Бесплатный фрагмент - КОВИДАЛИПСИС: Книга 1. Новый Разумный

Предисловие

Многие думают, что стрела времени нерушима. На ней есть точка, именуемая настоящим, слева и справа от которой — прошлое и будущее. И эта точка движется от «оперения» к «наконечнику» с постоянной скоростью. Но при таком порядке вещей получается, что в Мире не существует Свободы. Это как кинофильм, в котором кадры идут друг за другом, и ничего нельзя, просто невозможно изменить. Плен, где каждый твой шаг, каждый вздох уже предопределён.

Это — простая и понятная схема мироздания, к сожалению, ставящая жёсткие границы. Границы в сознании.

Но стоит лишь допустить существование выбора и случайности, и Мир, без того огромный, вырастает до бесконечности. Мало того — превращается в бесчисленное множество Вселенных и усложняется до абсолютной непознаваемости.

Очень трудно передать то чувство, которое испытываешь, осознавая себя частью такого Мира. Но тем не менее стоит попытаться.

Глава I Охота

16 августа. Европейский Заповедник. Человек.

Иногда он задаёт себе вопрос: что же там, в космосе? Есть ли хоть кто-нибудь? И сразу отвечает: безусловно, есть. Ведь в этом океане плавают миллиарды звезд, и свет каждой притягивает. Будь то планеты, астероиды, космические корабли… Жизнь. Она так же естественна в космосе, как и смерть. Каждая холодная глыба таит в себе хотя бы крупицу жизни. Она дремлет, затем пробуждается и прорастает, распускается и цветёт, подобно прекрасной розе. Но тут же возникает новый вопрос: а разум? Есть ли он среди звезд?..

Высокая трава поляны шелестит на прохладном ветерке, ночной воздух пропитан осенней свежестью. Над этим зелёным озером, тонущем в море леса, совсем невысоко поднимаются крохотные светящиеся точки. Они сгущаются, то тут, то там танцуют вальс. Вокруг со скрипом шевелятся сосны. Их громады, дирижируя, мерно пошатываются из стороны в сторону. Хвойные ветви плавно машут косякам птиц. Где-то заиграл сверчок. Защебетал припозднившийся скворец. Бал. Один из немногих оставшихся.

Человек лежит посреди поляны, закинув руки за голову. Слушает симфонию леса, смотрит в ночное небо. Такое звёздное, небывало яркое. Думает.

Млечный путь растянулся по чёрному холсту, сияя белизной. Столько света, столько красоты. Иногда верится, что он действительно появился во время игр древних богов. Расплескавшееся молоко из груди прекрасной Геры. И его брызги — кометы, всё ещё разлетаются, бороздя бесконечность.

Человек, прикрыв глаза, вздыхает. Этот лес так спокоен, так гармоничен… неужели в мире ещё остались уголки, где можно вот так просто лежать, забыв обо всех прошлых бедах, о пережитом горе, об увиденной смерти? Неужели проклятая Машина нового человечества никогда не доберётся сюда, не вырубит все деревья и не возведёт свои заводы-матки? Им же наплевать на планету, на природу, на жизнь. Они хотят лишь прогресса, этого процветания цивилизации, выхода на новый уровень… построить как можно больше стальных машин — этих дронов; бетонных зданий-коробок — чёртовых ЗПСП…

Блёкло-карие глаза смотрят в звёздное небо. Что вам, звёзды, до какой-то крохотной планетки, разрываемой прогрессом? Здесь даже самим землянам наплевать, а вам уж точно…

Одна из звезд начинает стремительно расти, всё больше и больше. Наконец, превращается в дискообразный объект. Тот, свалившись с неба, бесшумно парит над лесом. Человек спокойно и равнодушно наблюдает за ним. Летающий аппарат приближается к поляне. Изумрудный луч вырывается из него, наводится то на один, то на другой куст.

«Хм, ищейка, — думает человек, нахмурившись. — Не ожидал такой встречи. Убьёт. Но сейчас это не имеет значения».

Объект всё шарит лучом, и уже почти у того места, где лежит он. Тогда человек достаёт из кармана кожаной куртки небольшой чёрный цилиндр. В нём что-то щёлкает.

Резким движением человек поднимается. Луч аппарата тут же упирается в его грудь, вмиг багровеет.

— Отведай-ка, железяка, — с ухмылкой проговаривает человек, размахивается и швыряет цилиндр в аппарат.

Сине-белый электрический разряд фотовспышкой озаряет ночь. Объект с металлическим лязгом падает на землю.

Человек подходит к поверженному диску, несильно пинает, проверяя: «Жив — нет?» Диск метр в диаметре, как сплюснутый волчок — древняя игрушка, недавно видел в одном европейском городе.

«Ну вот, как раз батареек нет», — думает человек, рассматривая летающую тарелку. Затем легко подхватывает её, берёт под мышку и направляется в лес.

16 августа. Станция «Луна-9». 501-й.

Длинный коридор. Кругом металл. Синеватый мрак. Механизмы в прозрачном полу перемигиваются белым, зелёным, редко красным. Правильные геометрические формы, прямые углы. С потолка свешиваются ребристые синие трубки. Едва слышное гудение сопровождается редким писком электроники. 501-й идёт, смотрит на бесчисленные капсулы вдоль стен. Одни пусты, ждут своих хозяев, в других уже работают. Перед смирно стоящими людьми на стеклянных колпаках капсул мелькают символы, сообщения, движутся картинки. В ногах у каждого — длинный номер. 501-й смотрит на последние три цифры: 402, 403, 404…

Кругом — цифры. Числовой мир. Простой и понятный. Всего лишь десять закорючек, придуманных тысячи лет назад древними. Тогда, создавая этот алфавит, они не представляли, что закладывают первый кирпич в модель всего Мира, всей Вселенной. Теперь же всё — это комбинации и сочетания цифр. У каждой звезды, планеты, у каждого живого существа есть свой код. ОднОзначный, двух, трех, ста, тысячи и больше. Так всё просто.

458, 459… Но этот код есть далеко не у всего. Только у того, до чего дотянулся глаз человека. И этого непозволительно мало. Человечество достойно большего, может больше, чем тысячелетия сидеть на своей планете. И они, Наставники, помогут нам вырваться из плена Земли. Да что там, уже помогают…

496, 497… И никто не должен помешать этому. Помешать торжеству разума, исследования, науки!

501-й останавливается перед своей капсулой. Его переполняет чувство гордости. Гордости за Человечество, за ту великую цель, что светит впереди. За то, что он, 501-й, изо дня в день приближает её вместе с миллионами Новых.

Он встаёт в капсулу, спиной опирается о мягкое тёплое покрытие. Стекло опускается. На нём сразу же появляются разноцветные символы. Часы в верхнем левом говорят, что осталась минута до начала рабочего дня — ещё есть время пролистать ленту новостей. 501-й закрывает глаза, начинает шарить в потоке информации, выплеснувшемся перед ним по мысленному запросу.

Политика, образование, культура… вот, наука. Так, что здесь… Человечество раскрыло секрет червоточин… мгновенные путешествия в другие миры возможны… Совет Наставников возложил запрет на дальнейшие исследования ввиду неготовности людской расы к подобному… прорыву. Земное правительство не комментирует…

501-й открывает глаза и горько улыбается. Любимая фраза Наставников: «Человечество не готово… люди ещё недостаточно созрели…» Когда же, наконец, будет позволено вырваться за пределы нашего мира?! Здесь уже нечего ловить, а там, за гранью, столько всего интересного…

Конечно, автоматические аппараты Всемирной Космической Ассоциации уже давно избороздили всю Солнечную систему и направились дальше, к ближайшим звёздам. В новостной ленте недавно было сообщение о приближении одного такого к звезде Барнара, на второй планете от которой, по довольно точным научным данным, существует богатая биосфера. Даже опубликованы завораживающие фотографии, полученные знаменитым лунным телескопом. И это только подогревает интерес увидеть всё своими глазами.

Но, несмотря на отличную изученность Солнечной системы, даже на ближайшие планеты человеку-колонисту путь закрыт. Всё те же неясные запреты Наставников.

Раздаётся гудение в голове. Рабочее время настало.

— Пятьсот Один вступил в патруль, — сообщает он Системе, когда та заикнулась напомнить о начале рабочего дня.

Перед взором появляется лицо навигатора: белая голова с круглой лысиной и острым подбородком, большие голубые глаза, брови-линии, тонкий рот, крохотный нос. Человек. Такой же, как все Новые.

— Рад видеть вас, Пятьсот Один, — шаблонно говорит навигатор. — Надеюсь, курс реабилитации после инцидента пошёл вам на пользу.

501-й кивает. Ему не хочется вспоминать тот неприятный случай. Навигатор продолжает:

— Вывожу на экран координаты района для сегодняшнего патрулирования. Местность пересечённая, в город вас выпускать не следует… пока. Надеюсь, понимаете: в Японии вы показали себя не с лучшей стороны.

501-й спокойно слушает. Как и все Новые, он лишен низменных, ненужных чувств, которые непременно должно вызвать воспоминание о том самом первом патрулировании.

— Район безлюдный, — говорит навигатор. — Хорошо подходит для тренировки. Удачной охоты!

501-й не понимает, была ли последняя фраза шуткой. Он водит по стеклу, делает необходимые манипуляции, готовится к вылету на Землю.

Навигатор исчезает, и вместо него появляется большое чёрное окно. 501-й концентрируется, готовясь к слиянию с машиной. Чувство пространства исчезает. Больше нет запаха металла, нет мягкого покрытия под спиной и холодного стекла под пальцами. Чернота. И он в ней. Длится это пару секунд, и вот 501-й видит огромный ангар, залитый тёмно-синим светом. На гладком металлическом полу плотно друг к другу стоят тысячи дронов. Он в одном из них.

— Приготовьтесь к вылету, — звучит приятный женский голос Системы.

Многих молодых Новых ещё во время обучения в Академии интересовал вопрос: почему этот голос принадлежит именно женщине? Ведь у эволюционировавшего человечества нет деления по половому признаку, и голоса у всех хоть и разные, но больше мужские или, как бы сказали предки, юношеские. Ответ прост: первый прототип Системы был создан ещё до появления homo novus, а «приятный женский голос» принадлежит жене одного из ведущих программистов того времени. Нужно с уважением относиться к наследию предков, говорили учителя, поводя указательным пальцем.

501-й поднимается над армадой дронов, разворачивается к выходному люку. Круглая заслонка медленно откатывается. За ней — космос. Миллионы звезд, тысячи созвездий. В левом углу — Солнце. Невозможно-яркое, слепящее, выжигающее сетчатку, но такое красивое.

— Старт! — даёт команду Система.

501-й резко вылетает из ангара, оказывается в космическом пространстве. Даёт крен вправо, летит над поверхностью Луны. Она вся серая, исчерчена прямыми, образующими причудливые геометрически правильные рисунки. Лунные города. Города Наставников.

Солнце оказывается позади, а впереди — Земля. Родина человечества. Плен, из которого оно всё никак не может вырваться. Но как же он чудесен… Синий шар в голубом ореоле, и посреди, растянувшись от полюса к полюсу, в лучах светила зеленеет Америка. Белые облака окутывают планету. Они закручиваются, растягиваются, сталкиваются, образуя большие массивы, наплывают на континент, распадаются и тают.

Дрон 501-го всё ближе к планете. Зелёный треугольник-ориентир мелькает на её поверхности — место патрулирования.

Земля занимает почти весь обзор. Орбита. Издалека не видно, но планету опоясывает большое кольцо. Оно металлически поблёскивает на солнце и поначалу кажется единым, гладким, даже скользким. Но 501-й подлетает ближе, и пояс распадается сначала крупными кусками, потом начинает дробиться. Космический мусор. Старые спутники, станции, ошмётки космических аппаратов.

Ещё лет сто назад Железный пояс не существовал. Все эти куски металла беспорядочно кружили у Земли. Действующим станциям постоянно приходилось лавировать, минуя столкновение с каким-нибудь древним круглым спутником или с песчинкой, двигающейся с невероятной скоростью и способной пробить навылет самый прочный корпус.

Приход Наставников изменил облик над небом. Над экватором растянулась сверкающая металлом лента. Теперь современные орбитальные станции используют Железный пояс как сырьевую жилу: находясь с ним на одной орбите, они собирают металл, тут же переплавляют и пускают в дело.

Зеленый треугольник показывает, что район патрулирования на ночной стороне планеты. 501-й летит на запад. Под ним сверкает Железный пояс, дрон будто скользит по нему. Затем отходит от экватора, поднимается выше. Снизу — синева Тихого океана. Она сверкает, переливается под белыми, закрученными в циклоны облаками. Солнце позади, готовится к восходу. Дрон подлетает к архипелагу Японии, и светило нехотя закатывается за горизонт, чтобы через час вновь показаться.

Огромный остров сияет ночным электрическим светом. Мегаполис, раскинувшийся от одного побережья до другого. 501-й помнит его неоновые огни, окутывающие величественные небоскребы; оживлённые магистрали, желтыми артериями опутывающие город; звуки толпы, техники, суеты, не утихающие даже в столь ранний час. Дрон рвётся вниз, хочет спуститься, окунуться в этот котел жизни, но 501-й знает устав, помнит тот неприятный инцидент…

Он летит дальше. Китай, также горящий миллиардами костров. Пожар жизни бушует и на огромных равнинах, и в горах, и на воде, и в небе. Этот район уже несколько столетий имеет наибольшее число жителей. Здесь дроны ежеминутно сканируют чуть ли не каждый метр.

Но зелёный треугольник показывает дальше и правее, на район России. Снизу проносится Сибирь, Урал, и вот виднеется чёрная полоса Стены, от севера до юга, насколько хватает взора. После Стены — Европа. За триста восемьдесят тысяч километров отсюда в своей тесной капсуле 501-й горько вздыхает. Всё самое интересное пролетело мимо него, точнее под ним. Правду сказал навигатор: глушь та ещё.

Дрон парит над пустыми городами. Те похожи на застывшие, обесточенные агрегаты, уже давно выработавшие весь свой свет и тепло. От былого перемигивания лампочек, жужжания микросхем, металлического гудения валов и ряби мониторов остались лишь холодные, чёрно-серые корпусы. По всей европейской равнине они образуют правильные ряды и шеренги, совсем редко пересекающиеся и налезающие друг на друга. Хочется спуститься, посмотреть поближе и, может быть, завести хотя бы один агрегат. 501-й видит приближение треугольника-ориентира, поэтому позволяет себе снизиться чуть раньше, чем положено. Тёмные параллелограммы резко вырастают, и вот уже со всех сторон молчаливо возвышаются вытянутые небоскрёбы, отражая стеклянными поверхностями поблёкшие звёзды. То тут, то там виднеются тучи птиц, взлетающих с крыш, карнизов и балконов. Порой чувствительный микрофон улавливает их клёкот. Кроме этого звука доносится лишь тихий стон сквозняков — вечных спутников европейских мегаполисов. Он звучит то совсем тихо, то перерастает в настоящий вой. Тогда кажется, что это плачут те самые обесточенные мониторы-здания, тоскуя по минувшему, наполненному какофонией звуков, сияния и суеты.

Неожиданно небоскрёбы начинают терять в росте, затем вовсе пропадают. Впереди — бескрайний ворсистый ковёр леса. Тот самый Великий Европейский Заповедник, созданный два столетия назад. Он расположился в самом центре равнины и занимает квадрат размером чуть меньше пятисот километров в поперечнике.

Ещё до прихода Наставников великие умы человечества задумывались над тем, как сохранить наследие природы, доставшееся «бонусом» вместе с завоёванной планетой. Многие виды животных и растений вымирали в изменившейся с появлением технически развитой цивилизации среде: гибли в нефтяных лужах, в лесных пожарах, в химически и радиоактивно заражённых зонах… Ранее созданные малые заповедники в конце концов пожирались либо наступающим городом, либо кислотными дождями и тем же огнём. Тогда две мировые державы, ненадолго забыв о вражде ради великой и благородной цели, договорились о создании локальных заповедных зон на территории каждого континента. Огромный размер, усиленная охрана и неприкосновенность зон позволили сохранить, восстановить и даже приумножить многообразие биосферы.

Район патрулирования уже близко, и 501-й начинает снижаться. Под ним — поляна, поросшая высокой травой. Тут и там видны торчащие кустарники.

Дрон ещё в двухстах метрах над поверхностью, а датчики уже фиксируют наличие в воздухе биологического материала человека. 501-й удивляется. Пытается установить, кому принадлежит ДНК. Система выдает ответ: Кристофер Прохнов, террорист, бывший активист «Человечества», находится в розыске, согласно статье №16/764 «Геноцид» Всемирного Кодекса приговорен к уничтожению.

— Сообщаю, — где-то далеко раздаётся голос 501-го, — в патрулируемом районе обнаружено наличие лица, подлежащего уничтожению. Жду приказ.

— Действуйте по Кодексу, — отвечает навигатор — странно, что не Система. — Найти и ликвидировать.

Дрон сканирует местность. 501-й видит биологический след: оранжевые пятна в черноте. Он уже в метре над поверхностью. Изумрудный луч шарит, сверкая в темноте, облизывает редкий кустарник, отбрасывающий тень. След человека становится яснее, отчётливей. Где-то здесь, совсем рядом. 501-й сосредоточен, напряжен. Сейчас он полностью чувствует машину и обстановку вокруг, слышит и видит, чует запах жертвы. Зачем-то в голову лезет прошлый инцидент… Гнать эти мысли. Они отвлекают, мешают сосредоточиться, вызывают какие-то странные, совсем чуждые Человеку Новому эмоции.

«Стоп, — думает 501-й. — Я — машина. Нет ничего кроме меня и поставленной задачи».

Из травы впереди вскакивает оранжевая фигура. 501-й реагирует мгновенно: грудь террориста в перекрестье прицела, через секунду красный луч расщепит жертву, превратив в пыль… но охотник медлит.

Он начинает чувствовать свои напряженные мышцы, влажную кожу, пот, струящийся по гладкой голове… Теряет контроль над дроном. Десинхронизация. Нет… нет! Он собирает всю волю и вновь вливается в машину.

Сканер ДНК отключается, и вместо оранжевой фигуры появляется человек в чёрной потёртой куртке. Половина его лица скрыта белой маской-респиратором, на морщинистый лоб спадает копна волос. Глаза улыбаются. Нужно немедленно ликвидировать его. Террорист, активист «Человечества», убийца, преступник… Но 501-й не может. Воспоминания вновь затекают в разум, сплавляются там в кувалду и начинают всё крушить.

Её глаза. Они такие же, как у всех. Как у людей.

Невероятно — увидеть девочку лет шести. Лямки салатовых штанов поверх радужной водолазки, алая бейсболка задом наперёд. Невинная улыбка, раскосые глаза… Её звали Аманда Ли, но 501-й узнал об этом уже после той встречи.

Это был его первый рейд. Боевое крещение. Он и ещё три дрона патрулировали один из тысяч районов Японии. Искали террористов и незарегистрированных. 501-й летел по широким коридорам-улицам верхних этажей одного из гигантских небоскрёбов, сканировал прохожих. Мимо проплывали рекламные вывески, сверкающие разноцветными неоновыми огнями; шум толпы доносился из переполненных забегаловок; на тротуарах медленно перемещался по двум направлениям плотный людской поток, а по дорогам единой рекой на огромных скоростях бежали автоматические электромобили. Япония — район с самой большой плотностью населения в мире. Район, в котором преимущественно живёт Человек Разумный.

Напарники были поблизости. Тогда 501-го посетила мысль, что он не общался с ними с самого выпуска из Академии. 003-й, 202-й, 100-й. Во время учёбы они сдружились и почти всегда были вместе, поэтому Система определила их в одну патрульную четвёрку. 501-й решил связаться с одним из друзей, но в ответ: «Отставить».

Система выдала: «Обнаружено незарегистрированное лицо», и 501-й сразу увидел её. Она стояла под щелью в потолке, в которую просачивался дождь. Мокрая, счастливая, живая. Капли падали на лицо, на улыбку, стекали по тонкой белой шее. Она расставила руки так, чтобы вода барабанила по ладоням.

«Обнаружено незарегистрированное лицо, — повторила Система, добавила: — подлежит уничтожению».

После этих слов 501-й автоматически сообщил приговор и был готов нажать на спуск, но внутри надломилось — девочка смотрела на него. Её зелёные глаза были полны жизни. Той забыто-детской, тёплой, наивной…

Прохожие заметили маленькую девочку и нависшего над ней дрона, достали гаджеты и начали съёмку.

«Где твои родители? — думал 501-й. — Почему не зарегистрировали? Почему сейчас не уберегли…»

А Система всё твердила: «Незарегистрированное лицо. Подлежит уничтожению. Незарегистрированное лицо. Подлежит уничтожению. Подлежит уничтожению. Подлежит…»

Багровый луч упёрся в грудь девочке.

Воспоминание длится мгновение — 501-й отводит луч. Видит каждое движение Кристофера Прохнова, понимает, что смерть только что выпустила террориста из цепких лап. Тот что-то говорит, ухмылка ни на секунду не сходит с истрескавшихся морщинами уголков глаз. Русская речь, немного приглушённая из-за маски, доносится до микрофона, но 501-й не понимает, хоть и прекрасно владеет этим языком. В голове гудит, совсем как в тот раз. Внутри начинает что-то тяжело ворочаться, переваливаться. Кажется, что черепная коробка разбухает. Ладони к вискам — кожа вот-вот расплавится.

Теперь контроль над дроном окончательно потерян, но перед глазами всё ещё стоит этот человек. Он размахивается, что-то швыряет. Маленький цилиндр мелькает перед взором, гулко стукается о металл. Яркая вспышка. Экран гаснет.

Глава II Крис

16 августа. Европейский Заповедник. Человек.

В предрассветных сумерках лес кажется серым. Серые пни и коряги, серые стволы сосен, серая хвоя на серых ветвях. Те скрипят, когда человек отводит их. При каждом шаге под ногами хрустит, щёлкает.

Человек поудобнее перехватывает дрона — проклятая железяка выскальзывает, ладонь ездит по гладкой поверхности. Перешагнув через поваленную сосну, ветви которой уже высохли и обломились, останавливается, бросает этот металлический диск, садится сверху, чтобы перевести дух.

Тишина. Только шелест несильного, нежного ветра, беззаботно гуляющего меж деревьев.

Закрыв глаза, человек поднимает голову, медленно вдыхает. Пахнет хвоей и сырым мхом.

К шуму ветра добавляется новый звук. Капли барабанят по респиратору, прохладными бусинами начинают падать на щёки. Человек морщится, грязной ладонью проводит по глазам.

Дом недалеко. Уже отсюда сквозь стволы сосен виден его бревенчатый бок.

Человек поднимается, подбирает дрона, идёт.

Небольшая поляна. На ней — старая маленькая избушка. Лет сто назад здесь, наверное, жил лесник. Покатая, поросшая темно-зеленым мхом крыша, черные стены, сложенные из бревен, вокруг — кустарник. Лишь перед входом растения расступаются, образуя коридор. Человек тянет скрипучую дверь, нагнувшись, переступает порог. Снимает куртку, вешает на крючок. Смотрит в единственную комнату — чёрные силуэты немногочисленной мебели в полумраке. Из кармана потёртых армейских штанов достает коробочку старых походных спичек, но тут же кладет обратно: всё равно скоро рассветет. Аккуратно, чтобы не задеть печь и не измараться об её проржавевший бок, проходит на середину комнаты, со стуком бросает дрона на пол, отчего половицы страшно скрипят. Немного постояв, поднимает руку, нащупывает плафон светильника, свисающего с потолка. Затем идет к единственному окну, садится рядом на табурет — тот жалобно скрипит.

За мокрым стеклом с каждой минутой всё светлее. Появляется цвет: серые стволы сосен становятся коричневыми, их пышные кроны — темно-зелёными, а кустарники у корней вновь обрастают зелёной листвой, пружинящей от всё чаще бьющих капель. Утренний лес освещается жёлтым — солнце вышло из-за туч. Дождь, профильтрованный через крону, блестит в воздухе, на кустах, траве.

«Есть же места, не тронутые прогрессом, — думает человек. — Жалко, что и сюда рано или поздно доберётся».

Он смотрит на это великолепие природы, в голову закрадываются воспоминания. О том, как таким же дождливым утром полвека назад так же смотрел в окно. Но не на лес, дышащий свежестью и жизнью, а на мегаполис, выдыхавший углекислый газ миллионами ноздрей.

Тогда человек жил на сто первом этаже московского небоскреба, и звали его Крис.

Он стоял перед большим — во всю стену — окном, видел стеклянные небоскребы, полированной поверхностью отражавшие свинцовые облака. Они были похожи на мегалитический лес сталагмитов, пронзивших небеса своими пиками. Наверное, поэтому и шёл дождь. Но Крис конечно знал, что уколы стеклянных игл не виноваты, и что облакам и без них свойственно плакать. Ведь Крису было уже семь лет, и он многое понимал.

Не понимал только, где мама и маленький брат. Обыскал все два этажа квартиры. В первую очередь обшарил свою комнату, заглянул под кровать, в комод, в коробку с игрушками, из которой на мягкий пол вывалил всё содержимое; потом побывал на кухне, заглянул под белый шестигранный стол, в 3Д-печь, даже в утилизатор грязной посуды; затем искал в ванной, в сауне, в прачечной…

Мама целых полгода ходила с животом, который постепенно рос. Она говорила, что там живет маленький братик Криса, а в последнее время обещала, что они скоро смогут вместе поиграть. И вчера вечером, когда все уже легли спать, из коридора сквозь двери детской проник странный шум. Крис ещё не уснул и, сидя на кровати по горло укутавшись в одеяло, услышал незнакомые мужские голоса. Потом оханье и вскрики мамы. Он испугался. На дрожащих ногах спустился на ворсистый ковер, хотел забраться под кровать, но тут дверь в комнату открлась. С ужасом глядя на сверкающий проём и на силуэт в нем, Крис закричал. Но глаза привыкли к резкому свету, и мальчик увидел отца. Тот подошёл, присел перед сыном, нежно обнял. «Все хорошо, — шептал он. — Не надо плакать». Странно, но наутро мама не пришла будить.

…В комнатах для гостей тоже было пусто. Проходя по коридору, Крис увидел приоткрытую дверь в кабинет папы. Интересно, может, братик и мама там? Крис, заговорчески озираясь, на носочках подкрался но, услышав голос, доносившийся изнутри, отскочил.

— …да, спасибо. Этот удар… дай бог такое пережить. Марта ещё в больнице, к концу дня обещали отпустить… — Голос папы дрожал. Крис медленно подошёл, заглянул в дверную щель.

Большой светлый кабинет был из дерева: пол, книжные шкафы вдоль стен с ретро-книгами на полках, стол посреди, стул-трон. Дальняя стена — стеклянная, открывала вид на город. Снаружи по ней текли струйки воды, а внутри бегали какие-то графики, мелькали картинки и знакомые по рекламе эмблемы корпораций.

Папа ходил из одного конца кабинета в другой. Руки сцеплены за спиной, взгляд направлен в пол. Папа разговаривал. К его правому уху был прикреплен фон, из которого что-то доносилось так тихо, что не разобрать.

— Я ездил, просил пустить к жене, — говорил отец, — но врачи сказали: нельзя. А у меня тут сын маленький… Да я там не один такой был, в больнице. Просто толпы отцов, у всех глаза на мокром месте. В новостной ленте прочитал, что сейчас чуть ли не каждый третий ребёнок рождается мёртвым… — Его голос надломился. Вновь что-то донеслось из фона.

Крис нечаянно задел дверь, и та немного сдвинулась. Папа заметил, повернул голову. Крис одновременно вздрогнул и со звуком вздохнул, попятился и побежал…

Он стоял в гостиной перед огромным окном, за которым беспощадно лил дождь.

Солнечный луч, скользнувший по лицу, заставляет вернуться в настоящее. Уже совсем рассвело, и в тени показалась немногочисленная мебель, оставшаяся от давно покинувшего это место хозяина: проржавевшая кровать на пружинах, застеленная ветхим матрасом, и стоящая рядом тумбочка без дверки. Её полки завалены проводами, системными платами, истратившими заряд батарейками и прочим хламом. Посреди комнаты — небольшая печь, круглая труба уходит в потолок. В дальнем углу избы куча какого-то бесцветного тряпья, давно истлевшего и проеденного жуками. По всем стенам — полки, заставленные пыльными, заросшими паутиной стеклянными банками различного размера. В некоторых что-то есть, забродившее, густое. Видимо, чьи-то старые припасы, но человек до сих пор не решился заглянуть ни в одну из банок.

Около окна стоит его большой походный рюкзак. В нём всё необходимое: сменная одежда, недельный запас провизии, мелкие походные принадлежности, фонарик, лазерный резак, связка импульсных гранат, пара зарядов для пистолета.

Человек смотрит на дрона, лежащего посреди избы. Электрический разряд сжёг все его схемы, восстановлению не подлежат. Неплохие гранатки, не то, что самодельные «хлопушки»: дрон оживает через пару часов после обезвреживания. А этими дорожная полиция раньше останавливала лихачей. Как шарахнет такая, так электрокар сразу в автоматику и к обочине… Машину, конечно, после этого только в утиль, но меры действенные.

Человек тянется к рюкзаку, берет его на колени. Расстегнув один из многочисленных карманов, достаёт фонарик и резак — жёлтую рукоять с курком, как у пистолета и с небольшим пультом управления сверху. Проверяет заряд (шестьдесят два процента), щёлкает тумблерами мощности. Настроив прибор, поднимается, подходит к дрону. Нагнувшись, переворачивает. Что низ, что верх одинаковые: две круглые пластины разного диаметра, прикреплённые к одной большой. Нет углов, нет неровностей и выступов. Полная обтекаемость. Идеальный летательный аппарат.

Нажимает на курок — резак включается. Из него выдвигается красное лезвие сантиметров двадцать длиной. Оно мягко входит в металл, плывет по его поверхности, оставляя за собой багровую рану. Верхняя пластина срезана. Под ней — синие схемы, чёрные по краям (следы вспышки), их соединяют тонкие ребристые трубки, белые провода. Человек роется в дроне, что-то отрывает, с треском отламывает. Он похож на хищника, поймавшего жертву, ищет в её внутренностях вкусное. Некоторые детали не поддаются тяжелой руке, и тогда вступает лазер. Чёрный дымок поднимается к потолку. Пахнет сваркой.

Наконец, человек добирается до того, что ищет. Пять белых эллипсоидов, опутанные проводами и скреплённые серой лентой. Тянет их — провода с треском рвутся. Ломает ленту, отсоединяет друг от друга батарейки. Внимательно осматривает каждую. Две из пяти целые, остальные сгорели при вспышке. Но и этого хватит сполна.

Человек вставляет одну батарейку в фонарик, щёлкает пару раз — светит хорошо. С хрустом разогнув колени, поднимается, идёт к кровати. Со скрипом усевшись на неё, достает из тумбочки черный прямоугольный предмет. Древнее радио, корпус сделан из какого-то полимера, когда-то имевшего белый цвет.

— Ну что, старушка, — хрипло говорит он к прибору, — ты ещё послужишь.

Кладет радио на колени, переворачивает, открывает заднюю крышку. Старинный гальванический элемент. Давно мёртвый.

«Ничего, — ухмыляется человек, — и не таких воскрешали».

Берёт оставшийся эллипсоид, в боковое отверстие вставляет один конец провода, другой с силой вонзает в старую батарейку.

Радио, словно глотнувшее воздуха, с визгом оживает: «Ззииуззззчччшшш…»

Под респиратором растягивается улыбка, собирая старую кожу волосатых щёк в гармошку. Местами заклеенные пластырем грязные пальцы, выдвинув длинную антенну, щёлкают кнопками, крутят рычажки. Из динамика — лишь шум эфира.

Приёмник рассчитан на ФМ-1 и на ФМ-2 диапазоны. Такими давно никто не пользуется. Да и само радиовещание умерло уж лет как семьдесят назад. Тогда, если верить историческим хроникам, прошёл слух о сообщении Наставников, что электромагнитные волны с «зашифрованными» в них радиосообщениями засоряют космическое пространство, могут привлечь на планету нежеланных гостей. Мировое сообщество прислушалось, и радио, телевидение и сотовая связь так же, как когда-то бумажные газеты, журналы и книги окончательно и бесповоротно перебрались во Всемирное Информационное Пространство. В Систему, как сейчас называют. А вскоре даже частные радиосообщения стали вне закона. Впервые за несколько столетий Земля «замолчала».

Так на что же он надеется? Есть один знакомый радиолюбитель, мечтающий возродить ФМ-вещание. Возможно, за время отсутствия человека он всё-таки влез в шкуру диджея.

Сквозь шелест эфира что-то прорезается и вновь тонет в шуме. Человек напряжённо крутит обратно. Ещё, ещё…

Музыка. Какой-то древний инструмент… вроде струнный. Мужской голос. Поёт что-то… не разобрать. Покрутить ещё чуть-чуть…

— Мы можем помолчать,

Мы можем петь,

Стоять или бежать,

Но всё равно гореть.

Гори, но не сжигай,

Иначе скучно жить!

Гори, но не сжигай —

Гори, чтобы светить!..

(Lumen — Гореть)

Замирает, вслушивается. Мелодия льется из старых хрипящих динамиков.

Человек вспоминает название инструмента — акустическая гитара. Песня обрывается бархатистым басом:

— И вновь с вами Макс Прохнов на волнах радио «Волга»! Пожалуй, единственного радио во всей Вселенной! Я унесу вас на крыльях прекрасной музыки в детство ваших прадедов!

«Как отыгрывает! — думает человек, довольно сощурившись. — Ты всё-таки нашёл антенну, да ещё такую мощную! Светлый Бор в трёх тысячах километрах отсюда, если не больше… Эх, Максим, последняя надежда радиовещания».

— Время земных новостей, — сообщает диджей Прохнов. — Новостная лента пестрит информацией о том, что какой-то японский чудак собрал телепорт в домашних условиях. Даже приложено видео, как он перемещает банан из одной комнаты в другую. Правда, в точке выхода вместо фрукта получилось банановое пюре! (Взрыв смеха «за кадром»). Ещё одна важная новость: патруль Новых сегодня ночью накрыл целый бандитский притон! Эти бедолаги называли себя «Последние Католики». Вот уж действительно — последние! (Снова смех, но какой-то вялый). И наконец: Совет Наставников одобрил инициативу Земного правительства по ликвидации…

Последние слова Прохнов прожёвывает. Сигнал пропадает, приемник вновь принимается недовольно шипеть. Пальцы крутят рычажки, шевелят антенну. Без толку. Человек, стукнув ладонью по корпусу, бросает радио на кровать.

«М-да, одно из давних желаний сбылось… Хорошо, в полдень нужно выдвигаться, до Города ещё идти и идти… Безумная затея. Но меня уже точно там ждут, не разочаровать бы…»

Радио свистит. Человек смотрит на приёмник, нахмурившись, скользит взглядом по проводу и видит батарейку, мигающую красным.

— Да ну… — Он вскакивает, быстро подходит к окну, недолго смотрит. Затем — к радио, резким движением вырывает провод. Свист прекращается, но батарейка всё равно мигает.

Дрожащими пальцами нашаривает на поясе кобуру с пистолетом. Внезапный страх овладевает всем телом. Странно, на поляне не испытывал ничего такого.

Человек бросает взгляд на развороченный остов дрона, безобидно лежащий на том же месте. Хватает рюкзак, выбегает из дома.

Лес не изменился, он так же спокоен и миролюбив. Но человек напряжен, идёт быстрым шагом, поглядывая в небо. Сквозь кроны сосен видны осколки облаков, белеющих на голубом фоне. И вроде всё хорошо, но тревога не отпускает. Человек бросает взгляд назад, глаза округляются. Сквозь лес, ловко лавируя меж стволов сосен и шаря изумрудным лучом, несётся серебристый диск.

Человек выхватывает пистолет, на ходу стреляет. Золотистые лучи сносят ветви, врезаются в деревья, с треском вырывая кору. Один попадает в цель, но отскакивает от брони, уносится в небо. Простое оружие тут бесполезно, нужно проверенное средство, но связка гранат в рюкзаке за спиной, успеть бы достать… Дрон в двадцати метрах позади — человек срывается на бег. Скользкая трава опутывает ноги, ветви-прутья хлещут по лицу, старые пни и поваленные деревья как специально бросаются под ноги… Гудение сзади нарастает — бегущий несётся так быстро, как только может. Слева чуть выше сосен летит ещё один дрон. Резко обгоняет, пропадает из виду. Справа — двое. Спускаются, срезая ветви, движутся возле.

Какая ошибка — дать бой Системе. О чём только думал, кидая гранату тогда, на поляне… всё равно был обречён — дрон нашёл бы и уничтожил. Похоже, человека вычислили ещё в небоскрёбах, и всю дорогу от них преследуют. Ничего, и не из таких передряг…

Лучи дронов шарят по пятам. Один упирается в спину, багровеет. Раздаётся искусственный голос, и человек, услышав его, резко сворачивает, отчего выстрел приходится по сосне. Ствол разлетается в щепки, от места удара по всему дереву расходится волна, превращая в прах.

Теперь нельзя в Город. Эти придут следом. Лучше пусть убьют лишь его, но не всех. А как же информация, ждущая там? «Человечество» должно узнать, что есть ещё шанс на спасение…

Впереди откуда-то сверху сваливается дрон, зависает в паре метров над землёй. Беглец бросается в сторону, еле избежав столкновения с сосной. Не оборачиваясь, несётся сквозь густеющий лес.

Изо рта вместе с воздухом вырываются хрипы, сердце бешено барабанит о грудную клетку, в ушах стучит кровь, в печени беспощадно колит. Чёртов возраст. В молодости дал бы им фору, но теперь… Было время, когда шестнадцатилетний вместе с пока ещё немногочисленной группой энтузиастов, набив карманы «хлопушками», ходил по ночной Москве, выслеживал патрули «жестянок», тогда ещё лишь выполнявших функцию автоматизированной полиции, сжигал их контакты и лихо уносился по дворам от преследования. Обычное хулиганство, но для зарождавшегося «Человечества» казалось целой диверсией.

Земля проваливается. Человек с треском летит вниз, падает на что-то жёсткое, ударившись спиной. Раздаётся пронзительный скрип.

Дико дыша и обливаясь потом, смотрит по сторонам. Он в канаве. Опускает взгляд: огромный ржавый капкан растопырил зубцы вокруг правой ноги. Человек медленно отводит её, убирает из опасных объятий. Повезло, что не захлопнулось до конца. Проклятые древние браконьеры! Это ж надо: в заповедной зоне…

Что-то загораживает падающий сверху свет. Человек замирает, поднимает голову. Дроны. Они летают вокруг, ощупывают всё лучами.

Аккуратно, вытягивает из-за спины рюкзак и с тихим скрипом расстёгивает. Достаёт связку гранат, отцепляет две, на каждой выставляет таймер — три секунды. Держит, зажав предохранители. Пытается успокоиться, умерить бешеный галоп сердца.

Если обнаружат, то всё. И как же раньше не заметил преследования?.. Ведь делал стоянки по пути, причём не минутные и даже не часовые. Почему ждали? Почему не накрыли сразу? Думали куда-то приведу? В штаб «Человечества»? Да вы сами уничтожили его ещё десять лет назад! А Город, куда сейчас иду… Нет у вас ничего против людей, живущих там, чёртовы жестянки!

Что-то светит прямо в глаза — изумрудные лучи проникают в канаву. Резко выдохнув, человек подкидывает гранаты, сгибается, накрывает голову руками. Вспышка. Спину обжигает.

Сидит, прислушивается. Наконец, решается выглянуть. Канава неглубокая, метра два. Выбирается. Вокруг чуть посеревшие стволы сосен, скрученная в жгутики ломкая трава. На ней — три железяки.

Ха! Получили! Бездушные машины. Победа всегда за добром. А добро — Человек. И скоро он вновь будет гордо и без страха ступать по своей планете. Главное — дойти до Города.

Внезапный свист сзади. Всё тело напрягается, холодный пот по спине. Нет, нет…

Человек разворачивается, держа рюкзак и связку оставшихся гранат, видит в трёх метрах от себя зависший на уровне лица железный диск. Успевает заметить белую линию цифр на его поверхности… Багровый луч упирается в глаз.

— Кристофер Прохнов, — раздаётся электронный голос из нутра дрона. — Согласно статьи номер шестнадцать дробь семьсот шестьдесят четыре «Геноцид» Всемирного Кодекса вы приговорены к ликвидации.

Резкое движение — рюкзак и гранаты летят в палача, закрывая человека от смертоносного луча. Начинают растворяться — дрон выстрелил. Гранаты детонируют.

Как кувалдой ударяют в грудь — рёбра лопаются. Ноги отрываются от земли, одежда и волосы обугливаются, кожа на лице пузырится. Взрывная волна относит метров на пять, и только тогда человек врезается спиной в сосну, чувствуя резкую боль в позвоночнике.

Падает. Последнее, что успевает заметить: чёрные шатающиеся стволы, земля, покрытая пеплом, на ней — четыре мёртвых дрона.

Глава III Машина

17 августа. Центральный Китай. 501-й.

Голос в голове. Металлический, бесстрастный. Что-то говорит, но в полусне не разобрать — сознание ещё туго воспринимает информацию. 501-й открывает глаза, обводит взглядом чуть освещённую крохотную комнату. Голос повторяет:

— Работник Эйч-эн-один-миллиард-пять-миллионов-сто-двадцать-семь-тысяч-пятьсот-один, время сна истекло одну минуту тридцать четыре секунды назад. Сейчас шестнадцать ноль-ноль. Вы спали два часа и две минуты.

Тихий стук в дверь. Хорошо, что комната запирается. Только здесь можно почувствовать себя в одиночестве хотя бы на пару часов. Жалко, что это уединение всего лишь иллюзия.

Встав с кровати — та сразу задвигается в стену, — 501-й делает шаг к прозрачному шкафчику, берёт новый зелёный комбинезон, натягивает. Ткань облегает тело, свободными остаются голова и кисти рук.

В дверь снова деликатно стучат.

— Открыть, — даёт команду 501-й. Дверь отъезжает вбок.

На пороге стоит 003-й. Весь лучится доброжелательностью. Видимо, было удачное патрулирование.

501-й давно не видел своего отражения, но уверен, что выглядит в точности так же: лысая голова на тонкой шее, правильные шаблонные черты лица, длинная худощавая фигура, обтянутая тканью… Только у этого комбинезон — чёрный (цвет Надзора) и другой номер на груди.

— Доброго пробуждения, Пятьсот Один! — пищит 003-й. — Слышал, тебя перевели. На ЗПСП? Поздравляю!

— Здравствуй, да, спасибо, — говорит 501-й. Ему хочется выговориться, высказать этому всё в лицо, но… что это изменит? Просто проходит в дверной проём мимо посторонившегося товарища.

— А я вот тоже сейчас на Земле работаю! — зачем-то сообщает 003-й в спину бывшему коллеге, уже идущему по коридору. Тот не оборачивается.

Спальни занимают огромную площадь. Пятьдесят ярусов, на каждом по десять тысяч комнат. Дизайнеры поработали отлично: меняющие цвет в зависимости от времени года стены (сейчас они салатовые) украшены объёмными изображениями растений. Они шевелятся, завиваются, расцветают. Кажется, что идёшь по джунглям, структурированным и приведённым в порядок. Вспоминается фасад, который украшают живые цветы, тропические деревья и кустарники. Они как плющ опутывают здание, собирают солнечную энергию и посредством многочисленных установок-преобразователей превращают её в электрическую. Перемещение по зданию и за его пределы осуществляется с помощью лифтов-телепортов — один большой на каждую тысячу комнат, производящий транзит из точки А в точку Б согласно расписанию. Как раз к такому лифту сейчас направляется 501-й.

Коридор выводит к большой — метров двадцать в диаметре — платформе. К ней ведут все дороги: проходы между комнатами лучами сходятся на телепорте. Тут уже толпа пассажиров. Все на работу.

501-й проходит в центр платформы — его любимое место. Все лифты из прозрачного материала, так что можно видеть то, что происходит на ярусах выше и ниже этого. Вниз смотреть неинтересно: всего лишь девять этажей, а вот вверх…

Кажется, что огромная труба уходит до самых небес, и видно пушистые белоснежные облака, плывущие по бескрайнему морю синевы. И из этих воздушных кораблей кверху ногами торчат маленькие чёрные человечки: пассажиры лифтов, находящихся на этажах выше.

В голове 501-го раздаётся голос Системы:

— Транзит под номером тридцать-три-вечер. Точка А: Спальни номер шесть, этаж девять. Точка Б: Завод по Производству Себе Подобных, ЗПСП номер четыре, холл. Текущее время: шестнадцать ноль пять. Время отправления: шестнадцать ноль шесть. Просьба всем пассажирам встать на платформу. Правила безопасности: не пытайтесь выйти за пределы платформы во время транзита, это может привести к…

— Однажды зимой слякотный дизайн помещения изменили на весенний: цветочки распускались, листочки зеленели, — говорит кто-то рядом. — Потом сказали, что для поднятия настроения. Но я думаю, была ошибка Системы…

— Слишком много думаешь, — раздражённо перебивают его. — Как Система может ошибаться? Сказали, что для поднятия настроения, значит так и есть.

— Думать у нас не запрещено! Наоборот — приветствуется!

— Да что ты говоришь!

— Ты только представь, если сейчас — в конце знойного лета — сделают хотя бы на час зимний дизайн…

— И чего тебе, свежее станет?..

С виду все одинаковые, но каждый — индивидуальность, думает 501-й, оглядываясь на говорящих. Одни и те же условия воспитания, обучения, работы, и даже искусственный коллективный разум не могут сформировать в каждом один и тот же характер. Человек всегда останется человеком, как его не улучшай.

Пол лифта начинает плавно загораться фиолетовым.

— Транзит через десять секунд, — сообщает Система.

501-й смотрит вниз, затем вверх: люди во всех телепортах, соблюдая правила безопасности, жмутся к центру платформы. Фиолетовый свет становится ярче, и уже не видно нижних-верхних этажей — их будто заволокло туманом — и даже соседи по платформе начинают расплываться. 501-й закрывает глаза.

Теперь он больше никогда не будет управлять дроном, не будет патрулировать жилые районы, не будет искать незарегистрированных… и самое главное: он больше никогда не увидит космос.

После повторения инцидента 501-го перевели из Надзора на Завод по Производству Себе Подобных: предприятие, поставившее на поток выращивание Человека Нового; инкубатор расы, дар Наставников старому и вымирающему поколению Человека Разумного. В отличие от Управления по Надзору за Населением, находящегося на Луне — первом форпосту человека в космосе, это предприятие расположено на Земле в самом центре Китая.

Теперь 501-й занимается встраиванием в мозг новорожденных — крепких и высоких людей — личных чипов: приборов, позволяющих беспрепятственно подключаться к Системе, а значит открывающих доступ ко всем знаниям человечества. После двух месяцев освоения чипа Новые смогут работать по специальности. Теперь 501-й вживляет чипы будущим ловцам террористов и незарегистрированных.

Человек Новый — механизм разумной жизни на Земле. Каждая отдельная личность — винтик, взаимозаменяемая деталь, точно знающая своё место. Во времена Человека Разумного говорилось: великими не рождаются… Современность развернула это понятие на сто восемьдесят градусов.

На заводе есть несколько отделов. В одних выращивают гениальных инженеров, строителей, в других — гениальных художников, писателей, музыкантов, в третьих — гениальных солдат-программистов, стратегов, учёных и так далее. Всего: около пяти тысяч в день на каждом из двадцати четырёх заводов по всей Земле. Теперь не нужно выбирать профессию. Выбор уже сделала Система. Она управляет всеми процессами, всей инфраструктурой. Она отдаёт команды, думает, прогнозирует. Она направляет эволюцию.

501-й оказался редким исключением: один раз на миллион попадаются работники, которых переводят с одной должности на другую. Это ошибка. Ошибка Системы. Но даже Системе — отточенному механизму управления — это свойственно, ведь её создал несовершенный человек, которому присуще ошибаться. Сначала, ещё до прихода Наставников, она была обыкновенным банком данных, но уже в то время начала вытеснять традиционные источники информации и средства связи. Позже проводился массовый эксперимент: Человек Разумный делал первые шаги к созданию искусственного коллективного разума. Но эксперимент провалился: тысячи подопытных не выдержали нагрузки. Два мира: реальный и виртуальный. Немногие счастливчики смогли вернуться в настоящее, остальные навсегда увязли в городах цифрового мира.

— Транзит произведен, — сообщает Система. — Точка прибытия: Завод по Производству Себе Подобных, ЗПСП номер четыре, холл. Удачного рабочего дня.

Целую неделю 501-й здесь. Каждый день он механически просыпается, перемещается в лифте, двадцать два часа подряд отрабатывает на конвейере, вживляя в десятки лысых затылков чипы, затем вновь перемещается и забывается на пару часов в капсуле сна. Нравится ему такая работа?.. Коллеги от неё просто в восторге.

— Знаешь, я обожаю это! — говорит 501-му 140-й, не глядя орудуя в черепе новорожденного. — Работал бы без сна, но Кодекс обязывает. Каждый день два часа на перезагрузку. А после рабочего дня ещё столько энергии и столько пустых голов остаётся! — Он с задором шлёпает по лысине новорожденного. Тот вздрагивает, но покорно остаётся сидеть.

— Угу, — отвечает 501-й, лишь бы что-нибудь ответить. Его работа продвигается медленно: он вставляет всего лишь двенадцать чипов в час, когда коллеги — всего пять человек — справляются в три раза быстрее. Несмотря на то, что Система предоставила полный пакет знаний о новой профессии, 501-й не может в совершенстве овладеть ей. Он был рождён патрульным, все два месяца в Академии его обучали искусству управления дроном, а не внедрению железяк в черепные коробки…

— А ты что такой грустный? — осведомляется 140-й и тут же, будто забыв про свой вопрос, бодро говорит: — Как же я люблю это! Всегда мечтал здесь работать. Даже когда сам сидел на этом самом конвейере. В то время, помнится, установка чипов производилась автоматически. Но после геноцида вышел приказ о наборе персонала. Помнишь геноцид? Как нет?! А, тебя не было в то время… Это всё «Человечество». Террористы. Очень хорошо, что их деятельность практически устранена. Так, о геноциде: лет десять назад этим негодяям удалось проникнуть на один из заводов. Они пытались взломать управление процессами производства, но это не удалось. И не удивительно!.. Тогда террористы поступили как варвары: перерубили кабели, изолировали завод от всех источников питания, в том числе аварийных. Погибло около десяти тысяч Новых, находящихся ещё в «утробе»… геноцид.

140-й молчит, ожидая от 501-го ответ. Тот из вежливости кивает, и тогда рассказчик, улыбнувшись, продолжает:

— Теперь половину работы на заводе — самую ответственную — выполняем мы, люди. И даже если отключение энергии повторится, работники смогут обеспечить нормальное функционирование предприятия… А знаешь, насчёт частичной отмены автоматики у меня есть своя гипотеза. Ведь когда-нибудь человечество полетит в космос, так?

501-й с интересом поворачивается к собеседнику. Тот молчит, хитро смотрит. Понимает, что заинтересовал.

— Продолжай, — говорит 501-й. Тогда 140-й с гордостью и с ещё большим энтузиазмом сообщает:

— Люди прилетят на другую планету, и им нужно будет размножаться. Значит, без заводов никак. Поэтому требуется их построить. Дроны-строители смогут возвести здание, обеспечить питание и работу. Но даже Система порой ошибается, нельзя полностью доверять машине. Ею можно только управлять. Поэтому люди незаменимы на Заводе.

— А у меня своя гипотеза, — разочарованно говорит 501-й, аккуратно ввинчивая чип в голову новорожденного. — Просто любому ребёнку нужны тёплые человеческие руки.

— Транзит с четырнадцати часов десяти минут по четырнадцать часов сорок шесть минут из точки А: завод по Производству Себе Подобных, ЗПСП номер четыре, холл и по всем направлениям отменён в связи с неисправностью на узле. Пассажирам просьба ожидать в холле.

501-й вздыхает. Из-за небольшой задержки на рабочем месте ему придётся ждать целых полчаса. Радует, что он не один — вокруг около двадцати таких же работяг.

В просторном холле завода светло: огромные лампы по стенам освещают помещение золотистым светом, а высокий потолок погружён во мрак. В нём растворяется верх огромных белых колонн, закрученных в спираль. Пол выложен большими серыми плитами, украшенными китайскими иероглифами. Выход — небольшая стеклянная дверь. Ей уже давно никто не пользуется: Новые редко выходят на улицу, если только работа обязывает. Снаружи, искажённый отблесками внутреннего света холла, виднеется один из городских ярусов: неоновые огни, какие-то расплывчатые силуэты.

501-й незаметно для самого себя оказывается у прозрачной двери. Та услужливо открывается.

Не слишком оживлённая улица: редкие прохожие на тротуарах, ещё реже — электромобили, плывущие по трассе между небоскрёбами, привязаных друг к другу трубками пешеходных переходов. Из решёток в асфальте поднимается беловатый пар. Кругом — реклама. Пережиток прошлого. Китайские иероглифы сменяются латиницей, бегущей то слева направо, то сверху вниз. Здесь только яркие цвета: красный, жёлтый, зелёный… На огромных табло довольные здоровые лица пьют что-то, едят что-то, нюхают; красивые девушки, наряженные по последней моде, завлекают в различные культурные и не очень заведения, обещают скидки, первый раз — бесплатно. Всё это не для 501-го. Не для Нового. Он не нуждается в пище, развлечениях и прочем. Генная инженерия и технологии Наставников помогли человечеству перейти на следующую ступень эволюции. Всё то, что присуще животному — предку человека — изъято из высшего организма: необходимость в пище и размножении. Были устранены практически все человеческие пороки: гнев, зависть, алчность, гордыня, лень… Новый человек — идеальный работник, делающий всё для блага и процветания цивилизации. А эта улица… в таких местах Человек Разумный доживает своё.

На 501-го, застывшего посреди тротуара и создавшего затор в движении, недовольно поглядывают прохожие — обычные люди. Тогда Новый решает добраться до Спален пешком. В голове создаётся маршрут. Идти недалеко — каких-то три квартала.

Необычно находиться в таком людском потоке. 501-й с интересом рассматривает проходящих мимо. Такие разные, но всё же общее в них есть. Маски. Белые, с подведёнными чёрным глазами, красивые. Они скрывают все лица, и от этого ещё сложней понять, кто здесь принадлежит к какому полу. Но 501-й, как и любой Новый, умеет определять это с помощью Системы — в ней собрана информация обо всех людях. Любой прохожий не моложе пятидесяти. Многие женщины одеты в разноцветные блузы, поверх накинуты короткие куртки из блестящего материала; в длинные облегающие брюки и туфли на высокой платформе. Причёски короткие, яркие, всклокоченные. Мужчины же носят сандалии, шорты выше колен, открывая гладкие ноги; обтягивающие торс однотонные водолазки с рисунком. На голове: длинные ухоженные волосы.

Прохожие — в основном женщины — смущённо отворачиваются, заметив взгляд 501-го. Мужчины наоборот: как-то косо поглядывают голограммами красивых глаз, появившихся на линзах масок, вытягивают алые губы в большую прорезь для рта.

Среди толпы есть и Новые. Они сразу выделяются ростом и узнаваемой внешностью. Все куда-то спешат, в отличие от Разумных, в большинстве своём бесцельно слоняющихся по улице.

Навигатор в голове выводит к широкой площади на крыше одного из небоскрёбов. Она разбита жёлтой разметкой на шесть спортивных площадок. На одной из них — баскетбольной — есть люди. Четверо мужчин — каждому не больше сорока, — одетые в чёрные шорты, красные длинные майки и в маски, открывающие нижнюю половину лица, играют в стритбол. 501-й знает об этой игре: как-то видел статью в информационной ленте о старых видах спорта. Он подходит ближе, с интересом наблюдает за спортсменами.

Высокий китаец с «ёжиком» на голове обводит полного лысого собрата по нации, даёт пас коренастому африканцу с дредами. Тот идёт в нападение, перепрыгивает невысокого с европейской внешностью и забивает сверху. Висит на кольце (толстые косички шатаются перед маской), смотрит на 501-го. Затем спрыгивает, мягко приземлившись на твёрдую поверхность. Высокий китаец с размаху одобрительно хлопает его по спине. Африканец дёргает подбородком в сторону Нового, остальные спортсмены тоже его замечают.

— Что-нибудь нужно? — по-английски спрашивает невысокий европеец.

501-й знает этот язык так же хорошо, как несколько десятков других. Хочет ответить, но его прерывает африканец:

— Шёл бы ты отсюда.

Он стоит, ссутулившись и расставив мускулистые руки, в одной держит мяч. Дреды закрывают глаза.

— Может, хочет сыграть с нами? — спрашивает высокий китаец. Его друзья усмехаются, разглядывая 501-го.

— Не против, — отвечает тот.

Европеец присвистывает, полный китаец с улыбкой мотает головой.

— Ты, Новый, хочешь сыграть с нами? — спрашивает африканец, наклоняет голову к плечу.

— Будет интересно на это посмотреть, — говорит полный китаец, всё ещё улыбаясь, достаёт из кармана тоненький гаждет-обод и прицепляет к маске. Прямоугольная стекляшка перед глазом разгорается символами.

— Тогда ты с ним, — говорит африканец 501-му, резко мотнув головой в сторону европейца и бросив ему мяч.

— Так, ребятки, — бормочет полный, — запись пошла…

501-й на мгновение опускает веки, даёт запрос Системе. Перед взором мелькают баскетбольные матчи, только лучшие игры. Теперь он обладает полнейшей информацией об этом виде спорта, знает практически всё, даже имена спортсменов двадцатого века, всю карьеру просидевших на скамейке запасных.

Европеец отдаёт мяч. 501-й ведёт, легко прорывает оборону африканца, обходит китайца, прыгает и, пропустив в полёте мяч под обеими ногами, забивает. Мужчины обалдело смотрят на него.

Теперь разводит африканец. Резко смещается вправо, пасует напарнику. Тот, сделав головокружительный дриблинг, отдаёт обратно. Пас, ещё один.

501-й знает наперёд, где будут стоять противники. Перед внутренним взором уже построился фантом будущего игры, основанный на анализе движений, жестов, мимики и психологическом состоянии спортсменов. Он без труда перехватывает мяч и выводит из своей зоны, с лёгкостью обходит преграждающих путь и, сделав полёт знаменитого когда-то баскетболиста Трейси, вновь забивает.

Прохожие останавливаются, смеются, включают запись на гаджетах. Человек Новый играет в баскетбол с обычными людьми. Будет миллион просмотров.

После четвёртого гола африканец срывается.

— Да иди ты к чёрту! — кричит он. — Хренов робот! Машина!

— Внимание, опасность, — звенит в голове Нового голос Системы. — Данная личность выказывает агрессию. Просьба незамедлительно покинуть место…

501-й начинает пятиться, африканец угрожающе надвигаться.

— Новые люди! — говорит он. — Да не люди вы! Проклятые жестянки, вот вы кто!

— Вали отсюда! — кричит высокий китаец, стоящий поодаль вместе с товарищами.

501-й разворачивается и быстрым шагом уходит в расступившуюся толпу.

— Работник Эйч-эн-один-миллиард-пять-миллионов-сто-двадцать-семь-тысяч-пятьсот-один, — раздаётся в голове, — вы снимаетесь с чипирования и направляетесь на работу в отдел выращивания. Вместо вас назначается работник под номером…

501-й облегчённо вздыхает. Система наконец осознала его бесполезность здесь. Он встаёт, оставляя на конвейере сгорбленного, голого и «недоделанного» новорожденного с отверстием в затылке, идёт по уже намеченному маршруту. Коллеги не глядят вслед — все уже проинформированы, всё так, как должно быть.

Новая работа — следить за приборами, показывающими различные характеристики развития организма плодов. Конечно, Система видит все малейшие отклонения, но человек всё равно должен осуществлять контроль и принимать решения.

На рабочем месте — в небольшом кабинете с одним огромным окном-монитором, выходящим в зал с инкубаторами — 501-й совсем один. И хорошо: никто не бубнит над ухом о том, как сильно любит свою работу… да и кресло здесь удобнее.

Прошла очередная неделя. Двадцать два часа в сутки 501-й просто сидит перед окном, на котором мелькают различные графики, диаграммы, вращаются модели лёгких, сердца, аккумуляторов… Эту картину четыре на четыре метра он уже может нарисовать по памяти, причём со всеми деталями и нюансами.

Ни одного происшествия, ни одного отклонения или какого-нибудь сбоя за всё это время не произошло. И зачем 501-й здесь нужен? Конечно, судя по рассказу 140-го, Система не слишком надёжна, но прошло уже десять лет, технологии за эти годы не стояли на месте. Всё постоянно улучшается, совершенствуется. В том числе и охрана предприятия, которая многократно усилилась со времён геноцида. Да и «Человечество» было окончательно ликвидировано после того теракта и уже точно угрозы не представляет. А то происшествие с лифтом, из-за которого пришлось пешком добираться до Спален, было вызвано совершенной случайностью: при смене вахты произошла путаница (один из коллектива лифтёров заработался и задержался на пару минут), и из алгоритма действий работников выпало включение одного узла. Система здесь совершенно ни при чём, человеческий фактор!

501-й от бездействия пересмотрел в ускоренной перемотке все лучшие кинокартины, снятые с 1895-го по сегодняшний день. Было действительно интересно наблюдать за тем, как из фильма в фильм меняются технологии съёмки: от чёрно-белых плоских изображений с «мошками» до красочных, чётких и объёмных картин, где можно не только созерцать, меняя ракурс, но и фантомно ощущать запахи, чувствовать капли дождя на коже и так далее.

Ещё Новый перечитал почти все шедевры мировой литературы, написанные за последние десять столетий, хоть и хорошо знаком с ними ещё с Академии. Сейчас же, навалившись на спинку кресла и закрыв глаза, он листает какую-то «брошюру» о конце света 2012, которая подвернулась ему в Системе при запросе «Майя». В голове пробегает страница за страницей, глава за главой, но 501-й до сих пор не понимает, как же люди начала двадцать первого века — уже довольно цивилизованные — верили в такой глупый предрассудок, как апокалипсис, да ещё и предсказанный по календарю. Столько кино сняли, столько книг написали… целый массовый психоз.

Но как ни странно, пессимистичные прогнозы могли осуществиться на пятьдесят лет позднее намеченной жрецами даты. Именно тогда человечество стояло над пропастью.

К середине двадцать первого века Мир окончательно разделился на два противоборствующих блока: Запад и Восток. Тогда Человек Разумный вёл игру: кто первый. Конкурировали во всём: военная промышленность и технологии, социальная сфера и идеология, энергетика… Запад производил топливо из всего, что горит, Восток жёг «неразбавленную» нефть (до тех пор, пока ресурсы не истощились); Запад окрасил всё в синюю — с денежно-зелёным оттенком — демократию, Восток — в кроваво-красный социализм; Запад построил ракету, способную убить только противника, не тронув своего, Восток — способную одним ударом уничтожить не только Землю, но и Луну… Список можно продолжать и продолжать, но в игре настало время последнего хода: кто первый нажмёт кнопку.

Обстановка накалилась на одной из бесчисленных встреч глав двух сверхдержав. Кто-то не так выразился, ляпнул лишнее, кто-то на кого-то косо глянул, фыркнул или цокнул ни к месту… Мир конкуренции, успешно процветавший и развивавшийся, пошатнулся. И когда глОтки разрывались в последнем приказе, явились они. Церковь, имевшая популярность в те годы, назвала это вторым пришествием. «Ангелы сошли на землю!» — кричали патриархи наперебой с папами (эти же «ангелы» впоследствии ликвидировали руками земных властей все религии, поставив Разум во главу Вселенной вместо единого и седовласого Бога). Но Человек Разумный по своей природе подозрителен и эгоистичен, и поначалу «гостей» восприняли как угрозу. Но всё направленное на них оружие выходило из строя, не успев выстрелить. Пришельцы отключили все пусковые установки ракет, тем самым обнажив каждую сторону конфликта. Перепуганные лидеры сверхдержав тут же заключили мирный договор и создали коалицию, а остроумные художники нарисовали флаг Земли: крепкое рукопожатие на фоне планеты, а в верхнем левом — летающая тарелка.

— Внимание! — раздаётся голос. 501-й вздрагивает и открывает глаза. — Утечка биомассы в капсуле дэ-сто-сорок-три. Просьба разрешить полную герметизацию.

— В просьбе отказываю, — радостно говорит 501-й. — Я схожу, посмотрю…

— Действия безрассудного характера караются Кодексом. — Голос Системы будто становится ещё суровее. — Просьба разрешить полную герметизацию.

501-й не отвечает. Он хватает «инструмент» — серую металлическую коробку, имеющую широкий спектр применения в ремонтных работах — и спускается в зал с инкубаторами. Наконец-то появилось дело!

Капсула-инкубатор Д-143 находится где-то в середине многочисленных рядов, обозначенных латинскими буквами. Каждая капсула в свою очередь имеет два номера. Один соответствует её порядку, а второй — длинный — номер Нового, находящегося внутри.

Коридор между инкубаторов. Те нависают стеклянными выпуклыми поверхностями. Внутри каждого в красноватой мутной жидкости находится человек, поддерживаемый трубками и шлангами, прикреплёнными к телу. Сжавшийся, как все эмбрионы, спящий в утробе машины.

Вдалеке, как раз возле капсулы Д-143, 501-й замечает тёмную фигуру. Она сидит около инкубатора, что-то делает руками возле его пульта.

— Просьба разрешить полную герметизацию, — всё твердит Система, но 501-й не слушает. Он приближается, и с каждым шагом напряжение внутри нарастает. Кто это? Какой-нибудь сотрудник, пришедший починить капсулу? Зачем тогда Система запрашивает?

Человек замечает 501-го, медленно встаёт. Его фигура низкая и широкая, но деталей в полумраке зала не разобрать.

Между ними метров двадцать, и 501-й окончательно осознаёт, что это не сотрудник завода. Длинный коричневый плащ, на голове — плотно прилегающая к лицу тканевая маска, прорези для глаз скрыты под чёрными очками. Стоит неподвижно, широко расставив ноги, руки в карманах.

501-й останавливается шагах в десяти от человека, ближе подойти не решается. Система всё твердит:

— Просьба разрешить полную герметизацию. Просьба разрешить полную…

Нарушитель? Но как? Как он преодолел охрану, биологический сканер, камеры? Почему Система не засекает его присутствие? Если это враг, террорист, то уже давно должен быть уничтожен…

Человек резким движением вырывает правую руку из кармана, хватается за ушко очков, замирает. Затем медленно снимает, отводя руку вбок. Левая всё ещё в кармане.

501-й видит глаза нарушителя: серые, глубокие, застывшие, как лёд. Пытается обратиться к Системе, сообщить о проникновении, но та будто сошла с ума:

— Просьба разрешить… полную… просьба… герметизацию. Просьба… полную…

Тогда Новый медленно поднимает два пальца к виску, устанавливает связь с охраной. Замечает, что человек с подозрением смотрит на «инструмент» в его руке.

— Пятьсот один? — раздаётся в голове хрипловатый голос дежурного. — Что-то случилось?

Человек поднимает взгляд, смотрит Новому в глаза. Начинает мотать головой, как бы говоря: «Не надо». 501-й пытается собраться с мыслями, сообщить. Но какая-то сила удерживает его. Всё тело пробивает дрожью. В мыслях появляется образ девочки Аманды Ли… она смотрит с укором, и тоже, как этот человек, качает головой.

— Нарушитель… — выдавливает 501-й вслух.

— Что? — спрашивают в гудящей голове. — Повтори. Какие-то помехи.

Человек бросает очки, выставляет руку в чёрной кожаной перчатке ладонью вперёд. Внутри 501-го в районе солнечного сплетения что-то сжимается. Аккумулятор. Нового начинает сгибать пополам, ему приходит мысль, что поддаваться нельзя.

— Нарушитель… — хрипит он. — Камера…

— Что? Камера? — говорят на том конце, наконец расслышав. — А что с ней? Эй, кто это? Как же?!.. Тревога!

Человек вынимает из кармана вторую руку. В ней сжимает какой-то предмет. Пистолет — понимает 501-й. Взгляды людей пересекаются. Странно, но серые глаза террориста выражают сожаление. Тихий хлопок — луч в мгновение прорезает пространство в десять шагов.

Живот Нового обжигает, но потом боли нет — в месте попадания больше нечему болеть. «Инструмент» вылетает из дёрнувшейся руки, попадает в одну из капсул. Стекло инкубатора разлетается, и красноватая жидкость вырывается, оставляя нерождённого безвольно висеть на шлангах, начинает растекаться по полу, обволакивая лежащее тело с ровным отверстием в солнечном сплетении.

Глава IV Мёртвые

23 августа. Система. 501-й.

Больше нет ощущения холодного металлического пола и кислого запаха биомассы, невидно света прожекторов в потолке. Тьма и нарастающее гудение в голове. Будто сотни механизмов крутятся, задевают друг за друга, вдвигаются, выдвигаются, стучат и клацают. Кода гул становится невыносимым, всё резко стихает. Откуда-то из глубины начинают доноситься голоса. Неясные, бормочущие, резко взвизгивающие и кричащие. Затем и это пропадает. Наступает почти полное небытие. Только непроглядная, обволакивающая тьма, густая, как свернувшаяся кровь, заполняющая всё вокруг.

Похоже на миг перед слиянием с дроном, когда сознание приспосабливается к управлению машиной, но здесь это происходит много дольше. 501-й понимает, что мёртв. Удивляется: может думать.

Грубый голос врезается в сознание:

— Обычно Новые реагируют быстрее. Этот, видимо, бракованный.

501-й ждёт продолжения, но вероятно, его не будет. Тишина вновь заполняет всё.

Кто говорил? Тот террорист, склонившийся над убитым, или работники завода, обнаружившие труп? Странно, что 501-й может слышать. Значит, некоторые функции организма ещё работают. Правда, с перебоями.

Вспоминается текст последней статьи Всемирного Кодекса: «Каждому зарегистрированному жителю планеты Земля после смерти обеспечивается жизнь во Всемирном Информационном Пространстве (по-другому: ВИП или Система) с использованием личного „IP“. Порядок оцифровки сознания смотреть в приложении…»

Значит, скоро 501-й увидит Систему изнутри. Ещё в Академии слышал, что обеспечением нормального функционирования ВИП занимаются немногие погибшие Новые (именно погибшие, так как своей смертью пока ещё никто не умирал, да и в ближайшие лет сто точно не умрёт — заряда аккумулятора хватит сполна). Видимо, такая участь ждёт и его…

Голос 140-го — бывшего напарника по конвейеру — прорезает тишь:

— Просто нельзя, чтобы за человека всю работу выполняла машина, понимаешь? Да и вообще, нужно же чем-то занять толпы людей… что? Искусством? А ты представь, что случится глобальный катаклизм, и Система исчезнет. Роботов больше не будет. Кому тогда восстанавливать цивилизацию? Художникам? Поэтам? Они нужны только тогда, когда человек требует духовной пищи, а после катаклизма необходимы рабочие, инженеры, строители… Поэтому мы здесь.

Голос стихает. Тьма начинает рассеиваться. Свет загорается, будто медленно, размеренно выкручивают рычаг подачи энергии. Белоснежное сияние заполняет всё вокруг.

501-й осознаёт, что стоит на твёрдой поверхности. Оглядывается. Вокруг кроме света ничего нет. Идёт вперёд. Каждый шаг отдаётся гулким стуком, словно поверхность сделана из твёрдой пластмассы. Становится ясно, что идти так можно бесконечно — на горизонте ничего нет, лишь неотличимое от «пластмассового» пола «небо».

Он представлял Систему по-другому. Точнее знал, что она не бесконечная белая площадка, что в ней собрана вся информация, когда-либо оцифрованная. Около ста зеттабайт. Колоссальный объём. И где же всё это? Или, может, то место, где сейчас находится 501-й, порог, входная дверь в ВИП? Или то, что ещё не занято информацией?..

Вокруг начинает что-то появляться. Серый дым. Он струится из щелей между шестигранных плит, уложенных на полу — 501-й только сейчас замечает эту брусчатку. Дым заворачивается, кружится, танцует. Несколько струек сливаются в одну, взмывают вверх, затем обрушиваются на площадь, разлетаются серыми клубами. Когда смог рассеивается, 501-й замечает фигуры. Пятеро высоких, с длинными руками и ногами, похожими на ветви деревьев. Они приближаются, одетые в тёмно-синие обтягивающие комбинезоны. Лица сияют голубым, лица Наставников. Подойдя, существа встают вокруг Нового. 501-й поднимает голову, видит склонившегося над ним. Каплевидные чёрные глаза в полголовы кончиками сходятся к носу-щёлкам, крохотный рот шевелится, голубые впалые щёки подрагивают. Наставник говорит, но ни слова не разобрать. Остальные тоже пытаются что-то объяснить, плавно жестикулируя руками-ветвями, втолковать младшему брату по разуму. Но тот не слышит, будто с рождения глух, лишь с удивлением смотрит то на одного, то на другого великана, подняв изумлённые глаза. Тогда один из Наставников медленно протягивает руку и дотрагивается до 501-го, проводит тонким пальцем по номеру на его груди. Затем выпрямляется, смотрит куда-то. Остальные делают тоже самое. Их величественный стан завораживает, и нет сомнения, что существа это высшие, много превосходящие Человека Нового, и уже точно Человека Разумного.

501-й понимает, что вновь один. Наставники исчезли, оставив после себя лишь серый дым. Но появляется что-то другое. Ощущение, которое сопровождает всех живых Новых. Чувство цифр. Они вокруг, в каждом предмете, в каждом здании, машине и человеке. А здесь, в Системе, нет ничего материального, и тогда сознание пытается придать цифровому миру форму.

Гранёные плиты начинают вырываться из пола, образуют здания, целые небоскрёбы. Серый дым превращается в фигуры — в уже обычные, человеческие. Толпы людей, безликих, одинаковых, начинают заполнять улицы. Они идут единым потоком, шагают мимо механически и бестолково. Оцифрованные души.

Когда-то люди верили в бессмертие души. Лишь верили, но наверняка не знал никто, какая она, существует ли, где находится при жизни и куда уходит после. Теперь же ясно: душа — это поступки, мысли, слова, жесты, мимика. Душа — это всё то, что человек представляет собой при жизни. Всё это ежесекундно стекается в Систему, и после смерти личности создаётся её цифровая копия. Тогда человек существует во Всемирном Информационном Пространстве. Бессмертие души реально. Любой живущий человек может связаться со своим умершим родственником, другом или знакомым, используя компьютер и личный «IP».

Для душ созданы виртуальные мегаполисы со своей инфраструктурой и законами. Оцифрованные люди так же живут, ходят на работу, видятся с друзьями, отмечают праздники, занимаются творчеством, любят…

501-й замечает, что небоскрёбы уже не белые. На них, как на гигантских экранах, мелькают лица незнакомых ему людей — улыбающиеся и грустные, хмурые и бесстрастные; разные бытовые сцены, от семейных ссор до встреч влюблённых; текстовые сообщения, от обычных «Привет!» и «Пока!» до «Я тебя люблю!» и «Он умер». Жизнь людей. Вся. Без цензуры. И это отсутствие личной жизни обеспечивает бессмертие, ведь чтобы полностью перенести сознание в виртуальную реальность, нужно знать о человеке всё, начиная от момента рождения и до мгновения смерти. Совсем небольшая цена для жизни после смерти, и её платят все, ежедневно изливая душу и всю информацию о себе в Систему.

— Приветствую, — раздаётся её голос. Он заполняет всё вокруг, но в то же время лишь в голове. — Добро пожаловать в «Европу».

Последнее слово заставляет вздрогнуть. Любой житель планеты знает хронику тех страшных событий. Тридцать лет назад в самый расцвет человеческой цивилизации появилась болезнь, с которой не сравнится даже Испанка, в начале двадцатого века унёсшая жизни до ста миллионов людей. Эпидемия началась где-то в центре Европы и за два дня расползлась на тысячи километров. Вирус ужасающей силы, в последствии названный Вирусом Сарса. После заражения не было никаких симптомов, характерных для любой другой болезни. Факт заболевания определялся только после гибели заражённого: человек ложился спать и больше не просыпался. Десятки городов, наполненных миллионами навсегда уснувших жителей.

В Европе начался хаос: в городах рядом с центром заражения процветали мародёрство, анархия, массовый психоз. Люди не ложились спать, боясь не проснуться. Сошедшие с ума религиозные фанатики выходили на улицы, кричали о грянувшем апокалипсисе, призывали к покаянию. На их возгласы собирались целые толпы людей, измученных бессонными ночами. Многие пытались бежать подальше от очага инфекции, но…

Земное правительство, заседавшее тогда в Сеуле, отреагировало мгновенно: были отключены все телепорты и перекрыты транспортные магистрали. В считанные дни вокруг заражённой Европы с помощью огромных машин-строителей возвели защитную полосу: железобетонную стену восемь метров в высоту и шесть в толщину. Угрозу распространения вируса вглубь материка удалось остановить на берегу реки Волга. Каждый день сюда приходили тысячи измученных людей и навсегда засыпали у стены, отделявшей их от остального мира.

Почти сразу был найден антидот против Вируса. Им оказалась обыкновенная вода с растворённым в ней серебром — люди сразу вспомнили Церковь. Но, к сожалению, выпивший «святую» воду не исцелялся — Вирус погибал только при обработке вне организма. Поэтому весь периметр заражённой зоны ежедневно опрыскивали антидотом. Удачное совпадение для сложившейся ситуации: защитная полоса протянулась по берегам рек и морей, так что недостатка в воде не было, а вот серебро — до того, как в стене было организовано его синтетическое производство — доставляли вереницы транспортных судов. Но полностью обеззаразить весь материк даже сейчас не представляется возможным. Территория заражения слишком огромна: от Гренландского моря до Средиземного с севера на юг и от Бискайского залива до реки Волги с запада на восток. Болезнь унесла жизнь трети жителей Земли — практически всего населения Европы.

Причина появления вируса так и остаётся неизвестной. Кто-то говорит о возвращении и новых мутациях Коронавируса, также убившего несколько миллионов людей в первой половине 21-го века, кто-то о биологическом оружии, оставшемся со времён Второй холодной войны, а кто-то винит во всём Наставников — якобы инопланетных захватчиков и поработителей землян.

Сейчас Европа живёт лишь в цифровом мире. Здесь все те, кто погиб тридцать лет назад. Хорошо, что у каждого есть шанс проснуться, пускай и после смерти.

501-й идёт по оживлённой улице. Фигуры, недавно безликие, а теперь с радостными лицами, проходят мимо, спешат куда-то. Очень похоже на тот китайский район, только вместо масок — улыбки. По дорогам шныряют прозрачные автомобили, поезд надземного метро проносится над головой. На белых небоскрёбах, подобно рекламе, всё так же мелькают картины жизни. В абсолютной тишине. Становится полной неожиданностью услышать пронзительный детский смех.

Он доносится из переулка слева, и 501-й заходит туда. В просторном дворе, зажатом меж высоток, расположилась детская площадка. То тут, то там торчат хилые деревья. Качели, горки, песочницы и карусели облеплены детьми разного возраста. Дети бегают, резвятся, смеются. Смех, отражаясь от небоскрёбов, разносится по всему городу. 501-й оглядывается и понимает, что домов больше нет, и что до горизонта простирается парк с детскими площадками. Деревья здесь, прибавившие в размерах, похожи на стражей. Стражи словно слеплены из воска, и всё вокруг лишь кажется настоящим. Дети, и звонкий смех, и радость…

Вспоминается ещё одна трагедия, начавшаяся за двадцать лет до Эпидемии. Повсеместно начали рождаться мёртвые дети. Процент выкидышей вырос в разы. Врачи разводили руками, а люди не могли поверить, что в высокотехнологичном современном обществе может существовать такая проблема.

Спустя пять лет каждый второй ребенок на Земле рождался мёртвым. Тогда и появился проект «Нерождённый». Он решал вопрос о перенесении сознания умерших при родах в Систему и последующего обеспечения их духовного роста и развития. Поначалу проект работал хорошо: младенцы жили в информационном пространстве почти так же, как жили бы в реальном мире. Родители общались с детьми посредством подключения к Системе, воспитывали их, играли, любили…

Но вскоре проект пришлось закрыть в связи со всплеском суицида среди родителей — они уходили из жизни, чтобы быть рядом со своими чадами. Также многие общественные организации выступали против «Нерождённого»: воспитанием нужно заниматься в реальной жизни и с реальными детьми, а не с их цифровыми подобиями. Так последняя надежда на рождение, пусть даже и в Системе, была отнята у умерших при родах.

Причина появления на свет мёртвых детей была установлена: в прошлом, ещё до прихода Наставников, человечество неумело проводило эксперименты в области генетики. Модификации подвергались многие сорта культурных растений, а также домашние животные. Всё это делалось ради увеличения урожайности, плодоносности, для улучшения качества продуктов, которые люди употребляли в пищу. Но, изменяя геном, учёные прошлого добивались лишь поверхностных результатов, а влияние генномодифицированных продуктов на организм потребителя в долгосрочной перспективе не подвергалось должному изучению. В итоге спустя три поколения на Земле начали рождаться мёртвые дети. И сейчас, в настоящее время, во всём мире живым рождается лишь один ребёнок на несколько миллионов.

Число нерождённых даже трудно представить… Вопреки тому, что проект закрыли, они всё ещё существуют здесь. Цифровые дети играют, резвятся, радуются своей бутафорной жизни. Их смех становится всё громче, перерастает в оглушительный гвалт. Барабанные перепонки разрываются, и 501-й закрывает ладонями уши, всё сильнее и сильнее сдавливает голову, только бы не слышать. Тут колени касаются пола — уже нет сил стоять на ногах. Чувствуется, как по щекам течёт тёплое, и 501-й видит багровые капли, разбивающиеся о белоснежную поверхность. Сознание меркнет, глаза закрываются.

Неужели это и есть тот самый Рай? Жизнь после смерти? И ему, 501-му, придётся вечно ходить по иллюзорному городу с прилепленной на лицо улыбкой? Работать в цифровом ЗПСП, читать новости из мира живых, разговаривать с такими же, как он о том, что погода сегодня какая-то пасмурная? И быть безгранично счастливым? В этом месте, в этой подделке Мира?.. Но почему же в подделке? Всё довольно натурально. Что здесь, что там… одно и то же.

Вокруг больше нет парка с восковыми деревьями и детскими площадками. Твёрдая поверхность пола исчезла. Тело парит, и крохотные пузырьки приятно облепляют голую кожу. 501-й понимает, что в камере выращивания. В утробе Завода. Голова, разрывавшаяся от крика нерождённых, перестаёт гудеть, тело расслабляется, настаёт полный покой. Спустя время веки медленно приподнимаются.

Поначалу видно лишь красное марево биожидкости. Потом за стеклом начинает появляться коридор и ещё что-то смутное… виднеется лишь странный силуэт. Он становится всё отчётливей, и теперь уже ясно, что перед капсулой стоит человек. 501-й видел его когда-то, но не может вспомнить… Новый смаргивает багровую пелену, пытается разглядеть. Человек делает шаг вперёд. Теперь можно чётко увидеть его длинный коричневый плащ и чёрную маску, сквозь прорези которой смотрят ледяные серые глаза.

Глава V Врач

24 августа. Центральный Китай. 501-й.

501-й просыпается. Вдыхает свежий, искусственный воздух, выдыхает. И снова вдыхает, и снова. Поднимает руки — ладони упираются в холодное и гладкое. Тогда решается открыть глаза.

Он лежит в капсуле, накрытой стеклянным куполом. За стеклом — синеватый мрак. 501-й приказывает открыть купол, но ничего не происходит. Тогда смотрит вниз и обнаруживает своё голое тело, провода на присосках. Провода сплетаются в один канат и исчезают где-то в ногах.

Замечает круглое розовое пятно в районе солнечного сплетения, аккуратно дотрагивается. Гладкая кожа, совсем как у новорожденных. Что это? Ранение?

Пытается вспомнить, но лишь смутные образы в голове: длинный коридор, посреди него — какой-то человек…

Где я? Что это за капсула? Как сюда попал?

Тонкими пальцами 501-й ощупывает лицо, кладёт ладонь на лоб, проводит по голове. На затылке ощущает металлическое, прямоугольное. Чип. Теперь начинает вспоминать…

— Пятьсот Один! — раздался звонкий голос слева. — А ты знаешь, что галактика Андромеды через три миллиарда лет столкнётся с нашей?

— Первый раз об этом слышу, — серьёзно ответил 501-й, шагая по просторному холлу Академии. В вытянутые окна проникал дневной свет. — Сейчас загляну в Систему.

Он остановился, закрыл глаза ладонями — в темноте новичкам лучше удаётся сконцентрироваться, 501-му вживили чип всего неделю назад. Дал запрос, и перед взором замелькали тонны текста, картинок, фотографий, графиков, ссылок…

Понял, что сидит на гранитном полу посреди холла.

— Ты как? Нормально? — спросил собеседник, помогая встать.

— Ничего, Двести Два, спасибо, — виновато проговорил 501-й, потирая лоб. — Дал слишком масштабный запрос: «Галактики».

— У меня такое часто бывает, — засмеялся 202-й.

— И всё же, кто тебе рассказал об Андромеде?..

— Наставники — наши старшие братья, прибывшие из далёкого космоса полтора века назад, — рассказывал Преподаватель в золотистой рясе, стоя у стеклянной кафедры. — Они остановили войну, дали людям истинное понятие о Вселенной и Разуме в ней, подарили экологически чистые технологии. И всё это совершенно безвозмездно.

501-й сидел за одним из длинных прозрачных столов, амфитеатром окружавшими кафедру и рядами уходившими вверх. Кроме него лекцию слушала ещё тысяча Новых. У каждого были большие прямоугольные очки, на которые выводилась вся необходимая информация прямиком из Системы. Устройство, незаменимое в первый месяц обучения.

— Также Наставники способствовали началу эпохи Нового Возрождения. Изобразительное искусство, музыка, литература и архитектура вновь расцвели. Стремительное развитие науки, технологий, а также философии и морали привели к удивительному прорыву. Человечество встало на новую ступень развития.

Перед взором 501-го мелькали поражающие красотой полотна, удивительные скульптуры и величественные архитектурные сооружения прошлого века. В голове играла чудесная мелодия, вызывавшая чувство неподдельной гордости и любви к планете Земля и её жителям. Лица всех Новых, сидевших в аудитории, сияли радостью. Радостью за то, что человечество за миллионы лет эволюции смогло подняться из диких джунглей ввысь космоса и пожать руку брату по разуму.

— Какие странные вопросы ты задаёшь, — сказал 202-й, серьёзно рассматривая 003-го, подошедшего к лавке, где они сидели. — Оно и понятно, почему Система не выдаёт ответ. Это же самые очевидные вещи!

501-й тут же проверил. Действительно: запрос «зачатие и роды Человека Нового» не дал никаких ссылок.

— Все мы — дети цивилизации, — наставительно проговорил 202-й, сцепив руки на животе и покачав головой.

— И всё же, — не унимался 003-й, не снимая с лица своей вечной улыбки. — Мне было бы интересно посмотреть процесс…

— Что же ты тогда делаешь в группе Надзора? — засмеялся его собеседник. — Тебе самое место на ЗПСП!

— Ну, я, как и ты, был рождён патрульным, — развёл руками 003-й.

— И будешь им, пока не кончится заряд твоего аккумулятора, — с иронией продолжил 501-й.

003-й, всё ещё улыбаясь, перевёл взгляд на панорамное окно. Солнечные лучи, чуть преломляясь, падали на небольшие круглые деревья, плотно стоявшие вдоль аллей внутреннего парка Академии. С ветки на ветру порхали разноцветные попугаи, щебеча и перекликаясь. Пахло цветами, рассаженными в клумбах за лавками.

— Ещё интересно, — задумчиво проговорил 003-й, не отрывая взгляд от окна, — почему у нас, у Новых, разные голоса, ведь мы биологические братья-близнецы… — Он вновь умолк, чему-то ухмыльнулся и, никем не перебиваемый, добавил: — Ещё характеры разные, и души…

— Души? — удивлённо спросил 202-й. — Ты имеешь в виду цифровую копию?

— Нет, — сказал 003-й, утомлённо вздохнув. — Пошарь в Системе. Может, найдёшь что-нибудь. — Он развернулся и зашагал прочь.

— Наша планетная система, — рассказывал преподаватель, сверкая рясой подобно звезде спектрального класса G, — так называемая «Солнечная система», далеко не единственная в галактике Млечный путь, и уж тем более во Вселенной…

501-й знал большую часть того, что должны рассказать на лекциях по астрономии. Этот курс был одним из последних, и за месяц до его начала Новый уже самостоятельно изучал космос. В перерывах между бесконечными лекциями он вместе с 202-м садился на одну и ту же лавку во внутреннем парке, давал очередной запрос Системе, и перед взором появлялись тонны текста интереснейшей информации, тысячи видеороликов как старых, так и снятых по современным стандартам, миллионы новейших фотографий небесных тел в идеальном качестве и их 3Д-модели. Далёкие звёзды родной и соседних галактик, поражающие красотой туманности, слепящие квазары с квазагами и даже чёрные дыры, запечатлённые с помощью удивительного лунного телескопа…

Скоро у начинающих астрономов появились единомышленники. Давно ходивший мимо 003-й согласился после первого же предложения и привёл с собой 100-го, тоже будущего патрульного. Этих двоих больше интересовали экзопланеты с их лунами и биологические формы жизни на них. Но даже современная наука не могла дать точных данных об инопланетных видах животных и растений. В Системе можно узнать лишь то, существует ли жизнь на той или иной планете или нет. А о разумном населении и речи ни шло. Конечно, наука могла определить его наличие по многочисленным признакам, присущим любой мало-мальски развитой цивилизации (те же пресловутые радиоволны, коих так — по неясным причинам — опасаются Наставники). Но до сих пор человечеством не было найдено ни одной цивилизации, что нельзя сказать о самих землянах, попавших уже больше ста пятидесяти лет назад под опеку пришельцев.

Несмотря на отсутствие официальных данных, 003-й часто спорил с медлительным и мягким 100-м о наличии на той или иной экзопланете развитой цивилизации. Эти споры почти всегда заканчивались капитуляцией 100-го, и тот, низким голосом пробубнив: «Это ещё не доказано», вставал и медленной горделивой походкой удалялся в аудиторию.

И сейчас он сидел рядом, приоткрыв рот, и перед взором его в очередной раз мелькали тысячи планет, подобных Земле. А лектор монотонным, не сбивающимся голосом продолжал рассказывать:

— …В некоторых случаях в «зоне жизни» могут находиться по пять, шесть и даже семь планет, и бывает, что на каждой из них цветут сады…

Дрон 501-го нёсся по забитым людьми коридорам, ловко лавировал меж попадавшихся колон и выходивших из стен балок, нырял в шахты лестниц и старых лифтов, появлялся на этажах выше или ниже, пролетал то над одной, то над другой площадью. Визор был в режиме биологического сканирования, поэтому все окружающие предметы казались серыми, а люди и прочие живые объекты оранжевыми. Цель же оставляла красный след, и именно по нему, запутанному и порой обрывавшемуся, шла патрульная четвёрка 501-го.

По легенде террорист обладал оружием, и в одиночку с ним было лучше не связываться. Но четвёрка всё же решила разделиться: от времени, затраченного на выполнение задания, зависел процент успеха сдачи экзамена.

Какая-то точка начала стремительно приближаться к 501-му, и тот еле успел увернуться — террорист выстрелил из шокера. Тут же в толпе появилась цель. Она красным маячком торчала в оранжевом море биомассы, и дрон автоматически зафиксировал её. Теперь можно переключить визор в обычный режим.

Цель начала стремительно удаляться, и тогда 501-й, забыв о предостережениях, погнался за ней, даже не связавшись с группой. Луч порой выхватывал в толпе спину террориста и на мгновение багровел, но точно выстрелить было невозможно — ни в чём не повинные граждане будто специально подставлялись под прицел. А ведь по Кодексу необходимо ещё огласить приговор. В любом случае нужно попытаться загнать преступника в угол.

Рамка, красным пунктиром обводившая террориста, пропала. 501-й растерялся, но лишь на миг: их предупреждали, что преступники, особенно члены всё ещё действующего в некоторых районах планеты «Человечества», способны на такое. Он снова переключился в режим биосканирования, но странное движение слева заставило повернуть визор. В узком переулке 501-й увидел дронов 202-го, 003-го и 100-го, нависших над стоящим на коленях террористом.

— Условная Цель, — донёсся хор их голосов, — Согласно статье номер пять дробь один «Терроризм» Всемирного Кодекса вы приговорены к ликвидации.

Три испепеляющих луча превратили преступника в прах, и перед глазами появился результат экзамена: «76%». Не самый хороший, но и не плохой. Несмотря на то, что их группа работала довольно быстро, над слаженностью действий нужно ещё поработать. Тем не менее, это была их лучшая оценка за последнее время.

501-й снял очки тренажёра и улыбнулся товарищам, которые тоже были довольны результатом. Сразу начали обмениваться впечатлениями, как ловко удалось перехитрить глупый искусственный интеллект, заставив подумать, что за ним охотится лишь один дрон, а затем загнать в такое удачное место. Да-а, подобной западни бедная машина точно не ожидала!..

501-й был с краю в десятой шеренге Новых, одетых в чёрные рабочие комбинезоны. Рядом замерли верные товарищи: 202-й, 003-й и 100-й — будущие напарники. Они стояли смирно, вытянувшись и расправив плечи. Всех переполняла гордость: очередная тысяча патрульных окончила двухмесячный курс профессиональной подготовки. Теперь они будут ежедневно нести службу в Надзоре.

Каждый обучен обращаться с чипом, отлично чувствует себя в Системе. Также все умеют управлять дроном — машиной, с помощью которой Надзор патрулирует города.

Огромная площадь на крыше одного из небоскрёбов Китая вмещала несколько тысяч новобранцев. Здесь, под белоснежными облаками и слепящим солнцем, собрались не только патрульные, но и учёные, преподаватели, врачи и инженеры. Над их головами на большом экране величественно развевался флаг Земли.

В голове у каждого звучала торжественная речь:

— Человек Новый — это венец эволюции. То, к чему природа стремилась миллионы лет. И вы, бывшие ученики Академии, а теперь уже строители цивилизации, относитесь к этому виду! Вы — настоящее, и вы — будущее всего человечества! Именно от вас зависит то, какой будет планета Земля через десять, сто, тысячу лет! Слава Разуму!

Воспоминания как кинофильм проносятся перед глазами. Первый патруль, незарегистрированная девочка Аманда Ли, террорист Кристофер Прохнов, африканец-баскетболист, нарушитель на заводе… 501-й вспоминает всю свою жизнь, длинной в три месяца.

Внезапная радость наполняет грудь. Он жив, несмотря на смертельное ранение. Жив! Жив! Чувство переполняет, начинает струиться из глаз тёплыми каплями. 501-й растирает слёзы по щекам.

Он уже отцепил провода и сидит в капсуле — купол поднялся приказом неизвестного. Комната озарена белым светом. Она небольшая и вмещает одну капсулу. 501-й узнаёт в ней комнату для сна.

Жив… как же это… здорово! Сейчас, именно сейчас жив… а был ли раньше? Странно, но это ощущение не посещало до… смерти. Даже после рождения. Что же получается: чтобы начать жить, нужно умереть?..

— Доброго пробуждения, Пятьсот Один, — раздаётся из угла комнаты знакомый, до тошноты приторный голос. Там на белом треножном стуле с высокой спинкой сидит человек в белом комбинезоне. Новый. Странно, как же он раньше оставался незамеченным?

Новый недолго смотрит на 501-го, затем говорит:

— В шкафчике одежда.

501-й смотрит вниз на своё голое бледное тело, встаёт на прохладный пол и, вопреки ожиданию, ощущает силу в ногах. Может, ранение было не таким уж серьёзным?..

Одевшись, 501-й садится на край капсулы-кровати напротив посетителя.

— Итак, — говорит тот. — Я ваш врач. Можете звать меня Ноль Пятнадцать, если угодно. Помните меня? Виделись во время вашей реабилитации после первого инцидента в Японии… хорошо, что помните. К вам есть несколько вопросов, на которые желательно получить ответы. Это повлияет на ход дальнейшего выздоровления.

— Но я здоров, — говорит 501-й.

— Это решит медицина, — проговаривает 015-й, серьёзно и сосредоточенно наблюдая за своим пациентом.

— Хорошо, я готов ответить на вопросы.

— Приступим. — Врач откидывается на спинку стула, сцепляет пальцы на животе. — Ваше самочувствие?

— Отлично, — отвечает 501-й, поморгав.

Врач, прищурившись, с подозрением смотрит. Затем, выговаривая слова, спрашивает:

— Хотите ли вы что-нибудь рассказать?

— Нет, — с сомнением говорит 501-й.

015-й выжидает, чуть опустив голову и подняв брови.

— Да, — решается пациент. — Я был мёртв… и был в Системе. Там так… плохо. Это же не жизнь после смерти, это пародия, подобие, игра…

Он принимается рассказывать о том, что увидел. Врач, с серьёзным видом взявшись за подбородок, слушает, кивает. Его глаза всё так же прищурены.

— У меня вопрос, — говорит 501-й, закончив рассказ. — Я ведь уже попал туда… почему меня вернули?

— Это не в моей компетенции, — проговаривает врач, отведя руку в сторону. — Но по-моему, никто вас ни откуда не возвращал. Вы всё время были здесь, в больнице. А то, что привиделось во сне…

— Не сон, — возражает 501-й. — Я всё ясно осознавал, думал и…

— Это не имеет значения, — останавливает его врач, мотая головой. — Важно вот что: вы знаете, что такое «Человечество»? Не в глобальном смысле, конечно.

— «Человечество» — это преступная террористическая организация, ненавидящая прогресс, науку и Наставников. Они считают, что последние — инопланетные захватчики Земли и поработители людской расы…

— Ну-ну, — прерывает 015-й. — Термин из Системы. Скажите то, как вы сами понимаете, что это такое.

— «Человечество» — преступная… организация… — 501-й растеряно замолкает.

В комнате повисает напряжённое молчание. Его нарушает врач.

— Хорошо, — говорит он. — Вы когда-нибудь общались с представителем вида Человек Разумный?

— Да, — признаётся 501-й и рассказывает о встрече с баскетболистами.

— И как вам?

— Они… агрессивные.

— О, нет, — смеётся врач. — Обычная защитная реакция. Вы просто не вошли к ним в доверие.

— А зачем мне входить к ним в доверие?

— Ну, — пожимает плечами 015-й. — Чтобы узнать-таки, что же такое «Человечество»… — Он хитро глядит на пациента.

— Это что: проверка? — удивлённо спрашивает 501-й. — Я не состою в связях с преступниками!

— Ну-ну-ну, — успокаивает 015-й. — Какая проверка? Я всего лишь врач и задаю те вопросы, которые положены… Скажите, вы испытывали когда-нибудь гнев или хотя бы раздражение?

501-й понимает, что лицо его покраснело, пульс и дыхание участились. Как же это?..

— Нет, — твёрдо говорит он, — не испытывал.

— Если бы вы признались, я бы нисколько не удивился, а так… — Врач, нахмурившись, встаёт, медленно шагает в другой угол комнаты, сцепив руки за спиной. Подойдя к шкафчику, зачем-то открывает и закрывает дверцу.

— И всё же, — говорит он, обернувшись, — почему вы не защищались? Почему не нейтрализовали террориста? В ваших руках был «инструмент», что могло сойти за оружие. Мы просмотрели записи с камер: вы просто стояли и бездействовали.

— Я… — говорит 501-й. — Я не мог. Как будто что-то останавливало…

— Ну, позвольте. — 015-й вновь проходит по комнате, садится на стул, закинув ногу на ногу. — Как это: что-то останавливало?

— Будто внутри… — 501-й невольно закрывает ладонью солнечное сплетение.

— Внутри, значит. — Врач одной рукой поглаживает свою тонкую шею, смотря в потолок. — Известно, что вы до недавнего времени работали в Надзоре. Также известен инцидент с незарегистрированной девочкой, после которого мы с вами, как помните, встречались. Тогда вы так и не ответили, почему не смогли выстрелить…

Он смотрит так, будто знает, что это задевает 501-го. Внутри начинает закипать, что-то обжигающее.

— Я бы никогда не убил ребёнка.

Эту фразу 501-й где-то услышал… не может вспомнить, где. В каком-то старом фильме? Да и вообще, очень странны эти чувства, испытываемые к детёнышу homo sapiens. В первый раз вживую увидел ребёнка… 015-й прав: после того инцидента 501-й так и не смог внятно объяснить свои действия. Вспоминается, какая сумятица была в голове…

— Ну-ну. — Врач опускает взгляд. — Убить и нейтрализовать довольно разные вещи. Вы же сами прекрасно знаете, что, цитата: все незарегистрированные лица подлежат немедленной ликвидации. И причины вы, несомненно, тоже знаете: Вирус Сарса, «Человечество», терроризм…

— Я бы никогда, — с расстановкой говорит 501-й, — никогда не убил ребёнка.

— Вот это, — говорит врач, повторяя интонацию пациента и указывая на него пальцем, — мы и должны в вас вылечить.

Он встаёт, подходит к двери.

— Всё равно, — бросает 015-й через плечо, — за вас это сделал ваш напарник. — И уже выйдя в коридор, добавляет: — Вам даётся последний шанс. Наша Система — наверное, к счастью, — очень щедра на них.

Глава VI Журавль

28 августа. Светлый Бор. Михаил Сергеевич.

Стены помещения обшарпаны. Старая синяя краска давно отошла и завернулась, местами виднеются рыжие торчащие кирпичи. Потолок затянут чёрной паутиной, но пол чистый — его плитка блестит. Помещение слабо освещается пыльной лампочкой без абажура, свисающей с потолка.

Металлическая дверь со скрипом открывается — на миг мелькает соседнее помещение, залитое светом и выглядящее лучше. Поначалу трудно разглядеть вошедшего, но когда тот оказывается на свету, становится видна его мокрая седая голова, влажное лицо с белым респиратором-ракушкой и синий, местами в странных пятнах халат. Человек проходит к стене слева, раздаётся щелчок, и небольшая продолговатая лампа освещает раковину. В корзину для грязного белья, стоящую рядом, падают резиновые перчатки и респиратор. Раздаётся негромкий скрип, за ним — журчание воды.

Человек, высоко завернув рукава, подставляет под струю морщинистые руки, умывает их, затем проводит ладонью от локтя. Набирает в «лодочку», плещет на лицо. Выключив воду, берёт висящее на крючке белое полотенце. Оно мягкое, приятное на ощупь. Каждый раз, держа его в руках, человек вспоминает мультфильм из детства, где в главной роли белоснежная пушистая овечка. Она скачет по зелёному лугу, залитому солнечным светом, а из кустов за ней наблюдает пастух… или волк? Эх, память уже не та.

Взгляд упирается в интерактивное зеркало. Отражение из режима «селфи» переходит в обычный, без фильтров и улучшений. Видно — старик, держащий полотенце у щетинистого подбородка. Глубокие морщины по щекам, рыхлая кожа, губы в трещинах, поблекшие глаза. На самом деле и не старый, шестьдесят два, но с этой работой… Друг Крис на пять лет моложе, а вон, всё к «неспящим» ходит. Эх, Крис…

Старик вешает на крючок полотенце, снимает измаранный багровыми пятнами халат, бросает в корзину. Поправив рубашку и брюки, выключает свет и поднимается по лестнице. Та с каждым шагом издаёт жалобный скрип, и кажется, что вот-вот проступь провалится под небольшим весом старика. Наконец, входит в хорошо освещённую комнату и прикрывает за собой дверь в подвал.

Комната занимает весь первый этаж и разделена полупрозрачными перегородками на три части: прихожую, гостиную и кухню. На полу уложен настоящий деревянный паркет, большие окна открывают вид на придомовой сад, стены между ними украшены комнатными цветами, вьющимися от пола до потолка. В центре комнаты — лестница, ведущая на второй этаж. В ней же с обратной стороны расположена подвальная дверь из дерева, вся в резных узорах.

Старик проходит на кухню. Встречает двенадцатилетний сын Витя.

— Пап! — кричит он. — Мы сегодня со Стёпой стрекозу поймали! — Название насекомого сын произносит картаво, и отец умилённо улыбается.

— Да-а? — нарочито удивлённо тянет он. — Самую настоящую?

— Самую! — подтверждает Витя.

— И где она теперь?

Сын смотрит на пустую банку из прозрачной пластмассы, стоящую на овальном кухонном столе, и растеряно говорит:

— Улетела…

Отец любяще треплет его светлые волосы.

— Катенька, — зовёт он, — как там наш ужин?

— Почти готов, — отрывисто говорит та, стоя у 3Д-печи.

— А Катька сегодня…

— Я тебе не Катька! — перебивает она младшего брата, порозовев. — Для тебя всегда Екатерина Михайловна!

— Бросьте, дети, — добродушно говорит отец, садясь за стол. Сын запрыгивает на рядом стоящий стул.

Девушка молча начинает расставлять тарелки. На её лице читается явное недовольство.

«Всё ещё дуется на то, что не отпустил, — думает отец. — И правильно: нечего ей делать с этим Владом. Ему двадцать четыре, старше почти на семь лет. Хотя, кто ещё ближе к ней по возрасту? Младше Влада только Стёпка… — Он смотрит на дочь и улыбается. — Эх, как же ты выросла. Совсем на мать похожа стала».

— Ты что так вздыхаешь? — спрашивает Катя, стоя спиной и шаря в 3Д-печи.

— Задумался, — отвечает отец и поворачивается к сыну: — Ты руки помыл?

— Да, — говорит тот, выпрямившись и вытирая ладони об шорты.

— Смотри, вирусы не дремлют…

Сын, выпучив глаза и приоткрыв рот, соскакивает со стула и бежит к раковине.

— Будем втроём ужинать? — спрашивает Катя под шум включившейся воды.

— Мама присоединится позже, как закончит.

Дочь наконец извлекает из печи ужин. По кухне разносится аромат жареного мяса.

— Курица! — картаво кричит Витя, подбегая к столу и тряся мокрыми руками.

Катя ставит блюдо на стол и садится. Семья приступает к трапезе.

— Отличное мясо, — говорит отец, жуя. — Даже не скажешь, что синтезированное.

— Где ты сейчас настоящее возьмёшь? — говорит дочь.

— Катенька, ну хватит обижаться…

— Папа, — говорит сын, нахмурившись, — а когда Глеб придёт?

Отец недолго молчит, затем с наигранной бодростью отвечает:

— Скоро, сынок, скоро. — Замечает настороженный взгляд дочери.

Подвальная дверь открывается. В комнату, прихрамывая, заходит полная женщина в домашней блузе и брюках.

— Мама! — кричит Витя с набитым ртом. — А мы сегодня со Стёпой поймали стрекозу!

— Какие молодцы! — говорит она, подходя к мужу. Встав сзади и положив руки ему на плечи, наклоняется и шепчет:

— Ребёнок слабенький, но жив. Его отец сейчас рядом с пациенткой. Счастливы.

— Мам, садись уже, — просит дочь. — Остынет ведь.

Неожиданно раздаётся звонок. На перегородке появляется изображение с наружной камеры.

— Миша, это же… — выдыхает мать, выпрямившись.

— Мария, — обращается тот к жене, вставая, — иди вниз.

Оба родителя выходят из кухни. Дети удивлённо смотрят на перегородку.

Отец подходит к входной двери и, убедившись, что Мария спустилась в подвал, открывает.

— Дэн Грин! — радушно говорит он, протягивая руку.

— Здравствуй, Михаил Сергеевич, — произносит тот с акцентом, отвечая рукопожатием. На Грине полицейская форма. Видимо, только с работы.

— Заходи, — приглашает Михаил по-английски, отойдя в сторону. Взгляд скользит по кобуре.

— Не поздно я? — спрашивает Дэн тоже по-английски, с сомнением заглядывая в дом.

— Нет, что ты! Давай, проходи. Курицу будешь? Дочь готовила…

— Спасибо, не голоден. — Грин, вытерев ноги о ковричек, заходит в прихожую.

— Здравствуйте! — кричит Витя из-за стола, вытягивая шею. Катя молча кивает. Гость улыбается в ответ.

— Какие большие стали, — говорит он.

— Да, дети растут! — смеётся Михаил. — Вот, пожалуйста, в гостиную.

Мужчины, пройдя по мягкому ковру, садятся в кресла.

— Сейчас, — говорит хозяин и проводит пальцем по стеклянному столику, стоящему перед креслами. Загорается камин.

— Давно я у тебя не был, — говорит Грин, озираясь.

— Да, сделал небольшой косметический ремонт… а как ты? Как работа? Юлия?

— Всё хорошо, — отвечает гость, откидываясь на спинку — кожаная обивка тихо скрипит. — Меня недавно повысили, полковника дали, отмечали с женой.

— О, поздравляю! — Михаил крепко жмёт руку полицейского.

Повисает неловкое молчание. Его нарушает хозяин.

— Катенька! — зовёт он. — Принеси чего-нибудь выпить.

— Михаил Сергеевич, не стоит… — проговаривает Грин, но Катя уже ставит на столик два стакана и бутылочку спиртного.

Михаил, придвинувшись к уху дочери, шепчет: «Идите наверх», затем обращается к гостю:

— Та-ак, товарищ, хватит фамильярности. Ты лучше расскажи, как Юлия твоя?..

— А, ты всё по профессии, — улыбается Грин. — Пятый месяц, в клинике говорят, что беременность проходит стабильно.

— Это хорошо, — говорит хозяин, — но ты всё-таки покажи её мне, завтра, часов так в девять.

Он поднимает стакан, наполненный золотистой жидкостью, и по-русски говорит: «За встречу!» Гость с акцентом повторяет, и оба опрокидывают спиртное в себя. Будто расплавленной сталью обжигает горло, идёт дальше по пищеводу, оставляя ощутимый след.

— Ух-х!.. — вырывается у сморщенного Грина. — Чем это ты меня поишь?

— «Мора», — с гордостью проговаривает Михаил. — Синтезированная, конечно, но десятилетней выдержки… и не смотри на меня! Такое не закусывают.

Грин сдержано кашляет в кулак. На щеках появляется заметный румянец.

Михаил с улыбкой смотрит на гостя. Широкоплечего, статного. Черты его лица резкие, мужественные. В угольных волосах чуть видна седина. И где же тот салага Дэн, хиленький парнишка, вечный весельчак и разбиватель хрупких девичьих сердец? Очевидно, остался там, сорок лет назад.

Гость замечает взгляд, отвечает улыбкой. Тепло алкоголя расходится по всему телу, и глаза Грина под густыми бровями заволакивает пеленой блаженства.

— Так о чём это мы, — говорит хозяин. — Ах, да…

— Ты лучше расскажи, как у тебя дела? — сипит Грин, чуть подавшись вперёд.

Михаил ставит стакан на столик, отвечает:

— Как видишь, живу потихоньку. В клинике сейчас работы мало, немногие семьи решаются попытаться завести ребёнка, в таком мире живём…

— Но у тебя же золотые руки! — проговаривает гость немного громче, чем нужно. — Помнится, к тебе целые очереди стояли. На неделю вперёд записывались, сдерживающие препараты пили, лишь бы только легендарный Журавль принял роды!

— Да, да, были времена. Но сейчас, как видишь, город пустеет, многие уезжают подальше от заражённой зоны, в Австралию, в Америку…

— Эх, Америка, — говорит Грин, вытянув ноги. — Сам бы туда махнул, да видишь, работа не отпускает…