Петра

Памяти любимой мамы —

Усачeвой Зои Ивановны.

Книга является художественным произведением. Любое совпадение мест и событий, а также сходство имен и персонажей с людьми как ныне живущими, так и ушедшими — случайны и являются плодом фантазии автора.

Отзыв о книге можно оставить на личном сайте автора: www.dobraya-alla.ru

Ничто не исчезает на земле… утерянное здесь,

Морской прибой пригонит к берегу иных морей,

Здесь нет потерь, все обретешь… коль ищешь.

Уильям Шекспир

Петре всю ночь снились кошмары — похороны соседа, а вокруг не то люди, не то тени, и злобная тетка с клюкой сыплет под дверь головки от погребальных гвоздик.

Два дня назад сорокалетнего соседа Виталика хоронили наяву. Алкоголика с многолетним стажем, сына известного режиссера, в периоды запоев опекали всем домом. Четырехэтажный особняк дореволюционной застройки, трижды реконструированный, принадлежал к категории раритетной, от того престижной и дорогой московской недвижимости. Квартиры в доме продавались редко, чаще переходили по наследству, и в большинстве из них сейчас проживали заслуженные пенсионеры. Дочка Петры — Маша, так и называла его — «заслуженный пенсионерский дом».

Всего один подъезд и на каждом этаже — лишь две квартиры, ста сорока квадратов каждая, с высоченными потолками и двухметровыми оконными проемами.

«Ориентация на две стороны света», — красиво выразился риэлтор, представляя потенциальному клиенту квартиру почившего в мир иной Виталика.

Клиент — важный господин в костюме несовременного кроя, которому явно не хватало тросточки, в итоге приобрел весь четвертый этаж, объединив две квартиры. Вторая до сего момента принадлежала одинокому композитору, недавно получившему вид на жительство во Франции.

Какими усилиями важный господин или его риэлтор уговорили композитора продать квартиру, которая успешно сдавалась иностранцам за баснословную плату, оставалось загадкой.

«Все имеет свою цену», — подытожил удачную со всех сторон сделку риэлтор, и этаж по итогу грамотных совокупных действий теперь принадлежал важному господину в костюме несовременного кроя.

С недугом непутевого Виталика после смерти его отца боролись всем домом. Петра лично устраивала его в частную наркологическую клинику своей подруги. Из лечебного заведения он трижды сбегал, после чего подруга Марина вынесла приговор: «Пока сам не захочет, никто не поможет. У него печень на ладан дышит, в крови — продукты распада, а значит, почки скоро откажут. Через полгода, максимум, либо от цирроза умрет, либо от общей интоксикации, что по сути одна тема. Петра, пойми, он же, словно в коме пребывает. Честно сказать, шансов у него минимум и спасет только чудо, если оно совершит революцию в его мозгу».

Ни чуда, ни революции в мозгу Виталика не свершилось. Из близких родственников у него осталась лишь сильно набожная тетка из глухой тверской деревеньки, которая презирала Москву и все, что с ней связано, состояла в вечной конфронтации с отцом Виталика и, узнав о смерти родного брата, категорически отказалась приехать проводить. Но на похороны племянника явилась сразу, проявив невероятную прыть в оформлении наследных документов. И вот, через выдержанных по закону полгода, квартира благополучно перешла во владение господина без тросточки.

«Быстро продала, видно дешево, — рассуждала вечно переживающая за чужие деньги, консьерж Лариса Леонидовна. — Если за композиторскую господин переплатил, то на квартире Виталика точно сэкономил».

Обычно после очередного звонка из вытрезвителя Виталика забирал Василий Митрофанович, старый друг его отца и сосед Петры по этажу. Бывало, что сигналом запоя становилась вода, протекающая «на голову» соседки снизу — пенсионерки Веры Иосифовны, когда Виталик в невменяемом состоянии засыпал в ванной с открытым краном.

В этот раз она первой заподозрила неладное. Её собачка Маркиза всю ночь беспокойно подвывала и Вера Иосифовна, приняв это за плохой знак решила утром подняться к беспокойному соседу. Она долго стучала в дверь, разбудив всех соседей. Общим решением вызвали с дачи Василия Митрофановича, у которого был второй ключ, но — поздно.

Виталик лежал на диване в гостиной, неловко запрокинув голову на подлокотник, посиневший, в потеках от собственных рвотных масс, которыми, как показало позже вскрытие, он и захлебнулся. В квартире уже основательно прижились запахи перегара, табачного дыма и немытого тела, пропитанного органическими выделениями. Мухи толпились на остатках еды, на грязном подоконнике и уже подползали к начинающему чернеть рту Виталика. Некогда шикарная квартира, за полгода после смерти знаменитого отца превратилась в жалкое зрелище. Постепенно исчезли картины и книги. Сам Виталик или с кем-то их выносил, не могли понять. Консьерж Лариса Леонидовна клялась, что в дом не проходил никто из посторонних. Но Василий Митрофанович, навещая Виталика, всякий раз обнаруживал, что стены и книжные полки в квартире пустеют одна за другой. Теперь в гостиной остались лишь стол с парой стульев и диван с перепачканной обивкой, на котором и лежало тело несчастного Виталика.

Увидев мертвого соседа, Вера Иосифовна сначала заголосила, потом и вовсе решила упасть в обморок. Вызвали скорую и медсестра с волосами цвета баклажан, нашатырем и сердечной инъекцией привела в чувство сложно отреагировавшую пенсионерку. Потом немолодой доктор с рыжей щетиной на опухшем лице вынул из отвислого кармана несвежего халата блокнот с логотипом лекарства от депрессии, и записал на отрывном листе номер телефона службы, роль которой цинично озвучил труповозкой.

Кроме набожной тетушки из Твери, срочно приехавшей по случаю смерти и наследства, престижная недвижимость в центре подтянула и других родственников, по линии матери Виталика. Все чинно расселись за столом, выразив тем самым намерение решить вопросы мирным путем. Но право на наследование по закону имела только тетушка Виталика, и уже через полчаса из неприкрытой двери раздались такие крики, что соседи поняли — покой эту квартиру посетит не скоро.

«А Виталику уже все равно», — причитала на похоронах сердобольная Вера Иосифовна. — «Ох, ну надо ж — не утоп, так все равно захлебнулся. А, ведь, какой талантливый парнишка был, в симфоническом оркестре надежды подавал. Мать его — Ангелина — так мечтала сделать из сына известного музыканта. Чтоб сольные концерты, чтоб овации и цветы …. Ну, пусть земля будет пухом, отмучился бедолага».

Теперь цветы, среди которых выделялись перетянутые черной лентой гвоздики необычного фиолетового цвета, лежали в ногах Виталика, в пахнущем древесиной, последнем пристанище для его тщедушного тела.

С Юго-Западной в центр, проводить в последний путь малознакомого ей человека явилась Валентина Ивановна — вечно ворчащая тетка, соседка бывшей свекрови Петры и родственница консьержа Ларисы Леонидовны. Валентина Ивановна, поджав губы и изображая невыносимую печаль, пристроилась в изголовье гроба, опираясь на свой костыль, с которым была неразлучна много лет из-за давней болезни позвоночника.

На похоронах часто присутствуют случайные люди, фанатеющие по подобным ритуалам, готовые помянуть и поскорбить вместе с близкими покойного, не будучи даже знакомы с виновником печального события.

«Когда и кто мог подбросить ритуальные цветы к нашей двери? — удивлялась Петра. — Ведь они остались лежать на гробу, когда он медленно, под музыку опускался в раскаленное чрево крематория. Фиолетовые головки от гвоздик и маленькая черная ленточка возникли перед квартирой совершенно мистическим образом. Вот уж действительно как из-под земли».

***

Субботним апрельским утром Москва не просто потянулась — она распахнула свои объятья навстречу весне. И та в ответ, растрогавшись, прошлась по столице щедрым дождем, с твердым намерением почистить память горожан о зимних холодах, ветре, унынии и смеси под ногами из снега и реагентов. Все это позади. Страна уверенно выходила из депрессивной зоны, в которой, как принято считать, находится в осенне-зимние периоды Россия, и на Москву смело обрушивалась весна.

Перекрикивая друг друга, защебетали птицы на яблоне под окном. Окна на две стороны света предполагали выход во двор и на канал, ограниченный с обеих сторон проезжей частью.

Все звуки пробуждающегося после зимы города будто умножились в разы. Ранним весенним утром, в выходные, когда движение еще неактивно, из окон было слышно, как зимняя резина непродуманных автовладельцев издает недовольные звуки при соприкосновении с асфальтом, удаляющем из нее шипы, как ловкий стоматолог. Воздух стремительно наполнялся новыми запахами, и земля, совсем недавно скинувшая снежные одежды, в предчувствии лета словно шептала о любви, радости и надеждах на лучшее.

Петра дождалась, когда струя воды в светодиодной лейке приобретет голубой цвет — значит температура воды не больше девятнадцати градусов. Набравшись смелости, она шагнула в душевую кабину и минут десять стояла под контрастным дождем, прогоняя остатки сна. Выйдя из душа, Петра укутала волосы пахнущим свежестью махровым полотенцем и принялась втирать в кожу лосьон. В запотевшем большом зеркале начала проявляться блестящая от масла, смуглокожая фигура.

Встав на весы, Петра отметила, что немного похудела. Придраться к телу пока сложно — спасибо генетике и двухразовым в неделю походам в бассейн. Всё на месте и в тех же объемах. Но резкие перепады в весе, по словам личного диетолога подруги Наташи, в этом возрасте категорически недопустимы. Петра с сочувствием наблюдала, как Натали ожесточенно борется с лишними килограммами, часто проигрывая в этой схватке. Она передавала Петре все подробности военных действий, постоянно предупреждая, чтобы та контролировала вес, и что теперь Наталье, наверное, придется делать липосакцию или, на худой конец, криолиполиз.

Никакой липолиз делать не пришлось. Вес ушел сам, вскоре после того, как они с мужем затеяли глобальную перестройку загородного дома, и Наталья переключилась на борьбу со строителями.

Петра провела ладонью по зеркалу, и внимательно вгляделась в отражение. Синева под глазами и красноватые белки — пламенный привет от экрана монитора и вчерашнего, почти до двух ночи, тесного контакта с ноутбуком.

«И в радости и в горе, какой бы ни был стресс, держите под контролем мозги, язык и вес!», — пришла на ум задорная песенка.

«Пора в жизни что-то менять. Хотя, как показывает опыт подруги, кому-то стресс весьма полезен — открывает второе дыхание и избавляет от лишнего. Ладно, думаем позитивно, верим исключительно в лучшее, и все у нас будет хорошо», — решила Петра.

— Ёо-ошкин кот, так ты думаешь, это она? — дрожащим от обсуждаемой темы голосом произнесла Наталья. — Ну, точно! Это ваша местная баба яга Валентина Ивановна подкинула тебе погребальные цветочки!

— Забудь. Это чья-то глупая шутка, ничего больше.

— Ой-ё-ё. «И они еще борются за почетное звание дома высокой культуры быта», — процитировала Наташа фразу из знаменитого фильма.

Петра подцепила с плоского блюдца прозрачный ломтик форели, ловко соорудила из него розочку на разрезанной свежей булке и протянула Наташе, надеясь, что тема потусторонних сил будет закрыта.

Наталья примчалась к подруге рано утром, после того, как накануне по телефону услышала от нее неприятную историю с подброшенными под дверь головками гвоздик. От повышенного возбуждения темой разговора у Наташи зарделись щеки, и казалось, еще круче завернулись белокурые кудряшки, которые от природы вились серпантином. Невысокого роста, но не хрупкая, а налитая, как зрелое яблоко, с огромной копной волос, раскосыми глазами и пухлыми губами, она в любом разговоре заполняла временное пространство на девяносто девять процентов своим монологом, и Петра была одной из немногих, кто мог превратить его в диалог.

Подруги завтракали на балконе, за небольшим кованым столиком, накрытым белоснежной скатертью, расшитой руками бабушки Петры. На столе — старинный медный кофейник с виноградными лозами на толстых боках, две кофейные пары из семейного сервиза и серебряные приборы. Так положено в их семье.

«Семья сильна традициями, — говорила бабушка, доставая по субботам из старинного буфета императорский фарфор. — Будни есть будни, а выходные всегда должны нести ощущение праздника». Бабушка… Даже в тяжелые времена она не позволяла держать в доме чашки и тарелки со сколами и трещинками, и беспощадно выбрасывала отжившую посуду. По выходным она вставала раньше всех, затевала пироги и вскоре квартиру наполнял великолепный запах выпечки и кофе. Запахи детства. «Как же недавно, и как давно это было».

Рядом с Петрой на маленьком пуфике для ног из комплекта с «ушастым» английским креслом возлежала кошка Монро, породы невская маскарадная.

Кличку она получила за черную мушку на белоснежной морде и, как выяснилось, капризно-звездный характер. Монро требовала исключительно почтительного к ней отношения, не дозволяла панибратства в виде частых поглаживаний, редко отзывалась на кличку Моня и очень любила кино. Когда включали телевизор, она устраивалась на диване и могла долго сидеть почти без движения, внимательно глядя на экран. После кинопросмотра, довольная, шла перекусить, потом тщательно умывалась и надолго скрывалась в недрах большой квартиры.

Сейчас весеннее солнышко робко прикасалось к белобрысой морде Монро, заставляло щуриться, уже не позволяя открыто взглянуть в его сторону. Лучи пока не жарили, как летом, а нежно ласкали, медленно разгоняясь перед началом знойного сезона. Рядом с Моней крутился Наташин йоркшир Тэффи, девяти месяцев от роду. Он заходил к вальяжной кошке с разных сторон, подпрыгивал и потяфкивал, приглашая к игре. Не удостоившись внимания высокомерной Монро, Тэффи обнюхал все углы на балконе, потом — цветы и, окончательно запутавшись в запахах другого дома, смешно чихнул и, запрыгнув на колени к маме, свернулся как котенок.

— Ты сама на кого думаешь, а, Петь? Кто мог совершить такую пакость в вашем заслуженном пенсионерском доме? Это же надо как-то решать, чего ты молчишь? — выстрелила тремя вопросами махом Наталья.

— Да ничего я не думаю. Про цветы, говорю тебе — чья-то глупая шутка. А все эти сны, видимо, от того, что нервы сдают от перегрузок. Я стала чересчур впечатлительна. Скоро по эмоциям тебя догоню, хоть мне и придется очень постараться. Ведь это будет нелегко, — улыбнулась Петра.

— Тебе не грозит, не переживай. Тебе до меня, как до Китая на мопеде. Ты же у нас снежная королева. Короче, Петрусик, слушай. Никакие это не шутки. Я уже погуглила!

Наташа для усиления эффекта выдержала многозначительную паузу и выдохнула:

— Это старинный заговор! Называется — венец безбрачия. Только не пугайся — он ни здоровью, ни жизни не угрожает.

— Хорошо, а то я реально начала переживать, — схватившись за сердце, произнесла Петра.

— Разве что, личной, — игнорируя сарказм, испуганно добавила несвободная от предрассудков Наталья, в системе посещавшая экстрасенсов, целителей и прочих знатоков параллельных миров.

— Как, скажи, можно угрожать тому, чего нет? — возразила Петра.

— Во-от! Чтоб и дальше ничего не было. Этот заговор делается на погребальных цветах, когда умирает именно молодой, неженатый мужчина. Они заговариваются и подсыпаются под дверь, что мы и имеем!

— Перестань, кому это надо?

— Как кому? Ну, как кому?!

Тэффи вздрогнул на коленях Натальи и преданно взглянул глазками-пуговками на хозяйку. Убедившись, что в его мире по-прежнему все спокойно, три килограмма любви и преданности, вздохнув, снова свернулись шерстяным клубочком.

— Да свекрови твоей надо, — снизила тон Наташа. — Твоя Маргарет всю жизнь дружила с этой ведьмой Валентиной Ивановной. И она уж точно не тот человек, кто легко проигрывает.

— Ты что думаешь, Валентина Ивановна сняла цветы с гроба, наломала, заколдовала и принесла к моей квартире? Ты сама знаешь, она уже лет десять, как по стенке ходит.

— А свекровь?

— Опять свекровь. Она причем? Ее вообще не было на похоронах.

— О! Не было! То-то и оно.

Что «то-то» и что «оно» Петра уточнять не стала.

— Наташ, не опустится она до такого. Ты же знаешь, какая Маргарет гордая.

— Ага, знаю! Что-то этой гордой не претило ходить по брачным агентствам и посылать фотки претенденток сыночку, который, кстати, до сих пор сохнет по ее бывшей снохе.

— Бред какой-то.

— Бред не бред, а я вот что думаю, — не обращая внимания на комментарии подруги, продолжала глубокомысленно рассуждать Наталья, — раньше она пыталась его от тебя отвадить, а теперь, видимо, решила начисто исключить мужчин из твоей жизни. Тогда, глядишь, ты опять с ее сыночком сойдешься.

Петра от души расхохоталась.

— Во-первых, и тебе это тоже известно — Миша давно живет в Питере с другой женщиной. И все у него вроде нормально. Во-вторых ….

— Ключевое слово — вроде, — облизнув от конфитюра серебряную ложечку, перебила Наташа.

— Наташ, ты вообще считать умеешь? С момента развода прошло четырнадцать лет. И потом, по твоей логике, если она исключит всех, то мой бывший муж тоже попадет в категорию исключительных мужчин?

Но Наташу сбить с толку в этой теме было практически невозможно.

— Всё верно говоришь, подруга. А потом к нему приворожит!

— Пф-ф!

У Петры заканчивались доводы.

— Ты только посмотри шоу экстрасенсов — что там рассказывают про черных магов! Они не такое еще вытворяют. И, ты знаешь, кстати, возможен и другой вариант!

— Предлагаю ограничиться предыдущими версиями и поговорить о чем-то другом.

— Погоди, здесь еще не закончили. Я думаю так: твоя бывшая свекровь, наконец, поняла, что у вас уже ничего не сложится, и решила сделать назло — чтобы ты больше ни с кем и никогда! Месть, — прищурившись, выдвинула оригинальную версию Наталья.

— Ой, Ната, какая ты фантазерка.

— Не я фантазерка, жизнь фантазирует на ходу. Я бы даже сказала — фонтанирует, обрушивая на нас свои немыслимые сюжеты, — вздохнула глубокомысленно Наташа.

— Красиво сказала, — улыбнулась Петра.

— Самой понравилось, — засмеялась подруга и тут же серьезно добавила, — послушай, Петька, у меня тут на днях запланирована встреча с одной целительницей. Так я про этот заговор все разузнаю досконально.

Петра безнадежно посмотрела на подругу.

— Будешь пирожное? Я профитроли купила к Машиному приезду.

— Эх, давай, — с лицом изменницы Родине согласилась Наталья. — Соблазнительница ты коварная. Петрусик, я вчера на весы встала, и поняла, что пора снова затевать ремонт. Я из холодильника выбросила все вредные продукты. Юрка воет, грозится из дома уйти.

— Какая ты молодец — из дома все вынесла, а в гостях ешь. Образец честности ты, Наташка, — посмеялась Петра.

— Да он, стопудово, в течение дня всякую бяку лопает. А то, что я ем сейчас — это, на минуточку, качественные продукты. И что в этих профитролях с мизинец размером? Сплошное удовольствие. И не смей мне его портить!

— Да ешь, сколько хочешь, только потом не угрожай, что больше со мной за один стол не сядешь.

— Конечно, тебе хорошо. Ты ешь все подряд и хоть бы что. А я после двух плотных ужинов на неделю должна рот зашить.

— А ты не ужинай на ночь. А еще можно выйти на работу или, в крайнем случае, посещать с подругой бассейн.

— Бассейн у меня и дома есть. И я не умею плавать, ты знаешь. И, вообще отстань от меня с этой темой!

— Молчу. — Петра провела двумя пальцами по губам, изображая замок. — Ты права, каждый должен сам решать, как поступать со своим здоровьем.

Наталья покосилась на подругу, подозревая ее в скрытом внушении, и протянула руку к пирожным.

— Как поживает гордость Сорбонны, красавец сын Даниил? Он француженку там себе не нашел? — спросила Петра.

— Говорит — пока ничего серьезного. Скоро мой мальчик приедет на каникулы. Знаешь, я иногда так ругаю себя за то, что мы отправили нашего пацана учиться во Францию. Ничем их образование не лучше нашего. Учился бы в МГУ, жил бы рядышком. Это наш папочка решил, что мужчина должен к самостоятельности привыкать с юности, а то вырастет слюнтяем. А я, Петра, так волнуюсь — как бы не случилось с ним чего. А вдруг наркотики? Там столько соблазнов, вдруг вляпается во что-нибудь?

— Ната, соблазнов полно везде. Два года прожил без эксцессов, а сейчас ему с чего вляпываться? Он у тебя взрослый, не по годам разумный и потом, ты же мотаешься к нему чуть не каждый месяц. Я уверена, что у тебя все под контролем.

— Да, он вроде не скрывает от меня ничего, а все равно, Петька, ночью иногда проснусь и плачу, плачу…

— Ну, поплакать тебя — профитролями не корми, — засмеялась Петра, обнимая подругу.

— Это да, это я могу, — улыбнулась в ответ Наташа, прихватив новое пирожное. — Ты же мне расскажи, что у Маши? Когда она возвращается из тура по Европам? У нее, ведь, защита скоро?

— Защита скоро. После приезда остается всего три недели на монтаж материала. Послезавтра возвращается, соскучилась я ужасно.

— Ох, не говори. Детки наши любимые…

— Скоро придет Варя, я поеду в супермаркет за продуктами, а она начнет марафет в квартире наводить. Ты же знаешь — ребенок у меня чистюля необыкновенная. Все должно блестеть и переливаться.

— Это она в твою бабушку. Я помню, как та чистоту плинтусов проверяла белой тряпицей. А какие пироги пекла, ммм… — сказка. Ведь ты тоже умеешь, а не печешь, потому, что твоя Клавдия Ильинична их за тебя делает. Смотри, потеряешь квалификацию.

— Какие пироги, я тебя умоляю. А Клавдия Ильинична еле успевает готовить на нашу офисную «компанию — олухов», как она их называет. Они наглеют на глазах. Земляникин недавно попытался ей эксклюзивный заказ к обеду сделать, чуть половником не получил. И ты знаешь, у него такие скандалы с новенькой — мне порой кажется, что до рукопашного дойдет.

— Новенькая, это та, что от Марины пришла, тоже со смешной ягодной фамилией?

— Да. Настя Смородина. Хорошая девочка, талантливая. Запуталась в жизни. После смерти ее матери папочка поздновато понял, что дочь одинока, несмотря на теток и нянек. Вот дело и дошло до наркотиков. Хорошо, что еще легких — хоть это вовремя заметил. Но ничего, мы ее вытащим. На нее сейчас такая нагрузка ляжет, что ни о чем другом она в ближайшее время и думать не сможет. Такая работа любого оздоровит. Или, наоборот, окончательно с ума сведет, — засмеялась Петра.

— Вот именно. Тебе, дорогая моя, самой пора оздоровиться. У тебя же кожа под глазами в цвет американской валюты и кофе, вон, глушишь, как ненормальная. Что происходит?

— Ничего нового не происходит. Просто рабочий процесс, кажется, включил, скорость света. Да еще Игорь приводит таких клиентов — где он только их берет. Каждому — особое внимание и обязательно мое личное присутствие на всех согласованиях. Времени катастрофически не хватает.

Петра потерла воспаленные глаза.

— И еще я, кажется, возомнила себя писательницей, — добавила она смущенно.

— Ух ты, ух ты! Я давно от тебя этого ждала, между прочим. Рассказывай!

— Чем больше я думала о неизвестных моментах в истории нашей семьи, чем четче представляла, как это все могло происходить в те времена, и тем больше у меня рождалось желания написать об этом. Конечно, все получается художественно, ведь документальных фактов, сама понимаешь, маловато. Но, надеюсь, что они появятся, когда я найду своих родных.

— Петька, обязательно пиши. Ты вспомни, что тебе наша русичка говорила — ты талант, у тебя превосходный слог и нестандартное мышление.

— Ты не поверишь, но когда в прошлом году мы были с Машей в Европе, мне прямо в канун Рождества приснился сон. Все, что рассказывала мне мама про бабушку Петру, я увидела как наяву и с тех пор, Наташ, только и думаю о том, как найти своих родных. Ну, должен же кто-то остаться в живых…

— Запросы в Чехию отправляешь?

— Да, недавно снова пришел очередной ответ.

— И?…

— И, к сожалению, ничего нового. По таким скупым данным, не удивительно, что не могут найти: только имя и небольшой период пребывания в России, да еще в начале прошлого века, да еще в такие сложные времена. Мама ведь тоже долго искала, и — безуспешно.

Петра дотронулась до кулона на тонкой золотой цепочке, который носила много лет. При движении бриллиант в замысловатой оправе остро сверкнул на солнце гранями роскошной формы.

— Одна история твоей мамы на целый роман тянет. Это же невероятно, что она перенесла в жизни. Необыкновенная женщина — Марья Андреевна. Я горжусь, что знала ее лично, и папу твоего, и бабушку. И что ты есть у меня, — от избытка эмоций у Натальи выступили слезы.

— И ты у меня, подружка моя любимая. Я должна их найти, Наташ. Когда мама рассказала мне все, я подумала, что с нашей семьей будто кто-то затеял странную игру. И я уверена — она не окончена, нужно только сделать верный ход. И сделать его теперь должна я.

— Петька, как-то это страшно все звучит, — выдохнула Наталья.

— Не страшнее, чем твои рассказы о венце безбрачия.

Натали засмеялась, вытянула из коробки салфетку и, промокнув слезы, произнесла:

— Знаешь, о чем я сейчас подумала?

— Боюсь даже представить.

— Ты права, Петька — ты должна продолжить эту игру или, как минимум, понять, в чем ее смысл. И как только ты все поймешь, тут-то Он и исчезнет.

— Кто? — не поняла Петра.

— Венец безбрачия, кто!

— Натали, умоляю тебя, очнись! Как это может быть связано?

— Пока не знаю. Может и никак. Но о нем тоже не стоит забывать. — Наташа задумалась. — Хочешь еще глобально умную мысль?

И не оставив секунды на ответ, добавила:

— Когда мы узнаём, откуда мы — лишь тогда понимаем, кто мы есть на самом деле!

Наталья торжествующе тряхнула белым облаком волос.

— Не я сказала — Шлиман, — ответила Наташа на изумленный взгляд подруги.

Петра поаплодировала.

— Наташ, у тебя такой живой мозг, ты же образованная, начитанная дама. Почему ты дома сидишь, свои таланты в саду зарываешь?

— Ой, от кого я это слышу сейчас? От той, которая хочет избавиться от своей работы и постоянно твердит мне об этом?

— Не избавиться, а временно отойти от дел. Я должна это сделать, Наташа, ради памяти моей мамы, — твердо произнесла Петра.

— Должна — значит, сделаешь. Я в тебя верю. Ты всего добилась, чего хотела. И Машенция вся в тебя. Ты лучше расскажи — как у нее диплом продвигается? Она же его делает по теме этого вашего Клуба по обмену домами?

— Да. Когда мы взялись за его продвижение, Маша предложила отснять программу «Дом на обмен» и отдать на канал. Оплата за проект покрывает расходы на рекламу. Все довольны. Да к тому же, и тема для диплома готова — у них в выпуске единицы, кто делает рабочий диплом, а она — единственная, чью программу уже взяли на федеральный канал.

— Умничка, какая. Двух зайцев сразу. Наш человек!

— Сейчас у них съемки в Лондоне.

— Ну вот — Машка диплом защитит и готовый тебе директор!

— Ах если бы все было так просто. Но дочь моя считает: «куры — отдельно, яйца — отдельно», и близкие родственники не должны работать вместе. Возможно, она права, и спасибо, что согласилась мне помочь хотя бы с продвижением Клуба. Знаешь, как моя бабушка говорила: «Родители совершеннолетних детей, как лук, выпустивший стрелу. Когда она уже в полете, направлять ее движение бессмысленно». На самом деле, неправильно принуждать детей к семейному бизнесу. У каждого свои мечты и путь. Вот если бы ты, моя подруга, согласилась занять мое место, хотя бы на годик…

— Понеслась вербовка! Петрусик, я же обещала — серьезно подумаю. Я понимаю, что тебе надо уехать, что чужих брать не хочешь, что партнер твой Игорек, не с каждым договорится, с его-то высокомерием. Честно говорю — подумаю. На лето точно не обещаю — грех летом работать, а вот с нового года можешь на меня рассчитывать.

— Я на тебя очень надеюсь. Это и тебе на пользу пойдет. Меньше своего идеального мужа пилить будешь.

— Ты загнула — идеальный. Хотя.… Иногда, я чувствую, что завожусь на пустом месте, дергаю его по пустякам, а он терпит — не реагирует на мои загоны, на тормозах все спускает. Как только у него это получается!

— Я же говорю — идеальный, — улыбнулась Петра.

Наталья плеснула в хрупкий фарфор еще кофе, сделала пару глотков, бросила в рот конфетку и умчалась стричь Тэффи, так и не сумев уговорить Петру сходить к лучшему на сегодня московскому экстрасенсу.

Петра проводила подругу и снова поставила на плиту турку с кофе. Мысленно укорив себя третьей чашкой за утро, она принялась закладывать продукты в виртуальную корзину мобильного приложения.

Часы в гостиной пробили половину одиннадцатого.

Скоро полдень. Приедет Варвара — специалист из «Бюро Добрых Услуг». Бодрых услуг, как за высокие цены называет эту контору Наташа.

С приходом Вари в доме все завертится, закружится в стремлении к идеальному порядку. К приезду Маши все должно блестеть и переливаться. Любовь к безупречной чистоте у Маши уж точно не от мамы. Петра с удовольствием выполняла работу, требующую движения мысли, чего нельзя было сказать про уборку, которую она считала занятием нудным, скучным и абсолютно не творческим.

В детстве в семье Петры на уборку отводилась пятница. Чтобы в выходные полноценно отдыхать, а не заниматься полами и стиркой, все должно быть сделано заранее. Бабушка с утра прикидывала план битвы с беспорядком. После обеда приходила из школы Петра и наступала реализация плана. Мама присоединялась, если была не на дежурстве. Папа привлекался к пятничной процедуре, только если нужна была грубая физическая сила.

На плечи Петры, как правило, ложилась уборка библиотеки и спальных комнат, мама занималась стиркой и утюжкой, а бабушка генералила гостиную с кухней, параллельно готовила обед, и являлась контролирующим органом для внучки, которая неизменно «зависала», как только дело доходило до книжных полок.

Когда звуки уборки в библиотеке затихали, Анна Николаевна понимала, что Петра сидит на стремянке с тряпкой через плечо и книгой в руках. А значит, пора подгонять, напоминать, что пошел второй час и за это время можно было убрать всю квартиру, что, конечно, являлось явным преувеличением.

Петра недовольно возвращала книгу на полку и всякий раз обещала бабушке, что когда станет взрослой и пойдет работать, она непременно наймет домработницу, чем избавит всех от лишних хлопот. В ответ Петра слышала, что лень родилась раньше нее, что стыдно говорить о помощниках, когда в доме три женщины, и что если Петра сию минуту не спустится со стремянки, бабушка будет вынуждена привлечь к ее воспитанию родителей.

Их вялая перебранка заканчивалась тем, что Петра со вздохом произносила «слушаюсь, моя белая госпожа» и доделывала все на максимальной скорости. Удивляясь тому, как Петра умудряется так быстро вымыть полы — ну, просто, электровеник какой-то — бабушка придирчиво проверяла все углы, пол под шкафами и даже проводила белой тряпочкой по плинтусам. Убедившись в чистоте, она целовала внучку в подставленную вспотевшую макушку, и шла накрывать обед.

Ровно в двенадцать раздалась трель звонка. Варя никогда не опаздывала, равно, как и не приходила раньше.

— Привет, Варвара. Вы одна, без дочки?

— Ее пригласила в гости Клавдия Ильинична, мы встретили ее во дворе.

— Хорошо. Я собираюсь в супермаркет, надо что-нибудь из чистящих — моющих?

— На сегодня всего хватит, но вот к следующей уборке нужен гель для ванны, и еще, я хотела предложить…, — запнулась Варя и краска залила ее, без того румяные щеки. — Извините, Петра Олеговна, но Вы покупаете такое дорогое средство для стекол, а сейчас есть наше, российской разработки. Оно следов вообще не оставляет, дешевле и экологичнее. Я внимательно все этикетки на средствах изучаю. Вы не сердитесь, что я Вам это говорю?

— Варя, что ты такого сказала, чтобы на тебя сердиться? Спасибо, что так добросовестно относишься к работе. Я все куплю.

Когда Петра вернулась из супермаркета, Варя стояла на стремянке в библиотеке и осторожно протирала портреты.

Петра оставила продукты на кухне и, взяв под мышку ноутбук, вышла на балкон. В почте — пять писем, все от Насти Смородины.

«Как обещала закончить проект, так все выполнила. В понедельник — встреча с новыми клиентами, все должно быть готово».

Рядом прощебетала птичка. Петра оглянулась посмотреть, что за пташка. На перилах сидел воробей и нагло смотрел на вазочку с печеньем. Петра сладко потянулась и взглянула на безоблачное небо.

Весна, весна… Травка зеленеет, солнышко блестит. Петра в детстве возмущалась, читая «Двенадцать месяцев», почему принцесса из сказки такая глупая и злая. Бабушка отвечала, что принцесса росла без любви родителей, да еще и без бабушки. Тепла ей никто не дал, и таких людей пожалеть надо. Маленькая Петра хмурилась и, продолжала читать, а бабушка советовала не переживать заранее, дойти до конца, все возможно исправится. «Это сказка, а значит, все закончится хорошо», — обещала она.

Как же все просто и понятно в детстве. В жизни исправить все гораздо сложнее, часто — невозможно.

Варвара вытерла пыль, прошлась специальной полировкой по крышке и ножкам рояля, и принялась за мебель. Выбрала из корзинки нужное средство, капнула на салфетку специальной жидкости для обработки кожи и принялась аккуратно протирать мягкой пористой тканью диван.

Петра зашла в библиотеку и вынула из книжного шкафа толстый семейный альбом. Чтобы не мешать Варе, она снова вышла на балкон, села на толстый, пушистый коврик и раскрыла альбом. На первой странице — фотография прадеда с прабабушкой в их загородном доме в Чехове.

Обычно до фотоальбомов в семьях часто не доходят руки. Но не в их доме, где порядком заведовала бабушка. Петра помнит, как однажды зимой в канун нового года, когда хочется во все добавить уюта и красоты, бабушка принесла новый большой альбом и предложила перенести в него фотографии. Они собрались всей семьей, разбирали снимки, вспоминали — когда и где они были сделаны. Потом аккуратно вклеивали их в альбом, располагая в хронометражном порядке и подписывали, чтобы можно было проследить важные моменты жизни. В этом и смысл фотографий.

На плиточный балконный пол скользнул солнечный луч и замер, прихватив край горшка с петуньей. Балконом эту часть квартиры можно было назвать весьма условно, скорее он тянул на полноценную лоджию.

Четырехметровую длину одной из своих стен он делил со спальней и комнатой, которую отец Петры много лет назад превратил в огромную библиотеку. Сейчас — в ходу электронные книги. Но хочется надеяться, что люди не перестанут находить прелесть в печатных вариантах, а первоиздания все также останутся в цене. Разве можно сравнить холодный блеск экрана с шелестом, заманчиво пахнущих типографской краской книжных страниц. Вечные ценности.

С поступлением новых книг, из библиотеки гордо удалились буфет и тяжеленный дубовый стол, переехав на постоянное местожительство в гостиную. После интерьерной перестройки здесь остались только бабушкин рояль, диван с двумя ушастыми креслами, письменный стол и маленький шахматный столик. Все остальное место оккупировали ручной работы книжные полки. Получился настоящий книжный бункер, который Петра обожала. На стенах висели портреты ее любимых писателей. Было так приятно провалиться в уютное «ушастое» кресло, поставить рядышком на столик чашку ароматного чая и наслаждаться чтением, ни о чем не волнуясь, чувствуя за спиной крепкий тыл близких, родных людей.

За свою историю квартира пережила много ремонтов, тем не менее, сохранив свой исконный классический стиль. Гаджеты входили в эту квартиру осторожно, как прислуга в дом к новому хозяину, изначально понимающая и покорно принимающая свое служебное назначение. В интерьере дома всегда хозяйничали книги, культ их передавался из поколения в поколение. Книжные полки достраивались с приходом в дом новичков. Библиотеку начал собирать еще прадед Роман Георгиевич. У него был свой замысловатый вензель, который он ставил на вторую обложку каждой приобретенной книги. Старинная мебель, сделанная его руками, тоже занимала важное место в доме. Стиль поддерживали уникальные люстры и столовое серебро, непонятным образом сохраненные во время войны. Дубовый резной комод, тщательно выточенный прадедом, до сих пор хранил результаты любимого дела бабушки Анны Николаевны — расшитые гладью скатерти, салфетки и постельное белье. Роман Георгиевич делал мебель индивидуально для каждой комнаты, включая детскую.

Своего прадеда Петра знала только по рассказам бабушки. Он умер задолго до ее рождения. Военврач, последователь Боткина, Роман Георгиевич Терентьев окончил медицинскую академию, защитил докторскую и, проработав много лет в больнице для бедных, написал много серьезных трудов по вирусологии, получивших широкое практическое применение. В тридцать лет доктор Терентьев женился на Елене Николаевне Белявской, происходящей из богатой купеческой семьи торговцев шелком. Через год у них родился мальчик, которого назвали Петром — в честь отца Елены. Доктор Терентьев был настолько погружен в работу, что во время эпидемии испанки не заметил первых признаков болезни у жены, и до конца дней, так и не простил себе, что он — врач-вирусолог, не смог уберечь самого близкого человека. На самом деле, спасти Елену было невозможно. Причиной смерти стал врожденный порок сердца. Инфекция спровоцировала осложнение и она умерла во сне, когда Роману Георгиевичу уже казалось, что болезнь отступает.

Он похоронил Елену на деревенском кладбище, в селе Лопасня, из которого позже вырос подмосковный Чехов. Там от ее родителей осталось большое родовое поместье и Роман Георгиевич, в возрасте пятидесяти двух лет, уйдя в отставку, провел в нем остаток жизни. Он мастерил уникальную мебель, разводил живность, ухаживал за огромным садом и лепил на гончарном станке глиняную посуду.

После смерти Елены, десятилетнего сына Петеньку забрала к себе бездетная сестра Романа Георгиевича — Фаина, живущая с мужем в Англии, в небольшом городке на побережье Ла-Манша. Там Петр получил образование в Кентерберийском колледже и вместе с русскими коллегами занимался наукой в одной из лабораторий Кембриджского университета, где и познакомился с будущей женой — дочерью русского дипломата, красавицей Анной. Он вернулся с ней на Родину уже в зрелом возрасте и остался навсегда по настойчивому предложению официальных лиц новой для него страны, отказаться от которого не представлялось возможным.

Петру Романовичу выделили в пользование дачу и вернули экспроприированную во времена революции квартиру их семьи. Вместе с женой он часто навещал стареющего отца, который жил затворником в деревне больше тридцати лет, так и не взглянув ни на одну женщину. Пока был в силе, Роман Георгиевич изготовил большую часть мебели для квартиры в особняке. Закончив мастерить детскую для будущих внуков, он неожиданно слег, и вскоре скончался на руках у сына, на девяносто втором году жизни.

Говорят, когда в семье умирает один скорпион, то довольно скоро рождается новый. И через год, в ноябре у Петра и Анны родился сын Олег.