electrodnevnik maestro

Бабушка и ддт

Моя бабушка Беладонна Максимилиановна Трутнева была героем гражданской войны. Кубанская казачка, красавица, она пошла воевать за «красных» в 16 лет. Вместе со своими братьями. Братьев быстро убили, а бабушка была тяжело ранена — во время штыковой атаки её проткнул насквозь какой-то белогвардеец.

Это не остудило её пыл и желание сражаться за счастливую жизнь. Отлежавшись месяц в стогу сена — приютил сердобольный крестьянин — Беладонна вновь продолжила воевать. На этот раз ей доверили пулемет «Максим». С этим пулеметом бабушка прошла всю войну, и однажды спасла свой отряд от полного уничтожения.

В станицу неожиданно ворвалась конница Врангеля, неожиданно потому, что дело было ночью, и все красноармейцы спали, включая часовых. Беладонна же вышла… эээ… покурить и оказалась единственной боеспособной единицей. Увидев вражью стаю, она вытащила свой пулемет на середину улицы и в упор расстреляла белогвардейцев. За этот подвиг её представили к ордену «Красного Знамени».

В промежутке между двумя мировыми войнами Беладонна успела выйти замуж за сына расстрелянного белого офицера, родить моего отца, стать секретарем парткома колхоза, пережить голод и уехать в 40-м году на освобожденную от финнов финскую территорию.

С этим переездом связана поистине драматическая история. Вместе с семьей Беладонна переехала жить в бывший финский город Энсо. Город этот был взят Красной Армией без боя и поэтому не был разрушен. Переселенцы просто занимали пустующие уютные домики. Тактичные финны оставили даже ключи в дверных замках.

В одном из таких домов бабушка обнаружила шикарную норковую шубу. Счастью её не было предела, время было нищее, и хорошая одежда ценилась на вес золота. Однако использовать обновку Беладонна смогла только одну зиму. 20 июня 1941 года она поехала вместе с моим отцом в гости к родне в Архангельск. А 22 июня сами знаете что началось. Услышав речь Молотова о начале войны, Беладонна побелела, а потом заголосила: «Шуба! Там осталась моя шуба!»

Город Энсо находился в нескольких километрах от границы, но бабушка рванула на вокзал, покупать билет и спасать шубу. Разумеется, билет ей никуда не продали, и Беладонна отправила телеграмму молнию своей соседке с просьбой выслать ей шубу бандеролью.

Что творилось в пограничном городке в первые часы войны мне даже представить трудно. Но самое удивительное, что через несколько часов, бабушке принесли ответную телеграмму. Она прочитала её: «ваша телеграмма не доставлена точка адресат выбыл точка». И тогда бабушка зарыдала…

…Через тридцать лет государство вспомнило о революционных заслугах Беладонны и подарило ей… нет, не шубу — квартиру. Маленькую однокомнатную хрущёвку в славном городе Луганске. Квартира была на втором этаже, а прямо под окнами стояли мусорные баки. Летом из них налетали в распахнутое окно мухи, что очень нервировало старую большевичку. Однажды бабушка не вытерпела, произнесла свою любимую фразу: «законы природы действуют, если умеешь ими распоряжаться» и пошла в магазин бытовой химии за ДДТ. Вы, наверное, думаете, что Беладонна Максимилиановна высыпала яд в мусорный бак? Как бы не так! Она перемешала ДДТ с мелом и побелила им стены и потолки. Очевидцы, выжившие после посещения бабушкиной квартиры, рассказывали, что случайно залетевшие в окно мухи падали замертво.

Счастье бабушки продолжалось недолго — через месяц у неё появились признаки сильного отравления. Беладонну срочно отвезли в больницу, а ядовитую побелку по распоряжению санэпидемстанции обязали смыть.

В конце семидесятых бабушку парализовало на левую половину, и её поместили в дом престарелых для персональных пенсионеров СССР и героев войны. Дом этот находился в сосновом бору на окраине Киева. Беладонна передвигалась теперь на инвалидной коляске. И все также курила свой любимый «беломор», но теперь уже тайком. Паралич затронул её голосовые связки, и бабушка вдруг стала говорить с грузинским акцентом. 

— Малчык, мальчык, подойды к бабушкэ! — подзывала она меня, когда мы приезжали её проведать. Мне было страшно, но я подходил и обнимал. Однажды мой тактичный отец спросил полушепотом, но я, разумеется, все услышал: « мама, скажи, в таком тяжелом состоянии тоже хочется жить?» Беладонна Максимилиановна загасила беломорину и, улыбаясь половинкой рта, ответила: «Канэчно, сынок, дажэ ещё болшэ чем раншэ!»

Михаибл

В детстве моей любимой игрушкой был желтый плюшевый медведь. Плюшевым он назывался условно — страшный, облезлый, со свалявшейся синтетической шерстью, многочисленными шрамами и пластмассовым взглядом убийцы.

Короче, он был злодеем и наводил смертельный ужас на других обитателей детской комнаты. Звали это исчадие ада — Михаибл.

Он в одиночку сражался с объединенными армиями солдатиков и шахматных фигур, пускал под откос электрические гэдэровские поезда фирмы «PIKO», терроризировал плешивую обезьяну и разрывал на части пластмассовых розовых пупсов, если те попадались ему на пути.

Он был одинок и велик, совершил множество подвигов во имя зла, часто был бит, но никогда не сдавался.

И, как многие великие, погиб Михаибл случайно, от врачебной ошибки. После коварного нападения на кухню и небольшого пожара Михаибл наглотался дыма, и в тяжелейшем состоянии был доставлен в госпиталь.

Оперировал его я. Ассистировали — обезьяна и шахматный король. После вскрытия брюшной полости из Михаибла в угрожающих количествах посыпалась пенопластовая крошка. Операцию пришлось срочно прекратить, а рану залить клеем «ПВА».

Искромсанный Михаибл, перемазанный клеем и своими внутренностями был настолько ужасен, что я запаниковал и, не зная как поступить, потихоньку засунул его под кровать.
Больше я Михаибла не видел.

На следующий день родители сообщили мне, что выбросили останки героя на помойку.

В этот момент я ощутил всю невосполнимость утраты. Я рыдал два дня. Перерыл три мусорных бака во дворе — все тщетно.

Тогда я решил создать клон любимого злодея. В дело пошли лоскутки, пуговицы, нитки, куски проволоки и поверженных когда-то пупсов.

Клон-франкенштейн получился плоским, мертвым и невообразимо страшным. Обливаясь слезами, я разорвал его на части.

Мир в котором не было больше вселенского зла стал казаться мне скучным, а жизнь — бессмысленной…

О влиянии туркменских ковров на формирование мировоззрения советского человека

научное эссе

Пышный туркменский ковер был непременным атрибутом жилища советского человека. А их количество (ковров) — показателем успеха и благосостояния семьи.

Ковер вешался на стену. Под ним в обязательном порядке ставился раскладной диван. В расцветке ковров почему-то преобладали коричневые мотивы, немного разбавленные черным, бежевым и другими неспектральными тонами. Но не это было главным!

Слегка фрактальная структура изображения была для большинства единственным напоминанием о зазеркальном мире инобытия, подсознательным окном в мир Дао, кармы и эзотерики.

Негуманоидные узоры, странные орнаменты с завитками и авангардными загогулинами были тем единственным, чего не коснулся кодекс строителей коммунизма…

Антисоветское воздействие туркменских ковров еще ждет академического исследования. От себя лишь замечу, что ежедневное созерцание множества Мандельброта было несовместимым с коммунистическим мировоззрением…

Первым ярким образом, который видел советский ребенок в своей жизни — был туркменский ковер. Фактически происходил процесс известный в психологии как «импринтинг» или «синдром утенка» и ковер становился третьим родителем, наравне с матерью и отцом.

И если биологические родители олицетворяли мужское и женское начало, то ковер — трансцендентальное.

В неполных же семьях он запросто заменял одного из родителей.

Каждое утро моего детства начиналось с погружения в сказочный мир туркменских фракталов. Я выходил из мира снов и тут же погружался во вселенную волшебных пятен. Это была загадочная и прекрасная страна, наполненная островами, черными океанами и невиданными животными…

И только совершив по ней увлекательное путешествие, я окунался в реальность.

Ковер выполнял роль буфера между двумя мирами. Срединный мир. Мир Средиземья. Не отсюда ли проистекает такая детская любовь бывших советских граждан к творчеству Р. Толкиена?

Однако влияние туркменских ковров на жизнь наших граждан оказалось намного значительнее, чем я мог представить, начиная писать сей опус.

Знакомая понтийская анархистка, услышав мою теорию, была потрясена:

— Так вот откуда у меня такая тяга к кокаину! В детстве я любила выщипывать ворс из ковра и засовывать себе в нос! Союза нет уже 20 лет, а ковры до сих пор нами управляют!!!

P.S. Мой научный трактат «О влиянии туркменских ковров…» вызвал массу откликов. Наиболее ценные из них, полностью подтверждающие мою теорию, я привожу ниже:

Ольга С: «…детство прошло в блуждающих коверных фантазиях. Мне виделись армии, народы, мужья и жены, и прочие сущности и законы мироздания. А брат мой учился говорить, ткнул пальчиком в узор и спросил меня (я на 9 лет старше): „Цё то?“ Я сказала: „Цветочек“. И он с изумлением проговорил на распев: „Чюооочи“. В глазах светилось космическое осознание мира».

ilka101: «…мне в нашем ковре дома мерещились позы из камасутры). ну а уж когда болела с температурой — какой прекрасный бред рождали они!»

На этом можно было бы остановиться и спокойно почивать на лаврах, но последняя информация, полученная от русского космонавта, показывает, что влияние ковров значительно превосходит даже самые смелые фантазии.

Космонавт: «…люк у нас в ракете маленький, и посадка вызывает определенные трудности. А еще между фермой обслуживания и ракетой щель сантиметров сорок, ну нам доску кладут, и мы по ней заползаем… доска обернута ковром…» (здесь космонавт смутился, и я понял КАКИМ ковром она обернута).

— Возможно, это дань ковру-самолету, — заметила знакомая понтийская анархистка. — Путь к звездам тоже лежит через ковер!

О жизни, зеленом небе и железной клетке

С младенчества мне был близок научный подход к изучению мира. Четырех лет отроду я уже всерьез интересовался вопросом происхождения жизни. Прямых данных у меня не было, и мне пришлось обратиться к родителям. Ответили, как водится, мимоходом — жизнь зародилась из клетки.

Ответ меня полностью удовлетворил, ибо воображение мгновенно экстраполировало действительность к моменту зарождения жизни, а все исходные материалы были у меня перед глазами.

Самым древним существом на планете была, разумеется, моя прабабушка Маня. Когда мы познакомились, ей было восемьдесят, а мне — около нуля.

Картина вырисовывалась следующая: посреди улицы Советской, в том месте, где она пересекается с улицей Челюскинцев, под темно-зеленым небом, в абсолютно пустом городе Луганске стояла большая железная клетка. Цвета она была черного, а прутья — толщиной с руку.

И была эта клетка пуста до тех пор, пока в ней не зародилась моя прабабушка Маня — сразу старенькая, вся в белых кружевных одеждах. Она огляделась, вышла из клетки и родила бабушку. Та — маму, а мама — меня. Дальнейшее вам всем известно.

Теория эта была хороша всем, кроме одной детали — она не объясняла появление прадедушки. Научная интуиция подсказывала мне, что хотя прабабушка и могла породить весь род людской, она не имела никакой возможности родить прадеда. Это противоречие я разрешил просто — жизнь произошла из двух клеток, предположил я, в одной сидела прабабка, а в другой прадед.

Однако через некоторое время я узнал, что прабабушек и прадедушек было целых восемь штук, и мне вновь пришлось внести поправки в свою теорию. Теперь на улице Советской стояло восемь клеток, и усовершенствованная теория происхождения жизни хотя и закрыла пробелы в познании, частично все же утратила научную красоту. Пока я не понял, что клетка была одна — на всех восьмерых…

Моя карьера

или 27 лет в поисках работы

Каждое утро родители куда-то уходили, оставляя меня с бабушкой до самого вечера. Этот ежедневный ритуал, с перерывом на субботу и воскресенье, не давал мне покоя. Если бабушка может целый день быть дома, то почему должны уходить родители?

Когда уровень моего интеллекта возрос до такой степени, что я смог сформулировать мучающий меня вопрос вербально, бабушка ответила, что мама с папой уходят на работу. А так как смысл этого слова она не догадалась объяснить, мне до всего пришлось додумываться самому.

Помогла книжка с картинками, она так и называлась: «На работу!». На обложке были изображены румяные парень с девушкой в касках, с залихватским видом лезущие по высоченным железным трубам на фоне постапокалиптического пейзажа с терриконами, стройками и разноцветными дымами. В углу картины был виден еще один человек. Уже наверху он свешивался с трубы и радостно смотрел куда-то вдаль…

Так я узнал, чем занимаются мои родители — целыми днями они лазают по трубам вверх и вниз.

Вид этих счастливых людей, лезущих по трубам к вершинам счастья, необычайно вдохновлял. Мне не терпелось поскорее окончить садик, школу и приступить к этому прекрасному занятию — работе!

Должен сразу признаться — карьера моя не задалась. Подозреваю, что это книга оказала такое мистическое воздействие на всю мою дальнейшую жизнь. Иначе как объяснить, что стоило мне прийти куда-либо с просьбой о трудоустройстве, как с людьми начинало твориться что-то неладное. Иногда потенциальный работодатель смущался, иногда — таращил глаза и дико хохотал, некоторые, только завидев меня, отворачивались и не реагировали на факт моего существования.

Если же мне и удавалось завязать разговор, то он быстро превращался в театр абсурда. Выглядело это приблизительно так — после нескольких стандартных фраз работодатель неожиданно спрашивал:

— А как вы вообще в стране оказались?

— Я много путешествовал, мне здесь понравилось, и я остался.

— Что значит, путешествовал?! У нас нет денег в ресторан сходить, а он путешествовал!

— Ээээ, я, вообще-то на работу пришел устраиваться…

— Да вы знаете, какая сейчас техника?!

— ?

— Вы знакомы с работами фотографа N? Посмотрите, он недавно выпустил свой новый альбом.

После того, как мне вручали альбом с работами, ситуация уже была неисправима — работодатель либо смущался и уходил, либо хохотал непонятно над чем, а я — униженный и растоптанный — скромно удалялся тайными тропами, избегая скоплений людей.

После двадцати лет неудачных попыток устроиться по найму, я решил стать фрилансером и открыть свою домашнюю фото-студию.

Купив оборудование, я дал объявления в несколько газет, на трех сайтах и стал ждать. Первый клиент появился через полгода. Ночью меня разбудил пьяный женский звонок:

— Вы делаете фотографии?

— Да, — обрадовался я.

В трубке затихло на секунду, а потом раздался крик:

— И где моё счастье!? Где мое счастье, рыбка, ответь!!!

Мне стало так страшно, что я на последнем издыхании нажал кнопку отбоя и потом не мог уснуть до утра, размышляя о том, как тяжело быть фрилансером.

За три года существования студии я выполнил четыре заказа, все четыре — были дамы по вызову, которым требовались фотографии на порно сайт. Учитывая, что дамам было глубоко за сорок, фотосессии превращались для меня в пытку. А результат работы был просто страшен — растрепанные полуобнаженные пергидрольные тетки дважды бальзаковского возраста, застывшие в жутко-эротических позах, вызывали только одно желание — немедленно прекратить жить…

Если же мне и удавалось устроиться на работу — больше трех недель она не продолжалась. Впрочем, таких праздников было только два.

Первый раз меня пригласила дама — устроитель вечеринок и прочих нелепых карнавалов. Я очень надеялся закрутить с ней роман, но дама не приняла моих ухаживаний и уволила после того, как я пнул ее собачку за сексуальную агрессию в мою сторону.

Второй раз меня взяли на работу музыкантом в ресторан. А через две недели хозяин заведения, с которым мы виделись пару раз по несколько секунд, сообщил, что я его достал…

Видимо, прав был мой папенька, утверждая, что жизнь я прожил зря. Одно теперь беспокоит — хватит ли мне нетрудового стажа на бродяжью пенсию.

Скромное обаяние капитализма

Я всегда был романтиком, и поэтому обрадовался, когда неожиданно для всех развалился Советский Союз. Теперь ничто не мешало мне стать капиталистом — так уверяли почти каждый вечер ВВС и «Голос Америки», которым я верил без тени сомнения.

Целый день я предавался размышлениям — как стать финансовым магнатом, ничего толкового не придумал, и, огорченный, лег спать. Утром я продолжил свои ментальные изыскания, но в голове было на удивление пусто.

С чего начать? — думал я. Что делать? Куда идти? Последняя мысль показалась мне частично разумной — чтобы что-то сделать, нужно, как минимум, куда-то пойти. Но куда?

Западные радиоголоса восторженно нашептывали мне, что все дороги открыты, но тактично скрывали расположение этих дорог. Куда идти? Этот навязчивый и такой простой, на первый взгляд, вопрос вызывал волнение, внутреннюю дрожь и захватывающий холодок от открывшихся перспектив.

Решив выяснить направление в процессе движения, я вышел во двор. Там на лавочке сидели два алкаша и уже верстали бизнес-план.

— Вот представь, — донеслось до меня, — допустим, приватизировали мы завод…

Я втянул голову в плечи и, униженный, ускорил шаг. Бодро прошагав два квартала, я обнаружил, что цель пути так и не вырисовалась, и в перспективе были все те же панельные серые многоэтажки, разбитые дороги и бабки, торгующие семечками. И самое обидное — мое благосостояние ни на йоту не изменилось. Устав от непосильного умственного труда, я развернулся и пошел домой.

Через неделю ко мне явился Изя. Он тоже был обеспокоен проблемой личной капитализации, однако в своих изысканиях продвинулся глубже.

— Старичок, — начал он с ходу, — я придумал гениальную рекламу. Представь — сберкасса, длинная очередь. Неожиданно отворяется дверь, в помещение заходит Александр Сергеевич Пушкин, достает пачку банкнот и радостно кричит «плачу за всех!». — Изя задумался — куда мне теперь с ней идти? Может, в горисполком?

…Долгие годы мы с Изей пытались разбогатеть. Торговали краденой черешней на рынке, возили в Питер книжки по самооздоровлению, путешествовали по Европе в поисках счастья. В процессе этих попыток Изя успел потерять дом, семью и все документы, дважды побывать в рабстве и один раз почувствовать на себе все радости империалистической войны. Однажды, пьяный в стельку, он задумчиво предложил:

— А может взять топорик, да и зарубить старушку? Забрать у неё последний рубль… Потом ещё одну и ещё. Зарубить миллион старух — и стать миллионером!

Но самое удивительное — все это время Изя не переставал ругать проклятых коммунистов. Когда я напоминал, что при коммунистах он жил как бы лучше, он замирал, взгляд его становился задумчив, «казалось, в его голове перебирались различные варианты ответов, словно перелистывалось старое механическое табло с расписанием рейсов». А потом Изя тихо отвечал:

— Старичок, коммунисты убили миллионы людей…

Видимо, есть в капитализме необъяснимая притягательная тайна, заставляющая людей, еще недавно живущих вполне комфортно, разрушать свои страны и дома, вызывая экзистенциальную одержимость нищетой и бродяжничеством, и радость от самого факта открывшихся блистательных перспектив!

Тётки на Марсе

Советский Союз погиб из-за отсутствия ширпотреба и огромного количества тёток, мечтавших этот ширпотреб потреблять.

Фатальное сочетание этих двух факторов не позволило ныне исчезнувшей стране исполнить свою основную миссию: колонизацию ближнего и дальнего космоса — освоение Луны, Марса и пояса астероидов.

Ибо у сверхдержавы нет и не может быть другой цели, кроме как экспансия человека на другие планеты. Если государство не выполняет свою миссию — оно, увы, погибает.

Дважды в истории СССР создавались сверх-ракеты, прекрасные белоснежные красавицы, которые могли навсегда изменить ход человеческой истории и обеспечить стране незыблемое процветание и мировой авторитет на сотню лет вперед.

Но, как это часто бывает, нелепая и непредвиденная флуктуация этногенеза, — внезапное нашествие златозубых пергидрольных теток, — отбросило русскую цивилизацию в каменный век и подрубило на корню пассионарный взлет государства.

И этот феномен следует рассмотреть особо.

Еще каких-нибудь 100 лет назад дамы не проходили в своем развитии процесс трансформации в теток: благополучно исполнив свою задачу по воспроизводству населения, годам к сорока, минуя вышеупомянутую формацию, они превращались в милых безвредных старушек, а затем тихо распадались на атомы.

Все изменилось к 60-м годам ХХ века. Развитие ли медицины было тому виной, или чрезмерная опека государством своих граждан, но факт остается фактом: возросшая продолжительность жизни привела к гендерно-возрастной катастрофе — у советских женщин появилась новая стадия развития — «тетка», а у мужчин, увы нет.

К сорока годам (вырастив детей и заполучив внуков), вместо того, чтобы спокойно загнуться на благо родины, русские дамы неожиданно начинали обрабатывать волосы перекисью водорода (кстати, применяется в ракетах для привода турбонасосных агрегатов, может отсюда необъяснимая ненависть теток к освоению космоса?), вставляли золотые зубы (ценнейший материал для космической микроэлектроники) и превращались в бесполых злобно-агрессивных созданий.

На этой стадии развития, тетки начинали активно терроризировать своих мужей, зятей, детей и прочих беззащитных представителей мужской половины человечества. Кроме террора, второй главной задачей теток было принуждение мужчин к бессмысленному накоплению материальных ценностей — туркменских ковров, югославских «стенок», телевизоров, холодильников, квартир, машин, сапог, шуб, дубленок и других абсолютно ненужных в жизни вещей.

Страна, начавшая экспансию в космос, не могла в принципе удовлетворить ненасытные запросы новоявленных этнопаразитов и начала медленно умирать. Продолжительность жизни мужчин стремительно падала, а теток росла. Одна за другой закрывались космические программы, мужское население, лишенное грандиозной цели, медленно спивалось. Деградировала промышленность и высокотехнологичное производство — все запасы пероксида водорода и золота уничтожали тетки, на космос их уже не хватало.

Ситуация усугублялась тем, что процесс тёточной трансмутаци стал смещаться по возрастной шкале. В 80-х годах он уже нередко наблюдался у двадцатилетних.

Мое детство прошло под постоянное ворчание теток: «опять на космос деньги выбросили, а в магазинах колбасы нет…»

К радости расплодившихся теток страна тихо скончалась, но счастья им это не принесло. Не стало ни космоса, ни мужей, ни «стенок», ни колбасы. О золотых зубах тоже пришлось забыть. Остался только дешевый пергидроль. Ошарашенные тетки пытались найти утешение в религии, но это не помогло…

На этой грустной ноте я мог бы закончить свой научный труд, но делать этого не стану. Ибо выход есть всегда. Вот он — оставшиеся в живых пергидрольные тетки должны искупить свою вину перед цивилизацией. Для этого их необходимо принудительно отправить на колонизацию Марса. Окрепшие в боях за колбасу и шубы, практически бессмертные, не боящиеся ни гамма излучения ни отсутствия гравитации, только они парадоксальным образом могут спасти мир.

…В тяжелых скафандрах, сверкая сквозь стекла гермошлемов золотыми зубами, неся на плечах саженцы яблонь, тётки гордо и не спеша двигались по долине Маринера…

Гидроудар и его последствия

Фиму художника я знал давно. Мы часто кивали друг другу, случайно встречаясь в городе. Так продолжалось несколько лет, пока Фима не подошел ко мне и как-то по-свойски попросил в долг двести пятьдесят евро. Сумма была настолько большая, что я не смог отказаться.

Внешность у Фимы была академическая — бородка, тонкие черты лица, неопределенный возраст и неизменная тележка с художественными причиндалами. Общаться с Фимой поначалу мне не хотелось — он показался мне занудой, но долг обязывал. К тому же выяснилось, что живет Фима на соседней улице, и я пригласил его в гости.

Расположились мы во дворе. Фима галантно извлек из портфеля розовый аптечный флакон с медицинским спиртом и поставил его на стол:

— Какая же дядя Вова крыса, — Фима вздохнул и глаза у него заблестели.

— Ага, — согласился я, — но давай сменим тему, от новостей и так тошно.

— Да, конечно. — Согласился Фима, — Еду сегодня в автобусе и слышу, как тетка радостно сообщает подруге: «Наши самолет сбили!» И улыбается на все свои тридцать два золотых зуба.

У меня внутри все почернело.

— Фима, я сейчас умру!

— Да, прости, у тебя есть нож?

Я принес нож, и Фима срезал верх у флакона.

— Ты предлагаешь мне пить чистый спирт?

— Нет, — ответил Фима, — ты знаешь, что такое ГИДРОУДАР?

— В общих чертах.

— Тогда неси стакан и воду.

Я принес. Фима нацедил треть стакана спирта и добавил равное количество воды. — А теперь самое главное, — Фима привстал, прикрыл стакан ладонью и резко хлопнул им по ноге где-то повыше колена.

Не знаю почему, но Фимины чародейства заворожили меня и я сразу проникся к нему доверием. Фима поставил стакан на стол:

— Смотри!

Жидкость была мутно-белой, но через мгновение, повинуясь неведомым силам органической химии, стала абсолютно прозрачной, как вода, нет, еще прозрачнее — как жидкий алмаз. — Вот теперь можно пить, все атомы на своих местах, — Фима отлил мне половину.

Я произнес тост за мир во всем мире, опрокинул содержимое, и тьма внутри меня отступила.

Щебетали птицы. Не обращая на нас внимания, мимо прошествовал дворовой котенок, а потом еще один. Проковылял рябой голубь. Время остановилось. Тогда мы гидроударили по второй и остатки тьмы покинули чертоги моего разума.

…Я говорил и говорил, и не было этому конца, и каждое последующее слово было прекраснее предыдущего, и каждое предыдущее почему-то моментально вылетало из головы…
Фима смотрел на меня и улыбался:

— Ты знаешь, что уже полчаса вещаешь исключительно пятистопным ямбом?

— О, Фима! Друг сердечный мой, как вестник в стразах перламутра… Ты серьезно?

— Совершенно! Не в силах запомнить текст, но обращение «О Фима!» меня покорило.

Неожиданно мы оказались на улице. Я стоял почему-то на капоте авто и орал:

— Беспричинность медузы превыше всего!

Фима пытался меня остановить, но любовь ко всем живым существам уже накрыла меня, я спрыгнул с автомобиля и бросился с объятиями к черному афро-эллину, который проходил мимо. Эллин испугался и куда-то удрал. Я бросился к другому. И тот увернулся. Я расстроился и обнял Фиму. Он не возражал.

— Твой гидроудар достоин того, что бы стать брендом, — сказал я. — Нужно сделать логотип с твоим профилем, напечатать наклейки, потом мы скупим в аптеках весь спирт…

Мы вернулись домой, гидроударили и приступили к созданию нового бренда. Я сфотографировал Фиму в полуанфас и за полчаса зафотошопил логотип.

В темно — бордовый круг был вписан эпический Фимин силуэт. Сразу стало ясно — бренд удался на славу. Вздернутая бородка и задумчивый Фимин взгляд словно призывали приоткрыть завесу тайны и прикоснуться к Вечному. Впрочем, какой-то мелочи недоставало до абсолютной гармонии, и тогда я добавил текст внизу — Uncle Fima.

— Очень хорошо, немного сыровато, но хорошо, — Фима поглаживал бородку и рассматривал мое творение, — ты понимаешь, что только что создал новый бренд? И на этом можно хорошо заработать!

Мы гидроударили за успех нашего нового предприятия. Жизнь налаживалась на глазах.

Обсудив предстоящие нам радужные перспективы, Фима засобирался домой. Мы попрощались. Фима пожал мне руку. Я закрыл дверь. В голове было пусто и светло. Мысли отсутствовали. Пока, наконец, из глубин подсознания не полыхнуло: «В начале было слово, и слово было ГИДРОУДАР!»

Биофилы

Долгое время меня мучил вопрос о классификации населяющих земной шар граждан. Ибо классификация — это основа науки, а наука — это наше всё.

Деление на хиппи и гопников, быдло и интеллигенцию, экстравертов и интровертов и многие другие научные теории прошли перед моим взором и были отвергнуты ввиду их субъективности и социальной предвзятости.

И вот, спустя долгие годы научных изысканий, до меня дошла информация, что универсальная теория классификации населения создана знаменитым писателем, востоковедом и философом-трансгуманистом Али-Резой, известным в живом журнале под ником yezdigerd.

Мне еще не представилось счастья общаться с ним лично, информация об этом научном открытии дошла до меня через третьих лиц, окольными тропами, но его научная значимость столь велика, что я считаю своим долгом поделиться им с широкой общественностью.

Итак, все люди на земле делятся на две неравные группы — биофилов и ангедонистов. Сразу следует оговориться, что эти термины используются не в том смысле, как их трактует «Википедия» и прочие энциклопедии.