Незнакомая станция

Этюды

Если бы я могла что-то изменить

Если бы я могла что-то изменить, я бы изменила очень многое. Изменила в своей жизни, в жизни дорогих мне людей, в жизни города, страны, планеты, в мироустройстве. Я бы изменила законы, ход истории, природу, отношения между людьми и между государствами.

Например, я бы сделала так, чтобы людям не приходилось гадать — что их ждет после смерти. Чтобы они не выдумывали себе утешительные сказки о вечной жизни, о рае, и изо всех сил старались в них верить. Или наоборот, чтобы они считали, что с их уходом все прекращается навсегда. Я бы устроила так, чтобы люди точно знали — на смену этой их земной жизни приходит следующая земная жизнь, но иная, и даже не обязательно в человеческом облике. И чтобы всем было точно известно — зло наказуемо. Каждый подлый, жестокий поступок будет иметь последствия. И тогда вряд ли кто-то сознательно стал бы делать гадости, понимая, что в следующей жизни его ждет неминуемая кара, что он родится ослом, на котором будут возить поклажу в горы, или ломовой лошадью, или бродячей собакой, подбирающей куски у помойки, или цирковым тигром, осужденным на вечное заточение.

А за добро бы следовала награда — успех в следующей жизни, богатство, безмятежное существование, красота или талант как особый дар за правильные поступки, совершенные в прошлой жизни.

Как сильно бы изменилась тогда наша жизнь. Большинство людей все-таки старалось бы жить по совести, я уверена. Нет, часть населения, безусловно, все равно бы оставалась на стороне зла. Потому что причин у зла множество, и, как известно, угроза наказания даже и в этой жизни, далеко не всех останавливает от совершения преступлений.

А еще я бы сделала так, чтобы животные стали равными людям. У Джонатана Свифта в четвертой части «Путешествий Гулливера» описана страна гуигнгнмов. Это такие лошади, обладающие разумом, как люди. Но, в отличие от людей, гуигнгнмы — существа высоконравственные, духовные. Их противоположностями являются у Свифта существа, похожие на людей, ейху, но эти омерзительные твари начисто лишены всякой духовности и морали.

Когда я это прочитала в детстве, то полностью, безоговорочно согласилась со Свифтом и приняла его утопию настолько близко к сердцу, насколько это возможно.

Да, животные, лишенные корысти, подлости, бессмысленной, чудовищной жестокости к себе подобным и более слабым — чем они хуже нас, случайно вынесенных эволюцией на вершину пищевой цепи?

Необходимо сделать так, чтобы животные имели возможность высказываться, чтобы их речь была всем понятна — и людям, и другим животным. И вообще, надо чтобы все, буквально все, говорили на одном, всем понятном, языке. Чтобы любая бабочка или мушка могли сообщить свою просьбу: открой окошко, пожалуйста, я полечу к себе в сад. Чтобы я могла отправить собаку в магазин, и она бы там купила себе корм, а мне шоколадку. А рассчитываться она могла бы посредством своего чипа, вшитого под шкурку, как по пластиковой карточке.

Еще было бы очень здорово, если бы можно было перемещаться из одного места в другое силой мысли. Вот понадобилось мне, например, в Тверь, — и я уже в Твери.

И непременно следовало бы устроить таким образом, чтобы информацию из мозга, например — сны, можно было бы отправлять на компьютер или другим людям.

Вот такие я хотела бы сделать изменения.

Гордость

Гордый — это такой человек, у которого есть твердые понятия, принципы, отступить от которых он не может себе позволить. Гордым человеком можно назвать даже меня в некоторые моменты. Хотя обычно я веду себя скромно и покладисто. Но иногда меня как будто переклинивает.

Помню, после школы я по глупости поступила в одно учебное заведение, где была атмосфера почти армейской дедовщины. И это среди девочек. Группа быстро разделилась на два враждебных лагеря: матерых, прожженных сучек и тихих, провинциальных скромниц, куда, разумеется, и я попала. Была в первом лагере одна стерва, с короткой стрижкой, черная, как ворона, с диким начесом и злым-презлым острым личиком. Она всячески пыталась унижать нас. До поры меня не трогали, но я не сомневалась — придет и моя очередь. Это ощущалось по косым взглядам, по каким-то едва уловимым намекам.

И вот момент настал. Нас отправили мыть окна в столовой перед ее открытием. Черная общается со своими, не обращая внимания на меня и мне подобных, и вдруг ей приспичило освободиться от сумки, которую она до этого держала в руках. Она резко оборачивается ко мне и сует мне этот свой чемодан. На, типа, подержи. У меня реакция мгновенная — нет. Она вытаращилась на меня с недоумением: «Ты чё?! На, говорю, держи!». Я — не буду я твою сумку держать. А у самой, помню, даже лицо покраснело, 16 лет же всего, подобных ситуаций раньше не было. Росла среди друзей, в любви и понимании. Она оглянулась на своих подружек, ища поддержки. Я заметила, что все замолкли. Как в ее лагере, так и в моем. Все ждали — что будет дальше. Я не думала тогда, что она может меня ударить, например. Но если бы такое произошло, я бы ей, скорее всего, дала жесткий отпор. Хотя до этого мне не приходилось драться. И никогда в последующей жизни, кстати, слава Богу. Она ухмыльнулась как-то не слишком уже уверенно, пробормотала: «ебанутое создание» и куда-то свинтила.

Мне не часто приходилось проявлять подобную гордость, к счастью. И очень надеюсь, не придется в будущем.

Жаркий день

Мой жаркий летний день начинается с прогноза погоды. 37? На градус выше, чем вчера. В пять утра просыпаюсь от верещания птичек. Окна всю ночь открыты, конечно. Это потом, днем, их придется плотно закрыть, потому что жар будет пыхать с улицы, как из печки.

В такой день много пьешь. Особенно хорошо идет квас, которым торгуют на каждом углу.

В жаркий летний день лучше никуда не выбираться, если вы не на море, конечно. Но до моря часа три, а в такую жару, да по пробкам, передвигаться на машине — дело рискованное. Даже если в ней есть кондиционер. Про общественный транспорт лучше промолчать. Душегубка.

Сказали бы мне год назад, что я буду в сорокаградусную жару ходить по улицам — не поверила бы. Но все возможно, оказывается. Стараюсь перемещаться в тени зданий и деревьев. Если сильно перегреешься — можно зайти в супермаркет, остудиться. С собой всегда бутылочка воды — попить, и влажные освежающие салфетки. Дома постоянно умываюсь холодной водой, это ненадолго охлаждает. Кто-то из моих знакомых в деревне на себя ведро холодной воды выливал, так и спасался. Постепенно, короткими перебежками от тени к тени, добираюсь до цели. Подъезд встречает приятной прохладой. Но почему-то через некоторое время снова хочется нежиться, будто ленивая кошка, под горячими лучами южного солнца.

Ненастье

Ненастье — это когда дождь, сильный ветер или снег, метель. В такие дни мне нравится сидеть дома, глядеть в окошко, попивать чаек, светло грустить, вспоминая что-нибудь из далекого или недавнего прошлого. Особенно здорово бывало, когда в доме топилась печка. Дрова трещат, тепло, огоньки посверкивают сквозь щель, оставленную неплотно прилегающей металлической дверцей. Можно просто смотреть на огонь. Можно достать альбом с фотографиями и разглядывать его, показывать детям, рассказывать им о бабушках и дедушках. Можно читать книгу. Смотреть фильм или сериал.

Люблю я и поехать куда-нибудь в плохую погоду. Выйти, закутавшись по уши, на улицу, засунуть руки в карманы и брести навстречу ветру, дождю или снегу, по опустевшим улицам, на остановку или в магазин, или еще куда. На автомобиле тоже приятно бывает попасть под сильный дождь или в пургу. Звук дворников, потоки воды или хлопья снега на лобовом стекле завораживают.

Еще одно любимое занятие в ненастный день — сидеть в социальных сетях, просматривать новости, комментировать, переписываться с друзьями на фоне любимой музыки из контакта. Хотя, если судить по тому, сколько времени я провожу в интернете, у меня каждый день — ненастный. Но это не так, конечно. Просто сейчас в интернете и работа, и близкие люди, и фильмы, и книги, и новости, все тут.

Хорошо пишется в проливной дождь или снегопад. Ритм падающих капель или снежинок помогает погрузиться в легкий транс — лучшее состояние для творчества, на мой взгляд. Особенно удается лирика в такие моменты. «Сегодня целый день идет дождь, а мы с тобой расстались, ну что ж…», — в таком духе.

Люблю я ненастье, да.

Рассказ незрячего человека

Как здесь шумно. Но не душно. Чувствую, что в этом помещении много людей. Мне кажется, оно очень просторное, с высокими потолками. Здесь тепло и гулко. Все звуки как будто растворяются в вышине. В своей руке я чувствую горячую, нежную ладонь моей спутницы. Я следую за ней. Она предупреждает меня, где нужно проявлять осторожность. Мы проходим между рядами кресел, я слышу, как люди подбирают колени, шаркая подошвами по полу, чтобы пропустить нас. Иногда они не успевают это сделать, и я задеваю их, тогда я поспешно говорю «Простите» и мне отвечают: «Не беспокойтесь!».

Звуки голосов становятся громче, я слышу приветствия. Почти все говорят на незнакомом мне языке, но я понимаю, что они здороваются с нами. Моя спутница приветливо отвечает им всем. Я тоже отвечаю, по-русски, хоть и не вижу, с кем разговариваю.

Ко мне приблизилась женщина. Я понимаю это по ее музыкальному голосу, свежему дыханию и легкому аромату красивых духов. Она мягко потрепала меня по плечу, и произнесла несколько слов с очень теплой интонацией. Мне кажется, у нее большие карие, почти черные глаза, отражающие сверкание люстры. И божественная улыбка, в которую сразу и навсегда влюбляется каждый, кому выпало счастье ее увидеть.

Следующим к нам подходит мужчина. Это легко определить по его низкому, густому, бархатному голосу. Он недавно курил. Но запах приятный. Он крепко обнимает меня, его голос я слышу где-то сверху, должно быть он высокий и широкоплечий. Он склоняется ко мне, шепчет на ухо по-русски: «Привет, рад видеть тебя» и я понимаю, что это мой друг Н. Я протягиваю руку к его волосам, чтобы убедиться, что это точно он, и ворошу его богатую шевелюру, а Н. радостно смеется и трясет своей кучерявой головой, как лошадь.

Но вот звуки стихают. Мы опускаемся в кресла. Ощущаю ладонью ткань, слегка шершавую, плотную. Наверное, она красная. Слева от меня острый локоть соседа. Именно соседа, потому что соседка наверняка бы подвинулась, избегая случайных прикосновений. Справа моя подруга, она по-прежнему крепко держит меня за руку. Редкие покашливания, шуршания платьев, скрип паркета, все постепенно смолкло. В наступившей вдруг полной тишине раздаются чистые, как будто прозрачные звуки фортепиано. Это Фредерик Шопен. Ноктюрн №1. Да, мы на концерте фортепианной музыки. Давайте послушаем…

Однажды

Однажды в молодости

Родители мои дружили с одной весьма приятной семейной парой. В гости к ним ходили и всегда отзывались исключительно положительно об этих людях.

Так получилось, что жена дяди, допустим, Гриши, рано скончалась, и он остался вдовцом. Слово вдовец было страшным, и ситуация была страшной и дядю Гришу я с тех пор стала бояться.

Прошло достаточно много лет, чтобы я уже не считалась ребенком, и даже жила отдельно и вполне самостоятельно, а дядя Гриша все еще не был женат.

Как-то раз мы встретились по дяди Гришиным делам, и тут у него внезапно бес в ребро, вздумалось ему за мной приударить. Приударил. Я, конечно, понимаю, что с моей стороны это было несколько, эээ, легкомысленно, ну или можете употребить, если хотите, слово «блядство», но факт есть факт.

Короче, просыпаюсь я утром с дядей Гришей, голова трещит с похмелья, и тут на еще не совсем трезвую меня накатывает тот самый лютый детский страх перед вдовством дяди Гриши, перед его супругой-покойницей и перед ним самим до кучи. Чтобы как-то отвлечься, пока дядя Гриша храпит, я включила телик, а там, не поверите — ужасы, «Напуганная до смерти».

Я не помню, чего там дальше было, но точно могу сказать, что в ту минуту я зареклась с вдовыми мужиками связываться. Последнюю же точку в этой грустной истории поставила плешивая дяди Гришина голова. Прощаясь, он опустился предо мной на одно колено и торжественно просил моей руки.

Мужчины, дорогие, ради всего хорошего, не становитесь на колени перед женщиной, если не обладаете богатой, ну или хотя бы просто какой-нибудь, шевелюрой. На фоне вчерашней пьянки бугристый череп дяди Гриши, местами неравномерно прикрытый неопрятными, жидкими, бесцветными волосами, показался моему организму особенно тошнотворным.

Больше мы с дядей Гришей не встречались.

Однажды в театре

Дело было в конце 90-х. В областном театре драмы и комедии разыгралась драма. Или комедия. Или и то, и другое в одно время. Я тогда только начала свою юридическую карьеру, работа моя заключалась в беготне по судам. Серьезных дел за недостатком опыта мне не поручали, в основном — банальные кражи да грабежи. Но иногда это однообразие разбавляли по-настоящему необычные случаи.