Бесплатный фрагмент - Море писем не читает

С благодарностью Павлу Рожкову, Ксении Деваевой, Кристине Кононовой и Lesha Cristoff, без которых этого могло и не быть.

Глава I. Настоящий друг

Иногда я задумываюсь о том, есть ли в этом мире что-то, неподдающееся изменениям. Что-то постоянное, в чём можно быть уверенным наверняка. Как, например, знать, что и спустя годы, твой друг останется таким же верным и честным с тобой. Как знать, что твой ребенок всё такой же добрый и хороший человек, каким ты его и воспитывал. Как знать, что некогда искренне любимый всё такой же, каким ты его некогда и полюбил. И как знать, что завтра с утра солнце вновь зайдет, и наступит новый день. Что-то, в чём нельзя сомневаться.

Может быть, это эгоистично: желать, чтобы кто-то или что-то оставалось прежним, сохраняя зону твоего комфорта. Но я всегда считала, что кардинально человек ну не может измениться. Возможно, он пересмотрит взгляды на жизнь, на религию, изменит свои цели и планы. Возможно, он даже поменяет черты характера. Но что-то целостное, как ядро Земли, останется постоянным. Какой-то особый внутренний стержень, то, что существует как данность, что нужно принимать.

Наверное, не все меня поймут, но я постараюсь объяснить, что заставило меня снять розовые очки.

***

Ставрополь. Солнечный город России, на окраине которого я и жила. Я и мой лучший друг — Артур. Ударение на «А». По крайней мере, он так настаивал. Соседи называли нас «неразлучники». Пара неугомонных попугаев, которых редко встретишь поодиночке. Мы были как родные брат и сестра, нет, нечто большее — настоящими близнецами. Разве что отличались внешне.

Я была простой девчонкой с самым необычным именем в округе — Моника. И этим обязана маме также, как зелёными глазами и немного боевым характером. Русые волосы и, возможно, врожденная любовь к танцам — заслуга папы. Только ему не говорите, но в молодости он, действительно, любил танцевать классику.

А в соседнем доме напротив жил мальчик моего возраста — светловолосый, кудрявый, с небольшим количеством веснушек. Он был замкнутым, скромным, но очень улыбчивым. Должно быть, именно за его неординарную, забавную внешность его и дразнили сверстники и ребята постарше.

Мои отношения с дворовыми подружками складывались нормально ещё с садика. Мы дружили, играли в куклы, обсуждали, какое платье лучше, и чья «Барби» более красивая. Почти все ровесники, живущие в домах неподалёку, ходили в один и тот же садик. В том числе и Артур. Мы были в одной группе, но не общались. Собственно говоря, мальчики и девочки редко общались в принципе. Разные интересы. Но многие хулиганы дёргали девчонок за волосы и пытались вмешаться в их игры. К Артуру это точно не относилось. Как я и говорила: он рос замкнутым, и играл почти всегда один, а зачастую и терпел шутки других мальчишек.

А вскоре пришло время идти в школу. И мы попали в один класс. Светловолосый и всё такой же кудрявый мальчик шагал по школьной аллее, осторожно держа за руку маму, а в другой руке неся большой букет пёстрых ромашек, которые, казалось, были больше него самого. Мы узнавали друг друга, как многих других дворовых ребят, но никак не показывали виду. Разве что обменивались короткими взглядами. Мы всё ещё не общались.

На линейке он стоял едва ли не в самом конце, скромно глядя в одну точку по стойке «смирно». Он также не отличался высоким ростом, и это лишь подливало масла в огонь. Разве кто-то испугается маленького, скромного, худенького мальчика, похожего на одуван? Вряд ли он вызывал авторитет в глазах сверстников. У меня он не вызывал ничего, кроме едва ощутимой доли сочувствия.

Спустя несколько месяцев нашего первого года на пути к знаниям, многие ребята уже притерлись друг к другу и разбились по парам, как это обычно бывает. Классная руководительница была молодой и неопытной, она с трудом разбиралась в детских конфликтах. Эта странная тенденция выбора лузера не обошла и наш класс, прямо коснувшись Артура. Порою, дети бывают очень жестоки. А я общалась в компании трех девочек: Лены, Ани и Олеси. И если последняя мне особенно нравилась, то первые две, порою, казались невыносимы. С ними было интересно играть после школы, интересно шушукаться на переменах, но сложно переносить заметный яд, уже тогда сочившийся из маленьких девочек. Иногда он был вызван завистью, скажем, на новые наряды или игрушки подруги, а иногда обычной «пятеркой» в чужом дневнике.

Не подумайте, что они какие-то изверги. Уверена, все проходили через это. И такая же картина творилась среди мальчишек в нашем классе. Похоже, детям просто необходимо разделять людей по классам: ботаники, спортсмены, красавчики, просто идиоты. Может быть, это часть их развития?

Забавно, как иногда один день может перевернуть всё. Как сейчас помню, двадцать седьмое марта. Снег уже почти полностью сошёл, уступив место слякоти, грязи и бесконечным лужам. Но солнце, стучащееся в школьные окна и так заманчиво зовущее на улицу, определенно радовало всех. Уроки закончились, и я в компании Лены, Ани и Олеси спускалась со школьной лестницы, увлечённо обсуждая что-то. Мы заметили небольшую толпу наших одноклассников, столпившихся вокруг кого-то, а пробившись поближе, заметили, что они прижали Артура, отнимая у него портфель и намереваясь осмотреть его содержимое. Девчонки только посмеялись. Да, попробуй найти человека, который не любит понаблюдать за чужой разборкой, находясь в стороне, наблюдателем.

К тому времени у меня уже сформировалось обострённое чувство справедливости, не позволившее выдать мне и намек на улыбку. Аня подозрительно покосилась на меня взглядом «А ты почему не смеёшься? Это же весело!». Это так и читалось в её светло-карих глазах. И это впервые вызвало во мне настоящий гнев. Словно адреналин ударил в голову. Я просто не захотела, чтобы всё так закончилось! Мне просто стало стыдно за одноклассников. Мне стало стыдно за весь чёртов мир, позволяющий унижать совершенно невинного человека. Мне просто стало стыдно за себя, ведь и я тоже являлась частью этого мира. И, как и все стояла в стороне, молчала, наблюдала, как ребята едва ли не ежедневно задевали маленького мальчика, похожего на одуванчик, который давно бы мог на них пожаловаться, но почему-то молчал.

Мерзкое чувство несправедливости и соучастия накрыло меня с головой, заставив пробиться сквозь толпу и подойти к измученному Артуру, потупившему взгляд.

«Отойдите от него!» — всё, на что хватило меня. Но, поверьте, и этого было достаточно, чтобы заставить одноклассников хоть ненадолго замолчать. Кто-то притворно засмеялся, кто-то поддержал, а кто-то разозлился, что их весёлую забаву прервали.

Кажется, ребята начали дразнить нас обоих. Знаете, это: «Тили-тили теста, жених и невеста!» или же «Смотрите, за него девчонка заступается!» В тот момент я ненавидела их. И сквозь толпу глумящихся лиц я заметила подруг, как-то отрешенно смотрящих на меня, как на предателя. Лена и Аня вмиг отвернулись, уходя в сторону, подальше от конфликта. Последняя взяла Олесю за курточку, шепнула ей то-то на ухо, и та тоже последовала за ними. Я поняла, что лишилась подруг. И стыдно признаться, я успела пожалеть, что вообще ввязалась в это. Но лишь на мгновенье.

Я знала, что поступала правильно. Что-то внутри подсказывало мне это.

В конце концов, ребята отступили и ушли. Никто не собирался драться с девчонкой, особенно так воинственно настроенной. Не осталось никого, кроме меня и Артура, и мне стало неловко. Мы никогда не разговаривали раньше, а сейчас, кажется, полагается что-то сказать. Нельзя же просто молча уйти. Он молчал, стесняясь на меня посмотреть и отряхивая портфель и курточку, а я просто наблюдала за ним, то и дело, оглядываясь по сторонам, надеясь, что хоть кто-то спасет от неловкого молчания. Кто-то должен был его прервать.

И этот кто-то была я.

— Всё нормально?

— Угу, — кивнул он. — Извини.

— За что ты извиняешься? — я удивлённо смотрела на одноклассника, как вдруг уловила его прямой взгляд.

Небесно-голубые, светлые глаза с каким-то страхом смотрели едва ли не сквозь меня.

— Тебе из-за меня досталось, — пробурчал он, прожёвывая слова.

— Ерунда, — отмахнулась я. На самом деле я так не думала. Вовсе не ерунда. Я уже чувствовала, как живот связывается в узел при мысли о том, что завтра придётся идти в школу и испытывать на себе участь объекта насмешек. Такого со мной ещё не случалось, и я была явно не готова терять подруг, терять людей, с которыми можно просто поговорить и посмеяться.

— Идём? — спросила я, зная, что вот уже несколько месяцев мы ходим домой одной и той же протоптанной дорогой. Первые пару месяцев с родителями, а затем — одни. Школа была совсем близко от дома.

В знак согласия Артур подтянул лямки портфеля и медленно поплёлся в сторону. А я просто шагала рядом, ощущая себя своеобразным телохранителем. Должно быть, Артур тогда чувствовал себя гораздо хуже меня. Вряд ли кто-то предпочтёт быть униженным, да ещё и на глазах у девчонок, а потом быть спасённым одной из них. Это явно не история о храбром принце на белом коне.

Мы, молча, прошли всю дорогу, а на месте, где должны были разойтись, неловко замешкались и бросили друг другу короткое «Пока».

Вечером я рассказала маме о случившемся. Она старалась утешить меня, говоря о том, что я поступила правильно. Но мама не могла пойти со мной в школу, сесть за одну парту, не позволяя никому бросить и единого слова в мою сторону. А так хотелось, чтобы могла!

С утра я почувствовала себя трусихой и взяла себя в руки. Я твердо решила не позволять делать из себя лузера и объекта насмешек. «Они у меня ещё увидят!» — думала я, глядя в зеркало и видя нахмурившую брови девочку. По крайней мере, я не испытывала чувства вины перед всем миром, а это было уже кое-что.

Ожидания оправдались: я то и дело ловила на себе отчуждённые взгляды одноклассниц, шушукающихся в сторонке, никто не здоровался со мной и не пытался поговорить. А уже на второй перемене ко мне подошло трое ребят. Они трогали мои вещи, листали тетрадки, высмеивали что-то, но я не могла возразить и слова. Язык словно лишился влаги и высох, лишь гнев и чувство стыда перед окружающими давали о себе знать. А когда почти все ребята вышли из класса, чтобы поиграть в коридоре, Артур, сидящий где-то на задней парте, подошёл ко мне.

Он присел напротив и просто молчал, мешкался, пытался что-то сказать. Открывал рот и тут же закрывал, не находя подходящих слов или не решаясь их произнести.

— Чего? — пробурчала я, посмотрев на него. Я была противна самой себе: злилась на человека за то, что он попал в ситуацию, в которой мне пришлось за него заступиться.

— Не… Не обращай на них внимания, — едва слышно произнёс он, немного заикаясь.

— Ага, — как-то безразлично отмахнулась я, продолжая погружаться в свои проблемы, высосанные из пальца.

— Будешь? — из кармана он достал пару заварных пирожных, завернутых в целлофановый пакет и, судя по всему, купленных в нашем школьном буфете.

Я отрицательно помотала головой, но, видимо, Артур ощущал острую необходимость отблагодарить меня или чувствовал вину. Достав одно и надкусив, он положил пакет с оставшимся десертом мне на парту и вернулся на своё место в конце класса.

Я не стала долго думать, глядя на аппетитное пирожное, покрытое глазурью, и развернула пакетик. Не успев надкусить, я обернулась назад и улыбнулась Артуру, который уже прожигал меня взглядом.

— Спасибо! — как-то необычно весело сказала я и с нескрываемым аппетитом съела десерт.

А уже после школы мы вместе шагали домой, начиная потихоньку общаться и узнавать друг друга. Нам было интересно, немного неловко, но при этом комфортно и весело. Тогда я не понимала, что в момент, когда я поддалась импульсу и потеряла «друзей» вкупе с авторитетом в классе — я приобрела нечто большее. У меня появился настоящий друг.

Глава II. Море

Солнце нагревало крыши так, что, казалось, на них можно жарить яичницу. И вот, наконец, я в Сочи. Я влюблена в этот город с самого детства, когда, однажды, моя мама взяла меня с собой в отпуск на чёрное море. К слову, мы поехали не одни. Мама Артура — тётя Надя — сдружилась с моей ма, и таким образом мы поехали вчетвером. Это было в третьем классе, когда мы с Артуром стали совершенно неразлучны. Сейчас мне двадцать, и я вновь вернулась в этот город, только одна. Но обо всём по порядку.

В первом классе два пирожных связали нас в момент первых улыбок друг другу. С тех пор каждый день мы шли в школу вместе и возвращались тоже. Артур всё меньше стеснялся меня, кажется, начиная по-настоящему доверять. Я мне было с ним действительно интересно: мальчик-одуванчик оказался на редкость хорошим собеседником. Мы могли говорить о чём угодно, разумеется, о том, что интересовало нас в возрасте семи лет. Скажем, когда выпадет мокрый снег, чтобы лепить снежную бабу, когда родители перестанут ругать нас за оценки и забывчивость, или, когда Сережа Потёмкин перестанет ковыряться в носу на уроках.

Девчонки, кажется, начинали завидовать такой дружбе. И тогда я не понимала почему, но сейчас всё как на ладони. Активное внимание мальчика, пусть и не самого авторитетного в классе, казалось им чем-то, чем стоит гордиться. Короче, не более, чем обыкновенная зависть, присущая таким, как Лена и Аня. Да и Олеся, пожалуй, тоже, она ведь так и не планировала поговорить со мной.

Но порою мне казалось, что эта троица нуждается во мне больше, чем я в них. У меня появился человек, которому я могла рассказать то, что не могла всем остальным. Который внимательно слушал, словно хотел проникнуться даже самой незначительной проблемой и решить её, который не боялся быть настоящим, открывал доброе сердце, а я просто тянулась к нему, как к солнышку в ненастный день. Это стоит куда больше, чем сотни «подруг» с разговорами о новых куклах, одежде и какой мальчик в школе симпатичнее.

Не сказать, что Артура перестали задирать. Не сразу, по крайней мере. Это произошло со временем. Но после инцидента у школы количество насмешек стало активно убавляться, ведь теперь и у него был не абы кто — а подруга! Настоящая подруга из числа далеко не самых некрасивых девочек. Скорее, наоборот, тогда моя внешность была очень миловидной, может, не самой выделяющейся, но миловидной.

В то время нас мало что интересовало, кроме ежедневного времяпровождения на улице и школьных оценок. Период адаптации от садика давался не так просто, нужно было отвыкнуть от «солнышек с лучиками» в качестве поощрения. Но в целом — я полюбила школу.

К концу первого класса о нашей дружбе знали все: учителя, одноклассники, соседи, в частности старушки-лавочницы. И наши родители, успевшие неплохо познакомиться, тоже. Приближались первые летние каникулы, и мы уже знали, как их проведем. С утра и до вечера на улице, пока мама с балкона не закричит: «Домой!»

Вместе с соседскими ребятами мы играли в салочки и прятки, засиживались в песочнице и готовили изысканные шедевры кулинарии из подорожников и земли. Я отказывалась играть без мальчика-одуванчика, всегда подзывая его в компанию ребят. Они смущенно переглядывались, но соглашались. Артур оставался скромным и замкнутым с плохо знакомыми людьми, но только не со мной. И хотя говорил он всё ещё тихо и осторожно, словно боясь ненароком обидеть дурным словом — прогресс был виден с каждым прожитым днём.

В начале второго класса мы с Олесей, кажется, помирились. По крайней мере — начали здороваться и иногда перекидываться парой фраз. Она часто прятала взгляд, боясь долго смотреть мне в глаза. Учительница посадила Артура и меня за одну парту, и тогда-то за нами и закрепилось это прозвище: «неразлучники». Мы ходили друг к другу в гости, вместе кушали в столовой, иногда вместе учили уроки. Мы научились с полувзгляда понимать настроение друг друга, научились подстраиваться под него.

В третьем классе мальчики начали интересоваться девчонками куда больше, чем ранее. Меня это обходило стороной, пожалуй, потому, что все думали, будто я влюблена в Артура. Это было не так. С мальчиком-одуванчиком мы были лучшими друзьями. По крайней мере, я так думала.

— Что это? — робко спросил всё такой же кудрявый парнишка, сидящий слева от меня, заметив, как я открываю пенал.

— Что? — непонимающе ответила я.

— Вон, — он указал на клочок бумаги, небрежно торчащий среди карандашей и ручек.

Я быстро развернула послание и мгновенно смутилась, оборачиваясь по сторонам.

«Ты мне нравешся. Пагуляем после школы? (Это Никита, никаму не говори, пожалуйста)»

Конечно, в возрасте девяти лет мальчики меня не интересовали, и я скомкала бумажку, засунув туда, откуда взяла. И Никита мне больше, чем одноклассник, также был неинтересен. Самый безграмотный человек в классе! Послание так и пестрило ошибками в каждом слове.

Но Артура письмо заинтересовало.

— Что там? — любопытно спросил он, щуря глаза. Кажется, ему удалось прочитать как минимум часть послания.

— Так, ничего особенного, — отмахнулась я, делая вид, что это действительно так.

С Артуром я делилась всем, чем только возможно, но обостренное чувство справедливости не позволяло мне так легко проболтаться о письме, когда его адресант просил хранить секрет. Мальчик-одуванчик хмыкнул и пожал плечами, как-то странно поглядывая на меня боковым взглядом и иногда косясь на пенал. После уроков Никита поймал меня в школьной раздевалке и отвёл в сторону. Артур продолжил переобуваться, и я чувствовала, как он не сводит с нас глаз.

— Ты получила… записку? — шепнул он, оглядываясь по сторонам и явно краснея.

— Да, получила… — медленно протянула я, мысленно придумывая подходящую отмазку. — Я сегодня занята, уроков много.

Никита посмотрел за моё плечо: прямо за нами стоял Артур, как-то недобро поглядывая на самого негодного ученика в классе.

— Ясно, — сухо ответил он, поджав губы. — Опять с этим идёшь?

Я обернулась и неловко улыбнулась Артуру.

— Сегодня, правда, много задали… — повторила я.

— Удачной прогулки, голубки, — недовольно промычал Никита, махая нам на прощание.

Всю дорогу домой мы с Артуром молчали, чувствуя неловкость. Мне было немножко стыдно за то, что я сразу не рассказала ему про записку. Он ведь всё равно всё понял. Всё слышал. Всё знал. И вряд ли бы обиделся, если бы я погуляла с Никитой. Ну, если я, конечно, хотела бы этого.

Вечером, когда я мучилась над учебником математики, пытаясь разобраться в бесконечных цифрах, раздался звонок стационарного телефона, а вскоре послышался голос мамы: «Это тебя. Артур». Я мгновенно подскочила, радостно подбегая к телефону.

— Да?

— Мони, — как я была рада слышать, когда он так сокращенно называл меня. Значит, у него хорошее настроение. — Завтра ма хочет отвести меня в музыкальную школу. Не хочешь пойти с нами?

— Можно, — согласилась я от любопытства.

— От-отлично! — чуть не заикаясь от радости, проговорил он. — Завтра мы с мамой зайдём за тобой после школы! Кстати, ты решила номер девятнадцать по математике?

Кто бы мог подумать раньше, что у Артура был поистине скрытый талант к игре на гитаре. Он был лучшим в группе, возможно, лучший ученик в своём возрасте. Когда мальчик-одуванчик играл, он переставал быть этим самым одуванчиком. Взгляд становился напряжённым, руки точно исполняли каждое движение, струны содрогались под напором Артура, издавая какие-то потрясающие звуки. Он казался старше, серьёзнее, и порою это вызывало ряд мурашек на моей коже.

Я поступила в класс игры на скрипке. И, пускай, ярого таланта или изначального рвения, как у Артура, у меня не наблюдалось, но путём еженедельных усилий спустя месяцы результат пришёл сам собой. Постепенно одноклассники начинали проникаться уважением к Артуру. Парни, умеющие играть на гитаре, всегда нравились девчонкам и были залогом хорошей компании.

Но ему было всё равно, кто и что о нём думает. Ему хватало лишь одного: спросить меня, понравилась ли игра и услышать в ответ: «Это было потрясающе!»

В свободные от кружка дни мы играли во дворе, лазали по деревьям, строили шалаши и искали заброшенные здания, чтобы исследовать их. Весной, двадцать девятого апреля у Артура был день рождения. Родители подарили ему его собственную гитару! И мне не хватит эпитетов, чтобы рассказать о том, насколько радовался и прыгал от счастья мальчик-одуванчик, обнимая новый, чистенький инструмент. В июне, на летних каникулах, как-то раз сидели мы в шалаше в компании дворовых ребят, среди которых имелись одноклассники. Артур принёс гитару, с которой старался не расставаться. Мы сидели на старом диване, притащенном с помойки. Люди часто выкидывают ненужный им хлам, уступая место новым вещам. Ну а мы подбирали его для стройки: деревяшки, картон, много картона, и даже предметы мебели.

— Слушайте, я хочу… — начал было говорить Артур, кажется, желая сыграть друзьям. Но мальчика-одуванчика словно никто не слышал. Ребята продолжали обсуждать что-то своё, дразня девчонок и пытаясь к ним как-то приставать.

— Леська, ты чё какая высокая уже? — приставал Никита в тесном шалаше.

— Нормальная! — огрызнулась белокурая Олеся, и правда, развитая не по годам.

— Тебя и целовать неудобно! Тянуться надо. Не то, что с Моникой, да? — Никита повёл бровями, хитро поглядывая на меня.

Не успела я ответить, как Артур, резко взяв меня за руку, вышел из шалаша, а я покорно последовала за другом.

— Что случилось? — спросила я у явно кипевшего парнишки. Казалось, пар вот-вот пойдёт из его ушей.

— Давай построим свой шалаш.

— Свой?

— Ага, — решительно кивнул Артур.

— И мы никому не скажем?

— Нет, это будет наш секрет.

— Хорошо, — кивнула я. — Когда приступим?

И уже на следующий день мы начали активную стройку. Нам удалось найти укромное местечко недалеко от дома среди множества деревьев на лужайке. Там, в спрятанном уголке за кустами, мы собрали кучу дощечек, картонных коробок и даже пару старых, едва не разваленных табуреток.

Теперь это стала наша штаб-квартира с секретным названием: «музыкальная студия». И именно там, втайне от всех друзей и родителей, мы засиживались вечерами. Я слушала, как играет Артур, а потом мы тихо перешёптывались о чём-то. Никто бы не услышал нас, даже если бы мы громко общались, но статус секретности необходимо было оправдывать. И только под стрекотание кузнечиков и прохладный ветерок мы возвращались домой.

Ежедневно, беря инструмент в руки, вечерами или в школе, Артур становился кем-то больше, чем просто мальчиком-одуванчиком. И я заново открывала для себя друга, которого, казалось, знала, как свои пять пальцев.

В конце июля родители оповестили нас, что собираются недельку отдохнуть на море и берут нас с собой. Новость о том, что придётся оставить «штабик» на целую неделю, нет, больше с учётом дороги, абсолютно не обрадовала нас! К слову, мы оба никогда не были на море и не знали, что это такое и с чем его едят. Ну, песок, ну вода. Да, песка определенно много, чтобы построить замок, но что, если кто-то найдёт нашу музыкальную студию?

Вопрос не обсуждался с девятилетними нами, и вскоре мы были в одном вагоне поезда, направляясь прямиком в Сочи.

Там у Артура жили бабушка и дедушка, у них мы и поселились. Места было определённо мало на шесть человек, но всё это было неважным.

Чёрное море, тёплое, жаркое солнце, песочный пляж и множество пальм оказались на редкость привлекательны. Мы успели обгореть в первый же день. Всё казалось каким-то удивительно новым и интересным, даже птицы здесь пели по-другому. Горячий, светлый песок обжигал наши пятки, поэтому большинство людей буквально добегали до воды от своих лежаков. А затем наступал контраст температур: тёплая вода казалась нежной и прохладной после песка, она так заботливо обволакивала каждый сантиметр кожи, рисуя на ней узоры солёными капельками. Лёгкие, пенистые волны то и дело подгребали под себя новые песчинки с берега, словно упорно стараясь добраться до победного и захватить всю сушу. Пока наши мамы загорали на лежаках, попивая свежие фрешы, мы искали новые ракушки. Недостаточно просто осмотреть берег: мы зарывали ладони в дно на маленькой глубине и находили зарытые сокровища: красивые камушки, осколки стёкол, омытые водой, что становились настоящими брильянтами, и, конечно, мелкие ракушки. А ещё нам удалось поймать медузу! Тётя Надя и моя ма неохотно слезли с лежаков и подошли к нам, когда мы, держа в руках склизкий и прозрачный живой организм, кричали их с берега.

Ни я, ни Артур плавать не умели, поэтому нам оставалось довольствоваться яркими кругами, на которых мы чувствовали себя настоящими покорителями моря. Мамы всегда держали нас в кругу зрения, оставив вещи в камеру хранения и плавая рядом. Они же мамы — самые беспокойные существа на планете.

Вечером в первый день мы прогуливались по вечернему Сочи, наслаждаясь удивительно свежим воздухом. Город был невероятно красивым, а морской прибой был слышен даже с парка. Наши мамы увлечённо обсуждали свои дела, только не подумайте, что в эти беседы входили разговоры о новом рецепте пирога. На море все обычные бытовые проблемы и заботы растворяются в пучине, обращаясь в НИЧТО. Мы слышали их смех, шагая впереди и кушая вафельные рожки с мороженым и пытались уловить нить разговора, как тут же раздавалось привычное: «Хватит подслушивать!»

Мы никогда так поздно не ложились спать. Мы никогда так крепко и быстро не засыпали…

И мы никогда так легко не вставали с утра. Новый день — новая программа. Сегодня нас повели в аквапарк. И, чёрт возьми, это было самое яркое и в то же время самое страшное впечатление в моей жизни! И хотя я не считала себя трусихой, но горки высотой, наверное, с пятиэтажный дом внушали страх!

Но не нашим мамам. Они, пожалуй, опробовали все аттракционы. Мы с Артуром гордо сидели в лягушатнике, покачивая головой в сторону наших мам и бурча о том, как это опасно. Мы не были занудами, просто искали оправдание самим себе. Вокруг плескалась большая куча детей, младше нас, и нам становилось немного стыдно.

— Давай попробуем… Вон на той! — Артур неуверенно указал самую маленькую горку в аквапарке. Я уже сама собиралась предложить, поэтому мгновенно согласилась, борясь с дрожью в теле.

Маленький, худенький мальчик-одуванчик в красных плавках не внушал лишней храбрости. Мы оба боялись.

И мы задерживали очередь. Ребята постарше начинали ругаться, что мы тянем время и никак не можем скатиться с горки.

— Давай, сопля, подтяни трусы и вперёд! — скомандовал парень позади, Артур обиженно шмыгнул носом, а я злобно оглянулась на этого «дядю Степу».

Неожиданно он резко толкнул Артура в спину, и вода вкупе со скользкой горкой унесли его прямиком в бассейн с какой-то невероятной скоростью! Не успела я что-то возразить, как ощутила крепкие ладони на своей спине. Толчок, и…

Мы оба оказались в бассейне со специфическим хлопком и брызгами вокруг! Вода была чистой и слегка прохладной, ярко-голубой за счёт цвета плитки. Ох, и, чёрт возьми, как же это было весело! Стоило ли бояться?

В общем, проведя пол дня в аквапарке, мы испробовали множество горок, кроме самых высоких и страшных. Безумно усталые, но очень довольные, ма, тётя Надя, Артур и я отправились в местное кафе, где мы набрали огромную кучу еды. Вы не представляете, как хочется кушать после таких нагрузок в плаванье! Завершив это дело молочными коктейлями, мы вернулись в квартиру, где решили пару часов подремать. Вечером ма и тётя Надя собрались на дискотеку. И, конечно, они взяли нас с собой.

Громкая музыка, много взрослых людей — всё это не мешало нам расслабиться, глядя на танцующих недалеко от нашего столика мам. Мы пили газировку, заедали чипсами, и были рады, что сегодня никто не скажет: «Это же вредно!»

— Артур, а ты чего не приглашаешь Монику? — тётя Надя подошла к нашему столику, стараясь отдышаться. — Потанцуйте! Мы тут рядышком.

Мальчик-одуванчик замешкался, отвернувшись от меня, кажется, желая скрыть румянец. Я была не прочь развлечься, поэтому взяла всё в свою инициативу и, отмахнув прядь русых волос за плечо, протянула Артуру руку.

— Пойдём?

— Ну, а… ты хочешь? — запаниковал он.

— Да, пошли!

Мальчик-одуванчик нехотя поднялся из-за стола и встал напротив меня. Мы были примерно одного роста, возможно, я немного повыше. Со страхом в глазах он неуверенно положил ладони мне на плечи, словно боясь как-то не так прикоснуться, а затем нервно сглотнул.

Я сделала то же самое, и под самую весёлую и ритмичную музыку на свете мы танцевали как нельзя медленно. Мамочки в стороне улыбались, хихикая и поглядывая на нас.

— Что-то мы не попадаем в ритм… — сделала вердикт я, немного смутившись обстановке, когда все вокруг тряслись, как сумасшедшие.

— А у нас своя музыка, — Артур сразу нашёл, что ответить. — Представь, что мы сейчас играем в оркестре.

— Ты это серьёзно? — скептически улыбнулась я.

— Ага. Твоя рука — это скрипка, — он вдруг взял мою ладонь в свою. — А моя — гитара, — медленно и неуверенно вторая рука Артура скользнула по моей лопатке, стесняясь опуститься на талию. — Мы играем, — глаза мальчика-одуванчика смущённо смотрели куда-то в сторону, в то время как я не переставала удивляться его смелости за сегодняшний день.

Может, это морской воздух так влияет на людей? Но едва мы оказались в Сочи — Артур показался мне каким-то… другим.

И мы протанцевали весь вечер. То медленно, то быстро, то, не слушая музыку, а то, поддаваясь её ритму и всеобщей толпе. Нам было весело.

Чего мы только не делали в Сочи: ходили в музеи, гуляли по паркам, видели водопады, брали экскурсии на лошадях по горной местности, ходили в аквапарк, в дельфинарий, и, конечно, безмерно купались в море до посинения губ, пока мамы набивали себе идеальный загар.

В последний день нашей поездки мы грелись на солнышке и немного грустили. Грустно осознавать, что вскоре всё это чудо закончится, и мы вновь вернёмся в сухой город, где есть только суша… Где нет волшебной солёной воды, так заботливо успокаивающей и оказывающей какое-то магическое действие на состояние души. Через час нам предстояла прогулка на яхте, и на этом наше маленькое приключение заканчивалось. Я и Артур решили забраться на небольшой горный выступ на пляже, пока мамы рядом загорали.

Помогая друг другу забираться выше, хватаясь за небольшие кустарники и деревья, мы, наконец, могли смотреть на отдыхающих с высоты. В тихом месте, окружённом природой, нас никто не слышал. Мы, молча, смотрели на бушующие волны, вслушиваюсь в мелодию прибоя. А на душе скребли кошки. Море не хотело нас отпускать, и мы чувствовали это всей душой. Словно оно так и пыталось удержать меня и Артура, подбираясь ближе и ближе, охватывая новые сантиметры берега, а потом вновь в бессилие отступая.

Был уже вечер, полуденные лучи жаркого солнца давно отступили. Изредка над морем пролетали чайки, крича и выискивая пропитание. А мы просто тихо наблюдали за ними в нашем новом персональном месте, о котором никто не знал. Солнце садилось.

Алый закат охватывал небесный свод, рисуя удивительные узоры, ведомые только ему самому. Он искажал спектр различных оттенков, от буро-розового, до бледно-жёлтого. И такого заката мы не видели за всю неделю. Кажется, море, и правда, прощалось с нами. Но от этого было не легче.

— Завтра мы уезжаем, — как бы невзначай сказала я, сама не зная зачем.

— Ага, — сухо согласился Артур, бросая мелкий камушек с горного выступа и продолжая сверлить бушующие волны взглядом.

— Надеюсь, когда-нибудь мы ещё вернёмся сюда.

Он промолчал, а затем резко поднялся и стал рыться в своём маленьком рюкзачке, который часто носил с собой.

— Что ты ищешь?

— Уже нашёл, — Артур достал маленькую, прозрачную стеклянную бутылку с лимонадом. — Поможешь?

— В чём? — скептично спросила я.

— Выпить его. У меня есть идея, как вернуться сюда.

— Как лимонад в этом поможет?

— Ты ведь знаешь, что люди кидают монетки в фонтаны? А мы бросим бутылку в море с посланием, когда будем кататься на лодке.

— На яхте.

— Неважно! Мы отправим послание морю! Ты «за»?

— А ты сомневаешься? — улыбнулась я.

И мы тут же опустошили бутылочку с газированным, сладким напитком, после чего вернулись к мамам. Они уже едва не потеряли нас, наступило время отправиться на морскую прогулку.

Это оказалось не так просто для нас. Не в плане морской болезни, благо дело — ни у меня, ни у Артура, ма или тети Нади её не обнаружилось. Прощания лёгкими не бывают. И в трепетном, юном возрасте нам это давалось особенно не просто. Слишком много ярких и лучших воспоминаний в одном месте, которое останется за сотни километров от тебя. И вернувшись, домой, в квартиру, ты ещё будешь чувствовать запах морской воды от собранных ракушек и камешков. Но это то же самое, что дать энофилу понюхать Cheval Blanc 1947 года, не позволяя попробовать.

Ещё тяжелее.

Мы держались за бортик рядом с мамами, мысленно готовясь воплотить свой план в действие так, чтобы никто не заметил, как вдруг к нам подошёл мужчина во фраке.

— Не хотят ли милые дамы испробовать нашего вина? У нас богатый выбор, — вежливо произнёс официант.

— Почему бы и нет, — любезно улыбнулась тётя Надя, начиная изучать принесённое меню.

— У него, наверное, есть бутылки получше… — шептались я и Артур.

Мы аккуратно подошли к мужчине и дёрнули его за край пиджака. Тот свысока удивлённо обратил на нас внимание и наклонился. Пока мамы были увлечены винной картой, мы аккуратно попросили его об одолжении.

«А нет ли у вас пустых бутылок?»

Наверное, нам повезло. Этот малый оказался очень добродушным человеком, явно любящим детей. Он понимающе кивнул нам и отвёл к барной стойке, где что-то шепнул официанту. И вскоре мы получили красивую бутылку с удобной пробкой, в стиле старых лет. Она была намного лучше, чем бутылка от лимонада «Буратино».

Сев за пустой ресторанный столик внутри яхты, мы оторвали клочок бумажки и написали всего несколько слов.

                  «Моника и Артур — друзья навсегда»

Несколько слов, едко въевшихся чернилами в сухую бумагу и остро застрявших в наших сердцах. Всего несколько слов, а сколько смысла…

И когда мы отошли максимально далеко от причала, Артур незаметно бросил бутылку с посланием в море, пока я стояла на «шухере». Оставалось смотреть, как волны неумолимо уносят её куда-то далеко-далеко от нас.

На этом наше летнее приключение закончилось. Уже на следующий день мы были дома, в родном Ставрополе.

Глава III. Шрам

Четвёртый класс не принёс ничего нового. Те же самые занятия. Утром — в начальной школе, а вечером — в музыкальной. Те же репетиции, потасовки в классе, новые интрижки, разборки, примирения. Только наша дружба не оставалась стабильной, она продолжала крепчать с каждым пережитым днём. И кое-что ещё: на день рождения мне подарили собственную скрипку. Теперь мы с Артуром могли музицировать вместе и за пределами школы! Счастья не было пределу!

В конце учебного года нас ожидал бал — прощание с начальной школой. Мы с Артуром заранее договорились, что будем держаться там вместе, танцевать, если придётся, вместе и даже решили, как мы оденемся.

Большой зал был украшен всевозможными убранствами и столами с угощениями. Классный руководитель сказал несколько напутственных слов, и родители начали планомерно наедаться, пока ученикам дали вольность: мы могли кушать, могли гулять по всему огромному залу и сцене, могли танцевать под весёлую музыку и развлекаться, как умели.

Нам с Артуром было не до этого. Накануне классный руководитель попросил нас выступить и сыграть вместе. Стоя за кулисами, мы волновались и ждали, когда же объявят наш выход.

— Дорогие друзья, минуточку внимания! Вы, наверное, знаете, что в нашем классе все ребята очень талантливы. И сегодня двое из них исполнят нам свою композицию. Они очень волнуются, поэтому поддержим их! Поприветствуйте бурными аплодисментами: Моника Вишневская и Артур Соколов!

Вздохнув друг другу с разных концов сцены, мы набрали воздуха и вышли из-за кулис с инструментами. И, несмотря на ужасное волнение, всё прошло прекрасно! Я сосредоточенно водила смычок по струнам, а Артур напряженно менял положение пальцев и сжимал медиатор. Мы сыграли так, как умели, а может немного лучше, после чего довольные пошли танцевать. Одноклассницы то и дело косо поглядывали на нас, пуская яд зависти, ведь далеко не каждую из них приглашали на танец.

Мы пили морс, заедая различными пирожными, когда ко мне подошёл Никита.

— Моника, может быть, мы потанцуем? — сказал он, уже схватив меня на руку.

Я поперхнулась напитком.

— Моника обещала танцевать со мной, — резко бросил Артур, разрывая наши ладони.

— Слышь, а ты чё такой смелый стал, а?! — набычился Никита, переводя всё внимание на мальчика-одуванчика. — Те чё, уперлось что ли? Ты и так её весь вечер заставляешь танцевать с собой! Дай Монике отдохнуть от себя!

— Но меня не… — пыталась встрять я.

— И вообще, какого чёрта ты её забронировал, как гостиничный номер?! Пускай Моника сама решает, с кем танцевать!

Артур злобно поджал губы, кипя от недовольства. В его ясных, голубых глазах заиграли огоньки, которые были готовы вот-вот разразиться пламенем.

— Перестаньте ругаться! — я сделала попытку спасти ситуацию. — Артур, всё в порядке, я потанцую с ним один раз и вернусь.

Мне было некомфортно быть вблизи с Никитой, кружить с ним по залу, то и дело, бросая взволнованные взгляды в сторону моего друга, что прожигал в нас огромную, пламенную дыру. Но, возможно, это был единственный способ усмирить нашего недалекого одноклассника.

— Я не понимаю, зачем ты с ним всё время тусуешься? — на одном дыхании выплюнул Никита. Кажется, этот вопрос назревал у него уже давно.

— Что?

— Ну, в смысле, ты чёткая, красивая девчонка, зачем тебе этот неудачник? Он тебя тормозит! Представь, сколько бы поклонников у тебя было, если бы…

— Артур вовсе не неудачник! Он мой лучший друг.

— А я?

— А что ты?

— Я мог бы стать твоим поклонником? Или другом… Или…

— Кажется, у тебя голова от танцев закружилась, — я попыталась отстраниться, но Никита не позволил мне этого сделать.

— Нет-нет, подожди, прости. Ещё один танец, ладно? Только один. А потом можешь идти к своему неу… — заметив мой грозный взгляд, он смягчился, — к этому. Мы же последний день в одном классе.

— Ты переходишь в математический? — Никита коротко кивнул. — Ты прав, мы будем учиться в гуманитарном классе.

Вскоре я смогла вернуться к Артуру, который, казалось, уже кипел, как чайник.

— Ты обещала один танец.

— А вышло два, — пожала плечами я.

— Он тебе нравится?

— Артур, что за чушь! — засмеялась я. — Пойдём лучше съедим что-нибудь вкусненькое.

И мальчик-одуванчик, умерев свой гнев, поплелся за мной. Вскоре наш вечер закончился, и нам предстояла средняя школа. Но сначала лето. Мимолетное, но прекрасное лето.

Мы продолжали засиживаться в нашем «штабике» под кодовым названием «Музыкальная студия», ходить друг к другу в гости и просто наслаждаться тёплым солнцем.

— У меня не получается так хорошо, как у тебя, — сникла я после очередной игры на инструментах в шалаше.

— Всё у тебя получается, нужно только верить в себя! — не сдавался Артур.

— Вот ты — словно родился для гитары. А мне иногда кажется, может, скрипка — это не моё…? — я посмотрела на внутреннюю сторону своих ладоней.

— Просто верь! — настаивал он, подогнув мои ладони в кулачки.

— Артур.

— А?

— Ты же всегда будешь рядом? Я имею в виду… Ты будешь, чтобы помогать мне…

— Конечно, — довольно кивнул мальчик-одуванчик, застенчиво потрогав пышные, кудрявые волосы. — Если ты тоже будешь.

***

Пятый класс давался непросто. Появились новые ребята, и Артуру вновь доставалось за его, порою, излишнюю скромность и необычный внешний вид одуванчика. К тому же, он был тихим мальчиком, который прилежно учился, да ещё и виртуозно играл на гитаре! А это уже могло являться предметом для зависти.

Теперь приходилось бегать по классам, и на каждый предмет имелся свой преподаватель. В общем, наступил период адаптации, где мы с Артуром как никогда были нужны друг другу. Олеся попала так же в гуманитарный класс, и, кажется, наши отношения потихоньку пошли на лад. Старые обиды не вспоминались, всё забылось и сдулось стихийным ветром.

— Эй, неразлучники, после школы гулять идете? Или у вас опять репетиции? — шутливо спросила Олеся, подходя к нашей парте.

— Опять, — улыбнулась я.

— А я на танцы записалась, — похвасталась белокурая девчонка с хитрыми глазами. — Со мной не хочешь?

— Танцы? — мгновенно воодушевилась я. — Было бы круто, но тогда у меня совсем не останется свободного времени.

— Ладно, скрипачка, если передумаешь — скажи, там очень весело! — Олеся щёлкнула мне по носу и, отмахнув пряди кудрявых волос, грациозно прошла к остальным одноклассникам.

Артур настороженно посматривал на меня, прищуривая глаза. И с этих пор наши репетиции в шалаше стали проходить ещё чаще, что порядком начинало мне докучать. Но я всё никак не решалась завести об этом разговор. Артур был влюблён в музыку. Он был влюблён в гитару. И порою мне казалось, что это — вся его жизнь, а больше ему и не надо. Мне не хотелось, чтобы из-за меня, моих амбиций и сомнений, он тоже уходил из музыкальной школы, ведь мы всегда всё делали вместе. Разве что засыпали в разных домах.

В пятом классе многие приняли нас за парочку влюблённых, но уже в шестом классе всякие дразнилки, вроде «Тили-тили теста, жених и невеста» — ушли. Ребята поняли, что нас ничего не связывает, кроме крепких уз дружбы. А вместе с этим у меня стали появляться поклонники.

— Очередное любовное послание? — хмыкнул Артур, косо поглядывая, как я на уроке разворачивала скомканную бумажку из учебника. Он устало поддерживал подбородок рукой, и весь его вид так и говорил, что школьное образование порядком наскучило этому парню. Не сложно было догадаться, о чём думает светловолосый, кудрявый мальчик, мечтательно смотревший в окно и не слушавший учителя по физике.

Но я всё же уточню: о гитаре, конечно. О шести крепко натянутых струнах, что в руках Артура излучали что-то невероятное. И порою казалось, что играет не он — это его душа изливает что-то такое, что хочется слушать и забыться, растворяясь в бесконечной бездне вселенной, забывая о мирских проблемах и кружа на пуховых облаках в небесах.

— Кажется, да, — вчитываясь в строчки, прошептала я.

— От кого на этот раз? — с небольшим раздражением в голосе спросил он, искренне стараясь показать полное безразличие.

— От Вали.

— И что там? Поэма в стихах о твоих зелёных глазах?

— Нет, о голубых, — выдала смешок я, по-прежнему не отрываясь от текста.

— Он что, дальтоник? — Артур звонко положил руку на парту, привлекая взгляд учительницы, подозрительно посмотревший на нашу парту.

— Дальтоники путают красный и зелёный цвет.

— Всё-то ты знаешь, — я шикнула на него, заметив, как Любовь Вячеславовна вновь повернулась.

— Разве можно изумруд назвать голубым? Ты бы перепутала? Олух, — небрежно бросил Артур, начиная нервно списывать что-то с доски.

— У меня изумрудный цвет? — я удивлённо уставилась на соседа.

— Да, очень похоже… — как можно более тихо произнёс он.

— Вишневская, Соколов! Вас рассадить?! Может, поделитесь с классом, о чём вы там шушукаетесь?! Мы с удовольствием послушаем!

Мы отрицательно закивали.

— Или может, проведёте урок за меня? Тогда обсуждайте свои дела ВНЕ учебного времени!

***

Через полтора месяца после начала шестого учебного года случилось нечто непредвиденное. Артур задержался в раздевалке (кажется, дежурные не могли найти его сменную обувь), и я обещала подождать друга на улице. Ребята в числе Коли, Артёма и Вали стояли на лестнице и шушукались, как вдруг заметили меня.

Я неловко перебиралась с ноги на ногу, увидев, как эта троица подходит ко мне.

— А где твоя свита? — ухмыльнулся Коля.

— Ты это о чём?

— О придурке этом с гнездом на голове. Где он?

— Сам ты придурок, — отмахнулась я.

— Слушай, а может, прогуляешься с нами? Мы как раз собирались, — вступил в беседу Артём.

— Не могу, — отрицательно покачала головой я.

— Почему ты всех отшиваешь? Цену себе набиваешь? — начал раздражаться Валя, который, как правило, казался спокойным парнем.

— У меня есть занятия поинтереснее.

— Да неужели? И какое? Шататься с этим неудачником — басистом? — поддержал Коля.

— Ребята, стопэ, может, она лучшего не видела, и думает, что её Артурчик — предел мечтаний, — влез Артём.

— О чём вы говорите? Мы друзья!

— Ну, раз вы друзья, значит, ты не откажешься пройтись с нами, — Коля резко взял меня за запястье, собираясь вести за собой.

— Отстань, у меня дела!

— Слушай, я тебя знаю с первого класса, — не унимался он. — Тебе чё, так сложно?! Какого хрена этот недоросток получает от тебя столько внимания?! На него дунешь — он упадёт!

— Ты ничего не понимаешь! Я не хочу! Мне есть с кем гулять! Отцепись! — закричала я, отбиваясь от назойливых одноклассников.

— Мони? — я обернулась. Артур только вышел из ворот школы и ошарашено смотрел, как за меня уцепились Коля и Валя.

— Отвалите от неё! — Артур резко подбежал к нам, отцепляя их руки от моей курточки.

— Иди, причешись, урод недоразвитый, — Коля резко толкнул его в грудь.

— Реально, иди, погуляй, перебесись, — вмешался Артём. — Не лезь, куда не просят.

Артур не говорил больше не слова, он сцепился с Колей в жуткой схватке, где явно уступал напору мальчика, куда более жилистого и спортивного, чем он. Я пыталась их остановить, но лезть к этим двоим было патологически опасно: клубни дыма буквально так и сеяли вокруг них. Заметив трудовика, выходившего из школы, я быстро подбежала к нему, прося о помощи.

— Пожалуйста, перестаньте! Хватит! — в слезах умоляла я, когда Артём и Валя стали помогать Коле.

Евгений Алексеевич успел вовремя, он быстро разнял всех четвертых, отведя их в школу для выяснения обстоятельств. Я ждала за кабинетом врача, где был также и классный руководитель, выясняющий детали произошедшего. Родителей троих зачинщиков вызвали в школу. Артуру сделали предупреждение, чтобы не лез в драку, хотя и похвалили за то, что смело заступился.

Когда он вышел из кабинета, я заметила, что на его щеке наклеено пару пластырей. Всё обошлось, ничего серьёзного они сделать не успели. Но внутри меня скреблись кошки, и что-то предательски съеживалось, отдавая неприятной дрожью по всему телу. Мне было так стыдно. Чертовски стыдно!

Не то, чтобы я была виновата, но всё произошло из-за меня. Может, кто-то вроде Лены или Ани похвастался бы подобным, а мне было так противно от самой себя, от своего бессилия. От того, что я — девчонка, которая никак не могла помочь своему лучшему другу, а сразу полила слёзы.

И когда наступит конец школьной травле?! Иногда детям не хватает немного взрослости, не хватает мозгов. Не хватает сострадания.

Я проводила Артура домой, и, опустив глаза, стыдливо ушла. Больше всего я боялась мыслей своего друга. Он молчал и только слушал меня всю дорогу, мою благодарность, причитания, наставления. Господи, я бы сама себе давно надоела. Я жутко переживала, что он обо всём думает, не жалеет ли о своём поступке, не жалеет ли о нашей дружбе…

Но Артур не жалел. Уже на следующий день он был бодр и весел, и с удовольствием репетировал со мной в музыкальной школе. Я искренне любила в нём жизненный оптимизм и стремление идти вперёд, несмотря ни на что. Одноклассники кидали на нас гневные взгляды, особенно на Артура, но больше не смели его трогать. Кажется, им здорово влетело.

И всё шло как по маслу. Уроки, весёлые перемены, душевные беседы, постоянные репетиции, бесконечные разговоры по телефону, посиделки друг у друга в гостях. Я воспринимала Артура, как родного брата. Как половину меня, без которой я — уже не я. Я могла доверить ему то, что не решалась рассказать и маме. И мы знали друг друга, как свои собственные пять пальцев. А может, и лучше.

Но шестой класс принёс ещё один «сюрприз» в нашу жизнь. В частности, в жизнь Артура. И это событие что-то перевернуло в нём. Ему было двенадцать лет, когда зимой его маму стали мучить частые боли в сердце.

Настроение Артура ухудшалось с каждым днём. Он ходил мрачный, словно над этим маленьким мальчиком-одуванчиком сгущалась тёмная, дождевая тучка. И как бы я не старалась — мои слова были ничем. Я не могла помочь как-то реально.

Пустые слова — лишь песок в пальцах. Едва ощутимый, легко ускользающий, не оставляющий после себя ничего, кроме прежней пустоты. Но иногда, если сжать пальцы, если ухватиться за него, то можно ощутить заметный вес песка, почувствовать поддержку слов.

Артур не хотел сжимать пальцы. Он был где-то далеко, где-то очень далеко от меня. И вместе с его настроением менялось и моё: ухудшался аппетит, ничего не хотелось. Даже скрипка стала всё чаще оставаться в углу, покрываясь лёгким слоем пыли. Я каждую минуту, проведённую без своего друга, мыслями была рядом с ним. Я думала о том, как же, наверное, ему сейчас тяжело. Настолько, что я и не могу себе представить.

Но оказалось, что у тёти Нади, и впрямь, было слабое сердце. И в конце января, в возрасте сорок один год, она умерла от инфаркта. Скорая помощь не успела вовремя приехать, тромб оборвался.

Жизнь Артура тоже оборвалась. Она разделилась на «ДО» и «ПОСЛЕ». Мальчик-одуванчик перестал быть маленьким, жизнерадостным ребёнком. И в моей груди стала образовываться глубокая, беспросветная дыра, конца которой, как оказалось, не было.

В день, когда это произошло, Артур не отвечал на звонки. Он не искал со мной контакта. В день, когда состоялись похороны, я лично видела добродушное, сероватого оттенка лицо тёти Нади, что успело так скоро постареть за последние дни. Она лежала с закрытыми глазами в красном гробу, и каждый мог подойти и попрощаться с этой некогда милой женщиной.

Я видела Артура. Предела его слезам не было, словно жидкость в организме была бесконечна. Она крупными каплями стекала и стекала по его покрасневшим щёкам, разбиваясь о землю. Громкие всхлипывания и рёв был слышен на всю округу. Бессвязные слова, что он пытался произнести, никто не понимал. Он заикался от бесконечных рыданий. Казалось, сейчас он вот-вот обессилит и упадёт в обморок.

Я понимала, что он говорил, что пытался, хотел сказать.

«Мама… Мама… Пожалуйста, не уходи… Мама»

Моё сердце тоже разрывалось на части, больно отдаваясь колкостью в груди. Воздуха начинало не хватать, когда и мои слёзы резво покатились из глазниц. И как бы я не старалась быть сильной рядом с Артуром, быть сильной для него — я оставалась девчонкой. Плаксивой, слабой девчонкой.

Внешний вид обманчив. Каким бы Артур не казался с виду — внутри него был тот стержень, о котором другие могли только мечтать. Но сегодня он треснул. Образовал огромную трещину, которую нельзя не заклеить, не срастить.

«Ма-ма, я люб-лю те-те-тебя, не уходи…»

«Мама, прошу, пож-жалуйста, не при-прит-во-ряйся»

Впервые я ненавидела мерзкое, солнечное небо, не соответствующее событию. Впервые мне хотелось кричать на солнце, чтобы оно погасло. Погасло так же, как погас сегодня Артур.

И в моей памяти глухо отдавалось самое первое и самое важное слово на свете, произнесённое с неподдельной скорбью и дрожью в голосе.

«Мама»

Я больше не могла смотреть на Артура, это было невыносимо больно. У меня закружилась голова, и я кое-как пробралась через толпу, а затем встала рядом с ним.

Он ухватился за краешек гроба, и я видела, как тряслись его руки. Наклонившись, Артур подарил матери последний поцелуй в её сморщенный лоб, а затем ещё больше разрыдался, окончательно теряя рассудок.

Я попыталась взять его дрожащую ладошку в свою, но он лишь небрежно отмахнулся.

И тогда я поняла, что больше всё не будет, как прежде. Пройдёт время. Оно лечит. Так все говорят.

По мне ­– всё это чушь. И даже самый неквалифицированный доктор скажет, что после ранения остается шрам. На его сердце тоже остался свежий, кровоточащий шрам.

Глава IV. Встретиться вновь

Следующую неделю Артур не появлялся в школе, не отвечал не звонки, не открывал дверь. Я знала, что нужна ему, как никогда, но всё, что было в моих силах — набраться терпения и ждать. Классный руководитель предупредил нас о сложившейся ситуации в Артура, наказав, чтобы каждый проявил сострадание и не был агрессивным по отношению к бедному мальчику.

Спустя десять дней светлый, кудрявый парнишка с мешками под глазами появился в дверях учебного класса математики. Моё сердце ощутимо вздрогнуло, когда он без слов, вроде «Здравствуйте, можно войти?» прошёл в кабинет и рухнул на своё место.

— Привет, Артур, — тихо прошептала я. В ответ он что-то промычал.

Он пытался вникнуть в урок, записывая отдельные части примеров с доски, от чего в его клетчатой тетрадке получалась сплошная, бессвязная каша. В конце урока Артур не стал дожидаться меня, как обычно. Он подхватил портфель и вышел из класса. Кое-как запихав учебники, я догнала его.

— Артур, подожди, — он как будто не слышал, притворяясь глухонемым. — Да постой же ты! — обогнав, я преградила ему дорогу.

— Я не хочу опоздать, — сухо ответил он, не глядя мне в глаза.

Я взглянула на наручные часы.

— Ещё десять минут до начала урока.

— Отлично, надо спешить, — обойдя меня, он поплёлся в сторону коридора.

— Соколов, ты никуда не пойдёшь, пока не выслушаешь меня! — закричала я. Он остановился, не поворачиваясь ко мне.

— Я беспокоилась за тебя, — едва слышимо сказала я жалобным голосом в его спину.

Он молчал.

— Я понимаю, тебе тяжело, но…

— Нет.

— Что?

— Ты не понимаешь. Ты просто не можешь этого понять, — грубо отчеканил он, а затем добавил: — И, надеюсь, никогда не сможешь.

— Ты прав, — я виновато опустила глаза. — Но, пожалуйста, не делай так больше… Я хочу поддержать тебя, только вот… — я выждала паузу. — Не знаю как.

— Спасибо, не стоит. И пойдём на урок.

Мы почти не разговаривали пару недель. Я делала неоднократные попытки начать диалог о том, что рано или поздно люди…

Впрочем, мои слова могли быть ещё более отвратительными, чем моё молчание. Я просто не переставала быть рядом, преследуя Артура в школе, ходя за ним по пятам по обратной дороге домой, периодически названивая ему под предлогом, что мне нужно узнать, как решить задачку по математике. На самом деле мне просто было необходимо услышать его голос и убедиться, что с моим лучшим другом всё хорошо.

Постепенно жизнь принимала своё привычное русло, и даже для Артура солнышко вновь стало светить, возвращая ему прежний позитив. Прошло около трех месяцев, когда мы снова смогли нормально общаться на сторонние темы, обсуждая музыку, школу, друзей и разные глупости.

Шестой класс закончился не самыми лучшими оценками для Артура, но, казалось, ему абсолютно всё равно на цифры в конце дневника, строго проставленные в один столбик. И с этого момента учёба моего друга стала неумолимо скатываться вниз.

Лето. Ещё одно, очередное лето. Оно не было таким весёлым, как прежде. Оно словно прошло по инерции: мы продолжали заниматься музыкой, сидеть в «штабике», гулять и наслаждаться солнечной погодой. И почему-то мне казалось, что всё это не по-настоящему, а просто потому, что так нужно. Но мой милый, верный друг продолжал улыбаться, иногда стесняться, иногда смеяться и старательно делать вид, что ничего не изменилось.

Всё, как и раньше.

Нет, конечно, не как раньше. Я подсознательно чувствовала изменения в Артуре, но всё это было незначительно. Пока.

Честно говоря, скрипка перестала приносить мне то удовольствие, что и раньше. Если мальчик-одуванчик и гитара были неделимы, как одно целое, то я и скрипка — это, скорее, партнерские отношения. Мы строго выполняем то, что нужно. Моя игра лишилась души, и я всё чаще стала задумываться, как хочу пойти на танцы, но боялась бросить Артура. Я боялась даже одного разговора о том, что наш дуэт превратится в соло. К тому же, мой друг продолжал активно прогрессировать. В музыкальной школе ему предложили попробовать себя в вокале, и теперь Артур развивал и свой голос.

А я, молча, сидела в конце зала, поджав ноги и скрипку, и заворожено наблюдая, как он старается.

И вот, наконец, наступил седьмой класс. Прошло пару недель сентября, как Олеся подошла к нашей парте на перемене и сообщила мне интересную новость.

— Слушай, в танцевальной студии, где я сейчас занимаюсь, объявлен набор! Занятия начнутся с октября. Ты ещё не надумала? — весело сказала белокурая девчонка, облокотившись на столешницу.

— Это что — тушь? — скептически заметила я, всматриваясь в ярко-подведённые ресницы подруги.

— Ну да, — довольно кивнула та.

— А не рано?

— Ты сейчас напоминаешь мне мою маму. Давай по делу: ты хотя бы попробуй прийти.

— Ну, не знаю… — застенчиво улыбалась я.

— Там классные тренеры! Тебе понравится, вот увидишь. Будет здорово вместе ходить. Всё, сегодня же после школы идём вместе. И никаких отговорок! — с этими словами Олеся, грациозно взмахнув хвостом, покинула класс.

Я старалась не смотреть на Артура, делая вид, что что-то перечитываю в учебнике литературы. Но его пристальный взгляд так и ощущался, оставляя на коже лица огненную дыру. Спустя пару минут молчания он заговорил.

— Ты, правда, пойдёшь?

— Наверное… Ну, то есть, я ещё не решила…

— Но ты хочешь?!

— Ну, да… Было бы неплохо сходить туда.

— А как же музыка?

— Слушай, Артур… я давно хотела сказать… Просто случай не подворачивался… Я…

— Так, все по местам, урок начался! — крикнула учительница, когда прозвенел звонок. Артур кинул на меня подозрительный взгляд и уткнулся в тетрадь. Я поняла, что разговор не закончен, и всё самое сложное предстоит впереди.

Наверное, я самый отвратительный друг на свете. Не могу найти нужных слов, когда человеку плохо. Язык словно каменеет. Бросаю, когда нужна. Но как же чертовски сложно стали мне даваться занятия скрипкой. Мне было стыдно, до безумия и отвращения к себе стыдно за то, что я ухожу в столь неподходящий момент. И я знала, как важны для Артура эти занятия, но, пожалуй, думала только о себе. Терпение заканчивалось уже давно, и сейчас оно достигло своего апогея.

После уроков он ждал меня на крыльце школы, и едва я вышла в тот день, Артур тут же начал один из самых важных разговоров для него.

— Что ты решила? Уходишь с Лесей?

— Да, наверное…

— Наверное? Что же на счёт скрипки?! — голубые глаза Артура горели, наливаясь киноварью.

— Честно говоря… Я больше не хочу заниматься скрипкой. Прости, пожалуйста, ты только не обижайся.

Он не сводил с меня взгляда, словно убеждаясь в искренности брошенных мною слов. Ох, чёрт, как же сложно они дались!

— Ну что, готова? — показалась Олеся.

— Да, сейчас, подожди меня. Артур, просто пойми, я…

— Я понял. Удачи, — сухо буркнул он, а затем, резко развернувшись, поплёлся в сторону дома.

Всего пара слов, а сколько же ножевых ранений они нанесли мне в грудь.

«Понял»

«Удачи»

Как мило! Я впервые так сильно разозлилась на своего друга, хотя всё ещё и чувствовала себя виноватой. Но после этого инцидента, моя уверенность в правильности своего решения немного закрепилась, и я быстрыми шагами последовала за Олесей в школу танцев.

Всё прошло выше моих ожиданий. Мне очень понравилось, и уже в тот же день я заявила маме, что ухожу из музыкальной школы, меняя её на танцы. Наверное, мне досталась одна из самых понимающих мам на свете, она поддержала моё смелое решение, сказав, что не удивлена. Хотя и добавила, что немного жаль, мол, у меня талант.

Я так не считаю. Но всё это уже не важно. Оставалось только прийти в музыкалку и оповестить всех о моём уходе. На следующий день Артур не разговаривал со мной: он спрятался в панцирь и всячески избегал меня. Я не могла поверить, насколько были важны наши занятия для него, как и не могла поверить в то, что мы поссорились. Но назад пути нет.

Уже после уроков мы с ма пришли в музыкальную школу, и пока она общалась с директором, я подошла к своему преподавателю.

— Моника, ты что, правда, уйти решила? — ласково спросила Елена Александровна.

— Ага, — кивнула я, не глядя на Артура, что сидел неподалёку с гитарой, и, наверняка, внимательно вслушивался в разговор.

— А почему?

— Я записалась в новый кружок.

— Правда?! И в какой?

— Танцульки, — небрежно бросил Артур. — Будет трястись под музыку вместо скрипки.

— Не надо так говорить, Артур, — улыбнулась преподавательница. — Смена интересов — это нормально. Далеко не все воспитанники музыкальной школы заканчивают её, и уж тем более не все становятся музыкантами. Для многих инструмент — это просто хобби. Вы же ищете себя.

— Ну что, идём? — спросила мама, подойдя ко мне. — Спасибо вам, — улыбнулась она. — И до свидания.

— До свидания! — добродушно попрощалась Елена Александровна.

Около недели Артур отказывался со мной общаться. А я не пыталась делать шаги к примирению: не считала себя виноватой, хотя, конечно, понимала, что мой поступок далеко не самый лучший. Он избегал меня: садился в самый угол парты, быстро уходил с урока и приходил лишь к самому началу, сторонился в коридорах, отсаживаясь на дальние подоконники, а в столовой кушал в самом конце стола.

Иногда мы ждём от людей больше, чем они могут нам дать. И как бы я не хотела подарить своему лучшему другу весь мир, идти против желаний сердца казалось невыносимой пыткой. Может, я плохой друг. Но честный. Эгоистичное поведение Артура напрягало всё больше, как вдруг воскресным вечером раздался звонок стационарного телефона, и я подняла трубку.

— Алло?

Молчание. Лишь едва слышимые шорохи раздавались на другом конце провода.

— Алло?! — более настойчиво спросила я.

— Мони… — тихий, хриплый голос. Но я узнала его, и по телу пронёсся электрический разряд. Что-то явно было не так.

— Да? — взволнованно спросила я.

— Ты можешь выйти на улицу? Мне нужно… тебя увидеть.

— Я буду через десять минут.

— Спасибо, — он положил трубку.

Артур ждал меня у подъезда. Его грустные, лазурные глаза говорили сами за себя.

— Что случилось?

— Извини меня. Не стоило так себя вести.

— Артур, что случилось?

— Можно… Я у вас переночую?

— Что?

— Мой папа… напился.

— Что ты такое говоришь?!

— Он там пьяный ругается! — на краешках глаз Артура выступили солёные слёзы. — Он ведёт себя неадекватно!

Я перестала понимать, что происходит. Детские грёзы, детское счастье постепенно разлеталось на осколки. Нам приходилось взрослеть слишком рано. Нам приходилось слишком рано осознавать, что мир — вовсе не такой, каким кажется, покуда ты в розовых очках. У него есть и другая сторона: жестокая, беспощадная, не позволяющая полноценно окунаться в удивительные красоты и прелести жизни. И иногда она занимает большую часть, лишь изредка уступая место «белой» полосе. У всех людей это происходит по-разному, но тогда, в тринадцатилетнем возрасте, я искренне не понимала, за что на мальчика-одуванчика свалилось столько несчастья. Да и сейчас не понимаю. Наверное, сторонники индуизма скажут, что это карма — расплата за грехи прошлых жизней. Может, они будут правы. Но как знать наверняка?

Конечно, мама разрешила Артуру переночевать у нас. Всё оказалось банально просто: его отец долго терпел горечь потери любимой жены, стараясь не унывать ради единственного сына, но сейчас чаша переполнилась, и он безбожно запил. Таким образом, Артур не последний раз оставался у нас. Соседские старушки лишь качали головами, бранясь на непутёвого отца, которого нужно закодировать.

А мне так хотелось, чтобы жизнь моего лучшего друга наладилась, но я и представить не могла, что нужно сделать, чтобы всё изменить. Чтобы повернуть стрелки часов назад, чтобы задать дороге другое направление.

Артур репетировал в музыкальной школе, благо дело, отец пока ещё продолжал платить за его обучение. А я занималась в школе танцев. Он играл — я танцевала. Он пел — я повторяла заученные элементы движений. Но в мыслях мы были друг с другом. Мы чувствовали необходимость друг в друге, как никогда. И я нуждалась в мальчике-одуванчике не меньше, чем он во мне. Просто потому, что не было никого ближе.

Мы тяжело впускаем кого-то в своё сердце, но ещё тяжелее — в душу. А у многих людей она и вовсе закрыта за семью замками, не позволяя никому врываться и менять весь твой чёртов мир с ног на голову. Потому что это сделает их уязвимыми. А люди боятся быть слабыми. И немудрено: много ли сейчас можно встретить искренних людей, без лицемерия, притворства, которым можно просто довериться так же, как себе. А у человека нет никого ближе себя самого.

Никто не захочет обнажать свою Ахиллесову пяту, боясь получить ранение, швы от которого будут напоминать о себе всю жизнь, как отголоски прошлого.

Когда мои родители были на работе, Артур часто засиживался у меня на кухне. Мы пили чай, обсуждая события последних дней, а иногда просто смотрели телевизор. Хотя последнее время наши вкусы стали немного расходиться. Раньше мы всегда смотрели клипы с рок-музыкой, а теперь мне порою хотелось переключить на танцевальные клипы. Но если человек однажды полюбил рок — это навсегда. Так что я не спорила с мальчиком-одуванчиком, он и так тяжело перенёс мой уход из музыкальной школы.

— Мони, — вдруг заговорил Артур, усевшись за стол, когда в очередной раз пришёл ко мне в гости.

— Да?

— Что ты думаешь про Рому?

— В смысле? — усмехнулась я, ставя чайник на плиту.

Артур нахмурился, словно чувствуя какую-то скрытность в моём ответе, он сжал пальцы в замочек и, не глядя на меня, продолжил:

— Вы, кажется, много общаетесь последнее время.

— Ну, просто сталкиваемся в одном коридоре, — пожала плечами я.

— Он из параллельного класса, у него уроки в другом конце школы проходят.

— Значит просто совпадение.

— Ой, Мони, я тебя умоляю! Ты знаешь, что нравишься ему! — в глазах Артура вспыхнули танцующие языки пламени.

— Сомневаюсь, — засмеялась я, качая головой. — Ну а даже если и так, что это меняет?

— Значит, он тебе не нравится? — как-то особенно осторожно спросил мальчик-одуванчик.

— Тебе какой чай? Зелёный, чёрный, ещё мама на днях купила белый… — спросила я, разливая кипяток по чашкам.

— Чёрный, Мони, чёрный. Так что ты думаешь про Рому?

— Ну а что мне о нём думать? Вроде неплохой парень, с ним интересно общаться… Два кусочка сахара?

— Зачем ты спрашиваешь то, что и так знаешь?!

— А ты зачем вдруг спрашиваешь про Рому? — я поставила перед Артуром чашку с горячим напитком.

— Извини, не думал, что ты захочешь что-то скрыть, — он потупил взгляд вниз.

— Я просто не вижу ничего интересного в обсуждении Ромы, это странно, — я улыбнулась, отхлебнув зелёного чая.

— Он сказал, что ты ему нравишься, — на одном дыхании промолвил Артур.

— Чего?

— Он так сказал мне.

— Когда?

— Вчера.

— Что конкретно он сказал?

— Так всё-таки тебя это заинтересовало?

— Артур!

— Что ты ему симпатична, что он боится сказать, просил намекнуть тебе.

— Ясно… — я не заметила, как улетела в свои мысли, и чай начал остывать.

— Я, пожалуй, пойду, — Артур резко встал с места. — Кстати, если пойдёшь на улицу — надень шапку. Там ветер.

— Так быстро? Ты даже чай не допил! — спохватилась я, догоняя Артура уже в прихожей.

Он как-то вдруг остановил свой взгляд на моих глазах, надолго и молча задержавшись так. Казалось, что он хочет что-то мысленно мне сказать, передать, словно телепат. Что-то, что не может произнести вслух. А я хлопала ресницами и не понимала его. Должно быть, тогда Артур начал взрослеть быстрее меня, и хотя в росте он ещё не перегонял, но судьба, будь она неладна, не позволяла ему наслаждаться детством и, то и дело толкала в спину куда-то вперёд, в пугающую неизвестность.

— Ещё много уроков, — отмахнулся Артур, поправляя шапку, из-под которой выбивались его пушистые, светлые локоны.

Он не стал дожидаться моего ответа. Просто ушёл. Я вдруг поняла, что между мной и Артуром впервые пробежал импульс непонимания, недосказанности.

Через пару недель я впервые прогулялась с Ромой. Не то, чтобы он сильно мне нравился, но с ним было довольно интересно. У нас было ещё несколько встреч, в основном в компании, где также был и Артур. Он как-то замыкался в себе, и втянуть в разговор мальчика-одуванчика было крайне сложно.

Весной всё вернулось в привычное русло, и мы вновь были почти только вдвоём. Ну, ещё гитара. Время летело незаметно. В наших жизнях появлялись новые люди, а потом также исчезали. Ничто не стояло на месте. Только мы не переставали быть друг у друга, и мы знали, что по-другому быть и не могло. Полагаю, это сложно — представить, что можно быть в ком-то уверенным так же, как в себе. Но именно таковой и являлась наша крепкая дружба.

В апреле, двадцать девятого, Артуру исполнилось четырнадцать лет, и он, наконец, получил собственный паспорт. Фотография казалась невероятно смешной! Лохматый мальчик-одуванчик с голубыми глазами, невинно глядящими в объектив.

И почти через три месяца, в конце июля, он вновь зашёл ко мне в гости, как и обычно, но вид у него был поникший. Артур прошёл на кухню, и я тут же поставила чайник.

Чёрный. Два кусочка сахара.

Я делала всё на автомате, пока он с тоской разглядывал меня с ног до головы, словно пытаясь запомнить каждую деталь. Артур сделал пару глотков и слабо улыбнулся:

— Вкусно.

— Чай, как чай, — пожала плечами я.

— У тебя он особенно вкусный.

— У тебя что-то случилось?

— Нет, но есть что-то, что я должен тебе сказать.

— Твой тон меня пугает, — я заметно напряглась, обхватив кружку ладонями и приготовившись слушать.

— Я… В общем, я ухожу из нашей школы и перевожусь в другую.

Пару секунд я просидела с открытым ртом, переваривая информацию в голове.

— Но… зачем? Это из-за одноклассников?

— Нет, просто так нужно. Извини, что оставляю тебя.

— И это окончательно?

— Да, — и в его голосе слышалась та решимость, которой, порою не хватало раньше.

— Мы живём рядом… Это никак не повлияет на нашу дружбу, правда? — я положила ладонь на его руку, с надеждой посмотрев Артуру в грустные глаза.

— Не уверен.

— Артур, это всего лишь школа…

— Я перевожусь в школу в Сочи, Моника.

— Ч-чего? — я выдала истерический смешок.

Ну и новости! И он сообщает их только сейчас, даже не советуясь и не желая объяснить!

— В Сочи. Сейчас там живут мои бабушка с дедушкой, отцу на меня всё равно плевать, так что как-то так…

— Какое Сочи?! Артур, что за шутки?! Почему ты говоришь об этом только сейчас?! Сейчас не первое апреля, чтобы так жестоко…

— Мони, успокойся… — вздохнул он.

— Пожалуйста… — на глазницах показалась солёная жидкость. — Пожалуйста, хватит так говорить… Я не верю, что ты уедешь.

Сердце больно заскрипело в груди, раскалываясь на тысячи кусочков. И смазать его было нечем. Никакого бальзама: только тьма, накрывающая пеленой глаза.

— Не плачь, только не плачь, Мони… — он подошёл ко мне, обняв за плечи. — Мне от этого не легче…

— Почему?! Почему ты не можешь остаться?! Ты можешь жить у нас!

— Ты же знаешь, что не могу, — больно улыбнулся он, присев на корточки и взяв мои ладони в свои. — Нужно что-то менять. Время пришло. Если я не уеду сейчас… — он глубоко вздохнул. — Я хочу изменить свою жизнь, Моника. И меня здесь ничего не держит: семья, друзья, школа, — медленно перечислял он. — Этот город. Единственное, о чём я буду ежесекундно жалеть — так это что бросил тебя здесь.

Крупные капли спешно падали на наши ладони, разбиваясь о кожу и рисуя мокрые дорожки.

— Почему ты так говоришь?! Почему только сейчас?! А… А как же мы? Что будет с нашей дружбой?!

— Мы будем созваниваться, будем писать друг другу электронные письма…

— Ты же понимаешь, что этого хватит лишь на первое время. Всё полетит к чертям. А у меня нет никого ближе… Артур! Я не готова! Я не готова тебя терять!

— Ты и не потеряешь. Мы ещё когда-нибудь обязательно увидимся. Я же не улетаю в другую галактику или хотя бы другую страну. Нас будет разделять лишь километры.

— И ты предлагаешь так легко смириться с мыслью, что мой лучший друг сваливает к чёрту на рога?! Я даже не представляю, как это! Делать уроки без тебя, ходить в школе без тебя, не слышать твоей игры, не общаться с тобой… С кем мне делиться?! Чёрт возьми!!! — закричала я, резко встав и подойдя к раковине, чтобы умыться.

Дрожащими руками я повернула кран, из которого полилась маленькая струя ледяной воды.

— Мони… Я бы никогда не пришёл к тебе с таким разговором, не будь я трижды уверен. Ты слышала о теории, что человек привыкает ко всему за двадцать один день?

— Мне и миллиона двадцать один не хватит, чтобы смириться, что тебя не будет рядом! Мы же друзья! Неужели для тебя это ничего не значит?!

— Это значит для меня больше, чем что-либо другое. Но именно поэтому я должен уехать.

— Я тебя не понимаю…

Он вновь грустно улыбнулся и подошёл ко мне ближе. Ещё ближе. Слишком близко.

Артур поправил пряди моих русых волос за ухо и, притянув к себе, оставил мягкий поцелуй на лбу, прижавшись к нему тёплыми губами и не отрывая их.

— Зачем ты так со мной? — прошептала я.

— Я хочу попробовать себя в жизни, хочу изменить её, ты же знаешь это. В следующий раз, когда мы встретимся, перед тобой больше не будет нытика, которого ты видишь сейчас.

— Ты вовсе не…

— Будь умницей, Мони.

Я вытирала слёзы рукавами.

— Мне будет так чертовски не хватить твоего «Мони»…

— А мне твоего чая с двумя кусочками сахара.

— Я всё ещё не верю, что ты уедешь.

— Приходи завтра на вокзал в десять часов.

— А сейчас ты куда? — в панике спросила я, заметив, как Артур начал собираться уходить.

— Нужно подготовить вещи. Завтра. В десять. Не опаздывай.

— Я приду, — кивнула я, всё ещё находясь в состоянии шока.

Эмоции словно выкачали, оставив лишь пустую оболочку, наполненную органами, мышцами и облепленную кожей. Без Артура это будет не жизнь, а существование, в которое мой мозг упорно отказывался верить. Должно быть, это ночной кошмар, и я всё ещё сплю. А может, Артур решил пошутить, и уже завтра он признается в этом. Определенно.

Но на утро я поняла, что Артур не шутил. Он был настроен крайне серьёзно. С большим рюкзаком на плечах, растрепанными волосами, мешками под глазами и поникшим видом, мой друг стоял рядом, не находя подходящих слов. Я нервно перебиралась с ноги на ногу, поправляя волосы и внимательно следя за Артуром. Мне всё ещё не верилось, что он может уехать и бросить меня. Я не могла представить, какой будет моя жизнь без него, и не хотела представлять, оттягивала этот момент до самого последнего.

— Ты точно уверен? Может, останешься? — мой голос звучал так жалобно, что самой становилось противно.

— Мне сейчас не менее тяжело, чем тебе. Может, больше. Но я, правда, не могу.

Я отвела взгляд в сторону и тяжело вздохнула, опустошая лёгкие от свинцового воздуха.

«Поезд с направлением Ставрополь — Сочи отправляется через десять минут» — раздался противный, женский голос, глухо запечатавшийся в мою память.

Осколки сердца больно врезались в грудь изнутри, разрывая ткани на части, как холодные, острые ножи. Словно я целиком проглотила дикобраза.

— Мы ещё обязательно увидимся, вот увидишь! — ободряюще сказал он с искрой в голубых, как два небесных зеркала, глазах, после чего прижал к себе.

Я тут же среагировала, молниеносно накинувшись ему на шею и крепко вцепившись в его лопатки.

Но разве эти глаза могли мне врать? Нет, Артур ещё никогда не лгал.

И я почему-то ему поверила, поверила в эту безумную возможность встретиться ещё когда-либо.

— Береги себя, — прошептала я.

Артур отпустил меня, положив ладони на мои плечи.

— И ты тоже. До встречи, Мони.

— До встречи, Артур, — тихо сказала я ему в спину, запоминая силуэт светловолосого, кудрявого мальчика-одуванчика с волшебными глазами и самым добрым во всём мире сердцем, свет которого поддерживал меня ежесекундно.

Когда поезд тронулся, унося моего друга далеко-далеко от меня, мне хотелось бросить всё и побежать за ним следом. И я знала: мне бы хватило сил догнать его, остановить, развернуть. Только этого не хотел Артур. А потому, сжимая и разжимая кулаки, пытаясь так избавиться от скомканного узла в животе, мне не оставалось ничего, кроме принятия.

Я впустила его в душу, не побоявшись оказаться слабой, но именно поэтому мне сейчас так больно.

Жалею ли я?

Нет, не жалею. И с лёгкой улыбкой и мыслями о будущей встрече я поплелась домой, зная, что ночью намокнет не одна подушка от моих горьких слёз.

Глава V. Спустя годы

Морской воздух — это прекрасно! Он обладает каким-то целебным действием, наполняя лёгкие настоящей жизненной силой. Стоя на вершине горы у моря, высотой около тридцати метров, я вдыхала его полной грудью и наблюдала за чайками. Даже белоснежные перила перегородок здесь нагревались так, что были способны обжечь кожу.

Я счастлива вернуться в Сочи на целое лето! Звёзды удачно сошлись: мне и ещё четверым подружкам удалось найти недорогую квартиру в городе-курорте по знакомству, и теперь мы вместе снимали её. Это оказалось настоящим спланированным приключением, к которому мы долго готовились, а мечтали о нём ещё дольше!

Три двадцатилетних девчонки, включая меня, и двое двадцати двух летних собирались покорить славный город Сочи! Конечно, мы обещали родителям быть паиньками, Наде и Маше и вовсе было сложно отпроситься, но теперь дело сделано. У нас были деньги, при нас не было родителей — всё казалось настоящим чудом.