Бесплатный фрагмент - Анархия разума

От автора

Творить всякое на бумаге я начал очень давно, лет в восемь, но активно занялся писательством только в 2012 году. Взялся писать рассказ «Капризы неба», но у персонажей оказались другие планы — они вынудили меня работать восемь месяцев, набить на клавиатуре почти пятнадцать авторских листов и неожиданно стать романистом в неполные двадцать пять. В 2013 я понял, что неплохо бы иметь в загашнике что-то кроме романа и коротких «нетленок» подросткового творчества. Тогда я и принялся за рассказы.

Прокрустово ложе короткой формы оказалось для меня крайне неудобным. Многие из написанных рассказов стали составными частями последующих романов или ушли в них целиком и никогда не будут выложены сольно. Другие же по-прежнему хранят в себе потенциал для развития в крупную форму.

Почти все из представленных работ были опубликованы в разных журналах и сборниках: в «Уральском следопыте», «Фанданго», антологиях «Аэлиты». Самой значимой я считаю публикацию рассказа «Элизиум Прайм» в октябрьском номере журнала «Наука и жизнь» в 2016 году. И всё благодаря участию в сетевом конкурсе, где на «Элизиум Прайм» обратила внимание Людмила Синицына, редактор литературного раздела.

Как и многие творческие люди, в годы юношеского максимализма я писал философские стихи. Но когда прозаик повзрослел, поэт почил. Навечно или нет — вопрос открытый. Но ничего нового в поэзии я не создавал с 2009 года, не считая короткого стихотворения для персонажа-поэта. Здесь из поэтических архивов представлена лишь малая часть, но дающая полное представление о тематике и стилистике лирического творчества автора.

К 2017 году я целиком сконцентрировался на крупной форме и решил, что самое время объединить всё лучшее из написанного в одном месте. Результат перед вами.

Рассказы

Одноразовые чувства

«Мы — дети Мегаполиса. Им порождённые, им же и сожранные. Урбанистический каннибализм. Настоящего ничего не осталось».

Я отбросил ручку и посмотрел на часы — четверть первого. Мы с Нат уже опаздывали на похороны на пятнадцать минут. Она жутко нервничала по этому поводу. Впервые за долгие месяцы я увидел проявление её естественных чувств.

— Иван, ты издеваешься? — простонала сестра с порога моей комнаты. — Церемония уже началась!

— Бьюсь о заклад, мы не единственные опаздывающие, — парировал я, не спеша убирая ежедневник в нижний ящик письменного стола.

Там же лежали запасы пластин. Я покопался и нашёл «скорбь», с трудом предпочтя её «веселью». Откровенно говоря, мне было плевать, но как-то нелепо запороть диплом за пять недель до защиты из-за пары шуток и улыбку от уха до уха.

— Надо ещё купить цветы, — напомнила сестра и недвусмысленно посмотрела на мирно покоящийся на столе бумажник. Мой бумажник.

— Вскладчину, — отрезал я и резко встал.

— Не-а. Ты — старший брат, пятикурсник, а я всего лишь второкурсница. Поэтому платить тебе.

Секунду поразмыслив, я безразлично бросил:

— Что ж, значит, пойдём без цветов.

— Нет! — Нат испугалась подобной перспективы и сменила тактику. — У меня осталась последняя тысяча. И ту заняла у Женьки.

Я без труда вытерпел её жалобный взгляд, но решил не раздувать из мухи слона.

— Чего тебе никогда не придётся занимать, так это наглости. — Выждав необходимую паузу, я добавил: — Ладно, сестрёнка, я оплачу.

В маленьком магазинчике цветов я нарочно долго выбирал подходящие варианты. Опоздание на пятнадцать минут никто бы не заметил, а вот больше — другое дело. Похоже, до Нат, наконец, дошло.

— Мы берём вот эти, — вмешалась она и указала продавщице на вазу с тёмно-красными розами. — Четыре штуки.

Я усмехнулся и отсчитал необходимую сумму. Университет уже виднелся по курсу, но я никуда не спешил. Нат распаковала пластину скорби и сунула под язык.

— Поторопись! — Она дёрнула меня за рукав и одарила вопросительным взглядом. — Почему ты не принимаешь пластину?

— Передумал. К чёрту скорбь! Я ненавидел этого жирного ублюдка, как и все.

Сестра тут же остановилась.

— Вано, не беси меня, — прошипела она.

— У меня нет цели тебя бесить, — честно признался я. — Но сегодня — никаких пластин.

— Хорошо. С последствиями будешь разбираться сам.

— Идёт.

Как и опасалась Нат, мы явились на церемонию одними из последних. Не желая оставаться на задворках, я взял сестру за руку и потащил вглубь толпы. Все как один — вырядились в чёрное и имели суицидально-депрессивные выражения лиц. На многих из них виднелись следы высохших слёз, у женщин — украшенные потёкшей косметикой. Посреди университетской площади стоял гроб, из которого, подобно припорошённому снегом холму, выглядывало пугающее размерами пузо. Отныне обретшее вечный покой от пицц и пончиков.

Началось действие принятой Нат пластины. Она смотрела на гроб, слушала проникновенную речь священника, и в любую секунду я ожидал, что она вот-вот разревётся, как и остальные.

— Скорбящие лицемеры, — проговорил я вполголоса. — Неплохое название для сегодняшнего дня.

— Что ты сейчас сказал?

Я повернул голову и увидел перекошенное от ярости лицо. По иронии судьбы рядом с нами оказалась группа ректорских любимчиков, именуемых всеми «голубками». Ходили слухи, что в фаворе у толстяка имелось несколько студентов, в основном — смазливых пареньков с хрупкими фигурками. Он гарантировал им светлое будущее, а они в качестве платы посещали факультативные занятия в его загородном особняке. Разумеется, об этом никто и никогда не говорил в открытую, учитывая вес толстяка. В прямом и переносном смысле. Но ведь теперь он — труп, пусть и по-прежнему очень тяжёлый, и правила игры поменялись, не так ли?

— Что слышал, голубок, — ответил я значительно громче, чем планировал. Не сдержался.

Свора шакалов ощетинилась, а один из них (вожак, не иначе) набросился на меня с кулаками. Толпа расступилась, священник замолчал. Я быстро успокоил тщедушного голубка двумя ударами в корпус и одним в челюсть. Скорбящие лицемеры ахнули, кто-то завопил о безобразии и отсутствии стыда. Остальные шакалы, к моему удивлению, не поджали хвосты, а бросились на меня всем скопом. Я насчитал пятерых. Двоим мне удалось нанести макияж, но и сам я отхватил пару-тройку укусов. Через несколько секунд нас разняли.

— Ты мертвец, Скорпинцев! — закричал один из уцелевших. Мне льстило, что он знал мою фамилию, хотя я его — нет.

В тот момент я уже понял, что влип, поэтому не стал сдерживать себя.

— Мертвец — твой дружок, — я кивнул в сторону гроба. — А я живее вас всех.

Стоит ли говорить, что было потом? Те самые последствия, о которых предупреждала Нат. Тем же вечером меня вызвали на ковёр к проректору, Николаю Павловичу. Вот уж кого стоило бояться. Этот двухметровый атлант единоличными решениями отчислял студентов едва ли не группами, за что удосужился прозвища Палач Никола. После каждой сессии он вывешивал в холле университета так называемый «список на расстрел». Лентяев он ненавидел больше всего.

— Ты — бунтарь, Скорпинцев? — спросил проректор, едва я перешагнул порог его кабинета.

— Прошу прощения? — не понял я.

— Что за дьявольщину ты устроил на церемонии? — Он выскочил из кресла, и я испугался, не накинется ли он на меня.

Такое уже случалось в его карьере. Благо, не со мной. Похоже, время пришло.

— Ты не принял пластину скорби, верно? — продолжил Николай Павлович, медленно приближаясь ко мне. Его стальной взгляд, по ощущениям, проникал в самые дальние уголки моего сознания.

— Верно, — подтвердил я и подумал про себя: «Прощай, диплом… Да и чёрт с тобой».

— А ещё прилюдно оскорбил покойника и его лучших студентов. Что, по-твоему, я сейчас намерен сделать?

Он стоял в полуметре от меня. Нет, не стоял — нависал. Я сумел оторвать тупой взор от пола и посмотреть ему в глаза. Тонуть, так с гордо поднятой головой.

— Полагаю, вы достанете «список на расстрел» и внесёте в него мою фамилию.

Никаких морганий и дрожащего голоса. Я внушил себе, что у нас игра, кто кого переглядит.

— Наверняка чертовски обидно сойти с корабля после пяти лет успешного плавания, в каких-то паре миль от берега?

«Хрена лысого ты угадал, дядя!» — едва не сорвалось с моих уст, но я сумел промолчать.

— А вот и не угадал! — неожиданно изрёк Николай Павлович. — Прежде всего, я пожму тебе руку. За искренность — самое дефицитное качество нашего общества.

Ожидая подставы, некоего особо извращённого перевёртыша, я не сразу, но всё же ответил на рукопожатие. Оно оказалось настоящим. Проректор прочёл не озвученный вопрос в моих глазах и заговорил:

— Думаешь, один ты ненавидел Антонова? Этого расплывшегося извращенца-педофила. — Он пожал плечами будто оправдываясь передо мной. — Ненависть приходилось скрывать, если ты не хотел лишиться работы и перспектив. Ты и сам молчал, не желая вылететь из университета.

— Выходит, я не отчислен?

Николай Павлович снова подошёл ко мне и положил руку на плечо:

— Будь жиробас жив, я бы вышвырнул тебя с позором, прилюдно и не раздумывая. Таковы законы мироздания, не обессудь. Но теперь он зарыт в могиле вместе со своими законами. Иди готовься к защите диплома, парень. Это куда важнее, чем обсуждать мертвецов.

Тут мне стоило сплясать лезгинку или подпрыгнуть на пять метров без шеста, но вместо этого я продолжал стоять, обронив лишь дежурное «отлично». Я ведь не принял пластину радости, чего же вы ожидали?

***

— Так и сказал?? — Нат выпучила глаза. Удивляться она ещё умела.

— Ну и дела, — протянул Макс, продолжая лениво листать спортивный журнал. И добавил, не поднимая головы: — Это событие надо отпраздновать.

Мы сидели на кухне вчетвером и пили чай. Макс встречался с Женей, подругой и сокурсницей Нат. Их отношения длились уже больше полугода, в то время как стандарт университета — пара-тройка месяцев, а у кого и дней. Но не думайте, что в мутных водах однодневных чувств завелись натуральные раки-однолюбы. Поэзия прошлого давно умерла, теперь царствовала скупая проза настоящего. Макс весил под девяносто килограммов при росте метр шестьдесят пять, а у Жени было лицо мартышки, у которой отобрали банан. Короче, мало кому, кроме друг друга, они вообще были интересны. Любому парадоксу можно найти объяснение.

— Тоже мне событие, — сказал я и махнул рукой. — Думаете, мне так важен этот диплом? Ещё один накопитель пыли очередного студента, чьё место в этом насквозь фальшивом обществе давно предопределено.

— О, началось! — Макс отбросил журнал на стол. — Иди выпей яда или спрыгни с крыши небоскрёба. Какого чёрта ты до сих пор обременяешь своим присутствием это фальшивое общество и вливаешь нам в уши свои депрессивные речи?

— У него просто творческий кризис, — тут же вставила Нат. — Сколько ты не можешь дорисовать «Закат в лагуне»? И как давно не написал ни одной рифмы?

— Очень долго и очень давно, — признался я.

— А всё потому, что Вано отныне предпочитает творить без пластин вдохновения, — пояснила Нат. — Он уже давно в стадии бесконечной ломки, но всё равно упорно противится неизбежности.

— Это печально, — сказал Макс, одарив меня лживо-сочувственным взглядом. — Боюсь, без них у тебя ничего не выйдет.

— А я слышала, — возразила Женя, — что если долго и постоянно стимулировать без пластин атрофированные чувства, то со временем они вернутся к естественному состоянию.

— Это всё сказки, — отмахнулся Макс. — Официально таких случаев пока не зарегистрировано, поэтому обратной дороги ни у кого из нас нет, — помолчав, он добавил свою любимую цитату: — Мы — дети Мегаполиса, а родителей не выбирают.

— Ты действительно настолько глуп, что веришь в официальные версии? — спросил я и вылил остатки чая в раковину.

— Даже если кто-то и слезает с пластин, то почему мы ничего не знаем о них? Где все эти герои? Одни только беспочвенные заявления, не подтверждённые фактами.

— Сдаётся мне, — предположила Нат, — Мегаполису нерезонно освещать такой героизм. Фактор несчастного случая и внезапного исчезновения личности никто не отменял.

— Вот об этом я и говорю.

— Нат абсолютно права, — сказал я и ткнул пальцем в мягкое плечо друга. — А ты, Рыхлый, говорил не об этом.

Немного поразмыслив, Макс продолжил наседать на меня:

— Но давай разберёмся с тобой. Ты ни с кем никогда не встречался, весёлым компаниям предпочитаешь уединение за холстом. А я твой единственный друг, да и то потому, что встречаюсь с лучшей подругой твоей сестры. И при этом к двадцати двум годам ты умудрился стать таким же зависимым от пластин, как и все остальные. Где логика, не пойму?

— Ошибки подростково-пубертатного периода, — процедил я и направился к выходу.

Однако Макс вошёл во вкус и не думал меня отпускать.

— Окей, допустим. Но а сейчас-то ты зачем продолжаешь свой бессмысленный бунт под названием «Иван Скорпинцев против всех»? Чего ради?

— Чего ради? — переспросил я и задумался. — Ради свободы.

Макс откинулся на спинку стула и закрыл лицо рукой:

— Пресвятые угодники, о какой свободе ты ведёшь речь?

— Он про общины натуралов, — снова за меня пояснила Нат. — Макс, разве ты не знал, что иллюстрирует «Закат в лагуне»? Влюблённая пара на берегу тропического острова. По-настоящему влюблённая.

— Общины натуралов? Вы серьёзно? — Макс натянул улыбку. Вышло неубедительно. — Так они тебя и приняли. Ведь ты для них — фальшивый человек, синтетик. Как ещё они нас называют?

— Да плевать как. Сейчас я могу быть для них кем угодно, главное — кем я стану завтра.

— О! — только и выдавил из себя Макс.

Я вернулся в свою комнату, закрыл дверь и уселся перед незаконченной картиной. Пошёл четвёртый месяц тщетных попыток завершить начатое. Оставалось, по сути, не так много работы, но, перестав принимать пластины, я боялся, что не смогу творить так, как раньше и испорчу картину. Этот страх болезненно впился в душу острыми когтями и не желал отпускать.

В тот день ничего не изменилось.

***

Защита диплома прошла успешно. Отчислили только самых тупых и ленивых. Я не удивился, узнав, что в список вошли почти все «голубки» усопшего ректора. Палыч не церемонился, получив власть.

Второй раз за пять лет я отправился на студенческую вечеринку в ночной клуб. Прошлый случился на первом курсе во время так называемого посвящения, после которого я твёрдо решил, что вечеринки — не моя стихия. Но на сей раз повод казался весьма убедительным. Как-никак выпускной.

Часа два мне было весело, я плясал на танцполе, шутил и смеялся. Затем, когда действие пластины веселья закончилось, я не стал принимать следующую, а взял два бокала виски и занял свободный диван в тёмном углу, где кислотной музыки и едкого сигаретного дыма было меньше всего. Время замедлило бег, я взирал на происходящее и думал о жизни и перспективах. О том, что, если ничего не изменится, мне, рано или поздно, предстоит влиться в струю. Устроиться на работу, которую я буду ненавидеть, пока не приму пластину интереса. Писать картины и стихи, пока однажды вечером, забыв напичкать себя вдохновением, я не посмотрю на них безразличным взором и не сожгу на костре. Жениться на девушке, которая будет любить меня по графику — восемнадцать часов в сутки и ни часом больше.

Я уже намеревался уйти из клуба, как в мой тёмный угол завалилось сразу человек восемь. Всем едва хватило места, пришлось тесниться.

— Мой друг художник и поэт, — заговорил Макс, устроившись рядом и обняв меня за плечо. — Отчего ты невесел?

— Устал, — ответил я и посмотрел на сидящую напротив девицу.

Лера Воробьёва. Я запал на неё (по-настоящему) на первом курсе и почти год не решался подойти, зная, что она всем отказывает. Её списку «отчисленных» позавидовал бы сам Палач Никола. Кстати, ходили слухи, что он тоже проявлял интерес. Одним словом, Лера Воробьёва была местной звездой. И она знала об этом. Большинство привлекала её красота, кого-то — её папа, до неприличия влиятельный отпрыск Мегаполиса, а мне казалось, что она та самая, которую я ждал все свои семнадцать лет. Мне представлялось, у нас много общего, ведь в отличие от большинства девиц, она не кидалась на шеи красавчиков, меняя их раз в месяц.

Само собой, я исписал уйму бумаги, рифмуя слова. Квинтэссенция же всех переживаний отразилась в одном четверостишье из «Мистера Пессимиста»: «Я бит судьбой не по заслугам, утюжен жизнью я слегка. По мне, как пахарь стальным плугом, проходит взгляд твой свысока».

Наивность так и пёрла из меня.

Когда я всё же решился подойти и поговорить с ней, случился казус в стиле дешёвой туалетной комедии. Я начал разговор не с банальностей, а завернул какую-то остроумную шутку, после чего мне на плечо нагадила чёртова птица. Как назло, всё происходило на парковке перед главным корпусом, где десятки заинтересованных глаз наблюдали за попыткой очередного Дон Жуана заинтересовать красавицу.

Девушка засмеялась, вытащила из сумочки миниатюрную салфетку, нацарапала на ней номер телефона и протянула мне со словами:

— Ты ведь этого желаешь? Можешь вытереть ею птичье дерьмо, но тогда даже не думай звонить мне. А можешь сесть в автобус обосранным. Позвонишь через пару дней, и если у меня будет хорошее настроение, я обещаю подумать насчёт свидания. Выбирай.

Она сказала это нарочно громко, чтобы как можно больше людей услышало. А я не верил ушам. В одно мгновение в моей душе рухнул замок любви и надежды, оказавшийся карточным домиком.

Я посмотрел на салфетку, затем на Леру. Заглянул в её глаза, излучающие торжество. Медленно и очень тщательно стёр белую субстанцию с пиджака той стороной, где был записан номер. Потом бросил комок к ногам девушки.

— У вас упало, — сказал я и зашагал в сторону остановки.

Да, это был удар по её самолюбию. Даю голову на отсечение — никогда прежде она не намекала парням на возможные свидания. Пусть и столь экзотическим способом. В дальнейшем мы никогда не общались и почти не пересекались, учась в разных группах. Через неделю она начала встречаться с пятикурсником, одним из самых завидных парней университета. Но он оказался всего лишь первым из многих в её списке.

Сейчас же, спустя четыре года, она сидела напротив меня и изучала, будто видела в первый раз.

— Не время для усталости, дружище, — сказал Макс. — У нас впереди длинная ночь и рассвет на природе.

— А у меня закат в лагуне, — ответил я и допил второй бокал виски.

— Ты надоел со своей картиной. Нянчишься с ней, как с раковым больным. Признай, без пластин вдохновения она так и останется твоим мертворожденным дитя.

— Это мы ещё посмотрим.

— Мне скучно, — вдруг заговорила Лера Воробьёва, вращая на изящном пальчике ключи от папиного «мерседеса». — Хочется влюбиться в кого-нибудь.

Парни разом оживились. Первым успел заговорить Макс:

— Кажется, мы с тобой не встречались за все пять лет.

— У тебя есть девушка, — напомнил я без особой веры в успех.

— Слава Богу, — шепнул он, — действие пластины любви к ней закончилось часа три назад, поэтому для меня это не проблема.

— Как же она отпустила тебя в клуб?

— Я перехитрил её — вместо «One day love» принял кратковременную пластину симпатии.

В этот момент мне захотелось врезать Максу по его самодовольной пухлой физиономии. Его спасла Лера.

— Максимка, мы с тобой не встречались, потому что ты был не в моём вкусе. А сейчас и подавно.

— Ну, спасибо. Я вообще-то пошутил. У меня есть девушка, зачем мне ты?

— Ах, ну да. — Лера вновь уставилась на меня. — А ты что скажешь, Скорпинцев?

Изображая безразличие, она отвела взгляд и стала набирать что-то в телефоне, не удержав при этом ключи. Они соскочили с её пальца и шумно ударились о стеклянный столик.

— У вас упало, — ответил я. — Вот что скажет Скорпинцев.

Никто из присутствующих не оценил иронию шутки, ибо не знал о первоисточнике. Кроме самой Леры. Я понял, что стал для неё целью номер один. Старым карточным долгом, обросшим процентами. Давно посаженной занозой, вдруг напомнившей о себе неприятным воспалением.

— Отойдём на минутку, — предложила Лера.

Мы расположились возле мужского туалета — самого романтичного места в городе.

— А ты всё помнишь старые обиды, — сказала она. — Прошло много времени…

— Угу, — перебил я, — и много парней прошло.

— А что в этом плохого? Опыт, знаешь ли…

— Натоптали малость.

Лицо Леры Воробьёвой побагровело. Как же мне это нравилось — вызывать у людей их настоящие эмоции!

— Как говорится, — продолжил я, — девушки мечтают найти парня с безупречным будущим, а парни желают встретить девушку с безупречным прошлым.

Девица хмыкнула:

— А знаешь, ведь это ты повлиял на меня в какой-то степени. Если помнишь, до того случая в конце первого курса мы были с тобой одной масти. Неприступные крепости падшего мира.

Конечно, я помнил. Потому и влюбился.

— Сожалею, что стал причиной твоего крушения. — Я облокотился спиной о стену и процитировал строчки своего старого стихотворения: — «Он бегущим потоком амурных ночей изливал для трофеев пылающих страсть, но в погоне любви лишь сжигал козырей, превращая их пепел в безликую масть».

Оценив удивлённый взгляд Леры, я пояснил:

— Это «Крик ловеласа». Написал года три назад.

— Ты написал? Парень, у которого и подружки никогда не было?

— С чего ты взяла?

— Так говорят.

Я замотал головой:

— Враньё. На совершеннолетие дядя подарил мне силиконовую куклу из секс-шопа. Не думаю, что она чем-то принципиально отличается от якобы настоящих.

— О, так ты ещё и женоненавистник? Любопытный экземпляр.

— Не для твоей коллекции.

— Ладно тебе, ломаешься, как старая дева. — Лера полезла в сумочку. — Я же знаю, ты хочешь. Давай хотя бы по одной примем, на денёк? Может, нам понравится, и мы захотим продолжить.

Она протянула мне упакованную красную пластину любви «One day love» с самым продолжительным сроком действия из всех — восемнадцать часов. Я взял.

— Вот видишь, сговорчивость — не самое плохое качество.

— Это точно.

Мы распаковали пластины и, глядя друг другу в глаза, положили их под языки. Зрительный контакт не менее важен, чем мысленное представление будущих отношений с конкретным человеком. Всё это гарантирует максимальный эффект.

Обычно действие начинается через пять-десять минут, в зависимости от привычки организма. С каждым новым приёмом скорость реакции увеличивается. Стало быть, Лере потребуется не более трёх минут, а мне — куда больше.

— Думай только обо мне и ни о ком другом! — предупредила девица.

— Угу.

Я уже видел блеск её влюблённых глаз… Затем посмотрел на часы.

— Извини, мне срочно надо отлить. — И скрылся в туалете.

Зайдя в кабинку, я выплюнул не до конца растворившуюся пластину в унитаз, помочился на неё и нажал на слив. После чего подошёл к раковине, вымыл руки, прополоскал рот и посмотрел в зеркало.

— Вот и вся любовь, — сказал я сам себе и усмехнулся.

Когда я вышел из уборной, девица стояла, скрестив руки на груди. Кажется, она меня раскусила.

— Ты что натворил, мразь??

— Мразь? Разве так обращаются к любимому парню? Не удивительно, что у тебя такая текучка кадров.

— Скорпинцев — ты мертвец!

— О, мне не впервой такое слышать.

Я подошёл к ней и обнял за талию, зная, что её дико влечёт ко мне. Несмотря на сопротивления и протесты.

— Убери руки!

Мне без труда хватило сил сковать хрупкую девчушку в надёжный замок объятий. Стоя сзади, я поднёс губы к её гладкой нежной шее, поцеловал, чувствуя пульсацию сонной артерии, и прошептал на ушко:

— Если тебе понравится, можем продолжить.

Сопротивления прекратились. Наступило смирение. И слёзы неразделённой, безответной любви.

— Я тебе этого никогда не прощу, — всхлипывая, проговорила Лера.

— Время простит. А меня ты больше никогда не увидишь. Не волнуйся, слёзы высохнут очень быстро. — Я отпустил её и медленно зашагал прочь. — Они всегда высыхают.

***

«Огонь в ветрах опять погас, развеян прах мой средь небес, но в бездне снов мой слышен глас: Я — птица феникс, я воскрес».

— Чем занимаешься? — Нат ворвалась в комнату без стука и предупреждения.

Я вырвал лист из блокнота, скомкал его и швырнул в утильный угол.

— Ты — стихийное бедствие творца, — вместо ответа сказал я, не глядя на сестру. — Интересно, каким тебя видел Бог, когда создавал?

— Всё ясно, у тебя снова творческое голодание. Может, на отдыхе, наконец, вдохновение найдёт тебя.

— Возможно. Если ты не будешь отпугивать его своими неожиданными появлениями. Что ты хотела?

Нат подняла бумажный комок и развернула.

— «Феникс»? Переписываешь старые стихи в надежде на свежий импульс?

— Ближе к делу, — потребовал я.

Она бросила бумагу на пол и присела на край дивана.

— Кирилл не сможет полететь, — сказала она опечалено.

— Это кто, твой новый дружок?

— Уже нет. Мы расстались вчера вечером.

— Ясно. Ты пришла, чтобы я погоревал вместе с тобой?

Нат что-то недовольно фыркнула.

— Я знаю, почему ты выбрал Крит, — заявила она. — Там одна из крупнейших общин натуралов.

— Да. И что? У нас их тоже немало.

— Половину из которых ты уже объездил и нигде не прижился. Видать, рассчитываешь попытать счастья за рубежом. Да-да, Вано, я и про это знаю. Из тебя никудышный конспиратор.

Я постарался сделать вид, что нисколько не удивлён.

— Я никогда и не думал конспирироваться. Поэтому не понимаю, о чём вообще наш разговор.

— Пообещай, что не станешь делать глупостей, иначе я всё расскажу отцу, и мы полетим на другой курорт.

Я устроился в кресле поудобнее и закинул ноги на стол.

— О каких глупостях ты говоришь?

— Ты прекрасно знаешь. О твоих попытках соприкоснуться с натуралами. Они лишь потешаться над тобой и вышвырнут вон. Это в лучшем случае.

— Ты что, приняла пластину жалости или ласки? — усмехнулся я. — С каких пор тебя заботит моё благополучие?

— Ты мой брат.

— Я всегда был твоим братом, а не стал им пятнадцать минут назад.

Она промолчала, не найдя подходящих слов.

— Знаешь, Нат, пришло время всерьёз проверить реальность действительности. Мой личный индикатор показывает, что я ­– чёртов Нео в Матрице. Я не хочу всю жизнь оставаться одноразовой батарейкой для Мегаполиса. И тебе не желаю подобной участи.

— У тебя есть для нас конкретная альтернатива? Не из области бескрылых надежд.

Я прильнул к ней и взял за руку.

— Главное — продолжай верить в меня, сестрёнка. Ты умная девочка, сама понимаешь, в каком мире мы живём.

***

— Никто не хочет пощекотать нервишки вместе со мной? — спросил Макс и вытащил из кармана горсть тёмных пластин. — Кому испуг, а кто отважится на страх? А может, найдутся любители хард-кора, то бишь ужаса?

«Боинг» едва успел оторваться от земли. Через четыре часа нас ждала солнечная Греция, а этот придурок вознамерился напичкать себя и нас «негативом».

— Где ты их раздобыл в таком количестве? — удивился я. «Негатив» не продавался в обычных аптеках, только в государственных. И получить его можно было лишь по рецепту.

— От знакомого фармацевта, — самодовольно заявил Макс.

— Мне хватило и одного раза, — сказала Женя. — Ешь их сам, мазохист.

— Ничего вы не понимаете. — Макс распаковал самую тёмную пластину и положил под язык. — Привычка уже весьма сильна. Скоро я стану бесстрашным.

— Того и бойся, — бросил я.

— Почему я должен этого бояться?

— Страх, как и боль — единственные союзники разума, отделяющие человека от края пропасти, — пояснил я. — Лишившись их, ты неминуемо канешь в лету раньше своего дедушки. Причём, скорее всего, из-за какой-нибудь рядовой глупости.

Макс нахмурился. Женя активно закивала и хотела что-то сказать, но он резко перебил её:

— Давай только и ты не включай режим профессора, ладно?

— Я просто хотела сказать, — всё же заговорила Женя, — что вчера в новостях показывали, как молодой семьянин зарезал жену и двух маленьких детей, одного из которого он забрал из роддома. И основная версия пока — интоксикация негативными пластинами. Тоже вроде хотел пощекотать себе нервишки и не рассчитал…

— Ты боишься, что я тебя зарежу? — усмехнулся Макс. — Прекращай смотреть зомбиящик. Там такого наговорят.

— А ещё больше умолчат, — сказал я. — Спихнуть всё на отрицательный заряд — проще простого. Куда чаще крыша у людей едет от ломки или резких перепадов. К тому же есть версия, что интоксикация положительными эмоциями тоже может вызвать припадок и буйство.

— Это какой-то бред. — Макс замотал головой.

— Думаешь? А мне кажется, парень попросту напичкал себя «радостью», узнав о рождении ребёнка. Да переборщил.

— Слушай, ты хотя бы на отдыхе оставишь в покое мой несчастный мозг?

Через двадцать минут, когда лайнер словил пару воздушных ям, Макс трясся, как прирождённый аэрофоб. Его лицо покрылось испариной, а руки впились в подлокотники до белизны в пальцах. Он нашёптывал какую-то молитву.

Мне в голову пришла забавная мысль.

— Девчонки, у меня есть отличное предложение, как скоротать полёт. — Я достал из рюкзака несколько пластин веселья и заготовленный сборник анекдотов. — Налетаем.

Нат и Женя взяли по пластине, я тоже принял. Макс покосился на меня, продолжая трястись.

— Ну ты и свинья, Скорпинцев, — прошипел он.

— Начнём, пожалуй. — Минут через пять я раскрыл сборник примерно посередине и выбрал первый попавшийся анекдот: — «Мужик в публичном доме:

— Мне двух девочек по пятьдесят баксов.

Сутенёр:

— Извините, у нас такса — сто долларов.

Мужик:

— Ну ладно, давайте таксу».

Девушки засмеялись, а Макс позеленел. То ли от злости, то ли от продолжающего разрастаться внутри него ужаса.

— Я больше никуда с тобой не полечу, — застонал он. — Дружба с тобой — это абсурд моего бытия.

Я посмотрел на него и улыбнулся:

— Тебе страшно слушать анекдоты — вот абсурд твоего бытия.

***

Мы поселились в Херсониссосе в небольшом семейном отеле. Сезон отпусков был в самом разгаре. По узким улочкам туда-сюда, не прекращая, носились квадроциклы, лавируя между десятками туристов.

— Мне тут нравится, — сказал заметно повеселевший Макс. — Надо будет тоже арендовать пару таких агрегатов или тачку.

Вечером, поужинав, мы прогулялись по набережной, заглянули в несколько ночных клубов и вернулись в номера ближе к утру. Отдых проходил по классическому сценарию. Разве что Нат приходилось пояснять своим потенциальным ухажёрам, что я её брат.

На следующий день мы арендовали белую «короллу» и отправились в путешествие по острову. Ретимно, Ханья, Черепашье озеро, Вай Бэй — программа оказалась весьма насыщенной, одним днём не обошлось. Периодически мы съезжали с трассы и устраивались на диких пляжах, коими Крит располагал в избытке.

Мы валялись на белом песке без лежаков и полотенец, слушали рокот волн и пение кружащих в небе птиц.

— Нам ещё стоит посетить Маталу, — сказал я, изучая карту. — В шестидесятых там жили хиппи прямо в пещерах и…

— Оставь хиппи в покое, — перебила Нат. — Мы ведь знаем, что там находится крупнейшая интернациональная община натуралов.

— Ах вот в чём дело, — оживился Макс. Очевидно, он не знал. — Нас же не пустят туда.

— В саму деревню — да, но там есть туристическая зона, — сказал я. — Этакий общий пляж для всех.

— На общий пляж можно и съездить, — поддержал мою идею Макс. — Сколько до него ехать?

Матала находилась на южной стороне острова, дорога заняла около двух часов.

— Симпатичное местечко, — заметила Женя, разглядывая экзотическое дерево с высеченными на стволе лицами.

Все лежаки оказались заняты. Мы расстелили пляжные полотенца почти у самой воды. Ливийское море разбушевалось не на шутку, выбрасывая волны до первой линии стационарных зонтиков.

— Посмотрите, оно будто возмущается, — заметил я, снимая футболку. — Фальшивые люди оскверняют этот уголок настоящей жизни своим присутствием.

— Не пори чушь, Вано, — бросил Макс и стянул шорты, оголив упитанные белые ляжки. — Ты оскверняешь мой слух своим словесным бредом.

— Интересно, кого здесь больше, натуралов или синтетиков? — спросила Женя.

— Мне кажется, натуралы сюда редко заходят, — сказал я. — В конце концов, что им тут делать?

Я жестом призвал Макса пойти искупаться. Едва я сделал шаг, как услышал женский голос за спиной:

— Например, наблюдать за синтетиками.

Обернувшись, я увидел двух девушек, лежавших в метре от нашего места. Их лица прикрывали широкополые соломенные шляпы и огромные очки. По фигурам им можно было дать не больше двадцати.

— Порой это бывает любопытно, — продолжила одна из них, в зелёном купальнике. Её соседка, в жёлтом, добавила: — Да, но зачастую скука редкостная.

Они обе хихикнули. Я заметил, как Нат и Женя презрительно покосились на девушек, будто те только что признались в лесбийской связи.

— И какой же сегодня баланс скучного и любопытного? — поинтересовался я.

— К сожалению, на редкость отрицательный, — ответил «зелёный купальник». — Ни одного запоминающегося синтетика, ни одного интересного события.

Макс подмигнул мне и прошептал:

— Похоже, жертвы сами нашли охотника.

Я еле заметно кивнул ему и подошёл к девушкам поближе.

— Негоже дамам покидать угодья без достойного улова, не так ли?

Они переглянулись, по лицам пробежали улыбки. Нат покачала головой и демонстративно повернулась спиной.

«Зелёный купальник» звали Зоя, «жёлтый» — Олеся. Первой на днях исполнилось двадцать, второй ещё не было и восемнадцати. Обе родились в одной из столичных общин. Иммигрировали три года назад и обосновались в Матале. Зоя встречалась с лидером одного из закрытого сообщества натуралов, неким Зверем.

Однако прежде, чем я всё это узнал, мне пришлось задействовать все скрытые резервы чёрного юмора, смекалки и поведать о своих увлечениях. Нельзя сказать, что они верили каждому моему слову, но мне удалось увлечь их, а это главное.

— Скажи честно, Иван, на какой ты сейчас пластине? — бесцеремонно спросила Зоя в разгар беседы, когда мы втроём плавали в море.

Я решил, что враньё — не лучшая тактика и сказал всё начистоту. К тому же никто из моих меня не слышал.

— Во время отдыха мы обычно сидим на «веселье», «интересе» и «любопытстве», иногда — на «эйфории». Сегодня утром я принимал комплекс «веселье-интерес», потому что мы намеревались посетить много новых мест, а ещё «спокойствие», ибо я провожу за рулём много часов. Но с полудня я чист, как младенец, можете не сомневаться.

— А мне кажется, ты напичкал себя «иронией» и «сарказмом», — заявила Зоя. — И теперь пытаешься произвести впечатление. Не выйдет, парень. Встречали таких. — Она поплыла в сторону берега. — Отчаливаем, Олесь, на сегодня достаточно впечатлений.

К счастью, Олеся не была столь категорична.

— А вдруг он говорит правду? Нечасто встретишь синтетика с естественным чувством юмора.

— Ещё реже встретишь того из них, кто не станет тебе лгать, — не уступала Зоя. — А верить первому встречному…

— Хорошо, — перебил её я. — Предлагаю вам пари. Вы проведёте со мной остаток дня. Ни одна из пластин, помимо «однодневной любви», не действует дольше трёх часов. Если вы заметите во мне изменения, выходит, я лжец. Можете применить ко мне жёсткие санкции, которые посчитаете уместными. Но в рамках разумного, конечно же.

Я помолчал, позволяя девушкам переварить услышанное. Наверняка им нечасто предлагали подобное.

— А если ты окажешься прав? — спросила Зоя. — Что тогда?

— Вы проведёте меня в свою общину на ознакомительную экскурсию.

— Вот ещё чего!

— А что, вполне справедливое требование, — вмешалась Олеся. — К тому же Зверь любит знакомиться с «неполноценными» синтетиками. Ему интересны их мотивы. Почему они не погружаются на самое дно, будучи обречёнными никогда не подняться на поверхность.

Зоя смерила младшую подругу укоризненным взглядом. Как та смела перечить ей, да ещё так аргументировано? Однако крыть ей было нечем.

— Идёт, — наконец, согласилась она. — Но если ты проиграешь пари, не жди лёгкой участи. У меня очень коварное воображение.

— Не сомневаюсь, — усмехнулся я. — Чем займёмся?

***

— Я не собираюсь торчать тут до заката! — возмутилась Нат, когда я рассказал о переменах в плане. Не вдаваясь в подробности о пари.

— Согласен! — добавил Макс. — Я хочу успеть на ужин.

— Поужинаешь здесь или подаришь своему несчастному желудку разгрузочный вечер, — сказал я и жестом пресёк новое возражение сестры. — А ты, если не перестанешь пищать, останешься тут до утра. И любимый папочка не прилетит к тебе на помощь.

— Вот, значит, как ты заговорил, — негодовал Макс. — Натуралки действуют на тебя, как наркотик.

— Как на тебя жратва. Разговор окончен.

Никаких угрызений совести, я делал то, что должен был.

Нат, Женя и Макс отправились в увлекательное путешествие по местным барам. Я же предложил Зое и Олесе куда более культурную программу — прогулку по экзотическим окрестностям, сдобренную разговорами на разные острые темы.

— Почему ты отказался от пластин вдохновения, если не можешь творить без них? — поинтересовалась Олеся.

Куда же без каверзных вопросов.

— Я надеюсь, рано или поздно смогу.

— И ты думаешь, у тебя это станет лучше получаться? — спросила Зоя. — Писать картины и стихи.

— Не уверен, но я буду знать, что их пишу я, а не кучка химиков из правительственной лаборатории. На мой взгляд, вдохновение — одно из самых сложных и необъяснимых чувств, как и любовь. Это подарок Бога для всех творческих личностей, эликсир для их душ. Как можно заменить его пластиной, рассасываемой под языком?

— Тем не менее, многие годы ты не чурался принимать их, — заметила Зоя.

— Да, потому что был юн и глуп. Мне не повезло, как вам, родиться в общине. Разве можно винить чёрного за цвет кожи?

— Но почему ты не пошёл до конца? К чему эти ограничения и попытки плыть против течения?

— С возрастом приходит осознание, формируется собственное мнение. Ну, и была пара эпизодов, сильно повлиявших на меня. — В первую очередь, я вспомнил о первом курсе, Лере Воробьёве и вкратце поведал суть.

— Ясно. Юноша повзрослел и вкусил житейской мудрости, ­– заключила Зоя. — А что насчёт остальных чувств? Почему не откажешься от всех пластин разом?

— Чтобы превратиться в зомби-овощ или мину замедленного действия? Несколько дней я ещё буду похож на человека, но потом, когда начнётся ломка… — Я замолчал. — Мне нужна полная уверенность, что человеческий организм обладает способностью реанимировать атрофированные чувства. Тогда я начну курс лечебной терапии незамедлительно.

— Что за терапия? — спросила Олеся.

— Последовательный отказ от пластин, пока зависимость не исчезнет полностью.

— А что потом? Выступишь по телевидению, начнёшь агитировать общество за возврат к натуральным чувствам и всё в таком духе?

— Не, мне ещё пожить хочется, — усмехнулся я. — Наверняка случаев полного или частичного исцеления немало, просто нашему правительству, да и вообще мировой системе невыгодно, чтобы люди слезли с пластин. Рассудите сами. Уже давно установили прогрессирующую зависимость от них, но никаких запретов или разработок, как вылечить зависимое общество нет. Пастухов и стадо всё устраивает. Сигареты, алкоголь, теперь и пластины… Мы одновременно трупы и гробовщики.

Я взглянул на темнеющее небо Маталы:

— Вечереет. Можно и выпить.

Культурная программа закончилась. Мы направились в бар.

— Кажется, он заслужил встречу со Зверем, — подвела итог беседы Олеся.

Не думаю, что пара бокалов вина сыграли роль. Она оказалась девушкой с добрым сердцем и верой в благие намерения незнакомцев. Полыхающая юность.

— Пусть Зверь решает, — не согласилась гюрза Зоя. — Я скажу ему всё как есть, без прикрас и недомолвок. — Она внимательно посмотрела на меня. — Если он согласится, то завтра встретимся на пляже в четыре.

— Буду ждать, — ответил я и улыбнулся девушкам на прощание. Олеся ответила мне искренней улыбкой, и я понял, что любой ценой должен попасть завтра на встречу.

Дорога в Херсониссос прошла в тишине. Нат и Макс напились и проспали все два часа, а у Жени закончилось действие пластины веселья, из-за чего она монотонно дремала и изредка задавала мне пресные вопросы. Я что-то отвечал, но в голове крутились мысли о будущем. Готов ли я пойти на всё ради достижения конечной цели?

Где-то в воздухе витали строчки и слова. Будто месяцами накопленные переживания и образы, погребённые на дне моего разума, продирались наружу. Они почуяли запах свободы. Жаль, под рукой не оказалось блокнота, пришлось держать строчки в уме, тут же рифмовать и редактировать их. Непростая задача, но отчасти я с ней справился. Добравшись до отеля, я первым делом схватил карандаш с бумагой и начал записывать. Давно забытые ощущения творческого экстаза. К полуночи я дописал «Высохшие слёзы» — маленькое стихотворение, вместившее в себя так много правды о нас.

Высохшие слёзы, одноразовые чувства,

Новой жизни проза — извращённое искусство.

Пламенные речи и вселенская печаль —

Время нас калечит, вот и вся мораль.

Маски из улыбок, гнев под колпаком,

Этот мир так гибок, что кажется лишь сном.

Манит нас утопией эмоций всех обман,

И мы стремимся толпами в бездонный океан.

Где души запечатаны, и свой замедлит бег

Распавшийся на атомы фальшивый человек.

Вопросы с перчинкой начались утром следующего дня.

— Ну что, теперь ты доволен отдыхом? — буркнула сестра во время завтрака.

— Не сомневайся, — ответил за меня Макс дразнящим голосом. — Ещё немного и мой друг влюбился бы в одну из этих куриц. Правда, Вано? У тебя ведь так и текут слюнки на таких. Натурпродукт, ёшкин кот! Не то, что мы, синтетические бройлеры.

— Заткнитесь оба, ­– огрызнулся я. — От вашего трёпа пропадает аппетит.

После обеда я совершил побег в прямом смысле слова. Никому ничего не сказав, я сел в машину и уехал на южную сторону острова. В номере на тумбочке я оставил записку с короткой фразой: «Без паники. Скоро вернусь».

Ровно в четыре пополудни я сидел на белом песке в метре от воды и потягивал безалкогольный коктейль.

— Ну что, готов? — спросила Олеся и провела рукой по моим волосам.

Она незаметно подкралась сзади и почему-то была одна.

— Ещё со вчерашнего вечера, — ответил я и встал.

Она повела меня в деревню, где обосновалась русскоязычная группа из интернациональной общины натуралов. На входе стояли ворота с контрольно-пропускным пунктом. Толстый грек сидел под тенью соломенного зонтика и читал газету. Олеся что-то сказала ему по-гречески, тот кивнул и снова вернулся к чтению.

— Какая мощная охрана, — заметил я. — Без подкрепления не прорвёшься.

— Прибереги остроты для Зверя, — ответила Олеся, но при этом улыбаясь.

— Они у меня не лимитированы. И вообще, у него имя-то есть? Как мне к нему обращаться?

— Его зовут Паша, но это для своих. Для остальных он Зверь. Так и обращайся.

— Ясно.

На первый взгляд жизнь в Матале ничем не отличалась от жизни синтетиков в прочих деревнях. Люди как люди. Ведут себя так же, едят, дышат, ходят под одним небом. Разницы никакой, если не копать глубже. У натуралов были души. Те самые, которые мы надёжно заперли в глубинах своих тел. И каждая новая принятая пластина — очередной замок на темнице, где обитала наша душа.

Я размышлял, не поделиться ли своей философской теорией с Олесей, но очень быстро мы пришли к зданию из красного кирпича — резиденции лидеров общины.

— Я подожду тебя здесь, — сказала Олеся. — Удачи.

Через минуту меня провели в задымлённый кабинет. За столом сидел человек с курительной трубкой в зубах. Увидев меня, он встал и поприветствовал кивком. Внешне Зверь не вызывал никакого страха. Ещё одно лицо в толпе, неприметная фигура офисного планктона. Сардина, неразличимая в общей массе косяка из миллиона рыбьих тел. Но в одном его можно было назвать исключительным — он плавал на самой поверхности.

— Стало быть, ты Иван? — Не дожидаясь ответа, он продолжил. — Зоя сказала, что ты считаешь себя уникальной фальшивкой и жаждешь влиться в наши ряды. Похвальное стремление, но чем ты намерен удивить меня?

— Удивить?

— Ну да. Про твой естественный юмор я в курсе, но мне нужно нечто большее. — Он ударил кулаком по воздуху и уселся на диван. — Что-нибудь более полезное для общества. Шутов у нас и так хватает.

— Э-м-м… — Я вытащил из кармана сложенный лист бумаги. — Зоя поведала вам о моём увлечении? Я художник и поэт…

— Как в песне Никольского? Она поведала. Как и то, что ты утратил творческие способности, перестав стимулировать их пластинами.

— До вчерашнего вечера так и было. — Я подошёл ближе и протянул ему лист.

— Что это? — Зверь взял его с неким пренебрежением и развернул.

Чтение заняло секунд десять.

— Недурно. И что я должен с этим делать?

— Ничего. Это показатель того, что мне удалось вернуть утраченные чувства. — Я забрал лист и положил в карман.

— Какие ещё чувства?

— Вдохновение.

Зверь картинно загоготал и замахал руками:

— Парень, не смеши. Меня не интересует твоя способность рифмовать слова, даже если ты смог вернуть её после пластинной зависимости.

Я почувствовал, что начинаю злиться. Уж это ощущение редко у кого пропадает.

— Тогда что же вас интересует?

— Я сказал — нечто более практичное. — Зверь подскочил, приблизился ко мне почти вплотную и тихо спросил: — Что ещё, помимо шуток и стихоплётства, ты способен делать без пластин? А?

Инстинктивно я попятился назад, освобождая для себя толику личного пространства. Он решил прижать меня к стене? Рассчитывал, что я пришёл к нему на встречу с одной несчастной парой на руках? Без джокера?

— Любить, — ответил я.

Глазёнки Зверя сузились. Он выглядел удивлённым.

— Хочешь сказать, ты никогда не пользовался…

— Никогда.

Он снова улыбнулся, стряхнув с лица шелуху удивления.

— Берёг себя на выданье, как в старые добрые времена? Ха.

— Берёг возможность испытывать самое прекрасное из чувств, которыми нас наделил Бог, — пояснил я. — Испытывать иррационально, необъяснимо, а не по расписанию собственной прихоти.

— Хм, забавно.

Зверь подошёл к бару и достал оттуда бутылку коньяка.

— Выпить не желаешь? — спросил он. — Зачастую это помогает влюбиться.

Я решил, что негоже отказывать лидеру общины, в которую намереваешься влиться. Пусть и временно.

— Тебе нравится Олеся? — спросил Зверь, смакуя многолетний коньяк.

— Милая девушка. Не испачканная реальностью.

— О да, она по-прежнему верит в светлое будущее и мир без фальши. Ты тоже?

— Разумеется. Иначе к чему весь сыр-бор?

— Сыр-бор, — пробормотал он. — Вера — вот ключ к сопротивлению. Его главный двигатель, не так ли?

Мне показалось, что Зверь хотел мне сказать нечто важное, но всё никак не решался.

— С ней что-то не так? — спросил я. — С Олесей?

Вместо ответа Зверь подошёл к письменному столу, открыл ящик и стал вытаскивать из него целые упаковки пластин разных цветов. Он кидал их на стол одну за другой, пока они не образовали огромную кучу. Я едва удержал в руке стакан с выпивкой. Лидер общины молча смотрел на меня, скривив губы в полуулыбке.

— Иногда лучше спать и видеть тёплые края, чем бодрствовать на морозе, — сказал Зверь.

— Я не понимаю, о чём вы. Зачем вам эти пластины? — Я приблизился к столу и провёл рукой по куче упаковок, будто не веря в их существование. — Да тут целая аптека! Весь спектр.

— Ты уверен, что хочешь знать правду? — спросил он. — Боюсь, она сломает тебя.

— Говорите.

— Я принимаю их, — заявил Зверь. — И уже давно. Доказать?

После этих слов он разорвал зелёную упаковку («умиротворение») и засунул в рот пластину. Я смотрел на него, не в силах издать ни звука. Второй раз в жизни я становился свидетелем обрушения замка собственных надежд. Это не могло быть правдой.

— Понимаю твоё потрясение, — продолжил Зверь. — Но так устроен мир.

— Какой, на хрен, мир?! — взорвался я, напрочь позабыв обо всём. — Это какой-то дьявольский розыгрыш?

Зверь вздохнул, взял бокал и вновь уселся на диван.

— Дело в том, парень, что нет на Земле ни одной официальной общины, которую бы не контролировали извне. Они слишком опасны в своём стремлении к независимости. — Он отпил коньяка. — Задача таких как я — следить за балансом изнутри.

— Значит ты — подсадная утка синтетиков? — Я наплевал на субординацию и перешёл на «ты». — Или они купили тебя?

— Объяснили, — поправил Зверь. — Кое-какие вещи.

— И какие же?

— Будущее за Мегаполисами и корпорациями чувств. Сопротивление бессмысленно. Они разрабатывают новые формулы. Через два-три года планету наводнят партии суперпластин. Ещё более длительные и реалистичные ощущения, коих человек не способен испытать естественным образом.

В колени ударила неприятна дрожь. Я нащупал под собой стул и присел на всякий случай.

— Порабощение, — проговорил я. — Вот их цель?

Зверь пожал плечами.

— А ты думаешь, в истории человечества были времена, когда массы никто не контролировал? Сладкая иллюзия. Все мы дети Мегаполиса, Иван, и ты с этим ничего не поделаешь.

— Не льсти себе, Зверь. Никакое ты не дитя Мегаполиса, ты его выкидыш. — Я взял паузу и поболтал остатки выпивки в стакане. — Впрочем, как и я. Но мы с тобой не братья по несчастью. Зачем ты посвятил меня во всё? Я ведь могу рассказать общине, что их лидер — фальшивка! И другим общинам.

Зверь сохранял спокойствие и невозмутимость. Он был умиротворён.

— Мне плевать. Действуй! Только учитывай возможные последствия. Я не единственный наблюдатель синтетиков в общине.

— Не понимаю. В чём подвох? Ты хотел завербовать меня, а на случай отказа за дверью ожидает стая головорезов?

— Никакой стаи там нет. Просто… — Зверь запнулся.

Складывалось ощущение, что он пытался выдавить из себя слова, о которых боялся думать. И тут я понял, в чём дело.

— Ты сломался, — сказал я. — Они разрушили всё, во что ты верил, принудили сотрудничать, посадили на пластины, после чего ты прекратил борьбу. Но в глубине души ты по-прежнему веришь, что найдётся кто-то, кто сможет бросить им вызов. Твоя вера ушла глубоко в тень.

Зверь одарил меня до боли понимающим взглядом и допил остатки коньяка.

— Сдулась, как воздушный шарик, — наконец, произнёс он. — Воздух иссяк, осталась лишь оболочка.

— И скольким бунтарям ты раскрыл глаза? — спросил я.

— Ты — седьмой, — ответил лжелидер. — Трое согласились сотрудничать, один вернулся домой, другой попытался устроить митинг протеста, но тут же был схвачен тремя предыдущими. Я всегда знал, что настоящий юмор у судьбы бывает только с привкусом крови.

— А ещё один?

— Сбросился со скалы.

Я встал и засеменил к окну. Возле здания по-прежнему стояла Олеся в компании нескольких человек. Они шутили и смеялись. Кто эти люди — обычные жители или агенты? Зверь встал рядом и тоже посмотрел в окно.

— Чистое наивное создание, — сказал он. — Её вера кажется прочной, но на самом деле хрупка, как неокрепший стебель молодого растения. Одно неосторожное слово — и ты сломаешь его навсегда. Желаешь проверить?

Я покосился на Зверя и заходил по кабинету.

— Мои люди скоро вычислят меня, — сказал Зверь. — Я стал редко выходить, моё естество стремительно меняется под действием пластин. Вскоре мне предстоит покинуть эти края и раствориться в пучине фальшивого океана. Сегодня, завтра — мне всё равно. Я — разменянная карта, мой стакан пуст. Но твой — нет.

— Не ищи себе оправданий, Зверь.

— Никаких оправданий, я реалист до мозга костей.

В его зубы вернулась курительная трубка. Помещение начал заполнять едкий дым.

— Если сопротивление бесполезно, то какой в нём смысл для меня? — спросил я.

— Ты знаешь ответ. Пока ещё знаешь. — Зверь ткнул трубкой в направлении моего пояса. — Он в твоём кармане.

Я вспомнил, что там лежал лист со стихотворением.

— В нём лишь метафоричное описание реальности.

— Ты не понял. Ответ не в словах. Главное не в том, что именно ты написал, а в том, почему смог написать. Входя в эту комнату, ты знал ответ лучше меня. Потому что верил. И твоя главная миссия — поделиться верой с другими. — Зверь посмотрел на часы. — Тебе пора. Подумай о нашем разговоре.

Не помню, как оказался на улице. Голос Олеси очень долго пробивался к моему сознанию.

— Иван, всё в порядке? Ты какой-то отстранённый.

В бирюзовых глазах застыл детский испуг.

— Я уезжаю.

Испуг разгорелся искрой протеста.

— Зверь не разрешил тебе остаться хотя бы на пару дней? Я могу поговорить…

— Не стоит. — Я взял её тёплую ладонь и вложил в неё сложенный лист бумаги. — Мы, фальшивые люди, — это высохшие слёзы человечества. Цивилизация давно оплакала нами свою кончину. Кто бы ни остался на этой планете в нашем обличии, это уже будем не мы.

— О чём ты говоришь?

— Когда-нибудь ты поймёшь.

Я поцеловал её в щёку и поспешил прочь. Дома меня ждало одно незавершённое дело.

***

Улыбка Нат казалась вполне естественной. Я и не мечтал, что когда-нибудь смогу вызвать у неё истинное чувство радости. Она смотрела на «Закат в лагуне» и улыбалась. Радовалась за меня. За себя. За нас.

— Ты действительно смог, — проговорила Нат. — Потрясающе.

— Теперь твоя очередь, сестрёнка. — Я подошёл сзади и обнял её за плечи. — Первый шаг сделан.

— Но куда мы идём, Вано? — обречённо спросила Нат и положила голову мне на плечо. — Что нам остаётся делать в мире, лишённом будущего?

— Верить, — ответил я.

***

Ковёр из опавшей листвы приятно шуршал под ногами. Я шёл на встречу в закрытый клуб анонимных бунтарей. Тех, кому удалось сбросить с себя оковы зависимости, но кто не мог заявить о своём успехе во всеуслышание. Они сами вышли на меня, но понятия не имею — как. Под мышкой у меня торчала папка с подборкой стихотворений, написанных на «чистом» вдохновении, а так же лучшие работы прошлого. Я планировал зачитать их на публике.

— Скорпинцев! — услышал я за спиной.

Повернувшись, я увидел Леру Воробьёву. Она буравила меня стеклянным взглядом, засунув руки в карманы длинного пальто. Во рту у неё торчала потухшая недокуренная сигарета. Откровенно говоря, сама Лера выглядела, как потухшая и недокуренная сигарета — бледное уставшее лицо без макияжа, мешки под глазами, неопрятные волосы. Никогда не думал, что она может так выглядеть.

— Привет, красотка, — сказал я и улыбнулся. — Вижу, лето тебя изрядно потрепало. Насыщенная программа выдалась?

— Я знаю, что ты успешно слезаешь с пластин, — заявила девица, проигнорировав мою колкость. — Ты не перестаёшь удивлять меня, Скорпинцев.

Я чертыхнулся про себя. Ещё не хватало, чтобы подобные личности пронюхали о моей маленькой победе.

— Кто тебе наговорил таких глупостей? — удивлённо спросил я. — Известно же, что невозможно избавиться от зависимости.

— Хватит ломать комедию! — жёстко потребовала Лера. — Мои источники кране надёжны.

Я кивнул:

— Охотно верю. Но что тебе надо? Решила отомстить мне за те одноминутные отношения возле сортира? Рассказать про меня отцу?

Лицо Леры заволокла свинцовая угрюмость. Неужели она напичкала себя опасным «негативом» вроде «гнева» или «ненависти»?

— Навесил на меня ярлык тупой стервы и привык к мысли, что отец всегда всё решает за меня? — наконец, спросила девица и вытащила из правого кармана пистолет. — Считаешь себя умнее всех, но порой не замечаешь очевидного.

В этот момент я понял, что не так с Лерой — её одолевала ломка. А это, пожалуй, ничем не лучше принятой пластины ненависти. Вот откуда этот маниакально-депрессивный видок.

— Третий раз за четыре года ты деформируешь моё восприятие мира. — Девица направила на меня оружие. — Трижды — это чертовски много, Скорпинцев.

Я застыл, не в силах пошевелиться. Папка со стихотворениями выскользнула из-под мышки и с шумом приземлилась на опавшую листву.

Раздался щелчок. Из дула вырвалось пламя. Маленький язычок огня, какой обычно вспыхивает у зажигалок. Он горел, пока Лера зажимала спусковой крючок и смотрела мне в глаза.

Я выдохнул и усмехнулся. Девица поднесла пламя к потухшей сигарете. Та вновь задымилась, ожила. По холодному лицу, так же оживляя его, пробежала лёгкая улыбка. Я был готов поклясться, что настоящая.

— У вас упало, — сказала Лера и выпустила в меня струйку белого дыма.

сентябрь-октябрь 2015 г.

Вторсырьё

— Всё так просто? — удивился Гарри, рассматривая цилиндрический резервуар. — Пересаживаете мой мозг в новое тело, и я получаю новую жизнь?

Высокий молодой доктор в белоснежном халате подготавливал необходимый для пересадки пакет документов.

— Именно так, мистер Пиквик, — кивнул он, не поднимая головы, и зачитал наверняка отрепетированную речь. — Мы веками жили в темницах собственных тел. Не они были частью нас, а мы — частью них. Мне кажется, это неправильно. Мы не должны быть зависимы от жребия Бога. Теперь мы сами создаём себя такими, какими хотим быть. Вам осталось лишь определить детали и, собственно, выбрать тело.

Гарри почувствовал прилив лёгкой эйфории в предвкушении кардинальных перемен. А они, несомненно, должны произойти. Низкорослый, неказистый и плешивый уже к сорока годам Гарри Пиквик давно успел привыкнуть к своей внешности, но привычка к сопутствующим неурядицам у него так и не выработалась. Главным образом, неурядицы касались личной жизни. Но если бы Бренда не крутила бёдрами у него перед носом по будням, возможно, он бы и дальше ограничивался Мириам — своей синтетической подружкой, производства фирмы «Мир утех». Единственная девушка из плоти и крови, которая воспринимала Гарри как мужчину, — крысовидная Надя — тоже работала с ним. Как и он, она частенько жаловалась ему на свою скучную рутинную жизнь, от которой, по её словам, «ей хотелось выброситься из окна офиса, дабы хоть что-то изменилось».

— Я бы хотел что-нибудь молодое и симпатичное, — определил пожелания Гарри.

— И не слишком дорогое, да? — дополнил доктор.

Гарри с тактичной задержкой согласился:

— Да. По возможности.

— Ну что ж, прежде я бы хотел знать, вы собираетесь взять тело в аренду или купить его?

— Э…А…Вообще, купить, но…

— Но вы не знаете, подойдёт ли оно вам, — в утвердительной форме закончил доктор. — Вполне обоснованные опасения. Порой мозг не уживается с новой оболочкой. Такие случаи нередки, поэтому в страховке непременно будет прописан возможный возврат в течение первой недели.

— Это хорошо.

— Да. Что вы намерены делать со старым телом?

Гарри машинально посмотрел на свои руки, затем перевёл взгляд на висевшее напротив зеркало. Об этом он как-то и не думал.

— А какие есть варианты?

Доктор откинулся на спинку кресла и потеребил воротник халата.

— Вариант первый: оставить на складе, заплатив за аренду камеры-ячейки. Оно останется вашей личной собственностью. Вариант второй: сдать его нам и получить солидную скидку на покупку нового тела. Оценщик определит разницу в цене оболочек.

— Да, лучше я его сдам, — сказал Пиквик и отошёл от зеркала. Теперь, практически продав тело, он стыдился смотреть себе в глаза.

— Отлично. Пройдёмте к витринам, чтобы вы могли выбрать себе подходящий вариант.

Контора «Оболочка Крозье» относилась к числу второсортных, потому что торговала исключительно б/у телами, в просторечии именуемых вторсырьём. Зачастую среди них значились и украденные. Свои плюсы в том имелись: невысокие цены и возможность конфиденциально совершить сделку. Гарри привлекло первое обстоятельство. Работая офисной крысой в компании по удалению воспоминаний «Пирсон и Пирсон», он зарабатывал достаточно для жизни рядовой офисной крысы, но не более. Ко всему прочему, на нём висели кредиты за квартиру и БМВ. Но дуракам часто везёт, любил повторять Гарри, рассказывая о свалившемся на его плешивую макушку наследстве от тётушки. Ему досталась часть её сбережений в Лондонском банке. Денег бы с лихвой хватило погасить задолженность за машину и около половины долга за квартиру. Но Пиквик решил потратить их на новое тело. Если квартира и БМВ не привнесли в жизнь искомого счастья, то стоило попытать его со смазливой и молодой оболочкой.

— Вот ряд достойных экземпляров. — Доктор Крозье провёл Гарри в подвальные лабиринты конторы и указал на длинную цепочку цилиндрических резервуаров, заполненных консервирующим раствором и нагими телами.

— Значит, они все пустые? — спросил Пиквик. — Я имею в виду, без мозгов?

— Да, все оболочки пусты, — сказал док с еле уловимой улыбкой. — Можете выбрать любую.

Гарри зашагал вдоль резервуаров, внимательно изучая каждое тело. В основном, это были молодые парни со стройными рельефными фигурами и как минимум симпатичными лицами. Дойдя до конца ряда, он двинулся в обратном направлении.

— Если вас ничего не устраивает, можно посмотреть другой ряд, — напомнил доктор.

— Нет-нет, у меня и так глаза разбегаются! Давайте это. — Пиквик указал на один из резервуаров, даже не разглядывая содержимое.

Крозье подошёл ближе, присмотрелся к наклеенному стикеру и довольно кивнул:

— Неплохой выбор, мистер Пиквик. Двадцать пять лет, физическое состояние отличное. Без вредных привычек. И главное — чтобы вам нравилось лицо.

Гарри остановил выбор на черноволосом парне со смуглой кожей и острыми чертами лица.

— На такого красавца у женщин есть спрос, можете не сомневаться. — Крозье хмыкнул и ввёл на крохотном дисплее информацию о продаже оболочки. — Пройдёмте в кабинет, там вы подпишите все необходимые бумаги, после чего мы начнём операцию.

Гарри молча кивнул.

Пара росчерков пера, один банковский перевод, инъекция для наркоза — и здравствуй, новая жизнь.

— Я же тебе говорил — контора у Крозье что надо, — сказал Ван Рейн, с недавних пор товарищ и сосед Гарри, изучая Пиквика в новой ипостаси. — Отличное приобретение!

— Спасибо, Рафа, — поблагодарил Гарри и посмотрел в зеркало.

Привыкать предстояло долго. Прежде всего, дело касалось психологии. Физики тоже. Но с новым ростом, мышцами и вагоном тестостерона найти общий язык куда быстрее, чем с осознанием перемен. Новая сущность требовала иной модели поведения. Совсем не такой, к которой привык Гарри.

— У официалов неадекватные цены и море шлака, через одного, — продолжил Ван Рейн. — Намарафетят оболочку, всучат по цене первосортного товара, а через месяц она посыплется и сгниёт к чертям.

Гарри слышал об этом не только от соседа. Поначалу он планировал обратиться к официалам, но вскоре передумал. И ни капельки не жалел.

— Куда ты сегодня намылился? — осведомился Ван Рейн, завидев на Гарри новенький, с иголочки костюм.

— Пока никуда, я же должен был в чём-то дойти до дома. И завтра на работу.

Пробуждение далось с трудом. Нет, с адским трудом. Первые секунды Гарри думал, что его парализовало. Затем он всё же сподобился встать и осознать причину своей неуклюжести. В буклете, идущем вместе с документами о пересадке личности, был расписан комплекс утренних упражнений. Они позволяли быстрее адаптироваться.

Выполнив комплекс и позавтракав, он оделся, взял чемоданчик и воздушной походкой сбежал с лестницы.

Сначала коллеги. Посмотрим, что сегодня скажут эти завистливые рты, думал Гарри. Вход в деловой центр обрамлял автоматический сканер. Всем сменившим оболочки предстояло вручную вводить в терминал пластиковую карточку о пересадке мозга. После чего следовала двухминутная процедура идентификации, проверка документов и присвоение личности новой внешности в базе данных. На всё — не более пяти минут.

— Ого-го, а кто это у нас такой? — Первым неладное заметил начальник отдела Пфайфер, старикан с телом подростка.

— Ван Бастен? — прилетел вопрос из какого-то угла.

— Ван Бастен спёкся, — ответил Гарри, прекрасно зная, что Ван Бастена уволили двумя днями ранее. — А я Пиквик.

По офисным закуткам растеклась едва ли не твёрдоматериальная тишина, разбавляемая суетливыми перешёптываниями. Что, выкусили? — всем видом излучал Гарри. Как бы невзначай он осмотрел всю доступную для его взгляда часть необъятного помещения. С целью обнаружения Бренды Стосур, разумеется, и её реакции.

— Привет, Бренда, — бросил он, встретившись с ней взглядом, настолько небрежно, насколько смог.

— Привет… Гарри. — Она застыла с изумлённым лицом. Больше ничего не сказала, но периферийным зрением Пиквик заметил, как она продолжала таращить глаза.

Гарри приступил к рутинной работе с куда большим энтузиазмом. Пару раз он пересёкся с Надей, но та смущённо отводила взгляд.

— Сходим куда-нибудь? — спросил Гарри к концу рабочего дня. Бренда упаковывала бумаги в папку.

— Почему бы и нет, — ответила она и улыбнулась.

— Я подожду тебя в машине.

Гарри включил подборку романтической музыки. Он не умел вести себя с девушками, но в теории знал все тонкости.

Бренда уселась на пассажирское сидение, кокетливо склонив голову. Гарри завёл двигатель и разогнал БМВ до несвойственных для себя ста километров в час.

— У тебя есть парень? — безразличным тоном поинтересовался Гарри, набив рот пластинами жвачек.

— Да так, ничего серьёзного. — Девушка отвела взгляд. — Ты приобрёл потрясающее тело, Гарри! — Бренда повернулась и буквально пожирала его глазами.

Он тут же понял, в чём дело — она накачалась стимуляторами сексуальной активности. Наверняка перед выходом, когда пудрила носик.

— Спасибо. Рад это слышать от тебя.

— Бренда — шлюха, — пожаловался Гарри Ван Рейну следующим утром, когда оба вышли подышать свежим воздухом на общий балкон. — Мне даже не пришлось ничего делать.

— Ты разве не этого желал? — удивился Ван Рейн. — Ты привык к заморочкам. Прожил всю жизнь в скорлупе страха перед неудачами. Привыкай жить на полную.

— Постараюсь.

— Теперь у тебя отменное тело, но по-прежнему скулящий от неуверенности разум. Я тебе постоянно твердил: Гарри, жизнь — она как поезд, проскочит мимо и не заметишь. Пока однажды ты не обнаружишь, что тебе восемьдесят, а в воспоминаниях — сплошная серость офисных будней. Согласен, да? — Ван Рейн похлопал Пиквика по плечу. — А теперь беги от неё, Гарри. Беги.

— Ты прав. Надо бежать от серости.

Вечером Гарри принял душ, оделся со вкусом брутального мачо, и ноги сами понесли его в близлежащий бар. Предварительно он отключил и спрятал Мириам в кладовке со словами: «Прости, детка, нам было хорошо все эти годы, но, кажется, тебе пора не пенсию». Если всё пойдёт по плану, она вряд ли понадобится ему в обозримом будущем.

Знакомые лица мелькали в пелене сигаретного дыма и светомузыки, но Гарри не спешил делиться с ними своей маленькой тайной. Спрятавшись под новым лицом, он ощущал себя человеком-невидимкой. Он отыскал свободный высокий стул, сел и по привычке крикнул бармену подать ему апельсинового сока.

Гарри машинально потянулся в карман за сигаретами, но их там не оказалось. А затем осознал, что и не хочет курить.

Принесли сок. Гарри отпил глоток и понял, что нуждается в напитке покрепче.

— Бутылку текилы, — заказал он, не моргнув и глазом.

Моргать было некогда — бар населяли сочные тела красоток. Плевать, что под их оболочками могли скрываться перезревшие ягодки сорокалетних карьеристок. Или того хуже — геи-извращенцы, пересаживающие свои мозги в женские тела.

Пиквик заметил на себе пять или шесть заинтересованных взглядов.

— Держи, приятель. — Наполовину пьяный бармен подвинул Пиквику пузатую бутылку и стакан. — Ты не здешний?

— Можно и так сказать.

Гарри потребовалось опустошить треть бутылки, прежде чем созреть для активных действий. Он приметил симпатичную молодую девчонку за угловым столиком, скучающую в одиночестве с каким-то кислотным коктейлем.

— Привет. — Он бесцеремонно плюхнулся на свободный стул. — Не желаешь познакомиться?

Девушка не успела ничего ответить, поскольку за спиной Пиквика раздался другой женский голос:

— Арни? Это ты?

Гарри медленно повернул голову и почувствовал, как пожарный шланг в штанах начал приходить в боевую готовность. Перед ним стояла молодая женщина в облегающем тёмно-синем платье. Пышные формы на стройной фигуре — соблазнительный плод генной инженерии. Интересно, сколько родители заплатили за программу такого тела? А лицо! Ни одного изъяна и глубина бирюзовых глаз с Марианскую впадину. Богиня нетленного Олимпа. Рядом с ней сидящая напротив девчушка казалась несформированным подростком, прогуливающим уроки третьей смены в баре.

— Не потрудишься объяснить мне, что ты здесь делаешь и кто это такая? — Богиня пропела это недовольным тоном.

Гарри не стушевался и прибегнул к известной полемической уловке:

— А ты что здесь делаешь?

— У меня встреча с Мэтью. Где ты ошивался все эти дни? Я места себе не находила.

Тестостерон знал своё дело. Со спиртным они отлично работали в паре. Гарри неумело скрывал плотское желание в суетливых жестах недопонимания.

— Давай выйдем на улицу, — предложил он. — Здесь шумно.

Удивлённая девушка за столиком так и осталась сидеть в компании кислотно-жёлтого коктейля.

Те недолгие полминуты, что они шли к выходу, Гарри лихорадочно принимал решение. Что сказать Богине — правду или вымысел? Она, без сомнения, знала прошлого владельца этого тела, а тот знал её. Возможно, их знакомство не ограничивалось разговорами. Что могло объяснить разбушевавшуюся химию в новом организме Гарри — память оболочки о былом. Она обитала в закутках плоти как привидение в заброшенном доме, ушедшем с молотка на аукционе. А вот о чём, скорее всего, не знала Богиня — так это о продаже оболочки её дружком.

— Со мной случился конфуз. — Пиквик, сам того не желая, остановился на варианте с вымыслом. — Неудачная операция с ластиком воспоминаний.

— В «Лост меморис» тебе стёрли больше положенного? — Идеальное лицо едва заметно исказилось под воздействием удивления и лёгкого налёта плохо скрываемой злобы.

— Нет, в «Пирсон и Пирсон». — Гарри нащупал прочную нить лжи, из которой он мог связать узел фальшивой правды. Благо, был в теме. — Там работают какие-то профаны. По ошибке стёрли мне всё. Я даже не знаю, зачем я туда пришёл. Надеюсь, ты дашь ответ. Кстати, а кто ты?

Богиня не впала в истерику и не бросилась царапать самодовольное лицо лжеца, а сосредоточенно задумалась.

— Я не хочу устраивать сцен, Арни. Я ведь знаю, в чём дело. Тебе поручили очередное задание, после которого воспоминания стираются по контракту.

— Возможно. — Гарри вполне естественно пожал плечами. — А где я работаю?

— В Дилерском Центре Оболочек.

У официалов! Пиквик усмехнулся.

— Меня зовут Скарлетт, — сказала Богиня. — На всякий случай.

О, случай не всякий, отметил Гарри.

— А мы с тобой… — Он дипломатично замолчал.

— Да. Не зря ведь ты так возбудился, увидев меня.

Гарри заметно повеселел. Пока всё складывалось как нельзя лучше.

— Ладно, а что за Мэтью, с которым у тебя встреча?

Скарлетт подошла ближе, почти вплотную.

— Он с нами в деле. Тебе придётся вспомнить кое-что интересное.

Этим «интересным» оказалась правда о тайной деятельности их мини-банды. На самом деле, Гарри (точнее, прежний носитель тела) внедрился в ДЦО не как рядовой работник.

— Мы крадём оболочки?? — Он едва не закричал. — И собираемся сделать это у официалов??

— Потише ты! — Скарлетт огляделась. Отдыхающие в норах проспекта компании не обращали на них никакого внимания. — Да. И этой ночью у нас запланировано крупное дело. Мы готовились к нему два месяца.

Пиквику начинало казаться, что он подбирался к разгадке мотивов продажи тела тем парнем.

— Хорошо, что ты часто делился с нами информацией, и твоя амнезия не принесёт нам особых проблем.

Беги, Гарри, беги с поджатым хвостом — вопил мозг, оказавшийся узником готического замка с потайными комнатами и сундуками, набитыми страшными тайнами. Но Гарри находился во власти прочих чувств. Он стоял молча. Напуганный, но недостаточно, чтобы бежать. Притяжение Богини пересиливало какие-то назойливые страхи. Похитить тело у ДЦО? Запросто. Ежедневно этим занимаюсь.

— А вот и Мэтью, — сказала Скарлетт.

Гарри обернулся. Ещё один пляжный плейбой. Какой вор оболочек не обеспечит себя достойной внешностью?

— О, неужели, явился! — Голос у Мэтью оказался скрипучим и неприятным. — Где ты был? До операции осталась пара часов!

— У нас проблема. — Девушка кивнула на Гарри. — В «Пирсон и Пирсон» ему по ошибке стёрли все воспоминания.

Смазливое молодое лицо Мэтью вытянулось. Он впал в ярость и замахал руками:

— Какого чёрта они направили тебя к Пирсонам?? Всегда же был «Лост меморис»!

— Я не спрашивал, — бросил Пиквик.

— А, Дьявол! — Мэтью сцепил руки за головой и затоптался на месте.

— Успокойся, мы исправим ситуацию, — рассудила Скарлетт и испытывающим взором посмотрела на Гарри. — Правда, Арни?

— Да, — выдавил он и сглотнул.

Ты спятил — продолжал вопить невольник черепной коробки.

По-хорошему, ему не требовалось время на раздумья. Ведь не было ничего проще признаться во всём, сказать Богине и Мэтью «гуд бай» и вернуться в бар для осуществления первоначальной установки. Если бы не одно обстоятельство — Гарри уже посвятили в криминальные промыслы трио. И вряд ли его так просто отпустят, учитывая это обстоятельство.

— Значит так, — прервала девушка размышления Пиквика. — Мой изначальный план оказался вполне осуществим. Тебе удалось подкупить одного докторишку и охранника. Они как раз дежурят в эту ночь. Легенда проста — между полуночью и часом ты должен вернуться в Центр якобы за важными документами, без которых вот-вот сорвётся крупная сделка одной из дочерних компаний на Филиппинах.

— В общей базе данных эту информацию проверят, — продолжила она. — Мэтью подготовил временную вирусную программу с подменным пакетом данных о придуманной нами сделке. В течение получаса она будет активна, после чего автоматика распознает вирус и забьёт тревогу. За это время ты должен успеть отыскать нужное тело и покинуть Центр через чёрный выход. Охранники периодически меняются местами, поэтому так важно тебе попасть в нужный диапазон времени. С обратной стороны в ограждении имеется просвет — тебе придётся протиснуться в него вместе с телом, но ты ведь сильный. Мы с Мэтью будем ждать в машине на соседней улице.

Как у вас всё просто, подумал Гарри и спросил:

— Наша цель — одно определённое тело? Чем оно заслужило такой сложной операции по его похищению?

— Во-первых, — терпеливо пояснила Скарлетт, — эта оболочка — самый современный продукт генной инженерии, с сотней примочек и врождённых способностей. На чёрном рынке таких нет, и даже в ДЦО его продают поштучно и только по связям. Во-вторых, мы выполняем заказ одного богатого, но пока что не очень влиятельного наследника. Он щедро платит за товар.

Гарри переварил полученную информацию. Возникла неприятная отрыжка:

— Если оно так уникально, то должно и охраняться соответствующим образом, разве нет?

— Верно, Арни. Потому ты и работал в Центре два месяца, чтобы влиться в фирму и изучить все лазейки в охранной системе. Ты их обязательно вспомнишь, когда ознакомишься с приготовленными материалами.

Как же, вспомню. Гарри помассировал шею. Отступать было слишком поздно. Оставалось лишь два активных решения проблемы — идти в полицию или играть роль до конца и срубить солидный куш. И Богиню в придачу. Дилемма не из простых. Гарри Пиквик версии 1.0 без раздумий выбрал бы первое решение, но в версии 2.0 присутствовал не только дополнительный вагон тестостерона, но и два состава концентрированного авантюризма.

— Ну всё, хватит разводить словесный понос, — пробурчал Мэтью. — Все детали прописаны в плане.

До съёмной квартиры Скарлетт они домчались за пятнадцать минут на старинной «Ауди А4». Девушка сама вела машину, причём в весьма агрессивной манере. Гарри разместился сзади, то и дело скользя по кожаному сидению в разные стороны. Мэтью угрюмо молчал.

— Надень эту униформу работника ДЦО. — Скарлетт протянула Гарри тёмно-зелёный костюм с жёлтыми надписями на спине и именной нашивкой на груди «Арнольд Пальмос». — В нагрудном кармане твоё удостоверение. А это — подробная план-схема помещения. — Она всучила ему втрое сложенный лист. — Требуемое тело находится на третьем этаже восточного крыла, в ячейке номер 315. Там дежурит Кларк, подкупленный доктор. В указанное время у него случится запор, и он зависнет в туалете. Код доступа к нужной ячейке запомни как молитву на ночь прямо сейчас — 4739. Запомнил?

— 4739, — повторил Гарри и утвердительно кивнул. С запоминанием чисел у него никогда не было проблем. Даже ненужные телефоны ещё более ненужных людей он помнил месяцами. — А что я…

— Там всё написано очень подробно, — перебила его Скарлетт. — Да, и ещё. — Она вытащила из своей сумочки неприятную штуковину — миниатюрную версию трёхзарядного лазерного пистолета. — Это на всякие непредвиденные случаи. Работникам твоего разряда разрешается носить оружие.

Гарри заторможено принял оружие и долго смотрел на надпись «Лазеромёт», будто силясь придумать, куда его засунуть. В итоге положил во внутренний карман куртки.

— Давайте быстрее, в дороге поговорите. — Мэтью нервно посматривал на наручные часы и переминался с ноги на ногу у выхода.

Скарлетт остановила машину на соседней с Центром улице и повернулась к Гарри.

— Готов, Арни? — спросила она таким пленительным голосом, что Пиквик согласился бы ограбить даже Банк времени. — Я верю в тебя, малыш. Сделай это, и мы сможем слетать на Лост Парадиз по люксовой путёвке!

Значит, когда всё закончится, его и впрямь ждёт Рай, лихорадочно сообразил Пиквик. Чуть больше часа назад он вышел из дома с неокрепшими надеждами подыскать живую замену Мириам на грядущую ночь, а наткнулся на клад с такими умопомрачительными перспективами.

— Я всё сделаю, как надо, — уверил Гарри не столько девушку, сколько себя.

Первый шаг в идеальном плане «Как надо» дался легко. Пиквик миновал купленного охранника на проходных и очутился возле автоматизированного контрольно-пропускного пункта. «Приложите палец, пройдите сканирование сетчатки, продемонстрируйте голосовое соответствие» — перечислял противный механический голос. От Гарри не потребовали разве что пукнуть в специальный резервуар. Он с достоинством выполнил все указания, после чего всё тот же голос поинтересовался о цели ночного визита сотрудника. Пиквик вставил в компьютер приготовленную Мэтью флэш-карту и небрежно ответил:

— Надо забрать важные документы для готовящейся сделки на Филиппинах. Номер сделки — 3211.

— Ожидайте, пока мы проверим информацию.

Гарри принял скучающий и невозмутимый вид.

— Всё в порядке, сотрудник Пальмос. Можете проходить.

Дилерский Центр Оболочек даже в дежурном освещении слепил белизной стен, потолков и полов. У официалов везде так, что бы они ни продавали. Гарри на лифте поднялся на третий этаж и двинулся в направлении восточного крыла. Он спешил, но старался никак не показывать спешки, памятуя о вездесущих камерах. По пути ему встретилось несколько сотрудников, в основном, в белых халатах. На Пикивка никто не обратил внимания.

— Так, доктор Кларк, — прочитал он на одной из дверей. Ему сюда.

Заходя в незапертый кабинет, он невольно подумал: хорошо, когда запоры случаются по расписанию и в удобное для вас время. Из кабинета он свободно попал в хранилище. В первую секунду глаза разбежались по десяткам скрывающихся в стенах ячеек, но затем сфокусировались и отыскали нужную под номером 315. Гарри ввёл код и стал заворожено ждать. Автоматика сделала всё сама. Дверца ячейки отворилась, и из глубины выехал продолговатый металлический кокон. Металл сложился по обе стороны. На плоском основании лежал продолговатый прозрачный сосуд, заполненный консервирующим раствором, а в нём покоилась цель операции. Ещё один Бог с Олимпа.

Пиквик подкатил вплотную каталки, резервуар медленно перекатился на них, а ячейка закрылась и пришла в первоначальное положение. Гарри накрыл груз белой простынёй и всё с тем же невозмутимым видом покатил его к выходу. В длинных коридорах он ощущал себя бегущим с тонущего корабля грызуном. С ценным грузом, вроде карты острова сокровищ.

Он практически добрался до спасительного лифта, как услышал стремительно нарастающие шаги и голоса. Гарри ускорил темп и, оказавшись у лифта, начал судорожно нажимать кнопку вызова. Индикатор загорелся, послышался приглушённый звук движущейся кабины. Она двигалась быстро, но Пиквику её скорость казалась мучительно медленной. Он прижал каталки к дверцам, намереваясь ворваться внутрь едва ли не с низкого старта. Но не успел. Шаги и голоса вынырнули из-за угла и разом прекратились. Двое в белых халатах уставились на Гарри, оборвав диалог на полуслове.

— Э… А что вы везёте и куда? — вежливо поинтересовался тот, что был на полголовы выше.

Вот он и непредвиденный случай, с досадой подумал Гарри и замялся. Его растерянность не ускользнула от зоркого взгляда докторов. Они оба насторожились, пристально вглядываясь в Пикивка. Так как Гарри не знал ни имён, ни расположения кабинетов, с ходу выдать правдоподобную версию он посчитал выше своих возможностей. Перед Пиквиком вновь встал непростой выбор: включить задний ход и сдаться, поджав хвост (в бесславных традициях прошлой жизни), либо играть роль до конца. Гарри догадывался, что бы в подобной ситуации сделал Арни Пальмос.

Из пикирующего замешательства Пиквика вывел один из докторов, когда без спроса потянулся к простыне. Акт, ставший роковым для всех троих участников неловкой сцены. Гарри с какой-то дьявольской быстротой выхватил из внутреннего кармана «Лазеромёт» и поочередно поджарил обе мишени в белых халатах. Те успели лишь издать по короткому крику, после чего почили навечно. С этого момента Гарри Пиквик стал чистокровным преступником — он спалил не только свидетелей, но и единственный мост в прошлое. Туда, где он был всего лишь жертвой случайности.

— Матерь Божья! — своему же хладнокровию удивился Пиквик. На секунду он подумал, что палец сам по себе нажал на спусковой крючок, без участия мозга.

Не теряя времени, он ворвался в наконец-то прибывший лифт и теми же судорожными движениями нажал кнопку первого этажа.

Гарри повезло. Он без приключений миновал длинный коридор первого этажа и завернул к чёрному выходу. Дверь оказалась открыта, а пост охранника — пуст. Всё согласно плану. Через три минуты он выкатил каталки на улицу. Просвет в решётчатом заборе с ещё свежими и острыми краями оказался недостаточно широким для человека с таким габаритным грузом. Поэтому Гарри пришлось сначала протолкнуть в него сосуд с телом, а затем пролезать самому. Отдышавшись, он с превеликим усилием взвалил цилиндрический сосуд на плечо, подобно бревну, и засеменил во мрак прилегающих улочек.

— Клади его на асфальт, — скомандовала Скарлет, вылезая из машины. Мэтью не отставал — выбравшись из салона, он открыл заднюю правую дверцу.

Гарри осторожно положил резервуар и потянулся, чувствуя, как распрямляются спрессовавшиеся позвонки. Мэтью присел и ввёл код на крохотном дисплее резервуара, после чего тот издал продолжительный, но негромкий писк и раздвинулся надвое, излив содержащийся внутри раствор. Мэтью ловко подхватил тело, усадил его в салон на заднее сидение и пристегнул ремнём.

— По местам, двигаем! — скомандовал подельник. В этот раз в роли водителя выступал он.

Гарри разместился сзади, рядом с похищенной оболочкой.

— Как всё прошло? — поинтересовалась Скарлетт, когда они выехали на шоссе.

Только в этот момент Гарри заметил, как тряслись его руки. Он постарался скрыть дрожь и бросил, уставившись в окно:

— Не так гладко, как хотелось бы. Наткнулся на двух докторов.

— Ты их убил? — Лицо девушки напряглось. Она облегчённо выдохнула, услышав ответ.

— Конечно. А что ещё мне оставалось?

— Молодец, малыш! Я знала, что ты справишься.

Гарри усмехнулся и спросил:

— Что теперь?

— Сейчас мы отвезём тело заказчику, заберём оставшуюся часть денег и сразу же покинем город.

— Хороший план. Мне он нравится больше предыдущего, — признался Пиквик.

Мэтью что-то фыркнул и, не сбавляя скорости, вошёл в крутой поворот. Через двадцать минут они остановились под заброшенным мостом. Там их уже поджидал чёрный тонированный «мерседес» последней модели в окружении трёх фигур. Классические громилы в строгих костюмах.

— Помоги мне его отнести, — сказал Мэтью и заглушил двигатель.

Гарри послушно выполнил указание. Скарлетт выступила в качестве лидера их группы и подошла к низкорослому мужичку в элегантных декоративных очках. Он натянул улыбку на пол-лица и поцеловал её руку. Наверняка, он и есть тот богач. Когда Гарри и Мэтью поднесли похищенную оболочку, коротышка довольно хмыкнул и кивнул на багажник «мерседеса». Громилы помогли парням погрузить тело внутрь. Затем один из них достал из салона чёрный кожаный кейс.

— Приятно иметь с вами дело, мисс Крал. Тут вся оставшаяся сумма. А теперь, если вы не возражаете, мы разойдёмся, а то один из ваших парней смотрит на меня каким-то недобрым взглядом.

Гарри тут же отвернулся и сделал вид, что изучает трещины на старом асфальте. Боковым зрением он увидел, как Мэтью забрал кейс и пошёл к машине.

— Насколько мы теперь стали богаче? — спросил Гарри, когда они втроём разместились в салоне автомобиля.

Но Мэтью почему-то не спешил заводить двигатель. Скарлетт засмеялась и расслабленно откинулась на сидение. Щёлкнул замок, зашелестели купюры.

— Мы — намного, — ответил улыбчивый Мэтью и повернулся.

Пиквику отнюдь не понравилась эта улыбочка, но ещё больше не понравилось смотрящее ему прямо в лицо дуло пистолета. Мощное лазерное оружие, ни чета карманному «Лазеромёту» Гарри.

— Только без резких движений, Пальмос, — грозно предупредил подельник. — Медленно и аккуратно двумя пальцами достань свою пукалку и протяни мне.

— Что происходит? — возмутился Гарри и посмотрел на Скарлетт. Но Богиня продолжала пересчитывать банкноты, будто ничего не происходило. — Скарлетт?

Когда Гарри обратился к ней по имени, она всё же отреагировала.

— Арни, ну неужели ты настолько туп, как кажешься? Ты — лишний элемент, разве не понятно?

— Как это лишний?.. Но ведь мы с тобой…

— Ах, забудь! — Девушка небрежно махнула рукой. — Всё изменилось, Арни. Но тебе стёрли память, и ты об этом забыл. Честно говоря, в каком-то роде твоя амнезия облегчила нам задачу. Я боялась, что ты догадаешься о нашем с Мэтью плане устранить тебя после дела.

— Так, ты слышал, что я сказал? — На смену улыбке к Мэтью вернулась привычная нервозность. — Давай сюда пушку.

Гарри пришлось подчиниться.

— Вот и славненько. — Мэтью ловко убрал «Лазеромёт» в карман пиджака, нисколько не смутившись ядовитого взгляда Гарри. — Будет последнее желание?

После этого вопроса Пиквик, наконец, осознал серьёзность положения. Его и впрямь убьют, причём, в ближайшие минуты, если ни секунды. Какое может быть последнее желание? Надо попытаться выбить пистолет — вот единственное, что он должен сделать, а не загадывать желания.

— Будет, — прозвучал голос снаружи. — Поджарить твои скудные мозги.

В тот же миг раздался щелчок. Яркая вспышка и запах обугленной плоти. Обезглавленное тело Мэтью сползло по сидению, оружие выпало из руки прямо к ногам Гарри. Скарлетт закричала, прикрываясь кейсом.

— Ты кто такой?? — завопила она, тщетно пытаясь нащупать пистолет у себя за ремнём.

— Не рыпайся, милашка. — Незнакомец выстрелил ещё раз. Но уже из другого оружия — короткая игла вонзилась в шею девушки, и та моментально отключилась. Заряд транквилизатора.

Гарри испуганно посмотрел в окно и обомлел ещё больше. Возле машины стоял некто в прежнем теле Гарри Пиквика.

— Ты как? — поинтересовался маленький плешивый мужчина, заглядывая в открытое окно. — Они тебя не тронули?

— Н-нет, — с трудом произнёс Пиквик.

— Вот и славно. — Незнакомец закашлял. — Не думал, что ты окажешься курильщиком. Это уже давно не модно.

Гарри вынужден был повторить вопрос Скарлетт, так и оставшийся без ответа:

— Я тебе очень благодарен за спасение, но не мог бы ты прояснить мне ситуацию? Кто ты?

Старый Пиквик улыбнулся.

— А если хорошо подумать? Ладно, на самом деле всё просто. Ты — это я, а я — это ты. Мой план оказался ещё безупречнее, потому что я перехитрил их всех.

До Гарри дошло почти сразу — перед ним настоящий Арнольд Пальмос. Выходит, он не сбежал, испугавшись дела с похищением, а предусмотрительно рассчитал исход операции.

— Да, несколько дней назад я случайно узнал о коварных замыслах своей возлюбленной. — Он посмотрел на спящую Богиню и уточнил: — Бывшей возлюбленной. Она начала крутить шарашки с этим недоумком давно, но умело скрывала это. Сначала они решили поручить мне всю грязную работу — внедриться в ДЦО и совершить похищение. Скарлетт с присущим ей словоблудием убедила меня, что я справлюсь лучше любого другого исполнителя. А потом они пришли к выводу, что надёжнее и вовсе избавиться от меня. Убили бы двух зайцев одним махом — нет лишнего элемента в любовной конструкции, плюс все деньги на двоих. Неплохо задумано, но не на того напали.

— То есть, ты специально сдал своё тело в расчёте, что купивший его человек пойдёт на это дело? — спросил Гарри. — А если бы я отказался или сказал правду?

— Не отказался бы. Крозье напичкал мою оболочку лошадиной дозой гормонов влечения к Скарлетт Крал. Я не знаю, кем надо быть, чтобы суметь им противостоять. К тому же док ждал не потенциального покупателя, он ждал именно тебя.

— Но…

— Да, мы всё спланировали заранее, — пояснил Пальмос. — Ты показался нам идеальным кандидатом. Во-первых, ты работаешь на Пирсонов и как никто другой знаешь всю эту кухню со стиранием воспоминаний. Вне всяких сомнений, ими бы ты и прикрылся. Во-вторых же, мы не зря подселили к тебе Ван Рейна, психолога по образованию, кстати говоря.

— Что?! Рафа тоже замешан?..

Пальмос усмехнулся:

— Он — шурин Крозье. Изучал и обрабатывал тебя целый месяц. На первый взгляд, ты — затюканный ботаник, но Ван Рейн разглядел в тебе скрытые резервы авантюриста. И оказался прав! Ну и, разумеется, провёл пару-тройку подготовительных бесед.

Перед Пиквиком тут же начали собираться в единую картину разрозненные доселе пазлы. Именно сосед посоветовал контору Крозье. И без устали твердил Гарри о необходимости «жить на полную». Теперь-то уж точно в воспоминаниях восьмидесятилетнего Гарри Пиквика будет не только серость офисных будней. Если он вообще доживёт до восьмидесяти.

— Но я выбрал твоё тело совершенно случайно…

— О, этим ты лишь ускорил процесс. Поверь, док нашёл бы кучу способов убедить тебя купить нужное тело. — Пальмос сочувственно сжал губы. — Прости, дружище, что я использовал тебя. Как говорится, ничего личного. Но своё тело я намерен вернуть.

С этого момента Гарри начал активно соображать — как выпутаться из очередной непростой ситуации.

— Конечно, твоё тело принадлежит тебе, — осторожно начал Гарри. — Я не вправе посягать на него. Надеюсь, мы совершим обмен и разойдёмся по-хорошему?

— Пиквик, твою мать, ты и впрямь так наивен или прикидываешься? — Пальмос не сдержал смешка. — Через час на моё тело начнёт охоту весь округ. По-хорошему, мне следует пристрелить тебя прямо здесь, но Крозье уверил меня, что сможет безопасно использовать эту оболочку на запчасти. Он та ещё скряга. Но для тебя финал, в любом случае, несправедливый, и всё потому, что я — крутой парень, а ты — чёртов неудачник. Ладно, а теперь выходи, у меня мало времени. Я бы мог тебя усыпить, но физические параметры твоей оболочки, этого никчёмного вторсырья, как ты понимаешь, не слишком годятся для того, чтобы таскать тяжести туда-сюда.

Гарри неспешно заёрзал на сиденье, делая вид, что старается обрести потерявший над телом контроль и выйти из салона. Сам же в это время незаметно поднял пистолет Мэтью и засунул его в глубокий карман костюма. Из-за высокого водительского сиденья Пальмос не должен был ничего заметить.

Пока же под прицелом находился сам Гарри. Он не сомневался, что в случае необходимости, Пальмос выстрелит в него, даже с риском повредить оболочку.

— Так, хорошо, а теперь перенеси Скарлетт в мою машину, — скомандовал Пальмос. — Она недалеко, за той колонной.

Он указал направление. Пиквик увидел колонну в пятидесяти метрах от их места.

Девушка оказалась не такой уж и лёгкой. Гарри взвалил её на плечо и зашагал к машине Пальмоса. Тот с денежным кейсом шёл следом.

— Зачем она тебе после всего случившегося? — полюбопытствовал Пиквик.

— Она-то мне совсем не нужна, её ждет утилизация прямо в лаборатории Крозье. Или что похуже. А вот её тело… Как ты успел заметить, оно невероятно хорошо, чтобы его уничтожать. К тому же Скарлетт оказалась умной девочкой и нигде его не засветила. Я уже подыскал себе новую подружку, которой оно, без сомнения, придётся по вкусу.

Гарри проанализировал полученную информацию.

— Я всё же не пойму — как ты мог быть уверен, что они купятся на мою версию? — спросил он. — Ведь один сбой — и разрушилась бы вся структура твоего плана.

— Ну, в таком случае досталось бы именно тебе, — ответил Пальмос. — Главное — я ничем не рисковал. А что касается наших с тобой подельников — над ними я заранее поработал. Очень красочно описал возможные сложности при стирании отдельных воспоминаний. Да, план непрост, но даже идеальный план может пойти не по сценарию. А ты не подкачал.

Они подошли к машине Пальмоса. Это была новая «шевроле Импала», выполненная в старом классическом дизайне семидесятых годов двадцатого века.

— Клади её назад и садись за руль.

Гарри выполнил указание.

— А теперь едем в контору Крозье.

Путь неблизкий, отметил Пиквик, пристегнулся и завёл двигатель. Как он и предполагал, Пальмос окончательно убедился в покладистости своей жертвы и уже через десять минут ослабил хватку — стал чаще смотреть в окно и реже направлять ствол оружия на Гарри.

— Что ты намерен делать дальше? — спросил Пиквик.

Отнюдь не ради поддержания беседы или любопытства. Пальмос охотно поделился планами:

— У меня в бардачке два билета на Лост Парадиз с документами на новое тело. Вылет этим утром. В Даст-Сити я больше не вернусь. Я взял от этого городишки максимум. Этих денег нам хватит надолго.

— А меня в утиль, надо понимать?

— Будешь хорошо себя вести — попрошу дока сделать всё безболезненно.

— А если плохо?

— Ха, ты слышал когда-нибудь о подпольных притонах, где содержат секс-рабынь?

Сначала Гарри удивился такому вопросу.

— Да. И что? — спросил он, а через секунду до него дошло. — Ты серьёзно?

— Ещё бы — это ведь дополнительный доход. Моей подружке будет всё равно, что случится с её прежним телом. Она у меня без заморочек.

Злость начинала постепенно бурлить в душевных недрах Гарри Пиквика.

— Я смотрю, тебе не терпится закончить свои мучения? — усмехнулся Пальмос. — Притормози-ка, дружище. Куда ты так разогнался?

Гарри всё рассчитал. Его конвоир, сидящий на пассажирском месте, не был пристёгнут.

— Притормозить? — переспросил Пиквик. — Как скажешь.

Гарри резко втопил педаль тормоза в пол. «Шевроле» накренилась на передок, завизжали и задымились покрышки. Пальмоса бросило на панель, он сильно ударился и что-то крякнул. Пиквика удержал ремень. Он почувствовал, как тело Скарлетт вдавилось ему в спину. Через несколько секунд они окончательно остановились.

Гарри вытащил лазерный пистолет Мэтью и направил его на Пальмоса. Тот, казалось, пребывал в лёгком нокдауне с разбитым лбом и кровоточащей губой. Оружия в его руках не оказалось.

— Конечная остановка, — объявил Гарри. — Выходи. И без фокусов.

Пальмос нашёл в себе силы улыбнуться.

— А ты не так прост, как я думал. Застрелишь меня?

Пиквик изобразил задумчивость.

— Я подумаю над этим. Давай, шевелись.

Пальмос с явной неохотой и, не отрывая взгляда от направленного на него дула, вышел. Гарри встал в трёх метрах от него.

— В этой оболочке у тебя максимум час, — сказал Пальмос. — Что ты собираешься делать?

— Возьму подружку и поеду к Крозье для переодевания, — ответил Гарри. — А потом мы улетим на Лост Парадиз.

— Во-первых, Крозье не купится на твои басни и сразу поймёт, что ты — не я. А во-вторых, никакой подружки у тебя нет. Я-то знаю.

— Ты — не я, а потому знаешь не всё. Подружка есть, а вдвоём мы уж как-нибудь справимся с Крозье и заставим его сделать то, что нам нужно.

Пальмос явно занервничал. Наверняка силился понять, блефует Пиквик или нет. Гарри же принял окончательное и единственно верное решение.

— Я бы мог тебя усыпить, но не хочу возиться с этим вторсырьём, — сказал он спокойным тоном.

— Нет, так не должно быть! — Пальмос окончательно потерял самообладание, почуяв запах скорой смерти.

— Именно так и должно быть. — Гарри внезапно ощутил внутреннюю силу и уверенность в себе, которой никогда прежде не испытывал и частично. — Потому что на самом деле это я — крутой парень, а ты — чёртов неудачник.

Пальмос попытался наброситься на Гарри, но тот успел выстрелить. Мощный заряд лазера рассёк надвое то, что ещё совсем недавно ассоциировалось исключительно с Гарри Пиквиком. И с чем он ассоциировал своё «я». Нынче другие времена. Разум освободился из темницы. Палец даже не дрогнул, нажимая на спусковой крючок.

План созрел, как и подобает всему лучшему — в импровизации. Оставалось лишь исполнить его. Гарри вернулся в салон и проверил бардачок. Действительно, там лежали два билета на Лост Парадиз и документы. Одни — для голубоглазого блондина Мика Гэтлина, другие — для тела Скарлетт с новым именем Линда Экройд.

На минуту Гарри посетили мысли о высоком. Что есть человек? Мешок костей, мяса и сухожилий? Но их так же легко поменять, как и одежду. Тогда, может, последовательный набор воспоминаний? Но они стираются так же просто, как написанный карандашом текст на бумаге. Тогда в чём же заключается наше «я»? Одно Гарри уразумел совершенно точно — любое тело, будь оно неказистым или божественным — не более, чем вторсырьё. Материал. Оболочка. Контейнер. Разница лишь в том, что для кого-то оно становится храмом души, а для кого-то — темницей.

О чём ты думаешь, идиот, осёк себя Пиквик. Займёшься этим на пляжах Лост Парадиза, а сейчас думай лучше о спасении. Всё выглядело на первый взгляд гладко, только вот подружки у Гарри действительно не было. А для осуществления плана она необходима. Гарри в задумчивости почесал подборок. Почему это не было? Была. По крайней мере — будет. Он отыскал в бардачке телефон и по памяти набрал один знакомый номер. Он был уверен, что ему никогда не понадобятся эти бесполезные цифры, тем не менее, продолжал их помнить. Значит, всё неспроста. Пошли длинные и долгие гудки.

— Алло, кто это? — наконец, проговорил женский голос с примесью сонливости и раздражения.

— Надя, это Гарри. Сегодня ночь больших перемен, и для них тебе не придётся выбрасываться из окна офиса. Я буду у тебя через полчаса.

Пиквик сбросил прежде, чем Надя успела что-либо ответить. Ей стоит дать время собраться с мыслями. Гарри взглянул на часы. Лишние десять минут у него всяко имелись в запасе, поэтому он завёл двигатель и поехал в сторону дома.

Зашёл в здание, взбежал по лестнице и постучал в соседнюю дверь.

— Арнольд? — удивлённо спросил Ван Рейн, прикрываясь махровым халатом.

— Арнольд спёкся, — ответил Гарри и направил на бывшего соседа пистолет. — А теперь беги.

2013 г.

Санаторий «Стереосон»

«Запись 6-А.

Ранним июльским утром я выехал из тумана, окутавшего трассу и всю центральную площадь моего ясного сознания. По-моему, это был 2011 год, но я не уверен. Следует проверить. Хорошо, что в тот момент я взглянул на дисплей мобильника — да, так и есть, уже шесть часов, как наступило восемнадцатое июля 2011 года. Из салона автомобиля неизвестной марки, в котором я ехал, вырывалась агрессивная альтернатива начала двухтысячных. Признаться, не самая благородная музыка, чтобы наслаждаться загородной поездкой. Но ничего не поделаешь, в этот раз я был пассажиром, хоть и находился за рулем, поэтому не приходилось выбирать песни.

Еще полчаса и я лихо, с блокировкой передних колес припарковался возле пятиэтажного дома. Заглушил двигатель, выключил магнитолу и вылез из салона. Ага, это был темно-синий «фольксваген Пассат В5». Мне пришлось изучить многие марки того времени, чтобы получаемая мной информация имела хоть какую-то значимость для дальнейшей работы.

Я зашел в подъезд, взбежал на четвертый этаж и открыл дверь квартиры номер 113. В темном коридоре я разулся, снял ветровку и прошмыгнул в ванную комнату. Наконец-то у меня появилась возможность разглядеть свое лицо во всех подробностях. Что тут сказать… Ума не приложу, сколько яблок мне свалилось на голову, что я вдруг решил выбрать для себя такой имидж. Длинные черные волосы, спадающие на лицо подобно упитанным змеям, серьги в обоих ушах, бакенбарды, плавно перетекающие в бородку (ну, это хотя бы имело благородный подстриженный вид) и несчетное количество аксессуаров — от ошейника и браслетов до череповидных колец на пальцах. Черная футболка с надписями. Но тут я вспомнил про музыку, и все встало на свои места. Я — любитель рока, надо понимать. В лучшем случае, а в худшем — какой-нибудь гот или сатанист. Забавное открытие, однако не идущее ни в какое сравнение с моими предыдущими открытиями: с тем, что я опять писатель с псевдонимом Глен Леонард (вряд ли то было моим настоящим именем) и что жить мне оставалось не так много дней. Теперь я задумался о том, чаще ли смерть приходит к тем, кто пытается изображать ее перед зеркалом?

Я зашел в комнату, заваленную одеждой, книгами и кипами бумаг. Творческая мастерская, не иначе. Видать, я плодовитый автор, раз у меня нет времени даже убрать позавчерашний завтрак со стола и почистить клавиатуру. Я наклонился и нажал кнопку — зашумел системный блок, загорелся монитор. Пока компьютер загружался, я вытащил лежащую под клавиатурой стопку листов и пробежался глазами по хаотично разбросанным по белому полотну каракулям. Ничего не успел понять, кроме отдельных слов. Одно из них мне показалось очень похожим на слово «санаторий». Хм, интересно.

Жидкокристаллический экран явил моему взору нисколько не удивившую меня заставку — какая-то рок-группа зажигала во время концерта. Внизу я прочитал ее название — Trust Company. По-моему, то же самое было написано и на моей футболке.

Я вошел в электронную почту, там висело одно новое письмо. Не успел прочитать от кого. Текст письма следующий: «Мы рады подтвердить, что ваш рассказ „Санаторий“ победил на конкурсе. Позвоните Ивану Богдановичу, он проинформирует вас о дальнейших действиях и планах».

— Мы едем в «Творческий круиз»! — воскликнул я и отправился на кухню. Там я заварил себе чай и вытащил из холодильника кусок яблочного пирога. Но насладиться трапезой я не успел, так как услышал в мозгу пронзительный писк — пора возвращаться. Меня вновь окутал туман».

— Как прошло погружение? — спросил доктор Орехов, когда я выбрался из сплит-капсулы.

— Где я? Кто вы? — я решил позабавиться, но увидев его округлившиеся глаза (что не предвещало ничего хорошего), тут же сдался. — Ладно, успокойтесь, со мной все в порядке.

— Фух, я бы попросил вас не шутить так, Георгий Аркадьевич.

— Хорошо. Но погружения стали слишком короткими, мне скоро наскучат такие робкие набеги на прошлое.

— Вы же не хотите повторного приступа деперсонализации? — как можно более пугающе спросил Орехов. Зря старался, я вовсе не испугался. — Мы будем увеличивать продолжительность погружений с каждым новым разом. Узнали что-нибудь полезное?

Я поправил сбившуюся пижаму и вкратце рассказал ему обо всем, что увидел.

— Значит, Глен получил приглашение в некий круиз, — доктор Орехов задумчиво заходил по процедурной. — Это объясняет наличие воды в вашем последнем стереосне. Нам стоит действовать аккуратно.

— Что вы думаете по поводу рассказа «Санаторий»? — спросил я. — По-вашему, о чем он?

Орехов пожал плечами. Очевидно, этот вопрос интересовал его куда меньше прочих.

— Бог его знает.

— А мог ли Глен… ну, как-нибудь заглянуть в мое сознание?

Доктор усмехнулся и покачал головой:

— Такое невозможно в принципе. Сплит-погружения имеют исключительно одностороннюю связь.

— Понятно.

И все же, мне было любопытно. Жаль, не получилось наткнуться на распечатки этого рассказа или на его аннотацию. Возможно, во время круиза мне удастся поймать нужный момент.

— Возвращайтесь в палату, Георгий Аркадьевич, — посоветовал доктор. — Я пришлю к вам Аллу, она запишет всю собранную вами информацию.

После обеда меня приехала навестить внучка Даша. В этот раз одна, без своего дубоголового ухажера-боксера, чему я несказанно обрадовался. Я старался никогда не вмешиваться в личные дела своих детей и внуков, но порой не мог усидеть на месте, не дав пару ценных советов с высоты прожитых восьми десятков лет, вместивших в себя шесть браков и еще порядка дюжины интрижек разной степени. Будь их меньше, думаю, мои потомки прислушивались бы ко мне куда чаще. Но тут уж ничего не поделаешь. Далеко не всем женщинам, на которых я женился или с которыми заводил романы, приходился по вкусу мой писательский образ жизни. Хотя до росписи им казалось, что с этим проблем не будет. Даю пари, все они втайне мечтали переделать меня, перекроить как плюшевого Кена на свой лад. Но к их несчастью, я был сшит не из того материала.

— Привет, дед, — Даша поцеловала меня в щеку по-деловому сухо, что было на нее похоже. Наверное, только боксеров она умела целовать со всей скрытой страстью.

— Привет, мелкая, — я не церемонился ни с ней, ни с ее полутора метрами на подошве высоких кроссовок. — Последнее время лишь ты меня и навещаешь. Твой отец там хоть живой?

— Да. Как обычно пропадает все выходные на стадионах. У тебя что нового?

— Скоро узнаю, как именно я умер в прошлой жизни.

Даша скривила свое симпатичное лицо:

— Вы все тут извращенцы и мазохисты.

— Не все. Я по делу здесь, если помнишь.

— Ах да, твоя очередная наркоманская книга. Ради этого стоит умереть дважды, — она нарочно пыталась меня разозлить. Я это знал, поэтому не поддался на провокацию, а вместо этого включил философа, читающего нотации:

— Вы, молодежь, живете лишь настоящим, а еще чаще — будущим. Забывая, что когда-то было и прошлое. Причем, не чье-то, а ваше собственное.

— Ой, дед, только не начинай.

Уже начал. Но продолжать не стал. В конце концов, испокон веков разные поколения смотрели на мир разными глазами. И превращаться в брюзжащего старикашку я не имел желания.

Когда Даша ушла, я вернулся в палату и, не дожидаясь Аллы, сам записал все увиденное во время последнего сплит-погружения. Послеобеденный сон выдался беспокойным. Меня все не покидали мысли о том рассказе, почему он назывался именно так? Может, просто совпадение?

«Запись 7-А.

Туман рассеялся, когда я вновь сидел в рок-погребальнице под названием «Пассат В5». Вот же подфартило, лучше бы я оказался за работой над каким-нибудь литературным произведением. Слава Богам, это длилось недолго, я уже парковался возле какого-то кафе. Я зашел внутрь и занял свободный столик в углу зала. В руке болталась сумка с ноутбуком. Неужели мои молитвы оказались услышаны, и Глен приступит к работе прямо здесь и сейчас? Ну, точнее, прямо там и тогда. Я включил ноутбук, зашел в папку «Черновики». Там висело с полсотни различных файлов. Я открыл файл с названием «Стереосон». И тут меня передернуло. Буквы поплыли перед глазами, руки затряслись. Я не мог понять, с кем это происходило, со мной или с Гленом. Будем считать, что с нами. Я встал и направился в уборную. Умылся холодной водой и уставился на свое отражение.

— Кто ты такой, мать твою? — я не ожидал такого вопроса от самого себя, поэтому меня передернуло повторно. — Что ты делаешь в моей голове?

Кто-то сидел у меня в мозгах, мешал работать над новым рассказом, на который у меня остался всего один день. Может, через зеркало я смогу достучатся до незваного гостя?

Я перестал видеть отражение, потому что его завлекла плотная пелена тумана».

— Кто ты такой, мать твою? — я уставился на человека в белом халате. Нет, сначала это был размытый мазок белой краски на темно-сером полотне и лишь затем мазок превратился в человека.

— Георгий Аркадьевич, я же просил вас оставить шуточки.

— О чем вы, где я? — я начал экстренно расстегивать ремни на торсе. — Это вы залезаете в мой разум?

— Алла, быстро вколите ему ампулу антисна, — приказал щеголь под докторской личиной.

Я не успел расправиться с ремнями, чтобы воспротивиться уколу. А затем было слишком поздно.

— Вам лучше? — доктор Орехов склонился надо мной. Я лежал в своей палате связанный по рукам и ногам.

— Эй, почему я связан?

— Вы мне скажите. Как вас зовут?

— Георгий Джинин, — я удивленно посмотрел на главврача. — В чем дело? Опять деперсонализация?

Орехов облегченно вздохнул и принялся развязывать меня.

— Что-то произошло во время сплит-погружения, — пояснил он. — Неужели мы оказались в точке смерти Глена?

Я напряг память. В первые секунды она частенько напоминала казанок с винегретом, поэтому я попытался разбить фрагменты воспоминаний на составляющие.

— Нет, он узнал о нашем существовании, — я попытался встать, но голова как свинцовая гиря потянула меня вновь к магниту-подушке.

— Я же объяснял вам, что это невозможно. Даже в теории.

— Значит, ему плевать на ваши теории, — я пошарил на тумбочке в поисках стакана воды. Горло пересохло, будто я вернулся из пустыни Намиб. — Он напрямую спросил, что я делаю в его голове.

— Спросил у кого? — Орехов явно не верил ни одному моему слову. Или не хотел верить.

— Зашел в уборную, уставился в зеркало и спросил. Это не было галлюцинацией, — я залпом опустошил стакан.

— Любопытно, — только и сказал главврач.

Я думал, стоило ли ему говорить про файл, на который я наткнулся в ноутбуке Глена. Решил, что лучше выложить все как есть.

— А знаете, как назывался рассказ, над которым он работал в тот момент, когда мы его посетили? «Стереосон».

Наверное, для Орехова это стало перебором невероятностей за один день. Он решительно покачал головой:

— Думаю, дело не ограничивается одной лишь деперсонализацией.

— Почему вы так рьяно отвергаете мои факты? — я был близок к глубокой обиде.

— Ваши факты? Главный факт в том, что сплит-погружения это путешествия в прошлые жизни, в прошлые тела через стереосны в исключительном качестве наблюдателя, но никак не активного участника. Вы лишь просматриваете кинопленку прошлого глазами вашего предшественника. Не меняете события, не воздействуете на внутренний мир очевидца своими мыслями и переживаниями. Односторонняя связь. Воздействиям может поддаваться только разум сновидца. Что мы и наблюдаем в вашем случае.

— Но как объяснить эти названия, придуманные Гленом? — не унимался я.

— Возможно, имеет место пластовое наложение проекции ваших знаний на мир Глена. Вы знаете, что находитесь в санатории «Стереосон» и совершаете сплит-погружения в свою предыдущую жизнь, чтобы написать книгу о возможной взаимосвязи двух ипостасей одной души. Первые прочные нити нам удалось обнаружить, узнав, что Глен Леонард тоже был писателем. Но все осложняет его ранняя и, надо полагать, весьма неприятная смерть. Она — критическая точка, при приближении к которой ваше сознание испытывает чудовищное давление и подвергается межвременной деформации, в результате которой обе картинки наслаиваются друг на друга.

Браво, док, сказал так, будто смерть бывает приятной. Ну, если только во время оргазма в теплой постели, но таких счастливчиков едва ли наберется на пару сотых процента от общего числа умирающих и погибающих.

— Вы не зря упомянули про писательскую нить, — сказал я. — Почему вы не допускаете возможность того, что Глен еще в те годы, в начале десятых годов, мог придумать сюжет, чем-то похожий на наш с вами мир? Для него это был мир будущего.

— Если допустить вероятность обмена информацией между телами одной души в обратном хронологическом порядке, то человечеству придется пересмотреть многие законы новой теопсихологии и прикладной эзотерики.

Док всегда растаптывал мои гениальные догадки в порошок. Подсознательно я даже начинал его ненавидеть за это.

— Ладно, вам виднее, — я сдался с великой неохотой. Но лишь потому, что мне жутко хотелось отдохнуть. В мои годы частые нервные стрессы были крайне нежелательны, даже в присутствии элитарных врачей Федерации.

— Придется сделать недельный перерыв перед следующим погружением. А пока наслаждайтесь отдыхом в нашем санатории.

Любезностью Орехов никогда не был обделен.

Неделя прошла быстро. Я потратил ее с пользой — написал пару новых глав о той жизни, что еще помнил без всяких стереоснов. О жизни в этом теле. Об известном российском писателе-фантасте Георгии Джинине, на излете творческих лет решившем написать свою главную книгу. Старикам не сидится на месте, а старикам-писателям уж подавно, когда они осознают, что еще не сказали чего-то важного. Я думаю, что намеревался стать первым в своем роде исследователем человеческой души и ее перерождений с того момента, когда человечество открыло для себя стереосны и технологию сплит-погружения. Упустить такую возможность я не мог себе позволить.

Когда я подписывал контракт с санаторием «Стереосон», на бумаге все выглядело лучше не придумаешь. И лишь мелким шрифтом внизу зависли побочные эффекты. Главные из них — деперсонализация и ложное самовосприятие. Иными словами, вы рисковали застрять в сознании своего предшественника, давно покинувшего земное бытие и бродить по аллеям санатория воскресшим пережитком прошлого. Именно поэтому чаще практиковались поверхностные погружения, дающие лишь кинематографическую картинку и звук, а глубокие стереосны с проникновением в глубины сознания очевидца являлись сложными и опасными процессами. Впрочем, именно такие заплывы в нижние слои меня и заинтересовали, иначе я не видел особого смысла браться за столь ответственную миссию, как написание своей эпохальной книги. Тут я некстати узнал про «критическую точку» — момент гибели прошлого тела. Оказаться во время сплит-погружения в этой точке означало крайне неприятную вещь — сам черт сломал бы рога и копыта, пытаясь разобраться в том, что могло с вами произойти после такого опыта. Вы могли отделаться и непродолжительной деперсонализацией, а могли сотворить в своем подсознании новый фантастический мир и увязнуть в нем навсегда. На всякий случай я застраховал свои мозги и прописал в контракте требование усыпить меня как больную собаку, если вдруг я застряну на подобной станции своего нейронного метро.

Что там док нес про пластовое наложение? Он намекал, что я начинаю постепенно срастаться с Гленом Леонардом или что? Но пока я чувствовал себя вполне комфортно, не считая килограмма ваты, которую мне кто-то затолкал в голову.

С Гленом была связана вода. Много воды с характерным привкусом соли. С доктором Ореховым мы пришли к выводу, что он утонул. Я не ставил себе цель подкараулить его за минуту до того момента, как вода начнет заполнять его легкие, но мне хотелось узнать, какой ряд трагических обстоятельств привел его к этой воде.

«Запись 8-А.

Она выглядела как божество на ярмарке язычников, собравшихся в уютном кафе на берегу океана. Нет, это была всего лишь палуба круизного лайнера. Но не в этом суть. Девушка с темно-русыми волосами и голубыми, как июльское небо глазами принесла мне вишневый сок и пачку конфет с ментолом для свежего дыхания. Такое дыхание наверняка понадобится мне грядущим вечером, если я все-таки осмелюсь к ней подойти. И если я осмелюсь пожертвовать своим вечером, когда я должен закончить рассказ для очередного конкурса. Слишком много конкурсов, не превращусь ли я в этакого жеребца-скакуна, то и дело работающего лишь по заданным темам и в определенные сроки? Но в этот раз для конкурса был организован целый круиз, поэтому я не без основания относился к нему серьезно.

— Она хороша, — протянул сидящий рядом парень с неприлично кучерявой головой и в инвалидной коляске. Я сразу понял, про кого он говорил. Официантка Вероника принесла нам наши заказы и чтобы полюбоваться ею вблизи еще раз, пришлось бы вновь обращаться к меню. Оно стало для нас мифической лампой, потерев которую, из нее появлялся джинн.

— Не то слово, — согласился я, отпил сока и распаковал упаковку конфет. — Дьявольски хороша.

— Леонид, — парень протянул мне руку. За линзами очков я увидел взгляд, характерный лишь для одной категории граждан — изрядно подвыпивших.

— Глен, — ответил я и посмотрел на часы. На девушку я бы еще потратил вечер, но на задушевные разговоры в баре — увольте.

— Ты участник нового конкурса? — спросил он меня, когда я уже допил сок и собирался попрощаться с ним.

— Да.

— Я знаю, на предыдущем ты победил. И что за история у тебя за пазухой в этот раз?

— Хм, я развиваю тему санатория будущего, в котором пациенты могут совершать путешествия в свои прошлые жизни.

— Но ведь это уже было?

— Поэтому я и сказал — развиваю тему. Об этом можно написать роман, я думаю.

— Понятно. Желаю тебе удачи.

Я поблагодарил Леонида и сказал, что мне еще надо придумать концовку к своему рассказу, поэтому, расплатившись по счету, я направился к выходу, задержав взгляд на официантке. Как обычно бывает в реальности, она даже не посмотрела в мою сторону. Ну и черт с ней, решил я и отправился к себе в каюту».

— Георгий Аркадьевич, успокойтесь! Алла, быстрее делайте укол!

— Отпустите меня, ваш мир — фальшивка! — вопил я. Только вопить мне и оставалось, так как мои руки и ноги плотно прилегали к туловищу. Но я перестал сопротивляться еще до укола. Меня успокаивала мысль, что все происходящее нереально и является следствием моих фантазий. Я оказался их участником, застряв в глубоком сне. Со мной такое иногда случалось — я осознавал, что сплю, но не мог проснуться. И сны были неконтролируемые. Обычно они воплощались в каркасе моих литературных сюжетов, над которыми я накануне ломал голову. Неудивительно, что в этот раз меня занесло в санаторий «Стереосон», ведь именно о нем я писал перед тем, как заснул.

«Запись 9-А.

Итак, что бы мне написать в финале? Хорошо, когда такие вопросы приходится задавать себе хотя бы за пару дней до сдачи материала в руки жюри, а не за одну ночь. За поисками ответов я отправился на палубу, где уже второй день подряд наша небольшая компания молодых литераторов собиралась за завтраком, обедом и ужином, чтобы обсудить творческие дела, погоду и еще ряд маловажных тем.

— Как дела, Стивен Кинг? — спросил меня Костя Раков. Рядом с ним крутилась его миниатюрная подружка Рая. Мы были первыми птицами на палубе этим солнечным утром. — Придумал ты, наконец, свою концовку?

— Мне мешают думать мои персонажи, — ответил я.

— Это еще как? — не понял Раков.

— Залезают в голову и переносят мое сознание в этот выдуманный мир в качестве главного героя. Во время снов. Именно поэтому я и назвал свой новый рассказ «Стереосном».

— О, все понятно, — протянул Костя. — Надо сказать капитану лайнера проверить твою подушку на наличие в ней запасов марихуаны.

— Глен истинный творец, отдается делу целиком, — заметила Рая. Умная девочка.

— Ага, Филип Дик тоже отдавался делу целиком. Таких тружеников еще называют нюхачами.

— А что с ним случилось? — спросила Рая.

— Путешествие в миры собственных романов на амфетаминовой байдарке. Почитай его трилогию «Валис» и ты поймешь, о чем я.

Я не привык вмешиваться в споры об амфетаминах, марихуане и прочих стимуляторах творческой активности, но в этот раз не удержался:

— Просто признай, Кенст, что у тебя столь скудная фантазия, что ты завидуешь всем подряд, называя их нюхачами. Как правило, беспричинно.

— По крайней мере, моя фантазия кристально чиста. Чего нельзя сказать о твоей. Рыльце-то в пушку, об этом всем известно. Наверняка ты и сейчас периодически балуешься.

Бесполезно. Спорить с этим человеком все равно что пытаться стабильно зарабатывать в казино — проиграешь все накопления и уйдешь ни с чем.

— Я все не могу добиться от вас, о чем твой новый рассказ, Глен? — напористым тоном потребовала Рая, желая увести тему разговора с вязкой топи на ухабистую просеку. — Это продолжение «Санатория»?

— Да. В «Стереосне» Георгий Джинин понимает, что Глен Леонард это не его прошлое воплощение, а его создатель. Там получается рассказ в рассказе.

— То есть, он понимает, что его мир — фальшивка, а он персонаж?

— Да.

— Жестоко, — констатировала Рая. Впрочем, для сентиментальных девушек те модели бытия, в которые я вплетал своих героев, и впрямь выглядели жестокими и несправедливыми. Они так рассуждали, будто речь шла о живых людях. Затем Рая высказала мысль, заставив меня впервые глубоко задуматься в тот день:

— А ты не боишься, что сам можешь оказаться чьим-то персонажем? Или, скажем, Георгий Джинин это не вымысел, а правда. И он действительно посещает тебя, как свое прошлое тело.

— Похоже, стоит проверить подушки у вас обоих, — с наигранным раздражением сказал Раков.

— Если это так, то я величайший писатель-фантаст или даже провидец, раз сумел описать мир будущего в таких подробностях, — резонно предположил я и улыбнулся, дабы мое предположение не воспринималось слишком серьезно.

— Ты — обычный выдумщик-нюхач, а вот кто способен заглядывать в будущее, так это она, — Костя приобнял Раю и кивнул на меня. — Покажешь ему свои способности?

— Кость, я же просила, — она исподлобья смерила его недовольным взглядом.

— Да, я смотрю, ты всем тут кость в горле, — сказал я, чтобы разрядить обстановку. Про способности Раи иногда видеть будущее я слышал от Ракова давно. Но не особо в них верил, хотя и допускал. — Однако мы можем проверить правдивость твоей догадки. Загляни в 2097 год. Если там есть санаторий «Стереосон», а в нем пациент с именем Георгий Джинин, значит, я и впрямь его прошлое воплощение.

— Я не могу заглядывать так далеко, — с явным сожалением ответила Рая. — Обычно мой предел это пара дней.

— Тогда, может, предсказание результатов предстоящего конкурса? Если мне не суждено победить, то чего я ломаю голову над этим «Стереосном»?

— А вот это хорошая идея! — подхватил Раков. — Почему нам раньше она не приходила в голову?

— Ой, это будет нечестно — знать все наперед, — отмахнулась Рая. — Да и далеко не всегда мои предсказания сбываются, если честно.

— Все равно будет интересно, — я продолжал настаивать. Костя меня поддерживал, поэтому минут через десять мы добились своего».

— Отлично, вы ввели тройную дозу антисна, как я и просил? — услышал я сквозь гул внутри своей головы.

— Да, доктор. Сейчас он должен уже прийти в себя.

Я пришел в себя как по расписанию. Череп раскалывался, будто по нему ударили кувалдой. Перед глазами плавала картинка процедурного кабинета и нависших надо мной, подобно стервятникам, доктора Орехов и двух медсестер. Благо, я сразу понял, что это именно они, а не плоды моей фантазии.

— Как вы себя ощущаете, Георгий Аркадьевич? — спросил Орехов.

— Скверно, — признался я. — Это было ужасное погружение.

— Да, и не одно. Немудрено, что вы сбились со счета. Нам стоило немалых усилий и порций противоядия вывести вас из той реальности.

Я пошевелил руками, ощущая, как к конечностям возвращалась чувствительность. Затем я задал главный вопрос:

— Тот факт, что Глен Леонард писал рассказы о будущем, то есть, нашем настоящем, — правда или проекция моего видения на его мир, как вы выражались?

— Однозначно, второе, — без раздумий ответил доктор. — Я думаю, нам стоит прекратить погружения. Все равно мы стали получать не объективную картину прошлого, а фантазийную.

— Но мы ведь так и не узнали, что с ним случилось, — запротестовал я.

— Мы не знаем лишь деталей, но главная суть в том, что лайнер, на котором оказался Глен, затонул. Это документально зафиксировано в исторических документах.

— Жаль, что у нас на руках только официальные сухие факты. Для книги они малополезны.

— С этим ничего не поделать, — Орехов пожал щуплыми плечами. — Смею утверждать, что ваше сознание дороже любой книги.

С этим утверждением я решил не спорить.

«Запись 10-А.

— Ну, что ты увидела? — Раков нетерпеливо заерзал на стуле.

Я в это время старался делать две вещи одновременно: не упустить смысла предстоящего предсказания и найти взглядом официантку Веронику в зале кафе. Может, в конце концов, она хотя бы посмотрит на меня? К тому же, я собирался заказать себе завтрак.

Но вместо этого я увидел переполненные страхом глаза Раи. Об официантке и еде пришлось забыть на какое-то время, когда я узнал причину этого страха.

— О нет, надеюсь, это заблуждение, — прошептала она.

— Что? — в один голос спросили мы с Раковым.

— Я увидела… тонущий корабль. Наш. Панику и сотни утонувших людей.

Хорошее предсказание, ничего не скажешь. Главное — оптимистичное. Но я не решался шутить вслух. Кто знает, сколь часто Рая ошибалась в прогнозах? Не я точно. Костя мог знать, а еще лучше — спросить об этом ее саму. Я так и сделал.

— Примерно пятьдесят на пятьдесят, — ответила она. По ее дрожащему голосу я понял, что, возможно, процент правдивых прогнозов мог и превышать это число.

— Значит, это как встретить медведя на улицах Москвы, — все же я счел нужным сдобрить напряжение щепоткой юмора. — Вероятность — пятьдесят процентов. Можно встретить, а можно и нет.

Раков будто проглотил язык. Он молча хлопал глазками, спрятанными за линзами ботанических очков, и смотрел то на подругу, то на меня.

— Это все ты виноват! — Рая вдруг набросилась на меня. — Со своими рассказами!

— А я-то тут при чем? — этого я действительно не понимал.

— Они вцепились в мой мозг как пиявки. Я действительно нащупала некую связь с далеким будущим.

— Подробнее?

— Помимо кораблекрушения, мне еще предвиделся этот твой санаторий. Все оказалось как-то связано между собой, но я пока не могу понять, как именно. Подожки-ка, — Рая напряглась, словно пытаясь выудить какой-то важный артефакт из сети своей памяти. — Как заканчивается твой рассказ? Второй.

— Э, я еще не придумал.

— А на чем ты сейчас остановился?

— На том, что Георгий Джинин подобрался вплотную ко дню гибели своего предшественника, Глена Леонарда.

— Дню гибели на круизном лайнере?

— Да.

Рая довольно кивнула, а Раков сидел с ничего не понимающим видом, дымясь от недовольства как недокуренная сигарета.

— Ты прописал своему персонажу смерть? — спросил Костя, будто я действительно кого-то убил.

— А что в этом такого?

— Ладно, ребят, расслабьтесь, все в порядке, — успокоила нас Рая. — Я поняла, что мне предвиделось — финал твоего рассказа, а не реальное будущее.

— А, вот как, — с недоверием проговорил я. Не знаю почему, но такая версия мне казалась еще менее правдоподобной.

— Старик оказывается в теле Глена Леонарда перед самой его смертью и не успевает вернуться обратно в свой разум. В результате чего они сливаются в одного человека и уже не могут понять, кто из них реальный, а кто — лишь выдумка другого.

— Как занятно. Пожалуй, я использую твой вариант, — я засмеялся. Меня и впрямь веселила вся эта ситуация с предсказаниями будущего и переплетением реальности и вымысла. Ракова, однако, она нисколько не веселила.

— А на какое число у тебя запланировано кораблекрушение? — спросил он.

— У меня запланировано? — вопрос мне показался нелепо-забавным. — Ты имеешь в виду, по рассказу? На 22 июля.

— То есть, на сегодня, — Костя вопросительно посмотрел на Раю. — Совпадение?