Цветок кактуса

Из прошлой жизни

Виктория отложила спицы и стала грызть шариковую ручку. Клавиатуру грызть очень неудобно — да, лучше ручку.

Виктория знала, что это сейчас она — баба, грызущая ручку, но вообще-то она еще и маленькая девочка, только об этом никто не знает. Никогда она этой маленькой девочкой быть не перестанет.

Иные миры — вот они. Если требовалось срочно забыть о дне сегодняшнем, уйти от реальности — зачем ей что-то потустороннее?

Самое потустороннее, самая нереальная реальность — ее воспоминания. Виктория шмыгнула носом — на улице стояла погода совсем уже не летняя, и лучше просто поставить чайник.

И снова быть сегодня маленькой девочкой — и зачем ей прошлые жизни, астральные перемещения и пришельцы — и Вика достала фотоальбом.

*

Виточка открыла глаза. Светилось окно ванной, выходящее в комнату — где-то вверху, возле самого потолка. Светилось слабо, но это было гораздо лучше, чем яркий свет люстры — у Виточки была высокая температура — по крайней мере, ей так сказала бабушка. Сегодня температура была меньше, но все равно еще длилась странная болезнь, которую все называли фолликулярной ангиной.

Вчера температура подскочила за сорок, и Виточка путала реальность с чем-то еще — вместо темного окна открывалось огромное пространство, заполненное надвигающимся на нее чем-то большим, темным и страшным, и убежать было никуда нельзя. Виточка орала что было сил, ее брали на руки, качали, уговаривали, и реальность возвращалась. Так повторялось несколько раз.

Что такое фолликулярная ангина, Виточка не знала. Она просто лежала и думала — почему все считают, что она — маленькая девочка? Не могла же она всегда-всегда быть маленькой девочкой, так не бывает. Бабушка говорила, что тоже не всегда была бабушкой, и еще что Виточка тоже не всегда у нее была. Она думала об этом уже давно — почти столько же, сколько себя помнила.

Помнила, как выпал первый снег. Не первый снег в году, а вообще в ее жизни. Странно, но она помнила себя очень давно — когда ее еще только учили ходить. Помнила, как сидела в огромной коляске, чем-то пристегнутая и накрытая одеялом, помнила, как ходить было вначале невероятно сложно — ее придерживали за две руки, поднятые выше головы. Или, когда у деда уставала спина, просто за шарф.

Конечно, Виточка не знала, что это снег. Ей, закутанной так, что ходить было почти невозможно, просто объясняли всю дорогу, что это — снег, что выпадает он раз в год (и Виточка не могла понять, что такое год), чтобы земля отдохнула и согрелась.

Светились в темноте окна. Со скамеек и какого-то хлама под домами на заборы прыгали коты — размером с Виточку.

У котов были огромные глаза — но Виточке все равно были непонятны эти существа. Она порывалась их догонять, но коты, странно на нее глянув своими непонятно что выражающими глазами, быстро убегали — и было одиноко и обидно, и Виточка иногда заливалась ревом — самозабвенным, из самой души, и никто причину этого рева не понимал — ни коты, ни люди.

Виточке хотелось с кем-то пообщаться — но общаться она не умела. Вернее, не знала слов, только издавала звуки и показывала на котов пальцем. Понять, чем ее обидели коты, все время шмыгающие через заборы, никто не мог.

Виточке очень хотелось пообщаться именно с котами — людей она видела, а этих существ — только издали. И что выражали их огромные светящиеся глаза, Виточке очень хотелось знать. Но коты убегали — всегда, неизменно. И казалось, без причины — как будто просто не хотели общаться с Виточкой. А разговаривать с людьми она еще не умела, она вообще еще не умела разговаривать.

Конечно, сейчас она уже подросла, перестала стремиться догнать котов, но лежала и вспоминала — как выпал снег, и ей объясняли, что это — снег, и что снег не навсегда. И как от нее все время убегали коты.

Почему все это вспоминается? Наверное, потому, что Виточке все время хотелось понять — что же она такое, что она вообще, а не только сейчас? И, казалось, что коты знают это, просто не хотят ей сказать. Что, если заглянуть в глаза котов, если долго в них вглядываться, то можно найти ответ — а ответ был Виточке очень нужен. Почему-то это было невероятно важно. Она не верила, что она — маленькая девочка, этого просто не могло быть. И, когда ей сказали, что звезды — это звезды, она знала, что прилетела оттуда — как все люди.

Она долго спрашивала всех, как появляются люди на свете — но все отмахивались и ничего не говорили — а Виточка знала, что люди прилетают со звезд. Только непонятно, как. Ей казалось, что это можно спросить у котов. Что коты знают ответы на все вопросы, абсолютно все — они выглядели задумчивыми и мудрыми.

«Наверное, это все фолликулярная ангина» — снова подумала Виточка и заснула.

*

Воспоминания, воспоминания… Почему они преследуют человека всю жизнь? Бессмысленные обрывки воспоминаний.

Вот снова выпал снег. В доме перетрусили все ковры — сворачивали, выносили на улицу и чистили снегом. А потом, на вычищенном и постеленном на диване ковре, почему-то рассматривали старые фотографии. И все время слышалась фраза: «когда я была молодая…» — это бабушка.

— Бабушка, а я была молодая? — спрашивала Виточка, И никто не знал, что ей ответить, только улыбались. Говорили, что ей еще рано об этом думать, и что она и так очень даже еще молодая.

Среди фотографий оказалась какая-то открытка — улица, лето, женщина с сумочкой, вид какого-то города. Виточка показала пальцем:

— Может, это я, когда была молодая?

И ей казалось, что это именно так — что не может человек вот так просто, ни с того ни с сего, быть маленькой девочкой — и все, и ничего больше.

Наверное, что-то в этом мире происходило и раньше — а где она тогда была? Все говорили, что ее тогда не было, но Виточке не верилось, что ее могло не быть. Не могло быть так, чтобы Виточка не была всегда — а значит, когда-то и она, как бабушка, была молодая. Это очень важный вопрос — где она была, когда ее не было, а бабушка была — разве такое бывает? И почему она не помнит, что было в какие-то давние времена, которые помнят все, кроме Виточки — ей было обидно.

Конечно, Виточка росла и поняла со временем, что этого никогда не узнать.

Иногда, когда все спали, она выходила на кухню, смотрела на лежащую на подоконнике книгу «Советы огороднику» и думала — а может, она была тогда огородником, который сидел на какой-нибудь кухне, курил, как дед, и читал такую книгу.

И Виточка пыталась представить себя огородником. Не могло же ее совсем не быть в те времена!

Сидя в залитом светом классе — когда только началась школа, Виточка тоже смотрела на детей, учительницу, парты, цветы, белые фартуки и думала — вот и до школы она уже была, но никто этого не знает, совсем никто. Для них она только-только появилась тут — и что они вообще понимают, и о чем говорить с ними? Она ведь уже так долго жила на свете до этого Первого сентября.

Уроки учить ей было не нужно — ее уже научили и читать, и писать и считать. Оставалось только скучать и рассматривать все вокруг. Чем она была, когда ее не было, Виточку уже почти не волновало — к этому вопросу она еще вернется через десятилетие-полтора, а может, и позже.

Ей сказали, что у нее взрослый почерк, что пишет она грамотно, и выставили ее тетрадку с сочинением на тему осени на шкаф на видное место.

Она опять что-то другое. Все учились читать и писать, а Виточка никак не могла понять, как надо записывать примеры по математике в столбик, и все время упорно записывала из в строчку, получая за это четверки вместо пятерок — но понять не могла. Только разве это важно — ведь вчера дома их собака родила сразу девять щенков! Собака была необыкновенная — она увязалась за Виточкой во дворе и два дня жила на коврике у двери — пришлось взять собаку к себе. Собака провожала Виточку в школу и встречала у порога — вместе с дедом. Этой собаке совсем не нужен был ошейник — она тоже была не просто собакой, а все понимала — как Виточка.

Учитывая, что в доме жило еще и два кота, все происходящее в школе казалось совсем не важным.

*

Время осени летело быстро — по дороге из школы Виточка рассказывала деду, как станет космонавтом и полетит, когда вырастет, на другую планету, а иногда, вспоминая, что могла быть в старые времена тоже огородником, собирала по дороге семена шафрана — чтоб посадить их в палисаднике. И, идя потом на музыку, они с дедом громко распевали песни — прямо на улице, и по дороге домой тоже. И было невероятно весело — как будто они оба дети. Дед гордился подарком судьбы в виде Виточки и совсем не стеснялся прохожих — ведь в молодости он пел и плясал в самодеятельном студенческом ансамбле — и много рассказывал об этом Виточке. Все зрители иногда не расходились до утра — все смотрели и слушали их выступления.

Случалось, что дед вдруг начинал громко и выразительно:

— «Унылая пора! Очей очарованье!..» Вот так надо писать — чтоб ни одного слова лишнего не было — заменишь слово — и уже не то совсем стихотворение. Вот умел же Пушкин писать так, что каждое слово — оно что-то значило.

Виточке, наоборот, мечталось лететь в космос. Как становятся космонавтами, она не знала, и слушала деда, думая о чем-то своем. И собирала семена шафрана.

Никто не знает, когда именно осень переходит в зиму — она длится, длится и длится — каким-то долгим, темным, скучным временем, пока однажды все не замечают, что зима уже пришла — особенно, когда выпадает снег.

Особенно, когда наступают новогодние праздники.

Они с бабушкой решили сделать костюм Красной шапочки, и вдвоем шили его всю ночь — как всегда, перед самым Новым годом, как будто другого времени не было. Виточка помогала кроить, но сочиняли костюм вместе.

Как же без маскарадного костюма на праздник Нового Года!

Только Виточка не знала, кто такая Красная Шапочка. Или не знала до недавнего времени.

Дети нарядили себя в зайчиков, ёжиков, медведиков, снежинок и клоунов — а некоторые — в героев мультфильмов.

Что такое мультфильмы, Виточка узнала от детей в школе — как-то все еще не привыкла к телевизору.

Дети пришли из детских садов, они говорили о чем-то совсем непонятном для Виточки, умели писать примеры по математике в столбик и слушаться учительницу.

А Виточка пришла в школу почему-то из военкомата. Но это отдельная история.

Дело в том, что в детский сад Виточка отказалась ходить наотрез еще в раннем детсадовском возрасте, и в первые и единственные проведенные там два дня выла так, что ее легче было оставить дома.

В последний год перед школой Виточку просто не с кем было оставить, и она ходила с бабушкой на работу, а бабушка была врачом.

В военкомате было намного лучше, чем в детском саду — во-первых, можно было целый день, не отвлекаясь, учиться вязать на спицах, восторженно демонстрируя результаты медсестре Вале и тут же распуская связанное.

Валя была очень красивая — Виточка впервые увидела такую юбку, такую прическу — прямо как у ее тети, которая приезжала иногда с другой планеты, все время красила ногти и потом, к великому расстройству Виточки, уезжала обратно.

Валя рассматривала связанное Виточкой внимательно — то хвалила, то замечала недостатки. Виточка сидела тихо в углу и вязала непонятно что, но для Вали.

А однажды попыталась написать рассказ — про домашних котов, которые у них жили. Но рассказ получился совсем не интересным — писать было про котов нечего. И Виточка продолжила вязать непонятно что. Потом бабушка складывала бумаги в стол, красила губы, и они с Виточкой шли домой. И все соседи хвалили Виточкино платье — совсем не то, в котором можно рыться в песочнице и лазить по деревьям. И от этого она чувствовала себя взрослой и важной, и планировала, когда вырастет, обязательно работать именно в военкомате — но не знала, как быть с тем, что ей непременно надо было стать космонавтом и полететь на другую планету.

Ей было совершенно непонятно, о чем говорили дети в школе. Телевизор у них появился совсем недавно — не из-за дороговизны, а потому, что никому не было дела до телевизора, и никто не замечал, что его нет. Появившийся телевизор шипел, как чужой кот с рогами и не хотел ни с кем разговаривать — его долго упрашивали, шепча что-то в расположенные на задней крышке ручки, и, наконец, добились от него человеческих слов. И все, что Виточке запомнилось, была Алла Пугачева и кино «Тихий Дон», в котором особенно понравилось окончание — ревела даже Виточка.

И почему-то никто не смотрел мультики.

Мультики — ведь это что-то ненастоящее, а значит, не интересное. Зайцы не разговаривают, а медведи не бывают в штанах — Виточке совсем не нравились мультики.

*

Виточкина семья была огромна — настолько огромна, что иногда хотелось смотреть в небо и думать, что где-то там есть маленький уютный домишко, на крошечной планете — и во дворе этого домишки растут цветы — много цветов, прямо как у них на даче.

На дачу надо было долго ехать на автобусе, затем долго идти пешком — а дорога поднималась вверх, и можно было смотреть, как внизу раскинулся на природе какой-то поселок — и как спокойно и светло прорастает весной трава, распускаются на деревьях листья, бродит вокруг озерца домашняя птица, коровы и козы.

Домик на даче был старенький и неустроенный — да и зачем его было обустраивать? Ведь намного лучше, приехав, долго валяться в гамаке, есть суп из термоса, лазить по деревьям, летом — есть, прямо на них вишни, а весной — с охапкой сирени возвращаться домой, немного вспоминая, чего еще не успели прополоть.

А дома стояло столько ведер, что казалось, что сирень и дома растет прямо из них, как на даче. Бабушка все вздыхала и мечтала, что когда-нибудь все будет, «как у людей». То есть красиво и правильно, а не как у них — ведра с клубникой, которым не хватало места и которой приходилось закармливать соседей, сотрудников и родственников а родственникам ведра надо было посылать на поезде.

Ибо Виточкина семья была настолько огромна, что пешком ее обойти было нельзя.

И Виточка вздыхала прямо как бабушка — почему все не как у людей.

Вот приехала мама соседского мальчика Саньки — просто на троллейбусе приехала к Саньке с бабушкой. Раскричалась от чего-то, схватила Саньку за воротник — и воротник оторвался — почему-то Виточке это запомнилось хорошо. И деду запомнилось, он тоже долго вспоминал, немного посмеиваясь.

Вот приехала мама к соседской девочке — с которой Виточка тоже дружила — в таких сапогах, что ей трудно было ходить, а разговаривать с ней, глядя на эти сапоги, было почему-то страшно. Все мамы вокруг устраивали свою личную, по словам взрослых, жизнь, и все жили с бабушками, как и Виточка. Впрочем, у нее была самая лучшая в мире бабушка — только все время очень грустная и уставшая, и все время мечтающая о том, чтоб в доме все было «как у людей», а не стояли ведра под ногами, с которыми просто невозможно справиться.

Виточка не мечтала, чтобы приехала мама, поскольку ее почти не видела, и вспоминать было нечего — взрослые говорили о чем-то совсем непонятном, и радостно от этого им не было, хотя перед этим ей долго обещали, что скоро приедет мама, и это надо считать счастьем.

Когда Виточка была совсем маленькая, то верила, что это счастье, и еще верила, что, если долго смотреть на электрическую лампочку, можно вызвать ее оттуда по проводам, как электричество, и обещанная мама появится прямо из лампочки — это намного быстрее, чем ехать на поезде. Как и откуда появилась эта мысль, никто не знал, но Виточка верила, что на свете есть много такого, что взрослые не знают — они даже не понимают, что не могло Виточки когда-то не быть — а значит, когда ее не было, она тоже была. И то, если долго смотреть котам и младенцам в глаза, это можно понять.

И что люди не понимают, что, если долго смотреть на электрическую лампочку, из этой лампочки может появиться что угодно — даже человек. И что так долго обещанной маме совсем не обязательно как-то долго ехать — или поездом, или лететь на чем-нибудь по небу — в гамаке, наверное.

Со временем она поняла, что взрослые в чем-то ошибаются. Мама привезла в подарок красивые игрушки — таких никто не видел, поссорилась с бабушкой и уехала. И Виточке было совершенно не с кем разговаривать, кроме деда, но и дед долго разговаривал только с бабушкой — чтобы ей не было очень грустно.

Так повторялось несколько раз, и Виточке было совершенно непонятно, почему надо считать мам олицетворением счастья. Почти у всех во дворе были только прекрасные бабушки — неужели этого мало?

Смотрела Виточка на всех этих людей и думала: они совсем не знают — и того, что Виточка существовала всегда, и того, что ее семья так огромна, что в гости ко всем надо ехать поездом, и никак нельзя просто ходить в гости, как все эти люди.

Что за пределами земли и мира есть другие города, которых вообще нет — а иначе как могла появляться из ниоткуда, из поезда, еще одна ее бабушка — бабушка Аня и Олечка — люди ведь не живут в поезде. Они заходят в поезд и выходят из него в какой-то другой мир — так все время представляла себе Виточка. И иногда громко требовала, если ей становилось скучно, чтобы все — и дед, и бабушка, и она — поехали на вокзал, зашли в поезд и побыли немного в том, другом мире, в котором они были в прошлом году.

На самом деле не верилось, что этот мир тоже существует всегда — это был другой мир, если не ехать в поезде, его было совсем не видно. Наверное, ей просто было непонятно, что это всего лишь другой город. Ведь слово «город» придумали взрослые.

Это понятно только взрослым.

Им понятно, что есть другие города, существующие одновременно с тем, что можно увидеть, с их городом. И есть города, о которых пишут в книжках, выдуманные или древние города, которых на самом деле нет. Впрочем, есть, но только в книжках. Из всего того, чего нельзя увидеть, одно и на самом деле есть на свете, другое — выдуманное.

Виточка еще не разбиралась в таких сложных взрослых вещах, и ей были одинаковы и те люди, что нарисованы в детских книжках, и те, от которых приходили письма и к которым уходили поезда.

Чем, к примеру, отличается тот мир, в который они ехали на поезде, от того мира, о котором ей читали книжки со сказками? И от тех миров, что находятся где-то в давних временах, в детстве взрослых, которые так любили свои воспоминания. Все это не существовало в Виточкином поле зрения, все это нельзя было увидеть, и часто казалось, что все это не существует вообще. Точнее, сложно было понять, что именно из этого всего на самом деле на свете есть.

Как и огромная Виточкина семья — не более реальная для Виточки, чем все написанные в книжках миры и бабушкино детство — кроме того времени, когда можно было с помощью поезда попасть в другую реальность. Поэтому она привыкла, что в поле зрения, т.е. на самом деле, у нее есть бабушка с дедом, собака со щенками, коты, попугаи, цветы, Санька, школа, все соседи и невообразимое количество потусторонних миров. Разобраться в которых, можно сказать, нельзя. Без потусторонних миров Виточка себя не представляла с детства.

Когда она все пыталась все пыталась расспросить об этом бабушку, но бабушка ничего не понимала и только говорила, что Виточка — большая фантазерка, и что других миров никаких нет. И что у взрослых людей такие рассуждения могут быть признаком шизофрении, а шизофрении бабушка боится. Виточка никогда не видела шизофрению и не боялась ее.

В то, что других миров нет, Виточке все равно не верилось — ведь бабушка только долго рассказывает, чем отличается город от страны — причем все это все равно непонятно, а вот рассказать о том, куда подевались все принцессы, не может. А дед совсем недавно читал ей сказку Пушкина: «В той норе, во мгле печальной…» — это так красиво!

И Виточка уже третий день думает о том, как это красиво — умирать. И что хорошо, если бы все, кто умирает, умирали для красоты, понарошку — и потом воскресали, как в той сказке. Но Виточка уже была большая, и знала, что так не бывает, а поэтому никому такого не говорила — она уже знала, что люди очень расстраиваются, когда кто-то умирает, а те, кто умирает, исчезают куда-то насовсем.

Конечно, в другие миры — о существовании других миров Виточка знала — она их сама видела, когда они с бабушкой ездили в них на поезде. Заходили в поезд в одном мире, а выходили в другом, и это было совсем не то, что ехать в троллейбусе — это было похоже на то, как если выйти из дверей их дома в другой город.

*

У соседей на первом этаже было тепло и уютно. На полу лежал пушистый ярко-красный ковер, а тяжелые шторы были наглухо закрыты — и потому, что на первом этаже, и потому, что так меньше дует из окон.

Виточка рассматривала обстановку — наверное именно о такой обстановке все время мечтает бабушка, говоря «как у людей». Виточка была абсолютно согласна, что это лучше, чем стоящие в прихожей все лето ведра с фруктами и загораживающий пространство шкаф с книгами — тоже в прихожей. И лучше, когда ковер — на полу, а не на диване, как у них — но на полу его надо все время чистить, а бабушка не может все время чиcтить ковер — она устает на работе и болеет сердцем, желудком и гипертонией. Виточке было уютно и скучно. Взрослые говорили о чем-то своем, и волей-неволей Виточка стала прислушиваться. Сейчас они говорили о том, то у луны есть ореол — какой сегодня ореол у луны! Бабушка иногда становилась мечтательной и любила так поговорить.

Наверное, это тоже что-то тоже из других миров. Виточка задумалась. Существует, оказывается не просто луна, а что-то еще, чего она не знает. Сколько раз смотрела на луну, и никакого ореола там не увидела — там вообще никого нет, кроме луны и света вокруг нее. Интересно узнать, кто такой ореол.

Было уже поздно, они пошли домой и стали укладываться спать. Виточку мучил вопрос об ореоле, и она просила закрыть форточку — почему-то стало страшно, даже очень страшно. Ей даже страшно было говорить про ореол — даже полслова. Луна была полной и висела высоко-высоко, окруженная разноцветной тусклой радугой. И там абсолютно никого и ничего не было — даже звезд, только темнота. Темнота, луна и радуга вокруг луны.

Там, в небе, было огромное, пустое и совсем неизвестное пространство — в котором неизвестно на чем висела луна — таинственный, светящийся таинственным светом предмет. Это само по себе странно — когда что-то висит в пространстве и светится — в огромном пустом пространстве.

И еще и оказывается, что кроме этого непонятного светящегося предмета там присутствует кто-то или что-то еще — чего нельзя увидеть. И нельзя узнать, где оно находится, а это значит, что находится оно, возможно, где-то рядом — прямо за окном. И называется это что-то неведомое, но присутствующее ореолом.

«Наверное, ореол летает где-то за луной, и его не видно», — думала Виточка, и ей представлялась страшная темная тень с крыльями. «Наверное, именно поэтому соседи и закрыли свои красивые, тяжелые шторы», — Виточка вспоминала соседские шторы и бабушкин загадочный шепот: «Какой сегодня ореол у луны!» — и ее охватывала такая жуть, что она плакала и снова просила закрыть форточку.

Вечер был теплым и приятным, и бабушке было непонятно, чего можно так бояться и от чего нужно форточку закрывать. Она присела на кровать и попросила, чтоб Виточка ей объяснила — и Виточка шепотом, на ухо, поведала свою появившуюся страшную тайну: «Я боюсь, чтоб не влетел Ореол!»

Бабушке пришлось долго понимать, чего именно боится Виточка, потом объяснять, что ореол луны никогда не влетает в форточку, и в конце концов форточку закрыть — ибо страх перед ореолом луны оказался все-таки сильнее всех уговоров. Причем форточку пришлось закрывать каждый вечер неделю или две подряд — пока Виточка не забыла про ореол и не перестала его бояться.

*

У Виточки вообще была необыкновенная бабушка. Другие бабушки варили супы в фартуках, вязали носки и кофты, и всегда были дома, а не в военкомате. Можно было прибежать к кому-то в гости, и там всегда была одна и та же картина — бабушка в фартуке.

А у Виточки бабушка, даже когда была дома, говорила о чем-то никому неведомом — то ли Виточке, то ли себе самой — что-то вроде» вот помню, бывало…", или» я сегодня подумала…» — и продолжала свое рассуждение, обращаясь неизвестно к кому.

Однажды она будто угадала Виточкины мысли и спросила:

— Ты, наверное, хочешь, чтоб я была, как другие бабушки — в платочке, со спицами, и чтоб я вязала носки?

Виточка очень удивилась, что бабушка знает то, что Виточка всегда думала, но никогда не говорила, и молча кивнула.

— Нет, Викториус, этого никогда не будет, — вздохнула бабушка, улыбаясь. — Ты меня и не проси, я никогда такой не буду.

Виточка тогда не знала, что свое обещание бабушка сдержит — но сдержала она его очень не скоро.

А тогда Виточка для себя решила — ее мечты все равно сбудутся. Она сама научится вязать спицами, вырастет и будет обычной бабушкой, и обязательно купит себе платок. Будет ходить по дому в платке и фартуке и вязать носки. Но, конечно, сначала вырастет в красивую фею, похожую на тех, что стоят за прилавком в магазине игрушек — с коронами на голове.

И завтра же пойдет к бабушке Егоровне, чтобы та научила ее вязать спицами.