Бесплатный фрагмент - Дом по улице Победы

Все события и персонажи вымышлены.

Любое сходство с реальными событиями и именами случайно.

1. Наш дом

Я люблю свой дом. Особенно красив он осенним октябрьским утром, когда на улице плотный туман. В такую погоду кажется, что идешь не Куйбышеву, а по Лондону: туман окутывает величественное здание «сталинки» и крупные рельефные кирпичи фасада выглядят как старинные камни.

Утром интересно наблюдать за людьми, как наш микрорайон, как и весь большой город, просыпается. Взрослые спешат на работу: на завод, в учреждения. Некоторые наоборот: возвращаются с работы, с вечерней смены завода. Походка у таких людей неспешная. Действительно: куда им спешить? Выбегающие со двора студенты и школьники торопятся на учебу в институты и школы. Родители за руку ведут малышей в детсад и ясли. Дошколята перепрыгивают октябрьские лужи. Под ногами прохожих осенними сувенирами желтеют кленовые и тополиные листья. Есть такие, кто возвращается домой из булочной и молочного магазина (неподалеку круглосуточные) купив к завтраку свежий хлеб и брынзу. Сейчас придут домой, позавтракают и отправятся на работу. Или будут отдыхать, если после вечерней смены. Отдельные граждане с утра пораньше спешат выгулять своих домашних питомцев: их тоже можно встретить с утра на нашей улице. Большинство утренних прохожих пытаются скрыться от тумана: у мужчин подняты воротники плащей, на головах: шляпы и кепки. Женщины в кашемировых пальто и изящных беретиках и шляпках. Молодежь, школьники и дети: в болоньевых куртках и комбинезонах. Недалеко от дома — остановка общественного транспорта: автобус и трамвай довезут, куда надо.

Дом, в котором я живу, по периметру отделяет от улицы ажурный металлический забор, изящные секции которого закреплены в кирпичных столбиках. Дом П-образный, многоподъездный, величественный. Закрытый двор придает дому дополнительную респектабельность. Взрослые рассказывали, что как только наш дом построили, дворник закрывал на ночь на ключ калитку забора, чтобы во двор не попали посторонние. В шестидесятых годах запирать калитку перестали. И все равно, есть что-то романтичное выходить со двора, распахивая ажурную железную калитку в заборе. Ее острые шпили смотрят вверх и от этого наш дом и окрестности еще больше напоминают туманный Альбион. Я люблю ранним сентябрьским утром, когда асфальт еще мокрый от ночного дождя, выйти погулять в свой двор. Понаблюдать за людьми, за ровесниками, посмотреть вдаль улицы на постепенно оживающую, заполняющуюся людьми панораму…

Мой дом находится на Безымянке. Это — часть закрытого города Куйбышева, отдельный район, появившийся незадолго до Великой Отечественной войны. В 1941 году из разных городов страны сюда эвакуировали крупнейшие оборонные заводы. Здесь располагался знаменитый Безымянлаг, зэки которого строили и промышленные гиганты, и Безымянскую ТЭЦ, и жилые дома.

Таких домов как мой в моем районе много: целый микрорайон. Но мой дом на улице Победы — особенный. Я помню этот дом с детства. Помню запах паркетных полов в комнатах, аромат американских тополей, кленов и шиповника, растущих во дворе.

И гаражи во дворе мне знакомы: несколько лет назад мы с приятелями прыгали с них, изображая «партизан» или неуловимых мстителей. На пяти этажах нашей «сталинки» мы с друзьями в детстве играли в прятки, прячась в проёмах балок рядом с дверями квартир или на чердаке. На огромных бетонных подоконниках в подъезде мы играли в «дурака» или просто болтали, обсуждая школьные новости. Иногда — на подоконнике последнего, пятого этажа, скрывались от учителей и родителей, прогуливая уроки. Здесь мне все знакомо и здесь я — дома.

На соседнем доме, в котором на первом этаже разместился крупный универмаг, висит памятная доска: «Улица Победы названа в 1949 году в честь победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.». Есть легенда, что Сталин подарил наш микрорайон рабочим безымянских оборонных заводов за их вклад в победу над фашизмом. Поэтому центральная улица микрорайона, раньше называвшаяся просто Вторая улица Безымянки, была переименована в улицу Победы.

Да, я забыл представиться: меня зовут Дима. Дима Астахов. Мне семнадцать лет, я родился на Безымянке, в 1970 году.

Я — поздний ребенок. Когда я родился, моему отцу было сорок пять, а маме — тридцать два. Мои родители тоже безымянские люди. Отец в восемнадцать поступил в военное училище, за год его закончил и год успел повоевать, получив в награду за год службы не только орден Красной Звезды, но и тяжелое ранение во время артобстрела. После войны отец пошел в институт, сев за парту прямо в шинели лейтенанта. Закончившего в пятидесятом с отличием московский авиационный институт, как перспективного инженера, его направили в Куйбышев, на Завод №1. Устроившись в цех мастером, отец быстро освоил все премудрости производства: тогда на заводе от винтовых штурмовиков Ил-2 уже перешли к выпуску реактивных истребителей МиГ. Несколько лет побыв в мастерах, начальство попросило отца перейти в технологи: на заводе не хватало специалистов, знающих новые материалы, которые использовались при изготовлении первых реактивных самолетов. Отец согласился, но при условии, что в партию он вступать не станет. Парторг цеха пожурил его, намекнув, что беспартийному трудно будет строить карьеру в стране победившего социализма. Но когда отец заявил, что в качестве общественной нагрузки устроится на полставки преподавать в открытый при заводе авиационный техникум, отстал от него.

Во второй половине пятидесятых завод приглянулся легендарному главному конструктору Сергею Павловичу Королеву, искавшему площадку для выпуска ракет. Это новое производство было решено организовать именно в Куйбышеве, где с войны имелись крупные металлургические и машиностроительные производства. Завод №1 стал выпускать сверхсекретное изделие Р-7: легендарную «семерку». Ракету, которая вывела в космос первый спутник, собачек Белку и Стрелку, первого космонавта Юрия Гагарина. Без лишней скромности скажу, что к выпуску ракет имел прямое отношение и мой отец, с самого начала плотно работавший на заводе над изделиями ракетной тематики.

Несмотря на то, что к середине шестидесятых отец достиг в карьере должности заместителя главного инженера на одном из ведущих производств завода, преподавать в техникуме он не бросил.

— Меня тонизирует преподавательская деятельность. Я с ходу, без логарифмической линейки «беру» интегралы, обсуждаю тонкости любимого сопромата. Это ведь отлично, тем более что мои ученики с нашего завода, и мне не нужно потом на производстве им объяснять, как применять полученные знания в работе, — любил пояснять отец. За строгость и принципиальность студенты его побаивались, говоря: «Наш Борис Львович — гроза халявщиков!»

С мамой отец познакомился именно в техникуме, где преподавал сопромат. Этот хитрый предмет, название которого расшифровывается как «сопротивление материалов» сложно давался шестнадцатилетней девчонке, пришедшей работать после восьми классов школы на завод чертежницей (у мамы в школе была пятерка по черчению!) и решившей получить рабочую профессию мастера механосборочных машин. Без отрыва от производства она и поступила в техникум при заводе. Учиться там было легко: многие преподаватели делали заводским скидку, как своим, на экзаменах. Нет, бывали и двойки, но работникам «Прогресса» — так в шестидесятые стал называться завод №1, преподаватели техникума делали поблажки.

— Ира, ты точно не сдашь сопромат, двойку получишь! Лучше ты сходи к Борису Львовичу на дополнительные занятия! Он подскажет тебе, как лучше к экзамену подготовиться, — советовали маме подружки по группе. Она согласилась, и, влюбилась не только в сопромат, но и в импозантного преподавателя, моего отца.

Сначала молодая парочка встречалась и гуляла в сквериках на Безымянке. Отец по-спартански жил в рабочем общежитии в Юнгородке, занимая там отдельную комнату. Ему нравилась общага: до завода можно легко доехать на трамвае, даже после работы всегда в гуще заводских событий — соседи расскажут последние новости из разных цехов и производств. В его комнате в общежитии главным сокровищем были не кровать с железной панцирной сеткой и полированная тумбочка, а немецкий трофейный кульман. Его сразу после войны, как и другую трофейную технику, привезли на завод по репарации из Западной Германии. Начальник производства, где трудился отец, разрешил ему взять кульман домой, чтобы можно было в нерабочее время сделать чертеж. Каждая такая сверхурочная работа отца заканчивалась авторским свидетельством на изобретение: молодой инженер фонтанировал идеями. Начальство это поощряло, а после того, как завод перешел на выпуск ракет — поощряло вдвойне. Тогда же в комнате отца появился небольшой металлический сейф: главный инженер потребовал, чтобы все наброски и чертежи отец хранил именно там, под замком. — Слишком секретной была продукция завода, да и шпиономания процветала. Металлический сейчас отец использовал и не по прямому назначению, пряча в него не только чертежи, но и электроплитку, на которой жарил картошку. Электроплитку отец модернизировал, заменив штатную спираль более мощной. Из-за этого процесс приготовления пищи заметно ускорился. Но это ставило электроплитку «вне закона»: комендант общежития рьяно боролся со всеми нарушениями. Злейшим из которых было пользование электроплитками даже со стороны проживавших в отдельных комнатах жильцов: еду в общежитии разрешалось готовить только на общей кухне. Отец удачно использовал сейф как подставку для электроплитки, нагревающейся до огненного состояния буквально за минуту: в отличие от деревянной тумбочки, металлу тепло электроспирали было не опасно.

Отец с мамой первый год знакомства провели в романтических прогулках по Безымянке. Изучили все местные кинотеатры и танцплощадки, парки отдыха и кафе. Но в общежитие молодую жену отец приводить не хотел. Его родители, жившие в Калуге, не раз предлагали отцу вернуться домой. Но, прикипев к родному заводу и к городу на Волге, к Безымянке, уезжать из Куйбышева он не хотел. Отчасти это стало причиной для прекращения общения отца со своими родителями. Он считал, что они не понимают его романтики. При этом отец постоянно просил родителей, регулярно бывающих в Москве, присылать ему самые новые книги по инженерным наукам. Моя мама к себе домой привести мужа не могла: вместе с родителями она ютилась в маленькой комнатке коммунальной квартиры в двухэтажке, построенной пленными немцами в годы войны у ДК «Мир» на Заводском шоссе.

В самом начале шестьдесят шестого, незадолго до своей смерти, на завод в очередной раз приехал Сергей Павлович Королев. После совещания с начальниками производств, он пригласил к себе в кабинет ведущих инженеров и технологов.

— Мы начинаем новый проект: ракету для пилотируемого полета на Луну. Это грандиозная идея, и мы обязательно высадим космонавтов на Луну первыми, как были до этого первыми во всем, что связано с космосом. Это будет крупнейший проект и царь-ракета. Работа предстоит колоссальная. Ну, ребятушки, какие у кого проблемы, трудности? Говорите, не стесняясь, — спросил, окинув взглядом собравшихся в зале на совещание инженеров Сергей Павлович: СП, как называли его заводчане.

— Да все нормально, Сергей Павлович, только вот Борис Львович жениться собрался, но своей квартиры у него нет. Ему ведь уже не двадцать лет, а он скромно живет в общежитии. Если мы об этом не скажем, он из скромности не скажет, — задорно прокричал со своего места начальник производства, где работал отец.

— Молодая семья: дело хорошее. И Борис на заводе человек не последний, всегда готов сверхурочно работать и здесь, и на Байконуре. И премии по министерству часто получает. И, как я знаю, в техникуме преподает. По-моему, ему нужно помочь с квартирой. Ты согласен со мной, генеральный? — с этими словами СП повернулся в сторону стола, за которым сидел директор завода.

— Да какой может быть разговор, Сергей Павлович? Сегодня же и выдадим Борису Львовичу ордер на квартиру из директорского фонда, — ответил директор с лауреатским значком на груди.

И действительно: в тот же день в заводском ЖЭУ отцу торжественно выдали ордер на трехкомнатную квартиру в доме на улице Победы.

— Одна комната для вас с женой, вторая — ваш рабочий кабинет, а третья — для ребенка. Дело то ведь молодое! — подмигнув, сказал отцу начальник ЖЭУ, — заехать в новую квартиру можете через неделю: бывшие хозяева немного запустили жилье и его нужно обновить. Сейчас там идет ремонт. Вот покрасим заново окна и двери, поменяем газовую плиту, поклеим новые обои, отциклюем и отлачим паркет, тогда и переедете, Борис Львович!

Переезд в новую квартиру для родителей был событием. Новоселье отпраздновали шумным застольем с друзьями. Квартира была пустая, мебель еще не купили. Поэтому гости расположились на полу, устроив импровизированный стол на положенный на паркет скатерти. На новоселье произносили много тостов о том, как хорошо жить в Советском Союзе инженерам. Особенно, если они работают на закрытом оборонном заводе.

— Только за границу в туристическую не поедешь, — сказал гостям друг отца Виктор, работавший с ним на одном производстве, — ты помнишь, Борис, в шестидесятом, ведь Хрущев хотел привезти в Куйбышев самого Эйзенхауэра. Американского президента! Тогда только запустили завод «Металлург». Ну, хотел наш партийный бонза похвалиться, что у нас самый крупный металлургический завод в мире с самым мощным в мировой металлургии кузнечно-прессовым цехом. К визиту международной делегации даже специально Дворец Культуры металлургов построили! Помнишь, Борис, как тогда все удивлялись: зачем напротив кинотеатра «Октябрь» еще и Дворец культуры? Но — построили, даже фонтан между кинотеатром и Дворцом Культуры сделали! Но удивить американского президента не удалось. Мы в очередной раз все планы Никите Сергеевичу порушили: Гагарина в космос запустили! И сразу наш город стал закрытым. И даже сам Хрущев не смог привезти к нам иностранцев, — Виктор сделал паузу, поднял бокал с шампанским:

— А зря! Мы бы и американцев, и немцев, и японцев, да вообще кого угодно удивили бы! Не зря мы — интеллектуальная элита Безымянки! За нас, ура!

После успешного запуска космонавта номер один — Юрия Гагарина, среди заводского начальства, особенно — среди начальников цехов и отделов, появилась поговорка: «Все будет нормально, не Гагарина в космос запускаем!». Означала она одно: не нервничай, все будет нормально. Заводское начальство знало, что, несмотря на то, что при запуске Гагарина была повышенная ответственность, некоторые работали спустя рукава. И все равно запуск прошел успешно. Поэтому когда на праздниках взрослые начинали за столом обсуждать работу и кто то говорил: «изделие не получается, а стартовые вот-вот начнутся!», имея в виду, что не удается наладить производство перед стартовыми испытаниями ракеты на космодроме, ему отвечали: «Все будет нормально, не Гагарина в космос запускаем!» Это выражение на Безымянке активно употребляется и в быту. Сосед перед поездкой в ГАИ для постановки на учёт своих новеньких «Жигулей» третьей модели переживал, что тормоза у машины схватывают плохо. «Все будет нормально, не Гагарина в космос запускаем!» — сказали ему мужики-соседи по гаражному кооперативу. И, действительно: машину поставили на учёт, даже не проверяя состояние тормозов. Сосед покупал свою «тройку» в автомагазине «Лада», на улице Юбилейной. Машина у него люксового исполнения: красивого вишнёвого цвета, над арками колёс установлены блестящие никелированные молдинги. На крышке багажника: пластмассовый шильдик с надписью «Lada» — такой есть только на экспортных автомобилях. На обычных сзади написано: «Жигули». Левка, который знает всё, утверждает, что название автомобиля изменили из-за созвучия слов «Жигули» и «жиголо». Когда я буду взрослым, тоже куплю себе «Жигули» третьей модели. Мне очень нравится эта машина. На панели приборов у неё, в отличие от других легковушек, есть не только спидометр, но и тахометр. Это удобно: видишь, какие обороты набирает двигатель. Вообще, «Жигули» третьей модели напоминает иностранные автомобили.

Постепенно родители облагораживали свое «гнездо». В квартире появились модный румынский гарнитур «Жилая комната», холодильник, телевизор и радиола. В ванной расположилась круглая стиральная машина «Рига». Вопросами быта в семье занимается мама: она любит делать покупки, тратя на них всю зарплату. Отец, получив квартиру, словно в благодарность начальству (хотя он и сам был уже начальником) стал работать еще больше. Особенно ему нравятся командировки на космодром и в Звездный городок.

— Только там, на старте можно увидеть наше изделие во всем великолепии. Окончательно довести его до ума перед стартом, сделать еще лучше. Дать не сто, а пятьсот процентов надежности. И гордиться, наблюдая, как ракета уходит за горизонт, — говорит отец.

Из каждой байконурской командировки он неизменно привозит домой в своем кожаном портфеле пару банок тушенки или палку сырокопченой колбасы. Никакого дефицита продуктов нет. Просто на космодроме отличная столовая, где заводчан вкусно кормят, а колбасу и тушенку выдают как сухой паек. Еще у отца традиция: прилетев после удачного пуска, по пути домой заходить в винный магазин, расположенный на первом этаже соседнего дома. Там он покупает бутылку марочного красного сухого вина и дома, за ужином любил выпить пару рюмок. О работе он никогда не рассказывает. Ни о триумфах, ни о провалах, если случались неудачные пуски. Зато щедр на рассказы, как встречался с космонавтами в подмосковном Звездном городке. Как играл с ними в волейбол: тогда были популярны дружеские спортивные матчи между командами инженеров завода и космонавтами. Фотографии, на которых отец был снят вместе с покорителями космоса, толстыми пачками лежат в семейном фотоальбоме. На многих фотографиях автографы космонавтов. Впрочем, такие фотографии есть у многих моих одноклассников: ведь их родители работаюют на том же заводе, что и мои.

Мама, в отличие от отца, карьеру особенно не строит: работает рядовым контролером ОТК в одном из цехов завода. Свободное время посвящает обустройству дома: пока отец был в командировках, может сама и гардину, и книжную полку повесить. Дома всегда вкусный и простой обед: картошка, котлеты, макароны. За первые годы семейной жизни мама неплохо научилась делать домашние заготовки: дома всегда были варенье, компоты, малосольные помидоры и огурчики. Мамино увлечение: книги. Поэтому первыми покупками после того, как родители получили квартиру, стали подписки на дефицитные издания. Домашняя библиотека и для мамы, и для отца стала чем то сакральным. Новые книги внимательно прочитывались и только потом бережно ставились на книжные полки. Неинтересная литература дарилась или просто раздавалась знакомым. Библиотека собиралась с любовью и знанием дела: русская классика, лучшие произведения зарубежных авторов, шикарные альбомы с репродукцией произведений живописи, которые присылали родственники из Москвы. Отдельные полки занимали многочисленные энциклопедические словари. За несколько лет до моего рождения родители начали покупать детские книги. Поэтому в детстве и юности у меня не было недостатка в увлекательном чтении. В нашей домашней библиотеке есть даже дефицитный Мопассан и серия романов про Анжелику. Уже в старших классах школы я выяснил, что имеется у родителей и самиздат.

Обстановка в квартире у нас обычная: все как у всех. Особых изысков вроде дорогущих ковров или хрусталя нет. Главные ценности: книги. «Типичная семья советской интеллигенции», — говоря газетными штампами.

И вот, в этой трехкомнатной «сталинке», где каждые выходные родители устраивали веселые встречи с друзьями, обсуждая заводские достижения и строя планы, совершенно неожиданно, но закономерно в одна тысяча девятьсот семидесятом году появился я, Дима Астахов.

Оказавшись в положении, мама сначала ничего не говорила отцу. Очевидно, опасаясь, что он в очередной раз попросит её подождать заводить ребенка, ведь ему нужно еще дальше строить карьеру. Поэтому, когда спустя пару недель после беседы мамы с врачом женской консультации, сообщившим ей о беременности, отец улетел на три месяца в очередную командировку на космодром, мама решила, что будет рожать. Тогда же она и выбрала мне имя Дима.

Я помню свое первое осознанное воспоминание о детстве. Открытые окна, теплая осень. Кажется, тогда я и полюбил октябрь. Помню, как родители возили меня в детской коляске на прогулку в сквер Калинина, и отец, читая газету «Советский спорт», сокрушался проигрышу наших хоккеистов.

Раннее детство пролетело незаметно. До трех лет со мной сидела бабушка, мамина мама. Правда, сначала меня пытались на некоторое время отдать в ясли, которые занимали половину первого этажа соседней с нашей «сталинки». Но там по утрам я устраивал такой оглушительный рёв, протестуя против расставания с уходившими на завод родителями, что заведующая, жившая в нашем микрорайоне и знавшая нашу семью, потому что её муж работал вместе с моим отцом, посоветовала меня в ясли не водить.

Когда мне исполнилось три года, меня отдали в детский сад, занимавший вторую половину первого этажа соседнего дома. В садике мне понравилось, появились новые друзья, с которыми я любил играть. Особенно классно было собирать вместе разную технику из металлического конструктора или играть в машинки. Миша, Андрей, Алмаз, Руслан, Денис, Дима-Второй, Костя — мои друзья по садику и соседи по дому. Все мы — ровесники, и родители у всех нас — заводские. Исключение: Славик, мама которого работает в театре. Именно из-за того, что до работы в театр ей нужно было добираться целый час на трамвае утром и час вечером, мама и отдала Славика в садик.

Мне всегда любопытно изучать людей. Первыми объектами, кроме родителей и родственников, стали, естественно, соседи.

На нашей лестничной площадке четыре квартиры. Три трехкомнатные и одна однокомнатная. Наша квартира — номер пятнадцать. В соседней, шестнадцатой, живет семья Опанасенко. Старший-Опанасенко, Данила Карпович, работает мастером на том же заводе, что и мой отец. Данила Карпович: полноватый мужчина лет пятидесяти. Одевается обычно просто: серый костюм, рубашка цвета хаки, как у офицеров, однотонный галстук. Летом носит шляпу «в сеточку». О себе говорит иронично: я — хохол. Его жена Рогнеда Григорьевна, веселая, любящая поболтать женщина, не работает. Хотя, по словам моих родителей — «талантом разбрасывается». Она по образованию учитель английского языка, закончила Львовский университет. Но в семье трое детей, и поэтому Данила Карпович запретил жене работать. — Ты лучше детей расти, да хозяйство веди. Деньги я всегда заработаю, а такой вкусный борщ как ты умеешь, никто лучше тебя не приготовит, — сказал Данила Карпович. Впрочем, разрешив супруге давать на дому уроки студентам. Чаще всего она делала переводы с английского на русский и курсовые работы. Иногда, если Рогнеды Григорьевны не было дома, а студентам нужно было оставить ей текст для перевода, они кидали его в щель почтового ящика с табличкой «Для писем и газет» на входной двери. У Опанасенко трое детей: мой ровесник Андрей (Ондрей, — как зовут его дома), пятилетний Олесь и трехлетняя Оксана.

В семнадцатой квартире, тоже «трешке», живут Садыковы. Глава семьи Рафик Садыкович, при первом знакомстве попросил называть его Роман Александрович. — Так проще, и быстрее привыкнешь, — сказал он. Жена дяди Ромы, тетя Марина, Марина Александровна, вместе с ним работала в конструкторском бюро завода. Вообще: практически восемьдесят процентов взрослых в нашем подъезде, нашем доме, да и микрорайоне, наверное, работали на одном и том же заводе. В семье Садыковых двое детей, мои ровесники, Руслан и Алмаз. Также с ними жили родители дяди Ромы: дедушка Садык и баба Диля.

В квартире номер восемнадцать, в однушке, в которой впрочем, площадь комнаты больше, чем в двухкомнатной «хрущевке», семья Соболевых: Лена и Денис. Им по тридцать лет, квартиру они получили в подарок от родителей Дениса, работавших на заводе вместе с моим отцом. Сын Соболева-старшего Денис, вернувшись после службы в армии, устроился, продолжая семейную традицию, водителем на завод. Заявив, что скоро женится. Соболев-старший, работавший в Отделе главного конструктора, добился в завкоме отдельной однокомнатной «хрущевки» в Юнгородке, куда и переехал со своей супругой. А однушку в «сталинке» отдал сыну, который вскоре действительно, женился. Лена, жена Дениса, работает конструктором товаров народного потребления на заводе. Кроме ракет завод производит гражданскую продукцию: детские санки, коляски и моторные лодки из дюралюминия. Батя однажды рассказал, что моторные лодки у них вообще стали выпускать случайно. В начале шестидесятых жены руководителей местных оборонных предприятий поехали в туристическую поездку в Америку. Это было неслыханно, учитывая, что на заводе уже изготовили ракету для первого спутника и оставался год до полета Гагарина. Другие местные гиганты оборонки тоже вносили свою лепту в дело развития отечественной космонавтики: на одном заводе изготавливали ракетные двигатели, на другом — камеры сгорания для этих двигателей, еще с десяток предприятий делали другие важные для ракет узлы и агрегаты. Но факт остается фактом: жен руководителей оборонных заводов выпустили в туристическую поездку в Штаты. В Советский Союз начальственные супруги вернулись с заграничными покупками: они привезли импортные плащи-макинтоши, твидовые блейзеры, ламповые магнитофоны и транзисторные радиоприемники. Но самой диковинной оказалась покупка, сделанная женой одного из начальников: из-за границы она привезла дюралюминиевую моторную лодку с двигателем. Загадка: как ее привезли из-за океана, но сделанная в Америке лодка так понравилась заводскому начальству легкостью хода и управляемостью (а протестировать её они сумели неоднократно во время рыбалки на Волге и Самарке), что было решено начать производство такого отечественного легкого судна. При этом все обводы корпуса лодки были скопированы с американского образца. Слизали. Заодно уже на моторном заводе, также разобрав и скопировав до винтика американский образец, запустили в серию товаров народного потребления двигатель для этой лодки, — утверждал отец. Несмотря на отсутствие лицензии на производство, изготовленный из дюралюминиевого сплава марки Д16Т и собранный на алюминиевых же заклепках корпус лодки получился легким и прочным, ничуть не уступая американскому оригиналу.

Учиться в институте Денис не захотел, так и оставшись водителем. Правда, сменил заляпанный цементом грузовой «ЗИЛ» на блестящую хромом черную легковую «Волгу» одного из заместителей директора. Детей у Соболевых нет. Денис, как и его отец: человек практичный. Наверное, ждет от завода ордер на трехкомнатную квартиру в новой очереди заводского дома в центре города, на проспекте Ленина. Денис ещё в прошлом году назад хвалился перед соседями, что стоит в очереди на улучшение жилищных условий и даже прописал в их «однушке» сестру Лены, которая живет в Тольятти.

Я иногда завидую Денису: он красиво и модно одевается, дома у него кассеты с самыми последними записями. Даже удивительно: где он их берет, ведь не вылезает из-за баранки своей «Волги». Про одежду Дениса можно написать отдельный роман: стильная модная замшевая куртка, как у Антона Семёновича Шпака в фильме «Иван Васильевич меняет профессию», английские рубашки, водолазки, модные джинсы «Левис» (он их называет «левайсы»), югославские ботинки. Даже и не скажешь, что он водитель. Да, и курит Денис только «Мальборо». Вообще, я сам не курю, но слышал, что такие сигареты можно купить только за валюту в магазине «Березка», или на рынке «Энергетик» у спекулянтов, или на толкучках в центре города у фарцовщиков. Зато болгарские сигареты «Родопи», «Опал», «Ту-134», «Шипка» и «Слънце» продаются в любом гастрономе или табачном киоске.

Другие соседи нашего подъезда, в котором пять этажей, тоже в основном, заводские люди. Но кроме инженеров, технологов, мастеров и начальников цехов, и прочей технической интеллигенции, среди моих соседей была и интеллигенция гуманитарная: учителя, врачи, преподаватели институтов, артисты и работники дворцов культуры и кинотеатров.

Мои соседи в основном: интеллигенты. Наш дом, как и другие «сталинки» на улице Победы отличает интеллигентность публики. А вот в глубине квартала, где в «сталинках» не отдельные, а коммунальные квартиры, люди не всегда отличаются интеллигентностью.

2. В одном микрорайоне

Наш микрорайон, как и наш дом — особенный. Он состоит из двухэтажных домов довоенной и военной постройки, «сталинок» сороковых-пятидесятых, «хрущевок» шестидесятых, и редких многоэтажных зданий, построенных в семидесятые годы.

Мне кажется, что архитекторы, проектировавшие наш микрорайон, предусмотрели абсолютно все. На первых этажах «сталинок» разместились универмаг, продуктовые и промтоварные магазины, аптеки и ателье, детские сады, ясли и музыкальная школа. В двух шагах от нашего дома находится крытый рынок Промышленного района, где всегда можно купить свежее мясо, овощи и фрукты. Цены, конечно, «кусаются»: но на то и рынок. Многие жены моих соседей, мужья которых любят вкусно поесть, покупают продукты именно на рынке. У них уже свои, проверенные продавцы, которые под заказ привозят им грудинку и балык, вырезку и рагу. На крытом рынке продавцы в основном из Кинеля и Алексеевки. Приезжают они на торговлю рано, на электричке. Кстати, электричка останавливается тоже рядом: буквально в двух кварталах от нашего дома железнодорожная станция «Пятилетка». С тюками и тележками продавцы по утрам спешат на рынок. У входа в само здание мне нравятся газетные автоматы. Их три: кинешь монету, дернув за никелированную ручку справа, и из щели тебе в руки выпрыгивает свежий номер «Советского спорта», «Известий» или «Сельской жизни». Отдельный автомат с «Пионерской правдой», которая стоит одну копейку. Я не раз видел, как люди покупали эту газету, чтобы потом сделать из неё кулек для абрикосов или слив. Рядом с газетными автоматами автомат для размена монет. Там можно поменять крупную мелочь на пятикопеечные монеты.

Один наш сосед: Михалыч, ходит на рынок позавтракать. О себе он говорит, что превратился в тунеядствующего люмпена. Раньше Михалыч работал на заводе переводчиком. Да-да, есть такая профессия: переводил техническую литературу с английского и немецкого языков. Разные красочные заграничные научные журналы, иллюстрированные патенты, паспорта к иностранному оборудованию. Несколько раз, когда я учился в средних классах, он дарил мне и другим мальчишкам со двора вырезки иностранных автомобилей из рекламных проспектов. Обычно это были немецкие «Мерседесы». Еще меня поразила брошюра с рекламой импортных магнитофонов. Несколько раз, бывая в гостях у одноклассников, у некоторых я видел заграничные магнитофоны, «мафоны» — как мы их называем. А тут: вся глянцевая книжка в двадцать страниц была в фотографиях катушечных и кассетных магнитофонов «Сони», «Марантц», Ревокс», «Тошиба». Рядом с описаниями технических характеристик: цены на все это стереофоническое великолепие. Особенно мне понравился японский бобинник: на фото было видно, как изящно сделаны сателлиты кинематики, как срабатывает автостоп по окончании ленты на катушке. У нас дома тогда был катушечный магнитофон «Дайна», не сказать, чтобы плохой, но не шедший ни в какое сравнение с импортными моделями. Непонятно: зачем закупалась вся эта литература для технической библиотеки завода? Наверное: чтобы быть в курсе всех новинок капиталистического мира.

Обычно Михалыч появляется на рынке в полдесятого утра, когда начинается самая бойкая торговля. Начинал с молочных рядов. Пробовал сметану, отпивая ее из маленьких стопочек, предлагаемых торговками. Потом, минуя творог (творог, он для ватрушек! — говорил Михалыч), продвигался дальше, к сырам: адыгейскому, пошехонскому, брынзе. Ему на пробу отрезали небольшие кусочки, которые он не спеша ел, не забывая, впрочем, нахваливать дегустируемые продукты. Дальше его завтрак продолжался в мясных рядах, где торговали не только свежим мясом, но и салом, краснобоким венгерским шпиком с аппетитным запахом паприки, копченой грудинкой, балыком и другими деликатесами. Иногда ему удавалось угоститься домашней копченой колбасой или зельцем. Затем следовали ряды с солеными огурцами, помидорами и квашеной капустой. Напоследок Михалыч «инспектировал» ряды с виноградом, абрикосами, айвой, арбузами и прочими фруктами. Ассортимент его завтрака зависел от времени года: зимой было меньше фруктов, но в качестве угощения ему предлагалась вареная картошка, — попробуй, какая вкусная и рассыпчатая! Оцени, вместе с хрустящей капусткой из бочки, — предлагали торговки. И Михалыч оценивал, попутно прося на дегустацию и бочковую соленую сельдь. Хлеб, чаще всего — черный, он приносил с собой, перед походом на рынок зайдя в булочную. А после рынка, как раз в 11 часов, к началу продажи спиртного, Михалыч шел в винный магазин. Там он брал «три топорика» (портвейн «777»), «Солнцедар» или «Анапу». Завернув бутылку в газету, с важным видом он шел домой. Там и употреблял алкоголь без закуски: закусить он успевал на рынке. Иногда торговки предлагали ему продукты с собой, говоря, — возьми лучок, картошку, капустку, Михалыч! Дома приготовишь! Сальцо возьми, как раз на закуску сгодится!

Михалыч всегда интеллигентно отказывался, произнося в ответ одну и ту же фразу, — Не могу, у меня принцип: закусываю только во время дегустации на рынке! — и, артистически сделав полупоклон в сторону торговок, откланивался. В этом полуспившимся интеллигенте была романтика. Он любил слушать самодельные пластинки с записями Александра Вертинского. Это были листы рентгеновских пленок, на которых фонографом сделали запись. Михалыч мастерски декламировал стихи Есенина, Саши Черного, Гумилева. Однажды, разговорившись с соседкой из второго подъезда, семидесятилетней Азой Наумовной, работавшей до пенсии учителем русского языка и литературы, он показал ей дореволюционный сборник Гумилева. Женщина была потрясена: точно такой же был в ее домашней библиотеке в Ленинграде, где она жила до войны.

Именно из-за Михалыча родители отдали меня в музыкальную школу. Было мне тогда шесть лет. Стоял прекрасный сентябрьский денек, мы с мамой вышли во двор, кажется, чтобы пойти в магазин спорттоваров мне за роликовыми коньками. Я давно просил родителей их мне купить. Отец скептически отнесся к этой идее, но потом, посмотрев по телевидению передачу «Веселые старты» и увидев, как резво ребята чуть постарше меня гоняют на роликах, одобрил. Правда, настоял, чтобы вместе с коньками мне купили наколенники и надлокотники для безопасности при падениях. — Батя был уверен, что научиться кататься на роликах не упав, нельзя.

Когда мы с мамой вышли из подъезда, я побежал к детской площадке, где играл мой друг и сосед Алмаз. Я хотел спросить у него, как у спеца: какие ролики лучше — наши или гдровские, как купил ему дядя Рома? Алмазик сказал, что лучше немецкие. У них резина прочнее, от асфальта не стирается. — Отлично, спасибо! — поблагодарил я друга и побежал к маме, стоявшей у подъезда.

В этот момент по дорожке от расположенной у входа во двор калитки шел Михалыч. Был он слегка навеселе и насвистывал какой то веселый мотив. Мелодия мне понравилась, и я сразу подхватил её, уловив аккорды. Подбежав к маме, я стал насвистывать тот же мотив, что и Михалыч. — Ну, надо же, Ира, как твой сын быстро схватывает! Это же Альдо Конте, «Ке-ля-ля» («Chella lla»). С итальянского переводится: «Мне весело», — Михалыч, бывший подшофе, подошел к нам и погладил меня по голове, — Ира, тебе нужно сына обязательно в музыкалку отдать! Пусть учится на фортепиано. У него же абсолютный слух, я уверен! Сама слышишь: как он мелодии на слух схватывает!

После этого Михалыч рассказал маме, что шесть лет для ребенка: лучший возраст, когда можно отдавать его в музыкальную школу, — Потому что в семь он в обычную школу пойдет, и музыка его интересовать не будет!

Мама с интересом слушала соседа. А потом, мы с ней вместе пошли не в спортивный магазин, а в музыкальную школу, находившуюся в угловой «сталинке» нашего квартала. Педагоги прослушали меня, попросив спеть им любимую песенку. Я спел «Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам». Потом меня повернули к пианино спиной, заставили послушать мелодию. Затем разрешили мне повернуться и попросили нажать на клавиши, повторив услышанное. Это мне удалось довольно точно. Педагоги были в восторге, наговорили маме комплиментов о моей музыкальности, — какой симпатичный интеллигентный мальчик, будет звездой эстрады, все, записываем его в нашу школу!

Роликовые коньки мы так и не купили. Когда пришли домой, по телевизору шел фильм «Королева бензоколонки», героиня которого, заправщица Людмила Добрыйвечер залихватски гоняла на роликах. Отец, выглянув из зала, где он смотрел телевизор, вопросительно посмотрел на нас с мамой, интересуясь: где ролики? На что мама ему ответила, что пятнадцать рублей она потратила на оплату моего обучения в музыкалке. И что, если я через месяц не брошу там заниматься, для меня придется покупать или брать напрокат пианино.

Михалыч постоянно попадает в какие-то забавные истории. Среди жильцов нашего дома все знают байку, как в шестидесятые годы его чуть не посадили.

Фамилия нашего участкового милиционера: Хрущев. И его имя: Никита. Практически полный тезка тогдашнего главы государства. Михалыч тогда только начал увлекаться спиртным и поэтому участковый не терял надежды отвратить его от алкоголя. Для этого практически всегда, встречая Михалыча во дворе, а это было чуть ли не ежедневно, Хрущев устраивал ему проработку минут на десять, рассказывая разные случаи, как употреблявшие спиртное люди деградировали и «оказывались за решеткой, без прописки, или не за решеткой, но за сто первым километром, никому не нужные». Однажды Михалыч был в центре Куйбышева в гостях у друзей. И, видимо, перебрав спиртного, в нем проснулся спящий Лев. Он начал прямо в автобусе, в котором возвращался домой на Безымянку, костерить участкового: «сволочь Хрущев, гад, Никита! Ненавижу, он фашист, кровопийца, сатрап! Уволить его надо с позором, чтобы не приставал к интеллигентным людям!»

Эти критические и эмоциональные реплики пассажиры автобуса восприняли настороженно. Несколько человек даже отошли от сиденья, где в подпитии развалился Михалыч. За пару остановок сквера Калинина к Михалыча подошли два милиционера и потребовали сойти вместе с ними. Что он и сделал. Оказалось, это курсанты школы милиции ехали на занятия и стали невольными свидетелями инцидента. Они не нашли ничего лучшего, как доставить мужчину в отделение, и пересказать происшедшее дежурному, который резво начал допрос, — Вы понимаете, что вы публично критикуете главу нашего государства? Это же политика! Вы что, забыли 58 статью? Это же антисоветская агитация, вы враг народа! Вы где и кем работаете? Отвечайте, — начал наседать на Михалыча дежурный милиционер, старший сержант лет сорока пяти, одновременно набирая номер на телефоне.

— Алло, КГБ? Это дежурный райотдела милиции Лабутин. У нас тут один задержанный критикует товарища Хрущева. Да, самого Никиту Сергеевича! А политика — это ваша компетенция, — доложил дежурный куда надо, заперев на всякий случай Михалыча в камере предварительного заключения.

Через пятнадцать минут у здания райотдела остановилась новенькая «Волга» серого цвета. Из нее вышли двое молодых мужчин в штатском, но с военной выправкой. В руках у обоих были кожаные папки для документов. В райотделе, показав дежурному удостоверения, они попросили привести к ним задержанного Михалыча и оставить с ним наедине. Допрос повторился.

— Так за что вы Хрущева ненавидите? Что он вам сделал? — допытывался у Михалыча чекист, наблюдая, как его коллега в это время включает и выключает стоявшую на столе настольную лампу.

— Да подлец этот Хрущев, негодяй! — продолжал критику Михалыч, — простой участковый, а так достал, что хоть… пить бросай!

— Подождите-подождите, какой такой участковый? — не понял один из кгбшников, — вы о каком Хрущеве нам здесь толкуете?

— Как о каком? О нашем участковом, Никите Дементьевиче Хрущеве, тьфу на него, на злыдня! — пояснил Михалыч, сидя напротив чекиста за столиком в комнате дежурного по райотделу.

— Все понятно, — чекист встал со стула и, открыв дверь, пригласил в комнату дежурного милиционера, — старшина, оформите этого гражданина в вытрезвитель, никакой политики в его действиях нет. Внимательнее задержанных опрашивать надо, а то вам до сих пор кругом политика мерещится. Хотя двадцатый съезд партии давно уже был, — обратился чекист к дежурному милиционеру, — вы давно в органах?

— Ещё с войны, как вохровцем в Безымянлаг пришел. Насмотрелся там и на политических тоже. Потом в милицию перевелся. Вы, товарищ, капитан, неправильно понимаете: бдительность всегда должна быть! — попытался оправдаться дежурный милиционер.

— Бдительным быть нужно. Но не настолько, чтобы не разобравшись, сразу на человека политику вешать! Что нам позвонили: правильно сделали. Мы во всем разобрались. А вы запомните: сейчас не сталинское время, чтобы людей за пару слов в солнечный Магадан отправлять. Всё ясно? — сурово посмотрев на милиционера, жестким тоном спросил кгбшник. Старшина кивнул.

— Ладно, свободен, — выпив стакан минералки, чекист рукой показал милиционеру, чтобы тот вышел из кабинета.

— Теперь насчет вас, — мягким, участливым голосом кгбшник заговорил с сидевшим напротив него Михалычем:

— Вам, Константин Михайлович, советую бросить спиртное. Вы институт закончили, переводчиком на военном заводе работаете. И зачем пьете? Ведь вам на вашей работе нужна бдительность. Наверняка, в Первом отделе вам говорили, что у определенных людей есть интерес к вашему заводу. Подписка о гостайне у вас есть, верно? А вы по пьяному делу можете где-нибудь что-нибудь сболтнуть. Или не можете? — чекист оценивающе посмотрел на Михалыча, и продолжил, — вы отдаете себе отчет, что работаете на оборонном предприятии и можете из-за выпивки оказаться в некрасивой ситуации? — сделав паузу, чекист взял со стола протокол опроса, положил его в кожаную папку и продолжил, — лучше ежедневно вместо бутылки спиртного по стихотворению наизусть учите. Хотя бы вашего тезки Константина Симонова. Это и в работе вам будет полезно: у переводчика должна быть отличная память. И тезку Хрущева, который вас прорабатывает за пьянку, вам тогда критиковать не захочется, — посоветовал кгбшник, — сейчас вы отправитесь в вытрезвитель. И бросайте выпивку, Константин Михайлович!

Так Михалыч счастливо избежал наказания по политической статье. После этого случая он не употреблял алкоголь лет пятнадцать, выпивая спиртное только во время отпуска.

Активно: по бутылке в день, сосед снова начал употреблять за год до Олимпиады-80. Новый пик алкогольной активности совпал у соседа по дому с его увольнением с работы. Месяц он работал сторожем в школе. Там ему нравилось: в нашей школе кроме дневной была и вечерняя, среди учеников которой попадались вполне себе взрослые дяденьки, с которыми Михалыч мог сообразить на троих бутылку вина или трехлитровку пива из недавно открытого на Физкультурной пивбара. Директор школы быстро понял, почему сторож предпочитал ночью спать, а не охранять школьное имущество. Тут еще и мальчишки напроказничали, вечером разбив с улицы стекло на первом этаже школы. В итоге Михалыча из сторожей попросили. Он не стал унывать и устроился на работу в Загородный парк оператором аттракциона «Колесо обозрения». За солидным названием скрывалась обычная должность: Михалыч брал у посетителей парка билетики, запускал их в кабинки «Колеса обозрения» и запускал аттракцион. Кроме восьмидесяти рублей официальной зарплаты были у Михалыча на новой работе и халтуры, причем — ночные. Несколько раз в месяц в парк вечером, после закрытия, приезжала молодежь и просила за червонец разрешить им прокатиться на «Колесе обозрения». Михалыч, как человек отзывчивый, отказать не мог. Веселая компания садилась в кабинки аттракциона вместе с вином и шампанским, сосед включал рубильник, и любители развлечений подшофе наслаждались видом города с высоты птичьего полета.

Но и с этой работы Михалыча через несколько месяцев выгнали, когда придя утром на работу, его сменщик обнаружил в одной из кабинок «Колеса обозрения» следы вечерней гулянки в виде нескольких бутылок шампанского, растаявшей пачки «Пломбира» и лифчика. Михалыч устроился почтальоном, но разносить пенсии ему не доверяли, опасаясь, что он присвоит и растратит деньги. Поэтому Михалыч трудился на участке приема посылок, работавшим с восьми утра до часу дня, и с двух дня до шести вечера. Такой график был крайне неудобным, не позволяя соседу прогуливаться по рынку, дегустировать продукты и выпивать. Тогда Михалыч упросил заведующую почтой разрешить ему приходить на работу к двенадцати дня и трудиться до девяти часов вечера, пока не закроется отделение. Та пошла ему навстречу, и когда в районе узнали, что наша почта: единственная, где посылки принимают после шести вечера, от посетителей не стало отбоя. На нашу почту стали приезжать отправлять посылки жители со всего района. Михалыч пару раз даже получил премии.

Непосвященным могло показаться странным, но гастрономические прогулки соседа по рынку, во время которых он бесплатно завтракал (а заодно — и обедал) очень поощрялись торговцами. Михалыч делал продавцам отличную рекламу: всегда и везде он нахваливал продукты, которые пробовал на рынке. Многие жители нашего и соседних домов, услышав на почте от Михалыча, что «в мясном ряду у мужика из Похвистнево отличная говядина», шли покупать мясо именно к нему. Михалыч стал безымянским гастрономическим знаком качества.

В глубине нашего квартала, за нашей «сталинкой» стоят две «хрущевки». Планировка квартир там попроще, чем в нашем доме. «Хрущевки» тоже заводские. Интересно, что в их квартирах горячая вода. У нас, чтобы нагреть воду, нужно включить газовую колонку. Кстати, колонка в нашей квартире трофейная, немецкая: фирмы «Юнкерс». Сосед по дому, дядя Зяма, рассказал, что такие колонки стоят во всех квартирах: их специально завезли на завод из Германии, когда только ещё начали строить наш и другие дома в микрорайоне. А вот газовая плита у нас в квартире обычная, советская «Брест», из Белоруссии. Раньше была старинная, но родители несколько лет назад заменили её современной. Газовщик, который устанавливал плиту, рассказал отцу, что «Брест» — плита повышенной комфортности, скопированная в шестидесятых годах с немецкой плиты. А сейчас уже восьмидесятые.

В нашем дворе есть детская площадка с горкой, каруселью и лазалками для детей и наполовину вкопанными в землю покрышками от грузовиков: можно развлекаться, прыгая с одной покрышки на другую. Еще в нашем дворе стоит несколько кирпичных гаражей. Их построили одновременно с домом и поэтому в них есть даже электричество. Гаражи принадлежат жителям, там они хранят свои машины. В нашем дворе это две красивые «Волги» белого и дымчатого цвета, с оленями на капоте, один «Москвич-412» и пять «Жигулей»: одна «копейка» и четыре — третьей модели. Интересно, что госномера «троек» идут один за другим: 90—12, 90—13, 90—14, 90—15. В детстве я долго думал, разглядывая номера на выезжавших из гаражей разноцветных авто: почему так? Оказывается, все просто: машины наши автолюбители покупали через завод, где работали, в одно время. И одновременно ездили в ГАИ получать госномера. Которые им и выдали с разницей в одну цифру. Кроме гаражей во дворе, справа от Дворца спорта авиационного завода есть целый гаражный кооператив, построенный пять лет назад. Многие автолюбители из нашего дома имеют там гаражи. Некоторые соорудили в гаражах погреба и хранят в них запасы на зиму.

Мы храним картошку в подвале под нашим домом. Вообще то (надеюсь, что не выдам этим военную тайну!) под нашей «сталинкой» находится большое бомбоубежище. Попасть в него можно через подвал третьего подъезда: просто открываешь дверь и спускаешься. Оказавшись в подвале, нужно повернуть направо и пройти метров десять до ещё одной железной двери, более капитальной и массивной. Снаружи неё приделан большой вентиль. Чтобы его открыть, нужно постараться: вентиль надо крутить обеими руками, пока массивная дверь не откроется. Эта дверь герметичная, с внутренней стороны у нее видно герметизирующую прокладку. Открыв её, попадаешь в бомбоубежище: комнату размером примерно сорок пять на двадцать метров. Стены бомбоубежища цементные, у одной стены стоит вентилятор с воздушным фильтром, по потолку на фарфоровых изоляторах между плафонами освещения проложена электропроводка. Внутри бомбоубежища несколько рядов деревянных лавок, ящики с противогазами. Проведен сюда и телефон. На одной из стен висит несколько плакатов по Гражданской обороне. Интересно сделана система вентиляции: выходящая из убежища металлическая труба проложена под землей на глубине нескольких метров до середины двора, где выходит на поверхность в небольшой башенке из кирпича, к четырем стенам которой приварены металлические решетки.

Если спуститься в подвал и идти по коридору не направо, где бомбоубежище, а налево — будет большой коридор, по обе стены которого находятся двери. Это: кладовки, в которых жители дома держат кто картошку и разные съестные припасы, кто ненужные вещи, а кто-то вообще их забросил и не пользуется ими. Кладовки небольшие, примерно по пять квадратных метров. На двери каждой кладовки написан номер квартиры, жильцам которой она принадлежит. В каждой кладовке есть электролампочка с выключателем. Поэтому я и мои приятели любят, прогуливая уроки, прятаться в кладовках. Андрей, так вообще, оборудовал в кладовке небольшую комнату, разместив там старую тахту, над которой на стене повесил книжные полки. Он даже принес туда радиолу, но приемник долго отказывался ловить передачи: подвал мешал прохождению радиоволн. Пришлось протягивать по всему подвалу тонкий провод наружной антенны. Когда долго сидишь один в кладовке в подвале, время идёт медленно. Это замечаешь, если зачитаешься интересной книгой. Вроде бы, время еще детское: половина второго дня. Не успеешь прочитать десяток-другой страниц, как уже шесть часов вечера и нужно идти домой ужинать.

За подвалом и кладовками следят не только жильцы дома, но и начальник ЖЭУ. Периодически он вместе с участковым устраивает рейды, проверяя: нет ли в кладовках посторонних. Рассказывали, что в соседнем дворе, в одной из кладовок в подвале «хрущевки» устроила притон молодежь, балующаяся алкоголем. Вечерами они грабили прохожих, а потом собирались в кладовке, где делили свою преступную добычу. Кончилось дело тем, что в один из рейдов их поймали «бригадмильцы»: члены заводской бригады содействия милиции, добровольные народные дружинники. Вечерами они патрулируют наш микрорайон на жёлтом милицейском УАЗике. Их штаб находится во Дворце пионеров на Физкультурной. Кто-то из жителей «хрущевки» увидел ночью подозрительный свет из подвала и позвонил 02. Приехавшие милиционеры вместе с дружинниками оцепили «хрущевку» по периметру и накрыли весь шалман. Говорили, что среди задержанных был один парень, уже сидевший за грабёж. Всего тогда поймали семь человек, причем у нескольких из них были ножи и кастеты.

После того случая в школе прошли родительские собрания. Учителя просили родителей вечерами дежурить у школы, чтобы хулиганье не обижало учеников. И действительно: возвращаясь вечером после занятий во вторую смену, я видел своего отца или отцов других ребят, дежуривших на улице рядом со школой.

За «хрущевками» на улице Физкультурной снова стоит «сталинка». Она — ровесница нашего дома, но в ней не обычные, а коммунальные квартиры. На каждом этаже, как и у нас, тоже по четыре двери, но за ними — комнаты коммуналок. У звонков перед входными дверьми по три-четыре номера квартир. На двери объявления: Петровым — один звонок, Давыдовым — два, Кипятковым — три. Я знаю, что в этой «сталинке» — коммуналке живут в основном заводские рабочие. На праздники в той части квартала случаются пьяные драки. Несколько раз я был в гостях у ребят, живущих в коммуналке. Это совсем другой мир, чем отдельная квартира. Можно сказать: там больше людей, больше шума, больше разных ситуаций. Общая кухня: размером как наша, только на ней не одна, а три газовые плиты. В длинном коридоре висят не книжные полки, как у нас, а стоят велосипед, санки и колеса от «Москвича». Дверь в коммуналку постоянно хлопает: то один сосед придет, то другой. Общежитие. Такие коммуналки устроены во всех «сталинках» на Физкультурной в нашем квартале. Если смотреть на эти дома снаружи, то и не скажешь, что там коммуналки. Живущие в них ребята несколько раз задирали меня и других мальчишек из нашего двора за то, что у нас отдельные квартиры. Называли барчуками. Но после того, как в четвертом классе мы с ними, объединившись в одну команду, разгромили в хоккее на нашем катке пацанов с Металлурга, все стали не разлей вода.

Зимой в нашем квартале всегда заливают каток. Бортики его деревянной калды ежегодно красят, а начальник ЖЭУ лично следит, чтобы на столбах по периметру катка зимой и летом работало освещение. Каток удачно расположен в центре квартала, между «хрущевками». Здесь летом мы гоняем в футбол, а зимой катаемся на коньках и играем в хоккей. Несколько раз я был с отцом в ледовом Дворце Спорта в центре города, на улице Молодогвардейской. Сбоку на здании там интересная мозаика, изображающая спортсменов. Мы были там на выступлении нашей олимпийской сборной по фигурному катанию: они исполняли на льду произвольную программу. Другой раз ходили туда на хоккейный матч. Мне очень понравилась необычная машина, которая ухаживала за льдом во Дворце спорта: такой грузовичок темно-синего цвета, который щетками полирует лед на поле. Во дворе за Дворцом спорта устроен специальный фонтан. Отец мне объяснил, что этот фонтан нужен для работы системы охлаждения ледового поля. А еще в этом Дворце спорта мы с отцом несколько раз смотрели кино на широком экране: поверх ледяного поля устанавливают специальный деревянный настил, на который ставят кресла и спортивная арена превращается в кинотеатр. Акустика там потрясающая! Мы смотрели фильмы «Золото Маккены», «Генералы песчаных карьеров» и «Искатели приключений». У нас на улице Физкультурной есть свой Дворец спорта авиационного завода, с красивыми скульптурами на фронтоне. В нем нет ледового поля, зато устроены дорожки для занятий бегом и секторы для занятий легкой атлетикой. Для школьников там работают секции по этим видам спорта и многие мои одноклассники в них занимаются.

Зима — волшебное время года. С детства и до сих пор — а мне семнадцать, при мыслях о зиме сразу ощущаю запах мандаринов с черными ромбиками наклеек «Марокко» на оранжевых боках. Однажды зимой, перед Новым Годом отец удивил меня экзотической копченой курицей. Обычно к праздничному столу мы готовим дома жареную курицу с картошкой. В этот раз, приехав 31 декабря днем с работы (да, завод отца работает круглосуточно, без праздников и выходных), батя достал из портфеля аппетитно пахнущий крупный сверток. — Пробуйте, родственники! — хозяйским тоном позвал он нас с мамой из кухни, — в заводском подсобном хозяйстве свою коптильню запустили. Наши ребята оборудование проектировали. Теперь таких курочек готовим — ум отъешь! Натуральное копчение на вишнево-яблочной щепке: как в лучших ресторанах! — сказал отец, кивнув на копченую курицу, которую он уже успел положить на блюдо. Действительно: аромат от курицы, кажется, наполнил всю квартиру. Отец ещё несколько раз приносил домой на праздники такой деликатес, и всегда качество мяса было отменным.

А ещё Новый Год: не только обязательная новогодняя елка дома, но и прогулка во дворе в ночь на 1 января. После новогоднего поздравления дорогого Леонида Ильича, начинается «Голубой огонек». Музыкальные поздравления чередуются с телевизионными сюжетами как о встрече Нового Года в разных городах нашей страны и за границей. Ровно в двенадцать ночи, встретив с родителями за праздничным столом Новый Год, я, по традиции, установившейся с четырнадцати лет, вместе со своими друзьями, выхожу гулять во двор. Там мы бегаем, играем в снежки, взрываем хлопушки, зажигаем бенгальские огни. Как то, несколько лет назад, даже украсили растущий во дворе клен на манер новогодней ёлки. Обычно в новогоднюю ночь во дворе много не только подростков, но и взрослых, и детей. Все радуются наступлению Нового Года и поздравляют друг друга. Вот так погуляв полчаса-час, мы с друзьями возвращаемся домой. Кто-то: ложится спать, а кто-то: как я и мои друзья Руслан и Андрей, берет магнитофон и включает телевизор. Как раз в час ночи на телевидении, которое по случаю новогоднего праздника вещает допоздна, начинается самая интересная передача: «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады». Я внимательно слежу за всеми новинками современной музыки, и поэтому никогда не пропускаю эту передачу, записывая её на магнитофон. Больше всего мне нравится шведский квартет «ABBA» и его композиции «Dancing Queen» и «Summer night city». Еще я в восторге от итальянского дуэта Аль Бано и Ромина Пауэр, особенно балдею от их песни «Felicita». Я с удовольствием слушаю песни группы «Битлз», но их в передаче «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады» увы, не показывают. «Битлз» я слушаю в передачах радиостанции Би-би-си из Лондона по отцовскому приемнику «Спидола»: на коротких волнах там много интересных радиостанций. Я считаю, что у меня хороший музыкальный вкус: спасибо музыкальной школе.

3. Левка с Театрального проезда

С Левкой мы познакомились в музыкальной школе. В первом классе в музыкалке скучно. Учишь нотную грамоту, осваиваешь фортепиано. Это потом, когда начинаешь изучать сольфеджио, понимаешь, что музыка даже сложнее, чем математические формулы. А в шесть лет, когда только делаешь первые шаги в музыке, её теория и все эти нотные линейки кажутся скучным делом. В перерыве между занятиями музыкалки я обычно скучал в ее холле, читая стенгазету или «Пионерскую правду». Последнюю было читать интереснее: среди рассказов о жизни пионеров нашей страны, на последней странице печатались кроссворды и шахматные этюды. И если в рассчитанных на пионеров средних классов школы кроссвордах мне в шесть лет удавалось отгадывать два-три слова из шестидесяти, то в шахматных этюдах я преуспел. Шахматы были любимой игрой отца, и когда в выходные к нам приходили гости, он частенько брал меня наблюдателем на игру. Лет с трех я смотрел за игрой в шахматы, сидя у отца на коленях. Постепенно я разобрался, как ходят разные фигуры, и стал подсказывать отцу: лошадью ходи! — услышав эту фразу по телевизору в фильме «Джентльмены удачи». Отец всегда уточнял: не лошадью, а конем. Лошадью называть шахматную фигуру неграмотно. Друзья отца часто шутили, приходя к нам поиграть в шахматы:

— Ну, чем ходить? — Лошадью?

К шести годам я довольно прилично играл в шахматы и любил разбирать публикуемые в газетах и журналах шахматные этюды.

Когда в очередной раз я сидел на скамейке, на которой обычно ждут своих детей и внуков после занятий в музыкалке родители и бабушки с дедушками, ко мне подошел мальчик лет шести-семи.

— Привет, я в соседней группе занимаюсь. Но тебя я тут раньше не видел. Ты новенький, что ли? Что, газету читаешь? — спросил меня мальчишка, кивнув на «Пионерскую правду».

— Да ничего не делаю, дурью маюсь. Я тебя тоже тут раньше не видел, — по-взрослому ответил я, — вообще то меня Дима зовут. А тебя?

— А я Левка. Я в Театральном проезде живу. Меня мать две недели назад в музыкалку записала. Просто я на этой неделе ангиной болел. Поэтому ты меня тут и не видел. А ты, Дима, в шахматы играешь? Видишь: в «пионерке» этюд разбирают, — с этими словами новый приятель выхватил у меня из рук газету и показал напечатанный на последней странице шахматный этюд.

— Да, я немного играю в шахматы

— Так это отлично! — с этими словами Левка достал из кармана своего пиджачка пластмассовую коробочку с надписью «Дорожные шахматы», — давай, Дим, сыграем, пока переменка не кончилась. Ты какой дебют предпочитаешь? — и, не дожидаясь моего ответа, начал расставлять на шахматной доске фигуры.

С тех пор ходить в музыкальную школу мне стало интереснее. Мы постоянно устраивали с Левкой шахматные матчи. А когда они надоедали, играли в шашки. Приятно было найти достойного противника, с которым можно разобрать шахматную партию по ходам и проанализировать варианты быстрой победы. В отличие от меня, к пятому классу школы забросившему шахматы, Левка продолжил заниматься любимой игрой уже в шахматном клубе районного Дворца пионеров. Несколько раз его выдвигали на городские и областные олимпиады по шахматам, и к пятнадцати годам он уже сдал норматив на мастера спорта.

Левка был связан с искусством не только тем, что жил в Театральном проезде. Его мать работала кассиршей во Дворце культуры на площади имени Кирова.

Это огромное здание с десятью торжественными колоннами у входа было, наряду с клубом «Родина», главным очагом культуры Безымянки. Дворец культуры за три года построил завод, где работал отец. Однажды он рассказал, что из-за десяти колонн у входа в ДК, который строили как заводской профсоюзный клуб, чуть не пострадал тогдашний директор завода Виктор Яковлевич Литвинов.

В пятьдесят восьмом году, когда начали строить Дворец культуры, шла борьба с архитектурными излишествами. В проекте здание было изображено с десятью величественными колоннами, украшавшими главный вход. Все эти излишества из проекта исключили как элементы, существенно повышающие стоимость строительства. Однако, Литвинов при активной поддержке организатора заводского ракетного производства, куйбышевского зама Сергея Павловича Королева по ОКБ-1 Дмитрия Ильича Козлова дал указание руководителям стройки поставить на свои места все десять колонн. Из-за этого во время сдачи ДК госкомиссии в 1961 году произошел грандиозный скандал. Ситуацию спас министр общего машиностроения СССР Сергей Афанасьев, давший комиссии указание принять Дворец культуры в том виде, в каком он был построен, но пообещав объявить Литвинову и Козлову строгие выговоры. «Сейчас я подпишу приказ о выговорах, а через год их уже снимут. Зато ваш Дворец культуры навечно останется городу», — сказал Афанасьев.

Многие события шестьдесят первого года нашли отражение в мозаиках, которыми украшены стены ДК. Здесь и создающие космический корабль рабочие, и сельчане, убирающие урожай. В зрительном зале уникальная люстра, изготовленная на предприятии, которое обслуживало московский метрополитен. Таких люстр больше нет нигде. Массивные дубовые двери изготавливали в одном из цехов завода. На фасаде ДК над десятью колоннами находится изготовленная из никелированного металла скульптурная композиция: мужчина, в руке которого ядро атома и женщина со скрипкой в руках. Как символ нового поколения научной интеллигенции, как символ Безымянки.

В ДК отличный, на восемьсот мест, театрально-концертный зал с поворотной сценой. Есть отдельный кинозал. Помню, когда я учился в первом классе, мы с отцом пошли в ДК в кино. Смотрели американский фильм «В джазе только девушки». Отличный фильм, эксцентричный и наивный, как все поколение американского кино пятидесятых. Тогда я не мог в силу детского возраста оценить очаровательную Мэрилин Монро, блестящих Тони Кертиса и Джека Леммона. Теперь, недавно пересмотрев картину, я понимаю, почему смеялся отец, когда Мэрилин в роли Душечки наивно строила глазки, когда псевдомиллионер-Кертис приглашал ее на свою яхту:

— А коктейли взбивает ваша жена?

— Нет, мой камердинер.

— А сигнал на яхте подаёт ваша жена?

— Нет, дворецкий. Я не женат, если вас это интересует.

Меня, первоклассника, тогда поразила не красота Мэрилин Монро, а сцена, в которой джаз-оркестр едет в американском шикарном поезде тридцатых годов, с множеством спальных мест: роскошных диванов и плюшевых штор в интерьере. Я сразу вспомнил, как мы с отцом ходили в клуб «Победа» на наш фильм «Поезд идет на восток». Как понятно из названия, действие там происходит в поезде. В отличие от американской картины, где зажигательная веселая блондинка Мэрилин Монро пела о любви под аккомпанемент джаз-оркестра, в нашем фильме песню исполнял простецкий парень с гармошкой в руках, которого играл композитор Тихон Хренников. Черно-белый фильм «В джазе только девушки» показывал цветной мир Запада. Это уже потом я втянулся в прослушивание передач Би-би-си и Голоса Америки по отцовскому радиоприемнику. А тогда мне, первокласснику, была любопытна и немного непонятна Америка: загадочная страна, где есть миллионеры, у которых свои яхты и виллы.

Мы возвращались с отцом из ДК после кино. Был вечер и недалеко от дома мы встретили двух моих одноклассниц. Мы поздоровались. На следующее утро, когда я пришел в школу, они меня спросили: мужчина, которого мы вчера видели с тобой, это твой отец?

Мне было немного неловко: бате тогда было уже за пятьдесят, и он выглядел старше большинства отцов моих одноклассников. Отцам двух ребят из моего класса вообще было по двадцать семь. Мой батя годился им в отцы. Но вся неловкость исчезала, когда мы с отцом 9 мая ходили на парад, посвященный Дню Победы. Тогда он сразу молодел на десять лет, а орден Красной Звезды и медали на его пиджаке, среди которых были не только фронтовые (воевал он немного), но и гражданские — орден Трудового Красного Знамени, заставляли меня гордиться им. В выходном костюме, сшитом на заказ портным дядей Юзиком в ателье у нас на Безымянке из модной в шестидесятые английской ткани рисунком в крупную клетку, в белой рубашке из поплина, в красивом югославском галстуке, клетчатом тонком вязаным шарфиком на шее, светло-коричневом плаще и такого же цвета чехословацкой шляпе «Tonak» отец выглядел как британский лорд.

В клубе «Родина», который находится на улице Воронежской, после войны выступал легендарный Леонид Утесов вместе со своим джаз-оркестром. Наверное, гастроль московской звезды состоялась там именно потому, что в «Родине» был один из лучших в городе самодеятельный джаз. Играли его кружковцы отлично. В начале семидесятых в сквере через дорогу от клуба по вечерам можно было услышать мелодии из фильма «Серенада солнечной долины». Наши безымянские ребята играли джаз не хуже оригинала — знаменитого оркестра Глена Миллера.

Площадь имени Кирова, на которой находится Дворец культуры, знаменита не только памятником Сергею Мироновичу Кирову. В декабре 1966 года здесь открылся первый в Куйбышеве подземный переход. Я с детства помню этот переход. Первый раз мне было немного жутковато спускаться под землю. Но облицованные белой плиткой стены и теплый свет от лампочек на потолке перехода и подсвеченное изнутри табло у входа со стороны Победы: «На проспект Кирова» приглашали попробовать перейти улицу под землей.

Днем в подземном переходе шумно: люди идут в разные стороны, расходясь под землей по четырем направлениям. По тоннелю перехода можно пройти на четную сторону улицы Победы и нечетную сторону проспекта Кирова и наоборот. Слышно, как наверху проезжает транспорт. На одной из кафельных стен, находящейся за углом от ведущей в переход лестницы висят телефоны-автоматы. Правую стену тоннеля перехода украшает три запертых на врезные замки двери. На одной надпись: «Электрощитовая». Две другие двери металлические, с множеством отверстий. Мой приятель Андрей говорит, что за этими дверями скрывается вход в секретное метро. Несколько раз мы пробовали вечером открыть эти двери ключами от наших квартир, но ключ подобрать не смогли.

Молодежь нашего микрорайона регулярно устраивает в подземном переходе драки с пацанами, живущими через дорогу от нас: в двухэтажках на стороне ДК и в «сталинке» на Физкультурной, названной из-за огромного количества подъездов «Шанхаем». Ребята моего возраста и чуть младше уже который год дерутся за право лидировать на нашем безымянском Арбате: участке улицы Победы от филиала универмага «Юность» до сквера Калинина.

Со стороны «сталинок» здесь широкий тротуар, по которому так здорово прогуляться с девчонкой или компанией в погожий денёк. Конечно, у нас не так много стиляг, как на улице Ленинградской в центре города, где в теплое время года их ежедневно вечером гоняет милиция, но, все же… Любит наша молодежь, показав себя, пройтись по безымянскому Арбату. Название «безымянский Арбат» этот участок улицы Победы получил, очевидно, по аналогии с московским Арбатом — центральной пешеходной улицей столицы. Учась в начальной школе я любил наблюдать, как старшеклассники, после занятий одев тонкие водолазки, стильные пиджаки и расклешенные брюки или джинсы, под ручку с девчонками гуляли по Победе от филиала «Юности» до сквера Калинина. Во время таких прогулок случались конфликты с чужаками: из подземного перехода выходили ребята, живущие в «Шанхае» или в двухэтажках у ДК Кирова и, нагло подходя к нашим ребятам, пытались познакомиться с их девушками. Почему то всегда эти простецкие, «не наши» ребята представлялись девушкам примерно так: «Андрей, учусь в ремеслухе, будем знакомы?» и протягивали руку. Такая наглость приводила в бешенство наших пацанов, которые дипломатично отвечали: «девушка моя, с нашего микраша. А вас жду вечером в переходе. Микраш на микраш». Микраш на местном слэнге означает микрорайон.

Такие побоища в подземном переходе, когда «стенка на стенку» дрались двадцать-тридцать человек, всегда заканчивались милицией и последующими актовыми собраниями в нашей школе, а также в сто сорок первой, расположенной неподалеку от «Шанхая». Всех участников драк непременно ставили на учет в Детскую комнату милиции. Случаются на безымянском Арбате и драки между взрослыми. Причем нередко такие конфликты происходят на почве классовой неприязни. Тут нужно пояснить: на Безымянке, как и во всем Куйбышеве, есть две городские субкультуры: «быки» и «фураги». Первые представлены инженерами, преподавателями, врачами, учителями, студентами. Одним словом: представителями интеллигенции, «белой костью». Они всегда аккуратно одеты: носят галстуки, костюмы, джинсы и брюки-клёш. Молодежь гуляет по безымянскому Арбату, слушая «Битлз» и другие популярные группы из лежащего на правом плече транзистора или магнитофона. «Быки» симпатизируют Западу: носят качественную одежду (некоторые покупают ее у фарцовщиков), любят импортную эстраду. Вторые: «фураги» — рабочие заводов, учащиеся профтехучилищ (они их называют «каблуха» или «ремеслуха»). Есть среди них и отсидевшие в колонии или тюрьме. Из одежды «фураги» предпочитают белые рубашки, простые пиджаки («лепни») и белые шарфики, которые носят и летом. Брюки у фураг узкие, в противовес расклешённым джинсам «быков». Традиционная одежда «фураги»: «олимпийка» — трикотажная кофта синего цвета с молнией. Обувь «фураг» называется «коры»: обычные ботинки, каблук которых с внутренней стороны срезан под углом 45 градусов. Самая важная часть одежды «фураги» — головной убор, или как они его называют, «бабайка»: кепка, на несколько размеров больше стандартного. Многие «бабайки» сделаны из дефицитного мохера. В отличие от интеллигентных, хиппующих «быков», которые носят длинные волосы, у «фураг» короткая стрижка, делающая их похожими на уголовников. Многие «фураги» носят с собой чилим (мундштук), через который курят дешевые папиросы и сигареты. Из крепких напитков предпочитают крепленое плодово-ягодное вино.

Сквер Калинина: культовое место для безымянских фураг. Тут они собираются вечерами и под гитару поют песенки блатного содержания. Прохожие по-разному воспринимают «фураг». Щеголевато одетые молодые люди в импортных замшевых пиджаках предпочитают на всякий случай обойти лавочки в сквере, где тусят «фураги».

Столкновения «быков» и «фураг» происходят не только на Безымянке, но и в других районах города.

Благодаря Левке с Театрального проезда и его маме, работавшей во Дворце культуры, я неоднократно пересмотрел практически все фильмы, которые там шли в кино. Если фильм нравился, по окончании сеанса мы с Левкой прятались за сиденьями в последнем ряду кинозала, чтобы через пятнадцать минут вместе с новыми зрителями опять смотреть на экран. Возвращаясь после кино домой, мы обсуждали самые интересные сцены из фильма.

Спустя неделю после нашего знакомства, Левка заставил меня записаться в детскую библиотеку. Произошло это спонтанно. Мне всегда казалось, что наша домашняя библиотека идеальна. Стоявшие в гостиной три солидных книжных шкафа были битком набиты книгами. Там была и художественная литература, среди которой — лучшие книги наших и зарубежных писателей, и справочники, которые занимали несколько отдельных полок. В шестьдесят седьмом родители выписали двухсоттомную «Библиотеку всемирной литературы» и с тех пор до семьдесят девятого ежемесячно получали новенькие томики в ярких разноцветных суперобложках, или, как принято говорить: «суперах». Книги в нашей семье не для украшения мебели. Книги мы читаем и любим. Поэтому неудивительно, что в пять лет начав читать, я стал книголюбом. Сначала: по слогам читал детские книжки. В средних классах школы стал читать «запоем»: в день по две-три книги. Тогда я и поблагодарил Левку, что он записал меня в детскую библиотеку. Случилось это так. После занятий в музыкалке мы вместе с мамами гуляли по Безымянке, уплетая мороженое из картонных стаканчиков. И тут шестилетний Лева говорит своей маме: когда в библиотеку пойдем? Моя мама сразу удивилась и спросила маму Левы: Лена, у вас разве нет дома детских книг?

— Конечно, есть, Ира. Но Лева у меня уже как взрослый читает, я его в детскую библиотеку в клубе «Мир» записала. Там здорово: ребята друг с другом книжки обсуждают и им показывают мультики по кинопроектору. Общение с ровесниками никакая домашняя библиотека не заменит. Это же основы коммуникации, — рассказала мама Левы, которая заочно училась в институте культуры и поэтому знала много красивых умных слов.

Мои родители захотели, чтобы я, как и Лева, тоже ходил в библиотеку, и сразу записали меня туда. В библиотеке мне понравилось тем, что там много книг и они собраны по группам: книги по истории, об искусстве, о природе, художественная и научно-популярная литература. Я стал каждую неделю по выходным ходить с мамой в библиотеку и брать там книги для чтения. Был там и читальный зал: можно было прийти и читать книги, газеты и журналы. Когда я учился в младшей школе, одного и даже с Левкой или одноклассниками меня в библиотеку не отпускали. Чтобы добраться туда пешком, нужно было перейти через несколько автодорог. С четвертого класса я записался в подростковую библиотеку на Краснодонской и сам посещал ее минимум два раза в неделю. Книги я читал жадно и любые. Помню, в пятом классе прочел непонятно откуда взявшиеся в подростковой библиотеке книги «Электрические ракетные двигатели» и «Устройство металлообрабатывающего станка». За исключением физики, а точнее — радиоэлектроники, я не питаю особого интереса к точным наукам, мне больше нравятся гуманитарные дисциплины. Однако, книги по ракетной тематике, которые были в подростковой библиотеке, я прочитал все. Наверное, потому, что мои родители работают на ракетном заводе. Еще мне интересно читать научно-популярную литературу и книги из библиотечки «Знай и умей», которая рассказывает, как мастерить разные полезные штуки и самостоятельно ремонтировать дом, автомобиль, бытовую технику.

В первый класс я пошел осенью семьдесят седьмого года. Помню, как волновались на торжественной линейке родители. Отец быстро ушел на завод, не дождавшись, когда нас, первоклассников, под первый звонок заведут в школу. Перед поступлением в школу нам с мамой пришлось побывать в детской поликлинике, детском психоневрологическом диспансере и в глазной больнице, получая справки, что «Мальчик Дима Астахов, семи лет, школу посещать может». С этими справками: одинаковыми по содержанию, но из разных больниц, мы пришли в школу и направились к секретарю директора. Школа, в которой мне предстояло учиться, находится в пяти минутах ходьбы от нашего двора. Это четырехэтажное здание, построено, как и наш дом, в «сталинском» стиле. Так же, как и наш дом, территория школы обнесена металлическим забором. Чтобы попасть в школьный двор, нужно пройти через калитку. Стены школы со стороны входа украшают барельефы известных писателей: Пушкина, Маяковского, Горького. Актовый, он же — физкультурный зал находится в школе на четвертом этаже. Столовая и гардероб — в подвале. Стоявшая перед нами в очереди к секретарю директора женщина, дочь которой тоже поступала в первый класс, рассказала, что помнит, как строили эту школу.

— Мрамор для школьных подоконников после войны привезли из самой Германии, от разобранного Рейхстага. Школу строили сразу после войны пленные немцы, отбывавшие наказание в Безымянлаге, — рассказала женщина.

Секретарь директора, взяв у нас документы, попросила маму вместе со мной зайти в учительскую на первом этаже, спросив там учительницу младших классов Марину Эдуардовну. Мы так и сделали. К нам вышла молодая, примерно — мамина ровесница, симпатичная женщина в темно-коричневом кожаном пиджаке.

— Здравствуй, Дима. Давай познакомимся! Меня зовут Марина Эдуардовна, я твоя учительница. Ты будешь учиться у меня в первом «В» классе, — представилась Марина Эдуардовна и продолжила, обращаясь к маме, — у меня к вам просьба. Нельзя ли, чтобы ваш сын выучил стихотворение к линейке на 1 сентября? Текст у меня с собой, — Марина Эдуардовна достала из кармана своего стильного кожаного пиджака напечатанный на машинке текст, — Дима, ты быстро читаешь? Прочитай. Сможешь выучить это стихотворение и 1 сентября прочесть с выражением?

Спустя неделю, 1 сентября я, стоя на импровизированной сцене, устроенной из лестницы у входа в школу, читал в закрепленный на алюминиевой стойке микрофон стишок:

Школа — это светлый дом,

Мы учиться будем в нём.

Там научимся писать,

Складывать и умножать.

В школе многое узнаем:

О своём любимом крае,

О горах и океанах,

О материках и странах;

И куда впадают реки,

И какими были греки,

И какие есть моря,

И как вертится Земля.

В школе мастерские есть…

Интересных дел не счесть!

И звонок весёлый.

Вот что значит «школа»!

Как только я закончил читать стихотворение, все зааплодировали. Я спустился со сцены и подбежал к Марине Эдуардовне, стоявшей среди моих будущих одноклассников с табличкой 1 «В». В этот момент директор школы сказала в микрофон: с 1 сентября, ребята! Теперь школа — ваш второй дом!

Неожиданно зазвонил звонок. Из больших динамиков, стоявших сбоку от сцены певец Эдуард Хиль запел песню: «учат в школе» и мы строем по два (я взял за руку стоявшую рядом со мной самую красивую девочку с большим портфелем в правой руке), пошли в школу.

В классе я сел за одну парту с девочкой, которую взял за руку на школьной линейке. Она была не против, чтобы мы сидели вместе. Девочку звали Ира. Одета она была в новенькую школьную форму. На каждой косичке у нее было по большому розовому банту, делавших ее похожей на Мальвину из детского фильма про приключения Буратино. С Иришкой Марина Эдуардовна рассадила нас спустя две недели, когда мы подрались на уроках труда. Я помогал Ире собирать из конструктора грузовик, а оказалось, что она хотела собрать коляску для куклы. За десять лет учебы у меня сменится много соседок и соседей по школьной парте.

Мое первое 1 сентября в школе мне запомнилось особенным запахом свежей краски. Школьные полы блестели глянцем. Когда на первой переменке мы с одноклассником сели на мраморный подоконник в рекреации на первом этаже и дотронулись рукой до белой оконной рамы, краска оказалась липкой. Казалось, школу покрасили за день до Дня знаний.

В школе меня удивила столовая. Обедать нас первый раз повели второго сентября. Запах в столовой мне сразу не понравился. Пахло протухшим молоком. Школьники младших классов принимали пищу, стоя за высокими, покрытыми белым пластиком длинными столами. Марина Эдуардовна стояла во главе первого стола и следила, как мы едим. Наш класс был большой: тридцать четыре человека. Каждый стол вмещал по восемь учеников. Я почему то встал за самый последний стол. Привыкший дома к пельменям, картофельному пюре с котлетами или сосисками, макаронам по-флотски, плову и тефтелям, я не сразу освоился со школьным меню. В первый день в столовой нас кормили перловой кашей с ужасным масляным запахом. Также подали сладкий чай и коржик. На вкус каша оказалась приторно сладкой. Съесть её, даже закусывая белым хлебом, я не смог. Видя, как я давлюсь кашей, одноклассник Виталька (хулиганистый и довольно наглый) подбежал ко мне и, взяв без спроса мою тарелку с кашей, закричал: Сейчас сделаем летающую тарелку! — с этими словами он положил поверх моей тарелки ещё чью-то тарелку с кашей так, чтобы тарелки соприкоснулись содержимым и склеились. — Лети, тарелочка! — сказал Виталька, и, схватив склеившиеся тарелки, запустил их по пластиковому столу. Стоявшая за первым столом Марина Эдуардовна, этого не заметила. Я был готов расплакаться: хоть каша мне и не понравилась, было обидно, что Виталька так ей распорядился. Я доел коржик, запивая его чаем. На следующий день в столовой меня ждало новое испытание: нелюбимая мной запеканка из макарон и яйца. А вот в следующие дни меню меня порадовало: давали плов, в котором вместо мяса были две сосиски и картофельное пюре с небольшим кусочком соленого огурца. Ели мы в школьной столовой алюминиевыми чайными ложками из белых фарфоровых мисок. Порции, по сравнению с домашними, были маленькие.

Следующим после столовой открытием для меня стал урок физкультуры. До школы я был спортивным ребенком. Катался на велосипеде, любил футбол и хоккей, часто играл в салки и догонялки с друзьями. Но урок физкультуры, точнее: учительница физкультуры, неожиданно привели меня в замешательство. Перед физкультурой мы разделись прямо в классе, побросав на парты школьную форму и оставшись в шортиках и маечках. Я переобулся из ботинок в кеды, которые отец летом купил в спортивном магазине неподалеку от дома. Пришла наша физкультурница, Галина Валерьевна и повела нас не в спортзал, а в рекреацию на нашем первом этаже.

— Ребята, сейчас мы проведём «веселые старты». Построиться! — скомандовала она. Через пять минут, построив наш класс по росту, Галина Валерьевна объяснила задачу:

— Разделимся на две команды. Каждый участник команды должен, взяв в руки флажок, пробежать до противоположной стены коридора, а потом вернуться обратно и передать флажок следующему члену команды. Получится веселая эстафета. На старт, внимание, марш!

Когда очередь бежать дошла до меня, я зачем то взял из рук одноклассника Андрея флажок, и пешком пошел по коридору.

— Ты что шагом идёшь, давай беги! — мои одноклассники и одноклассницы визжали от гнева:

— Ты тупой? Давай, беги! — тут я обернулся на крики за спиной и понял, что действительно, не понимаю, чего от меня хотят. Вместо того, чтобы дойти до конца рекреации, я вернулся обратно и отдал следующему члену команды эстафетную палочку. Забыв про продолжение эстафеты, возмущенные одноклассники столпились вокруг меня и начали кричать, объясняя мне, что я должен был бежать, что я подвел свою команду, и мы проиграли. Самые озлобленные мальчишки-одноклассники при этом подкрепляли объяснения, толкая меня в плечи, а девчонки щипали. Уже дома я насчитал на своём теле пять или шесть синяков от такого «воспитания» одноклассников. Родителям пришлось соврать, что неудачно слазил на турник в школьном дворе.

— Тихо, дети, тихо! Ну, не понял сначала Дима, что от него требуется. Но вы же ему объяснили? Так что победителей и проигравших нет: победила дружба! — задорно сказала Галина Валерьевна.

Когда я вместе с другими одноклассниками одевался после стоявшего последним в тот день в расписании урока физкультуры, то понял, что школа преподнесла мне первый урок: нужно быстро соображать. Схватывать — как говорит отец. Он часто употребляет это слово. Особенно, когда мы идем в толпе людей. Например: на птичьем рынке, и я не всегда быстро обхожу встречных пешеходов.

— Учись динамично ориентироваться среди людского потока: пригодится. Схватывай, как на фронте, — учил отец, и, прибавляя шаг, быстро проходил мимо спешащих по своим делам прохожих.

До шестого класса я выглядел субтильным подростком: даже в двенадцать лет многие принимали меня за второклашку. С этим связана забавная история, благодаря которой в нашем семейном альбоме появилась одна любопытная фотография.

Было девятое мая. Я заканчивал пятый класс, у меня на груди давно был повязан красный галстук, кончики которого во время переводных контрольных я нервно разжевывал, держа во рту. Я шел после уроков домой, когда в школьном коридоре на первом этаже недалеко от вестибюля мне встретилась наша пионервожатая Людмила.

— Слушай, Астахов, есть важное пионерское поручение! Архиважное! — сказала она, и я вспомнил, как в одном из фильмов про Октябрьскую революцию Владимир Ленин неоднократно употреблял это слово. Поэтому от мысли сбежать от вожатой я отказался.

— Что я должен делать?

— Дим, тут вот какое дело. От нашей школы нужен ученик и ученица, чтобы сегодня, через час стоять на торжественном посту у Вечного огня на Площади Славы в центре. Славка Чайкин из второго «Б» нас подвел: ему вчера мальчишки в драке фингал поставили, поэтому он не сможет. А больше никого фотогеничного быстро найти не можем. Выручай! — умоляюще произнесла Люда, — на Самарскую площадь на «РАФике» поедем!

— А что от меня нужно? — опять непонятливо спросил я.

— Да ничего особенного. Давай снимай пионерский галстук! — командовала вожатая. Я повиновался. И надо тому случиться, что в этот момент в школьном коридоре появились мои одноклассники.

— Это что, Астахова из пионеров исключают? А за что? — спросил двоечник Генка Петров.

— Иди домой Петров, и не задавай лишних вопросов. Все нормально. Гуляй. И вы, ребята, давайте дуйте домой. Сегодня же сокращенный день из-за 9 мая, — обратилась к моим одноклассникам Люда.