Мистер Невыносимость

Я посвящаю эту книгу человеку, которого уже нет с нами.

Володя, я надеюсь ты видишь меня с небес и гордишься тем, что я не сдалась и смогла осуществить свою мечту. Я всегда буду помнить тебя и, несмотря ни на что, ты останешься в моём сердце как самый лучший старший брат.

Примечание

Все герои романа являются вымышленными и любое сходство с реальными людьми случайность. Действие романа разворачивается в Германии, поэтому я использовала свойственные в этой стране обращения на Вы, употребляющиеся перед фамилией — господин и госпожа. Фамилии героев немецкие, поэтому могут звучать немного непривычно.

Желаю приятного прочтения, дорогие читатели!

Предисловие

Я так люблю тебя, что ненавижу…

Как же жизнь несправедлива и жестока! Мой мир сошёлся клином на ужасном человеке и самое смешное, что без него всё вокруг потеряло смысл… Каждый новый день сер и мрачен, каждый вздох приносит боль и в этом круговороте я забываю, кто я есть на самом деле. Ведь лишь рядом с ним я могла быть самой собой… Как меня угораздило влюбиться в самого, что ни наесть, неподходящего человека в мире, я до сих пор не понимаю. Ведь всё было обречено на провал с самого начала. И вот я бегу: бегу от него, от прошлого, от чувств и самой себя.

Но два года назад всё было иначе…

1

Я не отличаюсь оригинальностью, поэтому начну с банального, короткого рассказа о моей скромно персоне.

Меня зовут Лина Краус. Мои родители погибли в автокатастрофе, когда мне было десять. Обо мне заботилась старшая сестра Карина, которой на тот момент был двадцать один год. Ей пришлось несладко. Она бросила учёбу, чтобы заботиться обо мне. Карина работала на двух работах и содержала нас полностью.

Сестра всегда была для меня воплощением совершенства, а когда наших родителей не стало, она вознеслась для меня на уровень божества. Мы жили друг для друга, ведь у нас больше не осталось родных. Я старалась никогда ей не перечить, во всём слушаться и не разочаровывать. Я была обязана ей всем, что у меня было и чётко это осознавала, хотя порой жить с этим пониманием было непросто. Меня постоянно преследовала мысль, что я разрушительный фактор в её судьбе, потому что я всё время сидела у неё на шее. Хоть она не упрекала меня ни в чём подобном и никогда не жаловалась на свою участь, но отделаться от чувства вины у меня не всегда получалось. Даже когда я подросла и стала способна помогать ей финансово, Карина запрещала мне искать подработку и настаивала на том, чтобы я полностью концентрировалась на учёбе. Её мечтой было, чтобы я успешно окончила гимназию, поступила в хороший институт и построила блестящее будущее.

Я правда старалась оправдать её ожидания, но учёба мне всегда давалась с трудом, в отличие от неё. Карина должна была стать той, кто сделает большую карьеру. Ведь я всегда была посредственностью во всех отношениях — не отличалась ни талантами, ни внешностью. Одним словом, бездарная замухрышка. Но разочаровывать сестру я просто не имела права. И чтобы хорошо сдать выпускные экзамены, мне пришлось пойти на страшную жертву.

Даже сделка с самим Сатаной казалась мне мелочью по сравнению с тем, на что уговорила пойти меня Карина. Мне предстояло посещать дополнительные занятия у репетитора, и не просто репетитора. Им стал человек, которого я много лет подряд ненавидела хуже чумы — Лоурен Гроссмайер!

От одного его имени меня передёргивало от отвращения, а уж когда я представляла себе находиться с ним в одном помещении несколько часов подряд и дышать с ним одним воздухом, мне совсем делалось дурно.

Он был другом моего отца и владел самым известным продюсерским и рекламным агентством в Германии. Мой папа работал его помощником. Хоть отец и был прилично старше его, но это не мешало им находить общий язык.

Господин Гроссмайер очень быстро влился в нашу семью, часто приходил в гости, и они с отцом решали дела, засиживаясь иногда до утра. Папин начальник был хмурым и неприветливым человеком с ужасным характером. Он часто раздражался и говорил всё, что ему в голову взбредёт. Мама каким-то образом умудрялась закрывать на это глаза, даже когда он открыто позволял себе критиковать её саму и всё, что ему не нравилось в нашем доме, как будто он был свой. Он вечно был недоволен всем и всеми вокруг. Недоделанный перфекционист!

Однажды в первом классе я подарила господину Гроссмайеру открытку на день рождения, которую сделала сама. Не то, чтобы мне хотелось, но пришлось, потому что в нашей семье была традиция дарить подарки на важные праздники, сделанные собственными руками. Мама говорила, что это очень важно, ведь при этом мы вкладывали в вещи душу, а это означало проявлять настоящую заботу и внимание.

Поскольку день рождения господина Гроссмайера почему-то было решено отмечать у нас дома, нужно было что-то подарить. Краснея от неловкости, так как я всегда боялась его устрашающе грозного вида, я вручила ему открытку с маленькими, вырезанными из цветной бумаги цветочками, наклеенными на оборот. Он лишь небрежно оглядел моё творение и, прочитав мои поздравления, нацарапанные кривым, детским почерком с ошибками, заявил, что со мной срочно нужно больше заниматься, иначе я выросту неграмотной дурой. Сказав это, он вернул мне открытку назад. Мне тогда было всего шесть лет! В тот момент я не смогла подавить свой детский гнев.

Стоя прямо перед ним, я разорвала открытку на мелкие кусочки и швырнула ему в лицо на глазах у моих шокированных родителей и сестры.

Но ненавидела я его не только из-за этого происшествия. Моя неприязнь имела куда более глубокие корни, хоть тогда, будучи ребёнком, я не осознавала до конца, почему испытывала столь сильное отвращение к этому человеку.

Господин Гроссмайер был воплощением зла для меня. Мне казалось он разрушает нашу семью, поэтому я бунтовала как могла, прикладывая максимум усилий извести его на нет. Но это было не так-то просто. Чаще всего мои труды не приносили положительного результата. Ребёнку выстоять против такого монстра было просто невозможно.

При любой удобной возможности он унижал меня. Когда я находилась в комнате, он всегда говорил обо мне в третьем лице, как будто меня нет, вечно критикуя мой неопрятный вид и спущенные колготки. Страшно сердясь, я надувала губы и убегала к себе в комнату прежде, чем предательские слёзы от нанесённой обиды начинали катиться по моим щекам. Я была слишком гордой, чтобы позволить врагу заметить, что он одержал надо мной верх. Но будучи страшным брюзгой, для господина Гроссмайера всё же существовал человек, рядом с которым он преображался — это была Карина.

Стоило ей оказаться поблизости, он делался улыбчивым и приветливым, вежливым и обходительным. Его заносчивость и надменность испарялись, и он превращался в прекрасного принца. Эта его способность менять лица бесила меня в нём больше всего. Под маской лицемерия Карина никогда не замечала, насколько этот человек был испорчен. В итоге я оставалась со своим негодованием и возмущением в одиночестве.

Когда умерли наши родители, господин Гроссмайер, несомненно, очень помог нам, но я так и не смогла смириться, что он активно принимал участие в нашей с сестрой судьбе. Он часто навещал Карину и помогал нам деньгами. Подробностей я не знала, и знать не хотела. Мне была невыносима мысль, что мы зависим от него, поэтому я избегала разговоров о нём и его самого тоже.

Всякий раз, как он наведывался к нам домой, я сбегала, и моя неумолимость с годами не уменьшилась. Робкие попытки Карины заступаться за господина Гроссмайера никогда не срабатывали, хоть ситуация была явно не на моей стороне.

К счастью, когда Карине исполнилось двадцать восемь лет, у нее наконец-то появился мужчина. Я вздохнула с облегчением, предположив, что их общение с господином Гроссмайером сойдёт на нет.

Петер, парень Карины, мне с первых минут пришёлся по душе, и я думала, что вот пришло оно долгожданное счастье, когда все будут довольны. Но как-то раз, возвращаясь из гимназии и открыв дверь в квартиру, я увидела господина Гроссмайера, прижимавшего Карину к стене. Моя сестра сконфузилась от неловкости, начала что-то лепетать и оправдываться, а он даже и не подумал отстраниться ради приличия. Он смерил меня презрительным, ледяным взглядом, словно насекомое, и процедил раздражённо:

— Выметайся, ты некстати!

Не описать словами, как я тогда вскипела. Не знаю, как сдержалась, чтобы не наорать на этого мерзавца.

Снова я стала беспомощным наблюдателем того, как он разрушал нашу семейную идиллию. Если бы это увидел Петер, то между ним и сестрой всё было бы кончено. Но в тот момент я решила, что не допущу этого. Я уже не была ребёнком и могла постоять за себя, за сестру и помешать его коварным планам.

Спустя пару недель после этого случая, Карина заявила мне, что господин Гроссмайер станет моим репетитором. Это решение не подлежало обсуждению.

Мне хотелось провалиться под землю. Но как я могла перечить моей любимой сестре, что заботилась обо мне все эти годы после смерти родителей, что стольким пожертвовала ради меня?! Настала и моя очередь идти на жертвы. Единственным утешением в этой ситуации служило то, что у меня появилась возможностью изучить врага лучше и узнать его слабые места на случай, если между нами разразится война.

Платы за моё обучение господин Гроссмайер, конечно же, не попросил. Наверное, это и послужило основным фактором приставить его ко мне, как учителя, а у Карины не было возможности заниматься со мной. Она и так разрывалась между работой, мной и отношениями с Петером.

Так вот и пришёл мой первый день в аду дополнительных занятий у мистера Невыносимость. Этот день перевернул всю мою жизнь.

2

Стоя у входа в элитный дом в самом центре Берлина, я уже чуяла неприятности. Хотя куда там. Я десять раз позвонила в дверь и мне просто не открыли. В подъезд меня в итоге впустил один из соседей господина Гроссмайера, смерив меня подозрительным взглядом. Надо думать. В эту шикарную атмосферу никак не вписывалась простая абитуриентка в потёртых кроссовках, тоненькой, чёрной, поношенной курточке, с небрежно собранными волосами карандашом на затылке. С каким выражением лица я стояла у подъезда на холоде минут двадцать, дожидаясь пока Его Величество соизволит впустить меня в свои хоромы, не трудно догадаться. То, что он был дома, я была уверена. Я знала его как облупленного.

Работал господин Гроссмайер часто на дому и не выходил оттуда днями, разве только ради того, чтобы наведаться в офис, к нам, ну или на другую важную встречу. В тот день он знал, что я приду. Карина пять раз накануне напомнила ему об этом. Он просто не хотел открывать или ему было лень.

Наконец, попав в подъезд и на нужный этаж, я возликовала! Дверь в его квартиру оказалась не заперта. Одной проблемой меньше.

Я не колеблясь зашла, вернее залетела, как фурия, во весь голос заявляя о своём явлении Христа народу. Пожалуй, на несколько секунд меня сразили размеры его двухэтажного лофта, обставленного в минималистском стиле. Но матерь Божья! Какой там был бардак! Повсюду валялись книги, куча бумаг и газеты. На журнальном столике были раскиданы пустые упаковки от сладостей, а на полу гора приконченных бутылок от виски.

«Вот алкаш!» — подумала я, глядя, как он валяется на диване без движения, зарывшись лицом в какие-то документы. Он даже не поднялся, когда я влетела в квартиру.

С грохотом я бросила сумку в угол. Меня всю затрясло от возмущения. И этот человек должен был стать моим учителем и готовить меня к экзаменам! Эта затея была обречена на провал с самого начала!

Я, недолго раздумывая, подскочила к нему, пытаясь растрясти.

— Что за дела, мистер?! Вставайте уже, Ваша ученица пришла, а вы пьяны в хлам! — зашипела я гневно.

— Какая же ты шумная и невоспитанная девчонка! — послышался измученный, хриплый голос из-под бумаг. — Сгинь! Сделай милость!

— Ещё чего! И не подумаю!

— Тогда пеняй на себя, сама напросилась!

Бумаги соскользнули с его лица, обнажая злобные, устрашающие черты, которые скрывались под ними. В его ярко-зелёных глазах блеснули уничтожающие искры, превращая мою самоуверенность в прах. Синяки под глазами, очевидно от бессонных ночей и выпивки, и серый цвет кожи делали его ещё более ужасным.

От неожиданности я взвизгнула и в следующий момент уже лежала под ним. Я попыталась высвободиться, но он мёртвой хваткой вцепился в мои запястья и прижал к дивану.

— Что за нахальство врываться так бесцеремонно в чужую квартиру и так дико орать, да ещё клеветать на меня, что я пьян?! — тон его голоса был холодным и угрожающим. Он был так близко, что волоски у меня на шее невольно встали дыбом. Я испугалась и начала выдираться изо всех сил возмущаясь, чтобы он меня отпустил, но не тут то было. — Твоя сестра совсем не научила тебя манерам. Запомни, когда я устал и сплю, то это очень плохая идея будить меня вот так!

Струхнув, я невольно уступила его напору.

— Простите, я так больше не буду! Но Вы сами виноваты, не открывали дверь! Я почти полчаса простояла на холоде! — взвыла я, зажмуривая глаза, когда он рухнул на меня всем весом и уткнулся носом в мою шею.

Что-то тут происходило не то. Моё сердце колотилось, как бешеное. У меня никогда не было парня. Я вообще не знала, что такое близость мужчины, всё равно какая.

Лёгкий запах дорогого парфюма и хорошего виски, что от него исходил, перепутали все мысли у меня в голове. Мне просто хотелось, чтобы он меня отпустил.

— Но вот незадача, — буркнул он мне в шею, и его дыхание обожгло мою кожу, — ты уже совершила ошибку, за которую придётся платить. Говоришь, ты замёрзла, крошка? Это не проблема, я тебя согрею.

— Хватит! — закричала я в отчаянии. — Вы просто мерзкий тип! Ухлёстываете вечно за моей сестрой, когда у неё есть парень и надо мной теперь измываетесь! Как Вам не стыдно! Я ведь школьница, а Вы взрослый человек! Только знайте, я этого не позволю и сестру в обиду не дам! Вы отвратительный развратник и пристаёте ко всем подряд, пользуясь своим богатством и положением думая, что это Вам с рук сойдёт! — ух, какой смелой я могла быть, оказывается! Выдала ему всё, что накопилось в моей душе! И мой голос даже ни разу не надломился.

После этой пламенной речи он на секунду замер и приподнялся, чтобы посмотреть мне в лицо, но рук моих так и не отпустил. Внимательно изучив мою физиономию, которая сейчас полыхала от бушующих во мне чувств, господин Гроссмайер ехидно ухмыльнулся и прорычал сквозь зубы:

— Ты раздражаешь! — неожиданно его рука скользнула вниз, расстёгивая мою куртку и ныряя под тонкую майку. Я вскрикнула от неожиданности. — Не имею права разрушать твою теорию, бестолковая девчонка.

От прикосновения его холодных, как лёд, пальцев к моему голому животу я вздрогнула, после чего рванулась сильнее. Мои запястья больно заломило под усилившимся давлением его руки.

— Вы что творите?! — завизжала я, как поросёнок, которого собирались резать. — Совсем спятили?! Это сексуальное домогательство, чтоб Вы знали, и уголовно наказуемо!

— А мне плевать, — ответил он мрачно, но не без наслаждения наблюдая за моим растущим отчаянием, — сейчас мне приспичило поразвлечься. Ты ведь сама сказала, что мне всё можно при моём-то положении и влиянии! И кстати, я вполне уверен, что мне ничего не будет. Да ты и сама это знаешь. Ну, давай же, не ломайся! Я помогу тебе раскрепоститься!

Его пальцы добрались до пояса на моих джинсах и ловко его расстегнули, а рука скользнула прямиком в мои трусики. Такого я не ожидала. Это ощущение совсем сбило меня с толку.

Нет! Мне нельзя было поддаваться на эту провокацию! С большим трудом я подавила стон, что норовил вырваться у меня из груди. Как же стыдно и ужасно было то, что он со мной делал!

Его пальцы начали гладить меня «там», ритмично и нежно. Это было невыносимо терпеть. Меня бросило в жар, а кожа покрылась тонкой, потной плёнкой. Мой мозг отказывался это принимать, но тело, похоже, решило иначе!

— Какие нежные лепесточки, — прошептал он похотливым тоном возле моего уха, — и уже такие мокренькие! Так быстро возбудилась, негодница!

— Я Вас ненавижу! — это было всё, что я могла отчётливо произнести, утопая в море незнакомых мне ощущений и в полном отчаянье. Противостоять натиску его искусных ласк было невозможно.

— Я знаю, крошка. Не поверишь, но это заводит.

Его обжигающие губы обхватили мой сосок прямо через тонкую ткань моей майки. Раздразнив его языком и лёгким покусыванием он плавно переместился к другому. У меня перехватило дыхание. Неукротимое желание, чтобы он не прекращал эти ласки, обуяло меня всю, и это понимание настолько сразило меня, что из уголков моих глаз невольно покатились крупные слёзы.

Я почти никогда не носила лифчик, так как грудь у меня была небольшой и так было удобней. Но теперь я понимала, какой это было роковой ошибкой! Больше никогда я не буду такой беспечной!

Жар внутри меня становился беспощадным и всепоглощающим. Давление пальцев господина Гроссмайера на моём интимном местечке усилилось и они стали двигаться быстрее, а потом мир вокруг меня словно раскололся на мелкие, яркие кусочки. Моё тело содрогнулось, а нутро завибрировало от сладкого чувства, что начало разливаться по моим жилам.

Я вскрикнула и закрыла глаза, тяжело и часто набирая воздух в лёгкие. И вот пытка наконец прекратилась. Он отпустил меня, поднимаясь на ноги и оставляя беспомощно лежать на диване, пристыженную и униженную. Это было ужасно! Он заставил меня испытать такое! Он заставил меня подчиниться ему! Навязал своё превосходство самым, что ни на есть, для меня жестоким способом! Так он поступал со всеми, кого презирал.

— Ты ничего не знаешь обо мне, глупая девчонка. Ты слишком мала, чтобы понять меня, поэтому не смей больше говорить обо мне в неуважительном тоне. Знай своё место. Как придёшь в себя, поднимайся в библиотеку. Второй этаж, первая дверь справа. Начнём уроки. Если ты не сдашь экзамены, Карина мне не простит, — с этими словами он оставил меня одну, а я, больше не сдерживаясь, заплакала навзрыд.

Как можно было быть таким бесчувственным чурбаном, и почему он меня так невзлюбил, что должен был обязательно поступать со мной так низко?! Расчётливый говнюк! Он знал, что у меня не останется другого выбора, как смириться, забыть и жить дальше. О таком позоре я бы не решилась сказать никому, тем более Карине. Она никогда бы не поверила, что господин Гроссмайер был способен на подобные вещи. Но я, Лина, всегда видела его чёрную душу и он знал это, поэтому не стесняясь демонстрировал мне свой характер во всей красе.

3

Мне понадобился почти час, чтобы хоть как-то взять себя в руки и предстать перед господином Гроссмайером. Конечно, было бы проще сбежать, но это означало бы сдаться и признать поражение, но такому было не бывать! Я бы себе этого не простила!

Когда я зашла в его библиотеку, он выглядел совсем по-другому. Судя по всему, он успел принять душ. На нём была чистая, глаженая рубашка, и влажные волосы блестели от света дневной лампы под потолком. Господин Гроссмайер расхаживал по комнате большими шагами с книгой в одной руке и чашкой кофе в другой.

Я закралась в библиотеку настолько тихо, что он не сразу заметил моё появление. Робко покосившись на него, я нервно соображала, как мне теперь себя вести. Смотреть ему в глаза у меня бы точно не получилось.

«Значит остаётся таращиться в пол», — подумала я, злясь на саму себя за трусость. Но иных вариантов в голову мне не приходило.

Господин Гроссмайер был на пятнадцать лет меня старше. Зрелый мужчина, в то время как я была ещё молоденькой девушкой. Мне едва исполнилось восемнадцать. Можно было понять, почему он смотрел на меня свысока. А вот я частенько перегибала палку, разговаривая с ним заносчивым тоном. Но от этой привычки невозможно было избавиться. Он меня бесил и я не могла с этим ничего поделать.

Наверное, для других женщин он казался привлекательным. Помимо того, что он был богат, он ещё обладал достаточно броской внешностью. Он был очень высокий, по крайней мере мне, метр с кепкой в прыжке, так всегда казалось. У него была смуглая кожа, прямые, чёрные, как смоль, волосы, слегка прикрывающие затылок и тёмно-зелёные глаза хищного зверя, которые на всех смотрели холодно и со снисхождением. Кроме Карины. Она была для него особенной, но чем, за все эти годы я так и не узнала. С сестрой мы об этом разговор никогда не заводили. В этот момент мне вдруг подумалось, что она вполне могла испытывать к нему что-то романтичное. Меня аж передёрнуло на секунду от отвращения.

Какая ирония судьбы! Я всю жизнь ненавидела и избегала его и вот теперь я была вынуждена подавлять свою неприязнь, общаясь с ним с глазу на глаз, и выносить его гадкий характер.

Наконец, заметив моё появление, он бросил в мою сторону короткий, презренный взгляд и приказал сесть за письменный стол. Сам он встал позади, чем освободил от необходимости глядеть ему в лицо. И всё равно ощущение, что он дышит мне в затылок, напрягало. Тем не менее это было лучше, чем если бы он таращился мне в лоб. То ли он пожалел мою психику, то ли ему самому было противно смотреть на меня напрямую. Скорее второе. Поверить в то, что он мог сжалиться надо мной или проявить доброту, было всё равно что найти твёрдые доказательства существования инопланетной цивилизации.

— Зачем ты хочешь поступать в университет? — начал он сухо. «Что за дурацкий вопрос?!» — подумала я и бросила на него злобный взгляд через плечо.

— Разве это не очевидно, я хочу получить достойное образование и хорошую работу.

— Да неужели! — съязвил он тут же. — Так твой ограниченный ум уже способен строить планы на будущее?

— Я не дура! — рявкнула я, раздражаясь.

— Говорит мне сейчас та, которая пришла ко мне за дополнительными занятиями!

И снова я вскипела, соскакивая со стула и хватая сумку, чтобы уйти. Нет, это была решительно слишком большая жертва, даже ради сестры и моего будущего! Я уже достаточно натерпелась от этого мужлана! Больше не было мочи и минуты выносить его колкости и унижения! Я ещё не потеряла остатки чувства собственного достоинства, поэтому не могла позволить раздавить себя в конец. Но господин Гроссмайер не дал мне уйти. Схватив за плечо, он силой усадил меня обратно.

— Пока ты не научишься контролировать совой необузданный гнев, толку от наших занятий не будет никакого, ты это понимаешь?!

— Может хватит этого снисходительного тона, возможно тогда я буду более сговорчивой!

— Ничего не могу поделать со своим характером. Просто смирись с тем, что твоя ограниченная личность меня раздражает. В любом случае нам придётся научиться как-то ладить, ради Карины.

Как мне хотелось его ударить и чем-нибудь очень тяжёлым, но я стерпела и смолчала, кивнув головой и стиснув зубы.

Он был прав. Нам обоим была важна Карина, а значит мы должны были приложить максимум усилий, чтобы не поубивать друг друга за время, что будем проводить вместе.

— Хорошо, — процедила я сквозь плотно сжатые губы, — я постараюсь не взрываться.

— Тогда я постараюсь быть помягче, хоть с такой шумной девицей, как ты, это очень непросто.

— Прекратите провоцировать меня на грубость и всё будет хорошо! Может быть уже перейдём к делу?! — предложила я сердито. По крайней мере, распаляясь, я забывала о недавно пережитом стыде.

Я небрежно вывалила содержимое сумки на стол. Так вот и начался наш первый урок.

Надо отметить, что когда он перешёл к объяснениям непонятного мне материала, всё пошло довольно неплохо. Оказалось, он умел терпеливо растолковывать одно и то же по нескольку раз, при этом находя разный подход к одной и той же задаче, если до меня не доходил смысл. Но, к сожалению, хотя бы раз за занятие он обязательно напоминал мне о том, какая я бестолковая и тупая. Через недели две я с трудом смирилась со своим жалким положением раба науки и научилась пропускать его едкие комментарии в сторону моих умственных способностей мимо ушей.

Конечно, я была тугодумом и у меня не было способностей к учёбе, как у сестры, но я этот недостаток компенсировала своим прилежанием и упорством. Я даже ночами стала сидеть за уроками, когда приблизилось время промежуточных экзаменов. Ради того, чтобы порадовать сестру, я была готова на всё! Она была моей лучшей мотивацией.

Так прошло три месяца и в итоге я успешно закончила полугодие. Самое сложное ещё ожидало меня впереди, но и только хорошие и отличные оценки в табеле были для меня огромным достижением.

На рождественские каникулы я могла наконец-то позволить себе хоть немного расслабиться. Правда приложенные титанические усилия конкретно сказались на моём внешнем виде. Я и так была не красавица, но как- то утром, стоя перед зеркалом в ванной, я поняла, что выгляжу страшнее, чем Баба Яга. И это в свои восемнадцать! Моя худоба превратила меня в ходячий скелет. Щёки впали, а и без того бледная кожа стала почти прозрачной. Девушку во мне выдавало, пожалуй, лишь то, что у меня были длинные каштановые волосы. И те поблекли и посеклись.

Оглядев себя с ног до головы, я издала длинный, печальны вздох. Ужасно, и тем не менее мой явный успех в учёбе перевешивал всё. Собственно, мне всегда было плевать на внешность, хотя мои сверстницы экстремально заботились о ней. Наверное поэтому у всех были парни, а у меня нет. А мне они и не были нужны, у меня просто не было ни времени, ни желания на пустую романтику.

За три месяца поменялись не только мои оценки и внешний вид, но и мои отношения с господином Гроссмайером. Мы кое-как научились общаться, почти как нормальные люди. Хотя от сарказма и издёвок в мою сторону избавиться у него так и не получилось. Но я тоже была молодец и, так же как и раньше, выводила его из себя своей, как он выражался, шумной, бездарной и ограниченной личностью. Тем не менее это не мешало ему пользоваться моей добротой без угрызений совести.

Как-то раз я прибрала его квартиру в качестве благодарности за оказываемую им помощь с уроками и с тех пор я почему-то регулярно стала убирать его «аэродром», а ещё готовить для него и стирать его вещи. Сама не знаю, почему это продолжалось и дальше. Может, в глубине души я немного сочувствовала ему.

Отчасти я была мягкосердечной дурой, раз жалела дьявола во плоти. Но поделать с этим неожиданным чувством в сторону моего злейшего врага ничего не могла.

Усталый и хмурый вид господина Гроссмайера был следствием не только его отвратительного характера и того, что он любил выпить, но и массой работы и ответственности, что сыпались на него, словно град с неба, как на владельца крупных фирм. Но, не смотря на всё это, он находил время давать мне уроки.

Телефон в его доме без перерыва трезвонил, от чего он выдёргивал его из розетки, когда я приходила заниматься. Сотовый он так же прятал подальше, чтобы он нам не мешал.

Господин Гроссмайер был очень строгим и требовательным учителем. При всём этом он с лёгкостью выявлял пробелы в моих знаниях и восполнял их. Я стала намного терпеливее к нему относиться, потому что не хотела добавлять ему забот, когда его жизнь и без меня была не сахар.

Может это странно звучало, но у меня к нему выработалось некое чувство солидарности. Я тоже много работала, чтобы добиться хороших оценок и могла себе представить, как нужно было выкладываться ему, чтобы его фирмы приносили солидные доходы. Желание досаждать ему незаметно ушло само собой и в один прекрасный момент заменилось стремлением завоевать его признание.

Я очень торопилась показать ему свои оценки за полугодие, но когда поймала себя на этой мысли, страшно разозлилась на свою дурость. Похвалившись врагу своими успехами, которыми я, по большей части, была обязана ему, я бы преподнесла ему свою слабость на блюдечке с серебряной каёмочкой. В итоге я специально тянула с этим и лишь когда он однажды зашёл к нам в гости и сам поинтересовался моими оценками, я с надменным видом помахала своим табелем у него перед носом, на что он ответил, что мне не стоит слишком задирать нос. АбитурВыпускной экзамен в Германии, который пишется по окончании гимназии. Выглядит наподобие ЕГЭ. После успешной сдачи, не проходя вступительные экзамены, можно учиться в институте или университете. Институт и университет в Германии разные понятия. Институты дают образование в технических направлениях. Университеты специализируются в основном на научной деятельности, а также выпускают адвокатов, врачей, учителей и переводчиков. Институты делают больший акцент на практику, университеты на теорию. я ещё не написала, поэтому впереди лежал непочатый край работы, а я по-прежнему не переставала быть бестолковой, мелкой бездарностью и мне, скорее всего, всю жизнь придётся из кожи вон лезть, чтобы быть успешной. И тем не менее, глядя в мой аттестат, он улыбнулся.

Впервые за всё время я увидела его чистосердечную улыбку причиной которой была я, а моё сердце ёкнуло при его виде и это мне не понравилось.

Так прошло рождество. На следующий день сестра сплавила меня господину Гроссмайеру на оставшуюся неделю каникул до самого Нового Года. Они с Петером спланировали романтическое путешествие. Карина не хотела оставлять меня одну дома без присмотра. Такая глупость! Я уже была совершеннолетней и прекрасно могла о себе позаботиться. Это скорее господин Гроссмайер был тем, кому нужна была нянька. Не знаю, как он до моего появления с голоду не умер или не утонул в горе мусора.

Как-то раз я у него спросила, почему он до сих пор не нанял домработницу, ведь финансы ему это явно позволяли, на что он мне ответил, что не любит, когда кто-то посторонний копается в его вещах. На меня это не распространялось. Похоже, став его ученицей, я получила ранг выше одноклеточного организма, которому было дозволено убирать за ним мусор. Меня такой рост в его глазах, как можно догадаться, мало радовал.

В любом случае мне было велено пожить у него, пока Карина с Петером не вернутся обратно домой. С одной стороны, это было даже неплохо. По крайней мере, мне не нужно было таскаться на другой конец города, чтобы помочь ему с делами по дому, но с другой стороны, мне хотелось выть волком из-за этого. То, что господин Гроссмайер не даст мне позависать с моей лучшей подругой Аннетой и устроить пьяную вечеринку, где я буду слушать её рассказы о том, какие мужики все козлы, которые я, кстати, безумно обожала, так как это сразу отбивало мою, иногда просыпающуюся потребность в романтике, я была уверена. Снисхождения и понимания мне ждать от него не приходилось. Ко всему прочему, он большую часть времени прибывал в отвратительном настроении, а когда он был такой, с абсурдными просьбами, как вроде пригласить к себе подругу или самой пойти к ней в гости, к нему было лучше не лезть.

Кстати, он выдал мне ключ от своих хором, и я могла входить в его квартиру без предупреждения. Как-то так вышло, сама не знаю как. Он просто в один прекрасный день всунул мне его в руку, когда я в очередной раз орала, что простояла под дверью полчаса, пока он наконец откроет. Но к счастью руки господин Гроссмайер на меня больше не распускал, даже когда я не сдерживалась и начинала громко возмущаться. Тот случай нашей первой встречи у него дома я тщательно запихнула в самый отдалённый угол моей памяти, как будто этого никогда не было. А что мне оставалось?! Я не знала, как ещё справиться с унижением и при этом нормально с ним общаться, ведь он был мой репетитор, и мы виделись как минимум три раза в неделю.

В день моего переезда на улице повалил снег. Даже в декабре у нас в Берлине такие сильные снегопады случались крайне редко. Я еле добралась до места с опаданием в два часа. Было дикое желание вернуться обратно домой и насладится свободой, отмазавшись тем, что общественный транспорт в такую погоду не ходит. Правда, зная характер мистера Невыносимость, у меня потом могли возникнуть большие проблемы. Он терпеть не мог, когда что-то выбивалось из его тщательно намеченного плана. А значит, я должна была в лепёшку разбиться, чтобы всё было так, как он того хочет. На работе наверняка все его считали тираном. Не думаю, что он только ко мне был придирчив и требователен.

Господин Гроссмайер вёл деловую беседу по телефону, когда я, стряхивая с себя снег, зашла в квартиру. Он тут же прервал звонок.

— Тебя где носило? — пробубнил он недовольным тоном.

— Выгляни в окно, снега намело по колено, транспорт ходит с опозданиями, везде пробки, да ещё и праздник, чего ты ожидал? — просто ответила я, кидая дорожную сумку с вещами у входа, снимая куртку и ботинки и проходя в открытую кухню, чтобы заварить чай.

— Карина с Петером добрались до места? — спросил он, нахмурившись.

— Ага, она звонила, сказала, что всё хорошо.

Я забросила себе конфетку в рот и, налив кипятка в заварочный чайник, рухнула в кресло напротив дивана, вытаскивая какую-то рукопись у себя из-под попы, подбирая под себя ноги и устраиваясь поудобней. Ради любопытства я пролистала несколько страниц. Это оказались наброски какой-то статейки.

— Что это за бред? — спросила я, пережёвывая ириску. Он недовольно выхвалил бумаги у меня из рук.

— Не лезь в мою работу, лучше иди, займись своими делами.

— Какими? У меня каникулы, ты забыл?! Неплохо было бы организовать что-нибудь интересное, иначе я со скуки помру.

Ах, да, совсем не упомянула о том, что через некоторое время мы перешли на «ты». То есть я его стала называть на «ты». Он-то никогда не удостаивал меня чести вежливого обращения к моей персоне.

Наверное, если бы мне раньше сказали, что я буду так запросто с ним общаться, да ещё поселюсь на неделю у него в доме, то рассмеялась бы тому человеку в лицо. А теперь это было, как будто так и должно было быть. Наверное, я просто смирилась с существованием в этом мире мистера Невыносимость. Таким образом, господин Гроссмайер превратился в Лоурена.

— У меня нет времени развлекать тебя, — фыркнул он раздражённо.

— Да брось ты! Рождество же! Расслабься хоть на день! Я же не прошу тебя всё время проводить со мной!

Он бросил на меня какой-то странный взгляд, который я не смогла истолковать.

— И какие у тебя есть идеи, несносная девчонка?

— Мы можем, к примеру, сходить в кино. Сейчас как раз идёт куча интересных фильмов, — предложила я, игнорируя его язвительный тон.

Он поднял многозначительно бровь.

— Ты хочешь пойти со мной в кино? — уточнил он с усмешкой, подчёркивая каждое слово.

Он был прав. Я ляпнула странность. Нужно было ретироваться.

— Не то, чтобы я хотела, просто ты тут сгинешь, если я тебя не вытащу на воздух. Рассматривай это как одолжение.

— Вот спасибо. Обойдусь.

Он выглядел как будто разочарованный моим ответом. А может мне просто показалось.

— Ты уже ужинал? Если нет, может мне заказать еду из ресторана? Если я сейчас начну готовить, придётся долго ждать, — я увела тему в сторону. Мне не хотелось ему признаваться, что я на самом деле была бы не прочь выйти с ним куда-нибудь, даже если мы друг друга терпеть не могли. Но выслушивать его ехидства по этому поводу мне больше не хотелось.

— Позже, сейчас нет времени, — ответил он коротко, снова схватив трубку звонящего телефона и удаляясь для работы в свой кабинет.

Конец счастливым рождественским каникулам. «Да здравствует скука!» — заключила я со вздохом.

Поднявшись с кресла, я понуро побрела на кухню готовить ужин и пока готовила, болтала с Аннетой по телефону. С трудом верилось, что Лоурен выползет в ближайшие часы из своего кабинета, а значит, тратить деньги на заказную еду не имело смысла.

Его кабинет был, как бермудский треугольник. Если он туда попадал, то мог торчать там несколько дней подряд безвылазно. Бывало он даже не разрешал туда заходить, и мне приходилось оставлять еду под дверью.

И в этот раз я не ошиблась в своих предположениях. Пробило девять вечера, еда была готова, ей пропахла вся квартира, но он так и не вышел.

Постучав в дверь кабинета, я напомнила, что ужин готов, но он никак не отреагировал и я поела одна. Странное это было чувство есть в одиночестве. Я к этому не привыкла. Мы с сестрой дома всегда кушали вместе — завтракали и ужинали. На учёбе было не в счёт. Но и там я не ела одна, а в столовой с Аннетой.

За окном стемнело, и снег повалил ещё сильнее. Было жутко тихо. Этот элитный дом напоминал гробницу. Никаких звуков, даже с улицы. Окна были герметичные и открывать их не было надобности, так как помещение было климатизированно. Меня обуяло страшное желание слинять отсюда. Эти стены на меня давили.

Я схватила куртку, наскоро нацепила её на себя, не застёгивая, и помчалась на улицу. Надо было глотнуть свежего воздуха. А ведь я ещё свою комнату не обжила, но мне пока не хотелось туда заходить. Всё в этом доме было одинаково холодным. В этой баснословно дорогущей квартире отсутствовала жизнь.

Зачем Лоурену нужно было так много места одному, и как он мог выносить столько свободного пространства?! Раньше я никогда не задумывалась об этом. Мне было всё равно. Дома меня ждал уютный, тёплый очаг и любимая сестра. А вот теперь, далеко от родного гнёздышка, всё обстояло иначе и я тосковала по привычным вещам, хотя и дня ещё не прошло.

Я вышла в огромный двор засыпанный снегом. Он падал крупными хлопьями на землю и голые ветки деревьев покорно прогибались под его весом. Нетронутый снег скрипел под ногами и блестел в бледно жёлтом свете фонарей. Небо было тёмным и тяжёлым, словно налитое свинцом.

Я обернулась вокруг себя. И тут жуткая тишина. В нашем дворе детишки уже наверняка налепили снеговиков и искатали весь снег на санках. Но тут сто процентов не было детей. Это была бы катастрофа для такого места. Богатеи ценили своё личное пространство и покой. Уже глядя на Лоурена, очевидность этого факта была на лицо. Он терпеть не мог шум и суматоху вокруг, именно поэтому он не мог терпеть меня.

Я тяжело вздохнула. В этот мир я никак не вписывалась. За много лет ничего не изменилось.

Когда мама с папой были живы, мы тоже жили в большом достатке. Конечно, мы не были так богаты, как Лоурен, но я всё равно не любила даже тот узкий мирок, что отделял нас от остальных людей просто потому, что у нас было много денег. И как назло я оказалась в месте, роскошь которого я презирала, пусть всего на одну неделю.

— Что ты тут делаешь? — послышался строгий голос за моей спиной. — Марш домой, ты заболеешь!

Я обернулась. В нескольких шагах от меня стоял Лоурен с кирпичной миной, дорогое пальто нараспашку. Снежинки таяли на его идеально гладких, блестящих волосах и смуглой коже на руках и лице.

Почему-то меня взбесил его безупречный, изысканный вид гордого, неприступного джентльмена в этой простой, зимней идиллии. Его облик резал глаза. Нужно было выпустить пар.

Я слепила из снега комок и швырнула в него, не задумываясь. Снежок попал ему прямо в грудь, а он и бровью не повёл, но я могла видеть как из-за его гранитного фасада начинает выглядывать дьявол. Он не на шутку разозлился из-за моей выходки. Другой бы и не догадался, но я это с точностью могла сказать. Я знала все нюансы его гнева.

Это меня ещё больше подогрело. Я точно была сумасшедшей, хотя жить мне ещё не надоело.

Я слепила ещё один снежок и снова запустила в него. На этот раз он попал в плечо. Мускул в углу его правого глаза нервно задёргался. И тут я не сдержалась, заливаясь громким смехом, и больше не могла остановиться. Ну почему он был такой смешной с этим неподвижным лицом, где сейчас было написано, что он готов убить меня?!

Войдя в раж, я слепила ещё один комок и пустила в него, продолжая дико хохотать. На этот раз он увернулся, и как только я уловила, что он сорвался с места, дала от него дёру. Тут я почувствовала удар и холод на спине. Неужели?! Это было невозможно! Лоурен запустил в меня снежком! Когда я обернулась в его сторону, он уже лепил другой. Что за чёрт?! мистер Невыносимость мог дурачиться?! Лишь на секунду я позволила себе удивиться.

Поскольку намечалась битва, я начала быстро сгребать снег вокруг себя, чтобы не проиграть. Целая батарея снежков полетела в меня без перерыва. Избежать попадания было невозможно. Я превратилась в снеговика меньше, чем за полминуты.

Нельзя было не отметить, что Лоурен оказался метким стрелком. Я швыряла свои снежки почти вслепую, не различая, попадают они в цель или нет, визжа от восторга. Мне правда в тот момент было дико весело, как когда-то в детстве с сестрой. Она всегда играла со мной в снежки, когда выпадало много снега.

Мне было жарко. Я вся вспотела. Намокшие, распущенные пряди прилипали к лицу. Захлёбываясь от смеха, уже почти без сил, я запустила последний снежок и в этот момент крепкие мужские руки перехватили меня и прижали к себе.

— Хватит! Тихо уже, все соседи сбегутся! Какая же ты шумная, ужас просто!

Лоурен тоже быстро дышал. Его грудь под одеждой казалась такой горячей, пусть даже его рука, что покоилась у меня на голове, по-прежнему оставалась ледяной.

Я никак не могла усмирить своё, возбуждённое игрой, скачущее сердце. Нужно было высвободиться из его объятий, но не было сил.