Бесплатный фрагмент - Кваздапил. Наявули

Кваздапил. Наявули

Послеточие дилогии

«Автор от всего сердца заложил в основу сочинения столько правдивости… чтобы прояснить перед взором проницательных сущность рассказа и предания в возможно более простой форме, дабы родниковую воду сути повествования и мысль ясную, как утренняя заря, не замутили диковинные метафоры и вычурные эпитеты и сравнения. Уповаю на прославленную милость Всевышнего: пока на ланитах известий и сообщений останутся следы начертания благодаря буквам смыслов и вместилищам основоположений, восходящие от этих листов лучи будут блистать на весь мир, подобно лучам озаряющего мир солнца, и сердцепохищающий облик этого сочинения избежит нападок всякого невежды».

Шараф-хан Бидлиси «Шараф-наме»

Часть первая. Зеркальный ответ

— Никогда не спрашивал… Потом уже не придется. Ответь на один вопрос. — В паузе Гарун поиграл ножом, перебрасывая из руки в руку. — Почему «Кваздапил»?

— Совсем мелким я играл на улице, и мама крикнула на весь двор: «Саня, ты квас допил?» Я в ответ: «Да-а-а!»…

Гарун громко фыркнул, что-то внутри него надломилось, и неудержимый гогот сотряс стены. Я вынужденно подключился. Когда так заразительно смеются, нельзя не подключиться. Как в старые времена мы с Гаруном захохотали — дружно, в голос, не в силах остановиться.

Смех продлевает жизнь. А что делать, если вся моя жизнь — смех?

Смех и слезы. Смех сквозь слезы. Смех вместо слез, чтобы выглядеть круче. Но все равно — слезы, слезы, слезы. Себе и другим. И потому — смех, а не жизнь.

Додумать мысль и довести открывшуюся суровую правду до какого-то нужного вывода я не успел. Дикий хохот на грани жизни и смерти будто отрезало: полное ощущение, что около уха взорвалась граната. Звуки исчезли. По лицу Гаруна прошла рябь, оно растянулось, похожее на живые щупальца, и оплыло полупрозрачными кляксами с глазами, ртом, носом и ушами, стекавшими с шеи и дальше с тела и дивана, как часы на картине Сальвадора Дали. Фантасмагорические потеки сползли на пол и растворились в окружившей меня мгле. Мир заволокло туманом.

Серая пелена застилала глаза недолго, ее пронзил яркий луч, и картинка передо мной превратилась в другую. Комната осталась комнатой, но я в ней был один, раздетый лежал в кровати и жадно хватал ртом воздух. В лицо било утреннее солнце. Недавняя жуть оказалась иллюзией, хитрой проделкой подсознания.

В груди мощно стучало сердце. Ну и сон. Из серии, что называется «проснуться в поту». Оно самое, простыню выжимать можно. Гримаса истерического смеха все еще сводила скулы, а перед глазами блестел нож, жаждавший познакомиться с сердцем. А ножик и сердце — они, если честно, не пара, не пара, не пара. Дикая история мне всего лишь приснилась. Можно расслабиться.

А Хадя? С какого момента явь перешла в сон — до и или после звонка Фильки?

Дата на телефоне подсказала, что о смерти Хади мне сообщили. Яркий мир вновь потускнел.

Вставать? А зачем? Последний вопрос с философской точки зрения был намного глубже, чем казалось. Зачем и как жить дальше? Что делать? Для чего? Иными словами, опять же — зачем?

Круг замкнулся.

Нож. Смех. Жизнь. Смерть.

Любовь.

Зачем?

Не жизнь, а смех.

После того, что приснилось, заснуть не получится. Я заставил себя встать, умылся и отправился готовить кофе. Не готовить, конечно, а растворять. Две чайных ложки с горкой на маленькую чашку — чтобы глаза на лоб полезли. Или, наоборот, чтобы вернулись оттуда.

Привиделось же. Ученые говорят, что сны — работа подсознания. Если в наваждении сна Гарун пришел за моей жизнью, значит что-то внутри меня ждет именно такой развязки. И правильно, так и должно быть. Я виноват, только я. Можно все свалить на великую любовь, но любовь — чья? В том и дело. Не любовь толкала на необдуманные поступки, а собственные желания. За что я избил Машеньку? За ее следование безрассудным желаниям и страстям. Разве мои поступки продиктованы чем-то другим? Потому я и ждал от судьбы возмездия. В моем случае — не ремня, а ножа. Потому что это справедливо.

Кофе не помог. Надо было пить успокаивающее.

Когда я мыл чашку, раздался звонок в дверь. Открыть? После такого сна?

Звонок повторился — нетерпеливый, жесткий, угрожающий. Казалось, будто звонивший уверен, что ему откроют.

В прихожей я застыл, не зная, что делать дальше. Открывать или нет — зависело от личности пришедшего. Возможно, за дверью нетерпеливо переминался с ноги на ногу почтальон или, скажем, сосед, которому срочно понадобилась дополнительная табуретка.

Можно глянуть в глазок, но затемнение выдаст, что внутри кто-то есть. Прятаться тоже смысла не было — рано или поздно настойчивому визитеру станет известно, что внутри кто-то скрывается, все зависит от степени настойчивости. Если пришли по мою душу, то кроме настойчивости визитеры могут проявить сообразительность и решительность, а это мне и моей семье выйдет боком.

— Кваздапил, это я, — донеслось снаружи.

Вернувшийся со свадьбы Гарун много дней меня избегал, сообщения и звонки оставались без ответа. И вот он пришел — в точности как во сне.

Словно шагая в бездну, я распахнул дверь.

— Привет. — Моя ладонь привычно дернулась для пожатия, но встречного движения не произошло.

Застывшая в дверях фигура не двигалась, в поднятой к поясу руке блестел нож.

Вот и пришло то, о чем глубоко внутри себя я всегда знал, но трусливо отгонял это знание. Не зря же оно явилось даже во сне?

— Прости.

— Такое не прощают.

— Тогда — сожалею. И все понимаю.

— Это хорошо. Это правильно. Все будет намного проще.

Ноги у меня задрожали. Несколько шагов в комнату — и обезволенное тело рухнуло на край кровати.

Вошедший за мной Гарун нервно опустился рядом, пальцы крутили острую сталь. Говорить было не о чем.

— Не тяни, — сказал я. — Вина во всем — только моя, и это будет справедливо.

Мы с Хадей — жертвы традиции. Традиция нас разъединила, она же соединит.

Клинок замер в руке бывшего друга.

— Ты думаешь, это для тебя? — Он скривил губы. — Это от тебя. На всякий случай.

«От»?!

Гарун продолжил, словно выплевывая каждое слово:

— Ты опозорил мою сестру. Я должен отомстить. Убить тебя? Не-е-ет, ты этого не заслужил. Моя сестра мертва из-за тебя, а ты надеешься так легко отделаться?

— Легко?!

Что может быть хуже смерти? Только смерть долгая и мучительная.

Я машинально отпрянул. Гарун покачал головой:

— Нет, пытать и издеваться я не собираюсь. Что требовалось, уже сделано. Я пришел поставить тебя известность, а мучить себя будешь сам. Ты же в курсе похождений своей ненаглядной сестренки, о которой так печешься в последнее время?

— При чем здесь Маша?!

— А я считал тебя умным. Ты опозорил и этим приговорил к смерти мою сестру, чего ожидал взамен? Ответ действием, как говорят в бизнесе и политике, бывает симметричным и асимметричным. Сначала попробуем первое — обычную зеркалку. Правда, есть большая разница: у моей сестры не было бурного прошлого, как у твоей, зато этот факт сыграл мне на руку. Как ты думаешь: когда по чьей-то просьбе люди рискуют жизнью, чтобы добыть ценные файлы — разве они не скопируют их на всякий случай? «Художества» твоей сестрицы сейчас массово постятся в соцсетях в группах вроде «Шалавы нашего города», а дополнительные ссылки ведут на ресурсы, где видео выложено в полном объеме. — Гарун посмотрел на часы. — Теперь у тебя тоже нет сестры.

— Что ты сделал с Машей?!

— Я? — Он издевательски удивился — нарочито, с гримасой сетевого мема. — Ничего. Я здесь вообще ни при чем.

— Что с ней случилось?! Ты же сказал: «Теперь у тебя тоже нет сестры»!

— Говорю серьезно — не знаю я, что с ней случилось. Возможно, бросилась с крыши или где-то в тиши вскрыла вены. Она примерно час, как в курсе происходящего. Нормальной жизни у нее больше не будет, от такого «хвоста» не сбежать в другой город, пусть он стоит хоть на другом конце света. Мир давно стал глобальным, у этого есть свои плюсы, но есть, как видишь, и минусы. Нормальная девушка не сможет жить с таким грузом на душе. Мне почему-то верится, что твоя сестра — нормальная. Или я ошибаюсь? Если после всего она встанет, отряхнет перышки и снова пойдет гулять во двор, а в сентябре отправится доучиваться с прежними одноклассниками, то я удивлюсь. Тогда у меня вновь появится забота: как отомстить за смерть сестры. А тебя я убивать не буду. Во всяком случае, сейчас. Если честно — я тебя уже убил. Как ты будешь жить с тем, что натворил — не знаю. И не хочу знать. Ты мне больше никто.

Голос, с трудом пробивавшийся в сознание, умолк, а в голове бил набат: буммм, буммм…

По Маше. И по мне.

Я был ни жив, ни мертв. Что-то среднее. Жив, но одной ногой уже за темным порогом. Или я шагнул туда намного раньше?

Кровь клокотала жидким азотом, шипела и леденила. Хотелось броситься на Гаруна и душить, бить, рвать зубами…

Он вдруг запрокинул голову и захохотал во все горло, а реальность знакомо поплыла, затуманилась, пошла мерцающей дымкой…

Раздетый, весь в поту, я лежал в кровати. Кулаки сжимались, зубы едва не крошились от скрежета. Руки и щеки дрожали.

В глаза било утреннее солнце. За окном щебетали птицы, с постера над пустой Машкиной кроватью на меня глядел какой-то приторно сладкий хлыщ с тщательно «растрепанными» волосами. Он словно спрашивал:

— Ну что, брат, нервишки пошаливают? У меня тоже однажды такое было: приснилось, что татуировку набили некрасиво…

— Не брат ты мне, — буркнул я и поплелся на кухню делать кофе.

Часть вторая. Закон бумеранга

На стене висит ружье —

Чтой-то будет, е-мое.

Михаил Векслер «Закон Чехова»

Добро всегда побеждает зло. Кто победил, тот и добрый.

Михаил Жванецкий

Бывает же. Сон во сне. И такой яркий. Будто кино застряло на одном кадре. Сознание возмутилось жизненной несправедливостью и накидало возможных вариантов. Потому и снилась чехарда версий одного и того же события.

Впрочем, забыть, плюнуть и растереть. Если понадобится, обо всем этом я подумаю завтра.

Папа с мамой на рассвете разошлись по работам, чтобы вновь встретиться за поздним ужином, Маша, как всегда в последнее время, упорхнула гулять с Захаром, а перед уходом распахнула шторы. Почти полная тишина окутывала ощущением безопасности, покой нарушало лишь нестерпимое солнце. И сны.

Дззззинь!!!

Звонок в дверь? Опять?!

Похоже, сон приходил вещий. Если за дверью и вправду окажется Гарун…

Взгляд в глазок не прояснил, кто пришел. Или это кто-то незнакомый. Бейсболка, темные очки, джинсы, черная толстовка с капюшоном… Волосы вроде бы светлые. Руки незнакомец держал в карманах. Будь он пониже, я решил бы, что это Захар.

А темные очки на глазах — зачем они в подъезде?

По спине пробежал холодок. Если по мою душу прибыл посланец Люськи-Теплицы… Отказ Кости «разобраться» со мной или затягивание этого могло подвигнуть «мадам Сижу» на самостоятельные действия. Мне, честно говоря, и прошлых за глаза хватило

Нет, кое-что не сходится. В одиночку такие на дело не ходят, и Люськины знакомые должны быть старше, она не водится с малолетками.

Спортивно сложенная фигура, одежда и очки не давали точно определить возраст, но, без сомнений, незнакомец на несколько лет моложе меня. Возможно, еще один Машкин друг. Например, одноклассник. Я же, если честно, не знаю никого из ее ровесников, только тех, с кем пересекался во дворе. А ровесников сестренки среди них, кажется, и не было.

Парень поглядел по сторонам и вновь нажал кнопку звонка. Ну, во всяком случае, он не стучит, дверь не вышибает. Если ему не откроют, то, наверное, тихо уйдет.

Стало любопытно, кто это и к кому.

— Вам кого? — спросил я через дверь.

— Это по поводу Маши.

Интуиция не подвела, гость действительно пришел к Маше. Точнее, как он выразился, «по поводу». Я открыл дверь.

— Маши нет, я — ее брат.

— Знаю. Можно войти? — Голос был глухой, слова нарочно растягивались, чтобы казаться весомее. — На лестнице разговаривать неудобно. Не хочу, чтобы кто-то услышал.

Сейчас, не через глазок, а вживую, было видно, что правую щеку парня пересекал жуткий шрам — вздутый, красный, будто повязку сняли совсем недавно. Когда меня избили, мне было неприятно, что кто-то обращает внимание на покореженную внешность, и я не смотрел на лицо пришедшего, чтобы не смущать. Под очками глаз все равно не видно, а не глядя в глаза разговаривать можно даже отвернувшись.

Я посторонился и пропустил гостя в прихожую. Проснувшиеся мозги подбросили новый повод для нервов: «По поводу Маши» и «Не хочется, чтобы кто-то услышал» сложились в уверенность, что сестренка опять во что-то вляпалась.

И еще. Парень был в курсе, кто есть кто в нашей семье. Он знал даже то, что я дома, а Машка — нет. Что же получается: он следил за нами?

И голос. Зачем он так коверкает и растягивает слова — боится, чтобы потом не опознали? Или чтобы не узнали сейчас? Чем-то знакомым повеяло и от голоса, и от лица, и от фигуры…

— Да, это я. Это сделали со мной твои приятели.

Из голоса исчезли притворные нотки, и я узнал гостя.

Данила.

Он поднял правую руку с растопыренными пальцами — среднего пальца не было.

— Я показал им, куда идти, а они отрезали указатель. Боюсь, как бы теперь не заблудились, поэтому я принял кое-какие меры. Зато, здороваясь, могу сказать «Держи краба» и не соврать. — Состоявшая из двух пар пальцев страшная ладонь поднялась к лицу и сняла очки. — А еще они сделали это.

Шрам, пересекавший правую щеку, уходил в глазницу, где место отсутствующего глаза скрывала черная заплатка из ткани или пластыря.

Я смотрел на открывавшееся рукой без пальца обезображенное лицо без глаза и не уследил, как внизу, на уровне живота, что-то мелькнуло.

Ощущение — будто меня разодрало на клочки и разбросало по прихожей. Только меня не разодрало и не разобрало, все осталось внутри: скрутившая боль согнула и бросила на пол. Скорчившись, я схватился за бок. По ладоням потекло теплое и липкое.

Пока я глядел на лицо и поднятую правую руку Данилы, его левая рука вынула нож и ударила меня в печень. Данила презрительно скривился:

— Уродство привлекает внимание, на это я и рассчитывал. Правая рука без одного пальца — некрасиво, обидно, но не проблематично. Я левша.

Я пытался подняться, и нож взрезал меня еще раз — теперь прямым ударом в живот.

— Не вставай, а то не дослушаешь. Я долго готовил речь, и не хочется, чтобы она пропала. Кстати, в полицию о нападении на меня я не заявлял, иначе многим не поздоровилось бы. В том числе твоей сестре.

— Тебе в первую очередь, — прохрипел я.

Боль была невыносимой.

Данила кивнул:

— Я и говорю — многим. Врачи не верили, что я так неудачно упал, чтобы оторвать палец, выбить глаз, порезать лицо и отбить половину организма. К счастью, все обошлось, и ты со своими черными дружками и похотливой сестрицей можешь быть спокоен — ничто не выплывет такого, что потянет на уголовщину. Теперь перейдем к сути разговора, надо поторапливаться, чтобы случайно не объявился кто-нибудь, и безупречный план не пошел прахом.

Данила бесстрастно наблюдал, как подо мной разливалась лужица крови. Лужица превращалась в лужу, от моих босых ног она добралась до кроссовок у стенки и подбиралась к маминым выходным туфлям.

Данила спокойно продолжил:

— Ты напустил на меня своих дружков, чтобы отомстить за сестру. Похвально. Но ты забыл, что у каждой палки есть два конца. Я был в какой-то мере виноват, и со мной можно было поговорить и договориться, и даже получить что-то в качестве компенсации. Я бы пошел на это, хотя категорически не понимаю, кому и что компенсировать. Разве я хоть раз подставил кого-то из своих? Я только грозил, чтобы ошалевшие от легких денег безмозглые дырки на ножках не кинули меня, как работодателя и гаранта безопасности, и не бросились во все тяжкие добывать денег сами. Поползновения были, я их жестко пресек. Мои действия кажутся чрезмерными, и за чрезмерность, которая была вынужденной ради общей безопасности, и за угрозы, которые я не собирался исполнять, готов ответить. Теперь сам подумай: сумел бы я сделать хоть что-то без второй стороны — без слабых на передок любительниц приключений, которые увидели в моем предложении возможность быстро и много заработать? На мне лежит часть вины, но только часть, и мне обидно, что отвечать за всех ты назначил меня одного. Поэтому ты виноват в первую очередь. Как я был стартовой ступенькой своего дела, за которое пострадал, так и ты — организатор всего этого, — Данила провел изуродованной рукой по изувеченному лицу. — С остальными я уже начал разбираться. Они думали, что всесильны и что по их слову все будут скакать на передних лапках и кверху задницей. Оказалось, что пойманные по одному в тихом месте они очень хотят жить, желательно в полной комплектности. К сожалению, после того, что они со мной сделали, им это не грозит. Теперь кто-то из них не сможет ходить, кто-то — иметь детей, кто-то — видеть, кто-то — кушать без трубочки. Они и рассказали мне, кто заказчик акции и кто главный исполнитель. Кое-кто проговорился, что твой бывший дружок Гарун имеет на тебя зуб и даже собирался зарезать. Не сомневаюсь, что полиция тоже раскопает эти сведения.

Краем пульсирующего сознания я заметил, что державшая нож левая рука Данилы одета в перчатку. Отпечатков не будет. А нож очень походил на тот, с которым во снах ко мне приходил Гарун.

Данила перехватил мой взгляд.

— Это нож твоего друга, — сказал он. — Не представляешь, к каким ухищрениям пришлось прибегнуть, чтобы заполучить. По идее, нужно было взять с его отпечатками, но не удалось. Ничего, я спрячу неподалеку — в мусорном баке или еще как-нибудь, чтобы случайно не нашли дети, а полиция мимо не прошла. И — привет Гаруну. «Владимирский централ, ветер северный….» Впрочем, лучше так: «Таганка, я твой навеки арестант…» Теперь ты понимаешь, что рано или поздно за все в жизни приходится платить? Что-то ты долго валандаешься. Я уже все сказал, оставаться дольше опасно. До встречи в аду.

Третий удар ножа пришелся в сердце.

Часть третья. In vino veritas

За полночь пир, сиял чертог,

Согласно вторились напевы;

В пылу желаний и тревог

Кружились в легких плясках девы;

Их прелесть жадный взор следил,

Вино шипело над фиялом,

А мрак густел за светлым залом,

А ветер выл.

Ф.Н.Глинка «А ветер выл»

Я задыхался. Сердце разрывалось, клинок из сна оно ощущало как реальный, несмотря на то, что сознание проснулось. Я хватался за грудь, за живот за бок. Там все было нормально. Сердце бешено стучало, но — стучало! А я опять лежал в кровати родительской квартиры, и дата на часах убеждала, что предыдущие три утра мне приснились.

Кажется, пора пить на ночь успокоительное. Или уставать так, чтобы у мозгов не оставалось сил на всякую ерунду.

В дверь позвонили. Меня подбросило: кто?!

А если не открывать?

Не буду открывать. Не хочу. Ничего хорошего и никто хороший ко мне не придет, а у других, кто действительно может прийти, есть ключ. И никто мне больше не нужен. Оставьте меня в покое! Не открою. Я перевернулся лицом вниз и накрылся одеялом с головой.

Звонок повторился. Через минуту его сменил резкий стук. Еще через минуту он, в свою очередь, сменился грохотом, от которого дверь дрожала и поскрипывала хлипким косяком.

А если сломают дверь?

И какой смысл в «не открывать»? От судьбы не уйдешь. Приснившийся Данила был прав, рано или поздно за все в жизни придется платить. Точнее, прав был не реальный Данила, а мое подсознание, когда передало эти слова через ночной кошмар.

И если пришедшему что-то надо от меня, рано или поздно он этого добьется. Так же я звонил бы, стучал и бил в дверь, ломал ее или даже взрывал, если бы за ней прятали Хадю.

На стуле валялся банный халат, я накинул его на плечи и отворил дверь. Снаружи с бутылкой в руке топтался лысоватый мужик с бегающим взглядом. Стиль одежды хотелось назвать жанром, поскольку стилем не пахло, но жанр узнавался сразу. И пахло соответствующе. Брюки с давненько не глаженными стрелками сочетались с кроссовками, пиджак отлично чувствовал себя поверх спортивной кофты с молнией на вороте. Ударивший в нос перегар добавлял антуража к жанру «Выпить, закусить, и хоть трава не расти».

Это мог быть сантехник или газовик. Впрочем, работники коммунальных служб в последнее время щеголяют в фирменных куртках с надписями. Контролер по каким-нибудь счетчикам? Просто сосед, как и подумалось вначале? В общем, передо мной стоял типичный работяга. Может быть, папин приятель с работы забыл, что сегодня рабочий день, это объяснило бы, почему визитер прибыл с бутылкой. Но почему к нам? Папа не пьет. Вернее, он пьет как я — по чуть-чуть, пиво или вино, и только если повод серьезный.

Меня с головы до ног обежал оценивающий взор, и мужик, глядя исподлобья, просипел:

— Егорыч?

Меня так не называли, но в нашей квартире и на всей лестничной площадке других Егоровичей не было, только сам Егор и дочь его Егоровна. Ну, и я, соответственно, к которому так и обратились — тоже в полном соответствии с жанром.

— Да, — ответил я, — а что?

— Держи, тезка.

В мои руки перешла поллитровка с чем-то напомнившим подкрашенную марганцовкой воду. Этикетки не было, горлышко запечатывала воткнутая пробка.

— Что это? — не понял я. — Кому?

— Тебе. Наливка от дяди Саши. Самое дешевое из самого лучшего и самое лучшее из самого дешевого, чем и горжусь. Никакой химии. От купленного в магазине можно отравиться или утром голова болит, а от дядисашиных продуктов голова не болит и, тем более, он не отравит. То есть, я не отравлю. Дядя Саша — это я.

— Вы, наверное, перепутали адрес?

— Егорыч? — с подозрением переспросил дядя Саша.

— Вы точно пришли именно ко мне? Я, конечно, Егорович, но не Александр.

В глазах гостя появилось сомнение. Он выудил из внутреннего кармана пиджака смартфон (ни фига ж себе, а мой папа до сих пор кнопочным телефоном пользуется, чтобы не морочиться с освоением непонятных ему технологий), в меню был найден кабинет Сбербанка.

— Все точно. Гляди: оплата на карту, денежка получена. Цивилизация! А это, — он ткнул себя в грудь, — срочная бесплатная доставка. Дядя Саша — фирма известная, это вам не фейсом об тейбл. Погоди. — На экране высветилось приложение сообщений. — Вот, гляди: фирменная фруктовая наливка дяди Саши, ноль пять литра, Александру Егоровичу и твой адрес. Все точно. А если ты не Саша, то позови брата, это ему прислали.

— У меня нет брата. Может быть, там написано «Алексантию»?

Дядя Саша отодвинул телефон на вытянутой руке, как делают близорукие, и сощурился, вглядываясь в повернутый к себе экран:

— Алекса… Ох ты ж, вошкин кот, а ведь точно. Ну и имечком тебя папаня наградил. Значит, Алексей, это все же тебе.

— Во-первых, не Алексей, а Алексантий. Во-вторых, я не…

За моей спиной раздался звук, от которого я едва не выронил отдаваемую назад бутылку, которую дядя Саша очень не хотел принимать.

Так люди сходят с ума. Или, как минимум, падают в обморок. Или начинают верить в полтергейсты. Этого не могло быть, ведь дома никого нет! Но…

Открылась дверь родительской спальни. Хорошо, что открылась не сама, а человеческой рукой. Изнутри с виноватым видом появилась Машка в домашнем халате, за ее спиной прятался Захар.

— Спасибо, дядя Саша, — громко сказала Маша, чтобы «срочная бесплатная доставка» услышала ее на лестничной площадке, — все в порядке, это мы заказывали.

— Ну, тогда бывайте, ребятки, и звоните, если что.

Он сбежал вниз по лестнице, а я, закрыв дверь, упер руки в бока:

— И как это понимать?

Интересовало, естественно, не столько появление в доме спиртного, сколько самих заказчиков.

Меня скрывала тьма прихожей, а Машка с Захаром светились в ярких лучах с кухни как на выставке. Машкины растрепанные волосы, по которым, в лучшем случае, прошлась только пятерня, полыхали золотом, а тонкий туго запахнутый халат сообщал гладкими обводами, что никаких других тряпочек под ним можно не искать. На Захаре были джинсы и футболка — то есть, в целом, вид более чем приличный. Однако, босые ноги и отводимый взгляд намекали, что одежду парнишка натягивал наспех, и то, что должно быть под джинсами, сейчас оттопыривало карман. И запах, принесшийся из родительской спальни, окончательно добил — он мощно рассказал в резких пряных подробностях, что там отнюдь не книжки читали. Надеюсь, сестренка додумается проветрить перед уходом.

Додумается, это без сомнений. До сих пор нареканий не было, значит, предыдущие приключения превратили Машу и Захара в профессиональных конспираторов, и родители и я ни о чем не догадывались. В сказку, что игры в прятки сегодня устроены впервые, я не поверю.

— Пойти было некуда. — Машка виновато пожала плечами. — Я знала, что мамы с папой не будет до вечера. А ты спал.

— То есть, вы все это время…

Я хотел сделать выговор, но Машкин задор сбил весь пафос:

— Мы были как мышки, ты даже не слышал, что мы рядом. И я решила, что нечестно, когда нам хорошо, а тебе плохо. На что-то серьезное денег не хватало. Пиццу, если захочешь, ты и сам себе закажешь, к тому же, еда — это неинтересно. И мы вспомнили про знаменитую на весь город наливку, которую ты, наверняка, еще не пробовал. Дядя Саша — самогонщик из соседнего дома, где Захар живет.

Вот так. Юные любовнички угощают брата знаменитой на весь город наливкой. Зачем? Чтоб не мешал. Чтобы тоже каким-нибудь делом занялся. Например, пил в свое удовольствие. Тоже ведь дело. Многие отдают ему больше времени, чем работе и личной жизни.

А что брат? Брат не против. Сейчас не он хозяин положения. Почему бы, как сказала Машенька, не сделать, чтобы хорошо стало всем?

Я прошел на кухню. Машка с Захаром по-прежнему мялись у двери. Чувствовалось, как им хочется вернуться к прерванному занятию, но они помнили, чем в прошлый раз закончились игрища такого рода в моем присутствии.

Прежнего запала у меня не было, он иссяк после ухода Хади. Глядя на Хадю, я воображал себя таким же правильным и, соответственно, правым. Это было не так. Убила Хадю именно моя неправильность, мое истинное нутро, которое скрывалось за маской правильности. Моя глупая принципиальность может убить и Машу, если сестре придется прятаться от брата. Совсем недавно мы с Машей душевно поговорили. Отныне она не сделает ничего, что заставило бы меня взяться за ремень или по-другому поднять на нее руку. Но возраст и гормоны никуда не денешь, их не отменишь простым желанием. И получалось, что выхода у меня не было, кроме единственного — неправильного, но в этой ситуации казавшегося правильным. И как ни хотелось возмутиться распущенностью новой дворовой молодежи (в мое время, грин болелый, такого не было!), а ни слова не вырвалось по поводу их тихих развлечений.

Я нарезал хлеб и заглянул в холодильник. Он ничем новым не порадовал: в большом отделении дожидалась обеда и ужина кастрюля борща, на других полочках нашлись майонез, томатная паста, остатки сливочного масла и три вида варенья. У мойки для посуды стояла банка соленых огурцов. Небогатый выбор для закуски. На внутренней дверце холодильника, как всегда, стояла початая бутылка водки — в доме ее не столько пили, столько использовали как обезжиривающее и обеззараживающее средство. Вместо спирта. Дешево и сердито, и, как говорится, на любой вкус. В качестве спиртного ни я, ни Маша хранившуюся в доме водку не воспринимали. Сейчас в бутылке оставалось буквально на донышке — видимо, к родителям заходил гость, для которого эта техническая, с нашей точки зрения, жидкость имела другую ценность. Не понимаю таких людей. Менять реальную жизнь на пришибленно-иллюзорную… Хорошо, что Машка тоже не такая. Плохо, что чересчур.

Я достал масло и варенье, остальное содержимое холодильника не соответствовало жанру. Из откупоренной поллитровки с наливкой пахнуло фруктовым миксом и резкой, для меня неприятной, ноткой алкоголя.

Кажется, Машка нашла, наконец, довод, который позволил бы им юркнуть обратно за дверь. Она набрала полную грудь воздуха…

— Чай с бутербродами будете? — перебил я.

Захар толкнул Машку в бок, отчего она чуть не поперхнулась, и оба кивнули:

— Не откажемся.

Долго не знавшие, как подступиться к решению своего вопроса — возможности продолжить сладкий тет-а-тет — Машка с Захаром обрадовались: временно у них нашлось занятие, а после совместных посиделок настроение у меня, возможно, повысится…

А ведь точно повысится, они постарались, даже потратились ради моего удовольствия. Надо отдать должное Машкиной сообразительности: если бы не они вышли ко мне, получавшему подарок от их имени, а я сам обнаружил в родительской спальне чувственные шуры-муры, то результат, вопреки всем моим логическим выводам, мог скатиться к случившемуся недавно кошмару. Эмоциям не прикажешь.

— Интриганка, — буркнул я не столько недовольно, сколько с признанием заслуг в этой области, когда Машка уселась за стол между мной и Захаром.

Даже размещение продумала — сделала так, чтобы злой сильный брат физически не контачил с раздражавшим его добрым нежным парнем. А я еще дурой ее обзывал. Правильно говорила Хадя: когда показываешь на кого-то пальцем, три в это время смотрят на тебя. Три один в пользу сестренки.

На мой выпад сестренка не обиделась, посчитав (и правильно) его восхищением.

Я заметил, что чайник остался невключенным, а взгляды молодежи периодически постреливают на бутылку.

— Уже пробовали? — спросил я.

Захар отвернулся, будто не понял вопроса, а Машка мелко кивнула, чтобы не развивать тему.

Именно из-за этого мне потребовалось словесное подтверждение.

— И как вам?

— Вкусно, фруктами отдает. Ликер напоминает. — Осознав, что каждое лишнее слово становится чересчур лишним, Машка завершила: — Мы только пробуем, чтобы, если что, разговор поддержать. Как сейчас.

— Налить? — прямо поинтересовался я.

Захар сглотнул. Машка помотала головой:

— Мы не пьем. Ну, разве что по чуть-чуть…

— Нет уж, ребятки, нет значит нет. Чуть-чуть алкоголиков, как и чуть-чуть беременных, не бывает.

— Выходит, ты у нас алкоголик? — Машка состроила ехидную улыбочку.

Не найдя, что ответить, я вскипел:

— Чайник ставь, если пить хотите.

Что бы кто ни говорил, а сила — главный довод в любом споре.

Через пару минут мы уже поднимали в тосте «бокалы» — стакан и две чашки с чаем.

— За что? — спросила Машка.

— За нас всех. Чтобы у всех нас было все хорошо.

— А у нас с Захаром и так все хорошо, — Машка чмокнула парня в щеку, — поэтому предлагаю выпить за тебя, Саня. Пусть все будет хорошо именно у тебя!

— Хороший тост, мне нравится. За меня и мое «хорошо»!

Я опрокинул в себя полстакана наливки.

Хорошо пошла. Заданное тостом «хорошо» уже стало сбываться.

Масла не хватило даже на три бутерброда, варенье мазали прямо на хлеб. И с чаем, и с наливкой сочеталось чудесно.

Второй тост мы подняли за родителей:

— Без них нас бы не было. Пусть у них тоже все будет хорошо!

И снова всем стало хорошо.

— Кстати, о родителях… — Машка глянула на часы в телефоне.

— Скоро должны прийти? — Я сосредоточился на большом настенном циферблате, где вместо привычных арабских цифр были римские. Почему-то указанное стрелками значение дошло не сразу, мозг хотел отдыхать, а не работать. — С чего ты взяла? Они только вечером придут.

Маша умилительно поджала губки:

— Я имею в виду другое. Родители — это здорово. Это связь поколений. Это правильное воспитание и долг перед обществом. И нам с Захаром, и тебе однажды или не однажды предстоит стать родителями. Это очень важно и ответственно. Ты не возражаешь, если мы пойдем и немножко потренируемся?

Я долго продирался сквозь словесные кружева, а когда дошло, наливка от смеха едва не пошла обратно.

— Ну и сказанула!..

Машка вскочила, выталкивая перед собой Захара:

— Отдыхай, мы тебе не помешаем.

Пока я собирался с мыслями для ответа, дверь родительской спальни закрылась.

На ручке качалась бейсболка Захара.

Однако, выросла молодежь. Я и не заметил. Некогда было. Я все время личные проблемы решал. А теперь нету их, проблем, вместе с личной жизнью. И что же теперь, из-за своей неустроенности всем жизнь портить?

Я налил еще стакан, сразу до краев.

Когда за стенкой младшая сестра занимается взрослыми делами с посторонним парнем и это не просто известно, а иногда очень даже слышно — это просто жесть. Как сознание ни уговаривало себя, что девочка стала большая и что, видимо, время пришло, а душа требовала вмешаться и «не пущать». Сестренка ощущалась собственностью, на которую покушаются. Наверное, так родители видят детей — вечно маленькими и неотделимыми от себя. Я любил Машку и никому не дал бы в обиду. И она меня любила. И столько перетерпела из-за меня. Неужели я не отплачу добром за добро?

Осталось разобраться, что есть добро.

Я налил еще.

Бутылка кончилась подозрительно быстро. Испаряется, что ли? Не мог же я выпить столько один. Или мог? Тогда я крутой. Столько выпить — и ни в одном глазу.

Поллитровки оказалось мало, хотелось еще. Я достал из холодильника водку. Сейчас родительская логика мне была непонятна. Глупо переводить приносящий радость продукт на протирание пятен и царапин. Менделеев был химиком, но водку придумал не для опытов, а именно для питья. А он, в отличие от моих папы и мамы, был гений мировой величины. Чье мнение авторитетней?

Того, что плескалось на донышке, хватило на два глотка — горьких и забористых.

Перед глазами возникло печальное укоряющее лицо. Хадя? А ну тебя к черту! Тебя нет. Ты кончилась еще тогда, когда сбежала, не дождавшись радостного известия о брате. Ты меня предала! Меня, мою любовь… Иди к черту!

Мне хорошо. Выпью еще — будет еще лучше.

Как же просто стать счастливым. Каким же я был дураком! И ведь все мне говорили, что дурак, а я не верил.

Кстати, почему раньше я не думал об алкоголе, как о решении проблем? Это же тоже выход, и еще какой! Простой и дешевый. Искать свое счастье в большом мире и строить его — намного сложнее. Даже не сложнее, а просто недостижимей.

Между прочим, большинство так и живет. И ведь живет, не вешается. Почему я столько лет думал, что всех умнее? Счастье или справедливость при сотворении мира планом не предусматривались.

Я сделал несколько нетвердых шагов к родительской спальне:

— Ма-а-аш!

Активные движения и звуки поцелуев внутри прекратились, послышалось перешушукивание, и, наконец, раздалось:

— Чего тебе?

— Маш, а дядя Саша в какой квартире живет?

— В двадцать седьмой, а что?

— У него есть что-нибудь покрепче?

Часть четвертая. За мечтой

А на Земле разные края и страны, виноградники и посевы, и пальмовые рощи — от единого корня и от корней разных. Орошаются они одной водой, но мы предпочитаем для еды одни сорта другим. Поистине, в этом знамение для людей, имеющих разумение.

Коран, сура 13 аят 4 (смысловой перевод Б.Я.Шидфар)

Глава 1. Воскрешение

Как же шумит в голове… И стучит… И звонит…

Да выключите же дятлов и отбойный молоток!!!

Конечно, нет здесь никаких дятлов и перфоратора, это разбухшие мозги реагируют на внешние воздействия к черепу. Каждый писк — как тараном в колокол.

И опять — родительская квартира, я в майке и трусах лежу в своей постели, а по стене ползет утренний луч.

Не надо было столько пить.

Или…

Я похолодел. А пил ли я вчера? В застопорившихся мозгах все перемешалось. Что — правда, а что — нет?! Наяву ли приходил дядя Саша из соседнего дома, или это очередной глюк вроде встреч с Гаруном и Данилой?

«Наяву ли, наяву ли, ная-ная, вули-вули…» — певуче звучало в пустой голове на мотив кришнаитской мантры. А часы с календарем показывали то же утро — как в известном фильме «День сурка». Только события не повторялись, как в том кино, а подкидывали сюрпризы. То Гарун пришел убить меня, то не меня, то меня, но не Гарун, а Данила — убить меня так, чтобы подумали на Гаруна…

По ушам ударил звонок в дверь — долгий, требовательный.

Что на этот раз? Точнее, кто? А если снова Гарун? Не снова, конечно. Он приходил не по-настоящему, а только в моих «наявулях». И не понравились мне его визиты — от версии с «зеркалкой» до сих пор потряхивает, и, тем более, я не люблю, когда в меня ножиком тычут, даже если факт тычка остался за кадром, а не как в варианте с Данилой. Если бывший друг придет, чтобы ткнуть — он в своем праве, я действительно опозорил его сестру. Не важно, что хотелось мне совершенно другого. Так сложились обстоятельства. То, чего мне хотелось, я получил, пришло время расплаты.

А если меня разыскали очередные «знакомые» Люськи? Не зря же эта мысль сидит занозой так, что даже во сне являлась.

А если Костя передумал, и за дверью — внушительный Валера с какой-нибудь насыпной штучкой в руке, от которой внешних следов для предъявления следствию не останется, а избитое тело позавидует состоянию, которое было после встречи с Люськиными друзьями?

Двигаясь как сомнамбула, я накинул банный халат и, словно в шпионском боевике, встал сбоку от двери. Вряд ли кто-то будет стрелять, но инстинкт самосохранения толкнул на эту глупость.

Глупость ли? Посмотрим.

— Кто? — громко спросил я.

— Кваздапил, это я, — донеслось снаружи.

Этот грубоватый гортанный голос с другим не спутать. И эту многократно слышанную фразу. Я открыл дверь.

До проблемы рукопожатия — быть ему или нет — даже не дошло, сокрушающий удар в грудь отправил меня в нокдаун. Я пришел в себя на полу — Гарун едва сдерживался, чтобы не запинать до смерти.

— Я верил тебе как брату, а ты…

Просить прощения глупо.

— Я сожалею и все понимаю. Что бы ты ни сделал, это будет справедливо, потому что я виноват. Не тяни.

Ярость в глазах Гаруна немного утихла.

— Поговорим. — Он нервно прошел на кухню и бухнулся на табурет.

Поднявшись и оправив халат, я сел по другую сторону стола. Грудь страшно болела.

Поговорить — это здорово. С приговоренными не разговаривают. Разве только о последнем желании. Если это именно такой случай, то я хочу, чтобы никто не пострадал: то есть, чтобы родители и сестра не увидели убитого сына, а Гарун не сел в тюрьму. Лучше я сам брошусь с крыши или под машину.

В любом случае, во сне (как и во сне, который во сне) все было хуже, чем в реальности, там со мной не разговаривали.

— Ты знаешь? — спросил Гарун.

Он глядел в пол.

— О свадьбе и что было после? Вчера рассказали.

— Ты понимаешь, что мой отец не мог поступить по-другому?

— Да.

— И понимаешь, что Хадя тоже не могла поступить по-другому?

— Понимаю разумом, но не душой. Если бы в свое время ты дал мне шанс, Хадя была бы жива и счастлива.

— Жива — возможно, хотя и не точно, потому что отец не допустил бы такой свадьбы. И уж точно сестра не была бы счастлива, без согласия родителей это невозможно.

— Я говорю о другом счастье. О личном.

— А ты живешь в вакууме?

— Ты понимаешь, о чем я…

— А ты — о чем я. Не перебивай. Расскажу одну занимательную и очень грустную историю. Я присутствовал на странной свадьбе, где соединенные обычаем новобрачные глядели друг на друга волком и глаза невесты вместо радости переполняло тоскливое смирение.

— Ты говоришь о свадьбе Хади?

— А о чьей же еще, маймун тупоголовый?! По твоей прихоти самый светлый день в жизни любой девушки завершился кошмаром. Когда опозоренная Хадя вернулась среди ночи, разъяренный отец хотел убить ее, этого требовала честь.

— Этого требовали дикие традиции.

— Не нам с тобой решать, что дико, а что нет. Твоя сестра переспала с кучей мужиков, иногда — за материальные плюшки. Даже если ее заставили, для меня это дикость. Честь требовала от твоей сестры умереть и все же не допустить, и, тем более, не делать неприемлемого. Во всяком случае, я так понимаю.

В недавнем сне Гарун признался мне, что Машкины «художества» выплыли наружу, но это же был сон. Подсознание чего-то боится, и, когда сознание спит, страх заставляет картинку материализоваться. Ночью страхи оживают, а потом приходит утро и рассеивает их. Сон не может быть явью, потому он и сон!

— Эти слухи про Машу…

Гарун перебил:

— Когда люди рискуют жизнью, чтобы по чьей-то просьбе раздобыть технику со значимыми файлами, они копируют добычу. На всякий случай. То, о чем говорю, я видел своими глазами. Не переживай, тех записей больше нет — я понял, почему пришлось прибегнуть к таким мерам. И сейчас я рассказываю про свою сестру, а не про твою. Тебе интересно?

— Очень.

— Мы как раз подошли к главному. Я же зачем-то пришел к тебе? Пришел. Поэтому слушай. Я совершил неслыханное: встал на пути отца. Вопреки всем традициям и обычаям. На кону стояла жизнь родного человека, и у меня не было выбора. Вернее, выбор был, и я его сделал — не правильный для моего окружения, а который вызвал радость в глазах матери. В тот миг мама тоже проклинала вековые традиции и обычаи. Пусть не покажется, что хвастаюсь, но я не последний боец смешанных единоборств и боев без правил, и кое-что могу даже после ранения. Я утихомирил отца. Когда он понял, что со мной не справится, я сказал: «Ты потерял дочь. Если сделаешь то, что собираешься, то потеряешь вторую дочь и сына». Он понял, что так и будет, в таких делах словами не бросаются. Я забрал бы Хадю и уехал, обменявшись с родителями проклятиями. Разве кто-то хочет такой судьбы? Отец и сам не хотел убивать дочь — его руку направляли воспитание и общественное мнение, которого он боялся. Он стал искать выход. Это было сложно. Позор семьи можно смыть только кровью. К делу привлекли маминого брата, и Хадю «похоронили». — Дважды синхронно согнув по два пальца поднятых рук, Гарун сделал знак кавычек.

Я буквально растекся по табурету.

Когда я слышал выражение «второй раз родился», то, оказывается, не понимал смысла. Для кого-то вторым рождением становилась опасная ситуация — не погиб, не сбили, кирпич упал не на голову, а рядом, а упавший самолет улетел в рейс без тебя.

Сейчас у меня было чувство, что я снова родился, и сейчас я понимал, что это значит.

— Хадя жива?!

Как во сне, лицо Гаруна расплылось перед глазами. Сейчас это был не сон. По щекам текли слезы. Я плакал.

Именно это, как ничто другое, убедило Гаруна, что он все сделал правильно.

— Я пришел за подтверждением, что ты тоже отвечаешь за свои слова. Ты говорил, что любишь Хадю. Ты женишься на ней?

— Да!

Для ответа не требовались раздумья, ответ жил во мне давно, он временно умирал и теперь родился вновь — свежий, жаркий, искренний. Гарун улыбнулся:

— Несмотря на то, что придется всю жизнь скрываться от людей? Подумай о том, что будет дальше.

— Теперь у Хади нет никаких документов?

— Тетя Патимат, близкая родственница, работает в паспортном столе. Одна из ее дочерей, Нажабат, в возрасте твоей сестренки собралась на Ближний Восток — познакомилась с кем-то в сети и поддалась пропаганде. Там не столько идеями девушек цепляют, сколько личными отношениями. Сетевая «любовь» быстро развивалась, девчонка с ума сходила по виртуальному другу и его жизни «во славу халифата». Это шесть лет назад было. Дядя Магомед отобрал у нее только что полученный внутренний паспорт и не позволил сделать заграничный. Нажабат с помощью «друзей» из сети улетела в Турцию по чужим документам, и там ее следы потерялись. Может быть, она в конце концов добралась до своего виртуального идейного воина и погибла где-нибудь под бомбами или ее продали как вещь еще в Турции. Жаль девчонку. Молодая, глупая. А документы остались. От имени дочки тетя Патимат оформила заявление о смене имени и под это дело в новом паспорте появилась фотография Хадижат. Хадю возродили под новым именем. — На губах Гаруна вновь заиграла улыбка, хитрая и намного шире той, что была до грустного рассказа про сгинувшую за границей родственницу: — Нажабат стала Надеждой. Теперь Хадю — по ее, кстати, просьбе — зовут Надя, по документам она старше на два года и по легенде последние шесть лет, с тех пор как получила паспорт, сидела дома — ткала ковры на продажу. У нас многие этим занимаются постоянно или периодически, станки есть почти в каждом доме. После того, как Хадя возьмет твою фамилию — а я надеюсь, что так и будет…

— Будет! — выдохнул я.

— …следы запутаются еще больше. Документы у Хади не «липовые», внесены во все базы данных, но чем чаще они будут всплывать, тем больше шансов на перекрестные проверки. Сам понимаешь, чем это грозит. Бумажка может оживить человека, и она же его убьет. И не только его, а всех, кто участвовал и помогал.

Гарун помолчал, затем его губы вновь растянулись в улыбке, теперь она стала жесткой:

— Кстати, если что: развод тебе не светит. Я не стерплю, если мою попавшую в беду сестру бросят, пусть по документам она мне теперь не сестра.

— Даю слово…

— Не клянись, жизнь длинная, в ней все бывает. Просто помни, что я сказал. В следующий раз чапалахом не отделаешься.

— Где Хадя сейчас?

Гарун помрачнел.

— Теперь переходим к самому главному.

— Мы уже переходили, — наперекор его тону весело напомнил я.

Хадя жива, теперь ничему не обрушить моего настроения. Жива! Все остальное решаемо. Если Хаде… Наде нужна помощь — разобьюсь, но совершу возможное и невозможное. Если у нее что-то со здоровьем — будем лечить. Если с внешностью (у девушек на этот счет особый бзик), для меня это не проблема. Возможно, несостоявшийся муж или разъяренный отец, пока не остановили, успели что-то сделать с ее лицом. Или не только с лицом. Ну и что? Я полюбил не за внешность, внешность вторична. Я навсегда запомню Хадю такой, какой она была в нашей квартире. Мне нужна не оболочка, мне нужна суть.

— Значит, переходим к самому-самому главному, — поправился Гарун. — В ту ночь, когда отец чуть не убил Хадю, я тайно отвел ее к бабушке Сапият — после смерти дедушки Алигаджи, отца моей мамы, бабушка живет одна в частном доме в горах в пригороде Махачкалы. У нее небольшое хозяйство — скот, огород. Пока здоровье позволяет, она справляется. Сейчас Хадя прячется у нее, помогает по дому. Во двор выходить нельзя, чтобы соседи не увидели. Даже к окнам приближаться нельзя, а когда кто-то приходит, она сидит в подполе. Для людей и государства прежней Хади не существует. И теперь, наконец, — то, ради чего, собственно, я пришел. Если ты любишь Хадю и хочешь на ней жениться — тебе нужно ехать за ней в Дагестан.

Глава 2. Подготовка

В Дагестан? Да хоть в другую Галактику своим ходом. За Хадей я готов отправиться на край света, причем сейчас же, в халате поверх трусов и без денег.

Сейчас не получалось, путешествие за воскресшей любовью превращалось в настоящую экспедицию, для нее требовалась основательная подготовка. Утренние лучи сползлись в узкую полосу под подоконником и рассосались, часы летели, как мои прежние мечты — быстро, тягостно и с забрезжившим впереди светом выхода из ситуационной задницы, поглотившей в последние дни. Урчал холодильник, привычно капала вода из крана, пахло солеными огурцами.

И пахло надеждой. Впервые за долгое время.

План, как вывезти Хадю, чтобы не попасться на глаза посторонним, мы с Гаруном обдумывали до вечера — сначала за чаем, а на обед я разогрел кастрюлю борща из холодильника. Маша на обед не вернулась, и ее порция досталась Гаруну. Если бы сестренка пришла домой, я поделился бы своей порцией. Ничего другого из съестного в квартире не нашлось, только трехлитровая банка с огурцами, засахарившееся варенье и майонез. Майонезом мы заправили борщ вместо сметаны. К чаю хорошо пошли бутерброды с вареньем поверх масла, остатки которого я добыл со стенок почти пустой масленицы. От соленых огурцов Гарун отказался, летом он предпочитал свежие или никакие. А мне было все равно. Еда требовалась как энергия для организма, и сейчас я съел бы сухой овес — мысли витали в небесах, перед глазами разворачивались невероятные картины и перспективы, в голове зрели почти детективные сюжеты. Некоторые из этих сюжетов озолотили бы меня, предложи я их голливудским продюсерам.

Дагестан — республика большая, и все же многие знают друга, родственные связи очень сильны. То, что на дворе двадцать первый век, конечно, сказывалось, и немало людей воспринимало старинные традиции как пережиток. Но говорили об этом в своем кругу или вдалеке от родных мест. Чем старше становились люди, тем сильнее они блюли обычаи предков. Если «воскресшую» Хадю случайно узнают, ее семье не отмыться от позора — и это не говоря об уголовном наказании за фиктивные похороны живого человека и подделку документов. Тогда можно хоронить или провожать в «места не столь отдаленные» всю семью.

Предварительный план Гарун уже составил, мы прорабатывали детали и одну за другой громили и отметали мои глупые идеи несведущего человека.

— Самолет, поезд и автобус для поездки не подходят, — объяснял Гарун, — Хадю не должны увидеть посторонние. Вариант остается один — ехать на машине. Такси брать нельзя, помощь друзей — тоже не вариант: любая ниточка может натолкнуть свидетелей на ненужные мысли, а случайное слово привести к трагедии.

— Машина должна быть только своя, — вывел я естественный итог.

Гарун кивнул:

— Остальное опасно из-за непредсказуемости владельцев и водителей.

— Значит, нужно ехать на твоей.

Другого варианта я не видел, а этот меня устраивал полностью: машина знакомая, в пути можно меняться, и через несколько дней случится то, о чем…

Гарун помотал головой:

— Моя ласточка для такого дела не годится.

— По-моему, она достаточно надежна.

— Я говорю не о поломках в пути, хотя от них тоже никто не застрахован. Машина оформлена на меня и однозначно укажет на организатора и соучастника нашего «похищения невесты».

О том, что мы Хадю похищаем, мне даже не думалось. А как иначе расценить тайный вывоз человека с одной территории на другую? Постепенно приходило осознание, что не все так радужно, как показалось сначала.

Как и где ехать Гарун уже продумал, требования к машине выставлялись условиями, в которых она должна себя оправдать.

— Машина для поездки нужна солидная, чтобы вызывала зависть и, желательно, страх у искателей опасных приключений, — делился Гарун давно обдуманным. — Задиристая шпана на дорогах должна уважать, иначе будут разборки — не там проехал, не так посмотрел, и вообще, «ле, чо вылупился, самый борзый, да?» Нужно быть над ситуацией, чтобы не рамсанули.

— Чтобы что?

Направление мысли я уловил, а последнее слово в такой форме встретилось впервые. Рамсами уголовники иногда называли игральные карты, и до сих пор я слышал этот термин лишь в пронизанном «блатной романтикой» выражении «Ты чо, в натуре, рамсы попутал?!», что означало лезть не в свое дело или нарушить неписаную иерархию.

— Чтобы на гоп-стоп не взяли, — объяснил Гарун другим жаргонизмом, знакомым мне по песням в стиле шансона. — Цвет — обязательно черный или, в крайнем случае, белый. Машина должна быть достаточно проходимой, надежной и большой, чтобы спать в ней несколько ночей в дороге туда и обратно. Путь неблизкий. Сначала два-три дня по трассе до Самары, оттуда на Волгоград, затем через Элисту в Ставрополье.

— Я слышал, что через Грозный дорога ведет отличная и безопасная, можно лететь не останавливаясь.

Гарун уклончиво повел плечами:

— Да, можно ехать через Чечню, но зачем? Качество трассы — это, конечно, здорово, но будут частые проверки документов, выигрыш во времени сойдет на нет. И нам нужно не быстрее, а незаметнее, в пути лишний раз лучше не останавливаться и из машины не выходить. Для этого нужны большой бак и экономичный двигатель, чтобы не сворачивать к каждой заправке, как больной недержанием в кустики.

— Не представляю, что подходит под твое описание.

— Представляешь, просто боишься себе признаться. Итого, от машины требуется: надежно проехать расстояние в несколько тысяч километров, возможность спать в ней, проходить без дозаправки большие дистанции, ездить по камням и, если необходимо, по песку и грязи — на случай, если придется уходить с асфальта в горы или в степь. Успех зависит от плана в целом, нельзя, чтобы хоть один пункт пошел наперекосяк.

— Получается, нам нужен внедорожник?

Это именно из той сферы, о которой Гарун сказал, что я боюсь представить. Еще бы не бояться. Мне на обычную машину наскрести не удалось, а тут…

Гарун серьезно кивнул:

— Для нашей цели подойдет любой рамник, лучше дизельный, чтобы реже заправляться. Полный привод, автоматический или подключаемый — обязателен, последний отрезок пути на пузотерке не проедешь.

— Рамный внедорожник — это дорого, — грустно указал я на очевидное.

— А ты как думал? Все, что нам нравится, или дорого, или незаконно, или аморально.

— Или ведет к ожирению, — закончил я список.

Гарун бородатую шутку проигнорировал, сейчас он мыслил чисто практически:

— «Немцы» нам не по карману, и, если они старые, то часто ломаются. «Американцы» недолговечны и сложны, бэ-ушный в нормальном состоянии вообще не найти. «Китайцы» ненадежны или напоминают лотерею, а нам нужен результат десять из десяти, любой прокол стоит жизни и смерти. Предлагаю брать подходящего «японца» — старенького, да удаленького.

— А как тебе «корейцы»? — спросил я.

Многие хвалят корейские машины именно за соотношение цены и качества.

— У корейцев после древних «Галлопера» и «Терракана» не было настоящих внедорожников, а кроссовер для наших целей не подойдет — плох на бездорожье. Слыхал поговорку: чем круче джип…

— Тем дальше идти за трактором, — закончил я.

— А нам нужна возможность проехать там, где водитель трактора будет лишним свидетелем. Ты готов убирать всех лишних свидетелей?

Вопрос был риторический. Я молча слушал дальше.

— В Дагестан въедешь через Южно-Сухокумск, а обратный путь пройдет через калмыцкие степи, чтобы не попадаться на глаза одним и тем же пограничникам.

У меня на языке уже крутился вопрос, но последнее слово поразило, и сначала я спросил другое:

— Каким пограничникам?

Дагестан, вообще-то, уже пару веков как часть России.

— Это я про полицейских на въездных постах, где проверяют документы, обыскивают машины и записывают въехавших-выехавших. Контроль там чуть проще, чем настоящий пограничный, но похоже. Если у тебя все получится, то по республике обернешься за несколько часов, поэтому пусть впускают тебя одни, а выпускают вместе с Хадей в другом месте другие. Никто посторонний, кроме российских пограничников, не должен увидеть Хадю, поэтому на посту ты должен быть тише воды и ниже травы, спокойно отстоять в очереди, особенно если перед тобой окажется автобус или даже не один, и выводить Хадю лишь после того, как остальной народ пройдет. Если с вами случайно пересечется хотя бы один знакомый, который ее знает, всем нам крышка.

— Понятно. — В голове звучало: «В Дагестан въедешь через Южно-Сухокумск…» Отсюда и далее в речи фигурировало единственное число, и я, наконец, спросил главное: — Ты хочешь, чтобы я отправился туда один?

— Мне с тобой ехать нельзя. Те, кто увидит тебя, не должны связать твою поездку в Дагестан с моей семьей, я не должен засветиться как твой соучастник — и не для полиции, а для родни обиженного мужа и общих знакомых.

Одно дело ехать в горную республику с другом-дагестанцем, совсем другое — в одиночку. Перед глазами понеслись кадры из теленовостей: на Кавказе опять кого-то взорвали… поймали… застрелили… взяли штурмом… нейтрализовали… опять взорвали…

— Боишься террористов из телевизора? — понял Гарун. — Не суйся далеко в леса и горы без друга или проводника, и даже не узнаешь, что где-то существуют такие, они воюют с властью, а не с приезжими. Их мало, и если увидишь, что куда-то спешит военная техника и автоматчики в броне и шлемах — значит, скоро станет еще меньше. Приезжий может угодить в переплет в любой точке мира, не только в Дагестане, это зависит не столько от места, сколько от человека. Чтобы не влипнуть в неприятности, просто будь человеком. Смотри, как поступают другие. Не забывай здороваться, обязательно говори «Ва-алейкум ас-салам», если поприветствовали «Ас-салам алейкум», а сам первым лучше скажи «Здравствуйте». Не ходи в шортах. Не дотрагивайся до женщин.

— Разве существует и такой запрет? В новостях показывали, как местная молодежь спокойно ходит по Махачкале, держась за руку, а туристы вообще…

— Я говорю в общем. Если влюбленные держатся за руку — это нормально, а обниматься или целоваться предосудительно. В отношении приезжих допускаются поблажки, но лучше не нарываться. Если тронешь чужую женщину — последствий, скорее всего, не избежать. И не забывай, что на Махачкалу как город приходится больше чемпионов по различным единоборствам, чем на любую страну мира в целом. Кстати, — Гарун усмехнулся, — из-за этого любой титул «чемпион мира» звучит не так мощно, как «чемпион Махачкалы». Как в анекдоте про трех портных на одной улице в Одессе: «Лучший в Европе», «Лучший в мире» и, наконец, «Лучший на этой улице»…

— Какие еще особенности могут создать мне неприятности? — поинтересовался я.

Гарун с минуту прихлебывал чай, глядя, как за окном забравшаяся на дерево кошка собирается броситься на воробья. Она долго готовилась, приноравливалась, приседала на задние лапы, припадала передними, нервно раскачивала задней частью, пристраиваясь, словно курица в гнезде на яйцах…

Воробей, в конце концов, не дождался и улетел, а Гарун созрел для ответа:

— Общее правило для приезжих и местных: дураков хватает везде, дураков не любят нигде. Оставайся собой и не поддавайся на провокации. Смотри, как поступают другие, и делай так же. Если все ездят непристегнутыми — тоже не пристегивайся, чтобы не вызвать подозрения: уж не нарушаешь ли ты, такой правильный, закон более серьезно: с трупом в багажнике, гранатометом под сиденьем и героином в пакетах внутри бензобака? В пути лишний раз не останавливайся. Например, если кто-то непонятный сядет на хвост, просигналит фарами и начнет выжимать на обочину — если это не по поводу, что плетешься как черепаха и дай, мол, проехать, то гони до ближайшего поста полиции и там объясняй ситуацию. В республике в целом все спокойно, но расстояния большие, а народ разный, и, как везде, за машиной одиночки, который не может за себя постоять, или за красивой девушкой могут поохотиться какие-нибудь отморозки. В семье не без урода. Кстати, купи с запасом пленки для тонировки, чтобы снова тонировать, если заставят снять. По дороге туда передние стекла оставь чистыми — не давай повода лишний раз остановить машину и попадаться на глаза кому бы то ни было, а по пути обратно можно закрыться по кругу, лишь бы изнутри дорогу было видно.

— Значит, опасность все же есть?

— Не больше чем везде, — раздраженно бросил Гарун. — Я подготавливаю тебя даже к диким и невероятным ситуациям, потому что от твоего успеха зависят жизни. И я вот что еще подумал… Одному ехать тоже нежелательно. Русский парень-одиночка вызовет подозрения уже на въезде. Мало ли, зачем он в Дагестан едет? Девяносто девять процентов, что за неприятностями для себя или для кого-то другого. Наши доблестные внутренние органы не любят проблем, проблему лучше предотвратить, чем бороться с последствиями. Чтобы от нежелания проблем полицией лишние проблемы не возникли у тебя, ехать надо с кем-то. В идеале — с родителями… но в Махачкале они нам весь план поломают. Нельзя твоих родителей с моими сводить, еще не время.

«Еще не время», — пропела моя душа со счастливой улыбкой. «Еще»! Недавно это казалось несбыточной мечтой.

Все препятствия и опасности, о которых говорил Гарун, потеряли смысл и улетучились. Сейчас я вдруг до конца поверил, что все наяву. Хадя жива, она ждет меня, а я еду к ней! Хотелось расцеловать весь мир, включая гаишников и депутатов. В эту минуту я понял, о чем говорил Христос. «Заповедь новую даю вам: да возлюбите друг друга».

— Если получится, возьми с собой девушку, — предложил Гарун. — У тебя найдется знакомая, чтобы любила приключения, но не позволила лишнего с женихом моей сестры? Если переборщишь со свободой отношений, я ведь и обидеться могу.

— Такой нет, но, если надо, я найду. Любую найду. Не найду только такую, как Хадя.

— Хороший ответ. Ты как будто готовился. Кстати, как вариант — предложи совместную поездку сестренке, путешествующие брат с сестрой не вызовут вопросов.

— Предложу.

— Маршрут у тебя будет такой: московскими трассами до Волги, оттуда по степям в Нефтекумск Ставропольского края, это будет последней точкой перед границей. Там можно отдохнуть в гостинице, а ночью, едва стемнеет, въехать в Дагестан. Если ничего не случится, то к утру еще затемно вы с Хадей будете в Калмыкии. Теперь запоминай. В Бабаюрте можно уйти главной дорогой на Хасавюрт, там трасса лучше, но полицейских постов больше, или можно проехать более крученым путем ближе к морю. Выберешь на месте, по обстановке. В Махачкале держись ближе к горам, вдоль Альбурикента и Кяхулая до поворота на Тарки. Это за Талгинкой на склоне горы.

— Я помню, мы с тобой эту речку на спор по водопроводной трубе на велосипедах переезжали.

— Точно. Дальше придется покрутиться. Тебе нужно забраться выше по склону Тарки-Тау, мимо местной мечети и дальше вверх. Свои там ездят на всем, что ездит, но ты без привычки можешь не справиться. Асфальт кончится раньше, чем хочется, дорога будет кривая и узкая, а по крутизне кое-где даст фору трамплинам. Для этого тебе и нужен полный привод, а также хорошие злые шины. Точный адрес и схему проезда скину позже, ни названия улицы, ни номера дома я не знаю, там их практически не указывают, а визуально — старый домик с забором из битого камня, похожий на соседние. Без схемы не найдешь. Если заблудишься и придется расспрашивать местных, то говори, что приехал купить урбеч. Помнишь, что такое урбеч?

— Сладкая паста вроде арахисовой.

— Можно сказать и так. — Гаруну не понравилось мое сравнение, но он не отвлекся на возражения. — Бабушка делает его на продажу, вопросов не возникнет. Правда, соседи могут предложить купить у них — тогда добавь, что тебе нужна именно бабушка Сапият, чтобы передать посылку внуку в Россию. Съезжая с горы, постарайся именно съехать, а не скатиться боком, второго шанса у нас не будет. Для поездки купи себе хороший спортивный костюм любого цвета при условии, что он черный, и не мешало бы постричься — чем больше будешь похож на драчуна и бандита, тем больше уважения появится в глазах возможных двуногих неприятностей. Темные очки не надевай, при разговоре надо смотреть людям в глаза. И смотреть надо так, чтобы в тебе чувствовали силу. Первый взгляд определяет, волк ты или баран, отношение построится на твоем ответе.

— Постараюсь. То есть, сделаю, — поправился я. — А когда на посту или при внезапной проверке документов полиция поинтересуется целью приезда — говорить «за урбечом»?

Я сам понимал, что звучит глупо, но «полюбоваться достопримечательностями» или «искупаться в море» — тоже не лучшие обоснования короткой ночной поездки.

— Говори «в гости». Можно добавить, что не успел на свадьбу, теперь хочешь погостить у пригласивших друзей. При крупных проблемах называй мое имя и говори, что ты мой побратим, но только в случае проблем, а в остальное время ты сам по себе. Сестра, если поедет с тобой, пусть сидит сзади и прячется за тонировкой, не нужно посторонним видеть симпатичную девушку в обществе русского парня, который в машине один. Люди у нас хорошие, но, как уже говорилось, в семье не без урода, и лучше не провоцировать. Лихих джигитов во все времена хватало, а здесь ты создашь ситуацию, где кроме уголовного кодекса никто и ничто тебя не защитит — ваши обычаи не понимают кровной мести. Некоторые наши воспринимают такое дозволением к безнаказанности — нарушитель местных традиций однозначно выглядит провокатором, и при разбирательстве никто не гарантирует, что полиция встанет на твою сторону.

— А брат-следователь и дядя-прокурор с удовольствием докажут, что в чужой арбе своих песен не поют, — с кислой улыбкой закончил я мысль Гаруна.

Хотел сказать «в чужой монастырь со своим уставом не лезут», но вспомнилась восточная поговорка, и я козырнул знаниями.

Гарун этого не заметил, он хмуро продолжал:

— На обратном пути Хадя пусть тоже сидит сзади и никуда не выходит. Одежду ей нужно привезти современную и в то же время скромную, чтобы сестра чувствовала себя комфортно и не выглядела, будто ее похитили. Я передам кое-что из оставшегося, должно подойти.

Я решился заговорить о теме еще не затронутой, от которой зависел весь несусветный проект:

— Все хорошо, но где взять деньги на подходящий внедорожник?

Без этого предыдущие разглагольствования казались болтовней бомжей на свалке о том, какую бы яхту они купили.

Гарун посмотрел на меня взглядом учителя на двоечника:

— Собирай, где и сколько сможешь. Занимай. Я тоже дам сколько найду. И, считай, больше половины суммы уже есть — я продаю свою «Ладу».

Машина — это все, что у него есть, я не мог принять такую жертву. Нужно искать другой выход. Гарун правильно оценил мое молчание.

— Хочешь отказаться? Не выйдет. Это мой подарок вам на свадьбу, от подарка не отказываются. — Он глянул на часы и спохватился: — Электричка через полчаса?

— Да. Следующая через четыре часа, в ночь.

— Мне пора. — Гарун поднялся.

— Почему ты не на машине?

— Не хочу случайно разбить перед продажей. — Он давно все решил, а приехал только за моим согласием. — Созвонимся.

Глава 3. С вещами на выход

Пункт плана номер один — сбор денег — выполнили за два дня. У меня загашник был пуст, и продать было нечего. Маша сказала, что на нужный срок займет мне все, что у нее есть — понимает, что отдать смогу не скоро. Кроме суммы за свою машину немало добавил Гарун — занял или продал что-то еще. Мама сняла в банке скромные семейные сбережения, а у папы оказалась кредитная карточка на большую сумму — можно будет снять сколько не хватит, если машина окажется дороже того, что уже собрали.

Подходящий автомобиль подыскал Гарун. Выбор пал на крепкий десятилетний «Пасфайндер» в хорошем состоянии, дизельный, черного цвета. Внедорожник только что пригнали в дилерский салон, и Гарун, поняв, что лучшего варианта, скорее всего, не найти, сдал туда свою машину в зачет стоимости. Если бы к тому времени автосалон взялся за предпродажную подготовку, цена выросла бы неимоверно. Имевшиеся у автомобиля недочеты нас устраивали. Условие трейд-ина, чтобы оформленную на себя машину взаимозачетом сдавал именно покупатель нового автомобиля, обошли переговорами с менеджером, тот выслушал нас и за минуту утряс вопрос со своим начальством. Осталось доплатить сравнительно немного. В тот же день папа вручил мне снятый в банкомате остаток, и следующим утром мы с Гаруном стояли в светлом салоне дилера. Дилерский центр находился в областном центре, и, помня о словах Кости насчет нежелательности моего здесь появления, после электрички пришлось брать такси, чтобы ни с кем не пересечься.

Стеклянная коробка автосалона стояла на выезде из города, я специально приехал пораньше, к открытию дилерского центра, чтобы за день покончить с формальностями. Морщившийся от утреннего солнца Гарун ждал меня у запертых стеклянных дверей. Он посмотрел на часы.

— До открытия осталась минута. Деньги, паспорт и права с собой?

— Вот. — Я приподнял черный пакет-майку, с которым приехал.

— Опасно. А если бы…

— Извини, на телохранителя я еще не заработал.

Изнутри охранник открыл замок стеклянной двери, мы вошли. Закрутилась непонятная мне карусель-канитель оформления. Пока менеджер готовил документы, мы любовались приобретением: машина радовала глаз и чувство собственного достоинства. Представив себя за рулем черной громадины на улицах города, я ощутил себя настоящим мужчиной.

Регистрационные номера остались от прежнего хозяина, они указывали на соседний регион. Гарун сказал, что это дополнительное достоинство автомобиля. Меня, правда, смущал исцарапанный корпус, словно прежний хозяин ездил не столько по дорогам, сколько по лесу, Гарун успокоил:

— Не смотри на внешность, красивое нам не надо, нам надо надежное и практичное. Машина отличная, одного бака хватит километров на восемьсот, а если не гонять и не обгонять, то на тысячу с лишним. Полный привод — настоящий, с понижайкой. Есть электронный помощник спуска с горы. Задние сиденья раскладываются в ровный пол, можно уложить надувной матрас-полуторку и спать в свое удовольствие.

— А вещи из багажника в это время куда девать? Покупать для этого еще один багажник — на крышу?

Я придирался. Огромный угловатый автомобиль мне, конечно, очень нравился. Рядом с окружавшими его легковушками он выглядел медведем среди лисиц, косуль и зайцев, я в нем буду как раджа на слоне среди подданных. Что бы ни говорили, а размер имеет значение.

— Некоторые вещи временно можно переложить на передние сиденья, — сказал Гарун. — Расстояние от них до задней двери больше двух метров, поместится все.

Из минусов мной были найдены: протертые сиденья, поржавевшие сколы на пятой двери, а сама эта открывавшаяся вверх дверца, к тому же, нормально не открывалась — требовали замены телескопические амортизаторы. На лобовом стекле из-под правого «дворника» ветвилась трещинка — со временем она расползется перед глазами опасной паутиной, но сейчас поездке ничто не мешало. Глючил электронный климат-контроль — это оказалось особенностью модели и, как нам сказали, встречалась почти на всех одногодках: вместо печки иногда сам собой включался кондиционер. Устранение неприятности требовало несусветных затрат, сравнимых с покупкой игрового компьютера. А зачем? На улице — лето! До настоящих холодов дожить надо, и за огромную скидку я готов был вытерпеть не только температурные неудобства.

В общем, нас все устроило. Каждый из найденных минусов машины со временем можно отремонтировать, а сейчас деньги требовались для другого, собственно для поездки. Мы с Гаруном были в восторге: осталось занять немного денег на топливо, еду и прочие накладные расходы, и можно отправляться в путь.

Страховку выписали на меня одного, это стоило дешевле других вариантов, и вечером я со всеми удобствами отбыл домой, чувствуя себя королем мира.

Переполох во дворе устраивать не хотелось, я сразу въехал на платную стоянку. Пусть машина остается здесь до отъезда — подальше от случайностей. Не столько угон страшил (у нас такого почти не бывало), сколько ночные гуляки — вскроют, к примеру, ради музыки и аккумулятора или на кураже поцарапают и стекла побьют. Недавно я сам психологически был на их стороне: владелец любой техники, которая мне не по карману, казался вором и мошенником, укравшим деньги у государства, а, значит, и у меня. В рьяно-пьяном угаре «восстановить справедливость», испортив чужое добро, казалось добрым делом. Если не добрым, то все равно как бы правильным. До настоящих воров, укравших миллиарды, простому человеку не добраться, поэтому за отнявшего у тебя полагавшийся кусок принимался любой, кто живет лучше. Став обладателем дорогой, по меркам нашего города, машины, неожиданно для себя я из завистников превратился в объект зависти. В общем, лучше платить за охраняемую стоянку, чем ежеминутно выглядывать во двор и периодически хвататься за топор.

Любопытная Машка знала, зачем я ездил в областной центр, и примчалась на стоянку наблюдать торжественный въезд. От нее и родителей я не скрывал цель покупки такой машины и скорого путешествия на юг: вернуть Хадю, которую они знали под именем Нади и которая вроде бы все еще пряталась от зловредных родичей. Мой непоколебимый настрой показывал серьезность задачи и намекал, что не все будет просто. Вопросов я просил пока не задавать, и мне их не задавали. Обожаю свою семью.

Мама, ничего не спрашивая, постоянно причитала и качала головой, и с этим, не в силах прекратить, я просто мирился. Наверное, женщинам нужно нервничать вслух, чтобы от напряжения что-то не перегорело внутри.

Иначе как «джип» или «наш джипище» Машка мою машину не называла. После «стрелки» с соседним двором и разборкой с Данилой я был у местной молодежи в авторитете, а теперь, с «джипом», видимо, стану чуть ли не официальным бандитом района.

У меня же язык не поворачивался называть японский внедорожник «джипом». «„Джип“ — марка, это американская автомобильная фирма, а наша машина — „японец“ модели „Пасфайндер“», — убеждал я сестренку. Без толку. Маша видела перед собой джип и называла его джипом, а лингвистические тонкости, по ее мнению, волнуют только профессиональных филологов и зануд. К последним она относила профессиональных филологов и меня.

Мы стояли у только что пригнанной машины и обсуждали ближайшее будущее. Лето заканчивалось, и я рассчитывал, что сестренка не откажется провести остаток каникул в путешествии.

Предложению ехать в горы на внушительном «джипе» Машка обрадовалась, как ребенок известию о покупке ему ящика шоколада. Вопрос возник лишь один, то же, что у ребенка о шоколаде:

— Когда?!

Электронная очередь на постановку машины на учет в ГАИ подойдет через три дня, за это время на папины кредитные деньги закупим вещи и продукты. Еще день останется на сборы и чтобы отоспаться перед дальней дорогой.

— Выезжаем в конце этой недели.

— Отлично, у меня как раз эти дни… Пусть Захар потоскует в одиночестве, а я развеюсь на природе. Мы же будем и на природе?

— Будем, — буркнул я и вернулся к абсолютно, на мой взгляд, лишнему началу высказывания: — Меня обязательно посвящать в твои женские секреты?

— Конечно, мы же вместе поедем. У меня могут возникнуть специфические проблемы, ты должен быть к ним готов.

— Имеешь в виду истерики и перепады настроения?

Я съязвил, Машка ответила в том духе:

— Для этого мне не нужны особые дни, а говорила я про покупку в дороге необходимых принадлежностей и возможность уединяться для гигиенических процедур. Ночевать придется в машине?

— А также питаться и прочее. Все на ходу, остановок будет минимум, только для дозаправок, не чаще одного раза на тысячу километров.

Одобренный Гаруном план предусматривал именно такой формат путешествия. Гостиницы нам не по карману, а до Кавказа добираться пять-шесть суток, плюс-минус день в зависимости от стиля вождения и дорожных обстоятельств.

— Один раз на тысячу?! — Машка поджала губы и закатила глаза, высчитывая в уме. — При скорости… Сколько сейчас разрешено?

— Девяносто за городом, шестьдесят в населенных пунктах и сто десять на оборудованных автомагистралях. Превышение на двадцать не штрафуется.

— Значит, при средней скорости в сто десять километров в час…

— В городах будут пробки, на трассе — дорожные работы и аварии. Среднюю скорость возьми в пятьдесят-шестьдесят. К тому же, я не гонщик, ехать буду без нервов, в экономичном режиме, не торопясь…

— Знаю я тебя, как ты будешь «не торопясь». Тебя там любовь ждет, ты лететь будешь!

Маша продолжила расчеты в уме, вслух выдавались только результаты:

— Получается всего одна остановка в день!

— Именно. А я еще налью топлива в канистры, чтобы в очередях на заправочных станциях время не терять и меньше от них зависеть.

— Бензин воняет, его нельзя возить в машине, только в багажнике, а у нас нет багажника, у нас сплошной салон.

— Солярка не пахнет. Почти.

— Да, если несколько дней не мыться, а ты не будешь менять носки, то запаха солярки я точно не почувствую.

— За что я тебя люблю — за умение видеть суть, — сказал я, и пока Машка оттаивала, проглотив висевшую на языке новую колкость, завершил: — …и не делать из этого никаких выводов.

С сестренкой вопрос решился, но возникла другая проблема. Мама категорически не отпускала Машку со мной. «Она еще маленькая!» «Она уже большая, и с ней что-нибудь случится!» «Это же Северный Кавказ! Ты что, не понимаешь, что такое Северный Кавказ?!» Мама напирала на то, что уехать из Дагестана они с папой решили именно из-за родившейся дочки. Я отвечал, что времена изменились.

— Но люди-то не изменились! — кипятилась мама.

Моя причина — поездка, после которой я разрешу говорить о свадьбе и внуках — сыграла роль, возражения стали менее эмоциональными. И все же: «Ну, подумай сам: Машу — на Кавказ?!»

— Я не выпущу ее из машины, — убеждал я. — Нам в Дагестан только заехать и выехать, мы даже останавливаться нигде не будем.

Знала бы мама, что Маша без всяких Дагестанов приключений на свою середину нашла столько, что на язык просились отнюдь не литературные выражения.

Об этом следовало молчать.

Я упорно стоял на своем: не выпущу, защищу, Кавказом дам полюбоваться только из тонированного окошка.

Папа занял практичную позицию. Понимая, что мы с Машей все решили и мнение родителей нас интересует чисто информативно, он взял с меня слово, что действительно не выпущу сестренку из машины.

Затем папа со смирившейся мамой долго объясняли, что на Кавказе можно и чего нельзя. Часть рассказанного повторяла слова Гаруна, часть устарела — жизнь в Дагестане стремительно менялась. Мы с Машей слушали и кивали.

Когда начались сборы, вещей у Машки набрался полный чемодан.

— Покажи, — потребовал я.

— Будешь в моем нижнем белье копаться?

— Только в верхнем.

Машка поджала губы и откинула крышку чемодана.

Я мысленно схватился за голову. Ворох купальников, топиков, шортиков… Сестренка хотя бы понимает, куда мы едем?

— Бери джинсы, кофту с длинными рукавами, и попроси у мамы темный платок.

— Носовой? — хмыкнула Машка.

— Шаль. Чтобы закрывала с головой и с плечами или чтобы можно было завернуться в него. Обувь — никаких туфелек, вьетнамок и босоножек, мы не на пляж едем.

— Зверь и садист.

Вместо ироничного ответа, с которого началась бы привычная веселая пикировка, я хмуро бросил:

— Головой иногда не только есть надо.

У меня вещи поместились в рюкзак: купленный для последнего участка пути черный костюм «Адидас» с белыми полосками, новые кроссовки, пара футболок (одна — тоже новая), носки, трусы и плавки. Плавки оказались в списке вещей не потому, что понадобятся, а из-за малого веса. Лучше подстраховаться, чем в нужный момент оказаться в глупом положении.

В дорогу я намеревался надеть потрепанный спортивный костюм с отвислыми коленями, в котором ходил дома, и старые же, дышавшие на ладан, кроссовки. Потом все это можно выбросить. В новую жизнь — с новыми вещами. Хороший лозунг. Главное, не перепутать: это вещи подчеркивают и украшают новую жизнь, а не жизнь станет другой, потому что появились новые вещи. Сколько судеб сломалось, когда люди думали наоборот. Прискорбно, что большинство девочек думает так до сих пор, Машка — яркий пример. В поездку, где почти не придется выходить из машины, она готовилась как на свадьбу. Я бы на ее месте вообще кроме удобных, чтобы спать в машине, спортивной куртки и штанов, в которых Машка поедет, больше ничего не брал.

Отдельный тюк получился со свитерами и теплыми куртками — мама настояла. Я не возражал, в дороге случается всякое, а в машине, к тому же, печка хандрит. Гарун также передал сумку для Хади с ее старыми вещами. Еще он прислал схему проезда к бабушке Сапият, а за две ночи до выезда позвонил:

— Не смогу ждать дома, нервов не хватит. Давай, я поеду с вами хотя бы до Волгограда или Калмыкии, там пережду и встречу вас с Хадей.

Это была отличная мысль. Можно меняться за рулем и ехать круглосуточно, не теряя ночное время впустую. Доедем в два раза быстрее.

— Какой разговор!

— Понадобится вписать меня в страховку, а это опять деньги.

— Оно того стоит.

В два раза быстрее. Еще бы.

Осталось утрясти новость с Машей. Как и я, она рассчитывала, что поездка выйдет чисто семейной, в которой можно не напрягаться по поводу поведения и не следить за внешностью и языком.

— Маша, с нами поедет еще один человек. Мой друг. Ты не против?

— Он симпатичный?

— Это все, что тебя интересует?

— Не пойму, что ты хочешь услышать. Сам подумай: это твой друг, значит он человек хороший, иначе не был бы твоим другом. Ты берешь его в эту поездку, значит в пути он принесет пользы больше, чем неудобств, то есть в этом путешествии он нам нужен. Теперь что ты хочешь от меня? Возражений или согласия с их обоснованием? По-моему, все просто: твой друг должен ехать, мне нужно смириться с этим фактом, даже если бы я была против. Но я не против, и у меня только один вопрос: твой друг симпатичный?

Вот она, женская логика в действии. И ведь действительно логично.

— Лучше бы спросила, женатый ли он, — буркнул я.

— Ладно, будь по-твоему. Он женатый?

— Нет.

Глаза у Машки загорелись:

— А он симпатичный?!

Вертихвостка.

— А как же Захар? — Я с лукавой укоризной поиграл бровями.

— Я — молодая дама в поиске. Захар — хороший вариант, но вариант. Что плохого, если хорошего сменит отличный?

— Тогда успокою: наш спутник — не на твой вкус.

— Откуда тебе известен мой вкус?

— Таких, как он, ты называла черно…

Я не собирался заканчивать слово, но Машка возмущенно перебила раньше:

— Мало ли, кого и как я называла! Не нужно слушать, что я говорю, важно, что я думаю.

— Спасибо, насчет «не слушать» учту на будущее. А как мне понять что ты думаешь, если говоришь другое, а поступаешь вообще как-то по-третьему?

Наверное, когда слова, мысли и поступки согласуются друг с другом, это и есть счастье. Причем, как собственное, так и для окружающих.

— Не понимать надо, а чувствовать. — В Машкином голосе разлился елей: — В общем, согласная я. Втроем в дороге веселее будет.

Меня что-то насторожило в смене ее тона. Уж не собирается ли в дороге заигрывать с Гаруном? В принципе, я ее понимаю: одно дело путешествовать с несносным и вредным старшим братом, и совсем другое — с его холостым другом. Еще не начавшись, поездка представлялась ей чудесным приключением.

В общем, договорились, что едем втроем.

Я окончательно укомплектовал машину. Кроме запасного колеса, домкрата, насоса и полагавшихся по закону аптечки и огнетушителя с аварийным знаком, я взял с собой трос, провода с зажимами-«крокодилами» для «прикуривания» от чужих аккумуляторов, комплект жгутиков и шило для самостоятельного ремонта проколов, двадцатилитровую канистру, несколько пластиковых пятилитровок и «полторашек» с водой и работавший от прикуривателя кипятильник. В «бардачке» заняли место пластиковые чашки и четыре комплекта ложка-вилка-нож (четыре! Обратно поедем вчетвером!!! До сих пор не верилось). Идею с надувным матрасом, на котором можно спать на сложенных сиденьях, мы с Гаруном отбросили. При проверке документов или другой внезапной остановке полицейский может заглянуть внутрь, а во время движения каждый пассажир обязан сидеть и быть пристегнутым. В качестве матраса мы взяли обычное ватное одеяло, когда остановят, его можно откинуть, поднять сиденье и пристегнуться.

И вот, наконец, машина поставлена на учет, в путь все куплено и даже, кроме еды, уложено. Последнюю ночь мы с Машкой решили провести на полторы сотни километров ближе к цели — в областном центре. В снятой для Хади квартире была всего одна кровать, но это не смущало: я размещусь на кухне на раскладном «матрасе», а если будет холодно, то принесу из машины дополнительные одеяла. В квартире были ванна и душ — последние на долгом пути на Кавказ и обратно. Несколько суток в пути без элементарных удобств ужасали Машу, и она радовалась каждой возможности еще раз прикоснуться к цивилизации.

Провожая, мама снабдила нас продуктами чуть ли не на месяц и убедилась, что теплые вещи и одеяла мы не забыли. Папа на прощание по-мужски пожал мне руку:

— Будь острожен. Понимаешь, куда едешь.

— Понимаю.

— Ждем вас. Удачи и успеха.

Мама с причитаниями обнимала и целовала, еле вырвались. Прокуренная атмосфера подъезда после нервно-слезливого расставания с мамой показалась воздухом свободы.

Глава 4. Веселье начинается

По пути на стоянку Машка чуть не подпрыгивала от распиравших ее восторгов:

— С ума сойти. Мы едем на юг! Море! Горы! Приключения!

— С ума сходить не надо. На юг мы действительно едем, а море и горы увидишь только из машины. Зато насчет приключений ты полностью права, без этого не обойдется.

— Но если все сложится хорошо, на обратном пути мы где-нибудь искупаемся?

— Где-нибудь — обязательно. Например, в ванне.

— Еще скажи — в луже.

Я серьезно кивнул:

— Или в луже.

— Тиран и зануда.

— Мечтательница.

— Угнетатель и эксплуататор.

— Бестолковая и легкомысленная фантазерка.

Маша на миг задумалась.

— Бестолковость и легкомысленность зависят от точки зрения и фактом быть не могут, — объявила она с апломбом Нобелевского лауреата, — зато быть человеком с богатым воображением лучше, чем нудным эксплуататором младших сестер.

— Путешествие — удовольствие, а не эксплуатация. Я предложил, ты с удовольствием согласилась. Переиграть не поздно даже сейчас.

— Ага, разбежался. Я человек слова, сказала «еду», значит еду.

На стоянке я предъявил сторожу чек, мы закидали вещи в машину, с металлическим стуком легко завелся двигатель. Случись такой звук на «Ладе», я схватился бы за голову, а для старенького дизеля это нормально. Я вырулил нашего угловатого бегемотика из загона стоянки на волю. Машка важно сидела рядом, широко раскрытые глаза блестели. Тема прекратившегося при посадке разговора, как оказалось, еще не исчерпалась.

— Это путешествие тебе нужно для дела, — продолжила Машка с того же места, — а я нужна для компании, которая нужна для дела. Значит, я права: получается, что это прямая эксплуатация!

— Еще скажи «эксплуатация детского труда».

Машка поморщилась:

— Так и хотела сказать, но ты придерешься к слову «детского», и мне опять придется оправдываться, что я уже взрослая.

— Вижу в этом прямое признание, что ты ребенок, и для причисления к взрослым тебе нужны оправдания.

Машка показала мне язык. Этого ей показалось мало, и мне в голову прилетел звонкий подзатыльник.

Правой рукой я попытался ответить тем же, но справиться с дикой тигрицей, одновременно ведя машину, трудно.

— Сейчас остановлюсь…

— Ты сам говорил: ехать будем без остановок. Слово надо держать.

— Кажется, я выбрал для поездки не ту компанию. Предлагаю немедленно прекратить эксплуатацию малолетних и отправить тебя домой.

— Не дождешься!

Машка мгновенно преобразилась в паиньку, сложила руки перед собой и с умилительно серьезным видом уставилась вперед.

Ключи от съемной квартиры мне еще не вернули, и с трассы я позвонил Косте.

— Это Алексантий. Проездом буду в городе, утром уеду из него далеко и надолго. Никому на глаза не попадусь. Хочу переночевать на квартире и забрать оттуда свои вещи. Куда подъехать за ключами? Я уже на трассе, скоро приеду.

Костя несколько мгновений молчал.

— Я не думал, что ты вернешься. Квартира пустовала, и я, как человек практичный, занял ее для своих целей. С хозяйкой дело улажено, она не возражала, что квартиросъемщик сменился на более солидного. Твои вещи лежат у меня. Место в шестиместной «общаге» еще за тобой?

— Да, до конца месяца.

— Остановись там, вещи тебе привезут.

Костя отключился.

Все бы хорошо, но со мной была Машка. Я набрал Фильку, объяснил ситуацию, а после разговора проинформировал Машу:

— Планы меняются. Везу тебя на ночь в квартиру к трем холостым парням. Зная тебя, мне почему-то кажется, что возражений не будет.

— Все зависит от твоей позиции. Если ты хочешь меня туда везти, то я против, а если не хочешь — то, конечно, я всеми руками «за».

— Коза.

— А ты по-прежнему эксплуататор. Еще и трех приятелей подключил. Будете все вместе меня эксплуатировать?

Я не удержался. Сорвавшаяся с руля правая рука хлестнула Машку по щеке:

— Еще одна шуточка на двусмысленные темы, и я тебя высажу. Даю слово.

Сестренку проняло, она даже не возмутилась столь наглой демонстрации силы.

— Дожили, с родным братом пошутить нельзя, — проворчала она себе под нос.

— Бывают шутки и «шутки», над первым смеются, за второе бьют.

— А еще бывают умные люди и тупые, первые над шутками смеются, вторые за них бьют.

— Спорить не буду. Я тоже человек слова. Еще раз неудачно пошутишь — отправишься домой. Все ясно? Не слышу.

— Я-а-асно.

Через полтора часа я подрулил к многоэтажке, около которой в «Ладе» Гаруна провел первую ночь с Хадей. В тот раз про расположенную за углом дома платную автостоянку мы не думали, ярко освещенные места, к тому же охраняемые сторожами и видеокамерами, нас пугали. Сейчас для нас с Машкой это оказалось чудесным достоинством — не нужно далеко ходить с вещами. Я сразу въехал на стоянку, откуда мы с сестренкой, попросившей минуту на переодевание, с минимумом вещей поднялись в оставленную мной квартиру-общежитие.

Из этой квартиры тоже следовало бы забрать оставшиеся вещи, а хозяев известить, что ухожу в академический отпуск и свой угол в городе мне больше не потребуется.

В шестикроватной квартире ничего не изменилось, только постель Тимохи теперь пустовала. После его гибели хозяева подыскивали другого жильца, но до начала учебного года найти такого было проблематично. И Валька до конца лета не появится. Сокомнатники ничуть не возражали, что одну из свободных кроватей сегодня займет моя сестра. По моим рассказам Машу считали малявкой, кем-то вроде ее тезки из мультика про непоседливую девочку и медведя. Насчет характера приятели не ошиблись, а с внешностью не угадали.

Когда порог переступила фигуристая красавица с томным взором, в квартире на миг повисла тишина, а затем каждый бросился убираться на своем месте. После этого Игорь первым занял ванную комнату, где даже побрился на ночь, а заодно прибрался, спрятав в общий пакет развешанные на веревках штаны и трусы. Филька с Артуром отправились ставить чай и под этим предлогом приводить в божеский вид и кухню.

Рано взрослеет наша молодежь. В Машкины годы я был неуклюжим прыщавым подростком, которого реальные девочки интересовали только с эстетической точки зрения, а для бурлящей гормонами фантазии хватало сетевых. Машка же была настоящей красавицей, еще созревающей, но с такой аурой женственности, от которой встречных представителей противоположного пола сносило, как ураганом. Кстати, про девушек с таким характером, как у Машки, говорят «ураган в юбке», и это правда, а если юбка при этом едва прикрывает попу, а под топиком — только сам ураган…

Хоть кол ей на голове теши. Из-за внешнего вида Машки мы едва не поругались, когда она попросила обождать снаружи и переоделась в машине. Обтягивающий топик и клетчатая мини-юбка — именно в этом комплекте, по мнению сестренки, следовало идти в гости к приятелям брата. Грудь вызывающе торчала острыми сосками и приковывала взгляды: на вибрировавших при ходьбе полушариях — высокие конусы, а ткань топика была настолько тонкой, что казалась прозрачной, оттого конусы дерзко темнели, словно подглядывая, как глаза кокетки из-под вуали, за теми, кто заглядывался на них. Под топиком белел гладкий животик, а узкая юбка, которой больше подходило название широкого пояса, сидела очень низко и начиналась на пределе разумного. И заканчивалась тоже на пределе — ни нагнуться, ни ногу не поднять без того, чтобы не показать случайным зрителям кино для взрослых. На утверждение, что так ходить неприлично, Машка снисходительно усмехнулась: «Сколько тебе лет и давно ли ты последний раз был на улице? Твое мнение — это мнение старика или ханжи и задрота». Мне не понравилось в ее устах последнее слово, на это последовала отповедь: «Обычный современный термин. Не нравится — предложи точный синоним, и я буду его использовать».

Подходящего емкого замещения я не подобрал, а в спортивный костюм Машка пообещала облечься завтра, ведь поездка еще не началась.

Вообще-то, началась. Мои доводы отскакивали от сестренки, как горох от стенки — что-то глубинное и неодолимое не давало Машке идти к одиноким парням в затрапезном виде. Я смирился. В конце концов, Филька, Игорь и Артур — люди адекватные и лишнего, как мне кажется, себе не позволят. Или это мне только кажется?

Впервые со времен Мадины-Мерилин порог нашей холостяцкой берлоги переступило пышущее эротическими флюидами создание, и вновь я оказался в роли цепного пса, призванного «не пущать» вместо того, чтобы получать от жизни удовольствие. У меня была Хадя, она вновь занимала все мысли, а у Машки был Захар, и на последнем факте можно было остановиться, чтобы спокойно лечь спать, но Машка — это же Машка. Захар остался дома, а здесь ее окружили активным вниманием сразу три возможных воздыхателя.

Мерилин, дубль два, только без маски. Как и Мадине, Машке хотелось, чтобы жизнь бурлила, и если где-то мог взорваться вулкан, сестренку тянуло именно туда, а не в дышавшую спокойствием безопасную тишь.

Я представил Машу парням, а их ей, мы вошли в комнату, я показал на дальнюю кровать:

— Сегодня это твое место.

Прозвучало жестковато, словно команда собаке. Ничего, пусть привыкает слушаться, дрессировка — вещь в ее возрасте необходимая, поэтому еще продолжится.

Моя кровать была следующей и как бы отгораживала дальнюю от остальных. Это был лучший вариант для ночевки в компании посторонних.

Машка сразу отправилась в освободившуюся ванную комнату. Проводив ее взглядом, Игорь показал мне большой палец:

— Прямо невеста.

— Не доросла еще, — возразил я.

Донесся шум воды, и лица, наконец, отвернулись от давно закрывшейся двери.