Мир без ценности

Мир без ценности

Дискурс отрицанияПервоначально — «Иудео-христианство: Мир без ценности». Текст данной работы почти целиком вошел в состав кандидатской диссертации «Соотношение ценности и смысла: гносеологический аспект» (2011).

Предупреждение читателю — Странное христианство (случай вместо предисловия) — Отношение к иудаизму и христианству — Дух, противный природе — Человеческая недостаточность — От мифа к абсурду — На шаг от падения — Анти-человечество — Резюме (Демаркация)

«Истребите все места, где народы, которыми вы овладеете, служили богам своим, на высоких горах, и на холмах, и под всяким ветвистым деревом. И разрушьте жертвенники их, и сокрушите столбы их, и сожгите огнем рощи их, и истребите имя их от места того». Втор. 12, 2—3.Второзаконие. Глава 12: [Электронный ресурс] // Синодальный перевод Нового и Ветхого заветов. URL: http://rusbible.ru/sinodal/vtor.html (Дата обращения: 05.10.2016).

«Эта группа людей будет жить и развиваться среди человечества, но против человечества, отрицая самый его корень. Наконец, в каждом племени и народе эта группа не будет иметь связывающих боковых скреп в виде горячо лелеемого родства. …Племени, народа, рода — нет. Будущего — нет».

Василий Розанов. Люди лунного светаРозанов В. В. Люди лунного света (Метафизика христианства) // Розанов В. В. Соч. в 2 т. Т. 2. М.: Правда, 1990. С. 138..

Предупреждение читателю

Очевидно, христианство, так или иначе обратившееся «вспять», вновь ставшее тем, с чего оно начинало, окончательно отметается от внутренне присущей ему чувственной конкретики, предпочитая взамен отвлеченную магию чисел, формул-заклинаний «чистого» мышления, которыми скрытая в нем противоположность прирожденности получает возможность опосредовать свое негативное отношение к миру. Так стремление спрятаться за абстрактное «объяснение» почти всегда обнаруживает в основе своей существенный «недостаток бытия». И однако это всего лишь «частная особенность» однобокого мышления (из которой хотели бы вывести всеобщий принцип), особенность замкнутого, вечно одинокого сознания, облекающего собственную человеческую недостаточность в властолюбивые формулы «священного писания». В этом значении, тип «обратившегося вспять христианина» основывается по преимуществу на принудительном (со стороны «разума») подавлении ценностной составляющей мышления, т.е. не на естественной для любого человека «захваченности миром» и связанном с этой захваченностью непосредственном переживании ценностей, а уже на переживании смыслов, противопоставленных миру как «целому». Непосредственное восприятие мира в переживании здесь «предметно» подменяется отвлеченной схемой, «понятием», «логикой»: происходит это, когда переживают только то, что понимают, и не допускают переживания, отличного от мышления. В результате, взамен соприсутствия «ценности» и «смысла» остается только смысл, который вместе с тем перестает быть уже и смыслом, поскольку мышление делается одномерным, «сверхприродным», в самом себе сосредотачивающим (1) способность мыслить (познавать) и (2) способность переживать (быть и любить). Одномерного человека нет там, где нет эмоциональных подвижек сердца по поводу какой-нибудь «идеи», «истины», «доказательства» или «решения» (хотя бы даже в качестве «анти-идеи», «абсурда»), где вывернутое наизнанку сердце не принуждается «мыслить» и «верить», и где ему запрещается быть чем-то еще, кроме мышления… Там же, где появляется какое-нибудь «верую в то, что…», т.е. переживаю и радуюсь только по поводу того, что мыслю или что открывается посредством языка и упорядочения, упрощения в языке, там-то и обнаруживается фантастическая анфилада смыслов, ведущая прямиком на обратную сторону христианства! Туда, где тайный «спаситель» раскрывает свои объятия всем страждущим… В глубине переживания, раньше живого опыта, прежде опыта жизни обязательно должна быть какая-нибудь схема, какое-нибудь речение, какое-нибудь «потому что» или «для того чтобы» (хотя бы в качестве отрицания этого «что»), иначе переживание доставляет только страдание, оказывается страданием. Мало кто способен заметить таинственное обращение духа, составляющее самую суть иудео-христианской редукции сознания. Обнаруживаемый здесь способ мысли оказывается столь же неустранимым, сколь и чуждым — не находящим ни предмета, ни метода, ни даже категориальной почвы для «диа-лога» с ним…

Странное христианство

(случай вместо предисловия)

«Когда жизненный центр тяжести переносят из жизни в „потустороннее“ — в ничто, то тем самым вообще лишают жизнь центра тяжести».

Фридрих Ницше. Антихрист. Проклятие христианствуНицше Ф. Антихрист. Проклятие христианству // Ницше Ф. Соч. в 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1990. С. 667..

Не отвлекаясь на детальное опровержение очередной статьи одного публициста (2006)Александр Храмов. Ересь жидовствующих: «православный» фашизм: [Электронный ресурс] // Христианский сайт «Для тебя». 2006. URL: http://www.foru.ru/slovo.7654.5.html (Дата обращения: 05.10.2016)., отметим, однако, что последний не стесняется афишировать в качестве своих философских наставников (очевидно, «христианского персонализма») Л. Шестова и М. Бубера (наиболее известных представителей современного «реформированного» иудаизма). Настойчивая некритичность, или даже симпатия, с которыми убежденный христианин обращается к иудейской интеллектуальной традиции, заставляют предположить, что и сделанное им полемическое уподобление средневековых жидовствующих современным «русским фашистам», а тех и других — старообрядцам (воплощающим в себе, по его словам, «законнический дух», противный христианствуТам же.), есть не случайное расстройство мысли, а ее вполне осознанное направление, внутренне согласующееся с указанной традицией, воплощающей в себе логику абсурдного, противоестественного мышления (сформированного «ценностями», прямо противоположными ценностям «нормальной» человеческой жизни — совсем не обязательно ориентированной на борьбу с «природой»). Ибо именно отсюда (из «ничто» жизни, из метафизического отрицания мира и человека «ради <потустороннего> Бога») проистекает та умственно разлагающая «игра в наоборот» (переделывания черного в белое, а белого в черное, истины в ложь, а лжи в истину, соединения никак формально несвязанного, смешения всего и вся под знаком «одного», «другого» и т.п.), следуя за которой любой человек в конце концов перестает нормально мыслить, и вообще что-либо понимать.

Конечно, бессмысленно бороться с абсурдными суждениями, которые сами себя отрицают, бессмысленно опровергать частные детали, когда надо менять сам способ мысли (коль скоро он вывернут наизнанку в соответствии с сознательно принятой логикой противоестественности). Бессмысленно в данном случае говорить и о «злоупотреблении» христианством, о поиске общей идейной почвы в иудаизме. Нет! Возвращаясь «назад», в ветхий завет, христианство не просто становится чем-то отличным от себя. Прав был Ф. Ницше (1888), утверждавший, что христианин — «этот ultima ratio лжи, есть иудей во второй, даже третьей степени (курсив автора. — Д.Г.)»Ницше Ф. Антихрист. Проклятие христианству // Ницше Ф. Соч. в 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1990. С. 668.. Т.е. по неумолимым законам диалектики, «синтез» (вновь обратившееся к собственным истокам христианство) неизбежно оказывается «сильнее» своего «тезиса» (иудаизма): «В христианстве, как искусстве свято лгать, все иудейство, вся наистрожайшая многовековая иудейская выучка и техника доходят до крайних пределов мастерства»Там же.. Иными словами, для христианства оказывается невозможным «просто» вернуться назад — возвращаясь, оно многократно усиливает, доводит до крайности то, к чему хотело бы вернуться!

Как известно, «восхождение хазарско-еврейских элементов на высокие должности в Московском государстве было, возможно, одним из факторов, приведших к появлению ереси „жидовствующих“ среди русских священников и вельмож XVI в.»Поляк А. Н. Новые арабские материалы позднего средневековья о Восточной и Центральной Европе // Восточные источники по истории народов Юго-Восточной и Центральной Европы. М.: Наука, 1964. Гл. IX. Цит. по: А. Кестлер. Тринадцатое колено. Крушение империи хазар и ее наследие. СПб.: Издательская группа «Евразия», 2001. С. 148.. По сути, «жидовствующими» в науке принято называть влиятельную и довольно многочисленную религиозную секту эпохи позднего русского средневековья, представители которой, явно следуя христианскому учению, в то же время тайно исповедовали иудаизм (отсюда характерное название), т.е. на виду, на людях — христиане, а внутренне, в тесном кругу (по духу и сущности) — совсем даже наоборот. Подобное положение вещей неизбежно предполагало постепенное развитие у жидовствующих какого-то особого и самостоятельного искусства непротиворечивого совмещения того и другого в одном мировоззрении (смешения различных понятий в направлении рационального самооправдания) — более утонченного, чем просто искусства «свято лгать» (ведь речь шла прежде всего о том, чтобы найти оправдание для самих себя, исповедующих «готтентотскую мораль»). Традиционный раввинистический иудаизм, базирующийся, как можно было бы выразиться, на монодуалистическом (С. Л. ФранкФранк С. Л. Непостижимое. Введение в философию религии // Франк С. Л. Сочинения. М.: Правда, 1990. С. 315: «…для умудренного неведения, поскольку оно выражается в антиномистическом познании, единственно адекватная онтологическая установка есть установка антиномистического монодуализма. О каких бы логически уловимых противоположностях ни шла речь — о единстве и множестве, духе и теле, жизни и смерти, вечности и времени, добре и зле, Творце и творении, в конечном итоге мы всюду стоим перед тем соотношением, что логически раздельное, основанное на взаимном отрицании вместе с тем внутренне слито, пронизывает друг друга — что одно не есть другое и вместе с тем и есть это другое, и только с ним, в нем и через него есть то, что оно подлинно есть в своей последней глубине и полноте. В этом и заключается антиномистический монодуализм всего сущего, и перед его лицом всяческий монизм, как и всяческий дуализм, есть ложная, упрощающая и искажающая отвлеченность, которая не в силах выразить конкретную полноту и конкретную структуру реальности (курсив автора. — Д.Г.)».), т.е. лишенном ценности, «аксиологически нейтральном», противостоянии миру, предоставлял им такую возможность. И, несомненно, никто из жидовствующих по определению (в согласии с иудейским законом) не мог быть сторонником русской прирожденности, т.е. человеком, по природе чтущим своих предков (а именно это, прежде всего входит в понятие любви к своему народу). Как раз, напротив, разрушение, обесценивание природного сознания, сознательный разрыв с собственной прирожденностью в духе полного безразличия и даже презрения к родной культуре, «отеческим богам» было естественным для них продолжением противоестественной и идущей от <обостренного до крайности> монотеизма установки на разрыв с природой как таковой. Поскольку же такое обесценивание природы не могло быть открыто выведено из иудаизма, то оно и делалось из христианства, на которое без стеснения переносились ветхозаветные духовные установки. В результате происходила духовная инверсия христианства в иудео-христианство, в «теоретический иудаизм» (по словам К. Маркса, христианин «был с самого начала теоретизирующим евреем; еврей поэтому является практическим христианином, а практический христианин снова стал евреем»Бруно Бауэр. «Еврейский вопрос». Брауншвейг, 1843 // К. Маркс. К еврейскому вопросу: [Электронный ресурс] // Marxists Internet Archive. URL: https://www.marxists.org/russkij/marx/1844/jewish.htm (Дата обращения: 05.10.2016).), т.е. иудаизм, как бы отчужденный от еврейства, вышедший за пределы национальной обособленности). Иными словами, хотя имеющее лишь косвенное отношение к иудаизму, подобное отрицательное «свободомыслие», непримиримое отрицание всяких вообще особенностей природного сознания, как и связанных с ним культурных традиций, оказывалось напрямую связанным как со своим главным источником с процессом саморазложения еврейских национальных общин в чуждый для них окружающий мир, от которого они продолжали внутренне отталкиваться.

Точно такая же непримиримая логика отталкивания от природного мира присутствует во множестве суждений нашего «христианского» автора. Например, в утверждении, что «христианство означает ценностно безразличное отношение к национальности, т.к. человек во Христе есть только человек как он есть, как личность с одной ей присущей волей, а не как представитель какого-то пола, народа, социальной группы и т.д.», поэтому «отношение к нации, семье полезно, но не может определяться ценностью»; или в суждении о том, что «верховенство права означает верховенство права над моралью, которая является личным делом каждого» и т.д.Александр Храмов. Язычество и христианство: [Электронный ресурс] // Христианский сайт «Для тебя». 2005. URL: http://www.4oru.org/slovo.3864.1.html (Дата обращения: 05.10.2016) и др. Следить за всем этим «переворачиванием» смыслов и ценностей (подменой ценностей смыслами, а смыслов — ценностями, обесцениванием смыслов) невозможно, да и нет надобности — достаточно подставлять предлоги «вне», «над» и «без» к возможным предметам, атрибутам и состояниям мира, чтобы заранее знать, каким будет их «ценностное» представление в мышлении нашего «христианина», строго ориентированном на противоположное миру («потустороннее»): вне-семейный, вне-моральный, над-национальный, над-природный, без-государственный, бес-полый (андрогинный) и т. д. Очень ясная и простая логика, достойная внимания сама по себе.

Однако, оставим, наконец, наш случай и перейдем к собственно размышлениям, навеянным данными обстоятельствами.

Отношение к иудаизму и христианству

Возможно, наиболее удачное по простоте и ясности определение иудео-христианства дал Ален де Бенуа (Alain de Benoist, 1981)Ален де Бенуа (р. 1943) — талантливый французский писатель и журналист, один из главных идеологов «новых правых», автор множества книг, среди которых «Как можно быть язычником» (1981), «Европейские традиции» (1982), «Против расизма» (1992), «Восстание культур. Европейский манифест XXI века» (1999) и др.: понятие это всего лишь «означает то, что может быть общего между иудаизмом и христианством в сфере философии и богословия (курсив мой. — Д.Г.)»Бенуа А. де. Как можно быть язычником. М.: Русская Правда, 2004. С. 27.. ««Иудаизм и христианст­во объединяются богословием» — замечает Клод Тремонтан (Les problemes de l’athisme, Seuil, 1972, p. 439). Подобно­го же мнения придерживался Жан Даниелу, одна из книг ко­торого носит заголовок «Теология иудео-христианства» (Descle, 1958). Христианство, в частности, восприняло все нормативные требования вселенского значения, которые имеются в Торе (курсив автора. — Д.Г.)»Там же.. Схожее определение иудео-христианства можно найти в современной Википедии, подчеркивающей, что данный термин, представляющий собой «набор верований и этики, развиваемых из иудаизма и христианства …используется в различных значениях: для обозначения первоапостольской общины, для различных синкретических иудео-христианских движений и для морально-этических принципов, сформировавших современное западное мировоззрение (курсив мой. — Д.Г.)»Иудеохристианство: [Электронный ресурс] // Википедия. Свободная энциклопедия. URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/Иудеохристианство (Дата обращения: 05.10.2016)., выражая собой таким образом близость двух традиций, иудаизма и христианстваТам же..

Но общность теологии, основанная на общности первоисточников, показывает лишь одну сторону проблемы. В действительности, будучи тем, что объединяет иудаизм и христианство, иудео-христианство одновременно противостоит им обоим, вызывая вопросы относительно собственного происхождения и со стороны иудаизма и со стороны христианства. То есть по своей сути не является ни тем, ни другим, а представляет собой нечто третье, выступающее вполне самостоятельно по отношению к этим двум. Сложность их взаимоотношений обусловлена глубочайшими ценностно-смысловыми различиями, наличествующими между христианством и иудаизмом. Так, если смысл (формальное богословие, буква) есть то, что объединяет иудео-христианство с собственно христианством, одновременно разъединяя его с иудаизмом, то ценность (нравственно-религиозный опыт, дух), напротив, есть то, что их разъединяет, полностью соединяя с иудаизмом. Ценностно совпадая с иудаизмом, иудео-христианство по смыслу почти тождественно христианству. Однако отрицая по смыслу иудаизм, оно и с христианством находится в отношениях ценностного противостояния. Наличие данных, всегда четко прослеживаемых, «сближений-противостояний» прямо указывает на особый «промежуточный» (между христианством и иудаизмом) характер иудео-христианства, чем и определяется его, с одной стороны, «вечная» проблематичность, а с другой стороны, несомненная историческая значимость.

Категориальные ценностно-смысловые различия, существующие между христианством и иудаизмом, обусловлены расхождениями в способе мысли — особой психической (или психофизиологической, или же, наконец — психо-метафизической) организации, выстраивающей ценностно-смысловые категории сходным, повторяющимся образом. По отношению к иудаизму христианство порождено иным способом мысли, который, в свою очередь, фундируется христианством как особым духовно-идеологическим контекстом (в духе «герменевтического круга» — особенности процесса понимания, связанной с его циклическим характером»Новая философская энциклопедия: В 4 томах. Ред. совет: Степин В. С., Гусейнов А. А., Семигин Г. Ю., Огурцов А. П. и др. Т. 1. М.: Мысль, 2010. С. 514.). Различие в способах мысли, или, как пишет Ален де Бенуа, в «складах ума»Бенуа А. де. Как можно быть язычником. М.: Русская Правда, 2004. С. 120., является главным и определяющим — все остальные несходства и «антиномии» вытекают отсюда.

Напротив, иудаизм и иудео-христианство все еще пребывают в лоне одного способа мысли, основу которого составляет отрицательная ценность природы (мира и человека) — противоприродность. Поэтому ценностно-смысловой анализ иудео-христианства необходимо предварить кратким и обобщенным рассмотрением иудаизма (без различения всевозможных направлений, толков и сект).

Дух, противный природе

То, что у Платона, неоплатоников или языческих гностиков было всего лишь одной из сторон отношения мира к безличному Абсолюту и в общем «антиномически» нейтрализовалось благодаря пантеизму (или панентеизму у христианских гностиков), то в яхвизме (библейской религии древних евреев) становилось едва ли не главным, определяющим самый характер взаимоотношений с Божественным. Согласно библейской концепции, мир сотворенный противоположен трансцендентному Божеству, поэтому необходимое следование Ему (как Творцу и Господину) должно оборачиваться для человека непрерывной изнуряющей борьбой с миром за самое право существования в мире. Из антитезисности миру рождалась как бы «личностность» Яхве, которая заключалась прежде всего в его превосходящей любую «зависть» мстительности по отношению к людям, пытающимся строить себя в истории (т.е. попросту говоря, реализовывать себя в своих человеческих природных качествах).

Возможно, на развитие данных представлений у древних евреев решающее влияние оказали скудость кочевой жизни и крайне тяжелые внешние условия существования, довольно скоро последовавшие за первыми успехами неолитической революции в ближневосточном и североафриканском регионах (отсюда мрачный взгляд на человека вообще и приоритетность «объясняющей» истории «грехопадения прародителей»). Катастрофические изменения климата в результате смещения земной оси около 5000 лет назад, в преддверии так называемой Осевой эпохи (К. Ясперс), запустили механизм образования великой африканской пустыни (Сахары). Глобальные природные изменения спровоцировали и подтолкнули революционные социальные изменения, итогом которых стало появление и — что еще важнее — институциональное закрепление особого противоприродного дискурса (и основанного на нем поведения). Не последнюю роль сыграли «египетский плен» и другие схожие события (реалистичность которых, впрочем часто подвергается сомнению), в целом обусловившие отрицательный популяционный отбор, когда на протяжении нескольких тысяч лет (!) самыми приспособленными и востребованными оказывались лишь наиболее бедные в душевном отношении люди, постепенно редуцировавшие богатство внутренней жизни (знаменитую психическую реактивность восточного типа) к рассудочной, абстрактно-понятийной деятельности. Отсюда «контрастная» резкость уцелевших в результате такой «душевной атрофии» наиболее сильных человеческих эмоций, таких как гнев, зависть, спесь, хуцпэ (от идиш חוצפּה — дерзость)«Ху́цпа (англ. chutzpah от идиш חוצפּה хуцпэ — дерзость, восходит к ивр. חֻצְפָּה‎) — американское слэнговое слово, свойство характера, приблизительно определяемое словами „дерзость“ или „наглость“, как в отрицательном, так и в положительном смысле» (Wikimedia Foundation. 2010). и т.п., устанавливающих заметную одностороннюю, одномерную (аксиологически нейтральную) направленность мышления. Редкость простого человеческого счастья и удовольствия от самой жизни (при условии противоположности и даже враждебности Бога человеку), несомненно, лежит в основе яхвистского умаления мира и человека в Боге — наподобие сообщающихся сосудов, или по закону «сохранения энергии»: чем меньше человека и мира, тем больше Бога (и наоборот).

Согласно Библии, Бог есть «дух», а дух (с которым можно прямо и непосредственно встретиться в пустыне, ибо он сам себя манифестирует и превосходит) есть все то, что не есть мир — «ничто» мира. То самое «ничто», из которого Бог создал мир. Поэтому «истинная религиозность» заключается в последовательно проведенной противности природе, как в человеке, так и в мире в целом. На пути «соединения с Богом» человек должен отказаться «от своей собственной воли, от своих природных наклонностей. Именно при свободном отказе от всего, что свойственно ей по природе, человеческая личность полностью осуществляет себя в благодати (курсив мой. — Д.Г.)»Лосский В. Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие / Пер. с фр. мон. Магдалины (В. А. Рещиковой). 2-е изд., испр. и перераб. СТСЛ, 2012. С. 331.. Дух (как «благодать») обретается через противопоставление природе, ее усмирение или насилие над ней. Даже извращение природы, отклонение от нее или обращение против самой себя (наподобие пустыни, поглощающей отставших путников) неминуемо ведет к актуализации, «высвобождению» духа. И извращение par excellence! Потому что умаление природы и есть дух. То есть соотношение духа и природы (Творца и твари) в монотеизме устанавливается таким образом, как если бы они измерялись на одной плоскости и одной «меркой», или «линейкой» (иначе как можно было бы их диалектически «взаимообусловливать»?! ), — аналогично тому, как это происходит и в пантеистической, эманативной концепции Абсолюта-мира, только вывернутой наизнанку, в логическом смысле последовательно отвергнутой!

Специально повторим: концепции эманации и творения, при всей их часто подчеркиваемой (в идеологических целях) смысловой противоположности, принципиально сходятся в способе мысли, одномерном и по существу не различающем ценности и смысла. Рациональное сходство и даже тождество обеих концепций наиболее ярко проявляется в современных научных теориях эволюции вселенной из «большого хлопка» (англ. Big Bang), т.е. из «ничего»! Но если эманативную, эссенциалистскую концепцию можно рассматривать в качестве «общечеловеческой» и естественно возникающей в процессе исторического становления человеческого разума — в силу ее распространенности, архетипичности и соответствия природным особенностям человеческого мышления, то библейская теория творения, напротив, оказывается рационально обоснованным отрицанием данной концепции или ее переворачиванием, в логическом смысле обращением против себя. Иначе говоря, ее вторичным, возникающим после, производным и «надстроечным» концептом. В этом смысле яхвизм (и в еще большей степени — иудео-христианство) для западного мира оказывается примерно тем же, чем буддизм для восточного — природным самоотрицанием, «обрезанием» слуха и зрения, «резигнацией» исторической воли и абсолютным погружением в Ничто мира.

О Божественном Ничто и различных его определениях в истории мысли см., к примеру, книгу С. Н. Булгакова «Свет невечерний: Созерцания и умозрения» (Отдел первый. Божественное ничто)Булгаков С. Н. Свет невечерний: Созерцания и умозрения. М.: Республика, 1994.. Однако каким бы не было конкретное апофатическое представление Божественного Ничто — от каббалистического Эн-соф до Ungrund у Я. Беме и М. Экхарта, главным в нем остается его противность миру по природе (эссенции, эманации) мира: во всяком Не уже заключено абсолютно неустранимое «не» мира. Не абстрактное, ни к чему не относимое отрицание, а именно отрицание мира-природы (т.е. и как «космоса» и как «фюсиса»). Поэтому иудейское понятие «тварности» (природности) изначально включает в себя фундаментальный аспект, или модус, противности духу. Противоположение духа и природы есть основное метафизическое противоположение яхвизма, иудео-христианства, околохристианского и иудейского гнозиса, а также многочисленных христианских ересей (от манихейства до монофизитства). Среди наиболее известных современных течений — учение «живой этики» Н. К. Рериха, а также различные направления теософии и антропософии, начиная, естественно, с Е. П. Блаватской. Всех их объединяет один способ мысли. Монотеизм (как онтологический монизм в соединении с гносеологическим, «экзистенциальным» и т. п. дуализмом) лишь закрепляет и делает абсолютно неустранимым свойственное всем им противоположение, поскольку становится его обоснованием точно так же, как сам находит свое обоснование в нем.

Но в отличие от пантеистически-политеистической парадигмы, объединяющее яхвизм и иудео-христианство библейское «единобожие является следствием разрыва: оно порождено отделением и отказом от окружающей цивилиза­ции, произошедшими около восемнадцатого столетия до нашей эры в Уре, в шумерской земле, в среде кочевых племен, во гла­ве которых устная традиция ставит Авраама. Именно с момен­та этого отделения, этого несогласия начинает развиваться но­вое утверждение, имеющее природу решительного разрыва: монотеистическое дуалистическое утверждение. Это утвер­ждение начинает отличать Израиль от всех других народов ми­ра (курсив автора. — Д.Г.)»Там же.. Библейская религия формируется на основе этого разрыва (а не наоборот) и идеологически закрепляет его. Библия переполнена жуткими примерами отрицательной популяционной селекции, когда противоприродные особенности отдельных индивидов начинают целенаправленно культивироваться, воплощаясь в соответствующие им социальные институты и действия, получающие религиозное обоснование в идеологии избранности (или исключительности) и тотального противостояния миру. В итоге… какая «религиозная душа», взращенная на библейских «семенах», и ныне не воспылает «тихой радостью» в ответ на гипнотический призыв сладостной саморепрессии в знаменитом воззвании Моисея: «кто Господень, — ко мне! …и убивайте каждый брата своего, каждый друга своего, каждый ближнего своего…» (Исх. 32, 26—27)Исход. Глава 32: [Электронный ресурс] // Синодальный перевод Нового и Ветхого заветов. URL: http://rusbible.ru/sinodal/ish.html (Дата обращения: 05.10.2016).?..

Не случайно Н. А. Бердяев настаивал на том, что противоположение духа и природы есть основное противоположение: «духовное мы должны понять… как независимое от детерминации природы и общества»Бер­дяев Н. А. Философия свободного духа. М.: Республика, 1994. С. 379.. Именно из фундаментального противоположения духа и природы с аподиктической (т.е. разумной, логической) необходимостью проистекает религиозная ценность любых проявлений противоприродности вообще, независимо от их происхождения интерпретируемых в качестве «основного мотива» религии. Верно, конечно, что первым «действием, посред­ством которого Авраам становится отцом народа, — как конста­тирует Гегель, — является разрыв связей общей жизни и люб­ви, а также всех отношений, в которых он находился до того момента с людьми и природой; эти прекрасные отношения своей юности он решительно порывает (курсив мой. — Д.Г.)»Бенуа А. де. Как можно быть язычником. М.: Русская Правда, 2004. С. 69. Имеется ввиду одна из ранних работ Г. В. Ф. Гегеля «Дух христианства и его судьба» («Der Geist des Christentums und sein Schicksal») (1798—1800).. Но в самом этом разрыве уже заключалось подлинное духовное и религиозное самоутверждение Израиля, основная «тайна» его «избранности» (противности природе!) и связанной с этим диалектической «технологии» завоевания мира — того, что можно назвать «обращенной», восстанавливающей сублимацией, или десублимацией, осуществляемой через религиозное замещение или поддержание угасающей и обесчеловеченной природы в себе. Цель этой десублимации — не духовное облагораживание «низменных» природных инстинктов как в язычестве (прежде всего в платонизме, вся «религиозная» сущность которого как раз и заключена в идее сублимации — восхождении от элементарных восприятий к общим идеям), а напротив — поддержание чувственно угасающей природы или ее символическое замещение-имитация (в случае повреждения или даже отсутствия). Задача десублимации — вернуть обесчувствленное, обесчеловеченное априорной тиранией одномерного разума, изначально опороченное безличным рассудком (как пустынным ландшафтом) сознание к «нормальной» человеческой функциональности — по ее чувственно-индивидуальной («обыденной») природе, хотя бы даже в извращенном виде. И даже только в извращенном, как бы через «оказию» — в изнаночном виде (в духе «радости через боль» или «любви через ненависть»)! Как сублимация предполагает наличие природы, так десублимация — ее изначальное отсутствие или повреждение. В «обращенной сублимации» заключена своеобразная — гипнотически-притягательная — религиозная энергетика яхвизма, его внутренний «драйв». При этом десублимация достигает цели, лишь маскируясь под сублимацию (фрейдизм в значительной мере можно трактовать как такую современную маскировку классической иудейской десублимации). Сама же возможность маскировки обеспечивается тем, что и языческая сублимация и ее яхвистская противоположность всегда разворачиваются в границах одного и того же одномерного мышления, не различающего ценности и смысла, либо (как в случае яхвизма) подавляющего такое различение.

Благодаря десублимации монотеизм оказывается наиболее функционален по отношению к тем из людей, кто вне яхвизма по своей природе (по своему «ничто» как безосновности!) остается существом, противоположным человеку, для кого сам процесс жизни в чувственно-эмоциональном отношении вызывает острое отвращение или страдание. Он помогает им переносить жизнь! Вот почему яхвизм призывает своих адептов делать все то же самое, что делают другие для жизни в мире (рожать детей, орошать поля, строить города) — но сохраняя при этом в десублимированном виде изначально присущую им ценностную противность природе (презрение или безразличие к ней, как не имеющей, по смыслу, ценности в себе) — так называемые жертвенники для жертвоприношений без идолопоклонства: «…не делайте предо Мною богов серебряных, или богов золотых, не делайте себе: …сделай Мне жертвенник из земли и приноси на нем всесожжения твои» (Исх. 20, 22—26). Ценность, как и смысл (точнее — потому что и смысл!), относится яхвизмом за пределы мира, в абсолютное «по ту сторону». Обрести и ценность и смысл можно, только всецело противопоставив себя миру-природе (символически «обрезав себя» в подтверждение своей действительной, «чувственной» неукорененности в мире). Необходимо встать по ту сторону мира не по смыслу только, но и по ценности, и прежде всего по ценности — не по разуму только, но и по «бытию». Признает ли «израильтянин власть Бога или отвергает ее, подчиняется или противится ей, этот человек живет, — как бы он ни жил, — только потому, что Бог есть»Бубер М. Два образа веры. М.: Республика, 1995. С. 253.. Вот почему Израиль становится проводником воли божественного «ничто» мира, нацеленной на тотальное переворачивание мира, ценностное обращение против самого себя. Ибо лишь то, что, будучи в мире, противно миру, то благо. Мир же «сам по себе» (по своей собственной воле и ценности), «без Яхве», зол. А потому все, что не «избрано» и не «обрезано» (по ценности природы не обращено против самого себя, не опосредовано потусторонним ничто мира), то обречено на гибель вместе с миром, противным духу. Избранность, «печать Яхве» (не выдуманная, а действительная) узнается по противности миру, по природе, отрицающей себя.

Вот почему еврейство (прежде всего, как религиозный, а не этнический феномен), поскольку оно выражает некие универсальные тенденции, присущие человеку в его обращенности к Божественному Ничто, абсолютно неискоренимо. Еврей может искренне отвергать еврейство, исповедуя христианство, любую иную религию, придерживаться взаимоисключающих политических взглядов — от крайне левых до крайне правых, относить себя к любой народности или культуре, но все равно останется евреем. Ибо «еврей, в той мере, в какой он не разобщен с первоистоком своей сути (т.е. с фундаментальной метафизической обращенностью к Ничто мира. — Д.Г.), даже …открытый всем нападкам еврей, …все равно защищен от них. С ним все случается, но от этого с ним ничего не может случиться»Там же. С. 337.. И это «ничего не может случиться» как раз и обусловлено исходной противоприродностью яхвизма, его ценностной неукорененностью (как «безосновностью») в мире. Безосновность необязательно связана с монотеизмом, но яхвизм всегда безосновен (в противоприродном смысле), составляя сущностное отличие «избранного народа».

Порожденная исходной чувственно-эмоциональной бедностью (как «ничто» мира) яхвистская десублимация с самого начала была нацелена на имитацию естественно-культурной «органики» язычества, позволяющую в замаскированной форме реализовывать главенствующий для яхвизма принцип противоприродности «духа». Но даже сама эта маскировка, по видимости служившая естественной формой культурного компромисса со всеми остальными, целиком ориентировала яхвизм на непримиримую борьбу с «язычеством», выстраивала его в последовательное отрицание любой прирожденности. Самая жизнь в мире на началах и принципах яхвизма, т.е. при условии постоянного воспроизведения «страха Господня», метафизически-суицидальной обращенности к безосновному «ничто» и со временем лишь усиливающейся устремленности к концу истории, к концу мира и человека, должна была представлять собой полную противоположность жизни любого из окружавших народов. Ф. Шеллинг («Philosophe der Offenbarung») определял историческую роль иудаизма преимущественно отрицательными чертами, как не-язычества, анти-язычества: «Иудейство никогда не было собственно чем-нибудь позитивным…»Цит. по: С. Н. Булгаков. Свет невечерний: Созерцания и умозрения. М.: Республика, 1994. С. 284.. Но за этой антитезисностью яхвиста язычеству, за этим постоянным стремлением оппонировать язычеству стояла его кардинальная противоположность миру и человеку, вытекавшая из его собственной невозможности жить в согласии с «природными порывами», из собственной человеческой недостаточности. Борьба с язычеством как с «идолопоклонством» означала распространение этой недостаточности на весь мир.

Человеческая недостаточность

Конечно, не только в яхвизме, но и во всем природном человечестве как язычестве разворачивалась аналогичная борьба с «природой» — вместе с разрушением родоплеменной демократии, укоренением на протяжении длительного времени института рабства, образованием первых космополитических империй и т. п. процессов отчуждения и самоотчуждения в нем неизбежно нарастали противоприродные тенденции. Метафизические понятия, как и практические потребности, носят исторический характер. Язычество в силу пантеистической погруженности в мир тесно связано с осмыслением природы. И при историческом становлении человеческого разума в нем неизбежно совершалась своеобразная интеллектуализация природы, схожая с той, которая происходила в яхвизме, — через такие понятия, как «космос» (мировой порядок, закономерность, логос) и «фюсис» (как противоположное «техне», созданному человеком, и одновременно «сущее») — оба понятия были развиты античной философией. Однако — опять же в силу пантеистической, эманативно-эссенциалистской погруженности в мир как Абсолют (в согласии с тезисом «все во всем») — эта интеллектуализация природы в античной философии, в отличие от яхвизма (и в этом заключалось главное отличие), не вела к устранению другой — эмоциональной, душевной — составляющей природы, а лишь иерархически «принижала» ее.

Главное же — если не в философии, то в реальной культурной и религиозной практике, мифологии (греческой народной религии) — безусловно сохранялось, составляя самую суть языческого «идолопоклонства», а именно непосредственное переживание природы как того, что и открывается только в переживании (внутреннем восприятии, ощущении, чувстве), а не в мысли, и независимо от мысли. Иначе говоря, понятие природы даже в греческой философии <как языческом богословии> неявно подразумевало ее безусловную положительную ценность, ибо именно ценность (в отличие от смысла) переживается: смысл мыслится, а ценность <только> переживается! Поэтому столь ненавидимое яхвизмом «идолопоклонство» язычников заключалось вовсе не в идеализации природы или наделении ее божественными чертами и т. п. (что связано с умственной рационализацией природы, к которой тяготел и сам яхвизм, пусть и в отрицательном смысле), а прежде всего в том, что составляет единственную и неповторимую сущность природы <до всякой возможной рационализации> — в ее бытии через ее переживание, или в «захваченности сущим», в терминологии М. Хайдеггера, полагавшего, что мы «никогда не схватим эти понятия в их понятийной строгости, если заранее не захвачены тем, что они призваны охватить. Этой захваченности, ее пробуждению и насаждению служит главное усилие философствования (курсив автора. — Д.Г.)»Мартин Хайдеггер. Основные понятия метафизики. Мир — конечность — одиночество / Перевод с немецкого В. В. Бибихина, Л. В. Ахутина, А. П. Шурбелева. СПб.: Владимир Даль, 2013. С. 30.! «Сущность» природы не в «круговороте веществ», «иерархическом порядке», или «самоорганизации неравновесных систем» (в духе современных медитаций И. Пригожина и синергетики), как и в любом ином смысле, а в ее само-ценности (как непосредственном переживании, говоря тавтологически, или опять же в терминологии М. Хайдеггера — «властвовании владычествующего», т.е. «природы»Там же. С. 65.), через которую она только и раскрывается для мысли как априори ей неподвластное и от нее не зависимое! Не случайно, по М. Хайдеггеру, основное значение «фюсис» — владычество в его властвовании: ««Фюсис» означает это неподвластное человеку и правящее им полновластие, правящее им и охватывающее его, человека, всегда уже изъяснившегося о нем»Там же. С. 59..

Яхвист отрицает не столько человека «природного» как такого (как «добродетельного» дикаря античных циников, Ж.-Ж. Руссо или Л. Н. Толстого), а лишь то, что человек делает сам — по своей природе и «от себя» («без Яхве») — в силу той переживаемой самоценности природы, которая и составляет ее <независимую от смысла> сущность! Для правоверного последователя Яхве такое «естественное» (по самоценности как непосредственности переживания) отношение к природе уже само по себе является страшным грехом, настоящим богохульством и святотатством (отрицанием Яхве). Ибо «в отличие от греческой философии… для Израиля совершенство есть эсхатологическое представление», человеческому «же совершенству в историческом процессе места нет»Бубер М. Два образа веры. М.: Республика, 1995. С. 267..