Бесплатный фрагмент - Мой лучший друг — обезьяна

1

Вечер. Квартира. Люстра. Бессмысленный и тусклый свет. Сижу я с моим другом, Витей. И пью хмельное. А за окном всё валит снег. Нет, импровизатор из меня никудышный. Если честно, за свои двадцать с хвостиком кенгуру лет, я мало что умею делать профессионально, разве что в пятницу вечером могу профессионально приземлить свою пятую точку на мягкий диванчик из кожзама, профессионально открыть мой любимый напиток… Ах да, чуть не забыл! Могу профессионально поносить людей, вещающих мне из синего экрана о том, как космические корабли бороздят большие театры. Рядом сидит Виктор. Существо, от которого, если признаться, больше вреда, нежели пользы. Но, несмотря ни на что, я его люблю. Хороший собеседник, хоть и чересчур вонючий. И волосатый. И безразмерно разговорчивый. Только дай тему для разговора. Сидим мы, значит, с ним перед телевизором, по которому идёт комедия. Комедия, в которой таинственная звезда вдохнула жизнь в любимую плюшевую игрушку маленького мальчика, после чего они стали жить-поживать, да добра наживать.

Витёк презрительно фыркнул:

— Что за бред мы с тобой смотрим, Иннокентий? Этот фильм настолько же ужасен, как и твоё имя. Серьёзно, твои родители были пьяны, когда придумывали как тебя назвать? Как можно назвать человека из мяса и костей Иннокентием? Назови мне хоть десять знаменитых Иннокентиев?

Я ненадолго задумался.

— Не перегружай свой жиденький мозг, Кеша! — махнул своей рукой Виктор. — Я тебе отвечу. Я знаю только двух известных практически всем Иннокентиев. И знаешь что? Один из них является попугаем. Попугаем, Иннокентий! И не просто попугаем, а попугаем из мультика! Иннокентий, ты представляешь, в какой ты клоаке, друг мой?! У тебя есть крылья?! Клюв?! Перья?! Может быть, тебя нарисовала рука советского мультипликатора?! Ну да, ты умеешь каркать и вопить чушь, но это не делает тебя героем советского мультфильма! Боже мой, с кем я живу?!

Витёк, со свойственным ему драматизмом схватился обеими руками за голову.

Я не злюсь на своего друга. По правде сказать, всеми своими выпадами в мою сторону, он меня сильно забавляет. И, если быть кристально честным с самим собой, он является единственным моим настоящим другом.

Я решил не продолжать тему касательно моего имени, тем более что этот «мохнатый шмель на душистый хмель» поднимет её не раз.

— Почему ты считаешь этот фильм бредовым — спросил его я.

— Пф-ф-ф-ф-ф, мужик! — Витя посмотрел на меня, как на человека, болеющего воспалением мозга. — Ты видишь начало? Какая-то грёбаная звезда оживляет грёбаную плюшевую игрушку. Игрушку, набитую опилками! Нет, не пойми меня неправильно, когда дело обстоит в выдуманном мире, где есть говорящие заяц, свинья, кенгуру, сова и вечно ноющий осёл — это одно. Но когда бухающий, не расстающийся с бонгом, плюшевый засранец живёт в нашем с тобой мире, тут у меня знатно поджаривается мое луковое колечко!

Тут я не выдержал:

— Но ты-то как-то тоже живёшь в нашем мире!

— Я — это совершенно другое дело, Иннокентий. Я — живой организм. Несовершенный, конечно же, но живой. И меня не какая-то там звезда сверху долбанула. Я прохожу свои круги ада, расплачиваюсь за свои грехи… Наверное… Не знаю! В общем, это была точно не какая-то там символично-падающая звезда. Если бы ты был не Иннокентием, а, скажем, Вольдемаром или Аркадием, ты бы понял, к чему я веду.

Да уж, с Витей всегда было сложно спорить. Особенно, когда все наши дебаты оканчиваются переходами на личности со стороны этой большой обезьяны. Ах да, чуть не забыл Вам сказать о самом главном: Витя — это среднестатистический девяностокилограммовый орангутан, в тело которого, по неведомым для меня и него причинам, вселилась душа человека. Да, всё верно: обезьяна с душой человека живёт в моём доме, ест мою еду, пьёт моё пиво и клеит моих девушек. Пока, слава Богу, безуспешно, но он не теряет веры, что когда-нибудь в мою квартиру заглянет какая-нибудь извращенка с весьма специфическими вкусами… Бр-р-р, даже думать противно об этом. А Витя этими надеждами только и живёт. Вы спросите, как обезьяна, весом в центнер и ростом в полтора метра попала ко мне. Что же, придётся Вам рассказать.

2

Был обычный серый питерский вечер. Холодный, как сердце моей бывшей, питерский вечер. Всё в Питере прекрасно: и архитектура, и люди, и инфраструктура. Но погода… Погода олицетворяла собой огромный зелёный чирей на лице у бесконечно привлекательной девушки. Я ненавидел эту мерзопакостную сволочь всю свою жизнь. Казалось бы: лето, июнь. Во всех остальных городах люди давно сняли свои привычные куртки-одуваны и мохнатые шапки-ушанки и вовсю щеголяли в лёгких джинсах, юбках, платьях. Да, такое могло быть в любом другом российском городе, но только не в Питере. В начале июня температура могла уходить здесь в минус, заставляя меня страдать похуже любого еврея, потерявшего шекель в стоге сена. Я уже не говорю об остальных временах года. Любовь и ненависть к Питеру бурлила во мне на протяжении всей моей скромной жизни. Но сейчас не о этом.

Конец рабочего дня приносил с собой две новости: хорошую и плохую. Хорошая новость была до безумия банальна: работа окончена — пьянка начинается. Плохая заключалась в том, что необходимо было пройти определённый рутинный квест для осуществления хорошей новости: на протяжении десяти минут, сквозь стужу, метель, ураганы, цунами и, что самое ужасное из всего этого, прорываясь сквозь толпы ненавидящих друг друга людей, мне необходимо добираться до станции метро. Затем я должен заняться лёгким петтингом с десятком дурнопахнущих бомжей и инженеров (причём, не факт, что первые пахнут хуже, чем вторые), предельно плотно стоящих рядом со мной в переполненном до неприличия вагоне на протяжении ещё десяти минут. Затем сесть на автобус, и относительно спокойно доехать до нужной мне остановки. После зайти в стоящий рядом с моим домом магазин, купить пачку пельменей, майонез, кетчуп и пару бутылок светлого. Как только я засуну ключ в замочную скважину, проверну его по часовой стрелке и дверь откроется, вот только после этого квест может считаться успешно завершённым.

Цилиндры замка приняли своё исходное положение, дверь с характерным звуком распахнулась передо мной. И что же я вижу? Я наблюдаю за тем, как из моего дивана торчит чрезвычайно волосатая рука, держащая в руках пульт от телевизора. На экране старина Элис отплясывает свой фирменный танец, от которого американские бабушки до сих пор падают в обморок. Я понимаю, что действовать необходимо быстро, решительно и агрессивно: нужно найти что-то потяжелее, пока мне не довелось увидеть весь силуэт, сидящий на моём диване. Вспомнил о той злополучной бейсбольной бите, что подарили мне на день рождения мои коллеги (добрые ребята, не правда ли), которая лежала на балконе, который, слава Богу находился на кухне. Мне всего-то нужно на цыпочках пробраться на…

— Я спрятал все колющие, режущие и потенциально опасные для моего здоровья предметы, находящиеся в твоей квартире…

Волосатое создание встало на ноги и направилось ко мне. Сказать, что в это время я испытывал жуткий дискомфорт? Сказать, что в этот момент продукты моей жизнедеятельности готовы были экстренно эвакуироваться раньше срока? Возможно… Однако вы должны меня понять: если бы десять минут назад ко мне бы подошёл прохожий и сказал: «Эй, тебя дома ждёт огромная рыжая обезьяна!», — то я бы вызвал этому господину скорую…

Орангутанг смотрел на меня, как на объект крайней научной важности:

— Не бойся, я тебя не больно убивать буду. Чик! И ты уже на небесах.

Я готов был умереть от страха, без применения этого самого «чика».

Но вместо этого орангутанг показал некое подобие ухмылки, после чего по-дружески хлопнул меня по плечу. Я почувствовал, что приложи он чуть больше усилий, то Ваш покорный слуга получил бы дружественный вывих.

— Да ладно, парень, я просто шучу! — сказал он. — Не бойся меня. Я безобидный. Меня зовут Виктор. Фамилии я не помню. Помню, что когда-то я был человеком. Помню, что в прошлой жизни я как-то знатно и довольно-таки специфически набедокурил, в результате чего не разгневал небеса, но рассмешил их. Я прошёл через много стадий реинкарнации, и некоторые из них я даже сохранил в своей памяти. Как-нибудь я тебе о них расскажу, если интересно будет. И вот я здесь…

В моей голове был целый калейдоскоп вопросов, который превращался в первобытный хаос под действием торнадо, состоящего из недоумения и страха. Я только и мог сказать, что:

— Пф-ф-ф…. А-а-а-а…. Собственно…

Виктор показал мне свою большую ладонь, давая понять, что всё по порядку.

— Собственно, я твой новый сосед, уважаемый Иннокентий. Я, конечно, хотел бы составить компанию человеку с менее отвратительным именем, но, как говорится, друзей не выбирают. Тем более, что на тебя мне указали…

— Кто? Кто указал? — спросил я.

— Может быть, Бог. Может быть, его подчинённые. Я не знаю. Были видения. Был мужской голос. Знаю, что прохожу испытания.

— А… Как ты узнал… — начал было я, но Витя опять перебил.

— Про твоё отвратительное имя? Ну, я же говорил, что в прошлом носил шкуру человека. Так что я не забыл основы чтения и писания. Но, признаюсь честно, как только я увидел в графе «имя» вселенскую содомию, меня чуть не хватил инфаркт.

Собственно, так и началась моя новая жизнь, значительную часть которой теперь занимал Виктор. Бывало ли у Вас такое, что месяц сменяется месяцем, а после Вы не можете вспомнить ничего запоминающегося и яркого из данного промежутка времени? Так вот, с приходом Витька в мою жизнь, чуть ли не каждый день отпечатался у меня в памяти. Всего я не смогу рассказать, но попытаюсь поведать самые каверзные и интересные моменты и диалоги с ним. Постараюсь их передать именно в том ключе, в котором Витёк их преподносил мне. Это не составит особого труда, так как его фортели я стал кратко записывать в свою тетрадку. Прошу простить непоследовательность моего повествования: всё-таки, память-это очень странная штука: порой ты забываешь самые интересные истории, в то время как менее захватывающие плавают постоянно на поверхности.

Давайте начнём!

3

— Слушай, а ты рассказывал, что помнишь все свои реинкарнации? — спросил я у Витька, подавая ему очередную банку газированного.

— Не все, Иннокентий. Моя безграничная харизма и чувство юмора гармонично уживаются с очень плохой памятью. Ролей я на себе примерил очень много. Помню только штук десять. А их было больше.

— А можешь мне рассказать самые запоминающиеся моменты своих жизней? — Мне было действительно интересно услышать хоть какую-то информацию от того, кто прошёл через жизнь и смерть не один раз, и не только прошёл, но и запомнил их.

Виктор, с некоторой долей азарта и предвкушения, надавил алюминиевым колечком на крышку банки. Послышалось характерное шипение, означающее, что следующие несколько минут пройдут для Виктора просто замечательно. Своими огромными, размером с надувную лодку, губами он охватил большую часть диаметра крышки и стал жадно наслаждаться каждым глотком. После нескольких секунд эйфории раздался другой звук, но уже исходящий из живота орангутанга: грубая мелодия провалившегося напитка.

— На самом деле, — начал свой рассказ Виктор, — запоминающихся моментов было очень много. Самый странный из них, это когда твоё сознание частично находится в оболочке, а частично летает где-то около него…

Мои чувства были подобны чувствам среднестатистического студента технического ВУЗа, впервые слушающего лекции по сопромату: я ничего не понял…

— Объясни, как это вообще возможно? — допытывал я своего друга.

— Да вот не знаю я, как это можно объяснить, — разводя мохнатыми плечами, произнёс Витя. — Я могу только описать свои чувства. Ну… Например… Например, я был когда-то богомолом. И, веришь или нет, я наблюдал за собой и своими действиями скорее со стороны, чем глазами существа, которым я управлял. Я чувствовал голод, чувствовал страх, чувствовал вожделение к той, ради которой я был готов положить голову на поле боя. Собственно, так оно и произошло, но не в этом суть, Кеша. Я мог управлять им, но управлял им, находясь не в нём, а летая около него.

После этих слов, Витя демонстративно наклонил банку таким образом, чтобы его слуга мог лицезреть картину её полного опустошения.

— Кеша, — игриво перебирая бровями, начал Виктор, — ты понимаешь, что мои обезьяньи мозги сейчас расплавятся от перегрева мыслительного процесса? Нужно срочно хмельное охлаждение! Давай побыстрее! Шевели своими дряблыми круассанами, и принеси папочке выпить!

Делать нечего. С Витьком лучше не спорить. Хотя, всё чаще и чаще меня начинают одолевать мысли о поиске ветеринара, способного закодировать обезьяну. Очередной пенный выстрел в голову Витька заставил его продолжить свои рассказы о реинкарнации, хотя с каждым глотком они становились всё более медленными, более вялыми и менее информативными:

— Во! Придумал! У нас же есть летательные аппараты, которыми люди могут управлять на расстоянии с помощью пультов управления? И на эти самолёты… И эти… Как их… Ну, Иннокентий, помогай! Похожие на вертолёты с четырьмя винтами…

Мой друг жалобно тянул ко мне свои руки. Он молил, он искал ответа, лицо его погрузилось в скорбь и отчаяние. Незнание названия летающего чуда с четырьмя винтами буквально сводило его с ума. Словно нищий, тянущий свои немощные руки к великому князю, держащему в своих закромах и подвалах несметные богатства, имя которым — знание. Я не стал его долго его мучать, тем более что догадывался, о чём идёт речь:

— Квадрокоптеры что ли?

Лицо оборванца засияло от счастья. Вот оно, то самое слово, открывающее дверь к просветлению!

— Да, да, и ещё раз да, Иннокентий! Правильно говорят, не суди человека по его имени. Ты не так плох, как я о тебе думал! Ты ещё не совсем потерянный для общества. Молодец!

Он похлопал меня по плечу. Ему надо научиться контролировать свои недюжую обезьянью силу, так как его дружеский шлепок сопровождался не очень приятным треском в районе моего плечевого сустава.

— Так вот! Эти квадропуттеры! Вы же ими управляете… Наблюдаете за ними, крепите к ним камеры. Соответственно, Вы можете наблюдать за ними как со стороны, так и с помощью камеры, прикреплённой к ним. Вот так, приблизительно, я себя и ощущал, когда был богомолом, сороконожкой или любой другой мелкой тварью.

— А сейчас твоё сознание где? — поинтересовался я.

Виктор Приматович важно положил руку на свой огромный живот:

— Целиком и полностью здесь, мой друг! Наконец-то за долгие годы, а, может быть, даже столетия, я себя ощущаю полноценной личностью. Я свеж, бодр, силен и неописуемо красив!

— А ещё скромен, — добавил Ваш покорный слуга.

Виктор нахмурился: он медленно поднял одну из своих бровей вверх, дабы выказать своё подозрение:

— Иннокентий… Мне кажется или я заметил пробегающих по-Вашему далеко не совершенному мыслительному процессу долек сарказма, направленных в мою сторону?

— Ну я как бы… — пытался оправдаться я.

Мохнатый прокурор грозно направил на меня свой палец:

— За что мне воспринимать подобного рода выпады в адрес моей скромной персоны? Наверное, я буду воспринимать их, как за явное оскорбление!

Я напрягся: не очень хочется иметь в своих врагах стокилограммовую мускулистую убийцу. Похоже, что у кого-то явно начинает проявляться алкогольная агрессия.

— Я выношу Вам, Иннокентий Олегович, вердикт: полностью виновен! Вы приговорены к пожизненному поднесению даров Его Высочеству, Виктору Первому. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, вступает в свою законную силу с момента его оглашения!

Кажется, я начинаю понимать: меня снова обманула эта хитрая обезьяна. А это значит, что…

— Бир! Бир! Шнеля, шнеля, рашн швайне! — стуча пустой банкой о ручку кресла, вопил орангутан.

Надо бросать пить. Если я не брошу, то сойду с ума с этим алкашом.

Делать нечего: очередной полулитровый дар в алюминиевой банке поднесен к мясистым губам царя. Надо запомнить, что нельзя ему давать больше пинты пива.

— Мой царь, разрешите вопрос? — я решил пойти на хитрость и заговорить с ним в роли твари дрожащей.

— Вот, наконец-то ты осознал своё истинное предназначение, раб мой! — хлопая одной рукой по своему полусферическому животу, произнесла обезьяна. — Разрешаю! Давай, задавай свои глупые земные вопросы, а в ответ я дарую тебе величие моего неземного разума!

— Если Вы помните все свои жизни, то, наверное, помните и парочку своих смертей? — как можно осторожно и уважительно произнёс я.

Обезьяна, сделав глоток, изобразила мучительные потуги математических вычислений:

— Смерть — смерть. Эта коварная умная жрица, вечно скрывающая своё прекрасное лицо…

— Прекрасное? Разве она красива? В книгах её всегда описывают, как старую сморщенную старуху, или как скелет, облаченный в мрачный плащ, — спросил я.

— Кеша… Так её описывают только те, кто её боится, но при этом они ни разу в глаза её не видели. Я видел её однажды и мне даже удалось с ней о чём-то поговорить. О чём, честно говоря, я уже и не помню, но я точно помню свои ощущения. Признаюсь, честно: более красивых и утонченных черт лица я не видел ни в одной из своих жизней. Её мягкие, поглощающие тьму волосы, словно мрачная река, плавно растекаются по её женственным плечам. Её карие глаза, посмотревшие на меня всего на секунду, заставили моё сердце сгореть дотла. Её аристократичные скулы… Её кроткая улыбка… Кеша, я не помню, когда это было, но эти воспоминания о ней настолько свежи, как будто я видел её всего минуту назад. Всё её тело было сокрыто плащом, однако и он не мог скрыть всех прелестей её идеальной божественной фигуры. Она не только красива, но ещё и очень умна: любой великий гений, поговоривший с ней всего минуту, будет ощущать себя круглым дураком и невеждой.

Но Кеша… Несмотря на то, что она является самой умной и красивой женщиной из всех существующих на планете Земля, я заметил, что ей очень грустно. Наверное, она знает все секреты этого мира: что было, что есть и что будет. Это безграничное абсолютное знание сильно тяготит её. Я даже не могу представить себе в мыслях, что я буду делать и как я себя я буду ощущать, если мне откроются тайны Вселенной. Безусловно, я знаю довольно много, по крайней мере, намного больше, чем вмещает твоя маленькая иннокентиевская черепушка. Но… Если бы я знал абсолютно всё… Я бы, наверное, сошёл с ума… А она-нет. Живёт себе потихонечку, выполняет свою работу. Разбила, наверное, ни один миллиард мужских и женских сердец своим отказом. И я, к сожалению, вхожу в этот миллиард.

Да уж… Похоже, что данный рассказ сильно повлиял на Виктора, в какой-то степени даже протрезвил его обезьяньи мозги. Весёлый орангутанг превратился в грустного лохматого алкаша, проклинающего свою жизнь. Я как будто наблюдал за живой скульптурой, которая под действием каких-то внешних факторов медленно рассыпается в пыль. Глядя на него, я пытался вырезать в своем сознании следующие слова: «Когда ты умрёшь, не пытайся посмотреть смерти в лицо. Иначе хана».

4

Ехали мы как-то раз из Петербурга в Москву на своей старенькой девятке. И Вы спросите: зачем мне, человеку, который не то что в соседний город, в соседний магазин не пойдёт, если рядом стоящий будет закрыт? Но на всё есть своя веская причина. В один прекрасный момент Виктору стало очень плохо, и даже Иван Таранов не мог заставить его лодку прийти в нужное русло. В одной из клиник бородатый молодой ветеринар, на чьих руках разве что ладони не были в татуировках, поведал нам страшный диагноз: какой-то там обезьяний вирус поразил тело нашего молодого альфа-самца. Также этот хипстер в светло голубом халате предупредил нас, что в нашем городе мы навряд ли найдём необходимое оборудование для полного обследования тела обезьяны. Так что, сначала этот полудровосек-полуврач указал нам на московский адрес одной из ведущих российских ветеринарных клиник, затем указал на счёт за свои услуги, а после указательный палец явно намекнул на зелёную табличку «Exit». Друга надо выручать, никуда от этого не денешься.

На ближайших выходных было принято решение сгонять «туда-обратно». Чтобы избежать питерских и московских пробок, выехали мы в полночь, чтобы рано утром уже колесить по дорогам белокаменной столицы.

Расположившийся на заднем сидении Виктор с невозмутимым видом пролистывал оставленный моей знакомой женский журнал.

— Не, ну ты погляди, Иннокентий! Погляди на этот срам! — Дрожащей лапой он всячески призывал меня посмотреть на что-то. С помощью зеркала заднего вида, я уловил тучную фигуру улыбающийся женщины на обложке.

Я не понимал, почему он так возмущён, поэтому, как всегда, стал любопытствовать, почему мсье Виктор впал в состояние полного негодования.

— Почему я постоянно должен объяснять тебе очевидные вещи, Кеша?! Ты что, не видишь, как редакторы этого журнала просто плюют нам в лицо своим лицемерием? Эти мерзавцы поместили на обложку эту полуторацентнеровую мадам не для того, чтобы показать, насколько красив человек, не смотря на все его недостатки, а чтобы сорвать большой куш на продажах этого номера! Ты думаешь, кто будет покупать этот журнал?! А я тебе отвечу: его будут покупать такие же обременённые чересчур лишним весом женщины. Глядя на неё, они будут говорить: «Да, я такая же красивая, как и она! Во мне сто пятьдесят килограмм чистой сексуальности! Я буду есть, что я хочу и сколько я хочу, и оставаться при этом королевой!» А манагеры этого журнала, тем временем, с криками довольных азиатских мартышек будут пересчитывать сверхприбыль от данного номера.

Я попытался возразить своему оппоненту, рассказав ему о такой тенденции современного сообщества, как «бодипозитив», повествующий нам о том, что любая форма тела прекрасна. А редакторы просто под веянием времени и моды попытались нам в очередной раз намекнуть на это.

— Кеша, посмотри, пожалуйста, еще раз на обложку этого журнала, но только на этот раз внимательно, — сказал Виктор.

Машин ни впереди, ни сзади нас не было, так что я вновь посмотрел в зеркало заднего вида, и снова я не мог понять, что пытается мне втолковать мой собеседник. Прикинувшись местным дурачком, я покачал головой в знак своего полного непонимания происходящего.

Виктор, закрыв своей ладонью лицо, глубоко и протяжённо вздохнул:

— Посмотри на тело этой девушки, мой недоразвитый друг. Посмотри на её ноги, посмотри на живот. На руки, в конце концов. Посмотри на сколько они гладкие. Сто пятьдесят килограммов без намека на целлюлитное цунами?! Живот без складок?! Поднятые по сторонам руки без отвисших буйков?! Все огрехи большого тела заретушированы, замазаны, поданы нам на глянцевой тарелочке, и пытаются нас уверить в том, что так оно и есть на самом деле. Девушки и женщины, страдающие избыточным весом и покупающие данные журналы, смотря на обложку, просто-напросто забывают о реальности и окунаются в эту сказку. Но сказки — это прежде всего обман, Кеша. Жизнь — это не сказка. Ты не сможешь заретушировать огрехи своего тела, используя перо художника. Ты можешь попытаться спрятать его за одеждой, используя определённый фасон и цвета… Но это опять-таки является сказкой. Поэтому-то мы и любим их. Мы любим, когда нас обманывают красивой неправдой. Но, в конечном итоге, сказка заканчивается. Рано или поздно, но ты смоешь макияж со своего лица и снимешь одежду со своего тела… И вот тогда тебя настигнет эта суровая и беспощадная сука — реальность. И если манагеры покажут на обложке не изменённое с помощью современных компьютерных технологий тело женщины, страдающей ожирением… Если они покажут потенциальным покупательницам-толстушкам эту самую реальность, не замазанную, не отретушированную, а такую, как она есть на самом деле… Как ты думаешь, захотят ли эти упитанные дамы смотреть на эту обложку и купить номер этого журнала? По сути, это всё равно, что купить зеркало. Нет, они хотят верить в сказки. Лицемерный бодипозитив, братан. Современная ловушка.

И его тирада о том, какие все вокруг нехорошие редиски продолжалась бы довольно долго, но…

Внезапно на горизонте ярко засверкали огни дальнего света, выжигающие мои глаза. В сердцах я сильно выругался на ехавшего позади меня гражданина. Я не мог понять, зачем ему дальний свет фар: дорога была прямой, и фонари освещали этот путь достаточно хорошо, чтобы можно было разглядеть его, ну, на метров двести то уж точно. Машина приближалась довольно стремительно, превращая мои глазные яблоки в парочку раскалённых углей.

Автомобиль премиальной немецкой марки с аристократическим рёвом турбонаддува пронеслась мимо нашей российской красотки по левой полосе, после чего резко сбросила скорость и перестроилась в мой ряд, находясь теперь впереди меня и соблюдая очень маленькую дистанцию.

— Что этот богатый подонок себе позволяет, Иннокентий?! Либо он — член ЛГБТ-сообщества, либо одно из двух, — пожал плечами Виктор.

Я спросил у своего друга, видит ли он вторую машину позади нас. Виктор отрицательно покачал головой.

— Слава богу, а то я думал, что это очередной развод на деньги. Зажали бы нас сейчас в шведский бутерброд, и всё! — пояснил я.

Сказать, что водитель за рулём немецкой машины вёл себя адекватно, значит сильно обмануть моего читателя: он то резко тормозил, то набирал скорость; то ехал прямо, то начинал вилять задом.

— Рано я обрадовался, — подумал я, — кажется, браток из 90-х хочет от меня денежную компенсацию за то, что я пользуюсь его дорогой.

Решив во что бы то ни стало избежать дорожно-транспортного происшествия, я резко надавил на педаль тормоза, оставив своего оппонента далеко впереди себя.

— Фух, я уж, было, подумал, что дело — труба. Но нет! Мой шофёр разрулил ситуацию! Пусть этот неадекватный прощелыга рассекает просторы нашей необъятной родины. А мы подождём минут пять, и продолжим наш путь. Так держать, Иннокентий! — похвалил меня Витёк.

— Рано радуешься. Кажется, что наш друг просто так от нас не отстанет. — Я показал Витьку на знакомую машину, уже развернувшуюся и остановившуюся позади нас. Из неё вышел высокий плечистый мужчина славянской внешности, который уверенно-дерзкой походкой направился в нашу сторону. Глядя на эту громадную скалу, представшую предо мною, всё моё мужское нутро быстро съёжилось и спряталось глубоко внутри тела.

— Ты что, Вин Дизель? Какого хрена ты вытворяешь? — пробасил мужчина в мою сторону.

Глядя на его громадные волосатые руки, представляющие из себя молот и наковальню, я только и молил небеса о том, чтобы не оказаться между ними.

— Я… Это… Пфффф… Ну…. Как бы… — самые разборчивые и адекватные слова, выпущенные из моего рта в тот момент.

— Что «я»? Что «как бы»? — Локомотив продолжал разгоняться, желая полностью истребить во мне мужское достоинство. — Не умеешь водить — не садись за руль, осёл!

Ругательство, направленное в мою сторону, разожгло во мне целый вулкан эмоций. В своих мыслях я разрывал это плешивого медведя на сотню маленьких медвежат. Я покажу этому засранцу, кто здесь осёл, а кто — Вин Дизель! Я вытащил всё, что попряталось в недрах в свой потный кулак и истерично-надрывным тоном произнёс:

— Я ничего не нарушал! Это Вы! Спокойно ехал я по дороге! Вы, как неадекватный…

Я не успел договорить Скала заревела так, что чуть не смыла меня потоком слюней:

— Кто неадекватный?! Я неадекватный?! Ты вообще не вдупляешь, куда ты вляпался, щенок?

В его широко раскрытых, покрытых кровавой паутиной глазах я разглядел приближение своей смерти. А ещё я заметил, что в каждом глазу правит свой государь-батюшка: один глаз смотрел прямо на меня, а второй –куда-то вверх и влево. Я сморщился и закрыл в глаза в надежде на то, что невидимый кулак бьёт заметно слабее, чем видимый. И тут я услышал, как стекло заднего вида стало медленно открываться. Я открыл левый глаз и увидел в зеркало заднего вида лицо моего друга, рыжие космы которого эротично развиваются на ветру. Поскольку только я могу понимать речь Виктора, в то время, как остальные люди на земле при его разговорах слышат что-то наподобие: «У-У-У-У! А-У-А-А!», — то в этот момент я отчётливо услышал всё, в то время как мой накаченный оппонент уловил только пару гласных букв.

Держа перед собой газовый баллончик, на котором был нарисован красный перец и Весёлый Роджер, Виктор победоносно произнёс:

— Эй, ты! Любитель пассивных плотских утех!

Как только наш новоиспеченный знакомый повернулся на крик орангутанга, тот резко надавил на клапан распылителя. Волна спрея врезалась в глаза неадекватного мужчины, заставляя его крутиться вокруг себя, махать руками и выкрикивать всякие плохие слова, направленные в адрес нас и наших мам.

— Кеша! Если ты не круглый идиот, то вдави педаль газа в пол! — закричал Витёк.

Меня два раза просить не надо. Тем более, когда около меня находится человек, готовый убить нас с обезьяной немедленно после таких дискуссий с применением слезоточивого газа. Моя красавица-девяточка заверещала, как молодая кобылица. Мы умчались вдаль, оставляя после себя смерч из пыли, немецкую иномарку и незадачливого качка, рот которого, по оценкам моей мамы, надо было срочно прополоскать с мылом.

Следующие десять минут нашей дороги были переполнены дифирамбами, направленными в мою сторону:

— Ах, какой же ты бес, Иннокентий! Никогда бы не подумал, что в этом рыхлом, вызывающим исключительно отвращение, тельце покоится настоящий монстр! Как ты его опустил! Какие великолепные по красоте эпитеты ты использовал в словесной конфронтации с этим бандюгой! Ты — настоящий оратор, Кеша. Если бы я не применил секретное оружие, то этот качок, скорее всего, сделал бы себе харакири от настигшего его, в результате ментальной баталии с тобой, позора. Так что, фактически, я его спас от твоего острого, словно лезвие катаны, языка.

Что уж тут говорить, Витьку только дай повод подколоть меня. Вернее, «подколоть» — это не совсем удачное слово. Но, поскольку я решил для себя, что не буду использовать нецензурную брань в своей истории, пускай будет «подколоть». После пяти минут лесных высказываний о моей персоне, я осведомился у своего друга, не надоело ли ему поносить меня по чем зря.

— Не знаю… А мы ещё не достигли дна твоей самооценки? — спросил орангутан.

Я ответил, что нет.

— Тогда продолжим, — радостно объявил мой лучший друг.

Так что мне оставалось слушать эти едкие замечания этого мастера ораторского искусства ещё пять минут, пока Виктор не выдохся и не заснул.