Белый Волк

Холодный октябрьский вечер. Нудный мелкий дождь, который день, сеется с осеннего неба, превращая землю под ногами в сплошную хлябь. Освещения тут, как никогда не было, так, вероятно, никогда и не будет. Во всяком случае, в этом веке, я думаю. Уличные фонари кончились там же, где и асфальт. Там, где закончили когда-то строить новые дома. Они подступали к этому месту с разных сторон, где-то следуя направлениям старых извилистых улиц, а где-то сметая все начисто. Эти новостройки съели почти все деревянные дома в этом районе. Старая пожарная часть стала чистым недоразумением, таким же реликтом, как окаменевшие яйца динозавров в горах, они там лежат, но никто уже не знает, когда и зачем они там появились.

Но в самом центре этой застройки, по какому-то недоразумению, сохранились несколько домов моей улицы. Дома моего деда давно уже нет, как нет и самого деда. И пса. На этом месте — пустырь. Вокруг него — сплошные заборы темных «замороженных» строек, а рядом с заброшенными домами, отмечавшими пересечение двух, некогда существовавших здесь, улиц стоит, чудом сохранившийся, деревянный столб со скрипучим железным фонарем наверху. Он раскачивается на холодном осеннем ветру и, время от времени, бросает лучи света на покосившиеся заборы и разбитые окна.

Я иду вдоль домов, с трудом нащупывая твердь под ногами. Когда-то мне, совсем, не нужен был свет, чтобы найти тут дорогу. Но прошло уже двенадцать лет с тех пор, как я последний раз шла здесь. Правда, в другую сторону. И обещала себе, что никогда больше не появлюсь в этом месте. Но время течет, и все изменяется. И мы тоже. И теперь я решила что, во что бы то ни стало, найду этот дом. И войду в него. Потому, что у меня есть цель.

И дом, наконец, вырастает из серой пелены дождя. Удивительно, что из огромного частного сектора, уцелел именно он. Такой же серый и мрачный, каким я видела его последний раз, ранней весной, двенадцать лет назад. Даже окна у него, похоже, целы, просто, закрыты ставнями. Я толкаю калитку в покосившемся заборе, но она заперта. Дверь над низким крылечком — тоже. Но, не похоже, чтобы тут кто-нибудь жил. Я спускаюсь с крыльца и, в темноте, пытаюсь нащупать на нем доску, которая должна сдвигаться в сторону. Отодвинув ее, засовываю руку под крыльцо. Крючок от засова там, на своем месте. Остается только открыть дверь и войти. Я на минуту застываю на крыльце, почти передумав заходить. Но, раз уж, я решилась и пришла, то надо идти до конца. Я уже готовилась вставить крючок в отверстие в двери, как послышался звук подъезжающей машины, свет фар мелькнул совсем рядом.

Я спрыгиваю с крыльца и прижимаюсь к забору, пытаясь укрыться за массивным столбом, на котором держатся высокие ворота. Встреча в таком месте, в темное время суток, ничего хорошего не сулит. К счастью, машина останавливается на углу, и ее фары гаснут. Надо бы потихоньку убраться, подобру, поздорову. А то, если попаду на какую-нибудь разборку, то рискую получить, в лучшем случае, шальную пулю. Но меня раздирает любопытство. А любопытство сгубило кошку. Кому же это понадобилось, тащиться именно сюда в такое время? Враждующие группировки, обычно, предпочитают встречаться там, где есть лучший обзор местности. А сбросить труп можно было и на какой-нибудь из строек, в начале квартала.

Открывается дверь машины, из-за нее выскальзывает высокая худая фигура. Парень подбегает к дому и опускается на колени возле крыльца, в том самом месте, где несколько минут назад стояла я. Сердце у меня заколотилось так сильно, что я испугалась, вдруг его стук услышат? Это мог быть кто-то из тех, кто приходил сюда ранее, однако же, любой, кто жил в подобных домах помнит, где хозяева любят хранить крючок. Поэтому, я решаю, еще немного понаблюдать. А парень, не замечая меня, некоторое время шарит под крыльцом, а затем, чертыхнувшись, поднимается на ноги. И тут свет полной луны, пробившись сквозь косматые тучи, падает ему на лицо.

— Алешка! — я не смогла сдержать крик, выступив из тени.

Дальше все разворачивалось стремительно и на уровне инстинктов. Он, не раздумывая, прыгнул на звук, проводя знаменитый выпад Мастера. А мое тело, столь же инстинктивно, провело соответствующую подсечку. Алешка, задев об крыльцо и налетев на меня, плюхнулся прямо в грязь.

— Уймись, Хорек! — рявкнула я, уже сидя у него на спине.

Он, наконец-то, узнал меня, и, ужом выскользнув из захвата, сгреб меня в объятия:

— Инь! Ты здесь! Не может быть!

Я невольно улыбнулась ему в ответ:

— Это, и в самом деле, я! И раз мы здесь, то нам стоит войти в дом. А если ты меня выпустишь, я найду-таки крючок, который ты у меня выбил.

— Я никуда теперь тебя не отпущу! Я слишком долго тебя искал! А на крючке я, только что, лежал, — торопливо отвечает Алешка, улыбаясь во весь рот.

Затем он присаживается на корточки и пытается нашарить на земле крючок одной рукой, не выпуская при этом из другой мою руку. Я опускаюсь рядом:

— Я никуда не сбегу, раз уж, пришла сюда и сама тебя окликнула. У меня, ведь, была возможность тихонько смыться, но я ею не воспользовалась.

Хорек нашел, наконец, крючок и, подняв голову, посмотрел мне в глаза:

— Я, наверное, все еще не могу поверить, что это — не сон!

Щенячья радость, светившаяся в его серых глазах, заставила меня смутиться. Я забрала у него крючок и, поднявшись по покосившимся ступенькам, отперла дверь. Она с натужным скрипом отворилась, и изнутри пахнуло нежилой сыростью. Поежившись, я прошла внутрь. Здесь, все же, кто-то побывал: дверь в противоположном конце коридора, ведущая во двор, была приоткрыта. Алешка, чертыхнувшись, метнулся в сторону кухни. Ну, конечно, что же еще могло привести его сюда, как не, спрятанный под полом, арсенал. А Хорек — один из немногих, кто знал, что и где. Дойдя за ним до кухни, я увидела, что Алексей, выдвинув из-под мойки ржавое помойное ведро, ощупывает старые половицы.

— Без монтировки или гвоздодера тут делать нечего. Балу забивал, — бросила я, проходя дальше по коридору.

Следующая дверь вела в ванную комнату. Небывалая вещь для старого частного дома. Но на то это и дом старой барыни. Толкнув скрипучую дверь, заглядываю внутрь. Здесь все осталось на своих местах: неподъемная чугунная ванна, старая фаянсовая раковина и древний «титан». В него, сначала, необходимо было натаскать ведрами воды из колонки, затем долго топить дровами или углем, но зато потом можно было умыться горячей водой или даже принять ванну. Княжеская роскошь. Правда, неподъемная. Потому, видно, и осталось все на месте стоять. А вот, всякие там, алюминиевые тазики и рукомойники исчезли. В цветмет, наверное, посдавали. Я метнулась к старенькому деревянному шкафчику над треснувшей фаянсовой раковиной. То, что я искала, все еще было там. Надеюсь, я не ошиблась. Спрятав найденное в карман куртки, я вышла в коридор. Со стороны кухни раздавались скрежещущие звуки. Видимо, Хорек добыл-таки монтировку и теперь вскрывал пол под мойкой. Я тяжело вздохнула и решилась подняться по лестнице на второй этаж.

Старый паркетный пол совсем рассохся и громко поскрипывал под ногами. В скудном свете луны, пробивающемся сквозь щели в ставнях, кое-как удалось рассмотреть бывшую гостиную. Она почти пустая: старый запылившийся диван и перевернутый столик в углу. Аппаратуру, конечно же, кто-то вывез. Старье, по нашим временам, но, все ж, какая-никакая ценность. Бара-холодильника тоже не было, вместе с напитками, естественно. Не завидую я тем, кто их потреблял. А вот в следующей комнатке — все на своих местах. Старый круглый стол с венскими стульями. И даже пианино. Ну, кому в наше время такая музыка нужна, это во времена моей юности каждый второй музыкальную школу посещал… А оно даже не полированное. А то, что инструменту уже больше века, так это -неочевидная ценность. Новые времена, новые нравы. Скользнув по нему рукой, я нерешительно трогаю дверь, ведущую в спальню. «Ты решила пройти до конца!» — напоминаю я себе.

Дверь вдруг, со скрипом, подается вовнутрь, словно приглашая войти. Свет луны, льющийся сквозь не плотно прикрытые ставни, освещает старую софу у стены, чертя на ней неясные силуэты. До боли знакомая вещь. Ее, насколько я помню, еще Волк привез, заменив ею, стоявшую на том же месте, кровать умершей бабушки. Дверца старого гардероба приоткрыта. Глупо надеяться, что оставленные много лет назад вещи все еще там, но заглянуть любопытно. Там, конечно же, остались только пустые деревянные вешалки, да на дне, в пятне бледного света, лежал какой-то клочок ткани. В сумерках, царящих в комнате, непонятно было даже, какого он цвета. Но что-то заставило меня поднять его и поднести к окну.

Ну, конечно! Шутница-судьба опять закладывает петли! На моей ладони лежал красный цветок с моего последнего бального платья. Я судорожно сжала руку. Надеюсь, само платье не принесло такого же несчастья своей новой владелице, как мне в свое время. А потому, что — черное. Боль тех дней, вместе с глубоко спрятанными воспоминаниями, вновь поднимается из глубины души. Ужасно хочется выбежать из комнаты или выскочить из окна. Но от себя-то не убежишь! И окно не слишком высокое.

Но тут я улавливаю сзади чуть слышные шаги. Он хорошо научился скрадывать шаг, и если бы не предательские половицы, то я, задумавшись, могла бы и пропустить. Но чувство чужого присутствия не подвело.

— Входи, Хорек, не стесняйся! — приглашаю я его, не оборачиваясь, когда он остановился в дверях.

— Тьфу, пропасть! Хорошо, хоть не сказала свое, обычное, «Учись ходить тише»!» — сконфузился Алексей.

Не только моя это, конечно, присказка, а еще и Волка, ну, да, ладно.

— А ты научился, на самом деле. Я, просто, ждала, что ты придешь! — я попыталась подбодрить его, по старой памяти.

— Ждала сейчас или вообще? — что-то изменилось в его голосе, когда он подошел и остановился у меня за спиной.

Неудобный вопрос. Мне так не хочется опять обижать его, и врать не хочется. Поэтому я просто обернулась к нему и, уткнувшись в плечо, прошептала:

— Я рада, что ты пришел!

Алешка сжал меня так, что хрустнули кости:

— Я так долго шел к тебе, Инь! Все, эти годы я верил, что однажды вернусь и найду тебя! Даже там, в горах, когда никто из них уже не верил. А я знал, что не могу умереть, не увидев тебя снова, не убедив, что теперь я достоин тебя!

О, господи! Так я, оказывается, своим уходом из стаи подтолкнула его пойти на эту войну, потому, что он не считал себя достойным встать со мной рядом. А достойна ли я такого чувства? И что теперь правильно делать?

— Ты сломаешь мне кости, Алешка! — я попыталась пошевелить плечами.

— Ой, прости, Инь! Я все, опять, сделал не так! — такое искреннее огорчение зазвучало в его голосе, что я, высвободившись и стряхнув с плеч промокшую куртку, вновь шагнула к нему и обняла руками за шею.

— Ты и не представляешь себе, насколько много значит для меня твое возвращение! — прошептала я.

И это — правда. А затем, слова уже были не нужны.

— Так, все-таки, зачем ты сюда пришла, Инь? — Хорек снова задал этот вопрос, как только мы сумели немного отдышаться. — Я очень хотел бы верить в судьбу или предопределение, или хотя бы в то, что каким-то древним богам надоело слушать мои мольбы и проклятия. И я готов убить любого, кто встанет между нами. Но ведь, зачем-то ты сюда пришла? Если тебе, всего лишь, был нужен арсенал, так мы можем поделиться.

Опять эти неудобные вопросы. Я поерзала на софе и повернулась к нему лицом, постаравшись не вылезти при этом из-под двух влажных курток, где я только-только начала согреваться:

— Нет, я не за арсеналом вернулась. А вот, ты-то, явно, за ним пришел. Давай-ка, рассказывай, что там у тебя приключилось, ведь, это, все на самый крайний случай оставляли!

— Ну, это длинная история, ноги издаля растут, — Алексей явно замялся, как бы, не зная, с чего начать.

Или решая, чего и сколько мне стоит рассказывать.

— Ну, так давай с самого начала! С кем именно ты, там, в горах оказался? — спросила я, обрадовавшись, что удалось переключить разговор со своей персоны, и поудобнее устраиваясь у него на плече.

Хорек тяжело вздохнул и, вновь, покрепче, прижал меня к себе:

— В итоге, мы там оказались впятером: я, Кот, Лис и, конечно, Дин и Че. Вообще-то, это — благодаря им и рекомендациям Мастера, мы с остальными ведущими в Рязанском училище и оказались. Сами-то Дин и Че в Афганистан попросились сразу после того, как в вузе офицерское звание получили. А в Рязани ускоренные курсы переподготовки проходили. По нашему старому профилю. А затем — в горы. А после училища и мы к ним присоединиться сумели.

Я зло фыркнула в ответ:

— Молодцы, направляющие! Да, им за такую протекцию ноги мало переломать!

Тут Алешка, весьма ощутимо, вздрогнул и горячо заговорил, глядя мне прямо в глаза:

— Зря ты так, Рысь! Это для нас не самым плохим вариантом оказалось! Мы ведь, все равно бы туда попали. Хоть, ты про вуз и говорила, но туда-то, с нашими знаниями, то ли возьмут, то ли нет, а в училище с нашей подготовкой — с руками отрывали. И попадали мы оттуда не просто в пехоту, а, как бы, в элитные войска. И, опять же, под крылышко ветеранов уже. А это значительно повышает шансы на выживание. И Че, в целом, хорошим ведущим оказался. Правильным, как ты. Он-то, в нашем с ним последнем походе, на себя все худшее и принял. Посчитал, что раз командир, то он за всех в ответе, если что не так. Его чутье никогда не подводило. И в тот раз, как чувствовал, что незачем нам на то место встречи возвращаться. Но приказ есть приказ. Так Че, все же, нам велел в укрытии посидеть, а сам вперед пошел. Его-то первым взрывом и накрыло.

Я подскочила на софе и, вцепившись Хорьку в плечо, закричала:

— Что с ним? Он жив?

Алешка, вновь, обнял меня за плечи и попытался успокоить:

— Да, жив он, Инь! Его ж, так просто, не убить. Хотя, сам он, на данный момент, за благо это не считает. Ему тогда позвоночник сильно повредило, в госпитале полгода провалялся, теперь едва ходит. Хорошо хоть, я в тот же госпиталь попал, сумел его там поддержать. Нас с ним комиссовали сразу после госпиталя, а через несколько месяцев наши войска из Афганистана, и вовсе, вывели. Дин с ребятами в числе последних уходили. И тоже после этого из армии ушли. А здесь мы с Че мастерскую по починке мотоциклов сорганизовали. Он, ведь, в этих железных конях каждый винтик знает. Ну, и машины починяли, заодно. Но как-то, все чаще, задумываться начинали, что не там и не с теми мы воевали. Уж, очень здесь, за время нашего отсутствия, все изменилось. Вся страна словно с ума сошла, ничего святого, кроме денег не осталось. А молодежь пошла — сплошные отморозки, без чести и совести, куда там мы в свое время. Бьют себя в грудь: «Мы, мол, спортсмены!» А сами обирают мелких предпринимателей. Такие вот, уроды, на нашу мастерскую и наехали. Платите — или мы ее сожжем. Да, я бы ее сам, вперед, сжег, чем им платить, но у Че тогда совсем никакой зацепки в жизни не останется. А тут еще такая незадача: Дин с ребятами из города уехал. Решили все вместе по стране поездить, мотоциклы обкатать, которые восстановили, наконец. Мы с Че вдвоем остались. Я через байкеров весть своим попытался послать, да, когда еще дойдет. Сегодня вечером эти бритоголовые опять приезжали, пригрозили, мол, если не договоримся, то завтра они мастерскую и сожгут. Вот, я сюда и кинулся: вдруг осталось, чем их встретить. Если не отстоим мастерскую, хоть, не так обидно будет. А здесь ты, как раз, оказалась.

Он шумно выдохнул и замолчал. Выговорился. Я же стряхнула его руки с плеч и принялась натягивать, не успевшую высохнуть, куртку:

— Тогда, какого черта, мы тут сидим? Собирай железки и поехали к Че. До завтрашнего вечера еще уйма времени, успеем что-нибудь придумать. А нас теперь трое, так это — целая армия, притом ветеранов. Выстоим, куда там каким-то малькам с нами тягаться! А там, глядишь, и Дин с ребятами подтянется.

Хорек тоже вскочил, но отрицательно замотал головой:

— Я не хочу тебя в это втягивать, Инь! Это — не твоя война!

Я только возмущенно фыркнула в ответ:

— А кто тебя спрашивает? Мой статус ведущей никто не отменял, и не тебе приказы мне отдавать! Мне в этой жизни тоже терять, особо, нечего, а еще одни руки и умная голова вам пригодятся.

Алешка ухмыльнулся во весь рот и, рявкнув «Есть, командор!» вприпрыжку поскакал вниз по лестнице. Как много в нем еще осталось от того мальчишки, которого я когда-то в Структуру привела. Раз, путь указан — надо действовать! Или мне, просто, всегда легче давалось решения принимать? То, что дано от рождения, никуда не уходит. Не зря, видно, Волк меня ведущей, а затем направляющей выдвигал. Я застегнула до конца куртку и, нащупав в кармане цветок и тюбик, тоже спустилась вниз. Жизнь продолжается.

Старенькая темно-синяя «копейка», на которой приехал Хорек, оказалась, несмотря на ее ржавый корпус, весьма резвым созданием. Пока мы ехали по пустынным темным улицам, Алешка рассказал, что они с Че собрали ее, практически, из металлолома. Что и неудивительно. Они с Че — парни рукастые и грязной работы никогда не боялись. Не то, что та нынешняя молодежь, которая хочет всего, сразу и побольше. А также, чтобы ручки работой не замарать. Ну, зачем же, действительно, горбатиться, если все, что тебе нужно, можно просто отнять. Особенно, если именно так вся правящая верхушка поступает. И вот, этот-то жизненный подход мы так старались донести до нашего народа из свободной Европы и Америки в период перестройки и гласности? Донесли! И народ таки перестроился! А те, кто не сумел или не захотел, выходит — дураки и лохи?

Такие невеселые мысли бродили у меня в голове в то время, что я слушала рассказ Алешки об их злоключениях после возвращения на родину. Единственное, что им совместными усилиями удалось-таки выбить из государства, в уплату за честное «исполнение интернационального долга» — это крохотную однокомнатную «хрущевку» для Че, взамен частного дома в бывшем нашем районе, снесенного в то самое время, пока он был на войне. Да, и то, получилось это лишь потому, что они всей группой ходили по кабинетам, стуча кулаками и потрясая наградами. Сам Че на такое никогда бы не пошел. А жить в «двушке» с матерью и семьей младшей сестры — тоже не подарок. В этой квартирке они с Алешкой сейчас и обитали. Бывший командир и его адъютант. Или больной и сиделка. Кому как больше нравится.

Для Хорька этот вариант также взаимовыгодным оказался, так как его многолюдному семейству после той четырехкомнатной квартиры, что выделили еще в «эпоху застоя», ничего больше не перепало. И теперь она превратилась в шумную коммуналку, где, даже и без умершего пьяницы-отца, приткнуться было негде. Не очень нас, всех, прежний строй устраивал, но этот новый — и вовсе, не подарок.

На второй этаж пятиэтажной «хрущевки» Алексей, как на крыльях, взлетел, несмотря на тяжелую сумку. Я поднималась гораздо медленней не потому, что навыки бега потеряла, просто, на душе было неуютно. Перед глазами стоял прежний, веселый и бесшабашный, Че, который всегда искрился энтузиазмом и выдумкой, мой верный друг. Именно у него я искала поддержки в тяжелой жизненной ситуации. А теперь, видимо, пришел мой черед долги возвращать. Поэтому, когда Хорек, открыв своим ключом дверь, оглянулся на меня, я улыбнулась ему в ответ и бодро шагнула вперед.

— Хорек, где тебя, черт подери, носит?! — услышала я уже в крохотной прихожей и увидела Че, который тяжело поднимался со стула, опираясь об угол облупленного кухонного стола.

— Рысь! — он тоже увидел меня и шагнул вперед.

И пошатнулся. Но не упал. То есть, почти упал, в мои объятия.

— Ну, здравствуй, связной! С возвращением! — прошептала я, уткнувшись носом ему в шею и крепко обняв руками.

— Здравствуй, ведущая! Сколько лет, сколько зим! А ты совсем не изменилась! — ответил Че, отодвигая меня, чтобы рассмотреть получше. — Вот, только виски поседели, — добавил он, отодвигая с лица, выбившуюся из пучка, прядь волос.

— Чья бы корова мычала! — парировала я.

И правда, как много седины появилось в твоих жестких волосах, которые, опять, успели отрасти до плеч, мой верный связной. Но, в целом, его невысокая, но сухая, жилистая фигура осталась прежней. Вот, только в глазах поселились усталость и боль. Но с этим-то я знаю, как бороться, проверено на себе. Для начала — не замечать и толкать вперед, а там, глядишь, и прежнее вернется. Сзади громко звякнуло железо, видать, Хорек бросил на пол тяжелую сумку.

— А встречу, как бы, обмыть полагается! Или у вас ничего, кроме чая, не водится? — нарочито бодро спрашиваю я Алешку.

— Обижаешь, Рысь! — ухмыльнулся он. — Че в этом деле — большой специалист!

Нырнув под мойку, Алексей вытащил оттуда большую оплетенную бутыль:

— Чистый, как слеза! Двойной перегонки!

Ну, конечно же, самогон. Со времен антиалкогольной компании он теперь почти в каждой квартире поселился.

— А вот, с закусью — хреново! За хлебом-то я забыл забежать! — расстроился он, открыв двери полупустого кухонного шкафчика.

— Но, что-то же, даже у вас должно было заваляться! — сказала я, обернувшись к Че.

— Что-то должно. Постное масло еще осталось. И мать как-то раз пшенку приносила, но мы ее варить не умеем, в сплошной комок вечно слипается, — смущенно чешет он в затылке.

Мужчины, что с них взять!

— Уже кое-что! А, если у вас еще найдется пара картофелин и луковица, то будем варить кулеш! — бодро отвечаю я.

Кулеш — это коронное блюдо моей прабабки, которая пережила две мировые и одну гражданскую войны, а также голодные 20-е годы в Поволжье. Тогда не то, что собак и кошек, но, по ее словам, и людей есть не гнушались. Кулешом она называла полужидкое блюдо, в которое кладут крупу и все, что найдется в доме, а также все те травы, что удается собрать в окрестностях. Не очень сытное, зато горячее. И семью выручало во все голодные годы. «Если в доме нет еды — сварим кулеш!» — это была ее любимая присказка. Кто бы мог подумать, что это умение понадобится мне в отсутствии глобальной войны, холеры и вселенской засухи. Но перестройка похуже войны оказалась. Как говорится, ломать — не строить! Вот только, и на выходе — обломки!

Луковица, действительно, нашлась. Вместо трав, для вкуса, пошел бульонный кубик. А четыре крупные картофелины Хорек, поторговавшись, выменял у соседа по площадке на стакан самогонки.

— Хороший он мужик, только пьющий. Зато, картошки летом много насажал. А самогон у Че лучше получается! Даже первач. У нас с ним бартер, — рассказывал Алексей, снимая кожуру тонкой длинной стружкой.

Этому он еще в своей многодетной семье научился, а теперь пригодилось. Я в это время помешивала лук с постным маслом на сковородке, украдкой поглядывая на Че. Меня радовало, уже хотя бы то, что он пока еще не приложился к бутылке, значит, самогон у них, и в самом деле, в основном, для обмена. А то, в наше-то время, эта отрава не только многих моих знакомых из седла выбила, но и в могилу уже загнала. Стаканы наполнились, лишь после того, как подоспел кулеш.

— Ух, вкусно-то как пахнет! И на вкус ничего. А сами мы никогда бы не догадались, — похвалил Хорек, зачерпнув обжигающего варева.

— Да, уж! Вам женщины тут, явно, не хватает, — заметила я, оглядывая заваленную запчастями и другими неопознанными железками квартиру.

— Да, и куда тут еще и женщину девать? — мрачно ответил Че.

К своему стакану он едва-едва прикоснулся, как, впрочем, и мы с Хорьком.

— Да, и кого, на мою пенсию, содержать удастся, — продолжил он, глядя, как прозрачная жидкость колышется в стакане, который он продолжал держать в руке.

— Так, вроде бы, у вас с ремонтом неплохо получалось. Машинка-то какая резвая вышла, — я понимаю, что разговор переходит в решающую стадию.

— Ну, это, я думаю, уже в прошлом! — Че, все же, снова отпивает из стакана.

— Вот уж, никогда бы не подумала, что ты без боя сдаться способен! — пошла я в атаку.

— Нас слишком мало, чтобы победить, — ему, видно, очень горько признавать свое бессилие.

— А вот, в семьдесят девятом тебя не очень волновало, когда мы вдвоем против группы Инесс выходили! — парировала я.

— Это — не твоя война, Инь! — тьфу, черт! И этот туда же.

— А та — твоей не была! Ну, и если уж разговор на принцип пошел, то ты меня ведущей признал, а это значит — не тебе мне путь указывать! И, как бы, раньше у меня неплохо получалось и планы строить, и народ за собой вести! И я не вижу, что тут, принципиально, поменялось, у вас, лишь, опыта прибавилось! А потому, давай, заканчивай с самокопанием, и займемся детальной проработкой завтрашней встречи. Место действия — известно. Ресурсы нашей стороны — тоже. С их — предположительно. Остаются различные детали, с них и начнем, — уверенность в своей правоте — суть половины успеха.

А детали, и впрямь, дело важное. А иногда определяющее.

Обсуждение предстоящей операции затянулось далеко за полночь. На тот момент решили, что здесь мы ничего нового уже не придумаем, остальное будем решать на месте. Че, явно, оживился. Еще бы не дымил, как паровоз, совсем бы, все как в старые времена. Некоторые разногласия вызвало распределение мест для ночлега. У них-то из спальных мест, кроме жесткой лежанки, которую, специально для Че, сколотил Дин, имелась только одна раскладушка, да несколько матрасов на антресоли, на которых и размещалась вся остальная компания, ежели тут на ночь оседала. С постельным бельем они, особо, не заморачивались. Мальчишки, что с них взять.

Хорек начал судорожно рыться по каким-то коробкам, разыскивая, что бы мне кинуть на матрас, и усиленно предлагая свою продавленную раскладушку. И вдруг, кинулся ко мне с радостным воплем:

— Я ее нашел!

Я недоуменно посмотрела на него, но взяла протянутый мне предмет. Когда же я развернула замасленный кусок брезента, то увидела у себя на ладони, до боли знакомую, шляпную булавку. У меня, аж, волосы на макушке зашевелились. Петля судьбы сжималась все туже.

— Где ты ее взял? — прошептала я, погладив пальцем тонкое трехгранное лезвие.

— Ну, я ж и говорю — нашел! — Хорек, опять, улыбается во весь рот. — Я, ведь, к дому Волка часто приходил. Внутрь не входил, потому, как ты не велела, но в округе все излазил. Нашел ее однажды. Подумал — отдам, когда встречу. Она со мной все горы прошла, и не раз помогала.

Че утвердительно кивнул:

— Да уж! Хорь ею виртуозно владеть научился! И кидать, и колоть!

Прав был Волк, такие вещи без дела лежать не любят. Я повертела ее в руках и отдала обратно:

— Так пусть, она у тебя и дальше живет, раз, нового хозяина сама выбрала!

А спустя почти сутки, мы с Хорьком судорожно сновали по дому Волка, пытаясь привести в более — менее жилой вид нашу старую базу. Мне удалось-таки убедить их в том, что, даже при самом удачном исходе, в свою квартиру им некоторое время лучше не возвращаться. А Дину с ребятами можно записку оставить. И загрузить в машину все обогревательные приборы и одеяла. Электричество в старом доме сохранилось, а вот, с отоплением — проблема. Старую печку снесли, когда газовое отопление проводили, а теперь и газа не стало. И вот сейчас, после того, как мы закрыли окна изнутри картоном, вместо занавесок, и расставили плитки и нагреватели, тут стало светло, и даже чуть теплее, чем снаружи. Затем я решила стереть во всех комнатах многолетнюю пыль и привлекла к этому делу Хорька, благо, стоявшая с незапамятных времен неподалеку, водопроводная колонка все еще работала. Наверное, это — какой-то особый, женский инстинкт — пытаться навести уют в любом своем пристанище, даже самом временном. Так логово превращается в дом.

Че же достался наряд по кухне. Денег у нас, особо, не прибавилось, как и продуктов, поэтому варили все тот же кулеш в большой кастрюле. Правда, оказалось, что на кухне Че — не самый лучший в команде специалист, в отличие от других сфер применения. Несмотря на свою травму, он не только стрелял без промаха, но даже автомобиль водить ухитрялся. А вот, кашеварить у него не очень получалось. И, чтобы не пригорел, собранный из последних продуктов, кулеш, я выслала ему в помощь Алешку, пока сама уборку заканчивала.

Окинув удовлетворенным взглядом лежанку, которую я соорудила для Че в смежной с гостиной маленькой комнатке, я отнесла в спальню Волка свою сумку, в которой, кроме смены белья и зубной щетки с полотенцем, были, лишь, толстая тетрадь и небольшая шкатулка, и решила спуститься вниз, проконтролировать, как там дела на кухне.

Там я обнаружила одного Хорька, который, обжигаясь, пробовал, уже начинающее густеть, варево.

— А куда ты своего командира подевал? — спросила я, после того, как тоже сняла пробу.

— В сени покурить пошел. На своего коня, я думаю, любуется, — усмехнулся Алексей.

Улыбка у него вышла невеселая.

— Хандрит, опять! — сделала я вывод. — Пойду-ка, и я, воздухом подышать.

Че, и в самом деле, был в сенях. Он стоял там, опираясь на невысокую полку, предназначенную для ведер с водой, и смотрел сквозь дверной проем во двор, где стоял его «конь». То есть мотоцикл, который сюда Хорек из мастерской перегнал. Машина теперь тоже здесь стояла, но смотрел Че, конечно же, на мотоцикл. И я даже точно знала, о чем он думает. О том, что, вероятнее всего, он никогда не сумеет обкатать это громадное сверкающее чудо, которое восстановил своими руками, из остова трофейного немецкого мотоцикла. Так больно мечтать о том, чего не может быть никогда. И это не прибавляет желания жить. И как мне это все знакомо. Ну, что ж, направляющая — вперед!

— Знатный конь получился! Здорово он сегодня Хорьку помог! — сказала я, подойдя поближе и опершись о другую сторону дверного проема.

— Судьба, видно, у меня теперь такая — другим коней собирать. А мне летать охота, — с горечью ответил Че и, в очередной раз, глубоко затянулся.

От его выдоха я сразу закашлялась:

— Завязывай ты с этим делом! Не только себя, но и других этим дымом в гроб вгоняешь!

Че криво усмехнулся, глядя на меня, и щелчком послал сигарету в ближайшую лужу:

— Тебе вредить не буду, а для меня — какая разница! Чем быстрей туда, тем лучше!

Я развернулась так, чтобы смотреть ему прямо в глаза:

— А тебе не кажется, что ты слишком рано руки опустил, ковбой?

Че скрипнул зубами:

— А тебе не кажется, что нету смысла жить, если из нее вырвано самое дорогое, то, что составляло смысл жизни?

А вот, эту ситуацию я проходила, и не раз. И потому-то, лучше других представляю себе его душевное состояние.

— Есть! Особенно, если ты в этой жизни кому-нибудь нужен! — я сделала шаг вперед, чтобы лучше видеть выражение его лица.

— Ну, конечно! Особенно — сейчас! Для семьи я — обуза. Ребятам без меня тоже только легче станет!

Че резко отвернул голову и закрыл глаза.

— Ты нужен мне, Че! — сказала я, делая шаг вперед и обнимая его за шею.

Он сделал шаг в сторону, пытаясь высвободиться, но пошатнулся. И вынужден был уцепиться за меня, чтобы не упасть. А мои губы были уже слишком близко. И я еще сильнее прижалась к нему, всем своим телом. Так себе, конечно, тело, одни косточки остались. Но я помнила, как Че на меня, временами, смотрел. В прежние годы. Правда, тогда со мной, всегда, были рядом Барон или Волк. Но я те взгляды помню, такое не проходит бесследно. Я не ошиблась и на этот раз. Связной ответил на мой поцелуй, хотя, только что намеревался уйти.

— Что ты делаешь, Инь! — прошептал он потом, отодвинувшись настолько, чтобы посмотреть мне в глаза, но продолжая крепко обнимать мои плечи.

— То, что ты всегда хотел, разве не так? — ответила я, встряхнув головой.

С волос соскочила заколка и звякнула где-то об пол. Отросшие за эти годы, волосы волной хлынули на плечи. И Че не устоял. Он запустил в них руку и вновь притянул мое лицо к своему:

— Это жестоко, Инь! Пусть, лучше бы, это оставалось несбыточной мечтой, чем начало сбываться сейчас, когда…

Че только скрипнул зубами, не сумев закончить.

— А я не вижу, что тебе мешает, — прошептала я, отступив к стене, и не отпуская его от себя.

У меня в голове промелькнуло, что я всегда подсмеивалась над сестричками, когда они уединялись со своими парнями в этом предбаннике, на узкой полке, а теперь сама оказалась в сходном положении.

Рев подъезжающих мотоциклов вернул меня к действительности.

— Похоже, Дин с ребятами приехали, — услышала я голос Хорька из дверей, ведущих в коридор. — Пойду, ворота им открою. Выдвигайтесь, потихоньку.

И он скользнул к, ведущим на улицу, дверям. Ходить он, и правда, тихо научился. Интересно, сколько он увидеть и услышать успел.

— И то, правда! Пойдем, ребят поприветствуем! — я спешно привела в порядок одежду, затем подставила Че плечо и покрепче обняла за талию.

А про себя отметила, что двигается он гораздо свободнее, когда о болезни своей забывает. И мы почти до входной двери добрались, когда он вдруг остановился и прошептал, крепко сжав плечо, на которое опирался:

— Спасибо, тебе, Инь, за все! Да, только этого места, рядом с тобой, Хорек больше моего достоин. Ведь, если бы не его вера в то, что он непременно выжить и с тобой встретиться должен, так не только меня, а и остальных бы здесь сейчас не было.

Опять самокопания!

— Пусть так, но я уверена, что знаю, как и тебе твое прежнее место в стае вернуть! Если ты только киснуть перестанешь и снова в себя поверишь! Вон, за последние сутки, сколько всего произошло, что ты несбыточным объявлял, — отрезала я и, вновь, потянула его вперед.

Когда мы добрались до выхода на улицу, то увидели, что Хорек уже открывает покосившиеся въездные ворота во двор, а помогает ему высокий плечистый парень. Его я сразу узнала, несмотря на бороду и, то, что длинные, волнистые, черные волосы были собраны сзади в хвост.

— Дин! Живой, чертяка! — я кинулась к нему, как только убедилась, что Че, сам, за дверной косяк ухватился.

Услышав мой голос, Дин развернулся и подхватил меня на руки, затем, как пушинку, закружил, подбросил и, поймав, прижал к себе:

— Рысь, ты! Здесь! Не может быть!

Когда-то он так же легко забрасывал меня на заборы и крыши.

— Ух, ты и медведь! Еще здоровей стал! — искренне восхитилась я.

— Я-то что! Ты на мальков посмотри — какие вымахали! — ответил Дин, опуская меня на землю.

И то правда, я уже отметила для себя, что Хорек не только Че перерос, но и с Дином почти сравнялся. А когда-то одного со мною роста был. Но Дин показывал сейчас не на него, а на двоих других парней, одетых в потертые кожаные куртки, что еще не слезали со своих мотоциклов. Из рассказов Хорька я уже поняла, что это должны бы быть Лис с Котом. Вот только, узнаю ли я их?

Подойдя поближе, я увидела, что, несмотря на прошедшие годы и всевозможные трудности и испытания, ребята, принципиально-то, не изменились, и, по-прежнему, соответствовали выбранным, когда-то, прозвищам. Невысокий, круглоголовый крепыш — Кот стал несколько побольше в каждом измерении, но, все так же, сверкал открытой белозубой улыбкой и был похож на «кота-в-сапогах» из старого мультика. Когда он спрыгнул с мотоцикла мне навстречу, то я сначала крепко пожала ему руку, а, затем, расчувствовавшись, горячо обняла преемника Рэт.

— Привет, смежник! С возвращением на базу, — поприветствовала я парня, с которым мы столько, когда-то, испытали, и которого я почти не видела после памятного штурма цыганских дворцов.

Кот, явно, стушевался от столь горячего приема, особенно, услышав хихиканье Лиса.

— И тебе привет, рыжая вредина! — я обернулась к нему, и, схватив за рыжую кучерявую шевелюру, чмокнула его в нос.

Этот подопечный Ласки и Князя всегда отличался ехидным и въедливым характером, но, по скорости реакции в непредвиденных обстоятельствах, с ним мало кто мог сравниться. И как же мало нас осталось! На глаза навернулись непрошенные слезы. Чтобы скрыть их, я отвернулась и преувеличенно бодро скомандовала:

— Загоняйте коней и двигайтесь на кухню, пока кулеш не остыл!

Спустя, каких-нибудь, 10—15 минут вся честная компания собралась на маленькой кухне, поедая кулеш и шумно делясь давними воспоминаниями и недавними впечатлениями. Хорошо хоть, мы такую большую кастрюлю наварили, что всем досталось. И плетеная бутыль из арсенала Хорька и Че тут пришлась, весьма, кстати.

Дин шумно негодовал, что они совсем немного опоздали, но «опять пропустили все веселье».

— Да, у меня чуть сердце не оборвалось, когда мы, сперва, к мастерской приехали, а там — только запертые двери и стреляные автоматные гильзы. А дома у Че — темные окна. Ладно, хоть, Лис догадался в почтовый ящик заглянуть и записку там нашел! — грохотал он, постукивая по столу своей помятой железной кружкой.

— Остынь, майор! Ну, не в дверях же ее было оставлять! — оправдывается Алешка.

— Да, он, просто, нам завидует, ведь, опять, в паре с ведущей поработать не удалось! — ехидно замечает Че, изрядно повеселевший после встречи с друзьями и пары кружек самогона.

Хорек только в кулак прыснул после такого заявления.

— А вы, небось, и впрямь, специально нас не стали дожидаться, раз, такая теплая компания собралась! — Дин, кажется, всерьез обиделся.

Похоже, он мне не простил те операции, в которых я, из двух связных, в напарники выбирала Че. Но мне была важна та степень бесшабашности и «отмороженности», которая и отличала Че от его названного брата. А Дину доставалась та работа, где важнее всего была выдержка. А Хорек — это, и вовсе, особая статья.

Мой первый ученик всегда умным и сообразительным был, не по годам. Ему, как старшему в своей многодетной семье, рано повзрослеть пришлось. Да, и уроки Волка и Дока даром не прошли. И как он, после всего этого, нормальным человеком остаться ухитрился? И даже война его не подкосила. А, может быть, вдоволь нахлебавшись человеческой злобы и подлости, начинаешь больше ценить те крупицы добра, что еще остались в этой жизни?

— Да, ладно тебе, Дин! Особо, ты ничего не пропустил. Всего-то и делов было — на пару автоматов и моток колючей проволоки! Я думаю, главное еще впереди, — успокоила я его. — Маловато их там было, пятеро всего, эти шакалы такими маленькими стаями не бегают.

Хорек согласно кивнул головой:

— Ведущая права, помимо тех, кого мы в речку скинули, ко мне до этого, предыдущим вечером, и другие приходили. В машине мы кое-какие документы нашли, можно попробовать выяснить — кто такие и где живут. А там, глядишь, и на оставшихся выйдем.

Остальные члены команды тоже согласились, что инцидент еще далеко не исчерпан.

— Однако, утро вечера мудренее, — вскоре закруглила я разговор, заметив, что Че уже задремал на стуле в углу, да, и остальные клюют носом.

Глядя на их, забрызганную грязью, одежду и осунувшиеся лица я поняла, что у них предыдущие сутки, тоже непростыми оказались — столько километров, одним махом, пролететь пришлось. Поэтому я предложила оттранспортировать Че на второй этаж в, приготовленную для него, вторую маленькую спальню, а самим распределить оставшиеся спальные места. Слава богу, старые диваны из дома никто не вывез, да, и кровать бабы Ани на первом этаже сохранилась, а спальные мешки путешественники всегда с собой возили. Я думаю, сохранности дома и мебели немало поспособствовала, замеченная мною днем, надпись на входной двери «Мое. Не влезай — убью!». Ее, как оказалось, Хорек сделал, перед тем, как на войну уйти.

— Я почему-то так и подумал, что стоит ее резервной базой сохранить, коль столько лет уже простояла. И где-то, в глубине души надеялся, что ты сюда вернешься, однажды. А то в окрестных домах, если не строители, то бомжи ночуют. А так — побоятся. И прав, ведь, оказался, — посмеиваясь, объяснил он мне свой поступок.

И я ему за это благодарна. Теперь у нас, опять, был общий дом. Да, и остальные парни рады, потому как, после того, как Дин отнес на руках Че на второй этаж, сам он, недолго думая, раскатал свой спальник в комнатке бабы Ани, на первом этаже, сбросил сапоги и захрапел, несмотря на, царившую здесь, промозглую стужу, предварительно пристроив в ногах свою верную гитару.

Я, лишь, усмехнулась тому, как быстро парни расслабились и скинули на меня обязанности ведущей, и предложила Коту и Лису поделить диван в гостиной и время дежурства, пообещав сменить часов в семь утра. А затем схватила за руку Алешку и увела в спальню Волка.

Непростое это место, слишком много у меня с ним связано. Вот, и сегодня, все не просто здесь оказалось. Сопротивление я почувствовала, еще когда Хорька за руку тащила. К тяжелому разговору-то я уже готова была, и даже знала, примерно, с чего он начнется. И я не ошиблась.

Войдя в спальню, я продолжила прерванную уборку, рассовывая по местам наши немногочисленные вещи, а Алексей остался стоять у входа, подпирая спиной дверной косяк. Я выжидала, давая ему возможность высказаться. И он не выдержал:

— Я много чего наговорил тебе при первой встрече, Инь! Я говорил, что готов убить любого, кто встанет между нами. Но я, на самом деле, никогда бы не смог причинить тебе боль, подняв руку на того, кого ты выбрала сама. А уж, тем более, встать между тобой и Че, ведь, ты нужнее именно ему!