Бесплатный фрагмент - Мысли Авангарда

Предисловие

Здравствуйте. Для начала хочу рассказать немного о самой книге.

Работа была не обязывающая, не торопливая и растянулось на шесть лет. Я мог месяцами не садиться за эту работу, ожидая действительно сильного вдохновения или банально ленясь. Первые пять лет это даже не было работой над книгой, я просто писал короткие рассказы в своё удовольствие. Переносил какие-то истории, сюжеты, образы из головы на бумагу, не задумываясь о публикации и писательской карьере.

Но со временем мне начало нравиться написанное, и я захотел этим поделиться. При этом выпускать каждый рассказ в свободное интернет-плавание мне не хотелось. Было желание сделать что-то основательное и целостное, но для этого требовалась какая-то общая идея — концепция для уже написанного. Я начал искать ее в своих рассказах и понял, что в каждом из них в той или иной мере есть дух моего времени, моего окружения. Я решил, что описание социальных и политических тенденций последних десяти лет, мыслей и переживаний людей, родившихся в 90-е, хорошо свяжет рассказы между собой и это будет интересно людям. Тогда я написал рассказ «Мысли авангарда», который окончательно закрепил эту концепцию, а после начал доводить до ума уже написанное.

Мою симпатию к этой концепции подкрепляло и то, что молодых писателей, которые раскрывают эти темы, не видно. Есть музыканты. Есть дизайнеры. Есть режиссёры. Есть актёры. Есть комики, которые говорят те вещи, которые хочу сказать и я. Но хочется видеть мастеров именно литературного жанра. Да, есть популярные журналисты, публицисты и блогеры. Наверное, их можно записать в литераторы. И они говорят об актуальных, интересных вопросах на многомиллионную аудиторию, но, как правило, высказываются короткими прямолинейными статьями, постами и блогами. Мне кажется, эти высказывания, как салюты на день города, — яркие, громкие, их видят и слышат очень многие, но они поверхностные, исчезают без следа, быстро забываются и с каждым годом всё более и более скучные.

Впрочем, мой беглый поиск в сети, опросы знакомых и консультантов в книжных магазинах показали, что полноценные молодые писатели есть, однако большинство из них пишут в рамках фантастических и фэнтезийных вселенных. А там писатель находится в рамках жанра, и те мало включают в себя сегодняшние политические, социальные и общественные особенности. Мне же хотелось писать именно о них. Есть еще те, кто в своих книгах рассказывают, как он прошел путь от застенчивого подростка-неудачника до популярного востребованного бизнесмена, журналиста, блогера и так далее. Считаю, что эти книги создаются в поиске коммерческого успеха, а не из любви к литературе и лишены художественной ценности.

Я же, к своему удовольствию, не имел жанровых, стилистических, временных, цензурных рамок. А широкая известность и материальный успех для меня вторичны.

Я хочу рассказать вам интересные истории, которые навеяны моим вдохновением и образом жизни, показать свой взгляд на вопросы старые и задать новые. Хочется быть услышанным, замеченным, оставить какой-то след в культуре, в умах людей и быть в этом искренним и настоящим.

Эта книга — моя попытка осуществить желаемое.

Ладно, хватит прелюдий. Начнём.

---

Считаю логичным начать с произведения, которое расскажет больше о прошлом поколении, чем о нынешнем, о его образе мысли, стремлениях и способах достижения целей.

Можете не искать в этом рассказе скрытых смыслов и метафор — считаю его интересным и без них. А можете поискать и найти — рассказ станет более полным и интересным.

Вдохновили меня на этот рассказ несколько строк из песни группы БИ-2 «Над пропастью во ржи» и прогулки с отцом по ночным лесам.

Запах дубравника

Бессознательное. Случай 1-й, произошедший 22 сентября 1999

Лето, жара, Москва, люди, машины, Вова. Он молод, он не глуп, и ему нужно бежать! Двигаться! Перемещаться! Самым быстрым из возможных путей! Всё дальше и дальше! Быстрее и быстрее. Спотыкаясь о бордюры и сбивая людей с ног, оставляя за собой брань ничего не понимающих людей, сломя голову бежать и бежать, загоняя себя, как лошадь. Мышцы были напряжены, в горле всё пересохло, но других мыслей, кроме как о побеге, у него не было. Выбегая из-за очередного дома, Вова очутился на проезжей части и почувствовал сильный удар с боку. Он был подброшен вверх ударом автомобиля. Физически Вова упал обратно на землю довольно быстро. Но в его сознании падение было гораздо более долгим, и не на асфальт, а в темную-темную бездну.

Сознательное. Начало. 1987

Свет полной луны освещал дорогу среди деревенских домов. Ночь была по-летнему теплой. Время подходило к полуночи. Три мальчика — Влад, Денис и Вова — торопились в лес.

— Я говорю вам, что его нужно выпустить оттуда. Его там заперли, когда он был ещё маленький, и держат до сих пор. Я ключ украл у неё сегодня, мы ему поможем, — запыхавшись, проговорил Влад.

Он был лидером в компании. Иногда это выливалось в маленькие юношеские победы, а иногда в большие детские поражения. Но порядок не менялся. Влад был главнее.

— Какой ключ? Кто этот он? Зачем ты нас поднял среди ночи? — возмущаясь, спрашивал Денис. Он был критик и скептик. Тормозил самые смелые планы Влада. Вносил в них поправки. В отличие от Влада Денис прочитал не только «Молодую гвардию», «Тимур и его команда», но и «Кортик», и «Спартак», и много еще чего.

Влад остановился, набрал полную грудь воздуха и выпалил:

— Ну, я же объясняю вам, дураки!! Помните, я вам рассказывал про старуху, которая со своей телегой ходит в лес каждую неделю, она живет в старом доме на окраине деревни? Так вот я узнал про неё всё! Идемте быстрее, я вам всё по пути расскажу!

— Ну, уж нет! — возразил Денис и встал как вкопанный.- Я должен знать, на что иду и когда вернусь домой!

Влад побагровел от злости: «Да как вы не понимаете, нам нужно быстрее бежать, старуха может увидеть пропажу в любой момент!»

Денис, хмуря брови, поверх очков глядел на Влада, всем видом показывая, что не желает идти дальше, пока не получит еще доводов для непонятного ему похода в ночной лес. Влад взял себя в руки и выложил:

— У этой старухе давно-давно родился сын. И, как я понял, с ним что-то не так было. Помните, нас раньше пугали, что в лесу живет страшный монстр с двумя головами и тремя руками, и что одна голова живая, другая мертвая? Это чтобы мы в лес не ходили, пока были маленькими?

— Да, — ответили хором Вова и Денис.

— Так вот это и есть её сын. Только он совсем не страшный и не ужасный. Просто его держат взаперти и кормят через маленькое окошко, поэтому он и кажется злым. А я думаю, что мы с ним подружимся. А если даже не подружимся, то просто отпустим его потому, что нельзя держать людей вот так взаперти.

— А откуда ты это всё знаешь? — спросил Денис.

— Неважно это сейчас. Могу потом рассказать, если очень интересно. А сейчас нужно действовать!

Пауза затянулась. Вова и Денис сильно сомневались.

— В конце концов, я ваш вожатый! — добавил Влад.

Он не любил пользоваться этим доводом, но в крайних ситуациях делал это.

— Вова, скажи мне, какая четвертая строчка из Правил Октябрят?

Вова был «хвостом» компании. Он не предлагал, не критиковал. Вова был просто ровесник, который жил рядом и должен был общаться с другими ребятами. Нет, он не был изгоем. Ребята не отделяли его от себя. Просто характер у него был мягкий и податливый.

С чувством безнадеги Вова процитировал:

— Октябрята — правдивые и смелые, ловкие и умелые.

— Во! — восторженно повторил Влад.- Смелые! Все за мной, друзья! А то в пионеры нас не возьмут!

Мальчишки поплелись за Владом.

Бессознательное. Случай, 2-й произошедший 4 декабря 2011 года

Старая, кажется, даже богом забытая деревушка, была почти пустынна. Солнце разогрело воздух слишком сильно для сентября.

На бегу распахнув дряхлую калитку знахарки, к которой приехал лечить болячки жены, Вова устремился вперед по деревенской улице. Жена кричала ему вслед, но он, не обращая никакого внимания, просто бежал, пока не скрылся за холмом. Когда жена нашла его через два с лишним километра от деревни, он уже был без сознания. Вова не помнил совершенно ничего после того, как подошел к порогу дома старухи: как убегал из двора её дома, как бежал через всю деревню, не видя ничего вокруг, как где-то упал и разбил лицо, как потерял сознание от изнеможения.

Сознательное. Продолжение. 1987

В лесу было тихо. Земля уже остыла от дневного солнца, и становилось зябко. Луна, скрывавшаяся за кронами старых деревьев, казалась жуткой. Воображение рисовало странные фигуры в чаще леса. Ребята никогда не были в этой части леса, просто не приходилось, да и сказки, рассказанные в детстве, на подсознательном уровне делали эту лесную глубь неприятной.

После недолгого плутания Влад вывел ребят к небольшой старой избе, укрытой со всех сторон густыми кустами. За время дороги Влад успел заразить ребят своим энтузиазмом, и все были уверены, что делают правое дело и помогают кому — то, с кем поступили несправедливо.

Дом казался совсем заброшенным. Сложно было представить, что в нем кто-то живет. Стены из грубого сруба покосились от времени и почернели. Крыша наполовину провалена. Никаких окон и дверей у избы не было, только не большое окно под большим амбарным замком. Протискиваясь между стеной дома и старыми кустами, ребята, затаив дыхание, сделали два круга вокруг дома. На втором круге Влад приложил ухо к стене и постучал кулаком по срубу. В ту же секунду все трое отпрянули от дома. Что-то в метре от них, отделяемое одной лишь стеной, пробежало на противоположную половину дома. У ребят перехватило дух. Ими начал овладевать страх. На месте всё оказалось не так просто, как им казалось. То ли скрывшаяся за облаком луна, то ли самая неизведанная часть леса забрали их уверенность и смелость. Все трое чувствовали это.

Влад достал из кармана динамо-фонарик и начал нажимать рукоять, заряжая аккумулятор. Разгораясь, маленькая лампочка фонаря возвращала ребятам толику смелости.

— Идемте открывать, — сглотнув слюну, сказал Влад.

Подойдя к окошку, Влад снял с шеи старую засаленную веревку с болтавшимся на ней ржавеющим ключом. Он вставил ключ в скважину и открыл замок. В доме что-то задвигалось.

— Может, не нужно? — проговорил Денис с нотой безнадеги в голосе, понимая, что останавливать Влада уже поздно.

Ничего не отвечая, Влад вытащил замок из проушин и потянул дверку на себя.

Бессознательное. Случай 3-й, произошедший 27 февраля 2014 года

Этот цветочный магазин всегда славился своим необычным подходом к выбору цветов на продажу. Именно сюда зашел Вова для покупки букета своей возлюбленной.

Но едва перешагнув через порог, он замер на месте. Затем его лицо исказила гримаса ужаса, и ноги сами понесли его из магазина на улицу. Сбив с ног входящего грузчика, который вносил громадный букет полевых ромашек, Вова одним прыжком преодолел несколько ступеней крыльца магазина и помчался вдоль по улице. Через два переулка он вбежал в подземный переход, с лестницы которого слетел вниз, и потерял сознание, ударившись головой о предпоследнюю ступеньку.

Сознательное. Продолжение. 1987

Ночной лес становился еще прохладнее. Но мальчики не замечали этого, ибо всё их внимание было приковано к руке Влада, которая тянула за собой дверку, закрывавшую нечто неведомое от ребят. Наконец створка распахнулась настежь, и на ребят хлынул с удивительной силой запах дубравника. Ребята хорошо знали этот запах. Дубравник — скромный цветок, который всегда цвел в этих лесах в конце лета. У жителей деревни была вера в целебные свойства цветка, и, чем сильнее был недуг, тем больше требовалось дубравника, чтобы этот недуг излечить. Молодое поколение в это, конечно, не верило, но старожилы соблюдали поверья. Если кто-то из них хворал, то молодые по просьбе старика шли в лес и собирали эти цветы с характерным запахом.

Влад медленно поднес фонарик к окошку и посветил внутрь. Слабый луч выхватил аккуратно связанные пучки дубравника, свисающие с потолка. Ими было завешано всё внутри дома. Влад водил лучом фонаря из стороны в сторону, освещая, кажется, весь дубравник леса. У стены была разбросана солома. Какие-то лохмотья и грязные миски лежали на полу. Наконец луч был направлен в дальний угол дома, в котором, съежившись, сидел он. Ребята не могли разобрать ничего, кроме очертаний силуэта. Но понимали, что это именно он.

— Эй! Друг! — прошептал Влад.

В ответ тишина.

— Мы хорошие! Мы пришли выпустить тебя, — продолжал Влад.- Мы можем взять тебя в октябрята, если захочешь.

Какое-то сдавленное мычание послышалось из дальнего угла. Неясное, размытое, нечеловеческое…

Затем Влад пару раз нажал на рукоять фонарика, чтобы тот светил ярче, сглотнул слюну и, ловко подпрыгнув проскользнул в окошко, в одно мгновение оказавшись внутри дома.

Вова и Денис замерли от того, что произошло. Они никак этого не ожидали. Знали, что Влад смелый парень, который пойдет на бравое дело, но к такому готовы не были.

— Влад, вылезь! — прошептал Денис, чуть ли не плача.

— Чшшш… — прошипел Влад, приставив указательный палец к губам.

Ребята постояли, с полминуты не двигаясь. Влад внутри дома часто и глубоко дышал, одной рукой держась за раму окошка. Так было немного спокойнее. Ребята снаружи мысленно проклинали Влада за его инициативность. Все трое слышали стук своих сердец. У всех троих подкашивались ноги. Ничего по-прежнему не происходило… Существо, как сидело, так и осталось сидеть на месте.

Влад вдохнул и продолжил: «Эй, друг. Иди ко мне. Видишь, я тут».

Молчание…

— Ты нас пугаешь, понимаешь. Давай просто уйдем отсюда и пойдем в деревню. Там мы тебя отмоем, покормим. У меня мамка пирог с картошкой сегодня пекла. Еще остался. Ну, идем же.

Все трое ребят стояли в ожидании хоть чего — то. Но ничего не происходило. Тот в темноте продолжал неподвижно сидеть…

— Влад, вылазь, — сдавленно прошептал Денис.

Но Влад сделал всё наоборот. Он шагнул вперед.

Раздался щелчок, лязг цепи, и тишину в округе разорвал крик Влада. У Вовы и Дениса от испуга, кажется, душа ушла в пятки. Они еле устояли на ногах и закричали вслед за Владом, сами не понимая, почему. Лидер команды повалился на деревянный пол и прикусил себе руку, чтобы заткнуть самого себя.

Вова и Денис стояли, парализованные страхом. Выпавший из рук Влада фонарик лежал на полу и освещал стену дома.

— Капкан… — наконец сдавленно проговорил Влад, сдерживая плач, и продолжал, хныча от отчаяния, — я на капкан наступил… Он на цепи.

Вова бросил взгляд на Дениса. Тот всё еще не двигался, глубоко дыша и глядя в темноту окна. Влад плакал, лежа на полу.

Вова, более — менее придя в себя, забыл обо всех опасностях внутри дома и, подпрыгнув, пробрался в окно.

Внутри запах дубравника был еще сильнее, весь воздух был пропитан им. Вова подобрал фонарик и посветил на ногу Влада. Нога и пол были в крови. Капкан казался большим, Вова видел такие на стене чердака, но пользоваться ими его не учили. Мальчик попытался разжать капкан руками, но тот не поддавался. Снова и снова нажимал, но капкан был крепче слабых рук мальчика. От отчаяния он тоже заплакал.

— Нажми вон туда! — вдруг закричал Вове Денис, отошедший от шока.

— Что? — сквозь слезы просипел Вова.

— Вон на ту штучку нужно нажать. Я знаю.

Вова начал нажимать на все, что было под руками, но это не помогало.

— Да вон на ту, рядом, нажми.

— На какую, на ту? Денис! Сам залезь и нажми! — вдруг взорвался Вова.

Денис забрался внутрь, неуклюже брякнувшись на пол. Он сразу же наклонился и начал что-то делать с капканом, а капитан команды всё лежал на спине с закрытыми глазами и ныл от боли.

Фонарик в руках Вовы начал гаснуть. Он несколько раз нажал на рукоять фонаря, и тот вспыхнул ярче.

В этот момент Вова ощутил что-то сбоку от себя. Что-то угрожающее. Что-то большое. И только тогда он вспомнил, что они не одни в этом старом покосившемся доме, наполненном запахом крови и дубравника. Только сейчас мальчик вспомнил, что кроме капкана, рядом были другие опасности. Вова медленно повел луч фонаря в сторону, где он ощущал эту угрозу…

Бессознательное. Случай заключительный. Дата неизвестна

Вова не мог знать, какого черта этой старухе в переходе метро пришло в голову продавать блеклые, не знакомые жителям большого города, цветы дубравника. Не мог он знать, что из-за этого ему снова будет неведома усталость, снова будут неведомы препятствия впереди. Но все произошло именно так. Снова, то немногое, что осталось в сознании Вовы, было желание бежать как можно дальше, как можно быстрее, невзирая ни на что. И снова это желание было так велико, что вытеснило из памяти всё другое. Даже то, что нельзя спрыгивать с платформы станции метро и бежать в туннель навстречу поезду: нельзя поезду остановиться в мгновение ока и предотвратить столкновение с бегущим навстречу человеком, нельзя выжить, если тебя сбивает несколько сотен тонн стремительно двигающегося металла.

Вова в этот момент вообще ничего не знал. За него действовало его подсознание, которое в четвертый раз в жизни взяло всю инициативу действий на себя и говорило Вове только одно: «Беги! Как можно быстрее! Как можно дальше беги!»

А сам Вова не знал, почему он бежал. Не знал, чего же он так боялся и от чего спасался. Он не знал, что произошло много лет назад, в далеком старом лесу. Вова не знал, что когда- то были у него друзья по имени Влад и Денис. Не знал, что этот самый Влад позвал его в ночной лес, и не знал Вова ничего из того, что было дальше. Ибо тот Вова, который знал Влада и Дениса, остался там, в старом ночном лесу…

Сознательное. Заключительное. 1987

Старые кусты и большие корни деревьев мешали Вове бежать, но животный страх неустанно гнал его вперед, не давая опомниться ни на секунду. Крик Влада и Дениса до сих пор стоял у Вовы в ушах. Или они кричали до сих пор? Неважно. Важно — бежать.

Мимо мелькали толстые стволы деревьев. Луна то появлялась, то исчезала из-за крон деревьев. Вова чувствовал преследование. Он чувствовал чей — то взгляд в спину. Он чувствовал его ярость. Он чувствовал себя добычей. Всё слабое тело Вовы, всё его слабые мышцы работали в полную силу, выкладывая всё, что в них есть. Они были одним целым. Одним механизмом, который только и знал, что надо бежать, и бежать, как можно быстрее, как можно дальше! Не было ни боли, ни усталости, а только страх. Животный страх, первобытный страх, который толкал и толкал вперед…

Тут Вова начал ощущать, что лес начинает идти под уклон. Всё больше и больше, пока не перешел в практически отвесный склон. Вова попытался было затормозить, но было поздно: он споткнулся, кубарем полетел вниз, налетел на дерево, и наступила тьма. И в глазах, и в сознании.

Наутро жители деревни нашли Вову. Он лежал без сознания под большой сосной. Его родители прибежали к нему. Но Вова их не узнавал. Как и не узнавал свой дом, свою деревню, себя и своё имя. Вова начал жить заново, с чистого девятилетнего листа.

Впрочем, не совсем с чистого. Ассоциация с запахом старого, казалось, забытого всеми цветка дубравника оставалась с Вовой до конца.

---

Криминальное чтиво на мексиканский лад. Немного дешевой философии, пресловутых вечных вопросов, один красивый закат и много крови.

Часть вдохновения на этот рассказ дал фильм «Старикам тут не место», а часть музыкальный клип какой-то малоизвестной группы.

16 вместо 11

Звук последнего выстрела еще не стих, когда я понял, что участь схватить пулю, не обошла сегодня и меня. Резкая боль в груди, и вот я сижу на песке, прислонившись спиной к бамперу своего Ford Bronco под палящим солнцем родной Мексики.

Боль была не такая сильная, как я себе представлял. Бывало, ударишь молотком по пальцу, и больно, аж выть хочется, и думаешь: «Черт побери, а что же со мной будет, если в меня на скорости эдак метров 600 в секунду под кожу войдет граммов семь раскаленного свинца?» А оказывается, терпеть можно. Дышать было трудно. Под ребром что-то всхлипывало при каждом вдохе. Я понял, что не могу двигать ногами. Видимо, пуля дошла до позвоночника. Дела мои были сквернее некуда.

Все сегодня шло нормально, мы приехали в назначенное место в назначенное время, даже немного раньше. Клан Romanes, с которым мы должны были провернуть сделку, тоже не заставил себя долго ждать. Они были на трех машинах: старенький Chevrolet C10, Nissan Patrol 1982 и Ford Transit года 80- го выпуска. По два человека в каждую машину.
Нас было пятеро. Я один на своем Bronco. Алонсо на Chevrolet Suburban и какой-то молодой парень с ним, должно быть, недавно присоединился к нашей семье. Возможно, это было его первое какое-никакое дело. И последнее. Месса был на своем Chevrolet Silverado 1984 года, с ним ехал Рубен, наш старший. Интересно, кто теперь встанет на его место и будет заправлять делами в Акунье. Хотя, какое мне теперь до этого дело.

Снайпер сделал всё правильно: сначала один выстрел в Рубена в самый напряженный момент передачи товара. Обстановка в такие моменты максимально накаленная. Наш молодой, ничего не поняв, сразу выстрелил в одного из Romanes. Вроде он даже не попал, но это было уже не важно. Через четыре секунды в живых осталось три человека. С одинокого дерева в полукилометре отсюда продолжали стрелять. Мы уже поняли, что произошло, и стреляли в ответ, но без оптики в этом было мало смысла. Остальных положил, кажется, наглухо. А вот я еще дышу.

Солнце было почти в зените и палило так сильно, как только могло, моя белая рубашка впитывала в себя мою алую кровь. Эх, говорила мне мама, чтобы не гулял в подворотне и не общался с плохими парнями… Говорила мне мама, что не доведет меня это до хорошего… А что мне было делать, мама? Работать на заправке у брата Педро, нюхая весь день гадкий бензин, или пахать на какой-нибудь плантации круглый день за пять песо в час? Нет, мама, это было не по мне. Это делали все в моем роду. Отец, дед, прадед и так далее. И чего они добились этим, мама? В этом нет смысла, мама. Я хотел большего. Да тут еще эта прошмандовка Аделаида, которая появилась как раз в момент, когда я уже мог идти в банду, но не мог найти хорошую работу. Ты же помнишь, мама, какая она была красивая? Да. Красивая и требовательная. Я спускал на нее все краденые деньги.

Я не заметил, как начал говорить сам с собой вслух. Хотя, кого мне стесняться? Человек, стрелявший в нас, придет еще не скоро. Да и перед ним мне можно не держать лица. Интересно, он пристрелит меня или оставит подыхать так? Можно, конечно, попробовать воспользоваться эффектом внезапности и атаковать, но вряд ли он даст мне такой шанс. Кровь не унималась, и вот мои голубые джинсы разделяют участь моей рубашки.

Прошло некоторое время, и из-за спины раздались медленные шаги.

— Не двигайся, амигос. Руки держи на земле, как держишь сейчас.

Затем он медленно вышел из-за моего пикапа с направленным на меня пистолетом. Это был белый, невысокий мужчина лет пятидесяти, с седой бородкой, в камуфляже и панамке цвета хаки. Рассмотрев меня как следует, он опустил пистолет и положил в кобуру на поясе. Потрогал мои карманы, посмотрел за спиной, пощупал сапоги. А затем он с сочувствием посмотрел на меня, будто хотел найти что-то, чем я впоследствии его прикончил бы. Вот была бы ирония… Два умирающих неудачника с кучей денег и наркотиков. Приоткрыв мою рубашку и осмотрев рану, он посмотрел на меня с сочувствием во второй раз. Затем, немного помедлив, спросил:

— Тебя пристрелить, или сам подохнешь?

Вот и он. Вопрос всей моей жизни, черт побери! Проклятие! В любой другой ситуация я бы долго не думал. Даже сам пристрелил бы парня, спросившего у меня такое. А сейчас… А сейчас я и, правда, задумался над этим, казалось бы, абсурдным вопросом. Но, на деле, размышления были резонны. Мне предстояло выбрать: умереть сразу, без боли и без томительного ожидания, или оставить себе свою уже ни гроша не стоящую жизнь, в которой остаются лишь боль и муки. Шансов на выживание у меня было ноль, какой бы силой воли я ни обладал.

И, черт побери, клянусь мамой, что никогда более сложного выбора передо мной не стояло. Даже понимая, что выбери эти пару часов жизни, я получу за них столько боли и мучений, сколько не получал, возможно, и за всю мою жизнь. Мне всё равно сложно с ними расстаться. Это противоречит всему моему существу. Пускай они и мучительные, но они мои! Несмотря даже на то, что вся моя жизнь была, по сути, жалкой, я не хочу расставаться с ней. Жалкая жизнь… А были ли у меня вообще шансы сделать её иной? Один на тысячу, на миллион. Максимум, чего могут добиться люди, выросшие в моем районе, это стать главарем банды, если тебя не пристрелят раньше, как сегодня это случилось с 9 парнями. Да и потом главари сами живут не так долго, что опять-таки подтверждает сегодняшний день. А отсиживаться в погребе за семью замками нельзя: нужно быть всегда на передовой и следить за всем лично. Иначе тебя начнут обворовывать свои же. Ещё я мог бы, конечно, с семи лет пахать на плантации или ещё где, ничего не тратить и к окончанию школы поступить в хорошее учебное заведение. Но даже образование не давало бы мне гарантий на действительно хорошую работу. В общем, жизнь моя была предсказана на 99% ещё до того, как я произнес свое первое слово. Ладно, что-то я долго думаю.

— Я сам подохну.

— Ну как знаешь, амигос, как знаешь.

Он, было, пошел дальше, но обернулся и добавил:

— А вы здорово стреляете все же! Или просто вас так много было, черт его знает. Но вы, мне магазин у винтовки прострелили единственный. Ага, пулей насквозь. Я тебя последней пулей подстрелил, которая уже в стволе была. А иначе пришлось бы мне за тобой с пистолетом бегать.

— Хах, — подумал я про себя. Все становится еще более иронично, черт побери.

Найти обе сумки ему не составило труда. Других тут и не было. В одной — 30 килограмм чистого героина, в другой — 700 тысяч грязных американских долларов. После этого началось самое интересное. Он сел в Ford Transit и повернул ключ зажигания, но не произошло ровным счетом ничего. Подозреваю, что в машине стоял тумблер массы, о котором снайпер не догадывался. Если его не переключить, машина не заведется. Затем он сел в Nissan Patrol, но вылез из него почти сразу, видимо, не найдя ключей в замке, как это было в других машинах. И, правда, угона здесь ждать не приходилось, непонятно, чего добивался хозяин, забирая ключи с собой. В Chevrolet C10 он садиться не стал: были пробиты два колеса, вероятно, его же пулями. Километров десять из примерно тридцати он проедет, но это лишь треть пути до ближайших городов из центра этой пустыни. А потом остатки резины, останутся лежать в песке, оставив пустой остов колеса, который будет не в силах цепляться за песок. А оставлять машину в пустыне ему нельзя: тогда преследователи, которые рано или поздно появятся, поймут, в каком направлении он ехал и где его примерно искать.

Затем он перешел к машинам нашего клана. Первым был Chevrolet Silverado моего приятеля Мессы. Сев в него, он повернул ключ зажигания, и в этот момент под капотом раздался хлопок и оттуда начал клубиться дым. Над крылом Silverado зияли два отверстия от пули и, вероятно, одна из них повредила карбюратор. Подойдя к Chevrolet Suburban 1985, он увидел, что пулей перебита рулевая колонка, так что руль висел на ней, чуть держась.
Оставался мой Bronco, с которым все было нормально, кроме того, что у меня также стоял тумблер массы, который незаметен был под сидением, не привлекая никакого внимания. Сев в мой Bronco, он пару раз повернул ключ и, не получив результата, подошел ко мне и сел на корточки.

— Что не так с твоей машиной?

— У нее пробиты два колеса.

Я кивнул головой на C10.

— Тогда почему ты сидишь у этой машины?

— Потому что ты меня грохнул именно здесь.

Я думал добавить в конце какое-то оскорбление, типа: «Потому что ты меня грохнул именно здесь, гребаный ублюдок». Но подумал, что не дело оскорблять людей, от которых зависит какая-никакая твоя жизнь. Он вздохнул, встал и начал шарить в карманах всех трупов, должно быть, в поисках ключей от Ford Transit, но ничего не нашел, что было еще более странно, чем отсутствие их в замке зажигания. Может, её угнали только что. Но тогда глушить не стали бы. Ладно, не суть.

В общем, бедолаге оставалось идти пешком. Хотя, какой из него бедолага. Этого парня отделяли какие-то 30 км пустыни. От безбедной жизни на каком- нибудь далеком острове. Наймет себе легкомоторный самолет, улетит куда- нибудь, где он своей сумкой героина даже не удивит никого. Заплатит пилоту так, что тот вообще забудет, что самолет умеет пилотировать, не то, что уж про парня, которого недавно отправил на его маленький личный рай. И будет этот снайпер жить в своём доме, обнесенном высоким забором на берегу океана в окружении нескольких молодых островитянок, которых заберет у местных сутенеров раз и навсегда.

Радужная перспектива, не правда ли? Да уж. Не то, что моя…

Вот так один последний выстрел решил всю ситуацию кардинально. Промахнись он, и на его месте, скорее всего, был бы я. Бежать ко мне полкилометра без укрытия с одним пистолетом было бы для него фатальным решением. Думаю, он бы даже пробовать не стал. Тогда уже я искал бы себе легкомоторный самолет и далекие острова в океане, а не он. Собрал бы все тела в кучу и поджег. Разбери потом, кто был последним выжившим и кого пытаться искать.

А солнце палить не переставало. Снайпер снял уже ненужный бронежилет, бережно положил неисправную винтовку на землю рядом. Перекинул обе сумки через плечо и побрел в пустыню. Пройдя метров двадцать, остановился, бросил обе сумки и легкой трусцой вернулся к бронежилету.

— Амиго, ты когда-нибудь видел салют?

— Нет, — сдавленно ответил я.

— Ну, тогда сейчас увидишь, не пропадать же добру. Люблю я шум и свет, амиго.

Затем отстегнул от бронежилета ручную гранату, дернул чеку и кинул в открытую дверцу фургона Ford Transit.

Сказать, что мой убийца — кретин, ничего не сказать. Конечно, фургон стоял не близко, но черт его знает, это же, мать её, граната. И стоя на пороге новой безбедной жизни ради потехи, так рисковать я бы не стал, точно.

Прошла секунда, две, три, пять… По-детски заинтересованный взгляд снайпера сменился гримасой разочарования. Осечка! Ну, слава Всевышнему, а то чего доброго еще меня пришибло бы. Хотя, что бы это изменило…

— Не судьба, амиго! Не судьба! — проговорил снайпер и пошел в направлении сумок. И даже не попрощался, мерзавец. Ну и черт с ним. Надеюсь, жить мне осталось немного, или надеюсь, что много, черт его поймет уже. Кажется, мне всё равно. Эх, сейчас бы вытащить пулю, обработать и зашить рану, так бы я оклемался через пару месяцев, а не умер от потери крови, как подстреленный койот. Думаю, что со временем и ноги заработали бы. И что бы я дальше делал, кстати? Нет, нет, правда, представить, если бы жизнь дала мне второй шанс, кто-то приехал и спас бы меня, что бы я делал тогда?!

Странно об этом думать, но, думаю, я бы не вернулся к своему ремеслу. Пожалуй, все было бы иначе. Возможно, уехал бы на заработки в штаты. Там хоть и относятся к тебе, как к скоту, но платят относительно хорошо. А потом бы нашел свою Аделаиду, попросил бы у нее прощения за все, что совершил, пообещал бы, что не вернусь к своим старым делам. С ней и зажили бы мы вместе в своем доме, который я купил бы на деньги, заработанные в штатах. Устроился бы на заправку к брату. Этих денег хватило бы, чтобы нормально жить в Мексике. Так и коротали бы свой век. Все лучше, чем положение, в котором я нахожусь сейчас.

Вдруг я услышал звук, который, как мне казалось, я уже никогда услышу. Звук выстрела. Сердце бешено заколотилось, нахлынул страх. Удивительно, как быстро я приобрел фобию?! Одно ранение, и на тебе — любое напоминание о летающих кусках свинца наводит на меня сильнейший страх. Затем послышался звук мотора, ответный выстрел, ещё, ещё… Стрелял кольт снайпера, и кто-то еще, кажется, из ружья. Очень интересно… Кто мог приехать, не понимаю! Звуки выстрелов приближались. Вскоре я услышал чьё-то частое дыхание. Из-за моего пикапа выбежал снайпер. Он выглядел весьма испуганным, и я бы даже сказал, обескураженным. Он пробежал ещё несколько шагов, кинув на бегу свой обеспокоенный взгляд на меня. Пуля с глухим звуком вошла ему в спину. Он упал, смотря мне в глаза и шевеля губами. Жаль мне его не было. Но какого-то удовольствия я тоже не испытывал. В конце концов, он меня убил. Да, именно убил, ибо кто бы там ни был за моим пикапом, оставить меня в живых — для него или для них, значит, взять меня в долю, а иначе я однажды проговорюсь обо всем, что здесь случилось, а это никому не нужно. Так что можно смело утверждать, что я мертв. Дикий запад как был диким, так и остался.

Я услышал мексиканскую речь. Должно быть, Ramones. Либо они отстали от основных по каким-то причинам, либо они что-то замыслили и приехали специально позже. Но это точно были не наши, ибо мы приехали сюда все, кто мог, остальные были в городе Сабинас, по каким делам, правда, не знаю. Прошло время, и я услышал, как двое о чем-то спорили. Спор проходил недалеко за моим пикапом. Потом шаги стали приближаться, и к снайперу приблизился молоденький парень лет 16. Подойдя совсем вплотную, он, не сводя с умирающего мушки своего револьвера, ногой пнул пистолет снайпера метров на пять. Странные ребята. Если так боялись снайпера, могли бы сделать контрольный выстрел издалека, или им что-то нужно от него? Сумки на виду. Но через секунду я понял смысл этих сложных маневров, так как именно через секунду раздался выстрел, и юнец, подошедший к снайперу, упал замертво на еле дышащего снайпера.

Хах! А второй, если их было двое, — весьма жадный тип. Не захотел делить деньги даже с корешем, с которым они всё провернули. Хотя с другой стороны его можно понять. В таких ситуациях нельзя доверять никому, даже друзьям. Нужно стрелять первым, ибо вторым выстрелить у тебя не выйдет. Нужно стрелять сразу, как только на горизонте замаячило богатство. Из соображений собственной же безопасности. Стало быть, тот парень за моим пикапом не дурак.

Тело мальчишки упало ровно на тело снайпера, который, кстати, был ещё жив. К нему аккуратно подошел второй. Парень чуть старше первого. У него в руках было охотничье ружье.

Интересно, черт побери, откуда они? Должно быть, они как-то случайно прознали о встрече или о снайпере и его планах, после приехали, обязательно взяв с собой оружие. И пока у них всё идёт по плану… Ну, то есть, у одного из них всё идёт по плану. Парень открыл первую сумку и заглянул. К моему удивлению, на его лице не возникло почти никаких эмоций: ни восхищения, ни радости. Он взял первую и понес, судя по всему, к себе в машину, которая была вне поля моего зрения. Меня удивляет его сдержанность и хладнокровие. Он даже не стал осматривать трупы вокруг на наличие признаков жизни. Видимо, был уверен в профессионализме снайпера. Немного обидно даже. И я неожиданно для себя испытал прилив гордости за то, что до сих пор живу. Я же должен был уже умереть, а вот хрен вам — живу! И даже могу еще оставить после себя что-то. Когда юнец подходил ко второй сумке, держа ружье по-прежнему в руках, я решил резко свистнуть. Пускай знает и припоминает наш наполовину погребенный клан. Пока я набирал в легкие воздух, я почувствовал дырку в левом. Мерзкое чувство. Почувствовал, как хлюпает что-то жидкое внутри, но не остановился и набрал полную грудь. Затем со всей силы выдохнул. Раздался громкий свист, который всегда получался у меня на славу. Юнец резко развернулся, и от испуга пальнул в мою сторону, не целясь. Но вышло у него неплохо. Левое ухо сначала оглушило пронзительным звуком, потом обдало россыпью огненных искр. Пуля угодила в радиаторную решетку рядом с моим ухом.

Ну, конечно, юнец не мог знать, что снайпер оставит меня, бедолагу, подыхать здесь. Как и не мог он знать, что недобитый снайпер завладеет револьвером его друга. Не мог юнец знать, что слабый снайпер воспользуется секундной потерей его бдительности. Не мог он знать, как же это больно — получить пулю в колено. Не мог он знать, что после того, как упадет на песок, в его грудь войдут еще две пули, навсегда остановив его юное сердце.

Я с огорчением выдохнул. Вот — одним трупом больше. Оборвалась ещё одна человеческая жизнь. Всё равно жалко парня. И делал-то всё вроде правильно, а маленькую деталь в виде револьвера приятеля упустил.

Как-то Аделаида, когда читала какую-то книгу, кажется, кубинского писателя, сказала мне, что человек переживает из-за смерти другого человека только из-за того, что начинает четче осознавать то, что он и сам может умереть. Я думаю, это всё бред. Я вот уже мертв, а мне всё равно жаль юнца, да и всех, кто здесь сегодня умер. Всех до единого жаль.

А ведь у меня у самого руки по локоть в крови. Помню всех тех четверых, которых отправил на тот свет. Да, они все были подонками и бандитами, впрочем, такими же, как и я сам. Но не убей их я, они бы убили меня. А после этого их все равно убил бы кто-нибудь другой. Такой вот бессмысленный круговорот смертей в пустыне.

А хотя, пусть идёт все к чёрту. Нет, не буду я никого жалеть. Кто все мы, тут собравшиеся? Желающие легкой наживы. Один хотел обмануть весь мир и разбогатеть за так, не работая, не корячась, как все остальные. Двое той же масти, только один ещё и замарался, представьте, в гнусном и подлом. Мы и Romanes тоже хороши. Годами воюем, стреляем друг в друга. А как только маячит совместная выгода, мы готовы идти на сделки. Двоих, что были в Nissan Patrol, я хорошо помню: они были тогда в Вилья Унион, когда Romanes устроили засаду на нас и убили в перестрелке Педро, хорошего парня, который успел стать мне почти другом. А сейчас я должен был стоять и смотреть на них, не поднимая оружия?! И что самое, наверное, мерзкое, так это то, что мы все тут одной масти. Может быть, эти двое ничем не хуже, чем убитый ими Педро, может быть, они так же могли бы стать мне товарищами, будь я в их клане. Но нет, черт побери: мы должны враждовать и убивать друг друга. Полный абсурд и глупость. А мира быть не может, ибо жадность — двигатель прогресса не даст нескольким картелям жить дружно и откусывать от пирога одинаковые куски.

Солнце садилось. Наступали сумерки. Кровь, к моему удивлению, запеклась, и рана уже не кровоточила, но дышать было трудно. В груди я чувствовал что-то инородное, что-то, что хотелось выковырять, достать любой ценой, раздирая плоть. Организм говорил мне: «Вытащи её, вытащи, и мы будем жить», но я не мог этого сделать. Я слышал, что был один хирург, который под коксом отрезал себе ногу и что-то ещё. Наркотики у меня есть, и, если постараться, я бы мог до них доползти. Но я же не хирург, да и без инструмента здесь не обойтись, а буквально раздирать грудную клетку, чтобы добраться до пули, плохая идея.

Эх… Был бы инструмент… Каждый мой вдох сопровождался сопением, которое услышь я отстраненно, наверняка напугало бы меня. Но когда готовишься умереть, страх от таких мелочей пропадает. Меня трясло от холода, хотя сам я понимал, что сейчас в пустыне самая духота. Снайпер отправился в царство Аида примерно минут тридцать назад, а до этого я видел, как легко вздымается его спина от дыхания, и он смотрит на меня, улыбаясь и изредка моргая. На разговоры ни он, ни я силы не тратили.

Начало смеркаться. Солнце отделяло от горизонта каких-нибудь минут десять. Боль превратилась скорее в некий зуд, нечто, что не давало спокойно дышать, не давало сосредоточить свои мысли на чем-то ином, кроме этой проклятой пули. Делать глубокий вздох было мучительно больно, я дышал понемногу. Я умирал. Медленно, и в тоже время быстро.

Я пытался угадать количество секунд, оставшихся до захода солнца, когда мне начал слышаться звук мотора. Звук доносился опять сзади. В этот раз мне даже не хотелось ломать голову о том, кто же именно решил в очередной раз позариться на две проклятые сумки, способные быстро изменить жизнь любого. Долго ждать не пришлось: машина, не стесняясь, въехала в центр нашего круга. Но должен заметить, что эта машина сильно отличалась от всех остальных наличием на крыше двух проклятых полицейских мигалок. Только их тут и не хватало для полного комплекта ублюдков. Коп приехал один, вариантов, как он мог прознать про нашу вечеринку, немало, и думать о них мне лень. Я его не знал, и кажется, никогда прежде не видел, что не удивительно. Связываться с самой вооруженной полицией мира никогда не было желания. Он, не торопясь, что-то жуя, вышел из своего пикапа. Держа руку на кобуре, стал расхаживать по нашей стоянке, время от времени приподнимая носком ботинка то тела убитых, то предметы. В сумки заглядывать даже не стал, пошел мимо, будто точно знал, что находится в них. Я сидел неподвижно, поэтому очередь до меня дошла далеко не сразу, но, конечно, дошла.

— Привет, самый живучий амигос из всех, что я видел.

Я молчал. Говорить с копами, да еще и перед смертью, не хотелось.

— Может, тебя пристрелить?

Уф, нет, здесь я уже не промолчу.

— Да не надо меня пристреливать! — выпалил я с неожиданной для себя громкостью.

Коп захохотал. А я не унимался:

— Надоели вы мне все! Что один, что второй, что третий! Да, все вы мне надоели со своими наркотиками, оружием, грязными деньгами! Идите вы все к чёрту! Оставьте меня уже! Забирай свои чертовы сумки, и вали отсюда! Это моё место, и я хочу умереть здесь сам!

Накопилось… Я, рыдая от боли и от досады за происходящее, хотел было начать перебирать все наболевшее и слать это к чертям, но мой монолог прервал звонок спутникового телефона копа. У него резко пропала улыбка, он показал мне указательный палец, прося замолчать. Моему организму понравился этот жест. Используя этот довод, он перекрыл воздух на подходе к связкам, дабы не тратить жизненные ресурсы на такую ерунду, как крик. Я сам того не желая, осекся на половине фразы. В груди все горело. Коп, отойдя на пару шагов, сначала две секунды слушал, а потом заорал в трубку:

— Иди к чёрту, гребаная мразь! Я больше не вернусь домой, сука! Как же ты меня доконала за эти пять лет своими звонками, запросами, обвинениями, паскуда! Что? Почему я с тобой так говорю? Да потому что ты — чокнутая стерва, вот почему!

После этих слов он захохотал громко и с явным удовольствием прямо в трубку. Может, и хорошо, что я так и не женился…

Немного успокоившись от истерического смеха, он все ещё с самодовольной улыбкой начал обходить машины, заглядывая в каждую. Он смотрел внутрь пару секунд, затем захлопывал дверь. Не знаю, что он искал в них, может, ещё денег или ещё свидетелей.

— Я же, кстати, это все сугубо из вежливости спрашиваю. А убить-то я тебя все равно убью, а то мало ли что. Может, ты притворяешься!? А? Амигос? -прокричал он мне, осматривая одну из машин. Аккуратный тип, ничего не скажешь. Досадно аккуратный. Я ничего не сказал в ответ. Кажется, мне безразлично уже все в этом мире. Наступала слабость. Черт побери, как ни крути, а жить я хочу. До последнего вздоха, до последнего взгляда, до последней мысли… Каждая секунда вдруг стала дорога мне. Я заплакал от обиды, заплакал от этой несправедливости. Вдруг я осознал свою смерть так четко, как не осознавал за этот вечер, наверное, ни разу. Я был чертовски слаб. Я чертовски устал…

Солнце оставляло треть себя над горизонтом, когда на другом конце небосвода полная луна вступала в свои права. Бог мой, до чего красивая луна! Готов поклясться, что это самая красивая луна из всех, что я видел за всю свою жизнь. За всю свою недолгую жалкую и бестолковую жизнь. Так хотелось остановить время и просто сидеть и смотреть на эту луну…

А коп, проверив все машины, добрался до последней. Заглянув в Ford Transit, он сильно хлопнул дверью, как делал это и с другими машинами. В первое мгновение я не понял, что произошло. Пронеслась мысль, что именно так и выглядит смерть. И что она настала для меня. Потом я осознал, что произошел сильный взрыв. В голове всплыла памятка к тротиловой шашке, которая однажды побывала у меня в руках. В этой памятке говорилось, что в случае отсутствия детонирования тротиловой шашки, приближаться к ней категорически запрещено, ибо любой шорох может вызвать детонацию, то есть взрыв, воспламенение. Думаю теперь, с ручными гранатами, которые чокнутые снайперы швыряют куда попало, это правило применимо ничуть не меньше.

Тело полицейского швырнуло в мою сторону взрывной волной. Яркое пламя вырвалось из грузовичка. Я закрыл лицо руками. Что-то жутко тяжелое, пронеслось над головой и врезалось в кабину, разбив лобовое стекло. Меня всего обдало жаром. В ушах стоял грохот. Что-то пробило правое колесо моего пикапа, и он со свистом начал крениться набок. Пахло машинным маслом и палеными волосами. Вокруг падали какие-то предметы. Частота их падений снижалась, и, когда она совсем сошла на нет, я открыл лицо. На песке повсюду пылали язычки пламени от горящих частей, а у моих ног лежало тело полицейского с оторванной рукой и обожженной кожей. Ужаса добавляло то, что обожжен он был только со стороны взрыва. А его правый бок, оставался, на удивление, невредим. Я в очередной раз за этот вечер задумался над тем, как же близки жизнь и смерть. Вот — коп живой и радостный, а вот он — уже мертв. Правая часть его тела сохраняла даже рубашку, заправленную в брюки под ремень. Именно на этом ремне я и увидел висящий в кожаном чехле спутниковый телефон. Целый, не тронутый взрывом. Работающий спутниковый телефон… Карусель мыслей в моей голове набирала обороты. Она перебирала звонки матери, Аделаиды, членов банды в других городах, даже полиции, пока не остановилась на нужной мысли. Габриэль. Друг Габриэль найдет нас по следам, приедет, довезет меня до больнички. Дружище Габриэль, служитель Бога наверняка сейчас в городской церкви. Номер церкви… Как же там… Я судорожно набрал телефон матери.

— Ма! Ма! Скажи телефон церкви.

— Алло!

— Здравствуй, мама!

— Алло! Я вас не слышу.

— Мама, мама, это я!

— Что? Я не понимаю.

После это раздались короткие гудки… Меня пробрало ужасом. Я вообразил, что телефон все же повредило взрывом и микрофон не исправен. Он сломан! Я могу позвонить кому угодно, любому родному человеку, могу слышать их голос, но не могу попросить о помощи. Могу слушать сколько угодно их «алло, алло», но они не услышат ни единого моего слова. Не услышат даже моего предсмертного стона… Даже не узнают, кто и при каких обстоятельствах звонил.

Я трясущимися руками набрал телефон Аделаиды.

— Алло.

— Аделаида, ты меня слышишь?

— Это ты, Фернандо? Какого черта тебе нужно?

От сердца отлегло.

— Здравствуй, милая!

— Какая я тебе милая? Какого черта ты вообще звонишь в мой дом?

— Подожди, подожди, милая, скажи номер церкви!

— Фернандо, ты совсем идиот? Какая еще церковь? Ты пошутить так решил?

— Ади, послушай меня, милая. Дай мне телефон церкви.

После небольшой паузы я услышал, как она всхлипнула…

— Ферни… Что-то случилось?

Я понял, что она сейчас заплачет. Никогда бы не подумал, что через телефон можно понять так много. Я почувствовал все, что с ней происходит в этот момент.

— Что ты, Ади! Ты же меня знаешь. Я же самый сильный и ловкий. Ну что могло случиться со мной?!

— Я не знаю, — всхлипывая, ответила она.

— Не переживай ни о чем, милая. Просто дай мне телефон церкви.

— Хорошо, подожди немного. Хорошо?

— Конечно, родная…

— Вот, 48-15-16.

Я провел пальцами по песку, выводя цифры.

— Спасибо, Ади.

Она молчала. Были слышны только тихие всхлипы.

— Прости меня, Ади. За все.

Ади заплакала, сильно заплакала. Она представляла, что происходит…

— Прости, родная. Я дурак и кретин. У нас все должны было быть иначе. Не так, как вышло. Я… Я люблю тебя…

После этого я бросил трубку. Разговор этот был ни к чему. Если все пойдет так, как я задумал, то наше прощание было преждевременным. И я обязательно верну её. Чего бы мне это ни стоило. К черту эти острова и островитянок. Аделаида лучше их всех, вместе взятых.

Церковь, церковь, церковь. Пальцы сами нажали на нужные кнопки. К своему удивлению, я ощутил прилив сил и энергии. Жить-то всем хочется… Мысли стали яснее и четче. Боль в груди притупилась. Все ради выживания.

— Габриэль, это ты? — спросил я первым.

— Отец Габриэль у телефона.

— Опять ты со своими церковными штучками, сын шлюхи?

— Ах, это наша паскуда, торговец поганым коксом?

— Да пошел ты! Ко всем чертям со своим Богом и церковью!

Габриэль засмеялся…

— Что тебе нужно, друг Фернандо?

— Габи, мне нужно много…

И я ему рассказал все, что нужно: откуда мы ехали, сколько машин и все ориентиры, достаточные, чтобы найти нас. Он сказал, что уже бежит к машине и будет так скоро, как только сможет, и бросил трубку. Я, довольный проделанной работой, начал проваливаться то ли в сон, то ли в обморок, понимая, что всё, зависящее от меня, я уже сделал.

Пришел в себя я от толчков подбежавшего ко мне Габриэля.

— Ты можешь подняться?

— Габи… Ты нашел меня!

— Конечно, нашел, идиот! Давай, я помогу подняться!

— Подожди, дай я приду в себя. Всё хорошо. Пока закинь вон те сумки к себе.

— Какие сумки? Что у вас тут вообще произошло? Фернандо, давай быстрее в машину. А то я уеду без тебя.

— Стой, стой, Фернандо, сначала сумки. Забери сумки. Для меня плюс-минус две минуты ничего не изменят.

Я кивнул в сторону сумок. Габи поднялся и быстро зашагал к ним. Габи был очень наивным парнем, и плохо понимал, что здесь произошло и зачем мы все могли здесь собраться. Габи всегда был оторван от дел уличных банд. И познакомились мы с ним случайно. Немного позднее расскажу, как именно. Вы будете со смеху кататься.

Подойдя к сумкам, он открыл красную и — замер. Наконец-то я увидел правильную реакцию. Реакцию удивления, восхищения увиденным. Он стоял и смотрел в эту сумку. Бросил на меня взгляд, сглотнул слюну. Затем снова стал глядеть на опьяняющее содержимое сумки. Пауза неприлично затягивалась…

Он медленно зашагал в мою сторону. Взгляд был устремлен на меня, а на лице читалось какое-то сомнение или страх. Я не мог разобрать. Он подошел ближе. Я увидел, что он начинает плакать.

— Эй, Габи! Не стоит жалеть этих паскуд. Они все — последние подонки. Пошли, лучше поднимем уже меня в машину. Меня еще нужно подлатать.

Но он как будто смотрел сквозь меня и не слышал ни единого моего слова.

Затем мой друг Габриэль нагнулся, чтобы поднять с песка один из разбросанных здесь пистолетов. Он неумело снял его с предохранителя и дрожащими руками направил на меня его дуло и закрыл глаза. Кажется, я тоже… Кажется, я тоже в этот момент закрыл глаза.

---

Теперь хочется сменить лад книги на более романтичный, а время действия отправить на пару столетий назад. Стремился сделать эту историю красивой, чистой и трогательной, чтобы образы, созданные мной, остались с вами надолго, а поступки главных героев заставили задуматься.

Конец у рассказа открытый, судьбы героев неясны, но я даю вам полное право самостоятельно нафантазировать наиболее близкий вам финал. Можете смело считать его единственно верным.

Думаю, что этим сюжетом показано то, чего не хватает моим современникам. Вдохновение дал «Левиафан» Звягинцева и пара фраз из песни Pyxis группы The Retuses.

Море, любовь, благородство

Старые рыбаки рассказывают про кита, который даёт счастье каждому, кто встретит его в открытом море. Но сколько себя помню, никто никогда его не встречал. И зачем выдумывать подобное

А сегодня он мне приснился. Этот кит. Я плыл один, в старой лодке, в открытом море. Был полный штиль. Небо было чистым, луна освещала всё до горизонта. Я уверенно греб, как будто точно знал свою цель. Через какое-то время я понял, что я не один, что где-то рядом именно он, именно тот кит из рассказов стариков. Тогда, отпустив весла, я начал чего-то ждать. На этом сон кончился. Проснувшись, я понял, что в постели остался один, а она, укрытая простыней, стояла у перил балкона и смотрела в морскую даль. Я сел, облакатившись на спинку кровати, и стал любоваться происходящим.

Мне 28 ей 24. У нас сын, ему 3 года. Мы живем у самого моря в небольшом городке, имя которого вам не скажет ни о чем. Наш дом отделяет от морской глади всего тридцать ступенек лестницы и десяток шагов по песку. Когда солнце заходит за горизонт и наступают сумерки, мы с ней выходим на балкон нашего дома, где стоит наша постель. Каждый вечер перед сном мы слушаем шум прибоя, шелест листвы, пьем молодое вино и смотрим на бесконечное небо, полное ярких звезд.

Я люблю её, но она меня нет. Не любит по-настоящему, не любит меня, как могла бы любить. Не любит меня так, как любит его. Его, с которым она впервые узнала, что это такое, любовь. Его, который обещал ей построить дом у моря, на балконе которого они будут каждую ночь любоваться звездами, слушать прибой и пить молодое вино. Она любит его. Его, который шесть лет назад уплыл в море и до сих пор не вернулся. Он уплыл, чтобы заработать средства на их дом у моря, но его корабль, который должен был вернуться через три месяца, исчез в небытии. Она ждала его почти два года. За это время, кажется, все горные цветы в округе были сорваны мужчинами города и принесены к её ногам, но она ждала его. Ей было очень плохо без него. Но быть одной ей было еще хуже. И однажды ночью она пришла ко мне в дом и начала целовать меня так, будто мы с ней были всегда. Пришла ко мне, к единственному, который не ухаживал за ней, кто не пытался ей навязаться.

Я принял её. Впустил к себе в дом, а со временим и в сердце.

Она двояка. Часть времени она милая, родная любящая девушка, которая знает ласку и заботу. А остальную часть времени она замкнута в себе и предпочитает оставаться одна. Как сейчас, на балконе. Она стоит в трех шагах от меня и кажется, что мы так близки, ведь мы живем вместе, делим постель, растим ребенка, но она сейчас ближе к нему, к ушедшему много лет назад, чем ко мне. Я знаю, что мыслями она всегда ближе к нему. Знаю, что она до сих пор ждет его корабля. Ждет его.

И вот картина моей жизни: моя супруга, укрытая простынёй, стоит у перил балкона моего дома с видом на море, наблюдая за зарождением нового дня. Она молода и прекрасна. Наш ребенок красив и умен. Я молод и полон сил для любви, работы и воспитания детей. Окружающие думают, что желать большего — плевок в лицо судьбе. Но на самом деле всё это сильнейшее испытание. Ведь только мне и ей ведомо, что каждый раз, когда она, обнимая меня, она видит на моём месте другого. Думает в эти моменты о нем, а не обо мне.

Я уже ничего не могу поделать с этим. Я полюбил её. Полюбил всем сердцем, душой и телом. И лучше я буду владеть малой её частью, чем совсем никакой. Иногда я пытаюсь забыться так же, как это делает она. Я пытаюсь не думать о том, что у неё был кто-то до меня. Пытаюсь думать, что всё её сердце наполнено любовью только ко мне и ни о ком другом она думать не может. Но я не умею. Я не могу обманывать себя. У меня просто не получается. Думаю, другой на моём месте пытался бы злобой и силой выбить из неё воспоминания о нем, но Я понимаю, что это сделает всё только хуже и я потеряю то малое тепло, которое я получаю от неё. Я никогда за все эти годы не заводил разговор о нем, ни разу не спросил её о том, что она чувствует к нему, ко мне. Иногда я чувствую её благодарность мне за это.

К нашему сыну она, наверное, более холодна, чем ко мне. Она воспитывает его так, как это нужно, как принято. Но я не чувствую того материнского тепла, которое, я знаю, она могла бы давать своему ребенку.

Так мы и жили, играя в семью её мечты до тех пор, пока на горизонте не появились паруса корабля, которого в городе никто не ждал. Она побежала к причалу, как только он стал виден на горизонте и пробыла там до утра следующего дня, когда корабль причалил к нашей пристани. Вечером я узнал, что помощником капитана на этом корабле был тот, самый, которого она так ждала. А ближе к ночи Я понял, что ночевать она будет не со мной.

Тогда, стоя на нашем балконе, я открыл бутылку нашего с ней любимого вина и неспешно выпил один бокал, глядя на море с нашего балкона. На наше с ней море! С нашего балкона. Затем я спустился в спальню сына и, спящего, тепло одел его. Взял воду и еду. После мы спустились к берегу. Я вытолкал нашу лодку в море и начал неспеша грести, следуя по лунной дорожке. Всё дальше и дальше в море, от города и от всего того, что оставалось в нем. Море было спокойным. Сын мирно спал, укутавшись в мою куртку. Надеюсь, мой сон был вещим. Надеюсь, Кит и правда появится на нашем пути. Надеюсь, она забудет нас так быстро, как это возможно…

---

P.S.

Это один из рассказов, который существует в аудио варианте. Я сам написал к нему музыку и своим голосом записал текст. За эту особенность я дал таким аудио рассказам отдельный термин — МуВоЛит (Music Voice Literature) пытаясь подчеркнуть то, что все три составляющие сделаны одним человеком.

Считаю, что такой подход выделяет аудио рассказы из числа прочих, ибо я как автор текста лучше чувствую, какими должны быть музыка и интонация. С их помощью я могу выделить то, что нужно подчеркнуть, выразить то, что действительно нужно высказать.

Однако такой подход делает музыку и дикторские аспекты слабым местом аудиокниги, ибо я не сочетаю в себе одинаково сносные писательские, композиторские и дикторские навыки.

Делались эти муволиты, когда я еще планировал и свою литературу публиковать под псевдонимом LoneFar. С таким именем эти произведения и существуют в интернете. Доступ к ним свободный.

---

Лейтмотив этой книги — плохим — плохое — выражен тут достаточно ярко. В остальном это просто занятная история про жадность, жестокость и очень дорогую вещь. Идея сюжета родилась во время моих фантазий о самом дорогом предмете искусства в истории человечества.

Два портрета сатаны

Наши интересы формируются в раннем возрасте из множества факторов, и у каждого человека это происходит более или менее уникально.

Вот и жизнь Карла, главного героя этого рассказа, сложилась так, что основным его интересом была живопись. То ли виды Праги девятнадцатого века, то ли картины в его доме, так любимые отцом, то ли расположение звезд на небе сделали Карла увлеченным этим видом искусства с ранних лет. Но талантом художника наш герой не обладал. Не было у него ни техники, ни особого взгляда, ни идей, которыми должен обладать живописец. Поэтому как художник Карл состояться не мог. Но он недолго мучился и, выпросив у отца денег, открыл свою картинную галерею в центре Праги рядом с собором святого Витте. Таким образом, Карл удовлетворил свою любовь к живописи, а заодно сколотил неплохое состояние. Сами по себе галереи не особо прибыльны, но, если не гнушаться покупкой краденых картин, выдавать репродукции за оригиналы и проворачивать иные грязные дела в сфере искусства, это приносит свои плоды весьма быстро. В целом, Карл был человеком довольно гнусным. Жадность, жестокость и полное пренебрежение чужими чувствами и желаниями были спутниками Карла по жизни. Идя к какой-то своей цели, он мог ограбить, похитить, покалечить и даже убить любого.

Однажды в высоких кругах Праги пошли слухи о глухонемом юноше, рисующем превосходные картины. Его родители тоже были художниками, но весьма заурядными. Жила семья в бедном районе на окраине города. Их картины продавались плохо, жила семья бедно, и родители готовили юношу стать портным, желая ему лучшей доли, чем выпала им. А в прошлую зиму оба родителя захворали и перед весной легли в могилу. Юноша впал в отчаяние, голодал, стал затворником. Из-за нехватки денег он, наконец, решил попробовать себя на поприще живописи, и не зря. Молва о юноше пошла в кругах художников и коллекционеров, кажется, сразу после того, как парень взял кисть в руки. Техники сначала ему не хватало, но зато по глубине картин, идеям, той силе, которые были заложены, казалось, в простые произведения, мог позавидовать любой уважаемый художник.

Но немота и глухота были не единственными недугами юноши. Можно было сказать, что голова у парня была занята непонятными мыслями, как в народе говорят: он «был не в себе». Замкнутый, опасающийся всего, никому не доверяющий, молодой человек мог долго сидеть на одном месте и смотреть в пустоту. А после смерти родных и вовсе перестал выходить из дома, поэтому картины забирал его единственный друг и продавал их той галерее, которая даст больше денег. Друг был олицетворением добра. Он еще с ранних лет был единственным из всей уличной детворы, кто возился со странным соседом, и со временем научился находить с ним общий язык. Он никогда не обманывал художника, был честным связующим звеном между автором и внешним миром.

Но Карл, не желающий конкуренции других частных галерей, выследил, где живут парни. Через три дня в реке Влтаве нашли тело молодого человека, друга художника. Относить картины в галерею стало некому. Но зачем их туда нести, если хозяин галереи может сам приходить за ними? Карл пришел к юноше и стал объяснять, что его друг был обманщиком, выдавал картины за свои и продавал их гораздо дороже, чем это было на самом деле. А когда его в этом уличили, он уехал в другой город. Глухонемой юноша из всего, что пытался объяснить Карл, понял одно: картины теперь будет забирать этот человек. Деваться было некуда, как-то надо было выживать. Вскоре Карл начал сколачивать состояние на картинах бедного парня, принося ему взамен самую скромную еду.

Помимо любви к живописи у Карла сложился интерес к мистике всякого рода и различным силам, невидимым человеческому взору. Причем, не самым добрым и приветливым силам. Будет яснее, если сказать, что он был сатанистом. Карл уже не помнил, как и когда это увлечение пришло к нему, но оно явно имело место быть в его жизни очень давно. Как любой уважающий себя сатанист Карл прекрасно знал про Гигантский кодекс. Это был древний рукописный свод, написанный на латыни и заслуженно нареченный библией дьявола. Его писал монах бенедиктинского монастыря на протяжении 27-ми лет. Книга содержала в себе всё то, что имел Бенедиктинский орден к тому времени в своих литературных накоплениях, а именно: различного рода священные писания, истории, трактаты и многое другое. Но больше всего в этом фолианте Карла интересовало нечто, что должно было удовлетворить его интерес и к сатанизму, и к живописи одновременно. В книге был портрет дьявола. Если верить легенде, дьявол являлся монаху в дни написания библии, и тот изобразил его величество на пергаменте кодекса. Карл захотел увидеть книгу, как только узнал о ней. И когда статус и состояние Карла достигли уровня, достаточного для этого, он воспользовался своими возможностями.

Получив доступ к книге, Карл ожидал увидеть на изображении нечто великое, могучее, ужасное, но рисунок оказался полным разочарованием. Это была совершенно нелепая и пренебрежительная иллюстрация. Она оскорбила Карла как сатаниста. В тот же вечер Карл пообещал себе, что у него будет такое изображение дьявола, на которое захотят посмотреть тысячи людей, и увиденное их не разочарует.

В октябре того же года Карл пришел к юноше. Он пытался объяснить малограмотному художнику, кто такой дьявол и как его нужно нарисовать, но молодой человек не понимал, чего от него хотят. Тогда Карл написал все, что сам знал о дьяволе, и принес к художнику свои записи. Не без труда осилив их, юноша согласился написать картину, попросив три месяца на эту работу. Карл поверил ему и успокоился, ожидая результата.

Ровно в срок Карл пришел к ветхому дому на окраине Праги, где жил художник. Погода была ужасной. Уже три дня лил дождь, три дня тучи не показывали ни толики солнца. Карл постучал в хлипкую дверь, но никто не отзывался. Прождав под холодным дождем около десяти минут, периодически стучась в дом, Карл понял, что дело неладно, и выбил дверь в дом юноши. То, что Карл увидел, сначала напугало, а потом восхитило его. Дом слабо освещал десяток свечей. Кругом был беспорядок: мебель разбита, везде валялись осколки бутылок, по полу были разбросаны предметы быта. Все картины, некогда висевшие в комнате — законченные и только начатые — были разорваны в клочья. Сам художник лежал на полу, истекая кровью. На его шее были видны две раны. Они были удивительно свежими, но не это сейчас интересовало Карла больше всего. Рядом с телом юноши в центре комнаты на мольберте стояла единственная целая картина. Самая важная картина… Самая великая картина… На ней был изображен Он, Дьявол, собственной персоной. Не жалкий библейский монстр, как в Гигантском кодексе, а Он в человеческом обличии. На темно-красном фоне… В черном балахоне. Темные длинные волосы, бледная кожа и жуткий пугающий взгляд… Несмотря на человеческую внешность, его вытянутое лицо выражало что-то звериное, дикое, необузданное, первозданное. Картина отличалась от всех предыдущих работ мастера четкостью, натурализмом, детальностью. Это был совершенно другой уровень. Последний уровень… Хотелось смотреть на холст, удивляться, радоваться, но было страшно. На лице дьявола была самодовольная улыбка, будто говорившая о том, что нет во тьме существа величественнее, чем он. Карлу не верилось, что это рисунок: казалось, это окно в преисподнюю, открытое бедным юношей.

Карл, опьяненный происходящим, машинально закрыл дверь и прошел к картине поближе, чтобы рассмотреть её. Он уже передумал оставлять картину себе, уже видя увеличение своего богатства, которое сможет достичь, выручив средства от продажи этой картины. Подумать только! Портрет дьявола, нарисовав который, художник оказался истерзанным до смерти неведомыми силами! Портрет дьявола, стоящий жизни! Об этой картине будут ходить легенды! Все коллекционеры мира будут охотиться за ней, вороша черные рынки столетия вперед. Да что столетия: тысячелетия!

Карл, как завороженный, смотрел в глаза Люцифера, пока не начал замечать, что с картиной что-то не так. В ней чего-то не хватало, она была будто не закончена. Карл начал видеть явные изъяны в ней. Вдруг он четко понял, что и как нужно исправить. Понял, что исправления эти он должен делать ничем иным, как кровью юноши, которую нужно взять прямо из ран на шее. Карл без промедления поддался своему порыву, и дело пошло. Карл заметил, как в нем появляется тот самый талант, который он так давно пытался найти в себе. Он приходил в восторг от того, что картина преобразовывается и приближается к идеалу. Карл, как обезумевший, кричал и радовался происходящему, нанося все новые и новые штрихи. Это была величайшая картина, законченная кровью художника, который её начал.

Карл потерял счет времени, когда вдруг понял, что картина идеальна, завершена. Больше ничего нельзя ни добавить, ни отнять. Ни единого штриха. Ни единого мазка. Все так, как должно быть. Как предначертано быть.

Карл, довольный и уставший, с приятными мыслями лег на старую кровать, стоявшую в углу, и стал засыпать под шум дождя и грома, которые бушевали за окном.

Разбудил Карла запах дрянного кофе. Он открыл глаза, и сердце его заколотилось, кажется, в сотню раз сильнее прежнего. На прикроватном столике, который был сломан пару часов назад, стояла чашка, от которой шел пар. Комната была наполнена светом. Везде был порядок. Все картины висели на своих местах. А юноша, целый и невредимый, стоял у картины и писал её.

В голове Карла всё помутилось. Он не понимал происходящего. «Как так? Неужели это был сон? Просто сон?» — спрашивал себя Карл, не желая верить своим глазам и чувствам.

Юноша повернулся к гостю и с приветственной улыбкой указал ему на чашку горячего кофе. Карл натянуто улыбнулся в ответ и кивнул, а юноша продолжил работу. Удивление и непонимание сменились яростью, когда Карл разглядел картину, над которой сейчас работал художник. Он увидел, что на холсте совсем не тот шедевр, который оставил перед сном, даже совсем не ту картину, которую он увидел, войдя в дом, а копию той уродливой иллюстрации из Гигантского кодекса. То самое никчемное изображение такого прекрасного и великого. Карлу начало чудиться, что над ним насмехаются, его просто обманывают, над ним издеваются! Юноша не мог видеть книгу дьявола сам! Он не мог случайно повторить то изображение! Книгу кто-то принес ему. Но кто? Как? Карл всё четче понимал, что картина, впервые написанная им самим, пропала вместе с теми деньгами, которые она сулила ему. Злоба переполнила Карла. Рука, кажется, сама потянулась к деревянной кисти, лежавшей на тумбочке рядом с постелью. Покрепче обхватив кисть, он стал медленно приближаться к юноше. Подойдя на расстояние вытянутой руки, он с диким криком воткнул кисть юноше в шею, затем вытащил её и снова быстро вонзил. Художник, упав рядом с мольбертом, бился в предсмертной агонии, пытаясь закрыть руками раны. Подобно рыбе в аквариуме, он шевелил губами, пытаясь что-то сказать своему убийце перед смертью, но тщетно. Немая сцена продолжалась примерно полминуты, пока душа не покинула тело юноши. Глаза его уже застыли, а кровь продолжала медленно вытекать из раны, образуя лужу на полу. Но на этом ярость Карла не была утолена: он начал ломать мебель, рвать картины, бить посуду, разбрасывать вещи юноши по дому. Карл предавался этому безумию, пока в какой — то момент не понял, что он уже был здесь. Он понял, что всё было так же, как вчера, когда приходил к юноше. Или пришел к нему вчера?.. Или сегодня?.. Или во сне, или… Не важно! Всё было на тех же местах. Всё было так же, как и до его сна. Кроме картины. Он подумал, что сможет снова вернуть её, потому что почувствовал вожделенное годами вдохновение. Подойдя к мольберту, начал снова писать прямо поверх того нелепого изображения, точь-в-точь повторяющего иллюстрацию из Гигантского кодекса. Было очень сложно. Если прошлый раз Карл лишь доделывал картину, то сейчас он писал её с нуля. Но что-то давало ему силы, что-то свыше придавало ему умения и знания.

Как говорилось ранее, юноша жил в бедном районе. Тут все друг друга знали и помогали в случае беды. Рядом с юношей жил давно отслуживший своё офицер, который, услышав крики из соседнего дома, сначала не придал им значения. Но через некоторое время вспомнил, что парень, которого он знал с детства, немой и кричать не мог! Сосед, недолго думая, оделся и пошел проведать, что случилось в том доме, захватив на всякий случай своё охотничье ружьё.

К моменту, когда бывалый офицер пришел к порогу ветхого жилища юноши, Карл закончил теперь уже сугубо свою картину. Он был счастлив и уже обдумывал цену, которую потребует за эту картину с покупателей. Он стоял напротив мольберта и, погруженный в свои грезы, не замечая и ничего не слыша вокруг себя, любовался существом, которое глядело, кажется, прямо ему в глаза.

Но приятные, самозабвенные мечты Карла оборвала пуля, вошедшая в его мягкую спину чуть ниже сердца. Пуля прошла на вылет, обдав брызгами алой крови лицо Люцифера, неподвижно смотревшее с холста, привнеся тем самым последние штрихи в картину. Карл, ничего не понимая, рухнул на пол и еще несколько секунд пытался понять, что же с ним произошло… Через полминуты его жизнь угасла.

Дело об убийстве юного художника и хозяина галереи было закрыто в тот же вечер, ибо следователю в нем было всё ясно, и наказывать некого. Будь Карл примерным человеком, возможно, старика — бывшего офицера и засудили бы, но все было иначе. И в убийстве его никто не винил. Правда, поначалу этому бывалому офицеру не хотели верить, потому что какое-то время после расследования случая, он всех уверял, что дьявол, забрызганный кровью, громко смеялся после произошедшего. Но потом старик отрекся от своих слов.

Следователь, хоть и был далек от мира живописи, но понимал, что картина с такой предысторией будет стоить дорого, поэтому забрал её к себе домой, планируя продать в ближайшее время. Но этому не было суждено сбыться. Известия о картине во всех подробностях быстро распространились в кругах коллекционеров. Следующей ночью в доме следователя раздались крики. В неравной смертельной схватке хранитель правопорядка проиграл трем грабителям. Правда, двух из них потом нашли: оба были задушены ночью в небольшом трактире в нескольких часах езды от города.

Говорят, что за картиной еще долго тянулся кровавый след. Говорят, что картина и сегодня часто всплывает на черных рынках, с каждым разом повышаясь в цене.

А может, и не говорят… А может, и не всплывает… А может, этой картины никогда и не было, и эта история — чистый вымысел…

---

Старым языком об старой проблеме в новом обществе.
Образы и концепцию подсказал Ницше.
Этот рассказ также существует в формате муволита (см стр. 33)

Праздность

И было селение высоко в горах, далеко в лесах. И жили там люди обыкновенные, работящие. Жили просто, без излишеств. Жили своим бытом и своим трудом. Не знали эти люди, что есть в мире что-то, кроме их леса, их гор и их быта.

Но однажды из глухого леса пришел к ним старец. Он поклонился сбежавшейся толпе и представился Аполинарием. И рассказал Апполинарий всем собравшимся, что когда-то родился он в этом селе. Что по достижении пятнадцати лет ушел он самовольно в лес, искать неизведанное и непознанное, искать знания и умения, что доселе не были ведомы жителям села, ибо отказывался он верить, что нет на этом свете больше ничего, кроме этого леса, этих гор и этого быта. И рассказал Апполинарий селянам про большие города, дальние дороги и бескрайние моря, что протираются за этими лесом и горами. Про знания и умения, что получил он, блуждая по белому свету от города к городу, от умельца к умельцу.

Но никто, даже из самых старых селян не признал в Апполинарии своего сына или внука, и мало кто из них поверил в рассказ гостя. Но скоро все без исключения селяне убедились, что уста старца не знают лжи, ибо Апполинарий показал себя самым мудрым и опытным из всех, кого знало это село. Он легко мог добывать самую редкую дичь в лесу и выуживать самую крупную рыбу в реке, в его саду росли дивные овощи и фрукты, коих не было больше ни у кого. Никогда старец не страдал от недугов, напротив, всегда был бодр и полон сил. Селяне толпами крутились вокруг Апполинария, лишь бы он дал им мяса и шкур редкой дичи, плодов редких растений и целебных трав, дающих долголетие и здоровье. Старец постоянно слышал слово «дай» и никогда не слышал слов «научи» или «покажи». Поэтому он только хмурился на селян и сохранял молчание, не давая им ничего из того, что имел сам.

И вот однажды, когда Апполинарий шел в лес на охоту, окликнул его самый ленивый и бедный из всех селян и всуе сказал, что если старец не даст ему еды, то он спалит его дом, пока тот будет на охоте. В ответ старец посохом ударил селянина по голове так сильно, что тот повалился наземь. И сказал Апполинарий, что больше никогда не придет в это селение и будет он жить в дремучем лесу отшельником. И предсказал старец, что идёт на село сильный мор и холодная зима, которые погубят многих жителей. Предсказал, что селяне обессилят и оголодают. Что не будет даже сил хоронить умерших, и будут они лежать в своих домах до весны. Что забудут селяне сытость, забудут тепло и покой. После этого Апполинарий ушел в лес, и никто из селян более его не видел.

И случилось все, как предсказал старец: летняя засуха сгубила посевы, урожая собрали как никогда мало, дичь не шла в ловушки, рыба проходила сквозь сети. К середине зимы закрома большинства селян были уже пусты. В отчаянии селяне взломали дом ушедшего старца и прожили на его запасах еще какое-то время, но всё же до оттепели дотянули далеко не все. Кто от голода, кто от холода — погибли многие. Но спустя годы жизнь плавно вернулась в прежнее русло. Селяне продолжали мирно и тихо коротать свой век в родном знакомом месте.

Но однажды Старец все же нарушил обещание и пришел в своё отчее село, чтобы посмотреть на знакомые ему места, на быт знакомого ему люда, а также, чтобы принести селянам важную весть. Сбежавшиеся люди окружили старца, и он поведал селянам, что через два лета на село снова нападет мор, сильнее прежнего, а зима морознее и дольше самой страшной, что они могли представить. Тут же бросились люди к старцу в ноги и стали молить его о волшебных семенах, о большой рыбе и редкой дичи. Снова отовсюду посыпались слова «дай». Старец склонил голову и медленным шагом побрел обратно в лес…

---

По-голливудски остросюжетная история, в которой нашлось место вопросам устройства мира, любви, дружбы, доверия, веры и жестокости.

Встретил не один вариант восприятия этого рассказа, не одну оценку действий главного героя. Все они мне нравятся по-своему. Сам не заметил, как история растянулась на добрую треть всей книги.

Ребенок, муравей, мир

Глава 1

Середина 21-го века оказалась очень насыщенной на события, ставящих человечество в тупик. Все они произошли в течение всего одного года, хотя важности каждого из них хватило бы на столетие. Череда этих событий навсегда изменила привычный для нас мир и сделала его… Впрочем, не буду раскрывать интригу. Вы всё узнаете сами. Дабы долго вас не мучить, значительную часть этой истории, я расскажу коротко, останавливаясь лишь на самых значимых и интересных моментах, но самые важные, на мой взгляд, события опишу подробнее.

Началось всё 1-го марта 2019 года в прекрасном городе Париже. Случилось то, что со страхом или любопытством, с восторгом или ужасом ждали многие люди последнюю сотню лет — контакт с инопланетной цивилизацией. Он был не таким разрушительным, как в фильме «Война миров», но и не таким умилительно милым, как в фильме «Инопланетянин». Можно сказать, это было нечто среднее.

Всё произошло на каком-то очередном международном саммите глав важнейших государств. Без фанфар, прелюдий и эскадрилий вражеских космических кораблей в зале за трибуной перед представителями почти всех стран из ничего материализовался он. Или она. Или оно. Это неизвестно, и это неважно. Условимся, что это был он — инопланетянин. Его вид не вводил ни в ужас, ни в восторг, ни даже в удивление, ибо выглядел пришелец так, как их обычно рисуют голливудские художники: серого с голубым отливом цвета кожа; худой, высокий, имел даже некоторую статность; голова больше человеческой, глаза большие черные, нос отсутствует. А еще по его виду можно было сказать, что он вполне дружелюбен и миролюбив.

Тишину в зале разбавил лишь звук упавших документов, которые выронил человек, ранее направлявшийся к трибуне, и пара вздохов. Спустя пару секунд существо на чистом английском, казалось, вполне человеческим голосом произнесло следующее:

— Не пугайтесь. Вы в безопасности. Сегодня я не причиню вам вреда. Я рад познакомиться с вами, и от лица цивилизации, благодаря которой вы существуете, я говорю вам — здравствуйте.

Никто из людей по-прежнему не нарушил тишину. Даже присущая людям реакция, срабатывающая в нестандартных ситуациях, — достать телефон и снимать происходящее, не сработала ни у кого.

О цели своего визита гость начал издалека:

— Наша цивилизация существует очень давно, и мы превосходим все остальные цивилизации в этой галактике по уровню интеллекта, количеству добываемых ресурсов, точности прогнозирования и по многим другим критериям, которые для вас пока непостижимы. Но мы считаем, что нет предела совершенству и, чтобы стать ещё лучше, много исследуем. Мы сеем жизнь в различных пригодных для неё местах, чтобы исследовать те формы жизни, которые возникнут там. Вы являетесь одним из таких экспериментов. Вы и другие подобные вам можете дать нам что-то новое, что-то самобытное, до чего мы не сможем прийти своей ни мыслительной, ни вычислительной деятельностью. Но, к сожалению, мест пригодных для развития новой жизни не так много, и мы вынуждены ценить каждое из них. Поэтому цивилизации, которые существуют благодаря нам, периодически проходят тестирование, чтобы мы поняли, насколько успешно движется их развитие. Заслуживают ли они занимать драгоценные для нас места. В случае если цивилизация не справляется с тестом, который мы ей определим, она обязана покинуть занимаемую территорию. Если цивилизация не имеет для этого средств или отказывается это сделать, мы её полностью уничтожаем, чтобы освободить место для новых, более перспективных форм жизни. Если же тест решён, верно, цивилизация имеет право развиваться дальше на занимаемой территории. Я прибыл сюда как раз, чтобы дать вам такой тест. Для его решения у вас есть время длительностью три месяца или, если быть более точным, 129600 минуты. Решение теста буду принимать я на этом же месте. До свидания.

После этих слов гость исчез так же внезапно, как и появился, оставив после себя обычную земную папку с обычными земными листами А4.

Так как заседание было закрытым, сильным мира сего удалось оставить контакт с другой цивилизацией между собой. Что, впрочем, было непросто, но все понимали, какой хаос начнется на планете в случае утечки такой информации, и согласились молчать.

То, что было напечатано на листах А4, казалось случайным набором цифр и букв. Притом что некоторые из этих букв и цифр люди, вообще, видели впервые. Поначалу даже было не ясно, а что, собственно, необходимо искать и с какой стороны подходить к решению теста. Было решено собрать консилиум из сильнейших математиков, физиков и криптографов, где они смогли бы разобраться в этом тесте. Впоследствии оказалось, что это не столько тест, сколько одна задача, поэтому предлагаю сразу назвать её именно так.

Как и всё самое важное, что делается на верху нашей власти, этот консилиум собирался секретно и без особой деликатности. Для перестраховки ученых лишили связи с внешним миром, ссылаясь на невообразимую важность задания. В целях полной секретности им не дали и никакой информации о происхождении задачи.

Спустя сутки совершенно безуспешной работы над задачей часть ученых потребовала отпустить их, ибо они не видят смысла и не имеют желания работать над этим «сверхважным и сверхсекретным» заданием. Другие стимул к работе не теряли, но начинали просить информацию о происхождении задачи, ибо это могло помочь в решении. Была и третья группа ученых, которая в знак протеста на их заключение, работать даже не начинала. Шокирующую истину ученым пришлось открыть, и к работе приступили все три группы. Работа пошла даже более усердная, чем раньше, но достичь результатов всё еще не удавалось.

Шли часы, дни — ученые топтались на месте. Многие уже умывали руки. Тогда было принято решение вывести задачу в свет в надежде на то, что тысячи любителей смогут сделать то, что не смогли десятки профессионалов.

Быстро придумали древнюю пещеру, открывшуюся после камнепада в горах Непала, в которой на стене каким-то образом, какой-то неизвестной цивилизацией были вычерчены условия этой задачи. Придумали гонорар в несколько миллионов для того, кто решит задачу. Шепнули уфологам и другим псевдоученым, что, вероятно, в решении задачи кроется секрет межпланетного двигателя, который нам хотели подарить извне еще миллион лет назад. Все псевдонаучные медиа клюнули на наживку, и шумиха поднялась знатная. Экстрасенсы, колдуны, алхимики и различного посева эзотерики на этих медиа отошли на второй план. В тренде опять были летающие тарелки, круги на полях, зона 51 и наш тест. Для отсеивания «мусора», поступавшего от обывателей, был собран отдельный штаб с парой сотен хороших ученых, которые отправляли стоящие идеи дальше, гениальным ученым, а действительный «мусор» отправляли в небытие. Но дни продолжали идти, а результатов всё еще не было. Тысячам любителей задача тоже не давалась.

Властям нужно было, чтобы задача одновременно вызывала сильный интерес к решению, но при этом ситуация не казалась слишком подозрительной и не вызывала лишних вопросов. Балансировать удавалось, но после одного месяца отсутствия каких-либо подходов к решению произошла утечка информации. Нервы сдали то ли у ученых, которые знали истину и добрались-таки до связи, то ли у кого-то из глав государств, которые присутствовали при контакте, но, так или иначе, СМИ стало известно всё происходящее в мелких подробностях. Всеобщий хаос их пугал меньше, чем власть имущих, и через пару часов о событиях на саммите в Париже трубили все, кто имел хоть какую-то аудиторию. От самых больших телеканалов до самых маленьких интернет блогеров — все считали своим долгом рассказать это! Факты со странным исчезновением ученых, появление странной задачи и большого гонорара за её решение — так успешно складывались в одну картину, что никаких официальных подтверждений от властей никто особо не ждал. Все понимали, что это правда.

Мир ожидаемо погрузился в хаос. Поджигатели — поджигали, психи — психовали, проповедники — проповедовали. Наверняка вы видели эти сцены десятки раз в самых различных фильмах, и описывать их очередной раз я не стану. С легкой подачи французских СМИ инопланетной цивилизации дали имя Креторы, что с французского Créateurs переводилось как создатели. Так как СМИ Франции минут на 10 опередили всех остальных, имя закрепилось.

Правительство пыталось стабилизировать обстановку. Несколько раз то тут, то там пускали новость, что решение найдено и конец света откладывается на пару тысяч лет, но верные хаосу СМИ назло правительству разрушали эти байки, стоило им показать якобы найденные решения специалистам. Более того, вбросы о том, что задача разгадана, снижали количество любителей, которые всё еще корпели над неподдающимися символами, а надежда на них еще не угасла. Всё еще удерживаемый консилиум ученых вроде и продвигался в решении задачи, но чем дальше они заходили, тем больше им начинал видеться путь, который еще нужно преодолеть, и способов срезать его они не находили. Правительство начало опускать руки.

Но через две недели после открытия правды миру объявился человек, который заявил, что у него есть решение задачи Креторов. От тысяч других таких же его отличало то, что он подтверждал своё заявление фрагментом решения задачи. Когда специалисты увидели этот фрагмент, то поняли, что человек действовал с умом, придерживался определенной логики и знал, к чему идет. Им до этого было далеко. Они даже не смогли понять: этот фрагмент из начала решения, из середины или из конца. Человеком, который один сделал больше, чем весь остальной мир, оказался Кевин Мэй — двадцатидевятилетний безработный, житель городка Барстоу, что в ста милях от Лос-Анджелеса.

После появления новости о том, что решение есть, весь мир вздохнул с облегчением. Начались карнавалы, праздники и амнистии. Мир сплотился одной общей радостью, чтобы ликовать. Заговорили о нашей великой цивилизации, сумевшей пройти тест, который якобы еще никто никогда и не проходил, о нашем прекрасном будущем и великом прошлом.

Так продолжалось два дня, пока мир за шумом карнавалов снова не услышал Кевина. Оказалось, что он, имея на руках решение сложнейшей задачи, которая является ключом к жизни всех людей, не собирался отдавать его ни людям, ни инопланетянам, никому либо еще. В своём ролике на YouTube он рассказал, что был крайне обижен жизнью в целом. Рассказал, как в пять лет потерял родителей из-за пьяного бизнесмена, который выехал на встречную полосу. В Аварии Кевин потерял самых близких для себя людей, а бизнесмен только машину и деньги на подкуп суда. Кроме этого, у Кевина была хроническая хромота и не выдающаяся внешность, поэтому парень был объектом насмешек и издевок с раннего детства. В своём ролике Кевин вспоминал многих, кто делал его жизнь незавидной: девушек, которые не хотели с ним дружить, одноклассников, которые насмехались над ним в школе, одногруппников в Массачусетском институте, которые не брали его в свои братства, и прочих обидчиков.

Но все это показалось цветочками, когда Кевин перешёл с проблем личных на мировые: про голод в Африке, войны на Востоке, рабский труд в Китае и про 72% мировых богатств в руках у 1% людей. Про жадность, цинизм, похоть, власть и двуличие. Он трезво рассуждал о том, что мы как цивилизация не проходим тест. Да и сам тест неверен, ведь он должен быть не на умственные способности, не на умение решать задачи, а на гуманность. На умение жить в мире и сотрудничестве, ибо это гораздо важнее. И потом, где гарантии, что цивилизация, которая дает тест на математику, а не на гуманность, не уничтожит нашу, как только получит от неё всё, что хочет? При этом Кевин был полностью в своём уме. Он не был чокнутым профессором, который хочет захватить планету, не был психом, который вообразил себя богом. Он трезво рассуждал о том, что нам действительно пора уйти на покой и оставить планету для следующей цивилизации, возможно, более успешной в части построения толерантного, справедливого общества. Еще как довод Кевин Мэй приводил то, что он является человеком с особенным складом ума, и мерить по нему всю цивилизацию неверно. В доказательство своих слов он представил миру решения двух из семи задач тысячелетия, которые решил уже давно, но не видел особого смысла их публиковать.

Несколько часов мир думал, что делать с этой информацией и, не придумав ничего лучше, снова вернулся к хаосу: пожары, разбитые витрины и перевернутые машины — всё по канонам, всё, как пару дней назад. Но в этот раз появились люди, которых всё устраивало, которые прониклись идеями Кевина и поддерживали их. У этих людей скоро появились противники. Довольно быстро и те, и другие собрались в группы. Можно даже сказать — в два религиозных течения или секты. В общем, они сами еще не успели понять, кто они. Одни, соответственно, поддерживали план Кевина и были согласны с тем, что судный час настал, что цивилизация в тупике и драгоценную планету нужно освободить. Вторая группа была против плана Кевина и считала, что этот «гений» должен отдать решение, ибо он человек и должен быть на стороне людей. Первых нарекли Прокевинистами, вторых — Антикевенистами. Впрочем, и последние признавали, что во многом Кевин прав: проблем в этом мире достаточно, но к столь радикальным мерам они не готовы. Так или иначе, споры первых и вторых захлестнули всех и вся. А вот прежние религии как-то сами собой отошли на второй план, ибо пути господни стали как-то совсем неисповедимы.

Пока власти переваривали всё это и собирали консилиумы, уверенные пользователи ПК вычислили городок, в котором жил Кевин, и сделали это достоянием всё тех же СМИ. Последние бездумно пустили это в свои эфиры. Властям пришлось оцепить город Барстоу и отгонять сумасшедших, которые скапливались вокруг него, дабы приблизиться к своему кумиру или своему врагу. В скором времени их палаточно-трейлерный городок вокруг Барстоу стал больше самого поселения и угрожал присоединить к себе Сан-Франциско.

На контакт с правительством Кевин не шел. О переезде в безопасное место он и слышать не хотел. В своем видеообращении на YouTube он рассказал, что планирует дожидаться конца света в покое и мире у себя дома, попивая колу из маленьких бутылочек, слушая «Joy Division» и играя в «Fall Out», чего и остальным землянам желает. Попросил всех митингующих отправиться по домам проводить время с близкими, сделать что-то, о чем давно мечтали, и радоваться, что можно не идти на работу.

Сработало не очень, мир по-прежнему штормило. Власть имущие были в тупике. Впервые в истории человечества власть над миром сосредоточилась в одних руках. К этому стремились десятки полководцев, царей, правителей, императоров, президентов и даже один фюрер, но то, чего так хотели все они, в итоге получил он — гений математики, который к этому вовсе не стремился.

Правительство Америки решило сделать то, к чему его готовили киношники последние десятилетия, — спасти мир. Впрочем, то, что Кевин был гражданином именно США, тоже имело значение. Начать Президент и конгресс решили с создания «Совета мира». Это был комитет с неограниченной властью, целью которого являлся поиск решения. В него были приглашены руководители всех стран, самые успешные и влиятельные бизнесмены, лауреаты нобелевских премий и другие выдающиеся личности, которых носила Земля и которые могли быть полезны в сложившейся ситуации. Всего собрали порядка 200 человек различных конфессий, народностей, образований, политических взглядов, складов ума и гендеров. Лишь бы никого не обидеть. Стоит отметить, что США отнеслось к решению проблемы, действительно, ответственно. Могло даже сложиться впечатление, что собственную выгоду из всего этого мероприятия они отодвинули на второй план, а на первом месте стало пресловутое спасение мира. Тем или иным способом.

Сначала Совет рассудил, что если Кевин записывает это обращение, то он рассчитывает получить нечто, что удовлетворит его, и тогда он отдаст решение. В противном случае он бы остался в тени и просто ждал конца. Вопрос только в том, что он хочет получить? Силовикам все эти сюсюканья были неинтересны. У них было своё решение, которое заключалось в похищении Кевина и при помощи пыток, сывороток правды и других годами выработанных методов выяснения нужной им информации.

На место настоящего Кевина предлагалось поставить двойника, который записал бы пару видео о том, как он ошибался, а антикевенисты своими доводами его переубедили. Все признавали, что этот метод довольно практичный, но риски были слишком велики, ведь Кевин — идейный человек, а от таких можно ждать чего угодно, даже выдержку самого жестокого допроса. К тому же последствия были непредсказуемы. Вдруг первый удар тока отобьет ему память? А на кону стоит ни много ни мало — всё. И потом объем информации, которой нужно получить, был очень велик. В таких случаях пытки — не лучший вариант.

Было принято оставить силовой способ на потом, ибо, если сейчас выбрать его, пути назад уже не будет. Нельзя после многодневных пыток сказать: «Прости, приятель, мы выбрали не тот способ, давай дружить». В общем, решили пока пойти на поводу у гения, но дать силовикам добро на разработку плана Б с пытками и допросами.

Таким образом Совет мира уступил Кевину и выпустил манифест под названием «Докажем Вселенной, что мы достойны жизни! Сейчас или никогда!». Хотя Совету больше нравился вариант «Докажем Кевину», но это не суть. Манифест включал в себя работу над всеми вопросами, которые были озвучены Кевином, и теми, что могут быть ещё озвучены им. Богатые должны были делать взносы в благотворительные фонды, средний класс — идти в волонтеры, малоимущие — колотить скамейки во дворе. Практически все страны начали внедрять на скорую руку написанные социальные реформы. Государства сажать в тюрьмы всех, кого нужно сажать, и выпускать тех, кого туда сажать не стоило. Миллионы мотивирующих плакатов, сотни видеороликов почти на всех языках мира не сходили с экранов ТВ. Apple, Google, Amazon, Samsung, Daimler и другие мастодонты бизнеса подключились к манифесту и привлекли все свои ресурсы к его популяризации. А вот Сoсa-Сolla оставалась в стороне, ибо их напиток, расфасованный в маленькие стеклянные бутылки, упомянутый Кевином, сметали с полок быстрее, чем консервы. По большому счету для Совета мира было неважно, что из пунктов манифеста удавалось, а что нет. Была важна видимость успеха, которая дойдет до Кевина. Но многое из манифеста работало, и мир действительно становился лучше. Все люди на земле, не считая сумасшедших сектантов прокевинистов, опять стали одним целым. Всем хотелось жить.

Но Кевин не сдавался. Он считал, что меры временные, и стоит ему отдать решение — всё вернется в прежнее русло. Всё это напоминало ему какие-то масштабные выборы. Будто правящие политики готовятся очередной раз продлить своё нахождение у власти и готовы на время стать белыми и пушистыми. «Пыль в глаза, лапша на уши, в кармане пусто, в тарелке не густо», — цитировал Кевин одного из классиков в своём очередном видео на YouTube. В общем, его убеждения хоть и поколебались, но не изменились.

Совет мира это, конечно, не устраивало. Тут мне стоит отметить, что, несмотря на важность миссии Совета мира, внутри него работали те же правила, что и во всех других сообществах. Весьма быстро мнение математиков, психологов, социологов и прочих деятелей стало весить меньше мнения политиков, бизнесменов и силовиков. Многие из тех, кого не слушали, начали покидать Совет, другие боролись до последнего. Так вот всё больше самых важных членов Совета мира осознавали, что ждать милости от Кевина уже нельзя, и за неделю до судного дня силовикам-таки дали зеленый свет.

У тех уже был готов агент на замену Кевина. Он умел говорить, жестикулировать и, кажется, даже думать, как Кевин. Правда, математические задачи ему всё же давались значительно хуже. Легкие пластические операции, конечно, не давали полного сходства, но самые лучшие специалисты по компьютерной графике и видеомонтажу знали своё дело. «Для YouTube сойдет», — говорили они. Было сделано видео, где Кевин говорит, что доволен тем, как меняется мир после введения манифеста. Что такой цивилизации уже не стыдно занимать планету, и он готов отдать решение. Тут США не смогли удержаться от самопиара: Псевдокевин косвенно выразил благодарность именно США за то, что они собрали Совет и начали менять мир так, как он этого хотел. Не считая кучки конспирологов, мир поверил в ложь.

Похищение Кевина настоящего, живущего в своем доме в городке, который был оцеплен военными, было делом техники. По сути, его даже не похищали, а просто забрали. Через считанные часы после того как силовикам развязали руки, Кевин уже был на ближайшей базе армии США. Охрана была усилена, необходимые специалисты привезены, нужное оборудование доставлено.

Оказывать давление на Кевина было решено постепенно, поэтому привезли на базу его относительно мирно. По этой же причине Совет решил начать с мирных уговоров. На них Кевин сразу заявил, что нарушением его свободы Совет лишь усилил его нежелание открывать решения теста. Что теперь его слабое, но растущее желание дать нашей цивилизации еще время пропало без следа, ибо цивилизация, которая силой отбирает у кого-то свободу, не должна иметь места в будущем. Ему возражали, что в данном случае у цивилизации срабатывает инстинкт самосохранения, без которого развитие в принципе невозможно. Что, убегая по лесной поляне от волка, человек не должен задумываться, что он может повредить цветы, и это нормально. Волком в данной аналогии, соответственно, были инопланетяне, человеком был Совет, а Кевин — цветами. Кевину это не особо льстило, и он отвечал, что в данном случае этот человек на протяжении многих лет только и делал, что вытаптывал на поляне цветы, не давая им расти, попутно убивая десятки таких же, как он сам, людей, просто чтобы ему жилось получше. А волк в данном случае — санитар леса, который хочет освободить поляну от этого кретина. И что в целом мы должны были отказаться от применения силы, жестокости и властолюбия уже давно. Или хотя бы стремиться к этому.

Рассказы о том, как прекрасен мир, видеоролики с демонстрацией прелестей и достижений человечества эффекта на Кевина тоже не возымели, ибо ответственность за разрушение всего этого Кевин возлагал на тех, кто правит сегодня миром, а не на себя. Гипнозу Кевин не поддавался. Психотропные вещества, развязывающие язык, хоть и делали его сговорчивее, но лишали способности доступно объяснять решение сложных инопланетных задач. Оставались старые добрые пытки.

Однако истерзанный, измученный, истощенный Кевин держался. Его установка — чем больше меня пытают, тем меньше моё желание что-то рассказывать, работала на удивление четко. Но даже когда под натиском лучших палачей она давала сбои, результаты были временными и незначительными. Логика решения задачи всё еще не была понятна никому, кроме Кевина. Те фрагменты, что буквально клещами удавалось вытащить из него, слабо помогали ученым со стороны Совета мира. К тому же палачам было непривычно работать с человеком, который точно знал, что его страдания не будут вечными, что через считанные дни всё будет кончено: умрёт не только он, но и все его мучители. Может, даже удастся одним глазком это увидеть. Ради такого можно и потерпеть.

Но были и еще проблемы, например жалобы Кевина на головную боль и потерю памяти. Выяснить его искренность было сложно. На руку Кевину играло и то, что по большому счету только он знал, как должно выглядеть решение, и Совет мира не был уверен, что Кевин неспособен подсунуть решение, которое будет выглядеть, как верное, но на поверку окажется липой. Однако пытки продолжались.

---

Глава 2

С этого момента, дорогой читатель, я буду рассказывать о событиях более подробно, дабы ты мог лучше оценить их драматичность. Сегодня за четыре дня до прилета экзаменатора камера, где держали Кевина, выглядела канонично для места, в котором содержат жертву пыток: серые бетонные стены, от которых эхом отдавался крик, окровавленный деревянный стул и тусклый свет единственной лампы. Вчера была белоснежная, стерильная, с палачом в новом медицинском халате, с чистыми хромированными инструментами. Позавчера была наполненная холодным ярким светом с палачом в маске сварщика, чтобы не слепило так, как слепило Кевина…

Но вернемся в сегодня. В каноничную. В камеру к Кевину со скрипом отворилась тяжелая металлическая дверь. Вошли палач, офицер, врач и мужчина в классическом пиджаке с каменным лицом офицера спецслужб, который и начал:

— Добрый день, Кевин. Надеюсь, чувствуете вы себя неплохо? Повторюсь, мы понимаем ваше негодование относительно применения к вам силы, но других методов у нас не осталось. Мы начали с вами мирно, плавно переходя к тому, что имеем сегодня. Более ссылаться на ваше состояние мы не будем, чем быстрее вы дадите нам решение, тем быстрее всё это закончится. Начинайте.

Слово «начинайте» было сказано уже не Кевину, а остальным троим, которые были в камере. Сам говорящий вышел. Палач разбирал свои железные инструменты на столе у стены, когда в коридоре началась стрельба. Через секунду стрельба началась и в камере. Её мгновенными жертвами стали палач и врач, не успевшие что-либо понять. Офицер прокричал Кевину:

— Мы свои. Всё хорошо, Кевин! Доверься мне, и делай, что я скажу.

Затем он положил пистолет обратно в кобуру, отстегнул кожаные ремни, державшие Кевина, и потащил его по коридору, в котором стрельба успела стихнуть. Завыла сирена, начали мигать лампочки сигнализации. Мало что понимающий Кевин просто подчинился. Впрочем, от ран и бессилия он иначе и не смог бы.

В коридоре к ним прибились еще двое военных. Видимо, они тоже были загадочными «своими». Вчетвером они двигались из коридора в коридор, иногда отстреливаясь. Затем по команде офицера все четверо легли на пол, и за стеной прогремел взрыв. Оглушенного Кевина затащили в какое-то помещение. Это оказалась камера, где в полу зияла яма, переходящая в узкий туннель. На Кевина ловкими отработанными движениями был надет страховочный пояс альпиниста и солдатская каска. Затем его просунули в туннель, где находился длинный металлический короб, на котором лежал трос с карабинами.

— Ложись как можно дальше в короб, прижми руки к груди и не бойся, — была команда офицера, которую Кевин выполнил, протиснувшись в туннель.

Стрельба нарастала. Кевин услышал, как один из тех, что присоединился к ним в коридоре, закричал после очередного выстрела. Офицер выругался, затем отдал какие-то команды второму неизвестному, и тот протиснулся в туннель. Пристегнув Кевина и себя к тросу, он тоже лёг в короб. После еще пары автоматных очередей, офицер прокричал в туннель:

— Дальше по плану! Отдаю команду! Удачи, друзья! Кевин, я был счастлив увидеть тебя! Надеюсь, мы все встретимся в следующей жизни! Николасу привет!

После этих слов Кевин почувствовал, как трос натягивается, и короб под ним приходит в движение. Скорость стала нарастать, шум — увеличиваться, сознание Кевина терялось.

Оценить скорость, с которой по туннелю двигался короб, было сложно. Как и время, которое продолжалось это движение. Совершая плавные повороты, короб наклонялся то в одну, то в другую сторону. Вскоре Кевин ощутил, что он снова на свежем воздухе.

Его отстегнули от троса, и он сел рядом с коробом приходя в себя. Глубокая ночь, опушка леса, небольшой грузовик, мощный лебедочный механизм, который вытянул короб из туннеля. Строительные инструменты, канистры, бобины и буры. Незнакомая девушка подошла к Кевину и осмотрела его. Похоже, искала ранения. Не найдя ничего критического, она заключила:

— Жить будет.

Затем она переключилась на парня, который выбрался из базы вместе с ним. Оказалось, что тот был ранен в руку. Кажется, не слишком серьезно. Еще кто-то возился в кабине грузовика. Статный, даже красивый седой мужчина в летах присел на корточки и в приветствии протянул беглецу руку:

— Мы рады тебя видеть, Кевин. Теперь ты в безопасности. Сейчас мы поедем отсюда.

Кевин подумал, что хуже, чем было, уже не будет, и подчинился рукам, которые подхватили его сзади, помогая подняться, и проводили в грузовик.

Внутри грузовик оказался домом на колесах. Там было общее пространство с угловым диваном, обеденным столом перед ним, шкафами и парой двухъярусных кроватей. Кевина посадили за стол, дали долгожданной воды. Когда все пятеро оказались в машине,, не дожидаясь команды, тронулся.

На ухабистой дороге машину качало из стороны в сторону. Полную темноту нарушали лишь свет луны, иногда выглядывавшей из-за облаков, сигарета парня, что сидел рядом с водителем, и тусклый зеленый свет приборной панели. Спасители Кевина молчали. Чувствовалось, что они обеспокоены, что операцию рано считать успешной. Седой проговорил:

— Осталось чуть больше трёх дней, Кевин. У нас есть хорошая база в сотне миль отсюда, там безопасно. Через несколько часов мы доберемся туда.

— И останемся там, — добавила девушка с некоторым чувством безысходности.

— Раздевайся и ложись на кровать. Марта обработает твои раны. Впрочем, это может подождать до завтра, — сказал седой Кевину.

Тот ответил вопросом:

— Кто вы?

— Мы? Мы прокевинисты, — с легкой усмешкой проговорил седой.

Уставший от пыток, препаратов, споров с людьми, очень желающими жить, стрельбы и прочих приключений, Кевин уснул, даже не добравшись до постели. Он опустил голову на сложенные на столе руки и провалился в сон.

Почти через сутки Кевин проснулся уже на кровати. Голова болела. Сознание было мутным, память не давала всех ответов. Небольшая комната с грубыми деревянными стенами. Единственное окно распахнуто. Письменный стол, на нем бинты, мази, таблетки. У кровати деревянный стул с потертой обивкой, на нём длинные шорты и футболка. Полки на стенах заставлены книгами, высокий платяной шкаф, несколько картин с пейзажами. Кевин растерянно ощупал себя: порезы и ссадины, оставленные палачами, были бережно забинтованы. Самочувствие вполне сносное.

Встав и выглянув в окно, Кевин обомлел от увиденного. Солнце садилось за высокий сосновый лес. Большое тихое озеро в тридцати шагах от дома отражало вечернее небо с красным заревом заката. Редкие облака добавляли живописности. Гряда гор возвышалась справа от озера. Слева простирался лес. Недалеко от дома у воды горел костер. Четверо спасителей Кевина сидели вокруг этого костра и негромко разговаривали. Из грузовика, что стоял метрах в десяти от костра, доносилась старая печальная песня девушки по имени Нэнси Синатра. Надев шорты и футболку со стула, Кевин вышел во двор.

Увидев Кевина, все четверо встали и пошли ему на встречу. Все, кроме парня с перевязанной рукой, слегка улыбались. Сейчас они были куда более расслаблены, чем вчера. Первым к нему подошел седой и протянул руку.

— Здравствуй, Кевин. Извини, что толком не представились вчера. Было много хлопот и неясностей. Сейчас всё утряслось. Меня зовут Николас.

Немного смущаясь, Кевин протянул руку. Николас после крепкого рукопожатия по-отцовски обнял и похлопал его по плечу.

Он имел каноничную внешность старого опытного вояки, который, впрочем, отличался большим опытом гражданской жизни. В его движениях чувствовалась выправка. В его словах — уверенность. Во взгляде — мудрость. Высокий рост, седая щетина, тонкая кожа с россыпью мелких морщин. Наверное, каждый мужчина хотел бы примерно так выглядеть на своём седьмом десятке.

Затем подошел парень с перевязанной левой рукой. Это он вчера вытаскивал Кевина из базы.

— Очень рад познакомиться с тобой. Меня зовут Алекс.

— Кевин.

Алекс обошелся рукопожатием. Он показался Кевину очень молодым. Наверное, даже слишком молодым для тех вещей, которые тот вчера делал. Его лицо хорошо подходило бы заядлому школьному задире, если не сказать хулигану, нередко пускающему в ход кулаки. При этом длинные ресницы и пухлые губы давали ему некую феминность и доброту. Создавалось ощущение, что под грубой толстой оболочкой маскулинности таится нечто ранимое и нежное. Но не слишком.

Затем подошел водитель и сказал:

— Марк. Признаться, я не верил, что всё получится.

Все, кроме Кевина, засмеялись.

— Не обращай внимания, Кевин. Он всегда паникует и переживает, — пояснил Николас.

Марк показался Кевину ровесником. Бледное лицо, худощавое телосложение. Маленькие ладони, кажется, не знавшие ни оружия, ни тяжёлой работы. Помимо ума и сообразительности, в Марке с первых его слов и движений читалась некая чудаковатость и оторванность от мира. Была эта чудаковатость притягательной или отталкивающей, Кевин понять не успел.

Последней была девушка с короткими волосами. С явной долей смущения и неловкости она проговорила:

— Меня зовут Марта. Ты наш герой!

Она нежно обняла немного оторопевшего Кевина. Ему польстило такое обращение.

У неё была весьма типичная внешность с детства знакомой девочки соседки. У многих из нас есть такие. Она с ранних лет рядом. Вы вместе растете, играете, ходите в школу, строите шалаши, потом ты дергаешь её за косички, а когда приходит время влюбляться, влюбляешься именно в неё. Она не обладает удивительной красотой фотомодели, не имеет особого, неповторимого шарма… Но в такой девушке всегда есть какая-то особенная нежность, теплота, обаяние. Ты знаешь, что с ней всё будет легко просто и знакомо. При этом есть желание открыть хорошо знакомого человека с совершенно новых сторон, однозначно, не менее важных и приятных, чем те, о которых ты уже знаешь. Невысокий рост, светлые волосы, аккуратное лицо. Среднее телосложение. Белая футболка, одетая на голое тело, приковывала взгляд.

После знакомства все прошли к костру. Вокруг него на теплом песке лежали пять мягких тканевых пуфов, которые обычно остаются от старых диванов и кресел. Марта села рядом с Кевином.

Седой начал говорить:

— Сеть прокевинистов больше, чем может показаться на первый взгляд. Мы можем выглядеть, как просто шайка больных сектантов, у которых поехала крыша. Но это не так. Хотя, конечно, есть и такие. Удивительно, но за эти полтора месяца мы стали большой организацией со своей структурой, лидерами, целями. И что важно, к нам примкнули очень влиятельные люди с большими средствами и связями. Оказалось, что у значительной части из них еще есть остатки совести, и они разделяют твои взгляды. Кстати, многие из них хотели лично познакомиться с тобой, но мы убедили их, что это опасно и для тебя, и для них. Когда тебя выкрали, нам хватило пары часов, чтобы узнать правду. Среди военных тоже оказались добросовестные люди. Даже были шансы перехватить тебя раньше похищения, но немного не повезло. Мы понимали, что Совет мира может тебя расколоть, и тогда победят люди, которые не должны победить. Мы решили вытащить тебя силой и привезти сюда. Тут мы сможем без проблем и забот провести остаток времени. Здесь безопасно. Была проделана большая работа, чтобы запутать людей, которые будут нас искать. Теперь мы можем спать спокойно.

В разговор вступил Алекс:

— На базе остались еще семь наших людей. Без них, конечно, ничего не могло получиться.

— Наверное, их сейчас пытают, — проговорила Марта.

После небольшой немой паузы Марк добавил:

— Наверняка, если они не успели пустить себе пулю в голову. Зачем мучиться, если осталось три дня? Увидеть, как будет осуществлено наше изгнание, конечно, интересно, но стоит ли это пыток? Но ты, Кевин, не бойся. Рассказать, где мы сейчас, они не смогут, ибо не знают. Кстати, Алекс, я тут случайно подслушал твой разговор с Томом насчет субботы. Я не согласен с тобой. Не думаю, что изгнание будет выглядеть, как атомная война с кучей огня, сметающего всё на своем пути.

Николас попытался вернуть беседу в прежнее русло:

— Так. Я тут вообще-то рассказываю Кевину о положении дел.

Марк не унимался:

— Да ладно вам, Кевин умный парень и наверняка сам всё понял.

— Умный парень — это Цукерберг, а Кевин — чёртов гений.

Кевин не понял, чего в этом высказывании было больше: сарказма или лести. Марк парировал:

— Цукерберг вообще ничтожество! Я придумал социальные сети на год раньше него.

Повисла тишина. Через несколько секунд её прервал Николас:

— Дорогой мой, тебе было тогда 10 лет.

— Да. Поэтому я и могу утверждать, что Цукерберг ничтожество.

— Хорошо. А может, ты и радио изобрел раньше, чем Маркони?

— Звучит так, будто Маркони первым изобрел Радио.

— О-о-окей, — протянул Николас.- Ты победил. Говори, о чем хочешь, дорогой мой. Сегодня мне с тобой не совладать.

Марта и Алекс улыбались. Марк, будто не чувствуя иронии в голосе Николаса, ответил:

— Спасибо. Так вот, Алекс, я не думаю, что наше изгнание будет пламенным и шумным.