Бесплатный фрагмент - Не будь жестоким, ласковый апрель

Попутчики

В это невозможно было поверить: Ирину на целый месяц направляли в Москву. В деканате истфака, где после летней сессии будущих пятикурсников распределяли на практику, сказали, что единственное место в исторический музей дали специально под нее, потому что ее курсовая работа о начале царствования династии Романовых вошла в десятку лучших на всероссийском конкурсе. Верь не верь, а вот он — официальный документ, значит, 10 сентября Ирину Кондратьеву ждут в Москве, деньги на командировку, между прочим, первую в ее жизни, можно получить хоть сегодня — вместе с летней стипендией.

Последние студенческие каникулы Ирина, как обычно, провела дома: с родителями, сестрой, братом и единственным любимым племянником. Вдоволь накупалась в реке, загорела не хуже, чем на южном солнце. И даже немного утомилась от пустой болтовни со школьными подружками, которые жили в их городке или так же, как она, съехались на каникулы. Почти замучил бесконечными телефонными звонками, неизменными «люблю», «скучаю» студенческий друг. С Володей они жили в одном общежитии, познакомились еще на первом курсе. Будущий астроном вот уже четыре года пытался увлечь ее своими звездами, но Ирина на ночном небе едва находила Большую Медведицу. Володя ей нравился, и она даже пыталась представить его в качестве мужа. Разговоры о свадьбе были, но пока не очень конкретные и не очень серьезные. Родители о студенческой симпатии Ирины знали, она показывала Володины фотографии, но пока хранили многозначительное молчание. Однако все порывы Володи приехать во время каникул Ирина пресекала: «Где ты будешь жить? Ах, у нас! И в каком же качестве? Жениха? А разве мы уже все решили? Нет и еще раз нет!». Так что общение ограничилось телефонными разговорами и, наверное, междугородка влетела влюбленному в копеечку. На этот раз каникулы не так радовали Ирину. Она торопила конец лета, ведь в сентябре ее ждала Москва.

В общежитии еще шел ремонт. Студенты разъехались на сельхозработы или на практику. По коридорам слонялись несколько однокурсников, на день-два заскочивших собрать вещи перед последней практикой. Билет до Москвы Ирина купила без особого труда. Столпотворение на всех вокзалах страны, творившееся в конце августа, с началом учебного года сменилось затишьем. Два дня Володя ходил за Ириной хвостом. Он остался на преддипломной практике в местной обсерватории, но пока Ирина не уехала, забросил свой телескоп и любимые звезды. Провожая ее на вокзале, с тоской говорил о разлуке на целый месяц, просил почаще писать и обязательно сообщить, как только купит обратный билет.

Ирина всегда волновалась перед дорогой. Как-то раз она попала в купе с мамашей и двумя детьми. Дети были настолько неуправляемы, а мамаша истерична, что Ирина чуть не сошла с ума к концу поездки. С тех пор мысль о будущих попутчиках невольно тревожила ее перед отъездом. Она расстроилась, когда увидела в купе совсем маленького, лет трех, ребенка: быстрее всего будет ночью капризничать и не даст выспаться. Но, оказалось, тревожилась она напрасно. Мальчика везла домой к родителям в Москву бабушка — моложавая, приятная женщина. Ребенок был очень милым, смешно пересказывал сказки, прочитанные ему бабушкой, угощал Ирину конфетами, с удовольствием ел пирожки из магазина, которые взяла в дорогу Ирина, отвергнув кашу, специально для него разложенную по баночкам. Самый большой шум был, когда мальчишка бегал по коридору, а самой большой неприятностью, когда налетел на проводницу. Но она не обиделась, а только посмеялась и спросила, как зовут юного пассажира. Ночью ребенок спал, как ангел. Два других попутчика ехали в командировку и весь день пропадали у знакомых в соседнем купе. Так что сутки в поезде прошли очень приятно. Утром, уже подъезжая к Москве, женщина дала Ирине московский телефон дочери, сказала, что погостит у нее до конца месяца: будут трудности, можно звонить, не стесняясь. У вагона, обрадованный встречей с родителями, крепко ухватившись за шею матери, малыш тем не менее не забыл на прощание помахать Ирине рукой.

Бытовая сторона практики была хорошо продумана. Ирину поселили в общежитии университета, которое так же, как и ее родное, почти пустовало. От него до центра можно было добраться за час с одной пересадкой — на троллейбусе и метро. По московским меркам, это было близко. В студенческом городке была столовая с умеренными ценами. В комнате жили вдвоем с еще одной приезжей практиканткой. Правда, темы у них были из разных эпох, днем работали не просто в разных залах, а на разных этажах, но вечером много общались. Хотя на сентябрь выпадали театральные отпуска, но как только где-нибудь возобновлялись спектакли, мчались в театр. Когда еще удастся столько времени жить в Москве и увидеть звезд на сцене живьем?

Свободного времени было совсем немного. Ирина не только делала черновые наброски, работая с документами, но начала писать диплом. К тому же ей предложили поработать экскурсоводом на время отпуска сотрудницы музея. В сентябре в музее было много школьников — здесь для них по темам проводили уроки истории. В своем зале Ирина как раз вела тему по курсовой работе — призеру конкурса.

Про письма Володе она чуть вовсе не забыла. Только через неделю черкнула одну страничку, пообещав подробности рассказать при встрече. Она и про билет на обратную дорогу вспомнила в конце практики. В предварительных кассах, изучая расписание поездов, проходящих через их город, Ирина выбирала такой, чтобы прибывал не очень поздно. И тут у нее появилось желание поехать на поезде №1 Москва — Владивосток, захотелось стать пассажиром самого главного поезда России, узнать, чем же он особенный. На ее станцию поезд прибывал в шесть часов вечера — очень удобно. Кассир сказала, что на «Россию» на нужное число билетов нет. Ирина немного расстроилась. Она еще не успела решить, то ли брать билет на другой поезд, то ли задержаться на день и поехать все же на «России», как кассир окликнула ее:

— Подождите. Оказывается, сняли броню. Есть один билет в купейный вагон.

Место было нижнее — 37-е. В последнем купе последнее место было 36-е. Не дожидаясь вопроса, кассир объяснила, что билет в маленькое двухместное купе — первое у входа в вагон.

Обычная невольная тревога перед дорогой удвоилась. Ирина представляла одну картину страшнее другой: кто станет ее единственным попутчиком на целые сутки?

День отъезда оказался очень суматошным. Накануне ей выдали зарплату за работу экскурсоводом. На такую огромную по студенческим меркам сумму Ирина не рассчитывала. С радости купила дорогой пуховик: голубой цвет очень шел к ее белым волосам и серым глазам. Примеряя обновку в магазине, она даже улыбнулась своему отражению в зеркале, так понравилась себе в новом наряде. Плащ, в котором в начале октября стало уже холодно, она уложила в сумку, нарядившись в пуховик. Сумка была плотно набита и довольно увесиста: приличной толщины папка с начатой дипломной работой, несколько книг, мимо которых в книжном магазине она никак не смогла пройти. Пусть сколько угодно смеются над ней и говорят, что Майн Рид — чтение для школьников, она купила целых пять новых томиков. Для дороги выбрала повесть «Белая перчатка» и переложила в нее из уже прочитанной книги закладку — красивую новогоднюю открытку от брата.

Когда пора было отправляться на вокзал, вновь вернулась тревога: с кем ей придется ехать в купе? Она вытеснила даже грусть от расставания с Москвой. Состав очень долго не подавали, на перроне пассажиры и провожающие ежились на холодном осеннем ветру, поглядывая на станционные часы. Наконец, сверкающий новой краской поезд Москва — Владивосток подъехал. Пока Ирина дошла до своего вагона, у дверей скопилась приличная толпа. Дожидаясь своей очереди, она разглядывала людей: кто попадет с ней — этот, а может, этот? Кто здесь едет, кто провожает? Когда поднялась в вагон, сердце уже просто выпрыгивало из груди — то ли от волнения, то ли от усталости: все-таки тяжеленная сумка оттянула руки.

Дверь в купе была открыта. На плечиках висела шинель с голубыми петлицами и эмблемами самолетиков. Устроив чемодан на багажной полке, спрыгнул на пол и оказался лицом к лицу перед Ириной молодой лейтенант. Он смутился, что стоит в одних носках, быстро надел ботинки, вышел в коридор, дав ей возможность спокойно раздеться в купе. Она поставила сумку, сняла и устроила на плечиках рядом с шинелью свой пуховик. И совершенно успокоилась: попутчик был не страшный.

По радио объявили, что до отправления поезда осталось пять минут, и всех провожающих попросили покинуть вагоны. Ирину никто не провожал, но ей захотелось взглянуть в окно и почувствовать последние минуты всеобщего прощания. В коридоре у всех окон теснились пассажиры. Под окном напротив их купе стояли военный, наверное, отец ее попутчика, дама лет около пятидесяти и две молодые женщины, одна держала на руках ребенка. Женщины что-то бестолково объясняли жестами, пытались кричать, но через двойные стекла закрытых рам ничего не было слышно. Да и все наверняка не раз было сказано, просто стояла обычная суета перед отъездом. Вот поезд тронулся, все провожающие как по команде дружно замахали руками. Коридор вскоре опустел.

Молодой лейтенант взял со стола пачку сигарет и отправился в тамбур. Ирина воспользовалась отсутствием соседа, быстро переоделась в дорожный костюм, достала из сумки пакетик с мылом, зубной пастой и прочими мелочами, которые в любой момент могли понадобиться, и «Белую перчатку», что выбрала для чтения в поезде. Когда попутчик вернулся в купе, Ирина пыталась поставить сумку в ящик под нижней полкой. Длинные, заплетенные в косу волосы мешали ей. Ирина откидывала косу назад, наклонялась за сумкой, коса падала ей на грудь. После второй неудачной попытки военный сказал:

— Давайте я или сумку поставлю, или косу подержу.

Ирина резко обернулась, разозлившись на шутку. Но сосед тут же извинился, сообразив, что напрасно взял такой тон в общении с незнакомкой, и обезоруживающе улыбнулся.

— Лучше поставьте сумку, — улыбнулась в ответ Ирина. Она взяла книгу и вышла в коридор, дав возможность соседу тоже переодеться.

Минут через десять дверь купе снова распахнулась. Стол был заставлен салатами, печеньями, вареньями. Попутчик пригласил Ирину вместе с ним поесть. Она отказалась.

— А я вроде два часа назад пообедал и опять проголодался. Мама вон сколько еды собрала, до самого Хабаровска хватит, — молодой человек показал на объемную сумку, пристроенную под столом.

— Вы ешьте, не обращайте на меня внимания, — Ирина села на полку в уголке и уткнулась в книгу.

Когда попутчик убрал все со стола и вернулся с вымытой чашкой, сказал:

— Давайте знакомиться, нам ведь все-таки долго ехать вместе. Меня зовут Николай. После окончания летного училища направляюсь к месту службы в Хабаровск.

— Ирина. Была в Москве на практике, домой приеду через сутки — завтра вечером. Это ваш отец был, он тоже летчик?

— Ага. У нас в семье все мужчины летают. Дед воевал на истребителе. Отец 25 лет в небе. Я нынче закончил летное, а младший брат только поступил.

— Летчик, а едете на поезде. На самолете-то до Хабаровска можно долететь за один день.

— Еще успею, налетаюсь. Отец посоветовал хотя бы раз проехать всю Россию поездом, чтобы понять, какая она большая.

— Я не очень разбираюсь в звездах, но ваш отец, похоже, большой чин. Что же в Москве было не остаться? В такую даль сына загнал.

— Хабаровск я сам выбрал. Там отец начинал службу, там с мамой познакомился. В детстве я несколько раз к бабе с дедом в гости ездил, пока они были живы. Отец сейчас генерал-лейтенант, служит в штабе военно-воздушных войск. Наверное, при желании мог бы при своем штабе пристроить. А что там делать: бумажки разносить да чай подавать генералам? Я боевым летчиком хочу быть, как дед, на истребителе летать. И против Хабаровска отец не возражает, скорее наоборот — доволен моим направлением.

— А что за женщины вас провожали?

— Мама, сестра и мой любимый племяш — тоже Колька. Все старшие сыновья в нашем роду Николаи: дед, отец, я, вот теперь племянник. Для семьи Томилиных это имя как талисман — считается счастливым.

— А высокая девушка в шляпе, с длинным шарфом?

— Это моя невеста Светлана.

— Светлана? Волосы черные, как смоль.

— Вот-вот. В школе над ней издевались: Света — не увидишь без света. Со Светкой мы с четвертого класса за одной партой сидели. Отца тогда в Подмосковье перевели. Ее семья месяцем раньше в Жуковском поселилась, жили в соседних домах, познакомились во дворе.

— В одной песочнице играли, — не удержалась, съязвила Ирина.

— Ну, если фигурально выражаться. В сентябре в школу пошли, нас было двое новичков в классе, так за одну парту и сели. За год до окончания школы отца Светки перевели в Москву, но к тому времени мы уже были не разлей вода — для всех жених и невеста. Виделись, правда, эти годы нечасто: я — в летном училище, она — в институте иностранных языков. Решили, как закончим учебу, поженимся. В этом году, наконец, оба получили дипломы.

— Что же она вместе с вами не поехала?

— Собиралась. Но Света считает, что на свадьбе все должно быть необыкновенное. Увидела в каком-то американском фильме потрясающий свадебный наряд. Платье портниха обещала ей такое же сшить. А в поисках туфель объездили всю Москву, за три дня у меня в глазах рябило от обилия женской обуви, но то, что хотя бы приблизительно походило на Светкину мечту, не нашли. Она уперлась: пока не найду туфли и не сошью платье, из Москвы ни ногой.

— Значит, тот единственный билет из брони был ее, и я еду на месте Светы.

— Может быть.

— Неужели с такими запросами да еще после иняза она поедет жить в Хабаровск?

— Запросто. Ей просто хочется свадьбы необыкновенной. А так она готова жить даже в маленьком военном городке. Это сейчас отец в Москве, а всю жизнь Светка с родителями тоже моталась по гарнизонам, знает, что такое жизнь военных. На Дальнем Востоке она никогда не была. Сопки, тайга, Амур — романтика. А иностранному можно детей в школе учить. Так Светка говорит. Свадьбу решили делать у нас под Новый год. Родители, если захотят, приедут. Всю родню на самолет посадят или вон забронируют вагон в поезде Москва — Владивосток. Шучу.

— Здорово. На самом деле, романтика, — Ирина поймала себя на мысли, что ей интересно слушать, как Николай рассказывает о себе и своей невесте.

— А в твоей жизни разве не было ничего романтичного? — Николай незаметно перешел в разговоре на ты.

— Ну, почему. Хоть отбавляй. Вот ты летаешь над землей на какой высоте: десять, двенадцать тысяч метров? А мой жених — астроном, он изучает звезды, до которых не долететь за десятки световых лет. Кстати, зовут его Владимир, что означает «владей миром», — что понесло Ирину, она и сама не знала. Еще не решив окончательно, жених ей Володя или нет, она назвала его именно так. Значит, где-то в глубине души это решение уже созрело. Или хотелось предстать в глазах случайного попутчика не хуже: у него есть невеста, значит, у нее должен быть жених.

До позднего вечера они болтали обо всем на свете: о книгах, фильмах, последних увиденных спектаклях в театре, городах, где бывали, спорте, политике, друзьях. Ирина убеждала Николая, как интересно открывать то, что было сотни лет до нас, чуть ли не прочитала ему лекцию экскурсовода музея. Николай пытался как можно доступнее объяснить теорию воздухоплавания и рассказывал курьезы из своей летной практики. И с особенным упоением Николай все время возвращался к истории их со Светкой любви, их мечтах о будущей жизни. Утром, слово за слово, беседа поплыла в том же русле. Казалось, они знакомы много лет. Всего на несколько минут погрузившись она — в книгу, он — в газету, снова возобновляли разговор и не могли наговориться, узнавая все новые и новые детали жизни друг друга.

Сутки промелькнули, как один час. За окном спустились сумерки, огни мелькавших фонарей высвечивали знакомые окрестности: путь Ирины подходил к концу. Проводница разнесла билеты тем, кто готовился выходить. Только что беспрестанно болтавшие Николай и Ирина притихли. Он взял сигареты и ушел курить. Она переоделась, наскоро уложила вещи в сумку и вышла в коридор.

— Ну, что же, прощай. Желаю счастья тебе со Светой, — сказала Ирина. Увидев за окном остановившегося у перрона поезда жениха с букетом белых хризантем, сказала: — А вот и мой Володя.

Владимир сначала не узнал ее в новом пуховике, потом бросился со счастливой улыбкой, подхватил сумку. В сумасшедшем порыве обнял ее, поцелуй скользнул по щеке куда-то к уху, капюшон сполз, коса, высвободившись, упала за спину. Ирина не разделила этой щенячьей радости. У нее было такое чувство, что она попала из сказки в реальность. И ей жаль было, что этот переход произошел. Хотелось вернуться, но было невозможно. Хотелось оглянуться, хоть на миг увидеть окно поезда, где она жила в сказке. Но она не сделала этого, только запрятала косу и натянула на голову капюшон.

Николай смотрел в окно, и ему казалось, что он потерял что-то очень-очень дорогое. «Обернись, обернись», — заклинал он. Нет, ушла, скрылась в темноте, как будто ее и не было никогда. Поезд тронулся. «Почему, почему я не спросил ее адреса, телефона родных или какой-нибудь подруги? — билась мысль в голове. — В этом городе тысячи девушек по имени Ирина. Ее никогда больше не найти».

На станции в его купе никто не сел, и Николай с тоской смотрел в темное окно, за которым ничего не было видно. Вдруг поезд резко затормозил, со стола слетела газета. Под ней лежала «Белая перчатка» Майн Рида. Наверное, минуту он, не отрываясь, смотрел на книгу, как будто этот томик в белом переплете был частицей той, что была для него безвозвратно потеряна. Потом он взял книгу в руки и стал медленно листать. На 26-й странице лежала закладка — открытка. «Милая Иришка! Поздравляю тебя с самым лучшим праздником — Новым годом! Желаю много-много счастья. Твой братишка». И адрес: город, улица, дом, номер комнаты, Кондратьевой Ирине. Волна какой-то дикой радости захлестнула Николая. Пожалуй, он не был бы больше счастлив, даже если бы выиграл кучу денег в лотерею.

Первым порывом было тут же написать ей письмо и отправить на ближайшей станции. У проводницы не нашлось ни бумаги, ни конверта. Первая остановка была глубокой ночью, и на вокзале уже закрылись все киоски. Ночью к нему подселили деда, который тут же захрапел. Николай лежал на верхней полке, в голове был какой-то сладкий туман, он незаметно уснул, под подушкой лежала забытая Ириной книжка.

Утром какая-то смутная тревога не давала ему покоя. У него есть невеста. Они со Светой все решили, уже почти готов свадебный наряд. Самое большее через месяц Светка приедет к нему в Хабаровск. Это Светке надо с дороги писать письмо и еще раз повторять, как он ее любит. Но стоило закрыть глаза, как возникал образ другой девушки — непослушная коса, маленькие ямочки на щеках, когда улыбалась, чуть заметное покусывание нижней губы, когда была с чем-то не согласна. Он не пошел искать бумагу и конверт, так и не написал письмо ни той, ни другой, проведя в раздумьях оставшиеся четыре дня пути. Только сосед изредка развлекал своими стариковскими разговорами. А когда тот утихал, Николай доставал книгу. Когда он прочитал «Белую перчатку» до конца, казалось, что он лучше узнал девушку, с которой общался всего одни сутки. И уже совсем не хотелось прогонять мысли о ней.

В Хабаровске стояла золотая осень, совсем не похожая на слякотную московскую. В городе Николай задержался лишь на полдня. К вечеру уже добрался до поселка, где располагалась воинская часть. Здесь ему предстояло служить. Устроился он шикарно. Только что освободилась комната в общежитии для малосемейных: 12 квадратных метров, залитых осенним солнцем, крохотная кухонька, душ и туалет. На кухне от прежних жильцов даже осталась мебель — шкаф, стол, табуретки, а в комнате — видавшая виды раскладушка. В тот же вечер сходил на переговорный и заказал сразу два телефона — свой домашний и Светкин. Сначала соединили с родителями. Он подождал еще немного и заказ на переговоры со Светкой снял.

Вечером он сел писать Ирине письмо. Долго не знал, с чего начать. Потом стал путано объяснять, кто он такой — это на случай, если она его совсем забыла. Написал про книжку, которую оставила в поезде, и открытку с адресом. О том, что так хочет вернуть назад день, когда они ехали в поезде вдвоем. Просил ее обязательно ответить. Пять дней туда, пять обратно — такой срок определил себе Николай для ожидания. Через неделю пришла телеграмма: «Все помню. Ирина».

Когда на столике у вахтера общежития Ирина увидела конверт со своим именем, написанным незнакомым почерком, ничего не поняла. Когда открыла письмо и прочитала первые строки, сердце бешено заколотилось. Тоска, которая, казалось, беспричинно преследовала ее две недели, и которую усиливал противный осенний дождь, ушла. Совсем не думая о будущем: своем, Володи, Николая, Светы, она пошла и дала телеграмму, написав первые пришедшие в голову слова.

«Все помню» — для Николая это было все равно, что «люблю тебя», потому что сам он уже не сомневался в чувствах к Ирине. И уже в следующем письме написал обо всем, что передумал с того момента, когда она сошла с поезда. Ответное письмо расстроило Николая. «Я не имею на тебя права, — писала Ирина. — Твоя Света наверняка уже купила белые туфли, у вас скоро свадьба».

А Николай уже совсем не хотел этой свадьбы, но как дурак все откладывал объяснение с невестой. Он позвонил ей, когда в Москве было раннее утро, и спросонья Света не поняла, почему он просит ничего не готовить к свадьбе, сказал, что все объяснит в письме. Не откладывая, тут же, на почте, на обратной стороне телеграммных бланков он написал Светлане все, обругал себя последними словами, просил прощения, но честно признался, что встретил необыкновенную девушку, а их привязанность с детства — что-то совсем другое, но только не любовь. Запечатал конверт, бросил в ящик — все, обратного пути нет. Сначала было письмо от матери, в котором она написала, какой стыд пережила перед Светочкой и ее родителями, что еще не поздно все вернуть, извиниться, превратив все в шутку. От Светы ответ пришел через месяц. Она писала, что устроилась на работу переводчицей и едва ли когда-то решилась бы променять Москву с ее столичными возможностями на таежную глухомань. Пренебрежительный тон и холодность письма успокаивали Светкино самолюбие. Николай хорошо знал, что все это заслужил, и был благодарен Светке, что обошлось без истерик.

Но Ирина молчала. Молчала даже после того, как он написал ей, что свадьба расстроилась и все объяснения со Светой закончены. Она не могла избавиться от вины разлучницы. А еще надо было набраться сил и окончательно порвать с Володей. Сомнений не оставалось: она его не любит. И неважно, сведет их судьба с Николаем или нет, за Володю она никогда не выйдет. Разрыв с ним был очень тяжелым. На ее решительное «нет», признание, что любит другого, он умолял выйти за него замуж, даже плакал. Приходил подвыпивший и мучил ее упреками в неверности, хотя она никогда не давала ему никаких обещаний. Эта пытка тянулась до самого Нового года. И только когда Ирина вернулась от родителей после праздников, девчонки в общежитии сказали, что ее Володечка утешился с какой-то однокурсницей под новогоднее веселье. Она с облегчением вздохнула: все. Только тогда она написала письмо Николаю, не скрывая своей любви.

Поезд в Хабаровск пришел утром. Для начала августа погода стояла прохладная. Ночью прошел дождь, поднялся северный ветер, так что Ирина достала из сумки свой голубой пуховик. Ветровка почему-то оказалась на самом дне — не вытаскивать же все вещи на вокзале. От автостанции она доехала автобусом до поселка, разделенного как бы на две части. Старая была застроена частными домами и деревянными двухэтажками, а новая представляла собой современный город с высотными домами, ухоженными газонами и цветниками — здесь жили семьи военных. Она нашла малосемейку, где жил Николай, но дверь была закрыта. Тогда Ирина решила ехать в воинскую часть. Почему-то не догадалась оставить сумку у кого-нибудь из соседей. Днем стало тепло, и пришлось еще нести в руке пуховик. До воинской части на попутках она добралась. Николай Томилин служил здесь. Но он был на полетах, когда появится, дежурный КПП не знал. Час шел за часом. Ирина устала ждать, ужасно проголодалась. И когда дежурный напоил ее чаем с бутербродами, она не в силах была бороться со сном.

Когда во время полета в нарушение всех инструкций Николаю сообщили: «Томилин, на КПП тебя ждет девушка», он и предположить не мог, кто это. В комнате дежурного на скамейке спала девушка, свернувшись калачиком. Растрепавшаяся коса свесилась до пола, под головой — голубой пуховик.

— Ирина! — не поверил своим глазам Николай.

Девушка проснулась. Смущенная, села и стала искать под скамейкой мокрые босоножки, которые незаметно сняла перед тем, как прилечь.

Николай все так же истуканом стоял перед ней, засыпая кучей вопросов:

— Когда приехала? Как меня нашла? Почему не сообщила? Я бы встретил.

— Я хотела сюрпризом.

— Через три дня у меня отпуск. Я сам хотел к тебе ехать сюрпризом. А если бы мы разминулись?

— Я не подумала, — испуганно смотрела на него Ирина. — Но ведь встретились же, — на щеках появились ямочки от смущенной улыбки.

— Ты бы лучше поцеловал девушку, чем мучить ее вопросами, — пошутил старший лейтенант, только что появившийся на КПП.

— Знакомься, мой друг Юрий Муранов. А это и есть моя Ирина.

Служебный автобус из части до военного городка домчал за пятнадцать минут.

Прощаясь с другом у новенькой девятиэтажки, Юра пригласил:

— Приходите к нам. Ирина с моей Людмилой познакомится.

— Не сегодня. Ирина с дороги устала. Может, завтра вечером?

— Договорились.

Малосемейка, где жил Николай, стояла через дом. Квартира была на верхнем, пятом, этаже. Ирина почему-то растерялась и застыла у дверей. Куда-то подевалась вся решимость, с которой она воевала сначала со своими сомнениями, а потом с отцом и матерью. Ей казалось, что если она сейчас перешагнет порог, то уже никогда не сможет вернуться назад. Николай поставил в коридорчике ее сумку, обернулся. В глазах светилась радость. Ирина перешагнула порог, ставший на миг непреодолимым препятствием. Она все правильно сделала. Долгие месяцы она грезила этим человеком, до мелочей представляла их встречу. И пусть получилось немножко не так, она приехала — и прочь сомнения.

Комната, конечно, выдавала жилье холостяка. Шкаф, диван, стол. Маленький телевизор почему-то стоял на кухонной табуретке. Окно затеняли шторы, совсем не подходящие по цвету к обоям. Но беспорядка, обычно присущего холостякам, не было. В том, как расставлена мебель и стопочкой сложены на столе книги и бумаги, чувствовалась военная выучка.

— Ну, как тебе моя берлога? — в комнату зашел из кухоньки Николай.

— Одинокого медведя.

— Давай чай пить. Ты, наверное, совсем голодная. У меня, правда, ничего не сварено, но масло и колбаса найдутся.

— Знаешь, я пять суток в поезде. Можно, я сначала под душ залезу?

— Конечно. А я тогда в магазин сгоняю, куплю чего-нибудь посущественнее.

Это было такое блаженство — стоять под горячим душем, не двигаясь, закрыв глаза, струи воды текли по волосам, лаская их. Вместе с мягкой пеной из тела ушла усталость этого суматошного дня. Когда Ирина вышла из ванной, закутавшись в свой любимый желтый махровый халатик, Николай хлопотал на кухне.

— С легким паром! У меня уже пельмени довариваются. Давай сюда!

— Сейчас, я только немного волосы просушу.

Ирина появилась на кухне раскрасневшаяся после горячего душа. Когда она села за стол, мокрые, еще не расчесанные волосы спускались ниже края табурета. В глазах Николая читалось бесконечное счастье вперемешку с удивлением, которое появилось, когда он увидел спящую Ирину на диванчике на КПП.

Попив чаю, они сидели за маленьким кухонным столом. Не хотелось никуда идти, ничего говорить. Они смотрели друг другу в глаза и растворялись в них.

— Пойдем, я покажу тебе наш городок, — прервал блаженное молчание Николай. — В окно, — уточнил он в ответ на удивленный взгляд Ирины.

— Видно здесь, правда, не очень много, но вот новый дом — тот, где Юра живет. Справа детсад, возле него небольшой парк, там всегда ребятни полно. За детсадом кинотеатр и клуб — все вместе, кажется, называется центр досуга. Рядом еще бассейн со спортзалом. А за ними и еще за домами школа — ее отсюда не видно.

К вечеру тучи разошлись, и все, что показывал Николай из окна комнаты, было окрашено красным цветом от заходящего солнца. Он стоял за спиной так близко, что Ирина чувствовала его тепло. Она обернулась и впервые поняла, какой он большой по сравнению с ней. Она отступила на шаг, запрокинула голову и только так смогла увидеть его глаза. Она должна была сказать это, непременно глядя ему в глаза:

— Я приехала к тебе насовсем.

— Если бы ты сказала, что приехала только в гости, я бы тебя все равно не отпустил.

Николай привлек девушку к себе. Руки чувствовали хрупкое тело, казалось, обними он ее крепче, и косточки сломаются. Ее влажные волосы пахли необыкновенно. Хотелось стоять так вечно.

— Завтра пойдем распишемся. Юрка с Людой свидетелями будут.

— В загсе самое малое месяц дают на раздумье.

— А военных сразу могут зарегистрировать.

— Так хотелось бы, чтобы была настоящая свадьба. Надо же подготовиться.

— Вот дурак. Конечно, свадьба. За две недели все успеем: платье и кольца купим, в клубе кафе есть, вечер там закажем. Но заявление завтра подадим. Идет?

— Идет. А деньги?

— Деньги есть. Я на машину копил.

— А как же машина?

— Машина подождет. Твои кто-нибудь приедут?

— Сестре надо телеграмму дать, может, прилетит, у нее отпуск. А родители точно не приедут, они сердятся на меня. Мы поссорились, когда я уезжала. Их можно понять, уехала на другой край света неизвестно, к кому, они ведь тебя совсем не знают. Я им ничего о тебе не рассказывала, а тут новость, как снег на голову: поехала в Хабаровск. Мне 1 сентября на работу надо выходить. Я устроилась в музей в моем родном городе. Мама так обрадовалась, что после университета я вернулась домой. Я и сама думала, что дома лучше. Ты знаешь, я в один день решилась и поехала к тебе. Твои родственники, наверное, тоже против меня, ведь Света…

— Опять Света. Забудь о ней. Светка счастлива, что осталась в Москве. Каждый день наряды меняет, выпендриваясь перед иностранцами. Захочет, жениха себе найдет состоятельного, за границу умотает. Думаю, приедь она сюда, сбежала бы через неделю, в крайнем случае, через месяц. Это все сестрица новости пишет. А мама до сих пор сердится, ей, видите ли, неудобно перед генералом — Светкиным папочкой. Вроде никогда не была идолопоклонницей, а тут из-за того, что он отцовский начальник, проблемы себе в голове накручивает. Если даже не приедет никто, устроим военно-молодежную свадьбу. Между прочим, мои друзья уже все знают о тебе, а после того, как ты полдня прождала меня на КПП, пожалуй, завтра вся часть будет знать.

— На кухне посуда немытая. Пойдем, я уберу со стола.

— Вот еще чего. Ты — гостья. Сегодня посуду я буду мыть, а ты посиди рядом, ладно. Я все еще никак не могу привыкнуть: если не вижу тебя, кажется, придумал себе, что ты приехала.

Ирина с удовольствием смотрела, как Николай тщательно моет посуду, очень ровно ставит в сушилке тарелки — сначала большие, потом маленькие. Только глаза совсем слипались.

— Я умираю — спать хочу. За пять дней в поезде так и не привыкла к разнице во времени, а у нас уже давно ночь, — как бы извиняясь, сказала Ирина.

— Давай, я тебя на диване уложу.

— У тебя столько хлопот со мной. Теперь еще с дивана тебя согнала. А где ты спать будешь?

— Не бери в голову. Вон старая раскладушка есть.

Она легла, не раздеваясь и, как только голова коснулась подушки, провалилась в сон.

Николай взял со стола пепельницу и пошел на кухню. Он распахнул окно, сел на подоконник и закурил, жадно затягиваясь. Он понял, что не курил полдня и даже не вспомнил о сигаретах. С холостяцкой привычкой курить в комнате придется кончать, а когда у них с Ириной родится ребенок, пожалуй, он и вовсе бросит. Ощущение блаженства с новой силой нахлынуло на него. Она здесь, она приехала. Да уж не сон ли это? Он тихонько прошел в комнату. Ирина спала, поджав ноги. Тусклый свет уличного фонаря падал на ее желтый халатик и распущенные волосы, все одинаково окрашивая в цвета спелой пшеницы. Николай закрыл ее ноги одеялом, она, не просыпаясь, повернулась на другой бок, и волна волос соскользнула и растеклась золотом по полу. Он осторожно поднял их и уложил на диван, но они своенравно снова рассыпались. Он сел на пол и упрятал лицо в волосы любимой. Он мог бы так сидеть целую вечность, охраняя ее сон. Вот оно, его счастье, о котором вчера он только мечтал. Вдруг он подумал: «Я ее даже ни разу не поцеловал. Какая ерунда, разговаривали целый вечер, смотрел на нее, как истукан, уже и свадьбу назначили. Жених тоже выискался».

Николай так и не уснул всю ночь, курил, возвращался в комнату, снова курил, как будто наверстывал пропущенные за день сигареты. В шесть часов собрался на утреннюю пробежку. Через полчаса, стараясь не греметь ключами, вошел в квартиру: вот сейчас он подойдет будить ее — непременно поцелуем. А Ирина встретила его свежей, как утренняя роса. Волосы были туго заплетены в косу.

— Уже чайник вскипел, сегодня я тебя буду кормить. Давай умывайся, скоро все будет готово. Ты когда уходишь?

— Времени еще целый вагон.

После холодного душа от бессонной ночи не осталось и следа. Когда Николай вошел в кухню, Ирина разлила по чашкам кипяток.

— Прошу к столу.

Он взял у нее из рук чайник, поставил на плиту и привлек ее к себе. Ее губы были мягкими, от них невозможно было оторваться.

— Так нельзя, ты опоздаешь, — она уперлась кулачками в его грудь. — И чай совсем остыл.

— Я сегодня буду пораньше. Ты не забыла? Мы идем заявление подавать.

К Мурановым они пошли вечером, купив бутылку шампанского и большую коробку конфет. Решили и познакомить Ирину с семейством друга, и помолвку отметить.

В квартире вкусно пахло пирогом. Люда суетилась на кухне.

— Проходите, я сейчас. Будем Пете первый юбилей отмечать, правда, половинчатый.

— Я уже большой, мне сегодня пять лет, — выскочил в коридор мальчишка.

— Ну, что же ты не сказал, мы без подарка, неудобно, — упрекнул Николай Юру.

— Ничего, потом купишь подарок.

— Я вас знаю, вы — тетя Ира.

— Откуда знаешь?

— Папа вчера про вас рассказывал. Такой длинной косы в нашем поселке ни у кого нету.

Люда была очень приветлива. Когда все уже наелись до отвала и мужчины ушли курить, они болтали с ней, как давние подруги, обсуждали будущую свадьбу, на которой Люда с Юрой с удовольствием согласились быть свидетелями. Люда работала в школе учителем русского языка и литературы, с легкостью развеяла сомнения Ирины по поводу работы. Недавно историчка родила, и место учителя истории в школе как раз было свободно. Да и новая литераторша была бы не лишней, зимой Люда собиралась в декрет.

Маленький Петя совсем осмелел:

— Тетенька Ира, давайте я вам косу буду заплетать.

И хотя родители на него зашикали, она разрешила. Он тихонько, очень нежно маленькими пальчиками расплел ее косу, осторожно расчесал и неумело заплел — волосы не вмещались в его ручонках.

— Ты хочешь стать парикмахером?

— Не-а, я буду летчик, как папа.

— Какие-то немальчишечьи увлечения у вашего Пети. Не боитесь за неправильную ориентацию? — пошутил Николай, когда Пете надоели взрослые и он ушел к себе в детскую играть.

Юра рассмеялся:

— Это у него наследственное. Я тоже все детство сестрам-близняшкам косы заплетал. Мать уходила на работу рано, в детсад мне приходилось их отводить. Вот и заплетал им косы, пока сами не научились.

— Петька тут до истерики дошел, увидел в магазине куклу с длинными волосами — купи и все, — добавила Люда. — Причесывал да заплетал ее, пока все волосы не выдернул. В детсаду у него любимая девочка Инга, потому что у Инги самые длинные волосы. Теперь вот тетя Ира попалась.

— Я все-таки нормальным мужиком вырос. Пью, курю, бабами увлекаюсь.

— Какими еще бабами?

— Ну, одной-то точно — тобой, — Юра обнял за плечи Людмилу. — А Петьке подарим через полгода сестренку, пусть с ней нянчится, косы ей заплетает.

Не столько от шампанского, сколько от тысячи впечатлений у Ирины слегка кружилась голова. От Мурановых до малосемейки было недалеко, а так хотелось погулять. Ирина попросила Николая показать поселок, который они видели вчера вечером из окна. Домой вернулись, когда было совсем темно.

Оба чувствовали, знали, что жить друг без друга не смогут. Все слова любви за год не раз были сказаны в письмах. Мечта стала реальностью, их неудержимо влекло друг к другу. Она молчала, потому что не могла же она говорить первой. А он не находил красивых слов.

— Я так завидовал Петьке. Мне тоже хочется расплести твою косу.

— Расплети.

Через день, в ближайшее воскресенье, в поселке был праздник. К Дню военно-воздушного флота военный городок по-особенному украсился — повсюду развешивали разноцветные флажки и воздушные шары. Офицеры уехали в часть необычно рано — готовились к показательным полетам. С утра с площади уже была слышна музыка, здесь все было готово для зрителей летного шоу. Позвонила Люда и сказала, чтобы Ирина через полчаса выходила. В центре было столько народу, что казалось: в этот день ни один человек не остался дома. Ровно в двенадцать часов послышался рев самолетов. Все, как по команде, повернули головы в ту сторону, откуда приближались военные самолеты. Они шли ровным строем: один — три — пять. Разворот, круг над площадью, резко вверх, круто вниз — не разрушая строя. Казалось, они привязаны друг к другу невидимыми нитями, и именно поэтому им удается не менять дистанцию и не потерять друг друга. Петя то и дело дергал за руки Люду и Ирину, все время спрашивая:

— Где папа?

Ирина тоже хотела бы знать, в каком самолете ее Николай. Наивно было бы полагать, что он может разглядеть ее в этой толпе, но она махала рукой, как и все, кто стоял рядом, запрокинув головы и не отрывая глаз от самолетов.

Потом одиночки выполняли фигуры высшего пилотажа. Ирина с замиранием сердца следила, как пилот выделывает акробатические трюки. Один самолет улетал, ему на смену над площадью появлялся другой и повторял головокружительные кульбиты. Напоследок снова в небо взмыли девять самолетов. Их дым окрасил его голубизну в яркие цвета — красный, зеленый, синий. И когда они как бы попрощались, покачав крыльями, кто-то отпустил воздушные шары. Казалось, они устремились следом за улетевшими самолетами.

Две недели до свадьбы пролетели в хлопотах и медовом бреду. Вечером, валясь с ног, Ирина как-то сказала:

— И правда, зачем свадьба? Расписались бы в первый день, как ты говорил, и все.

— Вот уж теперь нетушки. Буду фотографироваться с красивой невестой и всем родственникам и знакомым разошлю фотографии — пусть завидуют. Я уже сам себе завидую.

Телеграмма от сестры обрадовала Ирину. Чем ближе свадьба, тем сильнее ее охватывал мандраж. Родная душа рядом ей сейчас была необходима. Ольга прилетала ночью, прямо накануне свадьбы. Встречать ее поехал в аэропорт Юра на своих стареньких «Жигулях». Как они там нашли друг друга, непонятно, но только чуть свет Ольга была уже дома. Юра запыхался, пока дотащил до пятого этажа большую коробку.

Ольга была всего на год старше Ирины. Всю жизнь они были привязаны друг к другу. Когда Ирина уехала учиться, первое время ей так не хватало сестры, которая поступила на заочное и пошла работать. Но во время коротких встреч они успевали поведать все сердечные секреты. Историю знакомства с Колей Ольга знала всю до мелочей. Если бы не она, то едва ли Ирина решилась бы пойти против родителей и уехать в Хабаровск.

— Что это ты в коробке такое огромное привезла?

— Родители подарок тебе к свадьбе прислали — немецкий столовый сервиз аж на 12 персон.

— Ругают меня?

— Уже нет. Когда ты телеграмму прислала, папа сказал: «Значит, мать, судьба у нее такая». Подарок пошли тебе выбирать. Ох, и намучилась я с этой коробкой, пока с поезда на самолет ее транспортировала. Мама еще денег прислала, сказала: «Моя дочь — не бесприданница». Велела купить все, что полагается.

— Сегодня мы в магазины уже не успеем. Ой, времени-то! Я в парикмахерскую опаздываю. Коля, ты покажи Ольге, где умыться, и накорми ее чем-нибудь.

Накрученные на бигуди длинные волосы сохли бесконечно долго. Потом Ирина вместе с парикмахером долго думали, какую прическу соорудить, в конце концов, слегка закололи и оставили распущенные. Регистрироваться поехали все на тех же Юркиных «Жигулях». Николая кое-как уговорили оторваться от невесты и сесть на переднее сиденье. Сзади набились Ольга, Ирина и Люда с Петькой на коленях. Мальчишка ни за что не остался у соседей. Чтобы Петя не болтался, где попало, ему поручили держать длинную фату невесты, и маленький паж со всей ответственностью выполнял важное задание.

Напряжение не покидало Ирину весь вечер. От множества незнакомых лиц кружилась голова, она смущалась, когда кричали: «Горько!». До нее плохо дошел смысл сказанного, когда командир части поздравлял их и вручил ключи. Николай тоже растерялся, не зная, куда их положить, и передал Юре. Страшно хотелось вырваться из шумного, душного помещения кафе, но приходилось чинно выполнять положенную роль. Когда все гости разошлись, Ирина предложила пойти домой пешком. Была тихая теплая ночь. Компания друзей не спеша шла по сонному поселку. Петя, который уже успел выспаться, пристроившись на диванчике в холле кафе, шел, подпрыгивая сзади, уцепившись за фату — роль пажа он за этот день выучил хорошо.

— Мы уж на пятый этаж вас провожать не пойдем, сами дорогу найдете, — сказала Люда. — Ольгу забираем с собой.

Утром, чуть свет, в квартире раздался звонок. Это был Юра.

— Ну, и дрыхните вы, молодожены. Пошли квартиру смотреть.

— Нам положено сегодня весь день в постели валяться.

— Ничего не получится. Скоро вся кодла заявится квартиру обмывать. А к обеду шашлыки запланированы.

— Какую квартиру, Юра? — в коридор вышла Ирина, на ходу пытаясь сцепить заколкой рассыпавшиеся локоны.

— Так вам же комполка на свадьбе квартиру подарил. Вот у меня ключи. Собирайтесь.

— Слушай, Юр, я тоже ничего не понял. Какая квартира? Документов же нет никаких.

— Объясняю. В нашем доме, через подъезд освободилась двухкомнатная квартира на пятом этаже, помнишь, две недели назад майора в другую часть перевели? Квартира пустая стоит. А ордер на кого было выписывать — на чужую тетю Ирину Кондратьеву?

— Я тебе дам чужую тетю!

— Вот и я говорю: со вчерашнего дня вы законные супруги Томилины. Завтра оформишь все документы. А сейчас пошли. Люда с Ольгой, наверное, уже у подъезда ждут.

— Без тебя тут не обошлось.

— Просто майору как раз вовремя перевод дали. А я проинформировал комполка, когда вы заявление подали.

Новая квартира — это и вовсе было из разряда фантастики. Пока шумная компания в большой комнате разливала водку по пластмассовым стаканчикам, Люда водила Ирину по квартире, советуя, что необходимо будет купить в первую очередь. Потом отправились всей гурьбой в лес. До отвала наелись шашлыков. И даже танцевали, путаясь ногами в густой траве. Подвыпившие офицеры наперебой предлагали Николаю свою помощь:

— Переезжать будешь, ты только свистни.

Ольгу опять увели с собой Мурановы. Тишина в маленькой квартирке казалась Ирине нереальной, столько шума и веселья пришлось ей пережить за эти два свадебных дня.

— Завтра будем переезжать?

— Если успеем. Я завтра с утра в школу пойду. До 1 сентября всего неделя. Еще неизвестно, возьмут ли, у меня ведь опыта совсем нет. И перед директором нашего музея неудобно: она на работу меня ждет, а я сбежала на другой край света.

— Обещание твое теперь недействительно. Его давала Кондратьева, а ты теперь Томилина — жена военного летчика. А как говорит генерал Николай Николаевич Томилин-старший, интересы защиты Родины превыше всего.

— Хорошо, когда папа генерал. Вот тебе, сынок, одна квартира, вот тебе подарок к свадьбе — другая.

— Я ни у кого ничего не просил. И у отца нет привычки просить за меня, иначе бы я не в тайге под Хабаровском служил, а где-нибудь, в крайнем случае, под Москвой.

— Ваш комполка и сам поди догадливый. Чего ему объяснять, кто отец у лейтенанта Томилина?

— Ну, знаешь, — Николай схватил сигареты и ушел на кухню.

«Чего я на него взъелась? Вот идиотка», — Ирина от досады до боли кусала нижнюю губу.

Николай сидел в излюбленной позе на подоконнике у открытого окна и курил.

— Я — идиотка. Устроила тебе сцену на второй день после свадьбы! Прости меня.

Николай надулся, как обиженный школьник, и даже не повернул голову в ее сторону, хотя совсем наоборот — хотелось обнять и целовать ее целую вечность. Но он держал форс. Ирина забралась рядом с ним на подоконник и положила голову на грудь.

— Правильно все сказки заканчиваются свадьбой. Потому что после свадьбы начинаются всякие ссоры, драки, разводы. Если обо всем этом рассказывать детям, они никогда не женятся.

Ну, разве мог он на нее сердиться?

За неделю, что Ольга оставалась у них в гостях, успели все. Перевезли на новую квартиру диван, шкаф, телевизор и холодильник. Денег, оставшихся у Николая от накоплений на машину, хватило на спальный гарнитур и кое-что по мелочи для кухни. По маминому наказу вместе с Ольгой тщательно выбирали в магазине одеяла-покрывала в счет приданного. Шторы на окна целый день шили у Люды на машинке.

Директриса в школе обрадовалась, что Ирина пришла устраиваться на работу учителем истории, место до сих пор было свободно. Но оформляться пришлось ехать в райцентр. Пока утрясали все формальности, ушел целый день. Только 31 августа они с Ольгой смогли поехать в Хабаровск, чтобы купить Ирине приличный костюм и туфли. Не могла же она пойти в школу в джинсах и кроссовках, из которых почти не вылезала пять студенческих лет. Долго проторчали в книжном магазине, надо было запастись литературой, которая была просто необходима при подготовке к урокам. Пока они мотались за покупками, Николай собрал привезенную накануне мебель. Пока разобрали покупки, пока поужинали, спать легли уже за полночь.

И все же утром Ирина проснулась до будильника. Было такое чувство, что она идет первый раз в первый класс. Да, в общем, разница была небольшая. Если не брать в расчет практику в школе после второго и третьего курса на истфаке в университете, то сегодня у нее был первый день в школе. По наследству от ушедшей в декрет исторички Ирине досталось классное руководство в шестом классе, первый урок по расписанию был как раз в своем классе. Новый синий костюм, конечно, придавал ей строгости, но вот коса… Ирина пыталась пристроить волосы и так, и эдак, наконец, просто закрутила косу в тугой узел и заколола шпильками. С Людой они заранее договорились пойти в школу вместе, родной человек рядом для первого дня был просто спасением.

Зря волновалась. Первое сентября был все-таки не столько учебный день, сколько праздник. Даже на уроке истории в своем шестом классе она просто рассказала ребятам, что они будут изучать в этом году. Ребята с любопытством разглядывали ее и загадочно улыбались. Наконец, одна девочка не выдержала:

— Ирина Павловна, это правда, что у вас коса до пола?

— Ну, не совсем уж до пола.

— Вот, я же тебе говорила, — зашептала девочка соседке по парте. — Ирина Павловна в нашем доме живет. Если бы она приехала раньше, победила бы в конкурсе на самую длинную косу, помнишь, по телевизору показывали?

Похоже, ее коса становится достопримечательностью поселка. Плохо, если других достоинств в ней не заметят.

В обед в учительской пили чай. Ирина перезнакомилась со всеми учителями. Библиотекарь пригласила ее к себе, чтобы выбрать учебники и методички. Домой Ирина вернулась с полным портфелем и огромной охапкой цветов. Ольга с Николаем приготовили роскошный ужин. Он же стал и прощальным. На другой день утром сестра уезжала. Ее уговорили ехать поездом. Николай, а потом Ирина проделали этот путь через всю Россию, наперебой рассказывали, какая красота — сопки, тайга, мосты через огромные реки, а Байкал, вокруг которого поезд идет чуть ли не полдня, — просто сказка. Ольга загорелась тоже увидеть все это своими глазами, тем более что время до конца отпуска еще было. С сестрой Ирина отправила заявление об увольнении из музея и записку директору с извинениями.

Чтобы переустановить телефон со старой квартиры на новую, ушла целая неделя, но зато номер оставили тот же. В первый же вечер раздался длинный междугородный звонок.

— Алло. Это квартира Томилина? Ответьте Москве.

Через секунду на том конце провода женский голос спрашивал:

— Коля? Алло! Это ты, сынок?

— Здравствуйте. Я сейчас его позову, — Ирина зажала трубку рукой. — Коля, быстрее, вроде бы твоя мама звонит.

— Мама, ты чего не спишь? У вас же шесть часов утра! Что за женский голос? Это Ирина — моя жена. У нас свадьба была неделю назад, поздравь нас. Ну, вот такая свадьба, настоящая. Почему телефон молчал? Так мы в другую квартиру переехали, как раз целую неделю без связи были. Мама, ну, чего ты завелась? Я, между прочим, давно не маленький. Я понимаю, что ждали в отпуск. Потому и не приехал, что женился. Не сообщил заранее? Истерики твоей мне перед свадьбой не хватало. Ну, прости, нельзя так с любимой мамой разговаривать. Ты успокойся. Я сейчас трубку положу. А потом вечером мы с тобой спокойно поговорим. Ты только знай, моя Ирина — чудо, и я очень люблю ее. Слышишь?

Ирина пыталась не думать о том, что когда-нибудь ей придется знакомиться с родителями Николая. Еще неизвестно, смогут ли они ее принять. Хорошо, что между Хабаровском и Москвой такое огромное расстояние. Отпуск только через год, а за год столько воды утечет. По крайней мере, к быстрой встрече Ирина никак не была готова. Буквально через пару недель Николай пришел вечером домой с отцом.

— Ирина, принимай гостя! Отец в нашу часть с инспекторской проверкой нагрянул.

Они стояли в коридоре рядом, высокие, широкоплечие, удивительно похожие друг на друга. Ирина узнала генерала, которого первый раз видела год назад в окно поезда. Генерал изучающе разглядывал девушку. Под его строгим взглядом Ирина вдруг увидела себя со стороны. Домашняя одежда. Распущенные волосы. За день тугой узел так оттягивал ее голову, что, возвращаясь из школы, она отпускала волосы на свободу.

— Вы проходите, я сейчас, — и юркнула в спальню.

Она долго перебирала вещи в шкафу, не зная, что одеть. Она понимала, что первое впечатление — самое важное. В Москве родственники обязательно будут расспрашивать Николая Николаевича о ней. Наконец, выбрала джинсы и голубой свитерок еще со студенческих времен. Туго заплела волосы в косу. Мужчины сидели в гостиной.

— Давай знакомиться, дочка, — генерал улыбнулся, и на душе у Ирины стало как-то легче.

Потом она кормила их щами, которые сварила к ужину. Как здорово, что у них была красивая посуда — родительский подарок к свадьбе. Обычные щи в супнице и сметана в соуснике казались намного вкуснее, чем из обычной кастрюли. Убрав со стола, Ирина оставила мужчин с их серьезными разговорами. Надо было еще закончить подготовку к завтрашним урокам. Наработок у нее пока не было, так что по вечерам приходилось много заниматься.

Отец переночевал у них только одну ночь, утром вместе с сыном уехал в часть, а к вечеру отбыл самолетом домой, даже не заехал попрощаться, только позвонил по телефону:

— Ирина, держи строго моего оболтуса, — пошутил в конце.

Вечером Николай смеялся над Ириной:

— Напугал тебя вчера отец. А оказалось, совсем он не страшный.

— Вы очень похожи. Теперь я знаю, какой ты будешь через много лет.

— Лысый и старый?

— Нет. Красивый.

— Отец — классный мужик. Ты ему очень понравилась. Нисколько не выдумываю. Так и сказал: «Теперь я понимаю, почему ты бросил Свету».

— Понятно, с отцом у вас вкусы совпали, а вот мама…

— Что мама? Маме ты тоже понравишься. Кстати, отец увез с собой наши свадебные фотографии.

Прошло всего два месяца, а Ирине казалось, что город, где она родилась и выросла, университет и сокурсники были в далеком-далеком прошлом. Хоть она и не готовилась к профессии учителя, но к школе быстро привыкла. Прошло волнение первых дней, когда звонок на урок вселял в нее чувство, будто ей надо сдавать очередной экзамен. Ребята в ее пятых-седьмых классах были хорошие. Она старалась чем-нибудь увлечь их на уроках. Оказалось, в школе есть и видеомагнитофон, и кинозал. Ирина пожалела, что когда была с сестрой в Хабаровске перед 1 сентября и покупала книги, не взяла видеокассеты по своим темам. Но потом удалось в субботу после уроков съездить и запастись фильмами. Она заметила, что даже троечники после видеоуроков на отлично отвечали задание. В конце сентября Ирина свозила свой шестой класс на экскурсию в музей краевого центра. Потом она придумала музейные уроки. Вели экскурсии ребята, правда, экспонатами были лишь иллюстрации из книг и журналов. Но ученики очень увлеченно готовились к таким урокам.

И все-таки после обеда школа пустела, и для Ирины наступало время одиночества. Она с удовольствием готовила, а за ужином, наслаждаясь, наблюдала, как муж с аппетитом ест. Николай обычно возвращался поздно. Ирина знала, когда приходит служебный автобус из части, и если муж задерживался, тревожилась, каждую минуту смотрела на часы, прислушивалась к шуму лифта и шагам на лестничной площадке. Когда Николай приходил домой, Ирина обретала покой и уверенность, она засыпала его вопросами: как прошел день, были ли полеты, хорошо ли «ведет себя» самолет? Он отвечал односложно, отшучиваясь, что все равно ей не отличить фюзеляжа от форсажа, так стоит ли рассказывать.

— Думаешь, для этого надо прослушать курс аэродинамики?

— О, какие слова знаешь!

— Ты только за дуру меня не держи.

Ирина как-то пожаловалась Людмиле, что муж совсем ничего ей не говорит о своих делах.

— Да плюнь ты. Увидела парад самолетов в День авиации, в остальное лучше не вникать. А то сочтут еще американской шпионкой, — смеялась она в ответ на обиду подруги.

Свои маленькие удачи в школе и привязанность шестиклашек Ирина считала ничтожными для Николая и почти не говорила о своей работе. Вообще-то было хорошо и уютно просто сидеть, прижавшись к нему, обмениваясь ничего не значащими фразами, в тысячный раз слышать: «Ириша, как я тебя люблю!».

Зарядили противные дожди. Еще вчера стояла теплая золотая осень, которая нередко бывает на Дальнем Востоке в октябре, и вдруг подул ветер и принес с собой холод и нескончаемые дождевые тучи. Темнело рано, да и днем от низко нависшего неба было сумеречно. Длинные часы ожидания, занятые кухней, стиркой, уборкой, наводили на Ирину тоску. У нее пока не появилось близких подруг, кроме Людмилы. А у той своих хлопот хватало: она не очень хорошо переносила беременность, считала дни до декретного отпуска, да еще Петя рассопливелся. Ирина не хотела надоедать подруге со своей хандрой и запретила себе часто бывать у Мурановых. Когда все по дому было сделано, она не знала, чем занять себя. Бесконечные глупые сериалы по телевизору надоели, даже читать не хотелось. Не зажигая в комнате свет, она становилась у окна и подолгу смотрела на заплаканные голые деревья и редких прохожих, прятавшихся под зонтиками.

Давно прошел тот час, когда Николай обычно возвращался домой. Ирина уговаривала себя не волноваться, помня наставления Людмилы, что о страшном сообщат сразу же, а если телефон молчит, то беспокоиться не о чем.

— Ириша, я купил машину, — с порога радостно объявил Николай, показывая ей связку ключей.

— Какую машину? Мы же все деньги потратили.

— Ты знаешь, случайно подвернулись «Жигули», совсем недорого. Всего пять лет на ходу, в отличном состоянии. А деньги отец оставил, сказал: вместо подарка к свадьбе. Правда, на машину было маловато, но нам сегодня зарплату выдали — как раз хватило. Ну, пойдем, я тебе покажу, — Николай увлек Ирину к кухонному окну. — Смотри, стоит белая «ласточка».

— Слушай, как везет тебе. Ну, прямо все на тарелочке преподносят. Полковой батя квартиру подарил, родной — машину. Даже не генеральский, а просто царский подарок — беленький, розовой ленточкой осталось перевязать.

— Может, хватит уже меня отцом упрекать. Придумай что-нибудь другое.

— А что придумывать? Я в нашей семье не в счет, куда деньги тратить, со мной советоваться не обязательно. А есть мы до следующей получки месяц что будем?

— Картошку с капустой. Сейчас, осенью, бабушки овощи дешево продают.

— Без мяса ты, пожалуй, через неделю первый взвоешь. Хотя моей мизерной получки все равно только на хлеб и картошку хватит.

— Ты уж свой вклад в семейный бюджет не преуменьшай.

— Ах, все-таки мы — семья! Ладно, не в деньгах дело. Просто ты меня ни во что не ставишь. Все, я ни о чем больше не хочу говорить с тобой, — Ирина с силой оттолкнула от себя мужа, который пытался обнять ее и как-то успокоить. Она ушла в комнату и захлопнула за собой дверь, которая обычно никогда не закрывалась. Николай разозлился, бросил на кухонный стол ключи от машины и выскочил из квартиры. Она слышала, как щелкнул английский замок на входной двери.

Они сидели с Юрой у Мурановых на кухне, и Николай спрашивал друга:

— Скажи, чего ей надо, а?

— Ну, поругались, с кем не бывает.

— Вы с Людмилой тоже ругаетесь?

— Сейчас уже редко, — засмеялся Юра. — А первое время из-за пустяков, бывало, собачились. Когда Петька только родился, прихожу домой, сидит плачет. Почему, не говорит. Я и так, и эдак, слезы еще сильнее. Хожу психую, вспоминаю, в чем провинился.

— Зато Ирина, наверное, вообще плакать не умеет. Когда она злится, глаза темнеют, как небо перед ливнем, но ни одной ее слезы я не видел.

— Слушай, может, выпьешь, успокоишься?

— Нет. Ты представляешь, что будет, если я еще и пьяный домой приду?

— Значит, домой пойдешь?

— А куда я денусь? Вот только не знаю, как быть теперь.

— В общем-то, ты свинья порядочная, конечно. Купить машину, не посоветовавшись… Да Людмила меня просто убила бы. А на будущее мой тебе совет. Женщины — штука тонкая, почему у них бывает плохое настроение, нам не понять. Сохраняй спокойствие и принимай все, как должное. А если не можешь, разводись сразу. Женился, не подумав. Сколько ты свою Ирину знал до свадьбы? Две недели? Может, ты ошибся.

— Советы у тебя дурацкие. Да моя Ирина лучше всех девушек в поселке и во всем крае, да чего в крае — во всей России.

— Вот это ей и говори почаще.

— Сегодня-то мне что делать?

— Мириться надо. Во-первых, купи цветы.

— А во-вторых?

— Во-вторых, прощения проси.

— За что?

— Какая разница. За все на свете.

— Во-первых не получится. На дворе ночь, магазин закрыт.

— В райцентре есть на площади киоск, он точно круглосуточно работает. Садись на машину и поезжай.

— Опять не получится. Я ключи от машины дома бросил.

— Тогда поехали на моей.

Люда, войдя на кухню, застала конец разговора:

— Собрались ехать. А вы случайно не пили?

— Нет, хотя было желание. Но Коля отказался.

— Тогда поезжайте, выручай провинившегося. Ирине позвонить?

— Не надо, я сам как-нибудь.

Раздался звонок в дверь. На часах была половина двенадцатого. Злость у Ирины давно прошла. Осталась только досада на себя, что не сдержалась, не сумела спокойно высказать свои претензии. Она беспокоилась за Николая, боялась, что он умчится куда-нибудь на своей новой машине и попадет в аварию. Но машина стояла под окном, а в кухне на столе лежали ключи.

Звонок прервал ее мрачные мысли. Ирина открыла дверь и невольно улыбнулась. Николай стоял на коленях, в зубах за стебель держал огромную белую розу и смотрел на нее виноватыми глазами.

Необъяснимая тоска не проходила, а только с каждым днем усиливалась. В их с Николаем жизни было очень мало точек душевного соприкосновения. Ирина чувствовала себя одинокой. Казалось, исчезни она, и никто не заметит. Ей было больно, но хотелось сделать себе еще больнее назло неизвестно кому. Невыносимо было смотреть в окно на осеннюю слякоть. Захотелось пойти туда — навстречу холодному ветру. Она вышла на улицу, не взяв с собой зонтика, брела бесцельно, куда глаза глядят. Позади остался поселок, она шла вдоль шоссе, скользя по грязи. Стало совсем темно. Ноги промокли, она ужасно замерзла. Только тогда остановилась, оглянулась на далекие огни поселка и… повернула назад.

Николай был дома.

— Малышка, где ты была? Я так волновался!

— Гуляла.

— Промокла вся, замерзла. Руки, как ледышки, — он взял ее руки в свои теплые ладони. — Давай я помогу тебе раздеться. И сразу в ванную, согреешься под горячим душем.

Он, как маленькой, вытер ее мокрые волосы полотенцем, закутал в плед:

— Сейчас я принесу чай с медом, а то простудишься.

Он сидел рядом на диване, держал банку с медом и смотрел, как она пьет маленькими глотками горячий чай.

— Ужинать будем? Я голодный, как волк.

— Я ничего не сварила.

— Ну, и ладно. Придумаем что-нибудь. Ты ложись, отдыхай. А я пойду рожки сварю с тушенкой.

На следующий день ужина снова не было, и на третий, и на четвертый. Николай, ни слова не говоря, сам шел на кухню. Колбаса с яичницей, сосиски, жареная картошка… Готовил то, к чему привык за год холостяцкой жизни. Ставил все на стол и тогда звал Ирину ужинать. Она все ждала скандала, но муж терпеливо сносил ее бойкот: покупал продукты, пропадал на кухне, кормил ее, мыл посуду. Потом она отказалась от ужина, хотя очень хотела есть. Видно было, что Николай психанул. Ирина ждала, что он закричит, обругает ее, но он сдержался. Поел один, а потом долго курил на кухне.

На следующий день Николай принес огромный пакет фруктов.

— Будем кормить тебя витаминами. Ты — такая худышка, ничего не ешь. Готовлю я плохо, от такой еды последний аппетит пропадет. Я и сам съел бы чего-нибудь вкусненького. Ириша, а может, оладышки сделаешь?

— Хорошо, давай оладьи, а еще лучше с яблоками. Я тесто буду делать, а ты мой и режь яблоки помельче.

Она сидела за столом напротив и смотрела, как муж поедает одну оладышку за другой, опустошая тарелку. «Ненормальная, ну, что легче тебе было от того, что он ходил голодный?», — спрашивала себя Ирина.

Сколько бы она себя ни настраивала, что все наладится, тоска порой брала ее в плен, и тогда все раздражало.

— Ириша, а у меня нет чистых рубашек? — спросил однажды вечером Николай.

— Все твои рубашки лежат замоченные в тазу. Бесконечными стирками я уже все пальцы стерла! Но мы же вместо стиральной машины «Жигули» купили, они нам были гораздо важнее.

Николай молча ушел в ванную и выстирал рубашки. Ирине хотелось пойти и сделать все самой, но она сдержалась. Утром встала рано и выгладила высохшее за ночь белье. Принимая из рук жены свежую рубашку, Николай обнял ее:

— Прости меня, ладно. В субботу купим стиральную машину. Самый лучший автомат, который даже за стиральным порошком в магазин сам будет бегать.

Она улыбнулась:

— Денег у нас ни на какую нет.

— В кредит возьмем. И наплевать, что много переплачивать придется. Ручки моей любимой жены дороже.

«Неужели нет ничего, что могло бы вывести его из себя?» — эта мысль стала неотвязной. Ей непременно нужно было сделать что-то из ряда вон выходящее, чтобы он сорвался, закричал, может быть, даже ударил ее. Тогда она могла бы оправдать все ссоры, которые устраивала почти без причины, все, за что почти ненавидела себя. Ей нужно было так больно сделать любимому и самому дорогому человеку, чтобы страдать самой и чтобы эта боль помогла ей очнуться. «Чем хуже, тем лучше», — стучала в голове дурацкая фраза. Стоп! Она знала, что сделает.

В парикмахерской как раз была свободна мастер, с которой они мудрили над свадебной прической Ирины. Та узнала ее и приветливо улыбнулась.

— Что мы придумаем сегодня и по какому случаю?

— Подстригите и покороче.

— Вы сошли с ума! Я не буду стричь такие волосы.

— Тогда дайте ножницы, я отрежу сама, — Ирина вытащила шпильки и начала расплетать упавшую на грудь косу.

Парикмахер, глубоко вздохнув, щелкнула ножницами раз, другой. В ее руке безжизненно повисли отрезанные волосы. Вид у женщины был такой, что, казалось, она сейчас заплачет.

— Конечно, с длинными волосами очень тяжело. За день так голову оттянут, что шея, наверное, отваливается, — она оправдывалась, как будто совершила преступление.

Потом положила волосы на столик и стала заканчивать стрижку. Прощаясь, спросила:

— Волосы возьмете с собой?

— А зачем? Отдельно от меня они не имеют никакого значения.

Дома Ирина внимательно осмотрела себя в зеркало. Пропустила волосы сквозь пальцы. Ей показалось, что они остались еще слишком длинные. Она взяла ножницы и начала состригать прядь за прядью все, что было длиннее зажатых между пальцами волос. Умудрилась выровнять даже на затылке. Напоследок укоротила челку и совсем стала похожа на мальчишку-подростка. Вдруг ей нестерпимо стало жалко потерянной косы. Слезы готовы были политься из глаз, но она только больно прикусила губу и резко отвернулась от зеркала. Потом подмела свою домашнюю парикмахерскую и залезла под душ. Теплые струи, как обычно, успокоили ее. Было непривычно, что не надо выкручивать мокрые волосы, а потом долго высушивать их большим полотенцем, пока не перестанет стекать вода. Она моментально вытерла голову, расчесала волосы. Минут через пятнадцать они были уже сухие. «Ну, вот, действительно, нет худа без добра. Вон как легко и свободно», — убеждала себя Ирина, снова разглядывая новую прическу в зеркало.

Чем ближе подходил час, когда Николай возвращался домой, тем беспокойнее становилось на душе: что-то сейчас будет? Вдруг стала неуютной тишина просторной комнаты и холодно от бьющего в окно мокрого снега. Ирина достала толстый свитер, натянула его и села с ногами на диван, бездумно уставившись в телевизор, который включила, только чтобы нарушить ставшую гнетущей тишину.

Николай остолбенел, увидев Ирину. На мгновение ему показалось, что это и вовсе не его жена:

— Ты что наделала? Зачем?..

Вот сейчас начнется та буря, которой она так жаждала.

Но Николай развернулся и вышел. Зашумела вода в ванной. Он был вне себя от ярости. Он знал ответ на свой вопрос «зачем?». «Она хочет, чтобы я начал ссору. Но нет, не дождется. Мне бы понять, что с ней творится. Но, видно, прав Юрка, мужикам никогда не влезть в шкуру женщины. Остается терпеть или… Э-э, ты даже не думай про или». Ледяная вода вернула Николаю спокойствие.

Он вошел в комнату. Ирина все так же сидела, забившись в угол дивана, только глубже упрятала подбородок в высокий ворот свитера. Он сел рядом, нежно погладил рукой по коротким волосам:

— А ты знаешь, очень даже ничего.

Он обнял ее за плечи и привлек к себе:

— Глупышка моя. Думаешь, косу обрезала, так я разлюблю тебя. Ни за что! Все равно ты самая красивая и любимая.

Она положила ему голову на грудь, как любила это делать. Напряжение последних часов ушло, она готова была бесконечно сидеть так, слушая ласковые слова и биение его сердца. Потом отодвинулась от него и очень внимательно, глядя прямо в глаза, как это делала в самые серьезные моменты, сказала:

— Давай не будем жалеть косу. Если хочешь, она снова вырастет.

— Конечно, вырастет, — улыбнулся Николай. — Только что твои шестиклашки завтра скажут?

А шестиклашки назавтра устроили целый бойкот. Первый урок был у своих. Полкласса, не выспавшись, по утрам обычно клевало носами. А тут, как разбуженный улей, ребята завертелись и зашептались. Бойкая девчонка, которая 1 сентября выспрашивала ее про косу, не выдержала и поднялась за партой:

— Ирина Павловна, зачем вы подстриглись? Вы были особенная, а теперь, как все. Жалко…

— Какое отношение моя прическа имеет к уроку истории? — не сдержавшись, резко оборвала Ирина.

Девчонка прикусила язык и надулась. Потом нехотя села. Все шепотки прекратились, и повисла мертвая тишина. Все тем же резким голосом, который зазвенел в тишине, Ирина сказала:

— Проверим домашнее задание.

Но ни один из ее маленьких обиженных человечков не пошел к доске. «Я не знаю», «Я не выучил», — звучало в ответ. Двойки было ставить бесполезно. Она поняла, что так ребята выражают протест.

— Откройте учебники и прочитайте главу, которую я задала к сегодняшнему уроку. Поскольку у вас не было времени дома, будем выполнять домашнее задание сейчас.

Ребята уставились в учебники, но было видно, что они не читают. Она прошла к последним партам и встала у стены. Замечала, как ребята украдкой оглядываются на нее. Нужно было что-то делать, потому что если она не сумеет восстановить их расположение сейчас, они не забудут обиду.

Ирина медленно вернулась к учительскому столу и тихо сказала:

— Я хотела вам предложить поставить спектакль о Спартаке, о гладиаторах. А теперь даже не знаю, что делать. Если в классе будут двойки по истории, то, пожалуй, театральную постановку нам не разрешат.

Эта идея со школьным театром у Ирины появилась почти сразу же, как только она начала работать в школе. Ее шестиклассники были очень любопытны и восприимчивы к ее предложениям. Все с удовольствием играли в экскурсоводов и даже писали рефераты, хотя для таких малышей это было еще очень сложно. Она выбрала самую интересную тему из школьной программы, которую ее ребята проходили в конце прошлого учебного года, и начала писать сценарий. Он был почти готов, но пока о своей задумке молчала, потому что оставалось много вопросов: получит ли согласие директора школы, справится ли с ролью режиссера, сумеют ли ребята сыграть, захотят ли помогать родители, ведь без их участия костюмы не сшить? И все-таки она сейчас сказала ребятам о спектакле. Как и следовало ожидать, они тут же забыли все обиды.

— Ирина Павловна, настоящий спектакль, как в театре? И мы сами будем там артисты? А ролей всем хватит? Перед кем мы будем выступать? — наперебой задавали вопросы ребята.

— К следующему разу два параграфа выучим, только расскажите о спектакле.

— Ну, если обещаете больше меня не подводить, то давайте сегодня останемся после уроков и начнем читать сценарий. А потом все вместе распределим роли и… приступим к репетициям.

Денек выдался непростой. Из школы Ирина возвращалась позднее обычного, окруженная стайкой веселых ребят. Дома почувствовала, что устала — все-таки непросто ей далась победа. Но эта усталость радовала — она была лучше пустоты и уныния, что окружали ее в последнее время. Вечером Николай с порога заявил:

— Чего одной дома скучать. Учись водить машину. Я узнал, в автошколе со следующей недели как раз новая группа начинает заниматься.

Теперь, действительно, скучать был совсем некогда. Идея со спектаклем всем очень понравилась. Ирина срочно закончила сценарий, ребята начали учить роли. Даже определили себе сроки: к 8 Марта мамам показать несколько сцен, хотя для репетиций оставалось всего три месяца, а к концу учебного года поставить весь спектакль, выступить с ним на последнем звонке перед выпускниками и, может быть, даже съездить на гастроли в воинскую часть к летчикам — там служили папы почти всех шестиклассников. Репетировали через день три раза в неделю. И так же через день у Ирины были занятия в автошколе, а потом еще до ночи учила правила.

Конец декабря подкрался незаметно. У Людмилы до родов оставалось около месяца. Из дому она выбиралась на короткие прогулки недалеко от дома да вечером ходила за Петей в садик. Мурановы предложили Новый год встречать у них. Все согласились и начали потихоньку запасать продукты, заполняя холодильник и даже балкон.

30 декабря Николай и Юрий, как обычно, утром уехали на служебном автобусе в часть. О том, будут ли полеты и вообще, что предстоит делать мужчинам, никогда не спрашивали по раз и навсегда заведенному правилу. Вечером они домой не вернулись. Женщины уже вовсю готовились к праздничному застолью, и Ирина была у Мурановых, когда в дверь позвонили. Лица сослуживцев были знакомы, но их имена Ирина не могла вспомнить.

— Хорошо, что Ирина тоже здесь. Сегодня Юрий с Николаем полетели вместе. Связь с самолетом была потеряна. Мы не знаем, что с ними. Они не разбились. Вы слышите? Просто мы пока не знаем, что с ними. В районе аварии идут поиски, но до темноты самолет обнаружить не удалось. Завтра утром отправим вертолеты, — до Ирины с трудом доходил смысл сказанного.

Люда молчала. Потом, когда летчики ушли, она, держась за большой живот, сказала:

— Надо ждать. И надеяться. Хорошо, что Петя играет в своей комнате и ничего не слышал.

Они долго сидели молча, перекидываясь незначительными фразами. На Петин вопрос, почему так долго нет папы, сказали, что он с дядей Колей неожиданно уехал в командировку и вернется через день или два. Ирине было жутко возвращаться в пустую квартиру, и она осталась ночевать у Мурановых, если беспокойную ночь можно было назвать сном. Утром в школу идти не надо было — начались каникулы. Вместе с Людой они то и дело напряженно смотрели на молчавший телефон. Вдруг Ирина подумала, что позвонить могут к ним домой, и бросилась в свою квартиру. Она целый день ходила из комнаты в комнату, боясь уйти далеко от телефона — вдруг не услышит звонка. К вечеру она не выдержала и снова пошла к Мурановым. Люда держалась, ее хотя бы отвлекал Петя, его надо было то накормить, то почитать книжку. Ни о каком новогоднем ужине речи не могло быть — из рук все валилось. Они снова сидели, изредка перебрасываясь ничего не значащими фразами, да напряженно смотрели на телефон. Когда короткий зимний день заканчивался, позвонили и сказали, что самолет обнаружить не удалось.

— Это я виновата, — страшным шепотом произнесла Ирина, когда Люда положила трубку. — Я все эти месяцы так мучила Колю своей хандрой. Он ни разу не ушел на работу в хорошем настроении. Он же переживал из-за всего этого. Наверное, что-нибудь неправильно сделал, вот самолет и разбился.

Слезы лились в три ручья, как будто прорвало плотину, которая сдерживала их все эти долгие месяцы напряженных отношений Николая и Ирины. Она все повторяла сквозь рыдания:

— Это я виновата, я виновата.

— Прекрати истерику! И не смей говорить, что они разбились. Их ищут. И найдут, слышишь, если мы будем верить и ждать!

Прошло еще два дня тягостного ожидания, пока не раздался звонок:

— Нашли. Живые. Их забрал вертолет. Не беспокойтесь, врач к ним вылетел. Сначала в госпиталь. Если все нормально, скоро будут дома. Еще позвоним.

Задачу пилотам Муранову и Томилину поставили несложную. Они десятки раз вместе вылетали на задание. Что случилось в этот раз, еще предстояло разобраться комиссии. Связь с бортом оборвалась через сорок минут. Приборы показывали, что самолет теряет высоту. Более опытному пилоту Муранову удалось выровнять самолет. Удачей было то, что внизу был замерзший Амур, и боевой самолет по его ровной глади приземлился, как по взлетной полосе, только напоследок зарылся носом в снег. Несмотря на все усилия, связь восстановить не удалось. Оставалось только надеяться, что их обнаружат во время поисков: самолет на свободном пространстве реки должен хорошо просматриваться с воздуха. Жилья поблизости не было. Хорошо, в лесу дров для костра было, хоть отбавляй, так что декабрьского мороза они не боялись. Но, правда, и поспать не удавалось, чтобы не замерзнуть. Ну, еще и поголодать пришлось три дня. Домой вернулись заросшие щетиной, голодные. Николай готов был еще столько же дней переносить холод и голод за ту радость в глазах Ирины, какую видел почти полгода назад — в тот августовский день, когда она приехала к нему.

— Прости меня, любимая, я испортил тебе Новый год.

— Самое главное — ты вернулся.

Три дня на морозе все-таки не прошли даром. Николай слег с температурой. И потому, что это была обыкновенная ангина, а, слава Богу, не что-то серьезное, Ирина нарочито строго отчитывала мужа за то, что не вовремя выпил таблетку или плохо поел. Ухаживала за ним, как за маленьким беспомощным ребенком. А ему нравилось, как она хлопотала возле него, и он готов был бесконечно болеть, специально капризничал, чтобы она его уговаривала закутаться, или выпить теплого молока, или съесть что-нибудь калорийное и полезное.

Казалось, эта авария самолета помогла восстановить мир в семье Томилиных. Ирина по-прежнему занималась в автошколе. Николай взялся поднатаскать ее на вождении — на курсах было маловато часов, чтобы можно было уверенно сдавать экзамены. Они ездили по поселку и по трассе на Хабаровск по нескольку часов почти каждую субботу и воскресенье. У Ирины получалось вполне прилично, хотя зимой по скользким дорогам ездить было очень сложно.

Смеркалось. На пустынной трассе она не справилась с управлением. Машину потащило на обочину, и она зарылась в сугроб. Мотор заглох. Ирина повернулась к Николаю и вдруг расхохоталась. Он, думая, что она испугалась, не ожидал такой реакции. Смех был настолько заразителен, что он не смог сдержаться.

— С моей стороны дверь не открывается. Давай выбираться, — наконец, сказал Николай.

Ирина вышла из машины, а Николаю пришлось перебираться и вылезать через водительское место, он задел за сигнал, и окрестности оглушил автомобильный гудок.

— Ты чего сирену включил, взываешь о помощи? Еще бы SOS в эфир послал, — Ирина все никак не могла унять смех.

— Тебе вот весело, а нам еще машину надо вытаскивать. На дороге как назло машин не видно.

Они целый час откапывали и выталкивали машину. Навалялись в снегу, нацеловались до одури. Ирина вытряхивала из волос Николая снег, потому что шапка так и осталась в машине на заднем сиденье. Добрались до дома уже совсем поздно. Так хорошо вдвоем, как в этот вечер, им давно уже не было.

В день экзамена Ирина, конечно, волновалась, хотя почти во всем была уверена. Теорию сдала легко — все-таки студенческая привычка готовиться к экзаменам была еще жива. А вот перед вождением что-то спасовала. Попала в машину гаишника, о котором говорили, что всех женщин он на экзаменах «режет», поскольку убежден, что баба за рулем — это нонсенс. Когда Ирина заняла водительское место, вспомнила все наставления. Не торопясь, отрегулировала сиденье, поправила зеркало заднего обзора, пристегнула ремень. Скосила глаза на гаишника, он сидел и внимательно наблюдал за ней, насупив брови. Она завела машину, выжала сцепление и медленно нажала на газ. Машина тронулась, Ирина обрела уверенность, тем более что по этой улице они с Николаем проехали уже не раз, и подвохов не предвиделось. Она помнила, что на перекрестке надо быть особенно внимательной, смотреть на знаки. Для нее была главная дорога, и она выехала на перекресток. Вдруг наперерез на дикой скорости выскочила машина. Ирина со всей силы надавила на тормоз, резина была хорошая, скорость — не больше пятидесяти километров, так что машина остановилась как вкопанная. Промчавшаяся иномарка закидала лобовое стекло снегом. Но столкновения удалось избежать, хотя оно казалось неминуемым. Гаишник разразился трехэтажным матом. Он повернулся к Ирине с несколько испуганным видом, понимая, что эта неопытная девчонка своей мгновенной реакцией спасла жизнь ему и себе. Ничто не выдавало ее волнения, только руки слегка дрожали. Она крепче сжала руль, так что косточки пальцев побелели.

— Пересаживайся. Сдала, — сказал гаишник.

Курсанты автошколы, которые были вместе с ней в машине, быстро разнесли весть о том, как Ирина утерла нос гаишному женоненавистнику. Она чувствовала себя почти водителем-профессионалом. Эта самоуверенность ее и подвела.

Они поехали с Николаем в Хабаровск. По трассе она вела машину нормально. Когда въехали в город, где были светофоры и поток машин в десятки раз больше, чем в их поселке, ему надо было сменить жену за рулем, но он этого не сделал. Их «Жигуленок» остановился у светофора за «Мерседесом». Ирина видела в зеркало, что сзади очень близко притормозила «Тойота». Загорелся желтый свет, она поставила на первую скорость и уже дала газу, но впереди «Мерседес» все не трогался. Сзади засигналила нетерпеливая «Тойота». Ирина занервничала, боясь въехать в переднюю иномарку и чувствуя, что сзади на нее надвигается машина. «Мерседес» уже уехал, «Тойота» вывернула на соседнюю полосу и тоже умчалась. А Ирина сидела в заглохшей машине в каком-то оцепенении. Потом выскочила из машины, оставив дверцу открытой, перебежала на тротуар и пошла по улице. Николай догнал ее, пытаясь успокоить, говорил, что не надо обращать внимания на всяких придурков, которые носятся по дорогам. Они вернулись к машине, но за руль она ни за что не села. Ирина забилась на заднее сиденье и молчала до самого дома. Когда они поднялись в квартиру, она достала из сумочки второй комплект ключей от машины и сказала:

— Я не буду ездить.

В конце января Люда родила девочку. Петя, никого не спрашивая, сразу же стал называть сестру Дашей. Семейству пришлось согласиться, тем более что имя было славное. Когда Мурановы привезли девочку из роддома и Ирина увидела малышку, ее сердце наполнилось необыкновенной нежностью к этому маленькому существу. Она без боязни взяла ребенка на руки и прижала к груди. Было такое чувство, как будто это ее ребенок. Ирина долго не отпускала новорожденную из рук. Было видно, что Люда нервничает. Потом, когда девочка заплакала, а затем жадно припала к материнской груди, Ирина очнулась: это не ее ребенок.

Полгода прошло, как они жили с Николаем. Каждый месяц Ирина ждала — вот появятся признаки ее будущего материнства. Но месяц шел за месяцем, а желанная беременность не наступала. Ирину это тревожило все больше и больше. Она поделилась своей тревогой с подругой в надежде, что Люда ей что-нибудь посоветует. Но у той таких проблем не было.

— Ты знаешь, Петю я понесла в первую же ночь. Юра еще учился на четвертом курсе. На свадьбе я была на пятом месяце. Сюда, в Хабаровск приехали уже с Петей. Захотели второго родить, Петя все сестренку просил, вот Дашутка появилась. Ты уж извини, ничего подсказать не могу. А что врачи-то говорят?

— Врачи говорят: еще слишком маленький срок нашего супружества, чтобы беспокоиться. Даже обследование не назначают.

— Но, может быть, на самом деле надо подождать.

Ирину постоянно тянуло к Даше. Она бывала у Мурановых каждый день под предлогом, что с малышкой у Люды много хлопот, ей надо помочь. Вместо обычной приветливости подруга встречала Ирину молчанием. Не могла скрыть раздражения, старалась забрать у нее девочку, как только та брала Дашу на руки. Не заметить этой ревности Ирина не могла и, как ей ни было это трудно, перестала бывать у Мурановых. Теперь изредка в выходные дни вместе с Николаем заходили к друзьям. Дашу на руки Ирина не брала, только с грустной улыбкой наблюдала, как играют с малышкой другие.

К 8 Марта они успели с ребятами подготовить сцены из спектакля. Мамы были в восторге, хотя десятки раз видели все на репетициях, учили вместе с детьми роли и готовили костюмы. Воодушевленные успехом, шестиклассники с удвоенной энергией взялись за новые репетиции, чтобы к лету показать весь спектакль. Ирина готова была дневать и ночевать в школе. Оставалась одна, отправляя вечером всех ребят домой. Всегда придумывала срочное дело — то дорисовать декорацию, то подправить чей-нибудь костюм. Все это успелось бы, но сидеть дома одна она не хотела. Но вскоре репетиции пришлось сократить до минимума.

Юру Муранова отправили в командировку. В часть нужно было доставить новый МИГ. На заводе-изготовителе и испытательном полигоне ему предстояло пробыть недели три, а то и больше. Только он уехал, заболела Даша. Где она подхватила воспаление легких, непонятно. Врачи категорически заявили: только ложиться в больницу. Люда позвонила Томилиным вся взволнованная. Решили Юру не тревожить. Люду с Дашей отвезли в больницу, а Петю с его любимыми игрушками Томилины забрали к себе.

Теперь Ирина вставала пораньше. Собирала и отводила Петю в садик. После школы забегала к Люде в больницу, иногда вместе с Петей. Ужин готовила основательный. Занималась с мальчиком: то арифметикой, то чтением, ведь скоро он собирался в школу, отвечала на бесконечные «почему?» любопытного ребенка. Петя был отличным ребенком: помогал накрывать на стол, мыть посуду, а когда Ирина стирала его вещи, что-то тоже пытался пулькать в тазу. Правда, в ванной мылся исключительно с дядей Колей. Вечером Петя садился рядом с Ириной на диван и прижимался к ней, только глубокие вздохи выдавали, как он скучает без родителей. Перед сном Ирина читала ему сказки и целовала, говоря: «Спокойной ночи».

Люду с Дашей выписывали в пятницу. Холодный мартовский ветер был коварен, под ногами — снежная каша. Хотя больница была недалеко, идти пешком после такой серьезной простуды было верхом безумия. Николай строго-настрого наказал женщинам ждать его в больнице, он заберет их на машине. Люда уже собрала вещи и спустилась вниз. В вестибюле ее ждали Ирина и Петя. Мальчик очень обрадовался, что сегодня все вместе идут домой. Прошло десять минут, пятнадцать. Николай все не ехал. Люда снова раздела Дашу — в помещении было тепло, а девочку закутали в пуховую шаль. У Ирины внутри все больше поднималось раздражение, она то и дело подходила к окну, из которого было видно крыльцо и часть дороги. Наконец, через полчаса в вестибюль влетел Николай:

— Извините. Задержался. Ну, что, пойдем?

— А где машина? — раздраженно спросила Ирина.

— Там, на парковке, за углом.

— Ты что, с ума сошел? Ребенок после воспаления легких! На улице сырость! Неужели трудно было догадаться и подогнать машину к крыльцу? Мало того, что прождали столько времени, так теперь еще и пешком полдороги идти. В таком разе и вовсе твою машину можно было не ждать — мы бы давно уже дома были.

Николай молчал. Только видно было, как он стиснул зубы. Со всей силы бросил на пол ключи от машины, которые держал в руке, развернулся и вышел. Ирина растерянно посмотрела на Люду, которая уже начала одевать Дашу.

— Зря я на него набросилась. Вот дура.

— Не просто дура, а настоящая стерва.

— Знаю. Но что теперь делать-то?

— Ты же умеешь водить машину. Поедем потихоньку.

— Но я несколько месяцев не садилась за руль.

— И что хочешь сказать: разучилась водить?

— Нет, конечно, — Ирина подняла с пола ключи и пошла к машине.

Она осторожно припарковала «Жигули» у самого крыльца. Люда с детьми села в нагретый салон. Дорога заняла не больше пяти минут. Ирине пришлось тормозить на перекрестках, пропуская машины, но мотор ни разу не заглох. Всего за пять минут она вновь обрела уверенность за рулем, автомобиль был послушен неопытному водителю — как будто извинялся за то, что подвел ее на злополучном хабаровском перекрестке. Ирина помогла подруге донести вещи до квартиры. У Люды на руках была Даша, а Петя тащил пакет со своими игрушками, который он тщательно собирал утром, готовясь вернуться домой от тети Иры и дяди Коли.

Еще двести метров до соседнего подъезда, и белый «Жигуленок» занял свое привычное место под окном. Ирина выключила мотор и еще посидела в тепле затихшей машины, так и не придумав, как себя вести и что сказать мужу.

Николай не заметил, как дошел от больницы до дому — все бурлило в нем от злости. «Все-таки она меня достала!» — стучало в голове. Только поднявшись в квартиру, он сообразил, что бросил Люду с детьми. Они-то тут причем? Как после больницы по такому холоду они доберутся? Николай ругал себя последними словами, наспех натягивая куртку. У входной двери он нос к носу столкнулся с Ириной.

— А где Люда?

— Я довезла ее, — Ирина медленно опустила ключи от машины на полочку в прихожей и так же не спеша стала раздеваться.

Николай бросился к кухонному окну, откуда была видна машина, его белая «ласточка» ждала на привычном месте.

— Ириша, ты у меня молодчина, — он сгреб в объятия свою любимую. Разве можно было на нее злиться, когда он сам во всем виноват. — Ты меня прости, ладно. Чего я психанул, бросил вас беззащитных? Но ты молодец, ты все умеешь. И машина тебя слушается, я всегда тебе это говорил, а ты не верила.

Он все говорил и говорил какую-то бессмыслицу. Слова не имели никакого значения. Ей было так тепло и уютно рядом с ним. Надо было сказать, что вовсе не он, а она виновата в сегодняшнем разладе, любой бы на его месте еще сильнее разозлился, если бы его перед посторонними людьми так выставили. Но Ирина молчала: дурацкая гордость не давала ей признать неправоту.

Все выходные Ирина чувствовала себя потерянной. За три недели она привыкла к Пете, к его шумным играм и бесконечным «почему?». Повисшая в квартире тишина давила. В душу снова закралась тоска от одиночества. Николай все выходные валялся с книгой на диване и смотрел телевизор. Они почти не разговаривали, занятые каждый своим делом. Они находились в одной квартире и были очень далеки друг от друга. В воскресенье за ужином Ирина спросила:

— Юра будет сам летать на машине, за которой уехал?

— Не знаю.

— А твой самолет уже сколько лет летает?

— Много.

На все вопросы он отвечал «не знаю», «наверное», «не имею понятия». Разговор не получался. Тогда Ирина спросила раздраженно:

— Твоя мама тоже жена военного. Неужели они с твоим отцом никогда не говорили о его делах, не обсуждали его проблемы?

— Сколько себя помню, отец возвращался поздно, часто бывал в командировках. А мама воевала с нами троими — то сестра ее косметику без спросу возьмет, то мы с братом из-за игрушек подеремся. Вот и строила нас.

— Вот именно. Она вами троими занималась — не соскучишься с такой оравой. А у нас даже одного ребенка нет, чтобы мы могли строить его в две шеренги, — горько пошутила Ирина.

— Что врачи говорят?

— Вот и Люда вместо совета спрашивает: «Что врачи говорят?». Ничего не говорят. Подождать надо, говорят.

— Я понимаю, ты за эти три недели привыкла с Петей возиться. А сейчас опять у меня затосковала.

Ирина выскочила из-за стола: он слишком точно угадал ее состояние, а ей даже перед самым родным человеком не хотелось оголять свою боль. Она закрылась в ванной. Нет, она не плакала, только до боли кусала губу.

Все навязчивее преследовала мысль: «Я испортила ему жизнь. Скоро все родственники и друзья начнут задавать вопросы о ребенке. А скорее всего уже спрашивают. Они будут бесконечно ранить его. Зачем я приехала?».

Репетиции немного отвлекали Ирину. После майских праздников они с ребятами каждый вечер в сотый раз повторяли отдельные сцены и весь спектакль целиком, наконец, прошла генеральная репетиция. В день показа, перед праздником последнего звонка, страшно волновались. Но все прошло удачно. В школе такого еще не было, выпускники даже завидовали шестиклассникам. Директор тоже осталась довольна, поддержала идею гастрольного спектакля в воинской части. Через неделю ребята выступили перед военными. Среди зрителей были отцы маленьких артистов, они надувались от гордости и радовались, как дети, впервые попавшие в театр. Солдаты-срочники тоже от души аплодировали. Командир части вручил всем ребятам игрушки, а Ирине — огромный букет цветов. Николай ходил именинником, принимая поздравления друзей.

После бурных майских дней наступили каникулы, и школа опустела. Ирина приняла экзамены по истории у выпускников и ушла в отпуск. Отложенные домашние дела заняли не больше недели. И все — дальше пустота. Да еще навалилась дикая жара. Все чаще вспоминались студенческие каникулы, которые Ирина проводила с друзьями на реке, сестра, брат с маленьким племянником, родители, которых не видела долгие месяцы.

Газеты обычно Николай покупал вечером по пути домой. После ужина они сидели на диване, шурша каждый своими страницами. В краевой газете Ирине попалось на глаза объявление: с сегодняшнего дня начались гастроли драматического театра из города, в котором прошли ее студенческие годы. За пять лет она просмотрела весь репертуар. В афише значились знакомые спектакли, а с фотографии смотрели лица знакомых актеров.

На другой день эта газета с объявлением, как магнитом, притягивала к себе. Ирина в который раз читала театральную афишу, хотя уже помнила ее наизусть. Желание поехать в театр, не откладывая, прямо сегодня, было выше ее сил. На машине уехал на службу Николай. Ирину не могло остановить то, что спектакль заканчивается поздно и она не сможет добраться до поселка. Даже если не будет мест в гостинице, она готова была провести ночь на вокзале. Она оставила на кухонном столе газету, наскоро написав на полях: «Я уехала в театр».

Ирина совсем не подумала, что в кассе может не быть билетов. И только когда вышла из автобуса на вокзале, вдруг испугалась, что может не попасть на спектакль. Но страхи оказались напрасными, в городе жили не одни театралы, тем более не было наплыва на провинциальную постановку. В зале даже оставались свободные места. Спектакль унес Ирину совсем в другое место и время. Знакомые актеры вернули ее в родной дом, заставили забыть все сомнения. Она была одна, но куда-то ушло одиночество.

С гостиницей тоже повезло: там были свободные места. Но усидеть в душном номере в этот солнечный июньский вечер Ирина не могла. Страшно захотелось искупаться. Она положила в пакет гостиничное полотенце и пошла гулять. Она шла не спеша по центральной улице. Заходить в духоту троллейбуса не хотелось, хотя до набережной было далеко. Но торопиться ей было некуда. Вечером жара немного спала, и на улицы высыпала молодежь. Когда Ирина спустилась к реке, солнце уже садилось. Вот-вот, и оно уйдет за ту линию, где соединяются река и небо. Народу на берегу осталось уже совсем мало. Ирина сняла босоножки и пошла по кромке воды подальше от пляжа. Обернулась — никого не было видно. Она разделась донага и медленно зашла в воду. Амур еще не прогрелся и встретил ее прохладной водой. Она долго плавала, потом легла на спину и закрыла глаза: она была дома, в своей родной реке — такой же холодной и бодрящей.

Отросшие до плеч волосы высохли, пока Ирина поднималась по широкой лестнице на крутой берег Амура — медленно, ступенька за ступенькой: раз, два, тридцать, шестьдесят восемь… Она добралась до гостиницы далеко за полночь. Казалось, вовсе не устала, но, как только голова коснулась подушки, она уснула блаженным сном. Утром встала легкая, свежая и вдруг поняла, что вчера за целый вечер ни разу не вспомнила о муже. Но угрызений совести вовсе не было. Не было мыслей о том, волнуется ли он, спал ли ночью, разыскивал ли ее, как встретит ее сегодня. Ей было все равно.

Когда Николай прочел торопливую записку жены на полях газеты, его взяла досада. Конечно, она скучает, а он ни разу не догадался съездить на какой-нибудь концерт или в театр. Даже отец, как бы ни был занят, два раза в месяц обязательно выбирался с матерью на «культурные вечера», как он говорил. «На рыбалку с друзьями у меня время находится, а любимую жену развлечь ума не хватает, — костерил себя Николай. — Правильно Иришка меня поддела. И главное — не стала упрашивать. Взяла да и уехала одна».

Он почему-то не волновался: был уверен, что Ирина устроилась в гостинице, погуляет в городе и завтра вернется домой. Он не метался по квартире, куря сигарету за сигаретой, как это могло быть совсем недавно. Он хорошо выспался, только утром немножко грустно было, что рядом нет теплой уютной Иришки, — он так привык, что она всегда рядом.

Вечером Николай поспешил не домой, а в магазин. Как-то в ювелирном отделе универмага Ирина разглядывала золотые украшения, особенно ей приглянулись сережки с изумрудом. Продавец предложила примерить серьги.

— Они слишком дорогие. Все равно мы их не сможем купить.

— А вы все-таки оденьте и полюбуйтесь в зеркало.

Ирина вынула из ушей маленькие золотые ромбики — подарок родителей на восемнадцатилетие. Когда в ушах засияли изумруды, в ее темно-серых глазах мелькнул зеленоватый кошачий блеск. В зеркале Николай увидел совсем другую женщину — таинственную и еще более прекрасную. Он тогда подумал, как же мало ему знаком даже ее внешний облик, не говоря о ее мыслях и чувствах.

Накануне вечером он решил, что непременно должен купить жене в подарок те сережки, даже если потратит на них все деньги. Беспокоило только одно: лишь бы их никто не купил за это время. Изумруды сверкали в витрине все тем же притягательным блеском. Продавец узнала Николая:

— Эти сережки очень идут вашей жене. Я надеюсь, она будет рада подарку.

Николай тоже надеялся, что Ирина обрадуется, и надоедливая тоска покинет ее сердце.

Ирина была дома, как обычно, вкусно пахло ужином.

— Здравствуй, — дежурный поцелуй в щечку. — Проголодался, наверное, как собачонок. Мой руки, у меня уже все готово, — Ирина разговаривала, как будто ничего не произошло, как будто она никуда не уезжала.

— Подожди-ка, — Николай взял жену за руку и увлек в комнату, где было большое зеркало. Он достал из кармана коробочку и открыл ее: — Это тебе.

— За что? Вроде праздников никаких не намечается. И день рождения только в сентябре.

— Я к свадьбе тебе никакого подарка не сделал, а из-за свадьбы и день рождения толком не отметили. И вообще за целый год я ничего тебе не подарил. Просто преступная невнимательность. Посмотри, это те самые сережки, которые тебе понравились. Одень.

И снова, как тогда в магазине, ее темно-серые глаза отразили кошачью зелень. Она улыбнулась, и на щеках появились до боли любимые ямочки.

Ирина, как могла, уговаривала себя набраться терпения, пыталась занять себя то чтением, то вязанием, прогоняла от себя мрачное настроение. Но навязчивая мысль: «Я испортила ему жизнь» — все чаще возвращалась к ней. Пришло письмо от родителей. Мама писала, что сильно скучает, спрашивала, не собирается ли Ирина с Колей приехать. Снова до безумия захотелось домой. Если бы можно было повернуть время вспять, она не была уверена, что сломя голову поехала бы к Николаю. Нет, она не разлюбила его, но не могла принести ему того счастья, о котором мечтала. В мечтах они оба рисовали большую дружную семью. Не получилось и, наверное, никогда не получится. Ему еще не поздно начать все сначала — с другой. Думать об этом было больно. Только маме и сестре она могла выплакаться, у них найти утешение.

Письмо из дому сделало ясными давно бродившие смутные мысли: она решила уехать. Проводив мужа на службу, она достала с антресолей сумку — ту самую, с которой приехала сюда около года назад. Сложила самые необходимые для жаркого лета вещи. Она не была уверена, что вернется, но не тащить же с собой зимнее пальто. Вырвала из тетради лист бумаги. Долго сидела над ним, не зная, что написать. Потом торопливо выплеснула фразы, которые в последнее время не давали ей покоя: «Я испортила тебе жизнь. Мне не надо было приезжать. Я возвращаюсь домой». Ирина вынула из ушей сережки с изумрудами и положила на стол рядом с запиской.

Она поспешила на утренний автобус, чтобы в очередной раз сомнения не остановили ее. Для нее теперь целью стало купить билет на любой поезд, лишь бы только уехать как можно быстрее. Она готова была даже сесть на электричку, чтобы не ждать ни одного часа.

В автобусе Ирине досталось место рядом с пожилой женщиной. Они уже подъезжали к Хабаровску, когда Ирине стало плохо. Ее затошнило, в глазах все поплыло. Соседка увидела, как девушка внезапно побледнела и стала терять сознание. Она затормошила ее, открыла окно и усадила под струю теплого ветра.

— Дыши, дыши глубже. Что же ты, горемычная, в дорогу-то беременная одна собралась? Да еще в такую жарищу, вон с утра духота какая. Может, хоть дождь пройдет, легче станет, — слышала Ирина сквозь туман причитания бабки.

До конечной остановки было недалеко. Бабулька помогла Ирине выйти из автобуса и усадила ее на скамейку на остановке.

— Оклемалась маленько?

Ирина кивнула:

— Бабушка, а почему вы решили, что я беременная?

— Да разве меня обманешь. Сама пятерых родила, да и внуков уже шестеро. Что, в первый раз? — так и не ответила она на вопрос.

Ирина опять кивнула.

— Ну, я пойду. Доберешься одна-то?

— Доберусь.

Ирина не придала значения двухнедельной задержке. Так было уже не раз, и все обычно заканчивалось болезненными месячными. Но именно так, как сегодня, не было никогда. Она прислушалась к своим ощущениям: пока больше не тошнило, и голова не кружилась. Надо было возвращаться домой. Ирина пошла к вокзалу, в помещении которого были автобусные кассы. У входа в длинном ряду сидели женщины и торговали разной огородной снедью. На глаза Ирине попалась банка с солеными огурцами. Среди множества кучек свежих июньских огурчиков эта единственная банка соленых казалась чудом. Ирина не могла оторвать от них глаз. Казалось, если она не съест сейчас этот огурец, она умрет.

— А один вы можете продать? — спросила Ирина.

— Возьми так, милая, — бабка сняла с банки полиэтиленовую крышку. — Беременная чего захочет, то и съесть должна. А соленый огурчик — первое дело.

«Как будто на лбу у меня написано — все знают. Одна я, дурочка неопытная, ничего понять не могла», — думала, откусывая огурец, Ирина.

До автобуса оставалось два часа. Ирина сидела на лавочке на привокзальной площади. Вдруг нестерпимо захотелось есть. Она пошла к киоску, где торговали хлебом, и купила ржаной каравай. Она отщипывала по кусочку и с удовольствием ела кисловатый хлеб. Никогда не был он таким вкусным.

Наконец, духота разразилась ливнем. Мгновенно всех женщин-торговок «смыло» с площади. Полчаса вместе с ними Ирина пережидала дождь на вокзале. Тучи ушли, напоследок ворчливо громыхнули далекие раскаты, и проглянуло солнышко. Дышать стало легче.

Всю обратную дорогу в автобусе Ирина прислушивалась к своему самочувствию. На всякий случай села у распахнутого окна и старалась дышать глубже. Обошлось без приключений. В прихожей поставила сумку и сразу же отправилась к врачу. Ей повезло: прием еще не закончился. Врач выдала тест на беременность. Время ожидания тянулось медленно: Ирина то верила, что все получилось, то отчаивалась. Врач развеяла все сомнения:

— Ну, что, мамочка, поздравляю вас. Теперь будем беречься, выполнять все правила, чтобы ребеночек родился здоровеньким, — и выдала кучу бланков на анализы.

Ирина испытывала необыкновенные чувства: ее в первый раз назвали мамочкой.

На лестнице Ирина встретила своих теперь уже семиклассников — самых активных своих артистов.

— Ирина Павловна, а мы к вам. Скажите, осенью мы будем снова про Спартака спектакль ставить?

— Про Спартака, наверное, уже неинтересно. Думаю, пора нам браться за историю русских князей.

— А вы придете на работу? А то все молодые учительницы рожают детей и уходят в декрет, — продемонстрировали свою осведомленность о взрослой жизни современные дети.

— Мы еще успеем с вами поставить спектакль, — улыбнулась Ирина. — Репетировать начнем сразу же, как только придем в школу в сентябре. Обещаю за лето написать сценарий.

Дома Ирина взяла со стола свою записку, смяла ее и устало опустилась на диван. Не прошло и минуты, щелкнул в прихожей замок — вернулся Николай.

— Там твою мелюзгу у подъезда встретил. К тебе что ли приходили?

— Ребятам понравилось быть артистами, требуют новый спектакль.

— И до осени, конечно, потерпеть не хотят. Даже летом без любимой учительницы не могут, — Николай опустился рядом с женой на диван. — Ну, а чего такая грустная?

Ирина вдруг расплакалась:

— Я домой хочу, я по маме соскучилась.

— А слезы какие большие. Отпрошусь в отпуск пораньше, хотя бы на две недельки слетаем в гости к твоим родителям, и в Москве нас давно ждут.

— Никуда я не смогу поехать, — не могла Ирина унять слезы. — Мне врач не разрешит. Вдруг в дороге что-нибудь с ребенком случится. Вот и буду теперь весь год дома сидеть, а потом с маленьким тоже никуда не поедешь.

Николай долго молчал, вытаращив на жену глаза. Потом догадался, сгреб ее в охапку:

— Глупая моя, радоваться надо.

Он утешал ее, целуя мокрое лицо:

— Все родители: твои и мои — пусть сами к нам приезжают, чтобы ты не скучала.

Она прижалась к нему, выронив на пол скомканную записку. Николай поднял ее и прочитал:

— А я думаю, почему сумка в прихожей стоит. Это моя Иришка сбежать от меня хотела. Пока бы ты поездом ехала, я бы уже на самолете прилетел да на вокзале тебя перехватил. Никуда ты от меня теперь не денешься, ревушка-коровушка моя. Дай, я твои слезки сладкие вытру, — стал он ловить губами сбегавшие по щекам слезы.

— Они не сладкие, а соленые.

— Нет, сладкие, я-то лучше знаю.

Они долго еще сидели так, болтая разные глупости.

Призрачное счастье

Красивые школьные мечты о работе переводчиком растаяли, как сон. Нет, на иняз Виктория поступила и даже с легкостью. Пять курсов уже позади, по-немецки она шпрехает очень даже сносно. И на практике в Германии в числе лучших студентов была. Но вот ничего лучше, чем место учительницы иностранного языка, после пединститута ей не светит. Нельзя сказать, что в большом городе не нужен ни один переводчик, наверняка даже в Москве есть вакансии. Только ведь у столичных папочек свои детки институты заканчивают, а уж специальности, связанные с иностранными языками, наверняка получает каждое второе начальническое чадо. У Виктории тоже отец — большой человек, но в масштабах заштатного районного городишки, каких в России тысячи. Здраво поразмыслив, Виктория решила возвращаться домой. За пять институтских лет общага страсть как надоела. Чем ехать в неизвестную дыру и снова скитаться по общежитиям с казенной мебелью, лучше под мамино-папино крыло, в домашний уют. Придется сеять разумное, доброе, вечное на иностранном языке своим малолетним землякам.

Родители в принципе были рады ее возвращению домой. Особенно Клавдия Васильевна соскучилась по единственной дочери. Последний свободный летний месяц Викуша понежилась. Спала почти до обеда. Не успевала протереть глаза, мама ставила перед ней какую-нибудь вкуснятину. Девушка начала бояться за свою фигуру, тем более что проблема с лишним весом тревожила ее со школьных лет. В конце концов, она категорически отказалась от маминых котлеток и пирожков, переключившись исключительно на фрукты и овощи, благо на исходе лета и то, и другое было в изобилии. Мама и тут проявляла кулинарные чудеса: ее морковные и капустные котлеты были изумительны.

Вот только скучновато было Виктории. Лара, закадычная школьная подруга, еще училась, будущий строитель, вместо каникул она умотала на Дальний Восток со стройотрядом. Еще одна из их школьной троицы, Марина, никуда из города не уезжала. Она окончила училище, несмотря на молодость и небольшой опыт, работала главным бухгалтером в районном доме культуры. Марина была уже замужем, второй год они с мужем притирались друг к другу характерами: то ссорились и разбегались по маминым углам, то мирились. В общем, как поняла Вика, в расписании Маринкиной жизни времени для школьных подруг совсем не осталось.

Наконец, и Викино безделье осталось позади. Собственно, она теперь была не Викуша, как привыкла называть ее мама, а Виктория Николаевна — учитель немецкого языка. Правда, место ей нашлось только в школе на окраине города, но это было не так важно. Главное, на традиционном районном педсовете учителя, у которых она совсем недавно училась, называли ее по имени-отчеству, разговаривали на равных. Председатель райисполкома, он же Викин папа, лично посетил педагогическое собрание и с высокой трибуны поставил задачи на новый учебный год, чего давненько не делал. Учителя пошептались, поняв причину внимания районного руководства к ним. За неделю до начала занятий Виктория привыкла к своей школе, коллеги были очень внимательны к ней, щедро сыпали советы, иногда противоположные. Но Виктория была уверена, что и без посторонних советов сразу сможет расположить к себе детей, в общем, не сомневалась в своем педагогическом таланте. И совершенно напрасно.

На первый урок она вошла с высоко поднятой головой, желая показать уверенность. Высокая прическа и туфли на высоких каблуках сделали ее выше, но не стройнее. Даже черный костюм не скрадывал полную фигуру.

— Тетя лошадь, — громко сказал мальчишка с последней парты.

Виктория покраснела и, не сдержавшись, крикнула:

— Тихо.

Это было ее первой и главной ошибкой. Класс уже невзлюбил новую учительницу. Потом девочка с большими белыми бантами преподнесла Виктории дежурный первосентябрьский букет. Виктория улыбалась, надеясь сгладить перед ребятами первое неприятное впечатление. Но все было напрасно, в классе стояло какое-то жужжание, хотя Виктория говорила действительно увлекательные вещи, пытаясь заинтересовать ребят изучением немецкого языка.

Прозвище «Тетя лошадь» не прижилось, но по имени-отчеству ребята ее не называли. Чаще всего она слышала: «Немка идет». А вот в прозвище, которое прилипло к ней накрепко, Виктория была виновата сама. На перемене из дому позвонила Клавдия Васильевна по какому-то срочному делу. Она по привычке обращалась к дочери: «Викуша». Раздраженная после трудного урока в самом противном седьмом классе, Виктория перебила мать:

— Сколько можно: Викуша, Викуша? Мама, ты звонишь в школу, здесь меня зовут Виктория Николаевна.

Мальчишка, что принес в учительскую карту по истории, уловил этот разговор. И уже через пятнадцать минут, входя в класс на очередной урок, Виктория слышала, как на заднем ряду кто-то пропищал: «Викуша пришла», и все захихикали. Она сдержалась, сделав вид, что ничего не произошло. Класс был, как обычно, невнимателен: когда один ученик отвечал, другие занимались, чем попало. Когда Виктория писала на доске, в ее сторону пуляли из трубочек жеваной бумагой. Когда она поворачивалась к классу, все сидели с ангельскими лицами. С того дня все ребята за глаза звали ее не иначе, как Викуша.

Ни советы директора и опытных педагогов, ни свои собственные потуги подружиться с ребятами Виктории не помогли. С каждым днем она все больше ненавидела школу. Ближе к Новому году она утвердилась в мысли: надо кончать неудавшийся педагогический эксперимент. Родители были в курсе, что у дочери не все ладится на работе — раздражение и досаду от ежедневных неудач скрыть было невозможно, да она и не пыталась. Одним словом, пришел день, когда Виктория сказала отцу:

— Я ухожу из школы. Папа, найди мне другую работу.

— Вика, но ведь середина учебного года. Доработай хотя бы до конца.

— Ты хочешь, чтобы я в психушку попала?

Отец не хотел, чтобы его обожаемая единственная дочь попала в психушку. В общем, перед зимними каникулами Виктория написала заявление об увольнении, пережила увещевания директора школы и укоризненный взгляд заведующей районо. Развеялась две недели января в доме отдыха, потом еще две недели пролежала дома с ангиной. По счастью, ее не очень страшная болезнь совпала с отпуском отца. Николай Петрович никуда не поехал, решив посвятить длинные зимние вечера любимому занятию — чтению. Вика с раннего детства боготворила отца. Она всегда восхищалась его упорством, мужеством и умом. Он рано остался сиротой и, даже не получив среднего образования, вынужден был пойти работать. Она помнила, как они вместе с отцом учили уроки: она, первоклассница, писала в тетради корявые буквы, а отец готовил контрольные. Он заочно окончил институт, когда ему было уже за сорок. Не мог он, директор завода, даже допустить возможность упрека со стороны молодых выпускников вузов, работавших у него в подчинении, что их начальник — неуч.

Сколько Вика себя помнила, в их доме всегда выписывали горы журналов. А каждый новый том подписных изданий отец вначале прочитывал, а уж затем ставил на книжную полку. Эти полки отец сделал тоже сам, и они занимали всю стену длинного коридора от пола до потолка. Николай Петрович рано научил дочь читать. Когда Вика подросла, они с отцом часами обсуждали прочитанную книгу. Даже когда он стал председателем исполкома и свободного времени у него почти не оставалось, все равно находил возможность и вникнуть в Викины школьные проблемы, и почитать вместе с ней стихи любимых поэтов.

Интерес к изучению иностранного языка тоже привил Вике отец. В школе он давался ей с легкостью, потому что отец предложил своеобразную игру: сначала они общались между собой, перемежая немецкие слова русскими, а со временем, когда словарный запас Вики рос, они полностью переходили на немецкий. Поэтому задолго до окончания школы Вика определилась с будущей профессией — наивная девчушка, она представляла себя переводчицей, встречи с послами, зарубежные поездки. Мать злилась, когда Николай Петрович и Вика часами говорили на непонятном ей языке.

Виктория вообще не могла объяснить себе, почему два таких разных человека оказались вместе. Мать была простушка, малообразованная, горы журналов и книг ее мало интересовали. Похоже, до конца она не прочла ни одной книги. В молодости Клавдия Васильевна работала на заводе, но когда родилась Вика, полностью переключилась на домашние дела. Правда, готовила она великолепно и была рукодельница: весь дом был украшен ковриками, салфеточками. Но не это же в самом деле прельстило в ней отца, тем более что женился он уже под тридцать лет, да и невеста его была не юная девушка. Поговаривали, что бабушка ходила к колдунье, и та помогла приворожить понравившегося парня. Но разве мать скажет Вике правду. Да сейчас, когда столько лет прожито, это и неважно.

В школу Виктория зашла только еще один раз — забрать свои вещи из учительской. С каким облегчением она покинула эти ненавистные стены.

Виктория недолго сидела без дела: помог случай и папа. Ушел на пенсию директор дома культуры. Эту должность неопытной Виктории ни за что не доверили бы, если бы ее отец не был таким большим начальником. На новой работе коллектив встретил Викторию настороженно. Но взрослые — это не дети. Они сдерживали эмоции, приглядывались — мало ли что. Вскоре все поняли: Виктория на своем месте. Старому директору перед пенсией ничего не хотелось менять, казалось, от скуки пауки по углам паутину сплели. А Виктория вытрясла у отца деньги и заменила старый плюшевый пыльный занавес на сцене на современный, заказала костюмы для танцевального коллектива. Коллеги понаушничали, что без отца Виктория ничего не смогла бы сделать, но все равно ее хвалили. Дом культуры как-то ожил. Когда в соседний большой город приезжали с гастролями столичные артисты, пусть не самые знаменитые, Виктория умудрялась договориться об одном концерте на своей сцене. А то привозила спектакль из драмтеатра все того же соседнего города. В такие вечера зал набивался до отказа.

На видавшем виды автобусе Виктория вместе с самодеятельными артистами объездила все деревни. Однажды заведующая фермой из глухомани написала заметку в районную газету и похвалила Викторию за организованный концерт, тут же покритиковала районное руководство за то, что не может обеспечить артистов автобусом: в дороге старый драндулет заглох, пришлось вытаскивать его трактором. Критика «подействовала», дому культуры купили новый автобус. Виктория поняла силу печатного слова и теперь регулярно писала в газету о работе вверенного ей коллектива. В общем, она чувствовала себя в своей тарелке, приходила на работу первая, уходила последняя, когда заканчивались вечерние репетиции. И все же Викторию беспокоило, что очаг культуры посещает в основном детвора и пенсионеры, а ей хотелось привлечь сюда своих сверстников. Молодежь собиралась по субботам и воскресеньям на танцы. Что могли предложить ей? Десяток заезженных пластинок да подключенный к проигрывателю хрипучий усилитель.

Как-то Виктория подошла к парням, которых теплыми майскими вечерами не раз видела на улице с гитарами:

— Давайте создадим вокально-инструментальный ансамбль. Пока начнем репетировать на тех инструментах, что есть. Но если покажем себя с концертом, обещаю выбить хорошие электрогитары и ударник.

Ребята загорелись. Теперь каждый вечер гитары бренчали в стенах дома культуры. Руководители коллективов гоняли их со сцены, ругались из-за расписания репетиций, но ребята были настойчивые. Виктория съездила в областной центр и сумела достать записи самых модных ансамблей, в том числе зарубежных. Но дело двигалось плохо — у ансамбля не было опытного руководителя. Казалось, хорошее дело заглохнет, но опять помог случай.

Как-то Викторию привлек звук гитары. Ее ребята так играть не могли. Любопытство привело ее в комнату, где собрался ансамбль. Юные музыканты облепили незнакомца. Он играл, прикрыв глаза, в такт качая головой, и русые локоны красиво рассыпались по плечам. Облик настоящего музыканта дополняла густая аккуратная бородка. Наконец, ребята заметили ее:

— Виктория Николаевна, слышали, как классно играет?

— Владимир, — представился бородач.

— Кто вы?

— Так, прохожий. Узнал, что ребята пытаются ансамбль создать, решил послушать. А вообще, я музыкант, если можно так назвать. Окончил музыкальное училище, потом был музвзвод в армии, потом такой же ансамбль, как ваш, в соседней области. Да вот решил домой вернуться. Наверняка мы в одной школе учились, может быть, я года на два-три раньше.

— Только в школе вы наверняка были без бороды, так что узнать вас трудно. Но играете вы здорово. Я руководителя для ансамбля найти не могу, может, вы пойдете?

Владимир Тарасов начал работать в доме культуры. В ансамбль пришли еще двое музыкантов — друзья Владимира, да и мальчишки быстро подтянулись. Теперь на танцах звучала живая музыка, Владимир к тому же неплохо пел. Молодежи по выходным набивалось столько много, что в зале, где обычно устраивали танцы, было тесно. Первый же концерт на сцене был успешным. Ансамбль за два часа перепел самые известные шлягеры. Молодые зрители неистовствовали. Виктория, которая в последнее время пропадала на всех репетициях и была уверена в успехе, уговорила прийти на концерт отца. По горячим следам в очередной раз выбила у него деньги — теперь на новые инструменты, как и обещала ребятам.

Сердце Виктории, которое непростительно долго оставалось холодным и спокойным, запылало. Запылало с того самого момента, когда она впервые услышала игру на гитаре бородатого музыканта, когда он представился ей: «Владимир».

Первой о сердечной привязанности подруги узнала Марина. Она была свидетелем всех успехов Виктории, которая по службе была ее начальником, а по сути так и осталась школьной подругой. Виктория на новой, непростой для себя должности директора с первых дней была спокойна, имея надежный тыл в лице главного бухгалтера Марины — за финансовую сторону у директора никогда голова не болела. Она не боялась делиться с подругой проблемами, зная, что она никогда не воспользуется ее неопытностью или сомнениями. Если приходила к Марине обсудить очередную идею и слышала от нее: «Не стоит!», Виктория обычно отказывалась от этой идеи. Но в случае с Володей все было иначе.

Реалистка Марина не раз пыталась открыть Виктории глаза. Чаще всего после репетиций, выпроводив малолеток, руководитель ансамбля с друзьями засиживался за полночь, а утром уборщица вытаскивала из комнаты батареи бутылок из-под спиртного: провинциальная музыкальная богема предпочитала грузинские вина и шампанское. После танцев у входа в дом культуры барышни поджидали солиста своего любимого ансамбля, выбор у Володи был колоссальный, и он непременно удалялся в темноту с одной из барышень.

Вся эта «информация» лишь заставила Викторию больше времени уделять своему избраннику. Теперь она бывала практически на всех репетициях ансамбля как бы в качестве помощника и советчика. Ее советы были, в общем-то, к месту, и удачный репертуар удалось составить тоже не без участия Виктории. При ней пьянки за полночь в доме культуры были невозможны. Виктория уверовала в то, что сможет вообще отлучить Володю от пьянок. Вроде само собой получалось, что он поздними вечерами провожал ее домой. Они шли, не спеша, по темным улицам, болтая обо всем на свете. Поскольку она практически всегда была рядом, другим девушкам здесь делать было нечего.

Виктория чувствовала, как с каждым днем растет привязанность к ней Володи, и ждала того дня, когда он произнесет миллион раз сказанные разными людьми, но все равно волшебные слова: «Я тебя люблю» и сделает ей предложение. Такой день настал. Несмотря на то, что стоял октябрь и на улице шел мокрый снег, в душе Виктории цвели цветы и пели птицы.

Счастливая Виктория объявила родителям, что выходит замуж. Но в ответ услышала от отца решительное «нет». Он не был влюблен и потому совершенно трезво оценивал личность претендента на руку дочери: за Володей в городе закрепилась репутация выпивохи и бабника. Дать согласие на то, чтобы любимая дочь испортила себе жизнь, Николай Петрович никак не мог. И хотя Виктории шел уже двадцать четвертый год, она не могла ослушаться отца и старалась не нарушать требования быть после семи вечера дома. Даже любимые книги не могли развеять тоски и уныния. Вечерами она сидела с матерью у телевизора и не понимала, о чем говорят с экрана, потому что ее мысли были в это время далеко от дома. Как маленькой, ей не разрешали первой подойти к телефону. По разговору отца или матери Виктория понимала, что звонил он, но не смела спросить. На работе они, конечно, виделись, но всегда вокруг было много посторонних, и выйти за рамки официального общения было невозможно.

До сих пор Владимиру Тарасову все удавалось в жизни легко, может быть, потому что он перед собой больших целей не ставил и пользовался только тем, что дала ему природа: музыкальный слух, хороший голос и приятная внешность. Любовь Виктории он принял с благосклонностью и сделал ей предложение скорее по инерции, чем от большой любви к ней. А вот когда на его пути появилось препятствие, вдруг она стала ему необходима, как воздух. Он жаловался Марине на жестокость Викиного отца, искал у нее сочувствия и совета.

Стоял ноябрь. Рассветало поздно, а в пять часов вечера становилось темно, как ночью. Да и днем было сумрачно из-за низких туч. Погода была созвучна унылому настроению Виктории и только усиливала хандру. Уже дали о себе знать первые морозы, и снег покрыл мерзлую землю. Виктория где-то простудилась и неделю протемпературила. Началась длинная череда праздников, каждый вечер в доме культуры были запланированы праздничные мероприятия, но Виктория плюнула на все — обойдутся без нее. Не было ни сил, ни желания вырываться из плена тоскливого одиночества. Она чувствовала себя брошенной, несчастной и лелеяла в себе эту боль. Виктория часами могла сидеть в своей маленькой комнате и смотреть в окно: за стеклом, разрисованным по краешку легким морозным узором, были видны соседний дом, огород и чуть в отдалении — заснеженный лес.

Коттедж, в котором они жили, Николай Петрович строил сам, когда Виктория только пошла в школу. Коттедж — конечно, громко сказано. Скорее это был большой, по-хозяйски добротно обустроенный дом. Николай Петрович, женившись, лет пять прожил с тещей и как только подкопил немного денег, присмотрел на тихой улице у леса деревянную развалюху. Жить он в ней с семьей не собирался. Очень уж понравилось красивое тихое место на окраине города, откуда, впрочем, и до работы, и до центра было недалеко. За зиму завез стройматериалы, весной сломал старый дом, а к осени на его месте вырос красивый теремок из красного кирпича. А еще через год всем семейством переехали в свое новое жилище, к тому времени к дому была подведена вода, отапливался он от угольной котельной, поставленной во дворе. Позднее на краю огорода появилась аккуратная деревянная банька. Николай Петрович и слышать не хотел возражения жены, которая настаивала, чтобы баня была во дворе. Он поставил ее в отдалении, как это делали в стародавние времена в деревнях. Зато зимой, распарившись, можно было выскочить в сугроб и вволю поваляться в снегу. Длинную дорожку к бане Николай Петрович всегда расчищал сам. И в большом палисаднике перед домом, огороженном узорчатым деревянным забором, необыкновенной красоты цветы хозяин тоже выращивал сам. Когда Николай Петрович стал председателем исполкома, ему предлагали перебраться в благоустроенную квартиру в любом новом доме, которыми интенсивно стал застраиваться город. Но он отказался. Единственное, улицу, где стоял дом первого лица районной власти, заасфальтировали, и черная «Волга» теперь не застревала в лужах. Виктория тоже любила свой дом. Любили здесь собираться и ее школьные подружки, которые жили большей частью по соседству. С самого первого класса в просторных комнатах они устраивали целые спектакли, наряжаясь в материны платья и потихоньку таская ее кремы и помады. Сейчас подруги приходили редко — кто уехал, у кого появились семьи.

В Викино окно приветливо заглянул робкий солнечный лучик, который прорвался из-за туч. Ей вдруг нестерпимо захотелось глотнуть морозного воздуха. Она надела старенькое пальто и подшитые валенки, которые с началом зимы всегда дежурили у порога. Вика остановилась на крылечке, у нее слегка закружилась голова. «Вот это расслабилась, — упрекнула она себя. — Как завтра ты на работу пойдешь, Виктория Николаевна?». Вика взяла в руки метлу и стала подметать дорожку. Снегу нападало немного после того, как утром отец по обыкновению расчистил площадку от входа до калитки. На выметенную дорожку снова садились снежинки, которые все сыпали и сыпали из бродивших по небу обрывков туч. В ноябре так часто бывает: и снег идет, и солнце светит. Вика ловила медленно опускавшиеся снежинки. Переливавшиеся всеми цветами радуги в полете, на теплой ладони они быстро таяли. Вика убрала руку: ей было жаль смотреть, как умирают снежинки. Она еще постояла немного, глядя на пустынную улицу, глубоко вдохнула морозный воздух и вернулась в дом. Настроение стало другим: она успокоилась, взяла книгу, которую не открывала вторую неделю, и погрузилась в сюжет захватывающего романа.

Вечером, часов в семь, зазвенел звонок у входной двери. Мама сказала, что пришла Марина, но в дом заходить не хочет. Вика подумала, что подруга вспомнила их школьную привычку: старшеклассницами они все реже сидели дома, в любую погоду гуляли по улицам, иногда часами стояли у чьих-нибудь ворот и секретничали. Вика надела пальто и шапку, сунула ноги в стоявшие у дверей подшитые валенки и вышла к подруге. Не успела она сказать Марине: «Привет», как из темноты вынырнул Володя.

— Марина, что случилось? — вдруг испугалась Вика.

— У меня ничего не случилось, это ты у себя и у Тарасова спроси. Пришел к нам, на ночь глядя: «Пойдем к Вике, мне с ней надо срочно поговорить, а без тебя родители ее на улицу не выпустят». Муж ругается, у нас сегодня годовщина свадьбы, дома гости собрались. Тарасов едва уговорил отпустить меня на полчаса. Ну, ладно, вы тут сами разбирайтесь, а я пошла.

— Как пошла? Марина, подожди.

— Слушай, меня если не муж, то твой отец убьет, если узнает, зачем я тебя вызвала. Ну вас! — и Марина ушла.

Володя взял Вику за руки:

— Я тебя безумно люблю. Эти дни, что не видел тебя, я не жил…

Эти слова Вика могла бы повторить ему в ответ: она его тоже безумно любит, и эти недели она не жила, а страдала.

— …Вика, пойдем со мной! Пойдем прямо сейчас!

— Ну, куда я в этих валенках? Надо хотя бы сапоги надеть.

— Если сейчас войдешь в дом, ты не вернешься. Пойдем так, а потом что-нибудь придумаем.

— Но родители потеряют меня.

— Позвонишь им из автомата у почты.

И Вика ушла, обрубив все концы. Володя жил с матерью в двухкомнатной квартире. Он вел Вику в свой дом как жену. Она еще не успела подумать, как встретит ее мать Володи, и испугаться, что та ее осудит. Но женщина приняла девушку приветливо и благословила: «Живите мирно».

Николай Петрович понял, что проиграл спор с молодым негодяем. Свадьбу сыграли очень скромно: пригласили только самых близких немногочисленных родственников. Свидетелями были Марина и ее муж. Никого из друзей Владимира на свадьбе не было. И это вселяло надежду, что с разгульным прошлым он решил покончить.

Теперь предстояло решить, где жить молодоженам. В просторном доме Николая Петровича места хватило бы всем. Но Вика даже не допускала мысли, чтобы привести к родителям Володю. Отец хоть и молчал, но не смирился с ее выбором. Рано или поздно две силы столкнутся, если они поселятся под одной крышей. Вика любила и отца, и мужа, и совсем не хотела оказаться меж двух огней. Они поселились в квартире Тарасовых. Но Вика чувствовала себя здесь неловко. Жить на всем готовом — свекровь осудит, что она бездельница. Готовить самой — свекрови может не понравиться, что она хозяйничает на чужой кухне.

Как всегда, выручил случай и отец. Николай Петрович был слишком щепетильным, чтобы без очереди дать дочери новую квартиру, хотя это было вполне в его власти. А вот когда после заселения новостройки освободилось старое жилье, Вике досталась малюсенькая двенадцатиметровка в полублагоустроенном деревянном доме на втором этаже. Вика была несказанно рада, что сможет строить семейное гнездышко по своему вкусу. Душа ее пела от любви и счастья. Она теперь не засиживалась до ночи на работе, а спешила домой, чтобы успеть приготовить вкусный ужин, когда муж вернется с репетиций или концерта.

Но как-то быстро все в расписании жизни Владимира вернулось на круги своя: пьянки с друзьями и заигрывания с молоденькими поклонницами. На упреки жены, почему вернулся навеселе, он всегда находил оправдание: день рождения друга, чья-нибудь покупка, удачный концерт. Вика ничего не рассказывала родителям, веря в то, что все обязательно изменится с рождением ребенка, а она уже носила его под сердцем.

Начало лета выдалось теплым и ласковым. Было воскресенье, но Вика сидела дома одна. У Владимира по обыкновению нашлись срочные дела. Вика затеяла к ужину блины. Все уже было готово, и она только ждала, когда появится муж. А тут нагрянули неожиданные гости. Пришла Марина да еще с Ларой. Она приехала домой после защиты диплома.

— Девчонки, я вас целый год не видела. Пришла к Маринке, а у нее животище огромный, говорит, через месяц рожать, — щебетала Лара. — Тебя, Викуша, без моего ведома замуж выдали.

— Вика тоже на пятом месяце, — выдала подругу Марина.

— Что же я-то отстала? Придется срочно жениха искать, — смеялась Лара.

Девчонки наелись блинов и болтали о всякой всячине, когда появился Владимир — как всегда, навеселе и с бутылкой шампанского. Марина, глубоко замужняя дама на восьмом месяце беременности, не прельщала его. А вот возле Лары он начал увиваться, потчуя шампанским и заливаясь соловьем. Лариса отбрыкивалась от него, как могла, в конце концов, разозлилась. Прекрасное настроение от встречи подруг улетучилось. Когда девчонки ушли, Вика расплакалась, так стало обидно. На удивленный вопрос мужа: «Ты чего?» она разругалась с ним в пух и прах — впервые за все время, потому что терпение ее лопнуло.

Через неделю Вика уехала с матерью на море — и мужу в пику, и чтобы самой успокоиться. А вскоре после возвращения с юга ее увезли на скорой. Врачи ничего не могли сделать: Вика преждевременно родила мертвого мальчика. Как плакали они вместе с Володей, сидя обнявшись в приемном покое больницы, когда Вику выписывали. Он утешал ее и клялся в любви. Как только прошел установленный врачами запретительный срок и она снова почувствовала в себе зародившуюся жизнь, Вика всю себя посвятила будущему ребенку: режим, правильное питание, прогулки, спокойствие. Последнее давалось с трудом, потому что Владимир куролесил по-прежнему. Вика не упрекала его, объясняя все потерей ребенка, и обвиняла во всем только себя.

Дочка Светочка была просто прелесть. Виктории трудно было управляться с ребенком в своей квартирке: там не было горячей воды, негде было сушить пеленки. Она перебралась к родителям. Какое счастье было кормить крошечку, купать ее! Николай Петрович всем сердцем привязался к внучке, любил вечерами баюкать ее на своих коленях. Клавдия Васильевна очень ревниво относилась к тому, что он часами не отпускает от себя ребенка. А Вика ревновала ее к ним обоим.

Володя болтался, где попало. Ночевал то у матери, то у себя дома, то появлялся у тестя. Вика ругалась, когда он приходил навеселе — ей было стыдно перед отцом. Она уговаривала мужа не высовываться из комнаты. Но пьяный, он куражился и лез спорить с тестем. Тот, не считая нужным говорить с пьяным, молчал, а молодой нахал заводился еще больше. Вика поставила ультиматум: зиму жить придется у отца, потому что в их квартире холодно и сыро, но пьяному ему домой никто приходить не разрешит. Володя только ухмыльнулся в ответ.

Вику все чаще посещала мысль, что она ошиблась. С рождением ребенка не только ничего не изменилось, а стало хуже. Она пробовала переехать жить к Тарасовым, поскольку в свою собственную холодную квартиру с ребенком действительно переселяться было нельзя. Но и здесь через день да каждый день были ссоры из-за пьянок. Свекровь полностью была на стороне снохи, но никак не могла повлиять на сына. Вика вернулась к родителям. Однажды она за какими-то вещами заскочила в свою квартиру и застала мужа в постели с девицей. Она шла по улице, глотая слезы от обиды и унижения. Это было последней каплей. Володя просил прощения, клялся в любви, но она больше ему не верила. Они развелись.

Девочка подросла, и Виктории надо было выходить на работу. О том, чтобы вернуться на должность директора дома культуры, и речи быть не могло. Ежедневно встречаться с бывшим мужем и мотать нервы? Нет уж, увольте. Все семейные передряги Николая Петровича коллегам были известны — городок-то маленький. Не были они секретом и для председателя одного из райисполкомов соседнего города. Встретив как-то Николая Петровича на совещании, он предложил:

— Давай твою Викторию к нам в исполком. Пока поработает у меня секретарем в приемной, но, думаю, долго там не засидится. Нам толковые грамотные специалисты нужны.

С годик Виктория помоталась на перекладных в соседний город. Вставала в шесть утра, чтобы успеть к девяти на работу. Вечером приезжала поздно, а в дни, когда нужно было срочно печатать документы, и вовсе ночевала у кого-нибудь из коллег. Но работа ей нравилась, она старалась проявить себя, уже разобралась во всех правилах, по которым жила структура, называемая местной властью. Тем более город был большой, перспективный: здесь работали десятки предприятий, на всех окраинах вырастали жилые микрорайоны с высотными домами.

Со Светой нянчилась Клавдия Васильевна. От домашних забот она дочь тоже оберегала. Однокомнатную старенькую квартирку Виктория сдала. Владимир в нее не прописывался, после развода жил с матерью. А для Виктории это жилье в дырявом доме и вовсе стало обузой, поскольку она давно перебралась к родителям.

Терпение и старание Виктории было вознаграждено. Ее перевели инструктором в общий отдел и поручили работать с жалобами населения. Почти одновременно она получила ордер на двухкомнатную квартиру. Но квартира долго оставалась временным пристанищем, потому что Света по-прежнему жила у бабушки с дедушкой, а не видеть дочку, не почитать ей книжку хотя бы перед сном Виктория не могла.