Дневник идеальной жены

История одного убийства

— Да не люблю я ее, понимаешь? Не-люб-лю! — раздраженно по слогам произнес Игорь и отвел глаза в сторону.

Алька опустила голову и заплакала. Игорь обнял ее за плечи:

— Ну не могу я перечить отцу, ну как ты не понимаешь, Аленький?

— Почему у меня нет богатого отца, как у Таксы? И зачем твоему отцу понадобились ее деньги? Он их с собой на тот свет забрать хочет?

— Да причем здесь деньги?

— А что тогда? Зачем ему нужен этот брак? Неужели ты думаешь, я не понимаю из-за чего он заставляет тебя жениться на ней?

— Такса любит меня…

— А я, значит, нет?

— Она ему как дочь. Он ее знает с пеленок… Ну чего ты, ну не плачь. Я с ней уже поговорил, все объяснил. У нас будет фиктивный брак. Она согласна.

Алька кивнула и вытерла слезы:

— Конечно, она согласна. Жить то вы будете вместе, на даче у отца. Спать будете в одной комнате…

— Отцу осталось три месяца. Максимум — три месяца. Я должен быть возле него. Как он умрет я сразу разведусь с Таксой и мы поженимся. Обещаю тебе. Хочешь, поклянусь?

— Нет, не хочу.

— Нужно только подождать? Всего три месяца!

— Всего три месяца? Всего? Рядом с женщиной, которая боготворит тебя?

— Но я ведь ее не люблю!

— Это не важно. Она тебя любит. За двоих.

— Глупости все это. Любить надо за себя.

— Ты это делаешь из-за денег?

Игорь обречено вздохнул, с видом мученика поднял руки к небу и умоляюще посмотрел на Алю.

Но она не смутилась и только повторила свой вопрос.

— Ты это делаешь из-за денег?

Игорь присел на стул.

— Это отличный старт. К тому же клиенты отца. Тебе не придется покупать ложки, вилки, стаканы. У тебя все это уже будет. Будет своя квартира, можем даже домработницу оставить, чтобы ты не мыла посуду и не прибиралась в доме.

— А я хочу покупать ложки и вилки. Хочу мыть посуду, хочу убирать в доме. Хочу воспитывать наших детей, — у Альки опять задрожали плечи.

— Я обещаю тебе — у нас все будет хорошо. Надо только потерпеть, хорошо?

Алька уткнулась в его плечо, навзрыд зарыдала и смирилась:

— Да.

***

Аля сидела у себя в маленькой комнатке, укутавшись в мохнатый плед, просматривала фотографии и вспоминала, как она познакомилась с Игорем. Так банально: подошел, представился, и сразу залез в самую серединку ее сердца. Она прижала к себе альбом и представила, как сейчас на даче, он, ее Игорь, сидит за одним столом с Таксой. Как домработница подает ароматные котлеты, плавятся бархатные, душистые свечи, и как Такса смотрит на него влюбленными глазами. Ей стало не по себе. Она набрала его номер и замерла. Длинные гудки разрывали ее веру на куски. Она с ненавистью кинула телефон на пол и зарыдала. Он бросил ее. Сейчас это уже очевидно даже ей. Три дня не звонил. Такса добилась своего. Какое все-таки подходящее прозвище у нее. Ее так прозвали из-за фамилии Таксович, но она, на самом деле, очень напоминала таксу: маленькие черные пугливые глаза — бусинки, курносый, суетливый носик, длинное туловище и маленькие короткие ножки. Она очень добрая, любезная, была у Альки в гостях всего три раза, но каждый раз бросалась к раковине помыть грязную посуду. Вся такая хорошенькая, вся такая правильная, ласковая.

Раздался звонок домашнего телефона. Сердце бешено забилось, Алька бросилась к нему, подняла трубку.

— Аленький, это я.

— Ты не звонил мне три дня. Три дня! — не справившись с эмоциями, закричала Алька.

— Я все время был возле отца. Он умер.

— Мне очень жаль… — все, что смогла выговорить Алька.

— Я завтра вечером приеду. Жди.

Зажав трубку в руках, как будто какой-то бриллиант, Алька присела на корточки и прошептала коротким гудкам:

— Ну вот и все. Конец мучениям. Семь месяцев, двадцать три дня и четыре часа. И сейчас он свободен.

Потом вскочила, как сумасшедшая, запрыгала по комнате, разбрасывая на ходу вещи, и закричала:

— Он свободен! Мой Игорь свободен!

Потом, утопая в горячей, душистой ванне, Аля ощущала себя блаженно невесомой и счастливой, она даже почувствовала приятный привкус счастья, тягучий, как кофейная конфета. Солнечная, неуловимая энергия любви опьяняла и наполняла ее. Она даже устыдилась, что совсем недавно, каких-то три часа назад, думала о том, чтобы убить эту любовь. Хотя она прекрасно знала, что любовь нельзя убить, что она как Ванька-встанька, у которой есть какая-то специальная деталь, которая все время поддерживает его. Так и в любви — она будет всегда. Любовь — вечна!

***

Весь день Алька готовилась к встрече. Сколько они не виделись? Она подошла к календарю, посмотрела на зачеркнутые, будто мертвые дни. Семнадцать. И три последних дня она даже не разговаривала с ним. Но сейчас все будет по-другому. Она приготовила ужин, накрыла на стол, вытащила из серванта вазу — он обязательно принесет ей цветы. Они сядут здесь, на тесной кухоньке и будут говорить, говорить, говорить…

Позвонили в дверь и она бросилась навстречу своему самому любимому человеку. Открыла, и чуть не упала в обморок. На пороге стоял Игорь с Таксой. Он аккуратно пододвинул ошарашенную Альку, и зашел в квартиру.

— Я специально пришел с Таксой, чтобы ты не сомневалась в том, что я тебе сейчас скажу.

Такса прятала глаза, смотрела в пол и как-то отрешенно, но загадочно счастливо поднимала уголки своих тонких губ. Игорь что-то говорил про договор с отцом, клялся, что любит только Альку, ее одну, указывал руками то на Таксу, то на Альку, просил подождать еще пару месяцев, взад-вперед ходил по коридору и убеждал, убеждал. Только кого, Алька никак понять не могла. Очередной раз, посмотрев на блаженную, чуть скрытую улыбку Таксы, на ее огромный живот, который она прикрывала руками, она открыла входную дверь и, обращаясь к Игорю, процедила:

— Пошел вон!

***

Любовь прожила менее суток. Всю ночь она кричала, билась слезами об подушку, но к утру началась агония и вскоре она умерла.

Алька похоронила ее рано утром, в ближайшем кафе. Она потушила об нее окурок и, улыбаясь первым лучам солнца, вышла из накуренного помещения.

Чертова игра

Мы жили с ней в одном доме, в одном подъезде: я на втором этаже, она на пятом. Она была из неблагополучной семьи, как у нас любили говорить. Её отец часто входил в запои, нигде не работал и поговаривали, что он связан с криминальным миром, мать тоже была любительницей спиртного, работала дворничихой и мыла подъезды. Её, как и маму назвали Светой, но, наверное, боясь быть хоть в чем-то похожей на мать, она называла себя Веттой. Друзей в школе у неё не было. Может из-за родителей, но скорей всего она сама не стремилась заводить их.

Ветта была очень красивой. Я бы даже сказал необыкновенной. Да, я знаю, что это определение избито, но это действительно было так: белоснежная бархатная кожа, голубые, нет, васильковые глаза, небольшой немного курносый носик, слегка полноватые губы и темные прямые волосы. Она училась на отлично, красиво рисовала, была очень опрятной. В школу, вместо формы, носила короткую синюю юбку и мужскую рубашку. Девчонки одноклассницы побаивались её, а она держалась холодно как с ними, так и с мальчишками. Я знаю, что несколько девчонок пытались склеить с ней дружбу, но она все «Выходи вечером во двор» пресекала фразой: «Я занята». А мальчишкам вообще не давала никаких поводов даже просто подойти и заговорить.

Первый раз она обратилась ко мне в девятом классе. Мы собирались бежать стометровку, я разминался, она подошла и сказала:

— Если ты прибежишь первым, я сегодня приду к тебе в гости.

Я не знаю, чувствовала ли она, что нравится мне, чтоб делать такие смелые заявления, но стометровку я пробежал первым.

Потом еще около часа я крутился в школе, искал её, но так и не найдя поплелся домой. На ступеньках, рядом с моей дверью сидела Ветта.

— Ну, сколько можно тебя ждать? Надеюсь, родителей нет дома? — спросила она.

Я помотал головой, что нет, открыл ключом дверь и пропустил её вперед. Она прошла и сразу направилась в спальню родителей. Я пошел за ней, стал в проеме двери и смотрел как она раздевается.

Она сняла сначала рубашку, оставаясь по пояс голой, но не спешила снимать с себя остальную одежду: подошла к зеркалу, слегка запрокинула голову, обнажив длинную, тонкую шею, расстегнула серебряную цепочку с крестиком, положила на трюмо, взъерошила волосы, стала снимать юбку, потом трусики. Обнаженная она подошла ко мне, немного склонила голову и спросила:

— Надеюсь тебя уговаривать не надо?

Пока я мотал головой, давая понять, что уговаривать меня не придется, и быстро снимал с себя одежду, она прогуливалась по спальне, касаясь рукой портьер и стен, как будто никогда этого не видела и хотела узнать, какие они на ощупь. Стесняясь, я нырнул в кровать и накрылся одеялом. Она стояла спиной ко мне и указательным пальцем водила по искусственным цветам, которые стояли в большой хрустальной вазе. Потом повернулась ко мне лицом, подошла к кровати, откинула в сторону одеяло, без смущения оценив все мои выпирающие органы, улыбнулась и стала нежно меня целовать.

Я очень хорошо помню эти ощущения моего первого сексуального контакта. Когда прелюдия, по её мнению, была закончена, а я, все еще, как болван, лежал на спине и боялся пошевелиться, она легла рядом и спросила:

— Боишься?

— Нет, — ответил я и лег на неё, — Ты девственница?

Она кивнула.

— Почему ты выбрала меня? — опять поинтересовался я.

— Ты много задаешь вопросов. Займись лучше делом.

И я занялся. Я все ждал, что она сейчас закричит или заплачет. Почему-то у меня были именно такие ассоциации с потерей девственности, но ничего такого не происходило. Она только то целовала меня жадно, как будто прощаясь навсегда, то брала руками мое лицо и целовала урывками в щеки, в лоб, потом опять нежно и сладко в губы, не давая глубоко вздохнуть.

Когда все закончилось, она встала и начала медленно одеваться.

Я молчал. Я совершенно не знал, что надо говорить в таких случаях, да и говорить особенно не хотелось.

Даже не взглянув на меня, она оделась и покинула спальню. Хлопнула входная дверь, а я все лежал и думал, что будет дальше?

На следующий день она в школу не пришла. Потом были выходные.

Я весь извелся. Я так переживал, что меня стало ни с того ни сего кидать то в жар, то в холод. Суббота и воскресенье тянулись мучительно долго. Я несколько раз выходил погулять и посмотреть на её окна, несколько раз поднимался на пятый этаж, прикладывал ухо к двери и прислушивался к шагам.

Она пришла в школу в понедельник, даже не взглянув на меня, уселась за последнюю парту и уткнулась в учебник.

Я старался не поворачивать голову и не смотреть на неё, но ничего не мог с собой сделать. Я написал ей записку, в которой сообщил, что буду ждать её в пятницу, подробно написал, что моя мама работает каждый день с утра до пяти, кроме субботы и воскресенья, а отец по сменам. Я объяснил, что мы сможем встречаться только два раза в неделю, когда отец работает с утра. На этой неделе выходила только одна встреча: в пятницу.

Я отдал ей записку на перемене, а сам сбежал с уроков домой.

Как я дожил до пятницы, не помню. Я забросил все уроки, во время занятий я постоянно пялился на неё, а в голове у меня было только оно слово, вернее имя: Ветта.

Но в пятницу она опять не пришла в школу и у меня началась паника. Я сбежал со второго урока. Мимо своего этажа смело поднялся на пятый и позвонил в дверь. Она открыла, посмотрела мне в глаза, и улыбнулась:

— Пойдем, — сказала она, взяла меня за руку и мы направились ко мне домой.

Во второй раз мне понравилось еще больше, чем в первый. Я накинулся на неё как голодный зверь на жертву, она только слегка ухмылялась, но не сопротивлялась.

Получив удовлетворение один раз, мне захотелось еще, но она меня слегка оттолкнула, встала с кровати и подошла к окну.

— Я хочу еще. Иди ко мне, — попросил я.

Она села на подоконник и сказала:

— Если первым на остановку придет автобус — будет тебе второй раз. Если троллейбус — я пойду домой.

Я вскочил, как ненормальный, подошел к окну и стал вместе с ней наблюдать.

К остановке подъехал автобус. Я улыбнулся и потянул её в кровать.

На следующей неделе звезды, а вернее расписание папиной работы не дали возможность нам встретиться. Всю неделю я пожирал её глазами в школе, а дома жил воспоминаниями её девичьей груди, её запаха, её бархатной кожи.

А она делала вид, что ничего между нами не было, и не обращала на меня никакого внимания.

На следующей неделе выпадало целых два дня свидания.

В понедельник я ушел после уроков и стал ждать её у двери, подглядывая в глазок каждые пять секунд. Она остановилась возле моей двери, улыбнулась в глазок, я открыл, она прошла в спальню, стала раздеваться, но, сняв только рубашку, опять подошла к окну и сказала:

— Если из первой из маршрутки выйдет бабушка — я останусь, если бабушки не будет — я пойду домой.

Меня всего колотило. Может от обиды, а может оттого, что я чувствовал, что бабушки в маршрутке не будет.

Первым вышел мужчина.

Ветта пожала плечами, надела рубашку и хлопнула дверью.

Я разревелся. Мне было стыдно и обидно за себя, что я не могу с собой совладать, что я во всем подчиняюсь ей, и что я ничего не могу с этим поделать. Еще я очень четко понимал, что я люблю её. И люблю очень сильно.

Вечером у меня поднялась температура, и на следующий день я в школу не пошел. Она позвонила в дверь около трех часов дня.

Я валялся в кровати, и как был, в одних трусах пошел открывать дверь.

Она опять прошла в спальню. Я поплелся за ней и сел на кровать.

Она разделась полностью, демонстрируя свою шикарную фигуру, и я уже подумал, что не будет никаких «если», а даже если и будет, то не сейчас, а чуть-чуть попозже. Но я ошибся.

Она села на подоконник, специально слегка раздвинула ноги, дразня меня, и сказала:

— Троллейбус — да, автобус — нет.

У меня не было сил подходить к окну и следить за расписанием городского транспорта. Я сидел на кровати, чуть опустив голову, как во сне, и только спустя пару минут услышал, как хлопнула входная дверь.

Если вы думаете, что я не старался выкинуть её из головы — то вы ошибаетесь. Я запретил себе думать о ней. Я носил с собой учебник по литературе, и как только я начинал о ней думать, я открывал его и читал. Абсолютно не запоминая ни единого слова. Дома я читал вслух, громко, отгоняя мысли о ней. На уроках читал про себя и прикладывал огромные усилия, чтобы не смотреть на неё.

Во вторник, в день очередного свидания я задержался в школе. Когда я поднялся на второй этаж, она сидела на ступеньках и ждала меня.

Я открыл дверь, она вошла в спальню, на ходу снимая рубашку. Увидев, что я не спешу раздеваться, она подошла ко мне, начала меня целовать и раздевать. Сняв с меня рубашку, она коснулась языком шеи. Сняв с меня брюки и нижнее белье, она повернулась спиной и прижалась телом. Я обнял её, но она резко отстранилась и подошла к окну.

Я пошел за ней и попросил:

— Пожалуйста, не надо. Я очень хочу тебя.

Она усмехнулась:

— А ты думаешь, я не хочу тебя?

— Тогда зачем ты это делаешь? — Не понял я.

— Долго объяснять. Ладно. Возьми меня.

И я взял её. Она откровенно отвечала на все мои поцелуи, но когда я захотел её второй раз, отстранилась и кивнула на окно.

— Зачем ты это делаешь? Ты можешь мне объяснить?

— Мне так нравится, — она пожала плечами.

— Что нравится? Мучить меня?

— Нет. Мне просто нравится эта игра.

— Это не игра. — Возразил я. — Это бред. Самый настоящий бред.

Я получил порцию лакомства и решил, что стал героем. Я понимал, прекрасно понимал, что поступаю неправильно и очень буду об этом жалеть, но злость взяла вверх:

— Одевайся и проваливай, поняла? И больше я не хочу тебя здесь видеть. Никогда.

Она не ожидала такого поворота и с удивлением смотрела на меня.

Я встал с кровати, швырнул ей в лицо одежду и подошел к окну.

— Значит, говоришь, игра такая? Хорошо. Значит так, первый подойдет автобус — я тебя изнасилую, троллейбус — ты собираешь вещички и уматываешь.

Через пару секунд к остановке подъехал троллейбус.

— Все, иди домой. Тебе повезло.

Она встала, оделась и ушла.

Я все еще смотрел в окно и думал о том, что натворил.

Думал долго, вспоминая все детали: её взгляд, её мимику, фразы, поцелуи, которые были настолько откровенными, что не могли быть фальшивыми.

К выходным у меня была готова теория, что игра, в которую она играет, на самом деле имеет место быть. И я даже готов в неё играть, только при условии, что я буду ведущим, а не она. Так я чувствовал себя не таким униженным, и мог удержать ситуацию под контролем. И так, я мог ей доказать, что игра эта — настоящий бред.

Только тогда, когда она не получит конфету, которую минуту назад ей показывали, дразнили, обещали угостить, а потом спрятали за спину и не дали, объяснив тем, что автобус пришел на остановку раньше троллейбуса, только тогда она поймет, что это глупая и бестолковая игра.

На следующей неделе встреча должна была быть в среду. В школе я приложил все усилия, чтобы не смотреть на неё и мне это удалось. Я шутил, специально заигрывал с другими одноклассницами и совершенно не замечал её.

В среду ко мне домой она не пришла.

Я уже несколько раз проклинал себя за то, что так поступил, но в четверг получилось так, что в подъезд, после школы, мы зашли вместе. Она шла одной дорогой, я с одноклассниками другой, но к подъезду мы пришли одновременно. Открыв двери и кривляясь «Только после вас, мадам» я пропустил её вперед. Сверху были слышны шаги. Кто-то спускался вниз. И я рискнул:

— Если спускается человек женского пола — ты идешь ко мне. Мужчина — сексу не бывать.

Она посмотрела на меня с тревогой в глазах, но кивнула.

— Здравствуйте, баба Тася, — поздоровался я с соседкой.

Мы пошли ко мне.

Она не раздевалась, чего-то ждала.

— Уговаривать надо? — спросил я, копируя её интонацию.

Она стала медленно расстегивать пуговички на рубашке.

Я подошел к окну.

— Значит так. Предлагаю усовершенствовать твою игру. Сейчас подойдет маршрутка. Если первой выйдет женщина — ты будешь сверху. Выйдет мужчина — сверху буду я.

— А если ребенок?

— Тогда ты одеваешься и поднимаешься к себе на пятый этаж.

Я сразу очень пожалел о том, что придумал про ребенка, но назад дороги не было, и оставалось только молиться, чтобы первым оказался взрослый человек.

Подъехала маршрутка, и мы уставились в окно. Первым вышла женщина.

Я разделся и лег на кровать. Ветта еще немного посмотрела в окно и стала стягивать с себя юбку. Она начала с поцелуев. И закончила ими. Уже давно получив удовлетворение, мы лежали и целовались.

Мне было очень хорошо с ней, совершенно не хотелось её обижать, но и доказать ей, что её игра — бред очень хотелось.

— Хочешь еще? — спросил я.

Она ответила мне поцелуем и легла рядом, давая мне возможность побыть лидером. Я очень долго её целовал, опускаясь все ниже и ниже. Она металась по постели, сжимала простыни, стонала, и когда я почувствовал, что еще чуть-чуть и она взорвется, резко остановился и сказал:

— Как же я мог забыть про игру?

Она тяжело дышала и схватилась за меня руками:

— Ну, пожалуйста, еще, еще чуть-чуть, — простонала она.

— Нет, ну как можно? Сейчас, я быстро.

Я вскочил с кровати и подошел к окну.

— Вот, как раз маршрутка подъехала. Говори быстрей! Ветта, быстрей!

— Женщина — да, мужчина — нет.

— Извини. Мужчина.

Она чертыхнулась, стукнула руками по кровати и крикнула:

— Ты издеваешься!

— Я? Издеваюсь? Ну что ты! Я только принял твою игру, а ты меня уже упрекаешь?

— Ты издеваешься, — повторила она.

Я пожал плечами:

— Я просто пытаюсь играть в твою игру. И по правилам, заметь. Ничего не нарушаю. К чему обиды? В следующий раз, может тебе повезет.

Сегодня я был победителем. Я чувствовал, что держу ситуацию под контролем, и был очень доволен собой.

Последующие пару месяцев Ветта несколько раз пыталась взять инициативу в свои руки, но ей это не удавалась. Тогда она попыталась лечь на дно, делала вид, что я ей совершенно безразличен, несколько раз отказывалась и не приходила в назначенные дни, но потом срывалась и, когда получала свою порцию радовалась, как ребенок. Один раз, когда игра опять не сложилась, она сказала:

— Я сегодня же пойду в гости к Сергею. Уж он мне точно не откажет. — И стала натягивать колготки.

— Ну что ж, — ответил я, — к Сергею, так к Сергею. Значит, завтра мы с тобой не встречаемся. И на следующей неделе тоже. И вообще… Хорошо. Ты так решила. Пусть так будет.

Я знал, я был уверен на все сто процентов, что ни к какому Сергею она не пойдет, потому что она любила меня. Как кошка. Ловила каждый мой взгляд, каждый жест, наслаждалась каждой минутой, которую я, с барского плеча, дарил ей.

После этого её не было месяц.

Началась зима. Когда мужчина уверен в себе — это чувствуют и женщины. В меня влюбилась еще одна одноклассница Оля. Она строила мне глазки, пыталась сесть со мной за одну парту, просила помочь сделать домашнее задание. Я решил воспользоваться ею, чтобы подразнить Ветту и специально, перед началом урока, когда все были в классе, и когда она могла слышать, что я говорю, взял за руку Олю и громко сказал:

— Приходи сегодня ко мне. Я помогу тебе сделать домашнее задание. Родителей нет, они как раз на работе.

По лицу Ветты я сразу понял, что сделал глупость. Нет, она ничего не сказала, просто встала и вышла.

Я еле дождался окончание урока, и тихонько извинившись перед Олей, сказав, что у меня появилось срочное дело, побежал домой.

Ветта сидела на ступеньках. Я открыл дверь, она вошла в знакомую спальню и подошла к окну.

Но только когда она уселась на подоконник, я увидел у неё в руках пистолет.

— Если первый придет автобус — я застрелюсь, — спокойно сказала она. Троллейбус… — она задумалась, заглянула в мои испуганные глаза и спросила: — Если первый придет троллейбус что мне сделать?

— Где ты взяла этот пистолет? — тихо спросил я.

— У отца стащила. Так что мне сделать? — Опять спросила она, — Может убить тебя?

Я кивнул, что согласен. Не знаю почему, но я был уверен, что она не спустит курок. Я подошел ближе, уперся в ее колени и стал смотреть в окно.

С городским транспортом сегодня явно были какие-то проблемы. Она сидела на подоконнике, часто и тяжело дышала, и смотрела в окно. Я раздвинул её ноги, отобрал пистолет, кинул его на диван, и стал медленно расстегивать пуговицы на рубашке. Она подняла голову вверх. Я начал ласкать ей грудь, а потом резко вошел в неё. Она вскрикнула и прижалась ко мне. Я почувствовал на шее её теплые слезы и впервые услышал от неё «Я люблю тебя»

С того дня мы не скрывали наши отношения, постоянно держались вместе, ходили, взявшись за руки и, казалось, навсегда забыли, что еще недавно играли с такую странную и жестокую игру.

В начале десятого класса мои родители получили долгожданное разрешение на выезд в Израиль. Долгожданное для них, но не для меня.

Ветта, когда узнала, что я уезжаю, перестала ходить в школу. Она лежала дома, в кровати и тупо смотрела в потолок.

— Пойми, я очень хочу уехать. Очень. Но я приеду за тобой. — Уговаривал я её. — Как только мне исполнится восемнадцать, я вернусь, мы поженимся, и ты поедешь со мной, как моя жена.

Она мотала головой и плакала.

— Не веришь?

— Нет, не верю. Ты забудешь про меня. Женишься на какой-нибудь еврейской девочке. — И она опять начинала плакать.

— Хорошо. Ты не веришь мне? Тогда сделаем вот что.

Я взял её на руки и понес к окну.

— Мне ты не веришь. А игре своей поверишь?

Она смотрела на меня и не понимала, о чем я говорю.

— Если первой приедет маршрутка, и оттуда выйдет женщина с ребенком на руках, то ты поверишь, что я приеду за тобой?

Она кивнула и уставилась в окно.

Через пару минут к остановке подъехала маршрутка и первой из неё вышла женщина с маленьким ребенком на руках.

Ветта меня обняла и сказала:

— Я буду тебя ждать. Очень-очень.

В аэропорт она не поехала меня провожать.

Когда мы устроились на новом месте, я стал писать ей письма. Старался писать каждый день. Но у меня не получалось. Английский, иврит, новые друзья… Я сократил переписку сначала до двух-трех писем в неделю, а потом до одного.

Я по-прежнему продолжал её любить, и то, что я вернусь за ней, было таким очевидным, что я даже и думать не мог, что она начнет сомневаться во мне. Она писала каждый день, потом все реже и реже.

Когда письма перестали приходить совсем, я позвонил ей домой. Трубку взяла мама. Я попросил позвать Ветту.

— Ветты нет, — сказала она пьяным голосом.

— А где она, знаете?

— Знаю. Далеко твоя Ветта, — ответила она грубо и бросила трубку.

Я долго страдал. Мучился. Не мог понять, почему она так поступила. Ведь она любила меня. Неужели так быстро, всего за каких-то пару месяцев, можно разлюбить? Я задавался этим вопросом, но ответа не находил.

Моя судьба сложилась так, что из Израиля родители переехали в Америку. Я закончил в Бостоне университет. Через пару лет женился.

В один воскресный день я решил пойти на пляж. Осень уже вступила в свои права, дав ветру все полномочия в тот ненастный день.

Я пошел прогуляться вдоль пляжа и увидел, как один мальчуган пытался запустить воздушного змея. В такую погоду, подумал я, лучше всего сидеть в уютном кафе и пивать чай с лимоном.

Но малыш все отчаянней пытался, а я стоял, наблюдая за его неудачными попытками, и вдруг вслух сказал:

«Если он его запустит, значит, у неё все хорошо. Значит, она счастлива. Моя Ветта»

Малыш сделал еще одну попытку, и воздушный змей взмыл высоко в небо. Он парил как птица, казалось, что сам ветер подчинился ему и выполнял его команды.

Я поднял руки вверх, засмеялся и крикнул:

— С тобой все хорошо, моя Ветта.

А спустя пару месяцев, судьба закинула меня на Родину. По работе.

Я пошел в гости к другу-однокласснику. Мы сидели на кухне, пили коньяк, и я мимолетом, как бы не особо интересуясь, спросил про Ветту.

— А ты не знаешь? — удивился он.

— Что?

— Ветта застрелилась. Почти сразу после того, как ты уехал.

Я побледнел:

— Не может быть. Она писала мне письма. До лета.

— Да, точно. Где-то летом она и застрелилась.

— Как? — я все еще ничего не понимал. — Нет, — не поверил я ему, — С ней все должно быть хорошо!

Друг ничего не сказал и только пожал плечами.

Медленно, как во сне, ничего не объясняя другу я вскочил и побежал в знакомый подъезд, на самый любимый в мире пятый этаж, сначала позвонил в дверь, и, услышав шаги, начал тарабанить в дверь изо всех сил.

Дверь открыл отец Ветты. Он еле держался на ногах.

— Как это случилось? Как? — спросил я и схватил его за ворот рубашки.

Он сначала попытался вырваться, но я втолкнул его в квартиру, закрыл дверь и, прижав к стене, повторил вопрос:

— Как она застрелилась? Где?

— На подоконнике её нашли… Ты… ты не знаешь почему? — Спросил у меня её отец, но я стал его бить по лицу. Потом, поняв, что если кто и виноват, то только я, присел на корточки и зарыдал.

«Чертова игра», «Чертова игра» крутилось в голове, но вслух я сказал:

— Почему? Просто первым пришел автобус.

Верино счастье

Несомненно, Вера была везунчиком. Ну а как иначе?

Красавица, умница, доброго нрава, послушная и очень терпеливая. Родители не могли нарадоваться! В десятом классе она влюбилась в одноклассника, который перешел из другой школы. Любовь была огромной, она еле помещалось в Верино сердце, а иногда, казалось, трещало по швам от переизбытка чувств.

Но и тут Вере повезло — ее избранник — Павел, тоже был без ума от Веры и вскоре весь класс наблюдал за их романом и поцелуйчиками на задней парте.

Они вместе поступили в институт. Вере всегда нравились иностранные языки, другие страны и она пошла учиться на переводчика. Павел же выбрал экономический.

На пятом курсе они поженились, потому что Вера забеременела.

— Доигрались! — сказала Верина свекровь.

А они были счастливы!

Правда, когда родились мальчишки — Ванька и Санька — свекровь была на седьмом небе от счастья.

Жизнь шла своим ходом, началась перестройка, Павел ушел с работы, одолжил деньги и открыл свой первый бизнес — кооператив. Поначалу было трудно, но потом он втянулся и ему даже понравилось быть бизнесменом. Вера к тому времени уже наигралась в домохозяйку и решила помочь мужу — устроилась в туристическую фирму работать гидом-переводчиком.

Лихое время закончилось, мальчишки уже были в старших классах, бизнес Павла процветал и он поставил себе задачу — заработать миллион — чтобы на старости не волочить свое жалкое проживание, а достойно наслаждаться жизнью — путешествовать и ни в чем себе не отказывать.

Работал он много, уставал сильно. В один вечер пришел и упал на кровать. Поднять его смогла только скорая помощь. В больнице поставили страшный диагноз — рак желудка. Четвертая стадия, операцию делать отказались. Продержали только неделю в больнице и отправили домой. Умирать.

Павел в машине молчал. И домой приехали — лег в кровать, накрылся одеялом и ни с кем говорить не хотел.

Вера пробовала его увлечь сначала разговорами, потом друзьями, мальчишек просила пообщаться с ним, но Павел ничего не хотел. Кроме одного — поскорей умереть.

Вера старалась не плакать при муже. И когда совсем было тяжело и ком подходил к горлу — выбегала в парк. Там куталась в клетчатый шарф и обливалась слезами — тихо, без истерики, просто сидела и тихонька поскуливала.

В один из вечером к ней на скамейку присела женщина. Вера даже не понимала что на нее нашло, но она повернулась к ней и рассказала всю свою беду.

Незнакомку звали Иванна. Именно она подсказала, а вернее напомнила Вере одну мудрость:

— Все, что происходит в нашей жизни — отсюда, — и указала на свою голову. Не от сердца. Оно — обыкновенный кровяной насос. Все в нашей голове. Как мы думаем, что мы желаем — это воплощение наших видений.

— Но мой муж не хотел болеть! — замотала головой Вера.

— Он не хотел, но он боялся. Страхи — один из сильнейших визуализаторов. Вторая беда — это боль. Она поселяется в организме и убивает его, превращая в болезнь.

— Его отец умер три года назад. От рака.

— Значит, все же страх! От отца его все и пошло. — Заметила Иванна.

— Что мне делать? — испуганно спросила Вера.

— Докажи ему, что все зависит от нас самих. И пробуй все методы. Вам терять нечего.

И Вера решила идти этим путем. Хотя, по большому счету, у нее другого пути не было. Поэтому она всерьез подошла к этой задаче: накупила кучу книг, штудировала интернет, читала и рассказывала мужу истории болезни со счастливым концом — как люди исцелялись за неделю. Павел сначала слушал жену с неохотой. Он все так же лежал накрывшись одеялом и делал вид, что спит. Но Вера не сдавалась и всей новой информацией делилась с мужем. Каждый день. Павел потихоньку стал дискутировать с женой и очень скоро втянулся в эту тему. Он действительно поверил, что не чудо, а именно его вера может спасти его от этой заразы. Он вместе с Верой начал закаливания по утрам перед открытым окном. Они перешли на вегетарианство и правильное питание. Вместе делали упражнения: ложились на пол, закрывали глаза и представляли у себя в животе рану. Но вдруг начинался дождь — светлый, теплый и такой долгожданный! Им казалось, что они даже чувствовали его теплые капли. И этот дождь смывал все их болячки, омывал все раны. И после дождя они представляли себя здоровыми — рана затянулась, зажила и теперь они абсолютно здоровы!

Они перепробывали все методы, которые предлагали знахари для лечения рака: болиголов, водку с маслом, даже киросином травились.

Вечерами они играли в визуализацию, мечтали, что как только Павел поправится — он оставит работу и они целый год будут путешествовать. Каждый вечер они выбирали себе страну, в которую очень скоро отправятся. Спорили, иногда даже ругались. Вера категорически отказывалась ехать на сафари и убивать животных, а Павел ни в какую не хотел ехать на ГОА — ему не нравилось название островов.

Да, это наверное можно было назвать чудом — но Павел пошел на поправку. Сначала он стал больше есть. Если раньше небольшой кусочек сыра и помидор полностью заполняли его желудок, то сейчас он легко съедал и салат и запеченную рыбку.

Они стали больше гулять и Павел уже не так утомлялся от прогулок, хотя раньше и квартал пройти не мог.

В общем, через полгода врачи обследовали Павла и сообщили ему, что он полностью здоров.

Конечно, супруги были счастливы, как никогда!

Этот день Вера не забудет никогда: они сидели в обнимку, на даче, на веранде, укрывшись пледом и смотрели на серое небо и желтые листья. Но видели совсем другие краски — полные жизни и счастья.

Как и планировали через неделю они оправились путешествовать. Уезжали на неделю-две, возвращались, обнимали мальчишек, проводили с ними пару дней и опять уезжали. Так продолжалось полгода. А когда они насытились ароматами других стран и вернулись домой, Павел решил поправить бизнес, который без его внимания перестал приносить большие доходы, как раньше.

Начались серые будни, но Вера уже навсегда учла уроки Иванны и даже в этих серых буднях находила только яркие и светлые расцветки.

А в один из вечером Павел позвонил с работы и сказал, что ночевать не придет. Вот так просто, без объяснений.

Всю ночь Вера не спала и не могла места себе найти — все ходила по квартире и думала. Нет, она все поняла сразу — у Павла появилась другая женщина. Другого варианта быть не могло. Потому, что когда Павлу было плохо: или в бизнесе возникали проблемы, или со здоровьем, он сразу бежал к Вере — поделиться и посоветоваться. А сегодня холодным, отрешенным голосом сказал:

— Ночевать не приду. Не жди, — и положил трубку.

Мол, вот такая ситуация, Вера. Принимаешь ее — мирись и молчи. Не принимаешь — решай сама, делай, что считаешь нужным. Все было так прозрачно — вот он и другая женщина, вот она — Вера. Где-то рядом еще есть мальчишки.

Как ни странно, но Вера не стала убиваться.

Да, она не спала всю ночь, но за эту ночь она не проронила ни одной слезинки.

Больно было. Но терпимо.

Утром, перед тем как мальчики отправились в университет, она приготовила завтрак и за столом, как бы между прочим, сообщила:

— У вашего отца другая женщина. Я думаю, что нам с ним придется расстаться.

Мнения мальчишек разделилось. Вера знала, что ее сыновья разные, но чтобы настолько!

— Я приму твое любое решение и поддержу тебя. Хотя, если честно, я не верю в то, что отец мог променять тебя на другую женщину, — спокойно произнес Ванечка.

— А я этому совсем не удивляюсь. Тебе всего 45, а выглядишь ты как пенсионерка, — заявил Саша.

И Вера подошла к зеркалу и как будто впервые увидела свое отражение: усталые, бесцветные, опухшие от бессонницы глаза, тусклые неживые волосы сосульками спадали на полные плечи, грустный, отрешенный взгляд, рыхлое тело.

Когда она успела превратиться в такое существо?

Когда она потеряла себя?

Ведь еще совсем недавно она ходила на работу, занималась спортом, каждые выходные каталась на велосипеде.

Перед глазами пронеслись последние два года ее жизни: полтора — она боролась за Павла, еще полгода — путешествовала.

Нельзя сказать, что она забросила себя — и гуляли они много и питались правильно, и дорогая косметика всегда лежала на ее прикроватной тумбочке.

Откуда тогда появилась эта женщина, которая смотрит на нее из зеркала?

Она ее совсем не знает. Где она потеряла Веру?

Именно в этот момент ей стало жалко себя. Она так привыкла видеть Веру, которая шла по жизни легко и просто.

Где же она себя потеряла?

Слезы предательски потекли по щекам, но она все смотрела в зеркало и не могла увидеть знакомый силуэт той сильной и уверенной в себе женщины.

Потом она, конечно, успокоилась и даже уснула.

А проснулась и уже все знала. Не даром говорят, что с бедой надо переспать.

Она, Вера, потеряла себя, когда впервые столкнулась с приближением смерти. Должен был умереть Павел, а умерла она. Она отдала всю свою силу, всю свою жизнь ему. А сама осталась пустой. Как кувшин.

Осталось только бесформенное, рыхлое тело без души, без любви, без сердца. Одна голова — которая видит как надо и что надо.

И сейчас ее голова тоже знала что делать.

Вера собрала вещи, чтобы ей хватило на первое время, написала записку «Я на даче. Хочу побыть одна, пожалуйста, не приезжайте!» и уехала в любимый дом, который они с Павлом вместе строили и так любили.

В ту ночь к ней на дачу приехал только Ванечка. Он привез ее любимую пахлаву с фисташками и сказал:

— Папа рвался приехать сюда и все тебе объяснить, но я ему запретил. Зачем тебе объяснения? Зачем тебе оправдания? Тебе надо успокоиться, смириться и начать жить заново. Ты ведь сможешь, правда?

— Обязательно! — ответила Вера. — Я обязательно буду счастлива, как и раньше.

А потом добавила:

— Хотя нет, как раньше не хочу. Я буду счастлива по-настоящему!

И кто-то скажет, что так не бывает, что такое случается только в глупых романах или рассказах, и на самом деле она должна была прожить на даче всю свою жизнь и умереть во сне с грустной печалью на лице.

Но когда человек верит и действует — случаются чудеса.

Сначала она нашла себя. Она смогла превратиться в ту самую смелую Веру, какой всегда была. Она смогла пройти мимо предательства, не озлобиться и не потерять интерес к жизни. Она вернулась работать в туристическое агентство и первое время проводила там много времени, чтобы на глупые мысли и обиды не было места. Потом ей даже понравилось ее одиночество и она стала улыбаться и губами и сердцем.

А у Павла случился сердечный приступ. Его молодая секретарша через две недели сбежала — надоело ей нянчить старика.

Мальчишки Вере про сердечный приступ ничего не сказали.

Навещать отца в больницу, кроме сыновей никто не приходил. Из больницы он вернулся к себе домой. Обошел квартиру, лег на кровать и зарыдал.

Ванька жалеть его не стал. Накинул куртку и ушел в ночь. Сашка стал успокаивать отца и посоветовал не сдаваться, а вернуть маму.

Много слез вылил на Верины колени Павел, и много слов ей сказал, каких и за всю совместную их жизнь не говорил ни разу. И вину свою признавал:

— Бес попутал! Что-то на меня нашло. Как в тумане все было. Ничего не помню!

Слов то много. А смысл одинаковый — не виноватый я.

Вера ничего ему не сказала, только встала и пошла ставить чайник.

Павел стал приезжать на дачу каждый вечер. С цветами, с тортом. Он заходил в дом, Вера ставила цветы в вазу, включала чайник, они в полной тишине пили чай, ели торт.

Когда позволяла погода сидели на веранде, укутавшись разными пледами и вздыхали. Каждый о своем.

Вера вспоминала как им было хорошо тогда, как только Павел излечился. А сейчас она чувствовала только то, что у них с Павлом нет будущего. И настоящего тоже нет. Они уже давно каждый за себя. Осталось одно прошлое, которое даже и вспоминать не хотелось.

Ей было страшно, что ее настоящее так и перетечет в будущее и она даже не заметит, как прошла жизнь, наградив ее такой судьбой.

Но судьба так не думала. Она преподнесла ей огромный сюрприз и в один из утренних дней, когда она завтракала на веранде в своей любимой Шоколаднице, к ней подсел симпатичный мужчина, примерно ее возраста. Они разговорились, можно даже сказать исповедались. Вера рассказала Мише про то, как ее предал муж, Миша поведал Вере про смерть своей жены, про пять лет жизни без нее, про то, что никто и никогда ее не заменит. Вера тоже заметила, что вряд ли кто-то сможет заменить ей Павла.

Потом Вера встала и ушла. Миша не остановил ее, а только улыбнулся вслед.

А на следующий день они опять пили кофе и ели сырники и опять откровенничали. А через месяц Вера переехала к Михаилу в его квартиру.

Мальчишки сначала боялись, что отец не перенесет такого удара. Но Вера четко сказала:

— Я свою миссию выполнила — я спасла его. Больше я ему не нужна. И он мне не нужен.

У Веры с Михаилом не было ничего общего. Ничего. Кроме будущего: спокойного, в теплых тонах завтра. Именно эти пастельные, мягкие и неяркие расцветки и нужны были им, чтобы ценить друг друга и радоваться каждому дню.

Вера обнимала его и говорила:

— Знаешь кто ты? Ты — мое счастье!

И Миша так привык к ее словам, что иногда даже представлялся новым знакомым: «А я Верино счастье!»

Они с Верой сразу заливались смехом и каждый думал о том, что это — читая правда.

Что наша жизнь?

Я познакомилась с Юлей и Юлием в лихие девяностые. Только окончив институт, я носилась на собеседования в поиске работы в приличной компании с красивым и известным именем, но никто без опыта меня брать не хотел. Моя мама, потеряв работу, стала возить из Польши накидки в жуткий коричневый цветочек на диваны и кресла. И частенько просила меня помочь ей довезти до рынка эти плюшевые чудовища. Там я и познакомилась сначала с Юликом, а потом и с Юлькой. Мои новые знакомые были старше меня почти на десять лет. Юликом мы называли его за глаза, потому что он принимал только одно имя — Юлий. Он считал его звучным и идеально подходящим его внутреннему миру, а уменьшительно-ласкательные суффиксы, которые люди иногда цепляли к его имени, он презирал и открытым текстом, но всегда с достоинством, свойственным, наверное, Юлию Цезарю, пресекал. Юлик, услышав, что я ищу работу, предложил мне работать у него бухгалтером и даже обещал помочь вначале, так как и сам неплохо разбирался в этой науке: