Кадеточка

Моим братьям и сестрам

из белокаменного города

у самого синего в мире — посвящается.

Нить

Я представляю свою жизнь как нить, которая первую половину, лет до тридцати пяти, сорока наматывается в клубок, а потом этот клубок раскручивается, и так до самого конца.

Начинается все с кудели матери, в которой снует челнок моего отца и выплетается тонкими ниточками, что заложены в меня от моих предков от отца и от мамочки. И если эти ниточки памяти не гнилые, а крепкие и красивые, то и моя ниточка жизни станет такой же красивой и прочной.

А потом заботливые и ласковые руки мамочки надежно укрывают, укутывают от всех бед и напастей. Вот и стала потом, потихонечку заплетаться прядка за прядочкой и моя жизненная ниточка.

А вот и первый зубик, шажок и побежала, завилась моя ниточка по жизни. И главное, что к ней по жизни к моей ниточке приплетается.

Если — добро и радость, добрые пожелания и душевные посылы заботливых людей меня окружающих, то с каждым оборотом клубочка моя ниточка все прочнее и надежнее становиться.

Вот в узелок к моей ниточке приплетаются заботы и радости родителей, дедушки с бабушкой, вот еще узелок от братьев, сестер и родственников, и тогда моей ниточке хорошо, не боязно мне шагать и можно это делать легко и свободно.

А жизни начало — это всегда трудности, детские болезни, грипп, корь, скарлатина и может даже и дифтерит, и все эти напасти сильно дергают и норовят вырвать пряди, порвать мою нить. Но у меня же, есть надежные нити, что связывают меня, что заплелись с моей. И потому как не дергай, а все не порвать и не оборвать мою жизнь с самого детства и до самой старости. Ведь дергать-то им приходиться не только меня, а все то, что сплелось и оберегает меня словно сеть и так по жизни, надежно и прочно. И чем этих плетений больше, то и моя ниточка, заплетенная вместе с ними, прочна и надежна.

А потом я уже сама. Катится мой клубочек, навиваются витки дней, месяцев, лет, а потом я уже приплетаю хороших подруг и друзей, и всех тех, кто учит, кто мил, кого уважаю сама и люблю. И сама становлюсь такой же легкой, пушистой и чистой! Юной, красивенькой и легоньким колобком.

Смотришь, а вот у него, этого мальчика, красивая, стройная и блестящая нить вьется около, да все, не знает, с какого края ко мне приплестись.

Ведь и тот хорош и этот. А вот тот, ой, мамочки! Ну, вы смотрите, какой он пушистый и мягонький! А мамочка и сестра шепчут — смотри деточка не обожгись!

А вот и другая, яркая и красивая, чья-то взрослая нить, которая умело и, кажется, так надежно привязывается. Осторожно, доченька — берегись!

Вот тут-то мне и надо сделать свой выбор!

И я ошибаюсь, ведь я живу оттого, что вращаюсь, кручусь, и мне нравиться быть, чувствовать себя такой пушистой и красивой, потому и красуюсь!

А вот и первые чужие узелки! Этого, своего, первого и такого нежного, и любимого кому, смущаясь, позволяю трогать, касаться, а может быть и себя целовать.

А вот еще! И он еще лучше, я всех уверяю. И не слушаю никого, ни мамочку, ни сестру и сама уже прижимаюсь, трусь, задыхаясь в узелках от его объятий. А вот и первый поцелуй! И вот я уже впервые почувствовала его желание быть во мне со своим челночком. Но видимо, от этого моя ниточка напрягается, и так тянет вся сеть, что сплелась, потому и отдергивает меня от него. Оттого я не сплю, мучаюсь, переживаю и злюсь…

Ну, как же так! Вы что же не понимаете, что я его люблю!

А потом, я сама, пытаясь понять, разобраться и выбрать, задергаюсь, накручусь, наверчусь ночами. И приходят понятия, женский взгляд, следом мудрость. И хорошо, если эта его нить, которая в этот момент вьется рядом, хорошо, если она чистая, светлая. А ведь как легко в таком возрасте повестись на него, а потом уже — вниз. По кривой дорожке, не катиться — лететь! Ну, а если наркотики, выпивка и неважно становится, кто вплетается и куда лезет в тебя, лишь бы еще задурела и закрутилась юная голова! Но, то дорожка короткая. И не от того, что нить оборвется, может, вовсе и нет! Хотя многие рвутся! А будет так затейливо, выбивая неровные пряди, плестись, пока не запутается так, что сам черт не разберет, где зад, где перед, и куда же дальше и, главное, с кем и как? И может, вывернешься чудом, выкатишься на светлый путь, а вокруг уже кипят иные и счастливые чьи-то чужие жизни.

Все твои сверстницы уже далеко впереди, а многие уже с маленькими колобочками, что с ними рядом, а у тебя ни кола, ни двора. Ты вся запутана, перемотана. Ну, кому ты такая нужна!

Потому для меня очень важен — выбор!

Выбор девушки, женщины, мой выбор с кем сплестись в единую прочную нить, а потом так и по жизни катиться — в заботах, любви!

Вот об этом я и пекусь.

Ну, а теперь садитесь и держите мою ниточку… Ну что, покатились? я ведь вам все о себе расскажу…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Рождение Кадеточки

Глава первая
Сестра

Где начало того конца, конец которого является началом?

Итак, представь себе лето, солнечный июльский день, час дня по полудню, жарко. Весь первый факультет военно-морского училища выстроился и ждет команды, чтобы весело зашагать на обед, отбивая шаг перед факультетским начальством. Итак, слушай, что было дальше!

— Факуль… те… е…е…т! Равняйсь! Смирно!

— Курсант такой-то! Выйти из строя на десять шагов!

Не ждал и вздрагиваю от услышанной своей фамилии. По привычке, как учили, правую руку на плечо впереди стоящего товарища, который также заученно делает левой ногой шаг вперед и отступает вправо. Я следом за ним. Выхожу из строя, печатая шаг как на параде. Мысленно про себя считаю и, печатая ноги на асфальте, шагаю. Раз, два и так до десяти. Теперь разворот на месте, кругом. Раз, и замер.

— Слуша..а..й приказ!

Пока читают, стою у всех на виду, вглядываюсь в лица с кем уже не один год подряд день и ночь, день и ночь. Сколько волнений, радостей и переживаний. Одни смотрят сочувственно, другие стыдливо отводят глаза, а большинство смотрит или осуждающе, или равнодушно. И дальше,…. та, та, та и в конце.

— За низкие морально-политические качества курсанта такого-то из училища отчислить и направить для дальнейшего прохождения службы на такой-то флот!

— Матрос такой-то! Встать в строй! — Вот и все!

Пока также печатая шаг, возвращаюсь в строй и все еще не ощущаю всего, что произошло так неожиданно и вот так, перед всеми, в ушах звучат все те же слова…

— За низкие морально-политические качества…. отчислить! И все время вертятся эти слова… Отчислить! Отчислить! Отчислить!

Меня, одного из лучших, но вдруг взбеленившегося на всех и вся, наконец-то выкинули, нет, выплюнули, так и не пережевав, выплюнули из системы!

А я ведь и представить раньше не мог, что такое система. А вот потом все испытал на своей шкуре, это когда пошел ей поперек. Вот, оказывается, что такое система!

Больше года прошло от того самого дня, когда я подал рапорт. И все это время меня прессовала система. Кстати, училище почти все время мы между собой так и называли системой, именно так и не иначе. Это я уже понял потом, что систему создали те, кто прикрывал себе одно место, насильно заставляя учиться и окончить училище, затягивая их обратно, назад всех тех, кто не хотел, кто не желал и протестовал, кого они вопреки, поперек, помимо их воли обламывали по системе. А иначе им было нельзя. Ведь деньги на их обучение потрачены и их надо было отрабатывать, выпускать молодых офицеров, иначе для чего же они, офицеры тогда, переведены с флотов и поставлены в училище воспитателями и преподавателями? Система включилась и полоскала мозги в душещипательных разговорах. Каждый день меня вызывали, то в один, то в другой кабинет, где все время одно и то же. Бу… бу..бу! Как нехорошо! Бу… бу… бу! Как же так? Бу… бу… бу! Ну, ты еще пожалеешь! А потом, в зависимости от интеллекта того, кто эти самые бу… бу… бу. Либо задушевные воспоминания, либо угрозы.

— Поставлю дежурным по роте на выпуск, и ты будешь у меня стоять дневальным, а все товарищи твои уже офицеры. А ты, матрос! Понял?

Или еще хуже того. Матом! Но справедливости ради то редко. Даже всего несколько раз. И от кого? От самого вице-адмирала, начальника училища. Вот от кого!

А так все время жали на психику, давили, ломали. Ломала система! Я до этого и не знал, что каждые полгода начальнику училища подавали пять или шесть рапортов с просьбой об отчислении. И каждый раз всех таких через систему. Пошел! И нередко, потом, все опять. С каждым разом. Не желают, но их так прижмут, что те только пищат! Иначе нельзя! Особенно со старших курсов, как это делал я.

А я и не ломался. Стоял на своем! Уперся и все! Поэтому со мной так долго возились. А еще потому что все время был на виду c самого первого курса. Я так и шел. На втором, старшина второй статьи, на третьем, первой и старшина класса, а на четвертом, глав старшина и командир взвода. Считай, класса.

И учился хорошо и служил без замечаний. Но все время смотрел и видел то, что меня коробило и отталкивало. Видел всю систему такой, какой она была на самом деле: лживой и несправедливой. Много самохвальства и зазнайства. Выдвигались почти везде только те, кто нужное говорил и умел, как следует и около начальства. А я нет. Просто все четко и, по справедливости. Сам не давал повода и во всем был пример. Видно такой им тоже был нужен для сохранения антуража этой самой системы.

Вот такой она и была, но на мне она споткнулась! Со мной и так, и эдак, а я никак. Можно уверенно сказать, что зубы той системы об меня обломились. Так и не поддался я. В сердцах на меня господин адмирал наорал и обессилел. Обессилел и плюнул на упрямца и вот я вылетел! Только зачем же мне эти формулировки такие: по низким моральным качествам!

И как вылетел, так следом полетели мои подружки… Но сначала присох Ручеек. Это девушка такая была грудастая, с красивыми, голубыми глазами. А до этого Ручеек растекался в желании. Я ее не любил так, как делал бы на моем месте настоящий мужчина. Я ее боготворил! И она мне во всем подпевала. Вот и вспомнил сейчас. Так что расскажу о предательстве первом.

урок первый — Предательство

— Ой! Ой! Не надо! — а потом, через секунду, — еще, еще! Ай! Ай!

Ее грудь так хороша и свежа, что я все никак не могу успокоиться. Да она и сама такова, что только бы ее иметь, но я! Я ведь тогда был не таков. Зря так, да еще приписали мне какие-то низкие моральные качества? Какие? Ведь тогда все это было не ко мне. Наоборот! Только за год до того награждали медалями, одна, две. И при этом… за высокие морально-политические качества!

Но я не о том, а о ней, которая была так изумительно хороша и привлекательна, как никогда! При фигуре, хороша на лицо и прекрасна, особенно — с такой ее волнительной грудью. Я впервые столкнулся с такой, и тогда, немея от радости, все ее мял осторожно рукой, а потом целовал и целовал. А она с благодарностью мне.

— Ой, еще и еще!

И я старался. Нет, скорее не для себя, для нее. Поначалу поцелуи. Целовать ее тоже было сказочное удовольствие. Есть среди женщин такие особенные целовальщицы. И видимо, это связано у них с большой грудью женщины. Видимо, как-то губы и большая грудь у таких женщин особым образом объединяются в голове во время поцелуя. Особенно когда ее целуешь и трогаешь ее большую грудь. Так вот, она была именно из таких… Она призналась, что и сама не знала о себе таких качеств. А так как процесс целования он ведь на двоих, то я очень скоро почувствовал, что мне и тут повезло. Она целовалась, сначала робко, неумело, по-детски и застенчиво, но потом все настойчивее и вот уже я почувствовал сквозь ее поцелуй желание. Желание женщины! Первое, сексуальное! Это непередаваемо, но оно различимо всегда, когда любишь. И вот так, чтобы только в поцелуе почувствовать выражение ее любопытного ожидания, страстного желания женщины? Это, знаете ли, надо почувствовать, этого не передать словами. В ней это желание, помимо ее воли на меня передавалось в поцелуе. Не собираясь сейчас, она передавала в этом поцелуе свое желание становится женщиной потом.

— Только разрешаю целовать! И все. А все остальное потом.

— Когда?

— А потом! Потом! — и опять целовать…

Я уводил ее в парк и куда-то тянул в кусты. Она покорно шла и в тех кустах обвивала руками, прижималась, а потом отодвигалась так, чтобы ее оголенная грудь обвисала, и я мог бы ее целовать, чередуя с поцелуями губ. А потом она отваливалась от меня, и я тянулся за ее губами и опять натыкался на грудь и так снова, целовал и целовал…

И когда я ей, вспоминая нашу духовную близость, написал, что решил уйти из училища, то она тут же всколыхнулась. Прислала такое письмо! Не уясняя у меня, почему и что? В письме только одно! Не бросай и не уходи! А я, наивный, ей все вот так и так, мол. А она настаивала, умоляла, просила меня. А потом я понял, что она целовала так меня, как курсанта, ее будущего, быть может, мужа — офицера.

Понял и письма писать перестал. Написал, что я уже принял решение. Еще одно письмо от нее, а потом еще, очень коротенькое. Читал его и тогда еще не понял, не понял того, что она предала. Нет! Не меня, а себя и свои поцелуи!

Вот так и присох тот красивенький и нежный мой Ручеек. И это был первый урок! Потом был и второй!

Урок второй — не врать

— Рота смирно! Равнение направо! Мы, печатая шаг, бухаем, бах-бах, бах-бах. Адмирал стоит и смотрит, потом видит меня на шкентеле.

— Курсант такой-то! Ко мне!

Выпадаю из строя, делать нечего. Подхожу и только с рапортом, а он мне.

— Слушай, такой-то. Ты, вот, что.… Не подходи ни к кому и не жалуйся. Понял?

Я стою и молчу. А он мне опять.

— Я с тобой говорю? Что ты молчишь?

Я все так же. Он смотрит на меня в упор недобрыми и злыми глазами, а потом отвернулся и думает. А я про себя. Вот постой и подумай! Тебе это будет полезно. А ведь ему было о чем подумать…

Я ведь не собирался молчать на его самоуправство. Рапорт мой уже у него восемь месяцев пролежал, да я и не учился. Налицо превышение полномочий. Так что если бы я хоть кому заикнулся, то у него, в любом случаи, по моему вопросу были бы неприятности. И он это знал! Знал, догадался я, иначе бы даже об этом не говорил. А сейчас он думал, как со мной поступить дальше. Все в училище знали обо мне, знали, что не сломили, но так это здесь, а вот сейчас, когда вокруг такие события? Тогда как?

Объединенный штаб самых крупных в стране военно-морских учений расположили в нашем училище и для обслуживания оставили только одну роту курсантов и меня. А куда ему было девать меня? Он же и зимой меня вместе с двоечниками при училище оставил. И однажды зашел к ним, а там я. Он вплотную подошел ко мне, между койками больше не было места, стоял и смотрел на меня в упор. Я стоял перед ним, метр восемьдесят, а он всего лишь метр шестьдесят, шестьдесят пять. А потом прошипел мне злобно.

— Слышишь, ты! Не смотри, что я маленький, а ты большой, я тебя все равно выеду! — вот так, адмирал?!

И пошел, разнося вокруг всех в пух и прах.

И вот опять мы лицом к лицу. И не получилось у него того, что он мне зимой обещал! Теперь мой черед наступал, и вот тут-то я мог подсунуть ему ту же еду, потому что меня приставили к адъютанту маршала артиллерии Воронову. И он это знал. А Воронов, он же маршал и уже несколько раз отзывал и расспрашивал, отчего это я, глав старшина и в училище оставлен?

Поэтому я ждал от своего начальника училища первого шага. И он это понял. Ведь ему обязательно обо мне и тех расспросов Воронова уже доложили.

— Ты у Воронова?

— Да!

— А ты ему?

— Нет, хотя спрашивал…

И это так ему не понравилось, что я вижу, как он весь даже съежился. Отвернулся, покачался с носка на носок, а потом вдруг улыбаясь мне.

— Вообще, так! Ты не подходи ни к кому, а я тебя сразу же после учений отпущу. Ты понял? Куда ты там собирался, в какое училище просил перевод.

Я ему, но он. — Да знаю я, знаю! Понял?

А я стою и молчу. Ведь он уже меня столько раз обманывал!

— Ну, что ты молчишь? Отвечать! Слышишь! Я приказываю!

Я все так же — стою и молчу. Вижу, как у него по лицу пробежала недобрая волна злости. Но я понял, что он осознал мою тишину.

— Ну, хорошо! Даю тебе честное слово, слово адмирала, что я, как сказал, так и поступлю. Но только при одном условии! Ты никому и ни о чем не говоришь и не пишешь. Понял! Ну!

— Понять — то я понял, да вот…

— Даю тебе слово коммуниста.

— Есть! Понял!

Учения прошли и снова все вернулись в училище. Опять построение и опять я иду, но теперь уже вместе со своими парнями, среди своих четверокурсников. И вижу, как он идет наискосок, а за ним свита его. Эх, думаю, если я сейчас не подойду, так он меня так и профилонит. Выскочил и к нему. Он даже не успел отреагировать. А меня такая злость взяла, и я ему сходу.

— А как же слово? Слово адмирала? Коммуниста! Ведь обещал и клялся!!! Соврал! Опять соврал!

Он остановился, а потом как запыхтит, и хотел видно.… А ведь я и он, мы стоим перед всем училищем! А они все мимо идут и все ему…

— Смирно! Равнение направо!

Вот такой был у меня в жизни еще урок!

И если бы не заступились потом за меня добрые люди, так я должен был прослужить еще целый год на флоте, а ведь по закону должен был — только полгода!

Он меня специально удерживал в стенах училища, и приказ тот, что мне прочитали тогда на плацу, был от двенадцатого июля. Это он, так специально мне сделал, как мне подарок, от всего своего честного слова адмиральского и слова коммуниста!

Ведь он так рассчитывал, что меня через полгода нельзя отпускать, эти самые двенадцать чисел июля мешали, лишние они оказались. Не вписывались они в норму полугодовую для демобилизации меня по закону. И это он так хотел, но у него обломилось опять!

Через товарища своего вышел на кадры флота, и те меня уволили в запас на основании вышедших сроков. Так, и записали в деле, что приказ о моем отчислении был подписан от июля. И не указали, с какого числа!

Вот и все! И это ему тоже урок, таким хитрым и пушистым! Как говорят, поделом им, нечего врать! Хоть адмиралам и хоть коммунистам! Но урок тот уже от меня!

На этом о нем отложим и перейдем уже к ней.

Первое свидание

Итак, теперь представьте себе квартиру в двухэтажном доме, что рядом с училищем, где раньше жила она. Да и пусть уж она сама о себе дальше рассказывает… Итак, вот послушайте сами ее о себе рассказ…

Его неожиданный визит смутил меня. Мама зовет и быстро успевает шепнуть: — К тебе курсант пожаловал.

— Здравствуйте, Таня!

— Здравствуйте, но я Вас что-то не припоминаю. Откуда же Вы меня, знаете, и звать Вас… Ну, да, Сергей.

И пока он мне поясняет, я все же успеваю его рассмотреть девичьим оценивающим взглядом.

Так, парень видный…

И к тому же хорошо сложен, по всему видно, что и аккуратный, это я вижу по его форме, безукоризненно чистой и отутюженной. С продольным рубчиком по рукавам и, конечно же, такими стрелками на брюках, будто бы разрезающими пополам, и в сверкающих до зеркального блеска ботинках. И еще, очень красиво разглаженной, освобожденной от каких-нибудь, даже мелких складочек суконки спереди. А это уже ему плюс! Так, что же еще? Ага, его лицо!

Лицо, можно сказать, обычное, даже чем-то привлекательное, но не смазливое и черты лица правильные. Говорит спокойно, не нервничает и голос у него приятный, мужской, неписклявый, немного низкий и грубоватый. Держится просто, не рисуется и пока не нахальничает.

Ну, что? — спрашивает внутренний голос, — как он тебе? И тут же приходит подсказка — годиться!

— Так, где Вы говорите, мы с Вами встречались? Ах да! Вспомнила, на дне рождения Машеньки…

А это и впрямь было такое событие, когда мы гуляли веселой компанией на день рождение подружки по классу. Немного вина и всего такого съестного, но без изысков. Ну и мальчики, конечно же, из нашего училища. Почему из нашего? Все дело в том, что это военно-морское училище в нашем районе и в нем много мальчишек учится после нашей школы. У некоторых девчонок это братья, потому мы и знаем многих. Эти их родные приходят вместе со своими товарищами, переодеваются у них дома в гражданское платье и гуляют. Конечно, нам это не очень нравится, но, что же поделать? Им не нравиться в форме находиться вне училища, а нам, их подругам, так бы пусть и ходили с нами в своей красивой военной форме, да с ленточками и якорями. Глупые они, наши любимые мальчики, не понимают, что именно это нам так нравится!

А что? Где еще такое может быть?

Идешь с ним под ручку и вся будто светишься, оттого, наверное, что почти невесомо паришь рядом с ним, а он в такой красивой форме! Ну, разве сравнится это с одеждой гражданской? Что вы? Ни в коем случаи! Я ведь это сразу же чувствую.

Одно дело с мальчиком по гражданке, а другое — в военно-морской форме. Но не матроской, конечно, а форме курсантской, будущей офицерской.

Первый раз, как берешь его под левую руку, именно под левую, правой рукой они честь отдают, так и млеешь, шагая с ним в ногу. Именно так себя чувствуешь от значимости самого того факта, что ты кадеточка и твой мальчик, что тобой выбран, он же курсант только сегодня, а завтра он обязательно офицером станет! И непросто офицером каким-то, а морским! А это же понимать надо! И ты, кто счастливо прижалась почти повисла у него на руке от свершившегося факта и свершения надежд своей мамочки, ты ведь тоже через годик два уже можешь стать женой офицерскою… А это уже другой жизненный статус!

И не надо тебе бегать и искать мальчика, а потом на шее у родителей вместе с ним сидеть и где-то на стороне углы чужие снимать. С ними не так, у них все по-настоящему. И мальчики аккуратные и денежки водятся немалые и угол на первое время, а там и своя квартира не за горами. Потому так и стреляют девчонки завистливыми взглядами, видя нас вместе.

Они тоже хотят так, но мы, кадеточки, им такого не позволяем!

Они все, они уже наши мальчики! А ну, расступись! Что, не видишь, с кем я шагаю? Со своим мальчиком! Не с каким-то там студентом или работягой, а с ним, моим красивым и ладным. У которого даже на лбу написано, что он из того самого будущего, где заложен мой будущий статус и мой пожизненный приз!

Только читать надо уметь, что написано. На ленточках их бескозырок, название училища, где они сейчас учатся, а на мичманках их, за этими крабами, что прицепились на месте пехотной кокарды, прописано уже очень скорое наше счастливое и безбедное будущее.…

Ну, что, вы все поняли? Или не поняли ничего? Эх вы, салаги!

И потом, почему это я должна, какой-то там дурочке, пусть и смазливой даже уступать его? Э, нет! Не бывать этому потому, что свой приз я уже выиграла. Боролась за него и выиграла, а теперь он мой. Вот так-то, девочки!

А теперь этот приз сам ко мне пожаловал. Ну и как? Как же я должна поступать?

Конечно же, я согласна, пожалуйста! Потому я ему говорю.

— Может, Вы пройдете в комнату, посидите? Нет? Ну, хорошо. Дайте мне пятнадцать, нет, десять минут и я выйду. Хорошо? Вас так устроит?

А сама думаю: надо быстрее собираться, пока он не передумал или того хуже, пока его какая-то проворная девочка из-под моего носа не утащит. Ух, как же я на них теперь всех рассержена! А теперь бегом, бегом!

— Мама! Ну, что ты стоишь? Что тебе непонятно? Все потом, потом!

Быстро, платье, обувь. Да, да! Эти, нет, вот эти. Ну, ты даешь? Сама в них выходи. Да не в таких! Что? Ну, мама!

Мне некогда, быстро, ты слышишь? Мне через семь минут выходить и что? В таком виде и без прически? А ну, живо. Где расческа железная? Ну, мама! О чем ты? Какой еще вред? Мама, все потом, сейчас главное, ОН меня ждет! Тебе это понятно?

Ничего, ничего я стерплю. Главное, ты этот хохолок уложи. Так! Нет не так, а вот так! Никого не слушай! Делай, как я тебе говорю! Сюда, сюда, так, заколкой, да не так. Так сильно видно, а вот так! Ну, что мне тебя все время надо учить?

Ну, все, мама…

Ах, духи? Только попробуй! Ты знаешь, иди ты со своей Красной Москвой, знаешь куда? А ты не знаешь? Да, именно туда!

И потом, что ты мне все время об этом? Ну, кто, мама, так думает? Только ты, наверное? Придумала тоже мне как скажешь! Это у тебя одно на уме, а у него… Что? Ну, знаешь! Это уж слишком, говорить такое мне, мама, я же ведь твоя родная дочь!

Ну, что ты такое несешь? Ах, прости! Мамочка, милая! Я ведь не хотела тебя обидеть, это у меня нечаянно вырвалось. Само. Прости, прости, мамочка моя!

Господи! Я же опаздываю! Скорее, прошу, умоляю! Все, я бегу, бегу… Что? Какие зубы? Ты прямо спятила! Что, я? И на первом свидании? Что? Ну, так у тебя было, а у нас, так никогда! Запомни, никогда так не бывает! Ну, ладно! Жвачку беру, но только мятную.

Все, мама. Все! Мне пора! Все потом, потом!

Ну, я пойду! С твоим Богом! Ну, что ты стоишь и смотришь?

Целуй! Нет, не туда! Что? Да не для него! Для кого, кого? Все, мама, забудь! Все теперь только для него! Тебе это понятно?

Ну, все, я пошла! Ну, хорошо, хорошо, окрести, если тебе легче станет. Все?

Ну, пока! — и я, наконец-то, выскочила…

— А вот и я! Сергей…

— Нет, можно так, просто Сергей и все.

— Ну, хорошо! Сережа, а куда мы пойдем? Что? Подождем? Кого? Ну, хорошо, давайте подождем.

Пока стоим у подъезда, а я все никак не могу отойти от своих сборов и этих ее вопросов матери.… А собственно, что? Ну, что я такого сделала? Почему я должна только все с ним и для него, это я о своем друге по школе, Пете, Пете Астахове?

Ну да, я у него вроде бы, как подружкой была. Чуть что, он ко мне, но то, школьные дела, а тут другое дело. Тут уже не мальчик — девочка, а парень и девушка, вот уже как!

Ну, а Петя, что Петя? Время идет. Как ни спрошу подруг, у той или другой, все как-то иначе, серьезней и уже пошли поцелуи. А что у меня с ним? Ну, так разве же то поцелуй? И потом, он почему-то уже больше не делает даже такой попытки и уже никогда не целует. И я не знаю, почему так? Я еще на той недели решила, что поговорю с ним об этом, да все как-то никак. У него тренировки по баскетболу, он же этот, он — форвард.

Как только заканчиваются занятия, ищу глазами его, ну для того, чтобы поговорить с ним об этом, а его уже нет. Нет его! Только и услышу.

— Пока Танюха, мне на тренировку уже через тридцать минут.

Вот так каждый раз после школы, и я все никак не могу улучшить минутку, а может, мне уже больше самой так не надо? И так уже вторую неделю… Он меня спрашивал, вроде бы как приглашал на свидание к себе на соревнования, но я не пошла, меня это даже обидело как-то. Я ведь ждала просто его приглашения на свидание, а ему надо, чтобы я обязательно к нему пришла на его соревнования. И потом, я же видела, что я у него не одна такая. За ним еще этот хвостик бегает, Олька с параллельного класса. А той.… О да, ту ведь и приглашать никуда не надо. Та за ним хоть куда, только позови, побежит. Он это знает и ее пока не зовет. Но я-то думаю, что она уже точно придет к нему на соревнования и опять будет истошно орать.

— Петя! Петя! Давай еще!

Мне, например, неприятно. Так, орет, как будто бы хочет чего-то еще от него. Я как услышала это в сплетнях от девчонок, так мне совсем стало как-то рядом с ним даже нехорошо, тем более на его соревнованиях. «Петя, давай еще»! Это, что же, если я с ним, так это и ко мне так. Петя, давай еще?

Так что зря это мама, я ведь ничего такого не делала и не нарушала. Просто у меня с ним нет ничего. Были только какие-то смутные намеки, да кривотолки подруг. А мне, я думаю, надо уже другое. Как он этого не понимает?

На днях спросила маму, она мне говорит, что так можно и десять лет проходить, а потом, раз — и ничего. Говорит, он с другой, раз и уйдет, а потом, чик, да прыг и женится. И что тогда?

Так, что, вот… Оттого я и стою с другим, с Сережкой, а не с Петей. И хоть с какой-то надеждой в душе… Ну вот, нам пора!

Пока! Я в другой раз расскажу, как у меня было с ним, моим первым мальчиком, Петей.

А теперь я уже с другим, этим Сергеем. И мне это очень приятно!

И я, отряхнув копну волос, словно освобождаюсь от своих девичьих грез, и уже всерьез взялась за его левую руку. Все! Теперь я уже к этому не возвращаюсь! Ну, все, пока!!!

Ведь я уже не та, что была минутой назад, я теперь, можно сказать, и не я. Иду рядом с ним, Сережкой и с каким-то там его товарищем по училищу, сама как бы вижу себя со стороны. А что? Я уже девочка взрослая, видная.… Между прочим, уже скоро стукнет шестнадцать лет.

Вот дела! Только ведь, как в школу пошла, а тут уже все. Скоро выпуск, а там?

Ну а пока я иду рядом с ним и, как говорят, земли под собой не чувствую… Мне это так приятно шагать с ним и своими туфельками громко цокать. Цок, цок, цок да цок!

А ведь как это приятно! Цок, да цок! У меня даже настроение изменилось, и я как будто бы прямо сама собой возгордилась. Особенно от того, как рядом проходят девицы и смеряют меня своими ненавидящими взглядами или сдержано ревнивыми. А я!

Ну да смотрите, смотрите, вы, девицы!

А что? Вы все еще стоите? А я вот уже иду, иду с ним! Так что, как говорится, вот вам пламенный привет…

И я, упиваясь моментом, проходя мимо них, с удовольствием специально громко рассмеялась для того, чтобы они еще раз в мою сторону посмотрели с завистью и ни-ни. Никаких там упреков!

Я же сразу повышена в своем статусе. Вы, что? Разве не видите? Я ведь уже становлюсь рядом с ним и иду, а что! Что это значит? А то, что я сейчас становлюсь, как немногие из нас, классной, избранной девочкой. Вот что это значит!

Потому что мы сейчас, как только взяли их под ручку, так и стали — кадеточками! Ну что, вы, наконец-то, все поняли? Вы не устали?

Ну, так лучше пока узнайте, как там все происходило, но теперь уже — с ними, курсантами и моей сестрой Ингой. Кстати, заодно и познакомитесь…

Так что, узнавайте, а я с ним, со своим Сережкой ушла.

Шла впервые, можно сказать, в своей жизни на самое настоящее, свое первое в жизни свидание!

Инга

— Володька, привет! — радостно встречает сестра своего жениха.

Я хоть и в комнате за стеклянными дверьми, но все хорошо слышу и даже вижу силуэты их, которые неясными и волнующими тенями мелькают на матовом стекле. Ну, наконец-то он согласился и привел к нам а вернее ко мне, своего товарища из училища!

Накануне он мне пообещал и даже дал слово. Так, что Володька умничка! Молодец! Сдержал свое слово. Вот бы и мне так. Но сейчас это только мелькает в моей растревоженной голове, потому что я уже там в своих мыслях и ожиданиях, за этой дверью…

Интересно? Какой он окажется? Я вся в нетерпении вскакиваю, чтобы увидеть его своими глазами. На ходу поправляю оборку на красивом клетчатом платье, что мне, по этому поводу, наконец-то одолжила сестра, и мельком, удовлетворенно отмечаю, что платье хоть и длинновато немного, и даже без лифчика довольно тесно в груди, но оно мне очень идет, и я это вижу в отражении зеркала. Вот теперь-то я вылетаю в прихожую, чтобы познакомиться со своим будущим…

— Жора! — представляется он.

И я вся так отвлекаюсь, рассматривая его, что меня вбок толкает сестра.

— Ну, что ты? Знакомься. Простите, это моя непутевая сестра, Таня!

— Привет, Малыш! — это он что же, мне? Ну, вот еще! Эх! А я его так ждала?!

— Привет, Карлсон! — это я ему так отвечаю, чтобы не очень-то важничал и не обижал меня впрок.

— А почему Карлсон? Вроде бы непохож?

— А почему я Малыш?

Он замирает с дурацкой улыбкой… Вот теперь я его впервые рассматриваю. А он от моего ответа краснеет. Это хорошо! Я люблю скромных и симпатичных мальчиков. А он, правда, симпатичный. Ух! Это же надо, как мне повезло!

— Танька! Да ты что? Кто так знакомиться?

В воздухе возникает неловкое напряжение, и она говорит для разрядки.

— Ах, не обращайте на нее внимания, вечно у нее с выкрутасами. Раздевайтесь мальчики и проходите в комнату.

И пока они наклоняются и возятся с форменными ботинками, я вижу, как над их спинами широко раскрываются в укоризне глаза Инги и пальцы, которыми она однозначно показывает мне жестом у виска, мол, у меня не все дома. А следом, сжав пальцы, грозится мне кулачком. Вот я тебе! Я ей тут же высовываю язык, но, отворачиваюсь, так как мальчики, как она говорит, уже выпрямляются, а затем шлепают в носках в комнату, обдавая домашнюю атмосферу характерными запахами мужчин из казармы.

Я иду следом, но меня успевает больно ущипнуть сестра за руку.

— Еще одна твоя выходка… — не успевает закончить она, так как Володька перехватывает ее руку и тянет к себе, обнимая за талию.

Это уже в который раз так, отмечаю я. Мне обидно, завидно, и я так тоже хочу…

А что? Я действительно также буду с ним? Внимательно разглядываю его, моего будущего парня. А, что? Очень даже может быть! Как ты считаешь, Макитра?

Так, я все время переспрашиваю у себя. Она у меня с некоторых пор стала Макитрой. Но пока, он что-то не очень-то… Он мало похож на моего обнимальщика…

Ну, да ладно! По крайней мере, лучше, чем ничего, а, вернее, чем никого!

Тем более что я после своего первого свидания с Сережей уже целый месяц сижу одна дома. А все потому, что тот Сережа, тогда так небрежно отнесся ко мне.

Не теряй достоинства, девочка…

А ведь поначалу все так хорошо складывалось и чего, спрашивается, ему

захотелось в тот кафетерий? Я еще, как туда шла, все раздумывала и не хотела, словно чувствовала, что там все так неблагополучно сложиться для меня и для него. А во всем оказалась виновата его бывшая подруга!

Как зашли, я присела, а Сережка встал в очередь для заказа мороженого. И пока он стоял там, ко мне за столик присели две противные такие девчонки. Мороженое лопали и все время трещали, и говорили, и говорили…

Поначалу я их даже не слушала, все рассматривала вокруг да на него посматривала. А потом, вдруг, я даже вздрогнула от того, как та, с рыжими крашеными волосами, подружке своей с волосами, травлеными перекисью говорит.

— Смотри, смотри, а вот и наш Сережка!

— Ну да?

— И смотрит в нашу сторону, видишь, видишь?

А я как глянула туда же, куда и они, так и замерла. Смотрю на него и вижу, как лицо, еще секунду назад спокойное вдруг приняло такой глупый и жалкий вид, и глаза его забегали, и тут же он принял виноватый вид. А эти две, что рядом сидели, продолжают о нем.

— Надо же? Будто бы даже не замечает! Как ему надо, так давай! — это та, с рыжими волосами. — А теперь, как свое получил, даже не здоровается, вот же — скотина!

Я сразу же вспыхнула, после их слов и как только он отвернул в смущении голову, так я сразу же вскочила и быстро, быстро на выход…

Выскочила, а сердце стучит, колотится, будто бы хочет выпрыгнуть из груди.

— Дура! Дура! — это я себе. — Ты о чем же думала? Ну, ты и дура, Макитра!

И пока шагаю, нет почти бегу вон оттуда, все себе повторяю…

— Ну, как же так? Как же ты так с первым же встречным парнем! Вот же ты дура!

Поскорее пошла, почти бегом, так как представила, что вдруг он за мной увяжется. И оттого, сразу же свернула, сбивая его со следа и бегом на троллейбус.

Вот потому я все дома и дома сидела…

Поначалу даже к окну не подходила, дома сидела и боялась оказаться одна перед ним. А вдруг думаю, он мне встретиться? Что я скажу ему, о чем расспрошу? И что же? Я ему должна тот разговор передать, слово в слово? Так, что ли? И как представила себе, что он будет мне врать, говорить в свое оправдание, так сразу же всякое желание пропало его даже видеть! Поначалу вздрагивала от звонков и стука в дверь, а потом ничего, поплакала, поревела, поговорила с мамой, сестрой.

Все им рассказала и объяснила, что слышала о нем и про него. И хоть сестра и говорила мне, что я весь тот разговор, может, и не поняла даже, что они, те девчонки говорили, может, и не о нем и не то что я подумала, но мама! Она у меня молодчина!

Инге, моей старшей сестре говорит, чтобы она меня обязательно познакомила через ее Володьку с кем-то из порядочных и скромных мальчиков, курсантом.

— Но только чтобы с порядочным, слышишь, Дракоша! — это я ей.

— И, потом, чтобы не очень-то был смазливым и, чтобы не бабником! Поняла? — а это уже мама от себя добавила.

Она же умница и все уже знала. Знала и видела, чего я хочу, а я и не отказывалась и даже сестру все просила.

Потому вот я с ним, другим, уже вторым по счету своим курсантом — Жоркой, знакомлюсь.

Но теперь я уже не буду такой тихоней, а стану вести себя с ними смелее. А что? Им можно с нами так и как тот же Сережа, а нам? Что, так и сидеть, и ждать?

Ну нет, так не для меня, хватит мне того позора, и потом, я же своими слезами отмылась от незаслуженного унижения, так что я теперь, ученая.

Постой, постой, Макитра? Нет, не ученая, а им проученная!

Да, именно так! Ни за что, ни про что — проученная.

Ну, спасибо тебе Сережа, Сережик! Ведь меня еще до него, никогда так не унижал и не оскорблял во мне мое достоинство. Между прочим, уже не девочки, а достоинство женщины!

А оно, вот оно, мое женское достоинство! Это мое налитое тело, это мой рост и потом — моя гордая стать и такая, вот, такая шикарная грудь. А что? Вот так — то! А чего вы хотели?