16+
DUNSANDLE

Объем: 72 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

Ларе Т. — моей музе и главному лару.

* * *

Итак. Весна, Ирландия, Дансендл —

сезонное — или звонок из бездны?..

А может, иглы золотого снега,

что мне приснились прошлой ночью,

да снегирей пронзительные трели,

наполнившие лес от тени синий?..

Дожди и ветер — туч калейдоскоп:

от черно-палевой до снежно-золотой —

летит на Англию и дальше, дальше — ближе…

Какая странная любовь к последним числам

и радость, что не ведаешь тоски

хотя бы миг… Она ж глядит из каждого куста

и ловит взгляд мой — и крадет…

Поэтому глаза мои без взгляда.

Так много зелени и неба, то есть — туч.

Мох, плющ и ильмы — буки, ильмы…

Пройтись под ильмами, растаять в их толпе —

хотя бы час не быть самим собой.

И почему-то здесь, среди чужих деревьев,

вдруг отступает на мгновенье сплин.

Болезнь английскую лечу английским лесом

да речкой, где форель недвижная живет

в буруне неподвижном, словно вздутом

из йодного стекла.

Движенья нет ни в чем,

движенье я примысливаю сам…

Но сколько стоит эта неподвижность:

стоять в стремнине — верить в вечность!

Как глупо быть форелью или человеком,

умнее быть плющом — или не быть…

Не возвращаться постоянно сердцем

К минуте бесконечной пустоты —

откуда начинается движенье…

Мудрость

Не останавливайся ни на чем,

особенно на том, что любишь.

Меняй друзей, привычки, мненья —

листай страницы жизни чаще,

чем она тебя листает.

И забывай прочитанное тут же

— если сможешь…

Иначе боль тебя настигнет,

и будешь ты придатком боли.

А то остановись, замри и слейся

со скалами и льдами,

чтобы она тебя не распознала.

Взирай с их высоты и упивайся

сознанием, что ты достиг пределов высших,

глубин невиданных — и равен богу.

Или живи, как все, —

бесхитростно, бесцельно,

соразмеряя ход часов и сердца.

Смотри вокруг и удивляйся:

как совершенен человек и как разумен!

Как все устроено нарочно для него —

и сколько мудрости в природе!

Детей расти, развратничай тайком,

и будешь ты вознагражден сполна…

Ты будешь так и так за все вознагражден:

не удовольствием, так чувством превосходства.

Не тем, так этим — не тоской, так скукой…

* * *

Смутная легкость и грусть

мне от девушки смуглой,

укравшей меня половину, остались.

Половиной другой я лежу

себе в ванне горячей

и, праздно мечтая, дремлю.

Как триера, полузатопнув,

у берега Трои на скалах.

Знаю: уже никогда

не повстречаюсь я с той,

что читала на пляже «Улисса»

и не лучшую, может быть, часть —

но мою, — скрыв под юбкой и блузкой,

с собой унесла навсегда.

Мне оставив сомненья и запах

лишь терпкий, неясный,

что с кожи своей не смываю.

Странно быть разделенным надвое

— и глупо. И к чему тогда тело,

коль в нем не осталось желанья?

Пусть вернет хоть его —

иль совсем заберет остальное.

Так лежу и мечтаю —

о рокочущем стуке келевста,

о душащем ветре, о зыбях,

что уже никогда

не помчат меня вспять

к островам Ионийским…

Стихотворение, сочиненное по дороге из Килталлы в Дансендл

Много животных встречает меня по дороге

— это ведь даже неплохо видеть их столько и сразу.

Умный осел, почему-то всегда одинокий.

Видимо, участь всех умных — быть одиноким на свете?

Глупых собак разношерстая стая —

мчатся, почуяв меня, с оглушительным лаем.

Всякая сволочь сбивается в стаи, заметил я, в жизни.

Этот закон непреложен, но есть исключенья из правил:

Витиеватый козел, что взобрался на кучу навоза…

Смотрит с вершины и судит неоспоримо:

что вы еще копошитесь там у подножья?

Витиеватость ему придают два увесистых рога.

Лошади. Эти всегда в стороне — и пугливы.

Напоминают гуингнгмов, но запрягают их еху.

Дальше — коровы: приятно внимание жвачных,

Думают тоже, наверно: приятно вниманье двуногих…

Ну и бараны… Глядят на меня неотрывно

и провожают глазами, пока я не скроюсь из виду.

Цветы

Медвяный аромат пурпурных роз

Напоминает запах трупов,

Что мы оставили под чередой уступов,

Перестреляв их, точно диких коз.

Будто цветов набухшие бутоны,

Они внизу лежат — враги короны.

То был веселый бой: мы их зажали

В ущелье узком с двух сторон,

Изжалив блики лат свинцом.

Из наших десять ранено едва ли.

Их кондотьер, безмозглая скотина,

Завел в ловушку сотен семь —

Пришел конец, конечно, всем.

Я сам свалил его из кулеврины.

Я голубей воды не видел и небес,

Чем горный тот поток и дали,

Пока их с алым не смешали, —

Когда стрелять вдруг начал лес.

Закончил бойню протазан.

Днем мародеры там сновали,

Всю ночь стервятники в теснине пировали

И ссорились из-за дебелых партизан.

С зарею расцвели бутоны тел на дне —

И розами там пахло, как нигде…

Напомнили еще мне роз охапки

Твоих кудрей и кожи аромат,

Прекраснейший Цветок, до коего так падки

И коннетабль, и молодой солдат.

Бильярд

Hous imitons, horreur! La toupe et le boule

Dans leur valse et leurs bonds…

Baudelaire

Мне больно видеть стариков глаза.

Бедняги за детей цепляются занятно,

Когда тех прогоняют: спать пора! —

Как будто это жизнь уходит безвозвратно.

Руками мумий пестуют уродцев,

Упругих, толстых, как шары живые;

Что сталкивают в лузы их глухие —

Где бесконечность вместо солнца.

В преддверье ада в их глазах с индиго

Безумие мешается все чаще —

Но нянчат палачей, бессмысленно мычащих,

Прощаясь с явью странно-дикой…

Как это все невыносимо!

                               Игрок — бездарная скотина…

* * *

Вошла и села здесь, передо мной,

закинув ногу на ногу; взглянула

глазами, будто виноград зеленый,

напоминающий, по общему признанью,

глаз змеи. Приблизилась,

нацелясь сигаретой, —

и потонула в облаке волос,

духов и дыма комната моя.

Однако понял всё:

я предназначен в жертву

каким-то там богам ее подземным,

что разрывают трепетные души

пред тем, как их глотать.

А может, даже всем изгибам тела,

которое под платьем кажется прекрасным.

Не раз уж попадался на мякине ―

и был потом так близок к суициду

при виде странных форм и бедер,

словно изъеденных развратом,

со вмятинами сотен жадных пальцев.

Желтушные, сухие, как наждак,

их прелести меня ввергали в ужас:

я спал с ужаснейшими женщинами, был я

подобен скотоложцу ― леденел

в сладчайшие минуты и затем

хватался за голову и кричал без звука

средь смятых простыней, когда подружка

скачками убегала в нужник.

И сам я иногда сбегал средь ночи,

а дома прятал от себя ружье… Зачем?

И что меня толкало в их объятья?

Все то же жалкое упорство

в стремленье вечном к новизне?

Как любим обмирать мы, чтобы жить!

И повторять потом за Павлом,

который высадился в Перге —

или в Селевкии Приморской?..

При виде рощ из мирта и ежовых

деревьев, оплетенных хмелем,

прибрежных скал, а так же водопадов, ―

как если б там в миниатюре

соединились все красоты мира,

чтобы дать начало

п о д в и ж н и ч е с т в у ―

он же говорил Варнаве: «Брат Варнава,

как хорошо нам не касаться женщин».

* * *

Где мрак роится в тьме ветвей

И хор цикад неутолимый,

Вонзились в спину серпантина

Волшебные лучи теней.

Будто трапеций в цирке сеть:

Шатер сгорел, каркас остался.

Жемчужный свет как бы распался

— протек садов сквозную клеть.

Но за грядою — точно днем.

И звучно небо отдается

В шагах и по́д ноги мне льется

Люминофоровым ковром.

Бреду — тут замерли навстречу

Платан, рудбекии, чугун

Лозы и окон. Дальше — гул,

Как будто бы нездешний, вечный…

Всё так: мгновенье лишь прекрасно

— дни, годы, месяцы — всё бред.

Оно одно оставит след

— томящий, бледный и напрасный.

А позади, как бездны, море

Шумит, чернеется, растет —

За мной крадется, как зелот:

Настичь и — утонуть во взоре…

* * *

Летящий по́ небу нас оставляет жить:

Он израсходовал все розы по дороге —

Бомбил селенье и отроги,

Там до сих пор их лепестки горят.

Прошел над нами точно камнепад,

Набросив тень на горы ловчей снастью.

Как рыбы в неводе, мы ничего прекрасней

Не видели, чем в небесах лицо.

Летящий по небу не знает ничего:

Он думает, что мы еще в дороге.

Но мы пришли, мы на пороге —

В пронзительное забытье…

Он жал на кнопку, словно на клопа,

Напившегося алой крови,

Мечтая о какой-то нови, —

Но выдавил лишь грязь из-под ногтя.

Летящий по небу не думает о нас:

Он думает о сне, о запотевшем сидре,

О наградном листке, о пергидрольной выдре,

Что наградила так его…

Махнул рукой нам, как Гагарин:

Мол, помните о всех,

Летящих по небу, — и канул

В закат. А мы всего лишь остаемся жить…

Но как нам этот миг забыть!

Лицо, улыбка и глаза ребенка —

Не рвется только там, где тонко.

А может, сам он прилетал из мги?..

Летящий по небу решил, что он не бог,

Что он всего лишь человек военный, —

А он всего лишь — бог, и потому нетленный —

Как тот обрубок мальчика без ног…

* * *

Не Фидий, не Сократ, не Ахиллес,

Мы — древний мир, они — новорождённый.

Руины не Акрополь, не Эфес,

А наши города и стогны.

Оракул

Мнится мне нить золотая твоя, Ариадна,

Дерзким в желаньях она пролагает дорогу

Прочь темных ков, непомерных уму человека,

Прочь из загробного плена на свет и свободу.

Бурно шагают они, опьяненные целью отрадной,

Дар попирая бесценный, минуя провалы Аида.

Разум мутится героев при слове едином «Эллада»,

Сладко предчувствие славы, и путь на исходе томит.

Вижу другую я нить над твоей головой, Ариадна.

Неотвратимо спешит все черней в неизбежность она:

Мойры седые за прялкой не спят и корпят безучастно:

Скоро вернется Тесей, увезет и покинет тебя.

К Эроту

Мимолетные взоры женщин ―

Я ловил их с резных колесниц.

И на портик, взбежав беспечно,

Обмирал средь пустыни лиц.

И потом после каждой встречи

С этой жгучей тайной в глазах

Сам не свой дальше шел развенчан,

Как покинувший флот наварх.

Словно там, из зрачков бездонных,

Страшный бог, существо без глаз,

Узнает себя мимоходом

Зга бессмертная в смертных нас.

Мимолетные взоры женщин,

В них притворство и страх утех

Замирали на миг, что вечен, ―

Рос один черной пасти смех…

Подражание Катуллу

Любовь сперва сладкая боль,

А потом — скука…

Или саднящая боль,

Если подружка — сука.

У нее глаза черны,

Но не черней сердца.

Ее ноги смуглы,

И открыта всем дверца.

А когда ушла

С мозгляком, на котурнах,

В куцей тоге, с носом как слива,

Рядом из гнезда выпал птенчик,

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.