Снята с публикации
Человек будущего

Бесплатный фрагмент - Человек будущего

Воспитание родителей. Часть третья

Вступление

Июль 2008 года. Я закончил первую книгу «Воспитание родителей». Она уже ушла в типо­графию и скоро должна выйти в свет.

«Советский человек имеет право на отдых». Хо­роша фраза. Право на жизнь. Право на труд. Пра­во на отдых. Добавили бы еще право на любовь, глядишь, все изменилось бы к лучшему. Но от­дых — это тоже хорошо.

Самая лучшая работа, если увлекаться ею, от­нимает все больше энергии, и в нашем подсозна­нии незаметно смещаются ценности. Поскольку в любой работе достижение цели является темой очень важной, зависимость от будущего может усиливаться неимоверно — и тут же в душе прорастает ощущение превосходства, собственной значимости. Увеличивается гордыня, а вместе с нею — раздражительность, осуждение, страх и уныние. Заболевший дух переводит свою болезнь в тело. От неудач, неприятностей человек плавно переходит к болезням. А всего-то-навсего — увле­чение работой, желание выполнить ее на сто про­центов.

Работа может не только закрыть ощущение единства с Творцом — незаметные перегрузки мо­гут отнять энергию, необходимую для жизни. Нужно где-то взять ее взаймы. Этот ломбард находится в нашей душе. Оказывается, если в случае перегрузок, нехватки энергии возникает угроза для жизни, наше подсознание на время мо­жет забрать энергию у детей и внуков: мы ведь едины на тонком плане. Но эту энергию нельзя брать надолго. Если перегрузка длится дольше опасного предела, происходит деформация энер­гетических капсул наших детей и внуков. Они становятся нежизнеспособными: могут родиться больными, могут вообще не родиться. Иногда включается система защиты, если души потомков чистые и должны появиться на свет, — в этом слу­чае родитель возвращает украденную энергию че­рез свою болезнь или смерть.

Если душам детей не хватает жизненных сил, за несколько лет до их зачатия родители проходят стандартную процедуру очищения. Все, за что мо­жет зацепиться душа человека, начинает рушиться и трещать по швам. В этот момент нужно ухва­титься за то, что не разрушается, нужно опереться на вечность, которая называется — любовь к Богу. Чем сильнее разрушаются любые формы счастья, тем больше потребность в единении с Бо­гом. Божественная энергия поступает по мере по­требности в ней. Чем больше потребность, тем больше мы получим любви. Но если мы поклоня­емся ложным кумирам, если привычные жизнен­ные функции — еду, секс, семью, работу — ста­вим во главу угла и ни на минуту не можем отре­шиться от них, тогда любовь приходит не через мелкие неприятности, а через мучения и смерть.

Четвертая заповедь гласит: «Чти субботу». Это означает: забудь обо всем, отрешись от всего, один день в неделю посвяти Богу. В этой запове­ди — не только отражение законов вселенной, но и механизм выживания народа и цивилизации. Я раньше на отдыхе старался читать книги и пере­бирать записки пациентов. Потом понял: работе нужно отдать свое, а отдыху — свое. И сразу ста­ло легче.

Сейчас я приехал в Крым отдыхать. Общение, природа, рыбалка, море. Поскольку мы вышли из него и продолжаем нести море в себе в виде лим­фы — главной составляющей нашей крови, то, окунаясь в море, мы можем забыть обо всем, и тогда оживают чувства, не придавленные созна­нием.

Сознание привязано к телу, и поэтому оно обо­собляет человека, противопоставляет его миру, ставит его в центр вселенной. Сознание нашепты­вает человеку, что он самый значимый, что он уникальный и неповторимый, что он лучттте всех, что он всегда прав. Если чувства слабеют, тогда голос сознания побеждает, и человек утрачивает внутреннее единство с миром, с вселенной и с Бо­гом. Когда любовь перестает струиться в нашу душу, начинается агония, которая долгое время незаметна. Наоборот, поначалу у человека появ­ляется ощущение своей первичности и всесильности, потому что исчезает ощущение своей вторичности перед Богом. Энергия, которую мы всегда отдавали Творцу, разворачивается в сторону вто­ричных потребностей человека. Ощущение полно­го превосходства, всесильности, всезнания — это те фазы агонии, которые уже заметны. А затем на­чинается угасание сознания, разрушение судьбы и в конце концов распад тела.

Когда я писал книги, особенно вначале, мне нужно было переработать огромное количество информации, попытаться связать воедино все со­бытия. Перегрузка сознания при этом, естествен­но, возникала, и, чтобы напомнить мне, что ду­ховность вторична, после написания каждой кни­ги у меня происходили смертельные ситуации или крупные неприятности. Прикосновение к смерти позволяло лучттте настроиться на вечное и отре­шиться от сиюминутного.

Сейчас я стараюсь ни о чем не думать. У меня две недели отдыха. Сегодня можно пообщаться с друзьями, погулять по набережной, искупаться в море.

Утро следующего дня. Я просыпаюсь от того, что слышу шум в прихожей: кто-то там ворочает, переставляет сумки и что-то ищет. Я выглядываю и вижу озабоченного приятеля, который приехал вчера вечером. «Не пойму, куда я дел мой мобиль­ный телефон», — бормочет он. В который раз он копается в своей сумке и вдруг удивленно произ­носит:

Вот это да, да у меня же деньги пропали.

Я смеюсь:

Хорошо тебя подрихтовали этой ночью шуст­рые ребятишки. Очистили не только карманы, но и душу.

И в этот же момент я чувствую, как игривое на­строение резко исчезает. Надо проверить свою сумку, которая лежала в соседней комнате. При первом же взгляде я обнаруживаю кошелек валя­ющимся рядом с сумкой. Документы не тронуты, денег нет. В прошлый раз я занял приличную сумму у своих друзей и теперь привез ее, чтобы отдать. Плюс деньги, которые я взял с собой в отпуск, — исчезло все. Гол как сокол.

Я молча хожу по комнате, туго соображая, что теперь делать и как это могло произойти. В оче­редной раз болезненно понимаю, что денег не вер­нуть, что мой отпуск теперь будет выглядеть ина­че. В этот момент звонит мобильный телефон. Я механически смотрю на номер и понимаю, что звонят из моего офиса.

Сергей Николаевич, — слышу я голос секре­тарши, — примите мои поздравления.

Спасибо, — говорю я, — как раз вовремя. А что еще произошло?

Как «что»? — удивляется она. — Ваша кни­га «Воспитание родителей» получена из типогра­фии. Я держу в руках первый экземпляр.

Очень приятно, — говорю я. — Наверное, книга будет иметь популярность, раз меня так рез­ко почистили.

Я выхожу на кухню и зову друзей. Достаю из холодильника бутылку сухого белого вина, откры­ваю ее и разливаю по бокалам.

Память неожиданно уносит меня в события пят­надцатилетней давности. Тогда я тоже был здесь, в Крыму. Раздался неожиданный звонок, и мой знакомый, звонивший из Петербурга, сообщил:

Ты неправильно повел себя, и наш авторитет поставил тебя на счетчик. С бандитами шутки пло­хи. В течение десяти дней ты должен отдать двес­ти тысяч долларов. Вылетай немедленно в Питер.

Я тупо глядел перед собой, держа трубку возле уха. Рядом сидели друзья, слышавшие весь разго­вор. У меня в тот момент мелькнула мысль: «А за­чем возвращаться в Питер, если там меня, скорее всего, убьют?» Не задумываясь, я ответил:

Я сейчас из Крыма выехать не могу, нет би­летов ни на самолет, ни на поезд.

А через пять дней сможешь приехать?

В лучшем случае через десять, — уточ­нил я.

Собеседник отключился. А я подумал, что у меня еще десять дней жизни в запасе. Друзья во­просительно смотрели на меня. Мы собирались в ресторан, у меня уже вышла в свет первая книга.

Ну что, никуда не едем? — спросил один из них.

Почему же, — ответил я, — едим и гуляем.

Но по лицам моих друзей я видел, что праздни­ка не получилось. Ехали на свадьбу, а попали на похороны.

И вот мы разместились за столом в уютном рес­торане. Оттуда открывался великолепный вид на Ай-Петри. Природа, как и море, очень успокаи­вает.

Помню, однажды у меня был тост — я поднял бокал, когда мы стояли в Серебряной беседке, и сказал:

Давайте помолчим тридцать секунд и ощу­тим эту красоту, а потом за нее выпьем.

А сейчас, с бокалом в руке, я смотрел на лица тех, кто меня окружает, и видел сострадание и со­чувствие. В самую пору пить за упокой.

Хочу сказать тост, — произнес я. — Все вы знаете, что произошло. За эти десять дней я смогу собрать максимум тысячу долларов. Ну, полторы. А товарищи бандиты хотят снять с меня двести. И вот что я подумал. У меня вышла первая книга «Диагностика кармы», и вроде бы она начала пользоваться успехом, обо мне заговорили как об интересном исследователе. Так вот, есть одна за­кономерность, которую не все знают: перед тем как что-то дать, Бог немножко отнимает. Пред­ставляете, сколько я должен получить, если у меня сейчас хотят столько отобрать?

Все дружно рассмеялись. Воцарилась непри­нужденная атмосфера, и дальше мы уже гуляли и веселились как обычно.

Через неделю я вернулся в Питер, но не стал встречаться с тем человеком, который мне звонил. Это был помощник криминального авторитета.

Раньше он был милиционером, потом перешел в бандиты (в 90-х годах эта профессия была мод­ной). Сегодня он опять служит в милиции. Я тогда решил не общаться с ним, а сразу поехал на встре­чу с авторитетом. Вошел в кафе, где обычно соби­ралась банда, представился и спросил, на месте ли старший. Уже через пять минут мы сидели с ним за столом. Выяснилось, что он ничего не знает, что все это затеял его подручный, который решил отнять у меня мою книгу. А получилось это пото­му, что я, желая помочь ему, отдал часть тиража для реализации в его магазин. Он тогда рассудил: а зачем реализовывать книги, когда можно отнять у автора права на издание? В 90-х годах это была модная практика в России. К популярному автору могли явиться с пистолетом и потребовать пере­уступки его авторских прав. Если он сопротивлял­ся, то обычно его убивали.

Пользуясь авторитетом бандитов как рычагом, мой знакомый решил отнять у меня и книгу, и права на ее издание. Он никак не ожидал, что я, игнорируя его, решусь разобраться во всем само­стоятельно. Поскольку он представлял себя чуть ли не моим другом, то не сомневался, что я верю ему стопроцентно. Плюс фактор внезапности. В обычной ситуации его комбинация была бы бе­зошибочной, но моя внутренняя независимость, связанная с верой, позволила изменить ход собы­тий. Я не испугался, не озлобился, не впал в уны­ние. Я искал выход из создавшейся ситуации и на­шел его. Что удивительно: тогда у меня совершен­но не было чувства протеста. Бог дал ситуацию, значит, роптать нельзя. Наверное, это явилось ре­зультатом той чистки, которая была перед написа­нием первой книги. Обычно такой диагноз, как меланома с метастазами, шансов на выживание не

оставляет. Тогда я понял: главное, что нужно за­щищать, — это чувство любви в душе. Это чув­ство нельзя терять никогда. А все остальное, по сравнению с этим, — детали.

Я задумываюсь, глядя перед собой. Вижу дру­зей, стоящих вокруг меня с бокалами в руках. Июль 2008 года.

Итак, тост, — говорю я. — Только что меня поздравили. Вышла первая часть книги «Воспита­ние родителей». Перед тем как что-то дать, Бог немножко отбирает. Судя по тому, что произо­шло, книжка будет популярной. Ну что ж, за но­вую книгу!

Париж

4 июня 2009 года, Париж.

В этом городе очень много маленьких гостиниц и крошечных магазинчиков — все это создает свой особенный колорит. Туристический город. Внешне Париж по-прежнему великолепен, но на­плыв туристов делает свое дело: город все больше становится похож на красивую вывеску. На кра­сивую женщину, которая заботится только о своей внешности и при этом не хочет готовить, рожать, воспитывать детей, заботиться о муже. Может быть, аура французской столицы сказывается на всем государстве? Ведь по официальной статисти­ке каждая вторая француженка бесплодна.

Но сегодня Париж великолепен. Он манит, обе­щает наслаждения, удивляет своей красотой и изысканностью. Он элегантен и непредсказуем. Я собираю свои вещи на третьем этаже небольшой трехзвездочной гостиницы. Мне нужно перегнать машину из Франкфурта в Барселону. Расстоя­ние — около двух тысяч километров. Если идти из Франкфурта вдоль границы Швейцарии, то расстояние короче и его можно преодолеть за один день. Я решил поехать через Париж. Тем бо­лее что машина с немецкими номерами (ее купили мои приятели), и в Париже легче парковаться, эвакуаторы могут пощадить.

Несколько лет назад я был в Париже и купил себе здесь неплохой пиджак. В этот раз я, как рысак, отбегал полгорода, но ничего приличного найти не смог. Я заходил в небольшие бутики, по­лагая, что цены там будут пониже, а фасон получ­ше. Какие же все-таки французы худенькие, ду­малось мне. Все пиджаки — в среднем 48 размера. А цена — от 600 до 2500 евро. Я понимаю, люди хотят купить пиджак в качестве сувенира. Вооб­ще, это неплохо звучит: «Был я тут пару дней в Париже и по случаю прикупил себе пиджачок». Ну и удивить, соответственно, суммой. Знакомые будут изумленно качать головами и слегка завидо­вать. Но мне просто хочется купить хороший пид­жак, пошитый со вкусом и из хорошей ткани. И желательно за 100 евро. Однако я понимаю, что эта мечта менее осуществима, чем возможность просто побывать в Париже.

Если идти по бульвару Монмартр, то можно выйти к одному из крупнейших магазинов Пари­жа — «Галери Лафайет». Это недалеко от знаме­нитой Парижской Оперы. Я улыбаюсь, подумав, как меняется психология людей. Раньше говори­ли, что большой магазин находится рядом со зда­нием французской Оперы. Сейчас будут говорить, что Опера располагается недалеко от крупного ма­газина. В мире современного язычества приорите­ты меняются. Я вот тоже пиджачок решил себе прикупить в первую очередь, а Лувр со всей его коллекцией обошел стороной. Правда, я там был и все помню до деталей. И «Джоконда» под брони­рованным стеклом почему-то произвела меньшее впечатление, чем репродукции. Может быть, по­стоянная толпа перед этой картиной мешала. Ис­кусство — дело интимное. Когда ты один на один с картиной, тогда открывается то, что не видно толпе.

Вообще, в искусстве скрыто уникальное диа­лектическое противоречие. Вот есть, допустим, ре­месло, а есть искусство. Одна картина написана ремесленником, а вторая — мастером. В чем раз­личие? Мы привыкли слегка поплевывать на ре­месло и поклоняться искусству. А на самом деле ремесло — это искусство, поставленное на поток. Оно может служить всем, но сначала оно создает­ся для кого-то лично. Личное потом становится коллективным. Коммунизм попытался истребить личное, оставив только коллективное, и развитие остановилось. Продолжалось оно только там, где без личности невозможно было обойтись. Это те­атр, кино, скульптура, живопись. Но и там идео­логия пыталась интересы личности свести к нулю.

Помню, как в начале 80-х годов я приехал в Ле­нинград. Я работал на стройке и часто посещал Эрмитаж. Искусство принадлежит народу, утвер­ждали плакаты. Все произведения искусства, ото­бранные у частников, хранились в Эрмитаже. На фоне убогой, примитивной мебели и интерьеров городских квартир Эрмитаж поражал красотой и изысканностью. Мне доставляло удовольствие ча­сами бродить по его залам. Но потом я заметил, что эта красота меня внутренне не трогает, что я не могу отличить хорошую картину от плохой. Кто-то посоветовал мне тогда: «А ты представь себе, что хочешь купить эту картину или статуэт­ку и поставить у себя дома. И реши для себя, стоит это делать или нет». Как только я включил личный интерес, мгновенно все вокруг измени­лось. Сразу же появилось ощущение, что одна вещь хороша, а другая — посредственна. Тогда я на себе ощутил, что такое диалектика.

Искусство, которое служит только одному че­ловеку, будет постепенно умирать, так же как искусство, которое хочет служить всем вместе, исключая каждого в отдельности. Каждая клетка в организме живет своей жизнью и одновременно ощущает себя единой со всем организмом, в ко­тором десятки миллиардов клеток. На первый взгляд это кажется парадоксом. Есть индивиду­альная цель и смысл жизни у живого существа, а есть коллективная цель — цель живого существа как части целой популяции. Внешне личные и об­щественные интересы различны и противоречат друг другу, а внутри они полностью совпадают. На самом деле эти странность и противоречие объясняются строением вселенной, которое голографически воспроизводится любым объектом и процессом.

Вселенная на тонком плане абсолютно едина. Время, пространство и материя сжаты там в точ­ку. Индивидуальное и коллективное там не имеют никаких отличий. Когда время раскрывается че­рез пространство и материю, тогда центр круга пе­рестает совпадать с окружностью. Появляется ин­дивидуальное и коллективное. Между ними воз­никает конфликт, который усиливается по мере развития, расширения пространства и материи. Периодически индивидуальное и коллективное должны ощущать свое полное единство, возвра­щаться к первоистокам, чтобы конфликт не при­вел к взаимному уничтожению. В какой-то степе­ни этот процесс отражен в теории пульсирующей вселенной.

В принципе, если вдуматься, все, что мы ви­дим, — это пульсации. Вспышка, расширение, ин­дивидуализация, а затем — сжатие, объединение, единство. Вселенная возникает, расширяется и за­тем опять уходит в точку. Все процессы во вселен­ной пульсируют. Для того чтобы жить, мы ды­шим — грудная клетка расширяется и сжимается. Для того чтобы кислород напитал ткани, сердце каждую секунду расширяется и сжимается. Мы засыпаем и просыпаемся. Мы живем, умираем, а потом наша душа вновь появляется на этой земле. С этой точки зрения теория реинкарнации вполне логична и естественна даже без многочисленных косвенных доказательств. Во вселенной нет одно­разовых процессов. Развитие — это смена циклов, череда состояний, которые, повторяясь, все боль­ше походят на вселенную в целом. В конце концов индивидуальное и коллективное опять сольются воедино. Точка и бесконечность станут неразличи­мы, вселенная вернется в изначальное состояние. Вдох и выдох Брамы.

Один из главных процессов во вселенной — это излучение света. Фотон является частицей и вол­ной одновременно. Волна — это коллективное, а частица — это индивидуальное. И так же, как вся вселенная, свет голографически существует в том же режиме. Он распространяется порциями, кван­тами, он пульсирует. На самом деле то, что мы на­зываем светом, на 50% состоит из того, что мы, собственно, воспринимаем как свет, а остальные 50% — это то, что мы воспринимаем как темноту. Так что свет и тьма неразделимы — так же как добро и зло. И то и другое управляется Творцом. Разделение на добро и зло может быть только по­верхностным, подобно тому, как снаружи разде­ляются интересы личности и коллектива.

Наша Земля вращается в двух потоках време­ни. Понятия «левое» и «правое» естественны для нее так же, как и для любого живого существа. У человека правая сторона тела связана с буду­щим, левая — с прошлым. Будущее — духовно, прошлое — материально. На тонком плане между духовным и материальным особой разницы нет, а на внешнем уровне она существенна. Правое по­лушарие головного мозга связано с чувствами, об­разами, подсознанием. Левое — больше ориенти­руется на логику, мысли, предметы. Правое полу­шарие нашей Земли больше ориентировано на коллективное сознание. Левое, западное полуша­рие — на индивидуальное. Истина, как и любовь, рождается там, где соединены противоположно­сти. Поэтому все великие откровения происходи­ли в тех местах, где соединялись Запад и Восток. Это нынешняя территория Ирана и европейская часть России. Полученная новая информация раз­делилась когда-то на более прагматическую ветвь, уходящую в сторону Египта и Палестины, и на бо­лее аскетическую, уходящую в сторону Индии.

Еще недавно восточная тенденция, представ­ленная социализмом, боролась с западной. Социа­лизм умер. Теперь будет умирать капитализм. Это уже видно невооруженным глазом, одна статисти­ка чего стоит.

Когда я в первый раз оказался в Париже, а это было больше десяти лет назад, у здания Оперы и возле храмов было достаточно оживленно. Сейчас оживленность — возле крупных магазинов. Куль­тура и религия не являются больше инструментом познания и развития, они стали рычагом для зара­батывания денег. И потихонечку они начали неза­метно умирать.

Раньше я считал, что искусство — это выработ­ка подсознательных целей. Наука вырабатывает систему ориентиров, за которыми следует наше сознание, а искусство дает цели нашим чувствам, нашему подсознанию. Искусство всегда сопряже­но с будущим, оно не только дает цели, но и про­рочествует, предвосхищает будущее. Если общест­во ждет распад и гибель, то чем талантливее чело­век искусства, тем печальнее и трагичнее могут быть его произведения. Талант в искусстве — это всегда пророк. Об этом говорил еще Пушкин, это подтвердил Лермонтов. Герой его произведений Печорин предсказал смерть другому человеку, а сам Лермонтов предсказал смерть Российской им­перии за много десятков лет до этого события.

Я ходил вечером по улицам Парижа и с любо­пытством разглядывал витрины магазинов. И вот уже ночью, проходя мимо одного из магазинов, я в удивлении остановился перед его большими вит­ринами. Это был очередной магазин, в котором продавались одежда и обувь. Но над оформлени­ем витрин поработал Мастер, это было видно сра­зу. У профессионала высокого уровня работает каждая деталь, все четко выстроено в связном ан­самбле, как в хорошем оркестре. Максимальное выражение индивидуального и коллективного. Меня удивил принцип расположения манекенов. Одеты они были разнообразно, с большим вкусом, на некоторых витринах это была небольшая клоу­нада с элементами цирка. Все манекены объединя­ло одно: они были подвешены веревкой за ногу. Одни опирались при этом телом на подиум, дру­гие висели в воздухе. Ощущение было странное. Для многочисленных туристов, бродящих по ули­цам Парижа, возможно, это было ново, необычно и эмоционально. Ведь сейчас художник пытается удивить новизной, нестандартностью подхода. Но новизна, с моей точки зрения, должна давать душе ощущение любви и счастья.

Когда приходишь в театр, то в первые же не­сколько минут становится ясно, слабый спектакль или нет. Нескольких пульсаций достаточно, если они есть. Если вся вселенная придет к Богу, вернется к Нему и растворится в бесконечной любви, то этим же должен завершаться и любой процесс во вселенной, каким бы он ни был — кратким или длительным. Спектакль должен вы­зывать у зрителя катарсис. Это можно назвать очищением любовью. То, что в конце должна победить любовь, — это естественно и закономер­но, как закономерно появление и исчезновение вселенной. Причем вовсе не обязательно должны победить жизнь или благополучие. Любовь может победить и тогда, когда главный герой умирает или страдает, потому что любовь не должна сра­статься ни с жизнью, ни с наслаждениями. Сейчас часто после спектаклей выходишь с ощущением, что тебе нагадили в душу. Художники, режиссе­ры, похоже, утратили ощущение смысла жизни. Или они попросту не могут увидеть любовь за ны­нешней волной деградации и саморазрушения ин­дивидуального сознания.

В принципе то, что я увидел в витрине, можно назвать разрушением судьбы. Ноги человека свя­заны с судьбой. Подвешенный за ноги человек или манекен в нашем подсознании означает не просто разрушение судьбы, но полный ее крах. Я переключаюсь на внутреннее видение: как влия­ет витрина на человека, разглядывающего ее? Лю­бопытно: она дает ему разрушение судьбы. То есть искусство, влияя на наше подсознание, может не только лечить и спасать. Оно может и убивать.

Я шел дальше по ночной пустынной улице Па­рижа и думал о том, что в принципе увиденное мною в витринах глубоко закономерно. Одна крайность всегда переходит в другую. Человек, не умеющий любить, стремится к крайностям и по­клоняется им. Сначала он молится и поклоняется любимому человеку, а потом ревнует, обижается, ненавидит и готов его убить. Сначала он поклоня­ется стабильности, благополучию и красоте, а по­том начинает разрушать, уродовать все вокруг и стремится к медленному самоубийству. Витрины больших магазинов Парижа всегда были симво­лом богатства, процветания, успеха. Они отража­ли подсознательную систему ценностей человека. Сейчас, похоже, начинается противоположный процесс.

Я раньше не мог понять, почему в модельном бизнесе практически все гомосексуалисты, а потом понял. Красивая одежда, красивая манекенщи­ца — это символ сексуальности, жизни, красоты. Тот, кто поклоняется жизни во всех ее аспектах, обречен рано или поздно прийти к разрушению жизни. Не обязательно для этого убивать других или себя, это ведь только внешняя форма разру­шения. А внутренние формы разрушения могут выглядеть по-разному: как гомосексуализм, то есть разрушение жизни и потомков, как снижение потенции и бесплодие, как многочисленные болез­ни и проблемы с психикой. Жизнь — достаточно разнообразная штука, и процесс ее саморазруше­ния тоже может быть весьма разнообразным.

Для чего женщине нужна красота и сексуаль­ность? Для чего ей нужны красивая одежда и ма­кияж? Для того чтобы привлечь самца и родить от него потомство. Когда поклонение жизни превра­щается в ее разрушение, в первую очередь утрачи­вается содержание, смысл сексуального импуль­са — появление потомства на свет. Есть красивое лицо, великолепный макияж, глаза с поволокой и сочные губы. Есть точеная фигурка, изысканней­шая одежда, полное совершенство форм и линий. Нет только одного — желания рожать и умения любить. Если человек не поклоняется любви, которая происходит из Творца, любовь незаметно уходит. Поклонение жизни приводит к утрате ее внутреннего смысла. Женщина становится бес­плодной, ведь ей не нужны дети. Мужчина стано­вится гомосексуалистом.

Многие столетия мы считали, что нельзя покло­няться деньгам. А поклонение красоте, чувствен­ности, благополучию считалось вполне нормаль­ным явлением. Поклонение знаниям, таланту — это даже не обсуждалось. А на самом деле, как на­зывается божок, которому мы поклоняемся, осо­бого значения не имеет. Главное, что происхо­дит, — это разрушение образа единого Творца, нарушение первой из десяти заповедей, данных Моисеем.

Человек с мышлением велосипедиста, чтобы выжить, должен выйти из скоростной машины и вернуться за руль велосипеда. Нынешнее челове­чество возвращается к языческому мышлению, но при этом не хочет выходить из сверхскоростной машины, называемой цивилизацией. А зловещие «звонки» уже поступают. Как будет выглядеть по­следующее самоуничтожение? Как новые экспе­рименты с ГМ-продуктами? Как погибающая эко­логия планеты? Как новые болезни? Как абсо­лютный приоритет денежной прибыли в науке, искусстве и повседневной жизни?

Когда на приеме я вижу тонкие планы челове­ка, я лишний раз убеждаюсь, что все начинается с восприятия мира. Что чувствует человек? Как он относится к миру? Какая у него система ценно­стей? Все это определяет его будущие болезни, распад его судьбы или смерть, будут ли здоровы его дети или они будут несчастны. На тонком пла­не все это видно в данную секунду. Неверное устремление — это дети, которые могут родиться уже гомосексуалистами, после чего род закончит­ся. Это распад семей, болезни.

У человека верующего ошибки в мировоззре­нии чаще выходят на внешний план через болез­ни, неприятности и несчастья. За счет этого вы­равнивается и очищается душа. У тех, кто веру утратил и поклоняется внешним богам, распад на­чинается изнутри. Он происходит долго и неза­метно, поэтому вначале эти люди всегда в выигры­ше. Они могут прекрасно выглядеть снаружи, у них могут великолепно идти дела — за счет пол­ного разрушения будущего. Но внутри они пусты, их уже нет. Их потомки нежизнеспособны, они вымрут постепенно или просто не появятся на свет. Но сейчас эти люди благополучны и преуспе­вающи. И рядом с верующими, которые болеют, страдают и мучаются, они выглядят особенно вы­игрышно. Но будущего у них нет, внутри они мерт­вы. Наверное, о таких Христос говорил своим уче­никам: «Пусть мертвые хоронят мертвых».

Кстати, пару лет тому назад в Израиле я с удивлением узнал о том, что в иудаизме есть такое правило: святого, даже умершего, считать живым, а грешника, даже живущего, принято считать мерт­вым. Потому что у святого есть будущее, которое не ограничивается одной жизнью. А грешник это будущее съедает, оно в нем уже мертво, содержа­ния у него уже нет, хотя его форма может чувст­вовать себя прекрасно.

«Интересно, — думал я, направляясь к „Галери Лафайет“, — мы в сознании хотим одного, а в подсознании часто совершенно другого». На уров­не сознания мне нужен пиджак хорошего покроя и без синтетики, а в подсознании — другая картина. Купив в Париже какую-то вещь и надевая ее, я буду ощущать себя в этом городе. Пиджак мне нужен для ощущения присутствия на великолеп­ных улицах и площадях Парижа. Через него я буду соединяться с пароходиками, плывущими ве­чером по Сене. Называются они «Бато Муш» — «мутттиные кораблики». Не знаю, при чем тут мухи, но их так называют. В стоимость билета обычно входят шампанское, вино и закуска. Про­жектора, расположенные на верхней палубе, осве­щают все вокруг. Все сидят за столами и наслаж­даются видами великолепного города.

Знаменитейший собор Нотр-Дам де Пари смот­рится с этого судна совсем по-другому — он как бы парит в воздухе. Совершенно мистическое зре­лище. Я гулял возле собора по площади, а потом тот же собор наблюдал через окно прогулочного корабля. Несопоставимые впечатления. Вот что значит другая точка зрения. Для того чтобы по­стичь увиденную красоту, нужно попытаться до­стигнуть уровня того, кто ее создавал, и ощутить такой же выброс творческой энергии. А поскольку главная энергия идет из любви, то выброс духов­ной энергии подталкивает, помогает нам идти к любви и вере в Бога. Поэтому, когда я гулял со­вершенно бесцельно по улицам и площадям Пари­жа, заходил в храмы и музеи, у меня часто возни­кало ощущение восторга. Вообще, когда видишь нечто неожиданное, величественное, совершенное, хочешь не хочешь, а пытаешься внутренне соеди­ниться с этим. А когда уже бывал в этих местах, то происходит добавочная вспышка энергии, как от встречи со старым знакомым. И возникает ощу­щение счастья.

В этот раз я не пошел в храм на вершине Мон­мартра. Я был там как раз перед двухтысяч­ным годом. За сутки до урагана я чувствовал себя очень плохо. Все люди: и огромное количество ту­ристов, приехавших в Париж по случаю этой даты, и местные жители — радовались и ликова­ли. Миллениум! А у меня было ощущение тяже­лой болезни. Я эту убийственную радость, кото­рая, судя по всему, и вызвала ураган, не разде­лял. Мне было плохо, но было неудобно отменять нашу короткую поездку. Помню, что я только за­шел в Сакре-Кер — храм, находящийся на верши­не Монмартра. Я был в совершенно плачевном состоянии, было ощущение, что начинается воспа­ление легких. Мне было жутко холодно, и прони­зывающий ветер усугублял это состояние. В цент­ре храма молились прихожане, а туристы прохо­дили по периметру и выходили обратно. «Сейчас помру, не дай Бог, — подумал я тогда, — сколь­ким людям проблемы создам». А потом неожидан­но вспыхнула мысль: уж если умирать, то лучше в храме. Молиться легче. Отрешиться легче. Как-то сразу улучшилось настроение. А через пару минут появилось ощущение внутреннего тепла. Этот жар шел изнутри, незаметно согревая и поднимая на­строение. Из храма я вышел в совершенно другом состоянии. Я уже не замечал холодного ветра. Все вокруг стало выглядеть как-то по-другому.

«Если уж посещать храм, то в таком же состоя­нии, — подумал я. — А пока я тут гарцую в поис­ках пиджака, пожалуй, можно ограничиться пло­щадями и улицами».

Все влюбленные мечтают слетать в Париж. Если сказать «город влюбленных», то люди поду­мают о Париже. Но у каждой медали есть две сто­роны. Любовь видит обе стороны медали. Если человек хочет видеть только одну сторону, он лю­бовь утрачивает. Тот, кто поклоняется наслажде­нию и бежит от боли, сначала наслаждение назо­вет любовью, а потом любовь потеряет. Французы занятие сексом назвали любовью. Вроде бы что тут такого? Плотское, сексуальное наслаждение названо красиво и возвышенно. Представьте се­бе — «мы занимаемся любовью». Вроде бы это го­раздо поэтичнее, чем то, что религия часто на­зывает «блудом», «сладострастием», «похотливо­стью». Ведь сказано же в Библии: «Плодитесь и размножайтесь». Почему же человек должен отка­зываться от счастья? Почему же он должен пре­зрительно относиться к наслаждению? А ведь сек­суальное наслаждение с любимым человеком — это высшее физиологическое счастье.

Итак, люди стали «заниматься любовью». То, что раньше называлось плотским и животным про­цессом, было превращено в красивый и романти­ческий ритуал. Какие могут быть проблемы? Но мы думаем об одном, а наше подсознание — со­всем о другом. Многие столетия мы несли в себе, в своем подсознании, истину, которая звучала так: «Бог есть любовь». Это означало, что любовь есть высшее наслаждение и высшая боль и потеря од­новременно. Бог не только дает нам жизнь, Он ее и отбирает. Когда занятие сексом назвали лю­бовью, когда чувство любви оторвали от души и присоединили к телу, поставив тело на первое мес­то, в подсознании возникла другая схема: Бог — это секс, Бог — это наслаждение. Подчеркнутая эротичность женских нарядов, начавшаяся в эпо­ху Возрождения, любовь превратила в секс и по­степенно стала возвращать людей в те ранние язы­ческие времена, когда люди поклонялись мужско­му члену, женщине как символу продолжения жизни, — сначала поклонялись, а затем эту же жизнь уничтожали. Современные книжки, описы­вающие жизнь людей много лет назад, как прави­ло, выбрасывают главное — реальность. Люди с языческим мышлением убивали, резали, уничто­жали друг друга постоянно. Войны, взаимное ис­требление происходили непрерывно. Способ мыш­ления, мировоззрение язычников исключали мир, взаимопонимание и гармонию. У человека, мысля­щего крайностями, понятия равенства не сущест­вует: он может быть либо господином, либо рабом.

Более или менее реальное представление об ис­тории можно найти на страницах Ветхого Завета. Те, кто читает его в первый раз, поражаются оби­лию крови, смертей и насилия. Но для язычника это совершенно нормально. Для того чтобы хотя бы подсознательно верить в единого Творца и устремляться к Нему, язычнику необходимы постоянная боль, лишения, потери, насилие и смерть. Без этого принудительного механизма энергетика язычника застаивается и погибает. Благополучие и стабильность являются для него смертельными.

Эпоха Возрождения (а точнее сказать — Вы­рождения), начавшаяся в XIII — XIV веках в Евро­пе, дала великолепный внешний расцвет искусств, ремесел, промышленности и все большее поклоне­ние наслаждению. Сначала — самым возвышен­ным чувствам, потом — наукам, знаниям, талан­ту, цивилизации. Потом поклонение обратилось к еде, одежде и сексуальным удовольствиям. Потом секс назвали любовью.

Если разрушить фундамент, неизбежно рухнет все здание. Отрекаясь от первой заповеди, чело­век неизбежно придет к нарушению всех осталь­ных. Грех для него станет добродетелью. В хрис­тианстве говорится, что грех ведет к смерти. Христос говорил о том, что грех приводит к болез­ни. Сутью любого греха является утрата устремле­ния к Богу, разрушение единства с Создателем. Это приводит и к утрате любви, и к постепенному опустошению главных запасов энергии, которые есть в душе каждого человека. Может быть, по­этому такая печальная статистика у французских женщин, особенно в крупных городах, где нрав­ственность всегда была ниже, чем в деревне. «Кто знает?.. — думаю я. — Но, похоже, вселенский эксперимент, когда нарушаются главные запове­ди, подходит к концу. И чем он завершится, при­близительно ясно. Достаточно перечитать Пяти­книжие Моисея».

Я не сомневаюсь, что люди пройдут через раз­рушение старого сознания и выживут. Появится новое сознание, оно будет неразрывно связано с любовью. Новое мировоззрение не будет покло­няться сексу и благополучию. Женщины научатся любить и рожать. Но это, наверное, будет не сей­час, а чуть позже. Сейчас я пока вижу манекены, подвешенные за ноги, как символ того, что может быть в ближайшем будущем. «Не стоит драмати­зировать ситуацию, — думаю я, — все рождается, живет и умирает». Старая система мышления так­же умирает сейчас. Главное, чтобы вместе с идея­ми не умерли люди. Конец света может означать как прекращение старого мышления, так и пре­кращение этого мышления вместе с его носителя­ми. Часто представители религии говорят о конце света как о физическом процессе, а это процесс в первую очередь духовный: все события сначала происходят на тонком плане и только потом — на физическом.

Я отвлекаюсь от этих мыслей и захожу в мага­зин. Любезный продавец, пожилой, колоритный мужчина, показывает мне все, что есть в наличии. Сорок минут я примеряю: отдаю ему то, что мне не подходит, а он приносит новые образцы. Заме­чаю одну особенность: все пиджаки крупных раз­меров не имеют талии. То есть те, кто шил пид­жак, считают, что большой размер может быть только у брюхатого, растолстевшего мужчины. Я далеко не худенький, но в районе талии пиджа­ки на мне просто болтались. Кстати, заметил еще одну любопытную особенность: покрой многих пиджаков был весьма неважным, ткань бугорками топорщилась на плечах. Когда носишь пиджак не­сколько лет, ткань начинает растягиваться, прови­сать и теряет строгость очертаний. Красивую фигуру можно плохим пиджаком обезобразить. Я перемерил все и не смог найти ни одного подхо­дящего пиджака. Тогда я отправился в другой крупный магазин, где, потеряв около часа, сумел найти только один достойный пиджак, но он был из шерсти. Ткань прекрасная, но слишком теплая. Стоил он 650 евро. Был бы он подешевле — я бы его взял. Про запас, на всякий случай. Но мне все-таки нужен был легкий, летний пиджак, и я, махнув рукой, ушел из этого магазина тоже.

Вечером решил поднять себе настроение. У портье в гостинице заказал билеты в «Лидо». Если кто не был, объясню.

«Мулен Руж» (то есть «красная мельница») — это знаменитое кабаре, в котором столики вокруг сцены расположены амфитеатром, а на сцене вы­ступают лучшие артисты. То есть ресторан и цирк в одном флаконе. Несколько лет тому назад я был в «Мулен Руж», и мне там понравилось. Цирк, балет, иллюзионисты, опера, варьете, силовые упражнения, спектакль — все это прекрасно орга­нически сочеталось. А когда в очередной раз рас­крылась сцена, пол которой был стеклянным, то это произвело особое впечатление. Под стеклом располагался настоящий бассейн, в котором пла­вали удавы. Внизу, в воде клубками сворачивают­ся и извиваются огромные змеи, а над ними пля­шут фантастически одетые женщины и мужчины. Надо отдать должное организаторам шоу: ощуще­ние от этого зрелища было великолепным.

Портье вызвал такси и вручил мне билет. <<Лидо>> — это то же самое, что и «Мулен Руж», только находится на Елисейских Полях, то есть на улице, которая упирается в Триумфальную арку. За десять евро таксист домчал меня к всемирно известному аттракциону-ресторану. Есть мне не хотелось, поэтому я ограничился только шампан­ским. Кстати, там оно также называется «Лидо», и вкус у него отменный. «Лучите бы его заменили хорошим вином, — подумал я. — Мужикам шам­панское пить вредно, как и пиво. Но по вкусу оно неплохое. Посмотрим, каким окажется шоу». И вот на сцену выходят дамы в нарядах из страу­синых перьев. Одно шоу сменяется другим, а ра­дости нет. То ли у меня настроение было такое, то ли режиссер откровенно подхалтурил, но празд­ника на сцене создать не смогли. Местами — доб­росовестная работа, местами — профессионализм, иногда — неожиданные находки. Нету праздника. Это — как «заниматься любовью». А на самом деле секс есть, а любви нет. Тело трепыхается, со­знание через глаза таращится на все вокруг, а душа не радуется. «Хорошо, хоть не плачет», — думал я, отпивая шампанское. Искусство умерло, а шоу осталось. И никто, похоже, этого не пони­мает. Еще бы, такое великолепие, такие вышко­ленные официанты встречают на входе. Одно сло­во — гламур. А внутри — пустенько. Искусство направлено на радость души, а шоу-бизнес — на радость тела, на то он и бизнес.

Я допиваю бокал с шампанским. Шоу закончи­лось. Я смотрю на лица выходящих из зала людей и на них тоже не вижу праздника. Завтра еще один день я проведу в Париже. А потом мне пред­стоит проехать около 1100 км до Барселоны, там можно будет остановиться на ночь.

А назавтра — опять ослепительный Париж. Не­большие кафе, в которых в основном пьют кофе с круассанами. Великолепная набережная, про­гулки по которой вызывают у меня наслаждение. Великолепная архитектура Парижа поддержива­ется деревьями и парками. После Москвы, где безумная страсть к деньгам истребила значитель­ную часть зелени, Париж выглядит очень уютно. В Москве гулять негде. В Питере можно гулять возле Невы и каналов. В Париже можно гулять везде. Я вспоминаю об этом через день, собирая свои вещи в гостинице. Мне нужно спуститься вниз к портье и спросить, каким образом двигать­ся в направлении Барселоны. Я не догадался ку­пить карту Франции, но, думаю, по трассе дви­гаться на юг будет несложно. Мне главное — выбраться из Парижа, потому что здесь можно увязнуть еще на час-полтора, а мне нужно до­браться до места до наступления темноты, по­скольку я жаворонок, да еще и со слабеющим зре­нием — вечером машину вожу плохо. Вернее, ис­пытываю дискомфорт и излишне напрягаюсь.

Кстати, пиджачок я все-таки в Париже купил. На следующий день после «Лидо» гулял по набе­режной Сены, а потом повернул к Лувру, чтобы пешком добраться до гостиницы. За Лувром по­вернул налево и обнаружил галерею с небольши­ми магазинами. В одной из витрин я увидел мане­кены с пиджаками, зашел внутрь, а там меня встретил продавец-араб, который немного говорил по-русски. Или, если быть точным, француз араб­ского происхождения. Он сказал, что здесь прода­ют пиджаки самого высокого качества, но в 4—5 раз дешевле, чем в других магазинах. Мне приглянулся отличный пиджак хорошего покроя ценой 130 евро. И ткань, и фасон, и цена — все меня устраивало. Я потратил там всего десять ми­нут, и мы расстались, довольные друг другом.

«Странная тенденция», — думаю я. Раньше, когда я бывал в магазинах Германии и Франции, из десяти вещей, которые я видел, восемь-девять были добротными и функциональными, а одна — больше для виду и рекламы. Пять лет назад в ма­газинах Берлина или Франкфурта реально мне хотелось купить только половину тех вещей, кото­рые я видел. Сейчас — 10—15%. То есть вещи ста­ли неудобными, нефункциональными. По форме все прекрасно. Надеваешь — не нравится. Вывес­ка осталась — ресторан ушел. Все деньги вклады­ваются в форму, в разнообразие. Форма есть, функции нет. Похожие процессы происходят и в одежде, и в искусстве, и в еде. Сосиски, в кото­рых нет мяса. Колбасы, начиненные вкусовыми добавками, ароматизаторами, красителями, напол­нителями. Упаковка, цвет, форма становятся при этом все лучше. Поклонение деньгам незаметно истребляет еду вместе с нашим телом, нашими чувствами, нашим восприятием мира. Пластмассо­вая еда, пластмассовые женщины, пластмассовое счастье. Неужели в этом заключаются блага циви­лизации? Я отмахиваюсь от этих мыслей и подхо­жу к портье.

Сегодня мне надо быть в Испании, — объяс­няю я. — Как мне выехать из Парижа в направле­нии Марселя?

Мужчина разворачивает передо мной карту Па­рижа.

Марсель вам не нужен, — говорит он. — Сначала держите направление на Орлеан, а по­том — на Перпиньян. Дальше указатели выведут на Барселону. От гостиницы езжайте в направле­нии Эйфелевой башни. После того как через тун­нель проедете под Сеной, пересекаете бульвар Сен-Жермен и идете по указателям на Орлеан.

Он показывает мне пару главных улиц, по ко­торым я должен выйти к кольцевой. За ней уже нужно идти по трассе и следовать указателям. Я смотрю на часы — около десяти утра. Погода прекрасная, светит солнце. Я прощаюсь, выхожу на улицу и подхожу к машине. «Фольксваген гольф» — маленькая, но уютная машина. И ба­гажник у нее достаточно объемный. Несколько маломощная, поэтому с места ее нужно трогать де­ликатно, подгазовывая. Но когда скорость набе­рет, идет плавно и аккуратно. А на трассе держит­ся хорошо, и ехать на ней одно удовольствие. Итак, направление известно — Орлеан. Солнце должно быть слева, поскольку я еду на юг.

Трасса

Полдень.

В Париже я все-таки заблудился. Взял направ­ление на юг, проехал мимо Эйфелевой башни, полюбовался великолепной архитектурой. После этого в голове все перепуталось, и, увидев знако­мое название «Бульвар Сен-Жермен», я двинулся вдоль него, рассчитывая попасть в южную часть Парижа. Бульвар закончился, и почему-то мне опять пришлось пересечь Сену. Потом я вышел на какую-то большую трассу и минут через пятна­дцать увидел знакомое название — «Страсбург». Оказывается, я направлялся обратно в Германию, из которой приехал. На первом же съезде я попы­тался развернуться, а потом подъехал к стоящему такси. Таксист покачал головой, глядя на меня, потом объяснил:

Впереди при первом же повороте повернешь налево — и держи направление на Версаль. Когда на указателях появится название «Орлеан», пово­рачивай туда.

Я двинулся в сторону резиденции французских королей. Потом увидел знакомое название «Бор­до». Всегда с уважением относился к этому горо­ду, ведь это столица красных французских вин. Это тоже южное направление. Поеду туда, а там сориентируюсь.

Я был в этом городе пару лет назад, и он мне очень понравился. Великолепные, бесшумные трамваи. Все четко продумано. Никакой суеты. Все для блага человека, все во имя человека. Ком­мунисты этот лозунг создали, а на Западе его реа­лизовали. И архитектура тоже изысканная, и прекрасные ресторанчики. Я купил там бутылок пятнадцать отличного «Бордо», обернул их специ­альной бумагой и положил в чемодан. Но не могут же быть одни только положительные эмоции. Из Франции я летел в Москву. Уже сидя в самоле­те, я наблюдал, как грузчики загружают багаж. У меня появилось ощущение, что я на футбольном матче. Они пинали чемоданы ногами, как заправ­ские футболисты. До этого момента я был уверен, что мой багаж хорошо упакован. Когда, призем­лившись в Москве, я получил свой чемодан, я за­метил, что он весь красного цвета и мокрый даже снаружи. Раскрыв его, я просто ахнул. Впечатле­ние было такое, будто кто-то открыл чемодан и специально колотил бутылки молотком. От них остались мелкие кусочки. «Не зря первая социа­листическая революция произошла во Фран­ции, — подумал я тогда. — Не любит народ рабо­тать. Не зря тут сейчас забастовки у молодежи. Прикрываясь лозунгом социальной защищенно­сти, хотят больше получить и меньше отдать. Ведь, по сути, главный принцип коммунизма — глубоко языческий. Каждому — по потребностям, от каждого — по способностям. Пикантность за­ключается в том, что наши потребности всегда больше наших способностей, и получать люди хо­тят гораздо больше, чем они могут заработать. Суть коммунизма — это поклонение халяве».

Может быть, я просто запал на алкоголь. И мне дали знак, что пить надо меньше. Кто знает?

Проехав по трассе часа полтора, я вдруг понял, что ухожу на запад. Притормозил возле какого-то

мужчины — тот стоял рядом с огромной машиной. Комбайн не комбайн, но что-то связанное с сель­хозтехникой. Когда я заговорил о Барселоне, француз сочувственно покачал головой:

Возвращайся назад, километров сто. Уви­дишь табличку «Орлеан» — поворачивай направо.

Я развернулся — и на первой же заправке при­обрел карту Франции. То есть сделал то, с чего надо было начинать. Когда едешь с большой ско­ростью, насекомые разбиваются о стекло и оно мутнеет. «Интересно, а есть ли жидкость, помога­ющая смывать налет? — подумал я. — Ведь обыч­ная вода его не берет». В магазинчике, который находился в здании автозаправки, я спросил, есть ли такая жидкость. Оказалось, что есть. Я плес­нул ею на стекло, и щетки сразу же привели его в порядок. Через какое-то время я увидел наконец-то название «Орлеан».

День был великолепный. Справа и слева про­плывали поля и живописные рощи. Правда, ука­затели здесь послабее, чем в Германии, где заблу­диться невозможно. За сто — триста метров до каж­дого поворота — огромные щиты над трассой, четко и ясно показывающие все направления. До­роги в Германии идеальные. Во Франции тоже все хорошо. Вспомнилось выражение князя Голицы­на, который никогда не говорил, что вино плохое. Он говорил так: «Вино хорошее, но не превосход­ное». А вот в России с указателями неважно. Ощущение такое, что те, кто ставили указатели, пытались запутать всех автомобилистов.

Хаос на дорогах и в экономике происходит из хаоса в головах. Ведь до сих пор тело языческого вождя находится в мавзолее на Красной площади и захоронено по языческому обряду. Да и само слово «вождь» о многом говорит. Откуда же у большевиков появились такие пещерные, языче­ские представления? «Как это ни печально, — по­думал я, — но взять все эти идеи они могли толь­ко в одном месте — у православной религии». Не­погрешимость духовной, идеологической власти. Обещание будущего рая — только не на небе, а на земле. Исполнение всех желаний — только мо­литься нужно не Богу, а вождю. Коммунистиче­ский вождь — это, по сути, языческий бог, спус­тившийся на землю.

Русская интеллигенция 150 лет тому назад рас­суждала достаточно просто. Церковь обещала всем рай, обещала всех людей сделать братья­ми — и верой в Бога воспользовалась, чтобы иметь миллионы крепостных и накопить колос­сальные богатства. Вместо братьев получились рабы и профанация самой веры. Значит, нам не нужна вера и не нужна религия, которая не суме­ла объединить людей. Мы объединим людей и спа­сем человечество по-другому — без Бога и без церкви. Если духовное направление пришло к де­градации, мы сделаем людей счастливыми через материальный аспект. Объединим людей не через религию, а через общую собственность. Коммуни­сты поклонялись светлому будущему, поклоня­лись материальному счастью — и все то, чему они поклонялись, начало расползаться и распадаться.

Европа все еще по инерции верила в Бога. Но сейчас здесь повторяется то же, что было в России 150 лет назад. Это не только ослабление религии и усиленный материализм. В результате поклонения жизни, физическим аспектам бытия медленное разрушение приняло другие формы.

Кто мог подумать, что детские мультфильмы могут убивать душу? А ведь большинство за­падных мультфильмов невероятно агрессивны внутри. Поклонение жизни рано или поздно за­канчивается ее разрушением. Еще пятнадцать лет назад я заметил эту тенденцию и говорил, что мультфильмы могут пагубно влиять на детей. Сей­час 2009 год, и об этом уже начинают поговари­вать психологи.

В детстве у ребенка закладываются стереотипы поведения, которые потом работают всю жизнь. В каждом возрасте у нас есть определенный пери­од развития, для которого выделяется пакет энер­гии. И если время упущено, то человек уже нико­гда не научится и не создаст базовые функции. Ни один «маугли» не заговорил (речь идет о детях, которые в младенчестве оказались в среде живот­ных, а потом были возвращены к людям). Если ребенок в детстве не общается с близкими людь­ми, он может превратиться в умственно отсталого, и наверстать это будет потом невозможно. Да что там дети, недавно я услышал о том, что мозг попу­гая соответствует уровню трехлетнего ребенка, и если с попугаем не общаться, он может сойти с ума и умереть. Коммунисты мечтали устроить всех детей в детдома, не понимая, что сама идея детского дома ущербна по своей сути. Воспитание не может быть только коллективным. Для того чтобы ребенок развивался, он должен общаться один на один с матерью, близким человеком. Че­рез любовь и душевное тепло происходит главное обучение. Любовь, искренность, забота, жертвен­ность, сострадание — этому маленький ребенок должен учиться с раннего детства, иначе он потом не сможет создать семью и развить в себе социаль­ное мышление.

Раньше девочка играла с кастрюльками, таре­лочками, нянчила тряпичную куклу — и огром­ная, неиспользованная энергия шла на создание образа, стереотипа матери, жены, подруги. Чем активнее ребенок включается в социальную жизнь через школу, спорт и так далее, тем меньше у него остается энергии на формирование мировоззре­ния. Когда девочки играют с печально известными куклами Барби, у них срезаются навыки и образ матери, жены, хозяйки. Жертвенность и сострада­тельность тут не нужны — кукле Барби нужны дворцы и красивая одежда. Она уже взрослая, ей нужны машины, ей нужно все, что нужно взрос­лому. В этой кукле воплощена идея бесплодия.

То же самое разрушение наблюдается в мульт­фильмах. Причем почему-то целенаправленно уничтожаются высокие чувства. У героев мульт­фильмов отталкивающие, злые лица. Главная идея — это вовсе не сострадание и помощь друг другу, принятые в христианской литературе. Вез­де культ силы. Обмануть, подавить, уничто­жить — вот главный мотив действующих героев. Помню, я возвращался недавно из очередной по­ездки. В Шереметьево, где приземлился самолет, я, ожидая машину, зашел в кафе. В этом кафе на большом экране демонстрировался мультфильм. Главный герой — общеизвестный Шрек. Как я по­нял, он объяснялся в высоких чувствах принцес­се. Вроде бы — идиллия, вроде бы у них вспых­нули высокие чувства. И вот они, взявшись за руки, удаляются по лесной тропе. А потом он ви­дит лягушку и решает показать свои удаль и пре­восходство — хватает ее и надувает, как воздуш­ной шарик. Лягушка лопается и погибает. Зеле­ный уродец горделиво смотрит на принцессу, а та, вместо сострадания, делает следующее. Хватает змею, скрывшуюся в траве, и также надувает ее, как воздушный шар, только длинный, а потом пе­рекручивает несколько раз и запускает в небо.

А потом главный герой с размаху ударяет свою спутницу кулаком в лицо. Просто так, чтобы ста­тус свой показать. А потом, кажется, опять они идиллически удаляются по лесной тропинке. Лю­бовь, вера, сострадание, взаимопонимание, един­ство здесь начисто отсутствуют. Низменные чув­ства, грубое поведение — в общем, статус домини­рующего самца или самки. Это уже даже не язычество, а чисто животное поведение. Секс и насилие из развлечений взрослых перекочевали в детские сказки и мультфильмы. Для взрослых это направление вредно, для детей — убийственно. Результаты, я думаю, мы скоро увидим в масшта­бах планеты.

«Странно, — думаю я, — многие люди считают себя верующими, но мало кто знает, в чем суть мо­литвы». Большинство верит в Бога до тех пор, пока это не ущемляет их интересов. Весь смысл их веры — реализация собственных желаний и до­стижение своих целей. Творец для них — это средство для исполнения желаний, и никто не за­думывается, что это мышление язычника. А у язычника так: если божок не исполнил желаний, то его можно расколотить и поклоняться новому, более сильному. Для язычника Бог — это только средство. Если желания не исполняются, он ве­рить перестает. Если ожидаемой защиты нет, за­чем тогда верить, поклоняться и молиться?

Первая и главная из Десяти заповедей звучит так: «Я Бог твой единый; да не будет у тебя дру­гих богов перед лицом Моим». В то же время, выс­шей заповедью в иудаизме и христианстве являет­ся следующая: «Возлюби Бога превыше всего». Я сначала не мог понять, почему две эти заповеди говорят вроде бы совершенно о разном. Разве мо­гут быть главными две заповеди? Первой и глав­ной может быть только одна. Прошли годы, и в конце концов я понял, в чем смысл этой тайны. На самом деле это одна и та же заповедь, которая внешне разделяется на противоположности. Если Бог един, то все, что Им создано, тоже едино. По­чувствовать, что Бог един, можно тогда, когда лю­бишь целое, а не часть. Если кого-то или что-то я люблю больше всего на свете, это означает, что часть для меня важнее целого. И тогда я физиче­ски не смогу ощутить, что Бог един. Каждую свою привязанность или цель я буду привязывать к определенному божеству.

Почему вера и религия начинались с жертвы? Потому что для ощущения целого нужно отре­шиться от части. Поэтому добродушие, жертвен­ность, сострадание, с одной стороны, помогали от­решиться, а с другой стороны, способствовали ощущению единства со всей вселенной и Творцом. Тот, кто хочет гораздо больше получать, чем отда­вать, любить не научится. Потому что жертва, терпение и сострадание будут для него неприемле­мы. Представьте, что вы каждый день о чем-то просите человека и он удовлетворяет ваши прось­бы. Честно ответьте: будете вы его любить? Вряд ли. Потому что вы не жертвуете, не заботитесь, не отдаете. А если вы, обращаясь к Богу в молитве, будете только выпрашивать: почувствуете вы к Нему любовь? Вряд ли. И получается, что боль­шинство молитв противоречат первой заповеди. Потому что молитва должна быть признанием в любви. Через молитву человек должен соединить­ся с Творцом и уподобиться Ему. Чтобы получить, сначала нужно отдать. А если мы, обращаясь к Богу, только просим и требуем, то эта же модель поведения будет распространяться и на всех близ­ких и далеких людей.

Потребительство и наслаждение связаны между собой. Любовь всегда связана с жертвой, любовь отдает и получает. А удовольствие — это только получение. Я раньше не понимал, почему люди, увлекающиеся сексом, становятся эгоистичными, жадными. Просто видел, что жадность, зависть и ревность — это явления одного порядка. А потом понял: секс — это ведь сплошное удовольствие. А когда сдерживаешь свои желания, это в принци­пе называется жертвой. Периодическое воздержа­ние в еде и сексе — это добровольное ущемление себя. При этом энергия направляется на любовь, а не на тело или сознание. Сексуальная невоздер­жанность не только вредит умению любить, но и делает человека эгоистичным и подталкивает его к грехам и преступлениям.

В моей памяти всплывает разговор с женщи­ной, пришедшей на прием. Она долго сидела заду­мавшись, а потом сказала:

У меня нет проблем со здоровьем. И с судь­бой у меня все нормально. Я пришла к вам пото­му, что меня мучает только один вопрос. Не так давно мне приснилось, что я разговариваю о сексе со своим собственным сыном. А через несколько дней мне приснился другой сон: я со своим сыном уже занимаюсь сексом. И при этом я совершенно нормальный человек, и мой сын — тоже.

Ваш сын работает, учится? — спрашиваю я.

Она мнется несколько секунд.

Он работает в клубе, который посещает мно­го гомосексуалистов. Но он совершенно нормаль­ный парень. Меня мучают все-таки эти сны, и я не могу понять, откуда это идет.

В прошлой жизни вы слишком увлекались сексом, особенно во время беременности.

Она пожимает плечами:

Я и в этой жизни делала то же самое. А по­чему? Потому что медицина и ученые всегда утверждали, что это полезно. Что это дает много положительных эмоций, необходимых ребенку.

Понятно, — говорю я. — А теперь смотрите, что происходит на самом деле. До второго месяца беременности ребенок еще индифферентен, поэто­му сексуальные контакты родителей для него не так опасны. После второго месяца начинают фор­мироваться пальчики на руках, и это означает включение в окружающую жизнь. С этого време­ни ребенок учится, через мать, управлять и конф­ликтовать, и поведение матери откладывается в его подсознании. Первый опыт решения конфликт­ных ситуаций ребенок получает уже в третий ме­сяц беременности, и одновременно у него форми­руются целевые установки. Можно сказать, во­прос: <<В чем смысл жизни?» — ребенок задает себе на третьем-четвертом месяце беременности. Его главное эмоциональное состояние формирует­ся на пятом месяце беременности. Я раньше гово­рил, что на пятом месяце ребенок общается с Бо­гом, поэтому обиды, ненависть, увлечение сексом, аборт в это время являются чрезвычайно опасны­ми. Куда направлено подсознание женщины в этот период, туда всю жизнь будет идти ребенок. Если душа женщины в этот период идет к Богу и люб­ви, то ее потомство будет жизнеспособным.

Самым опасным врагом любви является на­слаждение. А самое большое наслаждение женщи­на получает от секса. Поэтому увлечение сексом во время беременности разрушает наше единство с Творцом. Не полностью, конечно. Рушатся те свя­зи, через которые приходит энергия здоровья, фи­зического, психического, и передается нашим по­томкам. Они уже будут ущемлены и в судьбе, и в личной жизни, и в здоровье. И то, что вашего сына тянет к гей-клубам, не случайно. В его под­сознании Бог — это секс, а поклонение сексу не­избежно приводит к педофилии, гомосексуализму, импотенции, болезням и смерти.

Получается, что наука исполняет роль дья­вола? — недоверчиво спрашивает женщина.

Конечно, — говорю я. — Для науки вера в Бога — это чистая абстракция, любовь — это фи­зиология, а такое понятие, как душа, — под боль­шим вопросом. А сознание — это продукт высоко­организованной материи, то есть мозга. То есть клетки мозга зашевелились, и у вас появилась мысль. А если они шевелиться не будут, то ни од­ной мысли у вас в голове не появится.

Вы думаете, почему ученые без устали изучают мозг талантливых людей? Потому что у талантли­вого человека, по этой теории, мозги должны быть другие. И представляете, какая незадача, у мно­гих талантливых людей мозги не просто такие же, как у всех, а бывают по весу даже меньше, чем у обычного человека. Но наука тем не менее зубами держится за тело и пытается всю картину выстро­ить, исходя из его потребностей. А ведь это уже много тысяч лет тому назад делали язычники.

Для того чтобы понять, что главный смысл жизни и цель существования не связаны только с потребностями тела, его физиологией, людям по­требовалась не одна тысяча лет. А сейчас совре­менная научная концепция, опираясь только на материальные законы, подчеркивая первичность тела, неуклонно уводит людей от единобожия, от нравственности и превращает их в язычников. Хотя многие научные данные можно объяснить только с одной позиции: мозг является продуктом высокоразвитого сознания. Почему наука не мо­жет принять эту простую и понятную истину? По­тому что ученые мыслят половинчато. У них мыш­ление язычников: они не могут соединить в своем сознании две противоположности. Это может сде­лать лишь единобожник. Когда в душе есть лю­бовь, она позволяет ощутить целое.

Так все-таки что же первично: дух или мате­рия? — спрашивает женщина.

Первично то, что лежит в их основе, — отве­чаю я. — Уже около ста лет назад ученые узнали об одном невероятном феномене: электрон в опре­деленных случаях ведет себя как частица, а в дру­гих случаях — как волна. Так что же первично: частица или волна? Но ведь это в принципе одно и то же. Однако разница все-таки есть: частица может раствориться в волне и исчезнуть, а волна никуда не денется. Тогда второй вопрос: может ли такая частица, как электрон, воздействовать на волну, на окружающее пространство? Естествен­но, может и воздействует. Так же как тело и мозг воздействуют на сознание. Но сознание все-таки первично по отношению к телу и с разрушением тела продолжает существовать. Люди во время клинической смерти видели, что происходит в реа­нимационной палате и за ее пределами. Слепые люди, побывавшие в коме, также совершенно ясно видели, что происходит вокруг, и потом в точно­сти описывали все события. Но когда они ожива­ли, то по-прежнему оставались слепыми.

Вывод напрашивается сам собой: мы видим не только нашими глазами, но и нашим полем. Если те частицы, из которых мы состоим, являются од­новременно и волнами, то есть полевой структу­рой, то человек является не только физическим те­лом, но и телом духовным — волновым, полевым. В первую очередь человек видит своей полевой структурой, а потом — физически. Наши глаза и наш мозг только дублируют те процессы, которые происходят на полевом уровне. Более того, созна­ние достаточно ограниченно, поскольку связано с телом. Поэтому глазами и сознанием мы видим го­раздо меньше, чем своим духовным телом.

В этом есть свой резон. Сейчас объясню поче­му. Представьте себе, что находитесь в горах и вам нужно дойти до селения. Вы встречаете двоих человек и спрашиваете, как вам добираться. Один говорит — нужно идти налево, другой говорит — нужно идти направо, и каждый уверен, что прав. А вы растерянно садитесь на камень и не знаете, что делать. Эти двое уходят, а к вам подходит тре­тий человек, и у него вы тоже спрашиваете, как пройти к селению. «Видите эту гору? — объясня­ет этот человек. — Идите вперед и огибайте ее с левой стороны. За ней будет еще гора, ее нужно будет обогнуть с правой стороны. И после этого вы найдете дорогу, которая приведет вас к селе­нию». И тогда вы понимаете, что первые два пут­ника действительно были правы, но каждый — на своем отрезке времени.

Дело в том, что в нашем подсознании содержит­ся колоссальное количество информации. Более того, поскольку наше подсознание имеет волно­вую природу, в нем содержится информация обо всей вселенной — и в пространстве, и во времени. То есть информация о том, что было, есть и будет. Поскольку сознание связано с телом, то его воз­можности ограниченны. Поэтому слишком боль­шой пакет информации, пришедший из подсозна­ния, может убить наше сознание и наше тело.

В принципе, каким образом происходит разви­тие? Из целого появляется часть, из общего — индивидуальное. Из подсознания возникает созна­ние, они взаимодействуют как две противополож­ности. Сознание растет, развивается, оформляет­ся, питаясь за счет подсознания, набирает силу и начинает чувствовать себя первичным. Конфликт обостряется. Сознание (то есть мысль) пытается подавить и уничтожить подсознание (то есть чув­ства), после чего сознание начинает разрушаться и погибать. Погибнув, оно растворяется в подсозна­нии, и затем процесс начинается заново.

Родившаяся не так давно фраза: «Человек — хозяин природы» является показателем того, что сознание начало вести себя агрессивно по отноше­нию к вселенной и скоро оно начнет распадаться. Пока идет деградация главных ориентиров, обес­печивающих правильное взаимодействие сознания и подсознания.

А как это выглядит в реальности? — спра­шивает пациентка.

Один из недавних примеров — популярная книга «Код да Винчи». Она написана очень жи­вым и увлекательным языком. А теперь смотрите, в чем ее смысл.

Для верующего Иисус Христос — это маяк, главный ориентир. Светом этого маяка является любовь. Любовь, которая соединяет нас с Богом и не зависит от нашего тела с его желаниями, от на­шего сознания и самых высоких чувств. Любовь, которая сохраняется, когда разрушаются любые составляющие человеческого счастья.

Что мы видим в книге? Главный герой распуты­вает сложнейшие головоломки, стремится к пони­манию главного «кода да Винчи», то есть к рас­крытию смысла жизни. И в конце книги этот код раскрыт. Это секс, это сексуальная оргия как са­мое сильное средство, раскрывающее возможно­сти секса. Это сексуальное наслаждение. О любви здесь не говорится ни слова. О смерти, о насилии, о кровосмешении, о преступлениях — сколько угодно. А попутно еще совершается аналогичное открытие: Христос, оказывается, любил занимать­ся сексом и у него была куча детей. Главная ге­роиня книги является его прямым потомком. На рекламу этой книги были затрачены, судя по все­му, огромные деньги. В этой рекламе нет ни единого слова о художественной и нравственной ценности произведения. Главный аргумент — ко­личество проданных книг. Если продалось более сорока миллионов экземпляров, то это лучшее до­казательство качества книги. Значит, эту книгу должен прочитать каждый.

Раковая опухоль активно борется за свое выжи­вание. Вы никогда не сумеете убедить ее, что нуж­но приостановиться, что ее активное развитие убь­ет и организм, и ее вместе с ним. Вы также вряд ли убедите тех людей, которые объявили грех доб­родетелью и поклоняются деньгам, сексу и наси­лию. Но если в своей душе вы сумеете ощутить любовь и устремление к Творцу как главный смысл жизни, вы создадите то направление, кото­рое остановит развитие раковой опухоли. На уровне поля мы все едины. Устремление к любви гораздо сильнее любой патологии. Те люди, кото­рые открывались для любви, побеждали тяжелей­шие заболевания, в том числе и раковые. Не сле­дует для начала подменять любовь сексом, деньга­ми, благополучием, упоением от собственного превосходства.

Все, что мы долго делаем в нашем сознании, постепенно переходит в подсознание. Если у нас правильное мировоззрение и поведение, то оно, проникая в подсознание, начинает очищать его верхние слои. Что такое болезни, несчастья, раз­личные патологии? Это есть деформации верхних слоев подсознания. Физиология нашего тела, наша психика, наша судьба, наше будущее и буду­щее наших детей — все это заложено в нашем под­сознании. Своими мыслями, поведением мы мо­жем восстанавливать или разрушать эти структу­ры — правда, не сразу. Грехи человека проходят в подсознание и начинают влиять на судьбу и здо­ровье обычно через много лет. Правда, в послед­нее время это взаимодействие ускорилось.

Женщина задумчиво смотрит перед собой.

Получается, что мозг не создает мыслей? — спрашивает она.

Я улыбаюсь.

Чтобы было понятнее, расскажу вам о своем опыте. Больше двадцати лет назад я попал в груп­пу, которая обучалась экстрасенсорным методам диагностики. Ее вел человек, который по образо­ванию был физиком. Он обучал сверхчувственно­му восприятию физических полей. Если орган за­болевает, то меняются характеристики физическо­го поля, которые порождаются этим органом и зависят от него. То есть через физические поля можно многое узнать об объекте, который нахо­дится на большом расстоянии. Идея была неслож­ной: если поле зависит от объекта и связано с ним, то диагностикой поля мы можем добиться тех же результатов, что и при диагностике объекта, — и даже больших, поскольку чувствительность чело­века намного превышает возможности аппарату­ры. Так вот, я сразу же заметил, что на полевом уровне деформации, свидетельствующие о болез­ни, могут появляться раньше, чем болезнь органа. И я сделал предположение, что есть другой слой полевых структур, которые первичны по отноше­нию к телу. Болезнь появляется сначала именно там. Несколько лет я пытался увидеть эти слои полей, а потом научился это делать. Я начал ви­деть события — заметьте, не только болезнь, но и события — задолго до того, как они происходят на физическом уровне. Тогда я понял, в чем фено­мен ясновидящих, прорицателей и пророков: у них был допуск в те слои тонких планов, которые являются первичными по отношению к телу и фи­зическим объектам.

Если говорить о человеческом теле, то можно утверждать, что оно первично по отношению к не­которым видам полей и вторично по отношению к другим. То есть здесь присутствует единство и борьба противоположностей. Также и наш мозг является продуктом высокоорганизованного со­знания — и одновременно химические процессы, происходящие в мозгу, сопровождаются тем про­цессом, который мы называем мышлением. Но еще раз хочу подчеркнуть, что в первую очередь мы думаем полем. Наука нередко упоминает о не­вероятных фактах, когда человек думает, общает­ся, разговаривает, а потом он внезапно умирает и при вскрытии оказывается, что мозг у него отсут­ствует: превратился в кисель из-за тяжелой болез­ни. Ему нечем было думать и общаться. Для уче­ных эта загадка необъяснима. А на самом деле функции мышления и общения взяла на себя по­левая структура.

Почему этого не происходит в обычных услови­ях? Потому что иначе не будет развиваться наше тело и сознание. Если маленького ребенка все время держать за руки, он не научится ходить. Мать не должна ходить вместо ребенка, она долж­на сохранять дистанцию, иначе развития не будет.

Но иногда, в критические моменты, мать может схватить ребенка за руку и удержать от падения.

Сознание и подсознание — это точка и беско­нечность. На тонком плане это одно и то же, а внешне они живут по разным законам. Главный принцип подсознания — это единство. Главный принцип сознания противоположный. Это индиви­дуализм. Взаимодействуя друг с другом и пере­ходя друг в друга, эти противоположности усили­вают импульс любви, соединяющий их с Творцом. Когда-нибудь сознание достигнет масштабов под­сознания, они сравняются и соединятся друг с другом в одно целое. Это будет завершением цик­ла развития вселенной.

Ну а пока, — улыбаюсь я, — мы наблюдаем деградацию и саморазрушение сознания, которое начало работать на себя, как раковая клетка.

Я вижу взгляд женщины и понимаю, что он означает.

Старого сознания уже не будет, оно умрет. Спасать его бессмысленно. Нужно рядом созда­вать новое. И переселяться в него, как с тонущего корабля переселяются на корабль, пришедший для спасения. А начинается это спасение с первого импульса. С любви к Богу, которая ни от чего не зависит и является главной ценностью.

Две стороны медали

Около двух часов дня. Дорога немного плывет у меня перед глазами. Я еду уже около четырех часов и чувствую, что быстро устаю. А ведь еще как минимум десять нужно быть в дороге. «Пора отдохнуть», — думаю я и плавно съезжаю в спе­циально отведенное место на обочине. Вокруг зеленое поле, на горизонте оно заканчивается вол­нистыми горами. Состояние полной умиротворен­ности. Я выхожу из машины и вижу разнообраз­ные, очень красивые цветы, растущие среди тра­вы. Особенно привлекает внимание растение с длинным фиолетовым соцветием, состоящим из множества маленьких цветков. Я срываю и нюхаю его — запах нежный и изысканный. Я наслаж­даюсь этим почти неуловимым ароматом и обще­нием с природой. «Надо перекусить, а потом по­спать», — думаю я.

Самое лучшее средство борьбы со сном — это сон. Я это раз и навсегда понял лет десять назад в Америке, где вместе со своим дядькой отдыхал на горнолыжном курорте Аспен. В один из дней мы отправились в ресторан, который располагался как раз между Денвером и Аспеном. После ужина меня стало клонить в сон. Я сел за руль машины и решил, что в наступающих сумерках сумею быст­ро доехать. Тем более что несколько лет назад мы из Денвера доехали в Аспен всего за два часа.

Мне потом объяснили, что в Соединенных Штатах, если скорость выше 160 км/ч, можно по­лучить два месяца тюрьмы. А я, вырвавшись пос­ле России на эти великолепные дороги, шел по трассе со скоростью около 200 км/ч. Просто по­везло, что полицейских не оказалось на нашем пути. Итак, мы с дядькой выехали из ресторана, а через пятнадцать минут уже стало темно, и мне сильно захотелось спать. Но я усилием воли пере­борол себя, и мы поехали дальше. Я пел песни, кусал пальцы, делал жевательные движения, тряс головой, но все было безрезультатно. Когда я понял, что надо останавливаться, мы въехали в каньон, по дну которого шла дорога. Припарко­вать машину было негде. «Продержусь эти полча­са, — подумал я, — а потом остановлю машину и подремлю». А дальше начались очень неприятные вещи, в сочетании с какой-то мистикой. Скорость машины была небольшой — 120—140 км/ч, я ехал с широко открытыми глазами. А потом глаза за­крывались, и я этого не чувствовал. Как это про­исходило, я понять не могу. Первый раз я открыл глаза перед поворотом, успел повернуть руль на­право и понял, что нас спасло только чудо. «Надо скорее проехать это опасное место», — думал я, а через пять — десять минут мои глаза опять незамет­но закрывались, и я открывал их перед следу­ющим поворотом. Так было трижды. Моя судьба трижды подарила мне жизнь. При первой же воз­можности я остановился, чтобы подремать, и по­том мы спокойно доехали до отеля.

Вспоминаю одну мистическую историю, расска­занную пациентом: «Мне очень хотелось спать, но я превозмогал себя. И когда я уже полностью стал расслабляться, сзади вдруг высветились фары большегрузной машины, а затем раздался сигнал, призывающий уступить дорогу. Я стал приторма­живать и уходить на обочину, чтобы пропустить грузовик. И вдруг, в какой-то момент, понял, что грузовика нет. Его не было ни спереди ни сзади, он таинственным образом исчез. Тогда я понял, что грузовик мне приснился, и это спасло мне жизнь».

Полюбовавшись великолепной природой, я воз­вращаюсь в машину. Не спеша перекусываю и го­товлюсь к сорокаминутному сну. Именно столько мне нужно для восстановления, я это уже не раз проверял.

Кстати, о чудесах. Я вспоминаю недавний раз­говор с моей знакомой. Пару лет назад врачи по­ставили ей диагноз — рак четвертой стадии и от­казались лечить. Я объяснил ей причину онколо­гии. Для того чтобы родить здоровое потомство, женщина должна любовь поставить на первое мес­то. А для этого — принять унижение всего того, что для нее является ценностью. Потерю матери­альных ценностей мы еще с грехом пополам при­нять сможем. С духовными ценностями гораздо сложнее. А унижение чувственных ценностей для нас зачастую принять просто невозможно. Если женщина отрекается от любви из-за ревности, гор­дыни, нравственности, ее дети становятся маложизнеспособными. Если женщина уходит от люб­ви, растаптывая свои чувства, если делает аборт из-за обид и соображений благополучия, если не хочет жить, не желая принимать испытаний, — все это потом сказывается на характере, судьбе и здоровье потомков.

У вас рак потому, что ваша внучка не науче­на сохранять любовь, — объяснял я. — Более того, у нее даже не будет бесплодия, она просто погибнет. Потому что принять очищения души она не сможет.

Но мать ребенка, моя невестка, не будет мо­литься и читать ваши книги.

Я пожимаю плечами:

Молитесь вы, может быть, сумеете изменить ситуацию. Когда человек устремляется к Богу, мо­гут происходить чудеса.

Через несколько дней такое маленькое чудо произошло. Мне опять позвонила моя знакомая.

Вы знаете, — сказала она, — у нас произо­шло странное событие. В той комнате, где спит моя внучка, висело зеркало в хорошей тяжелой раме. Оно упало и разбилось. Причем разбилось странно: веревка осталась целой, и гвоздь на мес­те. Как будто кто-то аккуратно снял зеркало с гвоздя, а потом бросил его на пол. Моя невестка в шоке позвонила мне и спрашивает, что это может означать. И я тут же решила перезвонить вам.

Я думаю, вы догадываетесь, что это означа­ет. Ваша внучка скоро умрет.

Неужели ничего нельзя сделать?

В первую очередь матери нужно молиться и прощать.

Но мне неудобно об этом говорить, она во все это не верит.

Ну, тогда пусть внучка умирает.

Сергей Николаевич, как вы можете такое го­ворить?

А как вы можете стесняться, когда речь идет о жизни и смерти?

Так что, мне сказать ей про все это? Но как сказать?

Вот так и сказать — искренне и честно.

И она все рассказала невестке по телефону. А потом невестка прибежала к ней домой, разры­далась и стала спрашивать, как молиться, как свою душу привести в порядок. Несчастья не слу­чилось.

А буквально несколько дней назад произошла вообще нелогичная ситуация. Другая моя знако­мая позвонила мне и рассказала следующее:

У нас в квартире внезапно потух свет. От счетчика, находящегося на лестничной площадке, идет провод, напряжением 220 вольт. От него рас­ходятся провода на все три комнаты. Когда свет потух, я сразу подумала: а чем же я буду мужа кормить? С этой мыслью подошла к электриче­ской плите, а когда открыла холодильник, оказа­лось, что он тоже работает, то есть с розеткой все в порядке. Я поняла, что обесточена только часть проводов, а ветка, идущая на холодильник и пли­ту, почему-то работает. Я приготовила ужин, а че­рез некоторое время появился муж, а он у меня бывший электрик. Он поковырялся в испорчен­ных розетках, но ничего там не нашел. Тогда он ради интереса вышел на лестничную площадку, посмотрел провод, который вел в квартиру, и вер­нулся с квадратными глазами. Провод обгорел и не получал электроэнергии, причем обгорел очень ровно, как будто пилочкой обрезали. Это был единственный провод, по которому в квартиру по­ступало электричество. А электроплита и холо­дильник при этом продолжали работать. Муж подсоединил провод к рубильнику, и в комнатах зажегся свет. Вы не можете сказать, чем объясня­ется эта мистика?

Сейчас не могу, — сказал я. — Если пойму, позвоню.

Потом я перезвонил и попытался узнать детали. Поговорил с мужем-электриком.

На квартиру идут обычно два-три провода. Они подключаются к автомату, а уже от него идет один провод на рубильник. Так вот, я отключил рубильник, чтобы подсоединить провод. И при от­ключенном на лестничной клетке рубильнике пли­та и холодильник все равно работали. — Он за­смеялся и продолжал рассказывать дальше: — Я решил, что, может быть, от соседей идет ка­кой-то скрытый провод, пересмотрел все соедине­ния, но лишних проводов не нашел. Как это про­изошло, объяснить не могу.

Объяснение пришло ко мне несколько позже, и я позвонил этой женщине:

Техническую часть произошедшего я объяс­нить не могу, но все дело в том, что любому физи­ческому процессу всегда сопутствует процесс ду­ховный. Чем меньше логики в физическом процес­се, тем больше смысла нужно искать в процессе духовном. Вот что с точки зрения духовных зако­нов произошло в вашей квартире. Вам свыше был дан знак: ваши проблемы по здоровью связаны с тем, что у вас, у ваших детей и внуков через мно­гократное отречение от любви утрачена связь с Богом на внешних планах, которые отвечают за судьбу и здоровье. Но когда вы заботитесь о ком-то, проявляете тепло и сострадание, когда жертвуете своим временем и энергией, эта связь с Богом восстанавливается. И она может помочь вам выжить. Нужно, чтобы этот чистый участок расширялся, заполнял вашу душу и затем был пе­редан детям и внукам. Обратите внимание: не те­левизор сохранил возможность работать, потому что телевизор — это потребление. А именно та сфера, в которой вы больше всего можете про­явить заботу о муже. Может быть, это знак, что, несмотря на минимальное количество тонкой энер­гии, вас не лишают ее совсем. То есть пониманием и устремлением вы можете помочь своим чув­ствам. Жертвенностью и заботой о другом челове­ке мы преодолеваем один из самых тяжелых гре­хов — жестокосердие.

Недавно я читал книжку о загробном мире, в которой приводится поразительное свидетельство. Умерла одна женщина, после бурной молодости ставшая монахиней. На ее похоронах был один че­ловек, которому очень хотелось узнать, что проис­ходит после смерти. Действительно ли душа про­ходит испытания и мытарства, действительно ли ей можно помочь, молясь за нее, особенно если это делает святой. И вот ему приснился сон: душа этой женщины подробно рассказывала о том, что ей пришлось пройти после смерти и какие грехи ей были показаны. От мелких нарушений до са­мых тяжких преступлений. Предпоследним, од­ним из тяжелейших преступлений, была похотли­вость. А последним, самым тяжелым, — жестоко­сердие.

Человек, утративший сострадание и жертвен­ность, не сможет испытать ощущение единства и прикоснуться к любви. Когда мы защищаем свое тело, свои принципы и свои чувства, жестокости быть не должно. Когда мы защищаем любовь, жесткость оправдана и допустима. Поэтому Хрис­тос, постоянно толковавший о милосердии, бичом хлестал тех, кто торговал в храме. Если мы защи­щаем любовь, это жесткость, и она дозирована как средство воспитания. А если защищаем самих себя, то жесткость часто переходит в жестокость и стремится к полному истреблению обидчика.

Жестокосердие — это жесткость без любви. Любить и быть жестким одновременно — этому научиться очень сложно. Мы привыкли ассоции­ровать любовь с мягкостью, покладистостью, ком­фортом и положительными эмоциями. Твердость и мягкость нужны для того, чтобы почувствовать любовь. Созидание и разрушение нужны для то­го же.

Жесткость и похотливость — главные опасно­сти, подстерегающие душу человека. Самое любо­пытное, что эта же информация, изложенная в православных источниках около 500 лет тому на­зад, существует в индийской философии. В свя­щенных Ведах вожделение и гнев постоянно упо­минаются вместе. Там не объясняется, почему они рядом, но несомненно, что два эти греха в индий­ской философии считаются парными. Раньше для меня это выглядело как ревность и гордыня. Про­шли многие годы, и только потом я понял, что вожделение — это процесс, касающийся не столь­ко тела, сколько души.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет