Ноктюрн для капитана, или Меня зовут Оса

День складывается удачно. Во-первых, сегодня со мной любимая команда — ребята, с которыми я не только хожу на «прогулки», но и общаюсь на базе. Во-вторых, с нами идет новенький, Виктор. Недавно он уговорил начальство и перевелся к нам — и сделал это ради меня, это точно. Нет ничего приятнее, чем знать, что кто-то к тебе неравнодушен. В-третьих, тварь мы находим быстро, фиксируем квартиру, передаем координаты. Брать будем, разумеется, не сейчас и в другом составе, так что у нас еще целый день впереди.

Грех этим не воспользоваться и не погулять по городу. Теперь мы уже не группа, а просто компания, и нам хочется повеселиться. Ну да, на Доре понимают веселье немного иначе, и в парк развлечений ходят только дети. Только дети… и мы, земляне.

Не удивительно, что мы забываем про время. Точнее, мы помним, но оно заканчивается слишком быстро, никак не привыкну к тому, что сутки на Доре короче земных. Мы вспоминаем о часах, лишь когда купол над нами резко темнеет. Город хорошо освещен даже ночью, но, как ни крути, на базу мы опоздаем. А это уже целая история с протоколами и объяснительными.

— Нас отстранят! — испуганно шепчет Леди.

Они с Энн в панике пролистывают световые карты у себя на ладонях, пытаясь найти самый короткий путь в главный терминал. Плав нервно насвистывает. Виктор склоняется над рукой Леди:

— Тут рядом технический вход, — замечает он.

— Да кто нас туда пустит… — вздыхает Леди, сворачивая ладонь в кулачок и гася карту. — Там всегда охраняется.

— Это терминал номер три? — Энн притоптывает от нетерпения.

Посольства других планет расположены на единой, прилегающей к космопорту базе. Еще год назад и наше представительство находилось там же, но теперь мы на Доре в привилегированном положении. Здесь, в столице, нам выделили целых три терминала: кроме главного и запасного, еще и этот технический, и все они в черте города.

«Терминал три». Ну, разумеется. Конечно же, я сразу вспоминаю о…

— Возможно, нас там пропустят, там дежурит… — невольно ляпаю я.

Так уж случилось, что я всегда знаю эту строку расписания. Опомнившись, я замолкаю, но Энн сразу меня понимает.

— Дарк-Кэп там дежурит, вот кто, — подхватывает она. — И, пожалуй, нас точно пустят.

Она бросает на меня лукавый взгляд. Делаю вид, что ничего не заметила.

— Кэптэн нас пустит? — удивляется Плав. — С чего бы это?

— Капитан? А кто это? — интересуется Виктор.

— Пошли, по дороге объясню, — загадочно усмехается Энн.

Капитан — это не звание и не прозвище, а такая чудная фамилия, и так ее произносят только русские, а значит, и я тоже. А вот должность у него раньше была другая. Большая. Начальник по безопасности главного терминала — это тебе не шутки. «Дарк» — потому что он всегда мрачный. Никогда не видела, чтобы он улыбался.

— Ничего себе, — присвистывает Виктор. — Начальник по безопасности! А чего это его так разжаловали?

Никто не отвечает, потому что никто не знает. Я тоже не знаю. Когда мне сказали, что Кэп больше не крутой шеф, мне стало неприятно. Гораздо интереснее было, когда он работал в Управлении, проходил мимо по коридорам и бросал на меня свой мрачный взгляд. Нет, он смотрел на меня в упор. Смотрел постоянно, где бы мы ни встречались. Я боялась. Мне льстило. Я не понимала. Энн тоже недоумевала, почему он ко мне не подойдет, если так интересуется. Ему ли стесняться какой-то там секретарши, кем я тогда была! Не старый, на вид ему лет двадцать восемь, не больше. А может, наоборот, я чем-то ему сильно не нравилась?

Однажды в столовой Энн специально затащила меня к нему за столик, якобы не нашлось больше места. С замиранием пульса я села напротив, поздоровалась с ним, он даже не ответил. Но пока я пыталась поесть, хотя больше давилась, постоянно чувствовала на себе его взгляд, а когда поднимала голову, он даже не пытался его отвести. Я всегда отводила глаза первой, потому что ничего не понимала. Мне было страшно. И мне было захватывающе любопытно.

И уж как обидно, что у меня теперь нет такого загадочного поклонника. Или ненавистника? Словно, отправив его в сторожа четыре месяца назад, и меня чем-то принизили. Виктор, конечно, парень красивый, но это совсем не то. У него взгляд побитой собаки. Приятно, но неинтересно.

Но ведь теперь я уже не боюсь Капитана? Чего мне его бояться, он просто охранник и, между прочим, на своем посту ничем не рискует. Подумаешь, караулит дверь, а вот я!..

Но внутри у меня что-то сворачивается и колется, когда я представляю, что снова увижу его сейчас. Конечно, он нас не пустит — просто из вредности. С досадой прислушиваюсь к болтовне Энн, идущей впереди с остальными.

— Он точно втюрился в нашу Осу! Вот увидите, он ей не откажет!

— Заткнись уже, Анька, — по-русски буркаю я, но она, разумеется, не понимает.

Оса — это мое имя здесь, правда, с недавних пор. По-настоящему меня зовут Александра, но ведь теперь я не просто одна из служащих. Теперь у меня — миссия. Думаю, такие, как я — настоящие герои. Ну да ладно, об этом пускай говорят другие. Я-то знаю, что просто выполняю свой долг перед человечеством. Или перед планетой. Или… неважно, но жизнь, наконец, обрела для меня смысл. Я написала на Землю маме, пусть порадуется. И пусть не обижается, что я сбежала сюда, здесь я нужнее, она должна понимать. Мне всего девятнадцать, но я здесь нужна.

Вообще-то я тайком искала работу на других планетах, начиная с шестнадцати. Год назад я узнала, что на Дору набирают расширенный контингент, и сразу же отправила резюме. Несколько месяцев мне даже не отвечали, и вдруг пришло предложение: им понадобился секретарь, ну, не личный к начальникам, а скорее архивариус. Надо привести в порядок данные, вести учет… неважно, я сразу же согласилась. При первом собеседовании меня отвели в лабораторию, взяли зачем-то кровь и велели ждать еще неделю. И вот — приглашение! Месяц на сборы, две недели полета — и я, наконец-то, на Доре. Четыре месяца кропотливой работы с архивными файлами, а потом… моя жизнь обрела, наконец-то, смысл. Я больше не архивариус, я участвую в настоящей миссии. И как участвую! Дома я и не знала… я даже не представляла себе, насколько я буду нужна.

Но мы уже подходим. Никакого освещения. Технический терминал соединен с главным по системе горизонтальных подземных лифтов, и войти в этот лифт может только чипированный сотрудник базы. Хотя на Доре и безопасно, и твари никогда не сунутся к нам, но меры предосторожности на чужой планете совсем не лишни.

Пробираемся через серый пустой квартал, покинутый обитателями. Здесь нет даже их глянцевого пола, которым замощен весь город. Простая рыжеватая земля… или так называть нельзя? А что это тут, «дора», что ли? Пыль, пустые глазницы окон, ржавые перила у лестниц. Остатки прежних времен. Судя по карте, нужный нам вход замаскирован в одном из черных дворов. Холодает, и меня слегка знобит, вряд ли от страха — чего и кого мне бояться?

— Как тут паршиво, — выражает общее мнение Плав.

— Как тут можно сидеть круглыми днями? Бедный Кэп… — отзывается Леди.

— Он не круглыми днями, дежурит по сменам, — я слышу свой голос, он звучит так, словно пропитался местной пылью.

— Никогда не видела его в Управлении после того, как его уволили, — пожимает плечами Энн. — Наверное, стыдно перед Осой, что он теперь не начальник.

Она хихикает, а я едва удерживаюсь от тычка. Мне тревожно.

Мы заходим во двор с высокими хромированными ангарами, Виктор безошибочно выбирает нужный, уходящий другим своим концом глубоко вниз, касается темной широкой двери, она поднимается, и мы оказываемся в скудно освещенном зале — это «подъезд». На том конце — автоматические двери, они раздвигаются при нашем появлении, и я сразу же вижу его. Кэп стоит на пороге, в одной руке пульт, в другой оружие. Мы спускаемся по наклонной плоскости, подходим ближе и оказываемся в освещенном квадрате, метрах в двух от него. Кэп неотрывно смотрит на нас. Наверное, смотрит. Я не осмеливаюсь поднять на него взгляд.

— И что это значит?

Ну да, это его голос, я разговаривала с ним однажды.

Только однажды. Когда я прибыла на базу, мое досье попало в отдел безопасности, и я пришла к Кэпу на собеседование. Тогда он рассматривал меня по долгу службы, а я его еще не боялась. Ну, почти. Он долго смотрел мое досье на своем, скрытом от меня световом планшете. Потом на меня. На планшет и на меня. И спросил: «Для чего ты здесь?» Я ответила что-то гордое и уверенное — про работу, про помощь планете. «Должность?» — перебил он. «Архивариус». «Ясно, — мне померещилось облегчение в его голосе. — Ну, иди, трудись». В последних словах звучала насмешка. Я повернулась и… «Странно… — он разговаривал уже с самим собой. — Теперь уже не проводят медосмотры? Где данные?» «Я совершенно здорова!» — обиделась я.

Резкий толчок в бок — это Энн. Чего они ждут от меня? Я не знаю, что говорить. Вот угораздило…

— Вы не могли бы нас пропустить? — журчит справа голос Леди. — Видите ли, мы не успеваем на базу, мы были сегодня на про…

— На «прогулке», — не спрашивает, а утверждает он потухшим голосом, в нем звучит странная обреченность.

— Пропустите нас, — пробует Плав. — Нет, ну правда, не идти же нам теперь обратно… уже почти ночь. В долгу не останемся.

— Ночь, — угрюмо повторяет Кэп. — Отлично. И как же вы «в долгу не останетесь»?

— А вот она! — Энн игриво тычет в меня пальцем. — Вот она что-нибудь придумает. Она… она вас поцелует! Ага?

— Спятила? — возмущается Виктор.

Плав хмыкает, Леди подавляет смешок.

А мое лицо, увы, начинает пылать — что за идиотское свойство краснеть, как ребенок, при каждом неловком случае!

— Годится, — спокойно отвечает Кэп без тени улыбки и дает нам дорогу.

Все проходят внутрь и притормаживают у блестящей кабины лифта. Надеясь, что все обратится в шутку, на негнущихся ногах двигаюсь, было, за ними, но меня останавливают. Рука с пультом преграждает мне проход. Поднимаю глаза и сталкиваюсь с Кэпом взглядом. Кажется, он не шутит. Хотя, похоже, насмехается.

Меня это бесит. В конце концов, кто я? Я его не боюсь. Никого не боюсь. Обещано — сделаю. Хотя бы ради друзей. А вообще, кто я сейчас — продажная девица, покупающая входной билет, или герой, бросающийся на амбразуру? Пусть будет лучше второе. Предательски дрожат ноги. Хуже всего, что я не умею целоваться. Совсем не умею. Никогда не целовалась. И он поймет, вот что ужасно…

Но герои — они не раздумывают. Не успеваю осознать: то ли я поднимаюсь на цыпочки, то ли он наклоняется. Но мои губы прикасаются к его губам. Они оказываются горячими и сухими, а мои ощущения — ну совсем неожиданными. Если бы при этом еще не присутствовало четверо наблюдателей… Впрочем, через секунду я о них забываю. Он голоден… или жаждет. Я не знаю, как это назвать. Только чувствую его крепкую руку на моей шее, под волосами. А потом я, сама не пойму как, научаюсь целоваться. Я это делаю, а почему, как, — не знаю. Это — проникновение, и он его ощущает, и с силой прижимает меня к себе другой рукой.

— Эй, хватит! — выплывает откуда-то голос Виктора.

Я резко вырываюсь и отстраняюсь. Но его взгляд все еще не отпускает меня, и я послушно остаюсь, и взгляд мой остается тоже, как будто его держат, столько, сколько хочет Кэп. А ноги все еще дрожат и руки тоже, но от чего-то другого, не от страха. А потом… Потом он отворачивается. Нажимает на кнопку пульта, двери лифта открываются, а он поворачивается ко мне спиной, лицом к дверям, и больше на меня не смотрит вообще.

Не помню, как оказываюсь в лифте. Мы уезжаем. Энн угорает от смеха, Леди хихикает, Плав смущенно ухмыляется. Виктор не глядит на меня, на его скулах ходят желваки. А я думаю только об одном: ему — Кэпу — не понравилось. Ему совсем не понравилось, иначе — ну почему он ничего не сказал, почему отвернулся?

***

Ночью мне снится профессиональный сон. Да, меня предупреждали, что такое бывает, и теперь я умею с этим бороться. Просыпаешься в холодном поту, а потом берешь и начисто выкидываешь все это из головы. Я же знаю: на самом деле мне ничего не угрожает. Надо просто соблюдать технику безопасности, а проще говоря — не выходить в город без охраны.

Просто этот сон мне надоел. Почему мне снится конкретно эта тварь, да еще который раз? Ничем она от других не отличалась. Точнее, все они отличаются друг от друга, все в разных образах и обличьях, как нормальные люди. Собственно, они и есть… люди, ну, то есть они выглядят как обычные доряне. До определенного момента, а именно — до нашей встречи. Никак только не пойму, знают они всё о себе, или это у них как под гипнозом? А если они закодированы, если не способны мыслить сами, то почему так осторожно себя ведут, никогда не кидаются днем, когда много народа, не пытаются проникнуть в Стеклянный дом, где трудятся Чистые? Может, это сложная программа? Или же они нормальны и разумны — но до определенного момента, пока в них не включается некий код? Ничего в этом не понимаю. И никто не объясняет. Ты, главное, знай свою миссию и свою цель…

А я и знаю, я ничего. Я так и скажу маме, если она начнет истерить. Она что хотела, чтобы я, как она, всю жизнь проторчала за устаревшим 3-D принтером и штаны печатала?

А та, которая снится… просто нельзя было смотреть ей в глаза, так получилось, что она оказалась слишком близко, ребята тогда едва успели. Хотя я всегда смотрю им в глаза. Это не зависит от меня. Захват тогда был не в городе, а на окраине, там, где нет многоквартирных домов. Ночью это жутковато. Минимум освещения, расположенные далеко друг от друга дома-черепашки, издали напоминающие большие белые палатки, обнесенные низким плоским заборчиком. Густые деревья вокруг.

Она почему-то не побежала на нас сразу, а вышла из своего домика, вышла и встала у заборчика, прямо как у нас в деревнях три века назад, я видела в исторических фильмах. Так и хочется сказать — «простая русская женщина». В бесцветной хламиде, в обуви на босу ногу, на голове что-то типа платочка — вышла себе подышать. Я даже глазам не поверила, и группа моя притормозила. Всё случилось в долю секунды, она кинулась так внезапно, словно это волк-оборотень, почти горизонтально полетела… Конечно, ее обезвредили, но я смотрела в ее глаза, а она в мои. Мне кажется, такой ненависти я не видела никогда. Впрочем, мне всегда так кажется, с чего я взяла, что этот случай особенный? И все-таки: почему они ненавидят? Это что-то личное, или они не виноваты?

Ну вот, опять начинаю ломать голову: программа, инстинкт?.. Хватит!

Я принимаю душ и иду на завтрак. Сегодня днем я могу отдыхать, а потом…

***

Во время завтрака смотрим новости. Траурная заставка — все сразу же замолкают. Сегодня ночью погибла наживка. Это молодой мужчина, я его знаю — когда я прибыла на базу, он уже работал здесь. Все напряженно ждут объяснений — как такое могло случиться опять. Я знаю про гибель девушки три месяца назад, как раз перед тем, как меня завербовали в группу… возможно, на ее место. Несчастный случай — говорят, вторая тварь напала на нее на обратном пути после удачного захвата, когда никто не ожидал. Но буквально несколько недель назад мы оплакивали еще одного парня, и многие не успели с этим смириться.

Объяснения немного успокаивают: снова — нарушение техники безопасности. Выдвинулся раньше, чем команда была готова. Не подал сигнал. Наверняка этот парень мечтал сам, в одиночку отловить мутанта и находил в этом особый шик. Многие вербуются в наживки из любви к риску, а когда выясняется, что на захват с ними идут еще пятеро вооруженных ребят, пытаются что-то себе доказать. Как глупо…

Внимательно слушаю сообщение, но так и не понимаю, поймали ли эту тварь или не успели. Но то, что она жива, или жив, не знаю уж, как правильно, — это точно. Здесь, на Доре, убийство запрещено. Просто невозможно — это международный скандал. Ни у кого на захвате нет другого оружия, кроме паралитического.

Землян к охране Чистых привлекают только на этих условиях. Риск — одно из условий контракта, ну а полицейские или военные разве не рискуют? Ведь это же повезло дорянам, что на нашей планете оказалось так много людей с тем самым геном, что и у Чистых. Нигде больше, ни на одной из известных планет, таких не нашлось. Правда, никак это у землян пока не проявляется — никаких особенных качеств у них нет. Только ген, залог будущего на Земле. Когда-нибудь они — эти необыкновенные создания — родятся и у нас, через много-много веков. А пока нужно помочь Доре… Чистые должны выжить, иначе Вселенная обречена.

Забавно, могли бы показать нам хоть одного. Видела их только на экране: вот уж точно не от мира сего. Их не интересует прогресс, техника и технологии, полеты к другим планетам. Они заняты иным — заботой о мире, в обоих значениях слова «мир». Чтобы Вселенная существовала в покое, чтобы в ней умножалось добро… если честно, то я не знаю, что они делают. На экране они просто сидели или стояли в молчании. От них исходило внутреннее сияние, их вид завораживал. Может, они молились? А может, у них есть свои каналы связи с такими же, как они, в далеких, еще не открытых Галактиках?

А этих мерзких тварей завозят на Дору, чтобы Чистых не стало. Иначе как вести войны, торговать межпланетным оружием, если когда-нибудь во Вселенной воцарится мир? У Доры пока не так много союзников, ну, кроме планет Конфедерации, конечно, а теперь еще и Земли. Пусть я не знаю подробностей, но зато я понимаю главное. И я сделаю всё, чтобы Чистые жили. Всё, что от меня зависит.

Да, Стеклянный дом, где они трудятся, под охраной. Я думаю, они собираются там, чтобы вместе сконцентрироваться над своими задачами. Но Чистые не могут сидеть взаперти. Они должны жить, передвигаться, они черпают что-то в природе. Они не поддаются контролю, не могут помнить об охране, не заботятся о себе. Их стараются охранять и снаружи, но порой они исчезают из поля зрения, а потом возникают совсем в другом месте. И они молчат, они слушают только свой внутренний голос и совсем, увы, не слышат инструкций.

Как они — их враги — сделали, что твари сразу находят Чистых? Между ними существует странная связь. А тварь — официально их называют «мутантами» — уж если нападет, то не отпустит свою жертву. Откуда-то появляется недюжинная сила, в ход идут зубы, когти… В этом есть что-то звериное… неодолимое. Им невозможно сопротивляться, их можно только парализовать.

Я не хочу думать о слухах: мол, бывают случаи, когда паралитическое оружие оказывается бессильным. При мне такого никогда не случалось, я думаю, это просто страшилки, подсознательный страх, наподобие этих снов.

— Привет. Как тебе новости?

Я вздрагиваю. Это его голос. Поднимаю глаза: да, он. Сейчас он говорит по-русски, акцент у него совсем небольшой, это придает его жесткой речи особый шарм. Я и раньше слышала, что Кэп общается с большинством людей не на всеобщем, а на их родном языке. Теперь это популярно — учить языки друг друга и говорить на них при встрече; это считается особым знаком открытости и расположения. Автопереводчик — это дурной тон, для ленивых. Количество языков, на которых говорит человек, свидетельствует об уровне его образования, и, похоже, у Капитана он в разы больше многих, не говоря уже обо мне. Я, к сожалению, хорошо говорю только на четырех, ну и по-дориански немного.

Дарк-Кэп садится напротив. Сегодня он мрачнее обычного. Облизываю губы и не знаю, что ответить. Замечаю, что столовая, пока я предавалась размышлениям, совсем опустела.

— А вы… вы тут что? — лепечу я.

Он молча смотрит на меня. Пора бы уже привыкнуть к его взгляду, но я снова опускаю глаза.

— Я здесь из-за тебя. Сдал дежурство.

На это я тоже не знаю, что сказать.

— Надо поговорить.

В столовую входят Энн и Плав. Энн видит меня, машет рукой, но тут замечает Кэпа, строит забавную рожицу, мол, нет, нет, не мешаю, и демонстративно садится в другом конце зала, не отрывая смешливый взгляд от нашего столика. Я совсем не умею кокетничать, но присутствие Энн провоцирует меня на дерзость. Боюсь, получается слишком топорно.

— А вам что, понравилось вчера? — грубовато изрекаю я и тотчас же морщусь сама, а потом, разумеется, еще и краснею.

Он разглядывает меня, как несмышленыша, и невесело усмехается.

— Да, — просто подтверждает он. — Повторим?

И чего, интересно, я должна теперь делать? Вся поза Энн выражает крайнее любопытство. Так что — мне послать его, нахамить? Или… да я с ума сошла! Разве можно соглашаться на такое… такое явное… надо вспомнить, как поступают в таких случаях девушки с чувством собственного достоинства. Но вспомнить мне не дают.

— Только не здесь, — он встает, отодвигая стул. — Пошли.

Очевидно, это приказ. Иначе как объяснить, что я послушно встаю и следую за ним к выходу — сначала из столовой, потом из корпуса. Мы молча идем куда-то по улице, а я не понимаю: может, я, как мутант, под гипнозом?

Доходим до старого блока на задворках базы, в котором живет обслуживающий персонал. Кэп направляется к входу в блок. Опомнившись, я останавливаюсь, возмущенно смотрю на него.

— Нет… Вы что?!

— Мне нужно пять минут. Пара вопросов, — он старается быть терпеливым. — Не бойся. Поверь, это очень важно. Больше негде.

— Нет, я… я не пойду. Вы что, вы что думаете, вы за кого меня!..

— Го-осподи…

В глазах у него раздражение, словно он не знает, как уговорить непослушное дитя.

— Спокойно. Ничего такого мне от тебя не надо. Я пошутил про поцелуй. Пойдем, у нас очень мало времени.

Ничего не понимая, я все-таки следую за ним по обшарпанным ступеням. Ничего от меня не надо — это как? И какие еще вопросы? И как он здесь живет? Видимо, после увольнения его лишили хорошей квартиры.

Конечно, мы все обитаем тут не в хоромах. Не говоря об общей аскетичности жизни на Доре, предоставленные нам здания устарели даже по меркам дорян. Я-то, в отличие от других, как раз всем довольна, мы с мамой и на Земле жили скромно, а тут у меня, напротив, отличная светлая квартирка. Но вот для бывшего шефа…

Халупа его — крохотный закуток, совмещающий место для сна и кухню. Однако здесь довольно опрятно, немногочисленные предметы расставлены по местам. Вот только на стуле валяется невывернутая форменная рубашка, ее рукав свисает к полу, словно просит о помощи. Кэп безжалостно подхватывает ее, скомкивает и отбрасывает на топчанчик. Отпускает мою руку — я только сейчас понимаю, что он втащил меня сюда за руку — и поворачивается ко мне.

— Меня зовут Питер. Можешь говорить мне «ты», забудь про начальника.

Потом садится на топчанчик и рассматривает меня, стоящую перед ним, словно студентку на экзамене. Я начинаю злиться — в первую очередь на себя. А когда я злюсь, я становлюсь смелей. «На ты»? Да пожалуйста.

— Вообще-то ты и так мне не начальник!

— Ну да, — согласно усмехается он. — И не только тебе. Но придется представить, что я в прежней должности. Потому что сейчас я как раз занимаюсь тем, чем обязан.

— А именно?

— Твоей безопасностью.

— Я и без тебя в полной безопасности! — вскидываюсь я. — На Доре…

— Стоп, — перебивает Кэп. — Я буду задавать вопросы, отвечай как можно скорее, времени нет. Итак, главное. Кто… скажи… ты…

Он будто не смеет произнести что-то. Подобная нерешительность выглядит в нем странно.

— И давно ты… в миссии? — спрашивает он явно другое.

— Три месяца. А до этого…

— Я помню, — нетерпеливо отзывается он.

— Так вот, оказывается, это был испытательный срок, и я его прошла! — с гордостью сообщаю я.

Кэптэн морщится.

— И кто ты… Кто ты в вашей группе? — выдавливает, наконец, он и смотрит на меня с тревогой и надеждой одновременно. В его глазах мелькают непонятные мне мысли.

Отлично. Наконец-то мое самолюбие будет удовлетворено! А то все наше общение напоминает мне цепочку его — моего самолюбия — унижений.

— Я — наживка, — заявляю я и гордо вскидываю голову. — Меня зовут Оса.

Он со стоном откидывается на топчане, ударяется головой о стену, а потом еще, и еще раз — уже сознательно. Довольно сильно ударяется, между прочим, но гримаса боли на его лице появляется раньше. С изумлением смотрю на него.

— Ну, я так и знал! Так и знал, — в голосе его настоящее отчаяние. — Оса… Ну какая же дура.

Это не оскорбление, а констатация факта. А голос его становится безнадежным.

— И я сам… идиот… это я еще случайно… мог так и не узнать. Архивариус… а медосмотра нет! Конечно, у них был фонд наживок…

— Что?

Я уже ничего не понимаю вообще.

— Ты уедешь, — он вскакивает и начинает ходить по крохотной комнатке, едва не задевая меня. — Завтра. Под любым предлогом.

Пячусь от него в угол.

— С какой это стати?

— На Землю. Немедленно. Я напишу твоей матери.

— Вот уж нет, — возмущаюсь я. — Ничего подобного. Я занимаюсь нужным делом, я защищаю Чистых. Ты что, ты против Чистых? Тогда ты, ты…

— Чистые? При чем тут Чистые… не против я них. Я против того, чтобы…

Он останавливается и смотрит на меня в упор.

— Скажи, объясни мне. Вот у тебя и у Чистого один и тот же ген. Почему ради того, чтобы сохранить его жизнь, надо рисковать твоей? Почему твой ген менее ценен? Ведь это же будущее Земли. Ты лишаешь ее будущего. Вот почему бы одному из них самому не пойти в наживки, а?

— Они намного ценнее! — запальчиво возражаю я. — Они уже сейчас приносят пользу миру. Они творят наше общее будущее!

— Общее? Они творят будущее, которое после их смерти так и не наступит, если вас всех, дураков и дурочек, уничтожат!

Я не могу придумать, что ответить, хотя ни капельки не согласна.

— Или почему им, таким продвинутым, — продолжает Кэп, — не отвлечься… хотя бы ненадолго, и не изобрести какой-нибудь более безобидный способ вылавливать тварей?

— Наверное, это очень дорого, — неуверенно отвечаю я.

— Ага! Дорого! Вот именно! Нет ничего дешевле человеческой жизни. Чужой жизни. И это — заметь — на планете, где нельзя убивать, даже защищаясь… Как это вяжется? А я знаю, как… Но кто-то не желает, чтобы я знал.

Между прочим, хочется возразить мне, нам отлично платят, хотя дело, конечно, не в этом. Мои мысли путаются. Но одно я знаю точно: он совершенно несправедлив к Чистым! Они вообще не могут делать что-то практическое, к примеру, ловить мутантов. Погружаясь в себя, они путешествуют по другим мирам и пространствам…

Но я не знаю, как подобрать слова, и вообще, почему я должна тут оправдываться? Не пойму, он считает меня героем или нет? Почему это я — дура, хотелось бы знать? А он, такой умный, что делает тогда на Доре?

— Тебя из-за этого… сняли? — внезапно догадываюсь я. — Ты был против программы защиты? Против нашей миссии?

Мне кажется или он действительно оценил мою догадливость? Во всяком случае, Дарк-Кэп выглядит еще более раздраженным. Он мотает головой.

— Мне это не нравилось, когда еще все затевалось. Я работаю здесь почти два года, и моей задачей было защищать наших ребят! А теперь их используют, словно их шкура менее ценна. А я выполнял свою работу. Обеспечивал безопасность нашего представительства, потом защищал новую базу. И — да, я открыто выступил против, причем сразу, год назад, когда началась эта ваша… миссия. И меня сразу же отодвинули от нее. В мои обязанности с тех пор входила только безопасность на базе.

— Ну, это логично, — рассудительно замечаю я. — Программа направлена на защиту Чистых, а не землян. Да к тому же ты сразу, как говоришь, был против.

— Слушай, ты, умник великий… — Питер кривится. — Прав я был или нет, но в этой «миссии» со временем стало не все так прозрачно. По крайней мере, за последние полгода кое-что изменилось. Сначала мне вдруг резко ограничили доступ к информации, а четыре месяца назад… как раз после того, как…

Он на время отключается от меня, что-то соображая или просчитывая.

Четыре месяца назад его разжаловали в сторожа, понимаю я. Я знаю это точно, потому что помню все, связанное с ним, но ему это знать, конечно, необязательно. Да и тема ему наверняка неприятна: ничего себе, сделал карьеру.

Не отсюда ли и растет его протест? Мне не хочется верить в это. Неужели такой человек, как он, из-за своей личной обиды… неужели он способен отрицать самое-самое важное? Самое лучшее, что есть в моей жизни!

— Как ты вообще можешь быть против? — возмущаюсь я. — Ведь это взаимопомощь! Если каждый будет думать только о себе, то наша Галактика… то…

— Да, да, да, «взаимопомощь», «уникальные гены», «наша Галактика», — передразнивает он. — Все это красивые слова. Ищи, кому выгодно, говорил Шерлок Холмс. Ну да ты не знаешь, кто это.

— А ты… — задыхаюсь от гнева я, — ты — просто циник! У тебя нет ничего святого. Пойми, наша земная миссия никогда не забудется! Нам будут благодарны все поколения! Все планетные системы, все…

Питер тяжело вздыхает. Он стоит напротив меня, совсем рядом, и смотрит на меня, как на непреодолимую стену тупости — тоскливо и зло.

— Как ты думаешь, почему сегодня погиб этот парень? За полгода это уже пятый случай. Причем последние два — с разницей в три с половиной недели!

— Какой еще пятый?!

Он останавливает жестом мои возражения.

— Не удивляйся, что ты не знаешь. Двое из них — со второй базы, и у нас о них не объявляли. Но у меня там приятель, знаешь ли.

Я стараюсь не показывать виду, но тот самый липкий ночной страх внезапно оживает, словно холодная змейка скручивается где-то в середине груди.

— Они тоже не соблюдали технику безопасности? — с надеждой спрашиваю я.

— Да всё они соблюдали. Первой была девушка со второй базы, у нее якобы случился разрыв сердца после захвата, но сказать можно что угодно. А ты знаешь, что иногда паралитические снаряды не действуют? Это значит, что мутант даже не остановится. Вам это, конечно же, не сообщили.

— Это… это слухи.

Ответ я вижу в его глазах.

— А… почему? Почему не действуют? — не выдерживаю я.

— Пока не знаю. Возможно, вызывают в теле этих тварей привыкание.

— Привыкание? Какое привыкание? Как они могут опять… Их же увозят…

— Куда?

— Не знаю… их заточают. В специальные тюрьмы.

— Где эти тюрьмы?

— Откуда я знаю! — злюсь я. — Потом их все равно отправляют в лагерь на Крезу, где никто не живет.

— Одно время на Крезу летал другой мой знакомый. Потом его уволили без причины. Но он рассказывал мне, что лагерь на Крезе очень маленький, и там…

Кэптэн бросает взгляд на часы:

— Ладно, хватит. Сейчас все равно времени нет, нельзя чтоб в Управлении знали, что мы общались.

— Энн все равно видела нас.

— Это твоя болтливая подружка?

— Да. Она думает, что… будто у нас роман.

— Ладно. Пускай так и думает. Но общаться будем не здесь. Мне нужно твое расписание, когда и куда ты выходишь на следующую прогулку или захват. В общем доступе его нет.

— Правильно! Это закрытая информация.

— Для кого она закрыта? Разве что для мутантов. Я — не они. Иначе ты бы уже тут не стояла. Просто у меня сейчас нет вообще никакой информации. Никакой.

— Я не обязана тебе отчитываться.

— Послушай, ты! — он приближается ко мне близко-близко, и мне кажется, он хочет меня задушить. — Мне некогда бороться с твоей упертостью. Мы встретимся и поговорим еще, а пока скажи, где и когда… — он прерывает себя на угрожающей ноте. — Алекс! — его голос усилием воли смягчается. — Алекс, прошу тебя.

— Меня зовут Оса! — упрямо повторяю я.

— Черта с два! — сквозь зубы цедит Кэп и, похоже, разозлился он не на шутку. — Не надейся, что я буду звать тебя этой кличкой. Какой идиот это придумал?

Я оскорбленно хмурюсь: такие клички, между прочим, есть только у наживок. Никогда, правда, не задумывалась, почему. Наверное, чтобы выделить нас среди остальных — мы ведь особенные. Почему меня назвали именно так, мне тоже не объяснили.

— Ну, говори. Какой у тебя график? — давит Кэп.

— Откуда у нас график? Диспетчер направляет нам время выхода, и…

— Так говори время! — снова теряет терпение Питер.

— Сегодня ночью, — сдаюсь я. — Тридцать второй район, пятая линия. Мы нашли ее вчера, как раз перед тем как…

— Ладно, я понял. Подружкам своим скажешь, что я к тебе пристаю.

— А ты разве не…

— Нет, — отвечает он.

Как-то слишком быстро отвечает.

Мне становится обидно. Все это можно еще терпеть, если бы он действительно… если это был просто предлог. А так — я не понимаю, зачем ему все это надо? И чего он сейчас усмехается, может, думает, мне нужны его поцелуи? А кстати ведь, чего ему стоит… я бы еще раз попробовала. Вот сейчас наклонился бы и… От волнения у меня прерывается дыхание. Но он, оказывается, и не хочет!

То есть как это вдруг — и правда, не хочет?

— А чего ты тогда пялился постоянно? — слова вылетают из меня сами, как пробка из бутылки, обида уже несется, не разбирая дороги, и я не могу ее остановить. — Я думала, я тебе нравлюсь!

— Нравишься, нравишься.

Нет, все-таки насмешка в его глазах невыносима!

— Тогда почему ты не подошел ко мне ни разу? Не заговорил?

— Зачем… — вздыхает он.

Я таращусь на него. Ну не начинать же ему объяснять, что человек должен бороться за свое счастье, к тому же у него была — уж я-то знаю — некоторая надежда, что я не стану его сразу отшивать… по крайней мере, дам ему шанс… по крайней мере, хоть выслушаю разок…

— …Ну и зачем ты мне сдалась? — продолжает он. — Глупенькое упрямое дитё с головой, полной штампов. О чем мне с тобой разговаривать?

Ну, точно. Он понял, что я целовалась впервые в жизни. «Дитё!» За кого он меня принимает? Он ничего про меня не знает!

— Я была лучшей в своем классе, больше того, в школе! — отчеканиваю я, выпрямляясь. — Я ездила представлять Землю на межпланетные олимпиады! И дважды занимала второе место по…

— Ну и когда и кого в этом мире образование наделило умом? — он грустно усмехается. — Не говоря уже о совести…

— Ну и как же я тогда тебе нравлюсь? — ехидно замечаю я.

— Это у меня не от головы.

Новый вздох. Нет, он продолжает меня оскорблять, а почему я, собственно, это терплю? Все еще надеюсь, что он меня поцелует? Черта с два, так он выразился?

— А позвал меня сюда зачем? Зачем?

Мне очень хочется реветь.

— Потому что, — он мрачнеет и становится серьезным. — Я не допущу, чтобы такой нежный цветочек был брошен в мерзкую пасть. Высажу тебя в оранжерею и накрою колпаком. И все. Больше мне ничего от тебя не надо. Будешь расти и набираться ума.

Он некоторое время молчит.

— Да, кстати, там с тобой был парень, брюнетик, он что-то пищал. Он к тебе клеится?

— Виктор? Да! И, между прочим, он специально перевелся к нам в группу!

Пусть знает — есть люди, которые не считают, что со мной не о чем говорить… правда, не уверена, что Виктор собирается разговаривать.

— Он тебе не поможет. Не защитит.

— Да с чего ты решил, что я в опасности? — выговариваю я, наконец, ключевую фразу, которая все это время находилась на задворках сознания — ее сильно вытесняла мысль о его губах.

— Да, вот еще… — он как будто не слышит. — Если они узнают, что мы общаемся, а они узнают, то могут начать тебя прослушивать. Я ведь неблагонадежен. Меня-то не рискнут, я сразу их вычислю. Дай!

Он требовательно тянет к себе мою руку с коммуникатором, заходит в непонятную мне программу и что-то настраивает, склонившись к моей ладони.

— Ну вот, теперь, если кто подключится, услышит один лишь шум.

— Тогда они поймут, что ты что-то сделал…

— Отлично. Вот и посмотрим. Если что-то предпримут, может, и ты поймешь, наконец!

Он поднимает голову, в его темно-серых глазах — все еще сосредоточенное беспокойство, и он слишком близко, так близко, что…

Наверное, он чувствует нечто похожее, потому что придвигается ко мне почти вплотную, осторожно берет светлую прядку моих волос, выбившуюся из строгой прически, легко проводит рукой по моей шее, возвратив прядку за ухо. Ох… Потом его губы едва прикасаются к моим — так, словно он лишь чуть-чуть пригубил родниковой воды из источника. Какие интересные сравнения приходят мне на ум даже в такой момент! — а он еще говорит… Додумать фразу не успеваю, потому что его губы, оставив мои, так же едва-едва притрагиваются к уголку моего рта, к щеке, к моему веку, виску, оставляя на коже мурашки от его неровного дыхания. Другая его рука сжимает мою руку повыше локтя, но потом… Потом Питер отстраняется и довольно долго глядит на меня — невыразимо печально. И мне тоже становится ужасно грустно.

— А это что было — тоже «не от головы»? — весело спрашиваю я.

Я всегда стараюсь веселиться, когда мне тоскливо.

— Вот именно, — подтверждает гадкий Кэп. — Извини, я обещал тебя не трогать. И за прошлый раз тоже… прости. Да и…

Он замолкает, не закончив. А мне почему-то становится плевать на самолюбие, просто очень-очень больно.

— Значит, ты меня не любишь… — говорю я тихо и утвердительно.

Я не выпендриваюсь и не обижаюсь. И мне больше не до притворства. Ну очень, очень плохо сейчас, и все тут…

— Я не могу. Любить. Наживку!

Он произносит это тихо, но словно вколачивая каждое слово в мою голову.

— Не могу. Не могу представлять, как тебя разрывает зубами монстр. Он разрывает при этом меня, ясно? — с яростью произносит он и добавляет уже без надрыва, деловито-бесцветно:

— Всё. Иди. Постарайся выйти незаметно. Наври что-нибудь своей подружке. Ночью в городе я найду тебя сам, но ты подыграй, если что, поняла?

Я послушно киваю. Вообще я становлюсь какой-то слишком послушной. И грустной. Никогда еще мне не было так грустно на Доре, как сейчас, когда я бреду домой из его серого блока. Ну ладно, «не от головы», пусть. Но хоть бы поцеловал меня по-человечески, может, немножко и веселее бы стало, после всех этих рассказов о привыкших к паралитическим пулям монстрах, которых нельзя остановить.

И ведь все он, наверное, выдумал. А было же так хорошо! Так чисто, светло, понятно. Все объяснено. Все резонно. Вот умеют же некоторые испортить другому радость… Радость?

Я начинаю вспоминать свою жизнь на Доре. Как мне предложили миссию. Как я тотчас же согласилась. Как вышла на первую «прогулку». Как подружилась с Леди и Энн, как Виктор попросился к нам в группу. Но почему-то больше не испытываю никакой радости при этих воспоминаниях, они кажутся серыми, плоскими, хотя раньше все было иначе.

Иначе ли? Радовалась ли я по-настоящему хоть чему-нибудь, начиная с этой весны? Я прибыла на Дору семь месяцев назад. Четыре месяца как Питера уволили из Управления. Три месяца как я стала Осой, и мне начали сниться кошмары, эта тварь в деревенском платочке. А Питера не было, ни в коридорах, ни в столовой. И я вдруг понимаю, что самыми лучшими в моей жизни на Доре были те моменты, когда я могла видеть Питера, встречать его в коридоре, ловить его странный взгляд. И ощущать, что я почему-то нужна. Не всей Доре, человечеству и Вселенной, а одному этому вреднющему Кэпу. Не потому ли я все эти пустые месяцы открывала его расписание — чтобы лишний раз убедиться, что он вообще существует, что он здесь, на Доре.

Да ну и ладно — «дитё» и «оранжерея». Пускай. Главное, что он теперь снова рядом и не бросает меня, и придет сегодня ночью ко мне на «прогулку». А может, и поцелует меня еще… Буду думать об этом. И не стану сейчас ложиться, не люблю спать днем, до захвата. Высплюсь завтра утром, когда все закончится.

***

Мы чувствуем друг друга. Я и тварь. Нет, не совсем так. Она всегда опережает меня и находит первой. Это уже потом я ощущаю ее неудержимую ненависть, можно сказать, вижу, как она тянется ко мне, словно следую за невидимой нитью, пока страх скручивает меня изнутри. Могу проследить с точностью до полуметра, знаю, где стоит эта тварь — у двери, у окна или уже движется мне навстречу.

«Везет, у тебя сверхспособности!» — сказала мне однажды Энн. Это я тоже сначала так думала, когда мне впервые открыли, что я, оказывается, не обычный человек, а практически ясновидящая, и моя миссия — выискивать врагов.

Как же… выискивать… Да я бы бежала от этой пронзительной ненависти как можно дальше. Мне ее навязывали, меня ею пробивали, а я только и могла, что изо всех сил терпеть и оставаться на месте, готовясь к встрече. Даже при том, что рядом со мной всегда несколько человек с паралитическим оружием, это очень страшно. Однажды в детстве на меня вот так неслась собака. Огромная, с оскаленной пастью, полной слюны, она приближалась ко мне огромными скачками. Я тогда забежала за дверь, но она успела прихватить меня за пятку. Психолог, готовивший меня к миссии, обработал во мне этот страх. И — о, да, собак я теперь не боюсь. Даже если целая стая будет лететь мне навстречу, чтобы разорвать. Потому что нет ничего страшнее, чем оскаленное лицо пожилой женщины в деревенском платочке.

Вот если бы у меня действительно нашлась сверхспособность — дар предвидения там, или целительства. Хотя… показывали мне одного на Земле, говорят, целитель. Что-то не заметила радости на его лице. И подумалось: а может, у них то же самое? Может, они тоже не рады тому, что нечто стучится в их голову, не спросясь, и заставляет видеть то, чего видеть не хочется — чужие беды или опухоль в теле друга?