Колыбель

Роскошь

Плохие воспоминания — куда хуже плохих снов. Однажды появившись, они не оставят в покое.

Тусклого матового света лампы над биоанализатором хватало лишь на то, чтобы я могла увидеть и собрать свою одежду. Но когда я поняла, что доктор, который обещал вернуться через пять минут, пропал на все тридцать, эта маленькая лампочка словно превратилась в прожектор. Я чувствовала себя центром внимания, и мне казалось, что сотни пар глаз презрительно смотрели на меня из темноты, а сотни губ шептались, злорадствуя над тем, какой жалкий у меня сейчас вид.

Стараясь не замечать всего этого за границами окружившего меня пузыря света, я надевала обратно свое белье, медленно и стыдливо натягивала чулки на ноги, застегивала молнию на ярко-красном платье и недоумевала, от чего же меня охватывает смущение в совершенно пустой комнате. Почему вдруг я чувствую себя так, словно меня публично осмеяли и унизили? Противнее всего было то, что я знала, кто был моей публикой, чьи насмешливые взгляды сверлили меня. Это были мои собственные планы, ожидания, надежды и мечты, веру в которые я хранила вопреки всем неутешительным прогнозам.

Как же мерзко они со мной поступили. Просто взяли и посмеялись над моим положением, отказавшись сбыться.

Когда я полностью оделась, доктор наконец-то вернулся.

Механические ставни сползли с высоких панорамных окон, давая свету наполнить комнату. Мышцы на шее напряглись по привычке. Стоило мне где-то заметить красивый вид на Эхо, как я тут же оборачивалась и несколько минут могла просто смотреть на небоскребы, на заполненные людьми улицы, на маленькие сады на крышах. Я любила этот город и могла смотреть на него часами. А сейчас даже не повернулась и не ответила на его солнечную улыбку.

Доктор прошел в кабинет, с серьезным видом уставившись на результаты моих анализов, и словно нарочно пытался не замечать меня, непринужденно подходя к своему столу.

— Прежде чем вы хоть что-то скажете, доктор, я прошу вас, будьте честны.

Он оторвал взгляд от планшета и посмотрел на меня с наигранным удивлением. Что-то вроде «О, я вас совсем не заметил» читалось в его глазах даже сквозь солнечные блики на стеклах очков.

— Обязательно, — сказал он. — Пожалуйста, присядьте.

— Переживаете, что я упаду в обморок?

— Я не имел в виду ничего такого. Это элементарная вежливость, сайиСа́йи — вежливое обращение к молодой женщине, девушке или девочке..

— Вы правы. Извините меня.

— Все в порядке, — произнес он, опустив взгляд, и сел за стол, положив планшет с результатами перед собой.

Глядя на то, как тяжело он смотрит на мои результаты, я решила последовать его совету и села напротив. Хоть он уже и был в солидном возрасте, его врачебная практика началась совсем недавно, и пока его не настигла та стадия профессионального выгорания, когда врач перестает принимать проблемы пациентов близко к сердцу. Именно поэтому я и выбрала его из всех частных врачей в клинике.

Теперь понимаю, что зря.

— Анализ показал полное отсутствие яйцеклеток в ваших половых органах. Отсюда и отсутствие менструации, которое, как вы считали, связано с сильным стрессом.

— Почему же их нет?

— Это дефект внутриутробного развития, вызванный генетическим отклонением. Некоторые внутренние органы в вашем теле, в том числе и половые, сформировались неправильно. Потому и общее состояние вашего здоровья оставляет желать лучшего. Гормоны выделяются в пределах нормы благодаря искусственному замещению, но это мало на что может повлиять. Почему в вашей истории нет записей о прохождении микро-машинной терапии?

— Мою историю ведет отец, он тоже врач. В некотором роде.

— Тогда он был просто обязан оставить отметки. Когда начался ваш курс?

— С моего рождения.

— В каком смысле? — удивился он.

— Я постоянно на терапии. Курс не заканчивался с моего рождения.

Он отвернулся к окну и секунд десять молчал.

— Вы ведь понимаете, что организм от нее здоровее не становится?

— Понимаю. Это как постоянно находиться на искусственном жизнеобеспечении, мне можете не рассказывать.

— В таком случае, позвольте спросить вас, Нисаа, о каких детях может идти речь?

Я не нашла, что ему ответить. В тот момент мне стало стыдно, и я просто не смогла смотреть ему в глаза. Он прав, затея была глупая, а я вела себя как капризный ребенок. Я знала, что разваливаюсь на части. Знала, что, какими бы изощренными способами отец ни пытался поддержать мое здоровье, мне все равно едва его хватало. Едва хватало на себя, а я вообразила, что смогу самостоятельно выносить ребенка.

Оказалось, что я не смогу его даже зачать.

Мой взгляд начал гулять по столу, пока доктор пытался объяснить мне еще что-то помимо того, что фактически я — бесполезный и бесплодный едва живой кусок плоти. На столе стояла голограмма его семьи, повернутая полубоком: он, жена и двое сыновей.

— Вам бы себя сберечь, а о том, чтобы еще одну жизнь выносить, и думать забудьте, — последнее, что я услышала из того, что он говорил, и последняя капля, переполнившая чашу моего самоконтроля. К горлу подступил комок, и я поняла, что должна немедленно бежать отсюда и больше не слушать ни слова. Постараться даже не думать, хотя бы минуту, чтобы прийти в себя.

Раскусив изгрызенный добела ноготь большого пальца, я почти вскочила из-за стола и бросила:

— Я поняла. Спасибо вам, мароМаро́ — почтительное обращение к человеку более высокого социального статуса или к старшему по возрасту. Тиан. Деньги ваш секретарь перевела перед приемом.

И затем направилась к выходу, не оборачиваясь.

— Мне жаль, сайи, — должно быть, он сказал именно это, но половину фразы обрубило шипение закрывающихся за мной автоматических дверей.

Поездка на лифте была пыткой.

Металлическая посудина могла спуститься вниз с самого верхнего уровня за четыре целых три десятых секунды, но, как назло, через каждые два-три этажа лифт останавливался и заполнялся людьми, а проклятый комок так и не отступал от горла. Я в лифте, полном посторонних людей, готовая в любой момент разрыдаться.

Мерзкая ситуация.

К тому моменту, как мы доехали до самого нижнего этажа, мне чудом удалось перебороть свои эмоции, и стало даже легче. Не намного, но все же.

Пройдя утомительную дорогу до парковочного места, я села на заднее сидение машины, запрокинула голову на спинку и закрыла глаза. Я была даже рада, что в последнее время мне не удавалось поспать больше пары часов. Стоило только принять более-менее удобную позу и закрыть глаза, как я сразу начинала проваливаться в сон, и все земные заботы постепенно ослабляли свою хватку.

Произошедшая всего десять минут назад ситуация уже виделась словно в каком-то бреду. Вот я и надеялась уснуть, чтобы потом проснуться в реальности, где все по-другому, и моя мечта стать матерью имеет шанс осуществиться.

Не хочу быть здесь. Не хочу быть собой.

Но Рикан не дал мне забыться. Я услышала, как он распахнул дверь, но не произнес ни слова. Только когда он увидел, что я открыла свои усталые глаза и повернулась к нему, стараясь изобразить улыбку, он спросил меня:

— Как прошел осмотр?

— Давай поговорим об этом дома, хорошо? — сказала я, снова закрыв глаза в попытке убежать в сон.

— Все не очень хорошо, да? — настаивал он.

Я тяжело вздохнула и, уже окончательно бросив все попытки не думать о результатах осмотра, просто уставилась в крышу машины. Рикан подсел ко мне и спросил:

— Что сказал доктор?

— Сказал, что я совершенно бесплодна, и что мне лучше вообще забыть о детях.

— А не слишком ли он груб? — возмутился Рикан.

— Нечего на доктора злиться, Рикан, он тут ни при чем. Это у меня паршивое здоровье.

— Может Дайдзо все-таки смогут что-то сделать?

— Дайдзо хоть и творят чудеса, но даже им вряд ли под силу создать жизнь из пустоты, — я посмотрела на него. Болезненно было видеть, как в его взгляде все еще теплилась какая-то надежда. — У меня не образуются половые клетки. Совсем.

Несколько секунд он просто молчал.

— Слушай, хватит тебе загоняться, мы найдем способ! — сказал он затем.

Я лишь снова прикрыла расстройство фальшивой улыбкой и спросила его:

— Ты не опоздаешь на дежурство?

— Да к черту его! Я вообще могу попросить подменить меня и провести весь день с тобой.

— Нет, не надо. Я просто хотела попросить, чтобы ты довез меня до лаборатории.

— Нисаа, у тебя выходной! Ты и так безвылазно провела там целую неделю. Тебе нужен отдых.

— Я вспомнила, что мне нужно сделать кое-что важное. Как закончу, сразу поеду домой, обещаю.

— В прошлый раз, когда ты так говорила, я не видел тебя три дня.

— Знаю, это был сложный год, но у нас с отцом еще очень много работы.

В ответ Рикан скорчил недоверчивую гримасу и потом пересел на место водителя.

— Поберегла бы ты себя, — сказал он, заведя двигатели.

— Да какой теперь смысл, — прошептала я сама себе.

— Ты что-то сказала?

— Нет, ничего. Я немного вздремну. Разбуди меня, как приедем.

Рикан включил беззвучный режим работы двигателя и приборов, а также дополнительную звукоизоляцию кабины. Машина тихо тронулась с места, и плавным ходом Рикан повел ее по дороге в лабораторию, стараясь лишний раз не шуметь.

Обычно уснуть помогали лекарства, но в этот раз все получилось на удивление естественно и быстро.

Почувствовав, что Рикан взял меня за ладонь, я проснулась. На его лице читалось непонятное легкое волнение.

— Уже приехали?

— Да, и я уже минуту пытаюсь тебя разбудить. Может быть ты все-таки передумаешь, и я отвезу тебя домой?

— Нет, — решительно сказала я, выпрямившись на пассажирском сиденье. — У меня есть дела.

Я вышла из машины, и Рикан вышел за мной. Я хотела попрощаться с ним, но, как оказалось, у него были свои планы. Он заблокировал машину и с заметным раздражением в голосе произнес:

— Я иду с тобой.

— Зачем?

— Я хочу поговорить с твоим отцом. Мне надоело, что он гробит тебя своей работой.

— Рикан, послушай…

— Нет, Нисаа, я не хочу ничего слушать! Ты работаешь сверхурочно, не спишь, почти не ешь, а теперь еще и этот осмотр врача. Хватит уже защищать Кобэна. Твое ухудшившееся здоровье — это его вина! Он использует тебя просто потому, что ему так удобнее — собственную дочь заставить пахать легче, и наорать можно, не боясь жалоб или взысканий!

— Перестань немедленно! — возмутилась я. — Отец занимается серьезными разработками, и ему нужны люди, которые способны работать в его ритме, которым он может полностью доверять. Неужели ты считаешь, что я безвольный человек, который слова поперек отцовского не может вставить?

— Нет, не выдумывай!

— Тогда в чем дело? Почему ты злишься?

— Потому что ты злишься! — закричал он и тут же сделал виноватый вид.

Мы оба знали, что это были за эмоции и кому они на самом деле принадлежали. Поэтому я тоже почувствовала себя виноватой.

— Извини, я…

— Все в порядке, Рикан, я знаю. Непросто быть эмпатомЭмпа́тия — осознанное сопереживание текущему эмоциональному состоянию другого человека. Соответственно эмпа́т — это человек с развитой способностью к эмпатии. В данной ситуации способность доведена до степени эмоциональной телепатии. В реальности существование подобной формы эмпатии научно не подтверждено..

— Свои эмоции контролировать не проблема, но чужие — это что-то совсем другое. Я ведь чувствую, что ты ненавидишь все это. Эту работу, эту безнадежную службу Консилиуму и Кобэну. Ты хоть сама-то понимаешь, что ненавидишь своего отца, Нисаа?

— Я стараюсь не думать об этом.

Он подошел ближе и мягко провел ладонями по моим плечам.

— Слушай, дай мне поговорить с ним. Буквально пару минут, и затем я поеду на дежурство. Идет?

Я посмотрела на него и сказала:

— Главное, чтобы он расщедрился на пару минут для разговора.

Мы прошли через холл, а затем направились на верхний уровень личных инженерных лабораторий Кобэна Гваала. На выходе из лифта мы встретили старшего ассистента Кобэна, юношу с короткой стрижкой и стильными очками, одетого в лабораторный комбинезон. Он что-то читал в ожидании лифта и отвлекся, чтобы поприветствовать меня, когда тот приехал:

— Сайи Гваала?! Доброе утро, но разве у вас сегодня не выходной?

— Доброе утро, Кален. Мне нужно повидать отца, он у себя?

— Нет, он сейчас в серверной. Я только что оттуда.

Рикан с любопытством смотрел на голографический интерфейс, витающий в воздухе рядом с рукой Калена. Кален тоже обратил внимание на Рикана, который до паузы в разговоре, казалось, был для него невидимкой.

— Что это? — восхищенно спросил Рикан.

— Интерфейс из тед-частиц. Это квантовый компьютер без физической оболочки, составленный частицами на основе уникальных характеристик моего мозга.

— Но как?.. Почему он в воздухе?

— По всему этажу распылены тед-частицы. Каждый, кто находится здесь более двадцати четырех часов, может вызвать свой собственный интерфейс. Чем дольше контакт живого организма с частицами, тем быстрее его можно вызвать в следующий раз.

— Какая-то магия.

— Просто наука, — с гордой улыбкой произнес Кален.

— Рикан, это Кален Ниота, старший ассистент лаборатории, — вдруг опомнилась я. — Еще один человек, которому отец может доверить что угодно. Кален, это Рикан Родос, мой жених.

— Рад встрече. Именно так я вас себе и представлял, — вежливо заметил Кален.

— Нисаа рассказывала обо мне? — удивился Рикан.

— Да, постоянно рассказывает. Не пугайтесь, доверие в нашем коллективе — главное.

— Мы пойдем, найдем геттайГетта́й — ранг ученого на высоком уровне владеющего многими научными дисциплинами. Также обращение подчиненных к научному руководителю..

— Да, конечно. Был рад знакомству, — только и успел сказать он перед тем, как устремилась вниз кабина лифта, в которую он ловко прошмыгнул в процессе разговора.

— Этот парень меня настораживает, — угрюмо сказал мне Рикан.

— Просто порой он слишком вежлив.

— Вот именно, что слишком. Будто прикидывается.

Двигаясь дальше по комплексу, мы прошли не один пост охраны и оба подустали, но каждый по-своему. Я — от постоянного запроса пропусков, а Рикан — от недоверчивых взглядов сотрудников Службы безопасности.

Через некоторое время мы добрались до серверной и вошли в помещение, заставленное рядами трехметровых серверов. По полу вились сотни переплетенных между собой толстых кабелей, ведущих к главному блоку данных: трем таким же серверам, но куда более габаритным — каждый по восемь метров в высоту. У блока стоял Кобэн с тремя лаборантами, внимательно слушающими его указания.

Я подошла к нему, невзирая на то, что он был занят.

— Отец, — позвала я его, но он даже не расслышал с первого раза. Только потом он понял, кто его зовет, и сказал, не оборачиваясь:

— Нисаа? Хорошо, что ты здесь, еще одна пара рук как раз кстати.

Меня разозлила его реакция. В голову лезли только оскорбления, а внутри кипело желание выругаться. Рикан, почувствовав это, прошел вперед и сказал мне:

— Давай я.

Затем он обратился к Кобэну:

— Она пришла не работать, геттай.

Услышав голос Рикана, Кобэн мгновенно оставил все свои дела. Он медленно повернулся к нам с недовольным лицом, которое из-за густой черной бороды и больших бровей казалось еще и чрезвычайно озлобленным.

— Рикан, — неприветливо произнес он своим низким баритоном.

— Здравствуйте, Кобэн.

— Мы, знаешь ли, здесь работаем, и входить положено только в спецодежде. Где ваша дисциплина, офицер?

— Во-первых, я не ваш подчиненный. А во-вторых, мне нужно с вами поговорить, лично.

— У меня нет на это времени, — Кобэн резко оборвал разговор и снова занялся сервером.

— Даже если это касается вашей дочери?

— Все, что касается моей дочери, она может рассказать мне сама.

— А вы хоть раз давали ей такую возможность? Пытались выслушать?

— Рикан, ты перегибаешь палку, — глухо прошептала я.

— Вы знаете, что у нее начались проблемы со здоровьем из-за сверхурочной работы, которую вы постоянно сваливаете на нее? Вас вообще волнует хоть что-то, кроме своих исследований?

— Так! — воскликнул Кобэн, снова повернувшись к Рикану. — На сегодня я давал ей выходной, но она все равно пришла сюда и, готов поспорить, ты ее привез!

— Один выходной, вот это щедрость, — съязвил Рикан.

Кобэн подошел к Рикану и, словно впившись в него гневным взглядом, произнес:

— Если хочешь позаботиться о своей невесте, то будь настойчивее, а ко мне с претензиями не лезь! Мы друг друга поняли?

— Да ты…

— Рикан, достаточно, — оборвала я их. — Тебе лучше уйти.

Кобэн отвернулся и как ни в чем не бывало вернулся к работе.

— Я еще не закончил.

— Зато он закончил. У тебя был шанс поговорить. Но ты сам видишь, на этом все.

Рикан постарался успокоиться и прийти в себя.

— Тебе пора на службу. Увидимся дома, хорошо?

— Обещай, что вернешься до вечера.

— Даю слово, — сказала я, поцеловав его.

Рикан развернулся и, все еще взвинченный, прошел мимо лаборантов. Стоя как вкопанные, они проводили его из серверной пристальными взглядами.

— Что встали? Работаем! — сорвалась я на них.

И все снова пришло в движение.

— Это было обязательно? — обратилась я к отцу. — Почему ты всегда так с ним разговариваешь?

— Потому что жених у тебя недалекий — сначала говорит, а потом думает. Вечно лезет в вещи, о которых понятия не имеет. Зачем ты вообще его привела?

— Мог бы ты хоть иногда общаться с Риканом нормально?

— А разве сейчас было не нормально? И вообще, хватит об этом. Лучше переоденься и помоги мне. Я наконец-то понял, как калибровать глубинный кластер, но мне понадобится помощь, чтобы извлечь массив.

— Нет, — твердо ответила я.

— Что значит, нет? Ты собиралась отдыхать, но приехала сюда. Так сделай что-нибудь полезное, чтобы оправдать потраченное на дорогу время.

— Я здесь, чтобы поговорить с тобой, сейчас!

— Почему сегодня всем так хочется говорить? — возмутился Кобэн, повернувшись ко мне.

— Отец, пожалуйста.

Кобэн недовольно вздохнул, бросив инструмент в лоток робота, стоящего рядом.

— Через десять минут, в моем кабинете.

***

Я ждала в его кабинете и даже не надеялась на то, что Кобэн придет через десять минут, как обещал. Он всегда обо всем забывал и задерживался.

Прошла уже двадцатая минута, а его все не было. Но я принципиально продолжала ждать. Спустя полчаса Кобэн все же соизволил уделить мне время. Он прошел к своему столу, снял перчатки и стал рыться в своих записях.

— Ты просто зашел за документами или все-таки вспомнил, что я тебя жду? Только честно.

— О чем ты хотела поговорить? — сказал он, не оборачиваясь и продолжая копаться в бумагах.

— Я ухожу из проекта.

Найдя то, что искал, Кобэн планшетом отсканировал документ и загрузил его на устройство.

— И почему же? — спросил он, обернувшись и продолжая внимательно изучать документ.

— Мне надоело то, чем мы здесь занимаемся. Больше не вижу в этом смысла.

— Весомая причина, — саркастично сказал Кобэн, с грохотом бросив планшет обратно на стол, и посмотрел мне в глаза из-под нахмуренных черных бровей парализующим волю взглядом. Как на вещь, которая работает не так, как ему нужно.

— Вот уже два года мы топчемся на месте. Копаемся в кишках Системы, пытаясь изучить то, что ты случайно создал. Смирись, ты уже не можешь развить этот механизм. Его первое воплощение так и останется последним. Ты можешь добавить новые функции, но качественно ничего уже не поменяешь. Рано или поздно Консилиум лишит лабораторию финансирования, и мы прогорим.

— С финансированием все в порядке.

— Неужели? Тогда почему мы с тобой и весь персонал практически живем здесь, работая так, как не работали с самого открытия лаборатории? Я знаю, что Консилиум установил тебе сроки для предоставления нового продукта, которого у тебя нет! Градоначальник не сможет вытягивать нас вечно.

— Не верю, что говорю это, но, похоже, твой жених прав — тебе следует отдохнуть. А то несешь какую-то чушь.

— Это твоя работа — чушь! Я говорю тебе правду, которую ты отказываешься признать! — сгоряча высказала я. — Мне надоело тратить свое время впустую.

С чувством выполненного долга я встала и собралась уходить.

— Что ты сегодня делала у врача? — он остановил меня в дверях своим неожиданным вопросом.

— Что? — удивилась я.

— Отвечай на вопрос, Нисаа!

— Ты следил за мной?! Как ты мог?! — спросила я, в шоке от его поступка.

— Имею право. И возможности. Так что?

— Раз у тебя так много прав и возможностей, залезь в базу данных клиники и узнай все сам!

— Может быть я хочу, чтобы моя дочь могла довериться мне и поделиться своими проблемами.

— С какой стати?

— Нисаа, не смей! Знаю, я строг, но не бесчувственен. Мне не безразлично то, что с тобой происходит.

Сдержать себя было сложно, но, как бы сильно я ни злилась на отца, упрекать его в безразличии было бы нечестно. Он старался заботиться обо мне, даже несмотря на свой непростой характер. Только благодаря его усилиям я все еще жива.

— В последний раз, когда ты проводил мое полное обследование, — я прервалась, чтобы вдохнуть поглубже, — ты знал, что я не могу иметь детей?

— Это было известно еще с твоего рождения. Когда ты родилась, я и еще несколько хирургов целый месяц пытались заставить твой организм хоть как-то работать. Если прекратить микро-машинную терапию, то через час твое сердце остановится. Одна лишь генерация половых клеток из месяца в месяц для твоего организма сильный стресс, а зачатие ребенка для него и вовсе самоубийство. Даже имплантация недельного плода из тела Дайдзо убьет тебя.

Чертов комок в горле снова дал о себе знать.

— Зачем тебе дети, Нисаа? Да еще и от кого, от узколобого патрульного?! Кто из него выйдет, что хорошего он может сделать?

— Ни слова больше! — крикнула я. — Ты вообще его не знаешь и даже не пытаешься узнать!

— Подумать только, и ради этого ты собираешься бросить карьеру! Ты хочешь оставить мир без прогресса и инноваций, бросить созидание, чтобы стать порядочной домохозяйкой, ради того, чтобы… менять пеленки?! — сказал он, сморщив лицо в отвращении. Оставить потомство — это самое простое и бессмысленное, что может сделать современный человек.

— Значит вот как ты ко мне относишься?

— Это совсем другое, — возразил Кобэн.

— То же самое, — процедила я сквозь зубы. — Но выходит, что я эту простую и бессмысленную вещь сделать не в состоянии. Зато конечно, я могу сделать множество сложных, до которых никому нет дела! С меня довольно, отец, — произнесла я, выйдя за порог кабинета.

Кобэн быстро подошел и взял меня за руку. Я едва не ударила его за попытку остановить мой побег. Он повернул меня лицом к себе, держа руки за запястья, чтобы я не смогла вырваться. Я опустила голову, чтобы он не видел, как по лицу стекают слезы.

— Посмотри на меня, — сказал он.

— Отпусти! — вскрикнула я ломающимся голосом.

— Нисаа, мне жаль, — произнес он с несвойственным ему сожалением и сочувствием.

Я переборола себя и посмотрела на него.

— Это было важно для тебя, я понимаю. Но, быть может, тебе просто уготован иной путь.

Он отпустил мои руки, и они словно парализованные упали вниз, ударившись о бедра.

— Я тебе кое-что покажу, — сказал он, спешно разведя руки в воздухе. Он открыл свой огромный сложный интерфейс и начал что-то искать. — Вот, взгляни! — воскликнул он, повернув его ко мне.

Утерев ладонями слезы и пару раз шмыгнув носом, я посмотрела на открытый документ. Он специально остановился на той странице, где посреди текста были вставлены чертежи. Иначе я бы просто не поняла.

— Быть не может. Но ведь Система нестабильна. В одном кубическом метре пространства она уже перегружает серверы!

— Поэтому мы дадим ей больше места — всю планету и космическое пространство вокруг нее. Система сама станет своим же сервером.

— Я не могу поверить! Почему ты не показывал мне этого?

— Проводил проверки. И ждал подходящего момента. Только представь, весь мир будет окутан сетью, способной мгновенно перерабатывать и передавать данные.

— Эта технология разорит тысячи компаний разработчиков и производителей компьютеров. Они просто не позволят тебе этого сделать, поняв, что потеряют деньги.

— Мне все равно. Если они не сумеют адаптироваться, это их проблемы. Не забывай, где мы находимся, Нисаа. На Хариме в первую очередь создают будущее и только потом делают состояние.

— Но Консилиум…

— Консилиум дал добро и уже нашел нам двух крупных инвесторов. Но самая интересная часть вот здесь…

Кобэн быстро переключился на середину проекта.

— Это же реактивный двигатель! И проект космического корабля?

— Да. Первый слой тед-частиц будет воздушным, и мы сможем распылить его в атмосфере. Но второй, наиболее важный для стабильности Системы, нужно распылить из космоса. Гравитация планеты позволит равномерно распределить частицы во всех воздушных сферах за счет разной атомной массы, равной массе газов, уже содержащихся в этих сферах. Через месяц надо предоставить финальный проект, что является лишь простой формальностью. Консилиум хочет финансировать сборку двигателя и запуск корабля. Поэтому мне нужна ты, Нисаа.

— Зачем тебе я? У тебя целый штат инженеров.

— Неважно, сколько у меня людей, важно кто эти люди. Я хочу, чтобы ты возглавила проект вместе со мной. Это ведь твоя идея, ты помнишь? Я сделал двигатель по твоим наработкам. И все получилось! А еще на роль пилота требуется доброволец.

— Что?! Я не…

— Я не заставляю. Но неужели ты не помнишь, что сказала мне как-то раз в детстве? Вспомни, Нисаа. Ты станешь первым человеком в космосе и легендой этого мира на целые столетия. Ты сможешь изменить его навсегда.

— Но что, если ничего не получится?

— Ничего не получится только если ты скажешь «нет».

Непоколебимые

Год спустя…

У него всегда было много работы.

Он был человеком слова и дела, который не позволял себе расслабиться до тех пор, пока не будет выполнено все, что он запланировал или кому-то пообещал. Огороженный от внешнего мира голограммами документов и событиями, на которые нужно было обратить внимание, он почти принял участь отшельника, каждый день запираясь в своем по-королевски просторном и похожем на музей кабинете, работая допоздна.

Он хотел, чтобы хорошо было всем.

Но всем не угодить, и его одного попросту не хватало, как не хватало и его доброты, стремления, усердия и времени.

Больше всего он хотел оставаться полезным для своего народа и для своей семьи. Но, увы, Градоначальник по определению не мог быть хорошим отцом и мужем, который всегда находился бы рядом.

Когда ты отвечаешь за целый город, населенный миллионами людей, ты не имеешь морального права уделять лишь нескольким из них, даже самым близким, больше внимания и сил, чем всем остальным.

Но он все равно старался. Всегда.

Его секретарь медленно прошагал от дверей, боясь отвлечь Градоначальника от работы стуком своей обуви об пол. Он остановился напротив инфо-капсулы посреди широкого зала, окрашенного светом от омытых солнцем изумрудных стен, и ровным голосом обратился к своему господину:

— Маро Томэль, ваша супруга и сайенСа́йен — вежливое обращение к молодому человеку или мальчику. Аксель только что прибыли. Вы просили, чтобы я оповестил вас.

Томэль снял очки и помассировал глаза, уставшие от яркого мерцания голограмм. Он повернулся в кресле к секретарю, и тот опередил его просьбу своим очевидным вопросом:

— Мне привести их?

— Да, пожалуйста, — ответил Томэль, устало улыбнувшись.

— Они будут здесь сию минуту, маро Томэль.

— И еще, Гильмэль, распорядись, чтобы ужин сегодня подали раньше.

— Уже распорядился, — сказал предприимчивый и понимающий секретарь.

— Спасибо.

Гильмэль почтительно поклонился и покинул кабинет. Пока Томэль ждал появления своей семьи, ему пришло сообщение.

Открыв его, он увидел снимок Нисы, задорно улыбающейся на фоне строящегося космического корабля. За ее спиной кипела работа, краны поднимали детали корпуса, роботы-сварщики соединяли их обшивкой, инженеры вымеряли что-то на компьютерах и отдавали указания рабочим. Все на этом снимке выглядело живо и даже празднично, все казались увлеченными и довольными своим делом, а разлетавшиеся по ангару искры игриво сияли подобно фейерверку. Снимок венчала надпись: «Уже скоро!»

Посмотрев на Нису, Томэль и сам не сдержался от того, чтобы засмеяться вопреки усталости. А может и благодаря ей, потому что перестал чувствовать себя серьезным.

— Маро Томэль, — раздался голос Гильмэля за его спиной. — Маро Маатэль и сайен Аксель прибыли.

Он вышел из инфо-капсулы и посмотрел на них так, будто не видел целую вечность. Его жена внезапно оказалась для него еще прекраснее, чем в памяти, а сын — старше и мужественнее, чем положено быть в его возрасте.

В сознание Томэля прокралась неприятная мысль, затмившая всплеск радости от встречи. Он вдруг подумал о том, сколько времени его не было рядом, и испугался, что упустил слишком многое и в их жизни, и в своей собственной, проведенной вдали от семьи.

— Папа, — позвал его Аксель, вызволив из западни раздумий.

В этот же момент он вдруг позабыл о своем страхе и подошел к сыну, чтобы наклониться и обнять его впервые за долгое время.

— Аксель. Как я скучал.

— Как и мы, — произнесла его жена.

— Маатэль, — произнес он, протянув к ней руку.

Ее нежные теплые пальцы едва коснулись его ладони, и по нервам пробежала умиротворяющая дрожь, освободившая его тело от оков стресса. Она подошла ближе. Аромат ее духов был едва заметен и лишь подчеркивал естественный сладковатый запах кожи. Томэль прильнул губами к ее руке, вдыхая запахи домашнего очага. Маатэль чутко и мягко прикоснулась к его лицу, словно пытаясь аккуратно разбудить и вернуть в реальность. Напомнить ему о доме.

— Два года, — тихо произнесла она со сдержанной тоской на лице. — Два долгих года.

— Это чудовищно, я знаю. Но знала бы ты, как я счастлив, что вы здесь.

— Мы теперь поедем домой, отец?

— Конечно, но не сразу. Кроме того, Эхо — тоже наш дом.

Аксель посмотрел на инфо-капсулу. Праздничное фото с космодрома привлекло его внимание, и он не удержался от того, чтобы спросить:

— А кто это? Это ведь она, правда? — с юношеским восторгом спросил он у отца.

— Это девочка, которая полетит в космос? — поинтересовалась Маатэль.

— Да, это Нисаа.

— Она такая молодая, — взволнованно произнесла Маатэль.

— Так и есть. Но ее подготовке можно позавидовать. Она станет самым первым человеком в космосе. Уверен, что вы уже многое о ней слышали.

— Конечно, все только и говорят об этом полете, — сказала Маатэль.

Томэль задумался и будто немного загрустил.

— Что такое, отец? — поинтересовался мальчик, заметив это.

— О, нет, ничего! Давайте пройдем в зал для гостей. На сегодня достаточно работы.

Все вместе они ступили за порог зала, оставив его пустовать. Погасли голограммы и лампы; за окном уже почти село солнце.

***

Я просыпалась с первыми лучами солнца, с боем продиравшимися в небольшие створчатые люки жилых блоков. Я, отец и целая армия инженеров поселились в блоке неподалеку от космодрома и сборочного цеха, где подготавливали корабль.

Наступление зимы чувствовалось в холодном пронизывающем воздухе, заполнившем все пространство голых металлических стен. Помещения не отапливались, поскольку все системы жизнеобеспечения постепенно переходили в сберегающий режим, каждые четыре дня уменьшая объем энергии на поддержание комфортных условий. Энергия понадобится рабочим горнодобывающих предприятий, которые придут сюда в следующий сезон.

Мы здесь всего лишь временные постояльцы, чудом выбившие себе место для работы и развертывания стартовой площадки. Строительство космического корабля — процесс дорогостоящий, и, даже несмотря на то, что Консилиум финансировал само строительство, на содержании рабочих и инженеров они экономили. Все это уже шло из нашего с отцом кармана, а также сторонних инвесторов. Кое-как справлялись: все время мерзли, согревались, кто чем мог, и даже спали в верхней одежде, но работали не покладая рук и верили в то, что делаем.

После завтрака я отправлялась на поезд до сборочного цеха с первой группой рабочих. Прямо со станции у жилого блока капсула на двенадцать пассажиров везла нас по магнитным рельсам через неприветливую горную пустыню, где жизнь теплилась на последнем издыхании.

Изначально здесь была богатая флора и много полноводных рек. Но годы активной добычи гелиевой руды изменили все и оставили в лучшем случае скудные степи. Бо́льшая часть Верцера находилась на хрупком участке тектонической плиты. При добыче часто происходили расколы прямо по руслам рек, и те стекали под землю. Ядовитый газ, скопившийся вследствие древних извержений в огромных сетях подземных пещер, медленно отравлял почву и растения, просачиваясь через расколы. Геологи говорили, что, если бы здесь не производилась добыча руды, природа нашла бы способ удалить накопленные яды, а плита стала бы куда более прочной, вследствие чего добыча ископаемых уже не нанесла бы подобного вреда и не превратила бы Верцер в пустыню окончательно.

Но люди не хотели ждать.

Терпение — редкое качество среди нашего вида.

Сезон добычи закончился, и смена горняков, проработавших здесь восемь месяцев, уже отправилась по домам. Сезон заканчивается до наступления морозов, когда земля промерзает на километры вглубь и корка льда становится прочной, как металл. Добывать что-либо в таких условиях очень затратно и сложно. Дальше начнется сезон обработки. Вся добытая руда будет очищена и преобразована во все имеющиеся у нас виды топлива, химических веществ и материалов для высокоточного оборудования, в состав которых она входит.

У нас оставался всего месяц для того, чтобы закончить все работы, произвести запуск и, если все пройдет гладко, собрать вещички, чтобы слинять отсюда до наступления убийственных холодов, которые в таких условиях никто из нас не переживет.

Ключевое слово во всем этом — «если». Из многих попыток запустить корабль в космос, сделанных годами ранее, ни одна не увенчалась успехом. Но мы учли все ошибки наших предшественников и это вселяло в нас уверенность.

Быть может, мы думали, что умнее всех, и то, что произошло с другими, никогда не случится с нами. Я не припомню таких мыслей лично у себя в голове, а за остальных ручаться не стану, но все были на удивление уверены в своих силах, особенно убедившись в том, что уже собранный на тот момент двигатель работает идеально. Мы провели испытания. Двигатель подвесили над спусковой шахтой и запустили. Проработав три минуты, он не загорелся, не взорвался, не окаменел, не расплавился и не замерз, как было у других. Все работало отлично. Мы были довольны. В особенности я, ведь это мой проект.

Но, как бы странно это ни было, я не руководила сборкой и очень часто даже не присутствовала на ней. Все это находилось в руках отца и его ассистентов. На мне лежала другая работа, ничуть ни легче. Она заключалась в том, чтобы отправить эту штуковину в космос и управлять ей вручную изнутри. Я должна была стать первым человеком в космосе, и из меня каждый день старались сделать нечто сверхъестественное, готовя ко всему возможному во враждебной человеку среде.

Чтобы я, как минимум, сумела выжить.

Каждая тренировка была пыткой. Меня доводили до истощения, и казалось, что следующее движение, следующее напряжение даже самого маленького мускула убьет меня. От смерти в спортзале меня спасали только стимуляторы.

Я не в состоянии лететь в космос, это же очевидно. Во что я, черт возьми, ввязалась?

Но Кобэн ясно дал понять, что мы должны добиться поставленной цели вопреки всему, что стоит у нас на пути. Особенно вопреки моему паршивому здоровью и желанию сдаться.

После физических тренировок начинались тренировки непосредственно для работы в космосе. По нескольку раз на дню меня вращали на центрифуге, чтобы мое тело приспособилось к максимально возможным перегрузкам при взлете. При тренировках вестибулярного аппарата меня поначалу рвало так часто, что я почти привыкла. Это стало неотъемлемой частью дня. Вскоре стало немного легче, а потом начало казаться, что этот рефлекс вовсе атрофировался. Пару раз я специально проверяла, засовывая пальцы в глотку — не сработало.

Самыми сложными оказались тренировки в скафандре под водой, имитирующие выход в открытый космос.

Отец решил, что, раз мы решились на это, нужно попробовать все и сразу, поскольку другого шанса может и не быть.

Я была напугана, потому что редко справлялась с поставленными при этих тренировках задачами. Скафандр был жутко неповоротлив, а сопротивление воды еще больше усугубляло ситуацию. Однажды при всплытии механизм подъемника вышел из строя и поднял меня слишком быстро. В тот день я чуть не заработала себе кессонную болезнь и стала испытывать еще большее отвращение к этому упражнению.

Но у меня не было выхода и, переступая через страх, я вновь и вновь забиралась в свой громоздкий скафандр-гроб (на случай, если что-то все-таки пойдет не так). Я ныряла вместе с водолазами, чтобы отработать последовательность действий при выходе в открытый космос, а также при возможной аварийной ситуации, хотя о таком мне и думать не хотелось.

Как по мне, лучше уж умереть внутри корабля, чем в открытом космосе.

Да, умереть внутри корабля определенно лучше. Это не пессимизм, а здравая оценка ситуации. Умирать я, естественно, не собиралась. Я планировала вернуться триумфатором, первым человеком, обуздавшим неизвестность. Хотя, конечно, все было бы намного легче, если бы не пришлось выходить в открытый космос, а лишь сделать кружок вокруг планеты и спокойно себе упасть вниз в огромный красный океан.

Не полет, а сказка.

Раз в неделю мы проводили собрание с инвесторами проекта. Мы должны были представлять отчеты о том, как идет строительство корабля, и оправдывать все вложения, постоянно убеждая, что работы будут закончены в срок.

Я стала рекламным лицом космической программы, двигавшим торговлю всем, чем только можно было торговать: от новейших технических разработок до сувениров. К счастью, об этом я слышала только из рассказов финансовых аналитиков, и моя популярность миновала Верцер. Мне и пристального внимания инвесторов хватало с лихвой.

Иногда хотелось, чтобы в зале для переговоров появился космический корабль. Тогда они смотрели бы только на него, а меня оставили бы в покое.

Перед сном мне звонил Рикан. У меня был строгий режим, поэтому все разговоры с ним проходили по расписанию, ровно полчаса перед сном, не более. Сказать, что он был против моего участия в космической программе, — ничего не сказать. А когда он узнал, что я еще и вызвалась стать пилотом космического корабля…

Мы очень сильно поругались.

Ссориться с эмпатом — это как постоянно подливать масла в огонь. Они чувствуют все, что происходит внутри тебя, в несколько раз острее, еще и с учетом собственных эмоций. Кому-то сложно контролировать печаль, кому-то зависть, кому-то — безудержную радость (счастливчики). Рикану сложнее всего давался гнев. И в тот раз он сорвался.

Сейчас мне немного жаль, ведь мой гнев ему было особенно трудно вынести. Но в тот момент я просто молча ушла из дома, оставив его в ступоре и преисполненным раскаяния. Он попробовал меня остановить, конечно же, но…

Месяц до презентации проекта я провела в лаборатории отца, где Служба безопасности комплекса не подпускала Рикана даже на сотню метров к зданию. Кобэн распорядился, а я об этом даже не знала. Чудом Рикану удалось встретиться со мной прямо перед самым отъездом в Верцер.

Не знаю, сжалился ли над ним отец, или Рикан сам исхитрился, но мы, наконец, сумели поговорить. Мы многое обсудили и пошли на компромиссы друг для друга. Все прошло хорошо.

Мы отложили свадьбу до лучших времен в надежде на то, что они когда-нибудь наступят.

Ночные разговоры с Риканом помогали мне расслабиться и успокоиться. Будучи со мной на протяжении долгого времени, он научился читать меня, даже находясь на расстоянии, и знал, что, когда и как сказать, чтобы я почувствовала себя лучше. В такие моменты мне казалось, что все еще может наладиться. После разговоров с ним я ощущала, будто из холодной металлической коробки посреди пустыни переношусь домой, в Эхо, и лелеяла это чувство на протяжении всей ночи.

Я точно знала, что должна быть здесь ради миссии всей своей жизни.

Но это предназначение давалось мне нелегко.

***

Утром они гуляли по саду, как делали это почти два десятилетия назад, когда только познакомились.

Томэль держал Маатэль под руку, накрыв ее тонкую кисть своей огрубевшей ладонью. Она прислонилась к его плечу и с интересом слушала все, что он говорил. По натуре она всегда была кроткой и молчаливой, не любила вести разговоров, но любила слушать, как их ведут другие. Иногда она ловила себя на мысли, что полюбила Томэля именно за его красноречие и умение в любой ситуации сказать то, что нужно и как нужно. А ему всегда было, что сказать.

Вот и сейчас он говорил обо всем, что приходило в голову, а она с упоением слушала, не произнося ни слова в ответ, соскучившись по его кристально чистому сильному голосу и пылким речам.

Он рассказывал ей о том, что скоро начнется строительство на окраине города. О том, что до Прайя провели новый проток, который куда безопаснее и короче основного. Рассказал и об открытиях, сделанных инженерами, и о новых разработанных технологиях.