Снята с публикации
Это было недавно, это было давно!

Бесплатный фрагмент - Это было недавно, это было давно!

К 75-летию Великой Победы. О жизни и борьбе поколений былых и нынешних времен. Издание 2-е, дополненное

Жизнь, как ручеек

Течет, на солнышке сверкая,

Иль, как бурный поток,

Бурлит, преграды все свергая!


Достичь сияющих вершин

Может тот, кто не боясь,

Карабкаясь по горным тропам,

Настойчиво стремится ввысь!


Я к вершине стремлюсь,

Чтоб достигнуть пьедестала,

«Я люблю тебя, жизнь,

И хочу, чтоб лучше ты стала!»

Раздел 1 

Эпизоды жизни поколений военных лет

Это было недавно, это было давно!


Проходят дни, проходят годы,

Прошедшей жизни эпизоды

Всплывают снова на глаза,

Их не забыть нам никогда!


Хочу, чтоб наши поколенья

Поняли лучше суть времен,

И не впадали в заблужденья

О жизни и славе их дедов!

Предисловие

Дети любят играть в войну, смотреть фильмы о войне. Но трудно представить ощущение детей, попавших в военную мясорубку. Дети военных лет, прошедших через военный ад, по-другому смотрят на мир и жизнь в целом. У детей военных лет формируются другие жизненные ценности и понятия. Их ощущения более болезненны и чувствительны к человеческому горю. Дети войны более бережливы к сохранению средств и ценностей. Взрослый человек, ребенком переживший голод, никогда не выбросит кусок хлеба на свалку. Дети военных лет больше других знают цену мира. Став взрослыми, они и в настоящее время берегут мир. Проходят годы, многих детей военных лет уже не стало, но ими заложен фундамент мира на Земле. Ради жизни детей взрослые боролись и победили фашистскую нечисть. Победа в Великой Отечественной войне — это святой праздник. Время остановить невозможно, со временем уходят не только те, кто добывал Победу, но и те, кто пережил войну в детстве. Таков закон жизни, и автор хочет воскресить память пережитых лет для будущих поколений.

Молодые поколенья —

Суть отражения времен,

Характер их и увлеченья

В зеркале жизни отражен!


Сравните былые поколенья

С современными друзья,

Увидите в них и отраженье,

И отрицанья бытия!


В них корни есть глубокие

Предыдущих тех времен,

Также новые творения,

С которыми прежде не знаком!


Трудиться, жить и созидать —

Наше предназначение:

Детей растить и обучать

Для жизни продолжения!


Так в жизни было все века,

Растут другие поколенья,

Добро, привито с молока,

Ведет к вершине процветанья!


В борьбе приобрели мы славу

Во имя счастья на Земле,

И стали в мире мы по праву

Быть уважаемые везде!


Отцы добыли нам Победу,

В жестоком яростном бою,

Своей жизни, не жалея,

Чтоб отвести от нас беду!


Выстояли и победили!

Избавив Мир весь от чумы,

Чтоб люди в счастье, в мире жили,

Чтоб больше не было войны!


Мы глубоко скорбим за тех,

Кто жизнь за нас отдал,

И пусть каждый наш успех

По жизни памятником им стал!


Если кто еще придет с мечом,

Найдет он гибель на Земле,

А друга встретим с калачом,

Как гостя примем мы в семье!

Мирное тревожное время

Лето 1941 года. Дни были солнечные, жаркие. Наше село недалеко от города Одессы (120 км.) жило своей обычной жизнью, но в поведении людей чувствовалась напряженность. После арестов 1937 года люди общались тихо. Часто проезжали военные. Даже дети чувствовали надвигающуюся беду. Проводились занятия по гражданской обороне, на которых обучали взрослых и детей прятаться при объявлении тревоги. Нам это было интересно. Но при этом было строго запрещено говорить о войне, иначе могут арестовать как деда и дядю (отца и брата матери) за распространение панических слухов. Мама часто просила отца отказаться от председательства в колхозе, чтобы не навлекать очередную беду на семью. Но отец запретил ей вести разговор на эту тему. Родители с рассветом уходили на работу, оставляя нас на попечение старшей сестры (13 лет). Старшая сестра наводила порядок в доме и готовила еду. Чтобы мы ей не мешали, выпроваживала нас на улицу под надзор старшего брата (9 лет). Старший брат тут же под любым предлогом оставлял мне сестренку (2 года), а сам убегал играть со своими сверстниками. Сестренка была очень спокойная, и я ее подводил к девочкам, которые с ней играли, как с живой куклой.

Я помню, будто бы вчера

В пыли на улице играли,

Девчонки строили дома,

А мы — мальчишки — их ломали!


Девчонки с куклами играли,

Они же с тряпок и травы

Их умело создавали,

И клали их в свои «дворцы»!


Игрушек не было у нас,

Мы их сами создавали

Что было под рукой, мы в раз

В игрушку превращали!


Есть обруч с бочки, иль с колеса,

Кусок проволоки достать,

Вот и игрушка, красота,

Вперед, с ней весело бежать!


Босяком обручи катать

С проволокой в руке крючком,

Попробуй ты меня догнать,

Звон обруча и пыль столбом!


Со звоном ватагой пробежишь,

За день километров десятки

Домой добравшись до кроватки,

Мать — ужинать! А ты уж спишь!


Но не только мы играли,

По дому помогать же надо

Нам задания давали —

Пригнать скотину, встретить стадо!


Жизнь беззаботная текла,

Отец и мама на работе,

По дому выполнив дела,

На улицу бежишь в заботе!


На улице уже ребята

Игру новую затевают,

Бегу быстрее со двора

Пусть меня в игру включают!

Часто вечером мы сидели у ворот и ждали с работы отца. Увидев отца, бежали ему на встречу, он брал меня и сестренку на руки мы его обнимали. Отец любил нас, и всегда спрашивал, не обижали ли нас. Мы всегда говорили что нет, так как ябедничать было нельзя.

Начало войны

Беззаботное детство закончилось. Все говорят о войне. Мне пятый год. О войне, про которую до сегодняшнего дня говорили только шепотом, сегодня говорят громко и с ужасом.

Стоп, игра прекращена!

Тревожна весть, войны начало!

Теперь уж это не игра —

Жестокая реальность стала!


Был яркий летний день,

Вдруг страшная весть — война,

Солнце затмила тень,

На мир нагрянула беда!

Отец — председатель колхоза. Еду с ним на полуторке (грузовом автомобиле) в район, в военкомат. Стоит жара. У военкомата полно народу. Мужчины — кто стоит, кто сидит, не пройти, я столько людей раньше не видел. Отец передал машину в военкомат и получил бронь от призыва как председатель колхоза. Я спрашиваю, что такое бронь, он говорит, что его в армию не возьмут, а будет заниматься колхозом. Домой едем на подводе.

Дядю, который приехал на ней, забрали в армию, даже домой не пустили. На мои вопросы отец отвечает неохотно. Понимаю, ему тяжело.

1939 г.

Приехали домой и начали рыть окопы возле огорода в кустах возле дома, чтобы прятаться в них от пуль и снарядов. Окоп рыли всей семьей. Вырыли большой окоп (порядка трех метров) и глубокий со ступеньками для входа, сверху накрыли палками и бурьяном. На дне окопа положили траву. В окопе было хорошо и прохладно от жары.

На машине еду я с отцом

В военкомат по вызову,

Народу много там кругом,

Все прибыли по призыву!


Машину сразу отобрали,

На ней уехали воевать,

Отца — председателя обязали

Колхозом управлять!


Едем на повозке мужчин,

Их сходу на фронт отправили,

Для своих детей и жен

С отцом лишь письма передали!


Задача трудная у отца,

Выполнить тяжелое решение,

Для победы все для фронта

Требовалось обеспечение!

Отец занимался колхозом, и дома практически не был. Колхоз жил и перестраивался на военный лад под звуки канонады.

В небе появился немецкий самолет разведчик «рама». Его мы знали по характерному прерывистому звуку «вув, вув..» и мы сразу прятались в окоп.

Так начались тревожные военные дни. Так кончилось детство.

Война


Я помню яркий летний день

И страшную весть — войны начало,

Плач женщин и хмурый лик мужчин,

И детство с этого пропало.


Свист пуль, разрушен дом,

Как будто было все вчера,

И кровь, пролитая отрядом,

Стоявшим насмерть у двора!


В суровые военные года

Мы в детстве взрослыми все стали,

И больше взрослых мы тогда

Победу с нетерпеньем ждали!

Военные дороги

Несносная жара. Идет сплошной поток беженцев — евреев из Одессы. Кто тянет тележку со скарбом, кто с рюкзаком, кто с ребенком за спиной. Все грустные, уставшие, просят пить. Выношу ведро с водой. Стою у дороги с ведром воды и кружкой, даю людям пить.

Сплошной беженцев поток

С детьми и скарбом за спиною.

Жара, дайте воды глоток!

Несу ведро я им с водою!


Стою у дороги целый день,

Ношу я из колодца воду,

Хоть и жара, но мне не лень,

Мой долг помочь народу!

Бегаю к колодцу, приношу воду и раздаю, и так целый день.

Затем начала идти (отступать) техника: машины, танкетки, — сплошной поток — дорогу перейти нельзя. Сидим у дороги и смотрим на проходящую технику.

Затем начали отступать

Машины и танкетки,

Дорогу не перебежать,

Слышны разрывы редки!


Затем откуда не возьмись

Стервятники тупорылые,

Навстречу им устремились

Наши соколы звездокрылые!


Начался воздушный бой,

Фашисты все бомбили,

Свист пуль, моторов вой,

С окопа мы смотрели!


Затишье, у дороги мы опять

Взглядом технику провожаем

Когда начнете наступать,

С нетерпеньем ожидаем!

В воздухе появились немецкие самолеты, навстречу им — наши, начался воздушный бой, мать загнала нас в окоп, который мы вырыли недалеко от дома. Когда воздушный бой завершался, мы снова вылезали из окопа и смотрели на проходящую технику и отступающих людей.

Первая кровь

Жара, под акацией сидят солдаты. Я с мальчишками возле них. Меня взял на руки солдат и показывал винтовку.

Команда «Вперед!». Солдаты вскочили, побежали (в направлении Одессы). Слышна стрельба. Мы сидим в окопе. Младшая сестренка Маня (2 года) все пытается вылезти и посмотреть летящих жуков (свист пуль). Держу ее, не пускаю.

Все стихло, бегут солдаты и несут на плащ-палатке дяденьку, который держал меня на руках. Он весь в крови, разрывная пуля разорвала живот. Умер у нас на глазах. Его похоронили на деревенском кладбище, к сожалению, ни имени, ни фамилии никто не знает.

Кровь


Был знойный июльский день,

В тени акаций от жары

Солдаты сделали привал,

Мы с ними были, пацаны.


На руки взял меня солдат,

Чтобы винтовку показать,

Ведь лучше не было наград,

Как затвором пощелкать!


И вдруг команда «Вперед!»,

Солдаты дружно побежали,

И мы смотрели им во след,

Стрельбу и взрывы лишь слыхали.


Бегут солдаты вновь назад,

Несут солдата на палатке,

В крови разорванный живот,

Весь покалечен в мертвой схватке!


Прошел всего лишь один час,

Как карабин он показал,

Теперь он снова возле нас

В крови безжизненный лежал!


С тех пор прошло уж много лет,

Но кровь и убитого солдата

Я четко вижу, и теперь

Лежит он здесь, а не когда-то!


Ведь из памяти не стереть

Ужас войны, прожитой в детстве,

Война страшнее для детей,

Храните мир на счастье детям!

Грохот стрельбы и разрывы снарядов приближались к селу. Мать увела нас в глубокий овраг за селом. Там мы сидели весь день и ночь.

Неудавшаяся эвакуация

Поступила команда эвакуироваться. Отец отправил стадо коров и лошадей со скотниками вечером. Нужно было гнать скот только ночью, так как днем летали немецкие самолеты и могли побить его. К тому же стояла несносная жара, и скот нужно было поить и кормить, поэтому днем укрывали его в какой-то лесополосе.

Утром на рассвете отец и мать собрали нас (четверых детей), сели в повозку эвакуироваться. Не далеко за селом догнали колхозное стадо, которое отец сопровождал.

Отъехали на несколько километров, навстречу — беженцы, которые отступали с Одессы, говорят: впереди уже немцы. Отец дал распоряжение скотникам гнать скот в село и раздать людям по дворам.

Он проследил, чтобы все коровы и лошади были определены во дворах, так как был уверен, что наши скоро вернутся. Но этого пришлось ждать более трех лет.

Вернулись домой с тревогой в неизвестность. Слышен гул канонады. Одесса сражается!

Отец приходил домой только вечером, он постоянно находился в конторе колхоза, получал команды из района и отдавал распоряжения.

Отец опять занимался колхозными делами. Он был очень ответственным человеком.

Отцу приказ доставлен

Эвакуировать хозяйство,

Колхозный скот отправлен,

Спрятано имущество!


Упряжка добрых лошадей,

Снаряжена отцом повозка,

Усадив мать и нас детей,

В путь — в сторону востока!


Отъехав километров пять,

Бегут навстречу беженцы,

Вернуться нужно нам назад,

Вперед нельзя, там немцы!


Отец дал команду скотникам

Гнать обратно скот в село,

Коров раздать всех по дворам,

Колхозное сохранить добро!


Домой вернулись в неизвестность,

Что ожидает впереди,

Унынье, страх и напряженность

Давили, как камень на груди.


Наша семья, 1939 г. Мама беременна. В 1939 г. родится сестренка.

Варварство оккупантов

Фашистская Германия напала на Советский Союз вместе со своими сателлитами Италией, Венгрией, Румынией и другими. На одесском направлении наступала румынская армия.

Лавина вражеских солдат

Ввалилась во двор, круша, ломая,

Что можно было на их взгляд

Стащить себе — бандитской стае!


Ловили и стреляли кур,

Початки кукурузы ломали,

Жарили, пекли, устроив пир,

В пьяном угаре все орали!

Во дворе румынские солдаты. Кто-то из сельчан успел заложить румынам отца как председателя. Прибегает их начальник и кричит: «Председатель!» Отец выходит, румын вскинул винтовку, щелкнул затвором и повел за конюшню. Мать закричала, мы тоже заорали, румын выругался, то ли он промахнулся, то ли подействовали наши вопли, он выстрелил, и отец убежал в кусты.

Вдруг прибегает их капрал,

Где председатель, заорал!

С ходу отца на мушку взял,

Увел за дом на расстрел!


Может быть, судьба в тот час,

Отца в то время сохранила,

От криков матери и нас

Пуля отца миновала!


Отец сбежал в заросли кустов

Капрал не стал его искать,

Быть может он был не готов,

Людей так просто убивать!

Румынские солдаты хозяйничали во дворе, ловили кур, ломали кукурузу, пекли, варили, копали картошку, брали все, что попадется им на глаза. Пьянствовали и орали песни. Они не понимали, что являются пушечным мясом. Красная Армия, несмотря на значительное превосходство румын, стойко оборонялась и буквально истребляла полчища румын, наступающих на Одессу. Под Одессой было создано кладбище румынских солдат на площади нескольких десятков гектаров. Кладбище после войны распахали под поле.

Румын — крестьянин вчерашний,

Их гнали на убой как скот,

Не думал он про ад кромешный,

И что могилу у нас найдет!

Было дико смотреть, с какой жадностью они ели и, как свиньи, разбрасывали объедки. Набивали карманы и рюкзаки кукурузой и картошкой. Сваренную похлебку наливали в котелки и ели, а остатки тут же выливали на землю.

После бегства папы мама меня успокоила, сказав, что папа спрятался, и я ходил во дворе с пилоткой на голове, противогазной сумкой через плечо и «винтовкой» из палки за спиной. Румын схватил меня, пилотку сорвал с головы, содрал противогазную сумку, сломал мою «винтовку» и дал под зад. Я заорал как резаный, мама меня схватила и увела, сказала, скоро придут наши и дадут новую сумку и пилотку. Это «скоро» длилось почти три года.

Ходил я во дворе без страха,

С «винтовкой» из палки за спиной,

С сумкой от противогаза,

И в пилотке красноармейской!


Румын, открыв глаза с похмелья,

На «красноармейца» бросив взгляд,

Сорвал с меня все снаряженья,

Ударив больно мне под зад!


Выбежала мать на крик мой,

Не плачь сынок ты мой родной,

Скоро наши вернуться назад,

Сумку и пилотку подарят!


Но это «скоро» долгим было

И растянулось на года,

В ожидании сердце ныло

Когда избавят от врага!

Новые порядки оккупантов

Румынские части ушли, оставили в селе нескольких солдат — «наводить порядок». Была создана примария (комендатура), в которую вызвали отца. Ему как бывшему председателю предложили быть старостой, но он наотрез отказался. Его жестко избили, грозились расстрелять. Домой он еле дошел, весь избитый, в синяках.

Началась жизнь в оккупации. Румыны ходили по домам и требовали «пожертвований» для армии, а в действительности сами пьянствовали, пировали и орали песни. Когда с бодуна просыпались, опять шли по домам за провизией.

При появлении во дворе хозяев заставляли кланяться, если не поклонился, то избивали, как взрослых, так и детей. Награбленное «пожертвования» они сами не несли, а заставляли нести хозяев. Характерной чертой румын была мания величия, они требовали, чтобы их называли «ваше высочество», «ваше превосходительство». Любили, чтобы их хвалили и подносили им стакан выпивки. А ведь сами были нищие.

В румынской армии из одежды выдавали только верхнее обмундирование, а нательное белье было свое, самотканое (наподобие половиков). Румыны ходили по домам и забирали для себя нательное белье. Если в доме им что-то понравилось, давали команду отнести в примарию. Из оставленных в селе румынских солдат только один умел читать и писать.

У нас в селе было несколько молдавских семей, по их заказу румыны забирали имущество и еду у других селян и тащили к ним.

Всех детей заставляли молиться богу и изучать молитвы, причем не только на русском, но и на румынском языке. Кто не выучил молитву, того пороли нагайкой. Я плохо знал «Отче наш» и мне врезал румын нагайкой, а старшему брату Грише досталось так, что он неделю не смог сесть. Таким образом, меня на всю жизнь отучили молиться богу, насилие сыграло в обратную сторону. Когда я видел, что идет румын, я прятался так, что меня потом долго искали даже свои.

У отца было много друзей, они часто у нас собирались и проводили время за стаканом вина. Я часто наблюдал за ними с печки. Отец всегда приглашал меня, наливал маленький граненный стаканчик вина, я говорил всем: «Васе здоровье (я картавил)», чокался и выпивал, затем отец провожал меня словами «Толик иди на печку спать!». Возможно, это меня сделало устойчивым к спиртным напиткам. В молодости я смог выпить пол-литра водки и спокойно идти на танцы, и выглядел как слегка выпившим.

С ребятами, несмотря на угрозы жесткой расправы, мы старались отомстить румынам, то бросить камнем из кустов, то разбить стекла окон, когда они лягут спать. Однажды румын валялся пьяным на улице, так мы его измазали мазутом от ног до головы.

Румыны власть установили,

Грабили, тащили все подряд,

Ходили с палкой, жестко били,

Всех, кто был им не рад!


Отца пытали, избивали,

Требовали возглавить власть,

За отказ, чуть не казнили,

Домой он еле смог попасть!


Молиться богу заставляли,

«Отче наш» знать требовали,

Если не знаешь — то пороли

С удовольствием до крови!


Мне только раз досталось

Получить нагайкой по спине,

Старшему брату пришлось

Лежал неделю на животе!


В разведку с ребятами играли,

Отслеживали маршруты румын,

С кустов в них камнями бросали,

Рискуя в руки попасть «живым».


У нас была своя игра

В партизан, разведчиков,

Выследить румына-врага

И сообщить «пикетчикам».


Они пьянствовали безбожно,

Ходили еле на ногах,

Хватали все, что только можно,

Один читал лишь из троих!


Для них закон был не писан

Творили все, что хотели,

Возомнили для себя «сан»,

Чтобы «высочеством» их звали!


Они потомки от цыган,

Но цыгане — то умные,

Ума у румын только на грамм,

Одно высокомерие!


Как только фронт стал уж близко,

Как ветром сдуло всех румын,

Нагрузив добра повозки,

Они растаяли как дым!

Отступление. Зверства предателей

Отступали через наше село уже немцы. Мать, чтобы не выгнали нас из дома (была ранняя весна, холодно), повязала мне и сестренке голову платком, посадила на печь и сказала, что мы больные. Отец прятался в тайнике, чтобы его не увезли с собой немцы. Мы сидели на печи, немцы сидели за столом и кушали. Немец увидел нас на печи, взял шоколадку и бросил нам, по-видимому, у самого были дети. После румын было странно это видеть.

У нас была собака Пеля, ее отдал папе немец из ближнего хутора, когда началась война и всех немцев немедленно выслали в глубь СССР. Собаку Пелю чуть не застрелили румыны, он готов был их разорвать, и мы прятали его в сарае. Пеля, услышав немецкую речь, не лаял, мотал хвостом и ластился к ним. Значит, собаки знают язык.

В село вошли немцы,

С боями отступая,

Сразу видно, что бойцы,

Армия совсем другая!


Наш пес, породистая овчарка,

Его немец отцу подарил,

С хутора в тыл уезжая.

Пса за лай румын чуть не убил.


Пеле, услыхав немецкую речь,

Не лаял, хвостом вилял, ластился!

По-видимому, родная речь

И хозяин ему ночами снился!


Сидели немцы за столом

Кушали и болтали,

С сестренкой с печки вдвоем

За ними наблюдали.


Увидев нас на печи,

Немцы хохотали,

Шоколадку бросив нам,

О чем-то вспоминали.


О детях видимо своих

Они заговорили,

Вернуться ли, увидят их?

Пока их не убили!

Немцы ушли, вбегает власовец-украинец: где хозяин-председатель? Мама говорит, нет, он перевернул стол, кровать, прикладом развалил печь, меня с сестренкой сбросил с печи на пол, разбросал все по комнате, выбежал во двор. Пеля на него набросился, и он его застрелил. Этих предателей наши в плен не брали, а стреляли на месте. Зверь чувствовал свою гибель.

Сейчас его потомки-бендеровцы подняли головы на Украине, но с ними будет то же, что с власовцами.

Как только немцы отошли

Вбегает власовец-предатель,

Хозяин где? Сбросил нас с печи,

Все разбросал: « где председатель?!»


Наш пес, услышав крик и шум,

Лаял, и готов был разорвать

Ворвавшегося предателя,

Но тот в упор начал стрелять!


Мой любимый пес лежал

В крови и бездыханный,

Он как солдат смело стоял,

Идя на бой неравный!


Предателей не брали в плен,

На месте их стреляли,

И сейчас их бродит тень,

Всех тех, которых не добили!

Ура! Наши пришли!

Ночью в дверь постучали. Мама спросила: кто? Ответ: Свои. Мама открыла, зажгла лампу, в комнату вошли наши красноармейцы. Спросили: немцев нет? Ответили, что нет, зашел отец (он прятался в конюшне от немцев). Мать быстро затопила плиту (печь была развалена) и начала готовить еду красноармейцам. Они все были мокрые, усталые. Отец рассказывал их командиру дорогу.

Ночь, стук в дверь, кто? Cвои!

Долгожданные наши!

Немцы есть, нет ушли,

Они все мокрые, уставши!


Мать зажгла свечу, затопила печь,

Нагрев воды, еду собрав на стол,

Вошел отец, к груди приложен ствол,

Ты кто? Хозяин. Скрывался от врагов!


Бойцы, немного отдохнув,

Опять продолжили свой путь,

Землю очистить от врагов

И радость жизни нам вернуть!

Отдохнув немного, красноармейцы пошли вперед, освобождать Одессу.

В соседнем доме красноармейцы взяли в плен немецкого офицера. Он рванул в огород, но красноармеец очередью пристрелил его. Его труп лежал в огороде, а затем его сбросили в яму бывшего погреба за огородами. Там его и съели собаки и лисы. Ни у кого не поднялась рука его похоронить. Уж слишком много беды принесли фашисты!

Подходили новые отряды и техника Красной Армии, радости не было предела.

Бойцы, орудия и танки

Идут, мы смотрим очень рады,

Разрывы слышны впереди,

Земля дрожит от канонады!


Идут жестокие бои

В окрестностях Одессы,

Бегут фашистские холуи,

Как от пожара крысы!


И вот долгожданный день настал,

Освобождена Одесса!

Ведь каждый с нетерпеньем ждал!

Когда прогонят прочь фашиста!


Никто не сомневался,

Что наши вновь придут,

Фашистам тут не место,

Им будет всем капут!

Отец сохранил документы и печати колхоза, и его опять не призвали в армию, а оставили по брони восстанавливать колхоз.

После прохождения фронта осталось много оружия, боеприпасов. Мы, мальчишки, собирали патроны, вынимали пули и жгли порох. Это было опасно, иногда бросали в огонь целые патроны, они взрывались, одна пуля достала и меня в голень. Небольшой шрам на всю жизнь. Ребята, которые постарше, находили винтовки и другое оружие.


Возле села стояла подбитая немецкая машина, ребята залезли и разбирали там оружие. Взрыв — один погиб и трое ранены. Такие случаи были почти в каждом селе.

Прошли все огорченья,

Приступим вновь к делам,

Начать восстановленья,

Убрать разбитый хлам!


Патроны, мины, гильзы,

Оружия, гранаты

Ребята собирали,

Играли как солдаты!


Немецкая машина

У села разбитая стоит,

Ребята в ней играли, взрыв,

Три раненых, один убит!


Жгли костры, кидали

Патроны, чтоб рвались,

Нас взрывы развлекали,

Кидай, а сам ложись!

Минеры ходили и разминировали места боев. Один солдат-минер зашел к нашей соседке попить воды. Когда он поднес кружку с водой ко рту, то оцепенел. У его ног лежала противотанковая мина (похожая на тарелку), на ней была насыпана кукуруза, которую клевали куры. Он осторожно прогнал кур, позвал хозяйку и сказал: «Скажи петуху спасибо, что он клевал с краю, а не по центру, иначе были бы вы на небесах». На что ему соседка сказала, что хорошая тарелка с ручкой пригодилась в хозяйстве. Вот такие были казусы.

Восстановление. Фронт. Гибель отца

Время было тяжелое. Был лозунг: «Все для фронта, все для Победы». Отцу приходилось ходить по дворам и чуть ли не силой забирать колхозный инвентарь и скот. За три года оккупации многим сельчанам прижилось колхозное как свое. В селе остались одни женщины, а нужно было сеять и «воевать» с ними.

Отец в военкомате,

Собрался воевать,

Ему приказ — идите

Колхоз восстановлять!


Задача не простая,

Ведь скоро посевная,

У колхоза от раздрая

Ни плуга, ни зерна!


Отец скрепя сердцем

Стучался в каждую дверь,

Просил и убеждал

В колхоз сдать инвентарь!


Почти все говорили,

Что это все мое!

Но вы ж в колхозе взяли!

Но это же давно!


С трудом и с «боями»

Везли на колхозный двор,

Как трудно с бабами

Вести подобный спор!


В колхозе одни бабы,

Мужчины на войне,

Но сеять сейчас надо

Иначе быть беде!


Объяснял селянам,

Для посева нет зерна,

Займите, обещаю вам

За килограмм дам два!


В райкоме вдруг узнали

Отца инициативу, но,

И сразу запретили

Народу возвращать зерно!


Такого подвоха

Отец не ожидал,

Зерно собрал по крохам —

Но обманщиком сам стал!


Сеяли, убирали

Трудились на земле,

Детей привлекали

Работать наравне!


С района шли приказы

Один за ним другой,

Закончить посевную,

То скот гнать на убой!


Вновь идет приказ

На шестьдесят дворов

Срочно фронту сдать

На мясо сто коров!


Шум, крики, как тут быть,

И свою загнал скотину,

Без молока пришлось нам жить

В тяжелую годину!


С трудом все удавалось,

Война, и понимал народ,

Но в селе завелся

Какой-то идиот!


Он сочинял доносы,

Их вам не описать,

Отец, дескать, трусит

Не хочет воевать.


Время было трудное

Везде было тяжело,

Под пулями в окопе,

В тылу тоже нелегко!

Приходилось «арендовать» у сельчан скот, чтобы провести посевную. Пахали на коровах. Пришла директива сдать 100 голов скота на мясо, и это при 60 дворах в селе. Отец собрал, сколько смог коров, в том числе и свою корову, оставив нас без молока. Одна сельчанка написала своему сыну на фронт кляузу на отца, который передал ее в КГБ. Сволочи везде и всегда есть. Районный представитель КГБ после беседы с отцом закрыл дело. После этого отец добился снятия брони и был мобилизован на фронт.

Закончилась уборка,

Уже собран урожай,

Отец у военкома,

Давай-ка бронь снимай!


Не так-то было просто

Бронь от призыва снять,

Нужно же с райкомом

Все это согласовать!


Он долго и упрямо

Пороги обивал,

Наконец, нежданно

Бронь он все же снял.


Радостную весточку

Он понес в военкомат,

И получив повестку

Ушел на фронт воевать!

Старшая сестра Надя (исполнилось 16 лет) была призвана рыть окопы на фронте.

Старших ребят и сестру,

Кому было шестнадцать,

В военкомат призвали,

Окопы рыть направили!


Как фронт продвинулся вперед,

Сестра вернулась домой,

В колхозе нужен был народ,

Работать летом и зимой!

Заболела ангиной и умерла младшая сестренка Маня.

И вновь беда случилась

Сестренка простудилась,

Мать лечила, как могла,

Но сестренка умерла.


Отец об этом лишь узнал,

Повстречав на марше

Односельчанина, но

Вестей от нас не получал.


Отец с фронта нам писал,

Что здоров он и живой,

А в последнем сообщал,

Что завтра идет в бой!

Отец об этом узнал от односельчанина при случайной встрече на марше, и очень расстроился, письма от нас не доходили. Отец воевал в гвардейском полку. Погиб отец 10 февраля 1945 г. под Кенигсбергом (Калининград).

Кенигсберг был мощным укрепрайоном, и наши войска приостановили наступление. Центральные фронты Красной Армии подходили к Берлину. Сталин приказал прибалтийским фронтам взять кенигсбергский укрепрайон. Красноармейцы шли в атаку на кинжальный огонь. Я изучил архив гвардейского полка, в котором воевал отец, из второго батальона не осталось ни одного человека: или убит, или ранен. Кенигсберг взяли только 9 апреля 1945 г., за месяц до Победы.

Я помню, как почтальон принес похоронку и крик матери. Это была тяжелая утрата для нашей семьи.

Цена Победы

С тревогой ждали мы

Почтальона с весточкой,

В предчувствии беды

Встречали ежедневно.


Я помню этот день —

Крик матери и плач,

Что случилось и зачем

Мать с бумажки не отводит глаз!

Похоронка, так ее прозвали,

Лист бумаги, приходившей с фронта.

Сколько горя и печали

Приносила эта похоронка!


Я в руки похоронку взял,

Омытой матери слезами,

Гвардии красноармеец пал

Смертью храбрых в бою с врагами!


Похоронен в братской могиле,

Не зря назвали ее так,

В бою все братьями же были,

Русский, украинец, казах!

Кенигсберг — укреп район

Мощные укрепления,

Шел в атаку батальон

С отцом в наступления!


Смертью храбрых батальон

Пал, в жестокий трудный миг!

В архиве я смотрел потом

Нет целых — иль ранен, иль убит!


Потомкам нужно сознавать

Цену нашей Победы,

За мир бороться, сохранять,

Чтоб больше не было беды!


Не всем удалось счастье,

Пройти весь путь войны

От Москвы и до Берлина

В огне пылающей страны!


Шли в бой и воевали

Отчизны верные сыны!

Миллионы жизнь свою отдали

За разгром фашистской сатаны!

Я у братской могилы отца. 2007 г.

Начало учебы

После освобождения нас Красной Армией возобновились занятия в школе. В нашем селе была начальная школа (четыре класса) и осталась одна учительница. В классе были ученики с первого по четвертый класс. Распределение по классам шло по довоенному уровню, поэтому в первом классе наравне со мной (мне было 8 лет) были ребята, которые должны были быть в четвертом. В четвертом классе были 15- и 16-летние ребята, и, естественно, им было неинтересно учиться.

И наступил сентябрь

В школу идти пора,

Для ребят веселье,

Учительница одна!


Три года детей не учили,

Ребята повзрослели,

Румыны школы все закрыли

Дети переростками стали!


На уроке весело,

Переросткам познавать,

С малышами заодно,

Учили буквы и считать.


Книг, ручек, и тетрадей

Никто в классе не имел,

Четыре класса вместе,

Лишь одна доска и мел.


Учительница на части

Делила всю доску

И все четыре класса

Получали по уголку!


Приходилось на память

Нам все запоминать,

Учительница старалась

Всем книги нам читать!


С трудом мы познавали

Учения азы,

Но память развивали,

В учебные часы!

Я до сих пор удивляюсь, как могла учительница вести урок с четырьмя классами одновременно, тем более что у нас не было ни книг, ни тетрадей, ни ручек, ни карандашей. Начинался урок с того, что учительница отчитывала зарвавшихся хулиганов, затем делила доску на четыре части и писала задания. Одним — таблицу умножения, другим — арифметические примеры, а первоклашкам — буквы-цифры на запоминание. Кое-как я научился писать только в третьем классе.

Много внимания учительница уделяла чтению, причем читала для всех, и все с удовольствием слушали. Такая система учебы давала и положительные результаты. Так волей-неволей усваивались и знания старших классов, например, решение примеров и прочее. Приходилось все запоминать и развивать память.

Это позволило мне стать в старших классах лучшим математиком школы.

Победа!

Шел обычный классный урок в школе. И вдруг кто-то бежит и кричит: «Победа!» Все ждали этого слова, так как знали, что наша Красная Армия взяла Берлин.

Все вскочили, начали кричать, выбежали на улицу, где народ уже бежал и кричал. Многие плакали от радости и горя. У многих погибли отцы на фронте. Я бежал и кричал тоже, слезы текли о погибшем отце. Это была и радость, и боль, которую трудно описать словами.


Люди бежали с поля, услышав весть о Победе. У конторы колхоза начался митинг без высокопарных речей, на котором люди делились радостью, горем и воспоминаниями. Затем принесли столы, и кто что мог — есть и пить, и начали праздновать Победу.

Одни плакали, другие радовались. У многих мужья пропали без вести, и они надеялись на их возвращение. Но чуда не произошло, ни один из без вести пропавших в последующем не вернулся, как и тот солдат, который был похоронен в селе в первые дни войны.

Этот день перед моими глазами, вижу, как сейчас.

Прошли десятилетия, и горько смотреть, как некоторые пытаются оплевать и очернить нашу Победу.

Победа!

Я помню день тот как вчера:

Школьный урок и крик: «Победа!»

Вскочили все, и крик: «Ура!»

Конец, проклятая война!


Светило солнце, все бежали,

Крик радости и слезы вдов,

Момента этого все ждали,

Пока лилась людская кровь!


Чувства дней тех очень трудно

Вам передать и описать,

Для этого было бы нужно

Миллионы судеб перебрать.


Уходят годы, поколенья,

Приходят новые времена,

Но Дню Победы нет забвенья!

Он сохранится на века!


С фронта стали возвращаться

Уцелевшие мужики,

Но многие не вернулись

Без вести многие ушли!


И слезы радости, печали

Лились повсюду на селе,

Погибших и пропавших ждали —

На зло! Не верили беде!


Никто так не страдает,

Как дети на войне,

Ведь взрослый понимает,

Как выстоять в беде!


Ребенку понять трудно,

Зачем убили мать,

А взрослым это сложно

Ему все объяснять!


Мы выстояли! Мы победили!

Избавив Мир весь от чумы,

Чтоб люди в счастье и в мире жили,

Чтоб больше не было войны!


Пройдут года, пройдут столетья,

Но не померкнет никогда

Подвиг народа, и шаг в бессмертие

Погибшим в юные года!

Тяжелое послевоенное время. Голод

1945 год был засушливым, даже то, что посеяли, почти не взошло. Маме на трудодни осенью дали килограммов 20 пшеничных отходов, но через несколько дней пришел председатель (инвалид с фронта) и попросил вернуть выданное зерно. Колхоз не выполнил поставок, и раздавать «зерно» колхозникам было строго запрещено. Если он не соберет обратно зерно, то его расстреляют. Мама со слезами отдала заработанное «зерно». Настал 1946 год, мы голодали.

Мама собрала папины вещи и поехала в Западную Украину менять на зерно. Добиралась на крышах вагонов товарников. По дороге бандиты «кошками» (веревками с крючками) стаскивали с крыш вагонов людей и их вещи.

Мама чудом уцелела. Мужиков из села, которые ехали с ней, стащили, избили и все забрали.

Мы дома, чтобы не умереть, собирали кочаны от кукурузы, мололи их на жерновах (два круглых камня, один — внизу, другой сверху), «муку» варили и ели. Люди умирали прямо на улице. Я тоже опух от голода (человек от голода пухнет).

Моя учительница, Ала Семеновна, принесла кусочек хлеба (в школу привезли буханку хлеба для детей) и просила меня не есть, а сосать целый день, иначе я могу умереть.

Наконец пришла мама и принесла продукты (зерно кукурузы, пшеницы, горох). Какой была мужественной женщиной моя мать — на крышах товарняков везти мешки, спасаясь от бандитов, затем от станции 15 километров тащить до села около 50 килограммов продуктов.

Я залез в мешок и съел сырого зерна, что чуть не лишило меня жизни. Мама отпаивала меня настоями трав и спасла меня.

Наступила весна. Мы собирали крапиву, щавель, и это не давало нам умереть с голоду.

Трудно заживали раны,

Нанесенные войной,

Но беды всегда нежданны,

Одна шла за другой!


Наступил сорок шестой

Тяжелый трудный год,

Засуха сгубила урожай,

Вымер последний скот!


Тревога матери моей

Ни хлеба, ни молока,

Голод, чем кормить детей

У матери текла слеза!


Собрав отца одежду,

Мама поехала менять

В Западную Украину

На зерно, чтоб выживать!


Мужество и героизм мамы

Даже трудно сейчас оценить,

На крышах вагонов с мешками,

Пробиралась, чтобы жить!


На путях бандиты шныряли,

Отбирали чужое добро,

«Кошками» с вагонов таскали,

Мешки и людей — все равно!


Мы дома голодали,

От кукурузы кочаны,

Печь, которыми топили,

На жерновах мололи, ели!


Голод, я опух, как спасенья,

Кусочек хлеба принесла

Учительница, не для еды,

Лишь только для сосанья!


Наконец вернулась мать

С зерном, с двумя мешками,

Уж сколько сил, чтобы таскать

Тяжелый груз, судите сами!


От станции и до села

Пятнадцать километров,

Мать тащила, чуть жива,

Лишь думая о детях!


Дожили мы до весны,

Есть щавель и крапива,

Из них варила мама щи,

Не умерли, мы живы!

Летом выбросила колоски пшеница на колхозном поле. Мы с ребятами втихаря заползали в посев и ели завязь пшеницы. Это очень вкусно, молодое зерно сладкое. Когда началась уборка, мы влезали на кучи пшеницы и набивали пшеницей карманы брюк. Несли домой, и мама варила. Так мы выжили в 1945–1947 гг.

Мы с ребятами ловили сусликов и шкурку сдавали в потребкооперацию по 40 копеек за штуку. Нужно было увидеть суслика в степи, который стоял столбиком, загнать его в нору, закрыть нору, если нора вертикальная, то бежали с ведром по воду (к речке или колодцу), как правило, в пределах километра.

На одного суслика нужно было два-три ведра воды. Если нора горизонтальная, то выкапывали. За день ловили от двух до пяти сусликов. За лето я заработал 40 руб., на которые мама купила материал и сшила рубашку к школе, а брюки перешила из папиных брюк.

Лето, выбросила колосок

Пшеница молодая в поле,

Как партизаны, мы тайком

Молочное зерно ели!


Когда уборка началась,

Мы колоски собирали

На поле, что остались,

Их при уборке потеряли.


Немного колосков собрав

Их тут же теребили,

И полведра натеребив,

Домой скорей бежали!


Затем на жерновах мололи

С трудом собранное зерно,

С муки пекли, варили,

И жить нам стало весело!


Ходили так же по полям

И сусликов ловили,

И шкурки высушив из них,

Мы в магазин сдавали.


Копейки за них платили нам,

По сорок за шкурку,

И мы могли по мелочам

Купить себе конфетку!


Чтоб суслика поймать

Дело не простое,

Его надо увидать

И до норы за ним бежать!


Затем нужно отливать

Его в норе водою,

И воду нужно натаскать

Издалека, не скрою!


За день удастся отловить

Штук несколько всего,

Воды же много наносить,

Все это нелегко!


Боролись в жизни мы своей

Жестоко и упрямо,

Жизнь не баловала детей,

Нас «штормило и качало»!

Обуви не было, в школу ходили босиком. Босяком ходили не только дети, но и взрослые на работу.

Трудные годы. Семилетняя школа

В 1947 г. я окончил четыре класса и пошел в пятый в соседнем селе. Босиком, в новой рубашке и «новых» брюках. Расстояние до соседнего села — шесть километров. Утром в школу, после уроков домой, и так каждый день. От снега весной до снега осенью в школу ходили босиком. Зимой — в фуфайке и рваных сапогах, которые самому приходилось периодически ремонтировать.

Закончил я четвертый класс

В семилетку непременно,

За шесть километров от нас

Ходить пешком ежедневно.


В семилетке порядок другой,

Здесь классы все раздельно,

Что ни урок, учитель новый,

Учили нас посменно!


Тетради выдали всем нам

За них расплатиться мы должны,

А впредь ты должен купить сам

И книги и все для школы.


В воскресенье на рынок бежим

За пятнадцать километров,

Там книги для учебы ищем,

Купим что есть, к школе готов!


Свои мы книги берегли,

Их через год опять

Несли на рынок продавать,

Чтобы другие покупать!

Старший брат Гриша от школы стал увиливать и прятался по дороге в кустах. Мать вынуждена была отдать его в одесское училище ФЗО, где он закрепился и окончил его.

Старший брат от школы

Увиливал и прятался в кустах,

Мамины укоры

Не действовали никак!


Мама его определила

Учиться в училище ФЗО,

Проблему разрешила,

И брату повезло!

Учиться мне нравилось, правда не переносил учительницу украинского языка, которая говорила «не по-нашему», а именно вместо «шо» — «що», вместо «чого» — «чому», вместо «час» — «годына», и т. п.

Учеба шла с большим трудом,

Нужно было уметь писать,

Раньше писали лишь мелком,

Не знали ручку как держать!


Русский, украинский язык

Были камнем преткновения,

Уметь правильно писать

Сплошные лишь мученья!


По предметам же другим

Дела же шли успешно,

По математике был лучшим,

И на счету хорошем!

Мать ходила на родительские собрания, на которых все учителя меня хвалили, кроме учителей украинского и русского языка. Да и откуда я мог грамотно писать, если изучил буквы только в третьем классе.

У меня был папин кожаный портфель, в котором были тетради, книги, чернильница и кукурузный хлеб. За шесть километров ходьбы мы часто дрались. Девочки называли меня зайчиком, за что получали портфелем по спине. Я был маленького роста, но со мной ходил товарищ — одноклассник-переросток, на две головы выше меня, и он меня охранял, так как я давал ему списывать задачи.

Ходили в школу мы гурьбой

В пути играли, дрались,

Но драк серьезных меж собой

У нас не допускалось!


Был виноградник по пути,

Нам сторожа разрешали

Лишь только есть и не ломать,

Порой домой давали!

Мы не были неженками, никто не жаловался родителям, так как знали, что если пожалуешься, то тебя «отлучат» от коллектива. Осенью созревали виноградники по дороге в школу, и сторожа разрешали нам есть, но не хулиганить и не портить виноград. Но все равно мы брали виноград в карманы. В драках я, как правило, побеждал. Но, в общем, мы жили дружно, подрались — и тут же помирились. Если случалось, что ребята с других сел кого-то обидели, то мы не давали им спуску. Драки между собой только сплачивали нас, они были беззлобные и не жестокие.

После уборки пшеницы на полях оставались колоски, и мы ходили и собирали. За день насобираешь четверть ведра пшеницы.

В эти трудные года

Мать, как рыба об лед билась,

Нет ни хлеба, ни молока,

День и ночь трудилась!


Чтоб выйти из тупика

Овец на рынке покупала,

Нам оставались потроха,

Мясо в Одессе продавала!


Я маме помогал,

Пятнадцать километров

Мешки до станции таскал,

Обратно сам домой бежал!


В селе была и сволота,

За отца все мстили,

Из-за колхозного скота,

Что в колхоз возвратили!


По кляузам вершился суд

За спекуляцию, беда,

За выживание, за труд,

Условно дали два года!

Чтобы выжить, мама ходила за 15 километров на рынок, покупала овец, приводила домой, резала их, требуху и жир оставляла в семье, а мясо везла в Одессу на рынок. Я помогал маме нести мясо до станции (15 километров), маму оставлял на станции и бежал домой (я много бегал, меня не зря называли зайчиком). Однажды меня чуть не съели волки. Их после войны расплодилось много, но мне удалось убежать в деревню по пути.

После нескольких поездок в Одессу мать обвинили в спекуляции (даже жутко вспоминать такую дикость) и устроили показной суд в селе. Некоторые сволочи кляузничали на маму и мстили за отца, который их «обидел», возвращая колхозное добро. Мать спасала нас от голода, а ее хотели посадить, но некоторые женщины вступились, и маме дали условный срок.

Дома я помогал матери. Полол огород, носил воду и поливал растения. Мама, чтоб как-то выжить купила коз. Мама приходила с работы поздно, я заготавливал корм (траву) для коз, встречал их со стада и доил.

В каникулы в колхозе мы

Пололи и пахали,

От восхода до темноты

Усталости не знали!

Козы — умные и чистоплотные животные. Коза всегда обходит грязь и лужи, если никто не видит, то обязательно заскочит в чужой огород, а при окрике выскакивает, как ни в чем не бывало. Особенно прелестны козлята, их ранней весной забирали в дом, и они заскакивали на кровать и мы спали вместе. Они очень игривы, любят залезать повыше, даже на крышу дома. Козлиное молоко очень вкусное, я доил коз, а мама делала с молока брынзу, которая была у нас основной едой. Это позволяло нам выживать и ходить в школу.

Ходили в школу круглый год

Осенью, летом и весной

Босяком, пустой живот,

Кусок хлеба лишь с собой!


Зимой фуфайка и сапог

Резиновый, не скрою,

В дождь, снег и гололед

Держались мы гурьбою.


Зимой со светом фонарей

Идя, мы все шумели,

Чтобы напугать зверей,

И нас они не съели!


За фронтом шло зверье

Их трупы привлекали,

Шакалы, волки и лисье

В окрестности обитали.


Послевоенное зверье

Слишком было опасно,

Оно на трупах взращено,

И встреча с ними ужасна!


Вечером в одной избе

Многие ночевали,

Чтобы вместе идти гурьбой

И в школу не проспали!


Итак, три года мы гурьбой

До школы добирались,

Мы как солдаты шли в бой,

Учиться мы старались!


Лишь самые стойкие из нас

Школу посещали,

И многие, не окончив класс,

Школу покидали!


Учиться никто не заставлял,

Все были переростки,

Колхоз работу им давал,

Трудитесь малолетки!

После румынских плеток я затаил обиду на религию и, чтобы бороться с «дурманом», я приписал себе год и вступил в комсомол (принимали с 14 лет, а мне было 13). Но мать была глубоко верующая и сказала, что я вступил в чертову шкуру. Ее можно было понять: отца и брата забрали НКВД в 1937 г., и неизвестно, где они погибли, муж погиб на фронте, а она терпит муки и издевательства от властей.

Сейчас многим не понять

Как мы выживали,

Горько слышать, как опять

Совками нас назвали!


Совки в тяжелом труде

Все блага создавали,

И благодарны вы судьбе,

Иначе б мы отстали!


Дети в школу босяком

Ходили, обуви не зная,

И верили, что потом

Жизнь будет лучшая, другая!

Так мы жили и закалялись в борьбе за выживание в голоде и холоде.

Закончив я седьмой класс,

Пошел в военную спецшколу,

Но только написав диктант,

Вернулся я до дому!


Жаль, что первым был диктант,

А не другие предметы,

Я смог бы сдать их все на пять,

И поступить в кадеты!

Школа, окончание

Я пошел в восьмой класс средней школы в другом селе, тоже в шести километрах от дома. Если в семилетку путь лежал по долине, то в среднюю школу приходилось сначала взбираться на гору. Но это не смущало, так как по дороге были виноградники и сады, которые мы, конечно, не обходили.

По дороге (через два километра) был бывший немецкий хутор, в котором к нам присоединялась еще ватага ребят. В восьмой класс я уже пошел в парусиновых туфлях. Один год в восьмом классе зимой я жил у родственницы. В воскресенье приносил продукты, и тетка меня кормила обедом, а на завтрак и ужин — кусок хлеба и стакан молока. В девятом и десятом классах я всю зиму ходил домой.

Пошел я в восьмой класс

В соседнее село,

В шести километрах от нас,

Но путь в гору, тяжело!


Впервые в школу я пошел

В туфлях парусиновых,

В классе все с окрестных сел,

Таких же отдаленных!


Для занятий в старших классах,

Учеба была платна,

А у кого отец погиб

Учились бесплатно!


С первых дней войны

Многие воевали,

И пропавших без вести

Погибшими не считали!


Если отец пропал без вести,

Оплата взымалась,

Из села в школу идти

Нас только двое осталось!


Учиться было нелегко

Уроков много задавали,

Учебников тоже не было,

Их на рынке покупали!


Стихотворенья наизусть

Учить нас заставляли,

Чтобы выучить успеть,

Мы по пути домой учили!

Сейчас много говорят о недостатках советской школы. Но, к сожалению, это искажение действительности. Да у нас не было таких «райских» условий для учебы, но уровень знаний полученных в советской школе был выше, чем в нынешней «автоматизированной» школе. Я делаю вывод по своим внукам, которым приходится порой помогать выполнить домашние задания. После окончания школы прошло более 60-и лет, и меня поражают запутанные надуманные методики решения задач. Когда я привожу решение своим «дедовским» методом, дети говорят, что так на много легче. Мне непонятно кому понадобилось менять веками устоявшиеся методики обучения.

Как в семилетней, так и в средней школе преподавателями были в основном мужчины, только русский и украинский языки и литературу преподавали женщины. Учителя не стеснялись дать подзатыльник хулигану. А если он пожалуется родителям, то еще и родители врежут еще больше.

В настоящее время в школах мужчины — редкость, и если учительница одернет ученика, то шума — вплоть до прокуратуры. Ребята всегда шалили и будут шалить, и порой к ним нужно применять неординарные меры.

В каникулы обязан ты

В колхозе же трудиться,

О заработанных трудоднях

В школе должен отчитаться!


В колхозе на лошадях

Возили сено, солому,

Или в упряжке на волах

Таскали плуг и борону!


А вечером мы в клуб

На танцы приходили,

Чтоб от работы отдохнуть,

Смеялись и шалили!

Летом подростков заставляли работать в колхозе, и после каникул мы обязаны были принести в школу справку о заработанных трудоднях. Я возил на арбе солому, сено, лошадьми или волами. Работал также помощником на комбайне (выгрузка зерна, укладка соломы в накопителе и пр.).

При работе в колхозе запомнились несколько трагикомических эпизодов, которые невозможно забыть.

После седьмого класса я возил солому на арбе волами. Арба это большая повозка, боковины которой представляют как бы широкие лестницы. Боковины удерживаются между собой спереди и сзади перекладинами (перилами). В общем плане это своего рода большая кошелка на колесах для перевоза сена, соломы и прочего. Волы это быки, запрягаемые в ярмо и используемые как тягловая сила. Волы, в отличие от лошадей передвигаются очень медленно, но они намного сильнее лошадей. Летом в жару одна девчонка на другой арбе пыталась обогнать меня. У меня в упряжке были более молодые быки, и ей не удавалось меня обогнать. Тогда она, поравнявшись с моей арбой, издала звук слепней «ззззз…». Мои быки, услышав звук слепней, подняли хвосты и рванули вскачь, что есть силы. Они стали неуправляемые. Коровы, быки, когда на них нападают слепни, убегают в тень или заросли. Мои быки рванули во двор одной тетки, дышлом арбы выбили окно и рогами уперлись в стенку дома, чуть не завалили стену дома. Мы скрыли от руководства колхоза о наших «гонках» и колхоз восстановил тетке разбитое окно.

Второй эпизод произошел летом после 8-го класса. Я возил лошадьми арбой сено. Ехал пустой арбой стоя, опираясь на передние перила. Я притормозил вожжами лошадей. Не знаю почему, крепление перил оторвалось от лестницы арбы, и я полетел вперед между лошадей. Лошади испугались и рванули что есть силы. Я висел на дышле между лошадьми, а они неслись галопом. Они неслись по кочкам. Я не знаю, как мне удалось удержаться и не попасть под копыта и арбу. Лошади мчались где-то с полкилометра, но мне удалось их остановить, так как я висел на вожжах. Вся спина у меня была исцарапана и в синяках. Можно сказать, я спасся чудом.

Третий эпизод произошел этим же летом. Меня попросил председатель колхоза съездить на лошади в полевую бригаду (за несколько километров) и передать его распоряжение. Лошадь звали Дунька, она была очень норовистая. Я сел на нее охлюпкой (без седла, седел в колхозе не было) и поехал. До бригады я доехал рысью нормально. На обратном пути я ее хотел перевести в галоп, ей, по-видимому, это не понравилось и она начала брыкаться. Впереди был крутой спуск. На этом спуске она брыкалась из стороны в сторону, пытаясь меня сбросить. Я натянул удела, вцепился в ее гриву, брыкаясь, она меня сбросила себе на холку (на шею). Весь крутой спуск она брыкалась, но сбросить меня ей не удалось, и только внизу спуска она остановилась, она храпела и со рта шла пена. Я перебрался с холки но ее спину и мы, как ни в чем не бывало, доехали обратно. Лошади чувствуют седока и подчиняются только тем, кто не поддается на их «провокации».

В любое трудное время дети и молодежь как бы не замечала трудностей, всегда находили время для развлечения, отдыха и всевозможных проказ. Среди ребят были свои «заводилы», вокруг которых формировались ватаги ребят. Мы в селе организовывали танцы, для чего собирали с мальчиков деньги и оплачивали гармониста. Руководил организацией и сбором денег один из трех покалеченных при взрыве в машине. У него на правой руке было только три пальца (не было большого и мизинца), а указательный был крючком. Он был выше меня на голову и старше на два года. У нас дома не было ни копейки, и я сказал ему, что за мной долг, и я отдам позже (так порой делали другие ребята). «Заправила» заорал на меня и потребовал уйти. Я ему еще раз заявил, что отдам деньги в другой раз. Он скомандовал играть марш (так с позором выгоняли) и ударил меня своей «култышкой» по затылку. Меня это взбесило, я с разгона головой ударил его в живот, он упал навзничь, я оказался сверху и начал его колотить, разбил ему нос, губы и прочее. Он завопил как резаный, ребята оттащили меня, а он с воплями убежал прочь. После этого все от него отвернулись, как от труса, тем более, что он мог меня бить, так как ребята меня держали. После этого случая «власть изменилась» и я стал заправлять коллективом ребят. Кроме того, впоследствии выяснилось, что он присваивал половину денег, собираемых для оплаты гармониста. Это поставило на нем крест, как на вожаке. Этот случай сформировал у меня очень важную черту: «не поддаваться и бороться, только так можно победить!». Эта черта — идти напролом — во многом мне помогала (а порой и вредила) в жизни.

Отличительной чертой наших детских и юношеских лет являлись праздники. Особенно нравились рождество и пасха. Эти праздники привлекали тем, что на них можно было накушаться. На рождество мы носили вечерю к крестным, где получали гостинца. Мама всегда из последнего находила продукты и готовила вкусную еду и угощения. Особенно нравилась кутья — вареная пшеница, услащенная сахаром. Нынешнему поколению, живущему в изобилии, это понять трудно, но мы были рады конфетке и прянику, полученных в качестве гостинца.

В 1953 г. умер Сталин, и вся школа, и я в том числе, плакала, не скрывая слез. Ему все верили безгранично.

Мне и другим ребятам пришла повестка с военкомата прибыть для постановки на учет. Районный центр, где был военкомат, находился в двадцати километрах от нашего села. Мы взяли в колхозе повозку и лошадей и поехали в военкомат. Пройдя регистрацию в военкомате, мы дурачились. Я залез верхом на другого парня, он попытался подняться и я хотел спрыгнуть, но нога попала между поручнем и ящиком повозки. Как результат крученый перелом, меня отвезли в больницу, где наложили гипс и оставили в больнице. Меня положили в палату, где лежал начальник военкомата. Военком спросил, куда я намерен идти после окончания школы. Я ему сказал, что с детства мечтаю пойти в летное училище. Военком мне сказал, что после перелома ноги мне туда путь заказан, так как я не пройду медкомиссию. Для меня это был тяжелый удар, так как рушились все мои планы. Я потом жалел, что послушал его, так как о переломе я забыл уже через год, и никакая комиссия его не обнаружила бы. Но военком повлиял на выбор моего жизненного пути.

Характерными воспоминаниями детских и юношеских лет являются походы ребят по садам, виноградникам, бахчам (баштанам по-украински). Ребята, как правило, разделялись на две группы — одна группа «провоцировала» и отвлекала сторожа, а вторая с другой стороны осуществляла налет и спокойно рвала виноград, фрукты, арбузы и дыни. Что характерно, что сторожами назначали самых вредных мужиков на селе. У нас был такой Трофан, однажды он бежал за мной с виноградника километра три — четыре по холмам и оврагам. Меня не зря называли зайчиком, я бегал и петлял как заяц и естественно он догнать меня не смог. Сейчас меня поражает тупость этих мужиков, взрослый мужик гоняется за ребенком из-за грозди винограда. Мне потом рассказывали, что когда он умер, то на похоронах дети за похоронной процессией пели и плясали, настолько он был ненавистным человеком. К сожалению, таких вредных ограниченных мужиков на селе встречается много. Еще один пример таких «мужиков». В отпуске (я уже был лейтенант) троюродный брат возил меня на мотоцикле и мы с ним заехали в его бригаду, где праздновали день урожая. Мы только сошли с мотоцикла, как к нам подходит один мужчина и кричит моему брату (к стати, его начальнику), что, дескать, ты сдавал деньги на праздник на одного, а приехали вдвоем. Я ответил, что я не ем и не пью и отошел в сторону, к тому же я был в форме. Народ за столом возмутился, и моему брату с трудом удалось предотвратить побоище. Меня все-таки усадили за стол, но камень на душе остался. Я поневоле вспомнил 1944 г., и увидел в его лице власовца, застрелившего моего любимого пса. Таких «тупых» на Украине много, они во многом сейчас составляют армию бендеровщины.

В 1954 г. я окончил 10 классов и встал перед выбором, куда идти дальше. В аттестате у меня были пятерки по всем предметам, кроме русского и украинского языков, по которым были тройки (четверок в аттестате не было). Я был лучшим по математике в школе, побеждал на конкурсах и олимпиадах, и мне предлагали идти в Одесский университет.

Я из фанеры сколотил чемодан, покрасил его и поехал в Одессу зайцем на третьей полке (денег не было). Заехал к родственнице, сходил в университет, посмотрел, как там бегают папаши и мамаши со своими детьми, общежития нет. Поговорил со своей родственницей, и пришли к выводу, что мне с моим свиным рылом там делать нечего. На что и где я буду жить?

У мамы средств не было.

Пошел на вокзал, сел на свое изобретение — чемодан — и заплакал, смотрю сквозь слезы: красочный щит о приеме курсантов в Одесское военное артиллерийское училище. У меня приняли документы и дали вызов в военкомат. Домой опять ехал зайцем.

1954 г. 10-й класс

Учился успешно, мне

Нет равных в математике,

Но как всегда, я был «на дне»

В «успехах» по грамматике!


Три года вмиг пролетели

Окончена учеба!

Аттестат зрелости вручили,

Идти теперь куда?!


Многие советовали

Поступать в университет,

Там нет общежития,

И у мамы денег нет!


Сижу я на вокзале

С поникшей головой,

И перед глазами

Вижу щит большой!


Военное училище

Проводит набор,

С образованием

Конкурсный отбор!


В училище еду срочно

Документы подаю,

Домой, в военкомат,

Направление беру!

Поступление в училище

В военкомате мне вручили предписание и требование на бесплатный проезд поездом в Одессу. Я был на седьмом небе, но все еще было впереди.

В училище нас разместили в казарме, завтрак, обед и ужин бесплатно. Питание было отличным. Дома мясо я видел только по праздникам, и то не всегда, а тут три раза в день мясное. Сначала шли занятия по подготовке к экзаменам. Я помогал двум солдатам по математике, которые отслужили один-два года в армии. Но самое трагичное было впереди. На экзамене солдаты сели со мной справа и слева. Я решил обоим их варианты, времени оставалось мало, и я допустил чисто арифметические ошибки, вернее, описки. Мои солдаты получили пятерки, а я получил тройку. Ревел как белуга. Их зачислили курсантами, а меня оставили на конкурс.

И начался экзамен

Математику решать,

Соседям варианты

Помог им одолеть!


Время уж кончалось

Решать свой вариант,

Ошибся, как на зло,

И мне не повезло!


Соседям по пятерке,

Я получил трояк,

Такого вот позора,

Я не ожидал никак!


Ребята ходят в форме,

Я на конкурсе сижу,

Комок застрял мне в горле,

И тихо лью слезу!

Сказать знакомым, что я получил тройку по математике, было равносильно расстрелу. Ехать домой было стыдно.

Мандатная комиссия приняла решение меня зачислить, так как мой отец погиб на фронте. Это меня спасло от позора.

Комиссия мандатная

Решенье приняла,

Сына бойца погибшего,

И с троечкой взяла!


Зачислили курсантом,

От позора я спасен,

Был лучшим математиком,

Попал под подлости закон!

Получив известие о зачислении курсантом, побежал в парикмахерскую, кричу: «Наголо!», парикмахер: «Понял, зачислили».

От радости мы все сияли,

Но лишь поняли потом,

Тяжела жизнь, коль молодость в шинели,

А юность перетянута ремнем!

На второй день нас, курсантов, повезли на учебный полигон копать траншеи. Майор отмерил каждому по участку траншеи и сказал о выполнении доложить. Для меня это было пустяком (я столько сусликов откопал), я быстро выкопал свой участок траншеи и доложил майору. Рядом со мной был мамин сынок, одессит, который в жизни не держал лопату в руках, он еле-еле ковырял лопатой. Майор: «Ну что ж, теперь выручай товарища», и я и за него выкопал траншею. С тех пор на занятиях по военно-инженерному делу я был любимцем майора.

Учеба в военном училище

Мне в училище все нравилось, но не все получалось. Запомнились первые дни учебы. Утром подъем, физзарядка на плацу в сапогах, бриджах и с голым торсом, на улице небольшой морозец, иней. Но после физических упражнений и бега холода не ощущаешь. Затем мы скоро привыкли бегать раздетыми на физзарядку.

Трудно было освоить подъем переворотом, прыгнуть через козла и т. п. Все личное время, положенное в распорядке дня, мы тренировались в спортзале до изнеможения, чтобы выполнить тот или другой прием на спортивных снарядах. То, что вчера казалось невозможным, со временем получалось. Трудности были и со строевой подготовкой, нужно было научиться четко выполнять строевые приемы (строевой шаг, повороты, отдание чести и пр.). Тем, кто достиг удовлетворительных результатов по строевой подготовке, разрешалось увольнение. Увольняемых курсантов в город комбат или комдив проверяли на внешний вид и строевую выправку. Если проверяющий обнаруживал какой-то недостаток (отсутствие носового платка, плохо отглажен и т.п.), то отправляли без права возврата в строй увольняемых курсантов. Я смог первый раз пойти в увольнение только через полгода после поступления. Особенно свирепствовал командир дивизиона (комдив), который, как правило, отправлял половину увольняемых курсантов в казарму. Его звали Вася-темный, он был сам подтянут и педантичен. Но курсанты его обходили стороной, так как встреча с ним могла повлечь наказание. У нас был строгий командир батареи капитан Хобот, участник войны, вся грудь в орденах и медалях, говорят, его представляли на звание Героя, но он в чем-то провинился, и наградили только орденом. Он всю войну прошел в противотанковой артиллерии. На учениях демонстрировал стрельбу по нескольким танкам (мишеням) из 100 мм пушки и ни одного промаха. Мы им гордились.

В соседней батарее комбат был майор, который не помнил фамилии своих курсантов даже третьего курса. Курсанты знали об этом и часто обманывали его, проходили мимо и умышлено не отдавали честь, он останавливал, спрашивал с какого взвода, называли, как правило, взвод первого курса его батареи, он объявлял взыскание и приказывал доложить своему командиру взвода. Но однажды наш курсант третьего курса погорел, так как в это время подошел наш комбат и уж добавил по полной, еще и за обман.

В последствии, будучи офицером, я узнал интригующую историю нашего комдива (Васи-темного). В вагоне едут две женщины, за чаем делятся своими судьбами. Одна рассказывает, что муж погиб на фронте, и она осталась с двумя детьми и сейчас получает пенсию на детей. Вторая рассказывает, что полюбила в госпитале лейтенанта и после войны они поженились и у них тоже двое детей. Муж не уволился после войны, окончил академию и сейчас еще служит. Она показала фотографии мужа с детьми. Второй женщине чуть плохо не стало, увидев на фото своего «любимого» Васю. Оказалось, что в обеих женщин одинаковые фамилии Лавриненко. Во время войны сержант Лавриненко раненый попал в госпиталь, и чтобы попасть в офицерское отделение назвался лейтенантом. Там он влюбился в медсестру, которая за ним ухаживала. Ему удалось умершего от ран солдата назвать своим именем и отправить похоронку о своей гибели. Затем после лечения он ушел воевать на фронт уже с документами лейтенанта. Окончил войну капитаном. Так как все последующие звания он получал законно, то его просто демобилизовали в запас, обязав выплатить государству сумму пособия, выплаченную его детям. Дальнейшей его судьбы я не знаю, но было горько за поломанные судьбы людей.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет