Курятник

Информация от автора

Уважаемый читатель (критик, зевака, сочувствующий, прочее — ненужное отрубить гильотиной для сигар и выкинуть)!

В этой книге, которая была задумана в то время, когда «Сын президента» еще даже не был закончен, вы встретитесь с новыми героями, а со временем узнаете и о судьбе тех, кого успели полюбить по предыдущей (но это произойдет не так уж и скоро, скрывать не буду).

Роман «Сын президента» был посвящен проблеме того, что мы очень часто отказываемся от ответственности или не думаем о том, что придется отвечать за свои поступки. Чтобы не повторяться, в новой книге я избрал своей мишенью несколько иное явление, попытался проникнуть в корень проблемы другого зла, на мой взгляд большего, чем просто безответственность, понять почему так происходит. Не скрою, за год, прошедший с создания первой книги моя жизненная философия претерпела существенные изменения, я стал смотреть на мир иначе, может быть жестче. Наверное, эти события придуманы провидением для того, чтобы вызывать подобные постоянные перетурбации — ведь если ты не меняешься, то и не живешь, по сути.

Как и в первой книге, некоторые персонажи будут вам напоминать реально существующих. Но в данном случае, если вам удастся узнать себя в ком-то из них — подумайте немножко о том, стоит ли признаваться в подобном сходстве. В конце концов, если мы видим отражение, то начинаем думать, что с его помощью нас хотят оскорбить или обидеть (а в нашей стране в 150 процентах случаев именно так и происходит). А ведь это всего лишь отражение, у него нет чувств, эмоций или ответственности. Может быть, вас задевает, что эта книга напрямую вас обвиняет в безответственности? Так может лучше сначала начать с себя и попытаться что-то изменить. Наверняка там, за поворотом, про который вы уже забыли, сидит кто-то кому вы сами сломали жизнь, не задумываясь о последствиях. Ведь поворот пройден, зачем возвращаться. Дурацкое суеверие. Так что прежде чем бросаться на баррикады и рвать на себе волосы, прикрываясь каким-нибудь миловидным предлогом, загляните внутрь. Весь ваш протест возникает именно из-за той внутренней гнили, что сидит там. И она вас устраивает, так как о ней никто кроме вас и не знает вовсе.

Вспомните сколько раз вы поступали, следуя лишь волне ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ, не имея свое собственное. А даже если и имели его, зачем оно нужно, когда есть такое распрекрасное и правильное ОБЩЕСТВЕННОЕ мнение. Да, «Курятник» — книга, бичующая это понятие, которое засело в человеческих головах подобно омерзительной опухоли. Есть, правда, разница. Думающий человек тем и отличается от серой массы, что он избавляется от опухоли, а не оставляет ее себе, если даже с ней живется удобнее. Пока у вас не будет своего мнения, так и останетесь серой массой, пустым местом и управляемым электоратом без загранпаспорта.

И еще одно полезное замечание. «Курятник» не является попыткой к пропаганде любой формы. Именно по этой причине книга начисто лишена сексуального содержания, неважно, традиционного или не очень. Может быть, это может повлечь за собой обвинение в том, что роман фригиден. Но что поделаешь, если в нашей стране законы принимаются благодаря действию различных фригидных элементов. В этом нет ничего удивительного. Это те же самые баррикады, на которые люди идут защищать великую идею, на самом деле отстаивая совершенно иные, свои интересы. И само собой эти интересы никогда не будут преданы огласке, так как гораздо выгоднее прикрываться высокой идеей. Правда, проблему фригидности это никак не решит. В предыдущей книге я написал, что из чужих ошибок выводы делают только неудачники. Дело в том, что в нашей замечательной стране очень модно считать, что в наших несчастьях виноваты все подряд кроме нас самих. Собственно, ноги у проблемы растут именно оттуда. Потому что при помощи законодательных актов рождаемость не поднимешь. Пусть эта книга будет тем самым зеркалом, в котором кто-то сможет рассмотреть себя и задуматься, наконец о том, что он из себя представляет. Имейте в виду, когда падать некуда, снизу обязательно кто-то постучится. Зеркало всегда можно спокойно разбить, но это не будет означать, что кардинально изменится то, что оно отражает.

И последнее — эта книга, как и «Сын президента» не является призывом к тотальным переменам и т. п. Я просто хочу показать, как вы сами, хорошие люди, делаете невыносимой жизнь других хороших людей, одних превращая в законченных подонков и убийц, а других просто отправляете на тот свет, или гнить заживо. Кому больше нравится.

ВСЕ ПЕРСОНАЖИ ДАННОЙ ИСТОРИИ ВЫМЫШЛЕНЫ ВОЗМОЖНЫЕ СОВПАДЕНИЯ СЛУЧАЙНЫ.

Эта книга будет начинаться нетипично, а именно нулевой главой. Она не имеет прямого отношения к основной истории, ее герой вымышленный. Этот страшный текст есть доказательство того, как можно разрушить жизнь человека, не думая ни о каких последствиях. Он будет лейтмотивом или даже эпиграфом, хотя нет, скорее эпитафией к истории, которую я собираюсь рассказать…

0. Дом, который ты разрушил

Я урод. Я могу только услышать то, что вы говорите. И моя история не вызовет и грамма вынужденного сочувствия, потому что вы уже отравлены своими предрассудками по самые гланды. За вас решают проблемы законодательные тетки в климаксе и сошедшие с ума священники-латентные геи, знающие лучше вас, что именно вам нужно в этой пустой и бесполезной жизни. Упиваетесь своей правильностью и естественностью, а сейчас просто открываете очередную якобы модную книжку, чтобы отвлечься ненадолго от насущных проблем или просто убить время по дороге в метро или автобусе.

Я урод. Все человеческое уже давно во мне сгорело и осталось тлеть. И я расскажу, как докатился до такой жизни.

Я урод. Меня окружает только темнота и редкие звуки в пустой квартире. И я подхожу к книжному стеллажу, касаюсь корешков книг, которые уже никогда не смогу перечитать. Но я чувствую их внутреннюю энергию, страсть, наполнение. Когда-то я собирал их, гордился коллекцией. Окунался в знания с упоением отдаваясь радости чтения. Только теперь мне не суждено увидеть ни знака. Я обречен быть убитым заживо. И жить убитым.

Я урод, которому уже не суждено быть счастливым. Потому что никто и не посмотрит на слепого и нелюдимого человека в 40 лет. Но в моей жизни была любовь, которая погубила меня за то, что я смел любить и не стеснялся в этом признаваться.

Я урод. Я стою на обломках собственной жизни. Собственного дома, который столько времени оставался для меня Главным. И это спокойное время закончилось катастрофой.

Почему люди считают нормальным вмешиваться в чужую жизнь и исправлять ее в соответствии с тем, как они считают более верным. А то, что остается после их деятельности волнует мало. А точнее, вовсе не волнует. А зачем задумываться над этим? Зачем и почему?

Я урод. И Тебе на мою боль, в сущности, наплевать. Ты нашел в себе силы справиться с угрызениями того, что у других называется совестью. Но у Тебя ее никогда не было и нет. Цинично и жестоко растоптав меня и предпочитая не замечать живого напоминания Твоей подлости, которая до сих пор гложет мою растерзанную душу. А мне по-прежнему нет жизни без тебя, и каждый раз, когда дверной замок начинает хрустеть ключами, я жду момента, что сейчас услышу Твой голос. Только его. Потому что увидеть Твои прекрасные глаза мне не дано. Ты нашел в себе силы выкинуть прошлое на верхнюю полку и забыть его в пустом вагоне. Последний раз, когда мы виделись с Тобой, в них еще теплилось то прекрасное чувство, что сковывало нас и держало вместе. Ты делаешь вид, что новая жизнь лучше, смог справиться с одиночеством и изменил своей плоти, найдя утешение в ней.

Я урод. Так считает общество. Потому что я посмел любить другого мужчину. Несмотря на то, что люди думают иначе. Им всегда проще принимать жизнь простой, без отклонений и нюансов. Если бы она была такой простой и незатейливой на самом деле, то это уже не жизнь. Скорее можно назвать это сценарием. Продуманным, замотивированным и четким. А еще это похоже на расписание движения поездов, в котором точно сказано в какое время, на какой путь прибудет поезд, и во сколько он отправится. Если происходит его нарушение, то проблем не избежать. Это же отклонение, неправда, пустота. От него, как от отправной точки начнутся большие и непоправимые проблемы и неприятности. И принять во внимание тот факт, что машинист отвлекся из-за какой-то своей серьезной проблемы, никто не захочет. Его накажут и тем все и закончится. Общество не любит отклонений, оно измеряет всех одним сантиметром, а выделяющихся жестоко подгоняет под необходимый шаблон. Не понимая при этом, что шаблон есть ошибка, что каждый человек индивидуален, что любое чувство имеет право на существование.

Я урод. Общество сделало меня уродом. Ты сделал меня уродом. И сейчас даже не сожалеешь об этом. Но это только пустой самообман.

Когда рушится дом, сначала все начинает ходить ходуном и дрожать. После этого лопаются стекла в окнах. Падает на пол мебель, поднимая собой пыль. Книги вылетают из стеллажа и разлетаются в разные стороны шелестя страничками. Вокруг стоит невообразимый гул, надо успеть убежать, чтобы не быть убитым падающим потолком. А Ты не просто успел выбежать из этого дома. Ты сам вытащил из фундамента камни и поджег взрывчатку. Ты посчитал, что ответственность за эти стены и людей за ними живущих, слишком тяжела для Тебя. Я оказался для Тебя менее важным, чем Ты сам. И просто убил меня, продолжая любить. Потому что считал, что-то что говорят другие, для тебя намного важнее. Их мнение — истина последней инстанции. Твои чувства — ничто, если они не сочетаются с этим мнением. Так пусть они горят в аду вместе с этим мнением и обществом, которое его создает. Я их проклинаю вместе с Тобой.

1. Жизненно важные банальности

Небольшая банальность, так, просто мелочь

Немного магии с приманкой сочувствия

Тем не менее, всего этого мало, есть на самом деле больше

И все это наша реальность

Которая собирается из таких вот мелких банальностей…

Current Music — Syliva Vrethammar — Trivialitet

Панель экрана телевизора четко показывала крупным планом президента Большой страны Дмитрия Волкова. Его круглое лицо, занимавшее почти всю телевизионную картинку, казалось еще немного, и выкатится на пол. Эмоции на уставшей физиономии руководителя страны читались тяжело. То ли он несколько ночей не спал, либо просто не мог прочитать того, что ему заготовил спичрайтер. Вскоре Президент заговорил. Голос не выдавал волнения, которое могло быть угадано по его странному выражению лица:

— Семнадцать лет назад, — холодно и довольно жестко говорил Волков, — произошла катастрофическая ошибка. Я не могу понять, почему такое происходит, но мне кажется, что все это ирония судьбы. Те, кто виноват в этом, должны понести ответственность за то, что исковеркали жизнь моим мальчикам. Если вы меня слышите, подумайте о том, что сделали. Из-за вас мой сын провел 17 лет в детском доме…

Ощущение того, что даже сам Волков не верит в то, что он говорит продолжало не отпускать…

Телевизор был прикреплен к кронштейну и нависал над большой комнатой помещения с высоким потолком. Детский дом №13 при Центре образования «Родник» располагался на Севере Озерска в небольшой двухэтажной пристройке. Здесь нашли свое пристанище около восьмидесяти сирот. На самом деле, столь небольшое количество воспитанников обуславливалось слишком маленькой площадью, но благодаря стараниям директора Детского дома, продолжал держаться на плаву, несмотря на многочисленные проверки и порывы чиновников разного пошива и ранга к реорганизации и укрупнению государственных учреждений.

За телевизионной передачей в комнате отдыха педагогов наблюдали двое. Арсению Савельеву был 31 год, и его можно было назвать счастливым человеком. Хотя бы потому, что он снимал квартиру в том же самом дворе, где находилось место работы — и потому был избавлен от необходимости пользоваться общественным транспортом и добираться до дома по часу. Внешне он походил на молодого буржуа, потому что, сохранив достаточно детское выражение лица, на нем не скрывали себя признаки возраста. Если в молодости он был худым, стройным и высоким, то сейчас стал немного сутулым и обзавелся пивным животиком. Многие любили намекать старшему воспитателю и по совместительству учителю географии и биологии о том, что ему стоит сесть на диету. На это следовал ответ, что Арсения устраивает он сам и менять себя он не намерен. А если у кого-то страдают при этом эстетические чувства, то это их половые трудности.

Блондинка Светлана Багрицкая, в 20 лет заканчивала педагогический университет и вполне бы стала учителем иностранного языка, если бы не некоторые детали. Первая, и, пожалуй, самая существенная, состояла в том, что Светлана, после получения драгоценного диплома собиралась забросить работу в детском доме и посвятить себя репетиторству, благо, она уже обзавелась соответствующей базой. Вторая деталь может показаться несущественной и даже ненужной, поскольку есть первая, но не рассказать о ней нельзя. Несмотря на свой пятый курс английский язык Светланы отличался в худшую сторону. Ученики не делали особых успехов, а их родители, языка не знавшие вовсе, просто выкладывали деньги. Точно так же как потом, перед государственным экзаменом, они оплатят чаду положительную оценку и поступление в престижный университет.

— Какой абсурд, — холодно проговорила Светлана, глядя на экран, — неужели он думает, что в эту дикую сказку все быстро поверят.

— А кого это волнует? — весело отозвался Арсений, — ребенок то, как я понимаю, не в нашем детском доме рос. Так что проверить мы не сможем. Да и не узнает никто в каком детском доме он жил. Сейчас посмотрим на этого Сына Президента.

В тот момент Арсений еще не знал, что достаточно скоро этот человек сыграет в его жизни очень большую роль. Зачастую мы и не подозреваем, что жизнь складывается из таких вот мелких и незначительных, но жизненно важных банальностей.

В этот момент на экране появился Сашка — найденный сын президента Волкова. Он надменно смотрел в камеру, по его лицу нельзя было сказать, что он безмерно счастлив обретению родителей. Журналистка задавала ему обычные вопросы, а он отвечал так, словно текст ему написал спичрайтер отца.

— Ты ничего странного не замечаешь? — спросил Арсений Светлану.

— Честно говоря, нет, — ответила Светлана, — я бы тоже испугалась камеры в такой ситуации.

— Я не об этом, послушай, как он говорит. Я в жизни не поверю, что он детдомовский. Сходи на второй этаж и побеседуй с выпускниками и поймешь, что я в виду имею.

— Все равно не понимаю, — выдохнула Светлана, давая понять, что ей не интересен этот разговор.

— Очень просто. Этот Саша никогда в детском доме не жил. Послушай, как он отвечает, такую хорошую речь я от сирот не слышал. Их же воспитывают педагоги, и учитывая, что нашим подопечным еще немного повезло, то есть детские дома, где все обстоит намного хуже и запущеннее.

— Сеня, — отрезала Светлана, — давай сменим тему. Я лучше выключу телевизор и сделаю чай.

Экран погас и интервью с сыном президента улетело восвояси из комнаты отдыха.

Светлана отправилась в небольшой уголок отделанный под кухню и стала колдовать над чайником. Арсений насмешливо повернулся к ней и сказал:

— На самом деле, мне кажется, что тебе стоило бы понаблюдать за учениками, с которыми ты работаешь.

— Ты можешь не продолжать, — развернулась к нему Светлана и ее глаза расширились от раздражения, — я тебе сто раз говорила, что не рассматриваю этот зоопарк в качестве моего постоянного места работы. Если ты сидишь тут и зарастаешь мхом, это твое дело, но мне до этих существ до лампочки, я свой урок отвела и ушла. Все. Баста.

— И это зарастание мхом очень неплохо оплачивают, — заметил Арсений.

— Что с того то? Зато сколько тебе нервных клеток Суворова попортила, сколько ты сам о ней гадостей говорил?

— Так это же был порыв, эмоции, рефлексия. Она сама, ты бы слышала сколько гадостей обо мне говорила. И ничего, выжили. Вроде даже очень неплохо себя чувствуем. Разве нет? — Арсений улыбнулся.

— Я напомню тебе твои слова, когда вы с ней снова поцапаетесь.

Арсения спас звонок мобильного телефона, который он схватил как некую реликвию, когда увидел кто звонил. Ничего не говоря Светлане, он выскочил в коридор, огляделся и ответил:

— Да, Солнышко, — сказал Арсений, — как самочувствие? Нормально выспался сегодня?

— Нет, плохо, — ответил телефон, — ты же знаешь, что я не ты, и встаю в шесть утра.

— Ну не всем так везет работать в одном дворе с домом, — ответил игриво Арсений, — а во сколько ты сегодня будешь? Я бы приготовил что-нибудь вкусненькое.

— Честно говоря не знаю, — холодно ответил телефон, — сегодня очень много работы, может приеду очень поздно, на такси.

— Вы в своем правительстве города совсем озверели, — ответил ему Арсений, — такое ощущение что такое понятие как трудовой кодекс в вашем курятнике еще не откопали. Что там, опять у Кухарской геморрой вылез, или Птичкину шило в одном месте жить мешает?

— Все одновременно, — ответил немного грубо телефон, — мне нужно идти работать.

— Давай иди, — сказал Арсений, — я люблю тебя.

Ответа не последовало. Связь оборвалась.

Андрей Ефремов аккуратно убрал свой дорогой смартфон в чехол и положил его в карман небольшой коричневой сумки, на которой красовались достопримечательности одной северной столицы. Это был подарок Арсения на память о поездке в этот замечательный город…

Андрею было двадцать шесть лет, он был высоким и статным, работал на правительство города и очень гордился своим статусом, при любом удобном случае показывая всем свою ксиву. Глаза Андрея никогда не отражали того, что он думал на самом деле. Это странное свойство он приобрел со временем. Еще со школы у него было множество романов и все они заканчивались очень быстро — Андрей боялся привязаться к человеку и не считал, что ответственен за того, кто его любит. Отношения с Арсением в этом плане были скорее исключением — прожить вместе четыре года — для молодого чиновника это был подвиг. Но мало кто подозревал, что у этого человека свое двойное дно. Никто из его семьи, или с работы и не подозревал, что он делит свое ложе с другим мужчиной. Камингаут был для Андрея чем-то вроде проклятья, он боялся своей тени из-за этого. Даже матери, которую, как он считал, любил больше всех на свете, он не решился признаться в своем отклонении…

Андрей легкими шагами прошел из тесной прихожей в небольшую кухню, где его ждал сытный завтрак, от которого причудливыми колечками поднимался в воздух манящий аромат мамочкиной стряпни. В этот день ему настолько не хотелось ехать на работу, что он предпочел пойти своим стандартным путем. Позвонив начальнику Андрей сказал, что ему нездоровится и он хотел бы отлежаться дома лишний день после выходных. Но вместо того, чтобы отдохнуть он отправился к матери, которая жила в небольшом военном городке в стороне от города-спутника Озерска — Подосинках.

Инна Васильевна Ефремова была женщиной полной, с добрыми бездонными глазами, длинными седеющими волосами и неровной походкой. Она мучилась от сахарного диабета, который уже успел доконать ее покойного отца. Но всем своим видом Инна старалась не показывать своей болезни близким, чтобы лишний раз их не волновать. Эта женщина не была счастливой в браке. Союз подарил ей двух сыновей, которые стали для нее всем в этой жизни и ворох бытовых и экономических проблем. Потому что на двенадцатом году брака ее муж, внезапно уставший от тягот семейной жизни, воспитания детей и прочего захотел свободы и пустился в приключения, бросив женщину с двумя мальчиками на руках. Андрею тогда было шесть лет и это событие в жизни семьи стало для него роковым — так как мать попыталась заменить ему и отца, но в силу ее природной мягкости и нежности, получилось то, что получилось. Для старшего сына уход отца стал испытанием на стойкость и благодаря этому он рано повзрослел, стал серьезным, быстро обзавелся семьей, давно не жил с родителями и ждал в семье появления третьего ребенка.

Для Андрея же этот разворот привел к тому, что вся его взрослость и серьезность стала лишь маской, которая прикрывала переполненный мелкими комплексами характер. Те же самые жизненно важные банальности. По этой причине, получивший чисто женское воспитание Андрей, не признавался никому из родных о своей личной жизни…

— Тебя, наверное, только дома так хорошо и кормят, — заметила Инна Васильевна, наблюдая за тем, как Андрей уплетает ее стряпню. Но сын предпочел промолчать. Потому что Арсений готовил очень хорошо. Благодаря этому за четыре года Андрей сам разучился готовить (хотя на самом деле и не умел вовсе) и здорово прибавил в весе, уйдя от своих стандартных девяносто килограммов до внушительных ста тринадцати. Арсений считал, что расстраиваться этому смысла нет, так как Андрею было далеко до массы как родителей, так и старшего брата.

Стоит заметить, что бегство отца от матери не было последним аккордом всей этой семейной трагедии. Спустя семь лет, когда Андрею уже стукнуло тринадцать, отец вернулся в семью. Поскольку Инна Васильевна, судя по всему, в свое время пережила операцию по удалению гордости без обезболивания, она приняла блудного мужа, который к тому моменту уже не был нужен взрослым сыновьям. Старший давно жил своей жизнью, а у младшего была своя и, кроме матери, для него не существовало достойного авторитета… Таким образом от отцовской ответственности он был избавлен на сто процентов, чего, собственно, и добивался своим исчезновением на столь внушительный срок. Короче говоря, все остались довольны. Отца Андрей не воспринимал в принципе, кроме того он уже обнаружил у себя склонность к тому, что ему был больше интересны лица его собственного пола. Но рассказывать об этом он не торопился.

— Смотри, — сказала Инна, кивнув на работающий телевизор, — снова президентского сына показывают.

— Ну ведь это такое событие, — пробормотал Андрей, которому все эти перипетии были искренне неинтересны, так как он даже не подозревал, что в недалеком будущем он столкнется с его героями лицом к лицу, — вот и кричат о нем на всех телеканалах.

— Теперь я понимаю, почему мне казалось странным, что Максим Волков так не похож на своего отца.

— Если детей действительно в роддоме перепутали, — развел руками Андрей, — что тут поделаешь? Вспомни в какой стране живешь и не удивляйся.

— А мальчишка рос в детском доме, бедняжка…

Упоминание о детском доме заставило сердце Андрея на секунду замереть. Любое напоминание об Арсении, которого он любил, но ни разу ему этого не сказал, заставляло почувствовать его в неудобном положении. И это неудобство быстро распространялось по всему телу и вызывало дикое раздражение. Зачем только мать опять этот детский дом вспомнила, как назло. Совесть начинала грызть Андрея каждый раз, когда он понимал, что врет Арсению. А делал он это часто. Тут мать резко сменила тему, чем только повысила раздражение Андрея:

— Андрюш, когда же тебе надоест эта холостяцкая жизнь. Тебе нужна девушка, которая бы о тебе заботилась… Родила бы тебе детей. А мне внуков.

— Тебе мало троих? — раздраженно бросил Андрей.

— Мне — да. Я хочу, чтобы у тебя были дети, чтобы о тебе беспокоились… А то живешь между своей кушеткой и работой. И даже обнять тебе ночью некого.

Вот тут мать ошибалась, потому что Андрею всегда вечером предлагался готовый ужин, и дома его действительно ждали. И эта тема перекручивала уже закипевшее раздражение в открытое недовольство. В такие моменты Андрея посещали мысли, что все это следует прекратить. Хотя он прекрасно понимал, что уничтожит этим Арсения разом.

— Мама, — спокойно сказал Андрей, осторожно подбирая слова, — мне не сорок лет, чтобы об этом беспокоиться. Я не хочу всю жизнь снимать квартиру. Мне нужна своя…

— Но ты все равно не сможешь накопить на квартиру, жилье в нашем городе слишком дорогое…

— Мама, я тебя очень прошу, — ответил Андрей, — не порти мне завтрак этой бытовухой. Сначала мне нужно встать на ноги, обзавестись своим жильем и тогда уже думать о семье…

Разговор мог продолжаться и еще, если бы в развитие событий не вмешался смартфон Андрея, который зазвонил на весь коридор. Он выскочил из кухни, ответил на звонок, а вернувшись провозгласил:

— Вот, мне уже надо бежать. Дело почти что государственной важности.

Инна Васильевна погрустнела, и ее можно было понять. Да, она жила не одна, муж больше не покидал ее, но это были уже не те отношения, что до его бегства почти двадцатилетней давности. Не понимая, что у младшего сына есть своя жизнь, она активно пыталась подтянуть его поближе к себе, чтобы он постоянно был рядом.

Андрей закончил завтрак, чмокнул мать в щечку и удалился. Инна Васильевна осталась на кухне наедине со своим одиночеством. Вскоре, услышав, как хлопнула входная дверь, она тяжело вздохнула и отправилась мыть посуду. Это было занятие, которое отлично отвлекало от нехороших мыслей и переключало. Так эта несчастная женщина и жила все эти годы, спасая себя исключительно переключением от своих внутренних неприятностей, на что-то стороннее. Самообман длиной в целую жизнь.

Вода медленно струилась из крана медленно смывая с тарелки остатки пищи. Мыльная пена окутывала ее руки и играла на солнце обертонами цвета. А по щекам старой женщины катились слезы, и она не могла объяснить их происхождения. Скорее всего, это ее душа оплакивала проигранную вчистую жизнь. Да, она вытянула в одиночку двух сыновей, да, у них в жизни все хорошо, да, есть внуки. Но внутри у Инны Васильевны была дикая и непередаваемая пустота. И она прятала ее ото всех — начиная от детей и мужа, заканчивая любопытными кумушками на работе. А слезы продолжали подобно ягодам скатываться с ее лица и падать туда, где объятые мыльной пеной руки отмывали от тарелки то, что не доел любимый сынок. Который любил свою мать настолько, что даже не решался признаться, что уже четыре года у него есть семья, что его ждут и любят…

Однако, у Андрея в тот день были совершенно другие заботы. Проделав часовой путь в электричке, он вышел на вокзале и отправился к одной из гостиниц Гостиного Двора. Это была еще одна сторона его личной жизни, о которой не подозревал даже Арсений. Иногда Ефремову хотелось экстрима, возможности выпустить все накопившееся за день недовольство, усталость от ответственности, которую приходилось нести за дом, в котором он жил. И все это уже давно его изрядно утомило.

Придерживая коричневую сумку на плече, он вошел в ультрасовременное здание из стекла и бетона, подошел к стойке администрации и спросил:

— 208-й, пожалуйста.

— Его уже взяли, — прощебетала девушка, — вас уже ждут.

— Отлично, — сказал он и прошел к лифту.

Следовательно, сегодня у него будет возможность избавиться от всего накопившегося раздражения и к вечеру прийти домой счастливым, довольным и уставшим. Правда, в результате этого, Арсению ничего кроме дежурных ласк не перепадет…

Сам Арсений в этот момент оказался втянут в вулкан страстей, который, честно говоря, происходил в детском доме с завидной регулярностью. Он сидел в воспитательской и спокойно заполнял на компьютере очередной отчет, который, разумеется нужно было сдать еще вчера, но о его необходимости руководство вспомнило только сегодня. Дверь распахнулась и в помещение ворвалась, подобная буйному кратковременному грозовому тропическому ливню, директор учреждения Таисия Николаевна Суворова. Эта строгая и интересная женщина шестидесяти пяти лет от роду, невысокого роста, с хорошо выкрашенными в темный махагон волосами, невероятно добрыми глазами и вздорным, взрывным характером, руководила детским домом около десяти лет. Именно она смогла поднять его на высочайший уровень, собрала сильную команду, которая, по правде говоря, менялась слишком регулярно. Далеко не каждый мог подстроиться под специфический характер директрисы. Будучи по природе достаточно неплохим человеком, она при этом, сохранила в себе несколько крайне неприятных черт. Всех своих сотрудников она считала своими детьми, и потому, на правах любящей мамочки, влезала в их жизнь, не спрашивая на то разрешения. Тем, кто закрывался от ее заботливости, или позволял перечить, предстояло на своей шкуре испытать все прелести ее праведного гнева.

По сути, Суворова была родственной Инне Ефремовой душой. Она была замужем, ее дочь давно выросла и руководила большим учебным заведением и, в силу схожести характеров, регулярно вступала с мамой в конфликты, в которых выиграла. Муж Суворовой любил ее, но подавлял везде и во всем, видя в ней лишь домохозяйку. А поскольку большинство педагогов сами привыкли подавлять свои половинки получался диссонанс. Трудно было себе представить более одинокого человека чем Суворова. Потому что в отличие от Инны Ефремовой, ей было не за кем мыть тарелки после завтрака. Муж и дочь были заняты своими карьерами. Поэтому главной отдушиной для Таисии стал детский дом, в который она окуналась с головой.

Как любой человек с взрывным характером, она легко поддавалась панике, когда возникало малейшее подозрение о том, что ее положение может ослабнуть. В результате этого получались перегибы вроде того, что будет описан ниже.

— Сеня, — быстро сказала Суворова, — через пятнадцать минут планерка, у меня в кабинете. Это очень срочно.

— Таисия Николаевна! — обиженно воскликнул Арсений, — отчет. Стогова требует его как можно скорее!

— Позже допишешь, — было сказано в ответ.

Арсений только развел руками. Планерка у Суворовой могла быть посвящена любой ерунде, которую она посчитала важной. Но самым жутким был тот факт, что большая часть таких собраний в итоге сводилась не к решению жизненно важных проблем, а перемалыванию костей сотрудников по кругу. В частности, тому же Арсению регулярно ставились в вину эгоизм, отделенность от коллектива и излишняя активность. Правда, эта проблема решалась очень легко — час беседы на тему личной жизни в кабинете директора и публичные обсуждения на планерках временно прекращались. Но стоило пропустить хотя бы недельку, обсуждения возобновлялись с большей силой и мощностью. И снова следовало бежать в заветный кабинет поджав хвост, с широко открытыми глазами и набитыми самыми свежими сплетнями ушами.

Арсений относился к той категории сотрудников, которой удавалась хотя бы частично понять логику Суворовой и даже поддержать ее в трудный момент. А вывести ее из себя было крайне просто. Так и случилось на этой злополучной планерке:

— Сейчас нам следует ожидать очень серьезную проверку нашей деятельности, — говорила Суворова, — поэтому все документы по летнему отдыху, образовательной и воспитательной деятельности должны быть готовы сегодня же.

Арсений охнул. Он прекрасно понимал, что, если свой отчет он сдаст без проблем, так как допечатает его, пока его подопечная группа пятиклассников будет на дневном сне. Но как быть с курятником воспитателей, которые до сих пор не справились с освоением компьютера, и потому, сдать написанные от руки отчеты они не то что до вечера, до конца недели не успеют.

Разумеется, поднялся немыслимый шум, который не мог не разогреть недовольство Суворовой, которая очень быстро сорвалась на гневную тираду классического содержания:

— Да что это такое! Вы тут сидите на зарплате в пятьдесят, а то и семьдесят тысяч! Все ваши бумаги должны были быть давно сданы. У нас только те, кто выпускаются могут себе позволить роскошь и сдаться в июле, а все, кто младше уже давно были лежать в папках у завуча! Совсем с ума посходили что ли? Здесь никто никого не держит, у меня на ваши места такая очередь…

Весь этот пассаж всегда возникал, когда сотрудники любимого курятника начинали вести себя как куры и требовать привилегий. А Суворову выводило из себя понимание того, что никто из ее драгоценных сотрудниц не хочет нести банальную ответственность за то, что они делают. Поэтому неудивительно, что планерка быстро превратилась в выяснение отношений, с бросанием на стол заявлений об увольнении (которые, разумеется, будут аннулированы, когда сотрудник остынет).

В итоге, когда спустя два часа жарких баталий рабочий коллектив выплыл из директорского кабинета разгоряченный, взбешенный (о работе речь и не шла, еще два часа будут потрачены на активное обсуждение прошедшей планерки), за столом остался сидеть Арсений. Он посмотрел на Суворову и спокойно спросил ее:

— Таисия Николаевна, назовите мне имя той осы, что вас укусила, чтобы я пошел и сделал из нее фондю?

Суворова продолжала кипеть:

— Да они это все, ты что сам не видишь, что ни одна не хочет работать в принципе.

— Это ни для меня, ни для вас не открытие. Но с чего вдруг все надо сдать сегодня, если у нас всегда был срок до конца июня.

— Президентский сын, — начала успокаиваться Суворова, — он же детдомовский. Сейчас все детдома будут шерстить и проверять. У нас же так всегда бывает.

Арсений встал со своего места и прошел поближе к Суворовой. Тут он увидел, что у нее трясутся руки. Он сел рядом и спокойно взял ее за руку:

— То есть снова просто предосторожности? — спокойно сказал он, — вы вообще этого сына по телевизору видели?

— Нет, — ответила Суворова глухо, — только слышала по радио.

— А зря, — сказал Арсений, — потому что как педагог с еще большим стажем, чем у меня вы бы увидели, что он никакой не детдомовский. Даже если ему речь заранее написали… Ну не будет детдомовский ребенок, которого воспитывали в жестком коллективе заявлять, что его любимая книжка — «Атлант расправил плечи».

— Это я тоже упустила, — Суворова потихоньку успокаивалась.

Такой своеобразный способ общения подчиненного и руководителя сложился после крайне некрасивой истории, когда Суворова и Арсений поругались на глазах у всего коллектива и Арсений даже собирался увольняться. Причем причина скандала была совершенно глупой и все, как обычно, сводилось к тому, что Таисию Николаевну довели до белого каления ее ленивые (по мнению Суворовой) подчиненные. После чего уже в кабинете директора состоялся двухчасовой разговор в течение которого Таисия и Арсений вдоволь накричались друг на друга, а потом сидели, взявшись за руки, и приводили друг друга в норму. После того эпизода Суворову не срывало с катушек целый месяц…

Вернувшись из кабинета директора Арсений получил от коллег массу вопросов о том, в чем собственно дело и как состояние Суворовой. На это он ответил достаточно дежурным заявлением:

— Все как обычно. Боится проверки и ощущает, что под ней кресло раскачивается. Вот поэтому отчеты и стала требовать в срочном порядке. Только и всего. Если вы ей время в себя прийти дадите, то все будет прекрасно.

После этого Арсений уложил своих подопечных пятиклассников спать и ушел дописывать свой отчет, который действительно сдал в распечатанном виде еще до конца тихого часа.

Во время вечернего свободного времени его загнал в тупик один из учеников — десятилетний Леша Багрицкий, младший брат Светланы, который приходил в детский дом на время после уроков и играл со своими ровесниками. Новость о том, что у президента перепутали детей, и его сыном оказался детдомовский мальчик всколыхнула всех, живших в детском доме. В результате словесных дебатов с ровесниками Леша задал Арсению крайне неожиданный вопрос:

— А я тоже мог оказаться сыном президента?

Арсений задумался:

— Но ведь у него нет сына десяти лет от роду.

— Ну а если бы был, — не унимался Леша, — что бы было?

— Леша, — ответил Арсений, — тебя было бы не так просто выдернуть от мамы, от Светы. У тебя же есть семья, ты же не детдомовский.

— Ну а если бы я оказался его сыном?

— Я не знаю, — сказал Арсений, а сам снова задумался над этим. Ведь если ребенок президента и вправду не является детдомовским, следовательно, он мог быть из семьи. Тогда куда дели эту семью?

Все эти мысли вернулись к Арсению, когда он пришел после работы домой, и по обыкновению устроился за компьютером. Это было своеобразным ежедневным ритуалом — потому что первые два часа после работы, как правило, Арсения атаковали многочисленные ученики. Кому-то требовалась помощь с объяснением домашнего задания, а кто-то просто требовал к себе и своим проблемам особо пристального внимания. А таких детей Арсений старался не пропускать. Примерно на двадцатой минуте интенсивной переписки с учениками из своей комнаты появился Пашка — как обычно, в одних трусах, со всклокоченными волосами и слегка безумным взглядом.

Пашке было семнадцать лет, среднего роста, с пронзительными серыми глазами, широкими скулами и крепким телосложением. Этот подросток жил на воспитании у Арсения и Андрея около четырех лет. Так получилось, что его всю жизнь кидали из одной квартиры в другую, но нигде он не мог задержаться. Мать не жила в Озерске — она снимала коттедж в дальнем пригороде, где не было нормальной школы. В итоге Пашка поселился в квартире своего учителя биологии и оказался на попечении пары молодых людей. Сожительство Андрея и Арсения иногда вызывало вопросы у его матери, которая ежемесячно выплачивала им небольшую сумму денег (которой, по правде говоря, всегда не хватало). Но Пашка постоянно отрицал существование между молодыми людьми порочных связей, хотя сам прекрасно знал, что они — пара. Арсений постоянно беспокоился о том, что ребенок может перенять их опыт, но вскоре успокоился, обнаружив в истории поиска его компьютера целую коллекцию вуайеристских сайтов с камерами в раздевалках японских школьниц, а также солидную подборку хорошего хентая. С этого момента стало ясно, что с ориентацией у мальчика все в порядке, кроме того, с недавнего времени у него появилась милая девушка Марина, которая, по правде говоря, тоже моментально раскусила Арсения с Андреем. Но и она отнеслась ко всему этому спокойно, регулярно оставаясь на ночлег в веселой квартире с известными целями.

— Что случилось? — Арсений недовольно отвлекся от чата с учеником, который никак не мог въехать в тему неполного доминирования при генетическом наследовании.

— Ты слышал? — Пашка выпучил глаза и поднял подбородок. Арсения всегда бесила эта манера ребенка, но он ни разу не позволял себе проехаться на сей счет. А вот от Андрея ему регулярно попадало.

— Смотря что. Если ты снова собрался мне пересказать политические новости, которые мне известны с утра, то ты как обычно неактуален.

— У Волкова перепутали детей, — глаза Пашки были по-прежнему выпучены, подбородок опустился, и теперь полусжатые кисти он держал на уровне шеи, словно собирался себя задушить.

— Спасибо. Уже в курсе. У Суворовой сегодня был системный шок на сей счет. Мы все отчеты сегодня к вечеру сдавали из-за того, что она ждет проверку.

— Но это… Как это? — Пашка с трудом мог подобрать слова, но было видно, что внутри он весь бурлит, словно готовый взорваться на плите перекипевший чайник.

— Иногда такое происходит не только в телесериалах, — пробормотал Арсений, — подумаешь, детей перепутали.

— Но я же видел его… И он.

— Что он? — Арсения начал утомлять этот разговор, начисто лишенный рационального зерна.

— Он слишком умный для детдомовского, — Пашка достаточно общался с воспитанниками детдома и потому отлично знал их уровень, и что самое немаловажное, что четко выстроенное собственное мнение, да еще и отрицание коллектива совершенно им не свойственно.

— Ничего нового, — раздраженно бросил Арсений, — ты все-таки что-то новое можешь сказать, или полагаешь, что я не дошел до этого вывода сам, ведь я работаю в этой среде почти двенадцать лет.

Пашку спас звонок в дверь, что позволило резко сменить тему:

— Андрей Владимирович забыл ключи?

— Нет, — удивился Арсений, — он сегодня поздно. Кухарскую лихорадит со страшной силой. Если бы знал он, что в тот самый момент лихорадило самого Андрея. Причем от оргазма далеко не рабочего происхождения.

— Тогда кто это?

— Ну посуди сам, — ответил Арсений, встав с кресла, — это либо Диляра, ко мне, либо ее сын Аким к тебе.

— Аким был в скайпе пять минут назад и не собирался к нам.

— Значит это Диля, — Арсений пошел открывать и вскоре убедился, что был прав.