Комбатанты

— Сунулся в одну фирму, в другую, везде одно и то же, облом. Как услышат, что в «горячей точке» служил, да еще и раненый к тому же, так сразу же — вежливый отказ. Такие в охрану им не нужны. Гуд бай, служивый! Пишите письма!

— Да, верно! Такие, как мы, теперь на хер кому нужны, — прищурив глаза, задымил сигаретой майор.

— Хотел было в воинскую часть контрактником податься, ведь специальности гражданской никакой, но «анкета» подкачала, — продолжал молодой парень с коротко стриженой головой. — До армии, когда еще в школе учился, было три привода в милицию. По пьяной лавочке попадал. Как говорится, прецедент есть. На войну посылать можно, жизни класть можно, никто не спрашивает о пьяных залетах; а как на службу, в ту же армию, в мирное время уже нельзя! Незя! Незя! Как у клоуна Полунина. В армию «незя», в милицию «незя», в силовые структуры «незя»! В бандиты, что ли, идти прикажешь? Мне всего двадцать лет, вся жизнь, можно сказать, впереди, а у меня уже все дороги перекрыты.

— Валера, успокойся, дорогой. Все будет спок. Неужели я, фронтовик, который видел эту костлявую стерву с косой вот так, как ты меня, неужели я не помогу своему боевому товарищу? Да распоследняя я после этого буду сволочь.

— Понимаешь, Петрович, я ведь мог остаться в Чечне. И жизнь бы сложилась совершенно по-иному. Не пришлось бы унижаться и оправдываться перед всякими чинушами, перед этой мразью. Ведь нам предлагали, упрашивали перед дембелем подписать контракт. Но так хотелось домой, вернуться живыми с этой бойни. Полтора года дома не был. Тоска замучила. А когда вернулся, через неделю потянуло обратно, в пекло, в мясорубку, к оставшимся ребятам. Представляешь?

— Считай, что ты уже на довольствии! Заместитель командира части подполковник Устименко — мой давнишний друган. Да и я не последний человек в полку. Так что, милый мой, никаких проблем. Это я тебе железно обещаю! — Майор поднял стакан. — Ну, давай! За погибших ребят! Царствие им небесное! Пришлось в прошлую под Ярыш-Марды побывать, колонну там боевики расстреляли……

Харин вдруг замолчал, лицо его посерело, сморщилось.

— Петрович, ты чего?

— Кольнуло, бля! Мотор опять забарахлил! Погоди, сейчас отпустит! — Собеседник Валерки замер, потупив взор, словно прислушивался к чему-то.

— Уф, кажется, пронесло! — выдохнул он с облегчением. — Помню, крепко скрутило меня в Комсомольском, когда гелаевских духов мочили. Ну, думал, все, хана! Приплыл, дорогой Александр Петрович! Отвоевался! Ан нет, очухался, когда эта вся сволота вдоль реки в горы стала пробиваться из окружения. Положили их на берегу не одну сотню. Несколько недель долбили из минометов по селу и ущелью. Перепахали вдоль и поперек. Живого места не оставили, сплошные руины да обугленные кочерыжки от яблонь. Все в дыму, дышать нечем от гари. Местные жители на окраине в голом поле стоят, причитают. Дети, бабы вопят. Кошмар какой-то. Мы-то тут при чем? Руслану Гелаеву, мудаку, спасибо скажите! Я со спецназом тогда был, попытались замкнуть кольцо с южной стороны, да встретили такой яростный отпор — не дай бог опять попасть в такую передрягу. Вышли из того боя с потерями, измотанные вконец. Это тебе не в Ханкале на печи прохлаждаться. Ваххабиты, бешенные волки, закрепились в подвалах и погребах, хер их оттуда выкуришь. Если б не наши саперы, не знаю, сколько бы еще там мудохались. По ночам гниды выползали из своих нор и схоронов пакостить. Много славных парней снайпера тогда постреляли. Пацана-кинолога рядом со мной шальной пулей убило…

Мрачный майор надолго замолчал, гоняя окурком по пепельнице горстку пепла. Валерка, уставившись остекленевшим взглядом в пространство, курил.