Кто Ш буст?

«Кто Ш буст?»

Сборник необычных рассказов и одной на первый взгляд очень обычной пьесы…

Время

В начале появилось время и пустота наполнилась смыслом. Время текло неспешно, еще не осознавая себя в окружающий мире. В какой-то момент своего бытия Время пошло и в окружающим мире начались преобразования: появились планеты, кометы, астероиды, где-то появилась атмосфера, выросли горы, образовались моря и океаны зародилась жизнь. По прошествии миллиарда, веков, а может и часов, сейчас трудно с уверенностью говорить об этом, в этом мире появился Человек. Человек очень понравился Времени. По началу они шли вместе Человек и Время. Человек со своим пытливым умом и жаждой безграничной власти над всем, овладевал пространством и Время помогало ему в этом. Человек играл со Временем и Время любило эти беззаботные игры. А затем Человек начал изучать Время и в какой-то момент ему показалось, что он может подчинить Время себе, что — бы управлять им. Человек изобрел и начал создавать хитроумные шестеренчатые приборы с помощью которых он намеревался заставить течь время так как он пожелает. Время пыталось остановить Человека, оградить от неверного поступка, но он был одержим. Он почти поймал Время в аркан стальных приборов и плотную сеть временных рамок. В тот миг когда Человек готов был возликовать, чувствуя свое превосходство, Время атаковало. Оно одномоментно ускорилось, пошло в спять и остановилось! Человек оказался во временной петле, он был стариком и инфантильным младенцем не способным ни на что, так как тело было дряхлым, а ум еще не сформированным и выбраться из этой ловушки не представлялось возможным, время остановилось для Человека. Эта пытка могла продолжаться вечно и тогда Человек сдался. Время победило. Но этой победы Времени было мало и оно решило навсегда проучить Человека за его самонадеянность. Время сделало человека смертным, что бы он берег каждую секунду своей быстротечной жизни. Еще оно придумало злую шутку, когда Человек чего-то ждал то Время словно залипало на месте, когда для Человека все решали минуты время стремительно неслось вперед. Так прошли века и столетия, но время так и осталось к Человеку безжалостно и неумолимо…

Но в пыли времен осталась крохотная надежда на прощение некая легенда в которой говориться о том, что Время оставило Человеку один шанс все изменить и тем самым повернуть историю в спять. В этой ветхо — заветной легенде говорилось о том, что за секунду до остановки всех часов, за эту секунду будет приоткрыт край вселенского мироздания и Человеку будет дан шанс получить прощение…

Но это уже совсем другая история…

Сказка на ночь рассказанная утром…

Я помню динозавров, огромные такие были. И все как один курили. Дымили динозавры похлеще вулканов.

— Делать нам больше нечего и здоровья у нас до хвоста!, говорили они и пускали из пасти сизый дымок.

Я у диников не котировался, мелкий и без чешуи, а хвоста вообще нет собственно как и здоровья… Пропадёт, говорили они, в мостадонтовскую какашку угодит и поминай его как звали… а как его звали? И начинали ржать, да так долго и зычно, что когда их отпускало они совсем забывали над чем смеются. Я уходил к маме, она слушала меня, затем грустно поджигала абсент сигаретой и говорила: вот папа-то не дожил, а то бы порадовался какой сынуля — лох! Потом я шёл в джунгли и плакал под тропическим ливнем, что бы другие не видели моих слез. Бабушка жалела меня как могла и говорила, что динозавры они по сути своей хорошие, только тупые и добавляла: как все мужики! Потом она закуривала трубку, глаза её слезились, но она упорно смотрела сквозь едкий дым и ей чудились другие страны и города… Крупной пищи мне не доставалось и я познал вкус кореньев и листвы. Иногда мама варила для меня на вулкане яйца, так сказать из не вылупившихся братьев. Я ел, жалел их и ел, ну не проподать же добру. Сытым становилось веселей и я даже залезал на спины мастодонтов и потом скатывался по их мясистому и гладкому хвосту. Они не возражали жевали свежий бамбук и похотливо глядели в сторону купающихся самок семейства брахиозавра.
А потом я научился рисовать, сначала это были обидные картинки на скалах, ну чтоб позлить динозавров. Потом по приколу, а затем я загнался и стал рисовать с натуры и в натуре я преуспел! И я так этим увлёкся что даже не заметил как все вымерли и я остался я один…

PS Потом появились люди и мне стало веселей, но это уже совсем другая история!..
Спойлеры: там про огонь, холод, боль и неугасимую любовь!.. Спокойного утра и доброй ночи или удачного дня!

Ха, представляешь сейчас зашёл Прометей и спросил не найдётся ли у меня огоньку… Упс… Я обещал это другая история!..

Занавес (сотканный из листьев и трав юрского периода).

Коропули

УСПЕХ

После мягкой посадки самолета в салоне все чаще стали раздаваться аплодисменты, и капитан авиалайнера Лаптев, начал выходить на поклон. У него появились свои поклонники и фанаты и когда кричали «бис», он красиво поднимал аэробус в небо и снова садился под гром аплодисментов!

ПРОБКА

В автомобильной пробке он всегда смотрел на небо, на плывущие облака. Облака летели по синей глади бесконечности и ему казалось что пробка дрейфует и скоро он приплывет к дому… Потом ему сигналили, он проезжал несколько метров, останавливался перед задним бампером впереди стоящей машины и вновь тоскливо смотрел в небо.

КТО ВИНОВАТ

Спиридонов любил громко пить чай прихлебывая из блюдечка. В гостях ему было неудобно от подобной манеры и он старался делать это менее заметно, в результате он не получал удовольствие от чаепития и часто обжигался, это приводило его в степень неописуемого нервного раздражения. Спиридонов пытался вообще отказаться от чая в гостях, но тогда на него нападала идиотская икота. А если пить холодный чай- то у Спиридонова начинали дергаться ноги под столом, ибо он твёрдо считал, что холодный чай — это помои! А другие напитки он увы не признавал. Дилемма казалось не разрешимой пока Спиридонов не попробовал беруши. Психологическая проблема исчезла, но появилась странная зависимость от берушей. Как только Спиридонов каким-то шумом привлекал внимание окружающих у него сразу возникало непреодолимое желание заткнуть уши. И вот в один ни чем не примечательный день Спиридонов не выдержал и стал применять спасительные беруши, когда ему заблагорассудиться. Теперь где бы он ни был, какое бы общество его не окружало он прихлебывает чай из блюдечка не заботясь о том как это выглядит, громогласно рыгает, громко с присвистом пукает, с надрывом сморкается и долго рассматривает что появилось на белой глади носового платка. Ко всему перечисленному у него появилась ужасная словоохотливость, он может часами говорить абсолютно не слушая окружающих. Последнее время я стал часто встречать подобных Спиридонову людей. Вот только не пойму есть у них беруши или дело в чем-то другом…

КАПЕЛЬКА

Однажды, Капелька оторвавшись от материнского облака полетела вниз, туда где было красиво и очень зелено! Она летела и рядом звенели рассекая воздух её братья и сестры. Я спасу растения, от засухи, я напою всех страждущих, кричали капельки со свистом приближаясь к земле! Но наша героиня не хотела становиться каплей в море, она хотела быть индивидуальностью, она хотела сделать, что-то такое, что запомниться надолго. А пока она думала, земля неуклонно приближалась и то, что казалось с высоты простым и маленьким, стремительно росло в размерах. Теперь капельки видели как их собратья со всего размаха вдребезги расшибаются об асфальт, попадают в грязную канаву стекают в канализацию! Капелька закричала предчувствуя неотвратимость! И хор голосов других капель слился вместе с ней в одну протяжную ноту, ноту страха от предстоящей неопределенности. В этот миг тучи разорвал ослепительно яркий луч солнца. Он скользнул по Капельке и она вспыхнула словно бриллиант и от его жгучего прикосновения вся её водная сущность задрожала и внутри нее словно разгорелся неведомый огонь, Капелька вдруг стала невесомой и легкой превращаясь в туман. Еще один луч коснулся её и она пропустив его через фибры своей души засияла немыслимыми цветами! Туча осунулась, постарела и тихонько стала уходить с небосклона, открывая высокое голубое небо. А над землей изогнулась радуга, переливаясь словно волшебный мост ведущий в далекую и прекрасную страну сбывающихся надежд!

Из жизни вещей

Диван с характерным звуком втянул в себя дорожку серой пыли и в тот же миг пружины его души загудели в унисон с вибрацией стекол дрожащих от звуковой волны пролетевшего самолета… Он почувствовав себя невообразимо легким стал подниматься туда где ослепительно сияла Люстра. Они закружились с ней в разноцветном вальсе, который поднимал их все выше и выше пока они не смешались с лазурью неба перечеркнутой таящим следом от пролетевшего самолета…

Диван закашлялся, застонал пружинами, заскрипел штифтами, болты в своих раскаченных гнездах завыли от натуги. Содрогаясь всем своим существом Диван перевел взгляд к пожелтелому потолку там где была Она — Люстра. В свой последний миг он хотел смотреть только на нее, пусть даже жестокое время изменило Люстру, погасив множество ламп, сорвав хрустальные подвески, выломав один канделябр. Для него это было совсем не важно, он помнил Люстру такой, какой ее принесли в первый день — день их знакомства. Ее распаковали и положили на диван. В этот миг их тела соединились, а затем она навсегда покинула его, переместившись на недосягаемую для него высоту. Это краткое мгновение осталось в его душе навсегда. Закашлявшись еще сильнее он подумал: ну вот и все… Но человек, спящий на Диване, перестал ворочаться и уснул, подтянув одеяло.

О чем молчат герои

Геракл проснулся и сразу насторожился, что-то было не так. Его не разбудили криками о помощи. На него не напали. Он выспался. Это пугало. Может засада, промелькнула радостная мысль в его голове. Он тихонько пошевелился, напряг мышцы, проверяя не связан ли он. Затем приоткрыл один глаз и осмотрелся. Солнечный луч, пробившись сквозь небольшую прореху в плотных шторах, разлился тёплой лужицей на мраморном полу, игривые пылинки сразу же устроили радостный переполох в потоках света. За окном призывно кудахтала курица, а птичий хор осуждающе щебетал, глядя как она бегает по двору, стараясь привлечь внимание петуха. Где-то хрипло залаяла собака, потом, словно прокашлявшись, она затихла, дав возможность двум гусям погоготать по поводу куриных нравов. Затем Геракл открыл второй глаз, и картинка стала широкоэкранной. Утро, солнце, щебет и никаких проблем.

Это ещё больше напрягло Геракла. Он бесшумно поднялся, проверил наличие набедренного кинжала и ещё раз осмотрелся. Так и есть, сердце радостно забилось в предвкушении битвы, из-под штор торчали носочки чьих-то сандалий. Аккуратно, чтобы не звякнуть, Геракл высвободил кинжал. Словно танцор на мягких пуантах, он на цыпочках пошёл к притаившемуся за занавеской врагу. Левая рука потянулась к занавеске, чтобы резко раскрыть её, а правая замерла в боевой готовности. Ещё секунда, и Геракл реализовал бы свой план, но именно в этот момент, именно в эту секунду, ни раньше и ни позже, а именно на пике нервного напряжения, за окном блаженно заорала курица! Геракл дернулся, его левая рука не успела схватить штору, но осуществила намеченное резкое движение, в то время как правая в испуге нанесла удар. Нож прорвал занавеску, а схватившая воздух левая рука, выполнила отдергивающее движение, что послужило толчком к штопорному вращению всего тела. Геракл сделал полное фуэте и, словно мумия, замотался в занавеску. Она, в свою очередь, потянула гардину, гардина не заставила себя долго ждать и, сорвавшись с пыльных крючков, саданула героя по голове. Геракл обрадовался, так как он любил серьезных противников. Но, будучи основательно замотанным в штору, он смог лишь дернуться, пытаясь залихватски пнуть врага. Это стоило Гераклу равновесия, и он со всего размаху налетел на стену. Глиняная стена хрустнула от соприкосновения с массивным телом.

Победно зарычав, Геракл решил, что это хрустят кости его врага и сразу повторил финт, хряпнувшись о стену ещё раз. Стена вновь содрогнулась от удара, и настенные украшения опасливо подпрыгнули, а от следующего удара посыпались на пол, сея хаос и разрушение. Стальной щит, подаренный Гефестом, слетел с массивного гвоздя и саданул Геракла по только что набитой шишке, да так, что звон был подобен колокольному. Щит откатился в сторону, немного повращался и затих. А в голове у Геракла ещё сильнее загудело, он потерял равновесие и упал на пол. Перед глазами заплясали розовые круги, но холодный мрамор привёл его в чувство. Геракл не раз бывал в сложных переделках, вот и сейчас он собрался и решил действовать на опережение. Он перекатился в одну сторону, думая, что уклоняется от ударов противника, затем, в другую. Осуществляя этот сложный манёвр, он закатился под кровать. Нож, к сожалению, Геракл потерял ещё в борьбе со стеной, и, поэтому, выпутаться из шторы быстро — стало делом нелегким. Геракл решил удивить противника и попытался резко вскочить. Дубовая кровать, под которой он оказался, не позволила этого сделать. Саданувшись об днище, Геракл не на шутку разозлился.

— Ах, ты плесень заскорузлая, накипь ты гальюнная! Дыроглаз ты шоколадный, шелупонь ты фисташковая! — ругался эзоповым языком Геракл. После витиеватых выражений он снова попробовал подняться. Результат был прежним. Снова перекатившись в сторону, Геракл опрокинул ночную вазу и та, кувыркаясь и расплескивая содержимое, покатилась прочь.

— А-а-а-а-а! — заорал Геракл, не понимая, что же такое происходит. И, приложив всю нечеловеческую силу и злость, он разорвал часть пленившей его занавески и, оттолкнувшись освободившимися руками от мраморного пола, взвился ввысь. Но опять очень неудачно. Геракл налетел причинным местом на спинку кровати, скрючившись, натолкнулся на стену и, поскользнувшись на мокром полу, упал, зацепив краем шторы бюст Эзопа. Гипсовый бюст покачнулся и рухнул на курчавую голову Геракла, отправив его в мир забытья и временного покоя…

Все стихло. Солнечный свет теперь беспрепятственно заливал всю комнату и пыль в солнечном спектре устроила танцевальный беспредел. В пространстве окна показались две любопытных гусиных башки, они вытягивали шеи, стараясь рассмотреть как можно больше подробностей. А на полу, там, где недавно ещё висели шторы, стояли две пары геракловых сандалий, которые он вчера скинул, ложась спать, и которые утром он принял за врага…

Из дневника Дедала

Политическая ситуация в стране становится мне неприятной и даже, во многом, опасной… Минос будоражит народ своими речами о превосходстве расы ахейцев… Думаю, что настала пора смазывать лыжи… хотя лыжи здесь не помогут это ведь субтропический остров… Буду думать…

…Есть одна мыслишка… Правда маме это очень не понравится. Нужно попробовать взять ахейскую фамилию например, мне Дедал, а сыну — Кармен или Кардан, он еще во многом не определился… про свою национальность и родовую фамилию придется забыть, пока не выберемся с Крита.

…Ну вот, я так и знал… проклятые бюрократы. Свиток где было четко написано Дедал и Кар — Мэн переписали следующим образом: Дедал… иКар. Подразумевая то, что он Мэн и так видно. На мои просьбы, мольбы и даже немножко крик, мне заявили: писать надо разборчивей в подаваемых свитках и исправления в данном документе не возможны по причине отсутствия пергаментных бланков, а возможность переписать фамилию появится только в феврале 17 года… Но самое печальное в этой истории то, что в этом ахейском паспорте, выданном мне стоял пункт пятый… национальность… Мама, таки, была абсолютно права!..

Минос не на шутку разошелся расчищая дорогу на политическом олимпе. Крит напоминает мне муравейник в который сунули горящую головёшку, одни носятся с транспарантами других носят на кладбище… Я чувствую что нужно быстро что-то предпринимать. Ибо, как говорил Цадик Нахман, сегодня может быть и рано, а завтра, увы, мой друг, будет уже слишком поздно…»

Появился план как сбежать с острова. Мне нужен подводный корабль!..К строительству подводной машины приступил с должной осмотрительностью и конспиративностью. Взял одного слепо-глухо-немого помощника, работать с которым мы будем по ночам при свете луны, звёзд и холодного свечения светлячков в банке. Маме мой помощник, почему-то, сразу не понравился… Ну, поживём, увидим…

После титанической работы и жуткой невыспанности, я создал этот шедевр глубоководного плавания. Перетащив на» Наутилус», именно так я назвал свое творение, все что было нажито непосильным трудом моего соседа и свой унылый скарб, я решил немного вздремнуть перед дальним походом. Проснувшись, я обнаружил, что мой помощник пропал, а в месте с ним пропал «Наутилус», весь мой нехитрый скарб и соседское добро. Мама, таки, опять была права… да к стати, она тоже пропала вместе со всем перечисленным…

Я совсем не ожидал от соседа такой прыти в области разжигания международных конфликтов, причем на бытовой почве, с использованием крайне нестабильной политической ситуации в государстве и сильного подпития народных масс, в связи с каким-то очередным праздником. Он и ещё несколько десятков критенян обступили моё скромное жилище с явным намерением побить меня и, тем самым, почему-то, спасти Крит… Я же, в свою очередь, попытался урегулировать конфликт и, выйдя на балкон третьего этажа, облаченный в завёрнутую простыню (которая у них называется тога), используя свой дар красноречия и всё свое ораторское искусство обратился к народу. После моей краткой, но пламенной речи народ бросился ко мне…

Сначала несли буквально на руках, затем вымазали в каком-то липком дерьме, изваляли в куриных перьях и немного избили…»

Икар тоже не избежал этой участи. И вот мы голые, полностью перемазанные навозом, вперемешку с воском, в куриных перьях, бежим к морю. А за нами по пятам бежит толпа сограждан, подгоняя нас диким улюлюканьем и мелкими камнями. Почему мы выбрали это направление для своего позорного бегства, или толпа заранее спланировала наш маршрут, но отвесный утёс и острые скалы, которые непрестанно с пенными, слюнявыми брызгами лижет прибой, оказались нашим финишем…

Удивлен и ошарашен, но у этой истории удивительным образом оказалось совершенно неожиданное продолжение. Обезумевшая от хмеля толпа жаждала зрелищ. Острые, мокрые, чёрные, словно зубы мифического животного, камни плотоядно ощерились в ожидании жертвенной плоти. Мы с Икаром во весь опор мчимся прямиком в эту раскрытую пасть Лернейской гидры. Я набегу пытаюсь сделать некоторые расчеты… Очень мешает ор оголтелой толпы за моей спиной, через плечо выкрикиваю им чтобы они заткнулись, и продолжаю бежать, усиленно умножая квадраты скорости на квадратные метры прибрежной полосы. Вывод один: попробовать с разбега, используя утес как трамплин, перепрыгнуть каменисто скальные породы прибрежной полосы… Жестами и короткими восклицаниями, чтобы перекричать толпу и не сбить дыхание, объясняю Икару что нужно делать. Он бледен, напуган, но усиленно кивает и начинает наращивать темп бега. Толпа за нашими спинами увидев такое взревела так, что морской прибой вечно рокочущий и грозный испуганно затих… и (тут у меня кончились чернила)

…И вот под этот вой и тишину прибоя, я неистово оттолкнулся от замшелого края критского утёса и… солёный морской ветер ударил мне в лицо! Я раскинул руки подобно птице и…и… И вот здесь самое интересное, потому что я полетел не в низ, как этого требует закон всемирного тяготения, а вверх… Ветер распушил моё оперение и, словно подхватив своей могучей, жилистой рукой, понес меня на встречу с неизведанным. Я осмотрелся в поисках Икара и чуть не упал от увиденного. Я обнаружил его, лихо выписывающего фигуры высшего пилотажа, чуть выше себя. При этом он выкрикивал что то похожее на — смотрите, я чайка Джонотан Ливингстон! Я летаю!!! Со своей стороны я крикнул ему что бы он не взлетал очень высоко, иначе солнце может растопить воск, тем более замешенный на птичьем помёте… Он кивнул мне и я, успокоившись и осмелев, сделал круг, над головами ошарашенной толпы, показал им неприличный жест, при этом чуть не свалившись на их головы. Так же я позволил себе выкрикнуть то, что, по моему мнению, потом будут передавать из уст в уста. Это звучало так: этот маленький прыжок станет огромным скачком для всего человечества!.. И гордо набрав высоту, полетел прочь из этой страны…»

Не обошлось без чрезвычайных происшествий. Икар, как и все молодые люди в его возрасте, со свойственным ему юношеским максимализмом, не послушал меня, а может просто не услышал и, опьяненный новым фантастическим чувством полета, стал подниматься все выше и выше к солнцу. В итоге дерьмовый воск растаял, и он, войдя в штопор, с криком переходящим в матерную брань, устремился в низ…»

Увидев как на моих глазах Икар теряет высоту и вот-вот разобьется о беспокойную морскую поверхность, я перешел в крутое пике, и, в самый последний момент, успел таки схватить за руку падающего Икара… Но увы, мои крылья не могли выдержать вес двух человек, и мне пришлось его отпустить. Он упал в воду, растеряв остатки своего оперения, но моя попытка подхватить Икара на лету, смягчила его удар о поверхность воды. За мальчика я не волновался, в своё время он прошёл водную подготовку и знал что делать если попадет в такую ситуацию. Плыви Икар плыви…»

P.S.:

Во время моего блистательного полета я наблюдал один интересный и поучительный случай… Пролетая над какой-то большой и холодной страной я увидел девушку на обрыве которая воздев руки к небу вопрошала у темных небес — от чего же люди не летают как птицы и, увидев меня, шагнула с обрыва… но, увы, не всем людям дано летать как птицам. Размышляя над этим я благополучно долетел до Сицилии где и произвел посадку. Оказавшись в городе Кимы, я был радушно встречен ее жителями и, даже сам царь Кокал, любезно пожал моё крыло…

P.P.S:

Через несколько долгих месяцев Икар доплыл до Сицилии… Моей радости не было предела, но, увы, ее омрачило одно обстоятельство, от долгого пребывания в холодной морской воде у Икара началось воспаление легких, и мне пришлось сделать ему срочную операцию и удалить часть легкого, заменив ее жабрами акулы… В результате, он мог находиться на суше и в воде, но и там и там ему нельзя будет оставаться на длительное время. Бедный мальчик. И в связи с этим я решил дать ему новое имя — Ихтиандр…

Из дневника Икара

Здравствуй дорогой дневник… (зачеркнуто)

На самом деле меня зовут совсем не Икар… Моё настоящее имя — Цадик и оно меня тоже не устраивает. Я думаю, что у меня большое будущее и мне нужно имя более звучное и масштабное. Я хочу многого достичь, хочу нравиться людям, хотя они мне, отнюдь, не нравятся… Я не знаю, чем бы я хотел заниматься в жизни… Точно не хочу быть как отец! Вечно учит жизни: «бла-бла-бла, будь как я, следи за полетом орла», а сам, в поте и грязи, что-то мастерит на потребу заказчика. Я мечтаю работать в каком-нибудь большом и красивом театре…

Я представляю, как выхожу на сцену весь в белых перьях, которые переливаются в свете рампы, звучат серебряные тирсы, и я начинаю читать монолог Электры (зачеркнуто)

И я начинаю петь (снова зачеркнуто)

И я начинаю танцевать! И в этом танце я словно сбрасываю кандалы притяжения и парю над сценой в ярком свете софитов, и я протягиваю руки в зрительный зал, и публика отвечает мне бурными аплодисментами медленно переходящими в овации…

***

Совсем недавно нечего было писать, а вот теперь на те — новость! Вчера отец решил сбежать из страны. Вечно ему мерещатся погромы, гонения и прочая ересь… Параноик!

Я думаю, что я останусь, пусть убегает как подлый трус. А я дам бой невзгодам и лишениям! Я буду сражаться, как герой из эпического произведения. Я буду хитер как Одиссей, силен как Самсон до стрижки, и ничто на свете не сможет поколебать меня в этом решении!

***

Сегодня отец, выслушав мое принципиальное заявление, сказал, что если я не поеду, то он больше не даст мне денег…

Я заплакал — не прокатило… Придется ехать!

***

Теперь мы строим подводный корабль!!!! Безумец… Еще и нанял какого-то слепоглухонемого помощника, который все время косится на бабушку, подслушивает наши разговоры и молчит! И мне кажется… но нет, это было бы слишком… хотя… нужно будет приглядеть за этим новоиспеченным помощником и за бабулей. Какая-то недосказанность появилась в их отношениях… Не нравится он мне…

***

Я записался в библиотеку… Событие, конечно, не вселенского масштаба, но надо же что-то писать в дневник, раз уж я его завел.

Взял свиток Ричарда Баха — почитаю на досуге… Как стемнеет — пойду в ночной клуб «Розовый Минотавр», сегодня должен выступать Геракл со своей stand-up миниатюрой «Чем я убил Гидру». Говорят — уморительная вещь! А пока, наблюдаю за спящим помощником отца. Мне кажется, он не спит…

***

(Множество попыток начать писать. Бессвязные буквы.)

…Бу бя уфя жух ух Уж а снА ая… (далее более разборчиво)

Ужасная ночь и кошмарное утро… или день… а возможно, что и вечер… сколько же я проспал?.. Интересно, какое число… месяц и город, в котором я нахожусь?..

(дальнейший текст чем-то залит)

***

Весело было в «Розовом Минатавре»… Сначала мы всей компанией «дернули» перед клубом, потом в клубе, потом выяснилось, что Мамалыга — троюродный племяш Геракла и мы пошли бухать к нему в гримерку… Пили много, потом пили на брудершафт с Гераклом, потом танцевали медляки… Помню, что у Геракла были очень мягкие губы… Потом не помню…

***

Проснулся сегодня от того, что меня кто-то схватил и куда-то тащит, затем запихнули в какую-то трубу, дали хорошего пинка для ускорения, и я помчался вниз по узкому грохочущему желобу, наполовину заполненному водой, видимо для лучшего скольжения… Стыки меду трубами жестко встречали мое, неготовое к таким встречам, тело… Закоулки переплетения, повороты и две мертвые петли закончились так резко, что я вылетел как пушечный снаряд и, описав дугу, рухнул в воду, подняв тучу брызг. В воде кто-то был. Я это понял сразу, потому что оно на меня набросилось, причем с нескольких сторон одновременно… Перехватив раскрытую пасть и оттолкнув ее в сторону, я почувствовал под своей ногой что-то довольно упругое и, оттолкнувшись от него, вынырнул на поверхность. Усилено работая руками и ногами, я поплыл к берегу, схватившись за его спасительный край, подтянулся на руках и услышал как позади, с чавкающим звуком, захлопнулись пасти рептилий. Уползая на безопасное расстояние и пытаясь отдышаться, затравленно осмотрелся по сторонам… Первое, что я заметил, смахивая воду со своего лица, это серьезное лицо моего отца, который что-то записывает в папирус, поглядывая на песочные часы на своей руке. Я глупо таращился на него, пытаясь осознать происходящее… И тут он оторвался от своих записей и говорит мне: «Да, Икарка, результат на хорошую крепкую тройку…».

Как выяснилось потом, отец решил начать воспитывать во мне мужчину и создал специально для этих целей тренировочную машину. Он долго уверял меня, что все крокодилы в водоеме были старые и беззубые, и моей жизни ничего не угрожало, но это меня мало утешило. Я думаю, он свихнулся…

***

Вот я так и знал! Пригрел папенька змею на груди! А я говорил, что этот мнимо — слепо -глухо хрен мне сразу не понравился! Так вот, этот самый помощничек дождался когда мой отец уснет, вытащил у него ключи от подводной машины и, прихватив бабулю, (тоже мне куртизанка) уплыл в неизвестном направлении… Теперь отец бегает по пляжу в неглиже, руками размахивает… только за зря чаек пугает… Надо, пока он занят своей трагедией, потихоньку слинять в «Р.М.», а то будет весь вечер нурдеть: «моя машинка, моя подводоплавующая машиночка, я так любил играть с тобой… Бла-бла-бла…» и все в таком духе. Изобретатель хренов, не мог поставить секретку.

***

Мало того, что я ночью не попал в «Минотавра», видите ли я теперь не прохожу фейс контроль и если меня еще хоть раз увидят с Гераклом, то обещали больших неприятностей, сильных побоев и моральных унижений, так и когда я злой пришел домой, то еще в добавок попал под горячую руку очень разгневанного родителя! В результате получил сильные побои и моральные унижения… Причем Геракла со мной не было и я совершенно был непричастен к той истории с «Наутилусом»… Утром твердо решил уйти навсегда из дома…

***

А вот утро не задалось с самого начала… Сосед и фанатично настроенные националисты устроили большой дебош под окнами с угрозами начать погром, если отец им что-то не вернет. Вместо того чтобы сделать то, что они просят, он начинает вести с ними беседы о равенстве и братстве с балкона третьего этажа нашего дома, и при этом, завернувшись в самую дорогую тогу с золотой заколкой! В результате: толпа от несоответствия формы и содержания звереет и идет на штурм…

Папенька всю мою жизнь доказывал мне, что наш дом — это наша четырехэтажная крепость с греческими колоннами, атлантами и кариатидами, которая надежно защитит нас от любых невзгод… Вот только штурмующий народ этого не знал. Снова сильные побои и моральные оскорбления, к которым они еще добавили физические унижения… И хоть бы рядом был Геракл, нет, просто опять какая-то непруха!

***

Голым бежать было легко и прикольно, если бы нас еще при этом не изваляли в дегте, воске, дерьме и куриных перьях… Сейчас я только одного не могу понять, и почему мы бежали в сторону моря, там, где крутой обрыв, у подножия которого, в пенном припадке, бился прибой, налетая на острые скалы… Отец что-то все время пытался сказать, махал руками, строил гримасы… Я кивал, как будто бы понимал, что он от меня хочет… На самом деле, я усиленно думал как мне быть в сложившейся ситуации… Теперь все будут рассказывать как нас позорно гнали через весь город… Голых, в дегте, дерьме и перьях… и все будут смеяться, и показывать пальцем: «Смотрите вон идет пернатый Икалик!» Уж лучше смерть, чем такие унижения…

***

Наверно Отец тоже решил погибнуть, потому что перед обрывом он еще и прибавил скорость. Первый раз я удивлен и восхищен тем, что делает мой отец!.. Я ускоряюсь и отчаянно, отталкиваясь от земной тверди, рву тонкую грань между до и после, между жизнью и смертью… Но вот странно — я лечу! Нет, не в том смысле, что я сейчас лечу свое израненное от падения тело. Я летел… Летел, оттолкнувшись от берега, и совсем не собирался падать… Потоки восходящего воздуха взвалили нас с отцом на свои могучие плечи и, распушив наше оперение, понесли вверх… Туда, к огненному диску воспаленного солнца… Я верещал от счастья, ныряя в воздушных потоках ясно понимая, что стал абсолютно свободен… Отец опять что-то крикнул мне, и я радостно кивнул, не имея понятия, о чем он говорит… Немного освоившись, я начал подниматься все выше и выше, давая понять столпившимся людишкам внизу, что я равен Богу! В тот миг, когда я сам поверил в свою божественность, солнце растопило воск и мои перья, потеряв скрепляющую их основу, рассыпались прямо в воздухе. И тут же вступил в силу доселе дремавший закон всемирного тяготения. И я, с проклятиями, адресованными говеному воску, моей самонадеянности и долбаным законам, отчаянно устремился вниз… Отец пытался остановить мое падение, но лишь замедлил его. Увы, как летун я не состоялся, и морская вода приняла мое измазанное и жалкое тельце в свои соленые объятья. Я ухнулся в воду и стремительно пошел на дно, подняв голову, я увидел сквозь водную пелену диск солнца и, что было сил, поплыл наверх. Теперь, чтобы выжить, мне придется стать хорошим плывуном!

***

Пробыв в воде довольно долго, я вдруг заметил, над беспокойной поверхностью Адриатики, изогнутую трубу. Отчаянно замахав руками, я привлек к себе внимание и, темные воды, вспенившись, извергли из своей пучины подводную машину. Я, без труда, опознал в ней папенькин «Наутилус». Шлюзовой люк распахнулся, радушно приглашая меня взойти на борт. Я схватился за поручень, вытянул себя из воды и шагнул, на трясущихся ногах, в утробу «Наутилуса». На этом пока остановлюсь, закончилась бумага, чернила и мое беззаботное греческое детство.

Мифы Эллады

С утра позвонил гонец от Миноса. Этот звонок ни с каким другим не перепутаешь: наглый, требовательный, такой, что и мертвого разбудит. Дедал, шаркая босыми ногами по полу (от страха ступни пересохли), обреченно пошел открывать. В приоткрытую дверь сразу сунули официальный пергамент, который предписывал строго и неукоснительно явиться к Миносу во дворец.

«Да иду я, иду! Дайте хоть дверь-то закрыть» — ворчал Дедал, одевая сандалии.

Трясясь в прокуренной общественной рикше, Дедал всю дорогу люто ненавидел потных сограждан, навалившихся на него, но бережливость, доведённая до жадности, не позволяла ему шиковать в индивидуальной рикше и посему он терпел все прелести выбранной им поездки.

«Возле дворца!» — громко крикнул Дедал.

Кибитка резко притормозила, затем пробежала ещё несколько шагов и после серии рывков и подергиваний рабы все ж таки опустили её на землю и Дедал, грязно ругаясь на древнем наречии, полез к выходу. Прошагав в мрачных раздумьях до фигурной ограды, опоясывающей дворец, Дедал натолкнулся на охранника, который перегородил ему дорогу. Высокомерно сунув пергамент стражу в ярких доспехах, Дедал хотел продолжить движение, но страж жестом остановил его, начав с нарочитой внимательностью изучать документ. Делал спокойно ждал от охранника разрешения войти в парадную арку от которой словно артерии разбегались красные дорожки ведущие ко дворцу. Но охранник подозрительно смотрел на Дедала, снова читал его документы, морщил лоб, шевелил губами. Про себя Дедал решил, что страж вообще не умеет читать и только делает вид, что обучен грамоте, чтобы придать себе значимости, или хочет взять измором. Стоя на солнцепеке, Дедал перебрал в голове все известные ему ругательства, мысленно и очень жестоко надругался над охранником и теперь перешёл к перечислению всех богов греческого пантеона. На богине плодородия Деметре охранник наконец-то соблаговолил пропустить Дедала на территорию дворца. Радостно зашуршав сандалиями по красной гранитной крошке, рассыпанной и утрамбованной для удобства хождения, Дедал резво двигался к дворцу Миноса. Пока на его пути опять не появился другой страж королевской охраны, который потребовал документы. Получив разрешение, Дедал продолжил путь. Пройдя ещё немного, был остановлен и вновь с пристрастием проверен. На очередном, уже трудно сказать каком по счету охраннике, Дедал вскричал: «Да сколько же вас?!!»

И при этом очень театрально воздел руки к раскаленному небу.

«Нас легион!..» — театрально ответил охранник, прячась в кружевной тени баобаба. Теперь Дедал начал перебирать скандинавских богов, придумывать ещё более изощренные пытки, в которых он истязал весь охранный легион, приправляя все это хитросконструированными ругательствами.

Солнце лизнуло тёплым лучом горную гряду и стало клониться к закату, чтобы спрятаться за волнистые вершины низкорослых гор. Цикады словно по взмаху невидимого дирижера дружно вступили, начав играть вечернюю симфонию. Ветерок принёс прохладу, и мир блаженно погрузился в таинственный сумрак. Тем временем Дедал, пройдя все мыслимые и немыслимые проверки, оказался возле рабочего кабинета Миноса. Огромные резные двери из красного дерева уходили ввысь, теряясь в колоннах и балюстрадах дворца, переплетаясь с изысканной роскошью и невообразимой пошлостью. На фоне их темно-бордового величия Дедал смотрелся жалким белым плевком морской чайки на гладкой поверхности изысканно инкрустированной двери.

Собравшись с духом, Дедал постучал. На той стороне что-то глухо щелкнуло и огромная створка начала приоткрываться. Яркий свет осветил далеко не греческий анфас, а затем и отклонившийся от света профиль зажмурившегося Дедала. Приоткрыв глаз, Дедал увидел, что перед ним стоит слуга с ярко светящимся фонарем и глупым выражением лица. Натренированным жестом Дедал подал ему документы, слуга кисло улыбнулся, отклоняя рукой пергамент и чинно поправив белую шапку парика громогласно объявил:

«Вас ждут!». Эхо подхватило и понесло долгожданную фразу по анфиладам дворца. Дедал оправил тогу и шагнул в полумрак кабинета. Шагнул и встал как вкопанный. Посередине огромного овального кабинета громоздилась какая-то халабуда или безумный шалаш из стульев, подушек, одеял и стола. В спину довольно чувствительно толкнули и вкрадчивый голос слуги произнёс:

«Вам туда!». Не дожидаясь второго тычка, Дедал пригнувшись полез в «туда». В глубине горел огонёк, делая окружающее пространство мистичным и загадочным. Стараясь ничего не свалить, чтоб не нарушить равновесия конструкции, Дедал, чувствуя себя мотыльком, пополз на свет. В центре халабуды «по-турецки» сидел Минос и что-то усердно писал на листе бамбукового пергамента. Он поднял голову и, увидев вползающего «мотылька» радостно вскрикнул:

«Дедал! Ну, наконец-то!!! Присаживайся!». Дедал, пыхтя, присел возле низенького столика с рахитно согнутыми ножками.

«Ты почему так долго?» — начал Минос, и, не давая ответить Дедалу, продолжил.

«Дочь у меня на выданье…» — и сделал многозначительную паузу, во время которой Дедал усиленно боролся с подступившим воздушным комком, который мог разразиться несвоевременной громогласной отрыжкой. Тем временем Минос продолжил:

«Я вижу по выражению твоего лица, что ты меня полностью понимаешь. Так вот, ко мне стали приезжать всякие напыщенные… напыщенные…», и Минос скривив губы презрительно выдавил: «же-ни-хи». Мне нужно произвести отсев, причём очень жесткий. Я знаю ты мастер всяких приборов, приблуд и хитросделанных механизмов. Дедал потупил глаза и хотел добавить: да что вы, Царь Минос, я всего лишь ваш скромный слуга! И, открыв рот, громогласно рыгнул. Повисла секундная пауза, после которой Минос расхохотался и, вытирая слезы, сказал:

«Вот за что я люблю тебя Дедал, так это за твою непосредственность!». Дедал подмочено улыбался.

«Ещё раз повторю техзадание — сказал Минос, — на входе жених, на выходе них… них… нихрена!!!!». Минос снова хохотнул, радуясь своему каламбуру:

«Вопросы есть?».

Дедал помялся, прокашлялся и спросил:

«О, великий и всемогущий, почему сидишь ты в гнезде этом, сделанном из одеял и подушек, стола и стульев, избегая покоев своих белокаменных? Али не радуют своды дворца очей твоих царских?!»

«Чё?» — и Минос вопросительно поднял бровь.

«Чё за фольклор?!».

«Я, я…» — залепетал Дедал.

Минос опять гоготнул и похлопав остолбенелого Дедала по плечу, наклонился к нему и, по-змеиному щекоча ухо, шепнул:

«Я останусь для тебя, загадкой!»

«Ой, я так люблю загадки» — глупо пошутил Дедал, почему-то по-детски хлопая в ладоши.

«Ладно, как ты любишь мне все равно, а вот через три дня смета и решение этого щекотливого для меня вопроса должны лежать у меня на этом столе, понял?»

«Понял!» — сдавлено пискнул Дедал. У него почему-то перехватило горло.

«Разрешите идти выполнять свой долг?»

«Свободен» — и Минос махнул рукой, словно отгонял от себя надоедливое насекомое.

Дедал радостно пополз к выходу и, уже выбираясь из «гнезда», неуклюже зацепил стул, по всей видимости, являющийся несущим элементом и шумно обрушил всю конструкцию. Из-под завала тут же зычно заголосил Минос:

«Дедал, сука ты толстожопая, не мог аккуратно вылезти!!?». Это последнее, что услышал Дедал, падая в обморок…

Миносу очень нужен был агрегат для отбора женихов и поэтому Дедала пожурили, взяли подписку о неразглашении и немного побили. Уже на другой день, после всех вышеперечисленных событий, Дедал, прикладывая лёд к подбитому глазу, приступил к работе.

ДНЕВНИК ДЕДАЛА («ЖЕЛТАЯ ТЕТРАДЬ» ЛАБИРИНТ)

День первый.

Минос снова дал задание и не дал времени на подготовку. Нужно будет обязательно отразить это в смете (вся эта фраза зачеркнута, чтобы не давать повода шпионам Миноса и тайной канцелярии). Есть вариант создать говорящую голову, которая будет задавать хитроумные вопросы. Придумать придумал, а как сделать? Нашёл профессора: умный, головастый, зовут Доуль. Теперь осталось сделать ящик с дыркой, посадить старца внутрь и высунуть его голову наружу… Элегантно! А вдруг старый хрен заснёт или отбросит копыта в самый неподходящий момент? За такое сразу голову с плеч… И ладно если у старца, так ведь и мне достанется… Что делать..?

Решил сваять непобедимого война, которого нужно будет сразить, чтобы получить расположение Миноса и руку и сердце его дочери. С этой мыслью пошёл спать.

День второй.