Идеалист

ИДЕАЛИСТ

I

Мы с Валерией Викторовной пили чай у нее дома, на кухне. Я пришел без приглашения, но с цветами и маленьким подарком — керамическим крокодильчиком.

Лето близилось к концу, до начала учебного года оставалось меньше недели. Я отлично провел каникулы и только вчера вернулся в столицу. Отдыхал я на море. От плавания мое тело окрепло, мышцы пришли в тонус, а загар всегда и всем к лицу. Родители нашли меня похорошевшим и возмужавшим.

На следующий же день я отправился к Валерии Викторовне. Я не знал, застану ли ее дома. В крайнем случае завянут цветы, но я всегда смогу купить другие, а подарок будет дожидаться своего часа. Почему я выбрал именно крокодила, я не знаю. Я увидел его в витрине, и он мне понравился. У него была извилистая пупырчатая спина, приятная на ощупь. Я тут же представил, как Валерия Викторовна в минуты раздумья гладит фигурку.

В сильном волнении я давил на кнопку звонка. Когда она появилась в проеме двери, стало ясно, как же сильно мне хотелось ее видеть! Моему визиту она нисколько не удивилась и даже обрадовалась. Я тут же вручил ей цветы.

Во время летних каникул я много читал, размышлял над нашими с Валерией Викторовной былыми дискуссиями. Теперь я был более подкован в некоторых вопросах и намеревался если не удивить, то произвести на нее впечатление. Она была дома одна, но скоро должны были вернуться ее домочадцы. Валерия Викторовна спросила, не буду ли я возражать, если во время нашей беседы она что-нибудь для них приготовит. Естественно, я не возражал. В чайнике уже настаивался чай. Она стояла ко мне спиной. Мне это было на руку, потому что ее взгляд часто сбивал меня с толку, а так мне легче было сосредоточиться.

— Знаете, в последнее время я много думал и пришел к определенным выводам. Наверное, не стоит тратить годы жизни на такое бесполезное занятие, как копание в себе, постоянное сосредоточение на своих комплексах и печалях. Мне кажется, это занятие может вызвать только жалость. Вы именуете это психоанализом.

Валерия Викторовна обернулась, затем продолжила чистить картошку. Несмотря на нежные к ней чувства, я уловил в своем голосе оттенок воинственности. Почувствовав себя увереннее, я решил процитировать кое-кого из великих.

— Сократ сказал: «Познай самого себя, и ты познаешь Вселенную и Богов. Насущны вопросы не бытия, а внутреннего мира человека». Нечто подобное пытаетесь сказать и вы, я прав? Но у этих слов, Валерия Викторовна, имеется продолжение: «Мы невежественны, наше познание мира не будет объективным. Не должно попасть в ловушку самокопания. Человек должен стремиться в центр своей божественной природы». Мне кажется, это высказывание заключает в себе смысл, не имеющий ничего общего с психоанализом, как вы думаете, Валерия Викторовна? Чтобы человек стремился в центр своей божественной природы, ему как минимум нужно понять, что его природа божественна, чего точно не сделаешь с помощью психоанализа! Психоанализ, скорее, может убедить в обратном.

Валерия Викторовна хотела было что-то ответить, но передумала. Она ссыпала нарезанный картофель в кастрюлю и накрыла крышкой. Я решил брать быка за рога и с еще большим воодушевлением продолжил:

— Движение человека вперед, прежде всего, зависит от его воли и воображения. Воля заложена в каждом. Вопрос в том, кто и как применяет ее на практике, а также каким образом развивает. Осознать свою истинную природу, пожалуй, стоит. Но имеются куда более благородные способы сделать это вне кабинета психотерапевта. Вот один из них — работа в волонтерском направлении, например, то есть жить по принципу — помогать другим! Вместо того чтобы копаться в себе любимом или не любимом, что, в принципе, значения не имеет, думать и заботиться о других! По природе своей человек добр. И развиваться людям свойственно. Вдохновляться, глядя на других, примеров для подражания много, учиться у них!

Валерия Викторовна подошла к столу и разлила чай по чашкам.

— Ты рассуждаешь с позиции… — начала было она, но я не выдержал и перебил ее на полуслове. Казалось, мысль вот-вот ускользнет от меня. Говорить так же красиво и связно, как она, я не умел, поэтому поспешил предъявить ранее заготовленные аргументы, чтобы не сбиться.

— Человек в любой позиции ставит себе определенные цели, которых вполне может достичь, потому что устанавливает их в соответствии со своим «я», а это и социальный статус, и интеллектуальный уровень, и воспитание, и многое другое. В общем, весь тот багаж, который он получил с рождения с учетом всех поворотов судьбы и жизненных обстоятельств. Человек не может поставить себе цель, достичь которой он не способен. Почему? Потому что все, что рождается в его душе, заложено в нем изначально.

— А в голове?

— Нет, именно в душе! Возьмем, к примеру, растения. Семена. В семенах уже заложена суть взрослого растения, — я посмотрел на принесенные мной розы, которые стояли на кухонном столе, остался доволен увиденным и продолжил: — если мы посадим розу, то вырастет только роза и ничего, кроме розы. И как бы ни старались мы, и как бы ни старалась сама роза, стать, например, тюльпаном она не сможет. Кроме того, благородные растения всегда окружает бурьян, а он, как известно, очень неприхотлив и агрессивен. Как правило, бурьян мешает росту, и нашей розе предстоит найти способ отвоевать себе кусочек земли и лучик солнечного света, прорасти и выполнить свое предназначение — распуститься. У каждого из нас в жизни свой бурьян, у кого-то больше, у кого-то меньше, кто-то растет на полях, а кто-то в садах и теплицах. Конечно, мы не розы и не тюльпаны, мы люди, и у каждого свое предназначение. Но люди должны прислушиваться к законам природы. Не знаю, как растениям, но человеку стоит искать свое место под солнцем, где он сможет расти, тянуться к солнцу так, как это делают растения, и главное, распуститься, обретя целостность, гармонию и красоту, для того чтобы нести ее в себе и делиться ею с окружающими.

Я облегченно выдохнул. Валерия Викторовна предложила мне пить чай, а то остынет, и только спросила, где я всего этого набрался. Меня ее слова расстроили, я был разочарован. Но в то же время я отчетливо понимал, что, по неведомой мне причине, я пытаюсь сопротивляться и противостоять тому, чем на самом деле был увлечен и заинтересован — психоанализом.

А теперь все с самого начала и по порядку. Одна женщина свела меня с ума. Она заняла все мои мысли. Сейчас я уже могу об этом говорить. Выношу на ваш суд свои чувства и прошу о снисхождении.

С первого взгляда голова моя пошла кругом. Произошло это на первом курсе, была литература. От этого предмета я не ожидал ничего особенного, так как он являлся общеобразовательным, а не моим профильным. Мы сидели в аудитории всем потоком. Прозвенел звонок. Прошло уже пятнадцать минут, но никто не появлялся. Наконец дверь отворилась, и перед нами предстал преподаватель. Все тут же притихли. Молодая, стройная женщина в облегающем черном платье, на высоких каблуках, с ярко-красной помадой на губах и кожаным портфелем в руках проследовала к кафедре. Она разложила бумаги, окинула взглядом аудиторию, после чего сказала:

— Я люблю красное вино и пионы. Но ни того, ни другого преподносить мне не нужно. Я не приму, — и после небольшой паузы добавила: — до экзамена… Да, кстати, зовут меня Валерия Викторовна. Фамилия моя вам известна, она указана в расписании.

И дальше, не обращая абсолютно никакого внимания на вытянувшиеся от удивления лица студентов, она начала лекцию. Читала она нам… затрудняюсь назвать тему. Что-то о постмодернизме. Из-за яркого макияжа, красных губ и темного цвета волос, уложенных в каре, она казалась властной и неприступной, сексуальной и даже немного вульгарной. Но беглая речь, обильно сдобренная новой для меня терминологией, не оставила сомнений в ее компетентности и профессионализме. С занятия я вышел под большим впечатлением.

Пока шли лекции, беспокоиться было не о чем. Валерия Викторовна упивалась изложением материала и, казалось, ничего вокруг не замечала. Можно было просто сидеть и свободно за ней наблюдать. Мы ее немного побаивались, но за многие часы я успел привыкнуть к ее образу, движениям и манере говорить. Покою моему пришел конец, когда начались семинары. Если на лекциях я чувствовал себя в полной безопасности, то семинары стали настоящей надвигающейся угрозой. К тому же было очевидно, что в ближайшее время должно состояться личное знакомство с преподавателем. Тогда и наблюдать, и слушать будет она. От такой перспективы мне становилось не по себе, по телу пробегала дрожь, но, как я смог убедиться со временем, вовсе не от страха. Мое возбужденное состояние стало чем-то постоянным и закономерным.

Я собирался тщательно готовиться. Но даже эта мера предосторожности вовсе не исключала возможного провала. В произведениях отечественных постмодернистов сам черт ногу сломит. Моя неосведомленность по заданному материалу была очевидна. Я их не читал. А желания погружаться в эти дебри и стать хоть сколько-нибудь сведущим в данной области не было никакого.

По ночам мне регулярно стал сниться один и тот же кошмар: она меня вызывает, я в полной растерянности, даже приблизительно не знаю, о чем должен говорить. Стою у всех на виду, затянувшаяся пауза обернулась мучительным конфузом… и тут я просыпался. Мое сердце колотилось как бешеное. При этом каждый раз я чувствовал крайне сильное физическое возбуждение.

День, который вызывал у меня неукротимый ужас, неумолимо приближался. Тема семинара была обозначена, и нужно было готовиться. За все время учебы я послушно и добросовестно выполнял все задания по предметам своей специализации. Из общих предметов меня интересовали психология и философия. Ими я увлекался уже давно. Мои интересы по этим дисциплинам выходили далеко за рамки учебной программы, и имеющихся на тот момент знаний мне было вполне достаточно. По остальным общеобразовательным предметам я не готовился вовсе. Для положительной оценки достаточно было просто посещать занятия. Преподаватели негласно придерживались такого критерия. Но, похоже, у Валерии Викторовны были свои правила. И нам предстояло узнать, каковы они. Но дело было даже не в оценке. Просто присутствовать на ее лекциях мне было недостаточно! Я жаждал ее внимания!

Вопреки своей привычке читать все в интернете, на этот раз я сподобился взять учебник в библиотеке. Это была внушительного размера книжка серого цвета в строгом переплете. Вечером дома я сделал себе большую чашку кофе с молоком и удобно уселся в кресле, если не в предвкушении увлекательного чтения, то с четким намерением блеснуть завтра своими знаниями. После первой же страницы от моего оптимизма не осталось и следа. Я даже не заметил, как залпом опустошил чашку. Дело было в том, что из прочитанного я ничегошеньки не понял. Тогда я решил перечитать страницу заново. Пользы мне это не принесло никакой, результат оставался прежним. Тогда я решил продолжить чтение, не останавливаясь и не обращая внимания на то, что материал не усваивается. Я надеялся, что со временем хоть что-нибудь да прояснится. Давненько я не читывал настолько витиеватого текста. Желание разобраться во всем этом пропало окончательно. И тогда я решил сделать «ход конем» и выучить заданный параграф наизусть. Память у меня была отличная, поэтому с поставленной задачей я собирался справиться максимум за час. Перед тем как взяться за дело, я пошел на кухню и приготовил еще чашку кофе.

Я не выспался и на утро был совершенно разбит. Пока я принимал душ, мне удалось восстановить в памяти только первый заученный абзац. Все остальное пришлось вспоминать, глядя в книгу за завтраком. Вслед за чтением последовала физиологическая реакция, из-за которой мне пришлось отправиться в душ во второй раз. Я уже опаздывал на первую, важную для меня пару.

Роковой час пробил. Мы стояли в коридоре и ждали, пока кто-нибудь откроет аудиторию. Волнение было настолько сильным, что пару раз я был готов убежать. Достигнув апогея, волнение сменилось отрешенностью. Очнулся я, когда аудитория уже была открыта. Заходить нужно было сразу, потому что все стремились сесть подальше. Я понял это, когда уже ничего не оставалось, кроме как расположиться за одной из первых парт. Все выгодные места на галерке были заняты. Как говорится, не везет — так не везет!

Есть люди, которым их имена идут, и трудно представить, чтобы человека звали как-нибудь иначе. А бывает наоборот. Имя Валерия, Лера, ей шло. Я его сразу же запомнил и привык к нему. Она снова опаздывала.

Закрыв за собой дверь и стремительно проследовав на этот раз не за кафедру, а к преподавательскому столу, Валерия Викторовна обратилась к старостам групп, чтобы те предоставили ей журналы. И вот началось. Она спрашивала по списку. Наша группа была пятой по счету, и наш журнал лежал в самом низу. Можно было надеяться, что до нас очередь не дойдет, но эта надежда рассеялась очень быстро. Темп опроса был сверхскоростным, потому что мало кто давал хоть сколько-нибудь вразумительный ответ, а точнее, таких не было вовсе. В основном сокурсники или молчали, или мямлили что-нибудь в свое оправдание. Уму непостижимо, но все получали от нее по два балла! И она была непреклонна. Стопка журналов таяла, и наступил черед нашей группы. Мы переглянулись. Нужно было решаться, вызывая огонь на себя, я мог спасти своих товарищей! До звонка оставалось двадцать минут. Я поднял руку и мое «можно?» разразилось, словно гром среди ясного неба. Все присутствующие удивленно повернули головы в мою сторону. Она оторвала взгляд от журнала и тоже посмотрела на меня. Впервые наши глаза встретились.

Я начал. Все слушали. И она слушала. Я старался не смотреть в ее сторону и уставился на оконную раму. Наконец, когда я продекламировал добрую половину заученного текста, Валерия Викторовна прервала меня. Вместо похвалы я услышал:

— Вы думаете, я в этот учебник не заглядывала? Спасибо, что излагаете настолько близко к тексту, но меня интересуют ваши… простите, как вас величать?

— Саша.

— Меня, Александр, интересуют ваши мысли, а не ваша память.

Несмотря на это замечание, мое выступление ее смягчило и спасло от дальнейшего опроса всю нашу группу. Мне она ничего не поставила и оставшееся время потратила на объяснение темы следующего семинара с убедительной просьбой подготовиться к нему лучше, чем в этот раз. Я был доволен, она меня заметила и запомнила. И, значит, мои усилия не прошли даром. Следующая наша встреча по расписанию должна была состояться через неделю.

Теперь студенты знали, что хоть Валерия Викторовна и молода, но шутки с ней плохи, и ходили на занятия подготовленными. Обычно во время лекции ее взгляд скользил по аудитории. Иногда на мгновение он задерживался на мне. Я искал и ждал этого взгляда. Меня она не вызывала.

Наш курс назывался «Современная литература». К завершающему семинару нужно было прочесть очередное произведение отечественного постмодерниста. После своего дебюта, состоявшегося на самом первом семинаре, я к занятиям не готовился и из заданного ничего не читал. Как-то на перемене, перед лекцией Валерии Викторовны, мы с сокурсниками сидели во дворе университета. Разговоров только и было, что о задании на дом. Первое, что спрашивал каждый вновь подошедший: «Вы это читали? И как вам?». Девчонки только разводили руками, после чего принимались воодушевленно пересказывать сцены, которые наиболее их шокировали. Из всего, что я услышал, мне стало ясно, что произведение, откровенно говоря, неприличное. Я не верил своим ушам!

На этот раз меня вызвали, причем в самом начале. Помимо того что мне удалось выкрутиться, я снова отличился. Я поднялся со своего места.

— Вы читали текст? — спросила Валерия Викторовна после моего долгого молчания.

— Читал, — сам не знаю почему, соврал я.

— Тогда я вас слушаю, Александр.

— В вашем присутствии, Валерия Викторовна, мне неудобно произносить такое!

— Какое такое? В чем дело? Автор задел ваши эстетические чувства? Вы, Саша, такой ранимый? Мне вас пожалеть?

В аудитории раздался смех, а я сел на свое место. Валерия Викторовна снова ничего мне не поставила и попросила поднять руки тех, кто читал, но только честно. Больше половины подняли руки. Валерия Викторовна осталась довольна результатом, поблагодарила и предложила нам ее просто послушать. Так как это было наше последнее занятие, она рассказала, как будет проходить экзамен, и зачитала экзаменационные вопросы. Я слушал ее, а в голове отчетливо пульсировала мысль — она запомнила мое имя! И судя по взгляду… и тону… Мне кажется или она со мной флиртует?

Когда я вышел на улицу, мои уши пылали. Мне почему-то совершенно не было стыдно за то, что я солгал насчет прочитанной книги. Но, пока шел, я и не заметил, как очутился возле первого корпуса, где находилась библиотека. Я взял книгу на дом. Несмотря на то что был конец семестра и нужно было напрячься по основным предметам, я не занимался ничем иным, пока не прочел ее. И она мне не понравилась. И пусть это произведение содержит скрытый подтекст и некую провокацию, высмеивая нравы времени и общества, в своих предпочтениях я утвердился окончательно — не мое. Интуитивно я не хотел впускать в себя всю ту чушь, которую сам автор называет театром абсурда. И оказался прав. Мне это было не нужно.

Началась сессия. Все проходило намного легче, чем мы ожидали. Я готовился по ночам. К полудню все заканчивалось, и до очередного зачета или экзамена оставалась уйма свободного времени. Литература в экзаменационном расписании стояла последней. Теперь с Валерией Викторовной мне предстояла всего одна официальная встреча. С одной стороны, меня это огорчало, с другой — радовало. Огорчало то, что пусть и редко, но я привык регулярно ее видеть, а после экзамена у меня такой возможности не будет. Радовало то, что я выйду из статуса ученика, в котором находился все это время. Несмотря на то что это было тем единственным, что связывало меня с ней, мне это не нравилось, не хотелось быть от нее зависимым. Хотя, в общем, я все равно останусь для нее студентом, а она будет, правда, уже не моим, но все равно преподавателем. И когда все закончится, у меня не останется ни единого предлога к ней подойти. Ну, а пока мне предстояло сдать ей экзамен. Готовиться и читать что-либо я не собирался, но не мог расслабиться и думал об этом постоянно, покоя в душе не было. Каждый раз в стенах университета я искал ее глазами, по дороге к метро вглядывался в лица прохожих.

О том, что Валерии Викторовне нельзя дарить цветы перед экзаменом, я отлично помнил. Но сил моих уже не было. Проходить мимо цветочных магазинов с каждым разом становилось все труднее. Я стал замечать цветы повсюду. Когда я спускался в подземку возле нашего университета, мой взгляд сам останавливался на красных розах. И вот терпение мое иссякло. После зачета по истории я отправился в главный корпус к расписанию и долго его изучал. Наконец я выбрал день, когда у нас занятий не было, а у Валерии Викторовны был экзамен в параллельной группе.

Я стоял на улице с букетом, и мое сердце выскакивало из груди. Прозвенел звонок. Хлынул поток студентов. Я направился к выходу и стал так, чтобы можно было видеть каждого выходившего. Мне пришлось прождать около сорока минут. Я уже подумал, что напутал с расписанием, как наконец увидел ее. Валерия Викторовна вышла из корпуса, в руках у нее был все тот же портфель. Меня она не заметила и, перейдя дорогу, направилась вниз по улице. Я выждал несколько секунд и последовал за ней. Сердце застучало еще сильнее. Когда мы отошли от университета на приличное расстояние, я глубоко вдохнул и окликнул ее. Она оглянулась и остановилась. Внутри у меня ёкнуло. Словно провинившийся ребенок, я стоял перед ней, потупив взгляд, и не решался поднять голову. И тут я услышал ее голос, она пришла мне на выручку.

— Это мне?

Все так же, не глядя на нее, я протянул цветы. Она взяла.

— Какие красивые! Спасибо.

Я не знал, что делать дальше. У меня отнялся язык, я не мог произнести ни слова.

— Как-нибудь я приглашу тебя на чашечку кофе. Обязательно! Ты любишь кофе?

От удивления я поднял голову. Наши глаза снова встретились. Теперь, вблизи, я мог разглядеть, они у нее были темно-карие. От них сложно было оторваться, они затягивали. Она мне улыбнулась и, не говоря больше ни слова, ушла.

Еще какое-то время я стоял на месте и смотрел ей вслед. Интересно, я нравился ей хоть немного или ее разжалобил мой вид? Теперь это обязательно нужно было выяснить.

Мне казалось, что я не придаю экзамену абсолютно никакого значения, однако накануне ночью не сомкнул глаз. Конечно же, меньше всего меня волновала оценка. А вот то, что я мог оказаться перед ней в неудобной ситуации — снова ребенок, снова ученик, снова послушный, снова зависимый и такой же, как все, — не давало мне покоя. Что это? Я влюблен? Думать о ней мне было приятно. Вновь и вновь в голове прокручивался наш с ней короткий разговор и представлялась наша будущая встреча. Я лежал в темноте и, закинув руки за голову, думал, как войду, как посмотрю на нее, как она посмотрит на меня, и сердце вновь начинало стучать сильнее. Во мне боролись страстное желание и стеснение, влюбленность и упрямство. А за окном уже светало.

Мы подошли к аудитории, дверь была прикрыта. Староста постучал. Валерия Викторовна была на месте, сидела за столом. Велела войти всем сразу, оставить на столе свои зачетки, по очереди тянуть билеты, рассаживаться по одному и готовиться. Разрешила пользоваться конспектами. Я подошел к ее столу. Она заполняла какой-то журнал. Когда тянул билет, мой взгляд всего на мгновение задержался на ее декольте. Видимо, я был уличен, потому что, не отрываясь от журнала, Валерия Викторовна спросила, все ли мне понятно? Я ответил, что все понятно, и поспешил занять место в конце аудитории.

На подготовку отводилось около пятнадцати минут. По двум указанным в билете темам у меня имелись записи в конспекте. Я смотрел в тетрадь, но совершенно не мог сосредоточиться. Вдруг я услышал свое имя. Чтобы я хоть как-то отреагировал, ей пришлось повторить его трижды. Когда я все-таки посмотрел на нее, она улыбнулась и нежно произнесла:

— Подойдите ко мне, пожалуйста!

Я не решался, так как был еще не готов отвечать, и сказал ей об этом. Она снова попросила меня подойти. Я повиновался. Я сидел перед ней, склонив голову.

— Какую оценку вы хотите?

Я хотел не оценку, а ее, но ответил, что меня устроит любая оценка.

— Так уж и любая?

— Любая! — вспыхнув, заверил я и глянул на нее в упор.

Валерия Викторовна пролистала мою зачетку, затем, что-то в ней написав, вручила мне со словами:

— Всего вам, Александр, доброго! Кто следующий?

Я вышел в коридор. Открыл зачетку, не столько из-за любопытства, сколько по инерции. Последний экзамен был сдан на «хорошо». Вместо радости по поводу сдачи сессии у меня окончательно испортилось настроение. Я понял, что меня с ней уже ничто не связывает. Когда я теперь ее увижу? Разве что случайно, где-нибудь в коридоре или на улице. И даже такая случайная встреча возможна только после каникул, а это целых три месяца!

Валерию Викторовну я повстречал в первую же неделю своего второго курса. Точнее, я увидел, как она выходила из нашего корпуса, затем поздоровалась со студентами и направилась вниз по улице. Я позабыл, не только о том, что у меня сейчас начнется лекция, но и обо всем на свете. Не мешкая ни секунды, я устремился вслед за ней. Под аркой в конце улицы ее ждал мужчина. Заприметив ее еще издали, он помахал ей рукой. Она ускорила шаг, он пошел ей навстречу. Приблизившись, она радостно бросилась ему на шею, он обнял ее за талию. И так в обнимку они и пошли. Я стоял как вкопанный. Они давно уже скрылись за поворотом, а я все стоял и смотрел им вслед.

Занятия в университете продолжались. Я о ней вспоминал. Но тот эпизод с мужчиной в арке внес смятение в мою душу. Эта сцена до сих пор стояла у меня перед глазами. Кем был этот человек в длинном сером плаще? Кто он ей? Постепенно ко мне пришло осознание того, что у нее есть личная жизнь, что она, конечно же, в кого-то влюблена или, быть может, она замужем, возможно, у нее есть дети. Я же ничего о ней не знал! В аудитории она принадлежала только нам, студентам, как будто всего остального и не существовало. Оказывается, существовало.

Я решил оставить все как есть. Я ничего не узнавал и ничего не предпринимал. В университете я повстречал ее еще три раза. И каждый раз меня бросало в жар, а мои уши после встречи еще долгое время горели. Это говорило об одном: мое страстное желание не прошло. Мы просто здоровались, и я шел дальше. В такие дни мне бывало грустно. Я хотел ее забыть, но не знал, как это сделать. И только я успокаивался, как случалась очередная встреча. И все тут же возвращалось и вспыхивало вновь. Мне казалось, что уже никто и ничто не сможет увлечь меня настолько, чтобы я позабыл о ней. Но это случилось. Я расскажу обо всем, что со мной произошло, потому что больше не в силах держать это в себе. Я буду откровенен и постараюсь точно воспроизвести последовательность событий. Пока я еще и сам не знаю, к чему приведет меня мой рассказ, какие выводы я сделаю. Время покажет.

II

Все началось с лекций по философии. Честно говоря, мне никогда не пришло бы в голову по собственному желанию пойти на лекции подобного рода. Мне вполне хватало занятий в своем университете. Но пошел я на них не по доброй воле, а потому что нужно было спасать одного человека.

У меня была девушка Аня. Не в том смысле, что мы были парой, а в том, что мы на протяжении долгого времени оставались близкими друзьями. Знали мы друг друга с самого детства, вместе ходили в сад, учились в школе и даже поступили в один университет, правда, на разные факультеты. Нет, когда-то у нас были друг к другу чувства, мы даже целовались. Но наши отношения так и не переросли в зрелые, какие бывают между молодым человеком и девушкой. Так случается, когда не хочется разрушать ту близость, которая рождается с первым, чистым чувством. Понимание этого к нам пришло как-то одновременно, и мы начали строить свою интимную жизнь отдельно друг от друга, оставаясь близкими людьми. Она делилась со мной всеми своими радостями и горестями, которые периодически случались во взаимоотношениях с молодыми людьми. Я всегда ее выслушивал. Взамен я получал от нее тайные сведения о тонкостях женской натуры, которые открывали мне путь к девичьим сердцам. У нас не было друг от друга никаких секретов, и зачастую мы проводили вместе времени больше, чем со своими возлюбленными.

Как-то я ожидал Аню после занятий, чтобы проводить ее домой. В последнее время мы встречались чаще обычного, потому что только с ней я имел возможность выговориться. Я без умолку болтал о Валерии Викторовне.

Мы встретились и, как обычно, отправились пешком по центральной улице города, затем свернули в парк. Вдруг я заметил, что она совершенно меня не слушает, витая в облаках. Аня была в приподнятом настроении, улыбалась, зачарованно глядела по сторонам и не слышала ничего из того, что я ей говорил. Что-то было не так, не так, как обычно. Я подумал, может, она влюбилась? И прямо спросил ее об этом. Она не ответила.

Как правило, Аня давала мне дельные советы по любому вопросу. Я всегда чувствовал в ее словах понимание. Она меня воодушевляла, утешала, подбадривала. На этот раз она сказала только что-то вроде: «и не думай направлять любовь, если ты достоин, она сама тебя направит». На мой немой вопрос она назвала имя неизвестного мне автора, которого, видимо, только что процитировала. Я решил, что не отстану от нее, пока не выясню, в чем дело. Она это сразу же поняла и начала свой рассказ с того, что записалась на курс лекций, была там уже несколько раз и что ей там безумно нравится. Чему посвящены эти лекции, я так и не понял. И философия, и психология, и искусство смешались в одно. Когда я напомнил, что философию и психологию мы изучаем в университете, на меня обрушился шквал эмоций по поводу того, что эти лекции не имеют ничего общего с университетской программой, потому что они интересны, увлекательны и после них вырастают крылья. Вопросов у меня возникало все больше, и я забеспокоился, не секта ли? Когда я осторожно начал прощупывать почву и высказывать свои предположения, Анюта разозлилась не на шутку. Сказала, что отвечать на мои глупые вопросы не собирается, что я вечно кого-то в чем-то подозреваю и что она передумала приглашать меня к себе на чай. Не припомню случая, чтобы мы рассорились вот так, на пустом месте. Я не сделал ничего, что оправдывало бы такую ее реакцию.

В надежде, что Аня сама позвонит мне, я выждал два дня. Она не звонила. Тогда я решил сходить к ней. Был выходной, меня впустила ее мама. Сказала, что Аня у себя в комнате. Я зашел. Она не бросилась мне на шею, как обычно, из чего я сделал вывод, что она все еще на меня сердится. Чтобы прекратить нашу ссору, мы договорились, что я как-нибудь пойду на лекции вместе с ней и только когда я увижу все собственными глазами, мы поговорим. До тех пор поднимать эту тему запрещалось. И я дал ей такое обещание.

Мы пили чай, как в старые добрые времена, будто не было между нами и тени раздора. Мама Ани принесла нам к чаю сырники с медом. Сегодня в одном из наших любимых кинотеатров на Подоле должна была быть премьера фильма Бертолуччи, и я с радостью сообщил об этом Ане. Я был уверен, что она пойдет. Мы часто ходили с ней в кино. Наши вкусы совпадали, а тут еще и один из наших любимых режиссеров. Совместный поход в кино свидетельствовал бы о нашем с ней полном примирении. Но, к моему удивлению, Аня искала повод отказаться. Я снова почуял неладное. Ведь раньше мы ничего друг от друга не скрывали. Сдаваться я не собирался. Я пообещал принять все, что она мне сообщит, не осуждая и не комментируя. И только после этого Аня призналась, что едет на просмотр фильма в Дом Братства. Я сразу же пожалел о данном мной обещании. Раньше это хоть называлось просто «лекции». Теперь это еще и «Братство». И что за фильм они там будут смотреть? Вопросов было множество, ответы на которые я смогу получить только со временем. Спешить никак нельзя, нужно было набраться терпения.

Мы решили, что я поеду с ней. В Дом я заходить не буду, а только провожу ее до ворот. По дороге Аня рассказала, что, помимо общественных лекций, по выходным в Доме Братства устраивались киновечера. Такие мероприятия могли посещать все, кто записан на курс лекций и прошел вводный курс. Как же долго Аня скрывала это от меня! Аня имела право входа в Дом, потому что уже успела прослушать вводный курс, а это полгода, слушала дальше, и это еще полгода. Итого год! Я не заметил, как мой близкий человек попал в какую-то сомнительную организацию!

Целый год с разными девушками я пытался позабыть Валерию Викторовну, но ни с одной не испытывал и намека на ту страсть, которая сбивала меня с ног от одного только ее взгляда. Взгляд Валерии Викторовны сделал со мной больше, чем любая близость с моими ровесницами. Но все это нисколько не оправдывает меня. Мы с Аней друзья, и я не должен был отдаляться от нее настолько, чтобы целый год не замечать, что с ней что-то происходит. Я чувствовал свою вину и теперь намеревался все исправить. Чем бы ни было это Братство и эти лекции, я не дам произойти с Аней ничему плохому.

Мы вышли из метро и вскоре оказались на одной из улиц частного сектора.

— Дальше я сама, — категорично заявила Аня. — Со мной все будет в полном порядке. Хочешь, позвони мне после десяти. Я бы тебя взяла с собой, но тебе пока что туда нельзя. Но скоро мы это исправим.

Я в недоумении смотрел на ставшую вдруг такой неродной мне Аню.

— Ну ладно, я побежала, там нельзя опаздывать, — и она чмокнула меня в щеку.

Я стоял до тех пор, пока она не скрылась в одном из дворов, после чего побрел к метро. В конце концов, через каких-нибудь полтора-два часа я ей позвоню. Я запомнил это место и, если понадобится, смогу его отыскать.

Ровно в одиннадцать вечера я набрал ее домашний номер, Аня взяла трубку. Похоже, я все, как всегда, преувеличивал.

Мы шли на лекцию вместе. Аня все разузнала и записала меня на вводный курс нового набора. Она до сих пор пребывала в восторге от Братства и согласилась прослушать лекции еще раз, со мной за компанию. Я был этому рад, потому что один я уж точно туда бы не пошел.

Аня заявила, что женщина, которая ведет этот курс, просто не может мне не понравится. Она нашла способ развеять мой скептицизм и пробудить любопытство. Даже не так, Аня утверждала, что я влюблюсь в Марину Мирославовну с первого взгляда, и готова была со мной поспорить, на что угодно. Спорить я не стал. Однако собирался доказать, что она не настолько разбирается в этих вопросах, чтобы знать заранее, в кого я влюблюсь. Но сам ерзал на стуле от нетерпения.

Лекции проходили не в Доме Братства, местонахождение которого мне уже было известно, а в актовом зале одного частного колледжа. Людей было много. Я не знал, с какой целью сюда пришли все они, я же находился здесь исключительно из-за Ани. К тому же я собирался разоблачить все это сомнительное предприятие.

В зал вошла ошеломляюще красивая женщина. Одета она была строго, со вкусом. На шее у нее был повязан синий шелковый платок, который подчеркивал и оттенял голубизну ее глаз. Вьющиеся волосы красиво спадали на плечи. У Марины Мирославовны, так ее звали, были правильные черты лица, аристократически бледная кожа не требовала макияжа. Если он и был нанесен, то это было незаметно. Ее голос соответствовал внешности и ласкал слух. Все время Аня выжидающе на меня поглядывала. Пришлось признать, что она неплохо меня знает, быть может, даже лучше, чем я сам. Если бы я с ней поспорил, пари было бы мной проиграно, потому что я влюбился с первого взгляда.

Помимо потрясающих внешних данных и красивого голоса лектора, увлекало и само содержание лекции. С самых первых минут я был полностью поглощен тем, что слышал. Не то чтобы все услышанное было для меня внове, нет, о чем-то я знал, ибо это были прописные истины, о чем-то догадывался. Но к осмыслению того, что давно мне было известно, я пришел только теперь. Я внимал всему, что звучало из уст этой красивой женщины. Марина Мирославовна говорила о бешеном ритме нашей жизни, о том, какое множество различных мыслей проносится у нас в голове изо дня в день. О том, что у нас не хватает времени и умения останавливать этот поток, просматривать, фильтровать и осознавать наши мысли. Вся информация, которую мы воспринимаем ежедневно, ежечасно, ежесекундно, накапливается в нас. И очень часто это совершенно бесполезная информация. Но существуют специальные техники, с помощью которых можно научиться просматривать все свои мысли внутренним взором, выделять и оставлять только ценные, нужные, а ненужные отпускать за ненадобностью. Из «архива» мыслей можно научиться в нужный момент извлекать любую, какая только потребуется, а очищенное место использовать для накопления новых созидательных мыслей и идей. Но лучше и продуктивнее всего не только контролировать входящий поток, но и окружать себя теми людьми, приобретать те знания, которые сами по себе созидательны, гармоничны и не разрушительны для нашей психики. Потому что все, что мы видим и слышим, не проходит бесследно. Информация входит в нас, живет и функционирует. Это и реклама, и бездумные песни, и двухсотсерийные сериалы, и масса знакомых и приятелей. Поэтому очень важно отдавать себе отчет в том, с кем мы общаемся, что читаем, слушаем и смотрим. И делать это следует каждый момент нашей жизни. Глубоким заблуждением является мысль, что, для того чтобы отдохнуть после работы, достаточно фоном включить телевизор или радио, при этом неважно, что смотреть или слушать. Это более чем важно! В сегодняшнем мире и так хватает всего, что входит в сознание и подсознание без нашего на то согласия. Взять одну только рекламу. Поэтому, когда мы вольны выбирать, а мы вольны делать это ежесекундно, мы должны этот выбор делать и делать его осознанно. Далее Мариной Мирославовной было предложено упражнение, которое рекомендовалось выполнять перед сном ежедневно.

— Нужно лечь, расслабиться, закрыть глаза. Представить себе белый экран, как в кинотеатре, по которому все мысли и события за минувший день будут проплывать в виде облачков. Мы же, как зрители в кинотеатре, будем их просматривать, но не оценивая и не сосредоточиваясь ни на одном из них. Просматривать внутренним взором и отпускать. Если не будет получаться и какое-нибудь событие или мысль увлечет за собой, внимание нужно переключить на дыхание. Глубоко и спокойно дышать, следить за каждым вдохом и выдохом. И через некоторое время пробовать снова. На первых порах понадобится чуть больше усердия, но со временем будет получаться все лучше и лучше. В любом деле важен навык. А результат не преминет быть. Это упражнение даст вам понимание того, насколько облачен или безоблачен ваш небосвод. Желание сделать его ясным и солнечным придет само.

Я ощутил острое желание и даже необходимость проделывать такую штуку перед сном систематически. И решил взять себе за твердое правило впредь контролировать тот информационный поток, который в меня поступает.

Лекция продолжалась, и после основной ее части, как мне подумалось, для отдыха было предложено разобрать такие понятия, как «фантазия» и «воображение»: отличаются ли они друг от друга? И если отличаются, то чем? Как выяснилось позже, это была не основная часть лекции, а только ее начало.

Мне было известно, что воображение на порядок выше фантазии, но я не знал почему. Таким образом, ничего конкретного по этому поводу я сказать не мог. Вопрос Марины Мирославовны был адресован залу, нам, слушателям. Судя по огромному количеству хлынувших от слушателей версий и предположений, они имели пытливый ум. Я же сидел затаив дыхание. Я следил за реакцией Марины Мирославовны на выдвигаемые версии, за каждым движением, за выражением ее лица. Я уже ревновал ее и безумно завидовал тем счастливчикам, на которых был обращен ее взор, когда они выкрикивали с места свои реплики.

Марина Мирославовна упростила задачу и предложила дать определение сначала фантазии, а затем уже и воображению. И тогда высказывания зазвучали отовсюду, зачастую односложные, вроде фантазия — ирреальность; фантазия — плод воображения, полет мысли; воображаемый мир и так далее и тому подобное. Нашелся знаток латыни и греческого языка, который уверял, что фантазия и есть воображение. Были и более замысловатые версии: фантазия — весь полученный нами опыт плюс вымысел, в основе фантазии лежит нестандартность мышления, фантазия это абсолютная творческая свобода и так далее. Позади меня молодой женский голос определил фантазию как музыкальную импровизацию в различных жанрах, из чего я сделал вывод, что девушка, если и не имеет музыкального образования, то так или иначе связана с музыкой. Этот ответ Марина Мирославовна выделила более явным, чем остальные, жестом одобрения. Шум в зале не смолкал. Ответы стали повторяться, и тогда Марина Мирославовна взяла слово. Как только она заговорила, шум в зале тут же стих.

— Здесь прозвучало множество верных определений или близких к верным. Из того, что я услышала, наиболее распространенное мнение построено на том, что фантазия существует за гранью реальности и создает нереальные образы. Между прочим, такая версия прозвучала не только в вашей группе. Но позволю себе с ней не согласиться и скажу, что «продукт» и фантазии, и воображения сотворен из вполне реального материала. И если фантазия и порождает нечто несуществующее, или, как здесь звучало, «неправду», так только за счет нестандартного комбинирования частей самого что ни на есть реального. Иначе откуда бы ему взяться в нашей голове? Вы согласны? То есть в результате пусть и нестандартного мышления, но которое формировалось в реальности, получается, как вы выразились, «неправда», которая, кстати сказать, может быть как красивой, так и не красивой. Теперь перейдем к воображению, и все сразу станет на свои места. Воображение, по моему мнению, более глубокий процесс, так как в нем участвуют накопленные знания и опыт и он, скорее, сводится к воссозданию сути вещей, к их целостности и подлинности, к прообразу. В то время как фантазия мастерски сочиняет неправду, воображение мастерски раскрывает правду! Но и то и другое основано на том, что мы когда-либо чувствовали и переживали, то есть взято из жизни, согласны?

Ах, если бы я умел формулировать свои мысли и хоть на мгновение был бы вознагражден ее взором, обращенным ко мне! А так, она еще ни разу на меня не взглянула. После небольшой паузы Марина Мирославовна продолжила.