Бесплатный фрагмент - Capernaum

Авторская благодарность

Благодарю от души моего хорошего друга, товарища и брата Сергея Лукьяненко. Большой мотиватор в моей жизни, смотрю на тебя и беру пример. Также спасибо за помощь в продвижении и рекламу книги в интернете.

Заказывайте полезные вещи, мерч по вселеной мира Капернаум на маркетплейсах OZON и WB по

QR-Кодам указанным в книге на на последней странице.

Благодарю своего друга, братского брата Сэма Атикова. Спасибо, что читаешь меня, и от души за всё, дорогой.

Благодарю свою жену. Без тебя, птенчик, написал бы я всё гораздо раньше.

Также хотел бы поблагодарить своего редактора Юлию Афонасьеву. Спасибо за терпение и кропотливый и важный для меня труд. Очень сильно ценю вас и вашу работу. Впечатлен вашим умом и умением исправлять мои ошибки. БОЛЬШОЕ СПАСИБО.

Эстетичный мерч по вселенной Капернаум:

Пролог

О глаза голубые с серым оттенком! Способны любовь большую в мире нашем увидеть. Коли по чуду очи цвет поменяют на карий, так быть любви большой. Но если воротится цвет обратно из карего в серо-голубой, то будет значить это, что потерял обладатель глаз сих больше, чем получил…

Отрывок из легенды древних скифов.

Из записей историка 145-летней войны Эльфриды Шольц

Глава №1. Кладбище Ветров

Начало моему дню положило мерзкое жгучее чувство в нижней части живота. Боль сработала как будильник, раздражающий, как правило, любого человека. Я хорошо запомнил все те чувства, которые вызвало это отравление, поэтому и начал с него. Я скрючился, как одинокая запятая, на своей постели, словно на пустом бумажном листе, и подумал, что, возможно, во всем виноват вчерашний поздний ужин. Эта рыба, которая пролежала больше суток в моих сетях, скорее всего, была несвежей, но я все равно умудрился ее приготовить, так как иногда не замечал таких мелочей, как срок годности продуктов, а подозрительный кисловатый запах не отпугнул меня как потребителя данного деликатеса. Во всем я, конечно, винил отгрузку товаров: она выбила меня из моего ежедневного расписания, которое я, конечно же, не соблюдал, но все же пробовал его придерживаться.

Вчера была первая суббота сентября. Компания, на которую я работал, всегда забирала свой товар в первую субботу месяца, и из-за них я постоянно забывал вовремя проверять рыболовные сети, которые оставались в море очень долго. С другой стороны, они привезли стройматериалы, которые неслабо помогают мне в жизни тут; такую провизию, как крупы, макароны-ракушки, картофель, концентраты для сока, кофе, чай, немного фруктов, больше овощей; потом — медикаменты, топливо для дизельных генераторов; и, как я просил в прошлом месяце, блочный лук и стрелы к нему, дабы разнообразить мою жизнь.

Я с трудом выпрямился в постели, осознавая, что мне нужно в туалет. Но так как туалет был далеко от жилого помещения, мне приходилось нелегко. Я с трудом оделся, накинул свой ветровой плащ, в плечах почувствовав, что он еще не успел просохнуть со вчерашнего дня, хотя и висел всю ночь возле обогревателя, который носил позитивное название «Салют». Это чудо советской техники не раз спасало меня от гибели от лютого зимнего холода. В этот момент я начал злиться на людей, которые внесли изменения в план жилого помещения при реконструкции здания. Санузел — так же, как и кухню, — они разместили в самом низу сооружения, которое не входило в трубу маяка, а жилую комнату — напротив: в самом маяке, почти под его огнем, чтобы смотритель всегда имел прямой доступ к светилу. У всего сооружения были совмещенные цокольные этажи, но лестница из подвала была завалена строительным мусором, и мне не хотелось пробираться там в темноте. Так что мой путь лежал через залитый бетоном двор в виде римского Колизея: в шторм волны обрушивались через его стены на пол, размывая бетон.

Сегодня явно непогода: спускаясь по лестнице, я слышал, как волны бьют в стены моей башни одиночества, в которой я проводил подавляющее количество времени. Открыв дверь маяка, я накинул капюшон и устремился к противоположной части Колизея. Добежав до двери санузла, я до нитки вымок в соленой воде Охотского моря. Заранее не подготовив на связке ключ от туалета, я понимал, что мое отравление стремится вырваться наружу, будто я соседний сахалинский вулкан. Но все-таки в этих утренних мокрых сумерках мне посчастливилось очень быстро, почти наугад обнаружить нужный ключ. И вот долгожданное облегчение!

Сидя на унитазе, я размышлял о трагедии своего положения. На маяке я работал чуть больше девяти лет, и за все эти годы ни разу не травился. Естественно, я ни разу и не размышлял о том, чтобы переместить санузел в трубу маяка, хотя мне и случалось справлять нужду глубокой ночью. Но тогда я забирался на верхний этаж маяка к светилу, открывал стеклянную форточку и мочился вниз с башни прямо в бушующее, кипящее пеной море.

Но в самой башне маяка было много комнат, которые никак не эксплуатировались! До покупки и перестройки этого сооружения Компанией все нужные для жизни удобства находились в самой башне маяка. Однако с приходом Компании они зачем-то решили сделать все по-своему. Большинство помещений использовались как склады для товаров из страны восходящего солнца. В самой башне товары не хранились, так что я был решительно настроен перенести санузел и кухню туда: так сказать, на их законные места.

Возвращаясь в свою комнату по крутой винтовой лестнице, я уже предвкушал, что скоро мне не придется мокнуть, чтобы сходить в туалет или приготовить пищу. Так как я был смотрителем маяка и стражем складских помещений не одно пятилетие, Компания позволяла мне делать все, что взбредет в голову, так что переделка санузла была небольшой моей прихотью.

В мои обязанности входила, в первую очередь, охранная деятельность на территории всего сооружения: я охранял склады с товарами. Естественно, я был вооружен до зубов: у меня была собственная оружейная комната, где стоял ящик для автомата Калашникова и ящик для патронов в советских цинках, сейф для пистолета Макарова. «Неплохо для охранника складов», — скажете вы. «Совсем неплохо!» — отвечу я.

Также я занимался контролем погрузки при привозе товара и отгрузке при сдаче его Компании. За все время я успел разобраться, что деятельность Компании была не совсем законной, поэтому продукция и складировалась так далеко от чужих глаз. Маяк был идеальным посредником на торговых путях Компании. Ежемесячно я погружал сто тонн товаров из Японии, предназначенных для Российского государства.

Также моей прямой обязанностью было поддерживать складские помещения в идеальной чистоте. Я убирался, ремонтировал, содержал маяк, ежегодно заливал больше ста кубов бетона собственноручно. Я постоянно писал Компании о необходимости капитального ремонта. Каждый год они соглашались, но переносили его на следующий год. Ну и, конечно же, я был смотрителем маяка. Лично для меня это была интересная миссия: встречать заблудившихся в море путников. Но для Компании это было лишь прикрытием для бизнеса.

Вот так и протекала моя жизнь в этом чертоге одиночества. Лично моя деятельность была очень разнообразной: я занимался рыбалкой, охотой, в целом живя в свое удовольствие, вел блог в социальной сети и был довольно популярным из-за необычности места проживания и контента, выращивал грибы на одном из цокольных этажей маяка, но в целом был подавлен и одинок.

Раз в месяц ко мне заходил на катере один сахалинский предприниматель. Я продавал ему грибы и иногда рыбу, если она не протухала из-за моей невнимательности. Он же взамен привозил мне виноград и фрукты, так как еще я пробовал себя в виноделии. Ведь было время, когда Советский Союз сделал из этого маяка атомный, и многие годы в прошлом в этих подвалах распадались атомные частицы. Конечно же, Компания провела здесь глобальную чистку, перед тем как заселить меня сюда, но все же грибы в этих сумеречных темницах росли с неимоверной скоростью. Я предполагал, что во всем виноваты остатки радиации. Ну и красное вино я выпивал тоже с неимоверной скоростью. Мы все прекрасно знаем, что вино — профилактика радиации. Моя собственная винная марка будет называться «Мглистая башня» или «Одинокая башня» (я еще не определился).

Большую часть времени я, конечно же, убивал на строительство, но также я загружал в интернет кучу сделанных мною фотографий и видео. Мой блог развивался и становился популярнее, и туристические катера не раз заходили ко мне в бухту. Я водил небольшие экскурсии по маяку и рассказывал о его постройке японцами в далеком 1939 году, об истории его многое повидавших радиационных стен и подвалов.

Первое время Компания запрещала мне водить экскурсии, боясь за товары, но со временем мы пришли к общему знаменателю. Я пообещал, что туристов не будет в дни отгрузки и погрузки и что я не буду показывать им склады, а также напомнил, что Компании будет нелегко найти человека, который сможет держать язык за зубами и так долго жить в одиночку в мглистой башне. Недолго сопротивляясь, они отступили. И вот уже девять лет я живу тут и ни разу не травился, кроме сегодняшнего случая.

Присев на кровать, я понял, что хочу еще немного отдохнуть, так как пот начал капать с моего лба прямо на пол. Скинув ботинки возле кровати и кинув свой ветровой плащ в противоположный угол комнаты, я залез под одеяло, свернулся в уже привычную запятую и сразу уснул. В той части башни, где находилась моя комната, было одно маленькое окно, но с годами я расширял его, меняя раму и стекло, а к настоящему времени и вовсе вставил большое пластиковое окно, чтобы было лучше видно океан и рассветы, ведь именно в сторону рассвета было направлено мое окошко.

И вот луч теплого солнца поджаривал капельку пота на моем лбу, и, хмуро щурясь, я проснулся. Живот больше не болел, и я чувствовал облегчение, которого так не хватало мне ранее. Я с легкостью встал и посмотрел в окно. Было около четырех утра, когда я проснулся в первый раз: тогда был мрак и сумерки с ветром и дождем. Сейчас же было около семи. За пару часов все разошлось, и солнце в полную силу освещало мою келью.

Так как было начало осени, а до наступления зимы меня ждали еще две запланированные прогулки с туристами, я хотел перенести туалет и кухню в башню. Но работы было много, а дни стремительно уменьшались, и, помимо ремонта, была еще куча нужных дел. Так что мне в голову под чашечку растворимого кофе пришла идея запустить конкурс в своем блоге в социальной сети. Вместо запланированных экскурсий с туристами я решил разыграть билет на полгода жизни на маяке. Конечно, я понимал, что это обернется для меня личными расходами, так как экскурсии приносили мне неплохой заработок, а тут я лишаюсь его. Но все-таки помощь мне была нужна больше, чем деньги, в которых я особой нужды не испытывал. Тем более за девять лет работы на счету в банке я имел больше семи нулей, так что обогащение было у меня далеко не на первом месте. Я постоянно закупал на личные средства стройматериалы и много разных вещей для снабжения маяка и его пригодной работы. Также около двух лет я выпрашивал у Компании катер, который по истечении двадцати месяцев они все же удосужились приобрести. Я делал многое, и люди, работавшие на Компанию, хвалили меня. Ну, а я, в свою очередь, постоянно заваливал их требованиями и письмами руководству, которых за девять лет было написано великое множество.

Допив кофе, я принялся за написание статьи в блог. Начал я на скорую руку и, собственно, через пять минут пост был готов:

«Дорогие читатели и подписчики! Я с прискорбием сообщаю вам, что две туристических экспедиции на маяк Аива отменяются в связи с техническими перебоями и опасностью погодных условий в это время года. Но не спешите расстраиваться, ведь стартует конкурс: целые полгода жизни на маяке вместе с его вечным хранителем в моем лице! Из плюсов: вы увидите сезон ураганов и штормов из башни одиночества; шесть месяцев вас ждет жизнь по правилам смотрителя; вы примете участие в обслуживании и ремонте маяка; также вас ждет рыбалка с катера, выращивание плантации грибов, приготовление вина и курс связи с заблудившимися судами и помощи им, курс по ремонту и эксплуатации линз огня маяка и всех сопутствующих механизмов. Из минусов: вы можете застрять здесь навсегда, так как это место — Кладбище Ветров: здесь заканчивает свой путь любой уставший странник».

Я еще раз просмотрел статью. Она звучала как-то двусмысленно, но я разместил ее на просторах интернета, после чего отправился на кухню позавтракать. Завтрак определенно должен быть легким: я только что встал после тяжелого отравления. Но мои завтраки, да и вообще все приемы пищи являлись до ужасного вредными: все жирное, жареное, залитое специями, пряными травами. Их поставляла мне японская сторона Компании. Я любил вкусно есть и лениться, поэтому спорта в моей жизни было мало — только по спутниковому телевидению. Об этом свидетельствовало мое небольшое пузо. Но работы по маяку и своей должности в целом я выполнял безукоризненно, а что касалось моего личного времени… Кроме сна, я мог неделями просто валяться в кровати, писать в блог, смотреть телик. Это происходило в сезон штормов, когда экскурсиям на маяке не было места. Конечно же, я занимался грибами и рыбалкой, но уделял этому меньше времени, чем обычно. Я ждал этого все лето, так что, хоть я и написал пост о своей одноразовой акции, моментами я подумывал все отменить и погрязнуть в лени на долгий сезон мрака и штормов.

По моему собственному мнению, место это было уникальным. Какой бы силы катаклизм ни происходил на этой планете, заканчивался он именно возле неприступных стен маяка. Был ли это сильнейший ветер или самый сильный ураган, ошметки его влияния падали возле моих ног. Именно поэтому я называл эту местность «Кладбищем Ветров», но мысль о том, что в непогоду мне будет нужно спускаться в туалет и на кухню и постоянно мокнуть и мерзнуть, дала мне немалую мотивацию довести дело до конца.

После легкого завтрака, а это был огромный жареный кусок жирной свинины, я погрузился всеми лапками в повседневную работу. Поначалу я проверил сети с рыбой. Обычно я начинал с плантации грибов, но сегодня и так опаздывал из-за жидкой истории. Так что я пошел проверять рыбные сети между скалой маяка и островом Сахалин. Сегодня улов был скудным — из-за того, что мне пришлось избавляться от множества тухлой рыбы. Я не знаю, с чем это было связано, и оставалось только догадываться, почему меня преследовало фиаско в рыболовной отрасли моей жизни.

Расправившись с рыбой, я отправился в подземелье. Грибы я любил больше морских тварей, и занятия на этой маленькой ферме приносили мне радость. Грибы не нуждались в особой заботе: эти малыши росли у меня на полках прямо в мешках с землей и навозом. Их было великое множество, но все одной породы. «Шампиньоны» — в моих ушах это название звучало как гордая фамилия французского древнего рода монархов. Бывало, что торговец с Сахалина приходил неделей позже обещанного срока, и я выстраивал огромную грибную армию у себя в келье. Из самых больших грибов я делал правителей, генералов, из чуваков поменьше — пехоту простых воинов. Но к приезду торговца всю армию я расформировывал обратно по корзинам, и мои бравые солдаты были списаны в запас.

Да, заняться иногда было нечем, но также я много писал о мыслях, которые меня посещали. Так как в блог эти мысли было не написать, у меня также было много бумажных рукописей, дневников, множество тетрадей, а их домом являлся огромный старый шкаф в углу моей кельи. За девять лет и девять месяцев жизни на маяке я написал не один роман, который никогда не увидит свет. Тысячи и тысячи страниц томились в пыли и одиночестве, как и моя душа в стенах этого родного, но одинокого чертога. Я размышлял о многом: о бытии, о Творце, о делах в мире, спорте, болезнях. За девять лет, возможно, я немного и свихнулся. Но одиночество было самым главным уделом моих бесконечно льющихся мыслей. За все время я также понял, что, сколько бы я ни писал, лучшую мысль я все равно упущу. Я буду работать или валяться, смотреть телевизор или выполнять повседневные дела на маяке, а мысль придет, развратит все в моей голове и покинет мой мир. И даже если я в спешке схвачусь за листок бумаги, все равно не смогу собрать то, что пару минут назад разбилось внутри меня и выскочило, оставив предвкушение того, что могло бы быть. Если бы я записывал все то гениальное, что приходит мне в голову, когда рядом нет листа бумаги или я так занят работой, что не могу оторваться, меня бы уже давно изучали в школах.

Но увы, так как в школах меня не изучают и я простой смотритель маяка, я пишу все то, что остается после этой мысли. Я веду свой рассказ осколками и непонятными выражениями, проводя вас по пути своей немощи. Я так устал мучаться в предвкушении того, что могло бы быть! Но не могу достичь желаемого. Возможно, это недостаток в образовании, а может, я и есть великий мыслитель, но из-за своей самооценки кидаюсь неровными отрывками своего мышления, так как моя неуверенность в собственных силах на листке бумаги стягивает мой мозг канатами, и все, что из него выходит, — это фарш из идей, мыслей и желаний. «Как трудно быть мной!» — думал я каждый день своей жизни. Сейчас я передал вам самую суть того, что хранится в моих записках — в этом огромном, старом, заполненном пыльными бумагами шкафу. И сколько еще прочту! Видит Бог, вам понравится. Но здесь, в подвале, при множестве своих белых солдат в шляпах я чувствовал себя не таким одиноким и обиженным мыслями человечишкой. У меня были миллионы, заработанные за годы работы на этом контрабандном маяке. Я был довольно популярен благодаря своему блогу и в любой момент жизни мог просто уйти на пенсию, уйти с маяка, от одиночества, от армии губящих мою душу мыслей и чувств. Но Аива держал меня. Он держал меня так крепко, что я чувствовал: задыхаюсь. Как будто сама судьба помогала ему держать меня тут, как будто в этом мире я не был нужен. Я не мог уйти просто так: я так прирос к нему — к каждому сантиметру, каждому залитому кубу бетона! К мраку его строений и вечной мерзлоты стен. Моя душа стала едина с ним, а сотни бессонных ночей в его стенах навсегда оставят мой дух бродить по стенам Аивы.

После всех этих размышлений я любил посмотреть на солнце: оно как бы очищало меня от того, что я насидел в подвале. Возможно, радиация в небольшом количестве все же потравливала мои мысли, но за девять лет жизни тут я полностью забыл свое прошлое. Возможно, в шкафу, в записках, есть что-то про него, но в моей голове было пусто. Я не помнил, кем были моя мать иотец, что заставило меня покинуть мир людей. Но я помнил, что меня звали Артуром Топи’Киллия и мне было тридцать девять лет, у меня были темные волосы, плешивая борода, красивые серо-голубые глаза, длинный кавказский нос с картошкой на конце и дурной, невыносимый характер, от которого я и сам страдал.

Закончив с грибами, я приступил к последнему в этом году укреплению стен башни: большущая дыра зияла над входом в маяк. Строительные леса уже были собраны, оставалось только подвинуть их к дырке в стене и заложить ее кирпичом. Конечно же, я без особого труда справился, немного сорвав себе спину, и оставшейся день провел, лежа в мучительных болях на кровати. При этом при всем я замечу, что еле добрался до кельи. Каждая ступенька на пути к постели оказывала мне ужасно сильное сопротивление.

Сразу же, дабы не быть поверженным атаками своих бредовых мыслей, я включил телевизор: в частности — канал «Спорт». Там шел бокс, и, по-видимому, россиянин из Дагестана бился с украинским спортсменом. Но после звонка гонга россиянин встал на одно колено и сдался. Я тогда не понял, что к чему, но решил написать об этом в своем блоге. Как ни странно, когда россиянин выходил из зала, в него не летели стаканы, хот-доги, пиво — ну, как обычно делают в такие моменты. Люди поддержали парня и глядели ему вслед с уважением, несмотря на то, что выступление происходило на Украине. По новостям я знал, что был конфликт между двумя братскими странами, постоянно показывали всякие бомбежки и жестокие события, но этот момент тронул мое сердце. Парень зачем-то отдал победу своему сопернику, даже несмотря на то, что их страны находились в конфликте. Позже я нашел в социальных сетях этого бойца, он своими силами пытался примерить две враждебно настроенные страны: это было видно в каждом его посте. Такие люди были редкостью — это те, в ком живет дух силы и справедливости. Проводя часы в интернете, я редко находил здравые моральные суждения у нынешнего поколения, но этот парень был одним из тех, кто редко доживает до тридцати с нынешней властью: он тот, кто шел на войну с голыми руками, но не для того, чтобы воевать.

Глава №2. Капернаум 1.0

В предыдущей главе этой повести я рассказал вам немного о себе и о том, что творится в моем маленьком мирке — на территории под названием «Кладбище Ветров», а в частности — на маяке Аива. Теперь я расскажу вам про весь остальной мир — я называю его Капернаум, как библейский город. Связано это с тем, что, несмотря на все чудеса, которые происходят на земле, люди все равно умудряются не верить в Того, кто эти чудеса посылает, как во времена Иисуса Христа. Конечно, данное сравнение поймут далеко не все, но если прочтут Новый Завет, то все встанет на свои места.

Для меня этот мир разрушается очень давно, но я не помню причин, почему из него убежал. Мне часто снятся сны, которые убеждают: именно из-за того, что для меня в нем просто нет места. Постоянные новости с материка по спутнику, через телевизор и в мой мозг — даже дистанционно этот мир развращает мое сознание. Но я понимаю, что являюсь его частью, несмотря на свое отдаленное существование.

Мир жил и без моего присутствия: на Ближнем Востоке так же, как и всегда, шли войны; Израиль с Палестиной делили территорию Иерусалима; США развращали остальной шар своим одобрением однополых браков, феминистических движений и разных пород всего того, что заставляет наши нейроны создавать плохие связи. Люди тупели тоннами, загоняя себя в рамки безволия. Я и сам был привязан к интернету, потому что вел блог, но могу похвастаться, что у меня была не такая зависимость, как у них, хоть, бывало, в потоке лени я и залипал ночами в монитор. В России бедный народ одолевала построенная на коррупции власть и несправедливость. В Индии число людей перевалило за полтора миллиарда, а жгучая бедность рубила их с такой же скоростью, как развивался блуд в странах Европы. В Китае нашли опасный вирус, который за месяц убил больше ста тысяч человек. В Белоруссии пытались свергнуть власть, но безуспешно. Потом и в Казахстане, но с теми же последствиями. В Африке было гонение на христиан: мусульмане радикальных конфессий жгли церкви, расстреливали людей. Весь мир, в принципе, был недоволен тем, что все шло куда-то, а я, как наблюдатель с маяка, следил за этим всем со стороны, жуя при этом попкорн. Капернаум сходил с ума и умирал от деградации, пока я отсиживался в своей башне одиночества: наблюдал рассвет нового дня с одной стороны маяка, а переходя на другую сторону — видел закат человечности человека.

Утром одного из дней я с присущим мне нежеланием переделал все дела по маяку и решил пописать в блог, сидя на верхушке башни. Я взял ноутбук, фотоаппарат и блочный лук (думал пострелять в чаек, если вдруг смогу попасть в них, и пофотографировать красоты своих владений). Пока мирская суета одолевала таких, как ты, читателей, такой, как я, писатель стрелял по чайкам, пил кофе из термоса и писал очередную окрашенную темными оттенками историю. Как вдруг на экране ноутбука всплыло уведомление, что сегодня конкурс. Я с вечными своими вагонами мыслей забыл, что сегодня должен избрать счастливого несчастливца в рабы на маяк. Естественно, по своей жизненной позиции я пошел по пути наименьшего сопротивления и воспользовался алгоритмом случайного выбора. Все, кто поделился моей записью, имели право на получение путевки в один конец. Весь конкурс я провел в прямом эфире, участников набралось около ста человек, и кто-то один из них откинет покрывало суеты Капернаума и на полгода поселится на Кладбище Ветров.

Долгожданное молчание, клик по клавише Enter, пара секунд на работу алгоритма — и я объявляю победителя. К моему разочарованию, это женщина тридцати лет: она только перешла порог полной зрелости и удосужилась угодить мне в помощники. Лично я рассчитывал на дядю возраста «я тягаю мешки с песком», а не на леди, которая в сезон шторма побоится выйти сломать ноготок во двор Аивы. Но, в любом случае, выбор был сделан, алгоритмом я поклялся больше не пользоваться, а разработчикам — без их вины — написать письмо с угрозами их жизни.

Ну что же, сейчас я мало что могу сказать о победительнице: ее зовут Кира, у нее красивые темно-каштановые волосы, а на фотках в социальных сетях в глазах ее я вижу отблески одиночества — ровно такого же, что и в моих серо-голубых. «Ну что же, заезд через неделю», — написал я ей краткое сообщение. Она ответила не сразу, но позже написала, что рада, что проведет полгода в месте, которое видела только на фотках. Я хотел объяснить, как добраться, но она сказала, чтобы я не беспокоился. Я же дал ей номер телефона человека, который доставит ее с Сахалина прямиком ко мне.

Честно, она поразила меня: не каждая девушка смогла бы просто взять и покинуть дом на полгода, да еще и к незнакомцу подселиться. Не знаю, может, у нее есть какой-то план? Может, хайпануть, проснуться знаменитостью — мол «Я прожила полгода с психом, который даже миру и вещам дает свое название, плюс один на один. Посмотрите на меня, через что мне пришлось пройти!»? Конечно же, это были мои домыслы. Я не знал, что она может думать, чего от нее ожидать. А эти мысли лезли ко мне в голову, скорее всего, из-за страха перед неведомым, ведь со мной до нее никто не жил. Я вечно один. А тут бац — на полгода вместе. Позже я подумал, что со своей стороны она тоже чувствует опасения. И честно, после этой мысли мне стало проще воспринимать то, что со мной кто-то будет делить жилплощадь. Но у меня была неделя, чтобы привыкнуть к этой мысли.

На следующий день я понял, что нужно создать из башни обитель без всяких приливов информации из внешнего мира. Я решился отключить спутниковое TV на время ее пребывания здесь и оставить только интернет. Я разместил старую кровать неподалеку от своей и застелил ее чистым бельем. Перед этим, конечно же, вытряс каждую пылинку из ее сыростью пропахших покрывал. Запер каждую дверцу шкафа со своей писаниной на замок и был спокоен. Убрал телевизор на сухой склад компании и закрыл дверь.

В сезон штормов отгрузки товара могли сбиваться. Однажды я сидел четыре месяца и ждал, когда же придет судно, а из-за плохой погоды тут часто и спутниковый телефон был неактуален. Слава Богу, рыба и грибы спасали меня в тот год. Но с этих времен прошло лет десять, и я не рассчитывал на повторение истории. По странным обстоятельствам память о моей жизни как раз и начиналась с тех ужасных дней.

Что говорить о Кире на время отгрузок и погрузок? Я придумал прятать ее в комнате, тем более сотрудники Компании никогда не поднимались в башню — они обходились кофе в кухне.

Ну да, как я вспоминаю тот мрачный год: на Кладбище Ветров закончил свое разрушительное шествие не один ураган. Помню, в тот год ветер поднимал волны почти до моей кельи, из окна я видел только тьму и слышал только грохот, разбивающий о скалы рыбу, возможно, лодки, а может, и людей, заблудившихся в море в этот темный период. Света маяка не хватало, чтобы прорвать закрома той темной гущи. А крика чаек я не слышал месяцами. Осенью это место погибало, но, как только весна наступала на порог, снова возрождалось из тьмы, как цветок подснежника из недр черной грязи.

Как-то я лежал на полу подвала трое суток. Хорошо, что там была старая печь, иначе бы погиб от холода. Я просто боялся, что башню маяка вырвет, как тонкую соломинку из стога, могучий ветер. Но этого не произошло, и Аива стоит по сей день. И будет стоять, когда и мир весь сгинет во мраке людской болезни под названием война. Правда, может и не целиком. Ну, или еще что случится, я не знаю… Но мысль о неизбежности кончины этого мира преследовала меня, где бы я ни находился: был ли я в подвале, ухаживая за грибами, или ловил рыбу в бухте, или фотографировал закаты и рассветы над океаном.

Вот в таких раздумьях ко мне подобралась осень, и сезон ураганов, и женщина Кира со своим недугом. Когда к стенам маяка причалила лодка, а из нее выкатили инвалидное кресло, я понял, что кухню в башне я буду делать один. И вот показалась и сама девушка, ее волосы цвета каштанов и щупленькое тельце, те же одинокие серо-голубые глаза — такие же, как и мои. Она мельком выглядывала за ограждение лодки, своими быстрыми глазками осматривая маяк. И тот же человек, что выкатил кресло, взял эту маленькую хрупкую девушку на руки и вынес из лодки, усадив в коляску. По меркам моды нашего столетия она была одета очень даже ничего. Ну, а что касается красоты… В жизни она была красивее, чем на фото в социальных сетях. Но ее недуг… Я был огорчен и безмолвен. Я смотрел на нее, как на питомца: она была красива, но бесполезня. И вот этот здоровяк-матрос подкатил ее ко мне и последовал за багажом этой леди. Я все стоял и молчал, и она тоже. Но через какое-то время она все же поздоровалась:

— Ну, здравствуйте, — с ярко выраженным негодованием, хрипя, ответил я.

— Вы чем-то обеспокоены? — совершенно сухо и не удивляясь моему тону ответила девушка.

— Да, обеспокоены, — ответил я незамедлительно. — Почему, я спрашиваю, вы не сказали мне, что вы, извините меня, не совсем здоровы?

— Я здорова! — все еще невозмутимо ответила Кира.

К этому моменту вернулся моряк с вещами Киры и вручил их мне. Это были четыре огромные походные сумки. После чего, не прощаясь, он запрыгнул на борт и отшвартовался. Я стоял, заваленный вещами, а Кира уже катилась по дорожке вверх к маяку. Не обращая внимания на то, что, во-первых, я не договорил, а во-вторых, мне одному придется тащить ее вещи наверх. Я был зол.

Тропинки мои были залиты бетоном и довольно круты на подъем, но она без особого труда прикатила к воротам Аивы вперед меня. Пока я тащился следом, она смогла отпереть огромные воротища и заехала во двор. За ней тянулся приятный шлейф стойких дорогих духов. Запах был неподражаемым: вишня, ликер и что-то третье — я никак не мог распознать. Если бы не этот аромат, я давно бы вышел из себя.

— О да! — закричала гостья. — Я так давно хотела увидеть это величайшее сооружение! Я столько смотрела про него на вашем канале, столько читала про него — и вот я тут! Колизейное строение стен во главе с великой башней. Я словно в Мордоре! Ох, как тут здорово! — уже с ручейками на лице и очень тихо сказала Кира.

Все это, конечно же, был монолог. Я в это время еще тащился, как навьюченный ишак по горам Кавказа, еле-еле видя свет за всеми взваленными на меня сумками. Только я достиг ворот, как сильный ветер хлынул и захлопнул огромные воротища прям перед моим носом. Я изо всех сил пытался кричать, чтобы Кира приехала, но из-за ветра и одной из сумок на моей груди я не мог сделать это громко. Аккуратно опустив сумки на бетон, я пошел открыть дверь сам и без лишнего труда справился с этой задачей, но вот взять снова все эти сумки для меня было проблемой. И с третьей попытки еще одну цель я выполнил. Был бы у меня ежедневник, поставил бы галочку напротив пункта «занос чужих вещей», да еще и бонус обязан был получить за их количество. Но увы, единственный мой бонус — это полгода жизни с девушкой-инвалидом, которая кроме добычи геморроя мне больше ничем помочь не сможет.

Я недолго осматривал двор. Конечно, это было непросто из-за маленького ракурса между сумок. Но я все же обнаружил следы любознательности своей гостьи: дверь на кухню была нараспашку, а значит, девушка там, так как я всегда прикрываю дверь. Сначала я решил отнести вещи, а потом уже присоединиться к осмотру маяка. «Хочешь не хочешь, а уже ничего не изменить… Благо, это всего на полгода, — думал я. — Придется привыкать, да еще и за ней каждый день следить, чтобы не поранилась или не разбилась».

Я зашел в келью и прибрал все ее вещи под кровать. Потом открыл сундук и достал фотоаппарат, чтобы запечатлеть первый день гостьи для своего блога. Конечно, я понимал, что ее присутствие может сослужить хорошую службу моей туристической компании: так сказать, даст рекламу. И посетителей прибавится в разы.

Пока я спускался из башни, мою голову посетила запоздалая мысль, что мне придется каждый день таскать Киру туда-сюда, вверх-вниз. От этого мне стало еще грустнее, но я должен был произвести на нее впечатление, чтобы она особо не расслаблялась, и устроить ей нагоняй за то, что ушла, не дослушав.

Зайдя на кухню, я увидел Киру, будто она и не инвалид вовсе: она кружилась на своей коляске, как гоночный болид по треку. Она что-то стряпала, а увидев меня, произнесла так быстро, что я не успел ей и слова сказать:

— Я хочу, чтобы у вас осталось обо мне хорошее впечатление. Так что не думайте! Инвалиды могут все то же, что и полноценные люди, а то и больше, и лучше. Я вижу вашу душу: вы хороший, но страдаете от одиночества. И в глубине ваших мыслей я вижу темную сторону, которая не дает вам обрести покой. Не так ли, Артур?

— Я тоже это вижу, — тихо и ошеломленно сказал я.

Я понятия не имел, как она могла понять все это так быстро, но мне почему-то захотелось с ней общаться. Она была открыта, и я с первого разговора понял, что Кира — родная мне душа. Может, потому что я тоже был инвалидом, только, в отличие от нее, инвалидом в голове. Как она могла определить меня так сразу? Я не понял. Может быть, она экстрасенс, не боящаяся задавать вопросы… Или просто наблюдательная женщина, которая давно следит за моим блогом.

Наш разговор продолжался, я даже позволил себе откупорить бутылочку вина. Обычно я не пил при гостях. Правда, и гостей у меня не было, поэтому я пил всегда. От вина Кира отказалась. Я не особо обеспокоился насчет этого, потому что понимал, она могла еще немного побаиваться и не раскрепостилась. Тогда я угостил ее хорошим японским чаем с листочками сакуры, привезенным Компанией. Сделав глоточек, она сказала, что ничего вкуснее еще не пила. Я, уже немного покраснев от вина, рассказал ей про Компанию и что они снабжают меня всем, что нужно, взамен за работу на маяке. Конечно же, про склады я умолчал, но нас с ней ждала еще одна отгрузка товаров перед наступлением мрака, когда все в этой части мира потеряет свою цветность, а жизнь приобретет черно-белые оттенки беспокойства, тревоги и страха.

Я вкратце рассказал Кире про сезон ураганов и ожидал от нее более яркой реакции, но она особо не напугалась. Своими тонкими пальцами она перебирала зубчики чеснока и спросила: есть ли у меня программа, по которой мы будем жить эти полгода, словно по сценарию. На это я ответил, признаваясь ей в своем первоначальном плане, потому что понимал: наши дружеские отношения нельзя начинать с вранья. Я сказал, что должен был переместить кухню в башню и ожидал помощника-мужчину. На что она сказала, что если очень сильно постарается, то поможет мне и будет намного полезнее, чем мужчина. Хотя и упомянула, что слишком тяжелое она возить не сможет. Я не стал ее разочаровывать, пока мы сидели на кухне: в башне винтовая ступенчатая лестница, и она никак не сможет мне помочь. Но сказал, что буду рад любой помощи. Потом мы обменялись парой историй из жизни, и, в принципе, этот день я мог бы назвать сказочным, потому что никогда не ощущал похожих чувств от простого разговора с человеком. Наверное, потому что в моей памяти никогда и не было разговора с женщиной, если только она не была туристкой. Какое-то время я наблюдал за ее красивыми и так похожими на мои глазами, не сдержался и заговорил с ней об этом:

— Вы меня извините, но я заметил цвет ваших глаз — у нас с вами один.

— Да, Артур, я тоже заметила это сходство.

— Так вот… Не хотите ли вы послушать одну статью по поводу наших с вами глаз?

Я посмотрел на нее так вопросительно, что если бы кто увидел этот взгляд, понял бы, что ему нельзя отказывать.

— Конечно, Артур. Я только рада.

Кира искренне улыбнулась и нежным прикосновением пальцев убрала каштановый локон с лица.

— Дело в том, что одним похожим на этот вечером мне было довольно скучно. Я подошел к зеркалу и посмотрел на себя. Я обратил внимание на свой цвет глаз и понял, что мне интересно, что он значит. А до этого я видел по телевизору, как одна дама дает человеку характеристику его личности по цвету глаз.

Кира внимательно слушала и то и дело убирала с лица постоянно падающую прядь волос.

— И я решил: дай-ка я посмотрю свою характеристику! Не то чтобы я в это верил — для меня это ложь, как и гороскоп, но заняться и правда было нечем. И я нашел довольно интересный сайт и прочитал значения всех цветов глаз, которые встречались человеку. Но вот в чем дело… Наш с вами цвет глаз был не с простой характеристикой, а описывался как довольно уникальный.

При слове «уникальный» я вытаращил на Киру глаза, как педагог на провинившегося двоечника.

— Так вот, этот цвет уникален тем, что он награждает своего носителя. Правда, очень редко. С виду — обычный серо-голубой цвет. И характеристики у его обладателя больше негативные: одиночество, депрессивность, крайне осуждающий взгляд на мир, незнание любви и отсутствие счастья.

Кира слушала и не перебивала: человек, который искренне понимает свою жизнь и признает ее такой, как она есть, никогда не оправдывается, и Кира не оправдывалась.

— Но также помимо этого в статье было приложение к сказанному: этот цвет может поменяться на любой другой. И у каждого цвета после изменения тоже было описание.

— Какое же описание, Артур? — зачесывая непослушную кудрявую прядь, спросила Кира.

— Я только один цвет запомнил.

Я замялся и не хотел говорить. Но Кира смотрела на меня таким же вопросительным взглядом, как и я на нее в начале этого рассказа.

— Карий. карий цвет. Было сказано, что, если у обладателя нашего цвета глаз он поменяется на карий, это значит, что тот нашел настоящую любовь.

— Вот как! Это довольно интересно… А если приобретенный карий цвет снова станет серо-голубым? — с улыбкой спросила Кира.

Я помедлил, и вопрос сам навязался мне в голову: «Откуда она могла знать, что есть обратная реакция?» Я ответил:

— Это будет значить, что человек потерял гораздо больше, чем приобрел.

Я стал чувствовать себя немного виноватым, потому что Кира слегка помрачнела. Но время шло к восьми вечера, и я предложил ей посмотреть на закат с верхушки башни. Еда уже была готова, и Кира незамедлительно согласилась. Докатив ее до входа в башню, я услышал, как Кира попросила остановиться. Она посмотрела на маяк сверху вниз — от основания до верхушки — и сказала: «Какой же он прекрасный и высокий!» При слове «высокий» я вспомнил, сколько ступеней мне придется тащить ее наверх, и на мое красное лицо поверх легкого пота и опьянения заранее легла еще не подступившая усталость.

Потом я открыл дверь в башню, и она увидела крученую массивную лестницу вверх. Я не мог не заметить ее расстройства. Пару минут мы молчали. Но потом, посмотрев на меня, она сказала: «Что же нам делать, Артур?» Я попросил разрешения взять ее на руки, она согласилась. Я выдернул ее из кресла и был приятно поражен ее весом: она весила чуть меньше мешка с цементом, который я таскал каждый день. Мы быстро поднялись по лестнице, минуя множество пустых комнат маяка, и вскоре оказались наверху. Я предложил ей сесть на маленькую табуретку в помещении светила маяка, пока я спускаюсь за ее креслом. Она поблагодарила меня за заботу и уставилась в панорамное окно. Пока я спускался за креслом, она не прекращала удивляться всей той красоте, что была предоставлена ей этим местом, которое я без конца называл Кладбищем Ветров. После красивейшего заката я спустил ее к себе в келью и предоставил ей кровать, на которой она будет отдыхать. Под влиянием смелости от выпитого мною вина я спросил ее об ее травме и обстоятельствах, при которых это произошло. Она сидела на краю кровати и перебирала свои вещи, тонким взглядом продевая меня насквозь.

— В детстве, — задумчиво начала Кира. — Мой отец, как-то забыв на работе свою сумку с вещами, решил вернуться за ней, после того как забрал меня из садика. А мама тогда была на ночной смене в больнице — сейчас она ведущий хирург в одной из самых лучших больниц в Москве. Мы тогда жили на втором этаже старого сталинского дома, где потолки по три метра. И я решила дождаться отца у одного из окон нашей квартиры, которое выходит на станцию метро, откуда должен был выйти отец. Так как осень была оснь теплая, прямо как сейчас, я открыла окно и свесила вниз руки — и так уснула. Я не знаю, сколько прошло времени, но открыла глаза я от сильного хлопка. Перепугавшись, я сильно дернулась и упала вниз, на асфальт. Вот, в принципе, и все. После этого я инвалид — большую часть времени своей сознательной жизни.

К этому моменту я был немного пьян (или много), но уловил суть рассказа Киры и спросил, что это был за хлопок, который разбудил ее ото сна и так напугал. Она нервно предалась воспоминаниям и тихо ответила:

— Это был выстрел.

— Высрел? Ой, выстрел? — переспросил я, делая вид, что не заметил своей грубой речевой ошибки, и стараясь скрыть яркое проявление своей улыбки в серьезном разговоре.

— Да! Тот выстрел разбил две родственные жизни за один вечер.

Кира зарыдала: она очень давно не рассказывала никому воспоминаний из детства, которые калечили ее внутри. Она продолжила и тоже сделала вид, что не обратила внимания нам мою грубую ошибку.

— Когда папа выходил из метро, на него напал мужчина. Это были девяностые годы, и Москва тогда была обителью преступного мира. А папа был судьей и нес с работы дела вместе со своими вещами: он не хотел засиживаться на работе допоздна, когда мама работала в ночную смену, потому что дома ждала его я, и он всегда работал дома в такие дни. Его явно поджидали: он не брал взяток, и его убрали с поста судьи единственным способом, который мог его остановить. Выйдя из метро, папа всегда смотрел в сторону нашего окна, потому что я всегда ждала его там, и он не заметил мужчины с пистолетом.

Кира горько плакала, но не останавливала рассказ.

— Свидетели преступления говорят, что, когда в папу выстрелили, он не упал, как бывает от мгновенной смерти, а смотрел, как из окна падаю я.

В этот момент рассказа я чувствовал, как ее сердечко бьется и трепещет от горя под ребрами. Она продолжала рассказ:

— В мамину больницу привезли нас обоих: меня как пострадавшую, а папу — мертвого — в морг. И тогда от этого, как ты сказал, «высрела» оборвалась еще одна судьба нашей семьи. Мама после этого закрылась, и все остальное детство я росла как сирота. Спустя время папу похоронили, меня прооперировали, и в плане позвоночника у меня все было хорошо, но сколько бы больниц я ни объездила, никто не может восстановить связь мозга и ног. И вот опять мама нашла доктора, который хотел за меня, взяться какой-то умный еврей, но я уехала к вам перед самой операцией, потому что не верю, что смогу ходить.

Я сидел и понимал, что мое молчание — единственное, что актуально в этом разговоре, и я молчал. Но Кира быстро прервала тишину и продолжила говорить о последствиях смерти отца: было видно, что она недоговаривала до этого, но потом все же решилась рассказать тайное.

— А знаешь, Артур… Сегодня — именно тот день: день смерти моего отца. Может быть, это странно, но каждый год моей жизни именно в этот день происходит то, что ухудшает ее еще сильнее. В этот день происходит что-то страшное, и каждый год — хуже предыдущего.

— Ну, а сегодня что-то плохое произошло? — проницательно спросил я.

— Как ни странно, но нет. Даже когда сегодня мы шли на лодке, я думала, он затонет или я выпаду за борт. Или что-то случится. Но нет: все хорошо. Может, я наконец-то свободна от этого проклятия неудач. Уже конец дня, и я откровенно рада, что все хорошо. Для меня это, конечно, удивительно, но все же я очень рада, что ничего не произошло. Может, наконец-то все закончилось.

Кира разобрала свои вещи и уложила их на полочки в шкафу, которые я ей предоставил. После всех приготовлений к жизни на маяке она обратила внимание на огромный шкаф под множеством замков, стоявший в самой темной части комнаты. И она спросила: «А это что?» — и указала пальцем в угол комнаты. Так беззаботно, будто мы никогда не говорили на грустную тему.

Глава №3. Пустота наших душ

Я был уже слишком пьян, чтобы держать в себе тайны, и рассказал Кире о том, что пишу много историй, рассказов, повестей и все складирую там — в этом большом, черном, пропитанном грустью ящике.

Перебивая меня, Кира спросила:

— И ты ничего не опубликовал из всего, что написал за все это время?

— Почему же? Одного романа там нет!

Я перевел дух и откинулся в кровати, продолжив:

— Один раз я опубликовал книгу.

После этого предложения я ненадолго закрыл глаза, потому что спирт в крови уже влек меня в царство сна.

— И про что же твоя книга? — не дав мне задремать и намеренно повысив голос, спросила Кира.

— Ах, про что же, про что? Про то, чего я не ведаю и не знаю! Про любовь, конечно же!

— О, про любовь? А почему же я не видела ее у тебя на странице? Или ты не написал о ней в блоге? У тебя много подписчиков, и я думаю, что очень многие хотели бы ее прочесть.

— Дело в том, Кира… что, опубликуй я эту книгу под своим именем, она сразу стала бы популярной. Из-за большого количества поклонников моего творчества, — запинаясь, сказал я.

— И что же ты сделал, не пойму?

— Я опубликовал ее под двойным псевдонимом: решил проверить, добьюсь ли я успеха в литературе, если никто не будет знать, что это моя книга.

— Интересно! Честно слово, интересно, — задумчиво посмотрела на меня Кира. — И что же дальше?

— А дальше — ничего! Добрые истории любви никому не нужны в нашем мире! Тут правит зло, безразличие. Никто не будет читать неизвестного автора, если он пишет о любви, да и если вообще пишет. Так что книга эта осталась моей несбывшейся мечтой. И после ее провала я не стал публиковать другие.

— А где я могу ее прочитать? — грустно спросила девушка.

— В интернете! — резко и обрывисто сказал я.

— А как она называется?

— Хм, м-м-м… «Там, где сердце», — неохотно сказал я.

— А псевдоним ваш какой?

— Псевдоним интересный!

Не знаю, но расспросы о книге поддержали мой интерес к этому разговору, и я продолжил:

— Я даже придумал историю двух авторов, которые пишут эту книгу. Это парень и девушка, живущие в параллельной вселенной.

Я смотрел на Киру пьяным взглядом и, по ходу, ей нравилось то, что я рассказываю. Я продолжил:

— Они жених и невеста. Он пишет рассказы, прозу, а она — стихи. Его зовут Евгений, он бывший военный. Ну, а она — вообще девочка-пай: музыкант, немного религиозная. Зовут ее… Сейчас вспомню, погоди! А, точно: Эля.

— Красивое имя, — тихо и с улыбкой сказала Кира.

— Да, красивое, — подтвердил я.

— И что же ты там за них написал?

— Да что же? Там история о любви, видишь, в интернете. Сама прочитай! Не беспокойся: она бесплатная. У меня не было цели заработать, просто хотел распространить историю о любви. Но в итоге осознал, что сейчас — время интернета, и больше никогда в этот мир не придет мода на книги. Люди не читают — сейчас все смотрят шоу на YouTube, различные блоги, социальные сети и так далее, а мне нужно было родиться во времена Толстого или даже раньше. Я немного старомоден, хотя и сам веду блог. Но литература — это что-то выше этого, что-то, приближенное к Создателю, что-то чистое. Это душа! Это то, что может наполнять и вдохновлять. Это как любовь, и только когда я связан с литературой, то есть пишу, я чувствую, что это время в жизни я не теряю.

— Но, в таком случае, если бы ты хотел распространить книгу, — заметила Кира, — то опубликовал бы ее от своего имени, а не с помощью непонятных псевдонимов. А в ответ о том, что люди не читают… Это чистая правда: сейчас нет моды на книги, но я думаю, тебе стоит выслушать мою краткую мысль. Знаешь, как-то моя мама увидела, что я купила очки — такие круглые, как у авиаторов. И она сказала, что вот такие же были в моде и в ее молодости. А когда я их купила, как раз был пик их популярности. Тут, я думаю, есть сходство: мода, как ни странно, циклична, и под солнцем нет ничего нового. И я думаю, что уже в нашем поколении вырастет бешеный ажиотаж на книги, как сейчас у молодежи на Тикток. И когда это произойдет, я хочу, чтобы ты поймал этот момент, опубликовал все, что у тебя есть, и стал королем прозы.

Я немного не понял, что сказала Кира, и начал говорить ей, как всегда, о своем, потому что мысли спутались в моем подвыпившем сознании и я просто гнул свою линию.

— Взгляни на шкаф в углу комнаты, — ткнув в угол комнаты кулаком, сказал я. — Возможно, там сотни произведений. Может, меньше, может, больше. Опубликовал бы их я, и в чем интерес? Я — туристический блогер, и довольно успешный. И развивать свое имя еще и в литературе — довольно просто, не находишь? Я бы и без прихода моды на книги справился: когда ты известен, все идет по накатанной. А сделать имя в литературе из неизвестности — вот это по истине впечатляет, это вышка! Так что этим книгам нет места в том мире, как и их вымышленным авторам. Но знаешь, этот шкаф — и есть их мир! И все, что я написал и придумал, — настоящее для них. Потому что я вложил в эти истории кусочек себя, а я настоящий!

Я медленно выдохнул и добавил, хотя уже не стоило добавлять:

— Я сочинил Женю и Элю и то, что они написали. И, возможно, никто никогда не прочтет эту книгу. И она продолжит пылиться на просторах интернета. Добрая, хорошая история, которой этот мир не заслуживает. Пускай она и написана на скорую руку, но, раз мир ее не заслуживает, пусть остается в неизвестности.

Под конец мой язык вконец запутался, и я не помню, правильно ли я все произнес, а самое главное — была ли в этом логика. Мне уже было все равно: я был довольно пьян, и этот диалог не был идеальным, но он был искренним и чувствительным.

Кира прервала меня чуть ли не криком:

— Неправда, я прочту их книгу! Точнее, твою… Откровенно говоря, ты меня запутал, Артур.

Мы оба засмеялись, и Кира добавила?

— Ты действительно либо гений, либо сумасшедший. Но, скорее, второе.

— «Это две личности одной и той же сущности» — так сказал капитан Джек Воробей.

Кира засмеялась еще громче. А я продолжил говорить:

— Вообще я не сумасшедший, я инвалид.

После этих слов Кира посмотрела на меня, будто мы знали друг друга знали всю жизнь, и на наших лицах уже не осталось прошлых улыбок. Она увидела, что не зря приехала ко мне на маяк, и сказала:

— Давай спать, Артур. Завтра нас ждет ремонт! А то наши больные души не наберутся сил к завтрашнему дню.

— Есть еще одна мысль по поводу книг и даже кино. Дай сказать, потому что если я сейчас не скажу, то завтра уже не вспомню. Достали меня книги и фильмы с одинаковым сюжетом выигрыша! Они пишут, что ты очень крутой, чтобы проиграть, или ты всю книгу проигрываешь всухую, а потом в самом конце громишь всех и становишься любимчиком читателей. Как же это далеко от реальности! Почему они все это пишут? В настоящей жизни большинство людей всю свою жизнь только и делают, что проигрывают. Когда уже напишут что-то про жуткий проигрыш? На этот счет мне понравилась одна работа — сериал «Игра престолов»: первый сезон был идеальным проигрышем. Но по итогу они все равно все испортили в конце. Надо было остановиться на первом сезоне.

— Артур, ты совершенно прав: хеппи-энд уже устарел и банален, но это нравится читателям и зрителям в целом. А если все будет плохо, в итоге люди это не полюбят, дорогой Артур.

— Кира, можно еще один вопрос, довольно личный? Что за аромат у твоих духов?

Она улыбнулась, будто бы ей было приятно, что я интересуюсь ее туалетом.

— Это аромат «Вишневый ликер».

— А что за запах, помимо вишни? Никак не могу понять.

— Наверно, это кедр?

— Да, несомненно, кедр! Как я не мог понять?

Я поднялся и выключил свет, пожелав ей спокойной ночи.

Читатель, надеюсь, ты не будешь злиться на меня из-за непонятного повествования в конце этой главы. Этим самым я хотел воссоздать свое нетрезвое понимание мира, убедив тебя в том, что пьяные мы все одинаково бестолковые и часто нам не нужно говорить о высоком в таком состоянии. Но проблема России в том, что о высоком мы рассуждаем только в таком состоянии.

Глава №4

Утро пролетело незаметно. Про походы в туалет и завтрак я умолчу. Но вот про ночь кое-что расскажу. Пару раз я просыпался от того, что Кира плачет во сне. Я не стал будить ее в этот раз, но меня это обеспокоило. Мы делали ремонт. Точнее сказать, я делал ремонт. Ну, как ремонт? Выгребал мусор из комнаты в башне, в которой хотел сделать туалет. Для начала мне нужно было убраться, а так как дырки под трубы уже были на месте, мне надо было только подвести воду и вывести слив. Пока я танцевал с веником, Кира рассказывала про больницы в России.

— Знаешь, Артур, плохое здоровье в России — это действительно проклятие. Ходить по этим больницам — просто ужас, и я не из-за ремонта говорю. Система приемов, выдача лекарств… Я только из-за этого подняла бы мятеж в этой стране. Везде сказано: бесплатная медицина, а моя мама за все время потратила на мое здоровье больше, чем заработала. И что? Я все равно сижу на попе ровно.

— Знаешь, Кира, это все не из-за страны, это из-за людей. Мы теряем человечность, теряем осознание того, что хорошо, а что плохо. Я новости смотрел: недавно полковник армии своровал что-то около девяти миллиардов рублей. Ну и куда ему столько? Ответь мне! Я, конечно, понимаю, что золотое правило бизнеса: «денег много не бывает», но это не его бизнес!

— Он их за всю жизнь не потратит, — сказала Кира, ухмыльнувшись.

— Вот именно! А все потому, что люди развращены и не могут остановиться. Их ничто не может сдержать, они видят золотой источник и начинают из него выгребать от алчности своей, не замечая, что закапывают себя этим же златом.

Подгребая мусор в совок, я подошел к Кире: она держала мешок. Я высыпал мусор и продолжил:

— А вот, пожалуйста, вся эта куча плохих новостей с большой земли. Куда ни посмотришь, люди везде недовольны, только жалуются на правительство. Там плохо и там плохо, везде им плохо! Всего не хватает и не хватает, а все — из-за пустоты в душах. Поэтому у кого есть выход на этот золотой источник, начинают воровать. Сначала по чуть-чуть, потом — все больше и больше, пытаясь завалить дыру в душе этим золотом. Но счастья-то не имеют и заваливают только себя!

Я посмотрел на Киру серьезно.

— Ты сейчас возьми самого недовольного и удивленного гражданина этой страны, который больше всех кричит о том, что полковник этот гад и ворует деньги налогоплательщиков, и посади его на место этого вояки. И только останется смотреть, насколько огромная пустота в его душе и насколько сильно он захочет ее завалить из того же источника, как и предыдущий. Все мы одинаковы, если разобрать: во всех гуляет алчность. Просто пока у нас нет ничего, мы ведем скромный образ жизни, а если дать испить из этого источника — будет то же самое, что и с полковником.

— Я не спорю, ты прав. Но есть же и хорошие люди!

— Не-а, хороших людей нет!

Я как бы поставил точку в этом разговоре, но взял и сам продолжил его:

— Каждый человек имеет одинаковый набор всего, что дал ему Всевышний. Дело просто в количестве того, что тебе дают. Кто-то соблазнится от предложенного ему доллара, а кто-то и от ста тысяч отвернется. Но вот при миллионе — мать родную продаст.

И тут Кира поставила меня в тупик:

— А за сколько можно купить тебя, Артур?

Я молчал и только видел увлеченный этим разговором взгляд, остановившийся на мне. Я думал, за сколько же меня можно купить, и не мог придумать ответа. Я рассеялся, потому что мне не нужно было ничего в этом мире. Мне было нечего терять, я мог все отдать бесплатно. Я дорожил маяком и привык к нему, но если бы меня выгнали, я бы без проблем расстался с ним. Или я на тот момент так думал? И после продолжительного раздумья я ответил, размахивая веником:

— Меня ты не купишь.

Данное предложение было сказано со всей гордостью, которую я мог собрать в тот момент.

— А почему тогда ты думаешь, что все одинаковы? Может, меня ты тоже не купишь! За деньги. Но вот если вернешь мне ноги, я отдам тебе все, что смогу. У всех своя цена, мой дорогой Артур. Ты просто еще не понял своей. У кого-то, как у того полковника, — это деньги, кто-то в тюрьме сидит всю жизнь, ему бы день свободы — и он еще двадцать лет отсидит. Кому-то Бог не дал возможность рожать детей — они за эту возможность разобьют колени в кровь, в церкви моля Его о шансе. Кто-то по жизни справедливый, и его цена — справедливость: он бы жизнь отдал, чтобы этот мир хоть один час прожил справедливо.

Я стоял, удивленно глядя на Киру, и вспомнил того дагестанца с Украины: он же действительно был человеком, которого не купишь деньгами — его выкупит только исполненная цель мира в мире. Я даже перестал махать веником. Но вообще наши с Кирой мысли были довольно похожи: она отличалась от меня только тем, что до сих пор верила в людей.

— Поэтому, Артур, никогда не переставай надеяться на людей, ибо когда ты перестанешь, этот мир перестанет существовать — вот увидишь! И надежда есть всегда: во всех аспектах нашей жизни можно что-то сделать или исправить. — Секунду помолчав, она добавила: — Кроме медицины. Нет, всерьез медицина пропащая.

Мы оба засмеялись, но я понял, что очень долго был один на один со своим мнением. А тут — бывает интересно послушать и чужое, тем более от такой рассудительной девушки.

В этот день мы переделали кучу разных дел. Я подвел наверх воду и отопление со сливом. Осталось перенести ванну, раковину и все приборы для санузла. А наши разговоры с Кирой навсегда останутся выгравированными на листах тех историй и спрятаны в том мире, стоящем в углу моей уютной кельи. Потому что все, что там есть, — настоящее, и история эта будет жить так долго, пока этот шкаф не сгинет, а сгинет он только вместе с маяком.

Настал октябрь: целый месяц пролетел так быстро, одним днем! В хорошей компании время всегда летит беспощадно. И вот — первая суббота, день привоза товаров. Я, проинструктировав Киру, запер келью и спустился вниз — ждать японское судно.

Вкратце объясню и расскажу вам о графике и политике Компании, на которую я работал. Каждую первую субботу месяца осуществлялся завоз товаров с японской стороны, а каждый последующий месяц — отгрузка товаров русской стороной Компании. То есть каждая из сторон бывала на маяке один раз в два месяца. Контрольный завоз перед сезоном ураганов в этот год делала японская сторона, и мне повезло: они постоянно баловали меня, привозя много нужных вещей. То новый водонагреватель, то фильтры под воду, японский телевизор, стереосистему и так далее. Еду привозили острую, много свинины и курятины в замороженном виде. И вообще подстраховывали перед сезоном ураганов: побольше топлива для генераторов, потому что, если позволит погода, русские придут только в ноябре, а если нет — то дай Бог в марте. И все это время должны работать генераторы, чтобы поддерживать жизнь на маяке в этот нелегкий период.

А вообще Компания, на которую я работал, во всем мире была на хорошем счету: у них развитая космическая программа, биологическая, они занимались разработкой вакцин от разных болезней. Также им принадлежали концерны таких популярных автопроизводителей, как Таота и Авиото, сотни их кораблей бороздили моря, и они имели десять процентов добычи всех полезных ископаемых в мире. Главные офисы были в двух странах — в Японии и России.

Больше всего мне нравилась их космическая программа: они первые в мире основали колонию на Луне и почти ежемесячно отправляли на нее ресурсы с Земли. Там жили около десяти человек, и они даже снимали реалити-шоу, где показывали все, что у них происходит — это было типа шоу «Дом-2», только занимались они исследовательской программой, а не промыванием мозгов зависимой молодежи. Оборот вложений после этого увеличился почти в миллион раз, больше половины земного шара являлись инвесторами Компании. Но почему-то тайным их складом все равно был мой маяк. Что за товары почти десять лет Япония перевозит в Россию, я не знал. Но знал, что они не для моих глаз.

Также до меня доходили слухи об их темной деятельности где-то в Сибири, где они строили что-то огромное и затыкали рты местным правым журналистам и следователям, которые пытались выяснить, что Компания там делает. Но рты закрывались, а в сеть попадал грамотно сложенный репортаж о тушении пожаров благотворительным фондом Компании, который помогал природе.

Ну, собственно, в целом мне было все равно, чем они там занимаются, и в этот раз я ждал корабль с японской стороны, как было и запланировано. Однако корабль пришел со стороны России. И вот дружелюбный Сергей Иванович снова машет мне с палубы корабля с гордым названием «Северный путник».

— Мир тебе, Сергей! — улыбаясь, крикнул я издали.

— Артур, дружище! Как ты, дорогой? Ты нас не ждал, а мы пришли, — с непритворной радостью прокричал Сергей.

— Все хорошо, друг мой! Почему не японцы? Что произошло?

— Нет, не беспокойся, Артур! Сейчас сойдем на берег — объясню.

Корабль не спеша причалил, и с него сошел огромный русский моряк Сергей. Раскинув руки, он пригласил меня обняться. Мы обменялись любезностями, и Сергей рассказал, что в Компании произошли резкие изменения, о которых он не может рассказать, и что они заберут весь товар, который смогут увезти. На моих складах было много ящиков, которые Россия постоянно не догружала, боясь морской полиции, и за девять лет этого добра скопилось еще на два полностью забитых корабля.

— Что же это за товар такой, Серега? Который не протухает и десять лет хранится.

— Ну, извини, брат, мы тебе за эти вопросы щедро платим. Так что не спрашивай о том, что не твоего ума дело.

— Ладно, Серега, грузитесь! Склады помнишь где?

— Да как же не помнить! Только сначала отдам все тебе — мы много всего привезли: новую спутниковую установку — вот рация XXI века, по ней можно хоть в космос, хоть куда звонить. Ха-ха-ха! — посмеялся Сергей и дополнил: — Будь с ней поосторожнее: от ее сохранности может зависеть твоя жизнь.

— Вот как… А еду привезли?

— А куда же без нее, брат? Целую тонну провизии тебе! И вообще: тут почти весь корабль для тебя, внутри запасы разных видов, но в основном — дизельное топливо для генераторов.

— О как! — возмущено среагировал я.

— Да, наконец-то Компания расщедрилась и решила воздать тебе за все годы хорошей службы. Там много всего! Если посчитать, еще на десять лет жизни тебе хватит. Не пропей все!

Сергей опять засмеялся и похлопал меня по плечу.

— Ну что же, Серега… Пойдем тогда чаю попьем, пока все загрузят?

— Да что же не пойти? Пойдем!

И мы двинулись к кухне, обстановку которой я уже частично унес наверх, оставив один стол, пару стульев и чайник. Увидев опустевшие комнаты санузла и кухни, Сергей занервничал:

— Так, а где все добро, Артур? Ты что, все пропил?

Я только посмеялся над данным предположением.

— Нет, ты что, Серега! Я все перенес наверх — под келью, в комнаты.

— А-а-а! — с облегчением выдохнул он. — Ну что же, тогда я спокоен. Ну, я смотрю, чайник оставил для гостей тут, так что нам хватит!

— Да, Серег, для гостей! Прямо у меня тут много гостей бывает!

Еще пару-тройку часов, и работники компании погрузили все на корабль. Один из рядовых служащих пришел за Сергеем.

— Ну что? Пора, шеф, — тихо позвал Сергея парнишка.

— Ну что, Артур, пора мне! Малец говорит «пора» — значит, пора. Рад был увидеться! Теперь нескоро встретимся, а может, и вообще не увидимся: дел очень много, да и меня повышают. По здоровью прохожу — в космос меня отправят.

Я поздравил старого товарища с повышением. Мы допили чай. Дело шло к закату. На прощание Сергей дал мне в руки флеш-карту со словами «Посмотри, когда перестанешь понимать, что к чему». Я по обыкновению не придал словам этого человека веса, которого они были достойны, взял флеш-карту и сунул ее в карман. Мы попрощались, и корабль отчалил от берегов Аивы.

Теперь меня интересовало только одно: как там Кира наверху? Она весь день просидела там одна и теперь ужасно хочет в туалет. Пройдя по территории маяка, я увидел, что все склады были вычищены подчистую: ни одной коробки с товаром не осталось, а на их месте стояли ящики с продовольствием и многими другими полезными для быта вещами. Обойдя все склады, я увидел, как пусто стало в этом месте. «Как же производить отгрузку в следующем месяце, если товара больше нет?» — этот вопрос не сразу посетил мою голову. И я направился наверх, к Кире.

Открыв келью, я увидел спящую девушку с открытой книгой и специально хлопнул дверью, чтобы разбудить ее. Бах! — раздался хлопок двери. Кира приоткрыла глаза и посмотрела на меня с каплей осуждения во взгляде:

— Наконец-то! Я чуть с ума не сошла! В туалет отнеси меня быстро.

Хоть из маяка теперь и не надо было выходить, но все же туалет находился этажом ниже, а значит, мне все равно нужно было таскать ее туда-сюда. Я ничего не грузил, но за этот день порядком устал и был рад прилечь и не разговаривать ни о чем с Кирой после того, как принес ее из туалета. Она же, наоборот, весь день просидела взаперти, и ей хотелось общения. После небольшого рассказа о своей судьбе Рапунцель, она, наконец-то, на момент заткнулась. И тихо совсем так произнесла:

— Я прочла твою книгу, Артур.

Я сразу же подскочил из полусонного состояния в крайне оживленное. Мне хотелось услышать мнение этого человека по поводу своей работы.

— Ну и как тебе? Как?

Мои глаза горели, вопросительно впиваясь в ее нежную кожу на лице.

— Честно? Судьба героев похожа на судьбу авторов, которых ты сочинил. Ты довольно хорошо расписал биографию этих ребят.

— Ну конечно! Именно поэтому я их и сочинил. Ну, а в целом как? — переспросил я, уставивши на нее широко открытые глаза.

— Мне понравилось: очень добрая история. Видно, что ты очень старался, выдумывая ее. А стихи какие! Конечно, есть кое-что сыроватое: стиль повествования, и очень быстро идет время внутри произведения… Но я читала, не отрываясь, и это заслуживает уважения.

— Да, стихи классные! — все, что я нашел для ответа, потому что боялся слышать критику, даже малозначительную.

— И кстати… Ты не говорил, что религиозен. В книге много упоминаний о Боге.

— Так я и не религиозен.

— А почему ты тогда отдаешь ему предпочтение в этой истории? Почему ты пишешь, что Бог там спас девочку руками парня?

— Это легко, Кира. Потому что я все еще считаю, что люди по своей природе безнадежны и не могут сделать ничего поистине великого сами, без воли Творца. Это просто не по размеру наших пустых душ. Только Всевышний может даровать то, что даровал этому парню, — любовь и самопожертвование. Без Его руки не может создаваться прекрасное! И тем более — твориться спасение. Конечно же, мы сами много на что способны, но в том, что мы делаем, нет истинного смысла, если за этим не стоит Всевышний.

— Ну, раз ты не веришь, что без Бога не может создаваться ничего прекрасного, почему тогда ты не религиозен?

Она снова смотрела на меня тем самым взглядом, который так и открывал во мне меня настоящего.

— Потому что я верю в Бога, а вера и религия — разные вещи, Кира. А если бы Бога не было, у людей не было бы потребности во что-то верить: в нас бы не было бы заложено этой функции. Посмотри на кого угодно: любой человек испытывает тягу к вере, и неважно, во что он верит. Дело в том, что это заложено. А насчет того, как большие религиозные группы используют это для контроля людей, — это уже другой вопрос, он носит в себе человеческую алчность в корне.

— Объяснишь мне, Артур?

— Да пожалуйста! Религия может быть чем угодно — примерно всем, что есть в этом мире: деньги могут быть твоей религией, цели, работа и так далее. А вера — это вера: я не могу ее объяснить, она просто есть, и это чудо, потому что это единственное, лично для меня, в чем я действительно уверен, пускай и не вижу этого. Я просто знаю, и если копнуть глубже, то это странно даже, что я могу верить. Но почему-то я уверен в существовании Бога и верю в него. Это просто идет изнутри — не от моих мыслей, не от моего тела, а от Создателя во мне. А если бы Его не было, то, естественно, и тяги во что-то верить тоже не было бы. Также я не посещаю храмы и не вступаю в дискуссии с религиозными гуру. Не читаю жития святых, не слушаю великих проповедников. Моя жизнь — тут, и моя духовная пища — это всего лишь одна книга, Библия, и живое общение с Ним.

— Можно еще один вопрос?

— Конечно, только не сложный, — с выражением просьбы сказал я.

— Если ты верующий человек, почему ты так много пьешь?

— Спасибо, Кира, за несложный вопрос! А все потому, что я самый большой грешник. И еще кругом радиация. А красное винишко — самое то против радиации. Конечно же, я знаю, что мы должны быть частью церкви на земле, потому что так написано в Слове Божьем. Мы должны быть единым обществом христиан, но, по-видимому, я не могу быть таким, потому что… Дело не в том, что не могу ходить в церковь, — я просто не хочу этого делать. Конечно же, это все накладывает на меня ответственность перед Богом, но я просто не хочу, это не мое. А в обществе, в церкви, там одна группа людей — — и перед ней нужно нести ответственность, а она мне нежелательна, и в этом мой грех. Этим самым дьявол нашел мою слабость и поймал меня за нее. И, кстати, не в тему, но скажу: знаешь, чем Бог отличается от дьявола? Бог дает право выбора, с кем из них ты продолжишь свой путь, а дьявол, даже если ты выбрал Бога, все равно пытается навязать тебе себя. Я был много раз на собраниях разных христианских конфессий и скажу, что в них нет того, что есть в Боге. В них сейчас преобладает этот мир, дьявол работает над ними. Но также хочу сказать, что нашел более или менее здравое учение в протестантизме. Но тут на меня опять влияет моя природа: я просто не могу быть частью их общества по причинам, указанным ранее.

На этом наш разговор прервал мой храп — умышленно громкий с небольшим сопением. Кира посмеялась над этим моим притворством, я же отправился в другой мир — в мир сновидений. А она тихо бурчала себе под нос о том, что мои причины — это всего лишь нежелание что-то делать. Я слышал ее, и меня это задевало. Но я уснул, и уснула она.

Глава №5. Соломон

В этой главе, дорогой читатель, я опишу жизнь настоящего человека, которая стала моей самой удивительной и печальной историей: как говорится, нет худа без добра. И эта история начинается прямо сейчас.

— Кто-то плюнул! Не, ну ты видел? Безобразие, Соломон! Я тут с чаем стою. А если бы в чай попали микробами своими? В такое-то время китайского вируса опасно для жизни…

Соломон посмотрел в сторону говорящего и продолжил разглядывать стену соседнего дома, медленно втягивая густой дым сигареты. Затем снова посмотрел на женщину, стоявшую на балконе его дома с кружкой горячего чая.

— Попали — сделала бы новый! — отчетливо, в своей манере, с каплей безразличия сказал Соломон: — И вообще-то тебе уже пора. Я собирался ложится спать: у меня завтра пациент.

— Да, я действительно задержалась, — ставя недопитый чай на подоконник, сказала девушка. — А с соседями сверху, которые харкают, разобрался бы уже! Так и на голову плюнуть недолго.

Соломон молчаливо закрыл окно балкона, взял недопитый чай и вышел проводить девушку до двери. После взял сумку, вложил ей в руку и избавился от нее, как избавляются от блудниц. Закрыл за ней дверь и вылил чай в раковину, размышляя о завтрашнем пациенте.

Снова посмотрел в окно на стену соседнего дома, которая была единственным видом из его окна, и улегся на диван. Медленно закрыл глаза и открыл их уже утром: посмотрел на наручные часы и услышал, как после прозвенел будильник.

Соломон всегда просыпался за двадцать секунд до будильника: за годы службы в Моссаде он оттренировал идеальную дисциплину. Следующие его действия считались ритуальными, и, словно под копирку, изо дня в день он повторял одно и то же. Сначала подходил к окну и смотрел на стену, будто на Стену Плача в Иерусалиме, молясь при этом. Он разглядывал надписи, выбитые на кирпичах. Это были имена людей — множество имен, и каждое из них он упоминал в своей молитве. После этого он подходил к соседней стене, уже внутри квартиры, и рассматривал почетные грамоты и всевозможные награды, медали и вырезанные из газет и медицинских журналов статьи. Те, где упоминалось его имя. И вспоминал, сколько времени потратил, чтобы добиться всего этого.

В России медицинские журналы называли его целителем жизни, но в землях его родины, там, где соленое море и великая река Иордан, его называли именами палача, немого убийцы, калечащего жизни и судьбы. Но, впрочем, все это давно в прошлом, и помнит об этом только стена с именами — список имен умерших от его руки.

Уже давно покинул этот мир тот старец, который выгнал его из родных мест со словами проклятий, но Соломон помнит слова старика и хранит их в душе. А слова его были жестоки для ушей Соломона: «Не увидишь глазами воды реки сей, не почувствуешь языком соли моря того, и не ступит стопа твоя на песок страны твоей, пока не будет искуплена кровь братьев твоих, которых ты обрек на погибель. Так что езжай в страну дальнюю и спаси жизней в семь раз больше, чем погубил». Именно эти слова Соломон каждодневно утром повторяет как молитву, глядя на стену соседского дома. А на стене той — имена умерших от рук его, и имен там тысяча.

Прошло время воспоминаний, и, не завтракая, Соломон поехал на работу. Сегодня утро было очень солнечным, но сентябрьское движение учеников-первоклашек не давало расслабиться на дороге и прибавить газу. Куда ни посмотри, бежали школьники и их родители. Безмятежной казалась жизнь в этой стране, не то что в местах, которые Соломон называл домом. Он часто вспоминал обрывки тех времен, когда ему еще не приходилось приносить вреда людям, когда борода его не была усеяна седыми, как серебро, волосками, когда он не выкуривал по две пачки сигарет в день, до смертей и переездов, до учебы в медицинском и помощи людям, которые далеки от его народа. Это время на русском языке называется детством, и его манила идея пережить эту жизнь заново. Если бы только был шанс начать все сначала, он бы с удовольствием его использовал.

Число грехов его было непостижимым, и он уже отчаялся снова увидеть Иерусалим — город, при названии которого по коже бежали мурашки. Старость медленно подкрадывалась, отбирая у него время закончить возложенную на него старцем миссию по искуплению рокового проклятия его имени. Еще нужно было спасти кучу человеческих жизней, но их было слишком много для одной жизни Соломона. Но он все равно не сдался и продолжал день ото дня стараться и искать людей, чьим судьбам он смог бы помочь.

Сегодня это была девушка, и к этой операции она готовилась полгода: она не могла ходить, и ее жизнь была не лучше жизни врача, который должен был ее оперировать. Придя в приемную клиники, он спросил у медсестры, тут ли его пациентка и готовы ли они начинать операцию. На что работница клиники посмотрела на него глазами, полными подхалимства, и медленно тихо ответила:

— Пациентки нет. Мы всюду ее искали, звонили ей домой, но ее мама сказала, что она сбежала!

Медсестра знала, как бережно Соломон относится к своим пациентам и что если он взялся за какой-то случай, то не отпустит его до конца.

— Ничего страшного, мы найдем ее, — тихо и спокойно ответил Соломон, и именно этого ожидала медсестра.

Соломон достал из кармана телефон и, пойдя к машине, набрал номер старой знакомой — матери пациентки. После небольшого бессмысленного разговора, который не принес никакой информации, Соломон вернулся домой и принялся за поиск беглянки. Он сидел возле компьютера и пытался понять поступок девушки. Ведь она могла стать здоровой и ходить! Почему же она ушла, почему?

Целый месяц Соломон искал девушку и не мог найти и следа. Это было странно, ведь он был одной из лучших ищеек в израильском спецназе. Но как-то вечером он зашел в социальные сети, и ему повезло: там вечно крутили реалити-шоу с людьми, живущими в космосе в колонии, потом он зарегистрировался и буквально за пятнадцать минут нашел беглянку. По последнему репосту на ее стене он увидел, что она отправилась на маяк Аива возле берегов Сахалина. На тот момент он просто чувствовал себя идиотом, который убил целый месяц со своими профессиональными поисковыми способностями, хотя девочку мог найти за минуту любой школьник этой страны, сидящий в этой зомби-сети.

Соломон собирал вещи, параллельно заказывая билет на ближайший самолет до Сахалина. Но рейсов не было, ближайший — до Владивостока, а из-за развивающихся событий с неизвестным вирусом из Китая во Владивосток можно было попасть только со специальным документом, подтверждающим, что ты врач, направленный для лечения вируса. Соломон был врачом, но не по части таких заболеваний. Что же делать нашему герою? Недолго думая, он решает лететь частным самолетом — нашел сайт о нем в интернете, на остров Сахалин, и сесть самолет должен в чистом поле. Оттуда до места назначения практически нереально добраться пешком.

— Каким образом мне взять туда машину? — вслух произнес Соломон.

Вспышка света озарила его разум, открыла проход умным мыслям, и он начал думать творчески: «Самолет можно заказать с отсеком под транспорт: стоит много, но оно того стоит. Я должен спасти эту девушку, чего бы мне это ни стоило».

Отойдя от стола с компьютером, он открыл старый пыльный шкаф, в который никто не заглядывал уже лет десять. Дверки со скрипом раздвинулись, и на пол с верхней полки упала военная сумка, которая была старше шкафа в два раза. На ней было написано черным маркером на иврите: «СОЛОМОН ВОЛЬФ „кровь пустыни“ 98г». При виде сумки между носом и щекой Соломона пробежало подобие слезы, но это был пот. И он вспомнил страшные вещи, которые приходилось творить ему и с братьями по крови, и с братьями по оружию, и с людьми, решившими изменить свою судьбу и убежать от войны. «Смертью дезертиров» называли его в конторе, которой он отдал свою молодость, придя туда малым мальчишкой, а уйдя наполовину седым, да и в душе его молодым не назвать.

Он вытер слезы, точнее, пот, и бросил в сумку вещи, которые заранее подготовил. После связался с человеком, который должен был обеспечить ему перелет, и договорился о времени и цене.

Дорогой читатель, при написании этой истории я совсем забыл упомянуть о внешних характеристиках нашего друга. Я надеюсь, ты простишь мне данное упущение. Соломон был человек высокий и хорошо сложенный, несмотря на то, что полдетства у него были частые проблемы со здоровьем и он часто голодал. Но мать-природа вырастила здорового сына Израильской Земли. У него были могучие плечи с хорошо прокачанными мышцами, для его возраста у него отсутствовало жиром залитое пузо, и он в целом был в хорошей физической форме. Возраст я точно не помню, по-моему, под пятьдесят, но он относился к тому типу людей, которые не выглядят на свой возраст, несмотря на ярко выраженную седину в волосах. Он был красив, и в целом его лицо можно было назвать правильным, если он улыбался (хотя этого не случалось), его улыбка делала лицо светлее и красивее. Немного смугловатый цвет кожи давал потрясающий вид его карим глазам. Из-за этого сочетания статного роста, жизненного успеха в медицине и суровой мужской красоты, конечно же, он был любимцем женского пола. А его темное, неизвестное прошлое и крайняя молчаливость придавала ему шарм загадочности. И все его недостатки автоматически превращались в некую харизматичность. Вот вам и краткое описание этого человека, но нам пора возвращаться к сюжету.

Все было готово к выезду. Соломон погрузил нужные вещи в машину, затарился под завал и завел большой старый джип. Пару часов дороги — и он был в Подмосковье, в поле, засеянном подсолнухами. Благодаря своей пунктуальности он приехал за полчаса до начала назначенной встречи. Вдруг после недолгого ожидания раздался странный грохот, и на горизонте он увидел самолет, летящий прямо на подсолнечное поле. Еще через мгновение он увидел, как винты этой старой развалины сбивали головы подсолнухов, как палач сбивает головы с плеч. Рядом с его джипом приземлился старый, разбитый самолет непонятного производства и, не глуша двигателей, остановился. Жуткий рев моторов просто разрывал границы звуковых частот, убивая ушные перепонки всего живого на сотни метров. Соломону даже показалось, что оставшиеся подсолнухи просто завяли.

Из-за дверцы выглянул мужичок лет шестидесяти. Он махнул рукой — как бы позвал Соломона. Задний люк летающего мусора открылся, и наш герой заехал внутрь этой консервной банки. Рев моторов усилился, и машина внутри задергалась. Соломон поставил ее на ручник и почувствовал, как они тронулись. Через несколько минут ему заложило уши, и он понял, что они взлетели. Позже он столкнулся еще с одной проблемой: при попытке выхода из машины ее дверь уперлась в стену летающего средства, так как грузовой отсек был настолько узким, что между машиной и дырявой обшивкой не было и метра. Но наш герой все-таки умудрился просунуть свои могучие плечи сквозь двери и обшивку и выбраться, найдя кабину пилота. Он постучал в дверь и потянул за ручку. Со скрипом эта старая калитка открылась, и он увидел, что в кабине сидели двое: старик и парень лет двадцати пяти. Соломон поприветствовал обоих и обратил внимание на лобовое стекло, подчистую перемотанное скотчем. От этого его настрой на приятный перелет уменьшился. Дедуля предложил выпить, но наш герой предпочел воздержатся от данной затеи. Диалога особо не было, дед просто поставил флягу и прокричал, потому что в кабине было слишком шумно:

— Вот тебе! Если передумаешь, следующая посадка на дозаправку в Абакане, — и добавил: — Меня Георгием называйте, пацана Сашко зовут. У него аутизм, так что ты не обращай внимания на него, если вдруг увидишь странности. Но, хочу заметить, пилот он первоклассный, с детства летать любит. Правда, с крыши гаража, ну ничего, это тоже полет.

Дед истерично засмеялся и сел обратно на свое место.

— Спасибо! — тихо и на вид невозмутимо сказал Соломон и приоткрыл флягу со спиртом.

Самолет разрезал носом облака, а наш герой пристально наблюдал за аутистом. Ему было не по себе: Сашко время от времени говорил с собой, а то и плевался, но в целом всегда держал руки на штурвале и не отрывал глаз от синего неба за бортом их круизного лайнера. На момент Соломон даже задремал, но через какое-то время его разбудил старик: с жутким смехом ударяя его в плечо, он приговаривал:

— Шесть часов, полет нормальный.

Наш герой просто пожал плечами в знак согласия. Дед Георг продолжил:

— Подлетаем! Точнее, через пару часов, — и опять этот жуткий смех, немного раздражающий Соломона. — Остановимся на дозаправку, а там Сашко немного отдохнет. Совсем чуть-чуть — и снова полетим.

— Все хорошо, Георгий, спасибо, — сказал очень медленным тоном наш герой.

Соломон сидел и умолял своего Бога, чтобы старик больше не приставал к нему, иначе он выбросит его в и так разбитое лобовое окно. Наш герой исповедовал иудаизм, как и большинство его собратьев, но за годы жизни в христианской стране почти отвык от иудаизма и привык к православию, а синагогу он не посещал. Так что мы можем только догадываться, какого Бога он просил о помощи, но, несомненно, это помогло, и старик до прилета в Абакан не приставал к нему. Так что у Соломона была возможность понаблюдать за Сашко и поразмышлять о его непростой судьбе.

Вот он живет так лет двадцать пять, тридцать, и ему все равно на общество, социально принятые границы дозволенного, ему просто все равно! У него есть любимое занятие, и он в нем лучший. «Так сосредоточен, даже вон язык высунул и на деда противного внимания не обращает. А как он знает, куда лететь, и как этот шум его еще в могилу не загнал? Ну, не знаю, вроде, отличный пилот. Его бы в это реалити-шоу в космос — он бы там вообще кайфанул», — вот такие размышления витали в голове Соломона весь остальной полет до Абакана.

Вскоре их бесперый голубь (а именно так назывался этот небесный объект) пошел на снижение. И обшивка пернатого загудела ревом чайки: звук был ужасен, будто железным клювом кто-то специально водит по металлу. Дед сидел, словно в мыле, наш герой словил бледного так, что его можно было поставить около свежопобеленной стены и никто бы не заметил, что он стоит там. Сашко же, наоборот, улыбался и вытащил язык еще больше на поверхность — так, что был сравним в голове Соломона с бегущей за фрисби собакой. В дедовом возрасте было опасно испытывать такие перегрузки, но он все равно не сдавался, хоть моментами у него и шла кровь из носа и ушей. Но наконец-то Сашко вышел на ровную посадку, и они приземлились на каком-то частном аэродроме.

Тут Сашко вскочил и выбежал из кабины, даже не глянув в сторону деда и нашего героя. Георгий посмотрел на Соломона и сказал:

— Нам нужно шесть часов, потом снова полетим. Пойдем, там есть койка для тебя — поспишь без страха за свою задницу.

«Первый раз этот старик не раздражает меня», — подумал наш герой и пошел вслед за дедом, который вытирал платком кровь из носа. Выйдя из самолета, мистер доктор был приятно удивлен местностью: это был древний аэродром с красивым лесом по сторонам и небольшими ангарами на пару летающих средств. Дед махнул рукой и позвал Соломона в ангар: там уже вовсю дремал на койке Сашко. Также там стоял еще один самолет поновее и пять армейских коек, машина-уазик и старые радиоприемники. Соломон, заинтересовавшись, спросил, сколько до ближайшего города или поселения. Старик опять неприятно засмеялся и сказал:

— Ну, куда ни пойди, только рабочий люд найдешь. Со всех сторон лес, да верст около тысячи в каждую сторону — до городов, а вот поселения рабочих тут есть.

— Где же Абакан? Мы же туда летели?

— Так это и есть Абакан, бывший военный аэродром назван так для кооперации во времена СССР.

— О как! Может, для конспирации, а не для кооперации? — нервно сказал Соломон, словно предчувствовал беду.

Он был человеком с шестым чувством, так что сразу сказал деду, что лучше им вылететь без задержек. На что дед не задумываясь ответил, что стоит только Сашко выспаться. Соломон сходил в самолет за сумкой с вещами, при этом изрядно пострадал, пока полз между машиной и обшивкой. Закончив свои акробатические трюки, посмотрел на спящего на соседней койке Сашко, переглянулся с дедом, занимающимся заправкой самолета. Достав из сумки плащ-палатку, постелил ее поверх замызганного матраца и уже прилег, как к нему подошел Георгий с предупреждением:

— Ты спи-спи! Просто когда я тебя разбужу, будь готов быстро подняться и бежать, потому что аэродром частный, принадлежит одной компании. Ты должен ее знать — у них еще реалити-шоу на луне. Так вот, раньше тут было спокойно, у меня была договоренность с охранником на отдых и заправку, но теперь тут у них не так спокойно, постоянно что-то происходит. Как я понял: что-то строят в такой глуши. И если попадемся, можем и не выбраться живыми, так что будь готов.

Соломон кивнул и уже несколько раз пожалел, что не полетел обычными авиалиниями. Чувство беспокойства залило его мысли, и он не мог спать: просто лежал с открытыми глазами и смотрел, как дед заправлял самолет, постоянно прислушиваясь к звукам, доносящимся из леса. И тут он понял, что их самолет очень громкий, и если в этих лесах ведутся работы Компании, то, скорее всего, все работники уже в курсе, что к ним приземлился самолет. Соломон подскочил и подбежал к деду, высказал свои соображения, на что дед ответил, что все знает, но Сашко без сна не сможет, а он слишком стар, чтобы управлять самолетом. Соломон негодовал и высказывался прямым текстом, что Георгий подвергает его жизнь опасности и что он должен попасть на Сахалин, иначе просто не может быть. В их горячем споре они совсем не заметили, что стало темнеть, а отдохнувший Сашко уже поднялся с кровати и прошмыгнул мимо них. Они только услышали звук стартера, разгоняющего винты, оба посмотрели в ангар, где их товарища и след простыл, и побежали к самолету, потому что Сашко наверняка с легкостью мог и позабыть про этих двух. Соломон схватил сумку, плащ-палатку и побежал к быстро набирающему ход самолету, где его ждал с вытянутой рукой только что запрыгнувший на борт Георгий. Соломон, отдышавшись, поблагодарил деда кивком и сказал:

— Так и без нас мог улететь.

Дед кивнул в знак подтверждения слов нашего героя и закрыл скрипящую дверь. Соломон поднялся с корточек и посмотрел в иллюминатор, увидев при взлете, а позже — и более четко на высоте — огромную окружность, простирающуюся на десятки километров в тайгу, обагренную светом прожекторов.

— Видишь? — сказал дед. — Что-то строят и, по ходу, до прихода зимы достроят.

— А почему же в новостях ничего нет про эти мегастройки? — удивился Соломон.

— А потому что для новостей в тайге пожары, и Компания их тушит, и никто сюда не суется, и всем все равно, что их тушат уже лет десять. Они деньги государству дают, и все у них ровно. А что это за штукенция круглая, никто не знает. Вот так мы тут и живем, а завтра что-то взорвут: или Россию-матушку, или всю планету — и все. А никто об этом и не знал, кроме местных жителей, которым рты-то закрывают и не дают свободу слова. А если и дают, то кто простые люди против этих? Да никто! То же самое, что в небо плюнуть: толку не будет, только сам изгваздаешься. Мы живем в тот век, когда наши же начальники стали нашими врагами. Тут не нужно басурман бояться или войны с Америкой, тут тебя свои погубят.

Соломон одобрительно посмотрел на деда, который не без страха смотрел в иллюминатор, как в будущее, только себя в этом будущем дед уже не видел. Они оба пробрались через машину нашего героя в кабину пилота и уселись на свои обычные места. Дед достал флягу горькой из кармана своего старого пиджака и налил в кружку Соломону, сам прихлебывая из горла. Наш герой принял кружку уже без всякой лишней мысли и одним глотком покончил с жидкостью, дав деду знак подлить ему еще. И в таком положении они летели еще шесть часов, выпивая молча, пока не долетели до Биробиджана, где дед, уже изрядно напившийся, сказал Соломону:

— Вот он, русский Израиль.

Наш герой при этом испытал волнение и поднялся, не понимая, о чем говорит старик. Затуманенный алкоголем рассудок Соломона при слове «Израиль» начал проецировать кадры войны и лица той тысячи человек, что наш герой свел в могилу. Соломон сел обратно, раскачиваясь, и закрыл голову руками, на что дед решил, что он сильно пьян, и сказал ему:

— Мы тут заправимся, Сашко поспит чуть-чуть, и полетим дальше. Отсюда до Сахалина верст семьсот, так что не бойся, поспи сейчас, а завтра будем на месте.

Соломон опрокинулся на бок прямо на холодном полу и лежал с открытыми глазами. Дед и Сашко вышли из кабины и не возвращались до следующего взлета. Прошло часов семь-восемь до того момента, а наш герой все это время лежал на боку с открытыми глазами, обличаемый совестью и понимающий, что никогда не сможет искупить свой грех и заглушить эту боль, которая новым огнем вспыхнула и не угаснет до конца его времени. Скрипучая дверь отворилась, и через Соломона переступил молчаливый Сашко. Погодя зашел и старик.

— Давай вставай, сейчас взлетим. Ты что, тут все это время провалялся?

Наш герой молча приподнялся и уселся на пятую точку, смотря деду в глаза. Тот протянул ему кружку с горькой и сказал:

— Мы тут не едим совсем. Если ты хочешь кушать, то у нас нет нечего. Сашко ест мало и редко, потому что постоянно сидит и спит, а у меня рацион один только — спирт и вода. Чтобы не видеть ни горести, ни радости этой жизни. Только вон Сашко меня тянет — так бы спился, как один из дворовых алкашей у подъезда. Так что пожрешь по прибытию, а пока только вот.

Старик подлил из фляги в кружку Соломону горькой. Наш герой выпил, старик тоже выпил, перекрестился и крикнул:

— Сашко, заводи! Полетели, осталось-то два часа работы.

Сашко первый раз за полет обернулся, посмотрел Соломону прямо в глаза и принялся заводить колымагу. Не быстро, не медленно, но они взлетели, и Соломон, мучимый головной болью, попросил у деда еще пятьдесят граммов. Выпив еще, он смотрел, как самолет, простирая облака, отделялся от «русского Израиля». Наш герой на момент придумал иллюзию того, что, отлетев подальше, ему станет легче, но этого не произошло, так что он попросил еще подлить ему в кружку, но и это не было его лекарством, а только утяжелило мысли в его голове. Так что, если бы Соломон положил в тот момент голову на весы, она бы весила больше, чем тело. Так тяжела была его история, которая прожигала нервы острыми прутьями, впиваясь в границы руин его рассудка.

Наконец, он заметил легкую усталость в своих веках и понял, что перед ним открываются ворота мира сновидений. Снова присев в свой угол, он и сам не понял, как отключился. Только разговоры деда слышал он в глубоком отдалении от реальности, глухим эхо пронзал его голос туманы иллюзий. Соломон отдыхал, и душа его на мгновение познала покой в этих чертогах непонятности, и время остановилось. Он будто вздохнул полной грудью на песчаном пляже, омываемом всеми морями мира. Он дышал и не мог надышаться, будто воздух был пропитан целебной влагой, освобождающей от всего мирского; с него будто слетели все обязанности за свою душу, за людей, которых он погубил; словно он больше не был повинен и не чувствовал присутствия греха в этом мире. И наконец он улыбнулся: спустя столько лет он улыбнулся и почувствовал, что стал ниже ростом. Он забежал в воду по колено: волны хлестали его ноги. Он взглянул на небо: оно покрылось звездами при дневном свете, и взошла луна, и над собой он увидел отражения себя. Он был безгрешным ребенком и наконец-то вспомнил то чувство, когда твоя душа чиста и не вымазана опытом, грязью этого мира и собственными поступками. Когда ты полон детских мечтаний, и ответственность бежит от тебя, потому что ты еще слишком мал для нее. Когда ты знаешь, что ничего еще не известно и перед тобой чистый лист, чтобы заглавными буквами писать свою новую историю. Но, как я уже сказал, милый читатель, это было мгновение для Соломона, но целых три часа полета для старика и Сашко. Так что как только на горизонте показался Сахалин, старик пнул нашего героя по ноге, и Соломон вылетел из ворот сновидений, как пуля из дула ствола. Старик абсолютно не ожидал последствий и приступа крика от нашего героя. Соломон вскочил на ноги, потом упал на колени и заорал так, что ржавчина стала отлетать от обшивки.

— Боже мой, дай мне еще одну жизнь, прошу! Я так больше не могу! Дай исправить то, что я натворил! Дай шанс, дай время, я тебя умоляю, Боже! Душу мою разрывают эти злобные черти, от нее и так ничего не осталось, а им все мало. Как я устал! Как сильно мне нужно прощение… Убери эти муки! Я не могу больше так жить: у меня нет ни сил, ни желания. Господи, Господи…

Старик не понял, что произошло, и только хлопал глазами. Сашко второй раз за поездку поглядел на Соломона с печалью, будто видел его насквозь и, что немаловажно, понимал его. Тем временем бедный наш герой с колен упал на бок и погрузился в привычное состояние разочарования, взявшись за голову. Несмотря на шум моторов, старик попытался тихо сказать Соломону:

— Сынок, уже над Сахалином летим.

От слова «Сахалин», проскользнувшего сквозь тяжелые мысли Соломона, он немного расслабился и уже не был похож на морской узел, брошенный на палубу. Он тихо встал, и посмотрел в окно, и увидел край моря и сушу. Он уселся обратно и спросил деда, сколько до точки договоренности. Услышав ответ «полчаса», он пошел к машине, ведь его еще ждала нелегкая дорога в местах, где и нет дороги. Он взглянул на старый джип и почувствовал, как закладывает уши: понял, что они идут на снижение, и неаккуратными движениями пробрался в кузов.

Не прошло и двадцати минут, как рев двигателей заглушили, и старая полуразбитая лампа замигала красным светом. Это означало, что сейчас откроют дверь. Снова на борту самолета раздались звуки скрежета металла, и задняя бортовая дверь маленькими рывками отворилась в неизведанную степь, где высадили нашего героя. Он завел свой старый джип, дал ему пяток минут поработать, просмотрел показатель бензина (бак был полон) и принялся выезжать из самолета. Проводить его вышел дед, Сашко же остался в кабине пилота. Наш герой вышел попрощаться и без лишних слов пожал деду руку. Дед протянул свою фляжку с горькой и шепнул ему на ухо, что он странный, а мзатем своим привычным смехом проводил Соломона до дверей машины. Больше Соломон его не видел.