутри похожее на храм. Пациентов вызывали по очереди. Я волновалась, я трепетала, держала кулачки и молилась высшим силам, чтобы пронесло.

Очередь дошла до нас. В кабинете сначала меня, потом маму (или наоборот) принимал мужчина лет сорока. Я отвечала на его вопросы, имитируя социальную адаптированность, но это было больше похоже на допрос. На анонимных имиджбордах до этого я читала, что многие слышат какие-то «голоса» перед сном и решила свалять дурака и сообщить о себе что-то в том же духе, чтобы дядя сделал вывод, что в данной ситуации он имеет дело с шумихой, поднятой из-за ерунды, однако он прицепился к этим «голосам» и не давал мне покоя, задавая одни и те же вопросы разными словами в расчёте на то, что таким образом я рано или поздно «расколюсь» и сообщу больше информации об этих голосах, перед сном, которые на самом деле никогда не слышала.

Потом мы с мамой вместе выслушивали его врачебное суждение у него в кабинете. Он сказал мне: «молодец, отвечала хорошо», что звучало странно, будто я сдавала экзамен, а среди его речей, высказанных маме, я расслышала: «на данном этапе я пока не могу что-либо другое…» и разревелась. Он стал со мной разговаривать, я обосновывала свои слёзы тем, что шизофрения неизлечима — об этом я читала в интернете. Он стал говорить: «Ну, почему неизлечима? А интернет — знаешь что? Интернет — это большая помойка». Я знала, что это ложь, и мне от этого стало ещё более мерзко.

Потом мама сетовала на то, что не сходила в какой-то из петербургских храмов с утра — она считала, что это «Бог наказал» её. Это было уже за пределами моего терпения, я не помню, что со мной сталось в тот момент.

июль 2014

Моя история

Разве думаешь в подростковые годы о том, что скоро окажется, что ты больна шизофренией? При том, что никто из твоих родственников никогда не болел этой болезнью. А что, если это произошло, и как с этим жить?

Нуль

В двенадцать лет я жила почти что обычной жизнью обычного подростка и уж точно никак не думала, что через год окажусь в детском отделении психиатрической клиники. Любила подростковую прессу и книги для девочек. Была влюблена в одного парня по Сети. Точнее будет сказать, «текла» по тому парню — почти не вылезала из постели, мечтая о нём. Было и то, чем я отличалась от других. Во-первых, это мучавший меня тогда S-образный сколиоз третьей степени — из-за чего мне приходилось ездить за жёстким корсетом в Беларусь. Из-за этого я терпеть не могла школьные занятия физкультурой. Во-вторых, частенько во время поездки на лето в лагерь я становилась аутсайдером в коллективе и не могла точно определить причину. Возможно, из-за глупого юмора. Ещё я не слушала попсу и рэп, была «рокершей» и противопоставляла себя другим подросткам.

На следующий год начало случаться нечто необычное для меня, девочки, которая училась хорошо, а в начальных классах и вовсе была отличницей. Я начала прогуливать уроки, а затем и вовсе перестала на них ходить.

Причин было несколько. Самая поверхностная — то, что учителя ежедневно проверяли домашнее задание и ставили за него оценку, а я уже много раз «забывала» делать домашнее задание. Другая причина — не беспричинный страх оказаться аутсайдером в очередной раз, только уже в классе. И третья — мальчик, в которого была влюблена, только уже другой, одноклассник. Мне отчаянно не хотелось со своим сколиозом и в своих «колхозных» шмотках попадаться ему на глаза, но здесь было ещё кое-что, однако об этом далее.

Родители не сразу об этом узнали, потому что поначалу я говорила, что иду на уроки, а сама тем временем гуляла по окрестностям района и, когда совсем уж надоедало, возвращалась домой. Однажды папа спросил, почему я так рано, и я ответила, что пару уроков отменили. Но ежедневно отменять уроки, понятное дело, не могли, и в конце концов то, что я прогуливаю, было обнаружено. Однако, вопреки родительской ругани, я не перестала прогуливать, а только лишь стала делать это в открытую, то есть, оставаясь дома. Меня водили к психологу в поликлинике, а там дали направление в психоневрологический диспансер, мол, с этим — туда.

А оттуда меня на такси отвезли в психиатрическую клинику. «Нет контакта» — сказала заведующая психоневрологическим диспансером, которая осматривала меня. «Тяжёлая депрессия» — был общий вердикт, благодаря которому меня немедленно забрали в клинику под наблюдение врачей.