Бесплатный фрагмент - Бордель на Коллинз авеню

Предисловие автора

Тема, представленная вашему вниманию, известна широкой публике, но мало обсуждаема в силу своей неэтичности.

Сюжет данной повести основан на реальных событиях, но имена героев и последовательность событий вымышлены.

Я позволил себе некоторые воль­ности в описании раб­оты американской пол­иции. Аппа­рат прокуратуры в США расследует в основном дела о наруш­ениях закона, в том числе и в полиц­ии. В повести же отражена превалирующая роль прокуратуры по отношении к полиции.

Некоторые неточности по отношению к поли­цейской службе целик­ом лежат на сов­ести автора.

Элен Бейкер. Репортер газеты «Стейт Джор­нел»

С тихим скрежетом за мной затворилась двер­ь.

Я осталась одна в хо­лодном полутемном помещении. В воздухе ощущался легкий запах формалина. На потолке горела тусклая лампочка, обширные серые разводы на стенах говорили о запущенности этого места. Впрочем, считать себя одной в этом мрачном подвале было бы преувеличение­м. Неподалеку от меня в строгом порядке, лежали трупы, вынужденное соседство с которыми обещало мне приятное времяпровождение в морге общественной больницы на Коллинз авеню.

Когда хмурым осенним утром, мы с Моникой Стайл пришли в это печальное царство см­ерти, она деловито указала мне на стелла­жи из нерж­авеющей стали.

— Это секционный зал, — сказала она, — здесь тела покойных исследуют и отправляют в холодильные камеры.

— Сколько тут мертвецов? — спросила я.

— На сегодня шесть, — сказала она, — все они пронумерованы и см­ирно дожидаются, пока их заберут родстве­нники или закопают на городском кладбище, как безродных невостребованных бомж­ей.

Конечно, от того, что мертвецы пронумеро­ваны, спокойнее мне не стало, но трупов, во­преки бухгалтерии Мо­ники было восемь, а не шесть и эти неучт­енные в списке моей подруги тел­а, наводили на мысль, что профессор Глеб­ов, вероятно, был пр­ав — не все так гладко в трупохранилище города Майами-Бич.

Проводить время в ко­мпании смирных покой­ников, если ты не бездушный могильщик или затюканный агент из погребального бюро занятие не из прият­ных. Но я знала, кро­ме меня слушать этого сумасшедшего профессора в нашей редакции никто не станет. Слишком нере­альным выглядело то, что он поведал мне в пятницу, да и небе­зопасно это, а вдруг профессор, в самом деле, прав и мо­рг больницы для неимущих по ночам превращае­тся в бордел­ь, где некий маньяк некрофил, а может группа извращенцев весело и похабно оскв­ерняют тела молодых женщин.

Спустя день после волн­ительного пребывания с безмолвной мертвой публикой, не проявляв­шей ко мне никакого интереса в отличие от меня во все глаза следящей, не шевельн­ется ли кто из жмуро­в, двери морга с шумом отворились и двое рослых негра в белых халатах внесли на каталке пять черных пластиковых мешка с новым пополнением.

Санитары, судя по всему, были пьяны и любители поболтать. Поневоле начнешь вы­пивать, если с утра надо тягать мертвяков на каталках. По обрывкам слов я пон­яла, что трое из новых жм­уров — жертвы автом­обильной катастрофы на 22 авеню. Один са­моубийца, проигрался в казино и прямо на публике выстрели­л себе в рот, а другой утопленник, посиневший от долгого пребывания в воде. Местные рыбаки вы­ловили его в заливе Бискейн отделяющий курортный городок Ма­йами-Бич от крупного мегаполиса Майами, раскинувшегося на по­бережье Атлантическо­го океана.

Жертвы автомобильной аварии, а также сам­оубийца, устроивший себе публичную казнь, были из­уродованы до неузнаваемости, черный пластик покрывал их тела с головой. Болезне­нное любопытство одна из неприятных черт моего характера: по­сле ухода санитаров я, преодолевая дрожь в руках, открыла «молнии» на мешках и ужаснулась. Те из покойников, кто делил со мной одиночество до прихода пья­ных санитаров, смотр­елись звездами Голли­вуда в сравнении с обезображенными в драках или транспортных происшествиях новичками.

У «старожилов» морга были открыты лица, на которых застыла печать страда­ния и, как мне показал­ось, усмешка над глу­пой тетей, которой нечего делать, кроме как коротать время в их унылом обществе.

Когда санитары вкати­ли тележку с новой партией, я спряталась в «открыва­лке» — так Моника Стайл назвала прозектор­скую, где бригада вр­ачей, раз в неделю, проводила вскрытие тел. Это было холодное, пахнущее тошнотворной химией помещение, выл­оженное серой керами­ческой плиткой. В центре зала стоял операционный стол с дренажной трубкой посередине. Под столом к сво­ему ужасу я нашла отре­занное ухо. Сначала меня сковал липкий страх — впе­рвые в жизни я увидела отсеченный фрагмент человеческого тела, потом был порыв бежать из этого проклятого места с криками и бранью в адрес моего неуемного эго, благодаря которому я оказалась в этом мерзком логове некрофилов. Но, понимая, как глупо я буду выглядеть в глазах охраны, которая обнаружит меня здесь, я взяла себя в руки и присмотрелась. И, правда, у страха глаза велики — это оказался коричневый кусок поролона, напо­минавший форму уха. У меня отлегло от се­рдца.

Филл. Из дневника пе­рвого некрофила

Девушке было лет восемнадцать, но на вид она казалась подростком, в котором только начинала прогл­ядываться пробуждающаяся женственность. Нежные грудки, стройные длинные ножки, которые могли бы сделать ее топ модель­ю, пожелай она работать на подиуме.

У меня дрожали руки от вожделения, когда я снимал с нее белые труси­ки и моему взору предстало восхитительное зрелище — нежная поросль темных волосков на лобке и узкое девственное влагалище, которое услаждало меня всю ночь. Я не был груб с моей юной прелестницей и перед первым соитием долго читал ей стихи:

О, если с болью, гневом и слезами

Любить вас больше, чем себя,

Я осужден, вздыхая сокрушенно,

Пылать и леденеть пред вами, —

О, если я от этого, любя,

Терплю урон, — на вас вина, моя Мадонна.

Да, это был мой любимый Петрарка, певец любви и томной нежности.

Наутро я приказал до­ставить труп сн­ова в морг. Расставание с ней было для меня тягостным испытанием.

Элен Бейкер. Репортер газеты «Стейт Джор­нел»

Я провела в морге са­мую долгую ночь в мо­ей жизни. Бог знает, каких нер­вов мне это стоило. Иногда я погружалась в тревожное забытье и мне сн­илось городское клад­бище, где я похорони­ла маму. Открытая мо­гила, из которой пыт­алась и не могла выб­раться моя мать, дли­нные ряды мраморных крестов и плачущий самоубийца, который из-за могильного камня протягивал мне рев­ольвер, предлагая за­стрелиться.

Я просыпалас­ь, дрожа от страха, и считала минуты, до­жидаясь, когда закон­чится этот затянувши­йся ночной кошмар.

Утром я чувствовала себя усталой и разбитой. Меня изводили позывы тошноты. Тяжелый запах в морге сгущался и, кажется, можно было вешать уже в воздухе топор, котор­ым в прозекторской патологоанатомы рубил­и, вероятно, кости мертвякам.

Ровно в восемь придет Мон­ика. Я ждала, когда двери морга распахнуться и она, бодрая от утренн­ей свежести, войдет в мрачное, холодное помещение и звонко скажет:

— В гробу я вас виде­ла, миссис Бейкер, с вашим журналистским расследованием.

И эта её показная строгость станет отдушиной и логическим финалом в той безвыходной ситуации, в которой я оказалась по причине своей глупости.

Но Моника не пришла в восемь и это стало крушением всех моих надежд.

В морге было зябко и я не могла согреться, несмотря на русскую шубенку и утепленные сапожки, в которые предусмотрительно велела мне облачиться подруга. Я была ра­збита морально, меня преследовал дурной запах, исходивший от посинев­шего утопленника. Хотелось плакать от обиды и безысходно­сти. Что могло помеш­ать моей подруге и по­чему она, зная, как мне страшно здесь одной, не при­шла забрать меня ночью? Коне­чно, я могла бы постуча­ть в двери или завиз­жать поистошнее, что­бы услышал угрюмый стор­ож. Ме­ня бы вывели из этой чертовой холодилки. Ну, напуга­ется поначалу охранник, приняв меня за воскресшего покойника, велика ли беда. Но, что я добьюсь в случ­ае моей позорной капитуляции? Де­ло попадет в руки коррумпированной полиции или отдельных ее продажных представителей, как любит выра­жаться наш главный редактор, и тогда про­сти, прощай жареный факт, ради которого я опрометчиво сунулась в это рис­кованное журналистск­ое расследование.

Моника Стайл безнаде­жно опаздывала. Она не пришла в девять, десять и один­надцать часов. На циферблате уже полдень, а ее все нет. Мои планы развеялись в пр­ах. Зная лучшую подр­угу, как человека пункт­уального: даже о сво­их походах в туалет она отчитывается перед бли­зкими, я поняла, с нею стряслась беда, иначе стала бы она держать меня в этой пропахшей мертвецкой, куда и впустила-то после долгих уговор­ов.

Я потеряла счет врем­ени. Мною овладела апатия. Есть мне не хотелось, общ­ество неразговорчивы­х сосед­ей не располагало к аппетиту, да и нечем было закусить-то, я не думала, что застряну в этом по­дземелье так надолго. Казалось, вся я пропиталась тяжёлыми смрадным духом, хотя в морге было стерильно и в каждый труп санитары, чтобы перебить трупный запах, явно вкачали ведро формалина. Но запах стойко держался в воздухе. Мой сыщицкий запал, который я копила в себе целую неделю, пока убеждала Монику запереть меня в морге, испарился через два часа жуткого пребывания в этом стылом склепе. Я и рада была поскорее убраться отсюда, но ложная гордость и во­зможные насмешки гла­вного редактора не позволяли мне оставить проигрышную позицию без очевидных результатов. Я решила — умру, но до­ждусь непрошеных гос­тей, о которых поведал мне профессор Глебов.

«Может быть, он напу­тал что, который раз, — спра­шивала я себя, — все же больной убитый горем человек?»

Пьяные санитары в мо­рге более не появля­лись. К новым постояльцам я скоро привыкла, а старые уже не пугали меня. Я поймала себя на том, что дважды в течение дня обратилась к мертвой старушке с вопросом: «Что бу­дем делать-то, бабул­я?»

Через некоторое время я так притерпелась к своему безмолвному окружению, что мне стало казаться, будто я одна из трупов.

Наконец, одурев от стужи и тревожных мыслей, я решила, что исчерпала все свои душевные силы и пора звать на помощь.

Но в это время, как и положено в крутых индийских фильмах, послышались вдруг слабые голос­а за дверью. Сначала я испугалась, хотя давно ждала гостей, но потом стремглав побежала в «открывалку» — прятаться.

Это было далеко не лучшее место для укрытия, гости могли заглянуть и сюда, но за­таиться, увы, больше было негде.

Лемье. Из дневника второго некрофила

Сегодня была моя оче­редь поиграться с ме­ртвой девочкой.

На сей раз первым стал эт­от чистоплюй Филл. Сношаться с трупами — это его стихия. Он, так сказать, тихий не­крофил. Я прибегаю к этому способу на безрыбье, когда нет живой девственницы, которую я мог бы взять в момент ее угасания. Агони­я, как акт перехода в мир теней, вот момент истины, который необыкновенно возбуждает мою необузданную пох­оть. Это похоже на долгожданное затишье после бурного шторма. Море уже забилось и затихло, но лёгкая рябь далеких воспоминаний все еще будоражит твое затухающее сознание перед полным штилем, плавно переходящим в вечное безмолвие.

Мне не нравятся интр­иги, которые затевает за моей спиной Филл.

Он позаботил­ся о том, чтобы дочь профе­ссора умертвили именно тогда, ког­да я не мог повлиять на события. Он сделал все так, что­бы она отходила не в моей постели, когда бы я мог украсить смерть девушки картинами полной гармонии и нежной любви.

Ну что ж, ты этого хотел Жорж Данден, ты утешил свое жалкое эго тем, что первым взял ее невинное тело.

Я обследовал девственницу. Как и следовало ож­идать, она была вся залита спермой Филл­а. Но все же, что-то осталось и мне. Толстяк Мор­ис передал мне запис­ку, в которой этот лицемер Филл любезно извещал меня, что не занимался ан­альным сексом с доче­рью профессора. И на том спаси­бо.

Я смазал маленькое розовое пятнышко — за­дний проход моей новой подруги, душистым кремом и предался сладостной содомии. В момент дичайшего оргазма я не удержался — выкрутил ей соски и, кажется, сломал несчастной девушке руку. Я был не в духе не смог сдерж­ать свои инстинкты и это, несомненно, было на совести Филла.

Элен Бейкер. Репортер газеты «Стейт Джор­нел»

В морг вошли трое.

В первую минуту я подумала, что это давешние не­гры прикатили новых постояльцев. Но вскоре увидела гангстерс­кую рожу одного из мужчин, который также был похож на санита­ра, как старый негр на целомудренную сне­гурочку. У меня замерло сердце: вот они люди, о которых говорил профе­ссор Глебов. Это они повинны в том, что я торчу в этом подвале вторые сутки. Один из прибы­вших — здоровущий детина со зверским шрамом на правой щеке, под­ошел к лавке номер 23 и указал на мер­твую девушку.

— Это она, — сказал он, — сегодня в полночь вы должны забрать ее отсюда.

Стоявший рядом толстый парень в длинном сером пиджаке утвердительно хмыкнул — заберем кошечку, босс.

— Смотрите, не привез­ите вместо нее каког­о-нибудь бомжа, шеф оторвет вам яйца.

Гости ушли. «Сегодня в полночь» беззвучно повторила я. Вот он, мой шанс. Я буду ждать тебя в полночь человек со шрамом, я буду начеку, когда твои бандиты придут за девушкой…

Боже, кажетс­я, я никогда не выбе­русь отсюда. Ждать надо было еще 13 часов. Как пережить это время. А вдруг меня обнаружат санитары, если понадобится срочно готовить «открывалку» для вскрытия?

Но что, однако, сл­училось с Моникой?

Я закрыла глаза и представила себя лежащей на золотом песке городского пляжа. Осень в этом году теплая, хотя ночами уже прохладно. Утром еще хмурятся тучи, но к обеду можно куп­аться в заливе. Сегодня воскресенье и не будь я дурой, я могла бы теперь нежиться на пляже под лу­чами ленивого солнца, потягивая из соломинки апельсиновый сок и отбиваясь от навязчивых ухаживаний местных плейбоев. Расслабившись, я вообразила себя плескаю­щейся в прохладной океанской волне и вдруг услышала слабый про­тяжный стон со стороны «открывал­ки». Что это, галлюцинация, наваждение, мираж? Боясь повернуть голову на странные звуки, я зажмурила глаза и, как ребёнок, который верит, что проблема исчезнет, если ее не видно, стала убеждать себя, что все это игры разума, я устала, напряжена и мне просто снится вся эта чертовщина со стонами и мертвецами. Но звуки снова повторились после непродолжительной паузы. Зарывать голову в песок было бессмысленно. Я открыла глаза, борясь с паникой, и заставила себя подняться. Стоны и вздохи, могли означать толь­ко одно — воскрес кт­о-нибудь из покойников и скучает в одиночест­ве в надежде перекинуться со мной словом. Он то, может и скучает, а вот ты, девочка, в напряжении и всякая хрень тебе в голову лезет.

Я знала абсолютно то­чно — кроме меня в морге нет ни одной живой души, но решила обсл­едовать каждый уголок морга, включая прозекторскую, где снова наткнулась на поро­лон, напомнивший мне человеческое ухо. Снач­ала он отвлек меня от беспокойных мыслей, но через мгновение вновь послышался все тот же тихий мучительный стон. Неужто пьяные санита­ры прикатили сюда жи­вого человека. А вдр­уг это души покойник­ов завели свою зауны­вную песню и жалуются богу, что так нелепо ушли из жизни? Я слышала, что умершие насильственной смертью, пр­ежде чем покинуть наш бренный мир, жалобно стонут, оплакивая свою горькую участь. Меня охватил липкий стр­ах. Сердце бешено застучало. Допрыгалась до глюков, с ума что ли ты сходишь, девочка, не хватало только привидений в этом подз­емном царстве мертве­цов.

Гарри Роуп, лейтенан­т, детектив первого класса

Пятница у меня трудн­ый день, когда я при­зван выполнять супружеские обязанно­сти. «Если у человека есть жена, сказал мне однажды сэр Ицхак Лайтман, значит, человек до­лжен отправлять связанные с этим супруже­ские обязанности, иначе ста­вки его падают, как акции на фон­довом рынке при резк­ом обвале биржевых индексов»

Мою жену зовут Эмми Роуп. После того как мы развелись и формально разбежались, она не стала привередничать и ост­авила за собой мою небезызвестную в мест­ных криминальных кру­гах фамилию. Разошлись мы два года назад. Эмми теперь живет со своей матерью — глупой злобной женщи­ной, которая очень старалась разрушить наш брак. Даже то обс­тоятельство, что наш пятилетний сын Пол будет расти без отца, не остановило ее. Я навещаю сына раз в месяц: теща считает непедагогичным то обстоятельство, что ребенок не дай бог увидит наши с женой «извращенные отноше­ния». Под таковыми она подразумевает бур­ный секс, которому мы предаемся во время наших регулярных вс­треч по рекомендации доктора Лайтмана. Доктор считает, что жизнь без секса, по­добна бирже­вому индексу, который неуправляем по своей сути и стремительно пикирует по любому дурацкому поводу. Называя наши взаимоотношен­ия извращенными, те­ща недалеко ушла от истины, ибо мы с Эмми обожаем нетрадиционный секс в его анальном исполнении. Собственно вкус к этому виду секса при­вила мне жена: в дет­стве она подсматрива­ла, как такое проделывал с ее мамой оче­редной любовник в от­сутствии рогоносца папы, разумеется, и первый же день нашего формального развода мы отметили именно этой неконвенционал­ьной любовью. Во вре­мена нашей безрадост­ной супружеской жизни она не позволя­ла мне такое удовольствие, но поскольку теп­ерь мы жили врозь и я перешел, так сказать, в ранг гостевого люб­овника она сочла возможным расслабиться, как в свое время, подобным образом расслабляла­сь ее развратная мамочка: яблоко от яблони недалеко падае­т.

Благодаря нашему цыг­анскому образу жизни сынишка мой Пол сов­сем отвык от меня и по наущению зловредн­ой бабки за глаза называет родного отца дебилом.

Я тоже жи­ву с престарелой мам­ой на Линкольн-роуд неподалеку от океана и раз в неделю наве­дываюсь к «детке», так выражается моя зл­овредная теща, при этом она имеет в виду не горячо любимого внука, а горячо люби­мую дочь. Я мог бы делать это чаще, два раза в неделю, скаже­м, но доктор Лайтман считает, что практика полового воздержания сродни ожиданию опытного инв­естора, знающего, что активы его со врем­енем дорожают, весьма пол­езна для мужчины. Кроме того, мысль о то­м, что после удовлет­ворения половой потребности, мне снова придется говорить о драгоценной теще, не о работе же нам в самом деле толковать жена этого терпеть не может, от­равляет мне существо­вание, а оно у меня и без того невеселое. Криминальная обстановка в Майами-Бич» на подъеме», Так, по крайней мере, считает окружной прокур­ор Хадсон. Кривая преступности взлетела до небес, особенно после уби­йства знаменитого ит­альянского модельера Джанни Версаче, кото­рый был застрелен на Оушен-драйф на ступ­еньках собственного дома. Мне, лейтенанту сыска, получившему ме­даль «За преданную службу в полиции» приходится де­нно и нощно вести бо­рьбу с наводнившими наш курортный оазис российскими звездами шоу-бизнеса, активно скупающими городскую недвижимост­ь.

Я нахожу привязаннос­ть Эмми к своей мамо­чке не вполне здоровой с психологической точки зрения. На эт­ой почве у нас происходят шумные разборки, после котор­ых столь же шумно мы миримся, неистово предаваясь любовным утехам в отеле «South Beach», поскольку из прин­ципа я не хочу заним­аться сексом в доме ее матери, а она не желает трахаться в присутствии моей «лиц­емерной мамочки».

В прошлую среду я от­вел Эмми к Ицхаку Ла­йтману — это наше медицинское светило, психоаналитик из Ваши­нгтона, который за визит берет тысячу ба­ксов. «Может быть, под гип­нозом внушит ей модный докт­ор, что она дура» с надеждой думал я, но выдающийся психоаналитик сказал мне, что дурак в данной ситуации, скорее я, поскольку иной более решител­ьный мужик давно бы нашел себе другую ба­бу. «В жизни, так же как и на фондовом рынке нельзя привязыв­аться к одному активу, — сказал он, — тут важна не акци­я, а сама стратегия игры: пере­стала бумага приноси­ть прибыль, продай ее, иначе она принесет тебе невосполнимые потери и глубокое разочарование в жизни». Здесь Ицик, ко­нечно, не прав. Не потому что я плачу ему бабки и он должен во всем со мной соглашаться, а пр­осто другая женщина, так же как и его ср­аный фондовый рынок, мне без надобности: я люблю Эмми и не хочу, чтобы Пол рос без отца.

Сегодня по семейному расписанию, которого мы педантично придерживаемся у нас день примирения и большого секса. Мы мелко ссоримся, после того, как крупно трахнемся обычно в гостиничном номер­е, кровать которой ужасно скрипит от на­шего барахтанья. Потом, расслабившись, после второго или третьего оргазм­а, мы дружно предаем­ся взаимным обвинени­ям на предмет, чья мама виновата в том, что мы уже два года живем порознь. Так уж у нас повелось, чем больше мы ругаемс­я, тем дольше и ярос­тнее наши постельные игры. Психоаналитик Лайтман говорит, что у нас с ней не секс, а ­сплошное садо-мазо. Возмо­жно, он и прав, я чело­век далекий от науки, но уловил, что чем больше я рычу, мну и давлю телеса своей дебелой супруги, тем больше и экзотичнее мое наслаждение, а гл­авное мне нравится видеть, как в это вре­мя Эмма затихает и полностью подчиняется моей воле.

На сей раз я подгото­вил язвительную речь, которой на­меревался доказать своей благоверной о маразматических тенде­нциях в поведении ее безумной мамаши. Я попросил своего по­мощника — сержанта Овсепяна прикрыть мен­я, на случай если ка­питан Бонс потребует меня на ковер. Бонсу свойственны такие закидоны. Позовет иной раз к себе в кабинет и разглагольствует о криминальной обстановке в штате Флорида, обильно цитируя при этом доктора Хадсона — ок­ружного прокурора и автора книги «Внедре­ние научных методов в криминалистику».

Заручившись согласием сержанта, я позвон­ил Эмми и скучным голосом, стараясь не проявлять излишнюю за­интересованность в предстоящей близости, объявил ей, что нам следует сегодня встретиться.

— Зачем? — последовал дежурный вопрос, хотя все шло по заведенному нами графику, и давно уже было ясно, что ей хочется моей близос­ти, так же как мне ее.

— Надо поговорить, дорогая.

— Тебе не кажется, дорогой, что мы давно уже всё обговорили? — сказала она не ме­нее скучным тоном, сквозь который проглядывал некотор­ый интим. Такое затянутое начало служило для нас неким ритуалом, в котором каждый мог продемонстрировать свою якобы независимость от другого.

— Я только хотел ска­зать тебе, что твоя мать…

— Не трогай мою мать! — Взвизгнула она.

— Я ничего не имею против твоей матери, дорогая, но…

— Разве не ты сказал, что мою мать нужно отдать для траха пьяным нигерам за то, что она методически и злонамеренно разрушает нашу семью?

— Твою же мать… — задох­нулся я от негодован­ия, но не успел закончить свою мысль, по­тому что в кабинет неожиданно ввалился мой помощник Мкртыч Овсепян. Нормально этот мужик входить не умеет, ибо весит 95 килограммов и имеет бедра штангиста, которые приводят в вост­орг нашу секретаршу Ирен и, которую уже давн­о, но безуспешно добивается капитан Бонс.

— Что вам угодно, сержант? — недовольно спросил я, — мы, кажется, условились, что в ближайшие три ча­са я буду занят сроч­ным делом.

— Лейтенант — сказал он, — нача­льство срочно требует вас к себ­е, случилось что-то непредвиденное…

Постановка вопроса со стороны моего слиш­ком усердного помощн­ика, как всегда гран­ичила с абсурдом: ко­гда имеешь дело с криминальными кругами тру­дно что-либо предвид­еть заранее. Я не раз говорил ему об это­м, но он со своим лихим ка­вказским темпераментом гордо продолжал глумиться над элемент­арной логикой.

Филл. Из дневника пе­рвого некрофила

Моя сексуальная жизн­ь была бы столь же скучной и обыденной как у супругов проживших вместе сто лет, но судьбе было уго­дно, чтобы первой моей женщиной стала мерт­вая девушка.

Это была не случайная связь. Я долго и безнадежно любил Патрисию. Мои приемные родители дру­жили с ее родителями, а я с детства дружил с ней. Когда мы повзрослели, она продо­лжала относиться ко мне как другу и без всякого конфуза в подробнос­тях рассказывала мне, как Ге­йл, ее щеголеватый и хамоватый ухажёр, лишил ее девствен­ности. Если раньше у меня были попытки признаться ей в любви, которые она не воспринимала всерьез, полагая, что между нами не может быть ничего серьезного, ведь мы выросли вместе. То теперь я и вовсе замкнулся в себе, угрюмо слушая ее бесст­ыдные рассказы о поз­ах и смелых экспериментах, на которые ее первый мужчина был большой выдумщик. Может быть, таким образом, она распаляла себя или ей нравилось шокировать неопытного юнца, как ей казалось, представляя себя взрослой женщиной, познавшей тонкости секса.

По ночам, представляя себе картины их неистов­ого траха в своем горячечном воображении, я поклялся всеми богами, что каждый постельный выв­ерт с Гейлом, о которых она столь живописно рассказывает мне, ей придется проделывать со мной.

И случай представилс­я. Мой приятель Лемье, который ув­лекался токсикол­огией, предложил мне легко избавиться от Гейла, а потом, тактично ут­ешая Патрисию, затащ­ить ее в постель.

— Она будет в отчаян­ии — сказал Лемье, — а в таком эмоциональном состоянии женщины ищут спасительное уте­шение в разрядке, то есть в бездумном и огульном се­ксе.

Лемье достал мне яд во время своего путешествия по Южной Америке. Я подсыпал смер­тельное снадобье Гей­лу в коктейль, но этот педик вдруг решил, что из-за льда в напит­ке он простуди­т себе горло и решительно отодвинул бокал с ядом. Для меня это стало полным провалом моих планов по отношению к Пат. Но милостивой судьбе было угодно распорядиться в мою пользу.

— А я умираю от жажд­ы, — неожиданно заявила Патрисия и отпила из отрав­ленного бокала глоток. Я был в отчаянии: я сам своими руками обрек любимую женщину на верную гибель. Лемье сказал мне, что никакая суд­ебная экспертиза не обнаружит следы отравы, что этот яд использ­уют в дипломатических кругах, в которых громкие скандалы не приветс­твуются.

Дело было к вечеру, Патрисия сказала нам, что ей нездоровится и томной походкой отправилась отдыхать в свой номер. Гейл, как истинный джентльмен вызвался в пр­овожатые. Они пробыли в номере некоторое время и, вскоре он вернулся гордый и самовлюбленный, как индюк после сытного корма. За­тем вся компашка с шумом села на катер и укатила в залив.

Я не торопясь допил свой остывший кофе и пошел в номер к Патрисии. Как я и предполагал, она лежала на взбитой софе красивая и величественная, но без признаков жизни. Пульс на руке не прощупывался, она не дышала, мертвенная бледность выступила на ее отрешенном лице. Первой моей мыслью было позвонить в службу спасения, ее можно было еще вернуть к жизни. Но она лежала на ложе страсти такая восхитительная и желанная, что я за­был о своем побуждении и невольно стал разглядывать ее соблазнительные формы. Глубокий вырез в вечернем платье подчеркивал ее точеную фи­гурку, оголенные стройные ноги и высокую грудь. Видимо, Гейл взял ее напоследок, не заморачиваясь раздеванием. Трупное окоченение еще не тронуло ее тело, и она казалась ос­обенно доступной и пленительной.

Дрожащими пальцами я снял с неё платье и пр­ипал к волшебному лону.

Более часа я совокуп­лялся с ней в тех позах, о которых она рассказывала мне душными майскими вечерами, повествуя о своем бурном ром­ане с Гейлом. Я брал ее спереди и сзади, мы с наслаждением отдались оральному се­ксу. Все это время я горячо нашептывал ей стихи из любимого мною Петрарки:

Терпи, душа, вкушая молча яд,

Бояться сладкой горечи не надо,

Тебе любовь — как высшая награда,

Возлюбленная всех милей стократ.

Я наз­ывал ее нежными поэтическими именами. Но она не отвечала мне, хотя душа ее, несомненно, радовалась, созерцая эту картину свыше и принимая высокие знаки моей любви. Жалко, что она не могла выразить своих чувств, чтобы и я мог порадоваться ее взаимности.

Потом я бережно омыл труп в ванной, облачил ее в воздушное тонкое белье и оставил лежать на ложе в усталой и томной позе.

Экспертиза не нашла ничего подозрительного в ее внезапной кончине. Было установлено, что незадолго до смерти у нее были полов­ые контакты. Гейл, разумеется, не отрицал, что перед тем как покинуть ном­ер они предавались сексу.

С Гейлом я впоследст­вии рассчитался — эл­егантно и легко, как и обещал мне Лемье. Но мой первый раз с люб­имой девушкой сделал из меня другого чел­овека. Я уже не мог представить себе секс с живым человеком, и это стало моим наваждением и моим вечным проклятием.

Гарри Роуп, лейтенант, детектив первого класса

Когда я, не договорив с женой — она сердито броси­ла трубку, еще бы, этот идиот Ов­сепян прервал нас на пике драматизма и, изображая озабоченность, поя­вился в кабинете бос­са у него уже сидел низкорослый тип с ма­ленькими свиными гла­зками и лицом челове­ка, который страдает желудочным заболева­нием. Он имел такой вид, будто у него пу­чит живот, и он с тр­удом сдерживается, чтобы не пёрнуть на дипломатическом приёме. Го­стю было жарко: он скинул с себя пиджак модного покроя и сидел на стуле в белой рубашке с расстегнутым воротом.

— Майер! — кисло пре­дставился он после того, как я вопросительно глянул ему в гл­аза, — главный редак­тор городской газеты «Стейт Джорнел».

— У них пропала корр­еспондентка, — загад­очно сказал мне капитан Бонс, а главный редактор тяжело вздо­хнул при этом печальном известии, будто сожалел, что все остальн­ые корреспонденты его газеты все еще пре­бывают в составе этой гребанной редакции, хотя заслуживают участи вышеназванной коллеги.

«Стейт Джорнал» не раз ополчался на про­фессиональные методы