Бесплатный фрагмент - Городской ужас

Пролог

Прекрасна Москва в лучах заходящего солнца. Редкий автомобилист не опустит защитную панель, ослеплённый бликующими стёклами окон в геометрии окружающего пейзажа. Кажется, будто сам воздух погружается в сон, и город превращается в свою 3Д-модель, обрастая тенями.

В спускающемся полумраке ещё можно встретить прохожих, неспешной походкой прогуливающихся по центральным улицам, но вскоре на смену им выплывут высушенные комки материи, с устремлённым в землю взглядом и органическим нежеланием видеть друг друга.

На углу каждого дома Центра угадывается взгляд камер, несущий спокойствие и умиротворение, если верить голосу в метро.

Никто из бегущих по непонятным причинам домой не смотрит вокруг, чтобы вдохнуть ту умиротворяющую дремоту, что опускается на город. Каждый в этот момент влюблён в свой диван и телевизор. А может быть и компьютерный монитор.

В каждой системе есть элементы того вида, что не вписывается ни в один известный механизм. Такие люди обречены быть жертвами. Добровольными или нет — влияет только на след, который они после себя оставят. Семя, не умершее в себе не даст всхода — оно сгниёт, а приносящие себя в жертву добровольно — дадут ствол и плоды.

Люди, копошащиеся в этом городе, не хотят делиться. Каждому здесь всего мало. Мало тем, у кого нет машины, чтобы постоять в пробке, мало тем, у кого несколько квартир, машин и друзей в госаппарате, мало тем, у кого особняк, лимузины, виллы на разных побережьях, лучшие проститутки или мальчики-содержанки. Каждый хочет больше.

Движения в этом городе напоминают движения сломанных марионеток, а разговоры на псиный лай и визжание сук.

Есть элементы, которые не вписываются в систему.

Людям свойственно сбиваться в стаи, так что не желающие вписываться в круговорот доения, создают свои параллельные общества. Они закрыты и невидимы, однако дают своим членам атмосферу радушия и душевного комфорта, что в отсутствии выдаивающих сил предлагают семьи, друзья и близкие.

И как всегда есть те, кто просто по природе своей не может вписаться никуда.

Бредя по арене Садового Кольца, молодой человек в куртке с воротником высотой до середины затылка, также как остальные, смотрел себе под ноги. При этом в его голове крутились мысли, не связанные с повседневностью.

Повседневность… Что это? Просто набор привычных стереотипов поведения, навязанных необходимостью или привычкой, а то и родительской волей, ещё с детства.

Молодого человека огорчало, что для выхода из повседневности не помогают ни наркотики, не дающие почувствовать ничего, что человек не смог бы ощутить без них, ни ночные клубы и прочие развлечения подобного сорта, так как момент короткого выхода в экстатическом танце имеет свойство обрываться и чтобы его продлить, надо приходить туда вновь и вновь, обращая это в привычку.

Так что же тогда? Парень уже знал ответ, хотя он ему не нравился.

Нормальная жизнь. Но не по установленным правилам, а по своим. Использование культурных достижений, установления режимов работы, отдыха, семья, очаг, дети, старость…

Невыносимо! «Но выхода нет, — думал он — это не пройденный подростковый бунт играет».

Но все эти невесёлые мысли были вытеснены воспоминанием о вчерашнем случае.

Он точно также возвращался довольно унылой чередой улиц и дворов, тающих в закатном солнце. В руке держал купленный только что «Сникерс» — эквивалент разрешённой самому себе дневной порции сладкого. Проходя мимо колодца у обочины, он услышал едва уловимое пение. Это был протяжный восточный мотив, его пение было настолько сладким и завораживающим, что руки и ноги размякли и перестали слушаться.

Он осознавал всё, что происходит, ощущал своё тело и потому не боялся. Он знал, что в нужный момент сможет сбросить оковы и уйти. Несмотря на то, что пение было едва различимо в гудящем от автомобильных шумов воздухе, его источник, как будто подсвечивался в сознании — закрытое люком отверстие колодца.

Периферия зрения исчезла — остался один колодец и ангельские голоса, отыгрывающие своё существование в льющейся мелодии.

Что им двигало? Конечно же, любопытство — не сама мелодия.

Шаги, которые были сделаны до колодца, стёрлись из памяти. Остался только люк и невероятное, растворяющее в себе пение.

А потом люк колодца взлетел, поднятый чёрными острыми щупальцами. Раздался звук между свистом и визгом, режущий разнежившуюся душу как ржавый нож. Одна из щупалец схватила «Сникерс». Владислав упал и попытался отползти, но чувства брошенности и безграничного одиночества парализовали его волю. Жить и что-то делать не хотелось, и сознание покинуло его.

Так он познакомился с тем, что про себя назвал Крабусом.

Глава I

Бывает такое настроение, что хочется не то в космос полететь, не то из окна выпрыгнуть. Владислав часто пребывал в таком. Как ни странно, но мечтателем он не был. Его позывы к выходу за пределы существующих рамок бытия отставляют следы в его поведении в виде смутных предчувствий и ощущении нереальности, сюра происходящего. Примерно как в книгах Пелевина, только молодой человек не испытывал к этому чувству симпатии.

На парах и на работе, когда доводилось отрешиться от надоедливого внимания преподавателей и коллег, Владислав погружается в некое подобие транса, уходя во всплывающие из подсознания образы — примерно как при медитации, но без специальных поз и ритуального пения. Может это признаки развивающейся шизофрении, которая, как пишут, может вступить в свою к тридцати годам, а может просто мечтательные черты характера матери, которые спорили в его генах с практичностью отца — молодой человек сам толком не мог определить.

С таким характером трудно построить «нормальную жизнь» со всеми атрибутами, будь то стабильная работа, семья и увлечения. Ведь жизнь с таким состоянием ума превращается в колыхание поплавка на воде: он то погружается в реку фантазий, то выпрыгивает вверх в поисках компании и приключений, то несётся по течению, а иногда и против — воображая себя борцом с обстоятельствами.

Иначе, как поставив цель из этого тупика не выберешься. Владислав осознал это ещё в десятом классе, но как водится, дойдя до финальных курсов своего высшего образования, не нашёл жизненных ориентиров и даже не смог прикипеть к своей профессии. Маркетинг — занятие интересное, но не располагает к делению себя на обучение и саму работу. Мизерное количество работодателей на московском рынке просто не готовы набирать к себе студентов, поэтому Владислав, проявив по истине христианское смирение, устроился официантом. Здесь иногда можно позволить себе отрешиться, а со временем, он выработал способность сохранять свой ход мыслей, улыбаясь алчущим вкусностей посетителям и даже запоминая их пожелания.

К выработке цели Владислав относился тем серьёзнее, чем больше ныли его ноги после каждой смены. В итоге он дошёл до колоссальной решимости усадить себя за рабочий стол и в обычно подавляющей его домашней обстановке выявить цепочки своих склонностей для постановки финальной цели. И ни к чему не пришёл. Точнее он пришёл к пометке в электронном дневнике, что невозможно поставить себе цель, руководствуясь одним рассудком.

Пропустив затем весь семестр, перед весенней сессией он оказался в экстремальных условиях отработок долгов и тонкой вузовской дипломатии, владение которой очерчивает тонкую грань между необходимостью демонстрировать реальные знания от черт, по которым преподаватели «интуитивно» чувствуют, что человек знает и потому ставят «допуск», хотя бы он ничего и не знал.

К этому пионерскому способу создавать себе проблемы, а потом решать их он прибегает в течение всей жизни, чтобы как-то справиться со скукой. Поэтому в среде преподавателей он приобрёл имидж «очень неровно», как, покачивая головами, как бы с небольшим сожалением произносят старые девы, в арсенале преподавания которых — одна лишь адская рутина.

Что же до личной жизни, то Владислав от случая к случаю перебивался случайными встречами и быстрым сексом — в основном с бывшими студентками своего факультета, по тем или иным причинам, его покинувшим.

Русская демонология довольно бедна, не понятно по причине ли специфики православной доктрины или из-за отсутствия мощного мифилогического бэкграунда, подобного тому, что имел Данте в качестве наследства от древних греков и римлян. Да и кому сегодня придёт в голову заниматься демонологией, исключая экзальтированных одиноких и замкнутых подростков?

Мать Валдислава как-то рассказывала ему о знакомстве с одной семьёй, продажей квартиры которой она занималась. Находясь в этой квартире, она якобы ощущала какое-то присутствие, и собака её подруги, которую она пустила туда пожить, чем-то заболела и в течение трёх дней высохла и умерла. Владиславу было неприятно вспоминать вид скелета, обтянутого кожей с участками облезшей шерсти и проглядывающими из-под синей кожи внутренностями.

Но сам он не верил в потустороннее и мистические энергии. Проработав в отделе маркетинга, он научился не верить ничему, что прилетает в уши в виде осмысленных кем-то фактов, а большая часть мистической информации в информационном поле циркулирует именно в таком виде.

Но больше всего он не любил, когда ему начинали втирать про мистику как видение реальности. «Вместо того, чтобы делать нормальную карьеру, кормить семью они занимаются какой-то хернёй, выпадают из жизни», — рассуждал он.

Он долго не мог поверить в случившееся. В принципе, он не верил до самого конца, думая, что скорее всего слетел с катушек. Правда, при этом всё-таки реагировал и вёл себя, как будто находится в реальной опасности.

Но пока, после первого случая, перед его мозгом стоит задача: классифицировать случившееся. Что это было вообще? Продукт выхлопа уставшего мозга, в попытке защититься от скучной реальности, выдумывающего развлечения или что-то иное?

Все манипуляции и передвижения тела можно было бы определить как результат галлюцинаций, но пропажа «Сникерса» была весомым аргументом в пользу вмешательства чего-то внешнего. Влад решил сходить на место осмотреть его.

Была ночь. Ветер метал ветки деревьев, двигая тени на стене комнаты. Накрапывал мелкий дождь, периодически ветер бросал эту морось в стёкла в ярости, что человек отгородился от стихии. Владислав плохо спал. Что-то всё время мерещилось в стуке дождевых капель о карниз и в тенях, что складывались в чудовищные лица около его кровати. Он чувствовал, что к нему подступает что-то нехорошее.

Резко подняв голову, он окинул взглядом помещение — оно было пустым и только фонарный свет создавал фон для теней и маленькая зелёная лампочка хромированного мигала на далеко стоящем от кровати комоде. Воображение стало рисовать жуткие картины изломанных человеческих фигур, насекомоподобными движениями заползающих в его комнату. Но комната была пустой.

Влад принялся обуздывать своё воображение, как привык это делать с детства, когда назойливо гудящие мысли в голове и призраки чудовищ не давали ему заснуть. Он представлял себе старый телевизор, который был у них, когда родители ещё жили вместе, а затем выключал его. Рябь на какое-то время угасала, но потом телевизор снова включался.

На этот раз его раздражали внешние шумы, дрожание веток за окном, биение капель воды о стёкла, фонарный свет, что как назло горит в три часа ночи.

Ничего не происходило.

Владислав ворочался около часа и, наконец, отвернувшись к стене и приняв позу эмбриона, он почувствовал, что начинает успокаиваться и проваливаться в сон. В тот момент, когда засыпающий переходит в это чудесное состояние, где всё возможно, он ощутил присутствие. Такое чувствуешь, когда кто-то, чего-то желающий от тебя, долго смотрит на тебя на остановке. Влад знал, что это просто часть информационного шума, что вечно происходит у него в голове и не пошевелился. Момент спустя, он почувствовал, будто холодные щупальца проникли ему в мозг и стали откачивать жизнь из него. Он резко повернул голову и увидел в нескольких сантиметрах в нескольких сантиметров над головой блестящую в свете фонаря лысую голову с искажённым безумной яростью лицом и длинным алым языков, торчащим изо рта. «Умбара!», — крикнула голова и бросилась ему в лицо, обдав его неестественным холодом.

Владислав вскрикнул и вскочил на постели. Он по-прежнему был один в комнате, за окно шёл мелкий дождь, а ветки деревьев рисовали на стенах пляшущие тёмные узоры.

…

Утром Владислав, зная, что ничего не найдёт, стал обыскивать комнату в поисках следов чьего-то присутствия. Он заглядывал под кровать, открывал ящики комода, осмотрел шкаф — само собой ничего не было.

Перед выходом, уже позавтракав, он зашёл в комнату, чтобы захватить с комода кое-какие вещи для работы и, уже отворачиваясь, приметил мелкую деталь, на которую в любой другой момент не обратил бы внимания. Кремовая штора, висевшая сбоку от окна, была вспучена со стороны улицы. Сначала он не понял, почему за это зацепилось его сознание. Постояв несколько секунд, в голове появилась мысль, что штора не могла быть выгнута с той стороны, так как у него уже давно стоят новые пластиковые окна, декорированные под дерево, и сквозняк просто не мог проникнуть с улицы. Да если бы это и случилось, то шторы заметно колыхались бы ночью.

Виски опять стянуло, как будто обруч с закручивающимся механизмом сдавливал ему голову. Он подошёл к шторе и, собрав волю в кулак, резко отдёрнул её. Само собой за ней ничего не оказалось. «Может просто осталась складка после уборки», — попытался он себя успокоить, хотя прекрасно понимал, что мягкая ткань в принципе не способна самостоятельно поддерживать какую-либо форму.

Владислав бросил флешки в рюкзак, нервозно огляделся по сторонам, обул кроссовки и вышел из квартиры.

В это время кремовая штора заколыхалась и сквозь ткань проступила округлость, на которой, если бы кто-то стал приглядываться, обнаруживались неровные мимические черты.

…

После часов удушающего бехделья в отделе маркетинга, организм требовал немедленной смены положения и воздуха.

Стояла неладная хмурая погода, но бывают дни, когда и она радует. Витает в воздухе что-то, содержащее намёк на свободу и грядущие перемены. В большинстве случаев такая атмосфра исчезает, не оставляя даже воспоминания о себе. Но на этот раз голову Владислава переполняла уверенность, что нечто должно произойти, причём такое, что перевернёт жизнь. Правда он не сказал бы на какой бок.

Выйдя из подъезда со стеклянными дверями, он вставил наушники и включил любимый «Биопсихоз», трансовые треки понесли его по волнам предчувствий и непонятных ожиданий, как будто он перестал быть человеком, а увидел себя сверху — комочком материи, перемещающимся из пункта в пункт, руководствуясь странными двухмерными мотивами. Прежде чем идти на место первого столкновения, Владислав зашёл в кафе и взял сэндвич. Внутри сидеть не хотелось — он вышел за дверь и принялся за ужин на верхней ступеньке, пропуская редких посетителей и шумные группы непонятно чему радующихся молодых людей. Один из подостков задел его плечом. «Ты бы извинился, парень! — развернувшись, сказал Владислав уже проходившему в двери парню — А ты не стой на входе, — ответил тот.

Мелкая морось стала видна на фоне ярко горящих в поздних сумерках фонарей. Владислав засунул в рот остатки сэндвича и, отлипнув от стены, медленно зашагал в сторону Тверской, где в одном из дворов встретился с пожирателем «Сникерсов». «Крабус… Почему крабус? — подумал он. — Странное название пришло в голову, эти щупальца совсем не напоминают…» С громким сигналом прямо на него неслась скорая, Владислав едва успел отскочить. «Решили подобрать новых пассажиров?», — с раздражением подумал Владислав.

«Разрежь вены — стань свободным!», — неслось из наушников и раздражение на мир сгорело и захлебнулось в адреналиновой волне, что вызывала песня.

«Семь с половиной часов», — увидел он время на большом электрическом циферблате над гигантским глобусом. Почему-то вспомнились часы, отсчитывающие время до ядерной полуночи.

Наконец, он стал узнавать приметы места, где повстречался с неизвестным. Теперь адреналин кипел в крови не из-за музыки, а из-за того, что, если он ничего не обнаружит, это будет означать, что он сошёл с ума, а если найдёт это… Крабуса, то… Он не знал что будет делать. «Собственно, для чего я сюда пришёл?», — подумал Влад. Но было уже поздно возвращаться. Он свернул за угол после окончания гигантского арочного прохода в один из дворов на Тверской.

…

Когда он проснулся, было так тепло и сладко, что долго не хотелось вылезать из-под одеяла. Так тепло, так безопасно… Ощущение блаженства от пробуждения, после которого не нужно вскакивать и куда-то идти, согревало внутренности лучше горячего чая после холодной моросящей улицы.

«А почему я, собственно, никуда не должен идти?», — вдруг подумал он. Отрезвляющий вопрос холодной волной прокатился по телу, ежом проскребая себе дорогу от грудной клетки до паха. Владислав вскочил. Будильник почему-то не работал, он посмотрел на часы своего смартфона последней модели серии. Среда, 10:19 — сообщило ему устройство. Он занервничал, быстро собрал вещи и, не позавтракав, выбежал на лестничную клетку. «Чёрт, и будильник не сработал, и…» «А как я оказался дома?», — произнёс он вслух, поднимая глаза к серому потолку.

Держась за хромовую ручку вагона метро, между уныло стоявшими пассажирами, Владислав пытался восстановить события вчерашнего вечера.

За поворотом арки был обычный московский двор, утопающий в темнеющей в сумерках густой зелени. На асфальте одной из парковочных площадок он заметил участок, огороженный красно-белой лентой в полоску, натянутой между конусами. «Вероятно, это то самое…» «Молодой человек, что вы встали у выхода, дайте выйти!», — завопила маленькая неприятная женщина из-за спины. Лента и прям огораживала участок вокруг открытого люка под землю, крышки при этом поблизости нет. Владислава обдала холодная волна страха. На этом месте память стала сопротивляться попыткам проникнуть глубже.

«Станция Маяковская», — пропел профессиональный женский голос. Владислав вышел вместе с толпой, и его понесло к эскалатору.

«То это место или нет?», — думал он, стоя возле колодца. — Если даже оно, то если полезу туда, кто-нибудь прицепится. Хотя, какое им дело…» Он перелез за ограду и, больше не думая, стал спускаться по круглым железным перекладинам вглубь колодца. Десять секунд спустя к сомнению в голове добавился страх и сдавил затылок с такой силой как будто холодная рука ухватила его за волосы, и тащила на себя. Воздух стал более спёртым, становилось душно. «А зачем я вообще спускаюсь, что я буду делать внизу?», — он упорно задавал себе этот вопрос, а ответ также упорно ускользал от искующей длани разума. К безумной влажности добавилась нота канализационной вони, которая почему-то не сразу ударила в нос. Наконец, резко повысившаяся влажность известила о том, что он у самого дна. Влад на миг задержался, а затем спрыгнул с последней перекладины. Знакомое всем, кто хоть раз в жизни делал шаг с обычной ступеньки в полной темноте, чувство захватило дыхание, но через долю секунды раздался всплеск и тёплая влага захлестнулась в ботинки. Было жутко душно, чувствовалось даже перемещение этого осязаемого воздуха по подземному проходу. В голову совершенно не к месту пришла мысль, о том, каким образом это строилось в те далёкие времена, в начале XX или, тем более, в более ранние века.

После того, как он включил фонарик смартфона, пришло позднее раскаяние: а что он серьёзно намеревается тут делать? Единственное доступное действие было — идти и он пошёл.

Владислав не сразу посмотрел на часы: было уже 21:22. По его расчётам, он шёл около десяти минут, значит…

«А ничего это не значило тогда», — оборвал он свою мысль, сходя с эскалатора.

На гранитных ступеньках у выхода, как всегда, была давка — люди не могли поделить большое количество дверей на выходе. В воздухе висела лёгкая, приятная прохлада, после духоты метро — очень поднимающая настроение. Только Владислава, как гири на верёвке, тянул комок смутных воспоминаний. Одновременно и хотелось всё вспомнить, и было чувство, что в самом конце ждёт ужас, который, всплыв на поверхность сознания, будет отравлять его.

Но Владислав не собирался сдаваться этому мраку так просто. Бодрыми шагами он дошёл до стеклянных дверей и стеклянного козырька входа в тёплое офисное здание. Это обманчивое тепло застревает у людей внутри, и они остаются в этих уютных загончиках на всю жизнь. Владислав не мыслил себя частью этой группы, ему хотелось управлять своей жизнью, выстраивать её по собственному желанию, а для этого он должен упереться и бороться с обстоятельствами. В том числе с начавшимися в его жизни странностями. С чего, как не с назойливо вторгавшегося в жизнь неопознанного, стоит начать эту борьбу? Оно само как будто хотело поиграть с ним. Владислав намеревался вывести это «что-то» на чистую воду.

В запойном тепле офисного лабиринта, где вопреки всем крикам об уважении личности в «Нашей фирме», нет не то, что уважения, но и места для самой личности, стоит множество светящихся мниторов и жужжащих вычислительных машин. Каждая трудовая единица привносит свою лепту в ореол успеха собственников фирмы и получает маленькую крупицу от этого успеха. Самая большая категория трудящихся получает эту крупицу фиксированно или с таким процентом, который всё равно несоизмеримо меньше, чем отданный взамен общего успеха труд. Так что, в зависимости от успеха компании, большинство трудящихся превращается либо в балласт, от которого необходимо избавиться, либо в, мягко говоря, очень простодушных людей, разрыв между доходами которых и доходами владельцев фирмы, катастрофически несопоставим. Впрочем, такова судьба всех сильных людей: они просто не могут быть в толпе и работать на кого-то, они либо поднимаются и становятся единственными в своём роде и агрегируют большие богатства, либо скатываются на самое дно.

Но есть ещё одна категория людей, людей застрявших между этими категориями. Стать во главе у них не хватило воли, а вечно вариться в серых массах они не в состоянии. Примерно к такого сорта людям принадлежит Владислав. Ему было очень болезненно сознавать это, но, хоть и с трудом, он принял своё положение и решил прожить достойную жизнь.

Отдел маркетинга, если компания нуждается в нём действительно, а не в качестве дани моде — это элитное подразделение в среде людей, решивших устраиваться на работу. Почему, собственно Владислав и пришёл сюда. Это место не чуждое творчеству, хотя и специфической формы и иногда здесь выделяют отдельный кабинет.

Компания, в которой работал Влад, занимается локализацией и распространением программного обеспечения и игр и уже долгое время была на коне. Так что у Владислава был свой офис.

Выкурив сигарету у входа — привычка, которую он приобрёл два месяца назад, Влад пройдя через холл и поздоровавшись со знакомыми, вошёл в свой уютный уголок посреди тонких стенок, между которыми обитает планктон.

Сбросив рюкзак на пол, возле рабочего стола, он нажал кнопку включения на компьютере. По завершении загрузки, монитор выстрелил в глаза сообщениями о заданиях по мелочи — это ежедневно даётся в нагрузку к крупным проектам, за некоторые из которых отчитываться приходилось раз в квартал. Влад бегло пробежал их глазами. Ничего, он успеет. Мысли понеслись во вчрашний день… Вдруг раздался звонок.

— Да?

— Коваленко, почему опоздал?

— Извините, Александр Викторович, плохая ситуация в метро.

— Заранее выходить надо. Каков прогресс по «Олимп 3»?

— Разойдётся как горячие пирожки! — бодро отрапортовал Владислав — студия выложилась на полную, а я запущу все скудные точки узнавания в мозгах потребителей.

— Ладно, смотри. До связи.

— До свидания.

Владиславу очень нравился либерализм, доходящий до разгильдяйства, царивший в компании. Если хоть на секунду допустить, что маркетинг — это вид творчества, то, как и всякое творчество, он не может существовать в несвободной атмосфере. Это было уже второе крупное опоздание за последние две недели.

Наконец, он сел и начал вспоминать.

Влажность стоит такая, что воздух можно пить. Он бесполезным движением вытер лицо — всё равно через несколько секунд с него польются ручьи. В поле зрения попадает лишь то, что выхватывает фонарик из космической темноты канализации. «А что я там искал?», — снова задал он себе этот вопрос. Странно, он помнил, что задавал себе этот вопрос ещё там, под землёй, но не помнил ответил ли на него. Вода ручейками просачивается через стены и стекает в болото, которое доставало ему уже до колен — бетонная труба шла под уклон. По голове непрерывно бьют вонючие капли, откуда-то из смежного коллектора. Через несколько десятков метров стала канализационная вонь стала острее. «Зачем я сюда спустился?»

За поворотом вода стала резко подниматься и уже доходила до верхней части бёдер. Абсурдность происходящего не даёт сосредоточиться и наконец осознать что он тут ищет. Где-то впереди послышался всплеск, он остановился. Ничего необычного не было слышно, только эхо разносит случайные всплески поды и звук падающих капель. Он пошёл дальше, и когда начал с трудом передвигать ноги в мутной воде, параллельно со своими хлюпающими шагами, стал слышать другой ритмический звук. Впереди шёл кто-то ещё. Тело охватила холодная дрожь, заставившая мелко трястись нижнюю челюсть. С трудом успокоив себя мыслью, что возможно тут ходят диггеры, он пошёл дальше, предварительно направив свет фонарика вперёд, повыше. Не то, чтобы свет фонаря доставал до дна, когда он светил чуть ниже, так, что было видно ноги, но это как-то помогало концентрироваться на ландшафте дна. Теперь же он пропустил момент когда температуры человеческого тела вода поднялась до пояса, до того уровня, когда тело человека принадлежит больше воде и тому, что в ней, а не ему. Он споткнулся и выронил смартфон в воду.

Какое-то время он постоял, давая глазам привыкнуть к темноте — бессмысленно, тьма была абсолютной. Вдруг он уже не услышал, а почувствовал движение чего-то сопоставимого по размеру с человеческим телом. Оно ушло под воду. Тело было физическим, потому что он ощущал движение поды в глубине. Странно, но сердце не выпрыгивало из груди на этот раз — оно замерло, как будто затаилось. Вдруг в глубине зажёгся свет. Это точно не его смартфон — у того не было водонепроницаемой защиты. Свет из глубины стал приближаться и стала заметна рука, держащая прямоугольник смартфона. Тот вынырнул, слепя его и н давая разглядеть кто перед ним. Прошло две, три секунды… Свет оставался на месте, и человек впереди не двигался и не заговаривал.

В дверь постучали.

— Да?! Крикнул Владислав напряжённо.

— Слав, пойдёшь на обед? — задала вопрос миленькая рыжая головка, просунувшись в дверь.

— А… Нет, спасибо. Я сегодня опоздал, позавтракал тоже поздно, — соврал он. — Позже перекушу.

Дверь закрылась, и последнее тоже никак не желало покидать кладовку памяти.

Вдруг его дёрнуло как от удара током, и внутренности похолодели.

Из густой тьмы, образовавшейся за источником света, в освещённое пространство стало выплывать лицо. Он догадался кто это едва только кончик носа и подбородок оказались в его полосе. Мышцы были полностью парализованы. В покрытое светом пространство втиснулось его собственное лицо, только глаза смотрели глухо, не содержа в себе ни одной человеческой эмоции. Секунду оно смотрело на него двумя чёрными колодцами, освещённое фонариком сбоку. А потом его губы раздвинулись в жуткой вертикальной улыбке, обнажив жёлтые зубы, торчащие из чёрных дёсен. И больше Владислав ничего не мог вспомнить из этого вечера.

Глава II

Снова подвывал ветер и снова, как и в предыдущие ночи он не мог спать. Ночь, сгустившись из сумерек, заволокла обычное пространство за окном и опустила на огромный мощный город свой мрак. Кто-то пользовался им, чтобы делать то, чего нельзя делать днём, кто-то выходил на крыши, чтобы посмотреть на звёзды, а кто-то просто пытался уснуть. Но Владислав не принадлежал ни к одной из этих категорий.

Поначалу он не придавал значения происходящему и каждый раз, как в детстве, когда в голове начинал вещать их серый ламповый «Панасоник», он пытался выключить происходящее. Пройдя постсоветские образовательные учреждения, лучшее, что может осознать подрастающий человек — это то, что во всём, от начала до конца нужно полагаться только на себя. И это способствует формированию трезвого взгляда на жизнь. Циником Владислав не являлся, просто хорошо умел отграничивать реальность от выдумки.

То, что стало с ним происходить, напомнило ему завязку фильмов про безумцев или проклятия. Но человеку, которому нужно рано вставать, чтобы успеть на работу это по боку. Он просто существует, а в перерывах — глушит подавленные желания развлечениями, приводя себя в сносное для продолжения жизни состояние.

Теперь что-то изменилось.

Кошмары наяву стали преследовать чаще, многие привычные вещи, как поход в туалет, после выпитого на ночь стакана воды превратились в пытку, а днём выбивали из колеи расплывающиеся и дрожащие головы прохожих и водителей, которые явно смотрели на него. Особенно в моменты, когда он останавливался на светофорах и части потока также нельзя было продолжать движение. Из водительских сидений через начинали вытягиваться головы и с ненавистью смотрели на него долгими немигающими взглядами. Иногда ему заказлось, что он слышит их рык. Другие прохожие этого явно не замечали. Но после столкновения с Крабусом — единственным пока физическим контактом с необъяснимым, Владислав осознавал, что эти твари реальны и могут причинить вред.

Он почти перестал спать. Трудоспособность упала почти до нуля, и он запаздывал с проектом уже на три недели, а те мелочи, которые ему поручали ежедневно делал хуже и хуже, практически впадая в ступор при каждой новой задаче. Похоже, мечту о реализации плана «Нормальная жизнь» придёится на время забыть. Придя к этой мысли, он не смог вспомнить в чём состоял этот план.

«Как там её? Светлана кажется. Симпатичная такая конфетка. Голова вроде тоже на месте…». Он вдруг понял, что не может вспомнить где с ней познакомился. Беспокойство охватило тело с новой силой — теперь в крови бродил адреналин из-за того, что он не мог вспомнить где познакомился с красивой брюнеткой, с которой они отлично поговорили за барной стойкой… «А, да, барная стойка… Так, а я был в баре?»

Владислав высунул руку из-под одеяла, чтобы взяться за его край и поднять — он решил выпить ещё один стакан воды. Руку пронзило иглами. За пределами одеяла было адски холодно, до такой степени, что плоть почти леденела. Он засунул руку обратно, и она и вправду оказалась очень холодной. Привычка к происходящему и в то же время надежда, что всё это временно, не дали страху парализовать его мысли. Проблема была только в том, что он по-прежнему не мог уснуть. И он был один.

«А давно ли я общался с друзьями?» — вдруг возник неуместный полуриторический вопрос, причём он знал, что так его сознание защищалось от чего-то, что происходит в его квартире. Прямо в данную минуту. От этого осознания что-то холодело и сжималось вверху живота, и он тут же хватался за соломенку нелепых рассуждений. «У меня, похоже и нет друзей. После университета встретились пару раз, посидели в баре и с тех пор даже не переписывались. А ведь сидели же за одной партой с некоторыми…» Вывод ему не понравился. Стало тоскливей. Почему-то от безнадёжности будущего становится гораздо хуже, чем даже от очень тяжёлых страданий в настоящем. Тоскливее. Но оставалась ещё работа и отличный коллектив. Настя, секретарша опять же. Очень интересная девушка, надо будет сходить с ней в кино…

Вдруг он поймал себя на том, что засыпает. Причём момент был так зыбок, что если бы он стал ловить это состояние, боясь упустить сон, то из-за усилия воли, оно бы тут же улетучилось и пришлось снова лежать и бояться.

Нет, он не один. Его одиночество — его же вина, он просто не стремился к общению с другими.

Вот, вспоминается множество случаев, когда и в университете, и в отдельные моменты жизни, в разных местах к нему подходили люди, что-то спрашивали у него, о чём-то просили или просто заговаривали о чём-то отвлечённом. Он почти неизменно выполнял их просьбы, отвечал на вопросы, но сам задавал только из вежливости, потому что интуитивно чувствовал, что иначе будет некрасиво. Но до какой же степени они ему надоедали. Большинство этих людей исчерпывают себя ща одну-две минуты диалога и в буквальном смысле начинают повторяться, как будто в них самоперематывающаяся плёнка аудиокассеты с записанной на ней в не очень хорошем качестве кем-то информацией.

«Но, — решил он посмотреть на проблему с другой стороны — многое ведь от меня зависит. Если у меня есть внутренний запрос, то наверняка при старании, я могу раскопать то, что нас могло бы объединять… Например, с теми девочками в „Макдоналдсе“, что попросили у меня чизбургер… Когда это было?»

В слабом фокусе, растворяющегося во сне сознания, продолжали течь мысли, то вырываясь на поверхность и доходя до засыавющего разума, то теряясь в общем потоке… Перед глазами шевелятся ветки деревьев на стене, листья качаются отдельно от колеблемых ветром ветвей — они ведь легче… Они свиваются, двигаются, ползут куда-то на шести тонюсеньких лапках, перетаскивая своё каплеобразное тело по стене. Сплошной поток мелких муравьёв сбегает с потолка вниз… Один крупный муравей беспорядочно бегает по стене — он как будто потерял сигнал с маткой и не знает что ему теперь делать. Вдруг сплошной поток мелких муравьёв вспучивается и дугой смещается в сторону одинокого мечущегося муравья. Его подхватывают шесть муравьёв и тащат его за лапы в общем потоке. Муравей сопротивляется, но малньких много. Вдруг они стали тянуть его в разные стороны какждый — в свою. Они оторвали ему лапы и муравей, лишившись возможности бегать по стене, полетел вниз и, кажется упал на него.

Но он лежит под одеялом, так что это не страшно. Завтра он проснётся и стряхнёт трупик.

Глава III

В кафе было тепло и уютно. Холодный сырой вечер сгущал краски за стеклом, но внутри горел яркий свет, и приятная музыка отдавалась в душе спокойствием. От барной стойки в его сторону двигалась красивая девушка почти в неглиже.

— Ещё принести чай? — вежливо спросила она, наклонясь вперёд, так что не смотреть на её полуобнажённую грудь было почти подвигом.

— Нет, благодарю. Можно мне картошку фри?

Девушка на секунду задумалась.

— Я сейчас уточню на кухне, — почти пропела она очень мелодичным голосом и всё также грациозно зашагала в сторону бара.

«Вот же ж…», — пролетело восклицание в голове Владислава. «Ещё чулки им эти выдали… А что это за заведение вообще?» Тут вдруг его как громом ударило. Он помнил, как шёл по Пятницкой улице, потом свернул в один из многочисленных переулков, но вот последних метров перед кафе он не помнил. Вместо этих секунд в полотне памяти образовался чёрный прямоугольник.

Он резко встал и пошёл к выходу. Почему-то шаг через порог дался ему с огромный трудом, как будто он шагал за порог чего-то неизведанного и потому потенциально опасного.

Он отдалился от двери кафе всего на метр, чтобы разглядеть его название. «Зло», — гласила светящаяся красная вывеска с шутливой формы буквами. Буквы были красного цвета и состояли из лампочек и неоновых лент вокруг них. Название выглядело скорее игриво, чем зловеще, но у Владислава почему-то пробежали липкие мурашки по спине.

— Вы уходите? — спросила вновь вошедшего Владислава официантка, теребя ручку с блокнотом в кармане белого фартучка — единственного, что прикрывало её великолепное тело.

— Нет, я остаюсь…

— А, а то картошка здесь возможна. Вам одну порцию?

— Сколько это?

Девушка снова зависла.

— Извините, — как будто смутившись, сказала она — я сейчас уточню. И вновь продемонстрировала свою лёгкую природную грацию в походке.

Влад сел на прежнее место и погрузился в оцепенение.

Если допустить, что то, что с ним происходит — реально, то следует обратиться в церковь. Ведь по логике, если реальна чертовщина, то и её официальны оппоненты должны обладать силой, чтобы с ней бороться. Ну, а, если нет… Значит он болен. В последнее совершенно не хотелось верить. Мысль о то, что нужно будет идти в психушку выворачивала похлеще ночных страхов. К тому же вдруг он ошибётся? Тогда он будет беззащитен перед настоящей опасностью, валяясь обколотым психотропными, где любая его просьба о помощи будет трактоваться как обострение заболевания…

— Сто пятьдесят грамм, — произнёс женский голос спереди от его головы. Влад вздрогнул.

Видимо девушка что-то прочитала в его взгляде, она сказала:

— Я про картошку.

— А, — сказал Влад — да.

— Будете заказывать?

— Да. И чай с трёхлистником.

— … Я уточню есть ли он…

— Не надо, я пошутил. Просто повторите чёр… Нет, принесите зелёный.

— Хорошо, — официантка, если ей и показалось что-то странным, не подала вида.

За барной стойкой сидел толстяк в белой рубашке с закатанными рукавами и синих джинсах. Когда Владислав оглядывался, то видел как тот всё пытался остановить официантку или коснуться обнажённых частей её тела. Той, видимо, было привычно такое отношение — она даже не отвечала на его колкие шутки, только ловко, можно сказать профессионально, уклонялась от его пальцев-колбасок. В какой-то момент толстяку всё-таки удалось завести с ней разговор (Влад отметил про себя его настойчивость и напор), он что-то рассказывал, быстро и энергично тараторя. Девушка слушала его вполуха, но затем стала отвечать ему и шутить в ответ. Влад не слышал как, но тот уломал её на поцелуй в щёку, и когда официантка приблизила своё личико к его, резко извернулся и поцеловал её в губы. Та резко отстранилась, но не стала поднимать шум и кого-нибудь звать — а просто развернулась и пошла к одному из столов. Владислав не видел её лица, но почему-то ему показалось, что она нисколько не обиделась.

Потом было ожидание. Он вспомнил, что в школе был большим хулиганом, многие ушли из его класса по его вине. Среди прочих забав в его арсенале было наглое ощупывание девчонок на переменах и имитация с ними полового акта на партах. Он никогда не задумывался как они к этому относятся, а сам никогда не относился к этим выходкам всерьёз. Странно, но при всей девиантности своего поведения Влад всегда думал, что окружающие воспринимали это как шутку, то есть серьёзного влечения к жертвам таких выходок он не испытывал и полагал, что и они не воспринимают его действия сексуальные. Скорее напротив, он думал, что такое поведение отвратит любую нормальную девушку от парня. Но потом в жизни ему приходилось сталкиваться с обратным.

Также и сейчас — вопреки его убеждению, официантка совершенно невинно отнеслась к проделкам толстого.

Вообще, людям, которые не ведут того, что в старину называли светской жизнью, многое в ночных питейных заведениях кажется странным и диким. Даже внешне не вызывающее поведение людей, отдаёт какой-то первобытностью. Все они приходят в подобные заведения, чтобы отпустить себя с привычных поводков, немного высунуть носы за пределы стойла и при возможности показать себя. И для большинства из их это означает проявить самые низменные свои качества.

Кафе-бар, при всём своём эстетическом изяществе, по состоянию находящихся в нём людей, оправдывает название.

Владислав огляделся вокруг. За столиками сидели люди совершенно разных слоёв и достатка: от лохматых подростков с безумными глазами до нескольких изысканно одетых пожилых мужчин с молодыми особами, сидящими рядом с ними друг напротив друга. Владислав снова окинул взглядом весь зал. Что-то будто бы связывало всех людей, находящихся здесь, что-то невидимое и тихое, как весенний ветерок в листве. Но оно явно ощащулось, примерно как больничный запах извещает человека в какого рода здании он находится.

Была уже ночь, а Влад всё не поднимался. Хотелось спать, но идти домой ему совсем не хотелось. Бывает такое, когда пригреешься в метро после морозной улице и хочется ехать дальше, мимо своей станции, лишь бы не отрываться от сиденья.

— Чмак тя, — раздалось над плечом.

Он повернул голову: две девушки подходили к столику сбоку от него — он так и не понял кому была адресована фраза. Заметил только, что обе странно похожи и лица у них какие-то смазанные.

Большое окно-витрина, перед которым он сидел выходило на небольшую улочку и ни машин, ни людей там уже давно было не видно. Ему только показалось странным, что она как будто не была освещена фонарями. Ему почему-то очень ярко представилось светлое пятно от фонаря рядом с входом. Теперь его вроде бы не было. Который же сейчас час, если уже фонари выключили, если их вообще выключают в Москве ночью. Он полез в карман за смартфоном, чтобы посмотреть время… Раздался резкий звук: удар и вслед за ним скольжение. Владислав резко поднял голову. На него из темноты смотрел человек, длинный нос которого, распластанный по стеклу, делал его похожим на вылепленную из пластилина фигурку. Он выскочил из тёмного пространства вне досягаемости света из витрины кафе и сейчас этот свет выхватывал только маленькое пятно его странного лица — остальное покрывала темнота.

Человечек улыбался и строил рожи, но взгляд его при этом оставался сухим и сосредоточенным, как будто он хотел оценить реакцию Владислава. Но Влад только смотрел на него, не показывая и тени беспокойства, как морское животное, укрывшееся в норе и знающее, что нельзя попадаться на приманку хищника, нельзя даже пошевелиться, иначе тот заметит. Вдруг человечек перестал кривляться, радостно оскалился, хотя взгляд его снова не изменился и показал Владиславу за спину. Влад продолжал смотреть носатому прямо в наглые сухие глаза. Наконец, тот дёрнул головой, повернулся и исчез в темноте — та, как будто была жидкой и поглощала всё, что выпадает из маленького окошка света. Он стал медленно поворачивать голову. Первое, что он увидел, были смазанные, окаймлённые длинными тёмными волосами, лица двух девушек, что недавно пришли сюда. Влад не стал задерживать на них взгляд, хотя они как будто ловили его. Довернув голову почти до предела, он, как он решил, уставился в то место, куда показывал уродец. На стене над барной стойкой висела голова оленя с длинными рогами и открытым ртом. Он помнил, что ещё когда только вошёл, ему показалось, что это был лишний элемент здесь, как будто дизайнер перегнул в создании игриво-злобной атмосферы. Теперь голова была живой. Он чувствовал это как если бы волны ужаса исходили бы от живого оленя, истекающего кровью при виде охотника, приближающегося к нему с ножом. Но это уже был не просто страх. Что-то использовало предсмертный ужас беспомощного существа, чтобы посеять в нём чудовищную злость, способную сместить всё на пути.

Влад долго смотрел на мёртвую голову оленя. Как ему казалось, до отупления долго.

Потом глаза чучела резко повернулись в его сторону.

Он проснулся как от удара под дых. Сердце бешено колотилось, а холодный липкий пот вызывал желание как можно скорее снять одежу и смыть его.

Электрический свет за окном выхватывал пятна и правда безлюдной улочки с кусками тротуара по обеим сторонам от неё.

Официантка быстро приблизилась на его зов.

— Водки.

— У нас нет водки, я сейчас принесу Вам меню.

— Хорошо, давайте.

Он пошёл в туалет и умылся. Вытирая лицо салфеткой, поднял глаза на зеркало. Белки были унизаны красными жилками, а в центре глаз затаился ужас зайца, за которым гонится свора. Происходящее начало истощать его.

Закрыв деревянную дверь с тематически выстроенной резьбой, Владислав пошёл в зал. Первое, на что он обратил внимание было меню на его столике. А вторым было… Он остолбенел и ручьи холодного пота вновь заструились по спин. Две девушки, которых он видел во сне и правда сидели справа от его стола. Постояв немного, чем стал вызывать раздражительные пьяные взгляды ночных гостей, Влад успокоил себя тем, что увидел их до того, как уснул, хотя точно помнил, что сразу же обратил внимание на их смазанные лица. Сейчас лица девушек были серьёзными, даже сосредоточенными, но они БЫЛИ. Он сел и глубоко вдохнул.

Меню представляло из себя шутку в духе тематических кафе: почти все блюда здесь были теми же, что и во всех кафе со среднеевропейской кухней, но содержали в названии приставку «Зло». И стоили, как во всех тематических кафе баснословных денег. «Злогольная карта», — гласила надпись над алкогольными напитками. Влад отыскал зловодку «Злослофф», и хотя он был уверен, что такого бренда не существует и что это вполне может оказаться очень дешёвая низкокачественная водка, продаваемая здесь шутки ради с накруткой процентов в четыреста, он заказал именно её.

Оставив в меню у себя, он ради интереса полистал его, обнаружив в закусках злольмаров, злоногов, зловеток и злораков. Дойдя до злокаронов, он закрыл злой буклет.

«Когда я увидел этих девушек и мужчин с размалёванными девчушками? — рассуждал он. — Ведь я точно спал, когда девушки пришли».

[Дописать кусок про то, как он это решил определить, когда высплюсь].

Пока Влад думал, его лицо смотрело прямо в большое стекло перед ним, но взгляд был устремлён в себя: он пытался восстановить события. В какой-то момент он сфокусировался на стекле и в отражении стекла увидел, что и мужчины с девочками и две подруги сбоку от пристально смотрят на него, а затем услышал, оглушившую его, тишину.

Бывают моменты, когда плохо становится настолько, что человеку уже всё равно. Владислав не знал почему ему плохо и что с другими гостями не так, поэтому он решил не направлять агрессию на них. Он просто встал, выпил рюмку обжигающе-горькой водки, быстро подошёл к вешалке, снял куртку и быстрым шагом вышел из кафе. Он двинулся по направлению к ближайшей станции метро, слушая больше интуицию, чем разум. Он помнил, что шёл по Пятницкой, прежде чем оказаться в этом переулке, но сколько времени занимал чёрный прямоугольник в его памяти он не знал, так что он вполне мог быть где-нибудь в центре, в переулках между Театральной и Кузнецким Мостом.

И больше его не пугали тёмные пятна между фонарями, которые, как он видел, могут порождать демонов и безумцев. Сейчас море было бы ему по колено, а разбушевавшаяся жизненная энергия не находила берегов.

Глава IV

— Да откуда бы им взяться?! — кричала в трубку девушка со светлыми с серебряным отливом волосами — Ты сама сказала, что привезёшь их, я и не стала, а ты забыла и на меня валишь!

Она кричала, привлекая внимание всего автобуса, перебиравшегося от пробки к пробке по Минскому шоссе на севере Москвы. Была пятница и весь поток стремился подальше из переполненного вечно нервозного города, жаждая природы и тишины.

Владислав втиснулся в него у метро Славянский бульвар и теперь ему приходилось передавать за проезд деньги вошедших перед ним. Обычно этим грешат наглые старухи, но сейчас и правда не было выхода, Небольшой корейский автобус забился под завязку и водитель-азиат явно не собирался прекращать набор пассажиров, хотя за Владиславом, висящем на подножке, умудрился пристроиться какой-то парень в странной круглой кепке красного цвета и белой футболке с надписью на английском.

— Да когда бы это ему нужно было?! — возмущалась девушка, привлекая внимание всего салона — Вот взял был и привёз.

Со всех сторон посыпались шиканья и причитания в воздух о невоспитанности молодёжи, но девушка была так увлечена, что искренне не замечала их.

В салоне было жутко душно, а от близости потный старых и молодых тел начинало подташнивать.

Есть такой удивительный сорт людей, которые при самых неблагоприятных условиях умудряются сохранять чуть ли не парадный вид, их не берёт ни жара, от которой пот должен бы струиться градом, ни грязь на улицах, что у обычно долетает до бёдер, а при быстрой ходьбе и до спины. На этих людях невозможно заметить таких гряных пятен или дорожек пота на лице или одежде.

Такого сорта была эта девушка. На фона остальных в автобусе она выглядело очень свежо и сосредоточенно, что привлекало.

Тут Влад заметил, что не он один смотрит на неё. Его взяло раздражение от наглого взгляда некоторых мужчин на это прекрасное существо. Он не мог понять в какой момент, но решил познакомиться с ней.

Когда она протиснулась к выходу, Влад пропустил её, а потом последовал за ней. Ему стало наплевать на то, зачем он ехал в Область. Он считал, что человек работает, чтобы жить, а не живёт, чтобы работать, так что, если нет жизни, то зачем тогда работать?

Девушка невероятно лёгкой и манящей походкой, не содержащей в себе, однако, ничего вульгарного, направилась к стеклянному мосту через шоссе, по которому они только что ехали. Он быстро подошёл к ней и окликнул:

— Привет!

Девушка остановилась.

— Привет.

— Мы не знакомы, — быстро проговорил он, предвосхищая её вероятный вопрос, но можем таковыми стать, — в шутку сказал он и улыбнулся.

Девушка улыбнулась в ответ.

— Я сейчас тороплюсь, так что не в этот раз, — проговорила она.

— До другого раза надо дожить, — снова, как бы шутя, сказал Влад.

— Ой, не люблю этот крестьянский фатализм, — поморщилась девушка — я считаю, что всё в наших руках.

— Я тоже так считаю — просто пошутил.

Повисла неловкая пауза.

— Так что, давай запланируем другой раз? — уже с натянутой бодростью спросил Влад.

— Подожди, дай подумаю…

Она и правда очень комично поднесла ручку к подбородку и сделала вид, что думает. Хотя Влад в эту минуту ощутил, что мир вокруг как будто истёрся, а всё его внимание сосредоточилось на милом и живом лице незнакомки, у которой он из-за стресса до сих пор не спросил имя.

— Не знаю, — она убрала руку, но лицо её при этом осталось задумчивым и как будто немного расстроенным.

— У меня есть парень, но мы сейчас в сложных отношениях.

Ступни Влада похолодели от этих слов. Он начал злиться, что, как ребёнок, стоит перед этой особой и ждёт её решения, хотя он всего лишь хотел с ней пообщаться. Он только что сообразил, что, скорее всего, и не собирался, встречаться с ней.

— Ладно, давай встретимся. Только я ничего тебе не обещаю.

— Ладно, ладно. Я ничего не требую — просто хочу поговорить.

Девушка странно посмотрела на него. А его крайне обескуражила её откровенность. Похоже, она входит ещё в породу тех, кто может говорить любые откровенности и даже глупости, но кому это идёт и окружающие не набрасываются на них за это. Напротив — им это очень идёт.

— Дай свой номер, — сказал Влад, доставая смартфон.

Она продиктовала ему номер, но сделала это так, чтобы он не успел его записать. Обычно он плохо усваивал информацию на слух, что часто мешало в работе, например, при работе с заказчиком, когда тот объяснял что ему нужно от его отдела, но в этот раз повезло: ряд цифр отпечатался в мозгу её красивым голосом, так что он успел перенести его в аппарат.

Когда он поднял голову, она уже поднималась по ступенькам, ведущим в стеклянную трубу.

— А как тебя зовут? — крикнул он.

Она остановилась и, повернув голову ответила:

— Валерия.

А затем снова пошла вверх так, как будто этого разговора сейчас не было.

Испытывая жгучее раздражение на себя, а заодно на поведение Валерии, Влад вернулся на остановку.

«Валерия… Удивительное природное достоинство. И ведь высокомерным его не назовёшь».

В эту ночь ему не снились кошмары.

Глава V

Утро выдалось погожим. Не было ни хмури, ни привычного смога, свойственного московскому воздуху в последние две десятилктия.

Владислав поднялся с постели и направился на кухню ставить привычный кофе. Потом он пошёл в ванную, где внимателнос осмотрел своё лицо, не найдя на нём при этом ставших его верными спутниками чёрных мешков.

Когда кошмары наяву только начали его преследовать, а его способность радоваться жизни и рассуждать о ней в светлых красках, ещё не была вытеснена мрачными мыслями о рвущихся сквозь трещины в реальности демонических сущностях, он объяснял коллегам свой внешний вид родством с пандами. Сейчас же он чувствовал себя прекрасно, как наверное не чувствовал себя после окончания университета.

Под утро ему даже приснился сон, где он стоял или парил среди звёзд и те что-то говорили ему о его будущем, только вот что именно — он забыл.

Приняв душ и почистив зубы, Влад вернулся на кухню и включил песню «Арии» — «Улица роз». Давно он не слушал ничего, кроме унылого депрессняка американских семидесятых. В добродушном настроении он стал просматривать файлы, присланные ему одним из заказчиков для продвижения каких-то новых самозатягивающихся ремней — видимо для совсем уже распустившихся богатеев. Сущность задания сводилась к следующему: заставить потребителей думать, что это приобретение теснейшим образом связано с потерей ими веса. В противном случае эти безделушки оказывались бесполезными, потому что зачем нужен самозатягивающийся ремень, если человек, затягивает его, уже надевая? Очередная чушь от восторженных стартаперов, повыраставших как грибы после дождя, в последние пять лет, выхлоп от которых, в целом, невелик. Но работа есть работа, и Владислав придумал несколько крючков, которые могли бы зацепить больные зоны в подсознании зажиревших толстосумов.

Отодвинув в сторону ноутбук, он отхлебул кофе из кружки. Строго говоря, он его не любил — просто мода на утро с кофе, а также необходимость стимуляции мозга для почти что творческой работы, вынуждала потреблять в день какое-то количество этой дряни. Хотя со временем человек ко всему привыкает. Особенно к тому, что вызывает привыкание.

Влад посмаковал напиток, пошевелив губами, а затем принялся вызывать в себе разного рода случайные ассоциации, связанные с замозатягивающимися ремнями и их потенциальными потребителями. Почему-то вспомнилась сказка про какого-то обжору, которые скушал сорок человек. «Робин-Бобин-Барабек», кажется, его звали. Стало смешно, когда он стал вдумываться в это имя. Оно содержало в себе англо-саксонское имя: Робин и искажённое «Боб», что является сокращением от Роберт, что созвучно с Робином. Похоже, автор сего был смутно, но знаком с английскими именами и использовал это знание, чтобы высмеять буржуев. А в конце это имя делает отсылку к перманентному злу для Древней Руси, концентрированному образу кочевника с тоненькими усиками, о чём свидетельствует слово «Бек» в конце. Эдакий концентрат советского антагониста, положенный на основу главного ужаса наших далёких предков.

— Так, к чему это я? — сказал он вслух.

Ещё глотнув кофе, он снова задумался. В принципе, можно сделать что-то в этом духе — как бы в шутку, но так, с намёком на то, что реципиент рекламы понимает, что её создатель шутит и при этом знает, что реципиент поймёт, что он пошутил, так что между ними устанавливается невербальный доверительный контакт, отчего у потребителя может возникнуть желание купить рекламируемый предмет, чтобы не обидеть своего виртуального друга.