Черный океан

…о, исполненный всякого коварства

и злодейства, сын диавола, враг всякой правды! перестанешь ли ты совращать с прямых путей Господних?

И ныне вот, рука Господня на тебя: ты будешь слеп и не увидишь солнца до времени.

Деян 13:10, 13:11

Часть I
Переломный момент

Глава 1

В темной комнате Глеба раздался чрезвычайно противный звук. Это был телефон. Он гудел своим протяжным монотонным ревом. Однако Глеб продолжал лежать, широко раскинувшись на кровати. Ему было холодно, одеяло, по-видимому, сползло после того, как он заснул. Потерев глаза левой рукой, Глеб бросил расплывчатый сонный взгляд на электронные часы на стене, чьи белые цифры сияли в кромешной тьме. Сейчас было без четверти пять, время, когда все и еще… и уже… спят. Тем временем телефон проревел уже раз десять. Глеб был бы рад, если бы он сейчас же перестал звонить.

— Кто же это может быть? — Прошептал сам себе Глеб. Ему стало интересно и он, сняв трубку и сказав «алло», снова распластался на кровати.

В трубке было чье-то дыхание.

— Да, я слушаю, — пробормотал Глеб, — черт знает что… — он положил трубку на кровать и сказал сам себе, — если что, услышу что-нибудь. Он не знал, почему сразу не повесил трубку. Просто, может, кто-нибудь что-нибудь да скажет. Но в трубке по-прежнему слышалось дыхание. Это дыхание было спокойным.

— Да ну и ладно. — Глеб положил трубку теперь уже на петли телефона и закрыл глаза. Сон не заставил себя долго ждать, учитывая, что Глеб сегодня ночью лег только в половину четвертого утра: до трех часов что-то праздновал с друзьями. Но, как обычно, к концу гуляний, всем было абсолютно все равно, что они там отмечали и зачем столько выпили. В головах была одна мысль: добраться до дому, если была вообще. Сейчас он был пьяным, уставшим, даже изможденным и легко уснул.

Ему приснилась какая-то девушка, которая через миг оказалась его любимой. Она тихо лежала на постели, спокойно дышала, прислонив к уху трубку телефона, откуда слышались невнятные слова Глеба. Его взгляд немного отдалился. Она лежала на постели, укрытая тонким шелковым одеялом. Тусклый свет ночника освещал мягкие контуры ее лица и тела. Но вот почему-то комната ее была без окон и без дверей. Но обращать на это внимание не хотелось. Во сне мучила совесть, хотя любимая и знала, где он и с кем.

Столкнув случайно рукой подушку на пол, Глеб проснулся. Его голова все еще гудела, но уже меньше. Из окна на ноги Глеба падали косые лучи согревающего золотисто-желтого света.

Глеб встал и сунул ноги в нагретые солнцем сланцы. Несмотря на несильную головную боль и сухость во рту, настроение было на редкость хорошее.

Он встал с кровати и отправился в ванную комнату, чтобы привести себя в порядок. Как только он вошел туда, в зеркале за раковиной ему предстал двадцативосьмилетний мужчина. Глеб встретился с ним взглядом, провел рукой по своей щетине и произнес: «Ну, доброе утро. А ты еще даже ничего! — Глеб потрогал шрам на виске, полученный еще в детстве, в результате неудачной игры, или падения с велосипеда — Хотя здесь следовало бы отрастить бакенбарды».

Он умылся, тщательно выбрился, почистил зубы, вытерся полотенцем, сделал еще кое-какие личные дела, не стоящие описания, и вышел из ванной взбодренный.

Он жил один, но временами в его доме обосновывались его друзья, девушки, хотя довольно давно, и, однажды, даже страховой агент, обратившийся за помощью, однако на этот раз в доме не было никого, кроме его самого.

Пройдя обратно в спальню, он взглянул на настенные часы и весьма удивился, что было только девять часов. Сегодня у него был выходной. Он сам для себя так решил, потому что был писателем и сейчас не был настроен, так как чувствовал, помимо легкого похмелья, еще и отсутствие желания что-либо писать. Недавно он завершил работу над психологическим романом под названием «Кусок», не имевшим определенной сюжетной линии. Он написал его от нехватки ощущений и сомневался, что «Кусок» понравится здравым умам России. Это был роман о многом: о неспокойной жизни, о веселье в клубах, связанных с массовостью, о своей теории стержня, пронизывающего всю нашу жизнь каким-то одним символом и прочее. В принципе, если считать его урбанистической философией, тогда он будет отлично продаваться как представитель своего замысловатого жанра.

Глеб щелкнул пальцами, — так я и сделаю!

Он включил компьютер, стоящий в зале, чтобы послать по Интернету «Кусок» и за одно записать его как урбанистическую философию.

— Письмо? — Он открыл электронный почтовый ящик и увидел там одно послание. Дата отправления значилась сегодняшняя, даже время 10:00. По-видимому, письмо пришло только что. Он открыл его. Ничего. Чистый, пустой документ. На секунду Глеб задумался: что бы это могло значить? Но вскоре вернулся к осуществлению своего плана.

Отправив «Кусок», Глеб выключил компьютер и направился в кухню. Сегодня он хотел отдохнуть от столь активной жизни, посидеть дома, хотя бы до семи вечера, выпить на мансарде чашку горячего кофе, любуясь неровными зелеными холмами, покрытыми дачами, домами, протянувшимися до горизонта и освещенными летним солнцем. Да! Вот чего ему сейчас хотелось.

Он жил в небольшом одноэтажном особнячке (коттедже, если угодно), белого камня с плоской крышей — мансардой. По ее краям стояла условно мраморная балюстрада. Сам дом располагался на окраине Смоленска, среди других частных коттеджей. Достался он Глебу совершенно недавно, от богатого дяди, у которого не было своих детей за что, собственно говоря, ему спасибо. Далеко не каждому перепадает такая удача. Нет, дядя не умирал, как вы сначала подумали, он просто купил дом своему любимому племяннику, а уж откуда у дядюшки водятся такие деньги, Глеб не знал. Да и зачем ему это, как говорится: меньше знаешь — крепче спишь.

Глеб решил позвать кого-нибудь, чтобы с ним разделить радость свободного дня. Он, к тому же, просто не хотел надолго оставаться наедине с самим собой. Как я уже говорил ранее, это его всегда мучило.

На мобильном он набрал номер своего друга Алика Манукяна.

— Да! — Ответил звонкий голос в трубке. — У аппарата Алик.

— Что это еще за «у аппарата…»? — Спросил Глеб.

— Да, ничего, бывает.

— Ну да ладно… Здорово! — Перебил его Глеб, — давно не виделись, старина. Приезжай ко мне, пообщаемся.

— Да, согласен, давно. И я даже приеду, вот только знаешь, — у Алика был армянский акцент, да и, откровенно говоря, он и сам был армянином. — Э… Знаешь, у меня тут в городе дела, я приеду спустя часа два, еще вина возьму.

— Вина? — Почесал затылок Глеб, — думаю, не стоит. Что-то не хочется сегодня. Третий день подряд все-таки. — Сегодня хочу сделать себе выходной от работы и от этого дела тоже.

— Мы по граммуличке… К тому же, это же вино…

— Не, не траться.

— Хорошо, как скажешь, друг, наше дело — предложить. Жди!

— Ну, давай, жду. — Глеб завершил вызов, небрежно обронив телефон на стол, запустил руку в кухонную конторку, достав бутылку коньяка, отхлебнул оттуда и, ощутив приятный пряно-шоколадный вкус согревающей жидкости, поставил обратно. Затем он посмотрел на кофеварку, убедился, что там еще есть кофе и ушел немного вздремнуть; как ни странно, он не был голоден.

Звонок в дверь разбудил Глеба, как он и рассчитывал. Он, немного повалявшись, встал и пошел открывать. Послышался другой звонок — телефона на тумбочке в спальне позади Глеба. Он распахнул входную дверь. Там, на пороге, стоял человек суровой внешности примерно тридцати лет, кавказской национальности, с волосами черными как смоль, и карими глазами. Он имел коротенькую жиденькую бородку вертикальной полоской. Лицо у него было вытянутое, узковатое и смуглое. Одевался он всегда весьма приметно: оранжевая кепчонка, далеко не дешевая оранжевая футболка, бежевые легкие брюки.

— Ах, знаешь, я с пустыми руками, неудобно… — Сказал человек, улыбаясь.

— Да все в порядке, Алик, проходи. Сначала в кухню. — Ответил ему Глеб и поспешил в спальню, ответить на телефонный звонок.

— Ну, хорошо… — Алик цокнул языком, — войду просто так.

— Алло. — Поднял трубку Глеб.

Там было слышно чье-то спокойное дыхание.

У Глеба пробежал будоражащий холодок по спине. На этот раз вздохи были… близко… Глеб огляделся, не произнося ни слова. Он чувствовал, будто это дыхание здесь, в спальне. Глеба охватил панический ужас. Он стал искать что-то глазами в этой комнате. Он бегло смотрел, ни на чем не задерживая взгляда. Он не мог знать, что вызвало его страх. В его голове промелькнула мысль: набрать номер АТС и узнать, кто ему только что звонил. Но он боялся. Просто боялся взглянуть в глаза правде, какой бы она не была. Его взгляд метнулся на часы и не уловил ни одной цифры, что горели на них, затем устремился на Алика, который стоял в дверном проеме, замерши в ожидании.

— Эй, Глеб, с тобой все в порядке? — Спросил он и этим привлек его внимание, — что говорят?

Глеб опомнился, он больше не чувствовал дыхания в комнате, он лишь слышал его в трубке и немедленно бросил ее на петли телефона.

— Так что сказали? — Повторил Алик, захлопывая за собой входную дверь. — Что-то случилось?

— Да ты проходи, чего стоишь! — Глеб словно выдохнул дух страха. — Ничего… В том то и дело.

— Ну, ничего — значит балуются. Или… Алик сделал вид, что задумался… — У тебя появилась тайная поклонница.

— Поклонницы… Они-то всегда были. — Глеб прошел в кухню разливать кофе и его голос тихим эхом прокатился по двум небольшим коридорам.

— Нет… — Алик встал в проеме кухни, опершись спиной об дверной косяк. — То были поклонницы твоего творчества, знаешь ли…

— Я не хочу говорить об этом, — перебил Алика Глеб.

— Хозяин — барин, — ответил Алик; он ждал, когда же Глеб перестанет возиться с кофе.

— Кофе? — Глеб взял поднос с чашками.

— Не откажусь. Я же ценитель хорошего кофе, знаешь ли.

— Знаю…

Они прошли на мансарду, и сели на плетенные белые стулья, исполненные на манер французских меблировщиков девятнадцатого века.

— Кстати, о тайных поклонницах… — Глеб поставил поднос с чашками на бежевый столик, взял одну и отклонился на спинку стула, предвкушая приятное расслабление, — как у тебя дела?

— Да так… Как-то так… — Алик тоже взял чашку и отхлебнул глоток кофе.

— Никак; Маришка уехала куда-то неделю назад, Соня вечно занята.

— Ну а те подружки? Те, помнишь?

— А, ну да… Две Лены. Да что с них возьмешь, сам понимаешь, настоящие лесбии.

— И как только ты их всех запоминаешь? — Иронично покачал головой Глеб.

— Привычка. Необходимость такая, знаешь ли… А не то может случиться апломб. Даже знаю такой случай…

Вот что нравилось в Алике Глебу: у него всегда находилась история в тему. Нравилось, но не сегодня.

— …Гарика Симонова знаешь?

— Нет. — Бросил Глеб и отпил кофе с пенной кофейной гущей.

— Ну, шустрый такой, мы с ним в школе вместе учились, он из нашей параллели был, знаешь ли…

— Да… Кажется, что-то смутное вспоминается.

— Ну вот. Он шустр и быстр, остер на язык, за это его и любили барышни. Да и жена у него есть еще, как ни странно. Впрочем, потом жалел, что женился, до сих пор жалеет, а сказать не может, знаш ли… Привычка, и все такое. Ну вот, все он от нее налево бегал. Вернулся, значит, поздно домой, да еще и спьяну назвал ее не тем именем, начал в панике оправдываться, окончательно заврался. Затем понял, что совсем тонет. Да и взгляд у женушки недобрый стал, он взял, да и прыг… — Алик так разразился хохотом, что вместе с ним засмеялся Глеб, правда, больше с него, чем с истории. А Алик продолжил, — да и прыг в окно. Сам, со второго этажа. Хорошо, хоть ничего не сломал. Пьяным как-то все по… Но протрезвел, поразмыслил, вернулся к жене и все выдал. Пришлось, знаш ли… Вот я и помню всех.

— Ясно, — Глеб, залпом допив кофе, поставил чашку на поднос… — А я так не могу. Хоть мне и многие симпатичны, но быть я могу… проводить время только с одной.

— Знаешь, это принцип. — Алик тоже допил кофе и поставил чашку. — И от него следует избавляться, если тебя это не устраивает, знаш ли…

— Нет, не принцип, это… я так устроен… Тоже своего рода привычка.

— Н-да, у всех по-разному, понимаю. — Он развалился на стуле, положив ногу на ногу и цокнув языком. Такая у него была привычка — цокать языком.– А у тебя как?

— Не знаю. У нас с Евой все потихоньку. Недавно предлагал ей снова переехать ко мне.

— И что она говорит?

— Что пока мы еще не можем… по ряду обстоятельств… жить вместе.

— А зачем? Зачем ей переезжать к тебе?

Глебу этот вопрос показался странным.

— Ну… Просто мне не хватало ее это время, пока она занята была, глубоко личными проблемами. Да и я ее люблю.

— Тха! — Морщась, бросил Алик, — любовь… бред. Это банальная химия, физика… физиология.

Он пошарил по карманам и закурил.

— Эх, не знать тебе, ты, наверняка, никогда не любил, — возмутился Глеб.

— Ну да, не отрицаю; да и вообще, мне кажется, любовь — это так, если и есть она, то не стоит того, чтоб переживать, страдать и болеть и все тому подобное.

— Это невольно происходит. Любовь к каждому приходит… рано или поздно. Это ты сейчас так говоришь… Любовь, честно говоря, паршивая штука, если тебе не отвечают взаимностью… Но…

— Да знаю. — Усмехнулся Алик, вставая со стула, подошел к фигурной балюстраде мансарды.

Неизвестно, что сдерживало их дружбу. Время? События? Все это не имело значения. Дружбу не измерить ни временем, ни делами, ничем. Если она и измеряется, то только тем, вспомнишь ли ты человека, и если да, то как быстро и какое чувство у тебя появится от этого.

Свет, отраженный от его оранжевых кепки и футболки, ярко заиграл на его смуглом лице.

— Как-то мне не по себе, — уже более уныло выговорил он.

— Что-то случилось? — Глеб тоже подошел, глядя на кривой рельеф зеленеющих холмов вдали.

— Верно, Глеб. — Алик цокнул языком. — Иногда вот так живешь, занимаешься чем попало, а затем — бац! И тебя нет. И никто уже о тебе не вспомнит, не скажет доброго слова (кроме как на твоих собственных похоронах), а если и вспомнит, то особенно не задумается.

— Чем попало? Раньше ты так не говорил никогда… Но ведь все умирают. Так скажет тебе любой человек.

— Не любой, а тот, кто вовсе не задумается над сказанным. Подумай, знаш ли, я много об этом думал, но не понял одного: что там, за границей жизни?

— Я не знаю. У меня есть много версий. Но, скажи, к чему это ты клонишь, дружище?

— Говорят, что люди чувствуют свою смерть задолго до нее самой, просто не могут понять — что это за сигнал?

— А это сигнал — изнутри? — Спрашивал Глеб, пытаясь выяснить, что Алик хочет сказать, потому что просто так он о таких вещах не говорил бы.

— Я скоро умру, отброшу копыта.

Глеба охватило мокрое удивление, его бросило в пот. Это волнение нарастало и через секунду уже стало чем-то неудержимым, стихийным.

— Что? Ты с кем-то связался? — Спросил он, пытаясь заглянуть Алику в глаза.

— Нет. — Он выдохнул дым и кинул окурок вниз, на дорогу.

— И что же ты чувствуешь?

— Меня мучают какие-то необоснованные повседневной жизнью кошмары. — Наконец-таки признался Алик. — Я вижу кровь. Но не просто кровь. Мою, понимаешь? Мою кровь! Она течет по мне багровыми разводами… по груди, животу… я чувствую ее на своем лице. Она липкая… знаешь, как жидкий деготь. Я пытаюсь ее смыть водой, а она все равно течет из неведомо где находящейся раны… я испуган… я пытаюсь стереть ее с себя полотенцем, а она только больше липнет и я понимаю, что ее еще больше, чем было секунду назад. Ее все больше и больше. Она капает… капля липнет к полу… и я просыпаюсь в холодном поту.

Алик умолк и взглядом, каким смотрят старые мудрецы, снова посмотрел на травяные холмы вдалеке.

Никогда еще Глеб не видел Алика таким. Он опасался за него и мысленно дал себе обещание, что будет звонить другу чаще, чтобы он не чувствовал себя одиноким.

Некоторое время они молчали. Глеба взбудоражил этот рассказ. В попытке прийти в себя, Глеб задал вопрос, первый пришедший в голову.

— И это повторяющийся сон?

— Да. Этот сон снится мне уже энную ночь, я уже со счета сбился. И он константен, каждый раз я вижу его как впервые.

Глеб подумал немного.

— Не понимаю, с чего бы это. Тебя что-то беспокоит? В реальной жизни у тебя все хорошо?

— В том то и дело, что вроде как да.

— О семье пока не думаешь? Может, пора уже. Вот и снится всякая ересь.

— Может быть. — Без особого интереса ответил Алик.

— Ты устаешь на своей работе?

— Ладно… Извини, не бери в голову. — Сейчас Алик был как-то по-странному спокоен, либо подавлен, как никогда, словно он — не он. — Это просто кошмары.

— Но ведь должна же быть причина. Просто так ничего не случается. Может, какие-то твои сомнения в чем-либо?

— Знаешь, я знать не знал о том, чтобы о чем-то всерьез париться… до снов… жил себе одним днем… работал, как все… встречался с девушками… никаких запар. Просто жил… а тут: на тебе! Сны, в которых я вижу собственную кровь… и пошло-поехало… вот тут я уже и запарился всерьез. Просто мне такое никогда не снилось… мне вообще всегда снились сны, как и всем. Я так полагаю.

— Наверное, тебе нужно попробовать сменить образ жизни. Отдохнуть на выходных от этой суеты. Мы с Евой собирались в субботу или воскресенье съездить куда-нибудь. Хочешь, поехали с нами, возьми эту… как ее? Извини, не помню ее имени… ну ты понял.

— Хорошо… Кажется, ты прав. — Бросил Алик. Он явно был не очень доволен доводом Глеба, но и продолжать эту тему ему не хотелось. Наверняка он сейчас корил себя за то, что это говорит. — Все проходит, вот и это пройдет. Расслабься, у тебя, кажется, сегодня выходной. Кстати, как там твоя работа? Продвигается? — Поинтересовался он, переводя тему.

— Да. Сегодня отправил новую книгу, которую назвал «Куском».

— Куском чего? — Усмехнулся Алик, словно ничего только что и не говорил.

— Просто: «Кусок», — вяло отозвался Глеб.

— Ясно. Ладно, извини, старик, мне надо езжать-бежать на работу. Мне надо быть там в четыре. И… спасибо за кофе. Редко, кто в России, помимо ресторанов, может его варить так, как ты.

— Да не за что. Это кофеварка варит кофе. Тебе спасибо, что заглянул.

— Тебе спасибо.

Алик спустился по лестнице, за ним Глеб. Перед тем, как закрыть дверь, Глеб упомянул, что сны не снятся, если получить физическое утомление. Алик пообещал, что разберется.

— …Не парься. Чушь все эти… сны. Созвонимся.

Когда он опускал металлическую защелку на двери, снова раздался телефонный рык.

Глеба охватил страх. Удушливая волна трепета подкатила к его горлу, а сердце резво забилось без определенного ритма. Он сглотнул. Стало намного труднее дышать: воздух словно сгустился. Или как будто на шее сильно затянули галстук. Опять? Глеб медленно направился к телефону на тумбочке в спальне. Он был виден отсюда, из коридора. На миг у Глеба возникла мысль, что открытая дверь в спальне и звонящий телефон — приглашение. Но к чему?

— Черт, почему я так боюсь? — Спросил себя Глеб, ровно дыша и пытаясь успокоиться. — Неизвестности? Вдруг, что-то хорошее. — Он подумал, что там может быть что угодно, в том числе и издатель, и агент. А телефон все ревел и ревел, отбрасывая гулкое эхо по дому и в голове Глеба. Страх стал приобретать характер паранойи. Глеб, не в силах больше терпеть, дотронулся до трубки и, медленно сняв ее, выдохнул. Почему бы просто не положить ее снова? Нет, там может быть кто угодно…

— Да. — Ответил Глеб, готовясь услышать что угодно, но только, как ему казалось, не это.

— Глеб, привет, что так долго-то трубку не брал? — Послышался мягкий женский голос.

Глеб облегченно вздохнул. Каждая клетка его мышц так расслабилась, что он, дрожа от слабости в коленях, сел на кровать.

— Э… Был занят. Как же я рад тебя слышать, Ева, ты не представляешь! — Глеб стер со лба маленькие крупицы влаги.

— С тобой все в порядке? — Спросила она. — Ты какой-то нервный.

— Не-а, я не нервный, все в порядке. Давай встретимся сегодня… В Болонье.

— Надоело мне Блонье… — Скучно произнесла Ева.

— Встретимся там, потом решим, куда пойти.

— Ну, Блонье — так Блонье, — согласилась Ева.

— Славно. — Глеб потянулся, как будто только что спал. Но потянулся он от снятого напряжения. — Как у тебя дела?

— Кажется, все в порядке. А ты как?

— Да, тружусь в поте лица, — соврал Глеб и, взглянув на часы, лег, не убирая ног с пола. Была уже половина третьего, — почти закончил. Вдохновение.

— Ну ладно, свидимся…

В последнее время их общение сводилось к таким обрывочным фразам. И Глеб понимал, что с этим нужно что-то делать.

Глеб сидел на скамейке нагретой солнцем, склонявшимся к горизонту. Ветер был слаб. Он лениво шевелил листья тополей, или каких-то других деревьев, изуродованных пилами работников по благоустройству города. Это был приятный летний денек. По тропинкам неторопливо гуляли молодые некрепкие пары, старики с тросточками.

Вдали, меж деревьев мелькали разноцветные силуэты скейтеров и конькобежцев, катающихся по аллее недалеко от драмтеатра. Шумные компании толпой сидели на прогибавшихся под ними скамейках, держали в руках бутылки пенного пива, играли на гитарах и дышали воздухом, раскаленным от их горячих историй и ненормативной лексики.

Может, сегодня какой-то праздник?

Сейчас было восемь вечера. А Глеб сидел и размышлял о сегодняшнем дне: о своей работе, о странных звонках, o пустом e-mail, что пришел сегодня утром, о страхе, возникающем у него. Сидел, осматривал людей и теребил влажной от испарины рукой шелестящий букет цветов.

Внезапно он заметил в толпе человека, опершегося спиной на дерево, приблизительно в двадцати — двадцати пяти метрах от Глеба. Это был седовласый мужчина с круглым, но не толстым, словно добрым лицом, пересеченным неглубокими морщинами. (Хотя, «добрый» или «недобрый» — две вещи глубоко относительные, как и все в этом несовершенном мире). Можно даже сказать, что он не старик, но уже и не столь молод. Все бы ничего, если бы человек не улыбался едва заметной улыбкой, а его синие глаза, близко посаженные к носу, не смотрели бы на Глеба.

— Глеб! — Окликнула Ева, севшая рядом с Глебом на скамью, — куда так смотришь, меня не замечаешь?

— Прости. — Глеб отвел взгляд от странного мужчины и надолго прильнул к ее губам. — Просто у меня был нелегкий день, задумался. — Он посмотрел туда, где только что стоял мужчина, но там его уже не было. Очевидно, тот ушел. Глеб вручил Еве букет цветов.

— Спасибо! — Хоть у нее и было неплохое настроение, стало заметно, что оно улучшилось. — Если я спрошу: в честь чего это?

— Захотелось тебя порадовать.

— Может, сегодня у нас что-то особенное?

— Нет же. Просто так! — Взбунтовался Глеб.

— Ладно, ладно. — Успокоила его Ева.

Она выглядела, как всегда, замечательно. Ей были присущи изящество и особая, едва уловимая грация.

— Я, если честно, забыл, какие цветы тебе нравятся больше… — Начал было Глеб.

— Глебушка, ты угадал, — перебила Ева случайно. И погрозила пальчиком. — Давно не дарил ничего.

Он промолчал и лишь нежно взял ее за руку.

— Как дела, книга? «Кусок»? — Спросила она, улыбнувшись. По-видимому, она не воспринимала эту книгу всерьез. Да и кто будет воспринимать книгу с таким названием серьезно. А между тем это серьезная психологическая драма. Может, стоит сменить название? Нет… Кажется ирония в драме урбанистической философии очень нужна, просто необходима, так что название все-таки подходит.

— Похоже, в порядке, насколько я могу знать. Сегодня отправил ее своему издательскому агенту. Жду ответа, надо будет позвонить ему сегодня вечером.

— Шанс-то на успех есть всегда.

— Еще я скучаю по тебе…

— Не волнуйся. Видишь, какая я счастливая?

— Не сказал бы что очень, но… — честно ответил Глеб. — И не в дурном настрое.

— А это значит, теперь все будет как раньше. Почти все уладила. Потом расскажу.

— Расскажешь. Надеюсь, это правда. Знаю, куда мы поедем. В кофейню.

— Угу, мы там давно не были. Можно и заглянуть, — ответила Ева.

Солнце уже не виднелось, оно скрылось где-то за старинными домами. Парк укрыли длинные густые тени, еще час-другой и зажгутся фонари своим неярким бледно-желтым светом.

Они неторопливо продвигались к цели.

— Сегодня неплохая погодка, в меру прохладно, мне такая по душе. — Глеб вспомнил поговорку: если разговор зашел о погоде, значит — говорить не о чем. Он взглянул вверх. Там, сквозь густые кроны деревьев, просматривалось хмурое небо с зияющими в нем просветами лазурной синевы.

…Ева и Глеб сели за первый стол, солидарно заказав кофе с булочками. Они часто молчали. Иногда просто не хотелось говорить. Ведь времени много, далеко не у всех так. Сейчас молчали — не потому, что нечего сказать, а просто потому, что можно понять друг друга без лишних слов. Глеб терпеливо ожидал рассказа и некоего откровения. Молчанье — золото.

Девушка принесла поднос с кофе и маленькими булочками — круасанами, поставила его на край и тихо удалилась в глубь зала. Глеб проводил официантку то ли презрительным, то ли ленивым взглядом и снова взглянул на Еву. Он отпустил ее руки, и отпил ароматного кофе сорта арабики с корицей.

Глеб подумал, что не хватает ему в отношении с ней какой-то изюминки. Не сколько совместного проживания и спокойствия, сколько… Хоть она и была ему самым близким человеком, всегда старалась понять его, поддержать, все же чего-то не хватало.

Все же, воистину, чего-то не хватало.

Руки Глеба были в карманах. На голове — балахонный капюшон. Шел сильный дождь. И этот дождь уже успел изрядно промочить Глеба, и капюшон липким блином бессмысленно был прибит к его голове. Какая была необходимость закрывать кофейню так рано, когда на улице льет, как из ведра? Глеб уже провел Еву до ее дому, что был недалеко отсюда. И сейчас он возвращался к своей машине, оставленной на обочине, недалеко от книжного магазина. Съежившись от холодной сырости, Глеб вспоминал Еву, вечера, проведенные с ней, неожиданно перешел на веселые пьяные кутежи с друзьями дома или в других местах, а потом и уже где-то на улице. И вдруг с отвращением вспомнил странные звонки по телефону и дыхание, пугающее его.

Вскоре дождь стал совершенно ледяным, одежда промокла насквозь и стала очень тяжелой. Глеб даже ощущал, как по его спине потоками струилась дождевая вода, и кашлянул. В его голове невольно пронеслась мысль что, провожая девушек и возвращаясь домой замерзая, молодые люди… болеют. Но, эта мысль куда-то сгинула, когда взгляду Глеба предстал мужчина с добрым лицом, которого он видел, сидя на лавочке в ожидании Евы. Несмотря на проливной дождь, этот мужчина стоял в тонком матерчатом и, безусловно, мокром плаще. Его жидкие седые волосы на голове чуть вздрагивали при ударах по ним тяжелых капель дождя. Мужчина спокойно смотрел на Глеба, поджидая его.

— Закурить не найдется? — Крикнул человек. И его голос был еле слышен от шума дождя.

Глеб заинтересовался, остановился возле него, пошарил по карманам, для виду, и ответил:

— Э… Простите, нет.

— Да и я не курю. — Человек улыбнулся и протянул Глебу какой-то конверт.

— Что это? — Спросил Глеб недоверчиво.

— Возьмите это. — Этот человек мало походил на почтальона при том обстоятельстве, что почтальоны не доставляют почту в руки прямо на улице, предварительно выслеживая получателя из-за дерева или из-за угла.

Глеб, не колеблясь, взял. Он просто спешил добраться до машины. Раздался оглушительный гром; где-то вдали сверкнула яркая, слепящая молния.

— Это пригодится вам, — сказал человек. Глеб волновался от нехватки ответов на накопившиеся вопросы и загадки. Кроме того, у него был интерес.

— Кто вы? — Глеб кашлянул.

— Потом… мне нужно идти, да и вам тоже, Глеб. Простудитесь еще. — Человек развернулся и пошел по дорожке, в сторону кофейни.

— Глеб? — Глеб удивился. Он взглянул на конверт, размышляя о том, что в нем может быть, положил в мокрый карман балахона и двинулся дальше, к автомобилю.

Ему казалось, что вокруг него формируется нечто странное и непонятное. Он словно ощущал вокруг себя упругую петлю заговора.

— Ух… Точно. — Он вздрогнул от холода и, открыв дверь своей машины цвета баклажана, сел в нее, захлопнул дверь и включил свет. Ему хотелось посидеть в ней немного, прежде чем поехать. Он прокашлялся и снял с себя вымокший до нитки балахон. Затем положил его на сидение справа. На заднем сидении должна была лежать чистая сухая футболка, но Глеб не оборачивался, он замер. Ему казалось, что сзади кто-то сидит. Он, затаив дыхание, уставился бессознательным взглядом вперед на улицу. Справа колыхались деревья с густой бушующей листвой, слева вознеслись бесцветные тусклые в ночи дома с ярко-желтым светом из больших окон; впереди в глубине улицы на дороге носились невзрачные автомобили, изредка мелькавшие яркими фарами. На этой улице машин не было: здесь, рядом с парком, как известно, проезд был запрещен.

Глеб не решался посмотреть даже в зеркало заднего вида. Ему стало чудиться, будто он слышит чье-то мерное дыхание сзади. Да! Он, несомненно, его слышит. В мышцах чувствовалась пульсирующая нервная слабость. Его руки, несмотря на нее, сами вцепились в руль. Он продолжал сидеть, не смея взглянуть назад. Дыхание стало громче и как будто в микрофон, точно с перегрузкой.

— И что вам нужно? — Болезненно отчеканил Глеб.

Ему никто не ответил. Что же, он того и ожидал. Может это и к лучшему. Лишь кто-то позади него продолжал громко дышать. У Глеба появилось неопределенное желание оглянуться, или хотя бы посмотреть в зеркало заднего вида. Его пустой взгляд скользнул к нему, но не достиг. Боковое зрение, казалось, уловило какое-то движение в зеркале. Рефлекс взял свое: Глеб посмотрел в зеркало… На сидении… На бежевом… Небрежно висела серенькая футболка. Глеб все-таки обернулся. То же зрелище. Он облегченно выдохнул и вытер с теплого лба то ли пот, то ли воду. Дыхание, которое Глеб слышал, растворилось в воздухе, став его собственным.

— Что это может значить? Простыл, должно быть. — Глеб протянул ослабшую от испуга руку к футболке, схватил ее, одел на голый торс и поехал домой. Дорогу освещали скучные фонари, словно задремавшие стражи, опершись на алебарды.

Конверт! Конверт в балахоне! Одним движением Глеб рукой нырнул в карман и достал оттуда мокрый и слегка мятый конверт, осмотрел его. Мучаясь в догадках, открыть его не решился.

— Может, завтра? — Приглашающим тоном спросил себя Глеб, словно спрашивал «Чай? Кофе?» или «Может, вина, сэр?» Но это спокойствие было лишь снаружи. Внутри же, его терзало чувство зреющего против него заговора, которое было похоже на чувство, что за ним следят.

Глеб захотел немного отвлечься. Поглядывая на блестящую от воды дорогу, отражающую свет фонарей, он достал из кармана мокрых джинсов мобильник. Пальцы безропотно заскользили по клавиатуре телефона, светившегося ярким синим светом, точно неоновой, подсветки. Недолго думая, он набрал рабочий телефон Игоря. Игорь вовсе не был его другом, даже приятелем считался с трудом. Он был его агентом, которому утром он отправил «Кусок». Пошли бледно-желтые гудки, мерно прерываемые серой тишиной. Именно такие ассоциации появлялись в голове Глеба, когда он слышал сигнал вызова. Прошло пять-шесть таких бледно-желтых гудков, прежде чем Игорь принял вызов.

— Слушаю, дорогуша, — сказал Игорь.

Глеб не стал спрашивать, что это еще за «дорогуша». Он уже привык к постоянным бзикам этого излишне импульсивного женоподобного агента. Кстати, Глеб все пытался найти другого агента. И дело тут было вовсе не в голубизне. Но, к сожалению, не мог найти никого.

— Алло, здравствуй, Игорь, — выдавил из себя Глеб.

— Хорошо, что ты позвонил. Знаешь, почитал бы сейчас твой «Кусок», но, знаешь, еще раньше пришла с рукописью Ирочка, понимаешь?

«Вечно эта Ирочка!» — Подумал Глеб, не слушая быструю болтовню Игоря. — «Куда же еще раньше-то? Небось, прибежала к нему домой вчера вечером как всегда! Впрочем, нашему Игорьку, безусловно, нравятся романчики, которые по-быстрому пишет эта пресловутая Ирочка! Нет! Агента точно надо менять!»

— …А она мне и говорит… — Продолжал Игорь с неприятной задорностью. — Представляешь? Говорит: чур, я сверху, но она-то не знает, что не в моем вкусе…

«Что?! — Возмутился мысленно Глеб. — Стоит отвлечься, подумать о чем-то своем, как он уже рассказывает подробности своей интимной жизни!!! Не уж то я ему нравлюсь?..»

— Э… Ничего, ты главное не торопись с «Куском», чем медленнее — тем внимательнее. — Перебил Глеб. — Я уже привык, что эта Ирочка все время перехватывает у тебя мое время.

Игорь вздохнул.

— Ну, ты же видишь, какая ерунда получается: с самого утра носу из бумаг не высовываю…

— Пока, Игорь! — Растянул Глеб таким тоном, словно что-то объяснял. — Почитаешь, когда будет время, бывай! И знай: это — шедевр!

— Ну, давай, а я вот…

Глеб отключился. Агента точно надо менять! Определенно.

Наконец, увидев свой дом на холме, первый, в ряду других домов, Глеб прибавил газу. Ему хотелось домой: согреться, расслабиться.

Дверь хлопнула за ним. Он стряс с ног мокрые туфли, хаотично развалившиеся в прихожей у шкафчика с одеждой. Дома пахло… домом. Этот домашний запах обычно чрезвычайно неуловим. Мы можем чувствовать запах чужого дома, зайдя к знакомым или незнакомым в гости, но запах своего дома уловить куда труднее. Но все-таки можно: придя домой после хорошей прогулки по свежему воздуху. Этот неопределенный запах и кажется нам родным.

Футболка и мокрые джинсы Глеба легли на узорчатую спинку кровати, но через несколько секунд футболка сползла на пол. Глеб вдруг вспомнил, что мокрый балахон и мобильный телефон с севшей батареей он оставил в машине. Сказать, что забыл, было бы неправдой. Он просто не хотел их брать. Несмотря на несколько чашек кофе, выпитых в кафе, Глеб хотел спать. Он отключил телефон, рьяно выдернув из него кабель, потому что не хотел, чтобы звонили всякие Анонимные Дышатели в трубку. При этом он отметил, что конверт тоже остался в машине. Глеб выключил свет в комнате и лег спать. Утром, как он рассчитывал, все уладится само собой…

— Ты еще не помер? — Чьи-то руки в ожидании сомкнулись на чьей-то груди.

— С чего это я должен помирать? — Ответил я вопросом. Вокруг было глухо, как в сортире.

— Ты же сам собирался.

— С чего это ты взял? Я жить хочу, вообще-то…

Сон прервался в семь часов утра, Глеб решил включить телефон: может кто-то позвонит и это к чему-нибудь приведет. А привести это могло к чему угодно. Догадываться к чему приведет Глеб не захотел, после того, как яркая картина предстала у него в голове: убийца с окровавленным ножом или топором звонит ему, сидя где-нибудь в темном углу, дышит в трубку. Его, конечно, поймают с поличным и с трупом у ног. А потом менты выяснят, куда в последний раз звонил убийца. Начнутся допросы и Глеб, несмотря на то, что будет все отрицать, выйдет заказчиком. Затем будет суд и женщина-судья вынесет приговор.

Впрочем, уже жаря себе яичницу с колбасой, Глеб понял, что подобный разворот событий хоть и возможен, но несколько абсурден и больше походит на сюжет триллера, тем более что маньяк, в воображении, представляется в хоккейной маске, или в противогазе, или, по-крайней мере, в резиновой маске дракона.

— Фу! — Вздохнул Глеб, садясь за стол и разрезая яичницу на ломтики, удобные для захвата вилкой.

Откуда это дыхание, и уж тем более, параноидальный страх, слуховые галлюцинации? На нервной почве? Да! Еще и человек с добрыми глазами, мокнущий под дождем в парке. Он дал Глебу конверт. Сегодня Глеб был настроен вполне рассудительно. Даже по-научному рассудительно. Хотя, по правде говоря, что значит быть научно-рассудительным, Глеб не знал. Едва доев завтрак, он сбегал за конвертом, мобильником и вернулся в дом. Мобильник он кинул на кровать, да и сам с конвертом плюхнулся туда же. Что же в нем? Лотерейный билет? Письмо от внучки или дочки того пенсионера? Рекламная акция, вроде «десять талонов на такси бонус 50 рублей»? Но какой идиот будет раздавать рекламу в конвертах? Глеб не спешил вскрывать подозрительный конверт. В наш век терроризма внутри конвертика вполне мог располагаться какой-нибудь порошочек. Вроде пакетика индивидуального назначения. Споры сибирской язвы? Тем более, что конверт был совсем тонким. Глеб положил его рядом с собой. Нет, время язвенного терроризма как-то вроде, прошло… А все же. Кто знает, сколько таких пакетиков, тьфу! Конвертиков раздал вчера этот добрый господин. В другое время Глеб бы вообще не стал вскрывать такой конверт. Просто выбросил бы и забыл, но если бы не обстоятельства, при которых конверт попался ему в руки.

Глеб схватил конверт. А может просто воображение разыгралось? Нетерпение взяло верх. Глеб вскрыл конверт и оттуда выпала… Ну что оттуда могло выпасть из конвертика такой толщины? Что угодно: от крупной купюры в пять тысяч рублей, до Самой Смерти в простейшей ее форме. А выпала оттуда обыкновенная бумажка — фантик от конфеты «Пiвденна нiч».

Глеб почувствовал себя сапером, который пытался разминировать обычный тостер и заглянул внутрь конверта, но ничего не обнаружил. Развернув фантик, он посмотрел на него с тыльной, блестящей стороны. Да. Тут кое-что было нацарапано. Глеб встал, чтобы прочитать на свет.

Указан адрес Александра Петровича.

— На кой черт мне дался этот Александр Петрович? — Бросил бумажку Глеб и отправился в ванную комнату принять прохладный бодрящий душ. — Тьфу! Черт знает, что такое!

Сделав себе кофе, Глеб подумал, что слишком им злоупотребляет. Может, вот она — причина? Да нет, таких причин сколько угодно у всех, но никто почему-то от этого с катушек еще не съехал. Из окна кухни открывался вид на холмистую местность с обильной растительностью за десятком дач и коттеджей. Может, уже давно стоило продать дом и переехать в центр? Он неторопливо попивал кофе с маленьким круасаном.

Сколько на свете бывает подозрительных звонков и дедушек, просящих закурить? Полно. А молчаливых звонков с дыханием и дедов в проливной дождь просящих сигарету и при этом раздающих свой адрес? Чуть меньше, но все же, если такое случается, значит, где-то тоже есть. Глеб глотнул кофе: в груди словно защекотало чем-то острым и мокрым. И на этот раз это было не волнение. Глеб просто простыл. От этого чувства он снова прокашлялся, едва не пролив кофе. Горькая, но с приятным сладким вкусом жидкость наполнила его рот, затем пролилась по пищеводу. Чем Глебу сегодня заняться? Писать ему не было смысла. Он всегда ждал, когда придет этот смысл. Стоит ли ему вообще этим заниматься или нет? И он приходил, надо было только отдохнуть.

Может, рванем сегодня с друзьями в бар или куда-нибудь еще? — Спросил себя Глеб и, выпив кофе быстрым залпом, шумно поставил (скорее ударил) чашку. — Расслабить нервы, оторваться, напиться, чтобы эта паранойя меня больше не преследовала? А?

А может, сходить за пивом и завалиться с Максимом Горьким на диван? Тоже неплохая идея.

Обрадовавшись такому банальному плану по решению проблемы, Глеб плюхнулся на кровать. Он любил доспать до обеда тем более, что работы он не предусматривал. Новости посмотреть, что ли? Нет, пусть ящик смотрят домохозяйки и пенсионерки, живущие телесериалами, в которых кипят сухие страсти повседневного бытового существования, — так сказал бы, наверное, Горький, если бы дожил до сегодняшнего дня… — с этой мыслью Глеб укрылся одеялом и закрыл глаза, — на улицу мерзко выходить.

Пасмурно.

Так почему же нельзя хотя бы до обеда полежать, помечтать о

чем-нибудь несуществующем, укутавшись в одеяло? Пусть на улице идет начавшийся еще вчера дождь. Пусть мочит вышедших на утреннюю пробежку бегунов, обласканных и избалованных домашних собак и их хозяев в спортивных костюмах, с зонтиками, толком не выспавшихся, которых разбудили эти же их любимые псы, трескучие будильники и супруги. Пусть дождь бьет по многочисленным зонтам граждан и обывателей, носящихся по городу по своим очень и не очень важным делам. Пусть потоки грязной воды рекой стекают в решетчатый сток, либо разливаются лужами у тротуаров. Пусть спешащие водители безжалостно обливают из этих луж всех вышеперечисленных людей с зонтиками и без.

Пусть.

Сейчас Глеба ничего не касается. Для начала дня ему хочется отдохнуть. Ему хочется — он отдыхает. Если бы все так же думали и поступали, мир бы не изменился. Точно-точно. Все равно от дел, которые человек делает нехотя, мало кому становится лучше. И он снова отключился.

Сон и кофе. Кофе и сон. Может, этот кофе с клофелином, а не с кофеином?

Мерзкий звонок телефона дребезжащей волной прокатился по телу Глеба, разбудив его в половину двенадцатого. Этот звон всегда мерзок спросони, не говоря уж о том, что вряд ли хорошие новости могут ждать там, по ту сторону телефонного кабеля. По ту сторону радиоволны. Тем более: это могло быть то, чего Глеб больше всего сейчас боялся. Он вскочил с постели, зажмурил глаза, открыл их и… наполовину взбодрился, уставившись на телефонный аппарат.

А что, если он не возьмет трубку? Что если он просто не возьмет трубку? Сделает вид, что его нет дома. Вышел куда-нибудь.

— Давай же! — Зачем-то сказал Глеб. Очевидно он надеялся, что там не будет этого дыхания. Он нервно взял трубку.

— Да. — Резко гаркнул он. Ответил все-таки!