Бесплатный фрагмент - Бессмертие для мертвых

История 1
Люди и монстры

Я не помню, сколько мне было лет,

когда я узнал, что на нашей семье

стоит клеймо — «неблагополучная».

Зато теперь я понял его причины.

Все мы грешные!

Эту фразу часто повторял мой дед, пока не умер от цирроза печени. «Я так лечусь. Без этого давно бы сдох», — утверждал он, опрокидывая очередной стакан. Мне было семь, когда, вернувшись из школы, я обнаружил деда на полу посреди кухни, стонущего, но продолжавшего вливать в себя самогон. Одной рукой он прижимал к груди икону, а другой сжимал горлышко порожней бутылки. «Прости меня, Господи! Грешен я! Прости меня…» — повторял он, пока не испустил дух.

Все мы грешные!

Эти слова не сходят с потрескавшихся губ моей бабки. Этими же губами она каждый день прикладывается к бутылке, словно стараясь наверстать то, что не успел ее спившийся муж. Она часами, пьяная, может просиживать в «святом углу», вслух разговаривая с иконами. Говорят, они старинные. Они нам достались вместе с домом. Я неоднократно слышал от бабки историю о том, как мой прадед выбился в люди. Он был простым батраком до того, как над страной взвилось алое знамя революции. Прадед принял правильную сторону — подался в Красную армию. Результатом такого выбора и стал наш дом, отобранный у какого-то раскулаченного зажиточного крестьянина. Что стало с прежним владельцем, никто уж и не помнит. Или не хотят вспоминать?.. Прадед был идейным коммунистом, но, как утверждает бабушка, втайне все равно верил в Бога. Иначе зачем же он тогда закопал в огороде все найденные в доме иконы? Хотя, я думаю, на самом деле мой предок просто-напросто смекнул, сколько в будущем можно будет выручить за этот «опиум для народа». Политика ведь меняется, ценности остаются. Достать прадедовский клад решились только после его смерти, когда одряхлевшее советское государство, как и большинство стариков перед смертью, вспомнило вдруг о духовности и ударилось в религию, постаравшись забыть, как рушило церкви в годы своего зарождения. Часть икон бабка оставила дома, часть отнесла в заново отстроенную местную церковь, где отец Алексий до сих пор молится о бессмертии прадедовой души.

Все мы грешные!

Эта фраза досталась в наследство моему отцу вместе с алкогольной зависимостью и полуразрушенным домом. Он искренне считает нашу семью несправедливо обделенной и за это ненавидит весь мир. Уверен, случись в стране еще одна революция, он, как и прадед, непременно стал бы на баррикады в надежде получить новый дом взамен того, что развалился (не без его участия, между прочим). «Почему одним все, а нам ничего? — любит под рюмочку заявить отец. — Мы грешим не больше других!» В итоге причину своих бед он нашел в «загубившей ему жизнь» моей маме, которая каждый день расплачивается за это синяками и ссадинами.

Все мы грешные!

Мне стало противно, когда эту фразу произнес мой старший брат на скамье подсудимых, прежде чем его закрыли на семь лет за убийство — пырнул ножом своего приятеля в пьяной кухонной ссоре. Через два года он вернулся по амнистии, но тут же отправился дальше по этапу, прервав еще одну человеческую жизнь. Я до сих пор не могу смотреть в глаза одинокой женщине, у которой он отобрал единственного сына.

Все мы грешные!

Выходит, мой обреченный младший брат тоже грешник? Он родился с врожденной астмой и с букетом других заболеваний. Траурным букетом. Неясно лишь, когда он успел согрешить…

Все мы грешные!

Так говорит моя мать, стирая белье в Страстную пятницу, потому что не успевает следить за хозяйством, вкалывая поваром по две смены. Она говорит так, когда ворует продукты в своей столовой, потому что тех грошей, что ей платят, не хватает на прокорм шести человек. Она сказала эту фразу после того, как заявила, что сможет даже убить, если кому-то из ее детей будет грозить смертельная опасность. Бабушка считает, что все это — смертные грехи, что на моей маме креста нет! Но, пожалуй, мама единственная святая в нашей семье.

Все мы грешные!

С этой фразой нам легче жить. Впитав с малолетства основы философии любви и сострадания, мы каждый день в пьяном угаре нарушаем все ее постулаты. А потом, глядя в печальные глаза взирающих с икон святых, мы просим у них прощения, стремясь хотя бы немного приобщиться к их святости. Да только с одной оговоркой: «Все мы грешные!» И убедив себя в том, что прощены, возвращаемся в привычный мир счастливыми праведниками: очищенными, как граненый стакан, готовый снова наполниться любыми грехами.

Все мы грешные?

Я никогда не назову себя грешником!

Если хотите узнать человека, взгляните, как он живет. Дом вам расскажет обо всем: о культуре, духовности, заботах, стремлении и мечтах своего владельца. Точно так же по внешнему виду населенного пункта можно судить о его жителях.

Наш поселок зовут Красновкой. Имя это произошло от фамилии какого-то неизвестного революционера, когда-то махавшего шашкой в этих местах. До его прихода поселок звали Александровкой, в честь одного из царей. А еще раньше — Тулукдыш: так эту местность именовали аборигены — питхи, жившие тут, пока их не прогнали казаки-первопроходцы.

Культура нашего поселка выражается в клубе. Он так и называется — Дом культуры. Днем там проводят собрания политически активные старожилы, а вечером политически пассивная молодежь отрывается по полной на дискотеках, потребляя все, что горит и пахнет. Вокруг клуба — деревья и кусты свободного роста в окружении загаженных домашней и уличной живностью газонов. Конечно же, газоны эти не знают, что такое коса, и их разнотравье достигает окон первых этажей. Вечно царящее вокруг Дома культуры зловоние мочи и перегара не под силу устранить дождям, которые устраивают поселку редкие помывки.

Духовный мир поселка символизирует почерневший остов старой церкви, на которую в начале двадцатого столетия у прежней власти не хватило динамита. Церковь эта шестьдесят с лишним лет мрачным изваянием нависала над поселком, пугая детишек выбитыми окнами. Теперь же к церкви приставили священника, внутри сделали легкий ремонт и воздвигли какой-никакой иконостас. На внешнюю отделку средств, конечно же, не хватило, а потому снаружи церковь все равно осталась чудовищным мрачным исполином, в который далеко не каждый рискнет заглянуть, чтобы увидеть скромную внутреннюю красоту.

Заботы поселка бесконечным людским роем ежедневно вьются около единственного завода и единственной воинской части. Даже тот, кто не является рабочим или военным, непременно участвует в прокорме, одевании или обворовывании этих двух объектов. К ним же сводятся и жизненные стремления жителей поселка: у молодых — рано или поздно примерить робу или форму, у взрослых — как можно дольше удержаться в цеху или в казарме, пока не выпроводят на пенсию.

Мечты в нашем поселке ни в чем не выражаются. Их попросту нет.

Днями поселок работает, костеря задержки зарплаты. Зато, когда получает деньги, на радостях пропивает все подчистую, порой уходя в недельные запои. Благо самогон он гонит практически в каждой квартире и хатке. Питается поселок в основном с огородов, которые укутывают его подобно старому сшитому из коричнево-зеленых лоскутков одеялу, раскинувшемуся вокруг от горизонта до горизонта. Близость китайской границы снабжает поселок необходимым минимумом одежды, за которую тот вывернул все свои чахлые недра, сдав на металлолом все, что мог достать: от медной проволоки до ржавых остовов экскаваторов, разбросанных по заброшенным карьерам. А вообще, поселок в меру примерный гражданин и жителей своих убивает исключительно по пьяни, считая это вполне смягчающим вину обстоятельством. И, конечно же, он не заметил, как однажды ночью на его темных улицах появились два чужака и как одно живое существо пыталось убить другое.

Конечно же, я тоже не видел, как именно это происходило. Однако мое склонное к фантазиям воображение не раз рисовало мне такую картину…

…Дорога. Гаражи сплетаются в темный лабиринт. В мечущемся свете фонаря поблескивают застилающие дорогу гладкие камни и десятки мокрых металлических ворот. По железным крышам тарабанит дождь, отчего в округе стоит равномерный гул. Нарушает его лишь шорох быстрых шагов по гравийке.

Под фонарем возникает человек. Полумрак почти скрывает его, лишь ярким пятном сияет белая куртка.

Раздается хлопок тетивы. Рассекая капли, к человеку мчится короткая стрела. Но в этот момент ее цель поскальзывается — и к обитой жестью стене гаража пригвождаются лишь несколько мокрых темных волос. Пустынная улица отзывается железным гулом. Человек вскакивает, испуганно озирается. Убегающие вдаль тоннели гаражей кажутся ему безлюдными. Единственное движение: в шипящих лужах пляшут черные тени на фоне затянутого тучами неба.

В арбалет ложится вторая стрела.

Человек бежит, скользя по грязи разбитой дороги, стараясь поскорее выбраться из предательски яркого фонарного света. Да только мелькающая во мраке светлая куртка все равно делает его отличной мишенью.

Хлопок. Человек, держась за бок, со стоном падает на колени. По светлой ткани расползается темное пятно.

— Пожалуйста… — стонет он.

— Умри, тварь! — отвечает холодный мужской голос.

Из мрака выступает другой человек. Черные шляпа и плащ сливаются с тьмой, делая его похожим на призрак. Небольшой арбалет кажется продолжением руки. Разряд молнии на мгновение освещает направленный на жертву блестящий наконечник стрелы.

— Ты?! — поражен белый человек. — И ты убьешь меня? Ты!.. Убьешь меня?!.

Черный человек медлит. И все же его палец ложится на спусковой механизм.

Внезапно вспыхивает яркий свет. Черный человек жмурится, поднеся руку к глазам. В конце гаражного тоннеля ослепительно сияют два желтых глаза автомобильных фар. Арбалет мгновенно исчезает под полой плаща. Мимо, ныряя колесами в лужи и ворча старым двигателем, мчится белый автомобиль. Когда его красные огни скрываются за поворотом, арбалет снова оказывается в руке черного человека, но жертвы перед ним уже нет.

— Тварь! — раздается слово, хлесткое, словно щелчок тетивы.

Черный человек смотрит по сторонам и замечает мелькающее вдали белое пятно. Куртка! Он бежит туда, но, преодолев несколько метров, замирает. Его взгляд озадаченно мечется по сторонам. Перед ним дороги сплетаются в перекресток, вдаль разбегаются абсолютно одинаковые темные коридоры гаражей. В конце каждого — мрак.

Человек с арбалетом не спеша возвращается к обитой жестью стене. На торчащую в ней стрелу ложится рука в черной перчатке. После сильного нажима стрела поддается, высвобождается и исчезает в кармане длинного черного плаща.

Гремит гром.

Черный человек возводит глаза к сердитым небесам. Губы его что-то шепчут — не то молитву, не то проклятие, — и во мрак, туда, где скрылся светлый человек, упирается холодный, полный ненависти взгляд.

Ночь

— Ты красивая!

— А еще какая? — Света игриво наклонила голову и отбросила с глаз непослушную светлую челку.

— Ну… добрая… — Я отвел глаза. Взгляд пробежал по увешанным плакатами с лунными пейзажами стенам, по заваленному всяким ученическим хламом столу, яркому абажуру настольной лампы и, не найдя пристанища, снова остановился на золотом колечке, что, подобно звездочке, горело на ее пальце. Что поделаешь, говорить девушке комплименты — не моя стихия.

— А что тебе больше всего во мне нравится? — настаивала Света.

Я задумался. Взгляд скользнул от колечка к светлой выглядывающей из-под красной короткой юбочки коленке.

— Имя, — наконец выдавил я из себя.

— Имя? — Света расхохоталась. Но тут же серьезно прибавила: — Значит, во мне тебе нравится только имя?!

— Ну… Не имя… Глаза, например… — Наши глаза на мгновение встретились: мои карие — полные любви и надежды, и ее лазурные — насмешливые.

— Не имя? — возмущенно воскликнула она. — Что ты имеешь против моего имени?

— Да нет же… Света — очень хорошее имя! Означает — несущая свет… Тебе что, нравится меня дразнить? — Я вскочил со стула и подошел к окну.

— Значит, разговор о моей внешности для тебя «дразниться»? — сердито сказала Света. — Так, Денис?

Я не ответил. Я смотрел, как ползут по стеклу длинные, похожие на слезы дорожки и бьется о карниз черной тенью ветка сирени. Дождь!

— Хочешь, я тебе свое новое изобретение покажу? — наконец произнес я. Жалкая попытка пустить разговор в другое русло.

Подойдя к столу, я достал из выдвижного шкафа свой последний шедевр — исчерченный карандашом лист формата А3.

— Конечно, это всего лишь набросок, над проектом еще работать и работать… И все же, думаю, он вполне осуществим. Такую базу на Луне реально построить!.. Смотри, вот тут будут размещаться лаборатории и оранжерея, здесь — жилые помещения, а вот этот квадрат — посадочная площадка…

Я запнулся и замолчал. На лице у Светы было такое выражение, словно с ее сжатых губ вот-вот сорвется нечто обидное, вроде: «Да пошел ты со своими лунатиками!..» Однако вслух она сказала:

— Поздно уже. Я домой пойду.

Я с грустью взглянул на огромные висящие над кроватью часы. Их стрелки и правда подползали к полуночи. Вздохнув, я молча поплелся за Светой в коридор. Обулись. Вышли на улицу. Раздался хлопок, и над ее головой раскрылся алый зонт. Она спустилась с крыльца. Я догнал ее.

— Проводить?

Света молча распахнула калитку.

— Свет, ты что, обиделась?

— Да нет, что ты… — Она натянуто улыбнулась. Видимо, хотела добавить еще кое-что, но передумала.

— На дураков не обижаются, да?

— Нет, что ты… — дернула она плечами.

— Значит, обижаются! — добавил я, копируя ее обычный высокомерный тон.

— Прекрати! — Она постаралась улыбнуться мягче, но не получилось. — Просто я устала, а завтра рано вставать.

— Давай провожу.

— Я уж как-нибудь сама по себе. Пока!

Света пошла по дорожке. Зонтик прогнулся под порывами дождя и ветра. Я остался у калитки — мокрый и одинокий, провожая ее взглядом побитого пуделя. Ее хрупкая стройная фигурка скрылась за поворотом, а я все продолжал стоять, кутаясь в промокшую насквозь джинсовую куртку.

Именно в этот момент и произошла роковая встреча, изменившая всю мою дальнейшую жизнь.

Я уже собирался захлопнуть калитку и отправиться в дом, как вдруг мое внимание привлек человек в светлой куртке, медленно бредущий вдоль забора. Судя по походке — либо вдрызг пьяный, либо… Он часто останавливался, опираясь о забор, отдыхал и упорно шел дальше. И явно терял силы.

Я заколебался. По округе часто бродят местные алкаши: свяжешься — себе дороже. Но этот был явно не пьян. Вот он снова остановился, опершись о забор, постоял какое-то время… И вдруг беспомощно осел в дорожную грязь. Я тут же бросился к нему.

Приблизившись, я невольно замедлил шаг. Человек сидел на земле, тяжело дыша. В глаза бросилась дыра в куртке и струящаяся из нее кровь. «Вот тебе и раз! На кой меня понесло ему помогать? Ведь мог же сделать вид, будто не заметил. Теперь же неизвестно, чем все это кончится. Тут явно попахивает криминалом…» И тут же новая мысль: «Конечно, отличный аргумент, чтобы бросить человека умирать!..»

Я наклонился и задал самый нелепый вопрос, какой только можно брякнуть в подобной ситуации:

— С вами все в порядке?

Человек приподнял голову. Поросшее бородой лицо исказила гримаса боли, в глазах угасала надежда.

— Помоги… Спрячь!.. — выдохнул он и снова уронил голову.

Я колебался всего несколько мгновений.

— Почему мне всегда так не везет?.. — простонал я, взвалив раненого на плечо, и побрел к своему двору.

Закрывая за нами калитку, я заметил в конце улицы похожую на тень фигуру человека в черной шляпе и плаще. Ох и не понравилась мне эта фигура…

Раненый едва шевелил ногами, поднимаясь по длинной приставленной к стене сарая лестнице. Я распахнул дверцу и с трудом втащил тяжеленное тело на чердак. Зажег свет. Висящая под потолком тусклая желтая лампочка осветила устилающее пол сено, дощатые стены и бревна потолочного перекрытия. Взглянув на распростертое на сене тело, я испугался: «Неужели умер?» Пощупал пульс. Пульса нет! Наклонился, прислушался. Несмотря на шум тарабанившего по крыше дождя, я вроде бы различил слабое дыхание. Я постарался убедить себя, что мне не показалось и незнакомец действительно жив. Меня передернуло при мысли о том, что это не так. Тогда скоро придется объясняться сначала с милицией, а потом с отцом. Причем неизвестно, что страшнее…

— Потерпи. Сейчас вернусь.

Погасив лампу и прикрыв за собой дверцу, я быстро спустился на землю. На полпути к дому задумался, а потом вернулся и убрал лестницу за угол сарая: «На всякий случай, чтобы никто не поднялся… Или не спустился?!.»

Дома я, стараясь не шуметь, принялся быстро перерывать шкафы.

— Что ищешь?

Я вздрогнул, оглянулся. В приоткрытой двери спальни стояла моя десятилетняя сестренка Аленка. Белая ночная рубашка делала ее похожей на привидение.

— Фу, напугала!.. Чего не спишь? — шепотом спросил я.

Сестренка продолжала рассматривать меня недоверчиво-любопытными глазами.

— Аленка, не знаешь, где аптечка?

— Там, на верхней полке… — Она указала пальцем. — А тебе зачем?

— Соседка баба Нюра попросила… — промямлил я первое, что пришло на ум. И прибавил: — Маме не говори, ладно?

— А что мне за это будет?

— Ничего. Не будь врединой!

— Пообещай показать мне свою базу.

— Посмотрим. Иди спи давай.

Аленка нехотя скрылась за дверью. Разыскав наконец аптечку, я снова выскочил во двор и хотел уже лезть на чердак, как вдруг раздался стук.

С трудом сдерживая нервную дрожь, я приблизился к калитке, приоткрыл ее. Передо мной возник высокий человек в длинном черном плаще. Из-под широкой черной шляпы меня внимательно изучали два пронзительных глаза.

— Только что в этот двор вошел человек, — сказал незнакомец. Это звучало не как вопрос. Как утверждение.

— С чего вы взяли? — быстро ответил я и отвел глаза.

— Это очень опасный преступник, — продолжал человек в черном, чеканя каждый слог. — И если он здесь, вы подвергаете свою жизнь и жизни близких вам людей огромной опасности.

Я смутился. Мой взгляд забегал, ища поддержки, и вдруг остановился на торчащей из-под плаща незнакомца блестящей рукоятке. Пистолет?!

— Простите, а вы кто? — осторожно поинтересовался я.

— Из милиции, — ответил человек в черном, запахнув плащ. И, опередив мой следующий вопрос, быстро добавил: — Мне что, удостоверение показать?

Не дожидаясь ответа, он ткнул мне в лицо какую-то корочку и тут же убрал. Конечно же, я не разглядел ни слова. И все же что-то в этом человеке мне не понравилось.

— Здесь нет никого, — наконец тихо, но твердо сказал я и хотел захлопнуть калитку. Но человек в черном успел просунуть в проем ногу.

— Поймите, это очень, очень опасный человек! — с нажимом сказал он, протискивая между калиткой и забором плечо.

— Что вы делаете? — вскричал я и в следующий миг отлетел в сторону.

Черный человек шагнул во двор.

— Вы не из милиции! — с трудом выговорил я.

— Это не имеет значения. Где он?

Я посмотрел по сторонам. Закричать? А если на крик сбегутся мои родные и он их убьет?.. И тут я вспомнил!

— Граф! — заорал я.

В глубине двора раздалось ленивое рычание, а потом цокот когтей по бетонной дорожке. Черный человек едва успел выскочить за калитку, как следом за ним в проем сунулась свирепая морда огромной овчарки и заклацала в воздухе зубами. Дальше собаку не пустила цепь.

— Это ведь для него, да? — Черный человек указал на зажатую в моей ладони аптечку. — Еще раз предупреждаю, вы совершаете большую ошибку.

Я молчал. Незнакомец окинул холодным взглядом хрипящего и рвущегося на цепи пса, развернулся и пошел прочь по мокрой грязной тропинке.

Захлопнув калитку, я долго стоял, прислонившись спиной к мокрому забору. Дождь кончился.

— Все, Граф. Все. Уймись, — прошептал я, успокаивая скорее себя, нежели собаку. — Фу, говорю!..

Пес, все еще сердито порыкивая, тыкался мордой в мою ладонь и вскидывал грязные лапы, видимо, рассчитывая получить что-нибудь вкусненькое за верную службу. Я нервно отмахнулся.

На веранде зажегся свет.

— Денис, кто там? — раздался сонный голос отца.

— Баба Нюра… Соли попросила, — ответил я.

— Какая на хрен соль в первом часу ночи!..

Свет погас.

Я оттолкнул Графа и, с трудом передвигая непослушные ноги, направился к сараю. Приставив лестницу, я какое-то время с сомнением смотрел вверх. «А если черный человек прав и это действительно какой-нибудь бандюга? — билась в голове мысль. И я тут же вспомнил дыру в куртке и хлещущую из раны кровь. — Так ведь он может и концы отдать прямо у нас на чердаке. Да и вообще, преступник или нет, он же человек!..» Я полез вверх, решив, что раз я эту кашу заварил, то мне и расхлебывать.

Распахнув дверцу, я замер: в тусклом затекающем на чердак уличном свете виднелся лишь устланный сеном пол. На нем — никого! Я осторожно забрался внутрь, принялся шарить рукой по стене в поисках выключателя… И тут кто-то схватил меня сзади. Я дернулся, попытался закричать, но рот сдавила крепкая ладонь. Дверца чердака захлопнулась.

— Он ушел? — раздался около уха хрипловатый шепот.

Я кивнул.

— Кричать не будешь?

Мотнул головой.

— Честно?

Кивнул.

Тиснувшие меня руки разжались. Я быстро отполз к противоположной стене, потирая шею. Человек в белой куртке устало опустился на пол. Даже в полумраке было заметно, что сено рядом с ним потемнело от крови.

— Ты не бойся, — тяжело дыша, сказал он. — Я должен был убедиться, что ты один.

Что я мог ему на это сказать? Я думал лишь о том, что сбылись мои самые плохие предчувствия и я влип по полной. Кто он: беглый зек, террорист, маньяк?..

Я потянулся к выключателю.

— А вот света не надо!

Отдернул руку.

— Вы кто?

— Ты можешь называть меня Рутрой.

— Тот мужик в плаще… Он сказал, что вы…

— Я все слышал. — Человек в белом кивнул на небольшую щель в дальнем углу сарая, как раз напротив калитки. — Он тебе соврал.

— Ну а вы, конечно же, будете говорить мне только правду и ничего, кроме правды, — с горькой усмешкой заметил я.

— Нет. Я буду молчать. Чем меньше ты узнаешь обо мне, тем лучше. Для тебя же лучше! Скажу лишь: о том, что ты и твоя семья в опасности, тот человек врал. Я не причиню вам вреда. Остальное неважно.

Я с сомнением взглянул на Рутру. Тот действительно вовсе не походил на бандита. Скорее наоборот — на какого-то заблудившегося в джунглях интеллигента. Хотя, говорят, самые кровожадные маньяки происходят именно из интеллигентных семей…

— Тот человек… кто он?

— Говорю же, тебе лучше как можно меньше обо всем об этом знать… — Его голос слабел. — Я бы рассказал, если б это как-то могло помочь. Но боюсь, наоборот, лишь навредит. Они и так теперь будут тебя подозревать… Раз ты меня… спас…

— Подозревать в чем? — насторожился я.

Но Рутра не ответил. Голова его поникла, дыхание стало тяжелым, хриплым.

— Эй… — Я тронул его за плечо. — Ты живой?

Я слегка толкнул Рутру, тот повалился на бок. Мертв! Или без сознания? Расстегнув на нем куртку, я задрал свитер и с отвращением взглянул на торчащее из раны оперение короткой металлической стрелы. Я неуверенно потянулся за аптечкой.

День

Утром я, как обычно, долго лежал в постели, зевая и потягиваясь. Пока не вспомнил минувшую ночь. Я тут же вскочил и принялся быстро натягивать джинсы. Схватил будильник, обязанностью которого было разбудить меня в семь часов утра, встряхнул. Его стрелки безжизненно замерли в районе четырех. Отдернув штору, я щурясь взглянул на солнце, стараясь определить, который примерно час. Потом вспомнил о настенных часах: висящие над кроватью куранты показывали 9.00. Девять часов?!. Я помчался на кухню и буквально столкнулся с матерью.

— Чего несешься как угорелый? — воскликнула она, поймав меня. — Опаздываешь? Ты же говорил, что тебе ко второму уроку. Вот я будить и не стала…

— Лучше бы разбудила.

— Слушай, какой ты у меня большой стал! — Мама сильнее прижала меня, разглядывая с ласковой улыбкой располневшей Моны Лизы. — Мой Денни-исочка-а-а…

— Ну, мам… — Я попытался высвободиться из объятий. — У меня дел по горло.

— Все вы ласковые, пока маленькие. А как подрастете, так сразу: дел по горло… Можно ж матери минутку уделить?.. — Она вдруг умолкла, перехватив мой взгляд.

— Снова он?

Мама отвернулась, прикрывая ладонью сливового цвета кровоподтек на лице.

— Вернулся пьяный посреди ночи. Сердитый… — словно оправдываясь, ответила она.

Я зло взглянул на дверь спальни, из-за которой раздавался протяжный храп моего отца. Мама тут же схватила меня за руки. Ее взгляд умолял: «Не надо. Проснется, только хуже будет».

— Ладно, мне на работу пора, — быстро проговорила мать, видимо, стараясь ускользнуть от дальнейших расспросов. — Каша на плите. На обед я тебя жду у себя в столовой. Пока.

За матерью захлопнулась дверь.

Я вошел на кухню. У обеденного стола посреди грязного пола копошился мой пятилетний братик Мишка. Он возводил замок из порожних бутылок, украшая его поднятыми с пола окурками.

— Совсем обалдел? — вскричал я. — Нашел с чем играть!

— Папа сказал, что можно, — невозмутимо ответил тот.

— Пошел бы лучше на улицу, в песочницу к ребятам.

— Но папа сказал, что…

— Плевать на папу! Я сказал, иди! — крикнул я и в сердцах разрушил бутылочный замок.

Мишка закусил губу. Вид у него был такой, словно он вот-вот заплачет. Я присел рядом с братом на корточки.

— Ну, хочешь, я тебе космический корабль сделаю, а?

— Настоящий? — оживился Мишка.

— Как настоящий! Но только, чур, в мусоре больше не копаться. Идет?

Приняв условия моей капитуляции, Мишка улыбаясь побежал во двор. Сейчас всем разболтает про корабль. Что ж, придется делать…

Вспомнив, зачем пришел на кухню, я вынул из шкафа литровую банку и наполовину наполнил ее кашей. Затем отрезал от лежащей на столе буханки хлеба несколько кусков, запихнул их вслед за кашей. Банку сунул за пазуху.

Оказавшись на улице, я посмотрел на небо: ни облачка. О ночном ненастье напоминали лишь лужи на необсохшей земле. Придерживая болтавшуюся за пазухой банку, я было пошел к сараю, но по пути вспомнил о человеке в черном. Я с опаской посмотрел по сторонам, прислушался. Затем подошел к калитке, выглянул на улицу и тут же заметил стоявшую в конце переулка фигуру в черном. Может быть, просто прохожий?.. Хотя вряд ли. Я захлопнул калитку и побежал к сараю.

Лестница стояла в стороне, там же, где я оставил ее ночью. Пододвинув ее к дверце чердака, я полез наверх, озираясь на каждой ступеньке. За моей спиной простирались огороды, а дальше лес, за которым поблескивала река. Вокруг ни души. Забравшись на чердак, я быстро захлопнул за собой дверцу. Сквозь множество щелей в помещение вливался солнечный свет, настолько яркий, что лучи казались материальными, словно воткнутые во мрак светлые стрелы. Рутра лежал в самом темном углу. Бинт на его животе потемнел от крови.

— Рутра! — шепотом позвал я. — Ты жив?

Тот оставался неподвижен. Я медленно приблизился, тронул его за плечо. Затем встал на колени, приложил ухо к груди, прислушался. Сердцебиения нет! Неужели умер? Но в этот момент Рутра дернул рукой и тихо застонал. Жив! Я облегченно вздохнул. Значит, просто спит.

В пусть и тусклом, но дневном свете у меня появилась возможность получше рассмотреть ночного гостя. Рутре на вид оказалось лет тридцать — тридцать пять. Аккуратно оформленная бородка делала его похожим не то на профессора, не то на художника. Судя по стрижке, его темных с рыжиной волос парикмахер касался не более месяца назад. Одежда на нем была небедной, почти новой, если не считать пробитой стрелой дыры. Да и вообще весь его вид отдавал чем-то городским. В нашем поселке так никто не одевался.

Прошло минут двадцать. Рутра так и не проснулся. Я взглянул на часы, снова на спящего. Уже и в школу пора… Поставив банку на видном месте, я спустился с чердака и снова убрал лестницу за угол. Дома схватил сумку с учебниками и тетрадями и со всех ног помчался в школу.

Я даже не подозревал, что мое посещение чердака не осталось незамеченным. Едва за мной захлопнулась калитка, из дома выглянула заспанная Аленка все в той же белой ночной рубашке и, завернувшись в покрывало, на цыпочках направилась к сараю…

Всю дорогу до школы я шел словно под прицелом снайпера, вертя головой, как параноик. Но человека в черном так и не повстречал. Все оказалось проще: он ждал меня около школы. Издали заметив его на школьном крыльце, я мигом нырнул в кусты. Выглянул. Черный прохаживался по крыльцу, поглядывая по сторонам и часто бросая взгляд на часы. Я даже не сомневался, кого именно он ждет. Но как он узнал, где меня найти? Хотя, если разобраться, школ в поселке всего две, в нашем районе — только эта. К тому же он мог запросто расспросить обо мне соседей. Что делать? Учитывая, как этот человек ночью ломился к нам во двор, а главное, памятуя о торчащей из-под плаща блестящей рукоятке, я не имел никакого желания с ним встречаться.

Зазвенел звонок на урок, а я продолжал отсиживаться в кустах. Мимо пронеслась толпа опаздывающих школьников. По идее, и мне бы пора… Я снова выглянул: черный человек все так же прогуливался по крыльцу.

Я чуть не вскрикнул, когда кто-то схватил меня за руку.

— Здорова!

— Блин, напугал!

Это оказался мой одноклассник и единственный друг Генка.

— Ты чего тут?

— Рубль потерял.

Я принялся искать в траве несуществующую монету.

— Какой на фиг рубль? — вскричал Генка. — Пойдем скорее. Химичка и так нас за опоздание на куски порвет. Не хватало пару получить на выпускном экзамене.

Тут уж Генка был абсолютно прав. В те дни для меня в жизни решалось все: либо хорошо сдам выпускные экзамены и поступлю в университет, либо… О последнем я не хотел даже думать. Учителя знали это и драли с нас по три шкуры. Особенно с нелюбимых учеников, таких как я.

Генка заторопился к школе. Я обреченно поплелся следом. Приближаясь к крыльцу, я старался не смотреть в сторону черного человека и как мог прятал лицо. Но едва мы взошли на ступеньки, незнакомец вдруг взглянул в нашу сторону.

— Здравствуйте! — воскликнул он.

Я замер. Человек в черном пошел прямо на меня. Сердце мое сжалось, дыхание перехватило. Я уже готов был рвануть с места и бежать куда глаза глядят, как вдруг черный человек зашагал мимо. Бегло оглянувшись, я обнаружил, что он заговорил с идущим позади директором школы. Я тут же проскочил в школьные двери.

— Ты чего такой? — удивился Генка.

— Какой? — Я еле дышал.

— Какой-какой… Как будто за тобой маньяк гонится.

— Рубль жалко, — ответил я.

Гена рассмеялся. Мне было не до смеха. Я подглядывал в окно, как общается с директором черный человек. «А вдруг я ошибся? Быть может, это не тот, а просто какого-нибудь папашу в школу вызвали? Мало ли кто в поселке носит черные плащи?..» В этот момент директор взглянул на окно и встретился со мной взглядом. Он тут же с улыбкой указал на меня черному человеку. Перехватив его холодный взгляд, я остолбенел. Это точно он!

Я заторопился прочь, но не успел дойти и до середины школьного коридора, как услышал позади окрик директора:

— Денис!.. Ракитин!..

Пришлось остановиться. Убегать от директора бессмысленно: в любом случае найдут — посмотрят расписание уроков и явятся в класс. Я покорно поплелся обратно.

— Денис, вот познакомься: Федор Степанович Соколовский, профессор из Погорского политехнического института. Ездит по школам и агитирует талантливых ребят для поступления. Тобой интересуется.

— Очень приятно, — промямлил я, стараясь не смотреть на черного человека.

Тот, наоборот, не сводил с меня своих пронзительных глаз.

— Ну, вы общайтесь, — сказал директор. — А я пойду. Дела.

Директор скрылся в дверях своего кабинета, оставив нас наедине. Я стоял с опущенной головой, не решаясь поднять глаз. Не набросится же он на меня прямо посреди школы?..

— Денис, мне нужно вам кое-что объяснить, — неожиданно смиренным голосом сказал черный человек. Полная противоположность тому, что было ночью!

— Никакой вы не профессор. Вчера вы были милиционером.

— Да, я не профессор, — признался черный человек. — И не из милиции. Я священник.

Я удивленно поднял глаза, встретился с его ледяным взглядом и снова уставился в пол. Да уж, к такому на проповедь я бы точно не пошел. Ни за какие коврижки!..

— Чего вам от меня надо?

— Только поговорить. Я знаю, что вы скрываете у себя дома одного человека…

Я хотел возразить, но человек в черном поднял руку:

— Не отрицайте. Я знаю, что скрываете. Конечно же, вы ему верите. И я понимаю также, что сейчас вы не поверите ни единому моему слову. Ведь я не умею так мастерски лгать, как тот, кого вы прячете. Но есть один человек… Он ваш, местный, из Красновки. Быть может, вы поверите ему? Если только согласитесь встретиться с ним.

Я молча напряженно думал. Мастер лжи… А если он прав? Если я действительно приютил какого-нибудь маньяка-убийцу? Ведь я не знаю, насколько можно доверять этому Рутре. Что я о нем знаю? Вдруг он действительно опасен? Но идти куда-то с незнакомым человеком, который только вчера ломился к тебе в дом…

— Что за человек?

— Его фамилия Гулков…

— Старик Гулков?! — удивился я. — Он же ненормальный!

Детсадовский сторож пользовался славой помешанного на чертовщине старикашки.

— Не стоит награждать людей ярлыками, пока не узнаете их ближе. Поверьте, если придете, сможете многое понять о вашем новом знакомом.

Я заколебался. Вплетение в эту историю повернутого на вурдалаках старика нравилось мне еще меньше. Что умного может мне сказать этот сторож? То, что Рутра какой-нибудь вампир? Гулков и так когда-то наградил подобным титулом одного ребенка, так от того до сих пор вся деревня шарахается.

— Я занят сейчас, — осторожно начал я. — У меня уроки.

— А я и не настаиваю, чтобы вы прямо сейчас отправились к Гулкову, — мягко прервал человек в черном. — И все же советую заглянуть к нему. Желательно до того, как отправитесь домой. Надеюсь, я не прощаюсь.

Черный человек развернулся и направился к выходу.

— Как вас зовут на самом деле, можно хотя бы узнать? — бросил я ему в спину.

— Обычно меня называют отцом Федором, — обернувшись, ответил тот и вышел из школы.

Химичка была в ярости, увидев меня, опоздавшего на пятнадцать минут, и тут же выставила за дверь. Это притом что Генку, вошедшего немногим раньше, она впустила. С химичкой у меня была давняя нелюбовь. Впрочем, меня она ненавидела не больше, чем остальные учителя…

Честно сказать, я был даже рад, что меня выгнали с урока. Мне нужно было побыть одному и хорошенько все обдумать. Но чем больше я размышлял, тем бредовее мне казалась возникшая ситуация. В первую очередь меня смущал такой факт: если Рутра преступник, почему его ищет священник, а не милиция? И что это за священник с оружием под плащом?

Зазвенел звонок. Из класса повалил народ. Показалась Света. Я кивнул, но она сделала вид, будто меня не заметила.

— О, а вот и наш пришелец из космоса! — раздался возглас из толпы.

При звуках этого голоса внутри у меня похолодело.

— Эй ты, лунатик, построил свою летающую тарелку? — с усмешкой сказал очутившийся рядом со мной невысокого роста парень в зеленой потертой олимпийке.

Познакомьтесь: это Алексей Митрохин — человек, которого я ненавидел всем сердцем.

— Эй ты, чего молчишь? — Митрохин ткнул меня кулаком в грудь. — Я с тобой разговариваю!

— Видимо, его контузило во время посадки, — поддакнул его вассал жирный верзила Сапожников.

Рядом заржала остальная свита Митрохина. Засмеялись и стоявшие неподалеку девчонки. Даже Света. В первую очередь Света! Нервы мои натянулись, словно пружина.

— Пойдем! Ну их… — дернул меня за рукав Генка.

Я не шелохнулся. Я, как всегда, остался, чтобы терпеть. Не имея способности отвечать на издевки, я не смел себе позволить и сбежать. Чувствуя мою беспомощность, Митрохин принялся щелкать семечки и швырять в меня шелуху. Он знал, как вывести человека из себя.

Причин, почему меня вечно задирал Митрохин, было несколько. Во-первых, его мировоззрение четко подразделяло всех людей на две категории: крутых и лохов. Так некоторые видят в мире лишь Добро и Зло — третьего не дано. Во-вторых, как любому лидеру с садистскими наклонностями, ему обязательно нужен мальчик для битья. На ком еще можно доказывать собственную крутость? В-третьих, ему втайне нравилась Света. Он знал, что мы с ней с детства дружим, а потому всячески пытался меня унизить в ее глазах. Ему это всегда удавалось. В-четвертых, он знал, что я ни за что ему не отвечу: неспособность ударить человека была моим проклятием. В-пятых, я был из нищей многодетной семьи, а общество не терпит нищих. Безответных гордецов вроде меня били во все времена. Нищие выживают либо покорные, как некоторые шавки из митрохинской компании, либо сильные, такие как сам Митрохин. Или, например, Света.

Света, как и я, родилась в небогатой семье. Отец — рабочий кирпичного завода, мать — буфетчица военторговского кафе. Помимо нее в семье воспитывались сестра и брат. Оба они, будучи одна — самой старшей, второй — самым младшим, как она считала, снимали с жизни все сливки. Света же, как средняя, не имела ничего, кроме ответственности за младшего и поношенных одежек от старшей (которые, как говорила ее мама, еще носить и носить!..) Эта озлобленность с малолетства закалила Светин характер и сделала ее в начальных классах лидером среди одноклассниц. Однако чем взрослее становились девушки, тем большее значение приобретали материальные ценности, нежели физическая сила и злость. На девочках из более богатых семей регулярно появлялись блестящие цацки и шмотки с логотипами брендов. На неизменчивую Свету в сестриных одежках все больше смотрели свысока. И тогда, не имея возможности богато одеваться, Света стала сама задавать моду. Благо врожденный вкус, а также регулярные просмотры модных журналов, какие попадали к ней в руки от более обеспеченных подружек, позволяли ей наряжаться довольно стильно, используя то, что есть под рукой. У нее это выходило настолько ловко, что даже самые богатые одноклассницы рядом со Светой чувствовали себя ущербнее. Любую перешитую юбку старшей сестры Света могла преподнести как «новую французскую моду», и все девчонки сразу же начинали ей подражать. Если же у кого-то в классе появлялась обновка, Света тут же переходила в наступление: «Подумаешь… Ничего особенного. Такое уже давно не носят!» Конечно же, на одном таланте далеко не уедешь. Света имела железную подстраховку — деловую дружбу. Ее политика построения отношений была проста и стара как мир: влюби в себя сильных, слабые сами полюбят. Близких подруг она выбирала с особой тщательностью, заранее прикидывая все выгоды, какие можно извлечь из этой дружбы: сила, деньги, наличие вкуса, успех в учебе. Остальные одноклассницы старались со Светой если уж не дружить, так хотя бы не ссориться, потому что те, кто попадал в немилость ее или ее подруг, тут же становились классными изгоями. Мне не раз приходило в голову, что Света — женский эквивалент Митрохина. Впрочем, я отвлекся…

Шелуха Митрохина продолжала лететь в мою сторону. Иногда попадала в цель. Я же все так же неподвижно стоял под насмешливыми взглядами. Самолюбие не позволяло сбежать, но и ответить я тоже не мог.

— Светик, этот выстрел я посвящаю тебе! — вдруг воскликнул Митрохин. — Только скажи, куда попасть. В нос, ухо или глаз?..

Света не ответила. Она испытующе смотрела на меня. В ее взгляде явно читалось: «И что, так и будешь терпеть?» И тут я взорвался. Быть может, впервые в жизни. Ярость и отчаяние настолько переполнили меня, что я решительно шагнул вперед и, схватив Митрохина за плечи, с силой упер в стену. Не передать словами, какое наслаждение я испытал, увидев возникшие на лице моего злейшего врага растерянность и страх. Я успел заметить, как отвращение в глазах Светы сменилось любопытством.

«Сейчас он ударит меня, — думал я. — И я тресну ему в ответ. Ну, давай же, ударь!..»

Но шли секунды, а я все продолжал прижимать Митрохина к стене. Тот, видимо, понял, что я так и не смогу ударить первым, и испуг на его лице перешел в ухмылку.

— Глядите-ка, наш Лунатик осмелел! — воскликнул Митрохин, резко оттолкнув меня.

Я отлетел к противоположной стене коридора, и в меня снова полетела шелуха. Прямо в лицо. Света отвернулась. Как же я ненавидел себя в тот момент! Почему природа так несправедлива и позволяет рождаться людям, с детства патологически неспособным бить человека? Самому получить по морде — для меня ерунда, а вот первым ударить живого человека — ни за что!

Уж не знаю, чем бы закончилась эта нелепая ситуация, но по коридору вдруг прокатился окрик:

— Дениска!.. Ракитин!.. Здорова!..

Митрохин оглянулся. Его лицо на мгновение снова приобрело выражение испуга и растерянности, после чего он быстро отошел в сторону. Следом за ним, подобно своре шавок, устремилась его верная ватага. Еще бы, ведь окликнул меня здоровенный детина, у которого кулак размером с митрохинскую голову.

— Сто лет тебя не видел, братан, — с улыбкой воскликнул детина. — Как сам?

— Как обычно, — ответил я, пожимая здоровенную руку. — Считаю дни до старта.

— Куда?

— Куда-куда. На Луну!

— Ах, ну да. Я и забыл… — Он смерил меня недоверчивым взглядом. — Выходит, не перегорело?

— Не волнуйся, жестяную ракету в сарае я больше не строю, — улыбнулся я. — Зато теперь мои мечты более приземленные, но и более осуществимые. Есть перспектива поступить в институт и выучиться на конструктора. Так что зубрю физику и высшую математику. А у тебя как жизнь?

— Нормально. Универ, общага, девки, пьянки…

Рядом с нами неожиданно возникла Света.

— Денисочка, не знаешь, в каком кабинете у нас следующий урок? — промурлыкала она.

Я удивился. Она давно со мной прилюдно не заговаривала.

— В тридцать шестом.

— Ясно, — равнодушно ответила Света. Похоже, номер кабинета в этот момент ее интересовал меньше всего. Больше — разговаривавший со мной парень.

— Какие нынче школьницы пошли. Просто красавицы! — к ее удовольствию заметил тот. — Кстати, меня зовут Анатолием.

— Светлана, — ответила она, изучая Толика любопытным взглядом.

А посмотреть было на что. Он выделялся на фоне толпившихся в коридоре старшеклассников не только атлетическим телосложением, но и черным строгим костюмом, а также зализанной назад прической. Голубоглазый, светловолосый, начисто выбритый, в руке — черный кожаный дипломат. Так в телесериалах изображают предприимчивых бизнесменов, гордо смотрящих ввысь на пути по карьерной лестнице.

— Очень приятно, — томно сказала Света, целомудренно потупив взгляд.

— А уж мне-то как… — воскликнул Толик, оценивая ее достоинства.

— Ну ладно, мне пора. Может, еще увидимся.

И Света пошла, окинув напоследок Толика таким взглядом, что я едва не взорвался от ревности. Хотя, скорее всего, она просто меня дразнила. Такое и раньше бывало. Света могла часами спокойно хихикать с подружками, не обращая на парней никакого внимания. Но едва поблизости появлялся я, она тут же принималась флиртовать и всем улыбаться. Видимо, ей доставляли наслаждение моя беспомощность и досада.

Зазвенел звонок.

— Пора и мне бежать, — сказал я. — Увидимся.

— Конечно, братан, — ответил Толик. — Я в Красновке еще с недельку побуду.

Следующим шел самый ненавистный для меня урок — алгебра. Ненавистный вовсе не потому, что я не соображал в точных науках. Наоборот, я считался едва ли не лучшим в школе, когда дело касалось формул и задач. Но если бы вы заглянули в классный журнал, непременно сказали бы, что я худший из худших. Почему? Судите сами. В тот день как раз произошла стандартная ситуация, каковые возникали довольно часто.

Алгебраичка Инна Николаевна Монтина (мы ее называли не иначе, как Монтаной) ни с того ни с сего решила проверить у меня домашнюю работу. Причем только у меня одного. Домашку я всегда делал вовремя, так что бояться мне было нечего, и я смело протянул ей тетрадь. Монтана бегло взглянула на мои каракули и, видимо, не найдя ни одной ошибки, сильно разозлилась.

— Это что за помарки? Что за почерк? — вскричала она. — Тебя к первоклашкам на чистописание отправить надо, а не в выпускной класс!

— Вообще-то, это к алгебре отношения не имеет… — начал было я.

— Рот закрой! — завопила Монтана. — Слушай сюда. Нечего пялить на меня свои бестолковые зенки… Еще слово скажешь — вообще останешься на второй год! В институт он собрался… Таким дурням, как ты, метлу в зубы и улицы мести. Прошел на место. Два!

И она нарисовала у меня в тетради жирную красную двойку. Как же мне хотелось в тот момент высказать ей все, что я думаю о ее педагогических методах. Но я знал, что никогда не смогу этого сделать. И она знала, потому продолжала меня ежедневно уничтожать. Я, молча опустив голову, отправился на место.

— Вот овца, — шепотом процедил сквозь зубы Генка. — Взяла двояк влепила ни за что! Чего она вообще на тебя взъелась?

— Известно чего, — ответил я. — В прошлом году она с моей матерью в столовой поругалась. Та ей предъявила, что мне специально занижают оценки по алгебре и геометрии. Так с тех пор я даже тройки получать перестал.

— Но ведь это несправедливо! Мало ли кто с кем поругался. Соображать-то ты от этого меньше не стал.

Я пожал плечами.

— Может, тебе директору стукануть? — толкнул меня в бок Генка. — Он вроде мужик хороший, хоть и физик. Он ее мигом на место поставит. Это ведь нечестно! Все скажут, что ты математику лучше всех знаешь. На контрольных полкласса у тебя списывает. Даже этот урод Митрохин…

— Скажешь тоже — стукануть. Хочешь, чтоб я вообще выпускные экзамены завалил? Пусть уж лучше остается как есть. Глядишь, к экзаменам оттает.

— Что за разговоры на уроке! — перебила нас Монтана. — А ну вышли оба из класса!

Мы с Генкой сгребли учебники и выкатились в коридор.

Последним уроком была физкультура. После появления моего старого приятеля Толика Митрохин как-то разом присмирел. В раздевалке даже не взглянул в мою сторону. Но во время самого урока не сдержался и все-таки решил меня задеть.

— Направ-во!.. — скомандовал физрук. — Бегом марш!

Мы повернулись и затрусили друг за дружкой по спортзалу. И в этот момент чья-то подлая лапа неожиданно скользнула мне под ноги. Я не удержался и распластался на полу. По спортзалу покатился восторженный гогот одноклассников.

— Стой! — скомандовал физрук и с довольной улыбкой посмотрел на меня. — Ракетин, опять дисциплину нарушаем?..

Ага, оказывается, подножку я сам себе поставил! При этом, уверен, физрук умышленно назвал меня «Ракетин», а не «Ракитин», намекая на мое увлечение космонавтикой.

— Ну чего ты там разлегся? Давай-ка ступай к турнику и сделай десять подходов за нарушение дисциплины…

Я встал, отряхнулся, растерянно посмотрел на учителя. Не шутит ли он? Тот не шутил.

— Давай-давай. Не задерживай. Класс ждет. Если не успеем за урок выполнить все запланированное на сегодня, будете торчать до победного. У вас же это, как я понимаю, последний урок?..

Раздался недовольный ропот. Все с ненавистью посмотрели на меня. Собрав волю в кулак, я подошел к турнику.

— Покажи нам высший пилотаж, обморок! — бросил мне в спину Митрохин.

Я повис на турнике и начал подтягиваться. Каждый мой подъем активно комментировался митрохинской сворой. Каждую реплику сопровождал звонкий девичий смех. Взглянув через плечо, я увидел, что и Света смеется. Руки мигом ослабели, я едва не сорвался.

— Ну, давай, Ракетин, давай! — усмехнулся физрук. — Что ты висишь, как тряпка? Парней не позорь. Девочки смотрят!

— Просто он и есть тряпка, — хмыкнул Митрохин. — Правда, девчонки?

Девчонки прыснули в ладоши. Я разжал пальцы и спрыгнул с турника.

— Чего слез? — насмешливо возмутился учитель. — А ну, полезай обратно!

Я молчал, упрямо глядя в пол.

— Полезай, говорю. А то двояк влеплю!

— Ставьте.

— Что значит ставьте? — опешил учитель. — Лезь на турник, говорю. Может, тебя подсадить? Ребята, а ну-ка, подкиньте его!..

— Это можно, — загоготала митрохинская свора и двинулась на меня.

— Да пошли вы со своим турником! — в отчаянии прокричал я и пошел к выходу.

— Ракитин, ты куда? — закричал мне вслед физрук. — Ракитин, а ну, вернись! Если не вернешься, поставлю «неуд» в четверти!

За мной захлопнулась дверь.

— Трудный подросток, — услышал я позади деланно сочувствующий вздох физрука под аккомпанемент хихиканий учеников.

В раздевалке я быстро переоделся, сгреб под мышку сумку и выбежал из школы — как всегда, с уверенностью, что больше никогда в нее не вернусь. И все же понимая, что завтра буду вынужден снова войти в эти ненавистные двери.

Я знаю, за что меня не любят учителя. В первом классе у нас была классным руководителем некая Татьяна Григорьевна. От других учителей ее отличала весьма серьезная особенность — радикальное нетерпение к детским шалостям. Любой плевок, неосторожно брошенное слово, смешок во время урока молниеносно вызывали у нее истерику. На ее столе не задерживалась дольше недели ни одна линейка, ни одна указка — она ломала их в приступе ярости. Чаще всего они разлетались о спины и руки ее подопечных. В принципе, будучи нормальными детьми, все эти причуды мы сносили безропотно: учительница взрослая, а значит — права. Зато вот моя мама, будучи тоже взрослой, не стерпела подобного обращения со своим чадом. Однажды, увидев у меня на спине синяк от указки, она решила сходить в школу и разобраться с обидчиком. И была весьма поражена, узнав, что гигантский кровоподтек мне оставил вовсе не мальчишка-хулиган, а пожилая Татьяна Григорьевна — заслуженный педагог со стажем. Еще больше она поразилась, когда, пообщавшись с другими родителями, поняла, что большинство из них знали о методах воспитания учительницы, но молчали, опасаясь испортить школьную карьеру ребенка. Вот тут-то все и узнали, что на вид тихонькая моя мама может быть весьма суровой, когда дело касается ее детей. Она отправилась прямиком в районо, предварительно собрав пару десятков подписей с родителей, чьи дети также терпели побои. Татьяна Григорьевна была с треском выдворена из школы. И что парадоксально, казалось бы, все педагоги должны были возмутиться столь непедагогичным поведением своей коллеги. Ан нет! Наоборот, вторжение моей мамы в работу их дружного коллектива было воспринято учителями с негодованием. Как смеют наглые родители совать нос в воспитательный процесс?!. С тех пор минуло десять лет, за это время успел наполовину смениться преподавательский состав школы, но учителя продолжали передавать из уст в уста легенду о том, как злая мамаша некогда посягнула на их независимость. Я же олицетворял собой живую причину этой угрозы. Конечно же, ни один из учителей, спроси его прямо, ни за что бы не признался, что я в школе — на особом положении. «Все дети у нас равны!» — услышали бы вы в ответ на каком-нибудь родительском собрании. И все же о том, как выражалось на практике отношение ко мне наших «вторых мам и пап», красноречиво рассказывал мой школьный дневник, каждая страница которого была испещрена красными письменами.

До конца урока оставалось довольно много времени. Обычно после школы мы со Светой вместе ходили обедать в военторговскую столовую, где работали наши мамаши. Я знал, что, если заявлюсь туда один, это вызовет массу ненужных вопросов. Мать поймет, что я прогуливаю или изгнан с урока, разрыдается, скажет, мол, так надеялась, что хотя бы один из ее детей окончит школу и выбьется в люди… Я сел на бордюр у школьной стены и принялся ждать. При этом я заметил, что неподалеку по школьному двору прогуливается Толик, но не стал его окликать. Мне вообще никого не хотелось видеть.

«Ничего, — как обычно, сказал я себе. — Им суждено остаться, а меня ждут великие дела! Мне бы только школу закончить…» И, успокоив себя таким образом, я вынул из сумки учебник по физике университетской программы и принялся повторять уже десяток раз прочитанный материал. И постепенно, как это часто у меня бывало, мои мысли от печатных строчек устремились вверх. В голове всплыли неоконченные расчеты проектируемой мной лунной базы: находились ответы, возникали новые вопросы. Я вынул из сумки блокнот и принялся делать необходимые пометки и расчеты. Прозвенел звонок, а я все продолжал увлеченно писать. Мимо с крыльца повалил народ. Я заметил, что Толик направился к школе. «Интересно, кого он ждал?» — подумал я, но продолжал работать. Шариковая ручка скользила по блокноту все быстрее, я торопился, чтобы успеть записать ценную мысль…

— О, привет!

Я вздрогнул. От неожиданности стержень ручки прочертил поверх слов и формул длинный фиолетовый зигзаг. Это же голос Светы!

— Еще раз здравствуй, красавица, — каким-то слащавым тоном сказал Толик.

— Какими судьбами? — игриво спросила Света.

— Да так… Я тут просто мимо проходил: смотрю, ты на крыльце стоишь. Дай, думаю, подойду, поздороваюсь…

«Ложь! Он же тут уже полчаса околачивается!»

Я с трудом сдержался, чтобы не выйти к ним, но решил еще послушать. Что же будет дальше? А дальше они принялись болтать о всякой чепухе.

«Может, он вовсе и не ее дожидался?..» — глупая попытка заглушить мою ревность.

— Кстати, какие планы на вечер? — наконец, как бы невзначай, спросил Толик. У меня не осталось сомнений: он ждал именно ее! — Не желаешь погулять? Можно в кафе сходить или на дискотеку…

Я напрягся. Сердце колотилось все сильнее.

— Ну, не знаю… — многозначительно протянула Света.

— Вообще-то, девушка сегодня уже занята! — с трудом сдерживая злость, воскликнул я, театрально появляясь из-за угла. Честно говоря, я заторопился, потому что боялся услышать ее ответ. А если б она согласилась?..

— О, Дениска! — воскликнул Толик. — А я и не знал, что вы… вместе.

Он окинул меня долгим взглядом. Перевел его на Свету. Та хихикнула.

— Да, — сурово сказал я, снова опережая ее возможный ответ. — Мы вместе!

Я снова ощутил пронизывающий долгий взгляд Толика. Мне показалось — или в нем мелькнула насмешка?

— Ну ты молодец, Дениска. Такую девчонку закадрил! — добродушно рассмеялся Толик. — Таких красоток еще поискать.

От подобных речей Света таяла на глазах.

— Ты смотри береги ее, — прибавил Толик. — Как бы кто не увел…

— Не уведут! Я ей доверяю, — жестко ответил я.

— Да я ни на что не намекаю, — пожал плечами Толик. — Всякое ведь бывает…

— Толян, извини, мы торопимся, — все больше нервничая, сказал я, протягивая руку. — Рад был еще раз увидеться. Пойдем, Светлана!

Света не шелохнулась.

— Света?..

— А чего это ты мной распоряжаешься, а? — вдруг воскликнула она. — Вообще-то, я сама могу решить, когда мне пора, а когда нет. Я тебе вроде как не жена…

Все бы отдал, лишь бы не видеть выражения лица Толика в этот момент. Триумф — первое слово, какое приходит на ум.

— Значит, ты не идешь? — Я взглянул на Свету. Та даже не удостоила меня взгляда. — Что ж… Как знаешь. Я в столовую. Подходи.

Я быстро пошел через школьный парк, зло срывая на ходу листья. Но, отойдя метров двести, все-таки остановился и принялся ждать. Света догнала меня минут через пять. «Все равно ведь пошла, — подумал я. — Лишь бы сделать по-своему!..»

От школы до военторговской столовой было шагов пятьсот. Это расстояние мы прошли медленно и молча. На крыльце столовой меня ждал еще один неприятный сюрприз.

— О, Светик, привет! — воскликнул появившийся перед нами в дверях какой-то молодой лейтенант. — Что-то давненько ты в нашей компании не появлялась.

— Да все дела, Сереженька, все дела… — Света окинула его кокетливым взглядом. — Как поживает ваш Стасик?

— Отлично поживает. О тебе регулярно спрашивает.

Я не знал, кто такой этот Стасик, но мгновенно возненавидел его. Я и так весьма мало знал о личной жизни Светы, но теперь вдруг подумал, что совершенно не в курсе, как проводит досуг моя подружка, помимо тех редких минут, что мы бываем вместе. Да и вообще, насколько она мне подруга?.. Когда мне было двенадцать лет, я собрался с духом и предложил ей дружбу. Просто сказал: «Давай дружить?» А в таком возрасте эти слова означают примерно то же, что и «будь моей девушкой» в подростковом. Тогда она ответила: «Давай». С тех пор я искренне верил, что это соглашение в силе во веки веков. И лишь теперь впервые задумался: так ли это?

Стоя в сторонке и слушая какой-то полуинтимный треп Светы и лейтенанта, я готов был провалиться сквозь землю и совершенно не знал, что думать и как себя вести. Но лейтенант решил все за меня. Заметив мое присутствие, он понял, что Света не одна, и, окинув меня пренебрежительным взглядом, повернулся ко мне задом, отгородив от подружки. Их и так с трудом слышный щебет стал еще тише. Окончательно почувствовав себя лишним, я ворвался в столовую.

— Че вылупились? — злобно бросил я глядящим со стен столовой деревянным уродам, неумело вырезанным на барельефах каким-то бездарным солдатом-срочником.

Я побрел вглубь зала, маневрируя между сидящими за квадратными столами и размеренно жующими офицерами в потертых «хэбэ». Тишину столовой нарушал лишь стук ложек о тарелки. Ноздри раздражал приторный запах сдобы и еще чего-то съестного.

— Денис, проходи сюда! — окликнула меня мама из-за стойки. На лице все та же Мона Лиза, только уставшая и румяная от кухонного пара.

Я миновал стойку и направился на кухню. На пути у меня возникла худощавая женщина с подобранными под белую косынку рыжими волосами.

— Жених, где невесту потерял? — весело спросила она. — Где моя Светка-то?

— Сейчас придет, — хмуро ответил я, усаживаясь за стол.

«Невеста» появилась вскоре: на губах какая-то загадочная улыбка, глаза сверкают. Но, когда ее взгляд встретился с моим, он тут же потух. Она, не произнося ни слова, села рядом и взяла ложку.

— Если я чем-то обидел тебя, прости, — тихо сказал я, глядя в тарелку.

— Да нет, что ты… — Света нервно дернула плечами. — И вообще, прекрати все время извиняться. Меня это уже бесит.

— Ладно, больше не буду. Извини.

Света сверкнула глазами, но промолчала. Мы оба без аппетита ковырялись ложками в супе.

— Слушай, Денис, а вы с этим Анатолием давно знакомы? — наконец нарушила она молчание.

— С девятого класса. Он тогда в одиннадцатом учился. Мы вместе в тренажерный зал ходили.

Да, было время, мы действительно вместе с Толиком ходили в тренажерный зал. Я предпринимал очередную попытку все-таки научиться стоять за себя. Он — чтобы все девчонки видели, как играют его мышцы под майкой, когда он бегает по спортзалу на уроках физкультуры. Дернув несколько раз штангу, Толик тут же оказывался у зеркала: словно измерял, на сколько миллиметров у него увеличился какой-нибудь бицепс или трицепс. Мы занимались вместе около полугода, потом Толик окончил школу и уехал учиться в Погорск. Вскоре бросил тренировки и я, после того как в тот же зал ни с того ни с сего записался Митрохин. Конечно же, ходить он начал туда из-за меня. Видимо, не хотел упускать возможности лишний раз меня помучить.

— И как он? — равнодушно глядя в тарелку, спросила Света.

— Толик?.. Нормальный парень. Мы с ним всегда ладили. А что?

— Да так, ничего… — Света задумчиво пожала плечами. И тут же спросила, видимо, стараясь сменить тему: — Кстати, сегодня вечером дискотека в школе. Ты пойдешь?

— Ну… — смутился я. Честно сказать, я всегда терпеть не мог подобные мероприятия и никогда их не посещал. Да и Света об этом знала…

— Значит, мне одной идти? — Она в упор посмотрела на меня. — Или найти кого-нибудь, кому не лень со мной потанцевать?

Я быстро взглянул на нее и отвел глаза.

— Я зайду за тобой в четыре, — сдался я.

— Вот и отлично. — На губах у Светы мелькнула торжествующая улыбка. Как у кинолога, собака которого наконец-то правильно выполнила команду.

Вдруг Света резко отодвинула тарелку и встала.

— Светуль, а ты чего не поела? — окликнула ее мать.

— Я не хочу, мам. Дома поем, — раздраженно бросила та и быстро направилась к выходу.

Выйдя из столовой, я уже собирался отправиться домой, как вдруг вспомнил о предупреждении черного человека, назвавшегося отцом Федором. Уж не знаю, что мне желал сообщить старый детсадовский сторож Гулков, но все же я решил заглянуть к нему. Мало ли что?..

Раньше я никогда не бывал дома у этого безумного старика, но почему-то всегда представлял его жилище чем-то вроде логова колдуна. Повсюду висят магические обереги, на столе разложены колбы и таинственные артефакты, на полках громоздятся пыльные толстенные старинные книги, а одна из них — самая огромная — обязательно лежит раскрытой посреди какого-нибудь алтаря, и в дрожащем пламени свечи на ее страницах мерцают загадочные письмена… Да, именно такая обстановка возникала у меня в голове, когда я, прогуливаясь по поселку, проходил мимо жилища повернутого на чертовщине старика Гулкова.

Однако, переступив порог, я очутился в обычной избе с вполне привычным интерьером, какой можно увидеть в большинстве домов нашей необъятной страны. Из всего перечисленного, пожалуй, были только книги, да и то не толстенные старинные, а вполне обычные современные в глянцевых обложках. Правда, их названия ярко говорили о нездоровой одержимости их владельца: «Таинственные существа», «Энциклопедия: ведьмы и колдовство», «100 версий гибели человечества» и тому подобные…

«Не хватает только пособия по лечению шизофрении, — подумал я и тут же осекся. — Сам-то хорош. Наверное, нечто подобное подумают и обо мне. Уверен, любой попавший на мою „базу“ решил бы, что я сумасшедший: книги о космонавтике, плакаты с изображениями лунной поверхности, макеты космических кораблей и разбросанные на столе чертежи… Я, небось, выгляжу гораздо одержимее этого старикашки. Особенно в глазах жителей поселка, которые не видят дальше своего забора и не смотрят по телевизору ничего продвинутей сериалов. Неудивительно, что меня не любят…»

— Очень рад, что вы соизволили заглянуть ко мне, молодой человек, — с какой-то позапрошловековой вежливостью встретил меня старик. Он, верно, воображал себя не иначе, как положительным героем романа какого-нибудь Брема Стокера. — Не желаете отведать чаю?

К черту прелюдии. Я перешел сразу к делу:

— Один человек сказал мне… — И тут я заметил сидящего в кресле отца Федора. — Да. Вот он сказал мне, что вы о чем-то хотели со мной поговорить.

— Да, хотел… — Старик сконфуженно переглянулся со священником. — Понимаете, какое дело… Тот человек, которого вы у себя приютили, он… он… не человек!

Я насторожился.

— Что значит «не человек»?.. А кто же он?

— Он… он вампир!

Я думал, что у меня случится припадок.

— До свидания, я пошел, — сказал я, с трудом сдерживая новый приступ смеха. И направился к двери.

— Постойте! Выслушайте… — Старик Гулков скользнул между мной и дверью.

— Если вы выпустите меня немедленно, обещаю не заявлять в милицию, — уже спокойнее сказал я.

— Выслушайте нас! — дрожащим голосом вскричал старик, глядя на меня выпученными безумными глазищами. — Я понимаю, это звучит дико. Но от этого зависит безопасность членов вашей семьи! Простите ли вы себе, если однажды, вернувшись домой, обнаружите полностью обескровленными их тела?

— Пропустите!

Старик не шелохнулся, наоборот, еще крепче вцепился костлявыми пальцами в дверной косяк.

— Пожалуйста, дайте мне пять минут. Я все объясню, — взмолился он.

Его голос звучал так взволнованно, что я испугался: «Еще чего доброго удар хватит этого старикашку…»

— Ладно. У вас пять минут, — сказал я и, разувшись, прошел в комнату, укоряя себя за то, что вообще согласился прийти в этот дом. «Знал же, что старик не в себе. Чего, спрашивается, поперся?..»

— Сядьте, я хочу вам кое-что показать, — предложил Гулков. — Думаю, эти кадры заменят любые долгие объяснения.

Я позволил себя усадить на диван. Старик включил стоявший напротив дивана телевизор, вставил в видеомагнитофон кассету. Шипящий бело-серый экран дрогнул, появилось изображение комнаты: голые стены, сквозь лишенное шторок окно ярко светило солнце. В комнате толпились люди, одетые во все черное, что делало их как две капли воды похожими на отца Федора. Запись была явно любительской. Вдруг раздались надрывные вопли. Камера повернулась, и теперь стала видна распахнутая дверь, а за ней — коридор, в конце которого на полу сидела полуобнаженная девушка. Рыжие волосы растрепаны, белая рубашка изодрана так, что видна грудь. Я заметил, что ее запястья стягивают ремни, а от застегнутого на шее ошейника тянется длинный поводок. Девушка билась в истерике и вжималась в угол темного коридора.

— Это что, видео садомазохистов? — Я с подозрением взглянул я на старика. Но тот лишь молча кивнул на экран, мол, смотри, что будет дальше.

А дальше несколько человек в черном схватились за поводок и потащили девушку к светлой комнате. Та завопила еще надрывнее, упираясь в косяк ногами и связанными руками. Кто-то из черных людей подошел и каблуком сбил с косяка мешающие втащить ее в комнату ноги. Девушка упала, и ее поволокли за поводок к окну.

Это не было похоже на постановку. Я возмущенно посмотрел на старика — тот оставался невозмутимым. Я снова взглянул на экран.

Девушку тащили к окну. Ее крик превратился в безумный хрип. И тут я заметил, что ее тело, выглядывающее из-под рваной рубахи, приобрело какой-то красноватый оттенок, словно чрезмерный загар. На коже стали вздуваться волдыри, будто ее окатили кипятком. Воздух при этом подернулся черной дымкой, как бывает, когда на костре подгорает шашлык.

Я отвернулся, с трудом сдерживая тошноту. Заставил себя снова повернуться к экрану.

Лежащее на полу тело теперь походило на жертву пожара, какие порой показывают в новостных хрониках. Лишь остатки обгоревшей одежды напоминали о том, что это — все та же девушка. Она уже не кричала, лишь слабо стонала. Остатки ее кожи и мяса продолжали медленно тлеть и плавиться, во многих местах обнажились кости.

— Я могу перемотать, если хотите, — предложил старик и, не дожидаясь ответа, включил ускоренный просмотр.

С тела на экране пропали остатки кожи, исчезло почерневшее мясо — растаяло, как плавится застывший жир, затем стали разваливаться кости. Старик нажал на паузу, когда в кадре осталась лишь горка рассыпанного по полу серого пепла среди оплавленных лоскутков одежды.

— Впечатляет, — с трудом проглотив ставший в горле ком, сказал я. — Честно говоря, неплохо для любительского кино. Выглядит довольно правдоподобно…

— Вы думаете, это кино? — Гулков в упор посмотрел на меня.

— А вы думаете, что это реальные кадры убийства вампира? — с усмешкой ответил я.

— Хорошо. Если не верите, взгляните еще вот на это.

Старик взял с полки какой-то сверток, положил на стол и аккуратно развернул. Там оказался обломок челюсти какого-то зверя, быть может, собаки или волка: из кости торчали несколько острых клыков.

— Это фрагмент челюсти вампира, — пояснил старик. — Можете рассмотреть поближе.

Я взял кость в руки, повертел. Ничего особенного. С таким же успехом я мог откопать берцовую кость коровы и заявить, что нашел динозавра. Чтобы получше рассмотреть, я поднес обломок к глазам и повернулся к падающему из окна солнечному свету. И вдруг раздался странный едва уловимый шум, какой бывает, когда закипает на сковороде масло. Я ощутил жжение на пальцах, словно держал не кость, а неостывший уголек.

— Ого! — прошептал я.

Кость в моих руках начала темнеть и рассыпаться.

— Отойди от солнца! — дернул меня в сторону старик. — Это единственный экземпляр, очень редкий. Обычно от вампиров не остается ничего, кроме пепла.

Я бросил обломок челюсти обратно на платок. «Это трюк, — думал я. — Эффектный, но всего лишь трюк!» Я пытался припомнить уроки химии: есть ли какие-нибудь вещества, способные так вести себя под воздействием солнечного света? Но так ничего и не смог вспомнить. И все же это не значило, что такого вещества нет и что все это не ловкая подделка.

— Ну, предположим, даже если вампиры действительно существуют… В чем лично я сомневаюсь… С чего вы взяли, что Рутра — кровосос?

— Рутра, — хмыкнул отец Федор. — Он так себя назвал?

— Да, а что?

— Как известно, вампиры, оборотни и другая подобная нечисть до того, как стали иными, были людьми. Так вот, некоторые из них считают, что вампиризм — это как бы изнанка жизни, то есть жизнь наоборот. Попробуйте прочитать имя Рутра в обратном порядке.

— А-р-т-у-р… Артур! — поразился я. Так просто. И как это я раньше не догадался? — И все же имя тоже ни о чем не говорит. В детстве я любил называть себя Гагариным, но от этого не стал первым космонавтом.

— Значит, вам нужны еще доказательства? — вскричал отец Федор, вскакивая с кресла. Он так резко выдернул руку из плаща, что я подумал, будто он меня ударит. На самом деле он что-то вынул оттуда и обрушил на стол. — Вот вам доказательства! Эта фотография сделана посвященным из нашего Братства в Погорске неделю назад.

Я подвинул к себе фото. На нем было лицо человека, пытавшегося рукой прикрыться от фотовспышки. Ему это плохо удалось, так что я сразу его узнал. Это был Рутра. Из его полуоткрытого рта торчали… белые кончики острых зубов!

— Чушь, — воскликнул я, отодвигая фото. — Фотомонтажом сейчас никого не удивишь. Еще проще, чем видео. К тому же, будь он тем, кем вы его называете, он давно бы набросился на меня и растерзал. Ведь так?

— Откуда вы знаете, что ему не нужно большего? — парировал старик Гулков. — Быть может, заводя дружбу с вами, он ищет пути к гораздо большему количеству жертв? Он проберется в ваш дом и будет пить вас каждую ночь, словно клоп, пока в ваших жилах не иссякнет последняя капля крови!

Кровь ударила мне в лицо. Я вдруг подумал о своей семье. А что, если старик прав и Рутра действительно подбирается к ним?

— Я не знаю, где вы его прячете, — тихо сказал старик. — Но пока на улице светло, за судьбу своих близких можете не беспокоиться. Главное, ни под каким предлогом не пускайте его в дом. Вампир никогда не зайдет в жилище, пока его не пригласят. Вы же, я надеюсь, пока что этого не сделали?..

Я начал лихорадочно вспоминать, действительно ли я не сделал этого…

— Что вам от меня нужно? — все еще сомневаясь, спросил я.

— Мы не требуем, чтобы вы вступали в схватку с этим существом. Да вам, честно сказать, оно и не по зубам. К тому же, я вижу, вы боитесь ошибиться — наказать невиновного. Вот, возьмите это… — Старик вложил мне в руку какой-то предмет. — Это мел. Нет, не обычный. Заговоренный. Вам нужно всего-навсего нарисовать вокруг места, где прячется это существо, вот такие символы… Я начерчу их вам на бумажке. Эти знаки запрут монстра в его же убежище. Мы же придем ночью, чтобы не привлекать лишнего внимания, и сделаем все, что нужно…

— А если вы ошиблись?

— Ну, тогда ни ему, ни вам ничего не грозит. Для обычных людей этот мел — просто мел, а символы — просто символы.

Я положил мел в карман и молча направился к двери.

— И еще… — Старик удержал меня и сунул мне что-то в руку. — Возьмите это. Пригодится.

Я взглянул на ладонь и увидел маленькое деревянное распятие.

— Если вы поймете, что мы правы, не мешайте нам, — сказал отец Федор. При этом в его голосе мелькнула какая-то одержимость. Да это и понятно, если учесть, кто такой этот Рутра. Но, с другой стороны, если он ошибается и Рутра — обычный человек… Подобное желание убить его похоже на одержимость маньяка.

Очутившись на улице, я хотел прямиком помчаться домой. Но, взглянув на часы, заметил, что времени уже — без пятнадцати четыре. Я же за Светой обещал зайти!.. И тут я впал в ступор: так куда же мне идти? Если я не пойду на дискотеку, Светка наверняка обидится, будет пару недель на меня дуться… если вообще не бросит! О последнем я боялся даже подумать. Лишиться Светы для меня казалось пострашнее смерти. Но, с другой стороны, если этот самый Рутра действительно какой-нибудь маньяк-вурдалак?.. Хотя, пока на улице день, он точно с чердака не выберется… Если он на самом деле вампир, конечно. Ну а если не вампир, так и бояться нечего. И я быстро зашагал в сторону Светиного дома.

Я так боялся опоздать, что очутился у ее двери без десяти четыре.

— Она ушла уже, — удивленно воскликнул открывший дверь ее отец. — Вы разве договаривались с ней вместе пойти? Странно, она мне ничего не сказала…

Я помчался к школе. Пробежав пару переулков, наконец увидел свою подружку.

— Ах, это ты!.. — растерянно воскликнула Света. — Я решила чуток пораньше выйти…

Мы медленно пошли рядом. Молча. Я старательно отгонял мысль, что она специально вышла пораньше.

Вдруг Света остановилась.

— Знаешь что, Денис. Ты иди сам. Я позже подойду.

— Что-то случилось?

— Просто я забыла… Ах да, мы же с Валькой договаривались встретиться.

— Так давай к Валюхе вместе зайдем.

— Нет! — Как-то чересчур резко оборвала она. И добавила мягче, заметив мою растерянность: — Нам с ней поговорить нужно — о своем, о женском. Могут же у нас быть свои секреты?..

«Просто она стесняется идти туда со мной», — мелькнула мысль. И тут же другая возразила: «С чего ей тебя стесняться, дурень? Вы же с ней дружите с четвертого класса! К тому же она сама настаивала, чтобы я за ней зашел…»

— Вас пождать? — спросил я.

— Иди, Денис. Иди, — нервно отмахнулась Света. — Увидимся в актовом зале.

И пошла в обратную сторону. Я постоял какое-то время, провожая ее взглядом. Дождавшись, пока она скроется за поворотом, я неспешно побрел к школе. По пути я думал о том, что же происходит между мной и Светой. Я знал, что до сих пор нравлюсь ей. Я неоднократно замечал это в ее взгляде, порой у нее даже пропадал обычный лед в голосе и она становилась, как в прежние годы, веселой и милой. Иногда она даже с увлечением слушала мой полунаучный треп о звездах, лунных базах и перспективах космического кораблестроения. И вдруг, в какой-то момент, она вздрагивала, словно просыпалась, и вдруг становилась холодна, начинала язвить и высмеивать мои мечты, говоря, что ракеты проектируют гении, рожденные в интеллигентных семьях профессоров и с материнским молоком впитавшие склонность к наукам. Мои же космические потуги — инфантильные мечты великовозрастного балбеса, которому пора бы уже спуститься на землю. И чем ближе к школьному выпускному, тем холоднее становились ее слова и болезненнее подколки.

Рассказывать о самой дискотеке мне не хочется, и не буду. Я давно не люблю родную школу во всех ее проявлениях, и мероприятия, порой проходящие в актовом зале, не исключение. Грохот музыки, учителя с приклеенными улыбками, делающие вид, что не замечают аморально задирающихся юбок своих учениц и пьяных вдрабадан учеников. Еще бы, ведь бухают-то те не на виду — где-нибудь в туалете. И все это не считая скользких улыбок Митрохина и ему подобных. Чтобы угодить Свете, я все-таки пришел на школьную дискотеку — но как же мне хотелось уйти!.. Однако Света с первых же минут ясно давала понять: если я свалю, она обидится. При этом она не подарила мне ни одного медленного танца. Более того, все эти несколько мучительных для меня часов она делала вид, будто мы вообще не знакомы. А потом я и вовсе увидел ее в компании Толика, который неизвестно каким образом пробрался в школу (обычно пускали лишь учеников). В общем, пришлось мне торчать до конца дискотеки. Благо школьные мероприятия заканчиваются не слишком поздно и часов в девять завхоз провозгласил, что актовый зал закрывается. Народ издал протяжный недовольный вопль. Похоже, я там был единственным, кто обрадовался окончанию этого шабаша и вперед пьяной и потной молодежи поспешил к выходу.

Мы со Светой наконец выпали из пропахшей духами и перегаром школы и не спеша пошли по дорожке в сторону дома.

— О, вот вы где!.. — раздался окрик позади.

Я обернулся и злобно скрипнул зубами. Нас догонял Толик.

— Вы на Северную? Пойдемте вместе, нам по пути…

Я всю дорогу молчал, с ревностью наблюдая, как весело хохочет Света над тупыми шутками ни на миг не умолкающего Толика. Все бы отдал в тот момент, лишь бы он исчез, испарился, сгорел, сквозь землю провалился. На веки вечные! При этом мне казалось, что и Толику, и Свете доставляет удовольствие мое хмурое молчание. Он все больше сыпал глупыми остротами, она все громче хохотала. Мне стало не по себе при мысли, что одного из этой парочки я искренне считал другом, вторую — подругой.

Наконец мы дошли до долгожданного перекрестка, где наши дороги должны были разойтись. Но не тут-то было: Толик вдруг повернул вместе с нами!

— Тебе разве не в ту сторону? — уже не скрывая ярости, спросил я.

— Ах, ну да, точно! — воскликнул Толик, театрально треснув себя по лбу. — В такой чудесной компании чуть мимо дома не проскочил. Но, надеюсь, мы еще увидимся?

— Может быть, может быть… — с удовольствием улыбнулась Света. Вопрос явно касался лишь ее одну.

— Кстати, можно еще в Дом культуры сходить, — предложил вдруг Толик. — Там как раз дискотека только начинается.

Я напрягся.

— А что, может, правда прогуляться? — воскликнула Света, испытывающее взглянув в мое раздосадованное лицо. И рассмеялась: — Ладно, пойдем домой. Я на сегодня уже наплясалась.

— Как знаете. Тогда пока. — Толик протянул мне руку.

Я нехотя ее пожал.

— Целоваться не будем? — Он многозначительно взглянул на Свету.

— Не заслужил еще, — с улыбкой ответила та. — До скорого!

И она горделиво пошла дальше.

Я было направился следом, но Толик удержал меня за руку.

— Слушай, Дениса… Ты не сильно обидишься, если я с твоей подружкой разочек… Ну, ты понял?

— Чего? — Я бросил на него свирепый взгляд.

— Да ладно ты, ладно… Шучу, — рассмеялся Толик. — Чтобы я у кореша девушку увел… Что ж я, чмо последнее, что ли? Ну, давай, догоняй свою подружку.

Я догнал.

— Что он у тебя спросил? — Света с любопытством взглянула на меня.

— Так, ничего особенного, — ответил я, чувствуя, как кровь все еще стучит в висках.

— А-а… — Она многозначительно пожала плечами и прибавила шаг.

Не понравилось мне это ее «а-а…».

Мы расстались у ее калитки. Я дождался, пока за Светой захлопнется дверь, и не спеша поплелся домой. И тут я вспомнил, кто сидит у нас на чердаке. Уже начало смеркаться! Я что было сил рванул к дому. Мои пальцы нервно сжимали в кармане волшебный мел.

Ночь

Первое, что я сделал, зайдя во двор, — обошел по кругу сарай и везде, где только смог, нарисовал рекомендованные стариком Гулковым символы.

«Не мало их? — с тревогой подумал я. — А то выберется еще…»

И тут же сам над собой рассмеялся: «Веду себя так, словно поверил во всю эту рассказанную старым маразматиком чушь…»

«А если не поверил, так зачем тогда рисую?»

«Да так… На всякий случай…»

На этот самый «всякий случай» я начертил еще несколько символов и, окинув взглядом изрисованный мелом сарай, подумал: «Каким же идиотом я, наверное, сейчас выгляжу. Хорошо, хоть не видит никто… Или видит?» Взгляд с опаской метнулся по сторонам: кругом пустынно, лишь вечерний полумрак. Зато теперь мне стало мерещиться, что за мной кто-то наблюдает.

«Быть может, священник и старик Гулков решили проследить за мной и убедиться, как я выполню их совет?..»

«Или Рутра заметил, чем я занимаюсь и теперь подстерегает в темноте?..»

— Или это у меня просто начинается мания преследования?.. — пробурчал я и недоверчиво взглянул вверх, туда, где в конце лестницы виднелась дверка чердака.

«Так лезть туда или нет?»

Подумав, все-таки начал медленно карабкаться по ступенькам.

«Во-первых, если я не приду, Рутра обо всем догадается. Во-вторых, это я его притащил, поэтому мне с этим и разбираться…»

Я добрался до дверцы и заколебался.

«А в-третьих, все это может оказаться просто бредом и Рутра — обычный человек, скрывающийся от кучки сумасшедших!»

Я толкнул дверку и осторожно заглянул внутрь. Рутры на чердаке не оказалось!

Меня пробил озноб. Забравшись на чердак, я мигом обшарил все углы. Глупое занятие: будто и так при включенном свете не видно, что там пусто? Я даже в сене порылся: вдруг он прячется? Никого! Снова метнувшись к дверце, я оглядел с высоты чердака округу. На улице совсем стемнело, меня окружал лишь мрак.

«Быть может, он просто ушел?..»

И тут меня поразила догадка. Лестница! Я ведь убирал ее в сторону, когда уходил. Она же оказалась на месте!..

Мигом соскользнув на землю, я ворвался в дом и остолбенел: Рутра сидел за кухонным столом вместе с моими матерью и отцом.

— Здорова, Дениса! Чего не сказал, что такого хорошего человека на чердаке прячешь? — весело воскликнул отец. — У него вот деньги нашлись. Решили выпить за знакомство…

Я продолжал растерянно стоять у порога.

Отец между тем поднял стопку, брякнул ею о стакан сидящего напротив Рутры и отправил ее содержимое в свою ненасытную глотку. У моего отца в категорию «хорошие люди» попадал любой, кто способен проспонсировать пьянку. Рутра пригубил, поставил стакан и вперился в меня ответным взглядом.

«Но как?.. Кто его сюда впустил? — билось у меня в голове. — Старик же сказал, что вампир не может прийти без приглашения!.. Если он вампир, конечно…»

— Между прочим, это я его нашла! — словно отвечая на мой вопрос, похвасталась вбежавшая в кухню Аленка. — Я сразу поняла, что Дениска кого-то на чердаке прячет. Вчера вечером аптечку искал. А утром я видела, как он еду в банку набрал и к сараю понес. Я папке сказала.

— Да, Вячеслав нам уже рассказал, как ты его вчера раненого подобрал и первую помощь оказал, — подключилась мама. — Молодец, сынок!

— И этот самый Вячеслав, наверное, рассказал также, отчего был ранен? — спросил я, сверля Рутру взглядом. Тот отвел глаза.

— Конечно, — ответила мать. — Он на мотоцикле в Погорск ехал и в аварию попал. Мотоцикл в болоте утонул, а сам он с трудом до поселка добрался. Если бы не ты, непременно бы умер от потери крови. Ты молодчина, Дениска! Всем бы такое сердце, как у тебя! Ты ему так здорово оказал помощь, что даже скорую вызывать не пришлось. Да и Вячеслав отказался… Вот только не понимаю, для чего его было на чердаке прятать?

— Не знал, как вы отреагируете. Но теперь-то, я вижу, вы его в дом пригласили! — Я специально сделал ударение на слове «пригласили». Мне показалось — или Рутра при этом вздрогнул?

— Ага. Когда Аленка нам про твоего гостя рассказала, мы его сразу же домой и привели.

— Днем?

— Днем.

Я вздохнул. Если он смог днем уйти с чердака, какой же он на фиг вампир?..

— Правда, его еще так сильно знобило, но это и понятно: человек перенес такую травму… — продолжала мама. — Так что пришлось ему одеяло дать. Так он, закутавшись с головой в одеяло, с чердака и спустился… Что-то случилось? — встревожилась мать. — Что-то ты бледный какой-то… Ты не заболел?

Я мотнул головой, а сам схватился за дверной косяк, чувствуя, как подкашиваются ноги. Неужели Гулков и тот священник правы?!.

— Ладно, хватит уже базар разводить. — Отец снова наполнил стопки. — Спас, не спас… Домой, не домой… Какая уже разница? Давай еще по одной!..

— Я пропущу, — ответил Рутра.

Он встал и пошел прямо на меня. Я невольно отступил и зажмурился. В горле защекотало от ощущения, что туда вот-вот вцепятся кровожадные клыки…

«Убежать? А как же мама, Аленка, отец?..»

— Пойдем поговорим, — сказал Рутра, вместо того чтобы разодрать мне горло.

Я с трудом отцепился от косяка и на бесчувственных ногах поплелся следом за ним на улицу.

«Там-то он меня и прикончит. А потом вернется за сестренкой и родителями!..»

Но мы благополучно миновали двор и остановились в дальнем его конце между забором и сараем. Я постарался встать так, чтобы отрезать ему единственный выход.

«Только через мой труп!..» — И от этой героической мысли внутри у меня еще больше похолодело.

— Денис, ты извини, что я вот так вот, без спроса, ворвался к тебе в дом, — неожиданно спокойно заговорил Рутра. — Я понимаю, что и так слишком злоупотребляю твоей добротой. Но, когда твоя сестренка забралась на чердак, что мне было делать?..