Лилит

От автора

Эта книга включает в себя три рассказа. И на этот раз они не о замках и колдунах, не о русалках и упырях, а о наших современниках — о нас с вами. Почти все персонажи имеют реальных прототипов: я помню чопорную старуху — Ольгу Харитоновну, дымящую «Беломором», была дружна с Лизой Щёкиной, бросившей медицинское училище, чтобы поступить в архитектурный техникум, и мне было безумно жаль молодого парня, жившего по соседству, тело которого не нашли, но выдали свидетельство о его смерти чёрным риэлторам. При всех ужасах реальной жизни, при всём хаосе, который пришлось всем нам пережить в «лихие 90-е», были и нормальные человеческие отношения, и доброта, и любовь — благодаря которым мы выжили.

Цените каждый прожитый день, любите и берегите своих близких, не забывайте навещать своих друзей или хотя-бы звонить им иногда — чтобы не было так больно и стыдно узнать, что их больше нет…

Дальнее плавание

Каждое утро начиналось одинаково: Ирина просыпалась за пять минут до будильника и проводила рукой по пустой подушке мужа. Вот и сегодня она проснулась лишь через несколько минут, как Костя ушёл, боясь её разбудить, оставив на её щеке лёгкий поцелуй.

Она ещё какое-то время лежала в постели. Всё повторялось: сладкий предутренний сон, пробуждение, разочарование, прохладный душ в ванной с ржавыми разводами, чёрный кофе, заливающий конфорки, и его горький запах, наполняющий пространство кухни коммунальной квартиры в центре Москвы. Ирина всегда пыталась выскользнуть за дверь до того, как проснутся соседи: семейная пара глухонемых, зарабатывающих на жизнь выгулом чужих собак, их смышлёная дочь Катя, которая не была глухонемой, и, наконец, раритетная старуха Ольга Харитоновна в длинной, вязанной крючком шали, с вечно трясущейся в наманикюренных пальцах старческой руки папиросой «Беломорканал». Ольгу Харитоновну словно выдернули из девятнадцатого века с тем, чтобы она давала всем наставления. В целом, она была умна, интеллигентна, и великолепно выглядела для своего возраста. Безупречные воротнички её неизменно свежих блузок украшала бессменная камея с женским профилем, отвлекающая собеседника от дряблого подбородка хозяйки. Седина, и та была благородной — Ольга Харитоновна добивалась этого, подкрашивая волосы специальным шампунем.

Ирина садилась на метро, и в то время, когда целая армия менеджеров и клерков оседала балластом в своих центральных офисах, ехала в спальный район, где в облупленной пятиэтажке находилась нотариальная контора, в которой она работала.

Каждый будний день она впитывала ядовитые миазмы, витавшие в воздухе возле кабинета нотариуса. Раздел наследства, зачастую делающий дружных ещё вчера родственников злейшими врагами, передел собственности, циничные брачные контракты, ставшие нормой общества — вызывали у Ирины приступ тошноты, и она не могла дождаться вечера, где в уютной комнатке с выцветшими обоями её уже ждал уставший и соскучившийся муж Костик.

Молодая женщина работала секретарём у нотариуса после выхода из больницы, куда она попала в состоянии глубокой депрессии. Чем было вызвано это состояние, она не могла вспомнить — сильнейшие психотропные препараты сделали свое дело. Теперь она состояла на учёте в психоневрологическом диспансере и вынуждена была оставить место операционистки престижного банка. К нотариусу она попала случайно, ткнув пальцем в объявление газеты по трудоустройству. Зарплата была мизерная, зато никто из конторы ничего о ней не знал и не лез в душу. Вот подошёл к концу ещё один серый, бесполезный день.

Подходя к своей квартире, Ира увидела, что дверь приоткрыта — скорее всего Катька, как всегда, вылетела, сломя голову, забыв закрыть. Не девчонка, а сорвиголова! Словно отдуваясь за родителей, она могла выдавать в минуту столько слов, что ей мог бы позавидовать любой диктор рекламы, которому нужно за минимальное время выдать максимум информации. Ирина вошла в полутёмную прихожую, стала стягивать с себя сапоги. Молнию заело — левый сапог никак не хотел слезать.

— Но, это же безобразие! — услышала она низкий, скорее мужской, чем женский, голос Ольги Харитоновны. — Вы что нам предлагаете, ждать пока она кого-нибудь убьёт или покалечит? Что Вы? Да. Да! Нет. Ну, знаете! — и трубка накрыла телефон с таким треском, словно старуха вознамерилась разбить его. Выйдя в прихожую, она заметила Ирину.

— Вы уже вернулись, деточка? — сказала она ласково, и выпустила дым. — А я вот всё в ЖЭК звоню, ругаюсь с ними!

— А что случилось? — машинка молнии сломалась, оставшись у Иры в руке.

— У нас во дворе расплодилась стая бездомных собак. Одна из них чуть меня не покусала! А в ЖЭКе говорят, что пока нет заявления о покусе и справки от врача, не могут ничего сделать! Что же получается, что для того, чтобы приняли меры, обязательно нужно дожидаться жертв?

— Да не волнуйтесь Вы так, Ольга Харитоновна! Вынесли бы этой псине хоть колбаски, хоть сухарик… Тогда она на Вас никогда и не зарычит! — простодушно сказала Ирина.

— «Ну, знаете!» — старуха, ворча, отправилась в свою комнату. — Так она и руку может отхватить вместе с сухариком, кто знает, что у неё на уме! Чёрт знает что!

На кухне сидел глухонемой Ринат. Он поздоровался с Ириной кивком головы, она улыбнулась ему. Ринат мог читать по губам и издавать мычащие звуки, и она умела его понимать.

— Эйэт икаиих оопаак! — отчаянно зажестикулировал Ринат.

— Да, я тоже их не видела, — задумалась Ирина, но тут на кухню заглянул Костик, и, улыбаясь, встал в дверях.

— Костя, а ты видел собак? Ольга Харитоновна говорит, стая агрессивная во дворе.

— Нет, я не видел, — сказал Костик. — А Ольга Харитоновна …заняться ей нечем, не бери в голову!

Обнявшись, они пошли в свою комнату, и через минуту Ирина думать забыла про собак.

Накрыли стол к ужину, зажгли свечу. Телевизор был выключен.

— Здорово было бы уехать сейчас из промозглого города в лето, поваляться на солнышке, в море покупаться… — мечтательно сказала Ирина.

— Да, неплохо бы, — согласился Костик.

— Хотя, наверное, море тебе надоело? — она засмеялась — Итак по полгода в плаваниях, ах ты мой морячок!

Костя виновато улыбнулся:

— Ир… я тут как раз хотел тебе сказать…

— Не говори ничего. Я всё придумала. Лучше махнем в Париж. Город влюблённых! Я мечтаю там побывать!

— Ир…

Она поднесла к губам пирожное, купленное в гастрономе недалеко от работы, и вопросительно посмотрела на него:

— Что, Костя?

— Я ухожу в плавание.

— Правда? Когда? — она была расстроена, хотя знала, что Костя «засиделся» на берегу, и это его тяготило. Перспектива долгой разлуки больно щемила сердце.

— Завтра, малыш, — он отвернулся, чтобы она не видела выступивших на глазах слёз.

— Надолго?

Костик молчал. Она подсела к мужу, обняла, уткнувшись в его плечо.

— Возьми и меня, а? — в её голосе слышалась надежда и мольба. — Ведь можно же устроиться у Вас уборщицей там, или поварихой?

— Нет, Ир, экипаж уже укомплектован, да и не под силу тебе будет. Ты уж лучше здесь оставайся, ладно?

— Костя, мне жутко надоела моя контора. Я скоро на людей начну кидаться, правда-правда. Ты уплывёшь, а я опять попаду в больницу.

Костя прижал её к себе, шепнул в ухо:

— Ирка, я люблю тебя!

— И я тебя люблю!

Со стены упала их свадебная фотография — стекло разбилось. Ира подошла собрать осколки и сильно порезалась.

Она как раз промывала порез, когда дверь ванной распахнулась, и ввалились два дюжих санитара во главе с Ольгой Харитоновной.

— Прости, дочка, так будет лучше. — Старуха старалась не смотреть ей в глаза.

В коридоре стояли Ринат с женой и Катя. Глухонемые жестикулировали, девочка переводила:

— Оставьте её, она в порядке, мы за ней присмотрим! Не увозите… пожалуйста!

Ольга Харитоновна стояла, победно скрестив руки на груди, и между пальцами правой дымилась, как всегда, папироса.

Санитары, не обрабатывая Ирине порез, забинтовали ей руку и этим же бинтом скрутили с другой рукой сзади, чтобы не возиться со смирительной рубашкой. В протоколе записали «попытка суицида», сделали укол.

«Ну, голубушка, поедешь с нами!» — весело констатировал тот, что помоложе. Ирина не сопротивлялась, напротив, смотрела вокруг с рассеянной улыбкой. Катюшка расплакалась и убежала, закрыв руками лицо, в комнату.

Стоявшие у подъезда старушки шептались:

— Смотри, смотри — Ирку ведут…

— Бедная она, горемычная …Уж года полтора, поди, как муж погиб, такая пара красивая была! — и говорившая всхлипнула, закрыв увядший рот платком.

— Затонула лодка, так его не нашли, — пояснила другая, старенькая учительница младших классов, знавшая Костю сызмальства.

— Я встретил его, он в отпуск приезжал. Весёлый был. «Всё!» — говорит, — «Михалыч, ухожу в последнее плавание, и потом в запас, бросаю якорь! Жить будем здесь, жена уже переехала…» — местный алкоголик, по прозвищу «Лафитник», смахнул пьяную слезу. — Золотой парень был!

— Она же спокойная, зачем ей руки-то крутить? — заохала старушка-учительница, обращаясь к санитарам.

— Видать натворила что… — предположила старушка с платком.

— Нет, это грымза эта, Харитоновна, на Костькину комнату нацелилась, у самой в комнате и дочь прописана… — зло сказал вездесущий Лафитник, провожая мутными глазами спецмашину скорой психиатрической помощи. После все разошлись, и ещё несколько дней обмусоливали чужое горе.

Через месяц приехала из Тюмени мать Ирины, Елена Петровна. Именно столько она жила в неизвестности, каждый день названивая в квартиру дочери. Рабочего номера Ирины у неё не было — нотариус запрещал работникам использовать служебный телефон в личных целях. Бедная женщина чуть с ума не сошла и уже купила билет, чтобы ехать к дочери. Перед самым отъездом ей все-таки удалось дозвониться в коммуналку Ирины. Трубку сняла Катя. Волнуясь, она рассказала Елене Петровне всё, что знала. Ещё девочка сказала, что пыталась звонить Елене Петровне, но всё время попадала не туда!