Книга предназначена
для читателей старше 18 лет
Предисловие автора
Тема, представленная вашему вниманию, известна широкой публике, но мало обсуждаема в силу своей неэтичности.
Сюжет данной повести основан на реальных событиях, но имена героев и последовательность событий вымышлены.
Я позволил себе некоторые вольности в описании работы американской полиции. Аппарат прокуратуры в США расследует в основном дела о нарушениях закона, в том числе и в полиции. В повести же отражена превалирующая роль прокуратуры по отношении к полиции.
Некоторые неточности по отношению к полицейской службе целиком лежат на совести автора.
Элен Бейкер. Репортер газеты «Стейт Джорнел»
С тихим скрежетом за мной затворилась дверь.
Я осталась одна в холодном полутемном помещении. В воздухе ощущался легкий запах формалина. На потолке горела тусклая лампочка, обширные серые разводы на стенах говорили о запущенности этого места. Впрочем, считать себя одной в этом мрачном подвале было бы преувеличением. Неподалеку от меня в строгом порядке, лежали трупы, вынужденное соседство с которыми обещало мне приятное времяпровождение в морге общественной больницы на Коллинз авеню.
Когда хмурым осенним утром, мы с Моникой Стайл пришли в это печальное царство смерти, она деловито указала мне на стеллажи из нержавеющей стали.
— Это секционный зал, — сказала она, — здесь тела покойных исследуют и отправляют в холодильные камеры.
— Сколько тут мертвецов? — спросила я.
— На сегодня шесть, — сказала она, — все они пронумерованы и смирно дожидаются, пока их заберут родственники или закопают на городском кладбище, как безродных невостребованных бомжей.
Конечно, от того, что мертвецы пронумерованы, спокойнее мне не стало, но трупов, вопреки бухгалтерии Моники было восемь, а не шесть и эти неучтенные в списке моей подруги тела, наводили на мысль, что профессор Глебов, вероятно, был прав — не все так гладко в трупохранилище города Майами-Бич.
Проводить время в компании смирных покойников, если ты не бездушный могильщик или затюканный агент из погребального бюро занятие не из приятных. Но я знала, кроме меня слушать этого сумасшедшего профессора в нашей редакции никто не станет. Слишком нереальным выглядело то, что он поведал мне в пятницу, да и небезопасно это, а вдруг профессор, в самом деле, прав и морг больницы для неимущих по ночам превращается в бордель, где некий маньяк некрофил, а может группа извращенцев весело и похабно оскверняют тела молодых женщин.
Спустя день после волнительного пребывания с безмолвной мертвой публикой, не проявлявшей ко мне никакого интереса в отличие от меня во все глаза следящей, не шевельнется ли кто из жмуров, двери морга с шумом отворились и двое рослых негра в белых халатах внесли на каталке пять черных пластиковых мешка с новым пополнением.
Санитары, судя по всему, были пьяны и любители поболтать. Поневоле начнешь выпивать, если с утра надо тягать мертвяков на каталках. По обрывкам слов я поняла, что трое из новых жмуров — жертвы автомобильной катастрофы на 22 авеню. Один самоубийца, проигрался в казино и прямо на публике выстрелил себе в рот, а другой утопленник, посиневший от долгого пребывания в воде. Местные рыбаки выловили его в заливе Бискейн отделяющий курортный городок Майами-Бич от крупного мегаполиса Майами, раскинувшегося на побережье Атлантического океана.
Жертвы автомобильной аварии, а также самоубийца, устроивший себе публичную казнь, были изуродованы до неузнаваемости, черный пластик покрывал их тела с головой. Болезненное любопытство одна из неприятных черт моего характера: после ухода санитаров я, преодолевая дрожь в руках, открыла «молнии» на мешках и ужаснулась. Те из покойников, кто делил со мной одиночество до прихода пьяных санитаров, смотрелись звездами Голливуда в сравнении с обезображенными в драках или транспортных происшествиях новичками.
У «старожилов» морга были открыты лица, на которых застыла печать страдания и, как мне показалось, усмешка над глупой тетей, которой нечего делать, кроме как коротать время в их унылом обществе.
Когда санитары вкатили тележку с новой партией, я спряталась в «открывалке» — так Моника Стайл назвала прозекторскую, где бригада врачей, раз в неделю, проводила вскрытие тел. Это было холодное, пахнущее тошнотворной химией помещение, выложенное серой керамической плиткой. В центре зала стоял операционный стол с дренажной трубкой посередине. Под столом к своему ужасу я нашла отрезанное ухо. Сначала меня сковал липкий страх — впервые в жизни я увидела отсеченный фрагмент человеческого тела, потом был порыв бежать из этого проклятого места с криками и бранью в адрес моего неуемного эго, благодаря которому я оказалась в этом мерзком логове некрофилов. Но, понимая, как глупо я буду выглядеть в глазах охраны, которая обнаружит меня здесь, я взяла себя в руки и присмотрелась. И, правда, у страха глаза велики — это оказался коричневый кусок поролона, напоминавший форму уха. У меня отлегло от сердца.
Филл. Из дневника первого некрофила
Девушке было лет восемнадцать, но на вид она казалась подростком, в котором только начинала проглядываться пробуждающаяся женственность. Нежные грудки, стройные длинные ножки, которые могли бы сделать ее топ моделью, пожелай она работать на подиуме.
У меня дрожали руки от вожделения, когда я снимал с нее белые трусики и моему взору предстало восхитительное зрелище — нежная поросль темных волосков на лобке и узкое девственное влагалище, которое услаждало меня всю ночь. Я не был груб с моей юной прелестницей и перед первым соитием долго читал ей стихи:
О, если с болью, гневом и слезами
Любить вас больше, чем себя,
Я осужден, вздыхая сокрушенно,
Пылать и леденеть пред вами, —
О, если я от этого, любя,
Терплю урон, — на вас вина, моя Мадонна.
Да, это был мой любимый Петрарка, певец любви и томной нежности.
Наутро я приказал доставить труп снова в морг. Расставание с ней было для меня тягостным испытанием.
Элен Бейкер. Репортер газеты «Стейт Джорнел»
Я провела в морге самую долгую ночь в моей жизни. Бог знает, каких нервов мне это стоило. Иногда я погружалась в тревожное забытье и мне снилось городское кладбище, где я похоронила маму. Открытая могила, из которой пыталась и не могла выбраться моя мать, длинные ряды мраморных крестов и плачущий самоубийца, который из-за могильного камня протягивал мне револьвер, предлагая застрелиться.
Я просыпалась, дрожа от страха, и считала минуты, дожидаясь, когда закончится этот затянувшийся ночной кошмар.
Утром я чувствовала себя усталой и разбитой. Меня изводили позывы тошноты. Тяжелый запах в морге сгущался и, кажется, можно было вешать уже в воздухе топор, которым в прозекторской патологоанатомы рубили, вероятно, кости мертвякам.
Ровно в восемь придет Моника. Я ждала, когда двери морга распахнуться и она, бодрая от утренней свежести, войдет в мрачное, холодное помещение и звонко скажет:
— В гробу я вас видела, миссис Бейкер, с вашим журналистским расследованием.
И эта её показная строгость станет отдушиной и логическим финалом в той безвыходной ситуации, в которой я оказалась по причине своей глупости.
Но Моника не пришла в восемь и это стало крушением всех моих надежд.
В морге было зябко и я не могла согреться, несмотря на русскую шубенку и утепленные сапожки, в которые предусмотрительно велела мне облачиться подруга. Я была разбита морально, меня преследовал дурной запах, исходивший от посиневшего утопленника. Хотелось плакать от обиды и безысходности. Что могло помешать моей подруге и почему она, зная, как мне страшно здесь одной, не пришла забрать меня ночью? Конечно, я могла бы постучать в двери или завизжать поистошнее, чтобы услышал угрюмый сторож. Меня бы вывели из этой чертовой холодилки. Ну, напугается поначалу охранник, приняв меня за воскресшего покойника, велика ли беда. Но, что я добьюсь в случае моей позорной капитуляции? Дело попадет в руки коррумпированной полиции или отдельных ее продажных представителей, как любит выражаться наш главный редактор, и тогда прости, прощай жареный факт, ради которого я опрометчиво сунулась в это рискованное журналистское расследование.
Моника Стайл безнадежно опаздывала. Она не пришла в девять, десять и одиннадцать часов. На циферблате уже полдень, а ее все нет. Мои планы развеялись в прах. Зная лучшую подругу, как человека пунктуального: даже о своих походах в туалет она отчитывается перед близкими, я поняла, с нею стряслась беда, иначе стала бы она держать меня в этой пропахшей мертвецкой, куда и впустила-то после долгих уговоров.
Я потеряла счет времени. Мною овладела апатия. Есть мне не хотелось, общество неразговорчивых соседей не располагало к аппетиту, да и нечем было закусить-то, я не думала, что застряну в этом подземелье так надолго. Казалось, вся я пропиталась тяжёлыми смрадным духом, хотя в морге было стерильно и в каждый труп санитары, чтобы перебить трупный запах, явно вкачали ведро формалина. Но запах стойко держался в воздухе. Мой сыщицкий запал, который я копила в себе целую неделю, пока убеждала Монику запереть меня в морге, испарился через два часа жуткого пребывания в этом стылом склепе. Я и рада была поскорее убраться отсюда, но ложная гордость и возможные насмешки главного редактора не позволяли мне оставить проигрышную позицию без очевидных результатов. Я решила — умру, но дождусь непрошеных гостей, о которых поведал мне профессор Глебов.
«Может быть, он напутал что, который раз, — спрашивала я себя, — все же больной убитый горем человек?»
Пьяные санитары в морге более не появлялись. К новым постояльцам я скоро привыкла, а старые уже не пугали меня. Я поймала себя на том, что дважды в течение дня обратилась к мертвой старушке с вопросом: «Что будем делать-то, бабуля?»
Через некоторое время я так притерпелась к своему безмолвному окружению, что мне стало казаться, будто я одна из трупов.
Наконец, одурев от стужи и тревожных мыслей, я решила, что исчерпала все свои душевные силы и пора звать на помощь.
Но в это время, как и положено в крутых индийских фильмах, послышались вдруг слабые голоса за дверью. Сначала я испугалась, хотя давно ждала гостей, но потом стремглав побежала в «открывалку» — прятаться.
Это было далеко не лучшее место для укрытия, гости могли заглянуть и сюда, но затаиться, увы, больше было негде.
Лемье. Из дневника второго некрофила
Сегодня была моя очередь поиграться с мертвой девочкой.
На сей раз первым стал этот чистоплюй Филл. Сношаться с трупами — это его стихия. Он, так сказать, тихий некрофил. Я прибегаю к этому способу на безрыбье, когда нет живой девственницы, которую я мог бы взять в момент ее угасания. Агония, как акт перехода в мир теней, вот момент истины, который необыкновенно возбуждает мою необузданную похоть. Это похоже на долгожданное затишье после бурного шторма. Море уже забилось и затихло, но лёгкая рябь далеких воспоминаний все еще будоражит твое затухающее сознание перед полным штилем, плавно переходящим в вечное безмолвие.
Мне не нравятся интриги, которые затевает за моей спиной Филл.
Он позаботился о том, чтобы дочь профессора умертвили именно тогда, когда я не мог повлиять на события. Он сделал все так, чтобы она отходила не в моей постели, когда бы я мог украсить смерть девушки картинами полной гармонии и нежной любви.
Ну что ж, ты этого хотел Жорж Данден, ты утешил свое жалкое эго тем, что первым взял ее невинное тело.
Я обследовал девственницу. Как и следовало ожидать, она была вся залита спермой Филла. Но все же, что-то осталось и мне. Толстяк Морис передал мне записку, в которой этот лицемер Филл любезно извещал меня, что не занимался анальным сексом с дочерью профессора. И на том спасибо.
Я смазал маленькое розовое пятнышко — задний проход моей новой подруги, душистым кремом и предался сладостной содомии. В момент дичайшего оргазма я не удержался — выкрутил ей соски и, кажется, сломал несчастной девушке руку. Я был не в духе не смог сдержать свои инстинкты и это, несомненно, было на совести Филла.
Элен Бейкер. Репортер газеты «Стейт Джорнел»
В морг вошли трое.
В первую минуту я подумала, что это давешние негры прикатили новых постояльцев. Но вскоре увидела гангстерскую рожу одного из мужчин, который также был похож на санитара, как старый негр на целомудренную снегурочку. У меня замерло сердце: вот они люди, о которых говорил профессор Глебов. Это они повинны в том, что я торчу в этом подвале вторые сутки. Один из прибывших — здоровущий детина со зверским шрамом на правой щеке, подошел к лавке номер 23 и указал на мертвую девушку.
— Это она, — сказал он, — сегодня в полночь вы должны забрать ее отсюда.
Стоявший рядом толстый парень в длинном сером пиджаке утвердительно хмыкнул — заберем кошечку, босс.
— Смотрите, не привезите вместо нее какого-нибудь бомжа, шеф оторвет вам яйца.
Гости ушли. «Сегодня в полночь» беззвучно повторила я. Вот он, мой шанс. Я буду ждать тебя в полночь человек со шрамом, я буду начеку, когда твои бандиты придут за девушкой…
Боже, кажется, я никогда не выберусь отсюда. Ждать надо было еще 13 часов. Как пережить это время. А вдруг меня обнаружат санитары, если понадобится срочно готовить «открывалку» для вскрытия?
Но что, однако, случилось с Моникой?
Я закрыла глаза и представила себя лежащей на золотом песке городского пляжа. Осень в этом году теплая, хотя ночами уже прохладно. Утром еще хмурятся тучи, но к обеду можно купаться в заливе. Сегодня воскресенье и не будь я дурой, я могла бы теперь нежиться на пляже под лучами ленивого солнца, потягивая из соломинки апельсиновый сок и отбиваясь от навязчивых ухаживаний местных плейбоев. Расслабившись, я вообразила себя плескающейся в прохладной океанской волне и вдруг услышала слабый протяжный стон со стороны «открывалки». Что это, галлюцинация, наваждение, мираж? Боясь повернуть голову на странные звуки, я зажмурила глаза и, как ребёнок, который верит, что проблема исчезнет, если ее не видно, стала убеждать себя, что все это игры разума, я устала, напряжена и мне просто снится вся эта чертовщина со стонами и мертвецами. Но звуки снова повторились после непродолжительной паузы. Зарывать голову в песок было бессмысленно. Я открыла глаза, борясь с паникой, и заставила себя подняться. Стоны и вздохи, могли означать только одно — воскрес кто-нибудь из покойников и скучает в одиночестве в надежде перекинуться со мной словом. Он то, может и скучает, а вот ты, девочка, в напряжении и всякая хрень тебе в голову лезет.
Я знала абсолютно точно — кроме меня в морге нет ни одной живой души, но решила обследовать каждый уголок морга, включая прозекторскую, где снова наткнулась на поролон, напомнивший мне человеческое ухо. Сначала он отвлек меня от беспокойных мыслей, но через мгновение вновь послышался все тот же тихий мучительный стон. Неужто пьяные санитары прикатили сюда живого человека. А вдруг это души покойников завели свою заунывную песню и жалуются богу, что так нелепо ушли из жизни? Я слышала, что умершие насильственной смертью, прежде чем покинуть наш бренный мир, жалобно стонут, оплакивая свою горькую участь. Меня охватил липкий страх. Сердце бешено застучало. Допрыгалась до глюков, с ума что ли ты сходишь, девочка, не хватало только привидений в этом подземном царстве мертвецов.
Гарри Роуп, лейтенант, детектив первого класса
Пятница у меня трудный день, когда я призван выполнять супружеские обязанности. «Если у человека есть жена, сказал мне однажды сэр Ицхак Лайтман, значит, человек должен отправлять связанные с этим супружеские обязанности, иначе ставки его падают, как акции на фондовом рынке при резком обвале биржевых индексов»
Мою жену зовут Эмми Роуп. После того как мы развелись и формально разбежались, она не стала привередничать и оставила за собой мою небезызвестную в местных криминальных кругах фамилию. Разошлись мы два года назад. Эмми теперь живет со своей матерью — глупой злобной женщиной, которая очень старалась разрушить наш брак. Даже то обстоятельство, что наш пятилетний сын Пол будет расти без отца, не остановило ее. Я навещаю сына раз в месяц: теща считает непедагогичным то обстоятельство, что ребенок не дай бог увидит наши с женой «извращенные отношения». Под таковыми она подразумевает бурный секс, которому мы предаемся во время наших регулярных встреч по рекомендации доктора Лайтмана. Доктор считает, что жизнь без секса, подобна биржевому индексу, который неуправляем по своей сути и стремительно пикирует по любому дурацкому поводу. Называя наши взаимоотношения извращенными, теща недалеко ушла от истины, ибо мы с Эмми обожаем нетрадиционный секс в его анальном исполнении. Собственно вкус к этому виду секса привила мне жена: в детстве она подсматривала, как такое проделывал с ее мамой очередной любовник в отсутствии рогоносца папы, разумеется, и первый же день нашего формального развода мы отметили именно этой неконвенциональной любовью. Во времена нашей безрадостной супружеской жизни она не позволяла мне такое удовольствие, но поскольку теперь мы жили врозь и я перешел, так сказать, в ранг гостевого любовника она сочла возможным расслабиться, как в свое время, подобным образом расслаблялась ее развратная мамочка: яблоко от яблони недалеко падает.
Благодаря нашему цыганскому образу жизни сынишка мой Пол совсем отвык от меня и по наущению зловредной бабки за глаза называет родного отца дебилом.
Я тоже живу с престарелой мамой на Линкольн-роуд неподалеку от океана и раз в неделю наведываюсь к «детке», так выражается моя зловредная теща, при этом она имеет в виду не горячо любимого внука, а горячо любимую дочь. Я мог бы делать это чаще, два раза в неделю, скажем, но доктор Лайтман считает, что практика полового воздержания сродни ожиданию опытного инвестора, знающего, что активы его со временем дорожают, весьма полезна для мужчины. Кроме того, мысль о том, что после удовлетворения половой потребности, мне снова придется говорить о драгоценной теще, не о работе же нам в самом деле толковать жена этого терпеть не может, отравляет мне существование, а оно у меня и без того невеселое. Криминальная обстановка в Майами-Бич» на подъеме», Так, по крайней мере, считает окружной прокурор Хадсон. Кривая преступности взлетела до небес, особенно после убийства знаменитого итальянского модельера Джанни Версаче, который был застрелен на Оушен-драйф на ступеньках собственного дома. Мне, лейтенанту сыска, получившему медаль «За преданную службу в полиции» приходится денно и нощно вести борьбу с наводнившими наш курортный оазис российскими звездами шоу-бизнеса, активно скупающими городскую недвижимость.
Я нахожу привязанность Эмми к своей мамочке не вполне здоровой с психологической точки зрения. На этой почве у нас происходят шумные разборки, после которых столь же шумно мы миримся, неистово предаваясь любовным утехам в отеле «South Beach», поскольку из принципа я не хочу заниматься сексом в доме ее матери, а она не желает трахаться в присутствии моей «лицемерной мамочки».
В прошлую среду я отвел Эмми к Ицхаку Лайтману — это наше медицинское светило, психоаналитик из Вашингтона, который за визит берет тысячу баксов. «Может быть, под гипнозом внушит ей модный доктор, что она дура» с надеждой думал я, но выдающийся психоаналитик сказал мне, что дурак в данной ситуации, скорее я, поскольку иной более решительный мужик давно бы нашел себе другую бабу. «В жизни, так же как и на фондовом рынке нельзя привязываться к одному активу, — сказал он, — тут важна не акция, а сама стратегия игры: перестала бумага приносить прибыль, продай ее, иначе она принесет тебе невосполнимые потери и глубокое разочарование в жизни». Здесь Ицик, конечно, не прав. Не потому что я плачу ему бабки и он должен во всем со мной соглашаться, а просто другая женщина, так же как и его сраный фондовый рынок, мне без надобности: я люблю Эмми и не хочу, чтобы Пол рос без отца.
Сегодня по семейному расписанию, которого мы педантично придерживаемся у нас день примирения и большого секса. Мы мелко ссоримся, после того, как крупно трахнемся обычно в гостиничном номере, кровать которой ужасно скрипит от нашего барахтанья. Потом, расслабившись, после второго или третьего оргазма, мы дружно предаемся взаимным обвинениям на предмет, чья мама виновата в том, что мы уже два года живем порознь. Так уж у нас повелось, чем больше мы ругаемся, тем дольше и яростнее наши постельные игры. Психоаналитик Лайтман говорит, что у нас с ней не секс, а сплошное садо-мазо. Возможно, он и прав, я человек далекий от науки, но уловил, что чем больше я рычу, мну и давлю телеса своей дебелой супруги, тем больше и экзотичнее мое наслаждение, а главное мне нравится видеть, как в это время Эмма затихает и полностью подчиняется моей воле.
На сей раз я подготовил язвительную речь, которой намеревался доказать своей благоверной о маразматических тенденциях в поведении ее безумной мамаши. Я попросил своего помощника — сержанта Овсепяна прикрыть меня, на случай если капитан Бонс потребует меня на ковер. Бонсу свойственны такие закидоны. Позовет иной раз к себе в кабинет и разглагольствует о криминальной обстановке в штате Флорида, обильно цитируя при этом доктора Хадсона — окружного прокурора и автора книги «Внедрение научных методов в криминалистику».
Заручившись согласием сержанта, я позвонил Эмми и скучным голосом, стараясь не проявлять излишнюю заинтересованность в предстоящей близости, объявил ей, что нам следует сегодня встретиться.
— Зачем? — последовал дежурный вопрос, хотя все шло по заведенному нами графику, и давно уже было ясно, что ей хочется моей близости, так же как мне ее.
— Надо поговорить, дорогая.
— Тебе не кажется, дорогой, что мы давно уже всё обговорили? — сказала она не менее скучным тоном, сквозь который проглядывал некоторый интим. Такое затянутое начало служило для нас неким ритуалом, в котором каждый мог продемонстрировать свою якобы независимость от другого.
— Я только хотел сказать тебе, что твоя мать…
— Не трогай мою мать! — Взвизгнула она.
— Я ничего не имею против твоей матери, дорогая, но…
— Разве не ты сказал, что мою мать нужно отдать для траха пьяным нигерам за то, что она методически и злонамеренно разрушает нашу семью?
— Твою же мать… — задохнулся я от негодования, но не успел закончить свою мысль, потому что в кабинет неожиданно ввалился мой помощник Мкртыч Овсепян. Нормально этот мужик входить не умеет, ибо весит 95 килограммов и имеет бедра штангиста, которые приводят в восторг нашу секретаршу Ирен и, которую уже давно, но безуспешно добивается капитан Бонс.
— Что вам угодно, сержант? — недовольно спросил я, — мы, кажется, условились, что в ближайшие три часа я буду занят срочным делом.
— Лейтенант — сказал он, — начальство срочно требует вас к себе, случилось что-то непредвиденное…
Постановка вопроса со стороны моего слишком усердного помощника, как всегда граничила с абсурдом: когда имеешь дело с криминальными кругами трудно что-либо предвидеть заранее. Я не раз говорил ему об этом, но он со своим лихим кавказским темпераментом гордо продолжал глумиться над элементарной логикой.
Филл. Из дневника первого некрофила
Моя сексуальная жизнь была бы столь же скучной и обыденной как у супругов проживших вместе сто лет, но судьбе было угодно, чтобы первой моей женщиной стала мертвая девушка.
Это была не случайная связь. Я долго и безнадежно любил Патрисию. Мои приемные родители дружили с ее родителями, а я с детства дружил с ней. Когда мы повзрослели, она продолжала относиться ко мне как другу и без всякого конфуза в подробностях рассказывала мне, как Гейл, ее щеголеватый и хамоватый ухажёр, лишил ее девственности. Если раньше у меня были попытки признаться ей в любви, которые она не воспринимала всерьез, полагая, что между нами не может быть ничего серьезного, ведь мы выросли вместе. То теперь я и вовсе замкнулся в себе, угрюмо слушая ее бесстыдные рассказы о позах и смелых экспериментах, на которые ее первый мужчина был большой выдумщик. Может быть, таким образом, она распаляла себя или ей нравилось шокировать неопытного юнца, как ей казалось, представляя себя взрослой женщиной, познавшей тонкости секса.
По ночам, представляя себе картины их неистового траха в своем горячечном воображении, я поклялся всеми богами, что каждый постельный выверт с Гейлом, о которых она столь живописно рассказывает мне, ей придется проделывать со мной.
И случай представился. Мой приятель Лемье, который увлекался токсикологией, предложил мне легко избавиться от Гейла, а потом, тактично утешая Патрисию, затащить ее в постель.
— Она будет в отчаянии — сказал Лемье, — а в таком эмоциональном состоянии женщины ищут спасительное утешение в разрядке, то есть в бездумном и огульном сексе.
Лемье достал мне яд во время своего путешествия по Южной Америке. Я подсыпал смертельное снадобье Гейлу в коктейль, но этот педик вдруг решил, что из-за льда в напитке он простудит себе горло и решительно отодвинул бокал с ядом. Для меня это стало полным провалом моих планов по отношению к Пат. Но милостивой судьбе было угодно распорядиться в мою пользу.
— А я умираю от жажды, — неожиданно заявила Патрисия и отпила из отравленного бокала глоток. Я был в отчаянии: я сам своими руками обрек любимую женщину на верную гибель. Лемье сказал мне, что никакая судебная экспертиза не обнаружит следы отравы, что этот яд используют в дипломатических кругах, в которых громкие скандалы не приветствуются.
Дело было к вечеру, Патрисия сказала нам, что ей нездоровится и томной походкой отправилась отдыхать в свой номер. Гейл, как истинный джентльмен вызвался в провожатые. Они пробыли в номере некоторое время и, вскоре он вернулся гордый и самовлюбленный, как индюк после сытного корма. Затем вся компашка с шумом села на катер и укатила в залив.
Я не торопясь допил свой остывший кофе и пошел в номер к Патрисии. Как я и предполагал, она лежала на взбитой софе красивая и величественная, но без признаков жизни. Пульс на руке не прощупывался, она не дышала, мертвенная бледность выступила на ее отрешенном лице. Первой моей мыслью было позвонить в службу спасения, ее можно было еще вернуть к жизни. Но она лежала на ложе страсти такая восхитительная и желанная, что я забыл о своем побуждении и невольно стал разглядывать ее соблазнительные формы. Глубокий вырез в вечернем платье подчеркивал ее точеную фигурку, оголенные стройные ноги и высокую грудь. Видимо, Гейл взял ее напоследок, не заморачиваясь раздеванием. Трупное окоченение еще не тронуло ее тело, и она казалась особенно доступной и пленительной.
Дрожащими пальцами я снял с неё платье и припал к волшебному лону.
Более часа я совокуплялся с ней в тех позах, о которых она рассказывала мне душными майскими вечерами, повествуя о своем бурном романе с Гейлом. Я брал ее спереди и сзади, мы с наслаждением отдались оральному сексу. Все это время я горячо нашептывал ей стихи из любимого мною Петрарки:
Терпи, душа, вкушая молча яд,
Бояться сладкой горечи не надо,
Тебе любовь — как высшая награда,
Возлюбленная всех милей стократ.
Я называл ее нежными поэтическими именами. Но она не отвечала мне, хотя душа ее, несомненно, радовалась, созерцая эту картину свыше и принимая высокие знаки моей любви. Жалко, что она не могла выразить своих чувств, чтобы и я мог порадоваться ее взаимности.
Потом я бережно омыл труп в ванной, облачил ее в воздушное тонкое белье и оставил лежать на ложе в усталой и томной позе.
Экспертиза не нашла ничего подозрительного в ее внезапной кончине. Было установлено, что незадолго до смерти у нее были половые контакты. Гейл, разумеется, не отрицал, что перед тем как покинуть номер они предавались сексу.
С Гейлом я впоследствии рассчитался — элегантно и легко, как и обещал мне Лемье. Но мой первый раз с любимой девушкой сделал из меня другого человека. Я уже не мог представить себе секс с живым человеком, и это стало моим наваждением и моим вечным проклятием.
Гарри Роуп, лейтенант, детектив первого класса
Когда я, не договорив с женой — она сердито бросила трубку, еще бы, этот идиот Овсепян прервал нас на пике драматизма и, изображая озабоченность, появился в кабинете босса у него уже сидел низкорослый тип с маленькими свиными глазками и лицом человека, который страдает желудочным заболеванием. Он имел такой вид, будто у него пучит живот, и он с трудом сдерживается, чтобы не пёрнуть на дипломатическом приёме. Гостю было жарко: он скинул с себя пиджак модного покроя и сидел на стуле в белой рубашке с расстегнутым воротом.
— Майер! — кисло представился он после того, как я вопросительно глянул ему в глаза, — главный редактор городской газеты «Стейт Джорнел».
— У них пропала корреспондентка, — загадочно сказал мне капитан Бонс, а главный редактор тяжело вздохнул при этом печальном известии, будто сожалел, что все остальные корреспонденты его газеты все еще пребывают в составе этой гребанной редакции, хотя заслуживают участи вышеназванной коллеги.
«Стейт Джорнал» не раз ополчался на профессиональные методы