Бесплатный фрагмент - Девочки

Марина

Марина в тот день была самой красивой невестой в ЗАГСе. Её густые белые волосы были убраны в высокую причёску, фаты не было, но в волосах алела прекрасная роза. Белое платье было расшито розовым бисером (все Маринины подружки сидели за этой работой несколько недель), белые босоножки на высоченных каблуках дополняли это великолепие. Она была хороша, знала это и не удивлялась, когда все вокруг провожали её восхищёнными взглядами.

Но в тот день внимание окружающих привлекала не столько красота невесты, сколько её странный выбор. В ЗАГС она вошла с дагестанцем Ханали Гасановым. Подружки не понимали, как среди такого количества поклонников она выбрала этого невысокого некрасивого парня с густой чёрной шевелюрой, который был старше её на семь лет. Когда они поженились, Ханали учился на пятом курсе, Марина на первом.

Студенческая свадьба пришлась на время «Сухого закона», но дагестанский коньяк лился рекой. Среди гостей поговаривали, что он из «богатеньких», хотя ни отца, ни матери молодого мужа на свадьбе не было. Отсутствие родственников Ханали объяснил тем, что они не одобряют женитьбу на русской девушке и поэтому не приехали. Марине было обидно — чем она, первая красавица института, хуже этих волосатых смуглых дагестанских женщин, смотревших на неё с семейных фотографий возлюбленного?

Молодой семье в студенческом общежитии выделили отдельную комнату, в конце второго семестра родилась дочка. Оксану нянчила вся общага, пока отец писал диплом. Летом Ханали поехал в Дагестан, а Марина с дочерью отправилась к своим в деревню.

В конце августа он должен был приехать за ними, но не приехал. Может быть, на родине задержался, а может не нашёл их Нечаевку, — объясняла Марина родителям. Поэтому в город с дочерью поехала сама. Она ожидала, что муж ждёт их в комнате, но, войдя, поняла, что он не вернулся. Никто не отпирал дверь: воздух застоялся, повсюду лежала пыль. На раздумья времени не было, нужно ребёнка накормить, убрать, распаковать вещи, сходить договориться с подружками, кто посидит с Оксанкой, пока она оформит дочь в ясли. Ночью Марине без мужа стало не по себе. Она ходила по комнате, смотрела на спящую дочурку, которая была очень похожа на отца, и не понимала, почему Ханали не приехал. Ведь они всё решили: осенью он устроится на абразивный завод, Марина будет учиться, Оксанка — ходить в ясли. Из комнаты их никто не гонит, можно жить ещё четыре года. Где муж?

Со временем этот же вопрос стали задавать Марине знакомые. Она поняла, что Ханали не вернётся. Стала слать письма по адресу, что когда-то видела в паспорте мужа, но ответа не было.

Уже тогда в Чечне было не спокойно. И Марину стали мучить страшные мысли — убит, в плену, в рабстве? Дочь подросла и стала задавать вопросы, но у Марины был всегда один ответ: «Папа вернётся, подожди немного».

Учёба закончилась, Марину попросили освободить комнату. Намыкались они тогда с дочерью. Сначала жили в заводском общежитии, где условия были ужасные, и Марина не смогла оставаться там с ребёнком, потом для них нашёлся приют в женском общежитии. Но комендантша, которую боялись абсолютно все из-за её неумолимой жестокости, выгнала Марину, как замужнюю. «У нас жильё предоставляется холостым», — сказала, как отрезала. После долгих слёз и уговоров в профкоме матери-одиночке, в которую превратилась фактически неразведённая Марина, дали комнату в малосемейном общежитии. Комнатка была маленькая, но зато имелась отдельные кухня, душ и туалет.

Оксанка пошла в школу. Училась трудно, в школе её дразнили. Однажды, уже будучи в девятом классе, дочь пришла домой вся в слезах и спросила Марину: «Мам, ну ладно я такая страшная, но почему ты не вышла замуж, ведь на тебя мужики до сих пор оборачиваются?» «Папа вернётся, я точно знаю, я чувствую, он жив».

Однажды Марина пошла к «бабке», которая гадала на картах и по руке, та долго шаманила, взяла пятьсот рублей, но в итоге сказала, что Ханали объявится, когда Оксана выйдет замуж.

Дочь посмеялась: «С моей-то внешностью — замуж? Нет, мам, будем мы с тобой век одни куковать».

После окончания школы Оксана поступила в институт. Подружки научили её модно одеваться и краситься, и оказалось, что Оксана не такая уж страшная. Как-то засиделись они с подружками допоздна в кафе, разоткровенничались, и Оксана рассказала, что мать ждёт отца вот уже девятнадцать лет. Девчонки предложили отправить запрос в программу «Жди меня». «У них сайт есть в Интернете, размещаешь там свою историю, а они ищут человека». Оксана не верила в то, что отец жив и, тем более, что его могут найти, однако, данные отправила. Со временем это забылось. В институте девушка познакомилась с молодым человеком, которого безумно полюбила. «У нас это семейное — любить мужчину больше всего на свете». И Максим отвечал ей взаимностью. В тот день, когда Максим сделал её предложение, раздался звонок: «Оксана Гасанова? Мы нашли Вашего отца». Ей сообщили адрес и номер телефона, а также то, что он категорически против какой-либо огласки, поэтому от участия в передаче отказался.

Ей оставалось лишь набрать его номер. Долгий месяц тянулись бесконечные размышления, стоит ли звонить. Оказывается, у него семья, дети… Что она ему скажет? Что он скажет ей? Начнёт ли оправдываться или негодовать? Оксана терзалась сомнениями. Марина ничего не знала. Пятого февраля у отца был день рождения. Они с матерью всегда отмечали: Марина пекла торт, Оксана готовила оливье — любимое блюдо папы. В этом году к их застолью присоединился Максим, он знал о мучениях своей девушки, поэтому, когда Марина вышла заварить чай, сказал: «Позвони, не мучайся, он наверняка ждёт, ведь ему сказали, что ты его искала». Она позвонила, поздравила. Мужской голос на том конце сказал, что он тронут, что ему жаль, что так получилось и просит прощения. Отец стал звонить Оксане сам, обещал приехать. Во время одного разговора он сообщил, что у неё четыре брата: двадцать три года, двадцать, четырнадцать и пять лет.

Оксане было девятнадцать. Считать она умела.

«Как он мог так поступить с матерью?» — не укладывалось в голове у девушки. Она была в ярости: «Лучше бы мне сказали, что он умер, чем узнать, что отец двоеженец, предатель и дрянь». Она решила, что мать обязана знать, какого человека ждала всю жизнь. И рассказала. Марина была раздавлена. Она привыкла ждать, жить с мыслью, что муж вернётся. Она оказалась беззащитна перед жестокой правдой. Обе плакали.

Отец снова позвонил. Оксана увидела определившийся номер и протянула телефон маме. Марина села на стул, держа в руке розовый вибрирующий телефон. Аппарат играл весёлую мелодию, а Марина смотрела на него и не отвечала на звонок. Когда он замолчал, женщина вскрыла заднюю стенку, вынула сим-карту и выбросила в открытую форточку.

Крыса

Света всегда мечтала научиться играть на балалайке. Не Бог весть, какая мечта, но в её Самсоновке, куда рейсовый автобус ходил четыре раза в неделю, это было нереально. После окончания школы Света с мамой отправились в областной центр поступать в культпросвет училище. Остановиться было не у кого, поэтому они попросились переночевать в фойе. Вахтёрша хотела выгнать их, но Светина мама, доярка Самсоновского колхоза, подняла крик. Вахтёрша побежала жаловаться к директору, а доярка упёрла руки в бока и приготовилась к бою. Директор Пётр Семёнович всегда славился умением разрешать конфликты и, выслушав обе стороны, сказал: «На музыкальное отделение у нас всё равно недобор, поэтому мы Вас зачислим без экзаменов. Отправляйтесь домой, а в сентябре милости просим на занятия».

Первого сентября Света торжественно вступила в аудиторию, где собрались учащиеся музыкального отделения. По классу балалайки она была одна. Остальные были гитаристами, ударниками, пианистами. Но не только это отличало её от сокурсников — её явная «колхозность» била в глаза. Она была плохо одета и говорила по-деревенски. Рядом с нею никто не пожелал сидеть, после занятий одногруппники не пригласили её гулять по городу. Света с сумкой поехала в общежитие. Своего общежития у «Кулька» не было, поэтому иногородних селили в общежитии индустриального техникума. В комнате стояло четыре кровати. Лишь одна была не занята, Света села на неё и стала осматриваться. Стол возле окна, три стула, шкаф с покосившейся дверцей — теперь это её дом.

Распаковав вещи, Света решила сделать кое-какие покупки и посмотреть город. Её удивляло, что дома такие большие, что так много людей, машин, автобусов… Девушка долго любовалась на фонтан на площади. А когда начало темнеть, она поняла, что потерялась. Стала спрашивать, куда ей идти, но оказалось, что в городе десятки разных общежитий, а она не могла вспомнить, как называется техникум.

Она сидела и плакала. Уже была глубокая ночь, когда мимо прошла весёлая компания. Один из парней спросил, чего она плачет. Света рассказала. «Э, да нам по пути, кульковские с нами живут».

Когда Света вошла в свою комнату, веселье было в разгаре: везде сидели девушки и ребята, курили и пили, смеялись, кто-то нескладно играл на гитаре. С её приходом компания оживилась: «А вот и четвёртая! Заходи, угощайся».

Света терпеть не могла пьяных. Её отец был запойным, и когда напивался, то бил и мать, и её. Два года назад он пьяный упал в овраг и провалялся там неделю со сломанными ногами. Его не кинулись, так как он пропадал регулярно. Отца, уже остывшего, привёз на телеге сосед. Мать рыдала, кидалась на тело, а Света молча смотрела и думала, что никогда не свяжется с алкоголиком.

Увидев в своей комнате пьяную компанию, она громко попросила гостей уйти. Соседки по комнате, с которыми она ещё не успела познакомиться стали уговаривать её, но она стояла на своём: «Не разойдётесь, позову милицию!» Компания разошлась, а за Светой стойко закрепилось прозвище Крыса.

Так началась история безысходного одиночества. Соседки по комнате ненавидели Крысу: грубили и смеялись ей в лицо. Сокурсники со Светой тоже не общались, им не о чем было разговаривать с «колхозницей». Недолюбливали её и преподаватели. Как оказалось, таланта у Светы не было. И, несмотря на её трудолюбие, терпение и многочасовые репетиции, результаты были более чем скромные.

Денег мать почти не слала, продукты привозила редко, иногда Свете приходилось голодать. В середине второго курса она устроилась уборщицей в парикмахерскую неподалёку от училища. На большом перерыве ходила мыть полы, а большую уборку делала после занятий. Свете нравилась работа — простая и незамысловатая, её нравились девчонки-парикмахерши, которые были с ней добры, особенно Вера и Жанна. Её угощали чаем с конфетами, шутили над её выговором, но совсем не зло, а очень весело. Они ей сделали первую причёску. Через полгода Света буквально жила в парикмахерской. Даже, когда всё сияло чистотой, она не уходила, становилась рядом с кем-нибудь из мастеров и следила за движением рук, слушала, как девушки обсуждают особенности той или иной стрижки.

В общежитие возвращаться совсем не хотелось. Соседки распустились до того, что стали водить к себе парней на ночь. Света возмущалась, но ничего сделать не могла, на её жалобы комендант отмахивалась, мол, не забивай голову пустяками.

Если соседки приглашали гостей, Света допоздна сидела в скверике на лавочке, возвращаясь, когда все уже спали. В одну из таких ночей Света увидела того парня, который когда-то помог ей найти общежитие. Он остановился: «Эй, ты снова потерялась?» «Нет», «А чего здесь ночуешь в одиночестве?» Света рассказала о том, как её изводят. На следующий день Олег пришёл в комнату и доходчиво объяснил девушкам, что их ждёт, если они будут обижать Свету. Открыто грубить Крысе перестали, но начали делать пакости: «случайно» запирали комнату, когда она выходила принять душ, и Света просила пустить её под дружный хохот соседей. Они разбрасывали её тетради, а на Светины претензии отвечали, будто это сквозняк виноват… В очередной раз повстречав Олега, девушка сказала, что лучше бы он не заступался: жить стало совсем невыносимо. «Переезжай ко мне», — предложил Олег. «В комнату?» «Нет, в дом к родителям, они живут в пригороде».

Через месяц Света вышла замуж за Олега. Они поселились у его родителей. «Хоть я и вышла замуж не по любви, а всё же мы были счастливы». Родители Свету приняли хорошо. Жизнь налаживалась.

Сразу после окончания училища Света родила дочь Лизу. На крестины она позвала девушек из парикмахерской. Отец души не чаял в девочке, но совсем неожиданно ушёл из семьи. «Он поселился у Жанны, а ведь я ей доверяла как самой себе». Олега словно подменили, всегда добрый и ласковый, он превратился в раздражительного, желчного и жестокого человека. Когда она воспротивилась тому, чтобы он забирал Лизу на выходные к родителям, где теперь жил с новой женой, он сказал: «Не будь Крысой», зная, что бьёт в больную точку. Она отпустила Лизу.

Поначалу Света с дочкой жила у Веры, тщетно пытаясь найти работу. «Пойти что ли к вам снова уборщицей?» — посоветовалась Света с подругой. «Почему уборщицей? Подучись и стриги, думаю, у тебя получится». Тут же в качестве подопытного на кухню был вызван муж Веры. Света взяла ножницы. «Да ты, Свет, не бойся, Верка, вон, тоже на мне училась, а теперь глянь, как стрижёт».

Окончив короткие курсы, Света устроилась работать в парикмахерскую, но не туда, где работали Вера и Жанна. Она арендовала кресло в одном из салонов в центре города. И если в музыке её терпение и аккуратность не пригодились, то теперь приносили свои плоды. У Светы появилась своя клиентура — те, кто не соглашался идти к другому мастеру, если у неё был выходной. Вскоре Света с дочкой переехали на съёмную квартиру.

Когда Лиза пошла в школу, у Олега с Жанной родился мальчик. Несмотря на дорогостоящее и сложное лечение он так и остался недоразвитым. Жанна бросила работу и сидела с ребёнком. Олег, забирая дочь на выходные, теперь требовал у Светы денег. Света давала деньги, покупала продукты, передавала подарки брату своей дочери. Но бывшему мужу этого было мало, он придумывал, будто Лиза разбила вазу, или потеряла пульт от видеомагнитофона, и требовал «возместить ущерб». Света пыталась возмущаться, но он знал её слабое место: «Не будь Крысой, у тебя ведь денег вагон».

Но и денег, полученных от неё, ему, видимо, было мало. При каждой встрече он старался её уязвить. В июне Лиза жила у отца, но Свете не разрешалось приезжать к ним домой повидаться с дочкой. Для передачи подарка на день рождения Лизы Олег назначил ей встречу на автозаправке в десяти километрах от ближайшей остановки рейсового автобуса: «Доедешь на такси, ты ведь теперь богачка».

Но Свету привезла Вера. Света вынесла две сумки. Подъехал Олег, вышел и стал перекладывать продукты и игрушки из сумок в машину, а Света обняла приехавшую с отцом Лизу: «Всё хорошо?» «Да, мамочка. Тётя Жанна завела кошку, мы с нею играем, а ещё у них появились кролики, знаешь, какие хорошенькие…» Дочь что-то рассказывала, а Света стояла, уткнувшись в Лизину голову, и вдыхала запах её волос. Олег всё перегрузил и сказал: «Пора ехать». «Чуть не забыла, Лизонька, я купила для тебя хрюшку-копилку, как тебе хотелось, помнишь? А в хрюшке денежки, если решишь что-нибудь себе купить. Ну, пока, пока…»

Вернувшись к Вериной машине, Света увидела, что подруга плачет, обхватив руками руль. «Вер, ты чего?» Когда Вера выплакалась, она спросила: «Как ты можешь так жить? Зачем ты Лизу к нему отпускаешь? Я смотрела на вас с дочкой и смотрела на него, как он хватал руками связки бананов, палки колбасы и багеты, поднося их к носу, чтобы обнюхать. И мне стало плохо, физически плохо. Захотелось выйти и закричать. Но это твоя жизнь, и я не должна вмешиваться».

«Вер, я терплю это ради дочери. Это трудно понять, но она любит своего отца и брата, и я не вправе наступать на горло этой любви. Пока она хочет туда ездить, я буду это терпеть».

Но терпеть пришлось недолго. Через два дня дочь в слезах позвонила и попросила её забрать. Света приехала. Оказалось, что девочка случайно увидела, что отец тайком вынул деньги из её копилки. «Мам, я сказала ему, что это мои, а он — тебе мать ещё заработает, а я говорю, что ты целыми днями стоишь возле кресла, и присесть чаю попить бывает некогда, и что руки у тебя и спина болят и что… Мам, не отдавай меня ему больше, я не поеду».

Сейчас Света замужем за одним из своих клиентов. Родила дочь Веру.

Ангелочек

Наталья с детства верила, что станет великой актрисой. Это чувство жило в ней с тех пор, как в четыре года на детсадовском утреннике Ангелочек (так звали Наташу мама и бабушка) прочитала стишок. Ей аплодировали.

В семнадцать лет Ангелочек поступила в Саратовский театральный институт, жила на квартире и мечтала о большой сцене.

Когда руководитель курса набирал студентов для массовых сцен в своём спектакле, она записалась одной из первых. Свет рампы, беспорядок закулисья, суета и волнение перед выходом на сцену — всё это будоражило молодую душу, подпитывало мечты о мировой славе. Ангелочек следила за фигурой, каждое её утро начиналось с комплекса упражнений у станка, который успешно заменял высокий стул старинной работы. Диету она не соблюдала, так как денег на еду не оставалось — то, что присылалось из дома (а это была добрая половина маминой зарплаты и бабушкина пенсия), Ангелочек тратила на новые туфли, платья и украшения. Она была хороша, поэтому нередко ужинала за счёт своих многочисленных поклонников. После ужина Наташа позволяла парню себя целовать, но не более.

Два года Ангелочек играла на сцене Саратовского театра, но роли были незначительные, а ей хотелось признания. Она часами выводила на бумаге свою фамилию, готовилась раздавать поклонникам автографы.

Был поздний ноябрьский вечер, после спектакля Ангелочек собиралась домой. Она вышла на улицу, когда толпа, поджидавшая своих кумиров, уже разошлась. Было холодно, дул пронизывающий ветер, Ангелочек закуталась в меховое манто, отшвырнула носком лакированного ботинка кучку жухлых листьев и направилась домой. Позади раздавались шаги. Она оглянулась: за нею шёл молодой человек. Когда он поравнялся с нею, произнёс: «Я Вас видел в спектакле, Вы — Ангел, я Вами восхищён». Наталья как не старалась, но не могла скрыть, что его внимание ей польстило. Они познакомились. Аслан был высоким, красивым парнем с умными глазами, чувственным ртом. Его родители жили в Грозном, а он в Саратове учился на инженера. Возле её подъезда они договорились о следующей встрече. Весь следующий день она решала, что ей надеть — облагающее чёрное платье с высокими сапогами или красный брючный костюм, в котором она выглядела необыкновенно привлекательно, или, может быть, розовую юбку? В результате к Аслану Ангелочек вышла в строгих чёрных брюках и свитере с горлом. «Кто он такой, чтобы я так стремилась ему понравиться?» — злилась она, подкрашивая губы перед зеркалом. Но и в строгом свитере, а может, и благодаря ему, она очень понравилась чеченскому парню. Их встречи стали регулярными, он называл её Ангел, дарил цветы, приносил апельсины и конфеты. Но для Натальи это была игра. Общаясь с ним, она представляла, будто они на сцене, и сотни глаз следят за их диалогом. Сегодня она Джульетта, завтра — Лариса из «Бесприданницы», она была разной, но никогда самой собой. А Аслан влюбился. Он написал родителям, что хочет жениться, и они были согласны. Он ждал лишь момента, чтобы сделать предложение.

Ангелочек страдала: «Как может этот глупый режиссёр не понимать, что у неё талант, что она хоть сейчас готова сыграть Офелию?» Аслан целовал её руки и соглашался.

На репетиции в конце театрального сезона, Ангелочек не выдержала и громко заявила, что нельзя давать все лучшие роли этой старухе Кидановой (которой было тридцать два), когда рядом есть молодые таланты. В гробовой тишине режиссёр поднял брови: «Вы имеете в виду себя?» «Да». «Не стоит так обольщаться, Вам очень далеко до Елены Станиславовны». После таких слов оставаться в театре было нельзя. Но и в институте скоро узнали об этом скандале, за её спиной шушукались, на неё показывали пальцем. Один преподаватель так обратился к Наталье: «Госпожа великий талант, прошу Вас ответить на мой вопрос»… Ей стало неуютно. Она мечтала скорее доучиться и ехать в Москву — уж там её оценят по достоинству.

Аслан был на её стороне, он выслушивал её негодования и обиды и всё никак не решался сказать о своей любви.

В тот вечер они пили шампанское. Она как-то быстро опьянела и попросила отвезти её домой. Дома он снял с неё пальто, сапоги, шарф, но не остановился на этом. Она не противилась.

Утром, увидев его в своей постели, она подумала, что это не страшно. В конце концов, у них роман. Скоро она уедет. И быть может, однажды вспомнит его в своих мемуарах.

В начале апреля Ангелочек поняла, что беременна. Она спросила у подруги, знает ли та какого-нибудь врача. Подруга посоветовала свою знакомую, но не удержалась и рассказала Аслану об этом разговоре. Когда он прибежал к ней домой, её не было. Он стал ждать. Она пришла поздно. По её лицу он понял, что опоздал. «Как ты могла, как ты могла? — кричал он, задыхаясь. — Ты ничего мне не сказала. Почему ты не рассказала мне? Я не прощу тебе, слышишь, никогда не прощу». Потом он ушёл. Навсегда.

Много позже — после долгих скитаний в Москве, возвращения в родной город, ссоры с местными театралами — она узнала, что Аслана убили через год после его возвращения в Грозный.

В тридцать семь лет Наталья вышла замуж за профессора университета, долго лечилась, но так и не смогла родить ребёнка.

Сейчас она работает учителем танцев, вышивает гладью, пишет стихи о Чаше Грааля и о потерянных небесах.

Наташа

Наташу, мою одноклассницу, я впервые после окончания школы встретила в городской филармонии. Играли Моцарта. «Реквием». Эта музыка всегда вызывала во мне сложные чувства, но в тот вечер настроение было просто гнетущим. Как же я была рада увидеть знакомое лицо, поговорить, вспомнить весёлые годы учёбы.

Наташа выглядела шикарно. Белые волосы были взбиты и убраны в высокую причёску, дорогая сумочка, умопомрачительные сапоги. В гардеробе ей подали норковую шубу. «Вижу, ты счастливица», — произнесла я не без некоторой зависти. «Ещё какая, — как-то криво улыбнулась она. — Пойдём, посидим где-нибудь, поболтаем. А то эти музыканты всю душу вымотали».

Мы пришли в дорогущий ресторан, что располагался на первом этаже гостиницы. Я, было, запротестовала, но Наташа сказала, что угощает. Мы вошли в залитый светом огромный зал. Белые скатерти, блеск бокалов — всё ждало посетителей. Мы были одни из первых. Молодой человек в бабочке подошёл и сказал: «Всё заказано. Но для Вас, Наталья Владимировна, я найду столик». Нас проводили в самый конец зала, туда, где стоял белый рояль. «Выбирай, не стесняйся». Глядя в меню, я ничего не поняла, кроме того, что это очень дорого. Наташа заказала сама. Пока мы ждали, она стала расспрашивать, где я и что я.

«Ну, со мной всё понятно — я как все, а ты где работаешь, или муж у тебя крутой, что в такой шубе ходишь?»

Ничего другого я предположить не могла, потому что знала, в какой нищете она выросла: отец конченый алкоголик, трое детей в семье, все — вечно голодные, плохо одеты. Мать на школьных собраниях плакала, когда родители собирали на ремонт класса или поход в театр. И за Наташу платила учительница Елена Семёновна.

«Мужа у меня нет, развелись. Сына рощу, младшим братьям помогаю». «Ну а деньги-то откуда?» — не унималась я, поедая сёмгу с серым рисом и апельсинами под непроизносимым соусом. Наташа закурила: «Долгая история, да и нужно оно тебе?» «Расскажи, Наташ». И она рассказала.

«Ты помнишь, как мы жили. Отец вечно пил. Придёт, выгребет последнее и пропадёт на неделю. Но мать не возникала, потому что бил он её крепко. Сама она могла днями не есть, а нас водила к старенькой тёте Глаше. Глафира Петровна, Царство ей Небесное, была вдовой военного, детей у её не было, а еды всегда валом. Ей нравилось нас кормить. Посадит, бывало всех за стол, «Покажите руки», — говорит строго. У кого грязные, отправляла мыть. Я была её любимицей. Она меня на пианино играть учила. Да что там говорить, мы с братьями практически жили у неё. Когда мне исполнилось четырнадцать лет, тёти Глаши не стало. Хлебнули мы тогда по полной. А девчонки в классе, помню, на дискотеку собираются, обсуждают, кто что наденет. Меня зовут, а мне и одеть-то нечего. А страсть как хотелось на дискотеку. Иду как-то из школы, подходит ко мне хачик какой-то знакомиться. В кафе позвал. А я и пошла. Есть хотелось. Повёл он меня в пельменную, ну, на углу тогда была, помнишь? Накормил. Предложил вечером встретиться. Братья от отца на улице прятались, а мне дома его тоже видеть не очень хотелось (он работу тогда совсем бросил — какой из него таксист, сама понимаешь). Вечером этот Карим домой меня к себе повёл, кормил фруктами, шампанским поил. Я опьянела в дрова. Часа в два ночи он отвёз меня домой, в дверь позвонил и матери в руки отдал. Наутро, думала, на меня орать будут. Нет. Выхожу на кухню, мать блины жарит, говорит, садись, мол, дочь, поешь, ребята поели и в школу ушли. А я, говорит, тебя не стала будить, чтобы ты выспалась. Сметану мне накладывает, а сама в глаза не смотрит. Я потом узнала, что тот (мой первый мужчина, б…), так вот, он матери денег дал — я ж несовершеннолетняя была, понимаешь? И дал, судя по всему прилично. Она в школу меня не отправила в тот день, мы пошли на рынок и купили мне кое-какую одежду, лифчик и кружевные трусы. Вечером мой хахаль ждал меня у подъезда. Он отвёз меня в ресторан, познакомил с друзьями. Наверно, белые волосы их так возбуждали, но они закурлыкали по-своему, жадно глядя в мою сторону. Карим клал меня со всеми по очереди, они ему платили, он отстёгивал мне.

Не спрашивай, как я могла. Не знаю. Он вытащил меня из нищеты, покупал мне красивую одежду, украшения, он давал деньги и мне, и матери. Знаешь, на щеках моих братьев снова появился румянец. Мать купила себе пальто — первое за десять лет.

После девятого класса я поступила в музыкальное училище по классу фортепиано. Никто из моих сокурсников обо мне ничего не знал. Там я встретила Павлика. Года два он ходил за мной, уговаривая пойти на свидание. Наконец я решилась — я «завязала». Мы с Павликом стали встречаться, а потом поженились. После окончания училища его взяли в оркестр, я занималась репетиторством. Снимали квартиру…

(Она затянулась сигаретой, и долго молчала, глядя, как дым поднимается к потолку с хрустальными люстрами.)

Братья к тому времени окончили школу. Один ушёл в армию, другой учился в ПТУ на каменщика. Отец умер, а мать спокойно зажила на свою пенсию. Казалось, прошлое ушло и не вернётся.

Эй, официант, принеси-ка нам ещё водки… Брось, подруга, на чужой счёт, как известно, пьют и язвенники и трезвенники.

О чём я? Так вот, я была уже беременна, когда Павлик пришёл домой пьяным, он так орал, что слышали соседи. Хотя город у нас не маленький, а всё же нашлись доброжелатели, рассказали. Наверно, не всё, а то бы, я думаю, убил. Он орал, про погубленную честь, про позор. Он даже вещи не все собрал, покидал в спортивную сумку первое, что под руку подвернулось, и ушёл. Я вернулась к матери. Когда родился Ванюшка, денег стало не хватать, я попыталась давать уроки, но всё было не просто: в обшарпанную квартиру звать детей невозможно, самой куда-то ходить нужно одеваться, краситься, ехать, всё это время и деньги, оно того не стоило. В общем, когда моя знакомая рассказала, что едет в Италию на заработки, я поехала с нею. Ваня остался с моей матерью. Каждую неделю я слала им деньги. Изредка приезжала домой. И уже через полтора года смогла купить квартиру, потом машину себе и старшему из братьев (он пришёл из армии и теперь таксист). А потом в Италии появились определённые сложности — я вернулась. Теперь работаю здесь. Мои клиенты — уважаемые люди, ты многих знаешь, но я их не назову, понятное дело.

У Вани есть всё, что он хочет. У него есть няня, бабушка, любящие дядьки, двоюродный брат. Только отца нет. И уже не будет».

Наташа расплатилась по счёту, мы встали и пошли к выходу сквозь ряды заполненных столиков. Мужчины, даже те, кто пришёл со своими дамами, провожали мою спутницу восхищёнными взглядами. У порога меня ждало такси. Наташа сказала: «Прощай, подруга. И никогда никому не завидуй».

Валя

Валя с будущим мужем познакомилась в университете. Оба учились на факультете информационных технологий. Он — высокий, подтянутый, строгий, она — маленькая, пухленькая, весёлая. Казалось, между ними нет ничего общего. Тем не менее, общаясь в одной кампании, они постепенно сблизились. Оказалось, что оба любят Шекспира, оба читали «Гамлета» в оригинале. Он приходил в восторг от музыки Моцарта, она обожала Вивальди, и это тоже давало им повод к общению, потому что все их друзья слушали рок-н-ролл.

На третьем курсе Виктор представил Валю родителям. «Мы тогда даже ещё не встречались, — вспоминает она. — Просто в тот январский день мы возвращались с концерта вдвоём, так как никто из наших знакомых не любил классическую музыку. Как-то случайно Виктор предложил зайти к нему на кофе. Я согласилась, потому что замерзла — было очень холодно. Его родители были дома, мы выпили кофе, и его мама Галина Александровна просто настояла, чтобы я осталась на ужин. Их семья мне очень понравилась. Отец — врач, мать — библиотекарь, очень интересные люди. Мы проговорили до глубокой ночи, а потом Виктор пошёл меня провожать. Тогда он впервые меня поцеловал. Никогда не забуду этот поцелуй. Мы стояли в подъезде возле моей двери и уже попрощались, как он притянул меня к себе и запрокинул мою голову. А через месяц Виктор стал первым моим мужчиной. Он стал для меня мужчиной с большой буквы — Моим Мужчиной».

Вале порой казалось, что до встречи с Виктором в ее жизни не было ничего интересного, она перестала встречаться с подругами, забросила танцы, которыми занималась с одиннадцати лет, старалась всё свободное время проводить с Ним. После пятого курса Валентине предложили поступить в аспирантуру, но она отказалась, решив посвятить себя семье.

Они поженились в августе. Виктор получил от завода комнату в общежитие, через год родилась Аня. Валя была счастлива.

Со временем она устроилась воспитательницей в детский садик, куда ходила дочка. «Работа рядом с домом, и по дороге в магазин. Да, предлагали мне работать по специальности, но я отказывалась, зачем? Муж получал прилично, а я всегда стремилась поскорее домой, ужин приготовить, прибрать к его приходу». Валя растворилась в домашних делах, белые сорочки мужа и крахмальные воротнички дочери стали ее главной заботой.

Когда дочери исполнилось двенадцать лет, они переехали в собственную квартиру. Тем не менее, Виктор сохранил за собой комнату в общежитие, якобы для дочери, а пока там была его мастерская (после того, как завод во время Перестройки «развалился», он стал зарабатывать тем, что чинил компьютеры и сотовые телефоны).

«Покупка квартиры стала последним хорошим событием в нашей жизни. После перехода в другую школу Аня стала плохо учиться, часто плакала по ночам, мне пришлось уволиться и искать новую работу поближе к дому. Когда предложили место в методическом отделе института культуры, я пошла, хоть зарплата там была совсем уж маленькая. А у Виктора в голове обнаружилась какая-то опухоль. Вроде не страшная — с этим живут, но его как подменили. Всегда спокойный и уравновешенный, муж раздражался по малейшему поводу, искал недостатки во мне и в дочери, часто ссорился с нами и подолгу не разговаривал. Потом у него появилась привычка ночевать в мастерской».

Однажды Валентина не смогла дозвониться мужу и решила зайти, что бы кое-что обсудить. Муж был дома (в окне горел свет), но долго не открывал. Валя забеспокоилась, стала колотить в дверь, из соседних комнат выглядывали люди, и ухмыляясь, исчезали. Виктору пришлось открыть. В глубине комнаты на диване сидела длинноволосая девица и надевала колготки.

Валентина пришла домой вся в слезах. Дочь спросила, что произошло. Валя молча собирала вещи мужа, методично складывала глаженые сорочки, привычными жестами расправляя складочки, аккуратно складывала брюки, носки, бельё. «Мам, что случилось, в конце-то концов? — вспылила Аня. «Твой отец с нами жить больше не будет. Он нашел себе молодуху и спит с ней. Всё общежитие в курсе». «Ма, ты сама виновата, посмотри на себя, ты же толстая, неухоженная. У тебя только варка борща на уме — с тобой не о чем поговорить». Валя не ожидала такого от дочери. Она стояла и молчала, сраженная дочкиными словами. Аня ушла в свою комнату, а Валентина села в коридоре рядом с телефоном и взяла трубку. «Мне хотелось позвонить кому-нибудь, позвать на помощь, мне было так больно, но ведь не позвонишь в «скорую помощь» с такой бедою. Я оделась и вышла во двор. Постояла, подышала, стало легче, сердце отпустило. Мимо шли соседи, здоровались, заговаривали, а мне в тот момент не хотелось никого видеть. Я пошла по улицам, потом устала, села в маршрутку, куда-то ехала, выходила и шла. Зазвонил сотовый телефон, звонила Аня, но я не ответила на звонок, позвонил муж, я бросила телефон в снег. Уходя, я долго слышала мелодию звонка из сугроба. Зачем было выбрасывать телефон? Это был его подарок, и мне казалось, будто он грязный. Глядя заплаканными глазами на фиолетовые тучи на черном небе, я вспоминала, что муж прикасался ко мне, приходя от той длинноволосой. Брезгливость, отчаяние и боль смешались в моем сознании. Я брела наугад. Ближе к полночи я обнаружила себя возле дома моих родителей. Мать уже все знала, ей позвонила Аня. Мать положила меня спать, а на утро у меня поднялась температура и я провалялась в постели в доме родителей еще неделю. Аня пришла и просила прощение, я простила. Она сказала, что отец забрал вещи и живет в общежитие, а она все эти дни живет в квартире одна»…

После возвращения домой жизнь потеряла для Вали прежний смысл. Она перестала готовить, гладить и убирать, кое-как по утрам собираясь на работу, осунулась, постарела.

С нового учебного года в институте открылась вакансия преподавателя информатики. Валентина вспомнила, что она по этой специальности получила в университете красный диплом и решила преподавать. Было сложно, но душевная опустошенность заставляла ее увлеченно работать, искать новые знания. В Интернете она познакомилась с мужчиной, стала встречаться. Этот Сергей заставил ее снова себя почувствовать женщиной.

«На меня лет пятнадцать никто не смотрел влюбленными глазами, я и забыла, что значит собираться на свидание, волноваться, подбирая себе наряд».

Оказалось, что она совершенно не знает своего тела, не знает его размеров, и вообще не любит себя. Приходя в магазин, в примерочной Валентина отводила глаза от зеркала, боясь взглянуть на толстуху, упорно стремящуюся влезть в вещи на несколько размеров меньше реальных. Она решила что-то делать. Для начала перестала есть на ночь, потом стала отказываться от бесконечных чаепитий, бывших на кафедре в большом почёте. Валя удивилась: сколько времени тратится на питье чая и пустую болтовню. Когда сослуживицы жаловались друг другу на мужей, свекровей и детей, Валя гуляла по Всемирной паутине. Случайно наткнулась на список вакансий одного из ведущих банков, где требовался программист. Ей было страшно отправлять резюме, не надеясь на ответ. Но ответ пришел на следующий день. На собеседовании Валентине предложили занять должность после небольшой стажировки в Москве. «Все бросить и куда-то ехать учиться? До развода мне не пришло бы такое в голову. А теперь я была свободна в полном смысле этого слова».

Она уволилась. Собрала вещи и через две недели была в столице. Месяц стажировки Валя использовала «на всю катушку»: ходила на симфонические концерты, в театр, музеи.

Она вернулась другим человеком, постройневшая, уверенная в себе, с огромной сумкой новых модных вещей. Дочь ее не узнала.

«Я собирала себя по частям, как хирург пациента после ужасной аварии. Что удивительно — всё срослось. Но по ночам мне до сих пор снится сон, будто Виктор возвращается. А я решаю, принять его или нет».

Две жены Вадима Аркадьевича

Вадим стоял и, не отрываясь, смотрел на выход из метро, оттуда, как он ожидал, должна была выйти Ирина, подруга жены его дяди. Вадима попросили Ирину встретить и привезти на дачу, где отмечался дядин День рождения. «Дмитрию тридцать пять, его жене Лере тридцать два, Ирине должно быть столько же», — размышлял Вадим. Он ожидал рыжеволосую девушку в красном плаще. Вот из выхода метро снова повалила толпа, над которой как грибы быстро вырастали зонтики. Вадим поёжился и поднял воротник. Он хотел уже садиться в машину, как сзади кто-то звонко рассмеялся. Вадим обернулся и увидел Её. И хотя на Ирине было чёрное пальто, а не красный плащ, но сомнений не было: рыжие кудри, развевающиеся на ветру и звонкий смех, который он уже слышал по телефону. Они сели в его Мерседес, Вадим повернул ключ зажигания, надавил на педаль. Он смотрел на дорогу, не зная о чём говорить с попутчицей. Но на себе явно ощущал её взгляд. Она сидела полубоком и молча рассматривала Вадима. Он осмелился, взглянул на неё и утонул в её ясных, чуть насмешливых глазах. Так смотрят женщины, уверенные в своей неотразимой красоте. И действительно, она была красоткой: тонкие черты лица, пухлые ярко-красные губы, изящные кисти рук (она так сексуально поправляла влажные волосы). Полы пальто распахнулись, и Вадим увидел ножки в ажурных чулках, возможно, чуть полноватые, но такие аппетитные, что он чуть не потерял руль.

Их вышел встречать Дмитрий Валерьевич, просто Димон, как называли его друзья, да и Вадим тоже, которому он заменил отца. Димон поздоровался с племянником, а потом посмотрел долгим взглядом на Ирину: «Ну, здравствуй. Иди, что ли поцелуй в честь Дня рождения».

За столом собралась большая компания: друзья, родственники, все вместе. Мать Вадима сидела рядом с братом и что-то ему без конца говорила, звонила по мобильному телефону. Вадим сказал Ирине: «У них совместный бизнес, и даже в праздник они не унимаются». А Ирина пила шампанское, ела мало, рассказывала весёлые истории из своей практики (она работала врачом в больнице) и, в конце концов, очаровала всех присутствующих мужчин.