История одного ублюдка

Вверх-вниз по течению

В конце осени часто бывает такое чувство, будто ты куда-то все это время шел-шел, но так и не добрался. И чувство это ведет себя так же, как маленький снежок, скатывающийся по высокой горе с мокрым снегом. Сначала ты даже не обращаешь на него внимания, а потом — бац, и тебя всего накрывает.

Я сидел на подоконнике в старом деревенском доме. Часы показывали что-то в районе полуночи. За окном влажными комьями сыпал снег. Пейзаж был чарующим настолько, что я стал сомневаться в действительности происходящего. А вдруг это сон, навеянный не покидавшей меня в течение дня дремотой?.. Огромные шапки сосен закрывали горизонт. Пожелтевшая на небольшом лугу перед лесом трава оказалась запорошена первым снегом. Все-таки на сон не тянет, как не крути. От стекла веяло холодом. Я подышал на него через рот и стал выводить аморфные узоры указательным пальцем. Выходило не очень.

Где-то невдалеке завыл пес. «Хоть бы не проснулась» — подумал я, через плечо поглядывая на спящую под тяжелым, ватным одеялом девушку. Она тихо посапывала. Спит. Еще немного я смотрел на нее. Темные, слегка волнистые волосы бесформенно раскинулись по подушке. Черные ресницы плотно сомкнуты. Губы полуоткрыты. Вскоре я бросил это занятие и стал вспоминать все, что знаю о ней.

Она постучалась в мою дверь около семи — сумерки уже заполнили пустое пространство между домами. Девушка представилась Викой. На ней было тонкое шерстяное пальто древесного цвета, облегающие синие джинсы, а на ногах черные кеды. Одним словом, одета она была слишком легко для такой погоды. Кожа на носу и щеках уже разрумянилась. Было видно — она только что из города. От нее пахло городом. Любое ее действие получалось каким-то дерганным, суетливыми.

— Привет! — у нее был звонкий, тонкий голосок, — Я тут заблудилась немного.

— Здравствуй. Зайдешь, может? А то холодно, — я потер успевшие озябнуть плечи.

— Было бы здорово.

Я ее провел в небольшой коридорчик, где стоял огромный дубовый шкаф исполинских размеров. В нем я хранил всю верхнюю одежду, а заодно и пару дорожных сумок. Она же оставила там пальто. Затем мы прошли в комнату, служившую мне и гостиной, и спальней. Вся мебель была простой и надежной. Кровать, несколько стульев, стол, небольшой комод и стеллаж с книгами. На одной стене висело зеркало, на двух других по картине неизвестного художника пейзажиста. В углу стояла большая кирпичная печка, отапливавшая мой домик. В целом было уютно.

— Чай будешь? — поинтересовался я.

— Не отказалась бы, — она внимательно осмотрела комнату, — А у тебя ничего так.

— Спасибо.

Пока я заваривал в чайник улун, моя непрошеная гостья рассматривала один из пейзажей. На нем изображался морской берег и несколько чаек, нарисованных в полете. Техника была простой, а сама работа явно из первых опытов художника. Но меня она цепанула. А в искусстве, как по мне, это главный критерий.

— Слушай, а чего это ты вдруг в деревне живешь? — ее голос стал ниже и приглушеннее.

— Да, знаешь, устал от этой рутины, вот и снял в аренду на месяц домик. Сейчас не сезон, поэтому достался за какие-то копейки. Единственное пришлось дров прикупить, а так все включено. Электричество, даже канализация. Совсем неплохо.

— И правда, — она села на один из стульев, перекинув ногу на ногу.

— А тебя как сюда занесло?

— Ой, дурацкая история. Решила съездить к тете — погостить. А если честно, то просто нашелся предлог, чтобы уехать из дома.

— Дом должен быть тем местом, куда хочется приходить, а не наоборот.

— Я все понимаю, — она кашлянула, — Но вот так вот получается. У моей мамы новая любовь. И я не хочу мешать. Тем более в сентябре взяла академку.

— Ясно.

— А к тете собиралась быстро, да и видимо как-то не так записала номера электричек. Или станций. И вот выхожу в этой Н*** на перрон и ни души. Только снег сыпет. Прошлась по центральной улице, так встретила только пьяного мужика, орущего гимн Советского Союза.

— О, это дядя Ваня. Он у нас первый запевала.

— А ты прям всех-всех знаешь?

— Ну, тут волей-неволей запомнишь. Да и как-то не хотел полностью от общества отгораживаться.

Тем временем заварился чай, и я разлил горячий китайский напиток по фарфоровым чашкам. Пар тонкой струйкой извивался, точно змея.

— А чем ты тут вообще занимаешься? — она сделала один глоток.

— Да рассказики пишу, — я указал рукой на закрытый ноутбук, — Статейки разным журналам правлю.

— Ты писатель что-ли получается?

«Вот и вопрос в лоб. А кто же я на самом деле? Может и писатель, а может моя первоначальная миссия — стать сантехником. А я вот такой непокорный уехал за тридевять земель и строчу свою писанину».

— Хотел бы быть таковым, — проконстатировал я.

— А я на геолога учусь. Могу разобрать тридцать разных почв. А работаю в «CoffeeLike». Правда, кофе у меня фиговый выходит, с твоим чаем не сравнится.

— Ну, так кто станет сравнивать кофе с чаем? Бредово получится.

Разговор как-то застопорился. Я не знал, как продолжить диалог, поэтому просто рассматривал Вику. Широкий лоб говорил о ее духовной чувствительности и способности к трудностям. Широко раскрытые глаза цвета древесной коры будто бы шептали мне: «Обними меня». И откуда у меня в голове берутся подобные мысли, — подумал я.

— А теперь все-таки расскажи, чем я могу тебе помочь.

— Да ты и так уже очень помог, согрев меня от этого холода. В городе намного теплее.

— Ну а что ты сейчас будешь делать?

— Пойду на перрон, буду ждать электричку. Только можно телефон подзаряжу немного, а то он от холода вырубился.

— Валяй, — я махнул рукой в сторону розетки, — Погоди-ка. Хочешь сказать, что ты в такую метель попрешься?

— А есть другие предложения? — она посмотрела мне в глаза.

— Можешь остаться. Я лягу на раскладушку, а ты можешь на кровать.

Она согласилась. Я подкинул пару дров в печь, и, открыв ноутбук, стал думать над одним рекламным проектом. Мозг никак не хотел настраиваться на работу.

— Чем маешься? — так еще и ее голос отвлек.

— Рекламу придумываю.

— Что рекламировать будешь?

— Маргарин.

— А что это? — она поджала колени к груди.

— Что-то вроде сливочного масла, но только более полезный. Хотя это не доказано. Может и наоборот, окажется, что маргарин вреднее. Короче говоря, дешевый аналог масла. Прости за тафталогию.

— И что, ты ел его когда-нибудь? — она положила голову мне на плечо.

— Ел. И при этом мне дико не понравилось. Гадость отменная.

— Значит, и писать не стоит, — она взяла меня обеими ладонями за голову и, развернув к себе, поцеловала.

А потом она легла спать, раздевшись под одеялом. Джинсы и свитер висели на левой половине спинки кровати, лифчик и колготки на другой. Я спросил ее, почему именно так. Она, не ответив, рассмеялась. Через несколько минут она уже спала девственным сном.

Вспоминая все это, я уснул. Проснулся, когда на часах было 5.30 от холода. «Вот и новый день», — с грустью подумал я, осознавая, что совсем скоро возвращаться в город.

Я медленно, пытаясь не разбудить Вику, вышел на крыльцо дома. Легкие наполнялись воздухом, который оставлял на кончике языка последний привкус осени. С соседнего давным-давно заброшенного участка ко мне прибежал лохматый пес. Я его кормил каждое утро. Вот и сегодня, услышав скрип досок в стороне моего дома, дворняга прибежала, радостно виляя хвостом. Я присел на корточки, посмотрел в глаза этому бродяге: левое ухо уцелело только наполовину, на пол морды растянулся старый шрам, в улыбке недоставало пары зубов. «Наверное, ночью выл он».

Анжелика

Она ловко слезла с некогда дорогого кожаного дивана, поправив вылезшую из черных джинсов красную футболку. В ее фигуре, в этих черных, точно нефть волосах, в карих глазах и в манере говорить чувствовалась какая-то обреченность. Я знал ее больше трех лет, и она совсем не изменилась за эти годы — разве что повзрослела как-то, стала более женственной и аристократичной, причем настолько, что совсем не вписывалась в ту разношерстную компанию, которая собралась этой ночью в этом доме. Тут были и мажорики на тачках, и нищеброды, и шлюхи. И всех сближало одно — водка.

Пожалуй, я начну это повествование с небольшой предыстории. А для этого придется вернуться на три года назад. В прошлое. Вообще, как говорил один мой знакомый, прошлое, оно ведь, только для жалких поэтов и гребаных писак. Наверное, так-то и есть. Но мне без воспоминаний было бы хреново. Да, порой они прям жрут изнутри, откуда-то из глубины моего существа, но без них пиши пропало.

Мы познакомились просто. Я был зелен, как хрен на соседской даче. Еще ни черта не понимал о жизни, о том, какие механизмы ею движут. Все, что у меня было, лучезарные грезы о будущем. Я написал ей «ВКонтакте», и этот диалог было бы сложно назвать образцом ведения переписки с девушкой. Помню, с каким трепетом я ждал заветной вибрации от телефона. Как дрожали руки от того, что она (она, черт побери) пишет мне. Во время диалога обнаружилось, что мы учились в одной музыкалке, что у нас у обоих есть питомцы — у нее кошка по имени Черная Аннис в честь какой-то английской ведьмы, а у меня кот Антон. Она слушала западную альтернативу, а я тащился по старому японскому глэму. Потом оказалось, что у нее есть подруга, с которой они, как и мы с Ником, дружили с первого класса. Мы создали беседу, в которой вчетвером болтали о всякой ерунде.

Девчонки были уточками, а мы летали в их море на коврах самолетах. Вообще, в то время я завидовал Нику. Он уже целовался с одной девушкой, а с другой у них почти все дошло до интимной близости. А я был толстым мальчишкой, мечтавшим о стадионах. Я не умел петь, но горланил Цоя под нестройный звук аккустики. Мы с Ником сочиняли про них свои первые стихи и подставляли их под угловатые мелодии.

Ее звали Анжелика. Честно говоря, мне трудно ее описывать. Описывать ту Анжелику. Когда мы познакомились, нам всем было лет по пятнадцать. Но и она, и ее подруга, назовем ее Джейн, были не по годам красивы. Анжелика была жгучей брюнеткой с глазами цвета древесной коры. Она была грациозна, точно дикая пантера. Я бы ее сравнил с островитянкой впервые попавшую в каменные джунгли. Так мне хотелось думать во всяком случае. Такой я и представлял ее в своих мечтах — ранимой, немного странноватой и сумасшедшей на всю голову.

С Джейн все было проще. Тут наверное все дело в цвете волос. С блондинками всегда проще. Она занималась танцами и рисовала хной. Описывать ее внешность не стану, потому что не вижу в этом особого смысла. Во всяком случае не сейчас, может чуть позже.

Все то лето я провел в нашей беседе, спокойствие в которой охранял некий Ошмаказьян. Странный был тип. А самая его фишка была в том, что его не существовало в природе. Его придумала Анжи. Каждый раз, когда вспоминаю о тех временах, руки сами собой начинают подрагивать, а сердцебиение учащается. И вот лето кончилось, наступил учебный год. Школа, первое сентября, одноклассники, учителя. Да все знают, о чем именно я. Этот привкус на губах сам собой появляется при воспоминании о школе.

Где-то спустя месяц, то есть в октябре, я ночевал у Ника и мы разыграли наших девчонок в настольном теннисе — кто, с кем будет встречаться. Правда, мы одну деталь упустили. А именно, забыли у них спросить хотя они того или нет. Тем или иным способом, но мне досталась Джейн. Как я уже говорил, она была блондинкой с красивой задницей и смешным смехом. Когда она начинала смеяться, смеялись все вокруг — над ее смехом. Я стал подкатывать — крайне неумело, да к тому же и безуспешно. Тогда я был не Наполеоном, а фиг пойми чем. Я постоянно пялился на нее, часто молчал, не знаю, о чем говорить. И вот ближе к новому году я признался ей, что без ума от нее. На тот момент так оно и было. И… Нет, не было никакого счастливого финала. Она меня послал ко всем чертям, а я упал в бездну меланхолии. Так перед новым годом и уточки перестали существовать, а старина Никки по уши втрескался в Анжи. И втрескался аж на три года.

Сейчас хочу сказать несколько слов о себе. С той поры немало воды утекло. Я занялся спортом. Успел достичь кое-каких высот во владении гитарой, голосом. Научился флиртовать с девушками. Под моим напором пало не мало крепостей, никогда еще не поднимавших белый флаг. И, если совсем коротко, то я из простодушного толстяка превратился в очаровательного мудака. Отрастил волосы, накачал заветные шесть кубиков и стал крутым баристой. Боюсь показаться не скромным, но еще я научился пить. И к своим 18 мог выпить бутылку водки почти залпом, оставаясь в адеквате.

Впервые, после нашего расставания, мы встретились на третий день после Нового года. Это был коттедж в пригородном поселке. Мы с Ником забаррикадировали комнату на третьем этаже и кайфовали в клубах кальянного дыма. Ровно в полночь к нам в комнату вошел дородный бородатый детина. В руке у него была бутылка водки, а лице располагающая к себе улыбка. Мы его назвали Большой Джо. У него был раскатистый баритон и медлительная манера говорить. Мы пригласили его за наш стол, угостив яблоком, так как никакой другой закуски мы не имели. В нашей комнате царил покой и уют. Все было в дыму. И только три голоса неспешно вели беседу о бытие и всем насущем. В остальном доме все было не так покойно. Палили из травмата, дрались и кричали. Ближе к утру к нам ввалилась компания из пяти бухих пацанов, с которыми пришлось говорить на варварском языке — матом и кулаками. Но они оказались вполне смышлеными и быстро смекнули, что в этой комнатке можно себя вести только размеренно и умиротворенно, а иначе придется получать по башке.

— Макс, — на меня испуганными глазами смотрела Джейн, — Там Анжелике плохо, я не знаю, что делать!

У меня опьянение как рукой сняло. Я встретился взглядом с Ником, он тоже встал с пола, как бешенный. Этот маневр дался ему тяжело — он пошатнулся и если бы не плечо Большого Джо, то он, наверное, так и упал бы.

— Скорее, — крикнул я Джейн, — А еще найди воду! Стакан холодной воды, бегом! Где она?

— Внизу, — от нее несло перегаром, — принесу.

И она, вихляя бедрами, вышла из уголка дзена в этом доме безумия. По ее состоянию было не ясно, выполнит она мою просьбу или нет. Я натянул на свой голый торс майку и стремгалв побежал к Анжелике. Стоило мне выйти, как в голову ударил запах винного перегара. Повсюду стояли пустые бутылки и валялись храпящие тела.

— Вечеринка удалась, — сказал я вслух.

— О-о-о, — донеслось откуда-то, — Это же Фараон! Фара, сука! Иди сюда, — как я понял, звали меня.

— Катись к чертям! — только и буркнул я в ответ.

Через несколько минут я увидел Анжи. Она лежала боком на диване, кашляя и тяжело дыша. Я на секунду замер. Футболка сползла, оголив полоску белоснежно-матовой кожи поясницы и животика. Мне было трудно оторвать взгляд от этой нимфы. Я уже стал чувствовать, что возбуждаюсь. Да, признаюсь, я хотел ее. И хотел чертовски. Но, собрав в себе остатки здравого рассудка, я опустился на колени и нежно убрал черные локоны с ее лица. Оно было все заплаканно.

— Анжелика, — произнес я приглушенно, — Что с тобой? Болит что-то?

Она не ожидала меня увидеть, о чем свидетельствовал вопрос, застывший в ее черных глазах. Но в этот момент она, содрогнувшись всем телом, прикрыла рот рукой.

— У меня так болит голова, Макс, — она схватилась ладонями за мою руку.

— Все будет хорошо, — свободной рукой я гладил ее по голове, стараясь как-то успокоить ее.

— Я так много выпила, — она снова и снова содрогалась всем телом,

— Что ты пила?

— Да она водку шампунем запивала, дурр-р-ра, ахахахаха, — в дверном проеме я увидел долговязую девчонку из нашей параллели. Послав ее куда подальше, я вновь обратился к Анжи:

— Это правда?

Вместо ответа она легонько кивнула головой.

— Сейчас погоди, будет не очень приятно, — с этими словами я взял ее на руки. Так вышло, что левой рукой я держал ее за грудь. О, Господи, это чувство. Описания выйдут крайне нахальными, поэтому я не берусь говорить об этом дальше. Но это было нечто, признаюсь. Я отнес ее в ванную. Дальше я аккуратно положил ее на пол ближе к унитазу. Откуда-то послышались громкие женские стоны.

— Срань Господня, — выругался я. Анжелика попыталась улыбнуться, но вышло не очень.

Я собрал ее волосы, наматав на кулак, и, налив воды из-под крана в оказавшийся во время рядом стакан, дал ей его в руки.

— Пей!

Она послушно его выпила и склонилась над унитазом. Обычное дело. Все выпендриваются, что выпьют цистерну, а на деле стакана оказывается вполне достаточно. Пить — это искусство, которому следует обучаться. Но нет же, каждый считает себя гуром алкогольных наук, а потом умеющие пить держат им волосы и приносят воду. Но даже в том, как она, склоняясь над унитазом, содрогалась всем телом было что-то магическое и прекрасное. Через пару минут все содержимое ее желудка оказалось в унитазе, и ей стало легче. Я вновь поднял ее на руки и отнес в комнату, где уложил на диван. В этот момент в дверях появилась округлая и приятная фигура Джейн. А за ней стоял тоненький Ник, взирая на происходящее угрюмым и мудрым взглядом.

— Мы не могли вас найти, — с небольшим укором произнес он.

— Вода есть?

— Да.

— Уголь?

— Держи, — он протянул мне таблетки.

Я любил своего брата за то, что на пьянки он всегда шел подготовленным. С углем и еще какими-то таблетками в кармане. А еще за то, что в каком бы он не был состоянии, он всегда готов был помочь. Ведь сам знал, каково это стоять, облокотившись на бочок унитаза. Как говорится, у каждого свой путь познания алкогольного ремесла. И он его познал через низы.

Так мы и просидели вчетвером. Я, Анжи, Джейн и Ник. Разговор не особо клеился, но все мы постепенно успокоились. Джейн уснула, опрокинув голову на Ника, а анжелика проспала, сжав мою ладонь.

И наступило утро. Похмельное утро. Гроза всех пьянок. Еще холода вдарили. Я инстинктивно обнял Анжелику. И через часа два она проснулась. С дикой болью в голове и не понимание того, что произошло. Я двух словах ей все объяснил, а она со словами благодарности подарила мне поцелуй в щеку.

Я разбудил Ника. Он мне что-то недовольно проворчал в ответ. Но покорно встал, потянулся и мы вышли из комнаты, оставив девчонок вдвоем. О, лучше бы мы этого не делали. Воздух в доме был спертым и мерзким. Воняло блевотой, куриными яйцами, травой, бухлом, потом и еще не пойми чем. Повсюду храпели, бурчали и ворочались. Мы добрались до кухни, где обнаружили потолок в яичных желтках. Было ужасно. И мы приняли решение свалить от сюда по добру, по здорову. Самым сложным оказалось растормошить обкуренного Джо, но он, проснувшись, стал благодарить нас. Мы наспех собрались, и стали ждать такси.

— А с девчонками как? — вспомнил Ник.

— Твою мать! — ответил я, — Возьмем с собой.

Так и закончилась та пьянка. Мы уселись впятером в грату и с горем пополам доехали до города. У всех лица были, будто бы объявили, что конец света наступил, а может и хуже. Мы все обнялись и распрощались.

С тех пор прошло года полтора. Мы все сдали экзамены, окончили школу и вновь решили собраться. Нет, не вчетвером, а всей параллелью. Плохая идея в самом корне. Но мне хотелось напиться, а где не имело значения, поэтому я согласился.

К тому времени я не общался ни с Джейн, ни с Анжи, но номера их телефонов были помечены в списке контактов лаконичным «уточки». Почему уточки? Почему они назвали себя уточками? До сих пор ума не приложу.

И вот, получив аттестат, я набрал Джейн.

— Здарова, — прокричал я в телефон, — Что думаешь по поводу пьянки?

— Я за любой движ, — пролепетала она.

— Давай тогда числа пятого. Ник найдет дом, а с меня веселье.

— Веселье? — недоумевала она.

— В бутылках по ноль семь.

В ответ она громко посмеялась, добавив:

— Анжелика тоже поедет, ты не против?

— Зови кого хочешь, мне по одному месту.

На том и порешили. Прошла неделя и, вот день настал. Погода с самого утра стояла никчемная. Лил дождь, заливая ливневки шумным потоком. О солнце и говорить было нечего. Ник еще позвал Джо, с которым мы и должны были покупать водку.

— Кажется, мы опаздываем, брат, — медлительно проговорил Джо.

— Ну и плевать! У нас есть чем скоротать время, — с этими словами я откупорил литровую бутылку сангрии. Мы отпили по глотку, после которого во рту оставалось теплое виноградное послевкусие.

Через час мы были около двухэтажного дома, из которого доносились пьяные возгласы совершеннолетних детей. Они орали «Ламбаду» Скриптонита.

— В какую же дыру нас занесло, — произнес я, рассматривая пейзаж, — А, впрочем, тут живописно. Когда напьюсь, пойду туда, — я указал рукой в сторону поле, за которым высился сосновый лес. Над нашими головами проходили линии электропередач или чего-то в этом роде. Не знаю что это, но они издавали какой-то скребущий звук каждый две минуты. Дом находился на отшибе поселка, и к нему вела размытая глиняная дорожка. За те несколько минут, что мы шли до крыльца, мои кроссы все измазались в этой грязи.

— О, Макс, — нас встретил Ник.

— Мы в деле, старик, — обняв меня, лаконично сказал Джо.

В этот момент на крыльцо высыпались обитатели дома. Среди всех прочих я заметил Анжелику в красной футболке. Ее фигура, точно сошедшая с обложки мужского журнала, ярко контрастировала с остальной толпой. Я поздоровался со всеми, прошел в дом, и Джейн сразу же принялась меня кормить рукколой. Все уже были поддатые. А тут еще мы подоспели с двумя литрами водками, сидром и сангрией. Под общий шум и гам мы устроили конкрус по скоростному опустошению сидра. Играли четверо. Я, Джо и еще два парня из общей тусовки. В финале сошлись мы с Большим Джо. Он встал в специальную позу, чтобы хмельной напиток сам лился ему в горло, а я просто пил по глотку. Все за нами наблюдали с нескрываемым интересом. У Джо бутылка была наполовину пуста, и пацаны стали кричать его имя. А я медленно пил и пил, рассматривая Анжелику. Она что-то резала, стоя рядом с плитой. Я настолько был увлечен ее манипуляциями с ножом и чем-то съестным, что не заметил, как моя бутылка опустела. Присутствующие были в шоке — никто не ожидал, что мне удастся обогнать этот здоровяка. И только Ник ухмыльнулся — он был уверен в моей победе.

Дальше все развивалось по стандартному сценарию — народ напивался, музыка становилась все хуже. Парни стали выбирать себе девчонок — каждому хотелось урвать по лучшему куску от пирога, как говорится. Но тут особых проблем не возникло — все девчонки были вполне привлекательными. Мне стало тошно от всего этого сброда. Мне осточертели все. Бухие пацаны, выпендривающиеся чем только можно, девчонки, ведущие себя, как последние шлюхи — даже Анжи ничем не отличалась от них, меня достали даже Джо с Ником, что-то поющие под гитару. Поэтому я взял полупустую бутылку водки, надел кроссы и вышел на улицу. Холодный и влажный воздух быстро отрезвлял. Я пошел куда глаза глядят. Я брел вперед по глиняной, грязной дороге. В высокой траве щелкали кузнечики или тому подобные насекомые.

Я смотрел по сторонам, ощущая себя частичкой этого поля и высоченных сосен, стоящих поодаль. Над моей головой трещали провода, а где-то вдали завывал пес. Мне было грустно и одиноко, однако больше всего мне не хотелось, чтобы хоть одна живая душа оказалась сейчас рядом. Глупое состояние. Чувствуешь себя неким подобие амебы — ощущаешь такие противоречивые чувства, что поневоле поверишь в шизофрению. Скоро я перестал понимать, где именно я иду, а к тому же еще и полил дождь. Я стремительно трезвел, а потому, чтобы согреться, стал пить еще больше.

Обратная дорога стала не самым лучезарным воспоминанием. Я промок до нитки, бутылка опустела на две трети, а я, наконец, понял, что пьян. Говорят, что пьяных Бог оберегает, и я в этом убеждался не раз на собственной шкуре. И в этот раз все случилось так же. Через минут двадцать я вновь стоял на крыльце дома. Распахнув дверь, мне навстречу опять вышел Ник:

— Еб твою мать. Там просто ад, — и смачно выругавшись, он сел на ступеньки.

— Что случилось? — я попытался сделать трезвый вид, но, судя по улыбке моего друга, вышло крайне неубедительно.

— Да, один чувак пошел за сигами и пропал. Вот сейчас его предки приедут.

В это же мгновение в некое подобие дворика въехал Nissan X-Trail, из которого вышла женщина лет сорока. К ней навстречу пошел Ник, а за ним и большая часть всей компашки из дома. Даже сквозь опьянение, я чувствовал запах спирта и видел невменяемость их затуманенных глаз. Женщина стала им что-то объяснять, как вдруг один парень заорал:

— ТИХО! ЧТО ТАКОЕ?! КТО ЭТИ ЛЮДИ! МОЛЧАТЬ!

Женщина отвесила ему пощечину, после чего стала выяснять, кто из них всех самый трезвый. Сделать ей это не удалось. Я все это время сидел на ступеньках крыльца, приводя в порядок опьяневший мозг. И, когда женщина стала грозиться, что вызовет полицию, я поднялся и протиснулся к ней.

— Прошу, представьтесь, и объясните, что произошло, — я старался не дышать на нее спиртом и говорить уверенно.

— Да уж, вам всем хватит уже, — пошутила она, а затем продолжила, — Позовите Сергея, а то он не отвечает на звонки, мы волнуемся.

— Он… это… — пробубнил кто-то, — В магазин ушел… Там где-то…

Женщина выругалась и направилась к машине. Мы же все вернулись в дом и… И благополучно забыли об этом случае.

Прошло, наверное, чуть больше часа — хотя точно я в этом не был уверен. Вообще, когда ты пьян, то течение времени становится иным. Оно то замедляется, то вновь ускоряется. Поэтому то, наверное, у людей и бывают проблемы с головой наутро. Ладно, все это ерунда — ненужные детали повествования, так сказать.

Из колонок громыхал хреновый русский рэп, а девчонки виляли бедрами в облегающих джинсах и шортах. Парни подкатывали к ним, обжимая их спины. Я наблюдал за происходящим, сидя на подоконнике и всматриваясь в беспросветную ночь. С улицы веяло прохладой и разряженным воздухом. Тут я заметил, что среди всех прочих я не вижу Анжелику. Встав с подоконника, я отправился на поиски.

В одной из комнат я застал лежащих на большой кровати Анжелику в обнимку с Джейн. Сначала я подумал, что они спят и успокоился, но в это же мгновение понял, что они обе рыдают.

— Родненькая моя, я тебя никогда не забуду, — прерывая всхлипы, говорила Джейн, — Вот выйду замуж за итальянца и все увезу тебя с собой!

Анжи отвечала лишь вздрагиванием груди, из которой доносились не то стоны, не то крики.

Они меня не заметили. Я аккуратно прикрыл за собой дверь и опустился на колени, пытаясь разъяснить ситуацию. Из обрывистых фраз мне удалось понять саму суть. Джейн поступил в какой-то итальянский вуз. И им придется расстаться на несколько лет. Я стал их успокаивать. Тут вошел тот парень, который кричал на женщину и взял за руку Джейн. Такому раскладу событий я был не очень рад, но тут Анжи вдруг чуть не упала, а я удержал. Так мы и оказались прижаты друг к другу. Я чувствовал биение ее сердца. А моя футболка вскоре стала вся мокрой от ее слез и дыхания ветра за окном. Еще минут через пятнадцать мы остались в комнате одни. Я ее крепко обнимал, а она горька рыдала.

— Ну что это такое? — попытался нежным голосом сказать я.

— Не..не знаю… Просто самый родной мой человек… И я ее не увижу… почему так..

— Все будет хорошо, будете в Москве тусить вместе.

— Да… Но.. — она снова разразилась слезами.

— Нет! Так не пойдет! А ну-ка, — я встряхнул ее за плечи, — Перед тобой сидит конченный мудак, а ты еще плачешь, женщина!

— Прости меня, Макс…

— Ничего. Всякое бывает, — я еще крепче прижал ее к себе, — А, знаешь, года три назад я бы за такую посиделку отдал многое…

— Я тоже, — она впервые немного улыбнулась, — Я, наверное, сейчас такая стремная. Извини меня…

— Красивее тебя я видел разве что на обложках мужских журналов.

— Спасибо, но все же… — и тут она снова разразилась громким плачем.

— Ну ты чего, малыш, все образумится.

— Я тоже в это верю. Верю, что все возможно.

— Истинно так, — проговорил я, — Как ты вообще эти три года то жила? Уточек помнишь еще?

— Помню, — она схватила меня обеими руками крепко-крепко.

— А нашего товарища Ошмаказьяна?

— Да-да, точно, — она искренне улыбнулась.

— А помнишь, ты говорила, что твоя душа покоится в одном из шкафчиков в подвале музыкалки?

— Было такое. У тебя, я смотрю, отличная память…

— А еще у меня сохранилась открытка, где ты нарисовала шарики, а на деле вышло что-то похожее на сперматозоиды.

— Дурак, — она уже смеялась, — Так и не научилась я рисовать.

— Вот так-то лучше, — улыбнулся я, — Кстати, у тебя был день рождения. В апреле кажется. Числа эдак десятого. И родилась ты в промежутке между двенадцатью и часом.

— Откуда ты это помнишь? — она смотрела мне прямо в глаза.

— Оттуда, — с этим словом я выпустил ее из объятий и взял ее руки в свои, — Итак, Анжелика, как по батюшке не припомню, я поздравляю вас со столь знаменательной датой восемнадцатилетия. И желаю всего того, что только можно пожелать, а главное удачи и мужества. Наш мир, полный чудес, порой скрывает и столь темные закоулки, что без мужества никак. Тем более столь хрупкой девушке как ты, — и, сбросив комичность, я притянул ее тонкую и изящную руку к своим губам. В эти несколько секунд, пока я прикасался к ее бархатистой коже, до меня доходило странное ощущение. Этот поцелуй в руку отдавал куда больше интимностью, чем весь тот разврат, что я вытворял со своими подругами.

— Макс, прости, что я вот такая вот… –она вновь сделалась грустной.

— Анжелика, — сказал я в порыве, — Что бы не случилось, и где бы ты не была, звони мне. Я всегда смогу помочь тебе. Обещаю.

— Спасибо тебе, — она склонила голову мне на плечо и тихо заплакала, — Ты очень добрый человек… Очень хороший..

— О, Господи, конечно же, нет, — ответил я без тени сарказма, — Я тот еще мудак.

— Нет, ты очень хороший… И вообще все хорошие, я в это верю. Хочу верить…

— А ты, случаем стихи не пишешь? — ни с того ни с сего спросил я.

— Да, иногда бывает, что мне становится так плохо, что начинаю что-то писать в заметках, — она быстро достала смартфон и прочла мне одно стихотворение. Глубокое и грустное. У меня что-то защемило в груди. Повинуясь наитию, я поднес ладони к ее худенькой шее и ярко выраженным скулам. Она перевела взгляд на меня. Я растворялся в ее древесных и загадочных глазах. Она не отрывала взгляда от меня. У меня все тело пробило мурашками. Нечто подобное я испытывал при первом сексе. А тут меня от одного ее взгляда накрыло девятым валом. Я наклонился к ее губам и начал целовать ее. «Почему она так напрягает губы?» — пронеслось в голове, — «Неужели это ее первый поцелуй?» И вдруг она меня отстранила от себя. Я недоумевал, а еще вернее просто напросто был в шоке.

— Я… Я не хочу рушить твои отношения… — произнесла она очень грустно.

— Да какие там отношения. Игра в кошки мышки. Гигабайты захламленного интернет пространства, вызывающее всемирные катаклизмы. Нет никаких отношений. Есть лишь видимость нерушимой пары. На деле ничего.

— Тогда…

Я не дал ее договорить, а вновь поцеловал ее. Она перестала сопротивляться, и мы слились долгим поцелуем, описать который я просто-напросто не смогу в силу недостаточно богатого словарного запаса. Наш поцелуй прервал какой-то шум наверху. Наши руки сами сплелись между собой.

— Не иди, — только и сказала она.

По правде, я бы никуда и не пошел. Но услышать, что она переживает обо мне, было куда ценнее и приятнее. Мы обнялись и легли на кровать. Дом потихоньку засыпал. На улице по-прежнему трещали провода.

— А ты до сих пор марсов слушаешь? — спросил я.

— Нет. Но, если хочу вспомнить те времена, то включаю.

— Думаю, сейчас тот самый момент. Только попробуй не вспоминать меня — того толстяка.

— Да ты прям так и напрашиваешься на комплимент. Ты просто невыносим!

— Я могу быть чертовски привлекательным!

— Макс, — она посмотрела в приоткрытое окно, — А ты веришь в жизнь после смерти?

— А не все ли равно? Там что-то есть, а что именно меня не волнует.

— Значит, ты не терял никого из своих близких…

— Поверь, подобных потерь в моей жизни было достаточно. Но пацанам запрещено плакать. Поэтому я и отношусь к смерти как к чему-то такому, что обязательно случится. А поэтому особенно и не задумываюсь. Терпеть не могу, когда к чему-то долго и муторно готовятся. Это наводит скуку.

— У моей мамы рак, — ее глаза вновь наполнились слезами.

Я не знал, что говорить, да и любые слова в подобных случаях — только лишний фоновый звук. Она долго плакала. А потом тихо уснула, уткнувшись носом мне в грудь. Я лежал на спине, будто киногерой, накручивая ее черные локоны на пальцы. Светало. И только провода по-прежнему трещали. Я поцеловал ее в щечку. И мою спину вновь покрыли мурашки. Я взял ее на руки и отнес на второй этаж, стараясь не разбудить. Уложил на кожаный диван. Укрыл одеялом. Провел рукой по щеке. И вышел, закрыв за собой дверь. Уселся на пол рядом с комнатой и уснул.

Деревня

Мы плотно уселись друг к другу, образовав круг, в центре которого, разрезая ночной мрак, горел костер. Жар от трескающих деревяшек напоминал собой солнечные лучи. Языки пламени завораживали той странной и немного жутковатой непонятностью — величественной, древней, неподвластной. Было ощущение, что огонь цинично говорил нам: «Вы меня оживили, но, если захочу, то вы все сгорите!»

Рядом со мной сидели деревенские мальчишки, молодые девушки и такие же туристы, как и я. Больше всего мне не нравилось как раз таки, когда меня называли туристом. Ну кто такой турист? С детства у меня в голове засел яркий образ. Высокие сапоги, специальная униформа, огромный рюкзак за плечами, всякие плащ-палатки, компасы, бинокли, да и прочая ерунда. Я же путешествовал на старом, отреставрированном «Газ-24» по имени Черный Орел. Из вещей у меня были лишь: несколько комплектов белья, огромная карта и немного еды.

В эту деревню мы с тремя моими попутчиками приехали в полдень. Солнце пекло. А недавний дождь только усиливал зной. Черного Орла встретила местная детвора, со смартфонами в маленьких ручонках, стая громко лающих собак и флегматичное гоготание гусей. Вылезая из машины, я угодил прямо в кучу коровьего навоза. Это происшествие вызвало радостный смех детей и нескольких молодых девушек, стоящих неподалеку. Я помахал им рукой и снял черные очки, вдыхая полной грудь деревенский воздух.

Путешественники меня прозвали таксистом на дальние дистанции, из-за того, что я возил их из одной деревни в другую всего лишь за бензин. Оплатой мне служили живописные произведения нашей чарующей природы. Иногда подобные заезды окунали меня в опасные приключения. Обычно, я был безотказен к попутчикам, поэтому, только заслышав рев Орла около какого-нибудь придорожного кафе, ко мне сбегались огромные рюкзаки с плащ-палатками.

— Эй, вы кто такие? — ко мне навстречу вышла молодая девушка лет двадцати. Ее челюсти активно работали, разжевывая жвачку.

— Всадники Иеговы, — я постучал по капоту Орла, — А вместо коней нынче такие вот рысаки.

— Кто-кто? — она оценивающим взглядом окинула меня, запачканного в навозе, машину с толстым слоем высохшей грязи, трех туристов с огромными рюкзаками, в которых можно было бы поместить не один труп.

— А мы это… — протянул мужчина средних лет, высунувшись из Орла, — Путешествуем мы. Так сказать Родину-матушку разглядываем, да ходим по ней. Понимаете теперь, девушка?

Я уже успел надеть черные очки.

— А чо это, вы, такие фартовые? — она подошла ближе ко мне, стряхнув пыль с футболки, — В очках таких модных! Ишь, какие! Видали таких! Проваливайте, а то позову наших! — девушка угрожающе шагнула вперед.

— Люба! — прокричал другой женский голос, — Хватит! Не видишь что-ли, люди устлали? А ты их метлой гонишь!

— Вообще молчи, городская фуфындра! — сердито бросила Люба.

— Девоньки, не ссорьтесь! — с заднего сидения Орла вылез, испачкавшись в той же грязи еще один путешественник, уже принявший на грудь пятьдесят фронтовых. А может и не пятьдесят. Может, пятьсот! Одним словом, шатало его, как на «Девятом вале» Айвазовского.

— Помалкивал бы, пьянчуга, — Люба плюнула ему жвачку под ноги.

— А то чо?! — мужик не растерялся, — Шашлычком пойдешь кормить! А это мы завсегда! Как тебя, говоришь, зовут? А, какая разница! — он положил ей мясистую руку на плечи, — Мужики, идем жрать! Нас Любанька угощает!

Так я распрощался с этими горе туристами-алкоголиками. От зноя футболка промокла насквозь. Я снял ее и, расстелив на капоте, улегся на горячую машину, подставляя тело под солнечные лучи. Незаметно для себя, я задремал. А проснулся от обжигающе холодной воды, вылитой из алюминиевого ведра хрупкими руками девушки.

— Прости, боялась, что обгоришь, — она застенчиво поправила волосы, распутавшиеся от легкого порыва ветерка.

— Да, ничего, — я принялся осматривать кожу. Только немного покраснела, а, значит, дремал я от силы минут пятнадцать.

— Тебя как занесло то в эту глухомань? — у девушки был милый, приятный голос.

Вместо ответа я постучал по капоту.

— Я не спросила на чем. Я спросила как.

— Да однажды утром проснулся и решил, что пора поездить по родной земле, — а, посмотрев в ее темные глаза, добавил, — У меня встречный вопрос.

— Если останешься, может и расскажу когда-нибудь, — она улыбнулась той улыбкой, от которой у меня до сих пор мурашки.

— Как тебя зовут то, городская нимфа? — я попытался пошутить.

— Ты в слове нимфа ошибок случаем не наделал?

— Нет. Ни одной ошибочки, — с этими словами я оделся.

— В таком случае Света.

— Макс, — я поставил машину на сигнализацию, — Слушай, я голодный, как собака. Где у вас тут поесть можно?

— Разве что пойти к той, — Света сморщилась, — Сейчас там будет караван-сарай!

— Ну уж, нет, я лучше яблоки поворую с участков.

В итоге она пригласила меня пообедать у нее дома. Меня тогда поразила та легкость, с которой эта девушка, прожившая, как мне казалось, всю сознательную жизнь в стенах мегаполиса, вписывалась в этот деревенский пейзаж. Ее каштановые волосы, развевались от порывов ветра. Одета она была в легкое летнее платье, сквозь которое просвечивались худые ножки. В какой-то момент я понял, что хожу узнать ее ближе. Подышать тем воздухом, которым дышала она. «Может быть, я ехал сюда?» — пронесся в голове вопрос. Ответа я дать не смог.

Весь этот день мы провели вместе, а вечером сидели у костра, вытягивая старые песни, где в промежутках мои бывшие попутчики обменивались шутками с деревенскими девками. А я сидел, сжимая ее ладонь. В моей руке она оказалась совершенно случайно, когда очередной язык пламени едва коснулся нас. Тогда мы схватились друг за друга. Не знаю от чего, но по коже стали бегать мурашки. Хотя, наверное, все же знаю — это все из-за нее. Она стала причиной моих переживаний и добрых намерений. И даже если я все еще не знал этого, то мое сердце было в этом уверено на все сто.

Когда костер потух, а люди стали разбредаться по домам, мы остались вдвоем. Влажная ночная прохлада невесомыми кружевами окутывала нас. В нескольких метрах от нас трещали сверчки, со стороны частных домов слышался периодический вой одиноких бездомных собак. Я подошел вплотную к Свете. Интуитивно закрыл глаза. Так же я знал, что и ее глаза закрыты. Я дотронулся своими губами ее губ, а руки сами обняли ее тело. Кажется, этот поцелуй длился целую вечность, сквозь которую проносились планеты со сверхзвуковой скоростью, падали кометы и взрывались звезды, образовывая новые галактики.

— Я обманул тебя, сказав, что ездил без цели, — произнес я, вдыхая пряно-соломенный аромат ее волос.

— И где же пункт твоего назначения?

— Ты, — я прошептал это, обнимая ее хрупкую фигуру.

Дом в аварийном состоянии.

Порой слова значат гораздо больше, чем мы думаем.

— Знакомо это чувство — идешь ты по ночному городу, а вокруг ни души, никто не звонит узнать, где ты? И так бредешь по пустынным улицам, будто вымершего мегаполиса, и навстречу тебе трусцой бежит, ухмыляясь кот. Заметив вдалеке твою шатающуюся фигуру, он, непременно, замрет на месте, посмотрит на тебя и решит, что никакой опасности ты не представляешь, и спокойно продолжит свою утреннюю прогулку. Усы в расстопырку, над левым глазом шрам — наверное, дрался за право первой случки с местной кошкой-суперзвездой. И смотришь ты на этого прихрамывающего на правую заднюю лапу котяру, начиная незаметно сравнивать себя с ним. С какой это стати ты имеешь право называться венцом творения? А потом в кармане одиноко завибрирует телефон — пришло уведомление от нее.

— Макс, я чего-то не пойму, ты стихами говоришь или это так мне слышится? — я медленно потягивал «Куба-Либре».

— Просто знаешь, вечерами на меня такая тоска нападает иногда, что хоть подавись ей. Вот и несу всякую чушь время от времени, — он залпом опустошил свой шот с ромом.

— Да я уж так.

— Поначалу мне даже нравилось оставаться один на один с заснувшим городом.

— А потом?

— А потом я познакомился с этим котом. А он в свою очередь познакомил меня с человеком, изменившим мою жизнь. Забавно, да? Кот познакомил с человеком.

— Зная тебя, довольно реальная ситуация! — я потянулся, растягивая затекшие мышцы.